Гайдзин E-Book

James Clavell

GAI-JIN

Copyright © 1993 by James Clavell

All rights reserved

Перевод с английского Евгения Куприна

Оформлениеобложки Ильи Кучмы

Карта выполнена Юлией Каташинской

Клавелл Дж.

Гайдзин : роман / Джеймс Клавелл ; пер. с англ. Е. Куприна. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2018. (The Big Book).

ISBN 978-5-389-14633-4

16+

Япония. 1862 год. Наследник великолепного Благородного Дома, развернувшего свою деятельность в Стране восходящего солнца... Прямой потомок первого сёгуна Торанаги, сражающегося за то, чтобы его страна преодолела средневековые традиции и вступила в современную эпоху... Красивая молодая француженка, которая разрывается между честолюбием и любовью... Их жизни переплетаются на экзотической земле, вновь открытой для иностранцев — гайдзинов. Их страсти смешиваются с желаниями монархов и дипломатов, убийц, куртизанок и шпионов.

«Гайдзин» — один из романов, рассказывающих о прошлом Благородного Дома Струанов.

©Е. Куприн,перевод, 2018

©Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018 Издательство АЗБУКА®

Этот роман посвящается вам, кто бы вы ни были, посвящается с глубокой благодарностью,

Предисловие автора

«Гайдзин» означает «иностранец», «чужак». Действие романа разворачивается в Японии в 1862 году. Это не историческое, а прежде всего литературное повествование. Многие из описанных в нем событий представлены так, как о том свидетельствуют историки и исторические исследования, которые сами по себе не всегда обязательно излагают то, что происходило в действительности. В нем также не фигурируют какие-либо реальные лица или компании, которые существовали на самом деле или по чьим-то предположениям. Короли, королевы и императоры названы своими настоящими именами, как и несколько генералов и других высокопоставленных особ. За исключением этого я играл с историей — с ее где, как, кто, когда и почему, — воссоздавая свою собственную реальность и, возможно, показывая истинную картину того, что происходило на самом деле.

Книга первая

Глава 1

Иокогама. 14 сентября 1862 года

Обезумев от ужаса, всадница во весь опор скакала назад к берегу моря, который лежал в полумиле впереди; страх заставил ее забыть об опасности: тропинки меж зеленеющими или покрытыми водой рисовыми полями были слишком узки и покаты для лошади, мчавшейся галопом. Солнце клонилось к закату. Девушка сидела на лошади боком, и хотя она слыла опытной наездницей, сегодня ей с трудом удавалось удержаться в дамском седле. Шляпка слетела с головы, зеленая амазонка — последнее творение парижской моды — была вся изорвана и забрызгана кровью; светлые рыжеватые волосы развевались на ветру.

Девушка стегнула лошадь, потом еще раз и еще. Впереди уже показались крошечные лачуги рыбацкой деревушки Иокогамы, лепившиеся друг на друга у высокой ограды и каналов, окружавших со всех сторон Поселение, где жили иностранцы, за оградой всадница увидела шпили двух маленьких церквей и с благодарностью представила себе британские, французские, американские и русские торговые суда и десяток боевых кораблей, парусных и паровых, которые стояли в заливе по ту сторону Поселения.

Быстрее. По узким деревянным мостикам, через каналы и отводные канавы для воды, крест-накрест пересекавшие рисовые поля. Ее конь был в мыле, на боку зияла глубокая рана, и он быстро терял силы. Вот он пугливо дернулся в сторону. Всадница едва не упала, но сумела удержать равновесие и в следующий миг свернула на широкую тропинку, которая пересекала деревню и вела к мосту через канал, опоясывавший Поселение; за мостом высились главные ворота, располагался пост самурайской стражи и японская таможня. Часовые — вооруженные двумя мечами самураи — заметили ее и двинулись наперерез, преграждая дорогу, но она вихрем промчалась мимо и оказалась на широкой главной улице Поселения, тянувшейся вдоль самого берега. Один из самураев бросился бегом, чтобы предупредить своего офицера. Девушка натянула поводья, тяжело дыша.

—Au secours... a l’aide, помогите!

Улица была почти пустынна, большинство жителей Поселения отдыхали после обеда, зевали над счетами в своих конторах или развлекались в увеселительных заведениях за оградой.

— Помогите! — выкрикивала она снова и снова, и те немногие, кто оказался в этот час на променаде, большей частью британские торговцы и свободные от службы солдаты и моряки, да еще несколько слуг-китайцев, удивленно подняли на нее глаза.

— Господь Вседержитель, погляди-ка туда! Это же та девчонка, из Франции которая...

— Что с ней такое? Бог мой, ты посмотри на ее одежду...

— Во-во, она самая, такую не скоро забудешь. Ангельские Грудки ее прозвали, приехала пару недель назад...

— Верно, ее зовут Анжелика... Анжелика Бичо или Ричо, какое-то такое имя, черт их там разберет, этих лягушатников...

— Господи, да она вся в крови!

Люди начали стекаться к ней, кроме китайцев, которые тут же исчезли, умудренные тысячелетним опытом встреч с неожиданными опасностями. В окнах домов замелькали встревоженные лица.

— Чарли, ну-ка давай за сэром Уильямом, быстро! Боже Всемогущий, посмотрите на ее лошадь, бедолага сейчас истечет кровью,позовите ветеринара, — выкрикнул дородный торговец. — А вы, солдат, быстро вызовите генерала и Главного Лягушатника, он ее опекун... о, ради бога, да посланника же, французского посланника. Торопитесь! — Он нетерпеливо ткнул пальцем в одноэтажное здание, над которым развевался французский флаг, и проревел: — Бегом марш!

Солдат со всех ног бросился в указанном направлении, а сам торговец тяжелой трусцой заспешил к девушке. Как и все торговцы,он носил цилиндр, суконный сюртук, тесные, в обтяжку, штаны, туфли и обильно потел на открытом солнце.

— Ради бога, что случилось, мисс Анжелика? — произнес он, хватаясь за поводья ее лошади и с ужасом глядя на забрызганные грязью и кровью лицо, одежду, волосы. — Вы ранены?

—Moi, non...нет, кажется, нет, но на нас напали... японцы напалина нас. — От страха ее все еще била крупная дрожь, грудь часто вздымалась после бешеной скачки. Пытаясь отдышаться и взять себя в руки, она откинула волосы с лица, потом настойчиво показала рукойвглубь острова, на запад, где на горизонте проступали очертания горы Фудзи. — Там... быстро... им нужна... им нужна помощь!

Те, кто стоял рядом, пришли в ужас и начали шумно передаватьуслышанное остальным и забрасывать ее вопросами. Кто? На кого напали? Это французы или британцы? Напали? Где? Снова эти ублюдки с двумя мечами? Где, черт побери, это произошло?..

Все больше и больше мужчин выбегало на улицу, надевая на ходуфраки, сюртуки и шляпы, у многих в руках уже были пистолеты и мушкеты, а у некоторых — американские ружья последнего образца,заряжавшиеся с казенной части. Один из таких, широкоплечий бородатый шотландец, сбежал со ступеней внушительного двухэтажного здания. Над парадным крыльцом висела надпись «Струан и компания». Он решительно протолкался к девушке через ревущую толпу.

— Тихо, ради бога! — крикнул он и продолжил в разом наступившей тишине: — Быстро, расскажите нам, что случилось. Где молодой мистер Струан?

— О Джейми,je...я, я... — Девушка отчаянным усилием воли попыталась взять себя в руки; она выглядела совершенно потрясенной. — Оmon Dieu! Боже мой...

Он протянул руку и мягко похлопал ее по плечу, успокаивая, какребенка. Она была всеобщей любимицей, и он обожал ее, как и все остальные.

— Не тревожьтесь, теперь вы в безопасности, мисс Анжелика. Неспешите. Расступитесь, ради бога, дайте ей больше места! — Джейми Макфею было тридцать девять лет, он возглавлял отделение компании Струана в Японии. — А теперь расскажите нам, что произошло.

Она вытерла рукой слезы, откинула прилипшую к лицу прядь рыжеватых волос.

— Мы... на нас напали, напали самураи, — сказала она высоким тихим голосом с приятным акцентом. Все подались вперед, чтобыне пропустить ни слова. — Мы ехали... мы ехали по... по большой дороге... — Она снова показала рукой вглубь острова. — Вон там.

— Токайдо?

