Теория зла E-Book

Donato Carrisi

L’IPOTESI DEL MALE

Copyright © Longanesi & C., 2013 — Milano

All rights reserved

Перевод с итальянского Анастасии Миролюбовой

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

КарризиД.

Теория зла : роман / Донато Карризи ; пер. с ит. А. Миролюбовой.— СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. (Звезды мирового детектива).

ISBN 978-5-389-16399-7

16+

Каждый день в любой стране, в любом городе исчезают люди. Исчезают во тьме.

Никто, в том числе и полиция, не знает почему, не понимает, как это происходит. И скоро почти все забудут об этих без вести пропавших. Все, но не Мила Васкес. После описанных в «Подсказчике» событий прошло семь лет, но тьма не отпускает Милу, она оставляет следы на ее коже, быть может, потому корни зла протянулись к ее душе. Помнить про исчезнувших — ее работа. Эти люди смотрят на нее со стен Зала Затерянных Шагов.

Но однажды исчезнувшие появляются вновь. Чтобы убивать. Они выглядят точно так, как прежде. Но Зло безвозвратно изменило их. Расследование совершенных ими преступлений заходит в тупик. И только Мила Васкес способна остановить эту армию теней. Она должна придать тьме форму, сформулировать убедительную рациональную теорию… Теорию зла.

Впервые на русском!

© А. Ю. Миролюбова, перевод, 2019

© Издание на русском языке,оформление.ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2019Издательство АЗБУКА®

Зал номер 13 муниципального морга — Дантов круг, где пребывают «спящие».

Он располагается на четвертом, и последнем, подземном уровне, в ледяном аду холодильных установок. Этот этаж предназначен для неопознанных трупов. В редких случаях кто-либо запрашивает позволения посетить его.

Но в ту ночь туда пришел посетитель.

Сторож ждал его у лифта, запрокинув голову. Смотрел, как цифры одна за другой, сверху вниз, загораются на табло, и гадал, кем может оказаться неожиданный гость. Еще больше его интересовало, что именно подтолкнуло посетителя к пределу, столь далекому от мира живых.

Зажглась последняя цифра, последовал долгий миг ожидания, затем двери кабинки раскрылись. Сторож оглядел посетителя, мужчину за сорок, в темно-синем костюме. На лице гостя отразилось удивление: он, как и все, кто впервые попадал сюда, вниз, ожидал увидеть белый кафель, освещенный жестким, стерильным неоновым светом, но стены оказались зелеными, а точечные лампы распространяли оранжевое сияние.

— Такая цветовая гамма успокаивает, помогает предотвратить паническую атаку, — ответил сторож на невысказанный вопрос, подавая гостю голубой халат.

Посетитель промолчал, надел халат, и оба пустились в путь.

— На этом уровне в основном трупы бродяг или нелегалов. Ни документов, ни родни: отбросят копыта и оказываются здесь, внизу. Их размещают в залах от первого до девятого, — объяснял сторож. — Десятый и одиннадцатый — для людей, которые, как и мы с вами, платят налоги и смотрят матчи по телевизору, но в одно прекрасное утро помирают в метро от инфаркта. Какой-нибудь пассажир притворится, будто оказывает помощь, а на деле свистнет бумажник, и привет, фокус удался: дяденька или тетенька исчезают навсегда. Иногда, правда, всему виной бюрократы: девчонка в конторе перепутает бумажки, и вот родным, приглашенным на опознание, предъявляют чужой труп. Человек как будто бы и не умер, его продолжают искать. — Своей импровизированной экскурсией сторож пытался поразить гостя, но тотникак не реагировал. — Дальше — самоубийцы и жертвы ДТП: зал двенадцать. Ведь, может статься, труп в таком состоянии, что сомневаешься даже, человек ли то был, — добавил сторож, испытывая, насколько крепкие у гостя нервы, но тот и бровью не повел. — Так или иначе, закон предписывает с ними всеми обходиться одинаково: держать в холодильной камере не менее восемнадцати месяцев. По истечении срока, если никто не опознал или не востребовал останки, и в случае если тело уже не представляет интереса для следствия, отдается распоряжение о его уничтожении путем кремации. — Сторож на память цитировал инструкцию. И, понизив голос, произнес заговорщицким тоном, ведь с минуты на минуту объяснится причина ночного визита: — Дальше — эти, из тринадцатого зала. Анонимные жертвы нераскрытых убийств.

В случае убийства закон гласит, что тело входит в число улик до тех пор, пока не будет установлена личность потерпевшего, — разъяснял сторож. — Нельзя осудить убийцу, если не доказать, что человек, которого он убил, на самом деле существовал. Если нет имени, тело — единственное тому доказательство. Поэтому оно хранится бессрочно. Один из вывертов судебного крючкотворства: адвокатам такие очень по душе.

Пока не будет выявлено преступное действие, послужившее причиной смерти, останки не могут быть уничтожены или преданы естественному разложению, говорилось в инструкции.

— Мы называем их «спящими».

Неизвестные мужчины, женщины, дети, виновного в убийстве которых так и не нашли. Годами ждут они, когда кто-нибудь придет и снимет с них проклятие быть похожими на живых. И, как в страшных сказках, чтобы это свершилось, надо произнести волшебное слово.

Назвать имя.

Помещение, приютившее их, — зал номер 13 был последним, в самой глубине коридора.

Они остановились перед металлической дверью, и сторож стал возиться со связкой ключей, пока не отыскал нужный. Открыл дверь, отступил в сторону, пропуская гостя. Едва тот шагнул в темноту, как на потолке засветился ряд желтых лампочек: сработали датчики движения. В центре зала стоял стол для вскрытий, вокруг высились холодильные камеры с десятками отсеков.

Стальные соты.

— Вы должны расписаться здесь, таковы правила. — Сторож показал на регистрационную книгу. — Который вас интересует? — осведомился он, явно взбудораженный ночным визитом.

Гость наконец заговорил:

— Тот, что находится здесь дольше всех.

AHF-93-K999.

Сторож знал шифр наизусть, тайна давно его томила. Сразу нашел выдвижной отсек с этикеткой, приделанной к ручке. По левую сторону, третий снизу.

— Среди всех, хранящихся здесь, внизу, история этого тела даже не самая оригинальная, — не мог не уточнить сторож. — Однажды субботним днем мальчишки играли в футбол в парке, и мяч залетел в кусты: так его и обнаружили. Выстрел в голову. Ни документов, ни даже ключей от дома. Лицо до сих пор вполне поддается опознанию, но никто не обрывал телефон чрезвычайной службы, никуда не поступало заявление об исчезновении. За отсутствием преступника, которого, возможно, никогда и не найдут, единственным доказательством того, что совершено преступление, является тело. Поэтому суд постановил, что оно должно храниться до тех пор, пока преступление не раскроют и правосудие не восторжествует. — Он помолчал. — С тех пор прошли годы, а труп все еще здесь.

Сторож давно недоумевал — зачем хранить доказательство преступления, о котором уже никто не помнит. Он был уверен, что мир совсем забыл о безымянном обитателе зала номер 13. Но, услышав следующее требование посетителя, заподозрил, что тайна, скрытая за несколькими сантиметрами стали, касается отнюдь не только личности покойного.

— Откройте, хочу на него взглянуть.

AHF-93-K999. Так его звали долгие годы. Но этой ночью все, возможно, изменится. Страж мертвых повернул задвижку и потянул на себя отсек.

Похоже, «спящий» вот-вот пробудится.

Мила

Протокол 397-Н / 5

Расшифровка записи телефонного разговора

21 сентября

Время: 6:40

Звонок произведен на номер экстренной службы

Оператор: Экстренная служба. Откуда вы звоните?

Х: ...

Оператор: Сэр, я вас не слышу. Откуда вы звоните?

Х: Я Джес.

Оператор: Вы должны назвать полное имя, сэр.

Х: Джес Белман.

Оператор: Сколько тебе лет, Джес?

Х: Десять.

Оператор: Откуда ты звонишь?

Х: Из дома.

Оператор: Ты можешь назвать мне адрес?

Х: ...

Оператор: Джес, пожалуйста, назови мне адрес.

