Центровая E-Book

Глава 1

Старая фабричная труба указующим перстом вонзалась в небо, прокалывала и вспарывала утробы низко плывущих облаков, из которых на землю сыпался холодный мелкий дождь. Высокий бетонный забор с колючей проволокой поверху отделял старый пятиэтажный дом от швейной фабрики. Со двора хорошо было видно темно-красное здание цеха с шиферной крышей. Фабрика – промышленная зона, дом – жилая. Все точно так же, как в колонии общего режима, откуда я сейчас и возвращался.

За последние три года много изменилось – мои родители развелись и разъехались. Мама осталась в Ярославле, а отец перебрался в Панфиловск, маленький городок, расположенный неподалеку от Москвы.

В Ярославле я уже был. У мамы новая семья. Ее теперешний муж меня терпеть не мог, хотя первое время и пытался это скрывать. Понять Евгения Севастьяновича можно: я уголовник, а у него дочь, так сказать, на выданье. Катя, мягко говоря, красотой не блистала, замуж ее никто не брал, но лучше пусть она в девках пропадет, чем достанется мне. Такая вот логика у мужика. А у меня свои понятия о жизни – на дураков не обижаются, их игнорируют или даже презирают.

Евгения Севастьяновича я послал в известное место. Куда сложней дела обстояли с институтом, откуда меня отчислили три с половиной года назад. Пока не снимут судимость, о восстановлении не могло быть и речи. Уголовное прошлое ставило крест на моей судьбе, и мне ясно дали это понять.

Я любил свой родной город, но вынужден был оттуда уехать. Евгений Севастьянович раздражал меня сам по себе, к тому же он спал с моей мамой. Я никогда с этим не смирюсь, значит, когда-нибудь сорвусь!.. Мужик он здоровый, кряжистый, но шансов против меня у него нет. Если я взбешусь, то припомню ему все. А возвращаться за колючку желания не было, поэтому я и подался к отцу, сюда, в Панфиловск. Да и бабушку хотелось увидеть.

Расчет у меня простой: понравится – останусь, нет – буду что-то думать. Мне уже двадцать два года, я совершенно взрослый человек и физической работы не боюсь. В зоне я освоил профессию каменщика и маляра. Сначала мы цех в промзоне строили, потом – дачу начальнику колонии и дом для его высочайшего приятеля. Наймусь куда-нибудь на шабашку и буду калымить.

Из дома, проклиная судьбу и погоду, вышла дородная женщина в сером плаще, раскрыла зонт, вжала голову в плечи и засеменила в сторону фабрики. Рабочий день давно уже начался, но, может, ее ждет вторая смена.

Мне на работу не нужно, и дождь меня ничуть не пугает. Зонта у меня нет, голова мокрая, туфли протекают, носки хоть выжимай, но ведь это не смертельно. Страшно было, когда меня отправили в следственный изолятор. Общая камера там показалась мне адом. Вот когда я готов был проклясть и себя, и свою судьбу. Но ничего, выжил и вышел на волю. Сейчас для меня даже сквозь темное ненастное небо светило солнце свободы.

Женщина прошмыгнула мимо, даже не глянув на меня. Это была бабушкина соседка, которая меня не узнала. Оно и не удивительно. Мне было тринадцать-четырнадцать лет, когда я в последний раз гостил у бабушки Вари. Я вырос, возмужал и, возможно, даже заматерел. В тюрьме люди меняются, причем далеко не в лучшую сторону.

Я открыл дверь в подъезд, и тут мне навстречу из подвала вывалился рыжеволосый бугай, от которого неприятно пахнуло потом и мочой. Впрочем, кого-кого, а меня такие вот ароматы и бешеные глаза в ступор давно уже не вгоняют.

Дверь из подвала открывалась в небольшой тамбур, в который входил и я. Кто-то из нас должен был подвинуться. Я собирался уступить дорогу этому бугаю, пышущему здоровьем и наглостью, но тот пер на меня слишком уж быстро. Я просто не успел посторониться. Он толкнул меня могучим плечом. Пытаясь смягчить удар, я повернулся к стене, при этом слегка коснулся ее спиной и локтем. Побелка наверняка пристала к мокрой одежде.

Наученный горьким опытом, я промолчал. Бугай промчался мимо, прямо как паровоз по накатанным рельсам. Все бы ничего, но вслед за ним из подвала вышла юная шатенка с короткой стрижкой. Старая болоньевая куртка, юбка из вареной джинсы, черные запыленные колготки, разбитые сапоги на толстом каблуке. Одежда тяжелая, с чужого плеча, но, как это ни странно, девушка в ней выглядела изящно. Во всяком случае, мне так показалось.

Черты лица у нее интересные, вроде бы резковатые, грубые, но при этом красивые. Будь они хоть на йоту погрубей, девушка показалась бы мне страшненькой, и я даже не задержал бы на ней взгляд. Но она мне очень понравилась.

Я не хотел пасть в ее глазах и бросил в вдогонку бугаю:

– Козел!

Мой голос прозвучал негромко, и все-таки он меня услышал.

– Что ты сказал?! – Рыжий здоровяк ошалел от возмущения и резко развернулся ко мне.

Мне не хотелось доводить дело до конфликта, но теперь выбор у меня был невелик: принять бой или позорно ретироваться.

Я отступил назад, но только для того чтобы лишить бугая маневра. Я шагнул в глубь подъезда, в узкое пространство между батареей парового отопления и стеной, за которой находился спуск в подвал. Рыжий широк в плечах, и ему здесь будет тесно. Зато я знал, как вести бой в такой ситуации, и умел это делать.

Но тут из подвала вышел какой-то парень. Он встал на пути у рыжего, остановил его, схватил за грудки и вытолкнул из подъезда.

– Ты кого послал, морда? – услышал я возмущенный рев.

Парень был чуть пониже бугая, не такой широкий в плечах, но это его ничуть не смущало. Он ударил рыжего головой в лицо, затем – локтем в живот, после чего согнул его пополам и врезал коленкой в нос. Работа быстрая, точная и сокрушительная.

В чужие разборки лезть не принято. Я должен был отвалить в сторону, но ведь это у меня отбили жертву, а не наоборот. Я не хотел связываться с рыжим, но на бой все-таки настроился, а тут вдруг какой-то лев перехватил у меня барана. Как тут не возмутиться?..

Я стоял в тамбуре и через распахнутую дверь смотрел, как светловолосый скуластый парень втаптывал в грязь моего обидчика. Я настолько увлекся зрелищем, что даже забыл о заманчивой шатенке.

Зато она не упустила меня из виду и звонко крикнула:

– Ну и чего уставился?

Блондин остановился, обернулся на голос, увидел меня. Рыжий лежал на боку, закрывая лицо руками, а живот – коленями. Он был растоптан и морально, и физически.

– Ты кто такой? – обращаясь ко мне, свирепо спросил блондин.

Молодой, вряд ли больше двадцати. Жилистый и мощный, огнеупорный и взрывоопасный. Шелковистые волосы, пронзительные голубые глаза, правильные черты лица, чистая кожа, ладная фигура. Таких красавчиков на зоне называют сладкими пряниками. Там, как правило, находятся озабоченные, но этот вряд ли дался бы на зубок – не тот у него склад характера. Взгляд жесткий, хищный, на лице злость и непреодолимая уверенность в своих силах.

Я устал, промок, замерз. Мне нужно было домой – отогреться, выпить и лечь спать. На подвиги меня совершенно не тянуло, но и назад уже не повернуть. Не в свое дело я влез, и раз уж с меня собираются за это спросить, то придется ответить. А за кулаком я в карман не лезу.

Я молча наблюдал за блондином. Мне нельзя было отвечать на его установочные вопросы. Это признак слабости. В таких случаях, как сейчас, нужно выжидать и бить в ответ на удар или оскорбление.

– Ты что, глухой?

Парень нарвался на мой взгляд волка, готового к драке, на миг задумался, решил не сбавлять обороты и шагнул ко мне.

Он и меня мог схватить за грудки. Лоб у него массивный, кость толстая. Судя по всему, бить он умел и любил.

Я не знал, чем эта встреча для меня закончится, и вдруг услышал за спиной женский голос:

– Что здесь такое?

Я узнал его. Неужели бабушка?.. Она у меня женщина боевая, деда моего, царствие ему небесное, держала в ежовых рукавицах.

– Да ничего! – буркнул блондин и отступил.

Он не захотел связываться с женщиной или же в моей бабушке увидел повод, позволяющий ему отступиться от меня. Я, может, и не амбал по своей наружности, но и в хлюпиках никогда не числился. Да и страшные глаза в зоне делать научился. Жуткий взгляд на прочном фундаменте из уверенности в себе – отличный аргумент в споре с такими крутыми парнями, как этот. А ударить я мог очень больно, даже ногами в живот.

– А ну давай отсюда, пока я в милицию не позвонила!

Блондин сдал назад, шатенка нырнула обратно в подвал. Один я остался стоять на месте.

– А ты что, глухой?

Бабушка взяла меня рукой за плечо, развернула на себя. За последнее время она очень постарела, осунулась, стала меньше ростом, но глаза были прежними – живыми, молодыми. Они тут же увлажнились.

– Слава! – Голос ее дрогнул.

Она чуть нагнулась, поставила на ступеньки ведро с мусором, жадно вцепилась в меня руками. Я обнял ее, она пустила слезу, расцеловала меня и потянула за собой домой.

– А я как чувствовала, что ты где-то здесь, – открывая дверь, дрожащим от волнения голосом сказала бабушка.

В квартире пахло травами и простоквашей. Тихо, тепло, уютно тикают часы с кукушкой.

– Отец где?

– Да на работе, где ж еще. – Она вздохнула непонятно почему. – Какой ты мокрый! Я сейчас ванну тебе сделаю!

Она открыла дверь в ванную комнату и вдруг замерла на месте, глядя куда-то в потолок.

– А ведро где?

Оно так и осталось в подъезде.

– Бабуля, ты давай с ванной порешай, а я схожу.

Как ни крути, а я дал слабину, отступив без боя. Сам ушел или бабушка меня увела – это совсем не важно. Раз уж выпал случай вернуться, то упускать его нельзя.

«Будь что будет», – думал я, переступая порог.

Я нашел ведро, сходил к мусорным бакам, но ни с кем из шумной троицы по пути не встретился. Дверь в подвал была закрыта изнутри. Видно, дети подземелья дыхнули свежего воздуха и вернулись обратно.

Я не знал, чем они там занимаются, и не стал бы ломать над этим голову, если бы не шатенка. Ее лицо стояло у меня перед глазами – темные брови вразлет, прямой точеный нос, пухлые губы!.. Я не знал, чья это девчонка. Но если она раньше крутила с рыжим, то теперь расклад, скорее всего, изменился. Блондин и круче, и симпатичней. Может, она сейчас целуется ним в затхлом подвале при свече?

Я три года не был с женщиной. Мысли о сексе неотступно преследовали меня, то разгорались в зависимости от настроения, то притухали. С этой шатенкой я закувыркался бы до потери пульса, если бы имел такую возможность. Генератор сексуального излучения работал в ней на полную мощность. Но в ней было и что-то другое, отчего в голове вихрились волнующие токи. Прежде всего я видел в ней человека, а потом уже женщину, которая могла бы снять мое напряжение. Вопрос только в том, какой она человек. Может быть, шлюха законченная?..

Бабушка вышла мне навстречу, со второго этажа сопроводила на четвертый. Взволнованная, встревоженная.

– Что случилось? – спросил я, когда за нами закрылась дверь.

– Так про иродов же вспомнила! – Она всплеснула руками. – Ты же с ними сцепился, а я не поняла.

– Это ты о чем?

– Сам знаешь!.. От них всего можно ждать. Я и к участковому ходила, добилась, чтобы подвал закрыли, а все бесполезно. Эти тараканы так и ползут туда. Спасу нет!

– А чем они тебе мешают?

Теперь я понимал, почему блондин не захотел связываться с бабушкой. Да и шатенка тихонько исчезла с ее появлением. Неплохие они, значит, ребята, если не лезут на рожон. А может, вынуждены бояться всего и вся, раз уж такие смирные. Наверное, натворили дел и ждут, чем все это закончится.

– Да как же не мешают! А если трубу в подвале сломают и мы без воды останемся?

– Это все? – спросил я, вспомнив, как блондин избивал рыжего.

Если они каждый день устраивают такой вот разгул, тогда не только участковый, а все местные менты должны на уши встать.

– Как это все? А на тебя кто сегодня полез?

– Может, я такой, что неприятности к себе притягиваю?

Я снял верхнюю одежду, зашел в ванную. Потолок здесь потемнел от сырости, а в углах и вовсе почернел. Кафельная плитка местами отвалилась, лампочка под потолком висит без абажура, светит блекло. И все-таки здесь во сто крат лучше, чем в зоновской бане, которую назвать так можно только очень условно. Я расслабился в тишине. Чертовски приятно было ощущать, как тепло от горячей воды подбиралось к холодным костям.

Я на самом деле притягивал неприятности. Это у меня еще с детства. Как пошел куда в одиночку, так и нарвался на люля-кебаб. Не всегда, конечно, но случалось. Да и в школе я дрался чаще других. Вроде бы и не цеплял никого специально, не задирался, но на пятачке за спортзалом частенько становился гвоздем программы. Слабаком я не был, мальчиком для битья – тем более. Все девчонки в классе почему-то хотели дружить со мной, а не с теми, кто их домогался. А ревность, она бывает с кулаками.

В десятом классе поводов для ревности стало еще больше, но меня уже никто не трогал. Тогда я был чемпионом области в полутяжелом весе и даже взял четвертое место на союзном первенстве по боксу. А еще на карате подсел.

И в институте я схлестнулся из-за девчонки. Мы были на студенческой дискотеке. Кто-то принес ядреную бормотуху, которая отключила голову, переместила мыслительные функции в бесстыжий передок. И я этим местом думал, и она.

Проснулись мы с ней в одной постели. Я в трансе, Лиля в шоке. Я-то плакать не стал, а она ударилась в слезы, а потом рассказала все своему парню. Тот бросился на меня с кулаками, а я сдуру крутанул вертушку, решил вдруг проверить ее эффективность в реальном бою. Пяткой в висок его и припечатал, причем от всей души.

Пацана еле откачали, к тому же он еще и ослеп на один глаз. Прокуратура возбудила уголовное дело. Ректор своим приказом отчислил меня из института, а суд отвесил мне три года условно.

Увы, но на этом история не закончилась. Новоиспеченный калека решил отомстить, подговорил своих дружков. Меня подкараулили ночью в темном месте. Лупили сильно, сломали нос и отбили печень. Я кому-то попал в кадык, и одним инвалидом в стране стало больше.

Мои условные три года трагически трансформировались в реальный срок. Я отбыл его от звонка до звонка, хотя и была возможность освободиться досрочно. Ее сломал один лагерный придурок, который попытался самоутвердиться за мой счет. Я заехал во взрослую зону молодым и смазливым пареньком.

Яша Балаган решил надо мной покуражиться, закрутил вокруг меня карусель, сам же с нее и слетел – в санчасть с двойным переломом челюсти. Ему бы оставить меня в покое, так нет, через год он снова наехал. Яша подкачался, набил кулаки, поставил удар. Зуб мне, скотина, вышиб, яйца отбил. Но я снова сломал ему челюсть, победил в том бою нокаутом, безоговорочно.

Увы, Яша не успокоился, стал готовиться к реваншу, но и я даром время не терял. Последний наш бой закончился моей победой, которая обернулась поражением. Из-за этого поединка начальник оперчасти завернул мое досрочное освобождение. Я остался в зоне, в то время как Яша откинулся по звонку через месяц после боя.

Разве я не притягиваю неприятности?

Глава 2

Вечером – водка, утром, на поправку здоровья – пиво. Вчера мы с отцом опохмелились с продолжением. Сегодня день тоже задался, потому что мы заранее позаботились о трехлитровой банке «Жигулевского». Деньги у нас есть, а отцовская знакомая работает в магазине. Она сама вынесет ему любой заказ, причем по госцене.

Пиво не совсем свежее, но такое холодное и очень легко пьется! Стакан почему-то норовил выскользнуть из руки, упасть на пол и разбиться. Тут ополовиненная банка вдруг каким-то чудом переместилась к умывальнику. Я нахмурил брови, глядя, как пиво благодатной струей стекало в раковину.

– Хватит! – решительно сказала бабушка.

Отец лишь вздохнул. Он побаивался ее, но своему пристрастию не изменял. Позавчера пришел поздно, в изрядном подпитии. Зато вчера вернулся домой в середине дня, с водкой и пивом.

Я только рад был составить ему компанию. Я, конечно, не алкоголик, но выпить мне хотелось. Домашнее тепло и водка – отличные средства для обогрева души. И отец так сказал, и я так думал.

Он и раньше любил выпить, а после развода вовсе покатился по наклонной. Днем на работе держится, а вечером – на стакан. Иногда приходил домой, в другой раз ночевал у собутыльников. Бабушка его ругала, он перед ней каялся, а зашиваться не хотел.

– Сам не можешь без этого и сына учишь.

Отец взлохматил волосы, снова вздохнул. Бабушка все говорила правильно, он с ней соглашался, но пить не бросал.

– Ладно, пойду я, – сказал он, поднимаясь.

Сорок семь лет ему. Он и сейчас видный мужчина, высокий, статный, только седой и лоб весь в морщинах. Порода в нем чувствуется, а ее не пропьешь.

– Куда тебя понесло? – Бабушка всплеснула руками.

– Так работа у меня.

– Отгул у тебя! – Она осуждающе покачала головой.

– Нет, силовую установку в третьем цеху посмотреть надо. Я скоро. Давай, сынок, не скучай!.. Или со мной пойдешь? Я тебе фабрику покажу.

– Собутыльников он твоих не видел! – Бабушка с горечью посмотрела на него.

– Да какие собутыльники, – вяло возразил отец и махнул рукой.

Бабушка проводила его до двери, вернулась на кухню, села за стол, немного подумала и налила мне и себе по рюмочке.

– Тебе можно, ты с дороги. Но не увлекайся! – Она посмотрела на меня вроде бы строго, но с мольбой.

Я покачал головой. Нет, пьянство в моих планах на будущее не значилось. Их вообще пока не имелось, но алканить я не собирался. Работать буду, потом, когда судимость снимут, в институте восстановлюсь. Если откажут, дальше буду пахать где-нибудь на шабашках. Если, если!.. Теперь вся моя жизнь будет состоять из этих самых «если». На мне социальная проказа, черное пятно, и я должен с этим смириться. Как бы и в самом деле не поставить на себе крест, не скатиться к стакану!

– Пойду прогуляюсь, – сказал я.

Погода сегодня неплохая, дождя нет, солнце из-за туч выбивается.

– Куда пойдешь? – Бабушка подозрительно покосилась на меня.

– На барахолку схожу, – ответил я и пожал плечами.

В Ярославле я влез в свой старый джинсовый костюм, который еще четыре года пищал в унисон с последней модой. Сейчас штаны-бананы из вареной джинсы не носят, а донашивают. Это делают те, кому надеть нечего. Сейчас в почете джинсы-трубы, нейлоновые спортивные костюмы, кожаные куртки.

Денег у меня немного, на обновку их не хватит, но хоть по рынку похожу, посмотрю, что там почем. Заодно и развеюсь. Может, пивка выпью, если найду. Да и девчонку неплохо бы снять.

Планов у меня громадье, но все они какие-то смутные. Такое ощущение, будто я находился в подвешенном состоянии. Куда ни пойду, все буду перебирать ногами впустую, без движения.

Я оделся, спустился в подъезд. Дверь в подвал была настежь распахнута, рядом с ней – никого. В лестничной шахте горел свет, запах карбида стоял как после газосварочных работ. Может, ироды трубу сломали, как того боялась бабушка, вот и пришлось вызывать слесарей?

Я и сам не понял, как спустился по лестнице и оказался в большом квадратном отсеке, где вдоль стен тянулись трубы, как упакованные в утеплитель, так и водопроводные, меньшего диаметра, запорные вентили, краны.

Здесь тускло светила лампочка, а в следующем царила темнота. Но все-таки я продолжил путь, в глубине подвала заметил огонек, на него и пошел, переступая через высокие пороги в проходных проемах. Бетонный пол под ногами, воздух затхлый, но не сырой. Меня манил свет в конце тоннеля, и я заинтригованно шел на него.

Юная шатенка не выходила у меня из головы. Желание увидеть ее пересиливало страх перед блондином и рыжим. Вернее, даже не страх, а опасение. Как можно было бояться каких-то щеглов, пусть они хоть сто раз буйные? Уж кто-кто, а я знал, почем фунт лиха, и кулаками махать умел. Еще у меня в кармане лежал выкидной нож. Лезвие там тонкое, гибкое, чтобы нож не проходил как холодное оружие, но под него лучше не попадать.

Про нож я вспомнил, когда входил в освещенный отсек, но хвататься за него не стал. Там никого не оказалось. Обстановка здесь была типичная для подобных мест – два старых продавленных дивана, кресло без подушек, стол с обугленной ножкой, дырявый ковер на бетонном полу. Рядом с ним засаленная циновка, порванные картины на стенах, торшер без абажура, который и освещал эти подземные апартаменты. С потолка свисал провод, к нему была прикручена вилка от сломанного торшера.

За этим отсеком был другой, но темный. Может, там стояла кровать, а на ней шатенка в обнимку со своим блондином? Свет включить можно, но это слишком. Невозможно вторгаться в чужую личную жизнь. Я и без того чересчур много себе позволил. Уходить отсюда нужно, причем как можно скорей.

Но только я повернул назад, как услышал мягкие, легкие шаги. Уж не таинственная ли это незнакомка идет в мою сторону?

Диван был совсем убитый. Я боялся напороться задом на острую пружину, но все-таки сел, даже забросил ногу на ногу, раскинул руки по спинке.

Я не ошибся, в отсек зашла моя шатенка. Та же короткая стрижка, старая болоньевая куртка, разбитые сапоги. Только сама она изменилась, стала еще красивей. Это была игра света, или же я в силу своих чувств перестал замечать в ней изъяны?

– Какого ляда? – возмущенно протянула она, увидев меня.

– Тебя увидеть захотел, – сказал я, совершенно серьезно глядя на нее.

– Зачем? – спросила девчонка, выискивая подвох в моих глазах.

– А вдруг я в тебя влюбился?

– Влюбился?! – Она заметно опешила.

Я многозначительно молчал, подтверждая такую возможность. В конце концов, я мужчина, а она женщина. То естественное, что могло произойти между нами, вовсе не безобразно.

– Ты идиот? – выпучив глаза, с язвительной насмешкой спросила она.

– А в тебя может влюбиться только идиот? – Я изобразил искренне удивление.

– Ты чмо!.. Я видела, как ты перед Медяком струхнул! Самоед на тебя наехал, а ты за бабушкой своей спрятался, да? Ну и кто ты после этого?

– Слава меня зовут.

– Не слава ты, а позор ходячий!

– Ты не так все поняла, – стараясь держать себя в руках, сказал я.

– Что я не так поняла?

– Мне бы с Медяком поговорить, да и с Самоедом. Потом и с тобой познакомиться можно будет.

– Я с таким дерьмом знакомиться не хочу!

Я смотрел на нее и не знал, как поступить. Будь она парнем, я бы дал волю эмоциям и кулакам, но разве можно поднять руку на девчонку, тем более на такую?

Группа поддержки в лице Медяка и Самоеда должна была бы пугать меня. Их двое, я один. Если вдруг что, никто мне на помощь не придет, но страха перед ними не было. Когда они вдруг появились, я даже вздохнул с облегчением.

Сначала в помещение ввалился рыжий Медяк, за ним неспешно, небрежной походкой зашел светловолосый Самоед. Это было еще не все. Пока они в недоумении пялились на меня, в подвале появились еще четыре парня, два из которых производили гнетущее впечатление своей комплекцией. Вроде бы юные, но навалять явно могли любому, и молодому, и старому.

– Марго, откуда он взялся? – изобразив отвращение ко мне, спросил блондин.

– Да вот влюбился! – отозвалась шатенка.

За небрежной ухмылкой она прятала восторг, в котором держало ее мое полупризнание.

– В кого, в Медяка? – Самоед оскалился.

Парни, стоявшие за ним, самодовольно ощерились. Рыжий глумливо хохотнул, приложив ладонь к животу.

– С Медяком разобраться надо, – сказал я.

– Оба-на! – кровожадно взвыл рыжий.

– Я за этим и пришел. Если вы пацаны с понятиями, то махаться будем один на один. – Левой ладонью я провел по правому предплечью, будто закатывал рукава.

– Да мы-то с понятиями, а ты кто такой? – осведомился Самоед.

– Бабушкин сыночек! – ляпнула Марго.

Я на нее даже не глянул. Симпатична она мне или не очень, но сейчас не до нее. Хотя эта девчонка и подняла меня на смех.

Громче всех в толпе смеялся Медяк. Этот парень ничуть не сомневался в том, что размажет меня по стенке. Но я понял, что боец он неважный. Мощный, но медлительный и неумелый.

– Ну так что, один на один? – спросил я, когда оскорбительный смех стих.

– Может, ты думаешь, что Медяк махаться не умеет? – пристально, с едкой насмешкой глядя на меня, спросил Самоед. – Так это ты зря. Медяк тебя порвет.

– Чему быть, того не миновать. – Я пожал плечами.

– Медяк тебя реально уроет. Здесь и закопаем!

Я кивнул. В зоне у нас был случай. Одного баклана убили и закопали прямо в цеху. Начальство погоню снарядило, в розыск его объявило, и только через два месяца собака разрыла могилу.

– Серьезная заява, – стараясь сохранять самообладание, сказал я.

– Ты согласен?

– А если моя возьмет?

– Уйдешь отсюда живой. – Самоед смотрел на меня, пытаясь заморозить взглядом.

Надо сказать, я ощущал холод, исходящий от него, но духом не падал. Я имел дело и не с такими крутыми, управлялся с ними, оставался пока живым и здоровым.

– Договорились.

– Медяк, ты как? – глянув на рыжего, спросил блондин.

– Пусть Грыжа за лопатой сходит, – заявил тот и хмыкнул.

– Пирожков поедим. – Марго нервно хихикнула, с тревогой глянула на меня и осеклась.

Самоед и Медяк не шутили. До нее это наконец-то дошло.

Медяк зашел в темное помещение, зажег свет. Это был своего рода спортзал. К потолку подвешен мешок с песком, к стенам пристегнуты макивары, в углу под скамьей самодельная штанга, гири, гантели. Пол бетонный, чуть ли не отшлифованный подошвами. Еще я заметил на нем бурые пятна. Наверняка пацаны устраивали здесь спарринги между собой, кровь проливали.

Я не видел в Медяке серьезного противника и все-таки отнесся к нему со всей осторожностью. Как оказалось, не зря. Он атаковал меня внезапно, едва я только остановился посреди подвального зала. Все правильно. Сигнал к началу поединка никто не подавал, но война ведь объявлена.

Зона многому меня научила. Поэтому я встретил противника во всеоружии, вовремя ушел от его атаки. Кулак, размашисто выброшенный в мою сторону, промелькнул у меня перед носом. Медяк тут же ударил снова, с другой руки. Бил он мощно, но медленно и лапотно, и я не мог этим не воспользоваться.

Я дважды уклонялся от ударов с разворотом вправо, а на третий раз продолжил это движение, раскрутив тело вокруг оси. В бою с серьезным противником удар с ноги опасен для того, кто его наносит, а в схватке с Медяком он будет в самый раз. Я в отличной физической форме, почва под ногами прочная, пространства для маневра предостаточно.

Я провел вертушку и до конца выпрямил ногу лишь в тот момент, когда пятка поравнялась с лицом противника. Это был выстрел, который сбил Медяка с ног. Точный, невероятно мощный удар в подбородок вырубил его напрочь.

Столь эффектные удары проходят, как правило, только в показательных поединках и в кино, а я смог проявить себя в реальном бою. Самоед с открытым ртом смотрел на Медяка, который мешком лежал на полу без признаков жизни. Затем он с затаенным восторгом глянул на меня. Марго же просто не сводила с меня восхищенного взора.

– Ну, ты в натуре!.. – выдавил из себя Самоед.

Амбал из этой команды склонился над Медяком и стал приводить его в чувство.

– Жить буду? – спросил я.

– Если со мной управишься! – Самоед вдруг скинул куртку, пружинисто перенес вес с одной ноги на другую.

Он разминался перед боем. Ему было все равно, принял я вызов или нет. Самоед как будто уже считал, что участь моя решена. Позавчера я видел, с какой легкостью он порвал Медяка. Хотя вряд ли этот парень рассчитывал на легкую прогулку. Взгляд у него жесткий, сосредоточенный. Он готовился к серьезной драке. Что ж, тогда и мне придется биться не на жизнь, а на смерть.

Медяка я взял на контратаке. Возможно, именно на такую тактику с моей стороны рассчитывал и Самоед. Поэтому я атаковал первым.

Плох тот боец, который не умеет защищаться. Для спортивного спарринга, может, так оно и есть, но в реальном бою не выстоит тот, кто не готов побеждать. Здесь совсем не важно, сколько раз тебя съездят по физиономии. В такой схватке главное – уйти от нокаута и нанести решающий удар. Пропущенные тычки и оплеухи не в счет. Надо крепко держаться на ногах и бить, бить!..

Я работал неистово, иногда пропускал встречные удары, но гораздо чаще взламывал оборону противника. Самоед явно не ожидал от меня такого натиска. Он дрогнул, попятился назад и тут же пропустил размашистый удар сверху вниз. Мой кулак с дикой силой врезался ему в переносицу. Самоед просел в коленях. Он терял сознание, но при этом пытался сохранить равновесие. Кто-то из качков поймал его, схватив под мышки.

В полную отключку Самоед так и не ушел, но в себя приходил тяжело и долго. Медяк очухался скорее. Он смотрел на меня растерянно и подавленно. Я не смог разглядеть в нем никакого желания взять реванш.

– Ты откуда такой взялся? – спросила Марго.

– К бабушке приехал.

– Ну, приехал и приехал! К нам чего лезешь?

– Я лезу?..

Марго прикусила язык, вспомнив, кто начал первым.

– Можешь идти, – махнув рукой на выход, сказал Самоед.

Взгляд у него был затуманенный, язык заплетался. Ему бы сейчас на свежий воздух. Но я не собирался давать советы, кивнул и повернулся к нему спиной.

– Бабуле скажи, чтобы нас не доставала, – осторожно проговорил мне вслед Медяк.

Я сделал вид, что не услышал его.

Марго бы я услышал, но она молчала. Девушка не пошла за мной, а ведь я на это надеялся.

На барахолку я не пошел, не захотел светить фингалом, который надувался над глазом. Победа любой ценой не прошла для меня даром, но я об этом не жалел. Фингал пройдет, а честь останется. Я хоть и уголовник, но ею дорожу.

Глава 3

Девочка должна уважать себя и свое будущее, стремиться к хорошему образованию, готовиться к удачному замужеству и мечтать о здоровом ребенке. И мама так говорит, и бабушка, и отец поддакивает. А как быть, если мне хочется жить настоящим, а учиться нет желания?

Курить нельзя, потому что это может навредить моему будущему ребенку! А если я жить не могу без сигареты? Да и выпить не дура! Кто сказал, что я хочу быть матерью? Грехов на мне много, поэтому на непорочное зачатие не надеюсь, а под мужика я и под расстрелом не лягу.

Многие девчонки в мои семнадцать боятся секса, но мечтают о нем, а мне такое удовольствие и даром не нужно. Это дело получить проще простого, только пальцем помани, желающие в очередь выстроятся.

Длинный хвост желающих попользоваться моим телом вытянулся уже давно. Причем эти охотники не стоят, а движутся по кругу. Если послушать местных сплетниц, так я с кем только не спала! Мать на меня орет, визжит, шлюхой называет, отец все выпороть грозится. А по своей натуре я еще та пофигистка. С меня как с гуся вода. Ну, шлюха и шлюха!..

Я не такая и жду трамвая, но кто в это поверит? Да, я сызмальства таскаюсь с пацанами. Самоед, Медяк, Буян, Грыжа, Федюк, Лузган, Жульен – это моя семья. Гулящая Белоснежка и семь гномов с большими яйцами. Так все и думают, а мне по фигу. Это не я испорченная, а те, кто так считает, судит меня по себе. Как будто девчонку ничего кроме траха и волновать не может! Плевать я хотела на трепачей, но если кто-то мне в глаза это озвучит, тому я голосилку вырву. Я ведь и пасть порвать могу, и моргала выколоть, за мной не заржавеет. Да, я такая, и если что не так, могу бросить под трамвай!

Мне нравится тусоваться с пацанами, смотреть, как они таскают железо, молотят груши. От запаха их потных тел меня не тошнит, хотя мысль о сексе с ними приводит в тихий ужас. Я с удовольствием курю, пью вино, слушаю сальные шутки. Иногда они хватают меня за ляжку. Я даже жду таких вольностей, ведь каждая из них позволяет мне влепить звонкую пощечину обидчику. А рука у меня тяжелая, бью я от души. Поэтому озабоченные перевелись, если не считать Медяка.

Я и пощечины ему отвешивала, и кулаком в нос била, а этому поганцу хоть бы хны. То за задницу меня схватит, то за грудь. Я ему в морду, а он только улыбается, мазохист хренов.

Он и позавчера огреб за такие дела, да и не только от меня. Самоед наехал на него. Хватит, мол, лезть к девчонке. Медяк психанул, послал его подальше, хотя из подвала ломанулся сам. Самоед нагнал его и вломил на полную. Вчера Медяк весь день где-то пропадал, а сегодня пришел как ни в чем не бывало. Самоед ему даже слова не сказал, еще и подписался за него, пошел против Славы. На свою голову!.. Она у него теперь болит, и перед глазами наверняка до сих пор все двоится.

– Бабушкин сыночек, блин! – заявил Самоед, угрюмо глядя вслед своему обидчику. – Я думал, он меня убьет.

Я и сама так почему-то подумала, глядя, с какой силой Слава обрушился на него. С Медяком он как будто игрался, уходил от ударов, а потом как вертанет с ноги!.. Картинно это у него получилось, прямо как у Ван Дамма в кино. А на Самоеда он набросился как деревенский Ванька. Никакой техники, кулаками как топорами махал, казалось, насмерть собирался его зарубить. Я, честно говоря, до сих пор в трансе.

Непростой он парень, этот Слава. Правильные черты породистого лица, интеллигентная наружность с признаками мягкотелости, но взгляд у него при этом жесткий, заматерелый. Улыбка вроде бы добрая, но за ней волчья суть. Я наезжала на него, оскорбляла, а он смотрел на меня пристально, поджав губы. Мне казалось, что его взгляд вот-вот нальется кровью. Этого не случилось, но мне все равно стало не по себе.

Когда он показал клыки, загрыз Самоеда, меня даже тряхнуло изнутри от страха. Правда, это не помешало мне наехать на него. Я ведь не боялась, когда раскрывала на него рот. Я действительно нравилась ему. Он не посмел бы поднять на меня руку, даже словом не оскорбил, как иной раз делал тот же Медяк.

Он ушел, а у меня перед глазами осталась его добродушная улыбка человека, уверенного в себе. Слава не побоялся прийти в подвал, где мог остаться навсегда, с легкостью признался мне в своих чувствах. Вроде бы и в шутливом тоне со мной говорил, но меня же не обманешь. Я видела, как он смотрел на меня, и все понимала. Нравлюсь я ему, но что теперь с этим делать? Парень, конечно, видный, но мне вовсе не хочется крутить с ним роман. Да и чужой он, а я и со своими-то не желаю.

– Откуда он такой взялся? – озадаченно спросил Самоед.

В его тоне угадывались уважительные нотки. Оказывается, он умел проигрывать.

Смешно оно или нет, но на моей памяти это его первое в жизни поражение. Он был грозой школы и во дворе держал всех в кулаке. Самоед дрался лучше всех. Во всяком случае, я не знала человека, который мог бы взять над ним верх. Был случай, когда на него навалились вшестером. Тогда ему сильно досталось, но в итоге он победил – и на ногах устоял, и толпу разогнал.

Самоед был самым-самым. Я всерьез так считала и не разочаровалась в нем даже сейчас. Ну, нарвался, огреб – с кем не бывает? Он ведь остался прежним Лешей Самоедовым, красавчиком и рубахой-парнем.

Девчонки бегают за ним, а он их меняет как перчатки. Самоед относится к ним с небрежностью баловня судьбы. Ко всем, только не ко мне. Со мной он на равных. Даже лапать меня ни разу не пытался, и я ему за это очень благодарна.

Нравится он мне, я от него реально балдею, но переспать с ним совершенно не желаю. Пацаны его тоже любят, но ведь никто из них не хочет ему отдаться. Нас связывает крепкая мужская дружба, хотя такой расклад меня расстраивает. Я могу дышать к нему ровно, а он просто обязан любить меня как женщину. Такая вот должна быть схема!

Я всерьез так считаю, хотя и не мечтаю о его любви. Я женщина, значит, эгоистка. Мне хотелось видеть его у своих ног. Но спать с ним я не собиралась. А вот если он вдруг влюбится в кого-то, то я очень на него обижусь. Возможно, выцарапаю этой сучке глаза, и пусть Самоед мне потом предъявляет!

– Красная Шапочка принесла бабушке пирожки, – с усмешкой сказала я.

Но, скорее всего, Слава – Серый Волк, и к бабушке он шел вовсе не с пирожками. Шагал себе и напоролся на дровосеков, только вот дальше сказка не заладилась. Опустил он этих дровосеков ниже плинтуса.

– Бабушке пирожков, а нам тогда чего? – угрюмо спросил Медяк.

– Люлей, – ответила я.

– Ответку давать надо.

– Какую ответку? Он с тобой по-честному, – возмутилась я.

– Без падлы все было, – кивнул Самоед.

Я видела позавчера, как Медяк толкнул Славу. Тот ведь собирался проглотить обиду, но увидел меня и отыграл назад, назвал Медяка козлом. Он не хотел ударить передо мной в грязь лицом и сегодня сделал все, чтобы заслужить мое уважение.

Слава повел себя как настоящий мужчина и заслуживал уважения. К тому же он реально красавчик – породистый, высокий, статный. Да и прикид у него не стремный, хотя и не модный.

Чужой он, но я бы с таким задружила. Лишь бы только он под юбку не лез. Поцелуйчики – это еще куда ни шло. Хотя лучше обойтись без них.

Сначала Самоед щелкнул перед моим лицом пальцами, затем помахал рукой.

– Эй, о чем ты думаешь? – спросил он, внимательно глядя на меня.

– А что такое? – очнулась я.

– Я тебя спросил, почему не отвечаешь?

– Что спросил?

– Что ты обо всем этом думаешь? Ты влюбилась? – невесело поинтересовался Самоед.

– Влюбилась?! – Я оторопело уставилась на него.

– А чего в себя уходишь?

– Я?! В себя?!

А ведь он прав, я действительно ушла в свои мысли. Представила, как целуюсь со Славой, и ушла. А ведь меня не стошнит, если я отвечу на его поцелуй. Только нужно ли это мне?

