Семь раз отмерь E-Book

James Hadley Chase

TRY THIS ONE FOR SIZE

Copyright © Hervey Raymond, 1980

All rights reserved

Перевод с английского Елены Королевой

Серийное оформление и оформление обложки Валерия Гореликова

Чейз Дж. Х.

Семь раз отмерь : роман / Джеймс Хэдли Чейз ; пер. с англ. Е. Королевой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. — (Звезды классического детектива).

ISBN 978-5-389-19728-2

16+

За полвека писательской деятельности британский автор детективов Рене Брабазон Реймонд (1906–1985) опубликовал около девяноста криминальных романов и сменил несколько творческих псевдонимов. Самый прославленный из них — Джеймс Хэдли Чейз.

«Я, как ищейка, беру след и чую, чего хочет читатель. И что он купит» — так мэтр объяснял успех своих романов, охотно раскрывая золотоносный секрет: читателей привлекают «действие и ритм».

Роман «Семь раз отмерь» (1980) относится к циклу «Парадиз-Сити».

Большой специалист по кражам произведений искусства Эд Хэддон обращается к владельцу полулегальной галереи Клоду Кендрику, чтобы тот помог ему продать старинную русскую икону, похищенную с выставки. Покупатель найден, но требует доставить шедевр в Цюрих...

© Е. А. Королева, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа

„Азбука-Аттикус“», 2021

Издательство АЗБУКА®

Глава первая

Клод Кендрик, владелец «Галереи Кендрика», вернувшийся из августовского отпуска, сидел за своим письменным столом и строил планы на очередной прибыльный сезон.

Жара и влажность, превращавшие Парадиз-Сити, эту игровую площадку миллиардеров, в мертвый город, остались уже позади. Наступил сентябрь, и город понемногу оживал с возвращением местных богачей, заезжих любителей роскошной жизни и простых туристов.

Кендрик, популярный в городе персонаж, рослый, поразительно толстый гомосексуалист, внешне напоминал дельфина, однако, как поговаривали, был при этом лишен присущего дельфину дружелюбия. По временам он и вовсе смахивал на акулу-людоеда.

Хотя Кендрик неизменно был одет с иголочки и подкрашивал губы бледно-розовой помадой, лысую как коленка голову он скрывал плохо подогнанным париком оранжевого цвета. Встречаясь на улице с женщинами из числа своих покупательниц, он приподнимал оранжевый парик, словно шляпу. Несмотря на свою тучность и эксцентричность, в мире искусства Кендрик был признанным специалистом по антиквариату, драгоценностям и современной живописи. Его галерею знали и выбирали для себя коллекционеры со всего мира. Чего они не знали, так это того, что Кендрик является одним из самых крупных и активных скупщиков краденого в Соединенных Штатах и постоянно поддерживает связи со всеми профессиональными похитителями предметов искусства, у которых можно разжиться настоящими сокровищами.

У многих клиентов Кендрика имелись частные музеи, предназначенные только для их собственных глаз. Именно с такими клиентами Кендрик заключал самые выгодные сделки. Иногда кто-нибудь из этих клиентов замечал в каком-нибудь музее или в гостях у друзей некое произведение искусства, и его охватывала жажда обладания, свойственная только фанатичным коллекционерам. В итоге, не в силах обуздать снедающее его желание заполучить именно это сокровище, знакомый коллекционер заявлялся к Кендрику и намекал, что, если такой-то музей или же мистер такой-то захотел бы продать именно эту вещицу, он бы за ценой не постоял. Кендрик, зная, что именно это сокровище не продается ни за какие деньги, принимался обсуждать цену, а затем обещал выяснить, чем можно помочь. Коллекционер, зная по прежним сделкам с Кендриком, что все разрешится к его удовольствию, возвращался в свой подпольный музей и ждал.

Кендрик встречался с кем-нибудь из множества известных ему похитителей предметов искусства, обсуждал насущный вопрос и тоже ждал. В конечном итоге искомое произведение искусства загадочным образом исчезало из такого-то музея или из коллекции мистера такого-то и объявлялось в подпольном музее знакомого коллекционера. А крупная сумма денег поступала на счет Кендрика в Цюрихском банке.

Весь август Кендрик путешествовал на своей яхте по Карибскому морю в веселой компании танцоров мужского балета, и вот теперь, посвежевший и сильно загоревший, он с наслаждением снова утвердился за письменным столом, чтобы сосредоточить свои таланты и свой криминальный ум на добывании денег.

Луи де Марни, старший продавец Кендрика, проскользнул в просторную, обставленную антиквариатом комнату с панорамным окном, где работал Кендрик.

Луи был тоненький, и внешне ему можно было с равным успехом дать как двадцать пять лет, так и сорок. Длинные густые волосы были цвета воронова крыла. Худое лицо с глубоко посаженными глазами и поджатыми губами придавало Луи сходство с настороженной крысой.