Х: Я живу на

Оператор:Ладно. Что случилось? Ты ведь знаешь, что это номер полиции, правда? Почему ты позвонил?

Х: Знаю. Они умерли.

Оператор: Ты сказал «умерли», Джес?

Х: ...

Оператор: Джес, ты на линии? Кто умер?

Х: Да. Все. Умерли все.

Оператор: Ты ведь не шутишь, правда, Джес?

Х: Нет, мэм.

Оператор:Тогда, может, расскажешь, что случилось? Не торопясь, понемногу.

Х: Он пришел вчера вечером. Мы ужинали.

Оператор: Кто пришел?

Х: ...

Оператор: Кто, Джес?

Х: Он стрелял.

Оператор: Ладно, Джес. Я хочу тебе помочь, но и ты должен помочь мне сейчас. О’кей?

Х: О’кей.

Оператор: Ты говоришь, что во время ужина какой-то мужчина вошел в дом и начал стрелять?

Х: Да.

Оператор: Потом ушел и в тебя не выстрелил. Ты в порядке, верно?

Х: Нет.

Оператор: Ты хочешь сказать, что ты ранен, Джес?

Х: Нет. Он не ушел.

Оператор: Мужчина, который стрелял, все еще там?

Х: ...

Оператор: Джес, пожалуйста, ответь мне.

Х: Он говорит, что вы должны приехать. Должны приехать немедленно.

Связь прервалась. Конец записи.

1

За несколько минут до шести утра движение на улице оживилось.

Работники муниципальной службы по уборке города собирали в грузовики мусор из контейнеров, которые выстроились перед коттеджами, словно солдаты на посту. Потом проехала машина, которая чистит асфальт крутящимися щетками. Сразу после подоспели фургончики с озеленителями. Английские газоны и дорожки были очищены от опавших листьев и сорняков, живые изгороди подстрижены. Закончив работу, люди ушли, оставив за собой упорядоченный мир и ненарушимый покой.

Счастливое место готово предстать перед глазами своих счастливых обитателей, подумала Мила.

Ночь прошла спокойно, как и все ночи в таких кварталах. Часам к семи дома начали пробуждаться, не спеша, с ленцой. За окнами отцы, матери и дети поднимали веселую возню, предвкушая новый день, полный радостных забот.

Еще один день счастливой жизни.

Глядя на все это из своего «хендая», припаркованного в начале квартала, Мила вовсе не завидовала, поскольку знала: стоит слегка поскрести позолоту, и обнаружится нечто совсем другое. Иногда — истинная картина, сотканная из света и тени, как тому и следует быть. Но иногда — черная дыра. Тогда зловонное дыхание голодной бездны обволакивает тебя, и тебе кажется, будто оттуда, из глубины, кто-то шепчет твое имя.

Миле Васкес был хорошо знаком этот зов темноты. Она танцевала с тенями с самого дня своего рождения.

Она похрустела пальцами, особенно напирая на указательный на левой руке. Боль помогала сосредоточиться. Еще немного, и двери коттеджей начали открываться. Семьи покидали свои жилища, чтобы ответить на вызов окружающего мира, — для таких, как они, ответ на вызов дается слишком просто, подумала Мила.

Она увидела, как Коннеры выходят из дому. Отец, адвокат Коннер, сорока лет, подтянутый, в безупречном сером костюме; легкая седина только подчеркивает загар на лице. Мать — блондинка, фигура и лицо девушки, чуть-чуть постаревшей. Время всегда будет милостиво к ней, в этом Мила была уверена. Следом — девочки. Старшая ходит в школу. Младшая — каскад кудряшек — еще в детский сад. Обе — живые портреты своих родителей. Любые сомнения в правильности теории эволюции Мила рассеяла бы, указав на семью Коннер. Красивые, совершенные во всем, они могли обитать только в таком счастливом месте.

Поцеловав жену и дочек, адвокат сел в синюю «Ауди-А6» и отправился вершить свою блестящую карьеру. Женщина на зеленом «ниссане» повезла девочек в школу и в садик. Тут Мила и вылезла из своей видавшей виды машины, чтобы вторгнуться в особняк — и в жизнь — Коннеров. Несмотря на жару, она выбрала для маскировки спортивный костюм для пробежек. Лето кончилось только вчера, но, если бы она надела майку и шорты, шрамы привлекли бы гораздо больше внимания. Согласно расчетам, сделанным на основании наблюдений в предыдущие дни слежки, минут через сорок миссис Коннер должна была вернуться домой.

Сорок минут, чтобы проверить, не завелось ли привидение в этом счастливом жилище.

Коннеры попали в поле зрения Милы несколько недель назад. Все началось случайно.

Полицейские, работающие над делами о пропавших без вести людях, не могут сидеть за письменным столом и ждать, когда поступит заявление, ведь порой у исчезнувшего нет семьи, которая может такое заявление подать. Он иностранец или обрубил все связи, или попросту у него никого в целом мире нет.

Таких Мила называла «потенциальными жертвами».

Люди, живущие в окружении пустоты и даже не представляющие, что в один прекрасный день эта пустота их поглотит. Поэтому нужно вначале искать казус, а уж потом пропавшего человека. Мила разъезжала по городу, посещала места отчаяния, где тень впивается в каждый твой шаг и никогда не оставляет в покое. Но случалось, люди исчезали даже в любящих семьях, в атмосфере здоровой и безопасной.

Чаще всего дети.

Могло случиться — и, к сожалению, случалось, — что родители, погруженные в свой налаженный быт, не замечали каких-то мелких, но существенных перемен. Бывало так, что кто-то вне дома сближался с их детьми без ведома родных. Дети испытывают чувство вины, когда взрослые им оказывают знаки внимания, тут вступает в силу неразрешимое противоречие между двумя правилами, которые внушают им папа и мама: трудно, в самом деле, выбрать, как поступить, если,с одной стороны, ты не должен грубить старшим, а с другой — не разговаривать с посторонними. Как бы ты себя ни повел, о чем-то все равно придется умолчать. Мила, однако, обнаружила: существует отличный источник сведений о том, что происходит в жизни ребенка.

Поэтому каждый месяц она посещала какую-нибудь школу или детский сад.

Просила позволения пройтись по классам, когда малышей там не было. Рассматривала развешенные по стенам рисунки. Эти фантастические миры часто служили лишь маской для реальной жизни. Но главное — они вбирали весь комплекс тайных, часто бессознательных эмоций, какие ребенок впитывает словно губка и так же легко изливает. Миле нравилось ходить по школам. Особенно нравились запахи: восковые мелки и канцелярский клей, новые книги и жевательная резинка. Все это навевало какой-то таинственный покой, создавало впечатление, что здесь никогда не случается ничего дурного.

Потому что для взрослого самыми надежными кажутся места, где находятся дети.

В ходе одного из таких исследований среди десятков детских работ на стене Мила обнаружила рисунок младшей дочери Коннеров. Этот детский сад она выбрала случайно в начале учебного года и бродила по комнатам в час отдыха, когда дети резвились во дворе. Замкнулась в их крохотном мирке, наслаждаясь веселым гомоном.

На рисунке маленькой Коннер ее поразило изображенное там счастливое семейство. Сама малышка, мама, папа и сестренка на лужайке перед домом. Погожий день, солнышко смеется. Все четверо держатся за руки. Но чуть поодаль от основной группы обозначился некий диссонанс. Пятая персона. Эта фигура сразу вызвала у Милы странное беспокойство. Она как будто парила над землей, и у нее не было лица.

Привидение, мелькнула у нее мысль.

Она уже собиралась двигаться дальше, но все-таки поискала на стене другие рисунки девочки и обнаружила, что там неизменно присутствует темный силуэт.

Такая повторяющаяся деталь вряд ли могла быть случайной. Чутье подсказывало, что следует копнуть поглубже.

Мила переговорила с воспитательницей, та оказалась очень любезной и подтвердила, что история с привидениями длится уже довольно давно. Она по опыту знает, объясняла воспитательница, что волноваться не из-за чего: такое обычно бывает сразу после смерти родственника или знакомого, таким образом малыши приобщаются к трауру. Для очистки совести воспитательница расспросила миссис Коннер. Хотя в семье в последнее время никто не умирал, младшей дочери недавно приснился страшный сон. Это могло стать причиной.