— Да, именно, Токайдо... — Эта большая прибрежная дорога, за пользование которой взималась подать, проходила примерно в миле к западу от Поселения и соединяла запретную столицу сёгуна, город Эдо, лежавший в двадцати милях к северу, с остальной Японией, также закрытой для всех иностранцев. — Мы... мы ехали верхом... — Она замолчала на мгновение, а потом слова полились словно сами собой: — Мистер Кентербери, Филип Тайрер, Малкольм... то есть мистер Струан... и я. Мы ехали верхом по дороге, а потом появились... как это сказать... длинная цепочка самураев со знаменами, и мы ждали, чтобы дать им пройти, а потом мы... потом двое из нихнабросились на нас, они ранили мистера Кентербери, напали на Малкольма — мистера Струана, который выхватил пистолет, и на Филипа, который крикнул мне, чтобы я скакала за помощью. — Ее опять начала бить дрожь. — Скорее, им нужна помощь!

Люди уже бежали за лошадьми и оружием. Стали раздаваться гневные выкрики:

— Кто-нибудь, вызовите войска!..

— Где это случилось? — крикнул Джейми Макфей, перекрывая весь этот гвалт и сдерживая охватившее его безумное нетерпение. — Можете вы описать место, где это произошло, где точно?

— Рядом с дорогой, не доезжая Кана... что-то, что начинается на «Кана».

— Канагава? — спросил он, называя маленькую придорожную станцию и рыбацкую деревушку на Токайдо, в миле от них через залив — в трех с небольшим, если двигаться вдоль берега.

—Oui...да. Канагава! Скорее!

Из струановских конюшен уже выводили оседланных лошадей. Джейми вскинул ружье на плечо.

— Не волнуйтесь, мы быстро их разыщем. Но мистер Струан? Вы не видели, ему удалось спастись... его не ранили?

—Non.Я ничего не видела, только самое начало, несчастный мистер Кентербери, он... я ехала рядом с ним, когда они... — Слезы потоком хлынули у нее из глаз. — Я не оглядывалась назад, я подчинилась без... и прискакала, чтобы вы помогли им.

Ее звали Анжелика Ришо. Ей только что исполнилось восемнадцать. Сегодня она впервые выехала за ограду Поселения.

Джейми Макфей вскочил в седло, развернул лошадь и умчался. «Господь Всемогущий, — думал он, и сердце его сжималось от боли, — уже целый год, а то и больше, у нас не было никаких инцидентов с японцами, иначе я ни за что не отпустил бы его. Это моя вина, Малкольм — прямой наследник, и я отвечаю за него! Во имя Создателя, что же там, черт возьми, произошло?»

Макфей и ускакавшие с ним десяток торговцев, офицер и трое его драгун легко нашли Джона Кентербери на обочинеТокайдо, но вот смотреть на него, не отводя взгляда, оказалось гораздо труднее. У него была отрублена голова, кругом валялись рассеченные на части конечности. Все тело покрывали ужасающие раны, методично нанесенные мечом; почти каждая из них была бы смертельной. Ни Тайрера, ни Струана нигде не было видно, как и колоннысамураев, о которой рассказывала Анжелика. Никто из прохожих ничего не знал об убийстве, кто совершил его, когда и почему.

— Джейми, а не может так получиться, что двух других похитили? — спросил один из американцев, борясь с тошнотой.

— Не знаю, Дмитрий. — Макфей постарался заставить свой мозгработать. — Кому-то, наверное, нужно вернуться, сообщить сэру Уильяму и раздобыть... и привезти сюда саван или гроб.

С побелевшим лицом он внимательно изучал толпы проходивших мимо путников, которые нарочито избегали смотреть в его сторону, но при этом подмечали все.

Содержавшаяся в неизменном порядке, хорошо утрамбованная земляная дорога была заполнена упорядоченными потокамипешеходов, шагавших в сторону Эдо, который позже станет называться Токио, или прочь от него. Мужчины, женщины и дети всех возрастов, богатые и бедные, сплошь японцы, не считая изредка попадавшихся китайцев в длинных халатах. Большей частью мужчины, все в кимоно самого различного покроя, добротных или изрядно потрепанных, и в самых разнообразных шляпах из материи и соломы. Торговцы, полунагие носильщики, буддийские монахи в оранжевых одеяниях, земледельцы, отправлявшиеся на рынок или возвращавшиеся с него, странствующие предсказатели судьбы, писцы, учителя, поэты. Много носилок и паланкинов всех видов с людьми или товарами, которые неслидва, четыре, шесть, а то и восемь носильщиков. Несколько самураев, шагавших вместе с толпой и выделявшихся горделивой походкой и высокомерным видом, с ненавистью посмотрели на них, проходя мимо.

— Они знают, кто это сделал, знают все до единого, — сказал Макфей.

— Можешь быть уверен. Мать их ети! — Дмитрий Сыбородин, к которому он обратился, плотно сбитый темноволосый американец тридцати восьми лет, в грубой одежде, был другом Кентербери и кипел от возмущения. — Мы, черт побери, запросто могли бы сейчас захватить одного из них!

Тут они заметили группу самураев из десяти-двенадцати человек, которые стояли у обочины дороги и наблюдали за ними. У многих в руках были луки, а все европейцы знали, с каким искусством самураи умеют ими пользоваться.

— Не так-то это просто, Дмитрий, — сказал Макфей.

Сеттри Паллидар, молодой драгунский офицер, отрывисто произнес:

— Справиться с ними будет очень легко, мистер Макфей, но делать это без надлежащего разрешения неразумно, если, конечно, онине попытаются напасть на нас первыми. Вам нечего опасаться. — С этими словами Паллидар отрядил одного драгуна в лагерь с приказом вернуться с небольшим отрядом и привезти гроб. Было видно, что американца задели за живое его покровительственные манеры. — Вам, наверное, стоит прочесать местность в округе. Когда мои люди прибудут, они вам помогут. Более чем вероятно, что остальные двое лежат, раненые, где-нибудь поблизости.

Макфей передернулся и указал на труп:

— Или в таком же виде?

— Возможно, но будем надеяться на лучшее. Вы трое берите на себя ту сторону, остальные пусть разворачиваются в цепь и...

— Эй, Джейми! — нарочно прервал его Дмитрий, ненавидевший офицеров, мундиры и солдат, особенно британских. — Как насчет того, чтобы нам с тобой доскакать до Канагавы? Может быть, в нашей миссии кто-нибудь что-то знает.

Паллидар не стал обращать внимания на враждебный тон, понимая его причину. Он был хорошо знаком с завидным послужнымсписком американца. Дмитрий был выходцем из казачьих переселенцев и являлся в прошлом кавалерийским офицером американской армии; его дед погиб, сражаясь против британцев в Американской войне 1812 года.

— Канагава — это удачная мысль, мистер Макфей, — сказал он. —Там обязательно должны знать, что за большая процессия самураев проходила здесь, а чем скорее мы отыщем виновного, тем лучше. Должно быть, это нападение произошло по приказу одного из их правителей или князей. На этот раз мы сможем точно установить личность этого выродка, и тогда да поможет ему Бог.

— Будь прокляты все выродки на свете! — многозначительно добавил Дмитрий.

Вновь капитан, великолепный в своем безупречно аккуратном и чистом мундире, не дал себя спровоцировать, но и не оставил его слова без ответа.

— Вы совершенно правы, мистер Сыбородин, — заметил он небрежным тоном. — И любому, кто назовет меня выродком, лучше побыстрее заручиться секундантом, выбрать пистолет или саблю, а также заранее запастись саваном и найти кого-нибудь, кто выроет ему могилу. Мистер Макфей, до заката времени у вас довольно. Я останусь здесь, пока не вернутся мои люди, потом присоединюсь к вам в ваших поисках. Если вы узнаете что-нибудь в Канагаве, пожалуйста, сообщите мне. — Ему было двадцать четыре года, и он боготворил свой полк. Он посмотрел на пеструю группу торговцев с плохо скрытым презрением. — Предлагаю вам... джентльмены... начать поиски. Развернитесь в линию, но не теряйте друг друга извиду. Браун, вы отправитесь со второй группой и прочешите вон тотлесок. Сержант, вы за старшего.

— Есть, сэр. Поехали, ребята.

Макфей снял с себя сюртук и накрыл им тело, потом опять сел в седло. Со своим американским другом он поскакал в Канагаву, им нужно было проехать еще одну милю.

Драгунский офицер остался один.

Это не похоже на другие нападения, нападения одиночек, подумал он, чувствуя, как в нем поднимается злость. Черт побери, они сполна заплатят за то, что напали на этих четверых, среди которых была женщина, и так подло убили англичанина! Дело закончится войной.

За несколько часов до описанных событий три всадника и всадница выехали из главных ворот Поселения, миновали таможню, небрежно отдали честь стражникам-самураям, которые ответили на приветствие едва заметным поклоном, и лениво затрусили по извилистым тропинкам вглубь острова, направляясь к Токайдо. Все четверо считались прекрасными наездниками; лошади были легки на ногу.

