Ангел-Маг E-Book

Garth Nix

ANGEL MAGE

Text copyright © 2019 by Garth Nix

Maps copyright © 2019 by Garth Nix

This edition is published by arrangement with Jill Grinberg Literary Management and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Перевод с английского Марии Семёновой

Серийное оформление и оформление обложки Виктории Манацковой

Никс Г.

Ангел-Маг : роман / Гарт Никс ; пер. с англ. М. Семёновой. — СПб. : Азбука, Азбука-Ат­тикус, 2021.

ISBN 978-5-389-19061-0

16+

Лилиат с детства изумляла мастеров-иконотворцев своими не­обыкновенными умениями: она без труда вызывала самых могущественных ангелов, и те всегда прислушивались к ее просьбам. С годами сила девушки только росла, в родной Истаре от нее ожидали великих деяний. Но внезапно разразившаяся эпидемия и нашествие чудовищ-зверолюдов вынудили Лилиат бежать в соседнее королевство. Она укрылась в саркофаге Святой Маргариты и больше чем на век погрузилась в волшебный сон. Поколения сменялись, на престол восходили новые правители, однако Лилиат оставалась прежней — и однажды пробудилась ото сна такой же молодой и прекрасной. Теперь девушке во что бы то ни стало нужно вернуться в родные края, ведь только она знает причину загадочной эпидемии и может оживить некогда процветавшее королевство. Но это ли ее истинная цель?

Невольными участниками опасного путешествия становятся четверо молодых людей: Симеон, студент-медик, Анри, секретарь кардинала, Агнес, будущий мушкетер королевы, и Доротея, иконотворец и знаток ангельской магии. Они странным образом связаны друг с другом, но не знают почему. Ответы на все их вопросы найдутся в обезлюдевших землях Истары…

© М. В. Семёнова, перевод, 2006

© © Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020

Издательство АЗБУКА®

Эта книга со всем почтением посвящаетсяАлександру Дюма,а такжеРичарду Лестеру (режиссеру), Джорджу МакДональду Фрэзеру (сценаристу), всем артистам и команде создателей фильмов «Три мушкетера» (1973) и «Четыре мушкетера» (1974)и, конечно, как всегда,Анне, Томасу, Эдварду и всей моей семье и друзьям

От автора

Дорогой читатель!

«Ангел-Маг», как и все, что я написал, — книга, которую мне хотелось бы прочесть самому. На сей раз мне хотелось почитать нечто, близкое по ощущению к одной из моих любимейших книг (а равно и экранизаций), но отнюдь не являющееся беспомощной имитацией!

О какой книге речь? О «Трех мушкетерах» Александра Дюма. И о моих любимейших ее киноверсиях, а это «Три мушкетера» и «Четыре мушкетера», поставленные Ричардом Лестером.

При этом писать что-то напрямую историческое я не хотел, не желая, как уже было сказано, впасть в подражание Дюма (и провалиться при этом), а кроме того, есть во мне некая жилка, требующая введения фантастического элемента. Поэтому, вслед за Дюма вдохновляясь мушкетерами, интригами и четверкой неразлучных друзей, я добавил ко всему этому...

Ангелов.

А с ними — ангельские чудеса, иконы, служащие для вызова ангелов, иконотворчество... и, соответственно, целый но­вый пласт магии со всем его могуществом и подводными камнями.

В своем мире я установил равноправие полов, потому что так тому следует быть; а значит, встречайте женщин-мушкетерш, кардинальш — и не только. А поскольку мне нравятся костюмы, оружие и архитектура семнадцатого века, в книге будут плащи с капюшонами, красные сапоги с каблуками и пис­толеты с серебряной насечкой. И конечно, дворцы, крепости и таинственные подземелья с заколдованными статуями, не говоря уже о фехтовальных поединках посреди грозы с градом... а также масках, историях соблазнения и сокровищах, запертых в железные сундуки!

Но что толку говорить о книге, когда можно взять ее и про­честь? Итак, читатель, хватайте широкополую шляпу, плотнее запахивайте плащ, шпагу в руки — и вперед, в ночь, навстречу приключениям, которые я вам предлагаю!

После чего, надеюсь, вы и другим порекомендуете «Ангела-Мага», ибо только так книги выходят в настоящую жизнь.

Гарт НиксСидней, 28 ноября 2018 года

Пролог

– Ваше преосвященство, нас осталось только одиннадцать, — сказала молодая стражница. Она устало опиралась на меч, от рукояти до острия покрытый серой спекшейся золой. — Полагаю, нам даже этой башни надолго не удержать...

— Одиннадцать? — переспросила кардинал Элсишерон, выглядевшая не на свои семьдесят, а гораздо древнее. Она сидела на подоконнике огромного стрельчатого окна, обращенного к югу, просто потому, что наверху колокольни сидеть было больше не на чем; почти все место занимал огромный колокол святого Дезидерия. Сейчас бронзовая громада молчала. Бить в набат не имело смысла, да и звонарей уже не осталось.

Каменная плита холодила, и Элсишерон подвернула длинный подол алого одеяния, соорудив что-то вроде подушечки. Она сидела в одном тапочке, коротко стриженную голову впер­вые за много лет не покрывали ни митра, ни шапочка — лишь тонкий седой пух, казавшийся еще белее на фоне глубокой чер­ноты кожи. Когда твари неожиданно прорвались наверх через подвалы и крипты, кардиналу пришлось поспешно вскакивать с импровизированного ложа, устроенного в большом зале, и бежать, что называется, в чем была.

— Я не слышу нового приступа...

— Зольнокровные получили Омартена, — ответила стражница, употребив название, недавно приставшее к монстрам.

Девушка даже не принадлежала к домочадцам кардинала. Всего два дня назад она была самым что ни есть зеленым рекрутом в королевской гвардии. Когда твари захватили дворец, она вместе с выжившими ушла по реке к собору. Тот, бывший некогда крепостью, сулил зыбкую надежду на спасение. — Мы отдали им его тело...

— Этого делать не следовало, — ответила кардинал. — Мы уже убедились, что после смерти трансформации не проис­ходит.

— Решили не рисковать, — прошептала стражница.

Она вдруг подалась вперед, карие глаза настороженно распахнулись, усталости как не бывало. Кардиналу она казалась совсем девочкой. Слишком юной, чтобы носить стальной шлем, кирасу и пистолеты за некогда голубым поясом, ныне сплошь серым от зольной крови чудовищ.

— Ваше преосвященство... как думаете, пора?

— Пора для чего, дитя мое?

— Вызвать Паллениэля! — Голос звучал напряженно, она больше не опиралась на меч, держа его наготове. — Он-то точ­но может навести тут порядок!

Кардинал медленно покачала головой, оглядывая с высоты город Каденц, насколько позволяла густая и низкая туча черного дыма. Пожары полыхали во множестве — поваров и пекарей зольнокровные убили у горящих печей, и унять огонь стало некому. Вот пламя и перекидывалось с дома на дом. Жи­вых людей в городе не осталось, а монстры тушить пожары явно не собирались. Более того, один из главнейших поджогов был, по-видимому, совершен человеком — вероятно, отчаянным офицером городской стражи — в попытке удержать чудовищ на северном берегу. Где ему было знать, что те представляли собой не армию вторжения, а бывших людей. Оттого и возника­ли, трансформируясь, самым непредсказуемым образом.

— Магистр Торран оставила предсмертное сообщение, — сказала наконец кардинал. — Еще живые жертвы становятся монстрами под влиянием ангельской магии. Когда это бедствие лишь разразилось, слишком много магов и священников взывало к своим ангелам об исцелении либо в попытке спастись... Я сама видела, как это происходило, да и ты тоже, наверное... прости, дитя, я забыла, как тебя звать?

— Илгрен, ваше преосвященство. Я просто к тому, что, даже если младшим ангелам не удалось что-то исправить, Паллениэль-то наверняка...

Но архиепископ лишь резче качнула головой.

— Я далеко не сразу поняла природу происходящего, Илгрен, — сказала она. — Быть может, услышав об этих трех вещах, ты окажешься сообразительней...

Она подняла руку и стала загибать тонкие, иссушенные возрастом пальцы. Все они были отягощены иконными кольцами, иные — двумя или тремя. Каждое кольцо соответствовало ангелу, к которому могла воззвать кардинал. А лик самого могущественного хранила тяжелая икона, изваянная в золоте, которая висела на шее, удерживаемая ожерельем из S-образных серебряных позолоченных звеньев.

— Вот первое. По моему слову Эсперавиэль летала в Баррону и Тариль и далее, к началу перешейка. Она подтверждает, что эпидемия зольнокровия не выходит за границы Истары. Ни на единый ярд! Более того, ей и самой не удалось пересечь границу...

— Я не слишком сведуща в магии, ваше преосвященство, — слегка покраснела Илгрен. Места в королевской гвардии она удостоилась не за фехтовальное искусство, не за изощренную магию — лишь в силу того, что ее тетушка служила там лейтенантом. — Я ничего не знаю об Эсперавиэль. Кто она в ангель­ской иерархии?

