Атаманова казна E-Book

Алексей Полилов

• Herausgeber: Ленинград ИД
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Новый исторический роман
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 562

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Доброго вам здравия, уважаемый читатель. И терпения, если решили ознакомиться с этой книгой. Она посвящена таинственному и неизвестному эпизоду в истории Оренбургского казачьего войска, верности казаков своему слову, трагическим событиям Гражданской войны, людям, которым пришлось пройти через это, и выпавшим на их долю испытаниям. Немного истории, воображения, интриг и приключений вокруг исчезнувшего обоза с войсковой казной. И это первая книга о манящей к себе тайне. Договоримся, что любые совпадения с историческими личностями и событиями случайны. Всем вам мирного неба, здоровья и процветания.

Leseprobe

Алексей Полилов Атаманова казна

Алексей Полилов

* * *

Предисловие

Доброго вам здравия, уважаемый читатель. И терпения, если решили ознакомиться с этой книгой. Она посвящена таинственному, неизвестному эпизоду в истории Оренбургского казачьего войска, верности казаков своему слову, трагическим событиям Гражданской войны, людям, которым пришлось пройти через выпавшие на их долю испытания.

Немного истории, воображения, интриг и приключений вокруг исчезнувшего обоза с войсковой казной. Договоримся, что любые совпадения с историческими личностями и событиями случайны.

Всем вам мирного неба, здоровья и процветания.

Порученец атамана

(10 июня 1918 года)

Пустая жестяная банка порхала по пыльной земле заднего двора стоящего отдельно домика на окраине города, подстегиваемая резкими выстрелами нагана. Моложавый штабс-капитан с полуприседа стрелял от бедра, не выцеливая, упреждая остановки изорванной пулями жестянки, успевая перемещаться по часовой стрелке внутри двора.

– Ваше благородие, господин штабс-капитан! Войсковой атаман вызывает, извольте в штаб, ваше благородие! – Посыльный казак осторожно проскользнул в калитку с улицы и с любопытством посмотрел на изувеченную банку.

– Иду, Абрамов, не шуми.

Отщелкнув барабан, штабс-капитан не торопясь заменил израсходованные патроны, убрал наган в кобуру и, отряхнув гимнастерку от поднятой выстрелами рыжей пыльной взвеси, вышел на улицу вслед за посыльным. В седло взлетел, едва коснувшись рукой луки, чем заслужил одобрительное хмыканье Абрамова, и коленями послал вороного коня рысью по пустынной полуденной улице. Посыльный тронул нагайкой круп своей кобылы, и она зацокала подковами следом.

В ставку войскового атамана штабс-капитана пропустили беспрепятственно, как-никак офицер для поручений, а все ближнее окружение атамана караул знал в лицо.

Дутов стоял у распахнутого окна и смотрел на видневшуюся за окраиной Тургая степь. После перенесенного тифа он старался чаще быть на свежем воздухе.

– Господин войсковой атаман, Генерального штаба штабс-капитан Туманов прибыл в ваше распоряжение!

– Проходите, штабс-капитан. Сурмин, сделай нам чаю… – бросил Дутов в приоткрытую дверь кабинета, подходя к столу. – Садитесь. Новости из дома были?

– Нет, Александр Ильич, семьи уже нет… Вы знаете.

Дутов оценил выдержку штабс-капитана. Два месяца назад Туманов встретил земляка, от которого узнал о гибели родителей – в конце января в Омске сгорел их дом, на пепелище обнаружили останки. Соседи говорили о поджоге, грабежи зажиточных горожан в период безвластия никого не удивляли.

– Пришло сообщение: два дня назад Омск взят. Появилась возможность навести справки.

– Благодарю. Это уже ничего не изменит…

Адъютант занес чай и, угадав мысленный посыл атамана, закрыл за собой дверь кабинета[1].

– Что ж, к делу. Сергей Аркадьевич, не секрет, что войсковое правительство испытывает крайнюю нужду в финансировании. Оружие и боеприпасы тоже не в изобилии, посевная почти сорвана, а не уберем урожай – положение станет аховым. Сытые семьи – бодрый казак в строю… – Дутов слегка запнулся, уловив некоторую некорректность сказанного. – Через два дня спланировано выдвижение к Оренбургу, Тургайское сидение заканчивается. Освобождены Челябинск и Самара, второго дня там сформировано нечто подобное правительству – Комитет членов Учредительного собрания… Позже увидим, что это за правительство, но Оренбург потребует от нас денежных средств уже завтра, а оприходованные тут, в Тургае, два с половиной миллиона романовских рублей наполовину потрачены и положение дел не исправят. Казну пополнять кроме нас самих некому, обложениями, налогами и трофеями всех прорех не закрыть. Разумеется, с Самарой, этим Комучем, связь будет установлена, но обнадёживать себя не стоит, скорее всего, для нас денег у них не найдётся. Таково существующее положение дел. – Дутов снова подошел к окну[2].

– Как близко ты знаком с Каппелем? – неожиданно спросил он.

– Назвал бы наши отношения товарищескими, но не более. – Туманов не удивился вопросу и ответил сразу. – Часто встречались в штабе фронта, меня отправляли с разведдонесениями лично, Брусилов предпочитал устные доклады телеграфу и документам, ты знаешь.

Совместная служба Дутова и Туманова на Юго-Западном фронте и участие в ставшем впоследствии легендой Брусиловском прорыве сдружили обоих офицеров, и не на публике общение было приватным.

– Каппель принимал участие в планировании Луцкого прорыва, числился штаб-офицером для поручений по Управлению генерал-квартирмейстера. Толковый офицер, решительный и смелый. В общем, товариществовали[3].

– Вы с ним ровесники?

– Два года разницы, я с восемьдесят пятого.

– Есть информация, не проверенная, суточной давности, что он возглавил добровольческие части Комуча в Самаре. Впрочем, зная его характер, уверен, что он уже не в Самаре, на месте сидеть не будет. – Атаман резко повернулся к Туманову и улыбнулся. – Что же, Серж, вступление отзвучало, перейдём к основной части[4].

Дутов сел за стол напротив Туманова, сдвинул в сторону стаканы с остывающим чаем и продолжил несколько тише:

– Твои коллеги из разведки утверждают, что в Казани находится на хранении золотой запас России. Туда эвакуирована вся царская казна. Хранилище было готово еще в четырнадцатом, сейчас оно запущено в работу[5]. С достаточной долей вероятности предположу, что новоявленный Комуч, собрав силы, обязательно предпримет попытку захватить это хранилище, после того как создаст плацдарм в Поволжье и выйдет на оперативный простор. Имея Каппеля во главе своих частей, это становится даже неизбежным. Думаю, что всё произойдет не позднее августа[6]. Так вот… – Дутов, откинувшись на спинку стула, внимательно посмотрел на штабс-капитана. – Есть соображение, что в момент штурма Казани появится возможность отбить из хранилища большевиков энную часть средств для формирования собственно войсковой казны. Именно в это время, ибо позже содержимое хранилища обретет нового хозяина или останется у старого. Таков мой оперативный замысел, Серж. Что скажешь?

Туманов не торопился с ответом, разглядывая атамана. Выдержав паузу, без суеты ответил:

– Александр Ильич, замысел неплох. Однако его успех зависит от приданных сил и средств, а также от удачливости командира. Кому будет поручено?

– Тебе, Сергей Аркадьевич. Объясню, почему: первое – ты казачьего рода, второе – я знаю твои возможности, третье – ты же бывал в Казани? Ну вот… Да, ещё одно. Ты – первый, с кем я это обсуждаю.

– А… коллеги из разведки, предоставившие информацию?

– Они получили общий запрос на оперативную обстановку в Поволжье, по Казани в том числе.

– Силы и средства?

– Подберешь десяток парней, на твоё усмотрение, из любого подразделения. Оружие и боезапас – по твоему требованию. Это в общих чертах, детали обсудим позже, и времени у тебя на подготовку – пара недель, не больше. Успеешь?..

Туманов успел. Всех отобранных кандидатов заставлял заполнять составленные им лично анкеты, с каждым говорил отдельно, приватно беседовал с начальниками каждого и только потом составлял окончательное мнение о кандидате. Из трёх десятков отобранных казаков окончательно выбрал десять, и вышло так, что выбранными оказались сплошь казаки из конвойного полка Дутова. Каждый из них имел боевой опыт, навыки выживания, был физически крепок, дисциплинирован, не болтлив, все семейные, в основном с Южного Урала. Кроме того, каждый обладал индивидуальными навыками, полезными в команде. В отряд вошли:

Поздеев Сидор, 35 лет, толковый оружейник, любое оружие починит на коленке; Лисин Корней, 33 года и Малютин Фёдор, 34 года – оба плотники, родились с топором в руках; Щукин Семён, 35 лет, кузнец и механик; Суматов Илья, 28 лет, сапожник, скорняк; Шумилов Иван, 29 лет, печник, каменщик; Филатов Герасим, 31 год, следопыт и разведчик; Нуртдинов Хамза, 30 лет, ходячий компас, ориентируется на любой местности с закрытыми глазами; Шайдавлетов Рахим, 29 лет, охотник промысловик, рыбак, лучник, ловко обращается с арканом; Аюпов Юсуп, 35 лет, владеет народным целительством, как говорят в народе, «видит» и «знает». Трое последних, как и сам Туманов, месяц как из госпиталя, куда попали с тифом. Своим помощником Туманов назначил Филатова.

