Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Sprache: Russisch
Прошло почти двадцать лет с тех пор, как мы в последний раз видели Марту и Артура. Теперь, когда позади столько испытаний, они ведут размеренную жизнь в небольшой деревушке, счастливые, что могут быть вместе. Но навсегда ли? Эта история – она не только про них. Теперь пришло время вступить в большую игру и детям. Он – Эдгар, юный талантливый летчик, сын Марты и Артура. И она – дочь хорошо известного нам Рихарда Лосберга со знакомым именем Марта. Судьба сводит молодых людей на международном авиасалоне Ле-Бурже в прекрасном осеннем Париже, а ведь судьба никогда не ошибается, и встреча эта станет поворотной для всех.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 340
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Разработка серии и дизайн обложкиАнастасии Ивановой
Руднев О.
Долгая дорога в дюнах II. История продолжается : роман / Олег Руднев. — М. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2025. — (Как мы жили. Лучшее в советской прозе).
ISBN 978-5-389-28185-1
16+
Прошло почти двадцать лет с тех пор, как мы в последний раз видели Марту и Артура. Теперь, когда позади столько испытаний, они ведут размеренную жизнь в небольшой деревушке, счастливые, что могут быть вместе. Но навсегда ли?
Эта история — она не только про них. Теперь пришло время вступить в большую игру и детям.
Он — Эдгар, юный талантливый летчик, сын Марты и Артура. И она — дочь хорошо известного нам Рихарда Лосберга, со знакомым именем Марта. Судьба сводит молодых людей на международном авиасалоне Ле-Бурже в прекрасном осеннем Париже, а ведь судьба никогда не ошибается, и встреча эта станет поворотной для всех.
© Руднев О., наследники, 2025
© Оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025Издательство АЗБУКА®
Глава 1
Яркую, безоблачную синь неба дробил громким стрекотом рев вертолетного двигателя. Он ввинчивался в барабанные перепонки людей, которые стояли у края небольшого аэродрома, со всех сторон сжатого тайгой. Все они напряженно, не отрываясь, смотрели вверх, и сразу становилось ясно — даже им, видавшим виды «спецам», происходившее у них над головами было в диковинку.
Публика здесь собралась не рядовая — об этом красноречиво говорила стайка черных машин неподалеку, в которую затесалась даже одна «Чайка». Там же в сосредоточенной неподвижности застыли машины пожарной и скорой помощи, готовые по первому зову ринуться на поле...
А вертолет словно испытывал людей на земле: подлетал к ним почти вплотную, зависал над головами... Уходил в безбрежное небо и вдруг стремительно пикировал вниз. Потом снова, как ни в чем не бывало, плавно набирал высоту, вычерчивал крутые спирали...
В немногочисленной группе зрителей, военных и штатских, выделялись трое. Сухощавый, чуть сутуловатый, со звездой Героя соцтруда на груди — Игорь Евгеньевич Минк. Внешне главный конструктор выглядел совершенно невозмутимым, едва ли не безучастным к тому, что делалось в небе. Зато по лицу второго из приметной троицы, привлекательного моложавого мужчины в кожаном реглане, можно было, казалось, увидеть, что происходит сейчас в кабине вертолета. Руководитель полетов Николай Сергеевич Лапин как будто сам держал штурвал — так явственно комментировали лицевые мускулы каждый лихой вираж пилота. В то же время на неприветливой физиономии директора завода Дубова привычный мрак сгустился до черной тучи. Ясно, что за этот цирк, случись чего, отвечать придется ему. И потом его ни на секунду не покидало тошнотворное ощущение, знакомое всем экзаменующимся.
Но вот вертолет легко, даже изящно выкрутил мертвую петлю, отлетел немного в сторону леса и завис над ним, словно актер на сцене, ожидающий оваций. Дубов перевел дух и хотел закурить, но оказалось, что вся пачка с сигаретами вместе превратилась в его руке в бесформенный комок. Беззвучно, одними губами пожелав ей чего-то на прощанье, Дубов бросил скомканную пачку себе под ноги. В наступившей тишине неожиданно громко прозвучал вопрос Минка:
— Кто за штурвалом, Зайцев?
Бросив многозначительный взгляд на руководителя полетов, Дубов промолчал. Минк в недоумении повернулся к Лапину.
— За штурвалом летчик-испытатель второго класса Эдгар Банга, — без колебаний отрапортовал тот. — Зайцев болен.
— Почему не доложили загодя?
— Не считал этот вопрос принципиальным.
— Не считали принципиальным? — Бледные губы Главного неприязненно скривились. — Доверили машину неизвестно кому!
— За полеты отвечаю я, Игорь Евгеньевич, — позволил себе перебить его Лапин. — И мне известно, Банга окончил школу испытателей с третьим классом, налетал четыре тысячи часов. На Ми-1, Ми-4, Ми-8 умеет всё, даже «танец с саблями».
— А на Ка-18? — чуть помягчевшим тоном спросил Минк.
— Тоже. Два года отлетал, а сколько парней гробанулось...
— И все же доложить вовремя следовало, — Главный настаивал, но, словно желая смягчить резкость тона, поинтересовался: — А откуда такая странная фамилия — Банга?
— Латыш, — охотно пояснил Лапин, — самый перспективный летчик на заводе. Прекрасная техника полетов, светлая голова... — Он вдруг споткнулся на середине фразы.
Вертолет, вернувшийся к центру поля, набрал высоту и внезапно замолк. Все разговоры тут же стихли — неужели авария? Да, вертолет падал, беспомощно, словно подбитая птица, заваливаясь на правый бок. Секунды жуткого стремительного падения машины показались наблюдавшим людям каким-то бесконечным кошмаром. Надежда еще теплилась, и люди еще отказывались поверить в самое страшное, но машину уже опрокинуло винтами вниз. Если бы пилот и сумел выпрыгнуть с парашютом, его размолола бы адская мясорубка. Винтом книзу вертолет камнем падал на землю, и не было на свете силы, способной предотвратить беду... Но когда оставалось только закрыть глаза, чтобы не видеть ужасного конца, винт начал понемногу оживать, а вертолет медленно, но уверенно переворачиваться. Словно почуяв страшную опасность, все быстрее набирали обороты лопасти — и чудо свершилось: машина перестала падать, зависла буквально в нескольких метрах от летного поля и плавно опустилась на зеленую траву.