— Она из Князей и служит Паллениэлю, ведая небесами Истары, — пояснила кардинал. — По ее словам, границы замк­нуты соседствующими Архангелами. На севере это Ашалаэль из Саранса, на юге — Турикишан из Менорко.

— Они что, собрались напасть на нас? Но зачем, это же...

— Нет, дитя. Это не нападение... по крайней мере, извне. Они просто замкнули границы для всех небесных созданий. Все наши границы... Слушай же! Вот второе. Эсперавиэль говорит, что видела Деву Элланды, переходившую границу в Сарансе с множеством верных. Третье же...

Старая священница умолкла, лишь тяжело вздохнула. Уро­нила руку на колени и вновь подняла, схватилась костлявой пятерней за левую руку Илгрен и с видимым трудом под­нялась.

— Третье же — я воззвала к Паллениэлю еще в самый первый день, как только у короля кровь потекла золой... Паллениэль отозвался, но не пожелал выполнить просьбу. Лишь сказал, что и над ним есть власть.

— Что?! Но это же... это... как так? Вы ведь кардинал! Архиепископ Истары! Икону носите!..

— А Паллениэль — Архангел Истары. Вот только икона моя, древняя икона святого Дезидерия, ныне тускла и безжиз­ненна... Разве ты не заметила? Будь в ней прежняя сила, икона Ксеррениэля на твоем шлеме звенела бы и трепетала, в такой-то близи... Я почувствовала, как коснеет икона, когда Паллениэль отступил от меня. Тогда я и спросила себя: что за силы могли наслать зольнокровие на наш несчастный народ? Что за силы могли исказить вмешательство младших ангелов таким образом, что вместо исцеления и защиты, о которых молили, случилось рождение зверолюдов? Кто из сущих в Истаре мог сотворить подобное?..

— Может быть, чужие Архангелы...

— Нет, — сказала кардинал. — Здесь, в пределах Истары, Паллениэль в своем праве. Я думаю, соседствующие Архангелы лишь защищают свои земные владения от зольнокровия и чудовищ, которые оно порождает. Я даже чувствую — они посягают на нечто большее, идет борьба в небесах, борьба против Паллениэля... ибо эта эпидемия и монстры — его, Паллениэля, рук дело. Но, как всегда, ни один ангел не может посетить наш мир и вмешаться в течение событий, кроме как по зову или повелению смертного. Вот и сошлись кусочки головоломки, дитя. Кто обладает искусством и могуществом, достаточным для сотворения новой иконы, вызывающей самого Паллениэля? У кого хватит силы и наглости, чтобы, сотворив икону, вызвать Архангела и поручить подобное дело?

Илгрен покачала головой и нахмурилась, недоверчиво кри­­вя губы.

— Полагаю, — проговорила она наконец, — это может быть разве что Дева Элланды. Но зачем бы ей... такое? Зачем губить королевство? Всех нас убивать?

— Вряд ли она в самом деле такого хотела, — сказала кардинал. — Другое дело, что всякому, кто берется иметь дело с ангелами, необходима особая осторожность. Чем выше могущество, тем страшнее возможность ненамеренного ущерба... Нам следовало сообразить, к чему может привести ее талант создавать иконы и призывать ангелов... Я сказала — талант? Гений, конечно же. Однако она была... она так юна! В девятна­дцать слишком рано становиться магистром или епископом. Постигать учение, тревожить высшие ангельские порядки... Впрочем, она определенно не нуждалась ни в обучении, ни в дозволении...

— Я ее разок видела. Издалека. И заметила в ее глазах осо­бый блеск... безумный, — медленно проговорила Илгрен. Она смотрела не на кардинала — вдаль, на объятый пламенем город. — В тот день Дева пришла со своими верными к королю, чтобы просить грамоту для основания собственного храма. Храма Паллениэля Достославного... что бы это ни значило.

Илгрен говорила рассеянно, пытаясь переварить только что услышанное от кардинала. По сути, это значило, что на спасение рассчитывать не приходится. Если очень повезет, она доживет до рассвета... но, скорее всего, не повезет. Внизу полно монстров. Когда-то собор являлся крепостью, но с тех пор минуло больше века. На колокольне не имелось ни воды, ни съестного... а ворота внизу дышат на ладан. Пожалуй, крупным чудищам и таран не понадобится. Стоит им лишь как следует захотеть сломать непрочные створки...

— Быть может, нам следовало выдать ей грамоту, — вслух размышляла священница. — Впрочем, не думаю, что она в самом деле безумна. Скорее целеустремленная до одержимости. Мне жаль ее...

— Лилиат? Вам жаль Лилиат, ваше преосвященство?.. Если ваши подозрения верны, значит она умудрилась как-то совратить Паллениэля и она в ответе за все! Это она напустила на нас эпидемию зольнокровия! Она моих родителей по­губила, а брата с сестрой монстрами сделала! Явись она здесь, я бы ее сейчас же убила и только порадовалась! Лишь бы меч да пуля справились с тем, во что она превратилась!..

— Что ж, полагаю, добрая сталь или пуля способны ее прикончить, пусть и с трудом... примерно как зверолюдов, — отозвалась кардинал. — Вот только, если она впрямь держит Пал­лениэля на коротком поводке, шанс пустить в ход пистолет или меч тебе может и не представиться... Она наверняка и дру­гими ангелами повелевает, притом во множестве, какое нам и не снилось... И все равно мне жаль ее, потому что, как я уже говорила, вряд ли она хотела чего-то подобного. Столь юная, столь невероятно одаренная и в то же время столь неразумная... Как все сплетено! Впору задуматься: чего же она в действительности хотела? Быть может...

Договорить ей не пришлось. Первый из монстров, взобрав­шихся по древней, растрескавшейся каменной кладке, перева­лился через парапет колокольной башни и обрушился прямо на спину кардиналу, повалив ее на пол. Острые когти разорвали горло старой священницы...

Илгрен убила чудовище ударом меча и оставила клинок торчать в проткнутой пасти, а сама упала. В самом буквальном смысле. Стражница нырнула под обод исполинского колокола, чтобы броситься вниз, в пустоту башни. В последний миг ее настигло одно из чудищ. Тварь лязгала слюнявой пас­тью, тянула жуткие скрюченные пятерни... У Илгрен торчал за поясом заряженный пистолет, но выстрел так и не прозвучал, потому что тварь смотрела на нее глазами Жанет. Милыми зелеными глазами младшей сестренки...

Илгрен прыгнула вниз, даже не попытавшись схватиться за веревку. Летя навстречу смерти, она всей силой разума сосредоточилась на эфемерной надежде, подаренной взглядом знакомых глаз.

Если есть хотя бы ничтожный шанс, что для монстра возможно снова стать человеком...

1

Молодая женщина проснулась в полной темноте. Она лежала на холодном камне. Обшарив пространство рядом с собой, женщина обнаружила по сторонам и наверху точно такой же камень. Она пережила мгновение паники... но ужас отступил, едва она вспомнила, почему так случилось, а потом и вовсе исчез, когда она услышала голос.

Голос дышал силой и властью; она сразу почувствовала пол­ноту бытия, почувствовала себя живой. Она находилась не в узилище, а в объятиях, в полной безопасности. И обнимали ее не простые смертные руки, а могучие крылья, исполненные мощи и света.

— По твоему давнему слову свершилось ожидаемое, и вот я пробуждаю тебя.

— Но как?..

Ее собственный голос надломился и сорвался. Она сглотнула. Слюна растеклась во рту и в горле впервые за... почем знать, за сколь долгое время.

Она знала, что ее бесконечно удерживали на самом краю небытия. Заглянувший внутрь могилы признал бы ее несомненно мертвой, хотя удивительная сохранность плоти любо­го наблюдателя ввергла бы в изумление. Однако шанс на то, что кто-либо из зевак окажется поблизости от ее гроба, оставался невелик — она позаботилась об этом, выбирая себе место упокоения: каменный саркофаг, покрытый тяжелой мраморной плитой и запечатанный свинцом.

Ей хотелось спросить, долго ли она пролежала в могиле, но этот вопрос мог подождать. Она думала лишь о том, что имело значение для ее великого плана.

— Сколько подходящих кандидатов готово?

Последовало долгое молчание. Достаточно долгое, чтобы она заподозрила — присутствие оставило ее. Однако голос про­звучал снова:

— Четверо.

— Четверо? Их должны быть многие сотни...

— Четверо, — повторил голос.

На краткое время она задохнулась от гнева. Может ли случиться, что ее планы — ее предназначение — снова обратятся прахом? Женщина сумела усмирить ярость. Пускай она и надеялась на множество возможных кандидатов, чтобы не бояться ошибок и неудач... ей вполне хватит и четверых. Да что там, даже и одного.

— Где они?

— В Сарансе, в четырех разных местах, но они встретятся. Уже скоро.

