Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Иностранная литература. Современная классика
- Sprache: Russisch
Два враждующих санитарных инспектора Дэнни Скиннер и Брайан Кибби работают в эдинбургской ресторанной инспекции. Скиннер — пьяница и футбольный фанат, ненавидит и терроризирует Кибби, а в свободное время читает Рембо, Верлена и Шопенгауэра и смотрит фильмы Феллини. Кибби, тихий и стеснительный, собирает модельки паровозиков, фанатеет от "Стар-трека", всего боится и в итоге попадает в больницу с болезнью печени — при том, что никогда ни капли не пил. А Скиннер решает излечиться от алкоголизма, едет в Америку и там — на собрании общества анонимных алкоголиков — находит девушку своей мечты. Но девушки ему недостаточно, он хочет найти того, от кого его зачала мать на концерте Clash в 1980 году. И этот альковный секрет оказывается здесь ключевым — герой не может стать собой, пока не узнает, кто его отец…
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 544
Veröffentlichungsjahr: 2017
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
Irvine Welsh
THE BEDROOM SECRETS OF THE MASTER CHEFS
Copyright © 2006 by Irvine Welsh
All rights reserved
First published as THE BEDROOM SECRETS OF THE MASTER CHEFS by Jonathan Cape. Jonathan Cape is an imprint of Vintage, a part of the Penguin Random House group of companies.
Перевод с английского Никиты Красникова
Оформление обложки и иллюстрация на обложке Сергея Шикина
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Уэлш И.
Альковные секреты шеф-поваров: роман /Ирвин Уэлш ;пер. с англ. Н. Красникова. —М. :Иностранка, Азбука-Аттикус, 2017.(Иностранная литература. Современная классика).
ISBN978-5-389-12883-5
18+
Содержит нецензурную брань
Два враждующих санитарных инспектора Дэнни Скиннер и БрайанКибби работают в эдинбургской ресторанной инспекции. Скиннер — пьяница и футбольный фанат, ненавидит и терроризирует Кибби, а в свободное время читает Рембо, Верлена и Шопенгауэра и смотритфильмы Феллини. Кибби, тихий и стеснительный, собирает моделькипаровозиков, фанатеет от «Стар-Трека», всего боится и в итоге попадает в больницу с болезнью печени — притом что никогда ни каплине пил. А Скиннер решает излечиться от алкоголизма, едет в Америкуи там — на собрании Общества анонимных алкоголиков — находитдевушку своей мечты. Но девушки ему недостаточно, он хочет найтитого, от кого его зачала мать на концертеClashв 1980 году. И этот альковный секрет оказывается здесь ключевым — герой не может стать собой, пока не узнает, кто его отец…
Перевод публикуется в новой редакции.
© Н. Красников, перевод, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство ИНОСТРАНКА®
Пролог
Она пришла танцевать20 января 1980 года
— Блядь, ну это жеClash! — кричала зеленоволосая девчонка в бетонные глаза вышибалы.
— Ага, — отвечал вышибала, толкая ее обратно к сиденью. — А это кинотеатр.
Это действительно был кинотеатр, респектабельный«Одеон», и охрана всерьез намеревалась пресечь любые танцы. Но когда местная группаJoseph Kотыграла первое отделение и на сцене появился во всей красе гвоздь программы с оглушительным хитом «Clash City Rockers»1, весь зал как один человек ломанулся вперед. Зеленоволосая девчонка воспользовалась смутой и вновь полезла к сцене. Охрана еще какое-то время пыталась бороться с приливом, но вынуждена была капитулировать — где-то в середине программы, между песнями «I Fought the Law»2и «(White Man) in Hammersmith Palais»3.
Толпа растворилась в пульсирующем шуме: передние самозабвенно прыгали на пятачке перед сценой, задние взбирались на сиденья и тоже прыгали. Зеленоволосая девчонка оказалась ближе всех. И скакала, казалось, выше всех. А может, виноваты были зеленые волосы, вздымающиесяв стробоскопическом свете, как изумрудное пламя. Некоторые — их было немного — плевали в музыкантов, и девчонка кричала, чтобы они прекратили: кумир недавно перенес гепатит.
До этого она нечасто бывала в «Одеоне», последний раз — когда показывали «Апокалипсис»; но такого бедламакинотеатр еще не видел, она могла поклясться. Ее подружкаТина танцевала рядом, в двух шагах, — из девушек лишь ониухитрились подобраться к сцене так близко, что практически чувствовали запах музыкантов.
Прикончив пластиковую бутылку из-под «Айрн-брю», наполненную смесью пива с сидром — «змеиный укус», чумовая вещь! — зеленоволосая девушка смяла ее и бросила под ноги, на липкий ковер. В мозгу шипели веселые пузырьки, алкоголь работал в паре с сульфатом амфетамина: девушка выкрикивала строчки песен, входила в транс, улеталав места, где можно забыть те слова, что он сегодня сказал...
Они как раз закончили заниматься любовью, и он как-топритих, отдалился; лишь слегка подрагивало распростертое на матрасе тщедушное тело.
— В чем дело, Донни? Что случилось?
— Да капец... — произнес он беспомощно.
— Не будь дурачком, — улыбнулась она, — все замечательно, сегодня идем на «Клэш», сто лет этого ждали...
Он повернулся: в глазах блестела вода, как у ребенка, —ее первый и единственный любовник, — и объявил, чтотрахался с другой девчонкой. Здесь, на этом самом матрасе, где они спали каждую ночь. Где только что занимались любовью.
— Это ничего не значит, просто глупость, — бормотал он, паникуя, угадывая истинные масштабы своего проступка по глубине ее реакции.
Он был еще молод, еще только нащупывал границы допустимого, по мере того как пополнялся его эмоциональный словарь — прямо на глазах и все равно слишком медленно. Он лишь хотел открыться, хотел быть честным...
Девчонка видела, как шевелятся его губы, но почти не слышала слов. Вскочив с матраса, она поспешно оделась, достала из кармана один из билетов — и порвала на куски у него перед носом. А затем отправилась в «Южный бар», чтобы встретиться с остальными, как и было договорено, и пойти на концерт, в кинотеатр «Одеон», потому что величайшая рок-группа всех времен и народов гастролировала в ее городе, и она их сегодня увидит, а он пропустит, — и хоть так восторжествует справедливость.
Когда группа запела «Complete Control», высокий парень, что скакал рядом, — короткая темная стрижка, джинсы, кожаная куртка и мохеровый свитер — начал кричать ей в ухо. Девчонка не разобрала ни слова, но это не имело значения, потому что в следующую секунду ее губы уже гуляли по его лицу, а он обнимал ее за талию, и это было чертовски приятно.
Музыкантов повторно вызвали на бис. Они начали с довольно малоизвестного номера «RevolutionRock»4, а закончили убойным «London’s Burning»5, переделанным на«Edinburgh’s Burning»6. Девчонка тоже вся горела: метамфетамин плавил мозг, заставлял его пульсировать на холодном ветру, когда они вышли из кинотеатра. Парень собирался на вечеринку в Кэнонгейт и пригласил ее с собой; она согласилась. Лишь бы не домой! И пусть кое-кто увидит, что она тоже умеет играть в эти игры.
Они шли пешком, ночь была холодной. Парень болтал не умолкая: очевидно, зеленая грива его здорово завела. Он рассказывал, что этот район раньше назывался МаленькойИрландией, потому что его основали ирландские иммигранты. Здесь, на этих улицах, знаменитые душегубы Берк и Хэйр убивали нищих и бомжей, а трупы продавали врачам для анатомических опытов. Девчонка глядела ему в лицо — мужественные черты и нежные, почти женские глаза. Экскурсия продолжалась. Парень показывал на церковь Святой Марии и объяснял, что в этих стенах, за много лет до «Селтика» в Глазго, эдинбургские ирландцы организовали первый футбольный клуб. Возбужденно кивнув в сторону улицы, где родился великий революционер ДжеймсКонноли, он рассказал о пасхальном дублинском восстании 1916 года, апофеозом которого явилось освобождение Ирландии от ига британского империализма.
Парень особо подчеркнул, что Конноли был социалистом, а вовсе не националистом. В этом городе никто не знает своих корней, вздыхал он, люди слепо верят в то, что им навязывают.
Но девчонку не интересовали экскурсы в историю, ее голова была занята другим. Этот красавчик должен был стать ее любовником — вторым за вечер. А на исходе ночи будет еще и третий.
1 «„Клэш“ — городские буяны» (англ.).
2«Я сражался с законом»(англ.).
3«Белый в Хаммерсмит-Пале»(англ.).
4 «Революционный рок» (англ.).
5 «Лондон в огне» (англ.).
6 «Эдинбург в огне» (англ.).
I. Рецепты
1
Альковные секреты16 декабря 2003 года
Дэнни Скиннер встал первым — надоело ворочаться. Уснуть так и не удалось. Плохой знак. Обычно он проваливался в тяжелое забытье сразу после любовных утех... Нет, не так. Он улыбнулся и перефразировал: сразу после секса. Кей Баллантайн безмятежно спала, блестящие черные волосы рассыпались по подушке, на губах еще остался характерный изгиб того наслаждения, что он ей доставил. У Скиннера в груди распустился бутон нежности.