Несколько мгновений стояла мертвая тишина. Потом из кабины тоже затихшего вертолета выбрался высокий статный парень. С трудом сдерживая мальчишески счастливую улыбку, он шагал через поле — рапортовать Главному. Дубов круто, на каблуках, развернулся и направился к своей «Волге». С треском захлопнул дверцу, рывком взял с места, откровенно норовя поскорее убраться отсюда и забыть только что пережитый кошмар.
Позже в своем кабинете, казавшемся чересчур просторным для этого невысокого крепыша, Дубов сполна дал волю гневу и раздражению.
— Мальчишка! Ты соображаешь, чем все это могло кончиться?
— Владимир Александрович, — Эдгар старательно отводил глаза от стоявшего рядом с ним на ковре Лапина, — машину можно сажать при отказе двигателя. Я это только что доказал.
— С меня достаточно! Вы уволены, Банга. С этой самой минуты. Идите и сдайте пропуск.
— Владимир Александрович...
— Я сказал всё! — Директор еле сдерживался, чтобы не начать орать. — Уходи, не испытывай моего терпения.
В глазах Эдгара вспыхнула ярость. Но он сцепил зубы, смолчал и с гордо поднятой головой вышел из кабинета. А Дубов уселся за стол и долго перекладывал с места на место всякие бумажки, приводил нервы в порядок.
— Поздравляю, Николай Сергеевич, — директор говорил, не глядя в сторону Лапина, — пронял до самых до печенок, цирковой нумер выдал.
— Я не снимаю с себя ответственности, но, поверьте, я даже предположить не мог, что Банга... В общем, это его полнейшая самодеятельность.
— Зачем было цацкаться с ним, говорить с утра до вечера, что он пуп земли?
— Но он в своем деле талант, — гнул свое Лапин.
Дубов поморщился, как от зубной боли.
— Бросьте, ей-богу, эту вашу лирику, — и, перестав сдерживаться, рявкнул: — А если бы он вместе с машиной гробанулся?! У Главного на глазах, а?
— Прощу прощенья, Владимир Александрович, — в голосе Лапина прорезалась язвительность, — не пойму, что для вас важнее — безопасность людей, которые работают на ваших машинах, или ажур для Главного? Если второе, то зачем говорить о риске?
Дубов смерил Лапина тяжелым взглядом и демонстративно поерзал в своем директорском кресле, всем видом показывая, кто тут хозяин.
— Банга не будет больше работать у меня на заводе. Тут производство, а не цирк. Кстати, если захочется проявить солидарность с этим мальчишкой, милости прошу — препятствий чинить не намерен.
Банга вышел из заводоуправления и направился было к автобусной остановке, но увидел возле стоявшей неподалеку «Чайки» Главного и резко повернул в противоположную сторону.
— Молодой человек, вам в город? — окликнули сзади.
Пришлось остановиться.
— Можно в город, — бросил он с вызовом, — и на все четыре стороны можно.
— На все четыре мне с вами не по пути, — Минк с интересом приглядывался к летчику. — А в город могу подбросить.
Эдгар медленно, словно нехотя, приблизился к машине, недоверчиво глянул на Главного.
— Смелее, смелее, — приветливо кивнул Минк, — здесь вам кувыркаться не придется.
— Кто знает, где кувыркнется, — огрызнулся летчик.
Некоторое время ехали молча. Эдгар даже забеспокоился — не слишком ли для проштрафившегося диван роскошен. И тут Минк заговорил.
— Так что же у вас произошло? Двигатель отказал или...
— А ничего особенного — цирк один! — Еще не остыв от директорской выволочки, Эдгар вежливостью не злоупотреблял. — Не смог отказать в удовольствии дурака повалять. Зрителей-то внизу сколько!
— Ну а если серьезно? — Главный смотрел прямо в глаза.
Эдгар отвернулся, ответил не сразу.
— А серьезно — друг у меня так разбился. Отказал двигатель — и крышка! Парашют не поможет, прямо под тобой мясорубка. Нужно было что-то придумать, ведь друг мой не первый и не последний...
— Рассказывайте, — приказал Главный.
— О чем рассказывать? У Николая Сергеевича расчеты железные, вот авторотация и сделала свое дело.
— Значит, Лапин отрабатывал этот фокус вместе с вами?
— Не совсем... Расчеты — его, самоуправство — мое.
— Прикрываете собой командира? — усмехнулся Минк.
— Его прикрывать не нужно, он сам кого хочешь прикроет, — даже тени улыбки не появилось на лице Банги. — Я же не с бухты-барахты сегодня с неба свалился. Вначале ходил без выключения двигателей, пробовал разные режимы. Делал моторную посадку. Когда понял, что аппарат позволяет много больше и я могу с ним совладать, стал готовиться к имитации аварийной обстановки. Самое главное — уловить момент взятия шага. Дальше все просто: уточнил расчет на посадку, на высоте сто пятьдесят метров выключил двигатель, на сорока создал тангаж, за двадцать до земли подсек. Когда оставалось пять метров, вышел на посадочный угол, поднял хвостик и сел... И пробежки не понадобилось. А вообще главное — не растеряться.
Минк слушал внимательно и, казалось, сам повторял расчеты, делал прикидки.
— А страшно было? — вдруг с какой-то наивной завистью спросил он.
— Честно сказать, — наконец заулыбался Эдгар, — как пошел камнем вниз, думал — хана! И все время тянуло подсуетиться. Умом понимал — нельзя, а руки сами к штурвалу тянулись... Кстати, так и гробились ребята. Если самообладание потерял, не сядешь тютелька в тютельку.
— Выходит, можно спастись при временном отказе двигателя, — как бы отвечая своим мыслям, протянул Минк. — А что директор?
Вопрос застал Эдгара врасплох, летчик сразу насупился.
— Если позволите, я сойду вон там, у трансагентства.
— Понятно, — сочувственно покачал головой Главный.
— Нет худа без добра, — с заносчивым безразличием отозвался летчик. — Съезжу отца с матерью проведать, погощу у них, ведь не виделись-то давным-давно.
— Тогда счастливого пути, — тепло улыбнулся Минк, пожимая летчику руку. Потом долго с задумчивым видом смотрел ему вслед.