— А орден? По-прежнему существует? Ты явил им знамения, предваряющие мое пробуждение?

— Я показал знаки. Мне неизвестно, выжил ли кто-нибудь, способный узреть, и были ли ими предприняты какие-то действия. Как ты знаешь, я не в полной силе, мне мощно противятся... и лишь твоя воля привязывает меня к этому миру. Я почти желаю совершенно развеяться...

— Ты сделаешь, как я прикажу.

Она говорила настойчиво, повелительно, голос полнился природной силой и предельно собранной волей.

— Я повинуюсь. Я твой безраздельно. Я умолкаю, мой...

И голос смолк. На сей раз окончательно. Она знала: беседа не продолжится, больше не будет ни тепла, ни ощущения безопасности и любви. Не теперь. В уголках ее глаз зародились слезы, но женщина яростно сморгнула непрошеную влагу. Нет времени плакать. Ныне и впредь!

— Я люблю тебя, — прошептала она и почувствовала облегчение, как бы вернувшись к себе, к той, какой она когда-то была. Голос обрел силу, порождая эхо внутри каменного саркофага. — Я всегда буду тебя любить. Мы будем вместе. Мы будем вместе!

Она ощупала свои руки. Кожа по-прежнему обладала мягкостью и бархатистой гладкостью, свойственными юности. А что еще важнее — кольца оказались на месте. Она по очереди коснулась их, ощутив в каждом легкое движение силы, и наконец выбрала последнее из девяти. Кольцо сидело на большом пальце левой руки. Сделанное из древнего электрума, оно включало овальную вставочку из слоновой кости с резным изображением человеческого лица, почти скрытого тонкими оперенными крыльями. Лицо было выполнено краской, а может, эмалью, глаза представляли собой крохотные рубины. Нимб над полускрытым лицом выглядел тонюсеньким волос­ком золота.

— Мазратиэль, — прошептала похороненная. — Мазратиэль, Мазратиэль, явись, ибо я нуждаюсь в тебе!

Кольцо засветилось холодным лунным светом, только поярче. Молодая женщина зажмурилась, спасая глаза, и почувствовала присутствие младшего ангела. С ним пришло ощущение тепла, но это было всего лишь желанное тепло кухонного очага в зимний день... ничего общего со всеобъемлющим чувством, что она испытывала, говоря с ним. Одновременно воздух всколыхнулся, словно кто-то рядом складывал крылья, и как бы издалека долетел звук одинокой струны арфы.

— Мазратиэль пред тобой, — раздался шепот, предназначенный лишь для ее слуха. — Повелевай. Все, что в моей влас­ти, — исполню...

Женщина так же шепотом отдала приказ, и Мазратиэль исполнил все в точности.

Брату Дельфону всегда прежде нравилась успокаивающая прохлада Могилы Святой, расположенной в самой глубокой крипте под храмом. Зимой в этом месте бывало по-настоящему холодно, но ему не поручали бдений там в зимнее время после достижения им шестидесятилетнего возраста. С тех пор прошло более десятилетия; как и все причастные к ангельской магии, он был старше своих лет. Те из последователей святой Маргариты, кто не отличался крепостью и силой, бдели у Мо­гилы лишь в разгар теплого лета. Правду сказать, Дельфона следовало бы освободить от столь тягостного послушания, но инок проявил настойчивость и упорство. Он уступил своим на­ставникам лишь в том, что согласился брать с собой подуш­ку и одеяло, а также пользоваться деревянной скамейкой в уг­лу — эта скамья предназначалась для усталых паломников, допускавшихся к Могиле в престольные праздники.

...Он ссутулился, пребывая в полусне. Оттого и заметил, что его одиночество нарушено, лишь через несколько мгновений. Над ним стояла одна из сестер. Стояла, не без насмешки поглядывая на пожилого монаха, словно раздумывая, как с ним поступить.

Совсем молодая сестра... В облачении, подобно его собственному окрашенном в черное и белое — цвета последователей Архангела Ашалаэли. Вот только ширина белых полос на отворотах рукавов и на подоле выглядела какой-то неправильной. И даже чернота ткани странновато смотрелась в отсветах Дельфонова фонаря. До него медленно дошло, что черное, по­жалуй, было вовсе не черным, а скорей темно-темно-синим. И вышитый золотом знак на груди являл пару семичастных ар­хангельских крыл. Вот только крылья Ашалаэли всегда изоб­ражали в серебре. А здесь их еще и венчала корона о девяти острых зубцах. Притом сочетанная не с кардинальской мит­рой, а с нимбом.

Другое дело, что зрением брат Дельфон уже не мог похвалиться, как и слухом. Подводила и память. Поэтому он не стал ломать голову по поводу эмблемы. Равно как и гадать, почему не может узнать эту рослую сестру, выглядящую аристократкой. Одно не подлежало сомнению: она смотрелась удивитель­но молодой, не более восемнадцати-девятнадцати лет; должно быть, совсем недавно приняла постриг. Правда, держалась она скорее как заезжий епископ или аббат. Брат Дельфон посмотрел на ее руки, смуглые, оттенка ореховой скорлупы, и да­же кивнул, заметив на пальцах множество колец. Вставочки были одни из слоновой кости, овальные, прямоугольные, раскрашенные, позолоченные, другие — из бронзы в золоченой резьбе. Все — иконы ангельской магии. Правда, брат Дельфон не взялся бы тотчас назвать, какое кольцо какого ангела вызы­вало, каким могуществом повелевало.

— Простите, ваше преподобие, — сказал он. — Я не заметил, как вы вошли.

Ее лицо казалось смутно знакомым. Юное, прекрасное, с темными глазами и ореховой кожей... а волосы — черные, прямо как та пластинка редкого нефрита, в которой он некогда вырезал икону Каразакиэля. Сестра смотрела сурово. Нет, она положительно кого-то напоминала, но вот кого?..

— А я и не хотела, чтобы ты заметил меня, — сказала стран­ная посетительница и протянула правую руку. Брат Дельфон принял ее, чтобы коснуться губами воздуха в нескольких дюймах от пальцев. При этом его старческие глаза пытались сосредоточиться на лице ангела, мастерски изображенного на пластинке слоновой кости, которая крепилась в самом зна­чительном, необычайно могущественном перстне. Ни самого лица, ни стиля мастера опознать не удалось, и это поистине удивляло, поскольку брат Дельфон сам являлся выдающимся иконотворцем. Он изучал иконы всю свою жизнь. Нарисовал тысячи ангелов. В свою лучшую пору он обладал способностью населять свои изделия силой целых девяти ангелов. Притом крайне полезных, хотя не особенно высокоранговых.

Теперь ему с таким множеством было не справиться, но три младших ангела по-прежнему отзывались, посылая толику сво­ей мощи в его иконы, и он скреплял их дары своей собственной кровью...

— Я... я что-то не узнаю вашего знака... вашего ордена, — пробормотал Дельфон, выпуская руку епископессы и указывая дрожащим пальцем на ее одеяние.

— В самом деле? — рассмеялась юная женщина. Ее глаза мерцали восторгом пополам с озорством. — Это же символ Паллениэля Достославного!

Дельфон отшатнулся, не в силах поверить услышанному.

— Паллениэля Достославного, — возвысив голос, повтори­ла женщина. Казалось, ей доставляло удовольствие произнесение имени, с некоторых пор ставшего неназываемым. Его даже вычеркнули из памяти — все, кроме Дельфона и его собратьев, посвятивших жизни исчислению и постижению ангельских существ. А еще его детство прошло близ границы Ис­тары — пропащей страны, чьим Архангелом был некогда Паллениэль.

— Паллениэль!.. Но его больше нет, он покинул сей мир, изгнанный другими Архангелами...

— Однако перед тобой его архиепископ: ты видишь ее сво­ими глазами. Знай же: не все, что тебе говорили, истина.

Дельфон нахмурился, хотел что-то сказать... и тут заметил у нее за спиной кое-что, чего не увидел поначалу. И слова замерли у него на языке, ибо Могила Святой — круглое сводчатое помещение с доминантой в виде огромного каменного саркофага посередине — преобразилась.

Мраморную, опечатанную свинцом крышку что-то сдвинуло в сторону. Весила она многие тонны; чтобы перекрыть саркофаг, некогда потребовались запредельные усилия инженеров, знавших все о подпорах, блоках и рычагах. Или умевших привлекать самых могущественных ангелов...

От женщины не укрылось, куда направлен его полный потрясения взгляд.

— Ты выглядишь смущенным, брат. Уверяю тебя, святая Маргарита не возражала против моего подселения в ее крипту. Более того: прокравшись вовнутрь, я ничего там не обнаружила. Видимо, основатели вашего ордена не совсем правдиво описывали предысторию этого места...

— Но как... что...

Лилиат подсела к старику на скамейку и обняла его за пле­чи. Напрягшись, он попробовал отстраниться, но она с легкостью удержала его. Ее сила пугала. Брат Дельфон тотчас решил более не противиться, лишь отвернулся.