— Любовные утехи, — шепнул он и поцеловал девушку в лоб — аккуратно, чтобы не царапнуть щетиной, взошедшей на остром длинном подбородке.
Запахнув зеленый шотландский халат, Скиннер потрогал золоченую вышивку на кармане. Арфа и цифры «1875» — эмблема футбольного клуба «Хиберниан». Подарок Кей на прошлое Рождество. Тогда они только начали встречаться, этот жест о многом говорил. А что подарил ей он? Уже не вспомнить. Кажется, танцевальное трико.
Скиннер прошел на кухню и достал из холодильникабанку «Стеллы Артуа». Открыв пиво, он переместился в гостиную, вызволил из чрева софы пульт и включил телевизор, программу «Секреты шеф-поваров». Шоу пользовалосьпопулярностью, шел второй сезон. Ведущий, известный кулинар, разъезжал по Британии и устраивал показательные выступления местных поваров, а победителя определяло жюри, состоявшее из разновеликих звезд и профессиональных критиков-гурманов.
Но последнее слово неизменно оставалось за ведущим, прославленным маэстро кулинарных дел Аланом де Фретэ, что наделал много шума, опубликовав книгу под названием «Альковные секреты шеф-поваров». На страницах этого фривольно-поваренного фолианта всемирно известные кулинары рассказывали о своих амурных похождениях, сопровождая сальные байки рецептами блюд, при помощи которых им удалось добиться заветного «да». Книга быстро сделалась сенсацией и на протяжении нескольких недель возглавляла список бестселлеров.
Для сегодняшней передачи де Фретэ и его съемочная бригада облюбовали большой отель в Роял-Дисайд. Знаменитый телеповар был жирен, напыщен и агрессивен: местный поварешкин, старательный юноша, явно не чувствовал себя хозяином на собственной кухне.
Потягивая пиво, Дэнни Скиннер наблюдал за бегающими глазами и оборонительными ужимками бедного новичка — и с гордостью вспоминал, как пару раз на собственной шкуре испытал (и с честью выдержал) напор нахрапистого тирана. Теперь оставалось только подождать, посмотреть, дадут ли ход его последнему отчету.
— Кухня должна свер-кать, свер-кать! — выговаривал де Фретэ, шутливо шлепая юного повара нарукавником по макушке.
Бедняга безропотно терпел, ошалев от камер, от важности момента, от размеров грозного суперповара, который его всячески шпынял и низводил до роли жалкой марионетки.
Со мной бы такой номер не прошел, думал Скиннер, поднося к губам пиво. Банка была уже пуста, но в холодильнике еще остались запасы.
2
Кухонные секреты
— У де Фретэ не кухня, а помойка. Сраная помойка!
Молодой человек с бледным лицом стоял на своем. Его наряд — безупречный коктейль от ведущих модельеров — нето что намекал, а просто кричал об идеалах, выходящихдалеко за рамки офиса и зарплаты. При внушительном ростеметр восемьдесят восемь Дэнни Скиннер казался еще выше — прежде всего благодаря черным пронзительным глазам, сверкавшим под столь же черными червеобразными бровями. Волнистые волосы цвета воронова крыла, расчесанные на пробор, придавали ему хулиганский и отчасти самоуверенный вид, усугубленный угловатыми скулами, а характерный изгиб тонких губ выглядел легкомысленным даже в самые хмурые минуты.
Его собеседнику, коренастому мужчине, было уже хорошо за сорок: румяное квадратное лицо, покрытое возрастными веснушками, янтарно-рыжие, зализанные на затылок волосы, легкая седина на висках. Боб Фой не привык к такому отпору. Его бровь скептически изогнулась — однаков этой гримасе и в общем выражении обрюзгшего лица сквозил интерес, даже нечто похожее на восхищение, и воодушевленный Дэнни Скиннер продолжал:
— Я просто исполняю свой долг. Кухня этого толстяка — позор!
Дэнни Скиннер всего три года работал инспектором санитарно-эпидемиологического контроля при городскойадминистрации Эдинбурга, а прежде был стажером в том жедепартаменте, и начальник Боб Фой имел все основания считать его новичком.
— Сынок, ты понимаешь, о ком мы говорим? Алан де Фретэ! — хрюкнул он.
Разговор происходил в просторном офисе, разгороженном, словно конюшня, на маленькие клетушки. Свет струился сквозь большие окна, выходящие на оживленную улицу Роял-Майл, — даже двойные стекла не могли заглушить шума машин. Вдоль противоположной стены выстроились старомодные картотечные шкафы серой жести, доставшиесяв наследство от предыдущих поколений бюрократов, а рядом — копировальный агрегат, который чаще ремонтировали, чем использовали по назначению. В углу пряталась вечно грязная раковина; с ней соседствовали холодильник и стол с отслоившимся шпоном; на столе скучали чайник, заварник и кофейник. Лестница в глубине комнаты вела в соседнюю секцию, к залу заседаний, по пути заглядывая на промежуточный этаж, где скромно разместились еще два мелких офиса.
Скиннер украдкой оглядывал меланхоличные лица сослуживцев. Фой тем временем швырнул папку с его отчетом, продукт скрупулезного труда, на разделявший их стол.Освальд Айткен и Колин Макги смотрели куда угодно, только не на Скиннера с начальником. Макги, парень из Глазго, присадистый шатен в тесноватом костюме, делал вид, что изучает громоздящуюся перед ним гору бумаг. Айткен, изможденный дылда с жидкими соломенными волосами и морщинистым, буквально страдальческим лицом, бросил наСкиннера неприязненный взгляд — он видел перед собой молодого выскочку с беспокойными глазами, за которыми пряталась столь же беспокойная душа, постоянно борющаяся с демонами. От таких людей одни неприятности, думал Айткен. До пенсии оставались считаные дни, и вмешиваться он не собирался.
Поняв, что поддержки ждать не приходится, Скиннер решил разрядить обстановку:
— Про сырость на кухне я вообще молчу. Там лосось в мышеловке! Да еще и с астмой. Я уже хотел в Общество защиты животных звонить.
Айткен сморщился, словно проповедник, у которого в церкви испортили воздух. Макги испустил короткий смешок. Фой сохранил невозмутимость: переместил взгляд со Скиннера на лацкан собственного пиджака, смахнул перхоть, подумал о том, что делается на плечах... Надо напомнить Амелии, чтобы купила другой шампунь.
Его глаза снова уперлись в лицо Скиннера. Хорошо знакомый, испытующий взгляд: так смотрят не только начальники, но и все, кто пытается заглянуть за фасад, понять, что у тебя на уме. Скиннер мужественно выдержал испытание.Фой повернулся и кивнул — Айткен с Макги поняли намек и поспешно удалились.
Фой уставился на бунтовщика с удвоенным остервенением:
— Что, опять нажрался?
Скиннер ощетинился, инстинкт подсказал, что нападение — лучшая защита. Его глаза вспыхнули яростью.
— Вы с ума сошли? Какого вообще хрена?!
Фой, не ожидавший отпора, умерил пыл.
— Ну ладно, не кипятись. Я хотел сказать... За обедом,—он перешел на доверительный тон, — наверняка ведь пропустил стаканчик? Пятница же.
Фой и сам — на правах начальника — любил поддать по пятницам и даже на работе после обеда обычно не появлялся, но сегодня было исключение: он демонстративно расхаживал по офису и всюду совал нос, чтобы подчиненные могли удостовериться, какой он трезвый и деловой.
Скиннер тоже сбавил обороты — и сознался:
— Два лагера, подумаешь...
Фой развил мысль:
— Ты это... надеюсь, на кухне у де Фретэ от тебя перегаром не воняло? Они, повара, чуткие до таких вещей. Привыкли подручных обнюхивать.
— Что вы, Боб! Я его инспектировал во вторник утром,—ответил Скиннер и подчеркнул: — Вы же знаете, я подшофена выезде не работаю. Сегодня просто бумажный день, никаких проверок, ну я и расслабился, выпил пару кружек. — Он зевнул. — Признаюсь, вторая была лишней. Но ничего, чашка кофе все исправит.
Фой взял со стола папку с отчетом.
— Пойми, приятель, де Фретэ местная знаменитость, «LePetit Jardin»7— его лучший ресторан. Две звездочки в справочнике Мишлена — это тебе не жуки-пуки! Подумай: кто еще в Англии может похвастаться?
Дэнни Скиннер задумался было о звездочках, потом решил, что ему наплевать.
Я санитарный инспектор, а не фанат сраного повара!..
Он промолчал.
Фой обошел вокруг стола, положил ему руку на плечо. В росте он сильно уступал своему подчиненному, но был здоров как бык, могучее тело только начинало дряхлеть. Скиннер ощутил тяжелую мощь обнявшей его руки.
— Я сам к нему зайду, поговорю по-приятельски, — сообщил Фой. — Попрошу прибрать на кухне.