— Сюрприз! — воскликнул он своим высоким голосом. — Ни за что не угадаешь! Эд Хэддон пришел!

Кендрик оцепенел:

— Он здесь?

— Дожидается!

Кендрик отложил золотой карандаш. Его жирная физиономия растянулась в акульей усмешке.

Эд Хэддон был королем похитителей предметов искусства, блистательный жулик, который внешне вел безупречную жизнь удалившегося от дел бизнесмена, исправно платя налоги и переезжая с одной из своих многочисленных квартир на другую: из Форт-Лодердейла на юг Франции, из Парижа в Лондон.

Хотя Эд Хэддон занимался кражами уже лет двадцать и стоял за несколькими очень громкими похищениями предметов искусства, он при этом так заметал следы, что ни одна полиция мира не подозревала о его гнусных деяниях. Это был настоящий преступный гений, способный не только составить план, но и собрать и направить на выполнение своего задания группу профессионалов.

С Кендриком он работал редко, зато, если работал, прибыль Кендрика неизменно оказывалась весьма ощутимой.

— Быстрее, тупица, — произнес Кендрик, с трудом поднимаясь из-за стола. — Зови его сюда.

Луи упорхнул прочь, а Кендрик остановился у двери, приветствуя Хэддона: улыбка елейная, рука протянута для рукопожатия.

— Эд, дорогуша! Какой чудесный сюрприз! Входи-входи! Выглядишь великолепно, хотя когда это ты выглядел иначе?

Эд Хэддон, остановившись в дверном проеме, оглядел Кендрика с головы до ног, затем пожал протянутую руку.

— Да ты и сам выглядишь недурно, если не считать этого кошмарного парика, — отозвался он, входя в комнату.

— Эд, мальчик мой, это же мой фирменный знак, — захихикал Кендрик. — Без него меня и не узнает никто. — Все еще не выпуская руки Хэддона, он подвел его к большому уютному креслу. — Присаживайся. Может, бокал шампанского?

Хэддона можно было запросто принять по ошибке за конгрессмена или даже за госсекретаря. У него была импозантная внешность: высокий, крепко сложенный, с густыми седыми волосами стального оттенка, с румяным приятным лицом и серыми глазами, он обладал дружелюбной улыбкой, которая принесла бы ему огромное число голосов избирателей, реши он баллотироваться в конгресс. За этим фасадом скрывался острый как бритва ум, безжалостный и хитрый.

— Скотч со льдом, — заказал он, вынимая портсигар и выбирая сигару. — Будешь курить? Гаванские.

— Ну, не с утра же пораньше, — возразил Клод, наполняя бокал. — Я действительно рад видеть тебя после такого долгого перерыва. Сто лет не встречались, Эд.

Хэддон оглядывал просторную комнату. Глаза его изучали многочисленные картины, висевшие по обитым шелком стенам.

— А вот эта хороша, — заметил он, указывая на картину над письменным столом Кендрика. — Отличный мазок. Моне, говоришь? Подделка, само собой.

Клод принес бокал и поставил на маленький антикварный столик рядом с Хэддоном.

— Об этом знаем только мы с тобой, Эд, — сказал он. — У меня тут одна старая кошелка, которой некуда девать деньги, все никак не созреет для покупки.

Хэддон захохотал:

— Моне прикупить, значит? Удачно вложить денежки.

— Разумеется, мальчик мой. — Клод налил себе сухого мартини, затем вернулся к своему столу и снова сел. — Нечасто ты заглядываешь в наш славный городок, Эд.

— И задерживаюсь ненадолго. — Хэддон забросил ногу на ногу. — Как продвигаются дела, Клод?

— Несколько вяло. Сейчас ведь только начало сезона. Но антиквариат скоро пойдет. Богачи возвращаются на следующей неделе.

— Я имею в виду... дела, — подчеркнул Хэддон, впиваясь в Клода серыми глазами.

— Ах это! — Клод помотал головой. — В данный момент ничего. На самом деле я бы поработал, если бы что подвернулось.

Хэддон раскурил сигару и один долгий момент выпускал дым.

— Я тут все пытался решить: ты или Эйб Сейлизман.

Клод дернулся. При имени Эйба Сейлизмана у него неизменно сводило скулы, поскольку Сейлизман, несомненно, был крупнейшим барыгой в Нью-Йорке. Много раз он обставлял Кендрика в масштабных делах. Эти двое ненавидели друг друга, как мангуст и змея.

— Ну что ты, шери, — сказал Клод вслух. — Зачем же тебе сотрудничать с этим дешевым мошенником Эйбом. Ты ведь знаешь, что он не даст тебе настоящей цены. А я разве когда-нибудь тебя надувал?