В честь Анжелики мужчины надели свои парадные цилиндры и лучшие костюмы для верховой езды, и во всем Поселении не было человека, который бы не завидовал им. Всего в Поселении насчитывалось сто семнадцать постоянных жителей — дипломаты, торговцы, мясники, владельцы лавок, кузнецы, корабелы, оружейники, искатели приключений, игроки и множество неудачников и эмигрантов, живущих на деньги, присылаемые с родины, в основном британцы, клерки из числа евразийцев или китайцев, немного американцев, французов, голландцев, немцев, русских, австралийцев и один швейцарец. Ни одного ребенка. Пятьдесят-шестьдесят слуг-китайцев.

Джон Кентербери, британский торговец с красивым, резко очерченным лицом, выступал в роли проводника. Целью поездки было показать Филипу Тайреру, как верхом добраться до Канагавы, где время от времени происходили встречи с японскими чиновниками. Это место безусловно находилось в пределах отведенной для Поселения территории. Тайрер, которому шел всего двадцать второй год, прибыл вчера из Лондона через Пекин и Шанхай. Его прислали сюда в качестве вновь назначенного ученика-переводчика при Британской дипломатической миссии.

Утром, случайно услышав их беседу в клубе, к ним подошел Малкольм Струан:

— Вы позволите поехать с вами, мистер Кентербери, мистер Тайрер? Сегодня прекрасный денек для прогулки, и я бы хотел пригласить мисс Ришо присоединиться к нам — она еще совсем не видела страны.

— Почтем за честь, мистер Струан. — Кентербери мысленно благословил свою удачу. — Мы будем рады видеть вас обоих. Дорога удобная и живописная, хотя в самом селении смотреть почти не на что, особенно для леди.

— Вот как? — удивленно поднял глаза Тайрер.

— Канагава столетиями была оживленной почтовой станцией и традиционным местом отдыха для всех, кто следовал в Эдо и обратно. Там полным-полно чайных домиков, как здесь называют большинство борделей. Некоторые из них весьма и весьма заслуживают визита, хотя там мы не всегда такие желанные гости, как в нашей собственной Ёсиваре по ту сторону болота.

— Публичные дома? — переспросил Тайрер.

Его собеседники рассмеялись, увидев выражение его лица.

— Они самые, мистер Тайрер, — ответил Кентербери. — Только они совсем не похожи на ночлежные дома и бордели в Лондоне или в любой другой стране мира. Они очень особенные. Да вы скоро и сами узнаете, хотя по традиции здесь каждый старается обзавестись собственной любовницей, если это ему по карману.

— Моего кармана на это никогда не хватит, — сказал Тайрер.

Кентербери рассмеялся:

— Может быть, и хватит. Благодарение Богу, курс обмена валют благоприятствует нам, о да, уж вы мне поверьте! Этот Таунсенд Харрис оказался продувной бестией.

Он довольно заулыбался, вспомнив старика-янки. Харрис был первым американским генеральным консулом, назначенным сюда через два года после того, как коммодор Перри заставил японцев открыть свою страну внешнему миру, сначала в 1853 году, а потом в 1856-м, появившись здесь со своими четырьмя Черными кораблями — первыми пароходами в японских водах. Четыре года назад, после долгих лет переговоров, Харрис подготовил Соглашения, впоследствии ратифицированные крупнейшими державами, которые открывали доступ иностранным судам в некоторые японские порты. Эти Соглашения также устанавливали крайне благоприятный обменный курс между «мексиканцем» — серебряным мексиканским долларом, универсальной платежной единицей Азии, — и японским золотым обаном, так что, если вы обменивали «мексиканцев» на обаны, а потом обратно на «мексиканцев», вы могли удвоить и даже утроить свой капитал.

— Пообедаем пораньше и в путь, — сказал Кентербери. — К ужину вернемся без опоздания, мистер Струан.

— Отлично. Может быть, вы не откажетесь присоединиться ко мне и отужинать в обеденном зале нашей фактории? Я даю небольшой банкет в честь мадемуазель Ришо.

— Весьма признателен за приглашение. Надеюсь, тайпан чувствует себя лучше?

— Да, гораздо лучше, отец вполне выздоровел.

И едва они отъехали от Поселения, он стал еще любезнее:

— О мистер Струан, вы... Как долго вы собираетесь пробыть здесь?

— Еще неделю или около того, потом домой, в Гонконг. — Струан был самым высоким и самым сильным из них троих. Бледно-голубые глаза, рыжевато-каштановые волосы и лицо, выглядевшее гораздо старше своих двадцати лет. — Мне здесь нечего делать, наши операции в отличных руках. Я говорю о Джейми Макфее. Он поработал для нас выше всех похвал, открывая Японию.

— Голова у него редкая, мистер Струан, и это факт. Лучше не бывает. Леди уедет с вами?

— Мисс Ришо? Думаю, она вернется со мной — от души на это надеюсь. Ее отец попросил меня присматривать за ней, хотя формально обязанности ее опекуна на то время, что она здесь, выполняет французский посланник, — сказал он словно между прочим, притворяясь, что не замечает, как вдруг осветилось лицо Кентербери или как Тайрер, совершенно покоренный девушкой, увлеченно беседует с Анжеликой по-французски, на котором Малкольм изъяснялся с большой осторожностью.

Местность была ровная и открытая, не считая густых зарослей бамбука да небольших рощиц, разбросанных тут и там; деревья уже были тронуты красками осени. Много уток и прочей дичи. На рисовых полях кипела работа, новые участки земли подготавливались для посевов. Узкие тропинки. Куда ни пойди, везде ручьи. Неистребимая вонь человеческих испражнений — единственного удобрения,употреблявшегося в Японии. Девушка и Тайрер, изящно держа в руках надушенные платки, не отнимали их от носа, хотя прохладный бриз с моря уносил с собой большую часть зловония и вместе с ним комаров, мух и других насекомых — неизбежное следствие влажного воздуха. Холмы вдалеке, сплошь покрытые густыми лесами, лежали как складки богатой парчи, тканной всеми оттенками красного, золотого и коричневого, — буки, багряные и желтые лиственницы, клены, дикие рододендроны, кедры и сосны.

— Там так красиво, не правда ли, мсье Тайрер? Как жаль, что сегодня не так хорошо видно гору Фудзи.

—Oui, demain, il est lа! Mais mon Dieu, Mademoiselle, quelle senteur1, — радостно отвечал Тайрер на прекрасном французском — обязательном дополнении к родному языку для каждого дипломата.

Кентербери чуть-чуть придержал лошадь и оказался рядом с Анжеликой, ловко оттеснив с этой позиции более молодого и менее опытного кавалера.

— Все в порядке, мадемуазель?

— О да, благодарю вас. Хорошо бы только немного проскакать галопом. Я так счастлива, что наконец-то очутилась за оградой.

С тех пор как она прибыла две недели назад с Малкольмом Струаном на пароходе компании, ходившем в Японию два раза в месяц, за ней был установлен самый тщательный присмотр и она нигде не появлялась без провожатых.

По-другому и быть не могло, думал Кентербери, в Иокогаме полно всякого отребья и, будем откровенны, иной раз даже пиратов, которые не станут церемониться с дамой.

— На обратном пути вы можете проскакать круг по ипподрому, если вам хочется.

— О, это было бы чудесно, благодарю вас.

— Вы замечательно говорите по-английски, мисс Анжелика, у вас восхитительное произношение. Вы посещали школу в Англии?

— Ла-ла, мистер Кентербери, — рассмеялась она, и его словно обдало жаром; нежность ее кожи, ее красота кружили ему голову. — Я никогда не была в вашей стране. Моего младшего брата и меня воспитали тетя Эмма и дядя Мишель, она англичанка и всегда отказывалась говорить по-французски. Она была нам больше матерью, чем тетей. — На ее лицо легла тень. — Это было после того, как мама умерла, подарив жизнь брату, а отец уехал в Азию.

— О, простите, мне жаль это слышать.

— Это было очень давно, мсье, и я всегда думаю о моей дорогой тете Эмме как о маме. — Ее лошадь дернула поводья. Она бессознательным движением выправила ее, погруженная в свои мысли. — Мне очень повезло.

— Это ваша первая поездка в Азию? — спросил он, зная ответ на этот вопрос и на многие другие, просто стараясь разговорить ее. Обрывки информации о ней, слухи, сплетни перелетали от одного сраженного ею мужчины к другому.