Скиннер почувствовал, как нижняя губа выпячивается и кривится — неизбежная реакция на унижение. Он же исполнил свой долг, сказал правду!.. Ну, ничего не поделаешь. Скиннер не был ребенком, понимал толк в политике— все равны, но некоторые равнее, — и горькие слова о том, что какому-нибудь иммигранту из Бангладеш, разведи он на кухне такой же срач, не дали бы и яйца сварить в этом городе, застряли у него в горле.
— Конечно, шеф.
Если начистоту, Скиннер и впрямь слегка сгустил краски в отчете. Де Фретэ был ему остро неприятен, хотя и вызывал странное любопытство. Книга толстяка под названием «Альковные секреты шеф-поваров», тайно и постыдно купленная в обеденный перерыв, лежала у него в портфеле, а первые абзацы пафосного предисловия до сих пор звучали в голове.
Мудрецы издавна знали, что простейшие вопросы исполнены глубочайшего смысла. Каждого приходящего ко мне студента я спрашиваю об одном: кто такой шеф-повар? И всякий раз молодежь удивляет меня своими ответами, и яна шаг приближаюсь к кулинарному совершенству, в основе которого лежит эта жгучая загадка.
Итак, кто такой шеф-повар?
Конечно же, он мастер. Упрямый ремесленник, гордящийся результатами своего тяжелого и зачастую монотонного труда. Конечно же, он ученый. Но не просто химик, а скорее алхимик, колдун, вдохновенный художник, чьи волшебные составы, питая тело и услаждая чувства, побуждают душу расправить крылья и устремиться в полет, к неземным высотам.
Материальным средством передвижения в этом полете является пища, не больше и не меньше, а траектория пролегает через наши органы восприятия. Именно поэтому я всякий раз объявляю изумленным студентам — а сейчаси вам, дорогие читатели, — что истинный шеф-повар есть некто иной, как безнадежный и законченный сластолюбец.
Он просто гребаный повар, вот и все! Непонятно, чего тут выпендриваться. Надо же такое придумать: справочник сексуальных рецептов! Жирный боров! Все это чушь собачья, мерзкий хряк уже много лет свой член без зеркала не видел. А истощенные богемные импотенты ему верят, покупают гребаные бредни, и боров жиреет, богатеет, задирает нос... А я ничем не лучше: ношу в портфеле его блядскую книжку!
Заметив, что Дэнни покраснел, Фой на всякий случай убрал руку.
— Сейчас такое время, Дэнни, мы не можем раскачивать лодку. Так что, пожалуйста, никаких баек в кулуарах о том, какая грязная кухня у нашего друга де Фретэ!
— Не вопрос, шеф! — ответил Скиннер, с восторгом предвкушая, как сегодня же в баре все желающие узнают правду.
— Вот это по-нашему, Дэнни! Ты хороший инспектор, нам такие нужны. Ты ведь знаешь, нам сократили штат до пяти человек. — Фой сокрушенно покачал головой, затем ободряюще улыбнулся. — Завтра, кстати, выходит новичок, который перевелся из округа Файф.
— Что вы говорите! — Скиннер поднял брови, невольно подражая шефу.
— Точно. Брайан Кибби. Вроде нормальный парень.
— Здорово, — рассеянно ответил Скиннер, думая о предстоящих выходных. Сегодня он точно заложит за воротник: четыре выпитые за обедом кружки только разожгли жажду. Пятница — последний шанс, ведь субботу и воскресенье, за исключением завтрашнего футбола, надо провести с Кей...
У каждого эдинбуржца есть свои соображения насчет того, где кончается его город и начинается Порт-Лит. Одна из официальных версий утверждает, что граница проходит по залу «Пограничного» бара в Пилриге, другая привязывается к почтовому индексу И-Эйч-6. У Скиннера была своя теория. Он считал, что Лит начинается там, где сбегающая с холма пешеходная улица выравнивается под ногами, — удивительное ощущение, будто ты звездолет, вернувшийся из долгого странствия по иным мирам. Точка эта находилась где-то в районе бара «Бол фор».
По пути домой Скиннер решил зайти к матери — она жила через дорогу от своей парикмахерской, в мощенномбулыжником переулке, что ответвлялся от Джанкшн-стрит. Дэнни здесь вырос и провел практически всю жизнь, а переехал только прошлым летом. Он много лет мечтал жить отдельно, но, когда мечта осуществилась, неожиданно для себя начал нестерпимо скучать по старому дому.
Старушка, видно, только пришла со смены, лосьоном для завивки так и шибает. Я уже и забыл, насколько въедлив этот запах, может весь дом пропитать. На руке у нее знакомая татуировка — кустарный рисунок индейскими чернилами. Она и попытки не делает его спрятать, даже на работе. И клиентов не стесняется. Клиенты, конечно, тоже своеобразные, не то что в ресторане у жирного борова де Фретэ.
Все мое детство прошло в этой парикмахерской. Каждая старая пампушка, что здесь стриглась, была мне суррогатной тетушкой. Меня размазывали по пышным грудям, как драгоценный бальзам: бедный малютка, растет без папочки... Старый добрый солнечный Лит! Ни одно место не привечает своих сироток так заботливо, как порт.
Электрокамин с декоративными углями честно пытается согреть комнату, но жирный котяра, голубой перс, развалился перед решеткой на коврике и поглощает все тепло, эгоист хренов. Этот камин, облицованный в стиле ар-деко, задуман как центр интерьера. Правда, сейчас его отодвинула на второй план огромная рождественская елка. На стене над камином висит в рамочке обложка альбома Clash «London Calling»8, на которой фломастером написано:
Беверли, королеве эдинбургских панков, Любовь и чмоки. Джо Эс, 20/01/80.
Старушка мнит себя великим знатоком человеческой природы. Думает, что работа научила ее читать людские души, как объявления в журнале «Хелло!». Когда клиент садится в кресло и объясняет, что хотел бы сделать со своими патлами — сухими, жирными, редкими или густыми, — она смотрит ему в глаза и спрашивает: «Уверены?» Клиент начинает нервно ерзать и предлагать другие варианты, а она слушает, щурится — и наконец кивает: «Да, лучше так». И быстренько исполняет задумку, приговаривая: «Вот смотрите, как хорошо! Очень вам идет». Все неизменно довольны. И клиент становится постоянным. А старушка хвалится: «Я этих зайцев знаю как облупленных! Они сами себя так не знают».
Ее единственному сынку-безотцовщине, однако, такой подход не по вкусу. Вот он я, полюбуйтесь, — развалился на кушетке с пультом в руке. Переключаю телевизор на программу «Шотландия сегодня». Мать сидит напротив в кресле и заводит свою шарманку.
— Ну что, — говорит она, сузив глаза за огромными очками, — страховку-то всю пропил?
Старушка продолжает набирать килограммы. Она и так коротышка, а тут еще лицо расплылось. И вдобавок — любовь к черному цвету. Никаких визуальных препятствий на пути возрастного ожирения.
— Нечестно, ага, — отвечаю я рассеянно.
В программу вклинивается спортивная хроника, Дерек Риордан заколачивает мяч в сетку.
— Ну и букмекеры внакладе не остались, — добавляю я.
Старушка, верно, шутит! Она не может не знать, во сколько влетел начальный взнос за квартиру. Может, напомнить ей, что за аварию я получил пятнадцать, а не сто пятьдесят?
— Значит, просадил свои денежки? — Она ерошит малиновую шевелюру.
Я не собираюсь с ней дискутировать.
— Как там говорил великий футболист? «Половину потратил на ипподром, женщин и выпивку. Остальное просадил».
— Ну что ж... — Старушка фыркает, встает и подбоченивается, невольно подражая басисту Жан-Жаку Бернелу с плаката Stranglers у нее за спиной. — Надеюсь, чаю со мной выпьешь?
Не такой уж это гастрономический подарок, как она воображает.
— А из еды?
— Колбаски.
Ах, держите меня пятеро!
— Свиные или говяжьи?
Старушка смахивает с лица очки — на переносице остаются углубления винного цвета — и пытается сфокусировать взгляд, как будто спросонья.
— Ты остаешься на чай или нет? — Она возит очками по блузке, протирая стекла.
— Н-ну... Остаюсь.
— Только не делай мне одолжений, Дэнни!
Она дышит на очки, снова протирает. Водружает на нос. Разворачивается, уходит на кухню, начинает возиться в холодильнике.
Я тоже встаю, перемещаюсь на кухню, облокачиваюсь на разделочную стойку.
— Может, мне отнести деньги на товарную биржу? Вложиться во что-нибудь долговечное. — Я дотрагиваюсь до ее татуировки. — Например, в индийскую тушь.
Она отдергивает руку, сверкает глазами сквозь очки:
— Нечего шутить! И нечего думать, что будешь всю жизнь из меня соки тянуть. У тебя хорошая работа, вполне можешь расплатиться с долгами.
Ну вот, каждый раз она сует мне в лицо гребаные долги! Старушка до сих пор считает себя королевой панков, а сама, по сути, бизнесвумен до мозга костей.