— У тебя ни разу не было такой возможности, как и у Эйба. Речь идет о том, чтобы заработать много и быстро. Стоит товар шесть миллионов. — Хэддон выпустил облачко дыма. — Я хочу три из них.

— Шесть миллионов — сумма вполне реальная, — медленно проговорил Клод, акулий разум которого уже заработал. — Зависит, разумеется, от товара. Знаешь, Эд, на что-нибудь особенное тут готовы потратить много денег.

— А в Нью-Йорке в данный момент таких денег нет. Именно поэтому я пришел со своим предложением сначала к тебе.

Клод продемонстрировал свою дельфинью улыбку:

— Я это оценил, мальчик мой. Расскажи.

— Выставка из Эрмитажа.

— А! — Алчный взгляд Кендрика потух. — Очень милая. У меня имеется каталог. — Он выдвинул ящик стола и вытащил толстую брошюру в глянцевой обложке. — В самом деле, очень милая выставка. Красивые экспонаты. Жест в поддержку разрядки напряженности. Русское правительство присылает лучшие произведения искусства, чтобы граждане Соединенных Штатов Америки могли восхититься. — Он пролистал красочные страницы с иллюстрациями. — Великолепно. Тысячи людей получат выгоду от этого прекрасного сотрудничества между двумя самыми могущественными державами. — Он поднял глаза и поглядел на улыбавшегося Хэддона. — Да, но точно не ты, точно не Эйб и точно не я. — Он вздохнул и отложил каталог.

— Ты уже закончил трепаться? — поинтересовался Хэддон.

Клод снял свой парик, уставился на него, затем криво нахлобучил парик обратно на голову.

— Просто рассуждаю, дорогой Эд. Я часто мыслю вслух.

— Посмотри на страницу пятьдесят четыре, — посоветовал Хэддон.

Клод облизнул толстый палец и перелистнул страницы каталога.

— Да. Очень мило. Что тут написано? Икона, дата создания неизвестна, считается самой ранней из всех сохранившихся. Известно, что принадлежала Екатерине Великой, которая очень дорожила этой иконой. — Он поглядел на иллюстрацию. — Выполненное на дереве живописное изображение неизвестного русского святого. Великолепная сохранность. Размер восемь на десять дюймов. Не всякому такое понравится. Толпа пройдет мимо. Для коллекционера весьма интересный экземпляр.

— На открытых торгах она стоила бы двадцать миллионов долларов, — негромко заметил Хэддон.

— Согласен, однако русские, очевидно, не собираются ее продавать, мальчик мой.

Хэддон подался вперед, и его серые глаза сделались похожими на острые концы сосулек.

— А ты сможешь ее продать, Клод?

Кендрик почувствовал, что, несмотря на кондиционер, слегка вспотел. Он вынул из кармана шелковый носовой платок и промокнул лицо.

— Продать можно что угодно, однако достать эту икону будет проблематично.

— Не думай о проблемах. Она твоя за три миллиона, — сказал Хэддон.

— Давай я налью тебе еще, Эд. Такое нужно немного обмозговать.

Он тяжело затопал к бару и снова наполнил бокалы, не переставая напряженно размышлять.

— У меня мало времени, — сказал Хэддон, принимая у него стакан. — Выставка закрывается через две недели. Либо ты, либо Эйб.

Клод вернулся за свой стол и сел.

— Давай-ка взглянем на это дело повнимательнее, Эд, — предложил он. — Я был в Музее изящных искусств, когда год назад ездил в Вашингтон. Мне показалось, что у них там впечатляющая система охраны. Насколько я понял из того, что пишут газеты, меры безопасности по случаю выставки были усилены и шанс украсть что-либо сводится к нулю.

Хэддон кивнул:

— Ну да, разумеется. Я вникал в этот вопрос. Там не только увеличен штат охраны музея, но даже привлечены федералы и ЦРУ, повсюду понатыканы копы в штатском. И это еще не все: для пущего веселья русские прислали пятерых собственных копов. Всех посетителей проверяют. Никому не разрешено проносить с собой сумки, даже дамские сумочки. Все посетители проходят через электронную рамку. Да, признаю, они проделали внушительную работу.

Клод вздернул жирные плечи:

— Значит...

— Да. Мне нравится красть то, что украсть невозможно, Клод. Ни разу еще я не остался без добычи, и я говорю тебе: если ты сможешь продать икону и заплатить мне три миллиона баксов, переведя на мой швейцарский счет, то икона твоя.

Клод мысленно перечислил разные крупные кражи, совершенные Хэддоном. Он припомнил пятифутовую вазу эпохи Мин, которая пропала из Британского музея. Спланировано все тогда было просто гениально, однако он все равно сомневался. На этот раз будет по-другому — опаснее, поскольку замешана политика.

