Шарко E-Book

Franck Thilliez

SHARKO

Copyright © 2017, Fleuve Editions, Dеpartement d’Univers Poche

Перевод с французского Риммы Генкиной

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Тилье Ф.

Шарко : роман / Франк Тилье ; пер. с фр. Р. Генкиной. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2019. (Звезды мирового детектива).

ISBN 978-5-389-15950-1

18+

Шарко всегда сравнивал первые дни расследования с началом охоты.

Сыщики — это свора гончих, устремившихся в погоню за дичью.

С той разницей, что на этот раз дичью оказались именно они, Люси Энебель и Франк Шарко, полицейские с Набережной Орфевр, 36. На кону стояло само существование их семьи, благополучие их маленьких сыновей.

В подвале дома, затерянного в южном пригороде Парижа, Люси, сражаясь за собственную жизнь, застрелила преступника-маньяка. Подоспевший ей на помощь Франк Шарко уничтожил улики, стремясь защитить Люси. Расследование этого убийства поручено комиссару Шарко и его группе. Но это мутное дело способно, как карточный домик, разрушить союз Люси и Франка, подорвав саму его основу.

Впервые на русском!

© Р. К. Генкина, перевод, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа„Азбука-Аттикус“», 2018Издательство АЗБУКА®

Пролог

«Океанополис»1 в Бресте, март 2015 года

Человек нашел своего кумира среди хищников: акула — поразительный результат безупречной эволюции, над которым природа трудилась миллионы лет. Машина с бесчисленными рядами зубов и идеальными аэродинамическими очертаниями, способная учуять капельку крови, растворенную в олимпийском бассейне. Генератор страха.

Страх... Он тоже исходил из глубины веков и стоял на страже выживания видов. И в этот самый момент он схватил за горло юного Лукаса, смешного человечка, стоящего под огромными бело-серыми брюхами, которые скользили над его головой. Столь всеобъемлющий страх он испытал впервые — словно крошечные лучники натянули каждый его мускул, призывая немедленно дать стрекача. Даже защищенный акриловым оргстеклом толщиной более двадцати сантиметров, ребенок жался к ноге отца, в котором детский страх давно сменился тягой к исследованию корней зла.

Как и другие посетители с ним рядом, Филипп любил бросать вызов морским чудовищам, пребывая в безопасности на одном из главных аттракционов аквариума «Океанополиса». Именно поэтому он приблизил лицо вплотную к стеклу, и его взгляд погружался в холодные глаза акулы-зебры, акулы-быка, рыбы-молота и тигровой акулы. Последняя производила особенно сильное впечатление. Конечно, эта акула не была той «большой белой», которую прославил Спилберг, но ничем ей не уступала: четыре метра, пятьсот килограммов, сотни загнутых зубов, способных разорвать на куски любого человека.

В толпе раздались возгласы, когда череда пузырьков нарушила демонстративный покой огромного аквариума. Как раз ради этого они все и собрались здесь: пережить опосредованный страх. Дьявольский прыжок в великое чувство опасности.

В глубине бассейна появилась фигура аквалангиста, лавирующего между скалами. С медленным взмахом ласт он приблизился к стеклу, дружески приветствовал публику и нажал на кнопку циферблата, закрепленного на запястье. Филипп узнал аппарат, который используют для измерения сердечного ритма. Человек-лягушка начал собирать зубы, валяющиеся на дне, под внимательным взглядом коллеги, чья тень едва угадывалась на поверхности бассейна, шестью метрами выше. Подстраховывает коллегу. На всякий случай.

Лукас покрепче вцепился в отцовскую ногу:

— Он с ума сошел! Они его съедят!

Филипп не поддался — ложная тревога, приведшая сына в ужас, забавляла его. Он знал, что хищники накормлены и не проявят никакой агрессивности к знакомому служителю. С чего дрожать? В сущности, грустное зрелище этот аквалангист, плавающий рядом с сытыми акулами, большинство которых не представляют ни малейшей угрозы.

Он незаметно оглядел стоящих рядом посетителей. Зачем все они собрались здесь и пялятся на то, как человек в смешном костюме собирает дурацкие куски зубной эмали? Не питают ли они, как и он сам, надежду, что произойдет нечто? Хотя по большому счету хищники всего лишь красовались в аквариуме.

Почувствовав легкий укол стыда, Филипп взял сына за руку:

— Пошли. Съедим по мороженому.

Лукас горячо поддержал предложение. В семь лет ему неизмеримо больше нравились шарики ванильного, чем акулы. Не успели они отойти и на три шага, как в толпе раздался новый крик:

— Нож!

Филипп обернулся. Кричала женщина, всем телом прилипшая к прозрачной перегородке. Вокруг начали привставать на цыпочки, чтобы лучше разглядеть. Что происходит? Молодой человек с сыном стали проталкиваться к своему прежнему месту, но его уже заняли. Стоя в глубине бассейна, аквалангист достал из чехла, закрепленного на бедре, нож с зазубренным лезвием. Странный жест, вызвавший беспокойство у его коллеги наверху, остававшегося в полной безопасности по другую сторону стеклянных стен.

Может, это был какой-то цирковой номер? Профессионал стоял на месте, не сводя глаз с цифр, высвечивающихся на его часах, и не выпуская из рук ножа, в то время как огромные рыбины не выказывали никаких признаков агрессивности. Каскад пузырьков, вырывавшихся из клапана через равные промежутки времени, свидетельствовал об отсутствии паники. Лукас дергал отца за руку, требуя, чтобы они ушли, но Филипп не поддавался. Синие глаза аквалангиста, увеличенные стеклом маски и прозрачными стенами, приковывали его к себе: в них отражалась глубокая умиротворенность.

Затем, все с той же изысканной медлительностью, служитель снял перчатку с левой руки и глубоко рассек себе ладонь. Алые завитки заколыхались в воде. С этой секунды в толпе раздались по-настоящему тревожные крики и недоверчивые возгласы: «Это что, трюк?» или «Он и правда поранился?». Вокруг Филиппа и его сына, прижатых к стеклу, нарастало напряжение. Ребенок плакал. Люди сбились в кучу, вновь прибывшие — те, что прибежали из соседнего зала, — тоже требовали свой кусок пирога. Какую-то женщину сдавили, она почувствовала себя плохо и принялась ругать всех, кто напирал на нее сзади. Толпа разомкнулась, давая ей выйти.

Пульсирующий сигнал в голове Филиппа настоятельно требовал бежать, прежде чем будет пройдена точка невозврата, но иная сила, вобравшая в себя куда более мощные примитивные инстинкты, парализовала его. Человек с окровавленной рукой, акулы вокруг: он должен был понимать, что за этим последует. Аквалангист успокоил их однозначным жестом, сведя в кружок указательный и большой пальцы. Все хорошо, он знает, что делает, никакой опасности.

Акулы явно заволновались. Их черные тени стали еще четче в свете, бьющем со дна аквариума. Филиппа удивило их число: с момента прихода он насчитал пять или шесть акул, но сейчас около дюжины плавали в сжавшемся пространстве вертикального столба над аквалангистом, как будто стены бассейна сдвинулись.

Подросток справа от Лукаса увековечивал каждый момент на своем телефоне. Две-три палки для селфи взмыли над толпой, как перископ любознательного мозга, обеспечивая всему миру возможность насладиться странным зрелищем. Мания все снимать. Очевидно, не пройдет и часа, как все будет выложено в Интернет и соберет кучу просмотров.

— Отойдите! Отойдите!

Человек в шортах и сандалиях, с переговорным устройством в руке, стремительно пробился сквозь скопление людей. На его белой футболке болтался бейджик с логотипом аквариума — изображением дельфина. С напряженным лицом он встал перед стеклянной стеной и произвел руками несколько пассов. Не требовалось быть специалистом, чтобы понять: он приказывал служителю незамедлительно подняться на поверхность.

Но тот покачал головой, решительно отказываясь двинуться с места. Еще раз он просигналил, что ситуация под контролем, и перевел взгляд на свой измеритель сердечного ритма.

Первой решила исследовать источник крови акула-зебра. Волна, поднятая ее стремительным движением, нарушила равновесие аквалангиста, который снял ласты и укрепился на дне, встав на колени. Кровь продолжала струиться из его раны. Перемещения акул становились все более хаотичными, их силуэты скручивались по спирали, круглые белые, почти слепые, глаза метались из стороны в сторону.