7 «Маленький садик» (фр.).
8 «Лондон зовет» (англ.).
3
Отдых на природе
Чем круче забирал подъем, тем жиже становились заросли папоротника. Брайан Кибби отер пот, обильно струившийся из-под бейсболки, что, словно обручем, сдавила голову. Мешковатый свитер и штормовка трепетали на ветру. Брайан глубоко вздохнул, наполнив легкие прохладным горным воздухом. Жизненная сила горела и вибрировала в его тощем теле. Он взобрался на бугорок и обернулся, чтобы окинуть взглядом грандиозную горную гряду Манро и немыслимый объем разверзшегося внизу провала.
Наслаждаясь чувством единения со вселенной, он умиротворенно думал, что это был самый верный шаг в его жизни: вступить в туристический клуб вместе с Иэном Бьюкеном, надежным и единственным другом еще со школьных времен.
По-настоящему их объединяла лишь страсть к компьютерным играм, однако они постоянно искали другие точки сближения и пытались втянуть друг дружку в свои занятия. Иэн был одним из немногих счастливчиков, допущенных на чердак Брайана Кибби, где располагался драгоценный макет железной дороги, хотя Кибби понимал, что другу, в сущности, наплевать на игрушечные поезда; да и сам он был равнодушен к увлечению Иэна сериалом «Стар-Трек». Но его любовь к туристическим походам была сильной и искренней.
Брайан обожал проводить выходные с этой дружной, крепко спаянной командой, носящей имя «Заводные походники». Его больной отец тоже был доволен: сын стал чаще бывать на воздухе в компании с другом. Правда, одержимость Иэна «Стар-Треком» и то, что других приятелей у Брайана, по сути, и не было, не могли не настораживать Кита Кибби... Старик в последнее время сильно сдал. Вчера вечером, когда семья пришла навестить его в больнице, он выглядел совсем слабым.
Брайан слизнул с губ жгучую соль и, одолев еще несколько метров крутого склона, поднес ко рту бутылку газированной воды. Внизу над обрывом клубилось облачко мошкары — густое, грибовидное, каких он раньше никогда не видел; смотреть туда было страшновато. Он глотал минералку и чувствовал, как пузырьки щекочут пересохшее горло.
Теплое чувство самодостаточности переполнило его грудь. Великолепная панорама ущелья, обрамленного строгой зубчатой линией горного хребта, расплескалась перед ним во весь горизонт, под идеальный аккомпанемент в наушниках айпода: Coldplay, альбом «Parachutes». Он нажал «стоп» и сдернул провода, чтобы послушать тишину, прошитую редкими стежками птичьих криков.
Раздался хруст шагов: кто-то приближался. Полагая, что это Иэн, Брайан сказал не оглядываясь:
— Посмотри на это чудо! В такие минуты только и живешь... по-настоящему.
— Да, красиво, — согласился женский голос.
Волна панического ликования поднялась в сердце Кибби и затопила вселенную. Он обернулся — щеки вспыхнули, глаза увлажнились. Перед ним стояла Люси Мур! Цвели пронзительные синие очи, белые кудряшки танцевали на ветру... Она заговорила! С ним!
— Э-э... Д-да, — выдавил он, сорвавшись взглядом в алое ущелье ее рта.
Люси, казалось, не заметила его смущения. Сосредоточенно оценив цепочку покрытых снегом вершин, она задержалась на самой высокой.
— А слабо забраться во-он туда? На самый верх?
— Ну-у... зачем? По тропинке безопаснее, — спасовал Брайан. И тут же пожалел о своей робости.
Люси разом потеряла к беседе интерес; хуже того, вокруг нее возникла знакомая аура легкого презрения, типичная реакция представительниц противоположного пола, к которой Брайан уже давно привык.
— Вообще соблазнительно выглядит, — выдавил он, отчаянно пытаясь исправить ситуацию.
— Я бы с удовольствием полезла, — смягчилась Люси, но смотрела уже не так настойчиво.
Кибби замешкался и за неимением лучшего прошамкал:
— Да, было бы здорово, это правда...
Наступившее вслед за тем молчание было столь мучительным, что Кибби, умудрившийся дожить до своих двадцати с лишним лет, не поцеловав ни одной девушки, не говоря уже о большем, согласился бы до гробовой доски остаться девственником, только бы избежать этой пытки. Кровь сжигала его щеки, слезы кипели в непроизвольно моргающих глазах, сопли бежали из носа щедрым потоком, а горло пересохло так, что, попытайся он заговорить, его голос не отличался бы от хруста веток под ногами.
Выход из немыслимого тупика подсказала Люси:
— А который час?
Кибби ринулся задирать рукав с такой отчаянной поспешностью, что едва не порвал ремешок.
— Око-ко-ко... око-коло д-двух, — отрапортовал он, заикаясь.
— Наверное, надо возвращаться в лагерь? А то обед пропустим. — Люси прищурилась с задумчивым любопытством.
— Да, то-а-чно! — Кибби от волнения дал петуха. — Это такие обжоры, ничего не оставят!
Люси ответила печальной улыбкой. У Кибби внутри что-то оборвалось: так же улыбались подруги сестры, сама сестра, девушки в офисе — все молодые женщины, которых он знал... Голове стало жарко, он сорвал бейсболку и запихнул в карман. Ветер освежил разгоряченные виски.
Каменная стена карьера — отвесная, мрачная, непреклонная, словно нагромождение могильных плит... Стоя на противоположном берегу искусственного озера, Дэнни Скиннер вглядывался в сухие деревья под стеной, пытаясь различить проблески света среди зловещих теней. Ливший с утра дождь наконец прекратился, мокрое небо дрожало в ожидании ночной прохлады.
Скиннер поежился от озноба и от неприятной, отдающей кокаином мокроты в гортани... Три неподходяще одетых человека стояли рядом с ним, хищно наблюдая за двумя копошащимися у воды рыболовами, которые, напротив, были экипированы в полном согласии с декабрьской погодой. Эти трое были: Малютка Роб Маккензи, казавшийся грузным даже при росте метр девяносто два, лучший друг Скиннера со школьной скамьи, впоследствии ставший лучшим собутыльником; Гарет, которого Скиннер знал недолго, всего пару недель, но еще до знакомства был наслышан о его подвигах; и наконец, Демпси — единственный, кто вызывал беспокойство. Несмотря на молодость, Скиннер успел потереться в известных кругах и повидал крутых парней. Некоторые были обычными психопатами, хотя со временем таких становилось все меньше, — очевидно, вырастая, они предпочитали общаться с себе подобными. Но Демпси — в нем было нечто вездесущее, пожирающее... Весьма полезный персонаж в определенных уличных заварушках, однако здесь и сейчас — явно не в своей обойме. А может, думал Скиннер, это я не в своей обойме?
Они все принадлежали к братству футбольных фанатов: собирались в баре по субботам, смотрели матч, потом наводили шорох, хотя дальше криков и угроз дело редко заходило.
Как же получилось, в который раз спросил себя Скиннер, что в этот дрянной, промозглый субботний вечер я оказался на карьере в Западном Лотиане?
Ответ был прост: кокаин. Сегодня в баре, когда толпа рассосалась и они остались вчетвером, чертов Демпси пошел нарезать дорожку за дорожкой, а потом предложил небольшое приключение на природе. В тепле и уюте, на пике прихода, предложение показалось заманчивым; затем погода внесла коррективы, и затея из веселой превратилась сперва в сомнительную, а потом просто в скучную. Больше всего на свете Скиннеру хотелось оказаться сейчас дома, с Кей.
Он сказал ей, что едет с друзьями на рыбалку — раз уж отменили футбол. Странное желание, хотя, по сути, недалеко от правды. Черт, надо было уйти с ней! Эта мысль недавала Скиннеру покоя. Он с некоторым облегчением вспомнил, что у Кей сегодня вроде репетиция, которая может затянуться. И все равно на душе было тревожно. Хотя, конечно, не так, как у двух злосчастных рыболовов.
— А что, парни, щука в карьере есть? — спросил Скиннер, чтобы разрядить обстановку. — Раньше только ерш был. А потом местные щуку завели. Ключиком покрутили: раз, раз, — продолжал он, не особо надеясь на реакцию, — и поплыла. И всего ерша погрызла. Заводная щука — страшное дело! — Он повернулся к друзьям и отметил кривую ухмылку Демпси. — Дошло до того, местные стали пиво с водкой в карьер лить: хоть какой-то ерш.
Лицо Скиннера расплылось в улыбке, сверкающей, как надгробная табличка: он почуял, что рыболовов пугают его слова. Правда, те быстро поняли причину его радости, и это слегка испортило эффект.
Толпа ренегатских черных туч облепила бледное закатное солнце; по озеру пробежала липкая тень, заставив одного из рыболовов, рыжеволосого парнишку, содрогнуться от озноба. Маккензи посчитал нужным на это отреагировать и пнул коробку с крючками и наживкой. Черви выплеснулись в грязь.
— Опа, споткнулся!