Но Мила, изучая детскую психологию, усвоила, что дети придают реальным людям черты фантастических персонажей, причем герои эти не всегда отрицательные. Так, чужой дядя может превратиться в вампира, а может — в симпатичного клоуна или даже в Спайдермена. И все же всегда присутствует деталь, разоблачающая двойника, переводящая его снова в реальный, человеческий план. На памяти было дело Саманты Эрнандес, которая изображала седобородого старика, который каждый день подходил к ней в парке, как Санта-Клауса. Только вот на рисунке, как и в действительности, у него была татуировка на предплечье. Но никто не обратил на это внимания. И подонку, который похитил и убил девочку, было достаточно пообещать ей подарок.

В случае малышки Коннер разоблачающей деталью было неизменное присутствие призрака.

Мила всерьез полагала, что девочка чем-то напугана. Нужно было выяснить, в самом ли деле чье-то присутствие реально, а главное, безобидно.

Как всегда, Мила решила не ставить родителей в известность. Не стоит из-за смутного подозрения поднимать переполох и вселять беспочвенные подозрения. Она начала наблюдать за маленькой Коннер, чтобы выявить людей, с которыми девочка общалась вне дома или в те недолгие промежутки времени, когда родные не присматривали за ней, то есть когда она находилась в детском саду или на занятиях танцами.

Никто из посторонних не проявлял к девочке особого интереса.

Подозрения оказались безосновательными. Такое случалось не раз, но Миле не жаль было долгих дней напрасного труда, чувство облегчения служило ей наградой.

Но ради очистки совести она все-таки решила посетить также и школу, где училась старшая дочь Коннеров. В ее рисунках не нашлось никаких двусмысленных деталей. Но аномалия таилась в домашнем задании: учительница велела детям выбрать и записать какую-нибудь сказку.

Девочка выбрала страшную историю с привидением.

Возможно, старшая сестра повлияла на младшую, напугала ее своими фантазиями. Или это окончательно доказывало, что речь идет не о воображаемом персонаже. Может быть, то, что Мила не обнаружила постороннего, внушающего подозрение, означало угрозу гораздо более близкую, чем можно было предположить.

Не посторонний, а кто-то из домашних.

Поэтому Мила решила устроить слежку за домом Коннеров. И взяла на себя другую роль.

Вместо розыска детей занялась охотой за привидениями.

Незадолго до восьми утра Мила надела наушники плеера — невключенного — и, притворяясь, будто совершает утреннюю пробежку, быстро преодолела квартал, отделявший ее от особняка Коннеров. Подбежав к самому дому, свернула направо, к задней двери. Подергала ее, проверила окна. Все заперто. Если бы она вошла в открытую дверь или залезла в незапертое окно и кто-нибудь застиг бы ее на месте, можно было бы оправдаться тем, что ей показалось, будто в доме грабители. Это не уберегло бы ее от обвинения в нарушении неприкосновенности жилища, но было больше шансов легко отделаться. А вот взломать замок означало подвергнуть себя бесполезному, а главное, глупому риску.

Мила еще раз продумала доводы, приведшие ее сюда. Чутье объяснить нельзя, все полицейские хорошо это знают. Но Милу в таких случаях всегда охватывал неудержимый порыв, побуждающий переступить черту. К тому же онаведь не могла постучаться в дверь Коннеров и сказать: «Привет, что-то мне подсказывает, что ваши дочери в опасности, им угрожает привидение, которое может оказаться человеком из плоти и крови». И, как часто случалось, тревожное ощущение возобладало над здравым смыслом: Мила вернулась к задней двери и вскрыла ее.

Створка тут же стукнулась о встроенный в стену кондиционер. На кухонном столе все еще стояли тарелки, оставшиеся от завтрака, к холодильнику были прикреплены фотографии, сделанные на каникулах, и домашние работы, на которых красовались отличные оценки.

Мила достала из кармана спортивной куртки черный пластиковый футляр. Там лежала камера видеонаблюдения величиной с пуговицу. Благодаря системе беспроводной связи и Интернету можно было на расстоянии следить за тем, что происходит в доме. Оставалось найти самое подходящее место, где поставить ее. Мила взглянула на часы и пошла осматривать другие комнаты. Времени немного, значит следует сосредоточиться на тех, где семья проводит большую часть времени.

В гостиной, кроме диванов и телевизора, был книжный шкаф, занимавший целую стену. Но на полках вместо книг красовались дипломы и почетные грамоты, которые адвокат Коннер получил за успехи в своей профессии или в результате общественной деятельности. Образцовый, всеми уважаемый гражданин. Но на самом видном месте стоял кубок, который получила старшая дочь за победу в беге на коньках. Неплохая идея — разделить пространство, предназначенное для знаков почета, с другим членом семьи, подумала Мила.

Фотография на камине являла миру Коннеров, улыбающихся, пребывающих в полной гармонии, одетых в уютные красные свитеры, у всех одинаковые. Вероятнее всего, это семейный ритуал, который соблюдается каждое Рождество. Мила никогда не смогла бы позировать для такого семейного портрета, ее жизнь была слишком другой. Она сама была слишком другой. Глядеть на эту идиллию вдруг стало невыносимо, и Мила поспешно отвела взгляд.

Она решила по-быстрому осмотреть верхний этаж.

В спальнях неприбранные постели ожидали возвращения миссис Коннер, которая оставила карьеру, чтобы посвятить себя заботам о доме и дочерях. В комнаты девочек Мила едва заглянула. В спальне родителей шкаф был открыт. Мила задержалась перед ним, рассматривая наряды миссис Коннер. Любопытно, как живет эта счастливая мать. В самой Миле имелось что-то вроде антитела, отторгавшего всякие чувства, так что судить о том, что испытывает любящая женщина, она не могла. Вообразить — это пожалуйста.

Муж, две дочери, уютное, безопасное гнездышко.

На мгновение забыв о цели досмотра, Мила подметила, что некоторые из платьев, висящих на плечиках, слишком большого размера. Даже самые красивые женщины могут располнеть, посочувствовала она. С ней такого не случится, она худющая. Во всяком случае, судя по широким платьям, под которыми скрывались лишние килограммы, женушке Коннер было ох как нелегко восстановить идеальную фигуру. Мила вдруг осознала, чем она занята. Совсем распустилась. Вместо того чтобы выявить опасность, сама становится опасной для этой семьи.

Посторонняя, которая вторглась в их жизненное пространство.

К тому же потеряла ощущение времени, и миссис Коннер, наверное, уже едет домой. И Мила решила без долгих раздумий, что идеальным местом для камеры будет гостиная.

Самым подходящим ей показался шкаф с семейными трофеями. Двусторонним скотчем прикрепила приборчик так, чтобы никто не заметил его среди всякой всячины. Пока она этим занималась, в поле ее зрения, справа, на высоте камина, попало красное пятно, яркое, бликующее.

Прервав свое занятие, Мила обернулась и снова уставилась на фотографию семейства в рождественских свитерах, которой прежде из-за нелепой зависти пренебрегла. Но стоило пристальнее взглянуть, как идиллическая картинка дала трещины. В частности, в глазах миссис Коннер стояла великая тишь, словно то были окна заброшенного дома. Адвокат Коннер казался сияющим, но явно прилагал к тому усилия и обнимал жену и дочек скорее не для того, чтобы защитить, а для того, чтобы показать свою власть. Что-то еще было на изображении, но Миле никак не удавалось это уловить. В поддельном счастье, окружавшем Коннеров, было что-то не так. И тут она увидела.

Девочки оказались правы. Призрак жил среди них.

В глубине фотографии, на месте книжного шкафа, полного трофеев, открывалась дверь.

2

Где обычно прячется привидение?

В темном месте, куда редко заходят. На чердаке. Или, как в данном случае, в кладовке. Мне выпала неблагодарная задача вызвать его, подумала Мила.

Она опустила взгляд и только теперь заметила царапины на паркете — знак того, что мебель часто сдвигали. Она взялась за край книжного шкафа, чуть подтолкнула и разглядела дверь. Просунула пальцы в зазор, потянула. Реликвии на полках задребезжали, шкаф накренился под опасным углом, но в конце концов Миле удалось пролезть.