Таинственный трофей[7]

(22 июня 1918 года)

Формирование команды было завершено, и она была собрана в полном составе в штабной избе станицы Ильинская, где, еще раз перепроверяя список отобранных им казаков, Туманов невольно вспоминал тот случай на фронте, который впоследствии сблизил их с Дутовым.

…В середине ноября 1916 года в Трансильванских Альпах германцы гнали румын уже по их родной земле и вот-вот должны были занять местечко Драгашани, что в жудеце Выла, проще говоря, пёрли на Бухарест так, что румыны не успевали отступать. Фронтовая разведка русской армии, прикрывающей драп последних, действовала в условия рваной и постоянно меняющейся линии огневого соприкосновения (германская, впрочем, тоже), и задача стояла – добыть сведения, не успевшие потерять свою актуальность до принятия по ним решения в штабах фронта.

Группа штабс-капитана Туманова действовала автономно, в свободном поиске и должна была в сжатые сроки добыть мало-мальски информированного офицера германской армии для уточнения оперативных замыслов развивающегося наступления войск Центральных держав. Туманов с тремя бойцами войсковой разведки вторые сутки старательно изображали крестьян, кои в винодельческом крае были привычным явлением. Действовали на ближних подступах, поэтому пешком накручивали по горам и ущельям до 20 верст за день, спинным мозгом ощущая, как катастрофично уходит отпущенное на рейд время.

На исходе вторых суток они наткнулись на рейдовую группу германской разведки, видимо, только что расположившуюся для оперативного допроса пленного, которого тащили с собой связанным и с мешком на голове. Ну, как наткнулись… Свалились им на голову с террасы виноградника, когда один из бойцов Туманова, Сыч, молча поехал юзом по осклизлой земле и, увидев внизу супостата при оружии, прежде чем свалиться на голову германского дозорного, успел подать обговоренный заранее знак – сжал кулак, согнув в локте правую руку, ей же и навернул в падении по лбу только и успевшего поднять вверх голову германца. А дальше ссыпался сверху Туманов со товарищи, отстав на пару мгновений и с ходу сваливаясь в боевой транс.

Бой в ограниченном виноградником пространстве был молниеносен, из пятерых вражьих разведчиков четверо полегли практически сразу: один – со сломанной шеей от удара кулаком в лоб, двое получили по удару тесаком в грудь. Четвертому Туманов просто свернул голову и метнулся к последнему, который заторможенно заносил над связанным пленником офицерский кинжал, оторопев от развернувшейся, да тут же и завершившейся баталии, говоря проще – застрявшему в ступоре. Пнул носком сапога локоть вооруженной кинжалом руки, сбил траекторию возможного удара, этим же сапогом снёс в ухо немца наземь, добавил локтем. Перевернув его на живот, не мешкая взял обе руки на болевой контроль, стиснул коленями вражью спину, вдавил пальцы в глазницы и задрал германскую голову кверху так, что затрещали шейные позвонки. Только после этого окинул взглядом место сражения, медленно возвращая сознание в обычный режим рейда.

– Сыч, Перший – на стремя, Сено – за этим смотри, – кивнул на застывшего от непонятного шума стреноженного пленного с мешком на голове.

Сноровисто сложив за спиной руки подмятого под себя германца, Туманов связал их бечевой, завел петлю на шею и зафиксировал за ноги, подтянув их к спине. Сорвал платок с шеи немца, свернул кляп и, сжав челюсти, сунул ему в разинутый рот. Теперь и с пленником можно познакомиться.

Содрав с его головы мешок, увидел молодое лицо с аккуратными усиками пшеничного цвета, вихрастой прической и кляпом во рту. Из-под грубой мешковины были явлены на половину оторванные погоны хорунжего, что вкупе со светло-голубыми лампасами штанин недвусмысленно давали понять: перед ним казак-оренбуржец. По кивку Сено одним движением полоснул по связанным за спиной рукам пленника, а Туманов аккуратно вытащил кляп.

– Здорово дневал, станичник? – спокойно спросил Туманов у растиравшего руки хорунжего.

Тот настороженно смотрел на неправильного крестьянина в юфтевых офицерских сапогах под напускными грубыми штанинами и не торопился отвечать, оценивая обстановку. Наконец, смахнув рукой с губ ворсины кляпа, ответил:

– Слава Богу, не бедствую… А вы кто, хлопцы?

– Какой любознательный… Сначала расскажи, кто ты. Почему связан. Кто эти? – Туманов кивнул на остывающие тела убиенных германцев, которые уже деловито обыскивал Сено. – И быстрее, хорунжий. Времени на размышления тебе не отпущено.

– А мне и не надо. Дуйте-ка вы дальше своей дорогой, партизаны. От многих знаний – многие хлопоты, слыхали небось?..

– Какие мы недоверчивые… – ухмыльнулся Туманов. – Если думаешь, что весь этот спектакль в твою честь, посмотри туда… – Он показал клинком на лежащие тела – Представляться тебе не буду, а общих знакомых назову, коли поймёшь, о чём я: Келлер – Марков, Печёнкин – Дутов. Давай, соображай быстрее, хорунжий.

Назвав фамилии бывших и действующих командиров дивизии и полка, Туманов рассчитывал на осведомленность и понятливость офицера. Очень рассчитывал, в противном случае пришлось бы с ним расставаться не по-хорошему.

Хорунжий косо посмотрел на то, как Сено вспарывал острым тесаком амуницию с подплывающих кровью трупов, практично накинув на располосованные шеи и вывернутые головы плащевые накидки, чтобы не привлекать раньше срока местных стервятников. Обнаруженное в карманах он складывал отдельной стопкой на расправленный вещмешок.

– Пожалуй, что и так… – произнес пленник и, решив что-то про себя, ответил: – Хорунжий Первого Оренбургского полка Василий Котельников, офицер для поручений при штабе. При выполнении задания командования был схвачен…

– Где? Когда? Что было с собой, документы, карты?

– В нашем тылу, на рокаде. Сегодня утром в десять ноль-ноль выехал из расположения без сопровождения, ну и… Коня подсекли растяжкой, встать не успел, оглушили, стреножили. Был послан с устным сообщением к артиллеристам для корректировки огня. Личные документы у этого, похоже. – Хорунжий кивнул на начавшего хрипеть и дергаться связанного Тумановым германца.

– Допрашивали?

– Нет. Очнулся к полудню, тащили на волокушах, потом заставили идти самого, тыкали штыком. Хочешь не хочешь, а ногами зашевелишь.

– Ясно. Ну, посиди пока в сторонке. Сено, контроль.

Осмотревший тела воин, подтащив к Туманову вещмешок с трофеями, переключил своё внимание на хорунжего: подмигнул ему без улыбки и, взяв безопасную дистанцию, продемонстрировал наган в руке.

Туманов слегка ослабил петлю на шее тевтона и, оставив его лежать на боку, выдернул кляп.

– Герр понимает по-русски? – спросил тихо, сноровисто приступив к осмотру карманов пленника.

– Verstehe nicht, – проскрипел тот, зло косясь на Туманова из неудобного положения.

– Ну надо же. Как же герра в тылы послали, такого безграмотного. Не беда, Ich verstehe Deutsch.

Германец зло дернул подбородком, когда Туманов рывком развернул его на земле так, чтобы он в упор смотрел на остывающие трупы своих товарищей. Затем он произнёс на хорошем немецком:

– Скажу сразу, герр тевтон: будете молчать – умрёте мерзко, но расскажете всё, что мне нужно, это я умею. Расскажете сами – умрёте достойно, даю слово. Выбирайте: остаться тут безвестной падалью с выпущенными потрохами или быть похороненным под своим именем, как солдат Германской империи. Итак: звание, имя, воинская часть, фамилия командира. Отвечать быстро, думать не нужно!

– Отвратительный немецкий… – по-русски пробормотал германец, стараясь сохранить лицо. Его глаза бегали и выдавали понимание безысходности, с которой мириться он не хотел.

– Зато воюем хорошо, – парировал по-немецки Туманов ничуть не удивившись. – И на вопросы, герр, ответа я не услышал.

С этими словами он пальцем левой руки оттянул германцу ворот и кинжалом последнего, которым поигрывал в руках во время допроса, одним плавным движением вспорол ему всю амуницию вместе с исподним, до паха, оголив бледную волосатую грудь с серебряным медальоном на цепочке, живот и волосатый, рыжий лобок.

От неожиданности немец дёрнулся и попытался отодвинуться от Туманова, но тот быстро переместился к нему, восстанавливая угрожающую близость клинка к паху. Упершись спиной в виноградную лозу, германец быстро проговорил на немецком:

– Майор Георг Фон Веттин, фронтовая разведка Девятой армии Эриха фон Фалькенхайна… оперативный штаб части в Сутешти…

– Пленного допрашивали? – Туманов дернул клинком в сторону смотревшего на них хорунжего.