Крики: «Вытащите его оттуда!» и «Сделайте что-нибудь, они его сожрут!» — множились, но никто не покидал наблюдательного поста. Зал был уже переполнен, даже боковые входы и выходы оказались забиты. Филипп обнял сына и прижал к себе, развернув лицом к толпе. Если суждено случиться трагедии, главное — чтобы Лукас этого не увидел.

Работник бассейна рядом с ними, очевидно местный начальник, наговаривал приказы в переговорное устройство. Потом поднял глаза. Дождь из рыбьих голов, кальмаров и потрохов хлынул с поверхности воды. Служащие там, наверху, выворачивали ведра с кормом в надежде отвлечь внимание акул, притупить их сверхтонкое обоняние. Остекленевшие глаза бывшей дорады скользнули вдоль стекляннойперегородки. Посетители начали действительно осознавать, что именно происходило у них на глазах: обезумевший человек и впрямь рисковал быть разорванным на куски.

Корм ничего не изменил: в бассейне воцарилось чисто животное безумие, словно зараза передалась от человеческой крови, теплой и одуряюще пахнувшей. Животные отнюдь не растеряли свои охотничьи инстинкты, обеспечившие выживание, — те же примитивные инстинкты, которые заставляют акул-быков пожирать друг друга в материнской матке, чтобы на свет появился только сильнейший.

И сильнейший властвовал там, в бассейне, а в глубине его рептильного мозга2 гнездилась память каннибала. Пожирать, чтобы выжить. Пожирать во имя размножения и существования вида. Пожирать — потому что таков инстинкт, заложенный в генах любых живых существ.

Тигровая акула предприняла первую атаку. Она лишь коснулась жертвы и внезапно свернула, чтобы начисто оторвать раненую руку. Маска аквалангиста исчезла за пузырьками боли, и с этой секунды он начал биться, пытаясь всплыть на поверхность, как если бы только сейчас осозналнеминуемость смерти. Он проплыл три метра по вертикали, потом его дернули влево челюсти, сомкнувшиеся на икре.

Остальное стало просто резней.

Жестокая кровожадность акул потрясла скучившихся зевак. Крики, слезы, обмороки. Те, кто находился в первых рядах, рвались убежать, как если бы монстры могли разбить стекло и разорвать их тоже, но напиравшие сзади, которые ничего не видели, стояли стеной. Захваченные волной зрителей, Филипп и Лукас оказались стиснутыми без всякой надежды выбраться. Мальчик увидел, как прямо перед ним проплыл неопреновый ботинок вместе с оторванной ногой внутри.

Когда зал наконец удалось освободить от людей, в аквариуме остались только желтый кислородный баллон аквалангиста, зарывшийся в песчаное дно недалеко от его головы, и хоровод обрывков плоти, повисший в едва замутненной воде. Шесть литров крови, которую должно было содержать тело весом в семьдесят два кило, растворенные в воде аквариума, невозможно было даже различить. Отряд акул снова завел свой спокойный танец, их наиболее насытившиеся товарки укрылись где-то в углу, за скалами. Для них — обычный день, сдобренный небольшой добавкой.

Несмотря на психологическую травму, с которой Филиппу и Лукасу пришлось бороться в последовавшие недели, одна картина навсегда впечаталась в память отца: взгляд аквалангиста перед самой атакой «зубов моря»3.

В этом взгляде был вызов.

1

Атис-Мон, предместье Парижа.Месяцев шесть спустя, сентябрь 2015 года

— Должна заметить, что твой дядя устроил себе кабинет под самой крышей, это была его территория, и я туда почти не заходила. Наверху стоит столько моделей самолетов, что нельзя повернуться, не раздавив одну из них. Для него только две вещи имели значение — работа и его самолеты, остальное в счет не шло.

Самолеты... В памяти Люси Энебель мозаикой всплыли картины из детства. Она была еще совсем маленькой, а Анатоль уже мастерил свои самолетики из бумаги, картона и даже из фанеры. Он приносил эти чудо-изделия на пляжи Северного департамента и запускал их с вершины дюн в Мало-ле-Бен, а племянница с соломенными хвостиками смотрела на них в полном восторге. Прошли годы. Тридцать лет спустя Анатоль умер — глубокой ночью у него случился сердечный приступ.

Режина протянула ей папку на резиночках. Если ее муж был плотно сбитым, то саму ее словно вытянули в длину, насадив сверху голову с высоким лбом и беспорядочными локонами. Она хромала и уже добрый десяток лет передвигалась тяжело и с палкой, что не мешало ей водить машину и шнырять по всему кварталу. Здесь все ее знали.

— То, что сейчас у тебя в руках, было спрятано в глубине запертого ящика в углу под самой крышей. Это касается его последнего дела, об исчезновении Летиции Шарлан, молодой женщины двадцати лет.

Люси никогда о такой не слышала. Маленький жилой квартал Атиса, где обосновались дядя и тетя, был всего в получасе езды от ее дома, но она редко навещала эту часть семейства. Близнецы, бешеный ритм в уголовной полиции на набережной Орфевр, ежедневные проблемы, требующие немедленного вмешательства... Она щелкнула резинками папки.

Внутри оказались штук двадцать ксерокопий полицейских протоколов, распечатки данных криминалистического учета, несколько страниц из уголовного дела и наваленные кучей фотографии. С тех, что лежали сверху, смотрела молодая метиска — о таких говорят «парень в юбке»: с сияющим лицом, черными волосами, курчавыми, как у барашка, в носу, — пирсинг, украшенный бриллиантом.

— Это она самая, исчезнувшая. Летиция Шарлан. Красотка, верно? А вон та бандитская рожа на других фотографиях, что внизу, — это Жюльен Рамирес.

Люси вгляделась в черты человека лет тридцати, с волнистыми каштановыми волосами и твердым худым лицом. Действительно бандитская рожа: выдающийся вперед и загнутый кверху подбородок, впалые щеки, из-за которых поджатые губы казались полнее, и в довершение — черные блестящие глаза выдры. В заведенном на него уголовном деле указывалось тюремное заключение во Флери4 с 2008 по 2012 год по обвинению в нападении, незаконном хранении оружия и попытке изнасилования. Прилагалась копия стенограммы судебного разбирательства, составленной секретарем суда во время процесса.

— Он живет на полдороге между Лонжюмо и Ла-Виль-дю-Буа, в доме на отшибе, чуть в стороне от Национальной 20, — продолжила тетя. — Знаешь, недалеко от телефонной вышки-ретранслятора, которая стоит у самой автострады. Отсюда не больше пятнадцати километров.

Режина взяла кусок синего силикона, который лежал на столе рядом с двумя чашками кофе, от которых поднимался легкий пар.

— Где-то за неделю до смерти твоего дяди на его имя по почте пришел набор силикона. Анатоль объяснил мне, что заказал его по Интернету и что это для его моделей самолетов. Но он соврал.

Люси и сама увидела отпечаток ключа на одной из сторон силиконового куба. Тетя достала из кармана металлический предмет и вложила его в отпечаток:

— Силикон ему понадобился, чтобы сделать слепок с этого ключа. Квитанция на заказ в «Перекрестке» в Ла-Виль-дю-Буа была в той папке с резинками. Позавчера я пошла в торговый центр с этой бумажкой, в обмен на которую мне выдали вот этот ключ и вернули силикон. По их словам, Анатоль принес им слепок за три дня до своего инфаркта... Седьмого июля, если быть точным.

— Прошло два с половиной месяца.

— Да, уже. Анатоль не успел забрать ключ. Я боялась, что за столько времени все пропало, но тот парень, благослови его Господь, отложил ключ в сторонку. Он почти уверен, что речь идет о копии ключа от входной двери. И я тебя уверяю: твой дядя хотел залезть именно к Рамиресу. Не знаю, как он умудрился снять отпечаток с ключа этого субъекта. Может, обыскал его фургон или выдал себя за того, кем не был. В конце концов, Рамирес понятия не имел, что дядя следил за ним.

— Откуда ты знаешь, что этот дубликат именно... Рамиреса?

— Из-за фотографий там, под бумагами. Сама посмотри.