— Да. — Вновь ее улыбка осветила его и согрела до глубины души. — Мой отец торговец в вашей колонии Гонконг. Я приехала к нему на один сезон. Он в дружбе с мсье Сератаром и любезно устроил для меня эту поездку. Вы, возможно, знаете отца, Ги Ришо из компании «Братья Ришо»?

— Ну конечно, весьма достойный джентльмен, — вежливо ответил он, никогда с ним не встречавшись. Он знал о ее отце только то, что рассказывали другие: Ги Ришо слыл изрядным волокитой, в остальном же был мелкой сошкой; он появился в Гонконге несколько лет назад и с тех самых пор лишь кое-как сводил концы с концами. — Для нас всех большая честь принимать вас здесь. Может быть, вы позволите мне дать обед в вашу честь в клубе?

— Благодарю вас, я спрошу у своего радушного хозяина, мсье Сератара. — Анжелика заметила, как Струан, ускакавший вперед, оглянулся, и весело помахала ему рукой. — Мистер Струан был настолько любезен, что предложил сопровождать меня сюда.

— В самом деле? — Словно мы и сами не знали об этом, усмехнулся про себя Кентербери и задумался о ней, о том, как ему можно было бы поймать и удержать подле себя это сокровище и заработать достаточно денег, чтобы позволить себе роскошь иметь его, задумался о блестящем молодом Струане, которому это было куда как по карману, задумался также о слухах, что между компанией Струана и их главным соперником в торговле, компанией «Брок и сыновья», вновь разгорается борьба за господство, связанная каким-то образом с Гражданской войной в Америке, начавшейся в прошлом году.

Да, тут будет чем поживиться. Второй такой возможности заработать огромные деньги, как война, не существует. Обе стороны уже вцепились друг другу в глотки как одержимые: южные штаты более чем достойный противник для янки.

— Анжелика, смотрите! — Струан придержал поводья и вытянул вперед руку.

В сотне ярдов от них, у подножия отлогого невысокого склона, шла большая дорога. Они все подъехали к нему и встали рядом.

— Я никогда не думал, что Токайдо окажется настолько широкой дорогой и что здесь будет так многолюдно, — сказал Филип Тайрер.

Не считая всего нескольких всадников, люди шли пешком.

— Но... но где же кареты, повозки, телеги? — вырвалось у нее. — И самое главное — где нищие?

Струан расхохотался:

— Ответ прост, Анжелика. Как почти все остальное в этой стране, они запрещены. — Он тронул свой цилиндр, заломив его покруче. — В Японии не разрешается пользоваться колесами или чем-то, что способно их заменить. Приказ сёгуна. Никакими абсолютно!

— Но почему?

— Это единственный верный способ держать все остальное население в узде, не правда ли?

— Да уж, действительно, — сардонически рассмеялся Кентербери, потом показал рукой на дорогу. — Прибавьте к этому еще и то, что каждый Том, Дик или Мэри в этой толпе, знатные они или нет, обязаны иметь при себе дорожные документы, разрешение путешествовать, даже просто находиться за пределами своей родной деревни — один закон для князя и для нищего. А вон посмотрите туда, это самураи — они единственные люди во всей Японии, которые имеют право носить оружие.

— Но как страна вообще может существовать без дилижансов и железных дорог? — Тайрер был озадачен.

— Она существует на японский манер, — сказал ему Кентербери. — Никогда не забывайте, что у японцев есть только один способ делать дела. Только один. Их собственный. Эти ребята единственные в своем роде, и уж на кого они точно не похожи, так это на китайцев, а, мистер Струан?

— Никак не похожи.

— Нигде никаких колес, мисс. Поэтому всё: любые товары, пища, рыба, мясо, строительные материалы, каждый мешок риса, вязанка дров, рулон ткани, ящик чая, бочонок с порохом, каждый мужчина, женщина или ребенок, которые могут себе это позволить, — решительно всё должно быть перенесено на чьей-то спине или отправлено в лодке, что означает морем, потому что рек, пригодных для навигации, как я слышал, у них нет совсем, только тысячи ручьев и речушек.

— Но как же насчет Поселения? Там ведь колеса разрешаются, мистер Кентербери.

— Верно, мисс, разрешаются. У нас там столько колес, сколько нужно, хотя их чиновники упирались, как сучьи... прошу прощения, мисс, — быстро добавил он, смутившись. — Здесь, в Азии, мы отвыкли от дамского общества. Так вот, эти чиновники, их называют бакуфу, они тут вроде нашей государственной службы, спорили насчет колес целые годы, пока наш посланник не сказал им катиться к... ну, э-э, он сказал, чтобы они прекратили возражать, потому что наше Поселение — это наше Поселение! Что же до нищих, то они тоже запрещены.

Она тряхнула головой, и перо на ее шляпке весело заплясало.

— Это кажется мне невозможным. Париж, он... Париж заполнен ими, как и вся Европа; с нищенством невозможно бороться. Mon Dieu, Малкольм, вспомните ваш Гонконг.

— Столько нищих, сколько в Гонконге, нет нигде, — кивнул Малкольм Струан с улыбкой.

Кентербери как-то странно улыбнулся:

— Нищих нет, потому что сам всемогущий правитель всей этой страны, сёгун, сказал: нищих не будет. Так что это закон. Любой самурай может проверить, хорошо ли отточен его клинок, на любом нищем, когда пожелает, — или на любом другом содомите... пардон... или, раз уж на то пошло, вообще на ком угодно, если только тот не самурай. Если вас ловят, когда вы просите милостыню, значит вы нарушили закон, поэтому вы отправляетесь в каталажку, в тюрьму, а для всех попавших туда наказание одно — смерть. Это тоже закон.

— И другого наказания нет? — спросила девушка, глубоко потрясенная услышанным.

— Боюсь, что нет. Вот и получается, что все японцы на удивление законопослушный народ. — Кентербери опять усмехнулся с иронией и посмотрел на извилистую дорогу, обрывавшуюся в полумиле от них перед широкой мелкой речушкой, которую каждому путнику приходилось пересекать вброд, если он не хотел платить, чтобы его перенесли. На дальнем берегу стояла дорожная застава. Там все с поклоном предъявляли документы неизменным стражникам-самураям.

— Смотрите, — сказала Анжелика.

На Токайдо они увидели группы людей, которые остановились и показывали руками в их сторону, удивленно разинув рот и громко переговариваясь, перекрывая никогда не смолкающий на дороге гул. На многих лицах читались ненависть и страх.

— Не обращайте на них внимания, мисс, мы просто странно выглядим для них, вот и все, что с них спрашивать. Очень возможно, что вы первая цивилизованная женщина, которую они видят в своей жизни. — Кентербери показал рукой на север. — Эдо в той стороне, милях примерно в двадцати. Разумеется, для нас он закрыт.

— За исключением официальных делегаций, — заметил Тайрер.

— Правильно, при наличии разрешения, которого сэр Уильям так ни разу и не получил, по крайней мере за то время, что я здесь, а я прибыл одним из первых. Если верить слухам, Эдо в два раза больше Лондона, мисс, в нем живет миллион душ и он фантастически богат, а замок сёгуна — самый большой в мире.

— А может оказаться так, что все это просто слухи, мистер Кентербери? — спросил Тайрер.

Торговец лучезарно улыбнулся:

— Врать они мастера, мистер Тайрер, и это святая правда. В этом им нет равных во всем мире, и любой китаеза рядом с ними покажется вам архангелом Гавриилом. Не завидую я вам, кому придется переводить то, что они говорят, потому что, Господь мне свидетель, это будет совсем не то, что они хотят сказать!

Обычно Кентербери не был так разговорчив, но сегодня он имел твердое намерение произвести впечатление на девушку и Малкольма Струана своими познаниями, раз уж представилась такая возможность.

— Малкольм, а мы не могли бы получить разрешение отправиться туда? — поинтересовалась Анжелика. — В это Эдо.

— Сомневаюсь. Почему бы вам не спросить у мсье Сератара?

— Спрошу. — Она заметила, что он произнес имя правильно, опустив немое «д» на конце, как она его учила. — Где она заканчивается, эта дорога?

После странной паузы Кентербери произнес:

— Мы не знаем. Вся страна для нас сплошная загадка, и совершенно ясно, что японцы хотят сохранить такое положение вещей и впредь и что мы им не нравимся, никто из нас. Нас здесь называют гайдзинами, «чужими людьми». Есть еще одно слово — «идзин», оно означает «люди, не похожие на нас». Не знаю, в чем тут разница, кроме того, что «гайдзин», говорят, звучит не так вежливо. — Он рассмеялся. — В любом случае любви к нам они не испытывают. И мы действительно отличаемся от них... или они от нас. — Он закурил сигару. — В конце концов, они держали свою Японию закупоренной плотнее, чем комариная... держали закрытой ото всех почти два с половиной века, пока Старик Перри Бакенбарды не выбил пробку девять лет назад, — сказал он с восхищением. — По слухам, Токайдо заканчивается в большом городе, вроде как бы священном, под названием Киото, где живет их верховный жрец — его зовут микадо. Этот город такой особенный и священный, что, как нам говорили, закрыт вообще для всех, кроме очень немногих избранных японцев.