С большого ватманского листа косила лукавая ослиная морда с длинными сиреневыми ушами. Устроившись на полу, над листом склонилась девушка в рабочем халатике, перепачканном гуашью. Тонкой кисточкой художница наносила последние штрихи. Высоко и ровно подрезанные волосы открывали сзади гибкую девичью шею, а спереди охватывали лицо плотными черными крыльями. Стоило девушке наклонить голову, крылья смыкались у нее под подбородком.
— Почему уши-то фиолетовые? — Голос шел сверху. Он принадлежал женщине лет тридцати в таком же куцем сатиновом халатике. Она набрасывала что-то, стоя за старым кульманом, дослуживавшим свой век в качестве мольберта. Женщина говорила отрывисто, делая долгие паузы. — Все выпингвиниваешься? А ведь завтра Зинаида опять будет в твой авангард икру метать.
Крошечная комнатушка, в которой они работали, была завалена рисовальными принадлежностями и кое-как приспособлена под мастерскую.
— А по-моему, осел ничего, — Лиля независимо пожала плечами. — Пикассо в голубом периоде тоже не всеми был понят.
— Пикассуха ты, Лилька, — Марина уже злилась. — Доиграешься, посадит тебя Зинаида на конвейер по восемь часов в день носы пупсам раскрашивать.
Дверь в комнатушку приоткрылась, в проеме степенно, как бы против желания, появилась голова пожилой женщины в низко надвинутом на лоб темно-синем берете вневедомственной охраны. Взгляд ее презрительно оприходовал беспечную неопрятность фабричной «богемы».
— Ну-ка выдь, Звонцова. К тебе там...
— Ко мне? — девушка беспокойно встрепенулась. — Кого это посреди рабочего дня принесло?
— Щас! Буду я тут всех регистрировать, — проворчала охранница, удаляясь. — Летчики-вертолетчики...
Одним движением Лиля скинула грязный халатик. Под ним обнаружились довольно короткая замшевая юбка и красивые ноги с узкими коленями. В руках мелькнули расческа и зеркальце.
— Ну и ну, надо же! — небрежно бросила она, наивно стараясь скрыть радостное удивление. — До вечера дотерпеть не может.
Уткнувшись в работу, Марина тактично не замечала этого легкого переполоха.
Лиля вихрем промчалась в мертвенном свете неоновых ламп, висевших над тем самым конвейером, куда ее могла сослать Зинаида. Пулеметный стрекот швейных машинок очень походил на гул вертолетных винтов на полигоне. В широкие проволочные корзины дождем сыпались безглазые и безносые плюшевые головы пока еще неведомых зверей.
По ту сторону решетчатой перегородки она сразу увидела Эдгара, элегантного и представительного в своей щеголеватой летной форме.
— Лихо у вас тут пупсов охраняют! — снисходительно бросил он, поглядывая на суровую вахтершу, затянутую в синюю суконную шинель, как в доспехи.
Проходная фабрики детских игрушек и впрямь больше напоминала КПП военного завода.
— А ты чего в такую рань гуляешь? Вертолет, что ли, сломался? — Их разделяла только решетчатая перегородка, но ее было достаточно, чтобы Лиля показалась ему далекой и ускользающей. Это взволновало Эдгара, приоткрыв какую-то новую грань их отношений.
— В куски! — радостно и невпопад выкрикнул он.
— Эх ты, раззява! А обещал взять меня полетать.
— Поехали, я тебя на другом полетаю.
— Ишь разогнался, — она лукаво, не разжимая губ, улыбнулась. — Не получится, на сегодня летания отменяются. Работы навалом — завтра худсовет по эскизам.
Она повернулась со своим обычным «пока». Эдгар порывисто шагнул за нею, желая догнать, остановить, но между ними была перегородка.
— Лиля, — окликнул он негромко.
И она услышала, нет, скорее почувствовала что-то необычное, просящее в его всегда уверенном голосе. Это и заставило ее вернуться.
Теплый свет угасающего дня просачивался сквозь шторы, скрадывал очертания предметов, делал все вокруг созвучным плавным завораживающим линиям двух обнаженных тел. С закрытыми глазами Лиля водила тонкими пальцами по шее Эдгара, по губам, по упрямому с ямочкой подбородку.
— Это и есть твое срочное дело? — Ее рука скользнула вниз, к ложбинке возле шеи.
— Точно, — Эдгар приподнялся на локте, ласково коснулся губами ее черных как смоль бровей, опущенных ресниц. — Я два билета купил... в Ригу.
— Фантастика... Да ты просто граф Монте-Кристо, — блаженно улыбнулась она, не открывая глаз. — Значит, так... Поселимся в шикарном отеле, накрахмаленная горничная будет по утрам приносить мне в постель кофе... Или не так. Будем жить в укромном шалаше среди пустынных дюн...
— Ну зачем же? — рассудительно возразил он. — А хороший коттедж на берегу моря тебе не подойдет?
— Коттедж? — насторожилась она и открыла глаза. — Вместе с твоими родителями?
— А чем тебя мои родители не устраивают? — нахмурился Эдгар.
— Да все меня устраивает, — неопределенно улыбнулась Лиля, — кроме того, что у меня завтра худсовет.
Она ловко выскользнула из его объятий и потянулась за расческой. Эдгар задержал ее руку, в нем закипало раздражение.
— Ну и что из этого?
— Тебя переводят, да? — неожиданно мягко спросила Лиля.
— Переводят — не переводят! Какая разница? — Эдгар отвернулся.
— Так, значит, все-таки переводят?
Лиля теперь смотрела ему прямо в лицо, чуть нахмурив тонкие брови. Женским чутьем она поняла, что попала в точку.
— Ну допустим, — неохотно согласился Эдгар, уходя от дальнейших расспросов. — Кстати, у меня мать тоже художник. Устроит тебя в приличную фирму.
— А меня и моя фирма вполне устраивает, — с независимым видом отрезала она. — Мне, например, нравится делать детям игрушки.
— Так никто и не против, глупышка, — Эдгар накрыл ее плечи тяжелой крепкой рукой. — Сперва наделаем детей, а потом — им игрушки.
— Ладно, хватит глупости болтать. — Лиля встала и начала торопливо одеваться.