– Ага! – Медяк ухмыльнулся. – Наша Марго только в саму себя и может влюбиться.

– А Слава этот в тебя втюрился, да? – вспомнив недавний разговор, ехидно спросила я. – Он морду тебе набил, чтобы ты никому не достался.

– Смотри, Марго, влюбишься в меня!.. – Медяк опять хмыкнул.

Мои уколы не выводили его из себя. В ответ на пощечины он только улыбался. Медяк все мечтал, что когда-нибудь я влюблюсь в него по уши и превращусь в преданную собачонку, которую можно безответно пинать ногами.

– А у тебя зубов на мою любовь хватит?

– Он вставную челюсть закажет, – заявил Самоед.

– А кому он с ней нужен будет?

– Сначала рецепт на такую челюсть надо выписать. Если честно, я бы кому-нибудь его нарисовал. – Леша с ожесточением ударил кулаком по своей ладони.

– Ну так Славу и осчастливим! – вскинулся Медяк.

– Один на один пойдешь? – колко спросила я.

– Зачем?

– Что, всемером одного не боишься?

Какое-то время Медяк озадаченно смотрел на меня, не зная, чем крыть, и вдруг его прорвало:

– Толпой на самарских идти надо! Дрозда им вставим и пятак заберем!

Он говорил о пацанах с улицы Самарской. Банда там серьезная. Если кто-то и мог с ней справиться, так только Самоед. Он и своих парней поднять мог, и соседних. Только за ним они и пойдут, а всех остальных пошлют как можно дальше.

Пятаком называлось местечко между стадионом и больницей. Там сейчас барахлом торгуют, а самарские с продавцов шерсть стригут. Хочешь работать без проблем – плати, а нет – так проваливай. Будешь возникать, на аптеку трудиться заставят. В Москве, говорят, рэкет в полный рост ходит, и здесь та же песня.

– Как бы нам самим в пятак не вставили. – Самоед в раздумье покачал головой.

– Кто, самарские?

– Менты! За такие дела нас и закрыть могут.

– Самарских не закрывают.

– Сегодня нет, а завтра?..

– Откупиться можно, – заявил Медяк и пожал плечами.

– И кто к ментам с этим делом подъедет? Неужто ты?

– Могу и я.

– А если денег не хватит? – Самоед усмехнулся. – Вдруг эти бабки тебе в одно место вставят?

– Волков бояться, в лес не ходить.

– А кого в лес тянет? Лично мне и здесь неплохо.

Следующей весной Леша оканчивал техникум, дальше – армия, а там видно будет. Ментов он терпеть не мог, но при этом не исключал, что сам когда-нибудь запишется в патрульно-постовую службу.

– Так ты же хотел оторваться, – напомнил Медяк.

– И хочу! – Самоед сорвался со своего места. – У меня тетка двоюродная на пятаке торгует.

Он не желал связываться со Славой, но при этом ему нужно было взять реванш за свое поражение. Неважно, на ком отыгрываться, лишь бы противник соответствовал. А самарские – реальная сила. На них не грех оторваться.

Самоед и раньше собирал пацанов против самарских, дрался с ними стенка на стенку, но никогда еще не оспаривал у них барахолку. Хулиганство – это одна статья, а вымогательство – совсем другая, там и сроки разные. Если по первому делу можно получить условно, то за второе – сразу на нары!

Сегодня Самоед собирался выгнать самарских с барахолки, выпустить пар, восстановить справедливость. Должен же был кто-то защитить его двоюродную тетку.

За дело он взялся всерьез, подключил и меня. Надо было договариваться с Геной Колодяжным и его пацанами. Мое присутствие должно было вдохновить их на драку. Если уж девчонка готова идти против самарских, то им западло оставаться в стороне.

Глава 4

Толпа на толпу, сила на силу, дух на дух. Чья воля к победе окажется сильней, тот и возьмет верх. Коля Рогачев привел за собой два десятка бойцов, а у Самоеда всего полтора, но в таких делах побеждают не столько числом, сколько умением. Только вот у самарских цемент крепче, их сплачивают деньги, стремление к ним. Самоед мог предложить фабричным пацанам только возможность подраться. Именно поэтому он и не собирался ввязываться в перепалку с Рогачевым.

Самоед ударил его с ходу, быстро, размашисто, убойно. Рогач поставил блок, но все-таки пошатнулся. Тут же последовала вторая атака, за ней третья. Самоед бил как заведенный, срывая зло за свое вчерашнее поражение. При этом, как мне казалось, он подражал Славе с его стилем бешеного быка. В итоге Рогач сначала потерял инициативу, а затем и сознание. Пацан он здоровый, и выбить из него дух совсем непросто.

Одна волна захлестнула другую – шум, брызги, кровавая пена. В ход шли кулаки, кастеты, арматурные пруты. Я умела драться, но наблюдала со стороны за этим беснованием уличной стихии. Все-таки я девчонка, и меня нужно беречь.

Но в сторонке мне отстояться не позволили.

– Гляди, прошмандовка фабричная!

Я обернулась на голос и увидела двух девчонок: длинноволосую блондинку и коротко стриженную брюнетку. Обе высокие, стройные, даже красивые. Одеты конкретно – кожаные курточки, свитера. У одной джинсы белые, у другой голубые. Полусапожки на шпильках. Наштукатурены как японские гейши, хотя сами по себе – русские шлюхи. Шалавы пришли поболеть за своих гребарей. За эти кожаные куртки да за модные джинсы их и гребут, и пашут.

Я возмущенно вскинула брови и, ничего не говоря, двинулась к ним. Леша Самоедов мой кумир. Он в разговор с врагом не вступает, а сразу бьет. Я резко выкинула кулак вверх, задержала его на мгновение, насыщая мышцы силой, и рубанула им под легким углом сверху вниз. Глазастая брюнетка слетела с копыт, плюхнулась на спину и высоко задрала ноги. Жаль, что она в джинсах, а не в юбке, а то выставила бы напоказ всю свою срамоту.

– Ах ты сука!

Одной рукой блондинка вцепилась мне в волосы, а другой ткнула в лицо. Ногти у нее длинные, острые. Похоже, она собиралась выцарапать мне глаза, но не на ту нарвалась. Женский стиль для меня как для слона дробина.

Блондинка сразу должна была понять, с кем имеет дело. Для этого достаточно было глянуть, как я разделала под орех ее подружку. Но она не врубилась и вцепилась мне в волосы. Носик у нее такой нежный, хрупкий, а я по нему локотком, да с размаха! Губы пухлые, сочные, рабочие, а я по ним кулаком так, что аж зубы у нее затрещали!