— Дипломатам позволено совершать поездки вглубь страны, — довольно резко заметил Тайрер. — Это разрешается Соглашениями, мистер Кентербери.

— Тут все зависит от того, как понимать эти Соглашения, и еще от того, хотите ли вы сохранить голову на плечах. Я не советовал бы выходить за безопасную территорию, о которой мы условились с японцами, это несколько миль на север, на юг и вглубь острова, что бы там ни писали в Соглашениях, — пока еще нет, разве что вас будет сопровождать полк солдат, а то и два. — Несмотря на все свое самообладание, он чувствовал, что полная грудь девушки под зеленым облегающим жакетом завораживает его. — Мы здесь как в садке, но тут не так уж плохо. В нашем Поселении в Нагасаки, это две сотни лиг на запад, то же самое.

— «Лиг»? Я не понимаю, — сказала Анжелика, пряча удовольствие, которое доставляло ей окружавшее ее вожделение, и втайне забавляясь им. — Пожалуйста?

— Лига — это примерно три мили, мадемуазель, — с важностью произнес Тайрер. Он был высоким и стройным, недавно окончил университет и был без ума от ее голубых глаз и парижской элегантности. — Вы... э-э... вы говорили что-то, мистер Кентербери?

Торговец с трудом оторвался мыслями и взглядом от ее груди.

— Только то, что я не жду серьезных улучшений, когда откроются и другие порты. Скоро, очень скоро мы должны будем вырваться из этих крольчатников на простор, если хотим торговать по-настоящему, вырваться тем или иным способом.

Тайрер бросил на него острый взгляд:

— Вы говорите о войне?

— Почему бы нет? Для чего еще существуют флоты? Армии? Этопрекрасно сработало в Индии, в Китае, в любом другом месте. Мы —Британская империя, самая большая и лучшая из всех, когда-либо созданных на земле. Мы приехали сюда торговать и попутно можемдать им справедливые законы, порядок и сделать по-настоящему цивилизованной нацией. — Кентербери оглянулся на дорогу, царившая там враждебность раздражала его. — Уродливый народец, не правда ли, мисс?

—MonDieu,мне бы очень хотелось, чтобы они перестали так смотреть на нас.

— Боюсь, вам просто придется привыкнуть к этому. Такие взгляды вы встретите повсюду. Как говорит мистер Струан, Гонконг еще хуже. И все равно, мистер Струан, — заговорил он с неожиданной почтительностью, — могу сказать вам откровенно, нам здесь нужен наш собственный остров, наша собственная колония, а не зловонная, гниющая полоска земли на самом берегу с милю длиной, которую невозможно оборонять и которая, не будь здесь нашего флота, беспрестанно подвергалась бы нападениям и угрозам! Нам необходимо захватить какой-нибудь остров, как это сделал с Гонконгом ваш дед, благослови его Господь!

— Может быть, мы так и поступим, — с уверенностью произнес Малкольм, согретый воспоминанием о своем знаменитом предке, тайпане Дирке Струане, основателе их компании, усилиями которого двадцать с небольшим лет тому назад, в 1841 году, была основана колония Гонконг.

Когда Анжелика поравнялась со Струаном, глаза его прищурились в улыбке. Он был открыто влюблен в нее с того самого момента,когда впервые увидел ее в Гонконге четыре месяца назад, она как разтолько что приехала — и в одночасье покорила весь остров. Светлые волосы, идеальная кожа, темно-голубые глаза, приятно вздернутыйносик, овальное лицо — его ни в коем случае нельзя было назвать хорошеньким, но оно обладало при этом некой странной привлекательностью, от которой захватывало дух, очень парижской. Кроме того,под чистотой и юной свежестью этого создания безошибочно угадывалась чувственность, которую она излучала постоянно, хотя и бессознательно, чувственность, которая требовала утоления.

— Не беспокойтесь насчет туземцев, Анжелика, — прошептал он, — они просто ошеломлены вашей красотой.

Она широко улыбнулась. Как императрица, величественно наклонила голову:

—Merci, Monsieur, vous êtes trеs aimable2.

Выбравшись на дорогу, они стали быстро продвигаться вперед, внимательно следя за тем, чтобы не мешать движению. Но, хотели они этого или нет, их неожиданное присутствие и то, что огромноебольшинство изумленных японцев никогда раньше не видели людейтакого роста, с такими необычными чертами лица и цветом кожи, волос и глаз — особенно это касалось девушки, — не говоря уже об их высоких цилиндрах, фраках, узких брюках, сапогах для верховой езды и ее сапожках, амазонке, высокой шляпе с кокетливым пером, дамском седле, — неизбежно создавало заторы на дороге.

И Кентербери, и Струан внимательно наблюдали за прохожими, но ни тот ни другой не чувствовали и не предвидели никакой опасности. Анжелика держалась с ними рядом, притворяясь, что не замечает грубого хохота, разинутых ртов и время от времени рук, которые пытались дотронуться до нее. Ее шокировало то, как многиемужчины небрежно подтыкали свои кимоно повыше, открывая узкиенабедренные повязки и почти обнажая то, что должно быть прикрыто. «Дорогая моя Колетта, ты мне не поверишь, — подумала она, продолжая письмо своей лучшей парижской подруге, которое она закончит сегодня вечером, — но почти каждый из этих бесчисленных носильщиков на главной дороге носит только крошечную набедренную повязку, которая не скрывает почти ничего спереди и превращается в тонкую веревочку между ягодицами сзади! Клянусь тебе, это чистая правда, и могу сообщить, что у многих туземцев растут там довольно густые волосы, хотя эти части тела у большинства из них маленькие. Интересно, а у Малкольма...»

Она почувствовала, что краснеет.

— Эта столица, Филип, — сказала она, чтобы продолжить беседу, — она действительно под запретом?

— Нет, если верить Соглашениям. — Тайрер был на верху блаженства. Всего несколько минут знакомства, а она уже опустила «мсье» и звала его просто по имени. — Соглашениями предусматривалось, что дипломатические миссии всех государств будут находиться в Эдо, в столице. Мне сказали, что мы оставили Эдо в прошлом году после нападения на нашу миссию. Безопаснее жить в Иокогаме под прикрытием пушек нашего флота.

— Нападения? Какого нападения?

— О, это какие-то сумасшедшие, которых здесь называют «ронины», — местные бандиты, убийцы, что-то вроде этого, — около десятка этих злодеев напали на нашу миссию среди ночи. На Британскую дипломатическую миссию! Представляете, какой поднялся шум! Эти дьяволы убили сержанта и часового...

Он замолчал. Кентербери свернул с дороги на обочину, натянул поводья и указал рукояткой плети вперед:

— Посмотрите-ка туда!

Они встали рядом с ним. Теперь и они могли видеть высокие узкие знамена над рядами самураев, мерно шагавших в их сторону из-за поворота дороги в нескольких сотнях ярдов впереди. Путники на Токайдо разбегались в разные стороны, тюки и паланкины торопливо опускали на землю, подальше от дороги, всадники быстро спешивались; потом все, мужчины, женщины, дети, опустились на колени у обочин, уткнулись головами в твердую землю и замерли так. Лишь несколько самураев остались стоять. Когда кортеж проходил мимо них, они почтительно кланялись.

— Кто это, Филип? — возбужденно спросила Анжелика. — Вы можете прочесть их значки?

— Сожалею, нет, пока нет, мадемуазель. Говорят, требуются годы, чтобы научиться читать и писать на их языке. — Ощущение счастья улетучилось, когда Тайрер подумал о том, какая работа ему предстоит.

— Может быть, это сам сёгун? — Кентербери рассмеялся.

— Исключено. Если бы это был он, тут оцепили бы все вокруг. Рассказывают, будто он одним движением пальца может собрать сто тысяч самураев. Но это какая-то важная птица, какой-нибудь местный правитель.

— А что мы будем делать, когда они будут проходить мимо? — спросила она.

— Мы поприветствуем их по-королевски, — сказал Струан. — Возьмем шляпы на отлет и трижды выкрикнем здравицу. А что сделаете вы?

— Я, chеri?3 — Она улыбнулась. — Я склоню голову, как мы делаем, когда встречаемся в Булонском лесу с его величеством императором Луи Наполеоном. Что такое, Филип?