– Нет, только сделали первый привал, собирался допросить.

– Что за медальон? – спросил Туманов и острием клинка поддел цепочку на груди немца.

– Это фамильное. Это…

– Я возьму его. – Туманов сдернул медальон и, открыв крышку в виде сердечка, внимательно осмотрел содержимое. – Хм, да у вас дурная наследственность, герр майор. Яд?

Немец отвел глаза и промолчал.

– Ну, ясно с вами, – пробурчал Туманов, убирая медальон в карман. – Последний вопрос: эвакуация вашей группы предусмотрена? До Сутешти пешком не близко. – Он внимательно следил за реакцией майора на вопрос и увидел то, что и ожидал: вильнувший вверх-вправо взгляд и чуть дернувшийся кадык. – Где и как? Быстро! – Туманов убедительно опустил острие клинка к паху германца и надавил, пустив пару капель крови.

– Автомобиль через три километра, на перекрестке у дома лесника!

– Кто встречает?

– Офицер штаба майор Отто фон Грюнберг…

Георга фон Веттина со товарищи оставили в винограднике с именным кинжалом в сердце и с запиской в кармане, как и обещал Туманов. Но до этого хорунжему Котельникову вернули его документы, обнаруженные у майора, и отправили самоходом в свой полк, обозначив направление и с условием лично доложить командованию о происшедшем. А Отто фон Грюнберга взяли живым и на его же автомобиле прибыли в свое расположение, сэкономив кучу времени и успев к означенному командованием сроку.

Котельников добрался до полка и доложил о происшествии Дутову, последний нашел Туманова и выразил благодарность за спасение своего офицера, а также за то, что не было большого шума – докладывать в письменном рапорте о Котельникове Туманов не стал, чем сохранил молодому офицеру доброе имя. Вот, собственно, и вся подоплека их знакомства, которое переросло в дружеские отношения.

В январе 1917 года Котельников погиб от прямого попадания снаряда в штабную палатку, а через год, в январе 1918-го, Дутов, встретив Туманова в Оренбурге, через который тот возвращался домой к родителям в Омск, предложил ему должность офицера для поручений при войсковом атамане. Так они и оказались вместе. Единственное, о чём впоследствии жалел Туманов, что добирался через Оренбург, ибо выбери тогда он другую дорогу, то в январе был бы уже в Омске и, возможно, родители остались бы тогда живыми, да и дом целым…

Туманов часто размышлял, как и почему отец не сумел оказать сопротивление убийцам? Что произошло убийство, Туманов не сомневался, он это почувствовал ещё тогда, в начале января: сердце замерло в смертной тоске, а ночью во сне пришёл дед и молчал, потом за его спиной он увидел силуэты отца и матери. Он вглядывался в них и не мог понять, что изменилось во внешности близких ему людей… Потом всё исчезло, и он проснулся.

Деда Василия помнил хорошо. Никто не проводил с ним больше времени, чем дед. С трёх лет он возился с ним, играя учил танцам, учил бегать, плавать, держаться в седле, заставлял носить с собой деревянный ножик, шутя боролся. Серж не чаял в нём души. Отец поощрял эти занятия и, будучи сам неплохим кулачным бойцом, смотрел на результаты взросления сына несколько ревниво (в отличие от деда, успевшего повоевать в Русско-Кокандскую войну под Ак-Мечетью, отец не был военным)[8]. К десяти годам дед научил его основам кулачного боя, а к четырнадцати сделал из него настоящего воина. Тайны и секреты родового искусства передавал осторожно, постепенно, уверяясь в том, что внук освоил ранее сказанное и показанное на «ятъ».

В верховой езде и стрельбе деда он тоже радовал, клинковое и холодное оружие чувствовал продолжением своих крепких рук, рубился с азартом и каким-то наслаждением. И тогда дед научил его входить в «силу». Короткая молитва воина перед боем и широкое крестное знамение – этот ритуал был основой для получения «силы», и, первый раз свалившись в боевой транс, Сергей радостно засмеялся, ощутив за своей спиной тепло и свет от ушедших ранее своих пращуров. С той поры эта поддержка была рядом с ним всегда, когда он входил в «силу», и любой бой казался ему детской игрой.

Дальше было всё интереснее, дед научил его справляться с болью, не бояться крови, врачевать лёгкие раны. А вот входить в «силу» через мыслеформу, в течение пары секунд, он научился сам, чем удивил своего учителя.

Закончилась их тесная дружба естественным образом. Семидесяти восьми лет от роду дед Василий ушёл, оставив внуку всё, что смог. Его присутствие Туманов всегда ощущал, когда входил в «силу», боевой транс, а вот во снах видел редко. И предложение Дутова Туманов принял не раздумывая, следуя наказу деда: «У воина нет цели, только путь».

– Встать! Господин войсковой атаман, по вашему приказанию…

– Вольно всем. Здорово дневали, братья! – Дутов энергично вошел в штабную избу, где был собран отряд Туманова.

– Слава Богу![9]

Казаки внимательно и настороженно смотрели на атамана, на то, как он прошел к иконе и перекрестился, как, сев за крепкий стол станичной канцелярии, в упор посмотрел на собравшихся и улыбнулся. Заулыбались и казаки. Возвращение с киргизских степей на территорию войска вселяло уверенность и надежду на скорые перемены к лучшему.

– Доложите, что сделано, Сергей Аркадьевич.

– Состав команды отобран из казаков атаманского Конвойного полка. Оценка боевых качеств и специальных навыков проведены. Экипировка соответствует условиям выполнения поставленной задачи. Вооружение получено сообразно требованиям: винтовки, наганы, боезапас, гранаты, клинковое оружие, противогазы. Десять лошадей, плюс три заводные. Кормовой припас и денежное довольствие выписаны. По списку подготовлены требования начальникам станций железной дороги на перевозку команды до места назначения. Всё.

Дутов, слушая доклад Туманова, внимательно рассматривал сформированную команду и, выдержав паузу, обратился к собравшимся:

– Мы вернулись в свой дом, братья, чтобы навести в нем порядок, выгнать из него нечисть, воздать по заслугам врагам, восстановить порушенное хозяйство, прежнюю трудовую и спокойную жизнь. Ваш отряд под началом штабс-капитана Туманова будет командирован для выполнения задания войскового правительства особой важности. Впредь, до убытия, отряд должен находиться в сборе и готовности к немедленному выдвижению. Суть задачи до вас доведет командир, когда этого потребует ситуация. Вне расположения вести разговоры о целях и задачах отряда запрещаю! – Атаман поднялся, вскочили и казаки, принимая строевую стойку. – Есть данные разведки, что в Кувандык прибыл бронепоезд красных, и сегодня нам предстоит бой с большевиками, которых мы обязаны одолеть и открыть прямой путь на Оренбург. Это будет очередной и завершающей проверкой ваших воинских навыков и умений. Дальнейший боевой путь вашего отряда будет самостоятельным и, я уверен, успешным! На молитву![10]

…В том бою под Кувандыком отряд Туманова, действуя автономно, сумел сковать свободу маневра бронепоезда, повредив железнодорожные пути и уничтожив телеграфную линию. Он обеспечил уверенное наступление основных сил казаков. Подкрепление красные вызвали через радиосвязь бронепоезда, и бой затянулся. Потерь в отряде не было, что удивительно, хотя с каждой стороны они были до трех десятков только погибших.

После боя Дутов устным распоряжением перевел отряд в личный резерв атамана войска. Ну, резерв и резерв… Поэтому, когда 13 июля вместе с конвоем войскового атамана отряд убыл из расположения в Оренбурге на загрузку по вагонам, никто не придал этому значения[11].

Ход конём

(15 июля 1918 года)

В Самаре Дутову удалось приватным образом встретиться с Каппелем и представить ему Туманова в новом качестве своего офицера для поручений. Уделив положенное вежливостью время воспоминаниям совместной службы на Западном фронте, офицеры вернулись к своим служебным делам: атаман отправился знакомиться с руководством Комуча, Каппель продолжил подготовку марша русско-чешского отряда, которым он командовал, на Симбирск[12], а Туманов, условившись с ним о вариантах связи, скрытно повёл свой отряд на Ставрополь, начав путь в сторону Казани.

Дутов вернулся из Самары в Оренбург 19 июля 1918 года главноуполномоченным Комуча на территории Оренбургского казачьего войска, Оренбургской губернии и Тургайской области[13] и вскоре по возвращении отправился в Омск – налаживать контакты с властью в Сибири. О его личном резерве никто в войске уже и не вспоминал.

Конный марш в 300 верст[14] не предполагал особых хлопот, сплошной линии фронта как таковой не было, боевые действия велись в основном вдоль железных дорог, да стояли гарнизоны в крупных поселениях и городах. Тем не менее Туманов принял решение прокладывать маршрут движения отряда вдали от трактов и населенных пунктов, используя для скрытности и маскировки леса, проезжие балки, овраги и ночное время. Почти до самого Мелекесса двигались по территории, подконтрольной Комучу, обходя сам город как можно восточнее.