Скиннер и Гарет обменялись понимающими взглядами: поручи дело Маккензи — и он все испортит идиотскими репликами, произнесенными с шокирующей простотой.
— Ну чё, селяне! — начал Демпси. — Фанаты в деревне есть? — И, не дождавшись ответа, повысил голос: — Тебя спрашиваю, манда рыжая! За кого болеешь?!
— Футболом не интересуемся, — буркнул парнишка.
Демпси несколько секунд обдумывал полученную информацию, удовлетворенно кивая, как аристократ, отведавший хорошего вина.
— Щука — страшный зверь, — со смехом вел свою линию Скиннер. — Пресноводная акула! Злоба у нее в крови.
— Дикси из Батгейта знаешь? — рявкнул Демпси, игнорируя Скиннера.
Страсти начали накаляться.
Рыжий помотал головой. Его приятель кивнул. Оба паренька старательно избегали контакта глазами.
— Да, имя знакомое.
— Увидишь этого гондона, передай: его Демпси ищет. — Демпси сделал ударение на своем имени; к его огорчению, на рыболовов это впечатления не произвело.
Скиннер раздраженно ковырнул камешек носком ботинка и зафутболил в карьер — парочка неплохих блинов, затемкороткий бульк. Да уж... Попили пива, понюхали порошка. Затем поперлись в Западный Лотиан вершить мутную вендетту — какие-то разборки между Демпси и его старым знакомым, многолетняя вражда, причин которой никто уже непомнил. Злодея выследить не удалось, поэтому отправились бродить по окрестностям. На случайных рыбаков наехали просто из досады. Но были и другие, глубинные резоны, думал Скиннер. Противостояние старой и новой гвардии, демонстрация крутизны, Маккензи против Демпси. А бедные парни всего лишь подвернулись под руку.
— Извините, что потревожили, пацаны. Хорошего клева! — Скиннер жизнерадостно помахал рукой и кивнул Гарету.
Они вдвоем развернулись и потопали прочь, к дороге. Маккензи и Демпси, однако, задержались.
— Эти двое... — усмехнулся Гарет. — Чем яйцами мериться, сняли бы на выходные номер и предались греческойлюбви. Успокаивает.
Скиннер считал Гарета классным парнем, но в ответ лишьскупо улыбнулся, сохраняя достоинство.
— Закидывать удочки и палочки, — сказал он ни к селу ни к городу, — священное право каждого мужика.
Сзади раздались крики и ругательства. Скиннер и Гарет продолжали невозмутимо шагать к машине.
Некоторое время спустя в зеркале заднего вида показались Демпси и Маккензи.
— Уделали пидоров, — пропыхтел Демпси, забираясь на заднее сиденье; под глазом у него красовался фонарь.
Маккензи улыбался акульей улыбкой.
— Мобильный у них был? — раздраженно спросил Гарет. — Местные сейчас облаву устроят.
— Да там, наверное, не ловит, — с сомнением отозвался Демпси. — У карьера такие стены...
Гарет завел машину и утопил педаль; они выбрались на мощеную дорогу и свернули к Кинкардинскому мосту.
— Поедем в окружную, чтоб не поймали. А вы, герои, — он кивнул в зеркало, — из Стерлинга на электричке доберетесь.
Скиннер прикидывал: обиделся ли Демпси, что его определили на заднее сиденье? Наверняка, если учесть, что рядом развалился Малютка Маккензи.
— Бля-а! — застонал Демпси. — Ну ты параноик!
— Иди в жопу, Демпс! — огрызнулся Гарет. — Я в эту мухосрань зачем приехал? Чтоб смотреть, как ты на мирныхжителях отрываешься?
— Вот знаешь что... — начал Демпси.
— Да ничего! Я думал, тебе надо разобраться с Энди Диксоном. Согласился помочь как дурак. Во-первых, потому, что обнюхался, во-вторых, сам этого губошлепа не перевариваю. И чего в итоге? Эти двое — кто из них был Энди Диксон? Никто? Блядь, я так и подумал.
— Да они борзеть начали! — шипел Демпси.
— Они рыбу ловили!
Скиннер видел в зеркале, как Демпси прожигает взглядом дыру в затылке Гарета, но тому было наплевать. Маккензи между тем приступил к вдохновенному живописаниюподробностей битвы. Поняв, к чему идет дело, один из рыболовов решил ударить первым и что было дури засадил Демпсив глаз.
— Рыжий говнюшок! — радостно пояснил Маккензи. После чего поведал, как он одним ударом вырубил второго пацана, а потом с наслаждением наблюдал за Демпси, который поначалу опешил от ярости и огорчения, но в конце концов заборол-таки обидчика и от души на нем оттоптался.
Демпси на протяжении всего рассказа только зубами скрипел, свернувшись в углу, как пружина. Плевать, что он едва не убил проклятого рыбака! Маккензи запомнит неэто, а позорный, обидный, заставший врасплох первый удар. И пусть рыжий гад с лихвой заплатил за свою дерзость — все равно история войдет в анналы под названием «Как Демпс на карьере по морде получил». В многочисленных пересказах злополучный первый удар обретет яркость и вес, а ответная трепка поблекнет и забудется, и весь эпизод будет выглядеть как подвиг неизвестного рыболова — сияющая улыбка Маккензи была тому лучшим подтверждением.
Кончилось тем, что Гарет, проникшись жалостью к пережившему унижение Демпси, а может, опасаясь последствий драки, согласился развезти всех по домам. По мере того как мелкие пригородные коттеджи вырастали в многоэтажные монолиты, Скиннер все беспокойнее думал о том, что должен немедля ехать к Кей. Но тут Маккензи предложил по пиву, и отказываться было глупо, ведь одна кружка еще никому не повредила.
4
Курорт Скегнесс
Гусиный взгляд Джойс Кибби лишь на секунду — так показалось ее затуманенному рассудку — перекочевал со скворчащей яичницы на фотографию, что скромно притаилась на декоративной полочке. Эту полочку, как и прочую кухонную мебель в стиле эпохи Тюдоров, собственными руками смастерил ее муж.
Снимок был сделан на курорте Скегнесс: она, Кит и двое детей. Год, наверное, 1989-й. Тогда еще все время шел дождь. Их сфотографировал парнишка по имени Барри, обслуживающий аттракцион «Потешный гольф». Для большинства гостей это была обычная семейная карточка, одна из многих, тем более что дом Кибби старыми снимками буквально набит; Джойс, однако, воспринимала ее как магический, трансцендентный объект.
Ей казалось, что на фотографии схвачена глубинная сущность их семьи: Кит со своей жизнерадостностью, добытой тяжелым трудом; Кэролайн с детским вызывающе-ястребиным весельем, которое она не утратила, даже повзрослев; Брайан, улыбающийся робко, словно боясь привлечь злые силы слишком открытой демонстрацией своего счастья, — осторожность, унаследованная от матери...
Ноздрей Джойс коснулся запах гари.
— Ах, господи! — Она убрала сковороду с конфорки и принялась ворошить припекшиеся яйца деревянной лопаткой. А всему виной пилюли, которые прописал доктор Крейгмайер! Нервы успокаиваются, зато ходишь как сонная муха.
Но где же Кэролайн?
Джойс Кибби, худощавая женщина без малого пятидесяти лет, с большими тревожными глазами и выдающимся носом, пересекла кухню и позвала, высунув голову в коридор:
— Кэролайн! Завтракать!
Кэролайн Кибби в своей комнате на втором этаже приподнялась на локте и убрала с лица светлые волосы. Со стены ее приветствовал огромный плакат Робби Уильямса. Певец всегда казался таким милым, трогательным... Но сегодня что-то случилось: Робби смотрел чуть ли не простаком. Кэролайн выпростала из-под одеяла ноги, помедлила, рассматривая гусиную кожу на икрах. Снизу донесся крик Джойс:
— Кэрола-а-а-айн!
— Иду, блядь!.. — буркнула Кэролайн, глядя на плакат.
Она соскочила с кровати, поежилась от холода, сняла с крючка на двери голубой халат и накинула на плечи. В коридоре она инстинктивно запахнулась, прикрыв грудь. Брат собирался на работу: дверь в ванную была открыта, оттуда шел пар. На запотевшем зеркале сочилась криво нарисованная звезда Давида. Брайан уже облачился в темно-синий костюм, купленный по настоянию отца специально для новой должности. Костюм сидел хорошо, скрывая болезненную худобу брата, превращая ее в элегантную изящность. Совсем другое дело. Да, подумала Кэролайн, костюмчики ему идут.
— Шикарно, — оценила она.
Брайан в ответ улыбнулся, показав крупные белые зубы. Хорошие у братишки зубы, красивые. Сегодня у Брайана важный день. Новая солидная работа, крупный санитарно-эпидемиологический отдел, не то что контора в округе Файф. Жалованье на несколько ступеней выше. И вдобавок добираться ближе и дешевле. А с другой стороны, ответственности не в пример больше.
По усталым глазам брата было заметно, что он волнуется. Хотя сейчас для всей семьи трудное время.
— Нервничаешь? — спросила она.