— Ну, ну, не бойся... Я хочу спросить кое о чем весьма важном... по крайней мере для меня, ведь, я полагаю, времени про­шло очень немало.

— О ч-чем же?..

— Я долго отсутствовала, — сказала Лилиат. — Я это предвидела, но сколько-нибудь точный промежуток времени угадать не могу. Давно ли случилась Погибель Истары?

— Тому больше ста лет, — прошептал Дельфон. — Сто тридцать... шесть... нет, сто тридцать лет.

— А я как будто ночь проспала, — больше себе под нос пробормотала Лилиат. — Как же долго, оказывается...

Некоторое время она молчала, лишь тонкие пальцы ласкали одно из колец. Дельфон сидел подле нее, дрожа, точно в самую студеную из минувших зим. В какой-то момент ему послышался легкий трепет крыл ангела, вызванного кем-то дру­гим, но уверенности не было. Голова болела, а в ушах стоял глухой шум...

— Итак, ты — Дельфон, — сказала Лилиат, взяв его пальцами за подбородок и поворачивая к себе лицом. Монаха затрясло сильнее, поскольку своего имени он ей не говорил.

Вблизи она выглядела еще моложе... и Дельфон внезапно вспомнил, где видел ее лицо — или его подобие — раньше. На последней странице одной из его книг об иконотворцах разных веков было рукописное примечание и набросок при нем. Так вот, тот набросок изображал именно ее. Лилиат, Деву Элланды. Женщину, что вывела единственную сплоченную груп­пу беженцев из обреченной Истары. Вывела — и вскоре по при­бытии в Саранс скончалась при таинственных обстоятель­ствах.

Если верить приписке в дюжину строк, Лилиат была совершенно невероятной юницей. Еще ребенком она изумляла мир способностью творить иконы и с их помощью приводить в мир ангелов, за что и получила, притом весьма рано, прозва­ние Девы Элланды. Впоследствии это имя обрело несколь­ко ироничное звучание: по слухам, она была любовницей истарского короля... и не только его. Хотя наверняка никто не мог это утверждать.

Еще примечание ставило под сомнение упорный слух о том, что будто бы Лилиат обладала уникальным свойством избегать платы за пользование ангельским могуществом. Дело в том, что любое обращение к ангелам что-то отнимало у мага, забирало часть жизненной субстанции. Оттого маги и священники очень быстро старели. Притом тем быстрее, чем чаще они вызывали ангелов — и чем выше в иерархии те ангелы стояли.

Великий Хандуран измерил эти потери в своей «Ценедоб­родетели». Несколько часов, отрезанных от жизни вызовом серафима, можно и не принимать во внимание, однако вызов Князя сокращал жизнь на целый год, Архангела же — на несколько. Имелся знаменитый пример: святая Эрхарн Благословенная, прошедшая путь от полной сил сорокалетней жен­щины до морщинистой древней старухи и далее к смерти за одни только сутки. Лишь один день и одну ночь пользовалась она мощью Архангела Ашалаэли, сдерживая море во время Великого наводнения 1309 года...

...Дельфон понял, что мысли его утратили четкость. Незнакомка вновь спрашивала его о чем-то. Но нет, она не могла в самом деле являться Девой Элланды! Она не...

— Скажи мне, ты ведь иконотворец?

— Да, — пробормотал Дельфон. И сжал руки, словно силясь спрятать пятна краски на пальцах, присохшие чешуйки яичного белка и цветные крупинки, хорошо видимые на загрубелой темно-коричневой коже. А также узор мелких шрамов на тыльной стороне морщинистых кистей, где кожа обладала более темным цветом: там он исторгал свою кровь.

— И ты до сих пор не только рисуешь, но и вызываешь?

— Да... правда, нечасто...

— Что за ангелы с тобой говорят? Есть ли среди них Форазиэль?

— Да! — с немалым удивлением воскликнул Дельфон. Хотя в нем легко было узнать иконотворца, веревочный пояс его рясы не отягощали иконы, он не носил колец, вообще ничего, ни на шее, ни на запястьях, что определяло бы ангелов, сотрудничавших с ним в ремесле. Если учесть, что небесная рать одной Ашалаэли насчитывала десять тысяч ангелов, шанс уга­дать его знакомых ангелов составлял...

— Так я и думала, — сказала Лилиат, спугнув панические выкладки Дельфона. — Он привел тебя сюда ради моего пробуждения.

— Он? — переспросил Дельфон, охваченный недоумением и испугом. У ангелов не имелось того, что в привычном понимании называется полом, но существовала традиция изображать их как мужчин и женщин, и согласно этой традиции Фо­разиэль была женщиной.

Лилиат пропустила его реплику мимо ушей.

— Мне нужна икона Форазиэли, — сказала она. — Мне тре­буется ее сила, чтобы найти искомое, а тратить время, создавая собственную икону, я не хочу.

Дельфон безмолвно кивнул. Форазиэль ведала поиском ве­щей и людей, утраченных или забытых. Он никак не мог оторваться от созерцания странных колец на руках Девы. Здесь наличествовали изображения высших ангельских могуществ. На одном из второстепенных — он с содроганием отваживался назвать его второстепенным, и лишь из-за того, какие с ним соседствовали, — красовался не обычный ангельский лик, увен­чанный нимбом, а колесо внутри колеса, оба в окружении кро­хотных бриллиантовых глазков. Это был знак престола — одного из странных ангелов, высших в Первой Сфере. Он превосходил любого из ангелов, которые когда-либо откликались на зов Дельфона, и обладал неизмеримым могуществом по сравнению с маленькой Форазиэлью. А уж соседние иконы намекали и вовсе на запредельные существа...

Лилиат пошевелила пальцами — свет фонаря заиграл в рубиновых и алмазных глазках, на позолоте нимбов.

— Иногда требуется скромная, но отточенная и утонченная сила, — сказала она, верно угадав ход Дельфоновых мыслей. — Ужасающее величие Князей и Архангелов порой бывает не к месту...

Дельфон покорно склонил голову. Все его тело содрогалось, как в приступе малярии. Слишком много свалилось ему на голову. Эта странная сестра... епископ... святая... или кто там она вообще, с непредставимой силой, стоявшей за ней... Рисованные иконы на ее пальцах были не простыми знаками духовного присутствия ангелов, а прямым доступом к жутким и величественным существам. Чего доброго, у нее могут быть припрятаны и вовсе иконы высочайших... если она сказала правду о том, что является неким первосвященником Паллениэля, равного среди Архангелов, хранивших самые значительные страны этого мира.

Хотя Паллениэль свою страну не сберег, наоборот — уничтожил ее эпидемией «зольнокровной чумы». Оттого теперь его если и поминали, то как падшего ангела, а имя использовалось в проклятиях...

— Есть ли в этом храме икона Форазиэли? — спросила Лилиат.

Дельфон заколебался... но ненадолго. Кем бы ни являлась эта женщина, пусть даже вражьим подсылом из Альбы или Восьмидесяти Шести Держав, она была куда могущественней его... да какое там, кого угодно в храме, считая и настоятеля. А ее непостижимая молодость, устоявшая перед силами, к которым она прибегала! Все это не подлежало осмыс­лению, а значит, у Дельфона не оставалось выбора, кроме как честно отвечать на вопросы и делать что говорят.

— Да, — сказал он. — В мастерской. Я лишь на днях завершил ее.

— Вот и отлично, — сказала Лилиат. — Покажешь, где это. А то мне было недосуг оглядеться, когда я... э-э-э... входила.

— Да, — пробормотал Дельфон, медленно поднимаясь.

— Вот и отлично, — повторила женщина. Подняв руку, она коснулась одного из колец и что-то едва слышно шепнула. Дельфон прикрыл глаза ладонью — такой свет разлился вокруг — и все же не удержался, взглянул. Какого именно ангела вызвала женщина, он не рассмотрел, но понял, что тот быст­ро справился с порученным. Крышка саркофага вернулась на место, разорванные полосы свинца по-змеиному скользнули каждая в свою щель и прикипели. Несколько минут — и вот уже могила выглядела в точности как вчера вечером, когда Дельфон начинал бдение.

Старый монах смотрел на женщину, опираясь о стену и жмуря левый глаз в надежде, что это поможет сфокусироваться пра­вому, видевшему получше. У женщины поседела прядка во­лос, но он заметил, как возвращается чернота: ни дать ни взять вино, вливаемое в воду. Ангел явился на ее зов, послушно запечатал могилу... а цену ей платить не пришлось. Или пришлось, но лишь временно.

— Думаю, ты прикончишь меня, когда получишь икону, — проговорил он медленно. — Чтобы избежать пересудов.

— Верно, — согласилась Лилиат. — Полагаю, поэтому-то он тебя сюда и привел, ведь тебе все равно недолго осталось. Это лучше, чем жертвовать молодыми. Паллениэль сострадательней, чем я.