Походный порядок был определён следующий: в светлое время авангардом впереди двигались двое дозорных, затем – основной состав отряда с вьючным обозом из трёх лошадей и арьергард из двух же верховых. Ночью порядок менялся: впереди двигался сам Туманов, следом колонной по одному – весь отряд с замыкающим-дозорным. Через каждые три часа делали часовой привал, выставляя караул. Если местность была открытой, то день пережидали в первом же укрытии, а ночью навёрстывали упущенное. В попадавшихся в стороне от маршрута деревеньках по потребности разживались нехитрой снедью, отправляя двух пеших.

Железную дорогу с Мелекесса на Бугульму пересекли без происшествий, предварительно изучив режим перемещения дозорных разъездов и прикрывшись темнотой безлунной ночи. Пройдя лесным массивом восточнее Тахталов, спустились к открытой местности Спасска и двинулись к Камскому устью, рассчитывая переправиться через Каму в районе Табаева – Епанчино[15]. Но на месте планы пришлось перестраивать – дозор заметил пикеты красноармейцев на паромной переправе через Каму. Крутизна и открытость берегов, течение и ширина реки делали незаметную переправу вплавь крайне сложной, а риск обнаружения и возможного преследования подтолкнул Туманова к решению переправиться паромом.

Отряд двигался без знаков различия, документы на красноармейцев были выправлены Тумановым еще в Оренбурге, поэтому в колонне одвуконь подошли к переправе, выждав, когда паром подтянулся к левому берегу и выпустил на берег пару подвод с лесом. На берегу грелись у костра два красноармейца в солдатских шапках, дымя самокрутками и накинув на плечи шинели – вечерело, от реки тянуло прохладой. Завидев приближающийся отряд, караульные подобрали винтовки и оба-двое встали у дороги, с интересом наблюдая за всадниками. Пропустив скрипевшие на подъём подводы, Туманов подъехал к посту и, кинув руку к козырьку фуражки, бодро поинтересовался:

– Как служба, товарищи?

– Здравия желаем, товарищ. – Старший караула ответил на приветствие и, не удостоив ответом на вопрос, бдительно поинтересовался: – Что за отряд? Куда следуете?

– К председателю местного сельского совета, товарищ. По распоряжению командования производим расквартирование частей, прибывающих на укрепление фронта. Скоро наступление, слыхали, наверное? Кто местный председатель, как его найти?

– Чего так много-то вас? Вами как раз и фронт усилить можно, – неулыбчиво пошутил второй караульный.

– В каждом поселении приказано оставить наблюдающего за выбранными помещениями. Вот у вас, если подберем подходящее, и оставим бойца.

– Ну, двигайте по улице, найдете Бикмухаметова, с ним говорите, он председатель. – Караульные утратили особый интерес к всадникам, придвинувшись к затухающему костерку.

Паромщик настороженно зыркнул на запыленных верховых, но, ничего не спросив, махнул рукой: заезжай, мол. Отряд погрузился на паром, паромщик заскрипел воротом, мотая смазанный дегтем трос, волна упруго застучала в деревянные борта.

– Как вашего председателя зовут, отец? – обратился к паромщику Туманов, протянув тому папиросу.

– Нурмухамат зовут. Только нет его в селе, на покосе он. – Паромщик отвечал нехотя, сунув папиросу за ухо и продолжая крутить на ворот.

– Давай подмогнём, абзы, зачем в одну спину гнёшься. – Аюпов и Нуртдинов подошли к паромщику и вдвоём налегли на ворот.

– Рахмат, улым, не сломайте ворот, уплывем до Волги тогда… – Паромщик был рад неожиданным помощникам.

Прощаясь, Туманов сказал паромщику:

– Увидишь Бикмухаметова, передай ему: на обратном пути заеду, не будем сейчас его искать… – И, не ожидая ответа, повел коня с парома.

На берег отряд съехал уже в сумерках, быстрым аллюром пропылил через село и выехал за околицу, а за первым же поворотом свернул с дороги левее, в ближайший лесок. Теперь до самой Казани никаких преград на пути не было, оставшиеся 65 верст прошли за два дня. Туманов вёл отряд к деревне Горки, что от Казани была в 4,5 версты и недалеко от которой, в лесу, находилась пасека архиерейского подворья, достаточно скрытая от посторонних глаз, где могли разместиться два десятка верховых, так что для его отряда места там было с избытком.

Про пасеку Туманов в своё время узнал так[16]. В начале июля 1914 года от отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба его в качестве специалиста по рукопашному бою командировали в Казань, где проводили курсы для военных разведчиков. Тему преподавал князь Константин Александрович Голицын[17], молодой человек двадцати одного года от роду, всего год назад закончивший Александровский лицей. Однако, несмотря на молодые годы, он был отменным бойцом, впитав с пелёнок родовую культуру рукопашного боя. Занятия вёл азартно, легко входил в кураж, был легок и быстр в движениях и имел уникальную технику удара, причем практически любой частью своего тела, чем успешно пользовался против нескольких противников. Своим коньком считал использование в бою подручных средств, легко демонстрируя это, отбиваясь пехотной лопатой от четырех рослых бойцов, вооруженных винтовками со штыками, превосходящих его ростом и весом.

С Тумановым они подружились быстро, проведя несколько показательных спаррингов для курсантов. Продолжили общение уже на архиерейской пасеке, куда были приглашены лично управляющим архиерейского подворья, служившим ранее у Голицыных и случайно встретившим князя в городе. За застольем в большой гостевой избе князь тактично поинтересовался, откуда у Туманова такие навыки боя, а узнав о родовой воинской культуре сибирского рода Тумановых, почтительно приложил правую руку к сердцу в знак уважения. Расстались тогда друзьями. А через месяц начавшаяся война раскидала их по границам империи. Сейчас Туманов рассчитывал разместить на пасеке свой отряд, так как в Казань он собирался ехать один, одному было проще провести необходимую разведку.

Град Казань

(26 июля 1918 года)

Пасека оказалась в целости и сохранности, но пустующей. Видимо, Гражданская война смела бывших хозяев в иные края. Разбираться с этим и искать другую базу было некогда, поэтому отряд принялся обустраиваться на новом месте. Лошадей разместили в большом омшанике, избу привели в порядок для караульной надобности, в гостевом доме разместились отрядом. Выставили караул: один караульный в расположении и дозорный на подъезде, в полуверсте. Следующим утром, обговорив с Филатовым варианты связи, переодевшись в штатское, Туманов убыл в Казань.

Проехав на извозчике по улицам города, Туманов осмотрел место предстоящей операции – здание Государственного банка на Большой Проломной. Обратил внимание на караул у входа, на штаб Восточного фронта большевиков с активно перемещающимися военными, затем проехал на Большую Лядскую, где стояли гостиница «Волга» с рестораном и разместившееся неподалеку управление ГубЧК. Оттуда прокатился на городскую пристань и в конце концов велел везти себя на окраину города, ближе к городскому кладбищу, где уже начинался промышленный район, решив снять комнату там, подальше от суеты, проверок и неожиданных встреч.

Договорившись с хозяйкой квартиры в добротном кирпичном двухэтажном доме об отдельной комнате, он рассчитался за месяц вперед, представившись коммерсантом из Симбирска, ведущим свечной и мыловаренный бизнес, и отправился уже пешком осматривать окрестности. С удовлетворением обнаружил несколько открытых склепов на пустынном городском кладбище, прошел через территорию расположенного неподалеку госпиталя, оценил небогатый автопарк из двух автомобилей: открытого легкового форда и санитарного грузовика.

Следующие два дня он потратил на подробный осмотр центра города и собственно здания банка, близлежащих дворов и проездов. Привычно зафиксировал немалое количество штатских с военной выправкой и места их наиболее частого появления. В одно из таких мест – ресторан гостиницы «Волга» – и отправился вечером. Заказав скромный ужин с шардоне, комфортно разместился за угловым столиком и принялся ждать.

Помимо редких служащих и пары лиц, явно наблюдающих, масса вечерних посетителей в половине своей была представлена молодыми и не очень людьми, с осанкой и выправкой военных, которую скрыть можно было разве что под большим тулупом ямщика с поднятым воротом. В целом это не было чем-то необычным для российских городов того времени: Брест-Литовский мирный договор вернул из окопов на улицы огромное количество офицеров, прапорщиков и солдат как постоянного состава, так и ополченцев. Дамы в зале присутствовали тоже, но скорее как прилагающийся к мужчинам фактор.

Туманов ждал контакта. Об активной деятельности антибольшевистского подполья в Казани его коротко проинформировал Каппель, и вероятность того, что новое лицо в ресторане будет замечено, изучено и проверено, оценивалась им в 99 %. Поэтому он не удивился, когда за столик подсела дама слегка навеселе и, попросив угостить папироской, очень мило попыталась завести разговор об одиночестве, о суровых сердцем защитниках отечества и чудесном летнем вечере. Туманов кожей ощутил внимательный взгляд из зала, понимая, что это оно самое и есть. Угостил папироской, налил бокал вина, вежливо улыбнулся, попрощался и не спеша двинулся на выход, коснувшись двумя пальцами кончика шляпы. За ужин он рассчитался заранее.