— Возможно, нам лучше повернуть назад, — обеспокоенно сказал Тайрер. — Я слышал, они вспыхивают как порох, если кто-нибудь из нас оказывается рядом с их князем.

— Чепуха! — отмахнулся Кентербери. — Никакой опасности нет, они еще ни разу не нападали на нас сразу целым отрядом — это не Индия, не Африка и не Китай. Как я уже говорил, японцы весьма законопослушны. Мы даже близко не подошли к границе, установленной Соглашениями, поэтому поступим так, как поступаем всегда: просто дадим им пройти, вежливо приподнимем шляпы, как сделали бы это при встрече с любым высокопоставленным лицом, потом двинемся дальше. Вы вооружены, мистер Струан?

— Разумеется.

— Я — нет, — заметила Анжелика несколько капризным тоном, наблюдая за знаменами, которые теперь покачивались в какой-нибудь сотне шагов от них. — Я полагаю, женщины тоже должны носить оружие, раз мужчины его носят.

Трое ее спутников ошарашенно уставились на нее.

— Бог с вами, что за мысли. Вы, Тайрер?

Чувствуя себя неловко, Тайрер показал Кентербери маленький «дерринджер».

— Прощальный подарок моего отца перед отъездом. Но я никогда не стрелял из него.

— Это и не понадобится. Опасаться следует только самураев-одиночек, которые путешествуют по одному или по двое, — фанатиков, которые ненавидят каждого, кто не японец. Или ронинов, — объяснил Кентербери, потом неосмотрительно добавил: — Не волнуйтесь, уже целый год, если не больше, как мы живем без всяких инцидентов.

— Инцидентов? Каких инцидентов?

— Да так, пустяки, — сказал он, не желая пугать ее и пытаясь исправить свою оплошность. — Несколько нападений, совершенных двумя-тремя фанатиками, ничего серьезного.

Она нахмурилась:

— Но мсье Тайрер говорил, что было большое нападение на вашу миссию в Эдо, что нескольких солдат убили. Это, по-вашему, не серьезно?

— Нет, это было серьезно. — Кентербери натянуто улыбнулся Тайреру, и тот прекрасно понял его взгляд: ты полный идиот, если решаешься сообщить даме что-то хоть сколь-нибудь важное! — Но это были отщепенцы, просто-напросто банда головорезов. Чиновники сёгуната дали клятву, что найдут и накажут их.

Его голос звучал убедительно, но он спрашивал себя, какая доляправды известна Струану и Тайреру. Пятеро убитых на улицах Иокогамы в первый год. На следующий год двое русских, офицер и матрос с военного корабля, были зарублены насмерть, опять в Иокогаме.Несколько месяцев спустя — двое голландских торговцев. Потом молодой переводчик британской миссии в Канагаве: его ударили кинжалом в спину и оставили истекать кровью. Хюскен, секретарь Американского дипломатического представительства, разрубленный на дюжину кусков по дороге домой после званого ужина в прусской миссии. А в прошлом году британцы — солдат и сержант, — зарезанные у дверей спальни генерального консула!

Каждое убийство было подготовлено заранее и ничем не спровоцировано, думал он, распаляясь, каждое было совершено негодяем с двумя мечами. Ни разу японцам не нанесли никакой обиды — и хуже всего то, что ни разу ни один сукин сын так и не был пойман и наказан всемогущим бакуфу сёгуна, сколько бы ни вопило об отмщении руководство миссии и сколько бы обещаний ни давали эти джапские ублюдки. Наши доблестные вожди всего лишь стадо тупых баранов, черт бы их побрал! Они должны были приказать флоту немедленно прибыть сюда и разнести Эдо к чертовой матери, тогда весь этот ужас разом бы прекратился, мы смогли бы спокойно спать в своих кроватях без всякой охраны и разгуливать по своим улицам, по любым улицам, не косясь с опаской на первого встречного самурая. Эти дипломаты горазды только задницы лизать, и сей юный попугай — прекрасный образчик этой породы.

Он угрюмо рассматривал знамена, пытаясь разобрать иероглифы на них. Позади процессии, как только она полностью проходиламимо, путники поднимались с колен и трогались дальше. Те, что шлив одну сторону с колонной, двигались следом, отстав на почтительное расстояние.

Все четверо чувствовали себя странно, сидя в седлах, так высоко над рядами бедно одетых коленопреклоненных фигур по обе стороны дороги, головы в пыли, зады выставлены к небу. Трое мужчин старались не замечать открывшееся их глазам бесстыдство, смущенные тем, что с ними дама, которая была смущена не меньше их.

Ряды самураев-знаменосцев неотвратимо приближались. Они шли двумя колоннами, примерно по сто человек в каждой, за нимибыли видны еще знаменосцы и более плотные шеренги воинов, окружавшие черный лакированный паланкин, который несли восемь истекающих потом носильщиков. Дальше снова следовали самураи со знаменами, потом те, что вели под уздцы вьючных лошадей; замыкала шествие пестрая толпа носильщиков, нагруженных поклажей. Все самураи были облачены в серые кимоно с одинаковым гербом: три переплетающихся цветка пиона; этот герб был изображен также на знаменах и круглых соломенных шляпах, подвязывавшихся под подбородком. За поясом у каждого были заткнуты два меча — один короткий, один длинный. Некоторые несли за плечами лук со стрелами. Небольшое количество самураев было вооружено мушкетами, заряжавшимися со ствола. Одни были одеты более богато и изысканно, чем другие.

Колонны воинов надвигались на них.

И тут Струан и его спутники увидели, что глаза всех самураевне мигая смотрят на них, и с растущей тревогой прочли в этих глазахи на каждом лице одно: клокочущую ярость. Струан первым оправился от шока, в который повергло их это открытие.

— Я думаю, нам лучше отъехать назад, подальше от...

Но прежде, чем он или кто-нибудь из них успел тронуться с места,молодой широкоплечий самурай нарушил строй и бросился к ним, следом за ним еще один. Они встали между европейцами и паланкином. Задыхаясь от злости, первый швырнул свое знамя на землю и обрушил на них поток ругани, прогоняя прочь. Неожиданностьэтой яростной вспышки гнева парализовала их. В колоннах самураевпроизошло замешательство, но лишь на секунду. Подхватив утерянный было ритм, они тем же мерным шагом двинулись дальше. Стоявшие на коленях люди не шелохнулись. Но сейчас надо всем повисла глубокая, тошнотворная тишина, нарушаемая только глухим топотом множества ног.

Самурай опять набросился на них с проклятиями. Кентербери стоял ближе всех к нему. Чувствуя, как его мутит от страха, англичанин послушно тронул шпорами лошадь. Но по недомыслию началповорачивать к паланкину, а не в противоположную сторону. Самурай тут же выхватил длинный меч, издал пронзительный клич:сонно-дзёи!— и рубанул со всей силы. В тот же миг второй самурай бросился на Струана.

Удар отсек Кентербери руку у самого плеча и проник глубоко в бок. Торговец недоумевающе уставился на обрубок, кровь из которого брызнула на девушку. Меч описал еще одну страшную дугу.Струан лихорадочно пытался достать револьвер, но руки плохо слушались его. Второй самурай бежал к нему с высоко поднятым мечом. Больше по счастью, чем соображая, что делает, он увернулся с линии атаки, и меч лишь легко ранил его в левую ногу и полоснул по боку лошади. Та испуганно заржала и прянула назад, оттолкнув нападавшего в сторону. Струан прицелился и нажал на курок маленького кольта, но лошадь в панике дернулась еще раз, и пуля пролетела мимо, не причинив японцу вреда. Он отчаянно попытался заставить животное стоять на месте и прицелился снова, не видя, что первый самурай подбегает к нему с другой стороны.

— Береги-и-и-ись! — завопил Тайрер, приходя в себя.

Все произошло так быстро, что ему показалось, будто весь этоткошмар существует только в его воображении — Кентербери, катающийся по земле от боли, его лошадь, уносившаяся вскачь, девушка, застывшая в седле как изваяние, Струан, поднимающий револьвер во второй раз, и самурайский меч, нацеленный на его незащищенную спину. Он увидел, как Струан отреагировал на его крик, обезумевшая лошадь прыгнула вперед, почувствовав шпоры, и клинок, который иначе неминуемо убил бы его, задел то ли уздечку, то ли луку седла, отклонился и врезался ему в бок. Струан дернулся в седле и взвыл от боли.

Этот звук подействовал на Тайрера словно электрический разряд.