— Не-а... чуть-чуть.
— Кэрола-а-айн! — Высокий, гундосый голос Джойс. — Завтрак остынет!
Кэролайн перегнулась через перила:
— Да слышу я, не глухая!!!
Брайан с тревогой отметил напрягшиеся сухожилия на шее сестры.
Джойс мгновенно прекратила кулинарную возню; гнетущая тишина поднималась с кухни душным паром — можно было подумать, что рядом с матерью лежала, истекая кровью, соседка, которой снайпер прострелил голову.
Брайан испуганно уставился на Кэролайн. Та молча пожала плечами.
— Кэр, ну чего ты!
— Она меня бесит.
— Ты же знаешь, это из-за отца... Такой стресс для нее.
Тон брата показался сестре покровительственным.
— Не только для нее! — резко ответила она.
Этот металл в голосе — что-то новое, обеспокоенно думал Брайан. До сих пор она почти не показывала, что переживает из-за болезни отца. Но ей наверняка тяжело. Она ведь его любимица. Старый Кибби всегда ее прощал, делал скидку на молодость, говорил: такой у девчонки характер... А теперь она еще и за меня волнуется. Первый день на новой работе, все такое.
— Не заводи ее, Кэр.
Кэролайн снова пожала плечами. Они вдвоем спустилисьна кухню. Брайан изогнул брови при виде стоящей на столегромадной тарелки с яичницей, ветчиной, жареными помидорами и грибами. Матери не давала покоя его худоба, однако все старания были напрасны: он мог есть сколько угодно, совершенно не прибавляя в весе, — унаследованная от нее же особенность метаболизма.
— Потом еще спасибо скажешь, — заверила Джойс, предупреждая его комментарий. — Кто знает, чем там в столовой кормят. Помнишь, как тебя тошнило от еды в Киркалди?
Она повернулась к Кэролайн и поморщилась: та положила кусок яичницы на хлеб и брезгливо отодвинула ветчину. Гримаса матери не осталась незамеченной.
— Я тебе, кажется, говорила, что не ем мяса! — выпалила Кэролайн. — Зачем ты кладешь ветчину на тарелку, если знаешь, что я не ем мяса?
— Ну ладно, один кусочек, — умоляюще сказала Джойс.
— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? Что, по-твоему, означает утверждение «я не ем мяса»?
— Но организму нужно мясо! Один кусочек, в самом деле! — Джойс завела глаза и повернулась за поддержкой к Брайану, который сосредоточенно мазал маслом бутерброд.
— Я. Не ем. М-мяса! — отчеканила Кэролайн каким-то новым тоном, словно потешаясь над матерью.
— Зачем скандалить из-за ерунды! — Джойс тоже разгорячилась. — Ты ведь молодая, еще растешь...
— Ага! И что из меня вырастет — под твоим руководством?
— Да у тебя самая настоящая анорексия! — заявила Джойс. — Я читала об этом! Все молодые девушки переживают из-за своего веса, морят себя голодом, и ничего хорошего...
— Как ты можешь! — Кэролайн побагровела. — По-твоему, я ненормальная?!
Мать с горечью посмотрела на дочь. Что эта наглая соплячка может знать о болезнях?
— Твой отец сейчас в больнице, под капельницей, борется за жизнь. Он бы сейчас все на свете отдал, только бы съесть что-нибудь тверденькое...
Кэролайн проткнула вилкой ветчину и сунула ее матери под нос.
— Ну и отнеси ему!
Она швырнула вилку, вскочила и убежала по лестнице наверх.
Джойс мелко затряслась в беззвучном плаче.
— Ох эта... эта маленькая... — Она внезапно успокоилась, словно вспомнив, что Брайан тоже сидит за столом. — Извини, сынок. Твой первый день на новой работе... Я эту девчонку совсем не знаю, — добавила она, глядя в потолок. — Она раньше такого себе не позволяла, и если бы твой отец...
— Не волнуйся, мам! Я с ней сейчас поговорю. Она ведь тоже переживает из-за папы... По-своему.
Джойс тяжело вздохнула:
— Не надо, сынок. Доедай завтрак, еще опоздаешь на работу в первый день. На новую работу... Нечестно, просто нечестно! — добавила она, непонятно что имея в виду.
Брайан Кибби только этого и хотел: поскорее выбраться из дому. Времени было еще полно, но он поспешно затолкал в рот остатки яичницы, нахлобучил красную бейсболку, выскочил на улицу — и, не чуя ног, взбежал по проезду Фезерхол до перекрестка с Сент-Джонс. К остановке как раз подъехал двенадцатый автобус! Брайан прибавил газу и успел в последний момент — даже умудрился занять место у окошка. За вспотевшим стеклом поплыли холодные мокрые кварталы. Автобус медленно пробирался сквозь пробки: мимо зоопарка, потом по Вест-Корнер, Розенберн и Хеймаркет, потом по улице Принцев. На остановке «Уэйверли» Брайан вышел и поднялся по Кокберн до перекрестка сРоял-Майл. Бейсболка, украшенная эмблемой клуба «Манчестер Юнайтед», не гармонировала со строгим костюмом; он снял ее и спрятал в сумку.
Побег из дому его согрел, однако промозглое утро быстродало о себе знать. Стылый туман, смешанный с мелкимдождем, пропитал одежду, и Брайан подумал, что в Шотландии выйти на улицу — все равно что попасть в холодную сауну. Чтобы убить время, он решил прогуляться по Роял-Майл. В газетном киоске уже лежал свежий «Гейм информер»; онкупил его и засунул в сумку. Свернув на боковую улицу, почувствовал в желудке трепещущие крылышки: здесь располагался один из его любимых магазинов. Изящная крашеная вывеска гласила:
А. Т.Вилсон
Хобби и развлечения
Брайан подумал об отце — тот дразнился всякий раз, когда сын ходил сюда за покупками. «Опять игрушек захотелось? А сколько тебе лет, помнишь?» Старший Кибби говорил это в шутку, но в голосе звенели ироничные издевательские нотки. Брайан краснел от стыда и всячески скрывал свои визиты к А. Т. Вилсону.
Макет железной дороги на чердаке Кибби выглядел весьма впечатляюще, хотя оценить его было практически некому: Брайан не мог похвастаться обилием друзей. Кит Кибби был машинистом и рассчитывал, что сын унаследует его любовь к локомотивам; можно представить его разочарование, когда он понял, что мальчишку интересуют только макеты. Тем не менее отец не потерял надежды, что игра перерастет в профессию, — прирожденный самоделкин, он настелил на чердаке пол, провел свет и соорудил алюминиевые каркасы.
Что Брайан действительно унаследовал от отца, так это умелые руки. Пока Кит был здоров, его мастерская располагалась там же, на чердаке, в дальнем углу. Позднее, когда взбираться по лестнице стало тяжело, он перенес ее в сарай,и все верхнее пространство перешло в распоряжение сына — здесь обосновались знаменитая железная дорога, макет игрушечного города, а также коробки, забитые детским хламом, и бесчисленные стеллажи с видеоиграми и подшивками журнала «Гейм информер».
Чердак сделался убежищем Брайана. Кроме него, сюда практически никто не залезал. Здесь мальчик укрывался, приходя из школы, где над ним издевались одноклассники; здесь он просиживал вечерами, думая о грешных картинках, стыдливо мастурбируя в темноте, пока его воспаленный ум перебирал образы знакомых девчонок — обнаженных или полуодетых, — на которых он в реальной жизни даже посмотреть стеснялся, не говоря уже о том, чтобы подойти.
Но главной его страстью была железная дорога. Этогохобби он тоже стеснялся. Оно разительно отличалось от всего, чем увлекались другие дети (или делали вид, что увлекались), а по остроте наслаждения соперничало даже с онанизмом. Со временем Брайан все сильнее отдалялся от сверстников — и чувствовал себя вполне свободным толькоздесь, на чердаке, в роли безраздельного и могущественноговладыки игрушечного мирка, который он создавал своими руками.
Дежурные шутки Кита — дескать, старика выжили с чердака — таили в себе горькую начинку, и горечь эта была обусловлена не только мыслями об уходящем здоровье. Отец боялся, что психологически замуровал мальчика в душном объеме под крышей, пойдя навстречу его странному увлечению.
Когда Брайан, по мнению родителей, стал слишком взрослым, чтобы проводить каникулы в кругу семьи, Кит поинтересовался, не хочет ли сын куда-нибудь съездить.
— В Гамбург, папа! — возбужденно ответил юноша.
Кит с тревогой подумал о грязных туристических соблазнах Рипербана, квартала красных фонарей, затем вспомнил собственные юные проделки в Амстердаме и с некоторым облегчением решил, что парнишке давно пора развеяться и приключение пойдет ему на пользу. У него в груди что-то больно скрипнуло, когда Брайан пояснил:
— Там самый большой в мире макет железной дороги!