Она распахнула створку двери, и дневной свет тотчас же проник в застенок. Но у Милы сложилось впечатление, будто скопившаяся внутри тьма бросилась на нее. Дверь была обита звуконепроницаемым материалом, чтобы не пропускать шум извне или чтобы держать звуки в заточении.

Прямо под ней лестница, заключенная между двумя голыми бетонными стенами, вела в подвал.

Мила нащупала фонарик в кармане спортивной куртки и начала спускаться.

Она была настороже, мускулы напряжены до предела. Чуть ниже лестница сворачивала направо, где, вероятнее всего, и располагалась кладовка. Спустившись, Мила очутилась в просторном помещении, погруженном в темноту. Задвигала фонариком, пытаясь что-то разглядеть. Луч высветил предметы, каких здесь, внизу, не должно было быть. Пеленальный столик, кроватка и детский манеж. Из последнего доносились размеренные звуки.

Живое дыхание.

Мила подошла медленно, тихими шагами, чтобы не разбудить заснувшую девочку. Она была завернута в простыню — как и полагается привидению — и лежала к Миле спиной. Одна ножка выпросталась. Худая: все признаки недостаточного питания. Отсутствие света также не способствовало развитию. Кожа бледная. Ребенку на вид год с небольшим.

Мила должна была к ней прикоснуться, убедиться, что она настоящая.

Существовала связь между тем, что предстало перед ее глазами, и перееданием госпожи Коннер с ее принужденной улыбкой. Эта женщина не растолстела. Она забеременела.

Сверточек зашевелился, луч фонарика разбудил крошку. Девочка повернулась к Миле, сжимая в руках тряпичную куклу. Мила ожидала, что малышка расплачется. Но та всего лишь стала ее разглядывать. Потом улыбнулась ей.

У привидения были огромные глаза.

Девочка потянулась к Миле, хотела, чтобы ее взяли на ручки. Мила исполнила ее желание. Малышка крепко, изо всех сил, обняла ее за шею. Чувствовала, наверное, что Мила пришла ее спасти. Мила заметила, что, несмотря на истощение, девочка чистенькая. Такая забота говорила о противоречии между ненавистью и любовью — добром и злом.

— Она любит, когда ее берут на ручки.

Девочка узнала голос и, довольная, захлопала в ладошки. Мила обернулась. У подножия лестницы стояла госпожа Коннер.

— Он не такой, как другие. Он хочет все держать под контролем, а я не должна обманывать его ожиданий. И он, когда обнаружил, что я беременна, потерял голову. — Женщина говорила о муже, не называя его по имени. — Он даже не спросил, кто отец. Наша жизнь должна быть безупречной, а я разрушила его проект. Вот что взбесило его, а отнюдь не измена.

Мила смотрела на нее, не двигаясь с места, не произнося ни слова. Не знала, что и думать. Похоже, женщина не разозлилась и не удивилась, застав постороннюю в доме. Как будто давно уже этого ждала. Наверное, и сама хотела освободиться.

— Я умоляла его позволить мне сделать аборт, но он не захотел. Заставил меня скрывать от всех беременность, и девять месяцев я верила, что он в самом деле хочет сохранить девочку. Но однажды он повел меня вниз и показал, как переоборудовал помещение, и тогда я поняла. Ему было недостаточно выказать презрение. Он хотел меня наказать.

Мила ощутила, как ярость подступает к горлу.

— Он принудил меня родить в кладовке и бросить ребенка здесь. Я до сих пор твержу ему, что мы могли бы оставить девочку рядом с отделением полиции или больницей. Никто бы никогда не узнал — но он мне даже не отвечает.

Девочка улыбалась на руках у Милы, и ничто, казалось, не волновало ее.

— Время от времени, по ночам, когда его нет дома, я отношу ее наверх и показываю сестренок, пока те спят. Скорее всего, они замечали нас, но думали, что это им снится.

В кошмарном сне, добавила про себя Мила, вспомнив о привидении на рисунках и в сказке. Она решила, что выслушала достаточно. Повернулась к манежику, чтобы забрать тряпичную куклу и поскорее подняться наверх.

— Ее зовут На, — проговорила женщина. — То есть она ее так зовет. — Помолчав, добавила: — Что я была бы за мать, если бы не знала, как зовут любимую куклу моей дочери?..

А дочь свою ты как-нибудь назвала? Мила была в ярости, но спрашивать не стала. Мир за стенами дома ничего не знал об этой малышке. Мила могла себе представить, чем бы все кончилось, не приди она сюда.

Никто не ищет девочку, которой не существует.

Женщина, прочтя в ее взгляде отвращение, возмутилась:

— Знаю, о чем вы думаете, но мы не убийцы. Мы не лишили бы ее жизни.

— Верно, — согласилась Мила. — Вы просто подождали бы, пока она умрет.

3

Что я была бы за мать, если бы не знала, как зовут любимую куклу моей дочери?

Она ехала на машине и всю дорогу без конца повторяла этот вопрос. Ответ всегда был один и тот же.

Я ничем не лучше.

Всякий раз, осознавая это, она все бередила и бередила одну и ту же рану.

Без двадцати двенадцать она переступила порог Лимба.

Так в Управлении федеральной полицииназывали отдел по розыску без вести пропавших. Он был расположен на цокольном этаже западного крыла, в самой отдаленной его части. Прозвание подразумевало также, что в этом месте уже никого ничто не волнует.

Ее встретил непрекращающийся рокот старого кондиционера вкупе с застарелым запахом табака — наследием тех далеких времен, когда можно было курить в кабинетах; из подвала к тому же тянуло сыростью.

Лимб состоял из нескольких комнат плюс внизу старый архив бумажных документов и склад вещественных доказательств. Кабинетов было три, в каждом по четыре стола, кроме того, что предназначался для начальника отдела. Но самое обширное помещение располагалось сразу за входом.

Зал Затерянных Шагов.

Здесь пресекались пути многих. Любой, входя сюда, замечал три вещи. Первая — пустота: мебели не было, и эхо свободно гуляло по залу, отдаваясь от стены к стене. Второе — ощущение замкнутого пространства: несмотря на высокий потолок, угнетало отсутствие окон, зал освещался одним только серым неоновым светом. Третьим, что каждый замечал неизменно, были сотни глаз.

Стены сплошным ковром покрывали фотографии без вести пропавших.

Мужчины, женщины. Молодые, старые. И дети: они сразу бросались в глаза. Мила долго раздумывала почему. Потом поняла. Дети выделялись из общей массы, поскольку их присутствие здесь вызывало тягостное чувство несправедливости. Ребенок не может исчезнуть добровольно, стало быть, само собой разумеется, что рука взрослого схватила его и уволокла в иное, невидимое измерение. Но в этом зале не наблюдалось особого отношения к ним, детские лица были выставлены среди прочих, в строго хронологическом порядке.

Все обитатели стен молчания были равны между собой. Никаких различий: ни расовых, ни религиозных, ни по признаку пола, ни по возрасту. Фотографии, запечатлевшие любого из них, были попросту самым близким по времени доказательством присутствия пропавшего человека в этой жизни. Это мог быть снимок на дне рождения, перед тортом со свечами, или фотограмма, извлеченная из записи на камеру слежения. Человек мог беззаботно улыбаться или даже не знать, что попал в кадр. Главное — никто из них не подозревал, что позирует для последней фотографии.

С того момента мир двигался дальше уже без них. Но их не оставили за бортом, в Лимбе никто ни о ком не забывал.

— Это не люди, — твердил Стеф, начальник Милы. — Это — поле нашей деятельности. Если ты думаешь иначе, долго здесь не продержишься. Я держусь уже двадцать лет.

Но у нее не получалось относиться к этим людям как к «полю деятельности». В других отделах Управления было в ходу иное название: «потерпевшие». Обобщенный термин, означающий только то, что человек пострадал от какого-либо преступления. И все же коллеги Милы, не работающие в Лимбе, даже не догадывались, как им повезло, что в запасе у них имеется хотя бы это слово.

В случае с пропавшими без вести невозможно сразу определить, является ли тот, кто пропал, потерпевшим, или же он сам решил исчезнуть.