Все снимки, сделанные ночью, были плохого качества. Анатоль фотографировал без вспышки, спрятавшись, похоже, за деревьями. На глянцевой бумаге можно было различить фургончик, припаркованный так, что открытые задние дверцы находились не более чем в метре от входа в какое-то жилище. По всей видимости, вышеозначенный Рамирес перетаскивал мешки или тяжелые предметы из дома в машину.

— Это дом и строительный фургон Рамиреса. Дата на обороте фотографий означает, что они были сделаны за неделю до того, как твой дядя заказал дубликат ключа. В то время Анатоль уверял меня, что проводит время в бильярдном клубе. Дважды в неделю он возвращался около часа ночи. Но вчера, обнаружив все это, я поняла, что он мне врал. Он следил ночью за Рамиресом.

Люси отпила глоток кофе, сбитая с толку потоком разнообразных открытий, сделанных Режиной, которая позвонила ей накануне и попросила приехать, желая поделиться кое-какими неожиданно открывшимися обстоятельствами, связанными с Анатолем. Но представить, что это выльется в уголовное дело...

— Ты должна объяснить мне подробнее, тетя, а то я немного запуталась в этой истории. По всей видимости, речь идет об исчезновении. Жертва — Летиция Шарлан. Подозреваемый — Жюльен Рамирес. Но спрятанное досье, фотографии, ключ: дядя вел официальное расследование или нет?

— Поначалу официальное, но, судя по этой папке и ключу, я теперь понимаю, что он сказал мне не все и сам зашел куда дальше. Сейчас расскажу вкратце. Около четырех месяцев назад, в середине мая, Летиция Шарлан, которая больше десяти лет жила в приемной семье Верже, не вернулась из молодежного центра, где проводила вторую половину дня. Центр находится в трех-четырех километрах отсюда. В комиссариат Атиса поступает заявление, и твой дядя вместе с коллегами начинает поиски в округе. Летиция неуравновешенна, она много раз грозила приемным родителям, что сбежит. Может, она у подруги, знакомых, на каком-нибудь сборище неподалеку? Но после трех дней бесплодных розысков было открыто дело об исчезновении, которое передали этой конторе по пропаже людей, у вас в Париже.

— Центральное бюро по розыску без вести пропавших.

— Да, точно, ЦБР. Ты лучше меня знаешь, сколько таких пропаж в год они расследуют, эти твои коллеги. Тысячи. Так что ее дело легло в общую стопку, они и задницу не оторвали, чтобы найти Летицию. Она совершеннолетняя. Девчонка с Реюньона, брошенная еще в раннем детстве, которую потом мотали по разным семьям, пока не подыскали более-менее постоянную, к тому же она много раз грозилась все бросить и испариться... Как тут не подумать, что она действительно пустилась в бега?

Режина отпила глоток кофе.

— Анатоль просто места себе не находил от ярости. Он только что вышел на пенсию, но мы хорошо знали ее семью, они в той же ассоциации «Телетон»5, я и сейчас по несколько раз в неделю с ними там вижусь. Хорошие люди и до сих пор чувствуют свою ответственность за то, что случилось. Да я и сама ее любила, Летицию, хорошая была девочка. Короче, ты же знаешь своего дядю, у него за плечами было сорок лет службы, и он ненавидел проигрывать. К тому же он всегда говорил: не бывает, чтобы ты в одно мгновение из копа стал некопом только потому, что ушел на пенсию. Коп — он по гроб жизни коп...

В сорок два года Люси накопила всего лишь восемнадцать лет стажа, но у нее уже сложилось впечатление, что работа заразила все клеточки ее организма и заполонила все пространство личной жизни. Ее мозг наверняка приобрел форму пистолета. А жизнь с Франком Шарко, у которого на счетчике значилось двадцать семь лет в уголовной полиции, только усугубляла дело.

— Значит, дядя продолжил копать своими силами. Начал собственное расследование.

— Именно. Он гробил свои дни на расспросы соседей, действуя в одиночку. В конце концов его упрямство вывело меня из себя, мы стали часто ссориться. Он же вышел на пенсию, которую вполне заслужил! И даже не успел ею воспользоваться.

Она вытащила бумажный платок из коробки и пролила несколько слез. Люси уже не помнила, в каком году они поженились, но с ранней юности всегда воспринимала их как нечто единое.

— Но его упорство в результате не пропало даром. Через три недели он нашел два разных свидетельских показания, доказывающих присутствие в деле серого строительного фургончика. За несколько дней до исчезновения Летиции его видели то на улице, соседней с домом ее приемной семьи, то неподалеку от молодежного центра. На кузове — большой логотип «BATIMAT». Анатоль без труда нашел саму фирму, — оказалось, она принадлежит Жюльену Рамиресу, кустарю-предпринимателю, который специализировался на обновлении домов.

Она ткнула указательным пальцем в глянцевый снимок Рамиреса:

— И во всех случаях за рулем был он сам, Люси. Твой дядя, хоть и на пенсии, попросил коллегу из комиссариата поискать информацию, и тот выяснил, что Рамирес уже отсидел в тюрьме за нападение и попытку изнасилования с две тысячи восьмого по две тысячи двенадцатый. Тогда Анатоль немедленно известил о своей находке парижан, которые вели дело. Сама понимаешь, они были не в восторге от его ковбойских выходок... Не важно, зато Рамиреса допросили в качестве свидетеля. Но против него ничего не было, и его оставили в покое.

— А как он объяснил свое присутствие поблизости от местонахождения Летиции?

— На тот момент он ходил по домам, рекламируя свою фирму и раздавая визитки. Соседи смогли подтвердить. У Рамиреса не прослеживалось никаких связей с Летицией, никто никогда их вместе не видел. А главное, один клиент твердо заверил: в момент ее похищения Рамирес красил фасад в тридцати километрах от того места. Исходя из этого, твои парижские коллеги даже не стали проводить обыск и за Рамиресом ни разу не устанавливали слежку. Все это здорово подкосило Анатоля.

Со вздохом она вновь наполнила чашку Люси, та жестом поблагодарила.

— Я думала, он плюнул на все, смирился, пока не нашлаэту папку и ключ. Увидишь, там есть даже копия выдержек из протокола уголовного процесса в две тысячи восьмом. Психиатрические экспертизы и все такое прочее. Я глянула, этот Рамирес больной на всю голову.

Люси вытащила толстую пачку листов:

— Исправительный суд города Бобиньи... Как он только раздобыл это досье?

— Представления не имею, я его вижу впервые, как и ты. Наверняка по знакомству, у него же была куча связей. Сама видишь, он из кожи вон лез ради Летиции, сидя в своем захолустье. А еще он установил слежку за Рамиресом, стараясь разобраться. Он мне говорил, что этот тип действовал не один... Что он, может быть, только следил за девчонкой, а сам в похищении участия не принимал. Что у него наверняка был сообщник.

Режина схватила ее правую руку и сжала в своих ладонях:

— Я отлично понимаю, что Летиция исчезла четыре месяца назад, но вдруг она еще жива, Люси. Может, эта сволочь держит ее в тайнике в своем подвале или еще где-то и кошмарно мучит. Мы тебя не часто видели, но дядя всегда питал к тебе слабость. Ты дочка его сестры, он заботился и о тебе, и о твоей матери, когда умер твой отец. И потом, он так гордился, что ты стала копом на Орфевр, 366.

Она уставилась на Люси, не говоря больше ни слова.

— Тетя... Что именно ты хочешь, чтобы я сделала?

— Чтобы ты посмотрела, что он тут насобирал, и пришла к собственному мнению. И если ты почувствуешь, что тут есть с чем работать дальше, чтобы ты... ну, не знаю... начала серьезное расследование у себя в Управлении?

— Все гораздо сложнее, ты же знаешь.

— Да, да, но я потому и доверяю тебе это дело, что верю в тебя. Нельзя сознательно оставлять кого-то вроде Рамиреса на свободе. Твои коллеги из службы розыска пропавших не захотят больше и пальцем шевельнуть, но, поверь мне, если бы я могла сама надрать задницу этой мрази Рамиресу, я бы это сделала.

Люси на несколько секунд погрузилась в размышления.

— Никто не в курсе? Даже моя мать?

— Только мы вдвоем.

— Ты твердо уверена? Ни с кем из соседей не говорила? Или с друзьями из твоей ассоциации?

— Слово даю, что нет.