— Ну, предположим, ты заполучил икону, Эд, — осторожно начал он. — Не мне тебе рассказывать, что похищение спровоцирует международный скандал, или, скажем иначе, катастрофу. Полыхать будет жарко.

— Это уже твои проблемы, Клод. Когда я отдам икону тебе, ты и будешь заливать пожар, впрочем, если не хочешь, так и скажи, и я пойду к Эйбу.

Кендрик колебался, но затем мысль о прибыли в три миллиона долларов пересилила осторожность.

— Дай мне три дня, Эд. Я должен переговорить с парой клиентов.

— Разумно. Я остановился в отеле «Испанский залив». Только ответь мне не позже вечера пятницы. Если найдешь подходящего клиента, я доставлю икону к следующему вторнику.

Кендрик утер с лица пот.

— Только чтобы успокоить меня, скажи, дорогой Эд, как ты собираешься это осуществить?

Хэддон поднялся с места:

— Позже. Ты сначала найди клиента, а уж потом поговорим о способах и средствах. — Он окинул Кендрика долгим взглядом. — Я это сделаю. Тебе не стоит беспокоиться. Пока. — И он ушел.

Кендрик посидел, погруженный в размышления, затем выдвинул один из ящиков письменного стола и достал книжицу в кожаном переплете, куда он записывал имена и адреса самых богатых клиентов — все они были владельцами подпольных музеев.

В комнату впорхнул Луи де Марни.

— Чего он хотел, дорогуша? — спросил он. — Предлагал дело?

Кендрик отмахнулся от него.

— Не отвлекай меня, — сказал он. — И пусть никто меня не отвлекает. Мне надо подумать.

Знакомый с подобными признаками, Луи молча удалился, закрыв дверь. На кону большие деньги, а поскольку Луи получал пятнадцать процентов с незаконных сделок Кендрика, он был готов терпеливо ждать, пока не потребуется его участие.

Кендрику понадобилось гораздо больше часа, чтобы решить, к кому из клиентов стоит соваться. Ему был нужен кто-то, кого интересует русское искусство и кто сможет достаточно быстро собрать шесть миллионов. Отбрасывая по тем или иным причинам одно имя за другим, в основном из-за недостаточного интереса клиента к русской живописи, он наконец долистал до буквы Р.

Герман Радниц!

Ну разумеется! Он сразу должен был вспомнить о нем.

Один журналист, работавший на «Ле Фигаро», однажды высказался о Германе Раднице так: «Радниц — это мистер Крупный Бизнес. Вот предположим, хочешь ты построить в Гонконге дамбу. Предположим, хочешь запустить паромное сообщение между Англией и Данией. Предположим, хочешь поставлять в Китай электрическое оборудование. Пока ты еще не начал составлять план, лучше проконсультируйся с Радницем, который просчитает все финансовые риски. Радниц занимается практически всем: корабли, нефть, строительство, воздушное сообщение, а еще у него надежные связи с советским правительством и он на короткой ноге с президентом Соединенных Штатов Америки. Он, вероятно, самый богатый человек в мире, если не считать шейхов Саудовской Аравии».

Да, Радниц, решил Кендрик, но только придется вести дело с величайшей осторожностью.

Пораскинув мозгами еще немного, он позвонил в отель «Бельведер», где, как он знал, останавливается Радниц. После беседы с Густавом Хольцем, секретарем Радница, Кендрику была назначена аудиенция на завтра, на десять утра.

В августе преступность в Парадиз-Сити практически сходила на нет. Если не считать нескольких угнанных машин и заявлений от старушек, потерявших своих собак, полиции было нечего делать в этом влажном, потеющем городе.

Шеф полиции Фрэнк Террелл уехал в отпуск. Сержант Джо Биглер, оставшийся в управлении за старшего, просиживал штаны в кабинете Террелла, попивая кофе, и непрерывно курил. Будучи человеком энергичным, он с радостью ухватился бы за крупную кражу драгоценностей или что-нибудь подобное, однако воры и мошенники не появятся в городе до середины сентября, пока не вернутся все денежные мешки.

В помещении, где сидели полицейские, детектив первого класса Том Лепски, высокий, темноволосый и худой, водрузив ноги на стол, читал комиксы. За другим столом детектив второго класса Макс Джейкоби, моложе Лепски на четыре года, темноволосый и атлетически сложенный, отстукивал на своей допотопной пишущей машинке рапорт об угоне автомобиля.

По сравнению с тем, что творилось здесь полтора месяца назад, оживление в кабинете царило примерно такое же, как в городском морге.

Джейкоби выдернул из машинки лист бумаги вместе с копиркой и откинулся на стуле.

— Вот, готово, — сказал он. — Что еще сделать?

— Ничего. — Лепски зевнул. — Почему бы тебе не отправиться домой? Нет нужды торчать здесь вдвоем.