Работающий в Лимбе на самом деле не знает, что он расследует: похищение, или убийство, или добровольный уход. Ему не светит награда в виде торжества справедливости. Его не согревает мысль, что рано или поздно удастся поймать злодея. Работающий в Лимбе должен довольствоваться тем, что, возможно, узнает правду. И впрямь, неведение может обернуться наваждением не только для тех, кто там, снаружи, любил пропавшего и хочет знать во что бы то ни стало, что с ним случилось.

Мила хорошо усвоила урок. В первые четыре года, проведенные ею здесь, рядом работал коллега, Эрик Винченти, спокойный, вежливый, который однажды признался, что девушки всегда бросают его по одной и той же причине. Пригласив какую-нибудь поужинать или выпить, он оглядывал всех, кто сидел за столиками или проходил к стойке бара. «Девушка говорила, а я все время отвлекался. Пытался слушать, но у меня не получалось. Одна так и сказала: перестань глазеть на других, когда я с тобой».

Мила помнила, как Эрик Винченти слегка улыбался, рассказывая об этом. Помнила его голос, хрипловатый, негромкий, его манеру кивать. Будто он уже смирился с происходящим и передает случившееся с ним как забавный анекдот. Но в конце изрек совершенно серьезно:

— Я ищу их везде. Ищу всегда.

От этих слов она вдруг похолодела, и холод больше не отпускал ее.

Эрик Винченти пропал однажды в воскресенье, в марте. В его однокомнатной квартире постель была застелена, ключи лежали на тумбочке в прихожей, одежда висела в шкафу. На единственной фотографии, которую они нашли, Эрик был изображен улыбающимся, в компании старых друзей, в тот момент, когда с гордостью показывал только что выловленную зубатку. Его лицо обрело место среди других, на восточной стене.

— Не выдержал, — изрек Стеф свой приговор.

Его захватила тьма, подумала Мила.

Идя к своему столу, она взглянула на стол Эрика Винченти, на котором за два года, прошедшие со дня его исчезновения, никто ничего не тронул. Последний след его существования.

Итак, на службе Лимба их осталось только двое.

В других отделах Управления полицейских было так много, что им приходилось работать в тесноте, да к тому же начальники постоянно требовали результатов. Зато у них с капитаном Стефом места осталось немерено, они никому не должны были давать отчет в своей деятельности, которая не гарантировала сиюминутных успехов. Тем не менее ни один полицейский с толикой амбиций не хотел бы работать здесь — надежды на быстрый карьерный рост быстро тают, когда нераскрытые дела взирают на тебя со стены.

Зато Мила нарочно выбрала такую должность, когда семь лет назад ей предложили повышение за раскрытие самого громкого дела последних лет. Высшее начальство недоумевало, большинство не видело никакого смысла в том, чтобы похоронить себя в этакой дыре. Но Мила не передумала.

Сняв спортивный костюм, который утром ей служил прикрытием, она переоделась в обычную одежду — простую футболку с длинными рукавами, темные джинсы и кроссовки — и собралась сесть за компьютер, чтобы составить рапорт о том, что обнаружилось в доме Коннеров. Девочку-привидение, которой никто не озаботился дать имя, препоручили социальным службам. Две женщины-психолога в патрульной машине отправились за сестренками в школу и в детский сад. Госпожу Коннер арестовали, и, насколько было известно Миле, мужу грозила та же участь, как только его найдут на рабочем месте.

Пока она ждала, когда старый компьютер запустится, вернулся голос, который преследовал ее все утро.

Я ничем не лучше.

Тут она взглянула на дверь в кабинет Стефа. Начальник затворил ее, хотя обычно всегда держал открытой. Пока Мила гадала, в чем дело, капитан заглянул в ее кабинет.

— А, ты здесь, — проговорил он. — Зайди, пожалуйста.

Тон был ровный, но от Милы не укрылось некоторое напряжение. Стеф исчез прежде, чем она могла о чем-то спросить, но оставил дверь приоткрытой. Мила встала и послушно направилась, куда ей велели. Подойдя ближе, расслышала обрывки разговора. Два разных голоса.

Никто не спускался в Лимб.

Но, по всей вероятности, у Стефа был собеседник.

4

Кто-то мог забрести сюда только по особой причине.

Коллеги с верхних этажей сторонились Лимба, будто на нем лежало проклятие или он приносил несчастье. Высшие чины не занимались им. Предпочитали забыть, словно об укорах нечистой совести. Или боялись, что и их всосут в себя стены Зала Затерянных Шагов и они тоже застрянут в этом существовании, на полдороге между жизнью и смертью.

Когда Мила переступила порог, Стеф уже сидел за столом. Напротив него расположился мужчина, на чьих могучих плечах едва не лопался пиджак от коричневого костюма. Несмотря на набранные лишние килограммы, залысины и галстук, который не добавлял ему элегантности, а скорее удушал, Мила сразу узнала добродушную улыбку Клауса Бориса.

Он встал и пошел ей навстречу:

— Как ты, Васкес? — Борис хотел было обнять ее, но вдруг вспомнил, что Мила не любит, когда к ней прикасаются, и застыл в неловкой позе.

— Я — хорошо, а ты совсем отощал, — пошутила она, чтобы сгладить неловкость.

Борис звонко расхохотался:

— Чего ты хочешь, я — человек действия. — Он похлопал себя по выпирающему животу.

Он уже не тот, что прежде, старина Борис, подумала Мила. Женился, обзавелся парой детишек, дослужился до инспектора, то есть теперь он по званию выше ее. Нет, конечно, это явно не визит вежливости.

— Судья тебя поздравляет с сегодняшней находкой.

И Судья вдобавок, подумала Мила. Раз начальник Управления интересуется полицейским из Лимба, за этим что-то кроется. Разговор обычно бывал короткий: если выяснялось, что исчезновение связано с убийством, дело автоматически передавалось в убойный отдел, ему же приписывались и все заслуги в случае раскрытия преступления.

Сотрудникам Лимба медалей не причиталось.

Дело Коннеров пошло по той же дорожке. Зато наверху посмотрели сквозь пальцы на несколько неортодоксальные методы, к каким прибегла Мила. В отделе предотвращения преступлений были счастливы взять на себя руководство расследованием. В конце концов, это ведь было не что иное, как похищение человека.

— Судья тебя послала, чтобы ты мне это передал? Могла бы позвонить.

Борис снова рассмеялся, на этот раз принужденно:

— Почему бы нам не устроиться поудобнее...

Мила бросила взгляд на Стефа, желая понять, что происходит, но капитан отвел глаза. Говорить надлежало не ему. Борис снова уселся, указав Миле на стул перед собой. Но Мила садиться не стала, а вернулась к двери и закрыла ее.

— Давай, Борис, выкладывай, что стряслось, — сказала она, не поворачиваясь. Обернувшись, увидела, что на лбу у Бориса обозначилась морщина. И свет в кабинете тотчас же едва заметно поблек. Все, приехали, церемонии позади, сказала себе Мила.

— То, что я вам сейчас сообщу, строго конфиденциально. Мы стараемся не допустить прессу.

— С чем связаны такие предосторожности? — проворчал Стеф.

— Судья задала режим строжайшей тайны, все, посвященные в подробности дела, будут взяты на учет, чтобы в случае утечки информации определить возможный источник.

Это не просто рекомендация, а скрытая угроза.

— Вы хотите сказать, что с этого момента мы двое тоже в списке, — подытожил капитан. — Так можно ли наконец узнать, в чем дело?

Помедлив секунду, Борис заговорил:

— Этим утром, в шесть часов сорок минут, в полицейский участок, расположенный за городом, поступил звонок.

— Где именно за городом? — спросила Мила.

Борис поднял руки:

— Погоди, не все сразу.

Мила подошла, уселась напротив него.

Борис обхватил руками колени: было видно, что ему тяжело рассказывать.

— Мальчик десяти лет, Джес Белман, сообщил, что кто-то ворвался к ним в дом во время ужина и начал стрелять. И что все умерли.

Миле показалось, что лампы в кабинете потускнели еще больше, будто понизилось напряжение в сети.

— По названному адресу расположен домик в горах, в пятнадцати километрах от ближайшего жилья. Он принадлежит некоему Томасу Белману, основателю и президенту одноименной фармацевтической компании.