Он вонзил шпоры в бока своей лошади и налетел на второго самурая. Тот отпрыгнул в сторону, невредимый, заметил девушку и бросился к ней, подняв меч над головой. Тайрер развернул на месте свою перепуганную лошадь и увидел Анжелику: она смотрела на приближающегося самурая, оцепенев от ужаса.

— Скачите прочь, зовите на помощь! — крикнул он ей, потом опять устремился на своего противника, который снова ловко увернулся, мгновенно восстановил равновесие и, подняв меч, приготовился нападать.

Время замедлило свой бег. Филип Тайрер знал, что для него все кончено. Но сейчас ему казалось, что это уже не имеет значения, ибо за эту секундную передышку он успел заметить, как Анжелика развернула своего коня и, невредимая, поскакала обратно. О своем «дерринджере» он забыл. Бежать ему было некуда, да и времени предпринять что-то не оставалось.

На какую-то долю секунды юный самурай замешкался, с ликованием предвкушая момент убийства, потом сделал прыжок. Тайрер беспомощно постарался отступить назад. Тут грохнул выстрел, пуля швырнула японца на землю, и его удар не достиг цели, ранив Тайрера в руку, но не опасно.

В первое мгновение Тайрер не поверил, что он все еще жив, потом увидел Струана. Тот пьяно качался в седле, кровь обильно сочилась из раны в боку, револьвер был наведен на другого самурая, лошадь ошалело танцевала под ним.

Струан опять нажал на курок. Револьвер был в нескольких дюймах от уха лошади. Оглушительный выстрел окончательно перепугалживотное, лошадь закусила удила и рванулась прочь, едва не сбросив седока. Самурай тотчас же кинулся за ним следом, и это дало Тайреру те мгновения, в которых он так отчаянно нуждался. Англичанин вонзил шпоры в бока своей лошади, повернул прочь от дороги и галопом понесся на север, догонять Струана.

— Сонно-дзёи-и-и-и! — закричал им вслед самурай, взбешенный тем, что им удалось бежать.

Джон Кентербери извивался и стонал в пыли рядом с какими-то перепуганными путниками, все так же неподвижно стоявшими на коленях, не отрывая лба от земли. Юноша сердито сбил ногой цилиндр с головы Кентербери и одним ударом обезглавил его. Потом очень аккуратно вытер клинок о суконный сюртук и вложил меч в ножны.

И все это время кортеж продолжал движение, словно вокруг ничего не происходило, словно ничего не случилось; глаза подмечали все, но не видели ничего. И из путников-простолюдинов никто не оторвал головы от земли, даже не шевельнул ею.

Второй самурай, годами моложе первого, сидел на земле, скрестив ноги, и держался за плечо. Он скомкал рукав кимоно и прижалего к ране, чтобы остановить кровь. Меч, все еще окровавленный, лежал у него на коленях. Его товарищ подошел к нему, помог подняться и вытер меч о кимоно ближайшего путника. Это оказалась старая женщина, которая задрожала от ужаса, но лишь сильнее уткнулась головой в землю.

Оба самурая были молодыми и крепкими. Они улыбнулись друг другу, потом вместе осмотрели рану. Пуля прошла навылет через мышцы в верхней части руки. Кость не была задета. Сёрин, старший из них, сказал:

— Рана чистая, Ори.

— Мы должны были убить их всех.

— Карма.

В это время мимо них начали проходить плотные ряды самураев и восемь насмерть перепуганных носильщиков с паланкином. Все притворялись, что двух самураев и трупа у обочины не существует. С огромной почтительностью оба юноши поклонились.

Шторки крошечного бокового окошечка паланкина на миг скользнули в сторону, потом снова закрылись.

Глава 2

— Вот, мистер Струан, выпейте это, — благожелательно произнес врач, возвышаясь над походной кроватью. Они находились в хирургической палате британской миссии в Канагаве, и ему удалось в основном остановить кровотечение. Тайрер сидел на стуле возле окна. Он и Струан появились в миссии около получаса назад. — Выпейте, и вы почувствуете себя лучше.

— Что это?

— Волшебный напиток — главным образом лауданум, это вытяжка из опиума и морфия моего собственного изготовления. Он снимет боль. Мне придется подлатать вас немного, но вы не волнуйтесь, я воспользуюсь эфиром, так что вы просто уснете.

Струан почувствовал, как его окатила холодная волна страха. Применение эфира в хирургии было недавним новшеством, его очень рекомендовали, но все же пока что оно считалось экспериментальным.

— Я... Мне никогда не давали эфир и... и не делали операций, такчто я... не думаю, чтобы я...

— Не тревожьтесь. Анестетики на самом деле вполне безопасны, если умело ими пользоваться. — Доктору Джорджу Бебкотту было двадцать восемь; двух метров ростом, он обладал под стать росту могучим сложением. — За последние пять-шесть лет мне много раз приходилось пользоваться эфиром и хлороформом, и они давали отличные результаты. Поверьте, вы ничего не почувствуете, и для больного это дар Божий.

— Это верно, мистер Струан, — сказал Тайрер, стараясь быть полезным и зная, что это у него все равно не получится. Его рану уже обработали йодом, зашили, перебинтовали, и теперь он держал руку на перевязи, благословляя судьбу, что рана оказалась более-менее поверхностной. — Один приятель, с которым я познакомился в университете, рассказывал, что ему вырезали аппендицит, усыпив хлороформом, и ему не было больно ни капельки. — Он хотел, чтобы голос его звучал убедительно, но сама мысль о хирургической операции — и о гангрене, которая так часто наступала впоследствии, — пугала и его тоже.

— Не забывайте, мистер Струан, — спокойно продолжал Бебкотт, скрывая тревогу, — почти пятнадцать лет прошло с тех пор, как доктор Симпсон впервые применил хлороформ в хирургии, и это время мы не теряли даром. Я целый год ассистировал ему в Королевской больнице, прежде чем отправился в Крым. — Его лицо помрачнело. — Там я тоже многому научился. Ну да ладно, та война закончилась, и слава богу. Наш добрый приятель лауданум, кроме всего прочего, вызовет у вас и эротические сновидения, если вам повезет.

— А если нет?

— Вам повезет. Вы оба — редкие счастливчики.

Струан вымученно улыбнулся, превозмогая боль:

— Нам повезло, что мы нашли здесь вас, и очень быстро, уж это точно. — Инстинктивно доверяя Бебкотту, он выпил бесцветную жидкость и опять откинулся на спину, едва не потеряв сознание от боли.

— Пусть мистер Струан отдохнет немного, — сказал Бебкотт. — А вам лучше пойти со мной, мистер Тайрер, нам с вами еще предстоит кое-какая работа.

— Разумеется, доктор. Струан, могу я принести вам что-нибудь, сделать что-нибудь для вас?

— Нет... нет, спасибо. Вам... вам вообще незачем ждать.

— Не говорите глупостей, конечно же, я останусь с вами. — Тайрер, нервничая, вышел вслед за доктором и закрыл дверь. — С ним все будет в порядке?

— Не знаю. По счастью, самурайские мечи всегда чистые и режут, что твой скальпель. Извините, я оставлю вас на минуту. Я здесь сегодня единственное официальное лицо, и теперь, когда я сделал все, что мог, как врач, мне необходимо выполнить обязанности представителя ее королевского величества.

Бебкотт являлся заместителем сэра Уильяма. Он отправил катер миссии через заливв Иокогаму, чтобы поднять тревогу, послал китайского слугу за местным губернатором, еще одного, чтобы тот выяснил, какой даймё,или князь, прошел через Канагаву пару часов назад, объявил боевуюготовность отряду из шести солдат и налил Тайреру щедрую порцию виски.

— Выпейте. Считайте, это лекарство. Так вы говорите, убийцы что-то кричали, нападая на вас?

— Да, это... это было что-то вроде «соно... сонно-и-и-и».

— Мне это ни о чем не говорит. Ладно, будьте как дома, я вернусь через минуту. Мне нужно приготовиться. — Он вышел.

Рука Тайрера, на которую наложили семь швов, ныла. Хотя Бебкотт накладывал швы мастерски, Тайрер во время процедуры с трудом удержался от крика. Но все-таки удержался, и сознание этогодоставляло ему удовольствие. Что порождало в нем отвращение, такэто токи страха, продолжавшие сотрясать все его тело, словно гальванические разряды, и вызывавшие безумное желание бежать куда-нибудь без оглядки, бежать и не останавливаться.

— Ты трус, — пробормотал он, ужасаясь этому открытию.