Ночной речной воздух обострил запахи, а реакция у Туманова и без того была всегда на уровне, поэтому когда в ближайшем дворовом проулке он уловил вкус сигары и одеколона, то бил не в полную силу – не босяки, с ними ещё предстояло работать: двоих, быстро вышедших ему навстречу, снёс одним ударом правой (первого – кулаком, второго – локтем и на обратном движении ещё добавил первому), а третьего, круглолицего, с франтоватыми усиками, в прыжке вбил двумя ногами обратно в темный двор, не дав вытащить наган из-за пояса. Собственно, вот и всё знакомство. Затащил всех троих подальше во двор, быстро осмотрел карманы и, отбросив в сторону еще один наган и клинок в ножнах, пошёл своей дорогой.

Следующим вечером в ресторане к его столику подошёл человек лет 30, держа в руках бутылку коньяка и приязненно улыбаясь.

– Почту за честь завести знакомство, – шевельнув короткими усами, произнёс он, презентуя бутылку Туманову. – Рядов Николай Фомич, к вашим услугам…

– Лукин Фрол Ксенофонтович, коммивояжёр. Милости прошу. – Туманов указал на свободный стул.

– Рад знакомству, господин коммивояжёр. – Молодой человек слегка наклонил голову, не отпуская взглядом Туманова. – Но мне показалось, что вам больше подходит чин штабс-капитана, прошу меня извинить, если ошибся.

– У нас есть общие знакомые? – Туманов осмотрел зал, боковым зрением контролируя визитёра. – И чем обязан вашему вниманию?

– Теперь уже есть: та троица, с которой вы невежливо объяснились. – Молодой человек слегка наклонился к Туманному и тихо произнёс: – Вы догадались проверить свои карманы со вчерашнего вечера?

Туманов оценивающе осмотрел фигуру собеседника.

– Не удосужился. И что же там, в моих карманах? – Вчера он уже ознакомился с неожиданной находкой, но решил подождать естественного развития событий.

– В правом боковом. Будьте любезны…

Туманов аккуратно достал из правого бокового кармана плотную картонку визитной карточки. Не торопясь, с выражением прочитал вензельное:

– «Союз защиты Родины и свободы». Лихо. Когда же это вы успели?

– Вчера, господин штабс-капитан, пока вы изволили тащить наших людей в подворотню. Что же вы так невнимательны? А если бы вас сдали с этой карточкой ГубЧК?

– Так не сдали же. Что говорит о вас как о людях серьёзных. – Туманов улыбнулся. – Штабс-капитан Туманов. Честь имею.

– Прапорщик Клепинов, Флеогонт Францевич[18]. Честь имею.

Туманов был наслышан о структуре Савинкова и его личном телохранителе, но на встречу с последним не рассчитывал. Разговор продолжили в квартире на Рыбнорядной улице, где оказалось что-то вроде оперативного штаба.

Туманова поначалу не на шутку встревожила этакая деконспиративная откровенность Клепинова, но тот, почувствовав настороженность штабс-капитана, разъяснил ситуацию: Туманова узнал поручик Балуев, некоторое время служивший в штабе Западного фронта, где часто встречал Туманова и слышал отзывы и оценки о нем штабных офицеров. Сам он с ним не был знаком, а после ранения весной 1918 года его комиссовали. Сейчас он возглавлял боевые спецгруппы эсеров в Казани.

Не вдаваясь в подробности, Туманов объяснил своё появление в Казани поручением изучить возможность штурма города Народной армией. В этот раз обговорили налаживание связи со штабом Каппеля через возможности Клепинова, а следующие два дня были посвящены составлению диспозиций сил красных, анализу имеющихся у подполья сил и средств и (неожиданно) прибытию 1 августа в Казань теплоходом академии Генерального штаба во главе с бывшим Генерального штаба генерал-майором А. И. Андогским[19]. Сутки пароход с имуществом и профессорским составом академии стоял на якоре посреди Волги, и только 2 августа началась выгрузка в реквизированные для них помещения.

Силами наружного наблюдения группы поручика Балуева установили адреса выделенных под жилье преподавательского состава и профессуры помещений и собственно учебной части академии. В течение следующих суток были налажены контакты с преподавателями и учащимися старших курсов, среди которых ожидаемо оказалось много знакомых и антибольшевистски настроенных офицеров. Немалая часть из числа последних уже была привлечена командующим Восточным фронтом красных Вацетисом – бывшим полковником и выпускником академии – к работе в штабе фронта из-за катастрофической нехватки специалистов. Через них савинковцы получили дополнительный поток свежей оперативной информации.

Туманов потребовал не мешкая переправить полученные данные Каппелю, узнав о том, что последний выдвинулся с отрядом из Симбирска на Казань, и рекомендовать ему немедленный штурм города.

Время «Ч»

(Август 1918 года)

Туманов вернулся на пасеку 4 августа и перевёл отряд в режим постоянной готовности к немедленному выступлению. Когда состоится активная фаза операции, он не знал, поэтому готовность и была обозначена постоянной. Поручив Нуртдинову, Шайдавлетову и Аюпову приобрести или увести (не важно) три подводы к концу завтрашних суток, он увез Щукина, Филатова и Поздеева на кладбище, где разместил их в открытых пустых склепах, снабдив продовольствием на сутки. Время Ч неумолимо приближалось.

О Государственном банке и его хранилищах Туманову удалось к этому моменту выяснить следующее. В банке имелось два хранилища ценностей – верхнее и нижнее. Основной золотой запас располагался в нижнем хранилище, какая-то часть – в верхнем. Охрана банка насчитывала до 40 стрелков, вооруженных винтовками и наганами, с прямым подчинением начальнику охранной службы. Прием и выдача ценностей производилась по личному распоряжению директора банка Марьина, под бдительным контролем охраны. Имелось два входа в помещения банка – парадный и рабочий, во внутреннем дворе, через который осуществляли прием-выдачу больших партий ценностей.

Пятого августа, с утра, Туманов встретился с Клепиновым и Балуевым, вместе уточнили состав пикетов для встречи десантов Народной армии и корректировку предстоящей артподготовки. Вторую половину дня, предоставив событиям развиваться своим чередом, он потратил на организацию плотного наблюдения за банком, оборудовав на чердаке близстоящего дома наблюдательный пост.

В полдень стала слышна канонада, артиллерия чехословацкого корпуса уже закрепилась на высотах Верхнего Услона и брала под контроль водный путь по Волге. Народная армия Комуча, высадила десанты на пристани и на противоположном берегу Волги, чем создала реальную угрозу для гарнизона Казани[20]. Каппель, обойдя город с востока силами трёх рот, занял пригород, а от пристани на город начинали наступление чехи под командованием полковника Степанова.

В банке царила суета: приезжали и уезжали автомобили с товарищами в кожанках и латышскими стрелками, бегали посыльные, нервно переминалась охрана у входа. Уже в сумерках приехали четыре грузовика с полувзводом стрелков и пулеметом, а также легковая автомашина. Все заехали во внутренний двор, и началась погрузка ящиков.

Туманов спустился на улицу и, поймав катящего домой по позднему времени, ошалевшего от выстрелов и канонады извозчика, добрался до квартиры. Переодевшись в форму и собрав вещи, поднял по тревоге заскучавших в склепах казаков и рванул с ними к виднеющемуся в сумерках госпиталю. Сторожа на воротах с ходу заперли в будке, припугнув начавшимся штурмом и атакой белых, и реквизировали санитарный грузовик[21] «для нужд фронта». Туманов прыгнул за баранку, Филатов крутанул стартер, и они покатили, освещая брусчатку тусклым желтым светом.

На улицах города начиналась перестрелка – боевики Клепинова активно разыскивали по составленным заранее спискам большевиков и комиссаров, сводя с ними счёты, а полуэскадрон под началом Фортунатова[22] с группой поручика Балуева уже пытались захватить здание штаба фронта, расположенного на той же Большой Проломной, что и банк.

К банку пробрались далеко за полночь и, оставив машину во дворе соседнего дома, стали ждать удобного момента. С чердака были видны стоящие под погрузкой грузовики большевиков во внутреннем дворике, которые с ранней зарёй выехали куда-то в сопровождении охраны. После полудня банк затих. В городе разгорались уличные бои.

Во второй половине дня 6 августа Каппель вошёл в город с тыла, внеся неразбериху и панику в частях оборонявшихся красных. Упорно сопротивлялись только латышские стрелки, сумев затянуть оборону, но после неожиданного перехода на сторону Каппеля большей части сербского батальона майора Благотича гарнизон Казани начал сдаваться.

В это время к воротам внутреннего двора банка подъехал санитарный грузовик с красными крестами на бортах[23]. Не замедляя хода, он распахнул ворота бампером и, развернувшись, подкатил задним бортом к крыльцу. Четверо одетых в белые халаты санитаров с противогазами на лицах и резиновых перчатках ловко подтащили к дверям два железных бака с нарисованными на крышках черной краской черепами, с костями крест-накрест.