— Ты куда? — недоуменно спросил он, и добродушная улыбка сбежала с его лица.
— Я же тебе говорила — худсовет у меня завтра. — Не оборачиваясь, она выбирала свою одежду из вороха на полу.
— Погоди, ты что, обиделась? — Он потянул у нее из рук кофточку.
Лиля резко оттолкнула его. Эдгар застыл, лицо его вспыхнуло гневом. Он схватил девушку за плечи и легко, как куклу, встряхнул.
— Ты что? Прикидываешься или... — в голосе слышалась затаенная угроза.
— Ну что «или»? — насмешливо переспросила Лиля. Плотно сомкнутые губы растянулись в знакомой улыбке, которая сейчас вдруг сделалась ненавистной Эдгару. Он чувствовал, что ее забавляет его ярость.
— Слушай, тебе не кажется, что пора кончать эти игры?
— Кажется, — беззаботно отозвалась девушка, — так что передавай привет своей маме. — Ей определенно нравилось дразнить Эдгара, испытывать его терпение.
— Спасибо, непременно передам, — холодно и зло протянул он, — только ты, наверно, не все поняла. Нравится тебе или нет, но завтра я улетаю в Ригу... Насовсем.
Он сам не ожидал, что из него вырвутся такие слова — тут же пожалел о сказанном. Но Лиля как будто даже не огорчилась. Ничего такого в ее потемневших глазах он не увидел.
— Вот оно что. Не удивил, я давно знала, что так будет. Лети, соколик, лети! — Она поспешно вышла из комнаты, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Эдгар слышал, как она возится в прихожей, надевает босоножки. Но не двигался с места, останавливаемый самолюбием, хотя его обуревало желание броситься за ней, остановить. Почти физически ощущал он, что уходят последние секунды.
— Стой, никуда ты не пойдешь, — не выдержав, самолюбие отступило. — Никуда тебя не пущу, слышишь?
Лиля даже отпрянула, испугавшись бешеных молний в его глазах. Но уступить было выше ее сил.
— Ошибаешься, милый, — презрительно усмехнулась она и хотела отстранить его, чтобы уйти.
И тут, словно лавина, которая крушит и ломает все на своем пути, Эдгар обрушился на нее, грубо схватил в охапку, прижал к себе так крепко, будто хотел задушить, начал жадно отыскивать ее губы. Лиля отчаянно забилась в его руках. Яростная молчаливая борьба продолжалась недолго — не удержавшись на ногах, они рухнули на пол. Скоро нельзя уже было сказать, борются они или обнимаются, словно теплый вечерний свет принес им умиротворение и смирил гордыню обоих...
— Лилька, шевелись, я тебя умоляю. Через час худсовет, а ты в лоскутах!
Как и вчера, Лиля сидела на полу, перед нею лежал чистый лист ватмана. Она подняла на Марину красные припухшие глаза.
— Мариша, миленькая, не ругайся. Сделай кофейку, спаси человека.
— Ох уж этот твой вертолетчик! И о чем вы с ним думаете?!
— А что? — вспыхнула Лиля. — Он мне, между прочим, предложение сделал.
— Вот именно — между прочим, все у вас так, — проворчала Марина, но не удержалась полюбопытствовать: — Заявление-то подали?
— Какое заявление, Мариша? — Лиля усмехнулась уголком рта и откинула с лица черную прядь. — Он отбывает в Ригу, сейчас скажу, — она взглянула на часы подруги, — ровно через три часа двадцать минут, рейсом семьсот двадцать пять.
Марина внимательно посмотрела на нее и больше вопросов не задавала. Привычным движением воткнула в розетку электрический чайник, заглянула под крышку — достаточно ли воды. Помолчав немного, заговорила:
— Раз отбывает — бог с ним. Давай-ка я тебе бутерброд с джемом сделаю. Клубничный, из Польши. Вчера в наборе с килькой давали, разорилась на два. Ума не приложу, куда теперь четыре банки кильки девать.
— Сама ешь свою кильку с джемом!
— Кончай, нечего на людей кидаться, — спокойно, но строго осадила Марина. Она это умела, хоть и своя в доску. — Значит, сама дурака сваляла, коль такого парня упустила.
— Какого такого? Ну какого такого?! — взорвалась Лиля. — Ты хоть соображаешь, что такое летчик-испытатель? Пуговки блестят, фуражечка набекрень — так, что ли? И в тридцать лет — юная безутешная вдова! Как трогательно и романтично! А детям на ночь красивые сказки про папу-героя?
— Дура ты еще, как я погляжу, — философски заключила Марина и выдернула из розетки закипевший чайник, — или стерва...
Но тут скрипнула обшарпанная дверь и на пороге появилась суконная охранница с неизменным кислым выражением на лице.
— Тебе, Звонцова! — выдохнула она и, будто гору с плеч сбросила, протянула девушке запечатанный конверт.
— Мне? — Лиля застыла, не решаясь взять письмо. — От кого?
— От того, от того. Бегают тут с утра пораньше!
— Спасибо, теть Кать, — Марина протянула руку и взяла письмо, прикрыла за охранницей дверь и торжествующе улыбнулась. — Ну пляши, подруга!
Лиля молча выхватила конверт, торопливо надорвала. Внутри лежал голубоватый прямоугольник казенной бумаги — билет на самолет.
— Рейс семьсот двадцать пять, — растерянно пробормотала она и подняла на подругу глаза, в которых застыла мука.
— Ну что ты стоишь, как чурка? Ноги в руки — и вперед. На лету и поженитесь, раз уж такая любовь, — проговорила Марина, почему-то понизив голос до шепота.
Легкая тень набежала на лицо ее подруги.
— Любовь? — процедила она сквозь зубы. — Дудки, хватит с меня.
С каким-то тихим злорадством, словно нарочно истязая себя саму, она порвала билет на мелкие клочки.
Глава 2
Море сегодня лениво поигрывало на солнце мелкой рябью. Ластилось к песчаному берегу. Жадные до легкой наживы чайки с криками кружили над пирсом, уходившим далеко в море. К нему швартовались и от него отчаливали в очередной рейс рыболовецкие суда. Здесь не золотистая чешуя, а радужные пятна мазута украшали воду. По пирсу сновали рабочие с ящиками рыбы. Складывали их штабелями возле деревянной почерневшей от штормов конторки.