Но винить было некого: Кит собственными руками культивировал в сыне необычную страсть. Под его руководством были возведены холмы из папье-маше, вокруг которых извивались игрушечные рельсы; он помог спроектировать туннели и сложные архитектурные элементы. Предметом особой гордости Брайана было здание вокзала с прилегающей гостиницей, прототипом которому послужил лондонский Сент-Панкрас. Проект вырос из домашнего задания по труду и пережил несколько попыток саботажа со стороны местного хулигана Энди Макгриллена, который издевался над Брайаном с особым рвением. Юного конструктора, однако, ничто не могло остановить: в конце концов он ухитрился пронести полузаконченный макет мимо подстерегавшего во дворе обидчика и в безопасной чердачной тиши сделал его зародышем своего искусственного поселка.
Постепенно Киббитаун, как Брайан его часто называл, заметно разросся. К ландшафту прибавился футбольный стадион, скопированный с «Саббатео», и железная дорога обегала его полукругом, почти как в Броксвилле или в Старкс-парке. Последней амбициозной задумкой творца была новая трибуна, нависающая над беговой дорожкой наподобие трибуны дублинского комплекса «Лэнсдаун-роуд». Брайан даже переборол неприязнь к спорту и посетил несколько матчей на стадионах «Тайнкасл» и «Марейфилд», чтобы присмотреться к архитектуре.
Кит неизменно волновался, когда сын начинал новую фазу проекта: его беспокоила судьба холмов из папье-маше. Но Брайан строил аккуратно, приспосабливаясь к существующему ландшафту, — и делал это буквально без передышки. Вырастали новые кварталы, небоскребы, коттеджи — все, на что было способно его воображение, — и макет расползался по чердаку, пародируя экспансию западного Эдинбурга.
И вот теперь, в дождливое утро, зачарованно стоя перед витриной магазина А. Т. Вилсона «Хобби и развлечения», Брайан не мог поверить своим глазам. Нет, это не сон! Великолепный малиново-черный локомотив блистал за стеклом, и сбоку на золоченой табличке — сердце Брайана сладко забилось — было написано: «ГОРОД НОТТИНГЕМ». Редчайшая коллекционная модель, знаменитый Ар-2383 Би-Ар класса «Принцесса» под названием «Город Ноттингем». Предмет безутешного вожделения, сделавшийся дефицитом сразу после выпуска.
Сколько лет я за ним охотился?!
Кровь шумела у Брайана в висках. Он посмотрел на часы — магазин открывался в девять, ровно через пять минут, а ему нужно было предстать перед мистером Фоем в девять пятнадцать. Локомотив стоил 105 фунтов. Если протянуть до обеда, драгоценную модель, без всяких сомнений, перехватят конкуренты. Брайан рванул через дорогу к ближайшему банкомату и получил деньги — задыхаясь от восторга и одновременно трепеща от мысли, что какой-нибудь ушлый коллекционер его опередит.
Подбегая к магазину, он увидел у дверей хозяина, старого Артура: тот отпер замок и шагнул внутрь. Кибби ворвался следом — и затормозил, чтобы не врезаться в старика, который, нагнувшись, подбирал с пола утреннюю почту. Пришлось прождать несколько мучительных секунд. Артур справился с конвертами, распрямился и произнес:
— А, Брайан, сынишка! Догадываюсь, зачем ты пришел.
Кибби снова взглянул на часы: только бы не опоздать! Сегодня первый день, он обязан явиться вовремя, чтобы не произвести дурного впечатления. Хорошее начало — залог успеха. Пунктуальность передалась ему от отца — машинист, понятное дело, — и с годами сделалась одним из фундаментальных качеств личности.
Старый Артур слегка опешил, когда парнишка убежал с покупкой как ошпаренный и даже не задержался поболтать, как было заведено. Вот молодежь пошла, думал он осуждающе.
Кибби между тем несся через дорогу с коробкой под мышкой, повторяя как заклинание: «Не опоздать, только не опоздать!» Сегодня они должны были идти в больницу, и он хотел честно посмотреть отцу в глаза: в первый день все прошло отлично. Судя по часам на колокольне Трон, время еще было. Брайан начал успокаиваться и даже сбавил ход, чтобы восстановить дыхание.
Перед входом в «Сити чамберс», здание городской администрации, дорога была разрыта, шел ремонт. В старом булыжнике на Роял-Майл постоянно ковыряются, подумалКибби. И вдруг узнал одного из рабочих. Это был Макгриллен, заклятый школьный палач, — в стеганой фуфайке без рукавов, с тяжелым отбойным молотком, прыгающим в мускулистых руках.
Кибби мельком взглянул на собственные щуплые бицепсы и вспомнил нелепое отцовское наставление: «Если в школе будут обижать, бей в зубы!» — и в качестве иллюстрации — тяжелый кулак машиниста, покрытый старыми шрамами.
Его рука инстинктивно стиснула драгоценную коробку.
Макгриллен поднял голову, и по его лицу проползла медленная гримаса узнавания. Кибби почувствовал знакомый парализующий всплеск, однако чем дольше он глядел на старого обидчика, тем ощутимее страх сменялся другой, менее определенной эмоцией. Презрение в глазах Макгриллена осталось прежним, но в этот раз на нем была рабочая фуфайка, а на стоящем перед ним заморыше — строгий деловой костюм, и мелкий буржуа в душе бывшего хулигана оробел и стушевался. И Кибби почувствовал это! Он понял, что перед глазами Макгриллена развернулось немудреное скучное будущее — с отбойным молотком, из котлована в котлован. Не чета чистому чиновнику в галстучке, санитарному инспектору, важной птице!
Кибби не смог удержать ухмылки. Наконец, после стольких лет унижений на школьном дворе, после позорных петляний в обход, мимо бакалейной лавки, он сумел хоть как-то отомстить! Ехидная ухмылка, должно быть, вонзилась раскаленным гвоздем в сердце бедного хулигана, подумал он, взбегая по ступеням. И на всякий случай отвел взгляд и независимо выпрямил спину, показывая, что по ошибке принял Макгриллена за кого-то другого.
Из внушительного вестибюля Кибби поднялся по лестнице, отделанной красным деревом. Подъехал лифт, двери разошлись: внутри стоял парень в костюме, его ровесник, может быть чуть старше. Сразу видно, хороший человек, подумал Кибби, и костюм, похоже, дорогой. Да еще и улыбнулся — как равному! А почему бы нет? Ведь перед ним не проходимец, не чернорабочий типа Макгриллена, а солидный чиновник городской администрации.
Да таких, как Макгриллен, к этому парню даже на прием не запишут!
И тут Кибби заметил, что незнакомца сопровождает девчонка. Его гормоны взбурлили: она тоже улыбнулась, прежде чем возобновить прерванный разговор! Bay, восхищенно думал Кибби, разглядывая темные волосы, яркие живые глаза, полные губы. Какая куколка!.. От переизбытка эмоций он даже позабыл о коробке, которую сжимал под мышкой.
Лифт остановился, в кабину вошли двое рабочих в синих комбинезонах. И тут же тесное пространство наполнилось едкой вонью — кто-то испортил воздух! У Кибби защипало в носу; парень в костюме обменялся с ним взглядами, затем кивнул на рабочих и состроил брезгливую гримасу. На следующем этаже рабочие вышли. Парень воскликнул:
— Отвратительно! Фу!
Девушка засмеялась, толкнула его:
— Дэнни, прекрати!
— Я не шучу, Шеннон! Зачем свинячить в лифте? На каждом этаже есть туалеты.
Шеннон, думал Кибби, шагая по коридору. Ему не хватало смелости оглянуться и посмотреть, вышли ли они вместе с ним. Хотя... чего бояться? Здесь его никто не знает, и на сей раз он не будет забитым козлом отпущения, как в школе, или мальчиком на побегушках, заваривающим чай для старых ворчунов, как на прошлой работе. Он использует этот шанс, чтобы расправить плечи, повзрослеть и завоевать авторитет!
Вдохнув полной грудью, Кибби решительно обернулся — и оказался лицом к лицу с Дэнни и обворожительной Шеннон.
— Извините, гм... Мне нужен отдел санитарно-эпидемиологического контроля. У меня назначена встреча с мистером Робертом Фоем.
— Вы, должно быть, Брайан? — улыбнулась девушка по имени Шеннон.
Ее спутник Дэнни тоже улыбнулся:
— Айда с нами!
Вот так, знай наших! Только на порог — и уже подружился с классными людьми!
5
Компенсация
Безжалостный будильник долбил отбойным молотком, выпихивая Дэнни Скиннера из одного ада в другой. Скиннер на ощупь хлопнул по кнопке, но голову еще какое-то время терзал фантомный треск. Лихорадочные мучительные кошмары разлетелись, однако сменившая их реальность была не менее мучительна: серое стылое утро понедельника. Рассветные тени ползали по комнате, сознание постепенно прояснялось. В груди лопнул панический пузырь — инстинктивно вытянутая нога коснулась холодной простыни на другой половине кровати.
Только не это.