— Вот как, — кивнул Дельфон. Страх отпустил, сколь бы странным это ему ни казалось. Теперь он ощущал лишь любопытство — и огромную усталость. Сколько треволнений за несколько коротких минут! Еще и остаточное сияние ангела, обжегшее уголки глаз... теперь он видел еще хуже прежнего. — Паллениэль, разносчик эпидемии... враг сущего...

— Паллениэль, верно. Остальное, что ты сказал, — выдумки. Я уже говорила — не все, внушаемое тебе, истинно.

— Но как мог он устроить, чтобы именно я оказался здесь сегодня? — спросил Дельфон, даже на пороге смерти снедаемый искренним любопытством. Ангельские маги бывшими не бывают, даже в глубокой старости, даже в последние часы жизни. — Здесь ведь Саранс, вотчина Ашалаэли, здесь у Паллениэля нет власти. И ангелы не действуют по собственному хотению!

— Так твердят нам ортодоксы, — сказала Лилиат, и на ее лице появилась улыбка причастницы тайного знания. — Сказать тебе правду, полномочия ангелов в этом мире не ограничены жестко ими самими. Все определяется долгой практикой и обычаями людей, а людей можно... подвинуть. Или сделать исключение для данной местности. А кое-кому можно предначертать будущее деяние. Все зависит от воли и могущества мага!

Дельфон покачал головой.

— Не могу в это поверить, — сказал он. — Не могу принять... разве только то, что ты и впрямь Лилиат... Я о тебе читал у Декарандаля, в «Жизнях замечательных магов». Правда, последние страницы нацарапал вовсе не Декарандаль... как бы то ни было, там говорилось, что Лилиат могла творить ико­ны очень быстро, буквально по случаю, и вызывать ангелов, не известных ни единому храму...

— Продолжай, — сказала Лилиат. — Мне стало любопытно. Что еще пишут?

— Что она не знала себе равных в искусстве иконотворения. И слухи, будто она не знала телесной платы за вызывание... тем не менее она умерла совсем молодой, всего лишь де­вятнадцати лет... таков, по крайней мере, был земной счет ее жизни. В общем, похоже, она все-таки старилась, пусть внешне это и не проявлялось. Иные называют это трагедией, чудесным обещанием, коего мир не сумел услышать.

— Тем не менее, как видишь, я не умерла, — сказала Лилиат. — И все свои обещания непременно выполню. Все и каждое, но одно из них в особенности...

Дельфон пристально смотрел на нее, не в силах понять, но отчетливо ощущая силу ее чувства. Он видывал такое прежде. У паломников, у тех, кто взваливал на себя великие обеты... теми людьми двигали внутренние побуждения, зачастую едва осознаваемые. В этой женщине пылал знакомый огонь, только в тысячу раз ярче.

— Идем, нам пора, — приказала Лилиат.

— Но ты же не причинишь мне вреда? — осторожно поинтересовался Дельфон. — В смысле, до того, как...

— Не трону, — спокойно согласилась Лилиат. — В какой-то момент твое сердце просто прекратит биться. Ты уже ощущаешь усталость, верно ведь?

— Да, да, верно, — пробормотал Дельфон.

Ангельский свет распространялся из уголков глаз, и с ним — благословенное тепло. Сколько лет он не чувствовал такого внутреннего покоя, такого ровного, уверенного сердцебиения... Казалось, где-то впереди, совсем недалеко, его ждало необычайно уютное ложе. Ложе куда теплее и мягче прежнего, находящегося в келье, в храме наверху...

— Погоди, Мазратиэль, — прошептала женщина. Мазратиэль происходил из Владычеств и ведал любыми видами дви­жений... в том числе сокращениями сердца. Хотя заставить ангела пойти на прямое вмешательство и отобрать жизнь мог лишь очень сильный маг. И очень эгоистичный. — Сперва я заберу икону, а ему дадим присесть...

— О чем ты? — спросил Дельфон, немного придя в себя.

— О том, что ты служишь благому и великому делу, умереть за которое — немалая честь, — ответила Лилиат.

Ее глаза словно бы замерцали собственным светом, а на губах обозначилась улыбка. Дельфон вновь содрогнулся. Такая мощь и такая вера в одной молоденькой женщине! На вид почти дитя, но какая воля... какое стремление к цели... а за спиной — сонмы ангелов, готовых прибыть на зов...

Лилиат взяла его за руку и повела к двери — та, против всякого обыкновения, оказалась приоткрыта.

— Куда теперь?

— Налево, — сказал Дельфон. — Потом вверх по винтовой лестнице.

И, прихрамывая, двинулся прочь. Лилиат шла рядом.

— Что успело произойти в мире? — проговорила она. — Кто правит Сарансом?

Позади них со скрипом затворилась дверь. Дальнее эхо небесного хора оборвалось нестройным возгласом.

2

Лилиат устроила тело брата Дельфона на полу возле верстака. Явив подобающее уважение, прикрыла ему глаза. Мазратиэль успел удалиться. Он унесся поспешно, отнюдь не обрадованный приказом отнять жизнь; наверняка при последующих вызовах станет противиться. Лилиат это не слишком заботило. Если Мазратиэль ей потребуется — никуда не денется, явится и будет служить, подобно всем ангелам, чьи иконы она создавала либо использовала. Непослушания она не потерпит.

Икона Форазиэли, сделанная стариком, занимала на его верстаке самое почетное место. Лилиат ощущала намек на ан­гельское присутствие в образке, создатель которого использо­вал самое расхожее изображение Форазиэли: обычная с виду, не самая красивая женщина средних лет, на лице — внезапная радость от какой-то доброй находки... лишь тоненький нимб и свидетельствовал, что это ангел.

— Я должна знать, кто они, где они, — прошептала молодая женщина. — Их всего четверо...

Однако вызывать Форазиэль не было времени. Близился рассвет, а Лилиат следовало покинуть храм прежде, чем ее об­наружат. Забрав новенькую икону, она присоединила ее к остальным, рассованным по тайным внутренним кармашкам монашеской рясы. Поиски книги Декарандаля об иконотворцах с ее собственным нарисованным портретом, которую она посредством силы Переастора углядела в мыслях Дельфона, заняли еще несколько минут. Вырвав из книги нужные страницы, она убрала их в очередной карман. И вышла из комнаты, тщательно притворив за собой толстую дубовую дверь.

С момента, когда она тайно проникла сюда, чтобы спрятаться в Могиле Святой, минуло изрядно времени. Целых сто тридцать семь лет. Храм, однако, изменился не сильно. Открыв еще одну дверь, Лилиат проскользнула в восточную галерею. Здесь она помедлила, глядя наружу, на обширный мощеный внутренний двор, едва озаряемый звездами. На земле виднелись чьи-то фигуры, похожие на мягкие холмики, слышались отзвуки храпа... Путешественники. Люди явно невеликого положения и достатка. Таких не ведут ни в гостевые комнаты, ни в братские спальни: пусть скажут спасибо, что впустили на территорию храма и позволили заночевать в его стенах. Любопытно, все они были в одежде какого-то светлого цвета, трудно различимого в лунном свете. Зеленовато-голубой? Серый? Одежда напоминала драные мундиры, хотя солдатами странники не выглядели.

Лилиат помедлила. Людей было не менее дюжины, а привратницкая — по ту сторону двора. Кто-нибудь наверняка про­снется, увидит ее, и положение может усложниться... так или иначе.

Стоя в раздумье, она услышала шорох босых ног по камню. Кто-то подкрадывался к ней сзади. Обернувшись, Лилиат увидела человека в сером плаще с капюшоном. Он занес кинжал и попытался ударить ее, но она оказалась быстрее. Она ушла в сторону безупречно плавным движением, которое могло бы заставить его насторожиться... не заставило.

— Я не хочу тебя убивать, — прошептал он, и Лилиат заключила, что спавшие во дворе не обязательно являлись его подельниками. А может, он просто боялся, что храмовая стража возле ворот услышит шум схватки и прибежит разбираться.

У человека недоставало половины зубов, сухая левая рука бесполезно висела вдоль тела. Зато правая, сжимавшая клинок, отличалась отменной силой.

— Просто будь умницей, снимай золотишко. И не вздумай вызывать ангелов, живо кишки выпущу... так что все равно толку не будет. Я — отверженец!

— А я, по-твоему, кто? — светски осведомилась Лилиат.

Она не шептала, но и голоса не возвышала. Лишь отметила про себя слово «отверженец» да крохотную искорку Паллениэля в крови горе-грабителя. Да, много о чем следовало порасспросить брата Дельфона... что ж, теперь предстояло вы­яснять напрямую.

— Понятия не имею, — сказал незнакомец, внимательно наблюдая за ней и держа кинжал наготове. — Старуха Брилл поглядела на звезды и говорит: идите туда, будет вам великое счастье. В кои-то веки не ошиблась... Снимай рыжье, тебе говорят!

— Отверженец, говоришь, — произнесла Лилиат.