Как и в операционной, в приемной так же резко пахло лекарствами, отчего его желудок был готов взбунтоваться в любой момент. Он подошел к окну и начал глубоко вдыхать свежий воздух, безуспешно пытаясь разогнать туман в голове, потом пригубил виски. Как всегда, вкус показался ему резким и неприятным. Он заглянул в бокал. То, что он там увидел, было скверно, очень скверно. По телу его пробежала дрожь. Он заставил себя смотреть только на жидкость. Виски был золотисто-коричневым, и, вдыхая его аромат, он вспомнил свой дом в Лондоне, отца, отдыхающего после обеда у камина с глотком бренди в бокале, мать, вяжущую на спицах с самодовольным видом, двух их слуг, убирающих со стола, — всюду тепло, уют, покой; это напомнило ему о кофейне «Гэрроуэй» на Корнхилл, где он так любил бывать, теплой, шумной, безопасной, и об университете, дружеской компании студентов, проделках, увлекательных, но вполне безопасных. Безопасных. Раньше в его жизни не было места опасности, а теперь? Им опять начала овладевать паника. Господь милосердный, что я здесь делаю?

Они благополучно ускакали от самураев, но еще недостаточноотдалились от Токайдо, когда наполовину перерубленная мышца передней ноги лошади Струана дала о себе знать: несшееся во весь опорживотное шарахнулось в сторону, и Струан полетел на землю. Падение причинило ему жестокую боль.

С огромным трудом, все еще слабея от страха, Тайрер помог Струану взобраться на свою лошадь, но ему едва удавалось поддерживать в седле своего более высокого и тяжелого спутника. Все этовремя его внимание было приковано к удалявшейся процессии, каждую секунду он ждал, что вот-вот появятся конные самураи.

— Вы сумеете не упасть, мистер Струан? Я поведу коня под уздцы.

— Да. — Струан посмотрел на свою собственную лошадь, которая жалобно заржала и снова попыталась пробежаться, но безуспешно: нога больше не служила ей. Кровь широкой лентой струилась по боку из жестокой раны. Лошадь остановилась, дрожа всем телом и пошатываясь. — Положите конец ее мучениям и давайте поедем.

Тайреру никогда раньше не доводилось убивать лошадь. Он вытер вспотевшие ладони. «Дерринджер» имел два ствола и заряжался с казенной части двумя новыми патронами, которые сразу совмещали в себе пулю, пороховой заряд и капсюль. Животное рванулось было прочь, но далеко отбежать не смогло. Секунду-другую он поглаживал ее по морде, успокаивая, потом вставил пистолет ей в ухо и нажал на курок. Его поразило то, как мгновенно она умерла. Поразил и на удивление громкий шум, который наделал маленький пистолет. Тайрер убрал его назад в карман.

Он опять вытер руки; все звуки вокруг провалились куда-то, он словно пребывал в каком-то трансе.

— Будет лучше всего, если мы не станем выезжать на дорогу, мистер Струан. Лучше нам держаться поодаль, как сейчас. Безопаснее.

Путешествие отняло у них больше времени, чем он думал, из-за многочисленных канав и ручьев, через которые им пришлось перебираться. Дважды Струан почти терял сознание, и Тайреру приходилось напрягать все силы, чтобы удержать его в седле и не дать снова упасть. Крестьяне, работавшие на рисовых полях, либо делали вид,что не замечают двух окровавленных путников, либо с открытой неприязнью смотрели на них некоторое время, а потом возвращались к работе, поэтому Тайрер просто посылал им проклятия и упорно шел дальше.

Первый храм оказался пустым, если не считать кучки перепуганных бритоголовых буддийских монахов в оранжевых одеяниях, которые, едва завидев их, торопливо скрылись во внутренних комнатах. Во дворе храма они нашли фонтан. Тайрер с благодарностью припал к прохладной воде, потом зачерпнул чашку снова и поднесСтруану; тот выпил, хотя боль была такая, что он ничего не видел перед собой.

— Спасибо. Сколько... сколько нам еще?

— Совсем немного, — бодрясь, ответил Тайрер. Он совершенно не представлял, куда им двигаться дальше. — Мы вот-вот будем на месте.

У храма тропинка раздваивалась. Одна дорога вела к берегу и еще к одному храму, возвышавшемуся над деревенскими домами, вторая уводила вглубь городских кварталов, где тоже стоял храм. Сам не зная почему, Тайрер свернул к берегу.

Некоторое время дорога петляла в лабиринте узких улочек, возвращалась назад, потом вновь поворачивала на восток — и нигде они не встретили ни души, только глаза, глаза повсюду следили за ними. Потом перед Тайрером неожиданно возникли главные ворота храма, «Юнион Джек», часовой в алом мундире, и он едва не заплакал от облегчения и гордости, потому что их тут же заметили, один солдат бросился к ним на помощь, второй побежал за сержантом караула и через считаные секунды перед ним уже высилась внушительная фигура доктора Бебкотта.

— Господь Всемогущий, что с вами случилось, черт подери?

Ответить на вопрос было нетрудно — рассказывать было почти нечего.

— Вы когда-нибудь раньше ассистировали на операции?

— Нет, доктор.

Бебкотт улыбнулся. Его лицо и манеры были мягкими, руки проворно двигались, раздевая полусонного Струана с такой же легкостью, как если бы он был ребенком.

— Ну, скоро попробуете, это будет полезный для вас опыт. Мне нужен помощник, а я здесь сегодня один. Вернетесь в Иокогаму к ужину.

— Я... я постараюсь.

— Вас, вероятно, будет тошнить — из-за запаха главным образом, но вы не переживайте. Если будет рвать, пусть рвет в тазик, а не на пациента. — Бебкотт еще раз ободряюще посмотрел на Тайрера, между тем оценивая, спрашивая себя, насколько он может положиться на этого молодого человека, в чьих глазах читался ужас, закупоренный в душе, как в бутылке. Потом он опять опустил взгляд на Струана. — Теперь мы дадим ему эфир, а там и за работу. Вы говорили, что на пути сюда останавливались в Пекине?

— Да, сэр, на четыре месяца. Сюда я добирался через Шанхай и прибыл всего несколько дней назад. — Тайрер был рад возможности поговорить, это помогало ему отвлечься от пережитого кошмара. — В министерстве иностранных дел решили, что короткая остановка в Пекине и изучение китайских иероглифов поможет нам с японецким языком.

— Пустая трата времени. Если вы хотите говорить на нем — кстати, большинство из нас здесь называют его японским, по аналогии с китайским, — так вот, если вы хотите читать и писать на нем как подобает, китайские иероглифы вам не помогут почти ничем. — Он передвинул обмякшее тело в более удобное положение. — Насколько хорошо вы знаете японский?

Тайрер еще больше расстроился:

— Практически совсем не знаю, сэр. Так, несколько слов. Нам сказали, что в Пекине мы найдем японецкие, то есть японские учебники по грамматике и книги, но их там не оказалось.

Несмотря на то что последние события до крайности встревожили его, Бебкотт оторвался на минуту от своего больного и громко расхохотался:

— Учебники по японской грамматике — такая же редкая штука, как драконий... зуб, и, насколько мне известно, японских словарей не существует вовсе, за исключением словаря отца Алвито тысяча шестьсот первого года на португальском — я сам никогда не видел его, только слышал, — да еще словаря преподобного Прайни, над которым тот работает уже бог знает сколько лет. — Он осторожно снял со Струана белую шелковую рубашку, намокшую от крови.

— Вы знаете голландский?

— Опять же лишь несколько слов. Все ученики-переводчики, отправлявшиеся в Японию, должны были пройти шестимесячный курс, но министерство отправило нас с первым же пароходом. А почему именно голландский является официальным иностранным языком, которым пользуются японские чиновники?

— Он им и не является. Министерство иностранных дел ошибается, как ошибается в отношении многих других вещей. Но на данный момент это единственный из европейских языков, на котором говорят несколько бакуфу... Я его сейчас приподниму слегка, а вы снимите с него сапоги, потом штаны, только аккуратно.

Тайрер подчинился, неуклюже орудуя здоровой левой рукой.

Теперь Струан лежал на хирургическом столе совсем голый. Рядом были разложены хирургические инструменты, баночки с мазями и флаконы с жидкостями. Бебкотт отвернулся, надел тяжелый непромокаемый фартук, и Тайрер вместо врача сразу увидел перед собой обыкновенного мясника. Его желудок сжался, и он едва успел добежать до таза.

Бебкотт вздохнул. «Сколько сотен раз меня вот так выворачивало наизнанку, когда казалось, что уже и извергать больше нечего, а потом все равно рвало еще. Но мне нужен помощник, так что этому юноше придется повзрослеть».

— Подойдите сюда, мы должны действовать быстро.

— Я не могу, я просто не могу...

Доктор тут же заставил свой голос звучать грубо: