2024-й E-Book

Юрий Никитин

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Никитин
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 658

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Новый шокирующий и скандальный роман о завтрашнем дне, в который войдем уже в этом году и пойдем дальше… благодаря новым технологиям! Впереди маячил Таргитай, разорванные на заднице портки болтало по ветру. – Тарх! – рявкнул Мрак. – Бес бы тебя побрал! Ты еще вчера портки распорол! Почему не залатал? Надоело смотреть на твою голую задницу! – Мрак, – сказал Таргитай робко, – я вижу эти белокожие березы, что, как девушки, собрались стайкой, смеются и шепчутся, вот-вот пойдут в хороводе… зрю могучие дубы, так похожие на тебя, солнечные лучи проникают сквозь листву, а она светится странно и таинственно… Пушистые облака над деревьями похожи на невинных барашков, их подсвечивает солнце, они осыпаны золотым песком, чистым и невесомым… Мир велик и прекрасен… Но куда смотришь ты?

Leseprobe

Юрий Никитин 2024-й

Предисловие

Знаю, знаю, что́ именно поставят мне в вину хорошие, добрые и правильные люди, прочитав эту книгу или же только начав читать. Те самые, на которых держится этот мир. Мне 70, и я испытал на себе, как эти самые добрые и правильные в составе особых патрулей «народных дружин» останавливали нас, подростков, на улицах и с самыми лучшими намерениями распарывали нам брюки («нельзя носить зауженные, неприлично»), клещами отрывали подметки («неприлично ходить на толстой») и ножницами там же, прямо на улице, срезали чубы и длинные волосы: «мужчины должны стричься только под „бокс“ или „полубокс“.»

Конечно же, за попытку станцевать буги-вуги, а потом и рок-энд-ролл эти хорошие и правильные люди сразу исключали из института. Потом пришла пора коротких юбок (не мини, а просто коротких, по колено), и тоже были исключения из институтов и университетов, увольнения с работы. Девушкам нельзя было пользоваться косметикой, нельзя делать прически… нет-нет, дело даже не во власти, а в том, что сами эти хорошие и правильные люди, на которых держится мир, искренне считали себя правыми и вполне искренне (с покровительства и по науськиванию властей) принимали к молодежи меры, «чтоб им же было лучше»! Самое жуткое было в том, что это делали не какие-то ужасные взрослые, они всегда чуточку марсиане, а наши одногодки, только в отличие от нас «хорошие и правильные»!

Потом, правда, когда новое все равно пробивало дорогу и оказывалось, что силой ничего не остановить, хорошие и правильные злословили: прическа – «Я у мамы дурочка», платье – «Мужчинам некогда», намекая на доступность женщин с таким макияжем, с такими прическами и в таких платьях. По мнению хороших и правильных, на которых мир держится, – «ни поцелуя до свадьбы», обесчещенная должна непременно утопиться, или броситься под поезд, или еще как-то уйти из мира, чтобы не поганить своим присутствием хороших и правильных, на которых держится мир.

В технике молодежь принимает с восторгом новинки, но в области морали и «приличий» даже тинейджеры все еще похожи на старых бабок на лавочке, что злословят по поводу проходящих мимо модников. Мол, технический прогресс давай, описывай, но изменений в обществе не касайся! Про интимную сферу вообще чтоб ни-ни. Которая, кстати, давно уже не интимная. Во всяком случае, покопулироваться – никакой не интим. Как и полежать голыми рядом на пляже. Сейчас интим – то ли посидеть рядом в туалете, то ли что-то еще, не знаю, не интересовался шибко. В этом романе затрагиваю все сферы будущих изменений в обществе, именно все, а не выполняю подцензурный концерт по заявкам хороших, добропорядочных и правильных, на которых держится мир.

Потому что хоть мир держится на них, но двигают его не они, а те, кому они распарывали узкие брюки и которых исключали из вузов.

26 октября 2008 г.

П.С.

Предыдущие книги когистского направления вызвали озлобленный вой из-за того, что я посмел коснуться изменений также и в сексуальной сфере человека. Не все, конечно, взвыли, но большинство. Не секрет, дураков на свете именно это самое большинство. Даже абсолютное, к сожалению. Оно почему-то пропускало все-все нужное и умное, для чего и написаны романы, зато, сладострастно похрюкивая, выбирало места, где «сиськи», а потом на форумах, меняя ники, гневно клеймило автора за эти сцены, обвиняя в разных комплексах.

Для аннотации к этому роману я взял эпизод из «Троих в Песках», изданных в 1993 году. Что ж, если кто-то опять же заметит в «2024-м» только сексуальные сцены, это скажет о комплексах читающего, а не автора. Автор же показывает изменения во всех сферах жизни, не избегая неизбежных изменений и в интимной области. Не секрет, изменения там происходят почти с той же скоростью, что и в хай-теке. Во всяком случае, при моей жизни произошли три компьютерные революции и три сексуальные. Если кто-то все еще не врубился, отсылаю к «Мне – 65», где на примере бабушки-дочери-внучки показаны все три, а вовсе не для иллюстрации крутости автора, как решили все те же сексуально закомплексованные.

Мир меняется стремительно. Нам в нем жить, но это самое большинство представляет его по-прежнему в осточертевшем стиле «машин больше, морды ширше», а прочее таким же, даже галактические войны, где солдаты будут драться лазерными мечами и десантными ножами. Хуже того, требует именно такого будущего от авторов.

Но так не будет.

Как бы ни пытались его тормозить, но мы все равно меняем. Хотя обгавкивают нас очень старательно, а то и кусают. Порой – больно.

26 октября 2008 г. Вечер.

ППС. Нет, надо все-таки мягше, мягше, ну что это я такой злой, они ж не понимают, а я сразу палкой по голове! Это у меня от комплекса: я ж вот, такой тупой, понимаю, а почему они, такие умные, не врубаются даже после палкой по голове?

Итак, медленно и на пальцах: сто лет назад, когда рисовали картинки будущего, уже достаточно точно предвидели и развитие воздухоплавания, и разрастание городов, и сверхмощные машины, и сверхкорабли, и огромные телевизоры, где прямо в квартиру идут передачи из Императорского театра.

Но, блин, везде мужчины во фраках, в цилиндрах и с закрученными усами «а-ля кайзер Вильгельм». Женщины, естественно, в широких платьях до полу, в шляпках, в руках обязательные зонтики от солнца. Словом, все заглядывают далеко вперед – и довольно точно! – в плане науки и техники, но никто-никто и мысли не допускает, что нечто может меняться и в социальной жизни!

Но еще телевизоры только-только появились, экраны были размером с почтовую открытку, но уже грянула сексуальная революция, разом отменившая цилиндры и длинные платья. Те, кто рисовал немыслимо огромные и сверхмощные самолеты на десять, а то и двадцать персон, были бы шокированы предположением, что в числе пассажиров будут и женщины в юбках… открывающих лодыжки! Даже – колени… какой ужас, какое бесстыдство! Те, кто удивительно точно предсказал появление прямых трансляций концертов из театров по телевидению, ужаснулись бы и ни за что не поверили, скажи им, ЧТО будут транслировать!!! И, конечно, сказали бы, что брякнувший такое – сексуальный извращенец, помешанный, с комплексами и пр., пр.

И сейчас те простые и даже очень простые люди совсем не против прогресса науки и техники. Но… пусть мужчины останутся во фраках и цилиндрах, а женщины – в длинных платьях!

Я вам сочувствую. Правда-правда. Сам иногда такой. Чуйствами. Но у нас есть еще и головы. Так пользуйтесь же!

27 октября 2008 г. Утро.

Часть I 2009-й год

Глава 1

В кабинет заглянул Тимур Косарь, с утра уже помятый и недовольный.

– Володя, – сказал он хриплым голосом, – тут пришли какие-то…

Сердце мое тревожно екнуло, я вскинул голову, Тимур смотрит очень серьезно и требовательно.

– Из налоговой? – спросил я натужно бодро.

Он отмахнулся:

– Да кому такая мелочь нужна? С нас еще стричь нечего. Из юридической фирмы.

– Какого хрена? – спросил я настороженно. – Услуги предлагают? Гони. Только вежливо. Юристы – народ пакостный и злопамятный.

Он покачал головой.

– Нет, как раз грозят будущими штрафами и преследованием по закону.

– Грозят?

– Намекают, – поправил он себя, педантичный, всегда придерживается точных формулировок. – Пока нас привлечь еще нельзя, говорят, но направление наших работ, дескать, неминуемо приведет к тому, что…

– Хорошо, – прервал я, – давай, пригласи. Только диктофон поставь на столе так, чтобы сразу видели. Мол, фиксируем, чуть что – сами возбудим дело об угрозах и вымогательстве.

Он вышел, косолапя, несмотря на свой малый рост, как всегда хмурый и не обращающий внимания на свой имидж. Я быстро оглядел кабинет, мысленно представил себя, смотрюсь неплохо, только обеспокоенное выражение нужно убрать. Страна богатеет, нефтедоллары прут, покупательная способность растет, бизнес развивается…

В кабинет зашли двое, обоих можно использовать как наглядное пособие по имиджу: мужчина средних лет, средней внешности и одет настолько тщательно, что даже незаметно, во что и как, полноватый и какой-то округлый, как все юристы, которых я встречал, плюс молодая женщина в очень строгом деловом костюме. Настолько подчеркнуто деловая и бизнес-ледистая, что я сразу отметил длину ее стройных ног, обе выпуклости на груди и тугой пук волос, завязанных узлом на макушке. В кино такие вот на свидании распускают роскошные волосы, что очень эротично, сами оказываются страстными и сексуальными…

Стараясь выглядеть крутым и бывалым, я сказал ей взглядом, что пусть не прикидывается, никакая не сексуальная, а именно вот такая, как выглядит. Она посмотрела бесстрастно и холодно.

Я жестом пригласил их сесть, у меня как раз два стула помимо моего, на большее не хватило денег.

– Чем могу быть полезен? – спросил я и улыбнулся. Карнеги сказал, что такая херня ничего не стоит, а пользу приносит. – Я в самом деле могу быть полезен? Чем?

Они сели рядом, слегка касаясь друг друга локтями, одинаковые и слаженные, как проработавшие не один год напарники. Я сразу ощутил к мужчине понятную неприязнь самца.

– Можете, – ответил мужчина. – Даже должны.

– Чем? – повторил я.

– Своей работой, – ответил он. – Мы из общественной организации «Социальное равновесие». Заведующий юридическим отделом Вадим Верес, а это ведущий сотрудник отдела – Тамара Вовк.

Женщина кивнула при упоминании ее имени, губы красиво вылепленные и припухшие, без впрыскивания геля не обошлось, в природе настолько эротичных не бывает… Я наконец оторвал взгляд от ее зовущего рта и сказал все так же вежливо:

– Ну, а я, как вы догадались, директор этой фирмы, Владимир Черновол. Чем могу?

Верес сказал вежливо:

– Наша организация выступает за сглаживание всех существующих конфликтов в мире. Несмотря на то что мы являемся обществом добровольным, вес имеем очень даже приличный. Спонсируют нашу деятельность очень могущественные фонды, а в число учредителей входят такие известные фирмы, как…

Женщина высокомерно следила, какое впечатление произведут на меня громкие имена, но я пропустил мимо ушей фамилии в самом деле известных политиков, все – бывшие, пара экс-звезд и несколько имен, которые ничего не говорят, но, видимо, это и есть финансовые тузы, что оплачивают их синекуру.

Он сделал паузу, но не для того, чтобы проверить впечатление, видно же, что я из поколения молодых революционеров, на которых имена сильных мира сего действуют как раз наоборот: вызывают протест и желание дать сдачи.

– Вас, конечно, интересует, – поинтересовался он с той же вежливой бизнес-улыбкой, – почему пришли к вам…

– Да, – ответил я и не удержался: – Просто спать не могу, все интересуюсь и интересуюсь.

Он кивнул, улыбка шире не стала, все такой же вежливый и ровный, с внимательными глазами и в доверительной позе, ну там нужное положение рук, локтей, сцепленные пальцы…

– Вас заинтересовала бы наша деятельность, – продолжил он, – если бы вы узнали, что мы предъявили иск к Близзарду. Это наш первый иск, он создаст прецедент. Сразу хочу сказать, что шансы на победу в суде у нас не просто высоки, а практически абсолютны.

Я пробормотал, стараясь показать, что начал заинтересовываться, но ничуть не трушу, ну вот ничуть, ни капельки:

– Постойте-постойте… что-то слышал краем уха.

– Что именно слышали?

Я сдвинул плечами.

– Да только, что среди множества исков, которые получает эта компания, как, впрочем, и все крупные фирмы, она получила и несколько весьма идиотских… Что и понятно, все хотят урвать кусок от лакомого пирога. За каждым миллиардером охотятся весьма беспринципные людишки. Это я так, вообще.

Он не шевельнул и бровью.

– Вам трудно поверить, – проговорил так же вежливо, – что некоторые могут действовать в этом мире и бескорыстно? Не виню, сам долгое время не верил. Но в этой организации, где работаю сейчас, в самом деле столкнулся с энтузиастами.

– Что за иск? – перебил я.

Он вздохнул, готовясь к неприятному разговору и, как я понял, к непониманию позиции такими вот, как я, тупыми и очень неинтеллигентными.

– Мы против, – заговорил он, – жестокости и насилия к животным. Сперва нашей организации удалось добиться запрета издевательства над домашними животными, потом сумели заставить конгрессменов большинства стран принять законы, ограничивающие истребление диких зверей и даже создать так называемую Красную Книгу…

– Ого, – сказал я, – так у вас древняя фирма! Красная Книга, как я думал, придумана вообще при фараонах. И формулу «Волки – санитары леса», это вы придумали? Ясно. Так, а в чем ваши претензии к фирме Близзард, а также к нам? Хочу попутно поблагодарить вас за лестный ряд. Оказаться на одной скамье подсудимых с Близзардом – великая честь для всех девелоперов.

Юрист взглянул на женщину, она кивнула и заговорила строгим протокольным голосом:

– Так как вашей фирмой, из-за вашей малозначительности, как вы только что упомянули, никто всерьез заниматься не хочет, это поручили мне, как вчерашней выпускнице юридического института.

– Слушаю вас, – сказал я заинтересованно. – У вас в очках простые стекла?

– Нет, – отрезала она, – у меня диоптрии.

На мой взгляд, там если и есть диоптрии, то не больше чем полпроцента, а такое нарушение зрения нормальные люди вообще не замечают. Эта либо чересчур заботится о здоровье, либо выпендривается, умной хочет выглядеть. Хорошо хоть не покрасилась под брюнетку.

– Мы зверей не бьем, – сказал я. – У меня даже аквариума нет. И на охоту не езжу.

– Бьете в баймах, – отрезала она.

Я ахнул:

– Что? Уже и в баймах нельзя?

Она кивнула, улыбка показалась мне отвратительно злорадной.

– Будет нельзя. Сейчас защита окружающей среды выходит на новую ступень гуманизма. Кроме того, пропагандируя избиение беззащитных животных в баймах, вы развращаете людей, делаете их еще более жестокими, чем они уже есть…

Гора свалилась с моих плеч, рухнула и разбилась с треском, а мелкие камешки разлетелись далеко-далеко, превращаясь не то в конфеты, не то в цветочки. Я едва не расхохотался, как же здорово, что не рэкет, не налоговая, не кредиторы, не пожарная инспекция, не еще какие-нибудь пиявки под видом проверяющих.

Они переглянулись, когда я откинулся на спинку кресла и сказал уже с веселым дружелюбием:

– А вы не двое сумасшедших? Что вы несете?.. Каких беззащитных животных? Это же всего лишь набор пикселей! Комбинация нулей и единичек двоичного кода, что выдает на экран перекодируемые нашим мозгом картинки! Подведите к монитору собаку или кошку – ничего не увидят! Там нет ни-че-го.

Она сказала холодно:

– Собаки и кино не понимают. Для них там только мелькание световых пятен, но все-таки люди почему-то одним фильмам ставят индекс «18+», а другие запрещают вовсе!

Ее коллега добавил педантично:

– И книги.

– И книги, – повторила она. – Хотя книги вообще… черные значки на бумаге! Так что эта отмазка, как говорят в ваших кругах, не катит. Любая ваша байма, я сейчас говорю не лично о вас, а о деятельности девелоперов вообще, начиная со входа в виртуальный мир, пропитана жестокостью и насилием! Весь этот, простите за грубое слово, кач – непрерывное и безжалостное избиение всего живого, что встречает на своем пути баймер!

Она говорила все правильно, но я смотрел с изумлением. Неужели эти чудики всерьез? Это же надо быть такими сумасшедшими! И какие идиоты выделяют им гранты на деятельность? Вот уж придурки, лучше бы нам дали! Нет, это кто-то разворовывает бабки, а для отмазки раскидывает крохи на вот таких чокнутых…

Юрист следил за моим лицом, а я сам знаю, что оно у меня выразительное, он заговорил первым:

– Я вас прекрасно понимаю. Я постарше вас, видел, как многое, что сперва осмеивали, укрепилось, а новое поколение восприняло как должное. Над «санитарами леса» как только не хохотали! А сейчас ни волка нельзя убить без особой лицензии, ни льва, ни тигра. А раньше целые стада слонов стреляли просто так, для забавы. И бегемотов, носорогов, буйволов! Мир меняется, юноша. Некоторые из ваших коллег постарше успели это заметить на себе. И меняется не сам…

Она смотрела на меня победно, слегка кивая в такт его словам, словно забивая своим узким лобиком гвозди то ли в мой стол, то ли в мой гроб.

Я поинтересовался:

– А вы не заходили в «World Industry Entertainment Games», это всего за два квартала отсюда? Они начали позже нас, но по размаху обогнали…

Юрист поморщился, женщина быстро взглянула на него, он кивнул, она поджала губы и ответила сухо:

– Их директора вообще можно привлекать к суду.

– Ах вот как? – приятно удивился я. – Люблю, когда такое говорят о конкуренте! Скажите, а фотоохотой заниматься можно?

Она подумала и ответила уверенно:

– Да, можно.

– Спасибо, – ответил я с великим облегчением. – Хоть это… но, простите, как все-таки насчет звериных прав? Можно ли фотографировать без их разрешения? Вдруг им это не нравится? Я понимаю, если в свадебном оперении, а в период линьки? Когда выглядят гадостно?.. Или когда какают?

Она подумала и ответила несколько нерешительно:

– В юридическом плане этот вопрос еще не проработан… Как вы знаете, мир стремительно усложняется. Мы, юристы, не всегда успеваем, к сожалению, реагировать вовремя или с опережением.

– В данном случае вы среагировали с еще каким опережением, – заметил я.

Она кивнула, строго рассматривая меня поверх массивной роговой оправы.

– Не думаю, что с большим. Этот щекотливый вопрос можно было поднять и раньше.

Я вздохнул:

– Не уверен, что вы настолько… в возрасте, чтобы помнить те фараоновы времена, когда с нормальной охоты всех переводили на фотоохоту. Могу сказать только, что я типичный представитель хай-тека, а это значит, что прекрасно разбираюсь в наших проблемах. Представьте себе.

Они переглянулись, женщина вздохнула, а мужчина грустно улыбнулся:

– Переводя на обычный язык, это значит, что мы лезем не в свое дело… и вообще нам пора убираться.

– Это вы сказали, – сообщил я и лучезарно улыбнулся. – Не хочу быть грубым, но вы поняли все правильно. Видимо, вы хороший юрист.

Он кивнул.

– Иначе бы мне не предложили возглавить такой отдел. Ладно, мы вас предупредили, а дальше решайте сами.

Глава 2

Двери за ними закрылись, я посопел злобно, что за идиоты, ну очень уж благополучное у нас общество, что позволяет и таким вот находить нишу. Раньше подобные вымирали бы с голоду, кому нужны с их заморочками, а сейчас могут жить, отщипывая от пирога более успешных, предъявляя миллионные иски то к Макдоналдсу за слишком горячий кофе, то к изготовителям гамбургеров, обвиняя их в своем ожирении…

Работа не шла, раздражение нарастает, я взглянул на часы, ах вот оно что, жратаньки пора, мы ж не сингуляры, у нас и желудки, и желудочные амбиции… Отворил дверь кабинета и сразу поморщился. В большом помещении за столами работают сорок человек, но слышно только Василия Петровича: стучит по клавишам с такой силой и мощью, что доска часто выходит из строя. К счастью, дешевые, извиняется, покупает за счет фирмы и снова колотит… Печатает двумя пальцами, но быстро, на экран поглядывает лишь изредка. По одному этому признаку можно определить, что пришел из допотопного века, когда не было персональных компьютеров, а журналисты и писатели работали на пишущих машинках.

Тогда успешное печатание зависело от силы удара по клавише: приходилось бить со зверской силой, чтобы задействовать целую систему механических рычагов, а те в конце поднимут последний рычажок с приваренным металлическим оттиском буквы. Сила удара должна быть достаточной, чтобы с треском влупить по ползущей тряпочной ленте, пропитанной чернилами, а через нее оставить оттиск на бумаге. А так как никто не печатает без подложенной копирки и второго, а то и третьего листа, то стукнуть надо было так, чтобы пробить их все.

Современное поколение с пеленок знает, что от силы удара по клавишам ничего не зависит, кроме преждевременного износа клавиатуры, потому печатает, едва касаясь кончиками пальцев. Многие сразу работают всеми десятью, чему очень непросто научиться на простой механической: попробуйте мизинцем бить с такой же силой, как и указательным!

За четыре стола от Василия Петровича юркий и подвижный Андрюша Скопа первым оторвал взгляд от экрана, отъехал вместе с креслом и поспешно потер глаза кулаками.

– Ого!.. Почти два!.. А я думаю, чего это шеф держимордит там на пороге… А он, оказывается, о нас заботится!

Его сосед справа, Тимур Косарь, поспешно вскочил.

– Побегу проверю, – сообщил он услужливо, – как там насчет столиков в кафе…

Он унесся, Скопа все еще тер кулаками глаза.

– Уф, мальчики кровавые в глазах…

– Много зарезал? – спросил я деловито.

– Сотни две, – сообщил он.

– Это не много.

– Зато всякими способами, – сообщил он. – Теперь кровь хлещет по всем законам физики. Движок Havok – это что-то…

– Сразу вставь три градации, – посоветовал я. – А то потом присобачивать труднее. Вплоть до отключения вовсе. Кто-то не выносит вида крови, кто-то оберегает детишек от насилия…

Кресла не гремят, отодвигаясь, у нас на колесиках, более того, сами послушно возвращаются к столам и разворачиваются к мониторам.

Я вышел вместе со всеми, отметив, что из нашей дружной обеденной группы потеряли еще и Василия Петровича: он перешел на мафусаилизм, ест «только полезное», а воду пьет исключительно дистиллированную, которую носит с собой в термосе.

В кафе Тимур выкобенивался перед молоденькой заведующей, она улыбалась профессионально и записывала по старинке в отрывной блокнотик. Ребята рассаживались за столами в нашем привычном уголочке. Я оглядел их как-то заново, в голове то и дело всплывают слова юриста насчет быстрых изменений… Кем эти ребята из моей команды были бы раньше? Андрюша Скопа работал бы трубочистом, ему нравится альпинизм, звездное небо над головой, нестандартность профессии… хотя, понятно, тогда трубочистов было больше, чем ныне слесарей-водопроводчиков: печные трубы были везде, а чистить нужно даже исправные.

Тимур Косарь, живой и коммуникабельный, был бы дилером или кто там был до дилера… диск-жокеем? Нет, массовиком-затейником или баянистом, он же гармонист, но не от слова «гармония», а от «гармоника», был такой музыкальный инструмент еще в эпоху наших дедов… Да что там дедов, даже отец в молодости играл…

Роман явно ремонтировал бы что-то допотопное: холодильники или стиральные машины, а то и ламповые телевизоры с кинескопами. Он и сейчас с ходу определяет любую неисправность, а раньше так и вообще с закрытыми глазами находил бы, где какая деталь «перегорела», раньше они в буквальном смысле загорались и сгорали.

Я, наверное, каким-нибудь сисадмином, а то и еще круче – бригадиром строительно-монтажных работ и покрикивал бы землекопам: «Бери больше – кидай дальше!» Мол, а отдыхай вволю, пока летит…

Со мной за столом, как обычно, Тимур Косарь, живой, как ртуть, и весь блестящий, начиная от черных, как спелые маслины, глаз до начищенных туфель, немногословный, громадный и медлительный Тарас Гулько, а также улыбающийся и вечно расположенный ко всем Роман Рябинин, помесь всепрощающего святого и программиста.

– Что-то картошку недожарили, – живо сказал Тимур. – Лодыри! Вечно спешат.

– Все спешат, – заметил Роман мудро. – Весь мир спешит.

– Но мы же пришли вовремя? Вот и они должны вовремя!

– Сейчас сериал про Ниро Вулфа начнется, – сообщил Скопа.

– Ага, – сказал Тимур злорадно, – я ж говорил!

– А что за сериал? – спросил Роман.

– Рейтинг выше крыши, – пояснил Скопа.

– Интересно хоть?

– Не смотрел.

Роман, при всей его буддистскости и умиротворении, ухитряется все схватывать и замечать, ничего не забывает, а еще у него удивительная способность моментально находить нужный материал в разросшейся Паутине.

Он спокойно и размеренно потреблял три вида салатиков, диетических и сбалансированных, запивал козьим молоком, Скопа от него почти не отстает, разве что молоку предпочел обезжиренный кефир, а вот беспечный Тимур жрал то, что увидел на соседнем столе: раз другие едят, значит – вкусно. Сегодня у него на тарелке толстый и хорошо прожаренный бифштекс, на гарнир целая горка блестящих, словно промасленная утиная дробь, зерен гречки и таких же темных.

У меня обычная котлета с картофельным пюре, я посредине между мафусаилистами и мясоедами, не особенно и берегу жизнь, но и не спешу ее укорачивать.

Тимур жрал, будто угледобывающий комбайн, безостановочно переходя от одного блюда к другому, и, лишь когда взялся за большую чашку с черным кофе, перевел дух, задумчиво повел по сторонами сытыми очами.

– А здесь неплохо, – изрек он.

– Ты здесь обедаешь каждый день, – напомнил я. – Уже второй год.

– Правда? – удивился он. – Наблюдательный ты, Володя. А я вот такие мелочи не замечаю… Так что, говоришь, будем делать с этими зелеными?

Я посмотрел на него через стол в удивлении:

– С какими?

– А что приходили, – напомнил он. – Мужик в пенсне, как Чехов какой, и красотка в деловом костюме. Ты же нам сбросил файл записи! Я просмотрел наискось. А Роман так и вовсе просмотрел все. Дважды.

– Да ничего, – ответил я. – Пусть идут лесом. Хоть зеленым, хоть глубоко увядшим кленом. И далеко-далеко.

Он прищурился:

– Считаешь их полностью неправыми?

Я покосился на Романа и Скопу. Жрякают молча, но уши вытягиваются и шевелятся, как у лесных эльфов.

– При чем тут правы или не правы? – ответил я раздраженно. – Ты в рилайфе или как?.. Давай допустим, они правы. Даже глубоко, по самые помидоры правы. И что? Мы вот так сразу бросимся переделывать движок? Фигня… А самое главное, до того времени, как это движение «виртуальных зеленых» войдет в силу, мы успеем выпустить не одну байму, о которой так мечтаем, а десяток!..

Тимур уточнил:

– Значит, не споришь, что они правы? И что их движение будет набирать силу?

Я вздохнул, отодвинул тарелку и взялся за чашку кофе.

– Одно с другим не связано. У нас много таких движений и организаций, которых я утопил бы вместе с их членами и спонсорами. Но они почему-то развиваются, привлекают новых членов!

Роман отхлебывал кофе по капельке, такому педанту надо вообще пить из наперстка.

– Шеф прав, – проговорил он очень спокойно, – эту уж точно успеем. Может быть, и еще одну…

Мы все трое уставились вопрошающими глазами. Тимур спросил живо:

– Почему только одну?

– Все ускоряется, – напомнил Роман отрешенно. – В век инета информация мгновенно становится общим достоянием. Идеи, мой мальчик, обретают силу. Конечно, правительства работают по старинке, медленно, законы нужно принимать осторожно, а до этого их долго составляют, изучают, дорабатывают, направляют в комиссии для изучения, потом начинаются чтения и рассмотрения в парламентах… А потом, когда наконец примут, то начало действия откладывается обычно до Нового года. Так что успеем…

Он снова задумался. Я сказал сердито:

– Так что тебя волнует, буддист? Вам же все по фигу! Вы ж на все положили, чтобы иметь положительное настроение.

Роман по-прежнему не менялся в лице, спокойный и довольный, ответил тем же ровным благожелательным голосом:

– Меня волнует… точнее, начинается дискомфорт с нашей позицией. Мир в самом деле меняется. А мы?

Я сказал резко:

– Так кто его меняет, как не мы? Такие, как мы?

Скопа прогудел гордо:

– Мы – хайтековцы!

– Я на службе – коммунист, – напомнил Роман известное изречение Алиева, – а дома мусульманин, так? Я предпочел бы, чтобы наша байма вошла в историю не как последняя, где мобов крошат почем зря, а как первая, где… ну, не знаю, начинают действовать какие-то ограничения. Как они есть в реале. Скажем, законы Нового Человека, который уже и сейчас почти трансчеловек, а потом войдет в сингулярность.

Я смотрел на них, не веря глазам. Тимур ладно, этому только дай во что-нибудь вцепиться зубами, здоровяк Гулько просто не подумал, брякнул и все, но если такую чушь порет и всегда спокойный и даже равнодушный к проблемам суетного мира Роман…

Я чувствовал, как мои щеки вспыхнули праведным негодованием, а может быть, даже гневом.

– Вы что, всерьез? – спросил я. – Да никогда не поверю, что из их затеи что-то выйдет. Не смешите мои тапочки! Запрет на убивание мобов, надо же… Ах-ах, одни пиксели убивают другие пиксели!.. Как могут пиксели убивать пикселей?

Роман смолчал, но я видел по его лицу, что смущен, ищет доводы и не находит. Ни за ту сторону, ни за эту. Правда, я сам еще не понял, по какую сторону я, одно дело спорить, мы всегда спорим, другое дело – верить в то, что защищаешь. Гад юрист вовремя сумел ввернуть насчет стремительности прогресса. При всем том, что в первую очередь мы стараемся как следует заработать, все же не хочется зашибать на отстое, мы не такие уж и старики, которым все равно. Конечно, у нас не отстой, но если можно без добавочных затрат подняться на левел выше…

Я постучал ложкой по столу. В нашу сторону начали осторожно поглядывать другие посетители кафе. Никто не хочет оказаться вблизи скандала, все берегут здоровье, трусы чертовы.

– Как генералиссимус, – сказал я властно, – дебаты временно прекращаю. В смысле, милостиво разрешаю перенести в кулуарню.

– Кулуарня… это что? – спросил любознательный Тимур.

– Культуртрегня, – предположил Гулько.

– Кулугурня, – поправил эрудированный Роман.

– Дураки все, – сказал Тимур авторитетно. – Кулуары – это курилка. В старину некоторые несознательные еще курили, представляете? Дикари…

Скопа вздохнул и вернул в нагрудный карман пачку сигарет.

На выходе из кафе Тимур сказал быстро:

– Шеф, это не дебаты, у меня тут вопрос копошится и копошится: ты не послал тех юристов в «World Industry Entertainment Games»?

Я бледно усмехнулся:

– Послал, конечно.

– И?

– Они там побывали раньше, – объяснил я тяжеловесно, – чем у нас.

– Правда? – сказал он обрадованно. – Здорово. Представляю, сколько им овощей натолкали в сумку.

– Да уж, – буркнул я. – Мясоедова икрой не корми, дай кому-нибудь пакость сказать. Да еще на законном основании.

С Мясоедовым я познакомился гораздо раньше, чем он встал во главе фирмы, делающей игры. Однажды я гнал по МКАД, скорость превысил ровно настолько, сколько разрешает ГАИ: на десять км, то есть сто десять, и вот меня обгоняет некий сраный «жигуль», весь в грязи, хотя уже две недели нет дождей и луж, и когда въехал в ряд впереди меня, водитель выбросил в окно бумажку от бутерброда.

Она порхнула в воздухе, коснулась лобового стекла моей машины и улетела. Затем наш ряд начал затормаживать, я вовремя это усек, перестроился, мы обошли соседей, я успел увидеть мужчину за рулем, выбросившего обертку. Он заранее злобно зыркнул в мою сторону, ожидая брани.

Я ничего не сказал, придурков и хамов на дороге много, да и следить за движением надо. И через пару минут уже забыл о неприятной мелочи. Но через неделю случилось продолжение: я выгуливал маминого боксерчика, у нас дружная компания собачников, уже сложилась и притерлась характерами, как мы, так и наши собаки. И вот я со своим любимцем пришел вечером на обычное место, а там с нашими бродит новенький с питбулем на длинном поводке.

Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердце компании, воскликнула жизнерадостно:

– А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя, это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…

Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбным видом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычным жестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте, а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и не понимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого принято рассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.

Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:

– Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том «опеле»!

Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждали объяснений, сказал кротко:

– Извините, но я погуляю… в другом месте.

Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять на поводок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.

На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедова начали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, – я могу рассказать, как было, – не стал врать и рассказал, что выбросил бумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельнице уже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка так обидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе, где купил квартиру…

Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа, огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказал задумчиво:

– Словом, если свой – то нельзя, если чужой – то можно?

Мясоедов пожал плечами:

– Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.

– Чужих?

– Ну да!

– Это не чужие, – поправил педантичный Константин. – Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?

– А что тут такого? – спросил Мясоедов, защищаясь. – Все так делают!

Константин покачал головой:

– Я не выбрасываю бумажки на улице.

– И я не выбрасываю, – сказал Аркадий Георгиевич, владелец черного терьера.

– И я, – добавил Сергей, у которого на поводке шарпей.

– Я тоже не выбрасываю, – сказала со вздохом Валентина. – Когда некуда сунуть, в карманы кладу или в сумочку. А потом – в мусорную урну.

Мясоедов чуть поморщился, сильные люди такими мелочами себя не утруждают. Комплексы сраные: прятать бумажку в карман, когда можно просто в окно! На него смотрели понимающими взглядами: мол, да, ты именно из тех, кто и мусорное ведро не опорожняет с балкона только потому, что среди бумажек может оказаться пивная бутылка, что не только обидит кого-то внизу, но и разобьет голову, а это уже милицейский протокол…

– Да, – произнес Константин, ни к кому не обращаясь, – а вы задумывались, ребята, что хамы не хотят общаться с хамами, а стремятся именно в круг людей добрых и покладистых, достаточно интеллигентных, здесь у них все преимущества… Остальные, дескать, все закомплексованные, а вот они – круть…

Валентина сказала твердо:

– Костя, у меня такое мнение, что лучше нам и остаться такими вот закомплексованными. Как думаешь?

Константин кивнул. Лицо у него было угрюмое.

– Остальных можно не спрашивать.

Мясоедов сделал вид, что не врубился в разговор интеллигентов, погулял с ними еще пять минут, чтобы не терять лица, но с того дня выгуливал собаку уже в другом месте. Однако все собачники района знают друг друга, так что вскоре ему вообще пришлось отказаться от прогулок, а питбуля выгуливала его жена.

И хотя такие вот дураки всегда заводят собак бойцовских пород, злых и агрессивных, но питбуль оказался псом добрым и покладистым: его воспитывали жена и дети, а Мясоедов появлялся только вечером и не успевал привить собаке свое хамство и бесцеремонность.

И вот теперь это хамло – глава конкурирующей с нами фирмы. Как организатор он оказался очень неплох, бывают профессии или должности, где хамовитость и напористость больше помогают, чем вредят. Он же сумел добиться финансирования без всяких процентов, а затем вообще получил гранты от администрации города за какие-то туманные обещания прославить Москву.

Собственно, он поступил совершенно правильно, послав этих чертовых юристов подальше. Даже могу предположить, в каких выражениях послал…

Тимур шумно вздохнул:

– И чего он взялся делать игры? Гад…

– Недооцененная отрасль, – сказал я. – Нигде в мире не делают так мало игр, как в России. А возможности огромные… Сюда еще хлынут дельцы, когда в нефтянке и газовом хозяйстве мест не останется.

– Пора от браузерных отходить, – прогудел озабоченно Гулько. – Иначе среди новичков утонем. Будут такие, что сразу придут с хорошими бюджетами! Сейчас олигархи не знают, куда деньги вкладывать…

Глава 3

Дед Мороз, Санта-Клаус – абсолютно никчемные существа, ничего собой не представляющие, но в отличие от абсолютного большинства таких же никчемных, но самодовольных существ, гордых только тем, что дожили до преклонного возраста, прекрасно сознают свою никчемность. Потому разносят детишкам подарки, хоть так искупая свои бесполезные жизни, заодно покупая их любовь и приобретая популярность.

Не разноси подарки – кому на хрен они нужны?

Василий Петрович по возрасту не только дед, но и прадед, даже с виду типичный Санта-Клаус: длинные седые волосы, седые усы и серебряная бородка. Так и вижу его в красной шубе и красной шапке с мехом. Но Петрович, в отличие от Санта-Клауса, что-то значит и сам по себе. Он держит на своих плечах целый отдел по художественному оформлению, мониторит все новинки в своей области, а также иногда подсказывает дельные вещи.

Думаю, его внуки завидуют своим одноклассникам, у которых деды не так имениты. Те уже на пенсии, сами не живут, а доживают. Сперва «жили для детей», потом – «для внуков». А человек, который сам чего-то стоит, как-то на внуков внимания обращает мало. У него бизнес, проекты, дела, совещания, срочная работа, поиски коллег, что работают в смежных областях, и жадное внимание к их работам.

Те, что внуками занимаются, можно сказать, пользуясь современной терминологией, неудачники. Вроде Деда Мороза или Санта-Клауса. Обычно поднимаются не выше начальника отдела, но чаще выходят на пенсию рядовыми инженерами, слесарями и токарями. Еще работая, уже чувствуют свою беспомощность и вкладывают силы и деньги в детей, в надежде, что хотя бы те поднимутся по социальной лестнице. Внуков вообще балуют, а если тех нет или им их не доверяют, – заводят собак, покупают учебники по дрессировке, усердно посещают занятия, не пропускают ни одной выставки в надежде, что их пет станет главным победителем и получит хрустальный приз.

Я прошел мимо, заглянув в экран: очень аппетитные скелетные модели с превосходными скинами. Хотя все мы по молодости считаем, что старость начинается лет в сорок, но Василий Петрович и сам иногда на работу идет не с той стороны, где у него дом, и рисует скромно одетых женщин охотнее, чем мобов.

Кроме пережевывающих свою супердиетическую пищу Василия Петровича и дизайнера уровней Левушки, в офисе суетится Алёна, быстро сбрасывая курточку, снимая тяжелые ботинки, очень похожие на солдатские, и всовывая ноги в удобные тапочки. С ее приходом на столе по обе стороны монитора волшебным образом возникали коробочки с тушью, помадой и еще какой-то непонятной, но такой необходимой женщинам хренью.

Алёна живет в великолепной двухкомнатной квартире в центре города. Когда Тимур спросил изумленно, сколько же она платит за такую роскошь, Алёна, нимало не смущаясь, объяснила деловито, что расплачивается сексуальными услугами. По контракту она должна оказывать их два раза в неделю, но не считает себя ущемленной, если хозяин квартиры заглянет к ней и три раза, или даже четыре.

Он кем-то работает в НИИ, то ли доцент, то ли уже профессор, словом, весь из себя занятый, по бабам ходить некогда. Его квартира в соседнем доме, а в этой жила бабушка. Как многие коренные москвичи, он получил квартиру в наследство, но сам зарабатывает достаточно хорошо, арендная плата мало что изменит в его укладе жизни, а вот после отвратительного развода ему не хотелось бы вступать с женщинами в длительные отношения…

– Привет, Алёна, – сказал Гулько. – Класс – десять минут, и ты уже на работе! Это не мои полтора часа из Бутова. Наверное, ты хороша в этом деле… Вот Анжела тоже снимает за секс, но у нее однушка на окраине. А Валентина так и вовсе, кроме секса, еще и убирает ему квартиру, поливает цветы…

– Хорошо, – вступил в разговор Роман, – хоть не доплачивает. Привет, Алёна! Я был во Франции, там обычно половину арендной платы берут сексом, а половину – деньгами. У нас народ великодушнее!

Тимур спросил заинтересованно:

– Алёна, а что от тебя требуется? Только сосешь или по полной программе?

Алёна поморщилась, а Гулько гулко хохотнул:

– Да-да, Алёнушка, расскажи! Он тоже хочет снимать на таких же условиях!

Алёна расположилась в кресле, подумала и чуть приподняла сиденье.

– В сексе, – заговорила она деловито и включила компьютер, – нет ничего нового или особого, так что, думаю, подойдешь. Толстенький, розовый, с широкой попкой. Анус у тебя без геморроя?.. Правда, вы пока в меньшинстве, так что тебе искать квартиру придется дольше.

Тимур покраснел, завопил:

– Я не педик!

Гулько сказал громко и строго:

– Ты что, оскорбляешь сексуальные меньшинства? А как насчет статьи двести семьдесят, подпункт восемнадцать, параграф семь?