Происхождение незнакомца не угадывалось ни по цвету кожи, ни по чертам. Кожа что ясеневая кора, глаза зеленые... и что с того? В Истаре и Сарансе тысячи лет назад селились и смешивались многие самые разные народы, оставившие все­возможных потомков. Черней черного, белей белого — и все, что между. Однако присущая этому человеку частичка Палле­ниэля могла означать лишь одно.

— Итак, ты ведешь род от выходцев из Истары? — осведомилась она.

— А то, — буркнул мужчина. И снова попытался пырнуть, но Лилиат невозможным образом отклонилась назад так, слов­но талия у нее была на шарнире. Удар лишь овеял холодком ее шею, в которую был нацелен. Не дав нападающему восстановить равновесие, женщина рывком выпрямилась. Рука ее метнулась вперед и сомкнулась на его запястье, так вывернув кисть, что грабитель крутанулся всем телом и упал на колени.

Худенькая юная женщина оказалась невозможно сильна. Мужчина издал горловой булькающий звук, он побелевшими глазами смотрел на нее снизу вверх, не в состоянии понять, что вообще происходит.

— Значит, раз ты истарец, ангельскую магию с тобой лучше не пробовать? — спросила Лилиат. — Чего доброго, в жуткую тварь превратишься?

— Да, да, — подтвердил человек. — Даже не думай!

— А еще можешь от зольнокровия помереть, — вслух размышляла Лилиат.

Судя по шорохам за спиной, путешественники во дворе на­чали просыпаться. Она повернулась, таща за собой пленника, чтобы не прозевать, если кто еще нападет.

— Нет, скорее чудищем обернусь, — пропыхтел грабитель. — И уж тебя-то точно убью!

Лилиат, не отвечая, мысленно потянулась к его искорке Паллениэля.

— А я полагаю, это будет болезнь, — сказала она, подчиняя своей воле то, что присутствовало в нем от Архангела.

Миг спустя в уголках рта грабителя появились хлопья золы. Полезли из глаз, посыпались из ушей, показались даже из-под ногтей. Лилиат выпустила его и отступила. Зола потекла, медленно и неотвратимо, словно густеющая кровь. Еще несколько мгновений человек стоял на коленях, потом завалился на бок. Зола сочилась из каждого отверстия тела, изо всех ранок и пор. Собиралась лужей кругом тела...

Он умер несколькими минутами позже. К тому времени все во дворе уже бодрствовали. И смотрели на Лилиат. В несколь­ких воздетых руках покачивались фонари, порождая пятна света и множество мечущихся теней. Лилиат, в свою очередь, разглядывала людей, уже понимая: что-то с этой толпой не так. Кожу они имели вполне ожидаемых цветов — от угольно­го до белесого. Разрез и цвет глаз — тоже. Но при всем этом...

Спустя миг до нее дошло: практически никто из них не стоял прямо. Большинство выглядело сутулыми, горбатыми, кривобокими. Кто опирался на костыли, кто — на плечи товарищей. А лица! Безглазые, безносые, беззубые. Изуродованные болезнями и увечьями. Подобное с легкостью излечивают ангелы. По крайней мере, приводят в человеческий вид.

Вот только никто из этих людей никогда не знал очищающего, исцеляющего прикосновения ангела.

Лилиат открыто встречала их взгляды — испуганные, вопрошающие, напрямую враждебные, — оценивала странные, сплошь серые плащи и рубахи... пока странники медленно, по одному не опустились перед ней на колени, склоняя головы, как перед королевской персоной. Только один потупился не так покорно, как остальные, а потом и вовсе поднял глаза, встре­тившись взглядом с Лилиат. Кожа у него оказалась точно вересковый мед — золотисто-коричневая... был бы красавец, если бы не кривые глубокие шрамы, оставленные неизвестной болезнью. Шрамы затронули одно веко, не давая ему раскрываться, и заметно старили мужчину. Если верить уцелевшему глазу, юношески блестящему, и звонкому голосу, парень был еще совсем молод.

— Так ты вправду заново родившаяся Дева Элланды? О которой старики нам твердили? Ох, жаль, прабабушка не дожила! Вот порадовалась бы! На той неделе преставилась...

— Не заново родившаяся, — негромко ответила Лилиат. Шрамолицый юнец не явил должного почтения. Зато говорил как вожак своей разношерстной ватаги. — Я лишь восстала от сна. А вы, полагаю, из ордена Истары, увидевшие знамение?

Говоря так, она посмотрела вверх, на квадрат звездного ­неба, со всех сторон ограниченный храмовыми постройками. Спор о том, является ли ночное небо реальным обиталищем ангелов или всего лишь свидетельством их бытия и могущества, тянулся с незапамятных времен. И в чем бы ни заключалась истина, небеса оставались надежным показателем состояния тех или иных ангельских сил.

Как и следовало ожидать, здесь, в Сарансе, звезда Ашалаэли сияла в ночи выше и ярче всех. Но взгляд Лилиат скользнул мимо, к западному горизонту и немного южнее. Там когда-то сверкала звезда Паллениэля. Вдали от Истары она смиряла свой блеск, оставаясь, впрочем, одной из семи ярчайших на небосводе. Теперь там залег сплошной лоскут тьмы. И все же в трех пальцах левее этого провала можно было разглядеть очень слабую звезду почти фиолетового оттенка. Ее с трудом различало зрение, даже не вполне человеческое зрение Лилиат, — а ведь она в точности знала, где искать. И все равно звезда там была. Доступная наблюдателю, вооруженному теле­скопом и твердым намерением — или верными указаниями, куда смотреть, что искать.

Звезда принадлежала Жаквериэлю, младшему в свите Пал­лениэля, в чьей власти, ограниченной пределами Истары, было внушать предвкушение добрых вестей и событий. Могуще­ство невеликое, ибо Жаквериэль никаких подробностей сооб­щать не умел. До моровой эпидемии к нему обычно взывали влюбленные, желавшие послать объекту своей страсти радост­ный трепет в предчувствии подарка.

Ныне звезда малого ангела представляла собой знамение, предварявшее возвращение Паллениэля, а с ним и пробуждение Лилиат. Зримая весть, посланная Ордену Истары... либо его наследникам и потомкам.

— Орден? — переспросил юноша со шрамами. — Ордена нету... в смысле, нету этих разодетых в пух и прах, со всякими там вышитыми гербами, золотыми цепями и сверкающими мечами. Есть лишь старуха Брилл, которая сидит с умирающими, записывает всякие бредни да в небеса смотрит. Если бы ты нас чуть позже покинула, сама бы увидела, как дело пошло. Истарцам не позволено свою страну вспоминать! Нас теперь зовут отверженцами, ведь это якобы за наши собственные гре­хи ангелы от нас отвернулись... либо не пойми во что превращают. Нас обязали носить серое, это, значит, чтобы чего не вышло, чтобы зверолюдов не получилось. А еще нам велено не лезть на глаза, держаться в сторонке, подобно рабочей скотине, чтобы добрые люди нашими несчастьями не заразились!

— Вы — по-прежнему орден, и внешность тут ни при чем, — сказала Лилиат. В ее голосе звучала железная убежденность. — Вы будете исцелены, вы обновитесь, как только мы вернемся в Истару и Паллениэль к нам сойдет!

Они встретили ее речи в молчании. Не особенно благоговейном, какого ждала Лилиат. Скорее — угрюмо-безразличном.

— Вы усомнились во мне? — спросила она. Она смотрела на молодого вожака, на его изрытое жестокой хворью лицо. В нем тоже ощущалась искра Паллениэля, горевшая ярче, чем в остальных. Его предок был весьма близок к тому, что требовалось Лилиат. Наверно, потому парень и возглавил эту компанию оборванцев. — Как тебя звать?

— Биск... Бискарэй. Я — Ночной Принц, — ответил молодой человек. — То есть уже Ночной Король, поскольку ты угомонила Сухорукого Франца, нашего благородного повелителя и владыку. Или, может, кто-то хочет бросить мне вызов?

Последнюю фразу он выговорил громко, вполоборота глядя на других отверженцев. Никто не пошевелился, не ответил ему.

— Ночной Король? В смысле, государь нищих, попрошаек и воров? — спросила Лилиат. — Преступного мира всего Саранса?

Ночной Король рассмеялся:

— Куда там... Одного только Лютейса, да и то лишь среди отверженцев. Нас норовят загнать в угол, но мы — самые мно­гочисленные, а посему и правим ночью. Как выражаются власть имущие, «не все воры и нищие — отверженцы, но все отверженцы — либо нищие, либо воры...».

— Зачем же вы явились сюда, если не верите, что я поведу вас обратно в Истару, к новой жизни?

— А нам Франц приказал, — пожал плечами вожак. — У старухи Брилл вправду здорово получается по звездам читать... временами, по крайней мере. Вот прежний Ночной Король и решил, что нам тут может подвернуться та или иная добыча. В худшем случае, сказал, прогуляемся, места новые поглядим...