Люси твердо посмотрела тете в глаза. Потом допила свой кофе. Взяла папку и встала:

— Отлично, я просмотрю бумаги. Но ты не должна никому ничего говорить. Ни маме, ни, главное, Франку: пока что я не хочу, чтобы он вмешивался, он ведет серьезное дело. Это касается только нас, тебя и меня. Сумеешь придержать язык?

Тетя поднесла пальцы к губам, как если бы хотела их зашить. Потом встала, опираясь на палку, и обняла ее:

— Спасибо, Люси. Ты не изменилась. Я знала, что могу на тебя положиться.

2

Люси рассказывала «Трех поросят» с таким воодушевлением — и наверняка с некоторым избытком полицейской достоверности, — что две пары круглых, как блюдца, глаз смотрели на нее, не мигая, натянув одеяла до самого носа. Закончив, она закрыла сборник сказок и исполнила ритуал укладывания спать: поглаживания, поцелуйчики, ласковые слова и снова куча поцелуйчиков.

— Ну все, котята. До завтра.

Жюль настоял, чтобы она не выключала свет. Из пары близняшек он был более пугливым. Кстати, если его брат Адриен переносил первые дни в детском саду скорее неплохо, то Жюль проливал каждое утро потоки слез и превращал расставание в душераздирающую сцену прощания. Ему было очень трудно отрываться от матери, как и ей от него.

Люси присоединилась к Франку на кухне. Тот готовил себе термос с очень крепким кофе и, насвистывая, намазывал маслом половинку батона. На нем была самая парадная одежда: костюм угольно-черного цвета и полосатый галстук. Накануне после многомесячного расследования его бригада из Управления задержала подозреваемого в двойном убийстве. Для полицейских это было все равно что салют на Четырнадцатое июля7.

— Мне только что позвонил Маньен. Дюлак еще не раскололся, но с тем набором доказательств, который ему сунули под нос, скоро дозреет. Вопрос трех-четырех часов.

Люси добавила маринованных огурчиков на его бутерброд — он их обожал, но вечно забывал положить — и завернула все в фольгу.

— Прижми этого урода, Франк. Чтоб мы хоть не зря работали.

— Его ждет самая роскошная ночь в его жизни. Пять звезд и все по заказу.

В нем по-прежнему пенилось и играло возбуждение — даже после стольких лет охоты на Зверя. В пятьдесят четыре года Франк Шарко продолжал «мести тротуары», несмотря на стареющие кости, неприглядность мест преступления и постоянное соприкосновение с нищетой и растущей жестокостью. Конечно, разные случались моменты, и он давно счет потерял тем случаям, когда по ночам принимал решение повесить перчатки на гвоздь, но стоило ему глянуть на сыновей или какому-нибудь типу подорваться вместе со своим шахидским поясом — и коп из Управления вновь бросался вперед с тем же ожесточением и красной пеленой в глазах, что и в свои двадцать лет.

Он взял оба мобильника — один личный, другой рабочий: и речи не могло быть о том, чтобы смешивать работу и семью. Люси проводила его до входной двери их маленького домика в местечке Со, к югу от Парижа. Уютное, приятное жилище, рассчитанное на самую что ни на есть размеренную жизнь вчетвером. И Управление не слишком близко, а должная дистанция совершенно необходима — лишняя предосторожность для защиты семейного очага от наносной грязи. Она поцеловала его и поправила ворот плаща. Дождя не обещали, но Шарко вел себя как шахматист: всегда хотел быть на ход впереди.

— Я сразу не лягу, — сказала Люси. — Посмотрю кино, почитаю. Пришли мне сообщение, когда Дюлак расколется. Хоть в два ночи. Я открою шампанское.

Шарко кивнул и впихнул свои широченные плечи в машину. Едва оставшись одна, Люси бросилась к телефону и, как и было договорено, набрала номер Джаи, их няни-филиппинки. В двадцать один сорок пять девушка была у них. Люси сбегала за своими бумагами и ключами от машины.

— Они спят. Мобильник у меня с собой, звоните сразу, если что случится. Не знаю, когда вернусь, может, к полуночи или позже. И не забудьте: Франк не должен ничего знать, ладно? Если зазвонит городской телефон, не подходите.

— Можете на меня положиться.

Джая ответила заговорщицким тоном. Люси надела кобуру со своим девятимиллиметровым «зиг-зауэром» у нее на виду, чтобы та не вообразила ничего лишнего: если собираешься наставить рога своему сожителю, то вряд ли берешь с собой оружие, если только ты не полная извращенка. Потом накинула тонкую курточку и вышла.

По дороге она мысленно прокрутила последние дни. Пять из них она провела, тайком изучая комплект документов, собранных Анатолем перед смертью. Судя по написанным от руки заметкам дяди, Жюльен Рамирес был ночной бабочкой: часто возвращался глубокой ночью на своем мотоцикле или фургончике. Откуда? Это не уточнялось. Анатоль упоминал также молодую женщину, по виду из готов, которая время от времени оставалась у него на ночь. Подружка?

Субъект демонстрировал все признаки нестабильности. Его множество раз исключали из различных учебных заведений за то, что некоторых своих соучеников он доводил до больницы, а также за надругательство над могилами (это случилось в раннем отрочестве), принадлежность к группам сатанистов, жестокое обращение с животными... Приговор, отправивший его в тюрьму на пять лет, стал следствием жалобы, поступившей от девушки, которую он встретил на какой-то вечеринке. Люси прочла копии протоколов уголовного дела: Рамирес проводил ее до дому, чтобы выпить «по последней», и не больше. Попытка принуждения к физической близости. Девушка оказалась несговорчивой, он пригрозил ей пистолетом, привязал к стулу и ножом сделал разрез на плече, «чтобы пососать ее крови» — так значилось черным по белому в фотокопии. Жертве удалось вырваться, избежав тем самым изнасилования, а возможно, и убийства.

Судя по тем же протоколам и показаниям экспертов-психиатров, сменявших друг друга на свидетельском месте во время процесса, Рамирес десять лет назад провел некоторое время в психиатрическом госпитале в Палезо с диагнозом довольно редкого расстройства, называемого синдромом Ренфилда: поистине неодолимого влечения, которое пациент испытывает по отношению к крови. Рамирес попал в этот круговорот извращенной зависимости из-за ранения, полученного в подростковом возрасте. Именно тогда он осознал, что поглощение собственной крови приводит его в специфическое возбуждение. Эта странность сначала толкнула его к самовампиризму, что выражалось в нанесении себе ран, затем к зоофагии — он пил кровь животных, часто собак и кошек. В две тысячи шестом году, сразу послевыхода из психбольницы и за два года до дела о попытке изнасилования, обвиняемый был задержан среди ночи в мясной лавке запустившим руку в морозильник.

Приятный типчик.

Среди прочих элементов расследования довольно часто встречались и упоминания о других настораживающих фактах, нацарапанные дядиными каракулями на полях фотографий или фотокопий: «Что он грузит в свой фургон?», «В подвале что-то происходит», «Похоже, из дома доносятся какие-то шумы».

Что он имел в виду под «какими-то шумами»? В голове Люси медленно, но верно проклюнулась и пустила корни навязчивая идея: ей нужно во всем удостовериться самой, возможно, тоже услышать эти шумы, как следует осмотреться в том месте, где живет Рамирес. Если она убедится, что этот тип замешан в чем-то серьезном, то сама обратится в Центральное бюро, вручит им все собранные материалы, и пусть займутся. Но без доказательств они, скорее всего, и палец о палец не ударят, уж она-то знала.

Через полчаса пути Люси свернула с Национальной 20 и, следуя указаниям GPS-навигатора, двинулась в направлении Сольс-ле-Шартре. За день до этого она уже провела рекогносцировку на местности. Чуть подальше стояла спутниковая вышка, рядом проходила узенькая дорога, справа — поля, слева — большая темная лесная полоса и высвеченное светом ее фар скопление домов, по большей части обветшалых и расписанных граффити. В первый раз она медленно проехала мимо своей цели, расположенной в отдалении от дороги. Безликий бетонный куб с плоской крышей из листового железа. Света нет, как вроде бы и мотоцикла под навесом, где, судя по фотографиям, субъект обычно ставил свой агрегат. А строительный фургончик и его «Ауди ТТ», наоборот, ночевали на своих местах.