— Знаю такую, — вмешался Стеф. — Она выпускает мои таблетки от давления.

— Джес — младший. У Белманов было еще двое детей, сын и дочка, Крис и Лиза.

Осторожно, глагол в прошедшем времени: где-то в глубине сознания засветился тревожный красный огонек. Засим последует самая скорбная часть рассказа.

— Шестнадцати и девятнадцати лет, — уточнил Борис. — Жену Белмана звали Синтия, ей было сорок семь. Когда агенты из местного участка приехали по вызову... — Борис умолк, его глаза потемнели от гнева. — Ладно, хватит ходить вокруг да около... Мальчик сказал правду: все они собрались в горном домике тем вечером. Произошла настоящая бойня. Все мертвы. Кроме Джеса.

— Почему? — Мила сама удивилась, что задает такой бессердечный вопрос.

— Мы считаем, что убийца имел зуб на главу семьи.

— Что заставляет вас так думать? — нахмурился Стеф.

— Он был убит последним.

Очевидный выбор садиста. Томас Белман должен был сознавать, что его близкие умирают, и страдать еще больше.

— Младший сынишка сбежал или ему удалось спрятаться? — Мила старалась казаться спокойной, но краткий отчет о происшествии потряс ее.

Губы Бориса искривила горькая усмешка, он как будто не верил в то, что говорит.

— Убийца пощадил мальчика, чтобы тот позвонил в полицию и рассказал, что произошло.

— Ты хочешь сказать, что ублюдок присутствовал при телефонном разговоре? — поразился Стеф.

— Он хотел быть уверен.

Крайняя степень насилия и самореклама, подумала Мила. Поведение, типичное для особого разряда убийц, mass murderer1.

Эти более непредсказуемы и летальны, чем серийные, хотя и публика, и СМИ часто путают их. «Серийники» совершают убийства через более или менее длительные интервалы, «массовик» весь сосредоточен на одной-единственной, хладнокровно задуманной, тщательно подготовленной бойне. В данную категорию входит парень, уволенный с работы, который возвращается в офис и убивает своих коллег, или ученик, который является в лицей с боевой винтовкой и расстреливает преподавателей и одноклассников, словно в видеоигре.

Их мотив — обида, злость. На правительство, на общество, на существующую власть или на весь человеческий род.

Существенное различие между серийными и массовыми убийцами в том, что первых, если повезет, можно остановить — надеть наручники, с наслаждением заглянуть в глаза, прямо в лицо отчеканить: «Все, тебе конец»; в то время как вторые останавливаются сами, достигнув идеального итога в тайном подсчете мертвецов. Себе они предназначают последний выстрел, отпускающий на волю, почти безболезненный, из того же оружия, какое использовалось для бойни. Или осознанно подставляют грудь под пули полицейских, бросая последний вызов. Но у блюстителей закона всегда остается тягостное ощущение, что они не поспели вовремя, ведь убийца уже достиг своей цели.

Захватить с собой в ад как можно больше жизней.

Если не остается виновного, которого можно задержать и осудить, жертвы вместе с ним пропадают в забвении, оставляя лишь бессильный гнев неосуществленного возмездия. Таким образом, сотворивший резню отнимает у полиции последнее утешение: сделать что-то доброе для погибших.

Но здесь не тот случай, спохватилась Мила. Если бы эпилогом рассказу послужило самоубийство злодея, Борис не преминул бы об этом сообщить.

— Он на свободе, понимаете? Вооруженный. И может быть, он не довершил начатое.

— Известно, кто этот психопат? — спросил Стеф.

Но Борис ушел от ответа:

— Известно, что он явился из леса и ушел туда же. Известно, что он стрелял из полуавтоматической винтовки «Бушмастер.223» и из револьвера.

Вроде бы все, но у Милы сложилось впечатление, что в рассказе Бориса чего-то не хватает. Что-то он утаил, что-то такое, из-за чего взял на себя труд спуститься в Лимб.

— Судья хочет, чтобы ты поехала и посмотрела.

— Нет.

Отказ вырвался так непроизвольно, что Мила сама удивилась. Как при вспышке, перед ее глазами возникли четыре тела, кровь, разбрызганная по стенам и липкой лужей скопившаяся на полу. И она ощутила запах. Миазмы, шибающие в нос, как будто узнающие тебя и предвещающие со смехом, что и твоя смерть однажды будет так же смердеть.

— Нет, — повторила она с новой решимостью. — Не поеду, не обессудьте.

— Погодите, я не понял, — вмешался Стеф. — Почему должна ехать она? Она не криминолог и не профайлер.

Проигнорировав капитана, Борис вновь обратился к Миле:

— У убийцы есть план, вскоре он снова вступит в игру, погибнут невинные люди. Знаю, что мы слишком многого от тебя требуем.

Вот уже семь лет, как ноги ее не было на сцене преступления. Ты — его. Ты ему принадлежишь. Сама знаешь: то, что ты увидишь...

— Нет, — произнесла Мила в третий раз, чтобы заглушить голос тьмы.

— Я все объясню тебе на месте. Это займет не больше часа, обещаю. Мы подумали, что...

Стеф презрительно расхохотался:

— С первой минуты, как ты вошел ко мне в кабинет, это «мы» не сходит у тебя с языка. Мы решили, мы подумали... Боже правый, все прекрасно знают, что Судья и подумала, и решила, а ты здесь только для того, чтобы передать ее слова. Так что за всем этим стоит?

Гас Стефанопулос — для удобства и краткости все и всегда его называли Стефом — был опытный полицейский, настолько уже близкий к пенсии, что мог наплевать на последствия своих выпадов. Миле он нравился: все время, сколько она его знала, Стеф играл в открытую, не наступал никому на больную мозоль, всегда старался говорить прямо, поступать по справедливости и блюсти честь мундира. Но вдруг, в самый неожиданный момент, давала о себе знать натура старого грека. Мила и раньше видела изумление, теперь написанное на лице Бориса: он, казалось, не верит своим ушам. Стеф, откровенно забавляясь, повернулся к ней:

— Как, по-твоему, мне следует поступить? Дать инспектору пинка под зад и отправить его на верхние этажи?

Мила ему не ответила. Она медленно перевела взгляд на Бориса:

— Сцена преступления у вас отличная, лучше не бывает. Кроме того, у вас есть свидетель, очевидец, сын Белмана, и вы, полагаю, уже составили фоторобот. Может быть, для полной картины вам недостает мотива, но отыскать его не составит труда, в подобных случаях он обычно связан с какой-то давней обидой. Насколько мне известно, там никто не пропал, так каким боком нас, в Лимбе, это касается? Как это касается меня? — Мила помолчала. — Значит, ты здесь потому, что возникла проблема с установлением личности убийцы...

Она прервалась, чтобы все прониклись сказанным. Борис, все время молчавший, даже не шевельнулся.

Стеф подстегнул его:

— Это правда? Вы не можете установить его личность? — Порой случалось, что другие отделы просили, чтобы сотрудники Лимба на основании внешности установили личность: взамен пропавшего человека оставалось имя. — Вот зачем вам понадобилась Мила. Если вы не сумеете выяснить, кто убийца, прежде чем он устроит очередную бойню, можно будет свалить вину на Лимб. Грязная работа — по нашей части, так?

— Ошибаешься, капитан, — нарушил молчание Борис. — Нам известно, кто он.

И Стефа, и Милу ошеломило это утверждение.

— Его зовут Роджер Валин.

При звуках этого имени в голове у Милы беспорядочно замелькали различные сведения. Счетовод. Тридцать лет. Больная мать. Вынужден был ухаживать за ней до самой ее смерти. Ни семьи, ни друзей. Есть хобби — коллекционирует часы. Кроткий. Незаметный. Всем чужой.

Мысленно Мила выбежала из кабинета, пробежала по коридорам Лимба до Зала Затерянных Шагов. Встала перед левой стеной, подняла глаза. Увидела.

Роджер Валин. Впалые щеки, отсутствующий взгляд. Ранняя седина. Единственная фотография, которую удалось отыскать, была на бедже, служившем пропуском в офис: светло-серый костюм, рубашка в тонкую полоску, зеленый галстук.

Необъяснимым образом исчез.