— У меня, к несчастью, смена до десяти вечера. Сам поезжай домой.

Лепски хитро усмехнулся:

— Ну уж нет. Я еще не сошел с ума. Если я сейчас заявлюсь домой, Кэрролл потребует, чтобы я косил лужайку, а кому охота косить чертову лужайку в такую жару?

Джейкоби согласно закивал:

— Ты прав. Тьфу! Я от этой жары прямо дохну. Нам надо поставить сюда кондиционер.

— Скажи об этом шефу. Может, сумеешь его убедить. В любом случае через несколько дней похолодает.

— А что у тебя с отпуском, Том? Ты вроде на следующей неделе отправляешься? Куда поедешь?

Лепски издал смешок, который напугал бы даже гиену:

— Я? Я никуда не поеду. Я дома останусь. Буду сидеть в саду и читать книжку.

— Книжку? — Джейкоби разинул рот. — Вот уж не знал, что ты читаешь книжки.

— Я — нет, но какого черта? Все-таки некоторое разнообразие. Хочу понять, не упускаю ли я чего в жизни. Судя по обложкам некоторых книжек, запросто могу.

Джейкоби надолго задумался, насупив брови.

— А что насчет Кэрролл? — спросил он наконец.

Лепски смотрел на него с хитрецой.

— Есть небольшая проблемка, но я ее устраню, — пообещал он несколько встревоженным голосом. — Можешь себе представить? У Кэрролл возникла сумасшедшая идея. В данный момент она штудирует путеводители. Хочет, чтобы мы отправились в автобусный тур по Калифорнии. Подумать только! Знаешь, чего эти жулики из турбюро хотят за то, чтобы протащить тебя по всей Калифорнии? Три тысячи долларов за три недели! Чокнуться можно! Да кто захочет трястись с толпой болванов в паршивом автобусе? Точно не я!

Джейкоби обдумал эти слова.

— Ну, это же возможность посмотреть страну. Я бы не стал возражать. Кэрролл бы точно порадовалась. Она ведь любит поболтать с людьми.

Лепски фыркнул так, что газета у него на столе затрепетала листами.

— Слушай, Макс, ничего не выйдет. Я весь по уши в проклятых долгах. Каждый раз, когда захожу в свой банк, кассир таращится на меня так, словно я пришел его грабить. Сегодня вечером собираюсь обрисовать положение Кэрролл. Я превысил все лимиты. Да, она разорется на весь дом, однако против цифр не попрешь. Придется ей сидеть на лужайке и читать книжку, как и мне.

Джейкоби, который близко знал и Лепски, и его жену Кэрролл, любившую покомандовать, спрятал усмешку.

— Не представляю, чтобы Кэрролл просто так смирилась, — сказал он.

Лепски сверкнул на него глазами:

— Если нет денег, нет и отпуска. Мне еще только предстоит выплата за фен, который она купила. Я просрочил платеж за машину. — Он сделал долгий вдох. — Еще я просрочил платеж за этот чертов телевизор, который она потребовала. Значит, нет денег — нет отпуска.

— Извини, Том, но вам с Кэрролл необходим отпуск.

— И что с того? Нам придется сделать так, как поступают тысячи других болванов, — остаться дома.

Лепски вскочил со стула и отправился в кабинет шефа, где за столом Террелла подремывал сержант Биглер.

Биглер, веснушчатый и белобрысый, зевнул, потер довольно мясистой рукой лицо и широко улыбнулся Лепски.

— Как же я ненавижу этот месяц, — признался он. — Нечем заняться. А ты на следующей неделе отправляешься в отпуск... правильно?

— Угу. — Лепски метался по кабинету. — Могу поспорить: как только меня не будет, начнутся дела. Слушай, Джо, я никуда не уезжаю в отпуск. Я останусь дома, так что, если понадоблюсь, ради бога, вызывай меня.

— Никуда не уезжаешь? А что по этому поводу думает Кэрролл? — Биглер знал Кэрролл не хуже, чем Макс Джейкоби.

— Нет денег — нет отпуска, — твердо сказал Лепски, хотя на самом деле был полон сомнений.

Они с Кэрролл частенько ссорились, хотя не мыслили жизни друг без друга. К несчастью для Лепски, Кэрролл, кажется, всегда выходила победительницей из их стычек, и он прекрасно об этом помнил. Однако на этот раз, неустанно повторял он себе, ей придется смириться с фактами и проявить благоразумие.

— А ты ведь азартный парень, Том, — сказал Биглер, плутовато улыбаясь. — Я бы поставил десять к одному, что тебе придется поехать в отпуск.

Лепски насторожился.

— Поставь сто к одному, и я приму пари, — сказал он.

Биглер покачал головой:

— Чтобы стрясти с меня сотню, ты себе ногу сломаешь, ты, Шейлок1.