Выбежавший на грохот ворот караульный, открыв рот, уставился на визитеров, а Туманов, не дав ему опомниться, перехватил винтовку и рычагом отправил ее владельца внутрь помещения. Следом ввалились остальные, втащив странные баки и захлопнув за собой дверь. Все оказались в небольшом помещении, из которого вели два выхода: один – в небольшую караулку, а второй, за железной дверью с окошком, – внутрь банка. Окошко тут же откинулось, и в него просунулась винтовка.

– Стоять! Всем стоять! Буду стрелять! – неуверенно прокричали в окошко.

– Зови старшего, стрелок! Быстрее, быстрее! – Туманов поставил оба бака в центр помещения, чтобы были хорошо видны.

– Кто такие? Ваши документы! – В окошке показалась усатая физиономия с наганом.

Туманов подправил маску противогаза с перчатками и спокойно произнёс:

– Слушай внимательно, начальник: через час-другой тут начнётся бойня. Выбор у вас простой: можете уйти живыми сейчас, с тем, что получится унести, а можете умереть к утру от чумы и холеры или от пули при штурме. В баках – штаммы этой заразы, я просто открою крышки, вывалю всё на пол и уйду. Считаю до пяти: один…

Замок дверей щёлкнул на счёте «три». Трое охранников оказались сообразительными (двое воевали на германском фронте, хорошо помнили химические атаки и вспомнили, что у них-то никаких противогазов нет), поэтому двери верхнего хранилища открыли без лишних разговоров и вместе с двумя учётчиками, оказавшимися там, помогли перетащить в грузовик 30 ящиков с золотыми слитками, оставшихся от погрузки в предыдущий караван и стоявших наособицу, а также шесть мешков с монетами[24]. Странные баки забрали тоже. После чего, захватив пару мешков с собой и закрыв двери, охрана резво дунула в открытые ворота, вслед набиравшему ход грузовику. Пять минут спустя из дверей банка быстрым шагом вышла ещё пара фигур с объёмной сумкой и скрылась во дворах. На пасеку добрались к вечеру, успев выехать из города до выставления пикетов и патрулей Народной армии.

К вечеру 6-го числа Казань была захвачена Каппелем полностью[25], и уже следующим утром, 7 августа, Государственный банк был взят под охрану отрядом сербских легионеров из батальона Благотича. После недолгой и пристрастной ревизии было обнаружено исчезновение не установленного на тот момент количества золота.

Золотой обоз

Грузовик к пасеке подгонять Туманов не стал, вчетвером загнали его в близлежащий лесной овражек и замаскировали, закидав ветками. Следы шин грузовика на лесной дороге тщательно замели и уничтожили. Проверив телеги, которые раздобыли исполнительные казаки, сообща пришли к выводу, что придется качественно ремонтировать упряжь и усиливать подвижной состав: железные обода колес перековать на более широкие, пару ступиц заменить, борта усилить железными стяжками и заготовить ремкомплект на марш. Этим и занялась команда. К автомобилю выставили караул.

Решение выдвигаться в обратный путь конным обозом было взвешенным – Туманов уважал профессионализм контрразведки Комуча и банковского контроля и был уверен, что железная дорога и водный путь будут взяты под усиленный контроль на предмет обнаружения груза пропавших ценностей уже к исходу вторых или третьих суток. А по маршруту следования все вагоны и суда из Казани будут проверять не раз и не два, так что наиболее осуществимым был вариант с конным обозом, которому не нужны магистральные пути. Для этого следовало обеспечить прикрытие груза документами и предпринять отвлекающий внимание манёвр. Поэтому утром следующего дня, 7 августа, Туманов вернулся в Казань.

В городе затихали уличные бои и перестрелки. Победители проводили зачистки и ревизию захваченных трофеев, побежденные, кто не успел уйти, прятались и пытались выскользнуть из города. Население центра в основном встречало Народную армию благожелательно, рабочие окраины были в трауре. Всё как обычно, в общем.

Ближе к полудню, разыскав в здании бывшего Восточного фронта штаб отряда Каппеля, Туманов с трудом добился встречи с ним, поздравил с одержанной викторией и запросил отношения на получение из захваченных военных складов Восточного фронта большевиков партии оружия для Оренбургского казачьего войска и отправку его железной дорогой.

– Серж, откровенно говоря, мне сейчас не до подобных негоций. – Каппель улыбнулся настойчивости и упрямству Туманова.

– Владимир Оскарович, позволю себе пояснить, ибо дело отлагательств не терпит: трудности снабжения оренбуржцев известны, каждый день на счету, а процедура переучёта трофеев и передача их Комучу, тем более в последующем получение оттуда чего-либо, займет не одну неделю. Сейчас же получить необходимое проще всего, и я не прошу многого: сотню-другую ящиков с винтовками, патроны и вагон до Екатеринбурга. – Туманов скромно посмотрел в глаза Каппеля.

– Что ж, пользуйся щедростью победителя[26], – засмеялся тот. – Мокей Мартынович, оформи ему, что требует, – крикнул он начальнику штаба через дверь и пожал руку Туманову. – Удачи тебе, Серж.

Не мешкая Туманов оформил отношение у начальника штаба отряда, Генерального штаба штабс-капитана Максимова[27] и направился на военные склады. На крыльце штаба столкнулся с Клепиновым и Балуевым, которые вместе с Фортунатовым только что были в банке.

– Рады вас видеть, господин штабс-капитан. – Клепинов, будучи в штатском, кивнул, а Балуев кинул руку к козырьку фуражки.

– С викторией, господа, – ответно отсалютовал приветствием Туманов. – Надеюсь, потери не велики?

– Ерунда, Сергей Аркадьевич. А вот добыча такая, что любые жертвы оправданны. Мы прямо из банка. Вы не поверите, золотой запас России в наших руках!

– Невероятно! Не догадался поздравить Владимира Оскаровича. Встретимся вечером и отметим, господа, сейчас прошу извинить – спешу. Честь имею!

Прибыв на склады, которые были уже под охраной Народной армии, но пока без должного интендантского управления, он оформил отпуск 150 ящиков винтовок Мосина у бледного и не смеющего возражать, кладовщика. Не откладывая, организовал погрузку на три складских автомобиля, пригрозив арестом за вредительство недовольно ворчащим водителям, и вывез весь груз на железнодорожную станцию. Там отыскал начальника станции, смирно сидящего у себя в кабинете под присмотром караула, и, предъявив отношение, потребовал вагон до Екатеринбурга, куда в отсутствии альтернативных маршрутов решил направить груз, дальше его переправят по предназначению.

Начальник станции, посмотрев на предъявленные бумаги, распорядился, и вагон нашелся быстро. Погрузку Туманов организовал там же, подсобников на вокзале было в достатке. Выгрузил два автомобиля и отправил их обратно вместе с водителем третьего, пообещав последнему вернуть грузовик лично, в целости и сохранности. С третьей машины он сгрузил семнадцать ящиков, а содержимое еще тридцати выгрузил в вагон завернув в брезент, оставив ящики в кузове. Опломбировав вагон и передав под охрану, он уточнил время отправления состава и после этого от начальника станции телеграфировал в Оренбург Дутову: «Груз получен. Сергеев»[28]. После этого сел за баранку грузовика и выехал на пасеку.

Там все оружейные ящики с кузова были выгружены, и он, отогнав грузовик на склады, вернулся на базу уже в темноте. Итогом дня Туманов был доволен: внимание возможного следствия и расследования будет отвлечено полученным и отправленным грузом, пусть проверяют; на сам обоз теперь имелись документы с грузом оружия, имелась тара, в которую предстояло перегрузить содержимое банковских ящиков; и три ящика с винтовками для демонстрации при необходимости. С Клепиновым он вечером так и не встретился, времени на застолье уже не оставалось.

А Клепинов и Балуев тем вечером были заняты вовсе не застольем. Получив от Фортунатова, как представителя Комуча, мандат на право проверки охраны банка, они вторую половину дня проводили жесткий опрос всех служащих и охранной команды на предмет установления действий каждого в течение двух предшествующих суток. И выяснилось немало интересного и интригующего[29].

Помимо загрузки и отправки каравана автомобилей большевиков, что подтверждалось накладными и документами, 6 августа имело место происшествие, ранее невозможное вовсе: исчезновение трех бойцов охранной команды и двух служащих банка. Днём. С места службы. Обнаружил это старший наряда после того, как заступивший на пост караул не ответил на контрольный звонок по внутреннему телефонному аппарату. Прибывший ко входу в банк наряд обнаружил не запертые двери и заметил отсутствие ценностей в верхнем хранилище, количество которых уточнить на месте, без тщательной ревизии, не представилось возможным. На глазок пропало несколько мешков с золотой монетой и не установленное количество ящиков со слитками.