И хотя я чувствовал, что статью он сочинил на ходу, но все притихли и начали расходиться. Алёна права: в нашем стремительном мире даже за новинками хай-тека не всегда успеваешь уследить, статьи Уголовного кодекса вообще идут мимо…

Я перешагнул порог кабинета и позволил себе сгорбиться и опустить уголки рта. Трудно улыбаться все время и смотреть орлом, когда положение хреновое. Да, вэвэпэ растет, нефтедоллары наполняют страну, бизнес развивается… но это в целом развивается, а сколько маленьких фирм разоряется? Мы затянули все сроки с выпуском готового продукта, второй кредит не дадут, пока не рассчитаемся…

Мы все в одном большом помещении, что вроде бы чисто по-русски: все одна семья. Только у меня, начальника, собственный кабинет, но и то без двойной двери и секретарши для снятия стрессов. Когда мне нужно кого-то позвать, проще отворить дверь и крикнуть, чем вызывать по телефону или сообщать по скайпу.

Зато в любой момент могу посмотреть, кто занят делом, а кто валяет дурака. В последнее время мы здорово расширились, приняв еще восемь сотрудников. За новичками нужен глаз да глаз, чтобы не шарили по порнушным сайтам и не играли во флеш-игрульки. Сам, конечно, за всеми не услежу, но они знают, что могу наблюдать за работой, потому бурчат, но работают, надеясь оторваться, когда заболею или уеду в командировку.

Гулько тоже ревниво поглядывает за новичками, у него другой принцип: если этим козлам платят, как и нам, то чтоб работали не меньше, а лучше – больше. Сейчас без стука вошел ко мне, огромный и плечистый, больше похожий на крепкого баскетболиста, чем на очень умелого программиста.

Я поднял голову, он спросил с порога:

– Ну и как тебе?

– Новички? – переспросил я.

Он отмахнулся:

– Да это пока ни рыба ни мясо. Треть уволим через неделю. Всего второй день, а уже халтурят!.. Как будто на Америку работаем. Пойдем, покажу, как столы переставить, чтобы всобачить пять-шесть человек новеньких.

Едва мы появились в зале, я увидел по спинам, кто в самом деле работал, а кто в отсутствие погоняйла, то есть меня, серфил по инету в поисках развлечений.

– Пожалуй, – сказал я, – надо заблокировать и прием.

– Зачем? – спросил он. – Отправлять нельзя – программный код сопрут, но прием?

– Все, что им нужно, – сказал я, – достану я. Или ты.

Он кивнул и вдруг спросил:

– А что с юристами? Что-нибудь надумал?

Я спросил в удивлении:

– Ты на что намекиваешь?

– На какое-то изменение, – ответил он неуклюже. – Они, конечно, дураки. Даже дураки набитые. Но наш мир настолько богат и расточителен, что и дуракам находится место. Бывает, такие же дураки распределяют фонды и гранты.

От соседнего стола прислушивался Тимур, наконец пихнулся короткими ножками и лихо подкатил в кресле.

– Это в случае, – уточнил он живо, – если хорошие дураки. Импозантные.

– Это как? – спросил я.

– Особые дураки, – пояснил он ехидно. – Дурнее которых уже нет на свете.

– Нет, – возразил Гулько, – я имею в виду – честные дураки. Словом, люди, с которыми нам всегда приятно и уютно общаться.

Тимур задумался, поморщился, но кивнул:

– Вообще-то да. Вон Роман умный, сволочь, но я его больше трех минут на дух не выношу. А вот с тобой общаться приятно, хоть весь день бы беседовал. Только хвали меня больше.

Гулько, не давая себя сбить с мысли, обернулся ко мне:

– Пусть забавляются в остроумии, придурки, но мы ж люди серьезные. Я имею в виду, что в мире, где дураки имеют такое влияние, бывает лучше сделать им шаг навстречу, чем переть против рожна.

Я насторожился:

– Что? И ты готов отказаться от жестокостей в байме? И что будем делать? Нюхать цветочки на полянках? Или кто больше соберет?

Он помотал головой:

– Нет, в реале же не только цветочки собирают! И войны гремят, и зверей убивают… Но уже есть какие-то законы. Времена буссенарства прошли, тут они правы. Мы можем тоже ввести какие-то ограничения. Скажем, не бить каких-то зверей… Одних бить, других – низзя…

Он что-то еще мямлил, потом вообще ушел в сторону и начал жаловаться на соседей: не дают громко музыку включать, а он же не виноват, что стены такие тонкие, но я уже не слушал, голова трещит под напором новых и, надо признать, непривычных мыслей. Сам уже думал над этой проблемкой, а если уж медлительный Гулько что-то чует в воздухе, то самое время остановиться и подумать, с чем столкнулись или на что напоролись.

В любой байме зверей истребляют всех поголовно, смотрят только на лут и количество экспы. Это всегда и везде так было. Хотя в принципе нетрудно разделить зверей на группы. Скажем, этих бить можно и нужно всегда, а вот тех только в особый сезон, охотничий. А самых редких, что в Красной Книге, нельзя вообще. Даже пугать их запрещено, а то нервные, яйценоскость нарушится…

Кроме того, нельзя бить детенышей… ну и что, если в баймах их нет, заведем, это ерунда, зато за убийство будем начислять штрафы. Это, кстати, усложнит байму. У всех традиционно тупая и однообразная зачистка, а у нас будет выборочная. Внесем разнообразие, что уже само по себе хорошо! А от Фонда Защиты Животных можно грант получить или какой-нибудь бонус. Они там против убийства животных и шуб из натурального меха. Нет, за шубы…

Я поймал себя на том, что почти всерьез рассматриваю возможности введения в байму такой хрени. Разозлился, у себя в кабинете отыскал на столе сдвинутый за ненадобностью в кучу потенциального мусора блестящий кусочек картона. На нем надпись: «Социальное равновесие», а под ним буковками помельче: «Тамара Вовк, юрист».

Я набрал номер, на том конце голос прозвучал сразу же, едва закончились щелчки набираемого номера:

– «Социальное равновесие», Тамара Вовк…

– Тамара? – сказал я. – Это Владимир Черновол. Помните, вы заходили к нам с одной весьма необычной идеей?

– Да, – ответила она бесстрастно, – да-да, что-то припоминаю.

Я ухмыльнулся, приятно замечать, когда переигрывают, уж слишком голос холодный и обезличенный, слишком.

– А вот я вас запомнил лучше, – сказал я, – что неудивительно, красивые женщины в памяти остаются лучше, чем умные… Нет-нет, не спешите класть трубку. У меня появились вопросы. И некоторые, так сказать, неясности. Не могли бы мы встретиться?

– Хорошо, – ответила она, – приезжайте, все объясню. Только не сейчас, у меня встреча, потом совещание, а затем разбор и подготовка нужных бумаг… Давайте запишу вас на завтра… после четырнадцати часов в любое время… до восемнадцати.

– В восемнадцать заканчиваете? – поинтересовался я. – Счастливый вы человек. А мы вот до поздней ночи… Хорошо, а если встречу сегодня после работы? Где ваш офис территориально? Могу подъехать к выходу. Если, конечно, вас кто-то уже не встречает…

Она ответила недовольно:

– Я не смешиваю работу и личную жизнь.

Я запротестовал:

– Но я еще не затаскиваю вас в постель! Просто по дороге домой вы сумели бы развеять туман в моих мозгах.

– Вы не так поняли, – ответила она резковато, – я имею в виду, после шести вечера у меня заканчивается рабочая жизнь и начинается личная.

Я сказал с досадой:

– Боитесь переработать? Ладно, проехали… До свидания. Спасибо за разъяснение.

Я уже убирал трубку от уха, когда услышал ее голос:

– Хорошо-хорошо, если это вам так нужно для работы… подъезжайте.

Глава 4

До их юридической конторы минут двадцать, но я выехал за час, не секрет, что творится на дорогах, и хотя знаю все объездные пути через дворы, но я не один такой умный, нашлись и другие, гады, сколько же их за рулем, половина купила права, а половине подарили по пьяни…

Впереди что-то вроде вялотекущей пробки, чувствую, как пошли чаще толчки сердечной мышцы, а тут еще какая-то сволочь ухитрилась умело вклиниться с правого ряда прямо передо мной, и уже поздно давить на газ, разве что садану бампером в задницу. Убивал бы этих сволочей…

Разрешенная скорость – сорок километров в час, иду на пятидесяти, а тут какай-то гад проносится мимо так, будто стою на месте! Ну пусть бы обогнал, ладно, авось там гайцы поймают, а я победно проеду мимо, ухмыляясь, но там впереди раскорячился «КрАЗ» с полным кузовом бетонных блоков, и этот лихач поспешно вклинился в мой ряд аккурат передо мной, сволочь, и ползет, ползет, ползет на двадцати километрах в час, догнать бы да набить морду…

Я пилил за ним, прожигая взглядом ему шины, пробивая заднее стекло и вообще, будь моя воля, незримо крутанул бы ему руль в сторону, чтобы автомобиль этого пятнистого гада вылетел с трассы в канаву, а там вообще заглох.