Зазвонил телефон. Чарли Таннер, дежурный сержант, никак не мог разобраться с какой-то пожилой богачкой, которая потеряла своего котика.

— Том, ступай и помоги ему, — устало произнес Биглер. — Хоть как-то скоротаешь время.

В половине седьмого вечера Лепски покинул полицейское управление. Стало прохладнее, и он решил, что самое время поговорить с Кэрролл и даже скосить ненавистную лужайку. Прежде всего, решил Лепски, он займется лужайкой, потом поужинает, потом осторожно объяснит Кэрролл, почему именно отпуска в этом году не получится.

Он подъехал к их уютному домику, как обычно взвизгнув тормозами. Больше всего на свете Лепски любил порисоваться, и ему нравилось производить впечатление на соседей, возвращаясь домой. Эти болваны, как он их называл, по обыкновению, торчали у себя в палисадниках. И все они разинули рты, когда Лепски вышел из машины. Вот это ему и нравилось, и он с надменным видом помахал им рукой, а потом остановился, потому что пришла его очередь разинуть рот.

Лужайка выглядела безукоризненно. Когда утром он уходил из дому, трава была два дюйма высотой. А теперь она напоминала бильярдный стол, даже края лужайки были подстрижены, чего лично он никогда не делал.

Кэрролл?

Он сдвинул шляпу на затылок. Это невозможно. Кэрролл превращалась в круглую дуру, стоило ей взяться за мощную газонокосилку. Всего раз он сумел убедить ее попробовать, и в результате пострадала парадная калитка и погибла одна клумба с розами.

Весь в недоумении, Лепски прошагал по дорожке, открыл парадную дверь и тут же потянул носом. От аромата еды, выплывавшего из кухни, рот его наполнился слюной. Обычно его встречали такие кухонные запахи, что он пугался, не горит ли дом. Хотя Кэрролл была кулинаром с амбициями, ее усилия неизменно оборачивались катастрофой.

И запах, приветствовавший Лепски сейчас, стал настоящим потрясением.

Он с опаской шагнул в тесный коридор и заглянул в гостиную. И тут его снова ожидало потрясение. На одном из маленьких столиков в центре комнаты стояла ваза, полная роз с длинными стеблями. Обычно Кэрролл срезала довольно неказистые розы из их садика, однако эти, в вазе, были из тех, что какой-нибудь пройдоха мог бы преподнести кинозвезде в надежде затащить ее в постель.

Внезапно Лепски пробрал озноб. Неужели сегодня какая-то годовщина, о которой он позабыл? Лепски был безнадежен по части дат. Если бы не Макс Джейкоби, записывавший все дни рождения в блокнот и напоминавший о них Лепски, он забывал бы и день рождения Кэрролл.

Что за дата? Лепски стоял, глазея на розы, и пытался вспомнить, когда у них годовщина свадьбы. Он знал, что сегодня не может быть день рождения Кэрролл. Джейкоби спас его от катастрофы всего пять месяцев назад. Но что же за годовщина сегодня?

Кэрролл очень болезненно реагировала, когда он забывал даты.

Лепски же считал, что она просто помешана на этих дурацких датах. Для нее было жизненно важно, чтобы он помнил ее день рождения, свой день рождения, годовщину их свадьбы, день, когда он получил звание детектива первого класса, день, когда они переехали в этот дом. А стоило позабыть — и она превращала жизнь Лепски в кошмар по меньшей мере на неделю.

Лепски собрался с духом. Придется ему импровизировать. Видит бог, он хотел бы запомнить дату их свадьбы, это особенно важная дата. И если он прошляпил ее, точно придется целый месяц терпеть немилость.

А потом он услышал, как Кэрролл, громыхавшая на кухне кастрюлями и сковородками, запела. От «Ты, я и любовь» в ее исполнении у него начинали ныть зубы. Певица Кэрролл была та еще, зато легкие у нее были могучие.

Ошеломленный, Лепски передвинулся к кухонной двери и уставился на свою темноволосую миловидную жену, которая танцевала по кухне в переднике, отбивая ритм своей песни деревянной ложкой.

«Господи! — подумал Лепски. Она хлебнула моей „Катти Сарк“!»

— Привет, детка, — проговорил он сипло. — Я дома.

Кэрролл подбросила ложку к потолку и ринулась к нему, стиснула в объятиях и подарила ему самый чувственный поцелуй со времен их медового месяца.

— Том, дорогой! Ммм! Чудесно! Еще разок!

«Катти Сарк» там или что еще, но Лепски не растерялся. Его руки прошлись по стройной спине Кэрролл и опустились на ее ягодицы, после чего он крепко прижал ее к себе.