Все то время, пока рыболовный бот, по-рыбацки «эрбешка», покачиваясь на волнах, подваливал к пирсу, Артур в наброшенном на плечи кителе стоял на берегу, скрестив на груди коротковатые сильные руки.
Не успел еще обшарпанный, видавший виды бот коснуться причала, как на него один за другим попрыгали рыбаки. Усталые, слегка ошалевшие от долгой качки, они спешили опереться ногами о надежную, незыблемую твердь. На прощание перебрасывались беззлобными шуточками. Одного прямо на берегу поджидала жена. Заметив председателя, с ним уважительно здоровались молодые. Двое постарше крепко пожали Артуру руку.
— Что, Банга, доверяй, но проверяй? — не преминул подколоть один.
— С вами только зазевайся — на ходу подметки рвете, — не остался в долгу председатель.
Марцис, здоровенный рыжеусый детина, выбрался на причал последним. Добродушной бородатой физиономией он смахивал на простовато-лукавого гнома из скандинавских сказок. Он, конечно, давно уже заприметил коренастую фигуру председателя, но подходить к нему не спешил. Эта встреча ничего приятного не сулила. И Марцис принялся сосредоточенно раскуривать вечный бычок в зубах. Тот, видно, так отсырел, что зажечь его никак не удавалось. Святому делу помогал — оттянуть взбучку, дать рыбаку продумать защиту. Но председатель маневр раскусил и подошел сам.
— Слушай, хоть бы упредил, что будешь лично встречать, — я бы побрился ради такого случая, — попытался разрядить напряжение Марцис, но на загорелом, иссеченном ветрами лице Артура не дрогнул ни один мускул.
— Ну что за фокусы? Опять за свое взялся?
— Не понял, председатель, — сделал наивные глаза Марцис, придуриваясь, как обычно, без этого жить не мог. — План я выполнил, команду по домам распустил, рыбу в ящики сложил.
— Ты мне мозги не полоскай! Где твою посудину вчера носило — у меня чуть рация не треснула?
— Вот видишь, у тебя не треснула, а у меня треснула, батарея села, — нагло соврал бригадир.
— Рыбоприемщики тебя вчера по всей Балтике искали. Пограничников уже собирались подключить.
— Пограничников? — взвился Марцис. — А где ж прокурор, милиция, КГБ? Как рыбу вовремя принять, так никого нету. Куда хочешь ее девай — жри с тралом вместе, кидай ее за борт. Ты не скажешь мне, Банга, на кой черт мы вообще ее ловим?
— Уж ты-то знаешь зачем, не промахнешься, — спокойно осадил его Артур.
— Чего? — обиженно взревел Марцис, но тут же сник, поскучнел. — А пропади все пропадом. Можно подумать, я в эту шведскую снасть свою бабу заворачиваю.
— Нет, бабу не заворачиваешь, — задумчиво проговорил Артур. — А вот нас с тобой завернуть могут.
— Да что мы, караси глупые, чтобы нас завернули?
— Лосось — не карась, — хмуро обронил Артур, — но и на него ставные невода придуманы.
— Артур Янович! — со стороны берега к ним подошла неторопкая рослая девица в модных джинсах. — Артур Янович, вас срочно в контору требуют, — срочно или не срочно, но она кокетливо растягивала слова, наблюдая за производимым собою впечатлением. И с интонацией стюардессы международных линий повторила по-английски: — Pleаsе, yоu аrе wаntеd in yоur оffсе.
— Тhаnk yоu, mam. А что там стряслось?
— Комиссия какая-то.
— Опять! И что за черт их сюда носит! — всполошился Марцис, виновато и тревожно поглядывая на председателя.
— Может, вас нет, Артур Янович? — наивно предложила девица, подняв на председателя огромные, чуть коровьи глаза с кустистыми из-за туши ресницами. — А я пока с ними займусь. Кофе сварю, еще чем-нибудь угощу.
— Знаешь, детка, «еще чем-нибудь» — это не для комиссии, — снисходительно улыбнулся Артур. — Иди-ка, учи лучше свой английский.
Девушка вспыхнула от его грубоватой шутки и убежала. Артур задумчиво посмотрел вслед яркому свитеру.
— Слушай, ты поаккуратнее с ними, а то такое наклепают! Не вздорил бы с гостями, — Марцис участливо взял Артура под локоть, как бы извиняясь за недавние слова.
— Бог не выдаст — свинья не съест, — бодро отмахнулся Артур.
— Нет бога, председатель, — угрюмо возразил рыбак, — зато свиней развелось! Сам знаешь, скотобойня по ним плачет.
— Ну хватит, попридержи язык, — одернул Артур, посмотрев по сторонам. Мимо них то и дело пробегали рыбаки, грузчики. — И вообще, поменьше бы ты трепался, балабол!
Тяжело вздохнув, он направился по отсыревшему песку туда, где его поджидали.
Поселковая улица — ряд аккуратных, со вкусом и любовью выстроенных домиков. Артур, подтянутый, собранный, вышагивал вдоль низеньких оградок. Наглухо, до последней пуговицы застегнул китель, словно рассчитывал на него как на надежную броню. Визг тормозов лихо остановившегося такси отвлек его от малоприятных мыслей. Из машины выбрался высокий парень в синей летной форме с небольшим чемоданчиком.
— Неужто сын? — радостно вскрикнул Артур, бросаясь летчику навстречу.
Заметив отца, Эдгар торопливо рассчитался с шофером и вежливо, но сдержанно протянул отцу руку. Артур вдруг потерялся от такой сухости. Застыл в самом дурацком виде: руки разведены для отцовского объятия, а куда их девать — непонятно. Смутился и Эдгар.
— Вот, навестить приехал. Примете блудного сына?
— Примем, примем. Молодец, что выкроил время. В отпуск или проездом?
— Да как вам сказать. Пожалуй, в отпуск.
Артура задело отчужденное «вам», но он смолчал — не хотел омрачать радость свидания.
— А какая, собственно, разница? В отпуск — не в отпуск. Славно, что приехал, — Артур крепко взял сына за плечо и подвел к калитке. — Иди скорее, обрадуй мать. Надо бы, конечно, ознаменовать такое событие. — Он замолчал и досадливо поморщился. — Не вовремя же черт принес эту комиссию, в кои-то веки вся семья в сборе.
— Комиссию? — все так же отчужденно переспросил Эдгар. — Случилось что-нибудь?
Артур ответил не сразу.
— В общем, как бы вам сказать, — отыграл свою обиду, не удержался, — в общем, чепуха. Матери не говори, не расстраивай. Увидимся вечером.
Все такой же подтянутый и независимый, он пошел вдоль улицы. Эдгар смотрел на чуть сутуловатую спину отца и видел, как старость уже начала незаметно подкрадываться к этому гордому человеку. Он вдруг пожалел о своей чопорной холодности, даже сделал несколько шагов за отцом, но тот уже был далеко. Догонять его сейчас — значит разыгрывать драму на глазах у всего поселка. После секундного колебания Эдгар повернул к дому.
Сковородка шкворчала, над большой керамической плошкой поднимался ароматный пар. В просторной, но уютной кухне соединились грубоватый дух старой латышской деревни и новомодный европейский дизайн. Марта вертелась у плиты, как девчонка, — откуда только прыть взялась. Ей казалось, что вернулись годы молодости, сбылся какой-то счастливый сон. Золотой, ослепительный свет бабьего лета озарял ее лицо. Лицо сорокасемилетней женщины, хорошо сохранившейся, тщательно следившей за собой, но все же сорокасемилетней.
Эдгар брился с дороги в ванной и слышал суетливые приготовления матери. Он видел себя в огромном, на полстены, зеркале, но собственная физиономия его не интересовала. Ревниво и подозрительно приглядывался сын к рядам баночек и флаконов, скрывавших от непосвященного свои колдовские тайны. На сверкающих чистотой зеркальных полочках их было великое множество, этих сообщников женских ухищрений. Закончив бриться, Эдгар взял в руки самую пузатую склянку. Снисходительно усмехнувшись, прыснул из нее на лицо и вышел в кухню.
— Послушай, мать, в твоей ванной меня преследует ощущение, что вот-вот щелкнет вспышка и я окажусь на каком-нибудь рекламном фото во славу изысков парфюмерии.
Мать запахнула поглубже мягкий махровый халат.
— Отец не сказал, когда вернется?
— Не сомневайся, после работы сразу домой прибежит. Ты прекрасно расправилась с лишними годами, — червь ревности продолжал грызть Эдгара. — Занимайтесь гимнастикой по системе фрау Банга и в сорок семь вы будете выглядеть на семнадцать!
— Не хами, — строго прервала Марта.
— Да нет, что ты, я ведь любя.
Хищным взглядом оглядев сковородку, Эдгар схватил с нее самый поджаристый кусок. Обжигаясь, он с аппетитом жевал и рассуждал вслух:
— Вообще, я за тебя рад. Наконец ты устроила свою жизнь. Наверно, так и надо. Святой материнский долг выполнен, теперь можно и...
— Устроила свою жизнь? — перебила Марта. В глазах ее читалось недоумение. — Ты называешь так то, что мы с твоим отцом нашли друг друга через двадцать пять лет?
— Ой, только давай без семейного эпоса. А то получается песня Сольвейг на пятидесятом году советской власти. Смех и только! — Эдгар с грохотом подвинул к столу тяжелый деревянный табурет «а-ля рыбацкое застолье». — Ну не верю я в эту сладость встречи. Кого вы надуть хотите? Чушь какая-то: «Любовь консервированная, срок хранения двадцать пять лет». Ведь каждый из вас свою жизнь прожил, каждый — свою. И ничего не изменишь. Ну было у вас что-то в молодости, но это ж давным-давно. А теперь, на старости лет, решили показать родной деревне — вот мы какие, всё умеем простить и забыть. Завидуйте нашему вновь обретенному счастью!
— А мне думалось, ты будешь рад, что у нас теперь семья, — сдерживая обиду, улыбнулась Марта.
— Семья, мать, была у нас с тобой, настоящая семья, хорошая, много лет. А теперь... — В грубоватом тоне сына Марта расслышала горькие нотки ревности. — В общем, извини, мать, что вломился в идиллию. Вам бы здесь, конечно, больше подошел розовощекий бессловесный младенец, а не хам двадцати шести годов.
Эдгар ушел в свою комнату, хлопнул крышкой чемоданчика. Направился было в ванную за рубашкой и столкнулся в дверях с Мартой. Остановился и, упрямый, непримиримый, стоял молча, опустив голову. Марте даже не по себе стало — вылитый Артур в молодости, такой же неуступчивый и беспощадный. Вспомнилось ей, как в последний раз стояли они друг против друга. Он и она. После той проклятой ночи, когда их с Лосбергом занесло на машине. А ночь была бурная, с проливным дождем, до утра не могла она добраться до дому. И несправедливую, жестокую пощечину от Артура вспомнила… До мельчайших подробностей встали перед нею тот вечер, та ночь и то утро. Нет, не машину тогда занесло из-за глупого лихачества, а ее жизнь... Все это в несколько секунд пронеслось у нее в голове, а потом она снова увидела перед собой Эдгара, который даже не заметил ее недолгого ухода в прошлое.
— А ты не с девушкой ли своей поссорился, сынок? — Внезапно Марта поняла все, притянула его к себе за шею, ласково потрепала по волосам. — Ничего, миленький, все будет хорошо, все наладится, вот увидишь.
Бирута вкатилась в дом по-деревенски — без стуков и звонков, дверь-то всегда открыта. Толстая и веселая, она сразу закудахтала над Эдгаром, будто над новорожденным в люльке. И красивый-то он, и статный, и вылитый отец. Пощипывала, похлопывала по его мускулистой спине и плечам.
— Ты что, не готова еще? — накинулась она на Марту.
— Знаешь, я, наверное, не поеду, — замялась та. — Эдгар только с дороги, и вообще... Настроение не для праздника.
— Здрасьте-пожалста! Мне, между прочим, Артур приказал вас доставить, сам припозднится немного. Ишь ты, настроение у нее! В кои-то веки вся семья собирается, а она...
— Думай, что говоришь!
Перехватив гневный взгляд Марты, Бирута тут же замолкла. Эдгар с интересом наблюдал за их переглядкой.
— А об чем речь-то? — не церемонясь, полюбопытствовал он. — Куда ехать нужно?
— Да рядышком здесь, в соседний поселок. — Бирута опасливо покосилась на Марту. — Хельга замуж выходит. Ты же знаешь ее, учительши дочка, — помявшись, добавила она.
— Хельга? Ух ты, здорово как! — Пряча веселый интерес, Эдгар поспешил выставить приличный резон: — Мать, я же не был ни на одной латышской свадьбе! Не лишай меня такого удовольствия, тем более отец зовет.
Тесно и душно в скрипучем тряском автобусе. Стекла густо запотели от сопения подвыпивших рыбаков. Эдгара, стиснутого на заднем сиденье теплой компанией, уже чем-то горячим угостили и хорошо в этом преуспели. Марта беспокойно поглядывала через плечо на сына. Рядом с нею, утомленная радостными переживаниями, дремала Бирута, то и дело роняя голову на туго набитую гостинцами холщовую сумку.
На ухабах вся компания подпрыгивала с дружным гуком. Автобус качало не меньше, чем на пять баллов, но рыбакам к такому не привыкать. Зато живые свадебные дары в аккуратных узлах и красивых плетеных из желтого ивового прута корзинах — гуси, куры, утки, поросята — верещали, квохтали, извивались, всячески возражая против неожиданного переезда. Но даже они не могли заглушить многоголосого басовитого гула мужских голосов и взрывов хохота. Верховодил и тут общепризнанный старшина всякого беспорядка — рыжеусый, похожий на гигантского гнома Марцис. Выпивоха и балагур, он хватал Эдгара то за рукав, то за колено и возбужденно втолковывал:
— Ты, парень, смотри там не того. Невеста — просто писк, картиночка! Увидишь — обалдеешь! Да и мамаша-то ее, тоже сказать, что надо. Учительша. Такая молоденькая к нам приехала. Правда, это давно было. Некоторые тут губищи пораскатали — экая куколка! И папаша твой... Ну в общем, мужик тоже человек, не может всю жизнь с селедкой в море целоваться. — Марцис опасливо глянул в сторону Марты, но та даже не прислушивалась к бестолковому трепу. — Ясное дело, все это — старая солома. Но ты смотри, чтобы там ни-ни... Я ведь тебе по-свойски, сам понимаешь...
Марцис еще долго что-то шептал и дудел Эдгару в ухо. Но тот не особенно вникал в пьяную болтовню. Ему было тепло и душевно в шумной бестолковой компании. А тут еще Марцис вдруг ткнул разомлевшего Эдгара кулачищем в бок и загоготал, весело и не обидно. Заржали и остальные, как бы признавая Эдгара уже своим, посвященным в грубоватую мужскую тайну. Кто-то полез к нему обниматься, и Эдгар тоже обнимался и звонко расчмокивался с красными, распаренными физиономиями.
Автобус дернулся и затормозил так резко, что рыбаки с ревом и беззлобной руганью повалились друг на друга. Голоснувший на дороге пешеход с трудом протиснулся в щель еле приоткрывшихся скрипучих дверей. Показались хорошо потертые джинсы, кожаный пиджачок и кепочка с помпоном на манер французских матросов, надвинутая на самый нос.
— Кого это нам бог послал?.. Писатель, мать твою!..
Мигом узнанный, несмотря на кепку, Хенька тут же «пошел по рукам».
— Я-то думал, все писаки деньги лопатой гребут, — разочарованно бубнил Марцис, — на «мерседесах» раскатывают. А он, ешкин хек, на дороге ручку тянет, земляков позорит!
— Вот бы и организовал народ скинуться по пятерке, подкормить вымирающую интеллигенцию, — оскорбился Хенька.
— Да ладно, ухи нам втирает! — задирался сосед Марциса, молодой нагловатый парень. — Небось, за одни джинсы тыщу отвалил. Америка! А на тачку недоскреб.
Он все норовил щупануть диковинный, необычайно заграничный, синий с проплешинами материалец.
— Давай махнемся! — беззлобно огрызнулся Хенька. — Я тебе джинсы, ты мне тачку. Сейчас скидывать?
Рыбаки загоготали.
— А ведь я тебя, дурака, предупреждал, — назидательно заметил Марцис. — Сидел бы в родной бригаде, ловил рыбку — глядишь, у самого хватило бы на тачку.
Хенька не обиделся, даже отбрехиваться не стал. Огляделся, осторожно полюбопытствовал:
— А сам-то где?
— У самого теперь одна работа — от проверяльщиков отгавкиваться, — буркнул сразу помрачневший Марцис. — Да тут вот его полномочные представители. — Он указал на Эдгара и Марту, словно торопясь уйти от неприятной темы.
— Ого! — обрадовался Хенька, хватая двумя руками широкую ладонь Банги-младшего. — Это хорошо, что ты здесь, правильно!
— А как же, — насмешливо поддакнул Эдгар, — все как у людей.
Глава 3
Вновь прибывшие гости с шумом и песнями вывалились на свадебное подворье. Покатилась, посыпалась из узлов всем под ноги шустрая живность. В центре всей этой кутерьмы бойко и деловито распоряжалась хозяйка, высокая, весьма еще видная женщина с гордо посаженной головой. Очень воодушевился Марцис, стараясь обратить на себя ее внимание. Даже ворчливый и безразличный ко всему на свете Хенька — и тот приосанился, галантно согнул, оказавшись с нею рядом, острый свой локоток.
Илза тепло и радушно принимала всех, хотя и видно было, что не ожидала такого нашествия. Обнимала, смеялась, благодарила, но глаза ее беспокойно искали кого-то в разношерстной толпе. Искали — и не находили. Сразу же по-хозяйски принялась суетиться и Бирута. Помогала рассаживать гостей за длинными, грубо сколоченными и прямо во дворе расставленными столами. Толпа вокруг Илзы быстро редела.
И вдруг хозяйка увидела Марту. Илза отвела взгляд, пытаясь скрыть удивление и смутную тревогу. Она не могла отойти в сторону, не встретив гостью, но не в силах была сделать шаг навстречу, переломить себя.
Марта подошла к ней сама.
— Поздравляю вас, Илза, от души поздравляю, — и, видя недоумение в ее глазах, добавила: — Артур просил передать, он будет чуть позже.