Как-то утром. В октябре. Семнадцать лет назад.

5

Дорога вторила контуру гор.

Машина поднималась все выше и выше, оставляя позади панораму города, сплющенную под тяжелым покровом смога. Потом пейзаж внезапно изменился. Воздух стал чище, в тени высоченных елей легче переносилась затянувшаяся летняя жара.

За окнами автомобиля солнце играло в прятки среди крон, отбрасывая скользящие тени на раскрытую папку, что лежала у Милы на коленях. Вся история Роджера Валина излагалась там. Миле до сих пор не верилось, что грустный бухгалтер с фотографии, висевшей в Лимбе, мог учинить такую жестокую расправу. Как и у других массовых убийц, в его прошлом не отмечалось тяги к насилию. Ярость вспыхнула сразу, вся, сколько ее накопилось, без каких-либо знаков и предвестий. Но именно потому, что у Валина никогда не было проблем с законом, он не числился в базе данных.

Как же удалось выяснить личность преступника?

Когда Мила спросила об этом Бориса, тот всего лишь посоветовал немного потерпеть, мол, скоро она все узнает.

Сейчас инспектор вел «седан» без номерных знаков, и Мила задавалась вопросом, к чему такие меры предосторожности. То, что она воображала себе, пытаясь объяснить действия полиции, только усиливало ее тревогу.

Если причина в самом деле настолько ужасна, лучше ее и не знать.

Семь лет Мила потратила, чтобы пережить случившееся с ней во время расследования дела Подсказчика. Кошмары продолжались, но приходили не по ночам. Во сне все исчезало, а вот при свете солнца ее порой охватывал внезапный страх. Как кошка шестым чувством чует опасность, так и онаощущала чье-то присутствие рядом с собой. Поняв, что ей не отделаться от воспоминаний, Мила пошла на компромисс с собой. План предусматривал ряд соглашений, личную «линию обороны». Мила все хорошо продумала, выработала для себя четкие правила. Первое — самое важное.

Никогда не называть монстра по имени.

Но один из бастионов этим утром вот-вот будет сметен. Она поклялась себе, что больше никогда не взглянет на сцену преступления. Мила боялась того, что могла испытать, оказавшись лицом к лицу с картиной насилия и крови. То же, что и все, уговаривала она себя. Но темный голос в глубине твердил совсем другое.

Ты — его. Ты ему принадлежишь. Сама знаешь, то, что ты увидишь...

— Почти приехали. — Это Борис обратился к ней, заставив умолкнуть мантру.

Приняв его слова к сведению, Мила кивнула, стараясь скрыть беспокойство. Потом скосила взгляд в окошко, и страх поднялся вверх по шкале еще на одну отметку: двое полицейских у камеры видеонаблюдения контролировали скорость проходящих автомобилей. Чистая мизансцена: истинная цель — не пропустить никого к месту массового расстрела. Когда их машина прошла под камерой, агенты проводили ее взглядом. Через несколько метров Борис свернул.

Автомобиль подпрыгивал на выбоинах узкой грунтовой дороги. Казалось, они едут по туннелю из ветвей, которые вот-вот сомкнутся. Лес придвигался ближе, чтобы одарить беглой лаской; под такой обольстительной оболочкой обычно таится дурное намерение. Но вот за аркой из ветвей открылась залитая солнцем поляна. Вынырнув из тени, они неожиданно очутились перед самым особняком.

То было трехэтажное строение, разбитое на несколько уровней. Классические приметы горного шале: покатая крыша, деревянная облицовка — дополнялись высокой застекленной верандой — последним словом современной архитектуры.

Дом богачей, сразу подумала Мила.

Выйдя из машины, она огляделась. Перед домом стояли четыре «седана» и фургон криминалистической лаборатории, все без номеров. Заметно, что задействованы немалые силы.

Двое агентов ввели Бориса в курс дела. Мила не слышала, о чем они говорили, она поднималась по каменной лестнице, ведущей к входной двери, отстав на несколько шагов.

По пути Борис рассказал, что владелец дома Томас Белман, врач, превратившийся в бизнесмена, основал процветающую фармацевтическую компанию. Пятьдесят лет, давно женат, трое детей. Страстно увлекался самолетами и мотоциклами прошлых лет. Человеку, которому в жизни всегда везло, выпала скверная смерть: он погиб последним, увидев истребление всей своей семьи.

— Ну же, идем, — подтолкнул ее Борис.

Только теперь Мила отдала себе отчет в том, что застыла на пороге, не в силах сдвинуться с места. В просторной комнате с большим камином в центре сновали по меньшей мере двадцать коллег, и все они как по команде обернулись. Узнали ее. Можно себе представить, о чем они думают. Мила смутилась, неловкая вышла ситуация, но ноги упорно отказывались идти дальше. Она опустила взгляд, рассматривая как будто со стороны ступни, словно принадлежащие кому-то другому. Если я это сделаю, нельзя будет передумать. Если шагну вперед, уже не будет возврата. И вновь зазвучала мантра, вселяющая страх.

Ты — его. Ты ему принадлежишь. Сама знаешь, то, что ты увидишь... понравится тебе, — повторила Мила, мысленно дополняя фразу.

Она наконец шагнула вперед. С левой ноги.

Среди массовых убийц есть разновидность, с представителем которой ни один полицейский не желал бы столкнуться. «Спрей-киллер» совершает целый ряд расправ за очень короткое время. Вероятно, случай Роджера Валина именно таков. Значит, чем больше прошло минут и часов, тем меньше шансов благополучно завершить расследование. Поэтому в особняке явственно ощущались ярость и бессилие. Мила смотрела, как работают коллеги. Это единственное, что можно сделать для мертвых, заруби это себе на носу.

Ненависть, какую Роджер Валин принес в этот дом, оставила по себе темное свечение, невидимую радиацию, влияющую на тех, кто пришел на место бойни.

Полицейские впитывали в себя его злобу и заболевали ею.

То же чувство, по всей вероятности, направляло массового убийцу, питало его паранойю, вложило ему в руки боевое оружие, чтобы автоматная очередь, размеренная и четкая, заглушила в его голове голоса, которые его преследовали, подталкивая поквитаться за несправедливость, за пережитые унижения.

То, что следовало увидеть, было сосредоточено на верхнем этаже, но, прежде чем допустить туда, Милу заставили надеть бахилы, латексные перчатки и спрятать волосы под шапочку. Мила заметила, что один из коллег передал Борису мобильник.

— Да, приехала, она здесь, — услышала Мила.

Она была готова побиться об заклад на любую сумму, что друг-инспектор говорил с Судьей. На самом деле новый руководитель отдела не имел ничего общего с судебным ведомством и процессами. Прозвище, намекавшее на суровый, неприступный вид, прилипло много лет назад. Вместо того чтобы вызвать обиду, эта насмешливая кличка была воспринята как почетное звание. По мере восхождения Судьи по иерархической лестнице издевка улетучилась, сменившись боязливым почтением. И тот, кто пустил в ход это прозвище, наверное, жил в постоянном страхе, что рано или поздно придется платить по счетам. Но Судья не таила зла на врагов, предпочитая держать их на коротком поводке.

Мила и Судья пересеклись всего единожды, когда четыре года назад инфаркт положил конец пребыванию Теренса Моски на посту начальника Управления. Последовал стремительный визит нового руководителя в Лимб, знакомство с сотрудниками, приветствие, воодушевляющая речь. Далее — ничего. Вплоть до этого утра.

Борис сбросил звонок, привел себя в надлежащий вид и подошел к Миле:

— Готова?

Они втиснулись в кабинку лифта, который ходил между тремя этажами дома, — скорее роскошь, нежели необходимость. Инспектор надел наушники и, ожидая, пока сверху по рации дадут разрешение подняться, снова обратился к Миле:

— Спасибо, что приехала.

Но ей надоели эти ужимки.

— Рассказывай, что произошло вчера вечером.

— Все сидели за столом, около девяти, во всяком случае, как запомнил Джес, наш маленький свидетель. Столовая на втором этаже, одна из дверей ведет на веранду. Валин пришел из леса, поэтому никто не видел, как он поднялся по внешней лестнице. Мальчик говорит, что они заметили, как человек стоит не шевелясь за дверью на веранду, но вначале никто не понял, что он там делает.