Кэрролл решительно отстранила его:

— Не сейчас, позже. Лучше займись пока чем-нибудь полезным. — И, еще больше усилив его ошеломление, она провальсировала к холодильнику и достала бутылку шампанского. — Открой. Ужин уже через минуту.

Лепски уставился на бутылку, разинув рот, и едва не выронил ее.

— Но детка...

— Открой. — Она вернулась к плите и перевернула два огромных стейка, сдвинув в сторону горку жареного лука, затем принялась перемешивать подрумяненный картофель.

— Конечно... конечно.

Лепски завозился с проволокой на горлышке бутылки, затем недюжинным усилием рванул пробку, которая пролетела через всю кухню. Вино, пузырясь, ринулось наружу, и Кэрролл подставила два бокала. Лепски наполнил бокалы, все еще пребывая в ошеломлении.

— За нас! — театрально провозгласила Кэрролл, взяв у него бокал. — Самых замечательных людей на свете!

— Ага, — отозвался Лепски, снова гадая, сколько его «Катти Сарк» она выхлебала.

— Ладно, будем ужинать! — воскликнула Кэрролл, осушив свой бокал. — Открой вино. Оно на столе.

— Конечно. — Лепски поплелся в их небольшую столовую.

Стол был накрыт, в качестве главного украшения в центре стояли розы и бутылка лучшего красного вина Калифорнии, дожидавшаяся его внимания.

Он начал мысленно подсчитывать общую сумму. Шампанское... вино... розы! Господи! Да она, должно быть, спустила все деньги, отложенные на хозяйство!

Кэрролл внесла две тарелки, нагруженные стейками, жареным луком и картошкой.

— Наслаждайся! — сказала она, усаживаясь. — Я сама налью вина.

Голод притупил страхи Лепски. Он не помнил, чтобы когда-нибудь ел такой отличный стейк. Он волком накинулся на мясо.

— Потрясающе! — воскликнул он с набитым ртом. И тут его пронзила одна мысль. — Такой стейк должен стоить целое состояние.

— Он и стоил, — подтвердила Кэрролл самодовольно. — Купила у Эддиса.

Лепски перестал жевать, ощущая волну озноба. Эддис держал самую дорогую мясную лавку в городе. Лепски часто посматривал на его витрину с таким соблазнительным, сочным мясом, однако, увидев цену, в ужасе спешил прочь.

— У Эддиса, значит?

— Самое лучшее мясо.

— Ага. — Он принялся жевать медленнее. — Я вижу, ты лужайку скосила, милая. Смотрится симпатично. Но я бы и сам скосил.

— Я наняла Джека. Не хотела, чтобы ты занимался этим по такой жаре.

— Джека? Этого мелкого болвана из соседнего дома? И он согласился?

— Да за пять долларов он бы родного отца согласился пристрелить!

— За пять долларов? Ты дала этому паршивцу пять долларов?

— Он запросил десять, но я с ним поторговалась.

Лепски закрыл глаза.

— Ешь, дорогой. Что ты сидишь, как жертва дорожной аварии? — Кэрролл хихикнула. — Все в порядке. Я открою тебе свою тайну.

Лепски пристально поглядел на нее:

— Послушай, детка, неужели я забыл, что сегодня какая-то чертова годовщина? Ты тратишь деньги как сумасшедшая. А ты ведь знаешь, что денег у нас нет.

— Я знаю, что у тебя нет денег, зато они есть у меня.

Лепски прищурился:

— С каких это пор?

— С сегодняшнего утра. Помнишь, когда я работала в «Американ экспресс», у меня был один особенный клиент, мистер Бен Айзекс?

— Конечно. Старый болван, который норовил залезть тебе под юбку каждый раз, когда оказывался в конторе.

— Лепски! Не хами! Мистер Айзекс никогда ничего подобного не делал!

Лепски осклабился:

— Может, и не делал, но хотел... а это одно и то же.

— Вот что я тебе скажу, Лепски: мистер Айзекс был милый и достойный пожилой джентльмен с золотым сердцем.

Лепски насторожился, словно охотничий пес:

— Ты хочешь сказать, что он отдал концы?

— Он умер и упомянул меня в своем завещании. Что ты скажешь на это?

Лепски отложил нож с вилкой.

— И сколько же?

— Не важно сколько. Разве он не душка? В конце концов, я ведь всего лишь делала свою работу, а он...

— Сколько? — рявкнул Лепски своим «полицейским» голосом.

— Не ори на меня, Лепски. — Кэрролл снова принялась за еду. — Смотри, у тебя ужин сейчас остынет.

— СКОЛЬКО?! — снова рявкнул Лепски.

Кэрролл вздохнула, но глаза ее искрились смехом.

— Ну, если тебе так уж надо знать, тридцать тысяч долларов.

— ТРИДЦАТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ?! — вскричал Лепски, выскакивая из-за стола.