Люси желала избежать любого риска, а значит, следовало увериться, что хозяин отсутствует. Поэтому она приступила к первой части своего плана: спустила переднее левое колесо, развернулась и припарковала машину на обочине, у дома. Потом пошла по потрескавшейся асфальтовой дорожке. По левую и правую сторону в садике буйно разрослись сорняки и крапива.

Она несколько раз позвонила в дверь, потом постучала. На долю секунды представила себя нос к носу с Рамиресом. Придется заявить, что проколола шину, и попросить помощи. Он пошлет ее куда подальше, но, по крайней мере, она будет знать, что он здесь, дома.

Ожидание, тревога. Ни одного лучика света. Никого.

Она крадучись обошла вокруг дома. Никакого шума. Дядя предпринял свое расследование два месяца назад, может, здесь уже не к чему прислушиваться и нечего искать, но Люси не хотелось на этом останавливаться. Тем более с ключом в кармане...

Она достала из-под сиденья насос для подкачки шин, привела в порядок колесо и отогнала машину подальше, метров на сто, чтоб не бросалась в глаза. Натянула кожаные перчатки, достала из кармана куртки черную шапочку и прикрыла свои длинные светлые волосы. Затаившись, подождала, пока проедет какая-то машина, и пошла к входной двери.

Открыв замок дубликатом ключа, она проникла внутрь, ощущая то покалывание в животе, которое предупреждает нас о том, что бездна близко, слишком близко: она совершала нечто абсолютно противозаконное, ставя под удар свою карьеру, а может, и жизнь. Но это было сильнее ее: она должна все узнать.

Тот факт, что она заперла за собой дверь, ничуть ее не успокоил, наоборот, у нее возникло ощущение, что она сама загнала себя в ловушку.

3

Она зажгла пальчиковый фонарик, и его луч высветил старые обои семидесятых годов, плитку прошлого века. Свисающие голые лампочки служили единственными осветительными приборами, а две-три фотографии Рамиреса, позирующего перед своим мощным мотоциклом «судзуки», — единственным украшением.

Люси никак не удавалось ни избавиться от давящего чувства, ни успокоить колотящееся сердце. Обычно ей нравилось это напряжение, волна схлынувшего страха, который сохранял жизнь любому полицейскому, вот только не сейчас. Что произойдет, если Рамирес неожиданно нагрянет и застанет ее? Она заглянула в гостиную. Протертые до голых ниток кресла, но новенький телевизор и отличное звуковое оборудование. Пустые банки из-под пива на столе, несколько рисунков: ящерицы, саламандры, какие-то склизкие создания... Если автор — Рамирес, ему нельзя отказать в определенном таланте.

На тщательный обыск времени не было. Она направилась в кухню. Переполненное помойное ведро, гора грязных кастрюль, стойкий запах прогорклой еды.

Мобильник звякнул, заставив ее подскочить, — эсэмэска от Шарко: «Ничего интересного: Дюлак раскололся еще до моего приезда! Выпьем по рюмке с Николя. Буду через час. Открой все же шампань».

У нее перехватило горло. Она живо представила, как Франк возвращается домой и видит Джаю. Через час, значит у нее не больше десяти минут на все дела здесь. Совершенно недостаточно, на ее взгляд.

Она двинулась вперед по коридору. Лестница на второй этаж. Слева туалет, справа — закрытая дверь. Она повернула ручку. В лицо ударил порыв ледяного воздуха. Пресловутый подвал. Влажные кирпичи, низкий потолок: необходимо пригнуться, чтобы влезть в эту дыру, и призвать на помощь изрядную долю мужества. Хотя Люси и навидалась всяких ужасов за свою жизнь, детский страх перед спуском в подземелье глубокой ночью оставался испытанием, которое придется превозмочь.

Она начала спуск, приостанавливаясь на каждом шаге. На третьем долгий жалобный крик пронзил ее слух.

Жуткий и невообразимый крик младенца.

Оттуда, снизу, из мрака и холода.

4

Люси застыла на месте, отказываясь осознать, что она услышала. Далеко не с первой попытки она нащупала и вытащила свой «зиг-зауэр». Большим пальцем сняла с предохранителя и дослала патрон в ствол. Тяжесть оружия в руке не принесла полной уверенности. С ее стороны было, конечно же, дикой глупостью одной залезть к этому психу. Никто не знал, где она находится. Даже Франк.

Еще один шаг, и ее левая нога внезапно потеряла опору, скользнув по ступеньке. Люси завалилась навзничь и еще пять ступеней проехала на ягодицах, не выпустив пистолет. Она застонала, встала, скривившись. Слава богу, ничего не сломала, только болел левый локоть, который и смягчил удар. Ее перчатки и брюки блестели от слоя воска. Как и ступени. Этот придурок Рамирес сжег здесь кучу свечей, не иначе.

Люси спустилась по оставшимся четырем ступенькам со своим импровизированным факелом наготове. Первое помещение, в котором она оказалась, служило чем-то вроде предбанника, там стоял большой бойлер, баллон с водой и были навалены пустые птичьи клетки.

Снова раздался вой, полуживотный-получеловеческий. Он исходил из глубины подвала. Люси невольно дала волю воображению. Она взяла пистолет обеими руками, прижав фонарик к стволу. Главное — сохранить максимальную сосредоточенность.

Следующее помещение. Огромное. Блуждающий луч высветил на полу невообразимую свалку. Инструменты, мебель, сотни пустых бутылок, синие прозрачные пластиковые чехлы, деревянные поддоны, вспоротые консервные банки. Приставленное к стене зеркало с трещиной во всю длину, как если бы в него попала молния. А также наваленные грудой мешки со строительными материалами. Подвальное окно, выходящее, по всей видимости, наружу, было затянуто прибитой к стене тканью. Рамирес сделал все, чтобы изгнать свет.

Двигаясь к черному тканевому занавесу, который свисал с потолка, разделяя комнату на две части, она еле пробиралась через море разнородных предметов, с трудом сохраняя равновесие. Стекло, пластик, дерево хрустели под ее подошвами. Она откинула ткань и закричала. В десяти сантиметрах от ее лица болталась клетка, подвешенная на цепи к потолку. За прутьями лежало животное — Люси понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в нем кошку. Абсолютно выбритый зверек дрожал, забившись в угол клетки. Его большие прозрачные глаза сверкали, как светляки в луче фонарика. На его коже, казалось, шевелились толстые и блестящие черные накладки. Люси подошла ближе.

Пиявки, в большинстве своем длиной больше ладони. Впившиеся в плоть. Кошка изнемогала под их весом. Она снова издала долгий вопль, похожий на крик младенца.

Хоть Люси и была лейтенантом полиции, она едва подавила рвотный позыв. К какому конченому извращенцу ее занесло? Она постаралась взять себя в руки. Были ли крики кошки тем самым шумом, о котором упоминал дядя в своихзаписках? Ей безумно хотелось схватить животное и унести его отсюда. Нельзя, все должно остаться нетронутым. Она подавила свои чувства. Летиция, нужно думать о Летиции. Обнаружить следы ее пребывания, чтобы действовать соответственно.

Она прошла дальше, заглядывая в захламленные углы. Десятки других пиявок копошились в аквариуме, стоящем на верстаке. Рамирес воспроизвел естественную среду обитания — вода, камни, ил, — чтобы им было комфортно. Рядом с аквариумом — скальпели, щипцы, мензурки, пустые пластиковые контейнеры. Какими мерзкими опытами Рамирес здесь занимался? Мебель сдвинута к стенам, — возможно, здесь существовал тайник, где он мог держать похищенного человека?

— Есть здесь кто? Я из полиции. Отвечайте!

Никакого ответа. Она повторяла раз за разом, потому что знала, как запуганная девушка, которую похититель полностью подчинил себе, может захлебываться рыданиями в полной тишине. Она прошла вдоль стен, простукивая кулаком перегородки и выискивая зазоры между кирпичами, но время уходило. Меньше чем через сорок минут Шарко будет дома. Пора убираться отсюда. Она убедит коллег, поговорит с Франком и вернется — уже законным порядком. Учитывая все, что ей удалось узнать о психиатрическом багаже Рамиреса — его отношении к крови, сатанизме, — а также наличие кошки, подвергнутой мучительным пыткам, скальпелей и прочих хирургических инструментов, следовало обыскать дом сверху донизу.