Фу, наконец-то придурок на стареньких «жигулях», что пилил в левом ряду, догадался уступить дорогу. Его обгоняли, кто смотрел неодобрительно, кто показывал средний палец, а один швырнул шкурками от банана и попал в лобовое стекло. Правильно, вообще такому уроду можно кирпич бросить…

Причиной затора оказалась авария, столкнулись «мерс» и «вольво», выясняли, кто круче. Из-за уродов две полосы заняты, а по оставшейся мы протискивались сорок минут. Если бы наши проклятия срабатывали хоть в сотую часть силы, от гадов остались бы одни тлеющие ошметки. Еще одна пробка, но уже поменьше: посреди дороги застыл дряхлый «жигуль», «закипел», водитель выставил аварийные знаки и, запершись в кабине, ждет, похоже, наступления холодов.

Обливаясь потом, я все же включил кондишен. Хоть и вредный, говорят, но все же к даме, ради нее могу даже кофе на ночь, хоть это тоже ужасно вредно, как сказано в медицинских новостях.

Она вышла элегантная, строгая, очень деловая, разве что роговые очки сменила на широкие темные. Все то же безукоризненное лицо, косметики минимум, хорошая свежая кожа и ясный взгляд.

Я выскочил из машины, открыл дверцу и ждал, чувствуя себя несколько глупо и не в своей тарелке. Среди наших не принято обременять себя мерехлюндиями, Алёна еще та красотка, но никому из нас не придет в голову распахивать перед нею дверь или придвигать ей стул. У нас равноправие полов не на словах, а здесь я как бы и не я…

Она приветливо, хоть и очень сдержанно улыбнулась:

– Как вы только ухитрились припарковаться в такой тесноте… Спасибо.

Она опустилась на правое сиденье, я любовался, как, не глядя, ловко защелкнула ремень, профиль четкий, утонченно законченный, вообще лицо из таких, когда ни убавить, ни прибавить.

Я начал осторожно выдвигаться в слитно ползущий поток машин. Она сказала предупреждающе:

– Я живу на Профсоюзной. Это и далеко, и там постоянные пробки. Так что давайте быстро объясню, что вы хотели узнать, и сможете высадить меня раньше.

– Что вы, – сказал я, – как-то надеялся, что поужинаем по дороге… Да не смотрите таким зверем! Я вовсе не имею в виду, что кто ужинает девушку, тот ее и танцует. Я тоже только что закончил работу! И проголодался.

Она покосилась в мою сторону:

– Да, вид у вас голодный.

– В какое кафе или ресторан заскочим?

– На ваш выбор.

– Хорошо, посмотрим, где меньше машин на стоянке…

Улицу перегородил выползающий из переулка приземистый погрузчик с выдвинутой над кабиной стрелой с широкой площадкой, что делала его похожим на кавказца в национальной кепке.

Я молча ругнулся, Тамара чуть улыбнулась уголками губ. Я покосился на ее чеканный профиль: ни одной лишней детали, лицо угловато-нежное, сразу возникает образ рожденного в дизайнерских муках дорогого автомобиля с его вызывающе спортивными обводами и в то же время изысканным комфортом.

– Смотрите на дорогу, – попросила она тихим голосом.

– Я и смотрю, – буркнул я.

– Я не дорога…

– Это вы так думаете, – ответил я. – Может быть, как раз дорога на новую ступенечку. Понять бы, эта ступенька вверх, а не в сторону, где пропасть?.. Очень уж многие делали шаги именно в сторону, полагая, что вверх… Их косточки там далеко внизу быстро растаскивают мелкие хищники.

Она сказала сочувствующе:

– Вы живете в мире хищников?

– Да, – ответил я с горечью. – Именно. В мире, в котором сильный пожирает слабого, но это дает возможность существовать ряду категорий граждан, что совсем не являются необходимыми для общества. Простите, я не имел в виду именно юристов и «зеленых».

Она холодновато улыбнулась:

– Понимаю, что вы имели в виду.

– Простите, – сказал я покаянно, – я в самом деле просил о встрече не для споров и нападок, а чтобы глубже понять вашу позицию и… постараться оценить, насколько она востребована обществом. Или будет востребована.

Она спросила с ноткой вызова:

– А если недостаточно востребована?

– Простите?

– Если, говорю, – сказала она, – в полной мере будет востребована только через год-два, а то и десять лет?

Я пробормотал:

– Конечно, хорошо быть Коперником, но и на костер не хочется. С другой стороны, производство любой серьезной игры занимает несколько лет.

Она ахнула:

– Так долго? Больше, чем фильм?

– Фильм ерунда, – сказал я с пренебрежением. – Актерам велел смеяться – смеются, велел плакать – плачут. А тут все нарисовать надо… Так что байма – это серьезно и, главное, долго.

Она смолчала, наблюдая, как я, слегка нарушая, перестраиваюсь из левого ряда в правый сразу через две полосы. Там пополз, выбирая щелочку, куда можно втиснуться машине. К счастью, повезло, впереди один как раз отъезжал, я сбросил скорость до черепашьей, затем втиснулся на освободившееся пространство, опередив сразу двоих, что уже присматривались.

Я нарочито выбрал кафе, а не ресторан, а то подумает еще что, хотя это кафе даст сто очков иному ресторану. Уютный зал, прекрасная, под старину, мебель, яркие люстры под потолком, не люблю дурацких свечей на столах, накрахмаленные салфетки и меню в толстых папках из дорогой кожи.

Я придержал для Тамары стул, она опустилась царственно и спокойно, словно придвигаю вот так уже лет десять и не отдерну, чтобы с визгом грохнулась на пол, нелепо задрав ноги.

В самом деле, был импульс тихонько убрать, не люблю важничающих, но эта королева чего-то трусит, чувствую, не такой уж я и захайтекенный.

Официантка появилась после строго рассчитанной паузы, женщина должна за это время что-то выбрать и сообщить кавалеру, однако мы как-то забыли про меню, я спохватился и сказал быстро:

– Да вряд ли у вас есть все, что в меню… больно здесь всего много. А что готово прямо сейчас? Мы зашли просто поужинать.

– Прямо сейчас могу подать…

Пока она перечисляла, я повернулся к Тамаре:

– Что-нибудь особое?

Она покачала головой, на лице проступила недовольная гримаска.

– Нет. На ваш выбор, только совсем немного.

– Хорошо, – сказал я. – Салат из свежих овощей и рыбы, пару бифштексов, ваши знаменитые блинчики. Кофе капучино, мороженое а-ля герць.

Официантка ушла, Тамара продолжила:

– В детстве все люди жестоки. Играя, обрываем бабочкам крылышки, жучкам – лапки, усики… Но сперва отдельные люди перестают это делать… когда взрослеют, потом и человечество принимает такие нормы. Уже для всех.

– В отношении человеков? – спросил я.

– Не только, – ответила она. – Несмотря на большие расходы, сейчас на бойнях устанавливают новейшие и дорогостоящие технологии, чтобы убивать скот без мучений. Раз уж мы пока не в состоянии отказаться от поедания мяса…

Я сказал с неловкостью:

– Знаете, ваш деловой облик, Тамара, как и вот даже это на «вы», очень даже не вяжется с вашей деятельностью.

Она смотрела, как школьная учительница на не самого прилежного ученика, строго и снисходительно.

– А в чем несоответствие?

– Только, умоляю, не бейте!.. Вижу вас настоящей бизнес-леди, которая занимается только реальными делами…

– Ну-ну, дальше. Не останавливайтесь, я же чувствую, что дальше идет какая-то гадость.

– Не гадость, – запротестовал я, – а несколько несерьезная сфера деятельности. Даже над «зелеными», что уже реальная сила, и то смеются, а вы вообще куда залезли! Виртуальных животных спасать!..