Кэрролл улыбнулась ему:

— Разве это не чудесно? Лучше сядь и поешь. Попытайся вести себя как цивилизованный человек.

Лепски опять уселся, однако он утратил аппетит.

Тридцать тысяч долларов! Чертово состояние! Он вспомнил обо всех своих долгах. Подумать только, старый болван Бен Айзекс оставил им столько денег!

— Ты это серьезно, что мы стоим теперь тридцать тысяч долларов? — спросил он сипло.

— Этого я не говорила.

Лепски уставился на нее:

— Нет, подожди-ка. Ты только что сказала...

— Я помню, что я сказала. Я сообщила тебе, что я теперь стою тридцать тысяч долларов. Я ни слова не сказала о том, что мы теперь стоим тридцатку, — твердо произнесла Кэрролл.

Лепски одарил ее самой обаятельной из своих улыбок:

— Так это ведь одно и то же, детка. Мы ведь партнеры... не забыла? Мы женаты. Мы все делим поровну.

— Ничего подобного мы не делаем. — Кэрролл покончила со своим стейком и откинулась на спинку стула. — А теперь послушай меня. — Она перешла на свой командирский тон. — Мы с тобой женаты уже пять лет. Каждый год мы ездили в какой-нибудь паршивенький отпуск, и ты каждый раз бубнил о расходах. Бóльшую часть времени в отпуске ты записывал цифры и твердил мне, что мы не можем позволить себе омара или даже кока-колу! Но теперь я отправлюсь в настоящий отпуск, Лепски! Я все организую сама. Буду тратить свои денежки. Если захочу на завтрак шампанского, то получу на завтрак шампанское! Я поеду в Европу. Я поеду в Париж. Я поеду в Монте-Карло. Я отправлюсь в Швейцарию смотреть на Альпы. Буду останавливаться в лучших отелях. Буду есть в лучших ресторанах. Я собираюсь устроить себе отпуск, о котором буду вспоминать всю жизнь: за все заплатил дражайший мистер Бен Айзекс, будь благословенно его доброе, предусмотрительное сердце!

Лепски таращился на нее, разинув рот.

— Нет, погоди-ка минутку...

— Молчи! Ты приглашен. Будешь моим гостем. Ты можешь либо принять приглашение, либо остаться дома, но лично я еду!

— Но, милая, будь же благоразумна. Мы все в долгах. А поездка обойдется в целое состояние.

— Лепски! Это ты весь в долгах! А я — нет! Так ты едешь со мной или как? Если едешь, то в следующий четверг мы летим в Париж. Если ты не примешь моего предложения, я полечу одна. Так как же?

Лепски принял предложение.

— Только попробуй теперь меня не взять, детка, — сказал он, вскакивая с места, обежал вокруг стола и поцеловал ее.

Она обняла его:

— Как же это чудесно! Ой, Том, мы будем рассказывать об этом до конца своих дней! Я куплю фотоаппарат. Только представь себе, как разинут рты соседи, когда я покажу им фотографии!

Лепски просиял. Больше всего на свете он любил произвести впечатление на соседей.

— Ага. Париж, значит? Монте-Карло, значит? Швейцария? Господи, ну и присяду же я завтра Максу на уши!

— Сколько хлопот мне предстоит! — мечтательно проговорила Кэрролл. — Первым делом посоветуюсь с Мирандой. Хочу, чтобы она наметила маршрут. Мы с ней вместе работали в «Американ экспресс», и она свое дело знает. Затем надо купить одежду! Только подумай! У меня нет ни одного приличного платья!

Лепски дернулся:

— Нет, послушай, детка, не увлекайся слишком. Мы же не хотим превысить бюджет.

— Молчи! И вот что я тебе скажу, Лепски. Я и тебе куплю одежду. Я не поеду с тобой, если ты будешь выглядеть оборванцем.

Лепски оцепенел:

— Это ты меня называешь оборванцем? А что не так с моим гардеробом? Мне не нужны вещи! Оборванец? Что это ты имеешь в виду?

Кэрролл вздохнула:

— Просто помолчи уже. Ты будешь выглядеть у меня как приличный и симпатичный муж, а не как коп.

Лепски вопросительно изогнул бровь:

— Симпатичный, значит?

— Ужасно симпатичный и сексуальный.

Лепски выкатил грудь колесом:

— Ага. Наверное, мне стоит приодеться. Симпатичный и сексуальный, значит? Ну ладно, детка, давай потратим немного денег. — Он помолчал, а затем принюхался. — У нас что-то горит?

Кэрролл испустила сдавленный крик:

— Мой яблочный пирог!

Она вскочила и бросилась в кухню. Услышав отчаянный вопль, который Лепски слышал так часто, он схватил салфетку, чтобы заглушить сиплый смешок.