Кошка снова жалобно закричала, ее потухшие глаза умоляли Люси о помощи. На ее спине и животе желудки пиявок вздулись до такой степени, что, казалось, сейчас лопнут. Эта пакость высасывала из кошки ее жизненные соки.

— Я вернусь, обещаю.

Поворачиваясь к животному спиной, она почувствовала, что у нее разрывается сердце. Она пошла обратно, стараясь ступать по прежней дороге, чтобы лишний раз ничего не задеть. Если Рамирес был маньяком и точно знал расположение каждого предмета, он мог догадаться о нежданном визите.

Люси едва ступила в тамбур, как у нее остановилось дыхание от жестокого удара в солнечное сплетение. Сильные руки отбросили ее назад. Вскрикнув, она упала на пластиковые чехлы, а ее фонарик откатился и исчез.

Темнота.

Она хотела подняться, но Рамирес снова толкнул ее, накинул сверху кусок пластика и вдавил в ее лицо. Люси хрипло выдохнула. Кончиками губ она ловила последние частички воздуха, но дышать было уже нечем. Луч света снова появился в глубине свалки и уперся в потолок. Сидя на ней верхом, мужчина одной рукой крепко прижимал пластик, чтобы задушить ее. Другой рукой он приставил дуло пистолета к ее лбу:

— Я прикончу тебя, дрянь!

Он положил пистолет рядом, предпочтя давить на пластик обеими руками. Так больше возбуждает. Люси видела искривленные губы мужчины почти у своих собственных и вздувшиеся жилы на его шее, так сильно он давил. Она билась, как насекомое, попавшее в паучью паутину. Последний ее выдох затуманил пластик, и больше она ничего не различала.

Силы покидали ее, за зажмуренными веками поплыли лица. Франк, Жюль, Адриен, ее мать...

Она сдохнет здесь, в глубине этого гнусного подвала.

Покинуть мир самым глупым и мерзким способом...

5

Агония.

Последним отчаянным жестом ладонь Люси нащупала холодный металл ее пистолета, лежащего рядом справа. Пальцы сжались на рукояти. Ее рука оставалась прижатой к полу, но, несмотря на боль, она развернула запястье, положила указательный палец на спусковой крючок и выстрелила наудачу.

Кровь брызнула на пластик. Давление исчезло, навалившаяся на нее масса сползла вбок. Люси высвободилась, сорвала пластик с лица, и ей показалось, что она втянула в себя весь воздух земной атмосферы. Она поперхнулась собственной слюной, сплюнула, встряхнулась, потом подобрала свой фонарик.

Рамирес осел у стены с босыми ногами, на нем были только простые тренировочные штаны и майка. Глаза застыли. Большой темный цветок раскрылся у него на шее, прямо над адамовым яблоком.

Люси наклонилась: пульса не было.

Спотыкаясь, она сделала три шага, оглушенная, не в состоянии осознать того, что случилось в последние секунды. Все произошло так быстро. Она прикрыла глаза, переждала несколько мгновений. Может, все это было кошмарным сном? Подождала еще... Вот она просыпается, Шарко вернулся и нашел ее задремавшей на диване. Но нет. Она проникла в чужой дом почти в полночь и убила человека своим служебным оружием. Вне рамок какого-либо расследования или официальной процедуры. Коп она или нет, но с точки зрения закона она совершила убийство.

Обхватив голову руками, она так и осталась неподвижно стоять, не видя ничего вокруг. Мысли унеслись к близнецам, ее двум сыновьям на заре их жизни. Неужели она их тоже потеряет? Неужели все так и закончится: она, Люси Энебель, в камере три на три метра?

Звонок ее мобильника отразился от кирпичных стен. Вагнер, «Полет валькирий», едва не довел ее до сердечного приступа.

Она нажала на кнопку, без сил, с покрасневшими от слез глазами.

— Люси? Что происходит? Я только что отпустил Джаю, она сказала, что ты ее вызвала и уехала без всяких объяснений. Ничего серьезного, надеюсь?

Люси взяла себя в руки и проговорила замогильным голосом:

— Я только что убила человека.

6

Втопив педаль газа до упора, Франк Шарко мчался в невменяемом состоянии. Его рассудок все еще отказывался осознать пять слов, произнесенных Люси.

В долю секунды все, что он создал, все испытания, которые он преодолел, чтобы наконец-то зажить более-менее нормальной жизнью, пошли прахом. Женщина, которую он любил, сидела в глубине подвала незнакомого дома, с пистолетом в руке и трупом у ног. Картинки проносились у него в голове. Люси за решеткой. Люси, которой в тюремном дворе ломают кости, одну за другой, заставляя платить за годы службы в полиции. Адриен и Жюль, с ладошками, прижатыми к плексигласу комнаты для свиданий, оплакивают мать, уходящую по коридору, пока хлопают двери и щелкают замки.

В салоне своей машины он завыл. Из горла вырвался протяжный хриплый крик. Нет, он не позволит их счастью разбиться. Они достаточно настрадались в прошлом, каждый по-своему. Люси — из-за трагической смерти своих близнецов в самом начале их отношений. Он — из-за исчезновения жены и дочери десятью годами раньше. Судьба нанесла им достаточно ударов.

Но не на этот раз. Исключено.

А потому, невзирая на непонимание, неожиданность и серьезность ситуации, он сохранил как хладнокровие, так и свои рефлексы копа. Трудно было хоть что-нибудь разобрать в истории Люси — ее слова прерывались рыданиями, — но он приказал ей не двигаться, а главное, ничего не предпринимать до его приезда. Повесив трубку, он перезвонил Джае на ее личный мобильник, объяснил, что забыл кое-что доделать у себя на работе.

Наконец он добрался до нужного дома. Просканировал все вокруг опытным глазом лейтенанта полиции, бывшего комиссара, попавшего в опалу, который в прошлом руководил тремя десятками сотрудников. Дом стоял на отшибе, вокруг леса и поля, никаких соседей напротив. Машины Люси в поле зрения нет. Он загнал свой автомобиль на дорожку, погасив фары, и припарковал так, чтобы с улицы ее было не различить. Потом надел кожаные перчатки, натянул кепку на череп, покрытый короткими седеющими волосами, и торопливо нырнул в ночь.

Громкие удары в дверь. Звук замка. Люси открыла и осела в его объятиях:

— Франк! Что я натворила?

Шарко крепко прижал ее к себе:

— С тобой все в порядке?

Она кивнула. Он оглядел ее со всей тщательностью в тонком луче лежащего на полу фонарика. Лицо в подтеках косметики. Шарко потер ее щеки тыльной стороной перчатки, потом кончиками пальцев прикрыл дверь:

— Показывай.

Подняв фонарик, Люси направилась к подвалу. Две скрюченные тени скользили по стенам. Движением руки она обратила его внимание на наличие воска. Прямо перед ними бойлер с ворчанием выплевывал высокое синее пламя, — видно, отопление по-прежнему работало.

Когда протяжное мяуканье разорвало тишину, Шарко передернуло.

— Что это было?

— Кошка.

Оказавшись внизу, он увидел бойню: парень в спортивных штанах, босой, горло в крови, сидел посреди неописуемого бедлама... Оружие валялось рядом — Шарко узнал «Хеклер-Кох P30». Впечатление, что некое торнадо затащило содержимое десяти домов в этот подвал. Он оценил ситуацию и глянул на часы: двадцать три сорок.

— Где твоя машина?

— Стоит тут недалеко.

— Прохожие не заметят?

Люси покачала головой. Шарко пошел в глубину, отдернул черный занавес, посмотрел на клетку, подвешенную на высоте человеческого роста: кошка, которую пожирали крупные блестящие пиявки.

— Объясни мне, только чтобы я понял: как ты оказалась в доме этого типа с ключом от входной двери?

Люси все рассказала. Про поездку к тете, похищение Летиции Шарлан, подозрения дяди, фотографии, слепок с ключа. Шарко прикрыл глаза, и в голове у него образовалась пустота. Изгнать все чувства, отвлечься от всех переживаний. На месте преступления коп должен думать, анализировать и не допускать никаких посторонних мыслей. Когда он снова открыл глаза, Люси заметила, что его взгляд переменился. Больше никакого блеска, просто два черных провала, а за ними — мрак.