Что-то глупое и унизительное было в этом: словно она повинна в злом умысле и теперь изо всех сил старается скрыть его.
— Мать, что ж ты, так и будешь подарок при себе держать? — грубовато, но очень кстати вмешался Эдгар, появившийся перед двумя женщинами вместе с невестой.
Хельга кокетливо играла складками фаты. Жениха уже где-то потеряли. Илза с укоризной взглянула на дочь.
— Боже мой, конечно, конечно, — обрадованно спохватилась Марта. Но Эдгар сам проворно выудил у нее из сумки сверток.
Широким жестом заправского коробейника он развернул тонкую хрустящую бумагу. Медленно, словно подготавливая к чуду, раскрыл продолговатый черный футляр перед Хельгой, довольно поглядывая то на мать, то на девушку. Хельга ахнула и застыла в восхищении. На мягком бархате, как в музее, покоился золотой гарнитур — серьги, браслет и ажурное колье с подвесками. Яркими искрами заиграла филигранная вязь на солнце, наполнились светом крупные медовые ягоды янтаря.
— Поздравляем тебя, детка, будь счастлива, — чуть слышно проговорила расчувствовавшаяся Марта.
— Спасибо, — прозвучал в ответ шепот зардевшейся Хельги.
— Отец аж в самой Риге заказывал, — поспешил похвастать Эдгар, — а на браслете, кажется, надпись есть.
— Какая надпись? — только сейчас удалось Илзе одолеть сковавшее ее ревнивое отчуждение.
— Ну наверняка что-нибудь нетленное!
— Извините, но напрасно вы, Марта Екабовна. Я никогда не баловала Хельгу, — Илза быстро забрала у дочери футляр. — Мы не можем принять такой дорогой подарок.
— А мне кажется, Хельга сама должна решить, — неожиданно твердо возразила Марта. — Подарок для нее.
Девушка растерялась, чувствуя, что женщины чего-то недоговаривают и втягивают ее в свою игру.
Не придавая значения этому препирательству, снова вмешался Эдгар:
— Да что вы, на самом деле! Гляньте, невеста сейчас заплачет. То подарят, то отнимут. Развели историю.
Он вынул колье из футляра и притянул к себе девушку. Хельга послушно склонила голову, дожидаясь, когда он справится с застежкой.
Стоя чуть поодаль, эту сцену с любопытством наблюдала Бирута. На обеих руках ее висели тяжелые гроздья глиняных кружек для пива.
— Эй, хозяйка, куда ты там провалилась?! — нетерпеливо окликнули ее из-за раскидистых кустов терновника. — У гостей уже глотки ссохлись.
Здесь, на холодке, в стороне от всеобщего застолья, вокруг пузатой пивной бочки шло шумное мужское толковище.
Марцис, крякнув, одним махом вскинул бочку на стол, выбил заглушку — и густая пенистая струя ударила в дно стеклянного жбана. Жбан крепко, с сосредоточенным видом прижимал к впалому животу тщедушный мужичонка. Небольшого росточку, со встрепанными бесцветными волосенками, он только восхищенно прицокивал, глядя, как легко Марцис управляется с тяжеленной бочкой.
— Гляди-ка! Такой орел небось целую бригаду у Банги заменить может? — мужичонка весело подмигнул компании.
Всецело поглощенные ожиданием выпивки, те только сдержанно хмыкнули.
— Да уж не тебе чета, Симанис, — заметил кто-то из дружков Марциса.
— Это он примеривается, как на моем горбу половчее устроиться, чтобы в рай ехать, — хмуро зыркнул на тщедушного Ивара Марцис и забрал у него жбан.
Посудина живо пошла по кругу. Голоса становились все возбужденнее.
— Не скажи, хорошо придумали! Объединяемся с передовым сзаду хозяйством. Свой колхоз профукали, теперь в нашем решили себе задницу нагуливать, — бурно высказался один из рыбаков и сунул Ивару под нос корявый кукиш. — А этого не видал?!
— Ну ты, не очень-то, не начальство еще! — струхнув, попятился тот назад, чувствуя, что здесь можно и по морде схлопотать. — И ваш Банга райкому не указ. Как там решат, так и будет.
— Да плевал Банга на твой райком! Он себе повыше защиту найдет, а свое хозяйство проедать всяким раздолбаям не даст!
— Во-во! А не больно много он себе власти забрал?
На крошечный пятачок, где рыбаки зажали Ивара, протиснулся молодой напористый парень с аккуратными усиками.
— Конечно, в передовые выполз, как хотит, так и воротит. Все ему везде на блюдечке — и снасть шведская, и масло канадское!
— Ясное дело — депутат! — язвительно поддержал кто-то из стоявших сзади. — Знает, в какие двери соваться! У партийных свои расклады, они меж собой всегда столкуются!
— Нет, ты скажи, Хенька! Ты у нас писатель, — Марцис дернул за рукав увлекшегося пивом приятеля. — Скажи, правильно нас с этими голоштанниками объединять? В гробу я видал такую социальную справедливость!
— Дурак ты, Марцис. Они раньше тебя ее в гробу видели, — рассудительно заметил Хенька. — Показатели — вот что им нужно! Тут требуется полный ажур. Был отстающий колхоз, портил картинку всеобщего процветания, а мы его р-раз! — Он потянулся к забытой кем-то за разговором кружке и медленно, прислушиваясь к шипению пены, перелил пиво в свою, а пустую оттолкнул от себя, и она с грохотом покатилась по столу. — Вот так, дорогой землячок! И можно дружка дружке вешать ордена.
— На что это вы намекаете, товарищ журналист? — поближе к Хеньке вдруг очень проворно просочился аккуратно зачесанный плосколицый молодой мужик. — Мне кажется, ваши коллеги из редакции не поддержали бы такой странной позиции.
Хенька вдруг посмотрел на него совершенно трезвыми глазами и рыкнул тихо, но яростно:
— А ты, гнида, меня не пугай! Лучше вали отсюда, пока цел. Меня в таких местах пугали, куда тебя с твоим хитрожопым рылом давно упрятать пора.
— Ну зачем же так агрессивно? — гнусно осклабился плосколицый. — Я думаю, вы чего-то не поняли.