Список с адресами исчезнувших охранников и сотрудников немедленно раздали боевым группам Балуева, и в течение вечера и ночи все указанные и установленные адреса нахождения разыскиваемых были проверены, жители и семьи допрошены, помещения обысканы. Найти и задержать не удалось никого, но жена одного из пропавших охранников рассказала, как ее муж прибежал второго дня со службы во внеурочное время, собрал вещи и уехал на извозчике, наскоро всем объяснив, что со службы он уходит, и оставил три золотых червонца на житьё, обещав потом присылать ещё. Червонцы изъяли, а супружницу настрого предупредили о безусловном молчании, обязав непременно сообщить, ежели муж объявится.

Пока боевики отрабатывали адреса, Клепинов с Балуевым предприняли подворовый обход близстоящих к банку домов с целью узнать, не видел ли кто из жильцов что-то необычное. Не видели. Или умолчали, справедливо рассудив, что за многими знаниями воспоследуют многия скорби, а вот дворник дома напротив рассказал, как почти всю ночь, с 5-го на 6-е, в соседнем дворе простоял санитарный грузовой автомобиль и уехал ближе к полудню следующего дня. Шофёра или кого другого дворник не видел.

Осмотрев дома снаружи, Клепинов и Балуев затем облазили чердаки и во одном из домов, прямо напротив банка, обнаружили удобный для наблюдения пост, правда, ничем не указывающий на то, что им пользовались. Ну разве что петли чердачной двери были смазаны.

Не тратя больше времени на осмотры, поехали по всем медицинским учреждениям, у которых могли быть автомобили. По ночному времени медицинский персонал почти везде в основном был представлен сторожами, и в госпитале, в который наведались уже под утро, местный сторож эмоционально рассказал историю о своем пленении, третьего дня к ночи, толпой неизвестных, застращавших штурмом и угнавших санитарный грузовик, стянувших попутно в гараже халаты и пару баков из-под белья. Было их трое или пятеро, не помнит, а внешность по темному времени не углядел, так как «сильно спужался – револьвертом в харю тыкали», вот это запомнил. Начальник госпиталя, разбуженный у себя на квартире, недовольно разъяснил, что да, угнали, остался легковой форд, на котором кроме своих задниц ничего не привезти, что война – дело понятное, но врачи и больницы нужны всем, а разорять да грабить надо начинать с кого-то другого.

В общем, к утру 8 сентября картина складывалась следующая: в ночь накануне 6-го группой не меньше чем из троих неизвестных угнан санитарный грузовик, который простоял до полудня во дворах рядом с банком; утром банк отработал в обычном режиме, а после полудня исчез караул у входа в количестве трех охранников и двоих служащих верхнего хранилища; вместе с ними пропало энное количество золота в монетах и слитках; исчез санитарный грузовик со двора дома напротив. Вроде связать всё просто, но… Сгинувшим охранникам наблюдательный пост был не нужен, разве что сообщникам, которым они могли подать сигнал. Но откуда сообщники у проверенной не один раз охраны? Ещё грузовик этот…

И тут Клепинов вспомнил, что 6-го числа совсем не видел Туманова. Балуев отметил, что тоже его не видел. И где он находился во время штурма, никто не знал. В целом ерунда, им и самим в тот день было не до Туманова, но вот сопоставив всё вместе, картину рисовали весьма подозрительную, равно как и не очевидная: ну откуда у Туманова тут сообщники? Короче говоря, доложили о результатах и соображениях Фортунатову.

Тот внимательно выслушал, уточнил детали и озадачил обоих, заверив, что быть представителем Народной армии Комуча Туманову никто не поручал. Выходило, что цель его нахождения в Казани не известна, поэтому велел им аккуратно выяснить: что делал Туманов в штабе Каппеля 7-го числа после полудня, а сам поехал в банк побеседовать с директором Марьиным, вопросы к нему накопились[30].

Узнать о требовании Туманова выдать со складов оружие большого труда не составило, уже к обеду караул складов и учетчик, выдавший 150 ящиков винтовок, истово клялись всем в правильности предъявленных Тумановым бумаг и показывали, где стояли грузовики и как всё в них загружали. А водители при опросе инициативно заявили о принуждении их к поездке и подозрительно-странной задержке третьего автомобиля, хотя он был возвращён на склады и оказался в целости и сохранности.

Дальше приехали на железнодорожную станцию. Начальник станции был прямо-таки раздавлен обрушившимся на него вниманием господ боевиков и искренне сотрудничал со следствием, показав запись в журнале отношений и график отправки эшелонов, пояснив, что вагон убыл со станции в три часа ночи и сейчас находится уже где-то на пути к Сарапулу. Телеграфист услужливо предъявил господам эсерам копию отправленного Тумановым сообщения в штаб Дутова и запись об этом в своём журнале. Конфисковав оба журнала, Клепинов и Балуев вернулись в штаб, дождались Фортунатова и доложили ему о расследовании, а он решил проинформировать Каппеля.

В штабе Каппеля собранная ими информация оказалась никому не нужна, отношение к боевикам кадрового офицерства было более чем прохладным, и ощущалось кожей, как неприятно военным общаться с ними по этому поводу. А самому Фортунатову Каппель дал понять прямо, что его штаб уже занят планированием наступления на Нижний Новгород и Москву, и отвлекать своих подчиненных на сторонние вопросы он никому не позволит. Поэтому Фортунатов после беседы с директором банка полностью переключился на отправку караванов с золотом в Самару, и весь массив собранной информации просто принял к сведению, решив доложить при случае в Комуч.

Случай представился 13 августа, когда по запросу Самары о дополнительном уточнении количества отправленных ценностей Фортунатов отправил телеграфом, особым шифром, на имя товарища председателя Комуча и управляющего ведомством финансов Брушвита, сообщение о результатах проведенной проверки. Не известно, что послужило поводом для принятия решения Комучем, эта или иная информация, но тем же днём в Оренбург была отправлена телеграмма о лишении Дутова всех делегированных ему полномочий Комуча[31].

Пока же телеграфировали в Сарапул о встрече и досмотре на станции вагона, отправленного Тумановым. Вагон досмотрели. Но кроме отсутствия 3 ящиков с винтовками никаких несоответствий документам обнаружено не было. Разве что часть винтовок перевозилась россыпью, укрытая брезентом. Списали недостающее на воровство и отсутствие охраны, и вагон убыл дальше в Екатеринбург.

Угнанный грузовик с похищенным добром приписали пропавшим охранникам и персоналу банка. В караул они заступали утром? Утром. Накануне ночью угнать санитарный грузовик могли? Могли. И было их трое, или пятеро. В общем, боевые группы эсеров принялись разыскивать их, выставив досмотровые пикеты на пристани и дорогах из Казани. Про Туманова пока забыли, да и не появлялся он больше в Казани. Вспомнили о нем 14 августа, когда из Самары телеграф принял шифрованное сообщение главы Комуча Вольского[32] о розыске и задержании Туманова, а также о досмотре любого транспортного обоза числом более двух подвод. Устным распоряжением депешу довели всем постам на трактах, железных дорогах и переправах. Что же должно находиться в подводах разыскиваемого обоза, по понятным причинам не указали.

Марш-марш!

(8 августа 1918 года)

Все казаки были собраны в штабной избе, за исключением стоящего в дозоре Щукина. Перед началом погрузки и выдвижения обоза Туманов решил довести до казаков особенности целей и задач, стоящих перед отрядом.

– Предстоит марш, более девятисот верст, – сухо доводил он до собравшихся информацию. – Нам поручено доставить атаману в Оренбург золотой запас войсковой казны. Особенность нашего груза и обоза в том, что его будут пытаться перехватить: как части Народной армии эсеров, так и армии большевиков. Сто пудов золота – это не баран чихнул. Поэтому, – он слегка повысил голос, – нам предстоит совершить не просто марш, а рейд по территории противника. Расчётное время на движение – полтора-два месяца. Передвигаться предстоит скрытно, избегать встречи с населением и воинскими подразделениями, а при случайной встрече не оставлять свидетелей нашего передвижения.

Туманов оглядел притихших и посуровевших лицами казаков, остался удовлетворён: никто не обозначил удивления, не попытался вильнуть взглядом.

– Боестолкновения на марше неизбежны, тяжелораненых нам оставлять будет негде, и они – свидетели, которых оставлять тоже нельзя. Я вас очень прошу не подставляться без нужды. – И эту информацию казаки тоже приняли спокойно. – С этого дня мы все в рейде, до момента, пока золото не будет передано в казну войска. Сегодня день на сборы и отдых. Ночью начинаем движение. Всё.

День ушёл на перегрузку слитков и мешков с монетой в пустые оружейные ящики, крепление и пересыпку их опилками и стружкой. Вышло по десять ящиков на подводу, плюс по ящику с винтовками, сверху всё прикрыли брезентом. В каждую подводу распределили походные припасы: палатку, походный кузнечный горн, инструментарий и припасы. Пустые банковские ящики сожгли, автомобиль завалили лесом и ветками. Туманов оценил: годится, до осени простоит, потом снегом присыплет, а весной пусть себе находят.