— Есть доказательства, что эта девочка, Летиция, действительно попала к нему в руки?

— Я ничего не нашла. Он напал на меня и был вооружен, он попытался меня убить. Должна же быть какая-то причина.

— А как бы ты отреагировала, застав кого-то у себя в доме посреди ночи?

Он взял лицо Люси в свои ладони и осмотрел каждый квадратный сантиметр:

— Он тебя не поцарапал? Никакого физического контакта?

— Между нами был пластиковый мешок. Откуда он взялся? Я не слышала его мотоцикла, я...

— Мотоцикла на улице нет. Ты видела, как он одет? Наверняка он уже был в доме.

Шарко вернулся к телу и наклонился. Проверил отсутствие частиц кожи под окровавленными ногтями Рамиреса, потом осторожно перевернул труп. Отверстие сзади свидетельствовало, что пуля прошла навылет. Однако Франк знал, что полиция использует особые патроны: девятимиллиметрового калибра марки «Speer Gold Dot», производства АТК8, с полой головкой, которая расплющивается при столкновении с малейшим препятствием и остается внутри цели, теоретически. Но при стрельбе в упор в область шеи...

С помощью фонарика он обследовал все вокруг в поисках пули:

— Ты из какой позиции стреляла?

Люси не ответила, она с ужасом смотрела на своего спутника жизни. Скудный свет превращал черты Шарко в безумные геометрические фигуры. Калейдоскоп из кусков плоти, который снова вызвал у нее дрожь. Глаза исчезали во тьме, словно поглощенные двумя черными дырами. Он выпрямился, взял ее за плечи и сильно встряхнул:

— Приди в себя! Так из какой позиции?

— Франк... что ты делаешь?

— Что я делаю? Я пытаюсь помешать нашей семье пойти ко дну.

— Нет, Франк. Я убила этого типа, я... Я одна и должна отвечать. И речи быть не может, чтобы втянуть в это тебя!

— Я уже втянут с того момента, когда ты притащила сюда свою задницу, не сказав мне ни слова, а еще потому, что ты мать моих детей. Пойдешь ко дну ты — угробимся мы все.

Шарко достал бумажник и сунул ей под нос фотографию сыновей:

— Думай о них. Только о них. Мы не в счет.

Его слова поразили Люси в самое сердце. Голова у нее кружилась. Ей следовало проверить все комнаты, прежде чем спускаться в подвал. Может, Рамирес продал свой мотоцикл. Он не открыл дверь, потому что не захотел, или же не услышал, или боялся нежеланного гостя? Почему она оказалась такой дурой? Она порылась в памяти, неопределенно повела указательным пальцем:

— Я точно не помню... Я лежала на полу, в том углу. Он был надо мной и хотел меня задушить. Я наклонила пистолет и выстрелила. Его отбросило к стене, и он умер...

Шарко это мало чем помогло. Он заметил висящую лампочку, поднялся по лестнице, чтобы зажечь ее, но энергосберегающий свет — от силы двадцать ватт — едва теплился. Он оглядел потолок над телом — увеличивающимися кругами, пока его взгляд не остановился на точке попадания. Пуля частично вошла в кирпич, но не полностью благодаря полой головке. Он вытащил ее, как вишенку, и опустил в карман. Эта пуля была частью цифрового отпечатка оружия Люси.

— А теперь гильза.

Другая часть цифрового отпечатка. Опустившись на колени, он принялся рыться в пластиковых чехлах, откатывая пустые бутылки... Чем больше предметов он разгребал, тем большие залежи обнаруживались под ними.

— Ты зашла в дом уже в перчатках?

— Я их надела еще снаружи. И шапочку.

Учитывая невероятную свалку, в которую был превращен подвал, Шарко был уверен, что полицейские из научно-технического подразделения окажутся не в состоянии корректно провести анализ ДНК, а значит, он может спокойно рыться, не боясь обронить капельку пота или волосок из брови. Зато следовало тщательно следить, чтобы не оставить отпечатков на дверных ручках и мебели...

— Хорошо. Ты связывалась с национальными базами данных по поводу Рамиреса? Говорила с кем-то о нем, звонила кому-нибудь?

— Нет, я была осторожна. В курсе только тетя.

— Судя по твоему рассказу, Рамиреса допрашивали только как свидетеля по делу об исчезновении, так?

— Да.

— Значит, не будет установлено никакой связи между исчезновением Летиции, которое находится в ведении Центрального бюро, и смертью Рамиреса, которой займется бригада уголовной полиции. Никто не побеспокоит твою тетю, расспрашивая о том, какую деятельность развил твой дядя, а вот нам нужно будет с ней повидаться. Она болтушка, неспособная придержать язык.

Мозг Люси перегревался, Франк сохранял холодную голову.

— А теперь подумай хорошенько, Люси, подумай, какие ошибки ты могла допустить. Представь каждую минуту этой ночи с того момента, как ты вышла из дому. И помоги мне найти гильзу, черт побери!

Она встала на колени рядом с ним, положив ладони на деревянное покрытие и не отрывая взгляда от пустых затуманенных глаз Рамиреса. Смерть уже мягко обволакивала его.

— Ты думаешь... он был виновен? Он причинил зло Летиции?

— Ну откуда мне знать?

Люси больше не знала, что думать, самые черные мысли роились в ее голове. А вдруг он невиновен? Вдруг он никогда и не притрагивался к девочке? Пытки кошки ничего не доказывают, — возможно, она имела дело с извращенцем, которому доставляло удовольствие мучить животных. Это не делает из него похитителя или убийцу, даже если у него толстенное полицейское досье. Этот тип отбыл свой срок, в глазах закона он был свободен и вновь стал таким же гражданином, как и любой другой.

Она смотрела на Шарко, который обеими руками разгребал завалы на полу и который боролся за нее, рискуя собственной шкурой. В случае чего ему тоже мало не покажется. Соучастие в убийстве, сокрытие улик. На сколько это тянет? Пять лет? Десять? Неужели их ждет такой финал — их, кто сражался на всех фронтах? Скольких мерзавцев они засадили за решетку? Сколько жизней спасли? Но можно ли оценивать жизнь человека весом убийц, которых он способен отправить в тюрьму? Она попыталась успокоить его как могла:

— Думаю, я не сделала ошибок. На мне были перчатки... Я никого не встретила на дорожке, и никто не видел, как я сюда заходила.

Она вдруг очнулась и взялась за поиски на границе света и тьмы. Кошка безостановочно стонала. Невыносимый крик младенца разрывал барабанные перепонки и взвинчивал нервы. Шарко попросил Люси снова проиграть всюсцену нападения и попробовать представить себе направление, в каком вылетела гильза. Может, она столкнулась с препятствием и ушла в сторону? Или же пролетела не один метр и приземлилась где угодно в этом хаосе? В тире гильзы иногда находят в непосредственной близости от цели.

Прошло двадцать минут бесплодных поисков. Франк теперь ползал вдоль стен, с трудом сохраняя равновесие на грудах хлама.

— Мы должны ее заполучить. Если не найдем, все пропало. На ней выбит номер серии, они запросят поставщика,доберутся до арсенала конкретного отдела и обнаружат, где он находится: набережная Орфевр, 36. Они не будут знать, о ком конкретно идет речь, но если упрутся, то проведут баллистический анализ оружия всего персонала. И установят связь между гильзой и твоим «зиг-зауэром».

Шарко знал законы баллистики: при каждом контакте с частями оружия — обоймой, накопителем, дулом, выбрасывателем, бойком — на гильзе остаются характерные следы, индивидуальные для каждого пистолета. Только «зиг-зауэр» Люси соответствует отметинам на искомой гильзе, они составляли единственно возможную пару, которую эксперты без труда идентифицируют.

После полутора часов напрасных поисков Шарко, с покрасневшими глазами и в измазанном костюме, остался без сил. Он выпрямился, преодолевая боль. Он больше не мог вспомнить, где уже искал, а где еще нет. Полное ощущение, что ходит по кругу. Но одно было очевидно: техники из научного отдела найдут ее, эту чертову гильзу.

Люси взяла его за руку:

— Ничего не выходит. Возвращайся домой, прошу тебя. А я потом позвоню в полицию и...

— Не валяй дурака. Слишком поздно. Ты пропадешь, я пропаду, наши дети пропадут. Ты сделаешь их сиротами.