— Вы видели, что я над ним учинила, — сказала Лилиат. И улыбнулась — тонко, коварно. — Тем не менее я ощущаю ваше неверие. И хотя вы преклонили колени, истинного почтения в вас нет.

— Стать монстром или рассыпаться золой могло быть делом случая, — осторожно ответил Биск. Поколебавшись, продолжил с еще меньшей уверенностью: — Ну, я не то чтобы сомневаюсь...

— Тебе нужны еще доказательства? — спросила Лилиат. — Может, мне тебя вылечить? Вернуть гладкую кожу, сделать больной глаз неотличимым от здорового?

Вот это последнее окажется трудновато. Может и вовсе не получиться. Но если она преуспеет — убьет сразу нескольких зайцев.

Она заметила: он хотел ляпнуть в ответ нечто остроумное, но прикусил язык. Лилиат спросила:

— Подходящее испытание, верно?

Бискарэй легко встал и подошел к ней, остановившись в нескольких футах. Колен он больше не преклонял, зато правую руку держал у рукояти оружия, полускрытого серым плащом. Хотя ближайший фонарь находился как раз у него за спиной, Лилиат отчетливо видела беспощадное уродство рубцов. Какая-то зараза буквально сожрала его кожу, а левый глаз не прос­то сместила, как сперва показалось женщине. Злополучная глазница почти заросла диким мясом.

— Если сумеешь исполнить то, чего наобещала, я признаю тебя и буду верно служить, — проговорил он быстро. — Не сумеешь — кишки размотаю... или мои ребята подсуетятся.

— Не пугайся того, что я должна сделать, не рази прежде, чем разберешься, — ответила Лилиат. И возвысила голос, обращаясь к толпе у него за спиной: — Это вам легкий намек на то, что нас ждет в Истаре, когда мы вернемся туда!

Она воздела руки и, продолжая наблюдать за Ночным Королем, коснулась иконы на большом пальце левой. Она реши­ла вызвать Гветиниэль, несравненную целительницу. Многие ангелы умели исцелять, каждый — в меру отпущенного. Гве­тиниэль превосходили немногие. Она принадлежала к чис­лу Сил и непросто откликалась на зов. Рука Бискарэя дрогнула, порываясь к ножу, но клинка не обнажила. Лилиат ждала, ощу­щая далекое присутствие ангела, но не торопясь с вызовом.

— Смелости-то хватит? — шепотом спросила она.

Он пытался хранить видимое бесстрастие, но она-то видела и маску подозрительности, и теплившуюся за ней отчаянную надежду.

Ночной Король передернул плечами:

— Я и прежде ставил на кон свою жизнь... Если решение уже принято, отчего бы лишний раз кости не бросить?

Лилиат призвала Гветиниэль и одновременно устремила всю волю к частичке Паллениэля в этом человеке, заставив архангельскую сущность отступить. Пришлось одолевать сопротивление. Противилась зову и Гветиниэль.

— Ты покоришься, — прошептала Лилиат, обращаясь ра­зом к нерассуждающей сущности и упорствующему ангелу. — Ты покоришься...

Я покоряюсь, — ответил мысленный голос. Гветиниэль, обыч­но вещавшая уверенно и спокойно, говорила тяжело и скри­пуче. Послушание было вынужденным. — Чего ты желаешь?

— Излечи его, — так же мысленно приказала Лилиат. — Крупицу Паллениэля, сущую в нем, трогать не велю.

Моя область — восстановление природного порядка. Ее час­то используют для исцеления смертных, — сказала Гветиниэль. — Чужое присутствие мешает моей работе. Я не могу пойти против истинно великого, хотя бы и явленного не полностью.

— Можешь, — усилила нажим Лилиат. — Я сдержу его. Исполняй повеление!

Это слишком опасно, — прошептала Гветиниэль. — Для всех...

— Исполняй!

Последний приказ Лилиат не просто произнесла вслух — проревела так, что отшатнулась толпа, а вдалеке вспыхнул факел. Это наконец проснулся привратник одной из храмовых башен.

Над головами плавно взмахнули громадные крылья, разлился теплый свет, запахло жимолостью. Ночной Король взвыл и свалился, Лилиат и та едва устояла под напором могущества, коему служила проводником. Длилось это мгновение... и вот она уже стояла прямей прежнего, стряхивая пережитое потрясение. Широкая прядь волос оделась сединой, по лицу пролегли морщины... но ненадолго. Изменения обратились вспять, еще пока она боролась с яростно бушующей искрой Паллениэля, удерживая ее одним напряжением мысли, и одновременно принуждала Гветиниэль явиться вновь и довершить начатое.

— Никто не смеет ослушаться меня! — рычала Лилиат. — Ты не выйдешь из моей воли! Я приказываю — ты исполняешь!

И вновь ударили крылья Гветиниэли. Прокатился громовый удар... но все-таки дело оказалось сделано, и ангел тотчас умчалась — гораздо быстрее, чем явилась на зов. Даже пре­жде, чем Лилиат отозвала, как полагалось, свое право приказывать.

Ночной Король кое-как сел и принялся ощупывать лицо. Жуткие оспины пропали, кожа обрела юношескую гладкость, вернула медовый цвет... и с левым глазом теперь был полный порядок. Он сунул руки под короткую куртку, ощупывая исцеленное тело... Потрясение на его лице не поддавалось описанию. Встав на ноги, он повернулся к товарищам. Распахнул куртку. Все фонари тут же приблизились. Люди рассматрива­ли молодое, безукоризненно здоровое тело.

— Я... я исцелен!

Едва он это выговорил — толпа рванулась к Лилиат. Хромая, спотыкаясь, отчаянно стуча костылями. К ней тянулось множество рук, звучали умоляющие голоса:

— Вылечи меня!

— И меня! И меня!

— Помоги нам!

— Сейчас я не властна ничего больше сделать! — вскидывая руку, крикнула Лилиат.

При всей своей нечеловеческой силе она чувствовала неимоверную усталость, но не показывала изнеможения, просто не смела. Ей тяжко дался вызов могущественного ангела, но ничей глаз не мог найти зримого ущерба. Лишь она сама чувствовала, как восстанавливается кожа, как исчезают наме­тившиеся было морщины. Лилиат слегка улыбнулась, подбадривая новообретенных поклонников и осознавая очередную победу. Она вновь вызвала ангела, заставила исполнить требуемое — и не заплатила по счету. Так будет и впредь!

— Когда мы вернемся в Истару, исцелятся все! — громко пообещала она.

Но люди знай наседали, одержимые лишь собственными сиюминутными нуждами. Лилиат попятилась от них, укрываясь за колонной, готовая врукопашную отбиваться от первых, кто сунется; вновь прибегнуть к ангельской магии она не решалась. Она слишком устала, чтобы удерживать и направлять воздействие. А ведь даже одно чудовищное превращение может всех привести к смерти. В том числе и ее саму. Хотя ее убить и очень непросто...

Решительных действий от Лилиат не потребовалось. На ее защиту встал Бискарэй. Взревел и, пустив кулаки в ход, отшвырнул самых наглых — кого в гущу толпы, кого на камни мостовой. Вел он себя как опытный псарь, усмиряющий голодную стаю. Собак много, но ему ли бояться?

— Назад! Назад, сказано! На колени все! На колени!

Человеческий прилив наконец отхлынул. Отверженцы падали ниц, отходя от недавнего чувства, близкого к вожделе­нию. Лилиат, однако, слышала, как где-то там отпирались ворота, замыкавшие странников в границах двора. Вот звякнули вытаскиваемые засовы... Сейчас подойдет привратник, а с ним наверняка звено стражников. Все обозленные: кто-то поднял их посреди ночи, и добро бы приличные гости, а то — весьма нежелательные постояльцы...

— Мне нужен плащ, — сказала Лилиат Бискарэю. — С капюшоном. Или шляпа пошире. И надо бы нам поскорее отсюда убраться...

— Как скажешь, — отозвался тот.

Он отдал отрывистый приказ стоявшей поблизости отверженке, и та принялась рыться в сумке. Кто-то уже тащил тело прежнего Ночного Короля в самый темный уголок галереи.

— Думаю, уберемся мы без труда, — сказал Бискарэй. — Сейчас они нас просто вышвырнут. А потом... потом мы — в Истару?

— Нет, — тихо ответила Лилиат. — Мне нужно время. Я хочу сперва разобраться, что происходило в мире, пока я спала. Я никак не ожидала, что в Истаре до сих пор верховодят звероподобные... Чтобы вернуться туда, нам понадобится армия.

— Армия? Да любой отверженец бегом прибежит под твое знамя, как только люди прослышат...

— Нет, — перебила Лилиат. — Слух о моем возвращении не должен распространиться. А те, кто не из Истары, вообще ничего знать не должны. Слишком много в Сарансе, да и во всем мире, даже на небесах, тех, кто не желает нового возвышения Истары. И смертные, и ангелы начнут противиться возвращению Паллениэля. Нужно хитростью поставить их нам на службу. Будем действовать с умом!