Вначале — никакой паники, подумала Мила. Они просто прервали разговор и повернулись к незнакомцу. В опасных ситуациях самая обычная реакция — не страх, а недоумение: люди не верят, что с ними происходит нечто чрезвычайное.

— Тогда Белман встал из-за стола и открыл дверь, выяснить, в чем дело.

— Сам открыл? Разве он не заметил ружья?

— Заметил, конечно, но думал, что держит ситуацию под контролем.

Властный человек, одно слово, раздумывала Мила. Такиеуверены, что всегда одержат верх. Томас Белман не мог смириться с тем, что кто-то пытается заставить его играть по своим правилам, тем более в его собственном доме. Особенно если этот кто-то держит в руках полуавтоматическую винтовку «Бушмастер.223». Как истинный делец, он тут же вступил в переговоры, будто мог предложить что-то такое, от чего нельзя отказаться.

Но Роджер Валин на переговоры не пошел.

Тут Мила заметила, как Борис прижимает наушник пальцем. Кажется, их пропускают. И правда, он повернулся к панели и нажал кнопку третьего этажа.

— По телефону мальчик сказал только, что Валин начал стрелять, — продолжал инспектор, пока они поднимались. — В действительности события развивались немного не так. Вначале хозяин и гость немного поспорили, потом убийца запер Джеса в кладовке, а всех прочих загнал наверх.

Между этажами кабина замедлила ход. Эти несколько секунд Мила использовала, чтобы перевести дух.

Начинается, подумала она.

6

Двери лифта растворились.

Бориса и Милу сразу ослепили галогенные лампы, расставленные на штативах по всему коридору: на месте преступления работают при закрытых ставнях или задернутых шторах, ибо при дневном свете эксперты могут чего-то не заметить. Миле было памятно ощущение: будто входишь в ледяную пещеру. Здесь оно еще усиливалось оттого, что кондиционер работал на полную мощность. Тепло сентябрьского утра не должно было проникнуть в помещение, на то существовала особая причина.

Тела все еще здесь, осознала Мила. Близко.

В коридоре и в комнатах хлопотали криминологи, изучая сцену преступления: в своих белых комбинезонах они походили на молчаливых расторопных инопланетян. Мила переступила границу между миром живых и миром мертвых. Двери затворились за ее спиной, и лифт поехал вниз, создавая ощущение, что все пути к отступлению отрезаны.

Борис пошел впереди, показывая дорогу.

— Убийца не расстрелял всех сразу. Он разделил их и уничтожил одного за другим.

Мила насчитала на этаже четыре двери.

— Привет, — поздоровался судмедэксперт Леонард Вросс, которого за восточные черты лица все называли Чаном.

— Здорово, доктор, — отозвался Борис.

— Готовы посетить волшебный мир Роджера Валина? — Эксперт, хотя и шутил не к месту, был надежным, проверенным специалистом. Он протянул коллегам баночку с камфарной мазью, потереть под носом, чтобы перебить смрад. — У нас тут на третьем этаже четыре первичные сцены. Плюс внизу еще одна вторичная. Как видите, полный комплект.

Различие между первичными и вторичными сценами заключалось в способе, каким было совершено преступление. Во вторичных не так четко проявлялась динамика действий, но они могли оказаться важными для определения мотива преступления.

Поскольку Борис не упоминал о вторичных сценах, Мила задумалась, что же такое ждет их на нижнем этаже.

Тем временем судмедэксперт провел их в комнату Криса, шестнадцатилетнего сына Белманов.

Постеры тяжелого рока. Несколько пар кроссовок. Спортивная сумка, брошенная в углу. Компьютер, телевизор с плазменным экраном, игровая приставка. На спинке стула футболка с принтом, чествующим Сатану. Но дьявол на футболке не настоящий. Настоящий явился в эту комнату под видом безобидного бухгалтера.

Баллистик замерял расстояние между вращающимся креслом и трупом, распростертым на простынях, пропитанных кровью.

— На теле жертвы обширное огнестрельное ранение в брюшную полость.

Мила разглядела насквозь промокшую, заскорузлую одежду: парень истек кровью.

— Убийца не стал стрелять в голову или в сердце, — заметила она. — Выстрелил в живот, чтобы продлить агонию.

— Валин хотел насладиться сценой. — Борис указал на стул перед кроватью.

— Но спектакль он поставил не для себя, — поправила его Мила. — Для отца, который из своей комнаты слышал, как сын плачет и кричит.

Она вообразила весь ход бесконечно длящегося страдания. Жертвы заперты, каждая в собственной комнате, превращенной в тюрьму, в месте, с которым связаны самые дорогие воспоминания; они слышат, что происходит с родными людьми, и содрогаются, зная, что скоро наступит и их черед.

— Роджер Валин — поганый садист, — заключил Чан. — Скорее всего, он не спешил, разговаривал с ними, переходил из комнаты в комнату. Наверное, даже позволял им надеяться, что возможно спасение. Если они найдут правильные слова и будут себя хорошо вести, их участь переменится.

— Что-то вроде суда, — вставила Мила.

— Скорее, пытки, — поправил ее Чан.

Выстрел — и Валин идет дальше. Так же поступили и они. Следующая — комната девушки. Лиза, девятнадцать лет. Розовые занавески и обои с лиловыми маргаритками. Хотя Лиза и выросла, она не захотела слишком многое менять в своей комнате. Куклы и плюшевые зверюшки уживались с косметичками и тюбиками губной помады. Школьные похвальные грамоты и фотография из Диснейленда между псом Плуто и Русалочкой соседствовали на стенах с постерами разных рок-групп.

Тело девушки на светлом паласе приняло какую-то странную позу. Перед роковым выстрелом ей удалось разбить окно, она пыталась бежать, но мужества, какое в нее вселило отчаяние, все-таки не хватило, чтобы отважиться на прыжок с четырехметровой высоты. Она отказалась от своего намерения, она тщетно молила о милосердии: тело так и осталось коленопреклоненным.

— Рана в области правого легкого. — Чан показал выходное отверстие на спине.

— Валин не имел при себе холодного оружия, так ведь? — У Милы были особые причины задать этот вопрос.

— Никаких физических контактов, — подтвердил Чан, улавливая ее сомнения. — Он не соприкасался с жертвами, все время сохранял дистанцию.

Речь шла о важной детали. Тот факт, что убийца не хотел пачкать руки в крови, исключал психопатическую составляющую. Миле на ум пришло слово, в совершенстве описывающее то, что произошло в этих стенах.

Казнь.

Они прошли в третью комнату, ванную. Госпожа Белман лежала, привалившись к двери.

Судмедэксперт указал на окно:

— Оно выходит на насыпь. В отличие от других комнат этого этажа, здесь высота до земли — пара метров, не больше. Женщина могла бы выпрыгнуть. Может, сломала бы ногу, а может, и нет, и тогда добралась бы до шоссе, остановила машину и попросила помощи.

Мила, однако, знала, почему госпожа Белман не сделала этого. И то, что труп лежал у двери, было тому доказательством. Она и не отходила отсюда, представляла себе Мила: плакала и умоляла убийцу или звала детей, говорила с ними, чтобы они знали, что мама здесь. Она ни за что бы их не покинула, даже ради того, чтобы попытаться их же спасти. Материнский инстинкт оказался сильней инстинкта самосохранения.

Убийца обошелся с ней безжалостно: несколько раз выстрелил в ноги. И опять из винтовки. Зачем тогда он принес с собой револьвер? Мила не могла этого объяснить.

— Уверен, конец экскурсии не разочарует вас, господа, —заявил Чан. — Ибо самое лучшее Валин приберег напоследок.

7

Супружеская спальня располагалась в конце коридора.

Сейчас ею завладел лучший эксперт-криминалист Управления. Стерильный комбинезон полностью скрывал его, из-под капюшона виднелся только овал лица. Но старика Креппа сразу можно было узнать по пирсингам в носу и над бровью. На Милу всегда производил впечатление этот человек с изысканными манерами, с видом знатока, но весь покрытый татуировками и гвоздиками. Правда, экстравагантность Креппа не уступала его талантам и компетентности.