Шарко знал, что каждое его слово пронзает Люси насквозь, но это бичевание было необходимо. Он до сих пор не мог поверить собственным глазам: два копа из уголовной полиции ползают на четвереньках по подвалу и ищут оловянную трубочку девятнадцати миллиметров длиной и девяти миллиметров в диаметре, чтобы скрыть преступление. В последнем всплеске надежды он снова кинулся искать. Пять минут спустя, смирившись, он погрузился в долгое размышление, не отводя взгляда от пистолета «хеклер-кох» Рамиреса.

— Бесполезно, мы ее не найдем. Я вижу три выхода. Самый плохой — избавиться от тела. Но в любом случае копыпридут сюда. Так или иначе, кто-нибудь заявит об исчезновении Рамиреса. Рано или поздно следователи обязательно обыщут дом. Что никоим образом не решает нашу проблему с гильзой, а я не смогу жить спокойно, зная, что она где-то здесь и однажды кто-нибудь ее найдет. Второй вариант — огонь. От тела и от дома мало что останется — кроме этой проклятой гильзы. Парни из отдела пожаров и взрывов ее заполучат, это точно.

Шарко бросил взгляд на труп:

— Итак, остается только последний вариант... Возьмем дело на себя. Расследуем убийство, которое ты сама и совершила.

7

Люси обеими руками обхватила голову:

— Невозможно такое сделать.

— Почему бы нет? Мы только что закрыли дело с двойным убийством, момент самый подходящий. Наша команда свободна и по всей логике должна взяться за новое расследование, при условии, что труп обнаружат очень быстро, то есть завтра. Наш процессуалист Леваллуа, так что осмотр места преступления и сбор улик вместе с техниками должны поручить ему, но я подсуечусь, чтобы на этот раз занять его место. Именно я буду составлять протокол осмотра, и я же займусь опечатыванием улик. Прежде чем отправить их в научный отдел, я подменю гильзу, которую отдадут мне техники, на другую. По крайней мере, контроль изнутри останется за нами.

— Ничего не получится. Мы сейчас находимся вне Парижа, так что Управление не при делах. И даже если бы тело обнаружили в пределах столицы, это была бы просто еще одна смерть от огнестрела. Расследование передали бы в один из окружных комиссариатов.

— Ты права, тут требуется что-то исключительное — убийство, выходящее из ряда вон, причем крайне гнусное, тогда мы точно окажемся в деле и нас пришлют сюда. Глянь только на это место — одна кошка, усеянная пиявками, чего стоит! Что еще нужно, чтобы преступление стало настоящей сенсацией? И чтобы у судебных властей не осталось другого выбора, как обратиться на Орфевр, 36.

По тому, как он оглядел труп, Люси поняла, куда он клонит:

— Господи, Франк. Нет, не можем же мы...

Шарко приложил указательный палец к ее губам:

— В нашей беде нам хоть на каплю да повезло, все могло быть в десять раз хуже. Я уже знаю, где взять гильзу на подмену. Его ствол...

Он поднял оружие Рамиреса, одним движением достал магазин:

— Девять миллиметров, самые распространенные, как и наши собственные. Одно очко в нашу пользу.

Он достал из магазина патрон и повернул его. На задней стороне полукругом шла гравировка: «Люгер».

— Другая марка. Черт!

Их гильзы, как и у всех французских силовых структур, были марки «Speer», что также подтверждалось гравировкой на задней части гильзы, рядом с номером серии. Он положил свои большие ладони на плечи Люси, заглянул в глаза, надеясь уловить огонек надежды среди бушующего отчаяния.

— И все равно наш план сработает. Слушай меня хорошенько: баллистическую экспертизу будет точно проводить Ги Демортье. Он, конечно, блестящий специалист, но опираться сможет только на ту опечатанную улику, которую я ему передам. А я подменю гильзу до этого, значит он будет исследовать гильзу от «люгера», и дело в шляпе. Кто, кроме него, обращает внимание на марку? Никто. Вот ты, когда читаешь отчеты, смотришь на это?

— «Люгер», «Speer»... Я даже не знала... Но техник из научного отдела, который найдет гильзу в подвале, будет знать.

— При условии, что сам обратит на это внимание, и в любом случае протокол буду составлять я, не забывай. Он находит гильзу «Speer», я записываю «люгер», отдаю «люгер» в лабораторию и избавляюсь от «Speer». Протокола техник в глаза больше не увидит. Техники никогда не пересекаются с баллистиками. Две разные гильдии.

Шарко осмотрел все вокруг, потом снова повернулся к Люси:

— Послушай, пять процентов подонков так и остаются непойманными, потому что они не паникуют, они сохраняют хладнокровие. Так вот, мы тоже окажемся в этих пяти процентах, Люси. Мы видали виды, мы знаем правила, мы сами их пишем. Нас никогда не заловят. Завтра мы с тобой придем в отдел минута в минуту, без опоздания, и займемся своей работой, как каждый день. В какой-то момент днем нас вызовут, потому что здешние копы обнаружат «ауди» Рамиреса, которую я сейчас перегоню и поставлю так, чтобы машина мешала проезду по малой дороге. Местная полиция доберется до этой хибары с открытой дверью и спустится в подвал.

— Не сработает. Слишком сложно. Слишком много параметров, слишком...

— Сработает, можешь мне поверить. А сейчас ступай прямиком к своей машине и езжай домой. Только сними куртку, прежде чем покажешься Джае, ты вся изгваздалась. Потом налей мне большой стакан виски и жди, он мне очень понадобится. А я пока тут кое-чем займусь, подгоню «ауди», избавлюсь от лишнего и присоединюсь к тебе. И подготовь досье дяди к моему приезду: надо будет все сжечь.

Люси не верила, что слышит все это из уст законопослушного и честного полицейского, каким всегда был Шарко. Но она поняла, что пытаться его отговорить бесполезно.

— Он должен быть виновен... Он должен был причинить зло Летиции, иначе мне не оправиться. Этот тип отсидел свой срок и, возможно, на сегодняшний день был чист.

И она исчезла. Шарко подтянул свои кожаные перчатки перед разбитым зеркалом. Никогда еще у него не было такого мрачного и решительного взгляда. Задача будет трудной, но он знал, как надо действовать: за свою карьеру он не первый раз подправлял сцену преступления.

Прежде всего, эта ситуация с пулей и гильзой. Он подумал и нашел решение. Перетащил тело Рамиреса в другой угол подвала, подальше от настоящего места убийства и следа от пули на потолке. Усадил его, прислонив к стене, абсолютно в той же позе. Подобная точность была необходима: с первых минут после смерти кровь начинала стекать по сосудам и под действием силы тяжести скапливалась в зонах соприкосновения тела с твердой поверхностью, образуя затем трупные пятна. Они позволяли эксперту определить, перемещали ли тело после смерти. Но на этот раз медик даст маху. Шарко стер следы крови там, где тело располагалось первоначально.

Потом рукой в перчатке он взял «хеклер» и приставил к горлу трупа. Не дрогнув, выровнял дуло по направлению раны, другой рукой пристроил свое кепи внутренней стороной к линии выброса гильзы, справа. Выстрелил. Ударная волна вонзилась в его барабанные перепонки, полностью оглушив. Он закричал от боли.

Раскаленная гильза марки «Люгер» закончила свой путь внутри его кепи. Когда она остыла, он вытер гипотетические отпечатки, которые мог оставить Рамирес, вставляя ее в магазин, — хотя жар должен был все уничтожить, — и аккуратно убрал ее поглубже в карман. В ушах еще стоял звон, как нестройный звук, вырвавшийся из скрипки. Потом он повернул голову трупа: пуля застряла глубоко в стене, не «угрибнившись», значит она не была полой. Отлично. Не прикоснувшись к ней, он раздел тело, отметив наличие пирсингов, многочисленных татуировок и насечек: полосы на груди в форме тюремной решетки. Он придал трупу прежнюю позу. Словно художник, скульптор жути, он тщательно прорабатывал каждую деталь своего произведения. Вытащил мобильник из спортивных штанов на трупе. Раздавил его сильным ударом каблука и вынул сим-карту, прежде чем убрать к себе в карман.

Можно было переходить к следующему этапу. Самому тяжелому.

Он подошел к верстаку с аквариумом и взялся за скальпель.