Кей не вернулась, не ночевала. На выходные она, как правило, оставалась у него. Может, они с подружкой Келли решили выпить, повеселиться? Две девушки, две танцовщицы... огни большого города... Скиннеру понравилась мысль. Но тут его ноздри содрогнулись от кислой вони: в углу красовалась лужа рвоты. Слава богу, ограничилось деревяннымполом, не задело восточный ковер, расшитый позициями из Камасутры, за который в антикварном магазине в «Грассмаркете» пришлось выложить половину месячного жалованья.
Скиннер включил радио, перетерпел нудную болтовню жизнерадостного диджея, дождался знакомой мелодии. На душе слегка посветлело. Он привстал и с отчаянием потерпевшего кораблекрушение матроса оглядел беспорядок: одежда, разбросанная по полу и повисшая на спинке кровати; пустая бутылка из-под пива; переполненная пепельница... Гнусный натюрморт был подсвечен жиденьким утренним солнцем, бьющим сквозь изношенные занавески. Сквозняк сотрясал оконную раму, свистал во все щели, обжигая обнаженное тело.
Вчера опять нажрался. И позавчера... Все выходные! Неудивительно, что Кей сбежала домой. Блядский Скиннер! Гребаное ничтожество, фантом безвольный... Веду себя как последний идиот.
Он подумал, что раньше не боялся холода. А теперь чертов сквозняк выдувает из него остатки жизни. Мне ведь двадцать три года, размышлял он с тревожным похмельным отчаянием, массируя виски, чтобы отогнать невралгию, — она казалась ему предвестницей ураганной аневризмы, в любой момент готовой переправить его в мир иной.
Холодная блядская страна. Холодная и мрачная. Мне никогда не жить в Австралии или в Калифорнии... Лучше уже не будет.
Скиннер часто думал об отце, которого не знал. Представлял его где-нибудь в тепле, в уюте обетованной земли, называемой Новым Светом. Воображение рисовало поджарого красавца с легкой сединой в окружении бронзовокожих домочадцев — веселых, светловолосых, которые примут блудного сына с улыбкой, наполнят смыслом его жизнь.
Можно ли скучать по тому, чего никогда не имел?
Прошлой зимой у Скиннера было туго с деньгами, он старался особо не пить, сидел дома. Начал слушать Леонарда Коэна, штудировал Шопенгауэра, читал скандинавских поэтов, которые, похоже, все до единого страдали тяжелой клинической депрессией из-за затяжных зимних ночей. Сигбьёрн Обстфельдер, норвежский модернист конца девятнадцатого века, полюбился Скиннеру больше других; в памяти намертво засели декадентские гробовые строки.
Днем он весел — смеется, поет. Сеет смерть всю ночь напролет. Сеет смерть.
Иногда ему казалось, что на лицах завсегдатаев литских баров лежит печать зловещего процесса: каждая кружка, каждая стопка подпитывает иллюзию бессмертия — и приближает старуху с косой.
Но как сладка эта иллюзия!
Скиннер вспомнил вчерашнее: он потащил Кей в бар — утром, в воскресенье. А ей хотелось побыть дома, понежиться в его объятиях, посмотреть телевизор.
Но у него шел третий день, требовалось убить похмелье, и он чуть не силком выволок Кей за дверь — вверх по пешеходной улице, к «Робби», где поправляли здоровье местные хроники. И Кей покорно сидела на высоком стульчике: единственная женщина в баре, улыбающаяся, терпеливая, под восхищенными или равнодушными взглядами этих удивительных и ужасных людей, которые только и делали, что пили, пили, пили и пили. Некоторые из них, казалось, никогда не видели живых женщин; другие, наоборот, перевидали слишком много. Кей не тяготило красноглазое общество: рядом сидел парень, которого она любила, и обстановка не имела значения. Но приобщиться к хроникам она тоже не могла — надо думать о танцах, следить за фигурой. Ты не понимаешь, твердила Кей, мне надо держать форму. Ерунда, малыш, отвечал он, ты в отличной форме!
С каждым глотком Скиннер становился все напористее и педантичнее. Он наседал на своего приятеля Гэри Трейнора, тощего стриженого пройдоху с обманчиво грубым лицом.
— У нас что, нет нормальных фанатов?! Нормальной бригады? Сколько бойцов мы можем собрать?
Трейнор не отвечал, прятался за камуфляжной ухмылкой, потягивал пиво. Раскачанный громила Алекс Шевлэйн, с маленькой, похожей на торпеду головой, покосился в зеркало, поиграл бицепсом, поднес бутылку к губам.
— Прошлый раз собрались. И что? Эти пидоры не пришли! Только время потеряли.
— Ты задолбал уже с этой темой. Расслабься! — Трейнор от души шлепнул Алекса по широкой спине. — Хочешь в суд подать за моральный урон? Типа испортили выходные? — Он захохотал, кивнул в сторону хорошо одетого парнишки, что сидел у бара в одиночестве. — Вон обратись к Десси Кингхорну!
Скиннер развернулся и посмотрел на Кингхорна; тот ответил жестким пронзительным взглядом. Скиннер встал и направился к нему. Лицо Трейнора расплылось в радостном предвкушении.
— Как жизнь, дружище? — приветствовал Скиннер.
Кингхорн оглядел его с ног до головы, оценил пиджак «Акваскутум», новые кроссовки «Найк». Хмуро покивал:
— Нормально... Обновочки?
Три года прошло, подумал Скиннер, а он все желчью исходит.
— Ага. Выпьешь со мной?
— Мне пора. — Кингхорн прикончил пиво и направилсяк выходу.
Скиннер обменялся взглядами с Трейнором, тот надул губы и закатил глаза. Алекс Шевлэйн продемонстрировалакулий оскал, гармонирующий с полосатым спортивным костюмом. Скиннер демонстративно развел руками. Кэй внимательно наблюдала за этой пантомимой, пытаясь понять, почему странный зазнайка отказался выпить с ее парнем.
— Кто это был, Дэнни?
— Э, старый знакомый. Десси Кингхорн. — Заметив, чтостоль короткий ответ не удовлетворил никого из присутствующих, и в первую очередь Кей, Скиннер пояснил: — Помнишь, я рассказывал, меня машина сбила? За год до нашей встречи. Несколько переломов: нога, рука, два ребра. Трещина на черепе.
— Да... — поморщилась Кей.
Ей было неприятно думать о серьезных травмах вообще, а тем более применительно к Дэнни. Скоро ее должны былипробовать на новую роль. Разве можно танцевать после таких страшных переломов? Сколько надо времени, чтобывосстановиться? Даже сейчас ей порой казалось, что возлюбленный прихрамывает — должно быть, из-за той аварии.
— Я, понятно, подал в суд, — рассказывал Скиннер. — А Десси работал в страховой конторе. Помог мне бумаги оформить, фотографа нашел.
— Чтобы заснять травмы, — кивнула Кей.
— Ну да. Короче, я получил пятнадцать штук. С одной стороны, приятно. А с другой — шесть месяцев без работы, в больнице, на растяжках... — Скиннер пожал плечами. — В общем, деньги пришли, я предложил ему пятьсот. Конечно, я был благодарен за помощь, все такое. Но знаешь, после аварии каждая собака приставала: иди в суд, проси компенсацию! Я просто выбрал страховую фирму, где сидел Десси. Подогнал этому мудаку дело, чтоб он денег заработал. Правильно я понимаю? И что ты думаешь? Этот козел отказался! Забери себе, говорит. Залез в залупу и не хочет вылезать! — Скиннер отхлебнул пива, словно запивая проглоченную горечь. — Мало того, везде развонял, что ему причитается половина! — Он обвел глазами Кей, Трейнора с Шевлэйном, других посетителей. — Я к нему подошел в «Макперсоне». Половину хочешь, говорю? Не вопрос! Только сначала я тебе сломаю ногу, руку, два ребра. Череп проломлю бейсбольной битой. И тогда получишь половину. Так этот хрен чуть не обдристался! Подумал, что я ему угрожаю. Угрожаю! — Скиннер ткнул себя пальцем в грудь, зрачки расширились от ярости. — Я. Этому гондону. Размечтался! Я просто объяснил доходчиво, вот и все!
Кей осторожно кивнула:
— Ужасно, когда друзей теряют из-за денег.
Трейнор подмигнул ей, хлопнул Скиннера по плечу:
— Любовь и деньги. Вот из-за чего теряют друзей! Да, мужики? — Он громко загоготал.
Два посетителя, сидевшие за столиком у стены, повернули головы. С ними был еще мальчик в зеленой кепке с эмблемой пива «Карлсберг». На их столе грудились стопки и пивные кружки; мальчишка потягивал кока-колу. Скиннер смерил мужчин холодным взглядом, они отвернулись.
Сахар превращается в спирт.
Кей заметила злобу в глазах возлюбленного и все поняла. Этот парень, Десси, испортил ему настроение. Она подалась вперед, жарко шепнула ему в ухо:
— Пойдем домой, залезем вместе в ванну.
— Ты за кого меня принимаешь?! Я только пью как рыба. Залезем в ванну, говорит! — Скиннер подмигнул друзьям, призывая их в свидетели.
Но алкоголь сыграл злую шутку, исказил интонацию: то,