Выступили в три часа ночи[33]. В ста шагах впереди двигался парный дозор, затем – подводы с тремя сменными лошадьми в сопровождении трех верховых, замыкал обоз парный арьергард. Через каждый час сопровождающие подводы меняли дозорных, через каждые три часа делали часовой привал. В караул на время привалов и ночного отдыха заступали по порядку все казаки отряда, меняя друг друга через каждый час. Туманов большей частью двигался в центре обоза, проверяя время от времени службу всего его состава.

Осторожно пересекли в темноте оренбургский тракт, поначалу обкатывая режим движения, прошли западнее Борисова и с рассветом углубились в лесной массив, свернув с проселка на Отары. Скорость движения обоза вне дороги падала вдвое, тяжело груженные подводы оставляли в грунте приметную колею, лошади уставали, а на крутых подъёмах приходилось им в помощь подпрягать сменных лошадей. На привалах лошадей распрягали, поили-кормили, себе успевали сварить кашу и запарить травяные чаи, для которых по дороге запасались подножными припасами. К исходу первых суток устали все, но режим движения был отработан.

Сухая пора позволяла делать в день до 15–20 вёрст, если местность не требовала проводить предварительный осмотр маршрута. Тогда движение замедлялось еще более. Особую сложность представляли крутые спуски в долы и овражки: груженые подводы под уклон начинали толкать впряжённых лошадей перед собой, и приходилось цеплять к телегам сучкастые «волокуши» из брёвен или стопорить колеса осей продетой через спицы жердиной. Но движение было устойчивым, ничего не ломалось, лошади справлялись, погода благоприятствовала.

Пока двигались обратно маршруту, которым шли на Казань, места были узнаваемы и почти знакомы, где-то по правую руку, попутно, несла свои воды Волга, напоминая о себе густыми утренними туманами и ночной прохладой (кстати, с прохладой предстояло что-то решать, надвигалась осень), далеко по левую руку петляла полями пыльная лента оренбургского тракта, который пересекли ещё у Казани.

К исходу четвёртых суток, 12 августа, вышли к Табаеву и остановились на отдых в лесу. Впереди была открытая местность, тракт и паромная переправа через Каму. Она сейчас беспокоила Туманова более всего. Переправляться на тот берег предстояло на пароме, как и в прошлый раз, только причины теперь были иными: по-другому переправить через Каму подводы не было никакой возможности.

После того как обустроили лагерь, к переправе выслали пешую разведку: Филатова и Лисина. Вернулись разведчики не скоро и затемно. Филатов доложил Туманову:

– Командир, паром на этом берегу, под замком, охраны нет, но на том берегу парный пост, как и в прошлый раз, только нынче стоят чехи. Меняются через три часа, смена добирается с этого берега на лодке, с Епанчино. Весь караул расположен там; думаю, отделение, не меньше. Службу несут плохо, разводящего нет, на вёсла садятся двое, меняются, а после смены сдавший пост сам гребёт обратно. Крайняя смена была с полчаса назад.

Туманов с самого начала установил обращение в отряде по-фронтовому: к нему обращались «командир», что вдвое короче «вашего благородия». Сам к казакам обращался по имени или фамилии, смотря что было короче. Как водится меж казаками, друг другу не «выкали».

– Значит, времени у нас два часа. Плюс полчаса на выдвижение. Сейчас час тридцать пять. – Туманов зафиксировал время и оглядел собравшихся в тесный круг казаков. – Делаем так: Гера и Лисин верхами возвращаетесь, переправляетесь ниже по течению через реку, после следующей смены пост снимаете и ждёте нас. Сёма, – обратился он к Щукину, – возьмёшь нужное, и как вернется смена с поста, вскроешь замок парома, потом подашь сигнал Илье, а ты, – посмотрел на Суматова, – передашь уже нам. Встанешь на берегу ниже переправы за околицей, сигнал фонарём через старое голенище. Учить никого не нужно? После сигнала встречаете нас у парома и сразу начинаем переправу. Если паром не вытянет всех, верховые переправляются вплавь. После переправы паром пустить по течению. Сёма, это за тобой. Все уяснили свои действия? Вопросы есть?

– Куда чехов деть? – деловито осведомился Филатов.

– Как куда? В Каму. Ещё вопросы? Всё, делать.

Когда четверо верховых растаяли в темноте, Туманов выставил наблюдателями Малютина с Шумиловым, Поздеева отправил пешим порядком проверить и набить маршрут для обоза, по околице деревни, а возницам велел обмотать обода колёс войлоком и тряпьём, да промазать всё, что могло скрипнуть.

Меньше чем через час вернулся Поздеев:

– Маршрут набил, командир, вдоль околицы есть дорожка. Собак мало, и ветер со стороны деревни, тихо пойдём, и не учуют.

А Филатов и Лисин в это время переправлялись через Каму. Амуницию всю сняли, приторочили к седлам и, чуть ослабив подпруги у лошадей, завели их в воду. Ильин день давно минул, вода была прохладна, но бодрил боевой азарт.

Поплыли. Течение сносило их на полверсты ниже, однако в конце концов выплыли. Четверть пути лошади шли по пояс в воде, нащупав дно, и выбрались на белеющий берег, в прогал кустов. Быстро оделись и повели лошадей за собой, держа ближе к руслу реки. Остановились метров за двести до переправы, лошадей привязали к иве и тихо добрались до знакомого спуска к парому.

Недалеко от воды горел костер, двое караульных в шинелях и угловатых фуражках, с бело-красными нашивками на месте кокарды, неспешно вели разговор на непонятном языке, выбирали палкой картофелины с углей, тут же ели и чувствовали себя достаточно комфортно. Недалеко от костра, ближе к подъёму, стояла телега, а рядом с ней белела боком стреноженная кобыла, которая слегка стрельнула ушами в сторону казаков, перестав щипать траву, но быстро успокоилась и продолжила пастись, прядая ушами время от времени.

Примерно через час заскрипели вёсла в темноте, и отблеск костра выхватил на воде лодку с двумя гребцами. Перекинувшись парой фраз, караульные поменялись: прибывшие уселись поближе к костру, обняв винтовки, а отстоявшие смену взялись за вёсла и скоро пропали из виду. Скоро затих и скрип уключин.

Филатов толкнул Лисина в бок: пора, мол. Ужами скользнули к кромке воды, заползая за спины сидевших у костра, и, перехватив удобнее ножи, которые держали до этого в зубах, одновременно метнулись к караульным. Филатов, подхватив своего за подбородок и дёрнув влево сунул тонкий клинок под правое ухо. Толчком в затылок отправил обмякшее тело на землю. Лисин накрыл широкой ладонью рот своего подопечного, через шинель вогнал клинок в правую почку, придержал конвульсивно дёрнувшееся тело, опустил, вытер пятерню и клинок о шинель.

– Готово, – удовлетворенно пробурчал Филатов и, перевернув своего чеха на спину, ухватил за ноги. – Потащили, что ли…

Около третьего часа ночи наблюдающие приняли сигнал Суматова. Пора. Двинулись без шума, впереди показывал путь Поздеев, следом – Туманов, подводы, Малютин с Шумиловым – замыкающими. Мимо деревень проскользнули тенью, подводы шли тихо, дорога была по мягкой земле и траве. Безлунная и тёмная ночь скрыла и деревни, и отряд, ни огонька, ни звука, только шорох колёс и мягкий стук копыт.

Илья встретил их на краю деревни у реки, присоединился к обозу, ведя в поводу коня Щукина. Вдоль реки добрались до парома, там уже Щукин примерялся к вороту. На паром уместились все, однако просел он сильно, даже слегка провис трос через реку. Ворот принялись крутить общими усилиями, и паром, разбивая левым бортом набегающую волну, заскользил к противоположному берегу. Уже с середины реки услышали удивлённое «Хэй!..» с оставшегося позади причала.

Когда паром уткнулся в белый песчаный откос, костёр на берегу уже дотлевал углями, казаки вывели лошадей, и подводы одна за другой, набрав ход, выскочили на довольно крутой взлобок оренбургского тракта. Подошли Филатов и Лисин, по бодрому виду которых было понятно, что всё они сделали в лучшем виде.

Филатов молча кивнул на стоящую поодаль телегу и переставшую щипать траву пегую кобылу со спутанными передними ногами:

– Стояла тут ещё с вечера. Хозяина не видели. Может, приберем, командир? Лишний борт не помешает, да и подводы разгрузим чутка?

Туманов, поискав глазами следы канувшего в небытие поста, вопросительно посмотрел на Филатова.

– А тама, – кивнул тот в сторону молодых ивовых зарослей у воды.

– Щукин: трос, паром, – напомнил Туманов, а тот уже трещал чем-то у столба на берегу, к которому крепился трос.

– Лодка, командир… – тихо сказал Суматов.

Туманов вгляделся в черноту Камы, лодку не увидел, но скрип уключин и плеск вёсел был слышен всё чётче.

– Обоз и лошадей убрать, занять позиции на взгорке, без команды не стрелять, – распорядился негромко и направился к берегу.

Подошёл Щукин с ломом в руке.

– Готово, командир. Всего толкнуть теперь.

– Отойди к парому. Действуешь по ситуации.