— У Ночных Трудяг так и принято поступать. Ум да ловкие руки, иначе в жизни не пробиться, — заметил Бискарэй.

— И языки у вас, полагаю, подвешены как следует, — сказала Лилиат, довольно двусмысленно подмигнув Бискарэю на удивление.

Она не могла по-настоящему испытывать плотскую страсть к обычному смертному. Исцеленный Бискарэй стал почти кра­савчиком; казалось бы, почему нет?.. Ее впрямь тянуло к нему, но это влечение безнадежно меркло на фоне всепоглощающей любви к Паллениэлю. Телесная близость могла разве что отвлечь ее, дать облегчение среди непрестанных сжигающих судьбоносных трудов...

Да, пожалуй, со временем она допустит этого Бискарэя до своего ложа. Чтобы еще теснее его привязать... так она прежде поступала и с мужчинами, и с женщинами. Причем отнюдь не всегда столь же молодыми и красивыми, как этот принц воров.

Тут ей передали плащ. Лилиат набросила его на плечи, на­двинула капюшон и запахнулась. Ссутулив спину, она затеря­лась в толпе. В это время ворота со стоном растворились, и во двор вступила храмовая привратница, сопровождаемая четверкой зевающих стражей. Эти последние держали тяжелые посохи с железными наконечниками. Посохи тотчас пришли в движение: кого толкали, кого лупили.

— Как посмели вы нарушить мир и покой в храме! — гремела привратница, перекрывая все голоса. Она взглянула в не­бо, морщась спросонья и ожидая увидеть признаки приближающейся грозы, уверенная, что слышала гром. Ночная чернота понемногу сменялась глубокой предутренней синевой, без малейшего признака облаков... С другой стороны, приврат­ница только что крепко спала... а пробудили ее кощунственная болтовня и крики этих мерзких отверженцев.

— Вон! Вон! Им гостеприимство оказали, а они!.. Чтоб духу вашего здесь больше не было!..

3

Лилиат никогда прежде не бывала в Лютейсе, но главный город Саранса ненамного отличался от Каденца, истарской столицы. Через Лютейс тоже тянулось извилистое русло реки, только более узкое, и называлась река Лейре, а не Госс. И еще город выглядел плосковатым. Не в пример Каденцу, стоявшему на холмах.

А вот стену Лютейс имел куда более протяженную и высокую, чем столица Истары. Бледно-желтой кирпичной кладке насчитывалось всего лишь несколько веков — никакого сравнения с серыми каменными глыбами более ранних времен. Тем не менее то ли городская, то ли самодержавная власть, а может, обе давно перестали уделять должное внимание обороне. Пространство за стенами больше не расчищали. Оно и заросло домиками, домишками и лачугами, что жались к са­мой стене, даже карабкались на нее...

Одно из многочисленных пристанищ Ночных Трудяг располагалось в квартале отверженцев. Обширные трущобы начинались у речной гавани, где находились лабазы, переползали через юго-западную часть стены и широко растекались там, где поколение-другое назад простиралось чистое поле. Люди Биска завладели двумя строениями, оседлавшими стену. Верх­ние этажи развалюх клонились навстречу друг дружке, так что из чердачного окошка дома за стеной можно было перепрыгнуть в такое же окошко дома внутри.

Лилиат без проволочек вселилась в самый обширный покой дома с городской стороны. Он занимал весь пятый этаж. Здесь устроили временную мастерскую иконотворца. Под ­самыми большими окнами воздвигли длинный верстак: для работы требовался естественный свет. Лилиат не предполагала засиживаться в этом доме надолго, но дел предстояло немало. Иконы все же отчасти пострадали за время ее долгого сна. Особенно те, что она извлекла из тайных хранилищ, оставленных ее верными сразу по прибытии в Лютейс. Ангелы гораздо охотнее откликались на вызовы через красочные, ухоженные изображения.

Другой угол просторной комнаты занимала роскошная кровать с четырьмя угловыми столбиками, балдахином и занавесями, расшитыми золотой нитью. Она вполне подходила для королевы — и в самом деле являлась свадебным даром какой-то древней принцессе, которая, однако, умерла до брач­ной ночи. Сюда кровать переехала из королевского загородного охотничьего домика, и после тщательной чистки ее оснастили пуховой периной и изысканными простынями. Лилиат понимала, что Биск раздобыл эту кровать в надежде разделить ее с ней, но с решением на сей счет Дева пока не торопилась. Чем выше ожидания, тем надежней он подпадет под ее власть...

Сейчас Лилиат сидела за рабочим столом, но занималась вовсе не поврежденной иконой. Вместо этого она держала одну из сделанных братом Дельфоном и, наклонившись вплотную, тонкими пальцами трогала изящную позолоту. После ухода из храма Святой Маргариты она дважды приступала к вызову Форазиэли, но оба раза процедуру приходилось пре­рвать. Похоже, ангел воспользовался ее потерей сосредоточения. Форазиэль упорствовала и ускользала.

Теперь к ней приходилось обращаться из города, где ангельскую магию не практиковал только ленивый. Здесь постоянно присутствовало множество ангелов, уже кем-то вы­званных в земной мир, а значит, вероятность постороннего любопытства и обнаружения оставалась немаленькой. Не то чтобы это сильно беспокоило Лилиат. Она хорошо знала, какого рода ангелов призывали обычные маги. Если кто-то из них пошлет подвластного ангела выяснять, кто она такая, она с ним справится без труда. Положение станет опасным, если сама кардинал Дюплесси серьезно забеспокоится и надумает призвать Ашалаэль... В своей собственной стране Архангел Ашалаэль мгновенно обнаружит Лилиат и быстро одолеет ее... однако риск, что все случится именно так, был невелик.

Лилиат успела выяснить: нынешней держательнице великой иконы Ашалаэли было под пятьдесят, но выглядела Дюплесси на двадцать лет старше, до срока состаренная многочис­ленными призывами. Без очень веского повода она к Ашалаэли не обратится, лишь при великой нужде. Поэтому Лилиат спокойно творила свои мелкие деяния и обманы, не боясь привлечь внимание кардинала.

Нет, конечно, поводы для беспокойства имелись. Кардинал, может, и остережется тревожить правящего Архангела Саранса, но кто поручится, что на Лилиат не наткнутся ищейки вполне земного порядка? Она еще не успела разработать себе новую личность, спрятаться за приемлемой маской. Если кар­динальские поборники — так назывались солдаты и тайные агенты ее преосвященства — обнаружат Лилиат прямо теперь, в гостеприимном доме Ночного Короля, ей трудновато будет сбежать, сохранив инкогнито. Тщательно выверенный процесс превращения в иного человека, уловка для отведения глаз смертных, уже начался. Однако завершиться еще не успел.

Риск есть, сказала себе Лилиат, однако пойти на него придется. Нужно вызвать Форазиэль. Оставаться и дальше в неведении касаемо имен и мест пребывания четверых кандидатов было невыносимо.

Мысль о столь малом числе — всего четверо! — заставила ее снова нахмуриться. Впрочем, лоб Лилиат тотчас же разгладился. Думать о мелких препонах? Еще не хватало!

Продолжая касаться кончиками пальцев иконы, Лилиат на­чала вызов. Сейчас она, против обыкновения, не пускала в ход чистую волю, силовым порядком проламываясь к прямой связи. Нет, она действовала медленно, исподтишка. Так, как обучили ее, не по годам умную послушницу, восторженные наставники из храма. Те, что самыми первыми назвали ее Девой Элланды.

Форазиэль, находящая утраченное.

Форазиэль, открывающая тайное.

Форазиэль, Форазиэль, явись мне на помощь!

Лилиат ощутила медленное-медленное приближение ангела. Форазиэль, полная подозрений, откликаться не хотела. Однако от Лилиат через икону и далее к небесам, обиталищу ангелов, протянулась ниточка силы. Просто так не отмахнешься...

...И маленький ангел попался. Прямо в ловушку, пылавшую свирепой волей Лилиат.

— Форазиэль. Ты исполнишь мое повеление. В Лютейсе есть четверо, несущие в себе истинную суть Паллениэля. Мне нужны их имена, положение, места, где...

Я не могу. Это запретно. Я...

— Ты можешь. Ты должна. Если потерпишь неудачу или скроешься из этого мира, не исполнив приказа, при следующем вызове ты будешь развеяна.

Лилиат ощутила изумление и потрясение ангела; Форазиэль поняла: так все и произойдет. Большинство ангелов даже не знали, что им вообще можно причинить вред, уничтожить. Форазиэль это вполне уразумела: поди усомнись, будучи не в силах уклониться от хрустального трепещущего копья, которое представляла собой в ее мире воля Лилиат. Вот интерес­но, додумался ли еще какой-нибудь маг, что ангелов можно убить? И еще кое до чего?

Видимо, не додумался. Иначе они каждый раз так не удивлялись бы...