Первой задницу от земли оторвала брюнетка. С ужасом глядя на меня, она помогла подняться подружке. Девицы подались к своим в поисках защиты. Но фабричная братва уже добивала самарских рэкетиров. Поэтому барышням пришлось искать спасения в позорном бегстве.

– Привет сутенерам! – крикнула я вдогонку.

– Мы еще встретимся! – пискнула блондинка, худенькая, тоненькая и необыкновенно женственная.

Но мне плевать, какая она. Я ведь не пацан, а баба, и церемониться с ней не собираюсь. Я схватила камень и швырнула в нее.

Все-таки я ее пощадила, могла попасть в затылок, а угодила в спину. Это был маленький камушек, а у моей ноги лежал увесистый булыжник. Пусть только эта сучка что-нибудь скажет!..

Но блондинка лишь жалобно пискнула и ускорила бег. Смотреть на нее было одно удовольствие. Попка у нее знатная. Она так забористо ею виляла – залюбуешься. Как бы не уцепил ее кто из фабричных да и не поимел в качестве боевого трофея!

Но блондинку нагнал самарский парень, убегающий от расправы. За ним потянулись и остальные. Враг в панике разбежался, и поле боя осталось за фабричной братвой. Впрочем, для Самоеда это было привычно. Он важно, со спокойствием победителя наблюдал, как Медяк тряс за грудки поверженного Рогача.

– Пятак на Спортивной наш, понял?

Но Самоеда больше интересовал другой вопрос.

– Слышь, Рогач, а почему тебя твои пацаны бросили?

Коля отвел в сторону глаза. Самоед сделал из его лица отбивную, но это ерунда по сравнению с тем, что самарские разбежались. Они бросили своего вожака, отдали его на съедение врагу. Все, это уже не команда, а сброд. Теперь Рогач ничего собой уже не представлял, был достоин лишь того, чтобы об него вытерли ноги. Ведь он не сам по себе слился в отстой, это Самоед превратил его в помойную жижу. А еще сегодня утром Коля считал себя первым парнем на деревне!..

Зря Медяк втолковывал ему про пятак у стадиона. Все, самарские закончились. Но Самоед и не пытался отрывать приятеля от жертвы. Медяку досталось! Бровь рассечена, под глазом набухала шишка, щека содрана, губы разбиты в кровь. Ему пар спустить надо, да и Рогачу не помешает сеанс профилактики.

– Ты кого там ушатала? – с насмешкой глядя на меня, спросил Гена Колодяжный.

Мощный он парень, но низкорослый. Коренастый, угловатый, голова кубом, лицо квадратом, а глаза ромбиками. Брови согнуты под прямым углом, нос будто вырублен скульптором-недоучкой, даже ямочка на стесанном подбородке прямоугольная.

– Да сучки какие-то приходили. Мол, кто победит, того и приголубим. – Я скривила губы в презрительной насмешке.

– Мы победили.

– А они убежали.

– Так мы что же, остались без сладкого?

– А ты догони.

– Зачем? Мне больше нравишься ты. – Гена неосторожно взял меня за руку и тут же поплатился за это.

Я ударила его ногой – от бедра, с оттяжкой. Он схватился за яйца, стиснул зубы и злобно посмотрел на меня. Ему хотелось выть от боли, но через плотно сжатые губы не прорвался даже стон.

– Мужик! – одобрительно заявила я.

– Мужик, – согласился со мной Самоед.

– Извини, погорячилась. Но и ты так не шути.

Гена со свистом выпустил из себя воздух, вытянул руки по швам, натянуто улыбнулся и спросил:

– А если ты реально мне нравишься?

– Ты мне тоже, но я не твой трофей, – сказала я, обняв Лешу за талию.

Если я вдруг и сдамся кому-то на милость, то ему. Он ведь реально завоевал меня. Я не хочу с ним спать, но если вдруг, то не откажу. Была не была!..

– Эй, а с пятаком что делать будем? – спросил Медяк.

Все бы ничего, но этот придурок снял мою руку с талии Самоеда. Еще бы себе положил!

– А что ты предлагаешь? – спросил Леша и недовольно глянул на него.

– Как что? Там вся братва самарская одевается…

– Больше не будет.

– Так мы будем!

Какое-то время Самоед пристально смотрел на Медяка, затем хмыкнул и махнул на него рукой. Он сам вдруг обнял меня за талию и повел в сторону нашего дома.

Я сопротивляться не стала, зато возмутился Медяк:

– Эй, вы куда?

Но Самоед снова махнул на него рукой и при этом даже не обернулся.

– Ты же мой трофей? – неожиданно спросил он.

– А ты этого хочешь? – разволновалась вдруг я.

– Хочу. Я же мужчина.

Я вдруг почувствовала себя овцой, которую опоили дурманом и вели на заклание. Я балдела так, что не чувствовала под собой ног, даже не заметила, как мы оказались во дворе нашего дома. А там я увидела Славу.

Он шел нам навстречу, никуда не торопился. Взгляд у него был невеселый, но походка при этом бодрая, энергичная. Увидев меня, Слава внутренне и внешне подобрался, расправил плечи. Его шаг стал пружинистым, а вот взгляд – совсем грустным. Я держала Самоеда под руку, и вид у меня такой же взволнованный, как у целки в первую брачную ночь. Я ведь все понимала, знала, куда иду. Все эти переживания отражались в моих глазах.

Самоед по-свойски подмигнул ему, но небрежно махнул рукой, когда Слава попытался заговорить с ним. Дескать, не до тебя, парень, когда такие дела намечаются.

Я глянула на Славу с искренним сожалением. Да, я понимала, что нравлюсь ему, но раз такое дело, то первым у меня будет Леша. Очередь за ним занимать не стоит. Он же станет и последним!

Слава все понял и оставил нас в покое, но я спиной почувствовала его разочарованный, полный досады взгляд.

Леша открыл дверь в подвал своим ключом. Мы спустились по лестнице в первый отсек, перешли в следующий. Сколько раз я проделывала этот путь, но еще ни разу не шла по нему в обнимку со своим кумиром и вожаком.

– А он что, реально в тебя влюблен? – усадив меня на диван, спросил Самоед.

– Кто влюблен? – не сразу поняла его я.

– Слава.

– Он так сказал.

– А я это видел.

Леша достал из загашника бутылку портвейна, сорвал пробку, наполнил стакан.

– Давай первая! За победу!

– Ну, если за победу.

Я залпом выпила до дна, и Самоед сунул мне в губы зажженную сигарету.

– Ты знаешь, как угодить женщине, – сказала я, с удовольствием выпустив под потолок струю дыма.

– Я всегда мечтал угодить настоящей женщине. А ты хочешь настоящего мужчину? – спросил он.