Официантка появилась тихая, как призрак, быстро и ловко расставила блюда. Я развернул салфетку, Тамара с прямой спиной и лицом фараонши взяла в одну руку нож, в другую вилку.

– «Зеленые», – заговорила она ровным голосом, – когда только начали появляться, над ними хохотали куда больше, чем вы над нами… Тогда мир был жестче и грубее. Их высмеивали, нередко просто избивали. Мужчины гордились всегда и сейчас гордятся подчеркнутой грубостью. Хохочут громче, ходят шире, на охоту ездят, якобы им это доставляет несказанное удовольствие… Это в наше время – на охоту!

Я смолчал, это ей да и мне, если честно, охота кажется дурацким занятием, а кому-то в самый кайф. Все можно подверстать под дурацкость: альпинизм, игру в покер, туризм, вообще весь спорт. Но раз это существует, то, видимо, зачем-то нужно, хотя я, конечно, будь моя власть, спорт запретил бы вовсе. Но я бы, наверное, закрыл и всю эту хрень, где пиликают на скрипочках.

– Да, – согласился я нехотя, – «зеленые» в последние годы обрели силу. Правительства под их зверским нажимом даже принимают законы… Но они хоть о реальном мире!

Она резала бифштекс ровными дольками, красиво накалывала и отправляла в умело накрашенный рот. Ее неспешные движения, полные неясного мне очарования, на миг сбили с мысли, я же приготовил убийственный довод, а теперь он выпорхнул, как испуганная ворона.

– С точки зрения реальности, – проговорила она негромко, – так ли уж важно, чтобы женщины ходили в синтетических шубах, а не в содранных с убитых для этой цели животных?.. Это нисколько не влияет на мировую экономику.

– Так в чем же дело? – спросил я озадаченно.

– В росте нравственности, – ответила она тихо, будто сама стеснялась высоких слов. – Когда-то мы… а это действительно мы добились того, что людей перестали приносить в жертву. Здесь тоже экономика ни при чем! Людей рождалось много, почти все гибли, не доживая до полной старости, так что принести на костер или положить на жертвенный камень и, распластав, вытащить еще живое сердце было не потерей. Ни для человечества, ни даже для племени. Согласны? Это «зеленые» тех веков добились, чтобы людей заменили животными.

– Ух ты!

– А потом, – продолжала она чуточку устало, – они же добились, спустя века и тысячелетия, чтобы животных заменили чем-то еще более простым и менее кровавым: ленточками, цветами, ладаном… Вот видела, как на Пискаревском кладбище ребенок положил конфету на плиту братской могилы… Так что, Владимир… простите, как вас по отчеству?

– Просто Владимир, – сказал я поспешно и зачем-то добавил: – А то у меня отчество слишком длинное.

Она кивнула:

– Так что, Владимир, вы это зря! Над теми, кто требовал заменить человеческие жертвоприношения на животные, смеялись куда жестче, чем вы над нами. Это не упрек, просто экскурс в историю. Вы ж такие крутые, отважные, презирающие слюни… а тут вдруг нехорошо людей бросать на жертвенный камень!

Я кивнул, сказал торопливо, стараясь перехватить мысль, пока она меня совсем не втоптала в землю:

– Да-да, я понимаю, мягкие и пушистые победили крутых и жестоких. Но…

– Что вас смущает?

Я в неловкости развел руками:

– Просто мне кажется, что ваша позиция уж чересчур… Все-таки мы имеем дело даже не с жертвенными баранами! У нас только изображение. Компьютерные программы. Одни компьютерные программы бьют другие. Точнее, взаимодействуют. В результате меняется расположение пикселей… Еще точнее, пиксели на экране высвечиваются несколько в иной комбинации. В нашем случае, мне кажется, вы зашли далековато в своем странном стремлении…

– В смысле?

– Где-то ваша забота о смягчении нравов, – объяснил я, – должна остановиться. Уже сейчас она выглядит… смешной. Мне почему-то не нравится, что над вами смеются. Но что делать, у самого рот то и дело растягивается уже не до ушей, а куда-то еще дальше.

– Странно, – произнесла она задумчиво, – что это я вам такое, а не вы мне… Обычно технари обгоняют, а гуманитарии тащатся сзади и бурчат о старом добром времени. И еще, как тогда было хорошо. Но нравы все смягчались и смягчались. Именно запретами!

– Того нельзя, – сказал я иронически, – этого нельзя…

– Вот именно, – согласилась она терпеливо. – Вчера еще было можно, а сегодня уже нельзя. Потому что сегодня мы лучше, чем были вчера.

– Но куда больше? Эта политкорректность достала всех. Кто над нею только не ржет во все горло!

Она кивнула:

– Понимаю. Однако же признайте, сторонники политкорректности побеждают… Вы что, хотите еще кофе? Не стоит на ночь такой крепкий.

– Ночь еще не скоро, – сказал я.

– Вы сова?

– По обстоятельствам, – ответил я. – Иногда вообще байбак.

Официантка поставила перед нами тарелочки с горками из ягод малины, клубники, земляники и чего-то экзотического, вроде папайи. Все это утопает в густом снежно-белом креме, а в высоких стаканах с широкими раструбами нечто еще роскошнее, тоже в креме и густо посыпанное раздробленными лесными орешками, грецкими и даже кедровыми. В довершение всего наверху розочки опять же из крема и некие гребни, похожие на плавники рассерженной рыбы.

– Ого, – сказала она, – не слишком ли на ночь?

– Бережете фигуру?

– Не слишком, – ответила она бесстрастно, – просто не переедаю.

– Даже если очень лакомо?

– А вы? – ответила она вопросом на вопрос.

Я развел руками:

– Честно говоря, я тоже. Но сегодня особый случай… К тому же у меня все сгорает быстро.

Ее полные губы чуть дрогнули в улыбке.

– Да, похоже.

Она аккуратно и красиво снимала ложечкой мороженое, у нее получается горка еще красивее, чем соорудили на кухне мастера, это я сразу расковырял, как свинья, и не потому, что искал желуди, просто я программер, а этим все сказано.

Официантка подошла с папкой, я вытащил листочек со счетом, взглянул и положил вместе с ним купюру. Тамара поднялась, когда я захлопнул папку и опустил на середину стола.

Глава 5

Вечернее небо на головой такое густо-синее, словно там наложили три слоя, дальше в сторону горизонта становится фиолетовым, оранжевым, а у самой черной, как уголь, земли горит ярко-желтый свет, словно кипит и плавится море золота.

На фоне этого прекрасного и страшного неба высятся металлические скелеты высоковольтных вышек с тремя парами раскинутых в стороны худых рук, откуда в обе стороны уходят целые пучки проводов. Поставили их годы и годы назад, если не десятилетия, и будут стоять и в тот день, когда уйдем в сингулярность…

Впереди вялотекущая пробка, машины ползут обреченно медленно и покорно. Некоторые попытались проехать по тротуару, но там и застряли: дорогу сузил, оказывается, огромный кран, а он, чтобы не слишком мешать движению, влез правыми колесами на пешеходную часть, перекрыв путь хитрецам.

На длинной трубе покачивается кабина, очень похожая на мусорный бак. Электрик в желтой одежде возился с проводами, над ним летает и рассерженно кричит птица, вроде даже гадит на голову, но у электрика для этой цели предусмотрительно напялена каска до самых бровей.

Наконец миновали скопление, машины понеслись, набирая скорость, как освобожденные из клетки птицы. Тамара откинулась в кресле и даже чуть опустила сиденье, так что полулежит; у меня в мозгу сразу нарисовалась соблазнительная картинка. Раньше я таких женщин боялся, потом как-то ощутил, что многие из них нуждаются в нашем внимании даже больше, чем те, которые вешаются на шею при каждом удобном случае…

Тамара, словно уловив мои мысли, бросила в мою сторону предостерегающий взгляд. Многие, сказали ее глаза, но не все.

Хорошо, подумал, что телепатии не существует. Хорошо!

Она сказала: «Спасибо за ужин», а я не заметил, что после изобретения минета женщинам нет нужды помнить слово «спасибо», потому что женщины женщинам все-таки рознь, это уже усек.

Но пока рулил через весь город в свой район, все-таки бурчал и злился, обыгрывая некие упущенные возможности, когда можно было бы… ну, как-то запустить механизм процесса, что мы самец и самка, а не только девелопер и юрист.

«А я не буду, а я не стану, а ты нагнешься, а я достану!» Это пелось нашими родителями, дескать, парень высокий, девчонке и хотелось бы его поцеловать, но…