7,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: АСТ
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Мастера ужасов
- Sprache: Russisch
На Диком Западе никогда не было героя, похожего на преподобного Джебидайю Мерсера, сурового стрелка с Библией в одной руке и кольтом — в другой. Он сражается с нечистью, ведь в его мире шаман из мести проклинает целый город, насылая на него практически непобедимую армию нежити, женщина попадает в город-призрак после нападения оборотней, а на шахтерское поселение нападают кобольды. «Дорога мертвеца» — это настоящая поездка в преисподнюю, в которой вестерн встречается с хоррором и оживают самые страшные кошмары. «Руками гнева» — это легендарная книга, которая вошла в список «Хоррор: 100 лучших книг», созданный под руководством Стивена Джонса и Кима Ньюмана. Здесь в ночных небесах обитает хищная акула, новый сорт изысканных роз питается человеческой плотью, а обыкновенная семья устраивает пикник рядом с древним камнем, который излучает безумие. Убийцы и маньяки, зомби и древние демоны — все это в одном из самых ярких сборников в истории американского экстремального хоррора.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 669
Veröffentlichungsjahr: 2023
Ähnliche
Джо Р. Лансдейл Дорога мертвеца. Руками гнева
DEADMAN’S ROAD © 2009 by Joe R. Lansdale
BY BIZARRE HANDS © 1989 by Joe R. Lansdale
© Сергей Чередов, перевод, 2021
© Мария Акимова, перевод, 2021
© Григорий Шокин, перевод, 2021
© Сергей Карпов, перевод, 2021
© Ирина Савельева, перевод, 2021
© Валерия Евдокимова, иллюстрация, 2021
© Ольга Зимина, иллюстрация, 2021
© ООО «Издательство АСТ», 2021
Дорога мертвеца
Посвящение
Первоначальная версия повести «Смерть на Западе» была опубликована в 10–13 выпусках сборника «Загробные истории» – как дань бульварным изданиям, в частности Weird Tales. Настоящая, значительно переработанная, версия – дань памяти не только бульварным журналам, но и комиксам, особенно скандально известной серии ЕС и ранним выпускам «Джоны Хекса», а более всего – фильмам ужасов категории Б, вроде «Проклятия мертвецов», «Билли Кид против Дракулы», «Джесси Джеймс встречает дочь Франкенштейна» и прочим.
Первая версия повести «Смерть на Западе» посвящалась Элу Маначино. Эту я посвящаю своему брату, Джону Лансдейлу, который не раз помог мне советом. Многие были к месту, другие, да простит он, – не очень.
В общем, Джон, это твоя книга. Надеюсь, она тебе понравится.
Настал час распроститься с телом,
сотворенным из плоти и крови.
Ибо суть его мимолетна и эфемерна.
И не в силах были мы удержать Лазаря, кой содрогнулся и облаченный знамениями погибели немедля отправился прочь; и сама земля, принявшая мертвое тело его, теперь вернула его живым.
Преподобный снова в седле
В детстве мне нравились комиксы и фильмы, но еще больше я любил читать и пересказывать книги. Со временем литература поглотила меня целиком, но я не забыл о детских увлечениях, сохранил любовь к комиксам и фильмам. Их влияние особенно заметно в моем раннем творчестве.
Комиксы покорили меня по причине полного пренебрежения жанром. Содержание могло быть любым: вестерны мешались с научной фантастикой, фэнтези с хоррором и даже с любовным романом. И, конечно, история, пусть и в сомнительном свете.
В общем, смешение жанров было главным достоинством. Я любил комиксы за пестроту и яркость.
Что касается фильмов, я смотрел их все. Мюзиклы, мелодрамы, детективы, драмы, комедии. но первенство оставалось за фильмами с привязкой к фантастике. Я был в восторге от фильмов ужасов студии «Юниверсал», не гнушаясь, впрочем, низкопробных поделок в духе Роджера Кормана.
Вся эта круговерть накрепко засела у меня в голове.
Пожалуй, самыми популярными в то время были вестерны. Удивительно, почему теперь их так мало. Телевизор был напичкан вестернами, как муравьями на сладкой патоке. Среди лучших были «Дымок из ствола», «Мэйврик», «Берем пушки – и в путь», «Сыромятная плеть», «Обоз», «Взять живым или мертвым» (со Стивом Маккуином), «Бонанза» и «Человек с Запада» (кажется, он назывался так – тот, что снял Сэм Пекинпа, с блестящим и незаслуженно забытым Брайаном Кифом). Из прочих, тоже весьма достойных, стоит вспомнить «Шайенна», «Сахарную Ногу», «Виргинца» и «Бронко» – то, что сразу приходит на ум из множества сериалов, которыми я засматривался. Еще был «Законник», сценарий для которого написал великий Ричард Мэтисон; «Ларами», «Истории техасских рейнджеров» и так далее. Понятно, к чему я веду, – вестернов в шестидесятые хватало.
Впоследствии появились великолепные эксцентричные вестерны, например, сериал «Дикий, дикий Запад» – в общем, шуточный, но захватывающий и вдумчивый. Диковинные вестерны, если угодно. Я был завзятым любителем жанра, но тут попалось нечто уникальное. Вместе с любимыми фильмами ужасов они засели в подсознании, чтобы дождаться своего часа.
Вестерны были и на большом экране, категории А и категории Б. Я пересмотрел их несметное число, ведь тогда не возбранялось пойти на субботний детский сеанс и потом остаться на следующие два фильма. Бывало, я целый день просиживал в кинотеатре. И нередко получалось, что все три фильма, которые я посмотрел, были вестернами. Тогда после проката ждать появления фильма по телевизору приходилось долго. Сейчас они появляются на телеэкране почти одновременно с выходом видеодисков и всего через несколько недель после премьеры в кино. Сложно к этому привыкнуть.
В то время нам приходилось ждать.
Как вышло с одним вестерном под названием «Проклятие мертвецов».
В кино я его пропустил. Потом увидел в одной вечерней телепрограмме, и сюжет меня потряс. Вампир на Диком Западе.
О да!
Я пересматривал его раз за разом, и со временем очарование стерлось. Спецэффекты оставляли желать лучшего и портили впечатление. И в целом фильм нельзя было назвать шедевром. Зато в главной роли там снялся актер из сериала «Сыромятная плеть», и вампир в его исполнении был по-настоящему жутким. Хотя в нем было много от человека. Он пускал в ход и зубы, и револьвер, и вдобавок был влюблен. Фильм засел у меня в голове как заноза.
Были и другие диковинные вестерны, вроде «Джесси Джеймс встречает дочь Франкенштейна» или «Билли Кид против Дракулы».
Из комиксов я читал «Джону Хекса». Пусть не настолько наверченные, как мне потом вспоминалось, они точно были необычными, со странным героем.
Все мои пристрастия накапливались. Они крутились в темных закутках мозга, как крутится ухвативший добычу аллигатор, чтобы затянуть ее под воду.
Крутились без остановки.
И вот однажды, в конце семидесятых, я вновь увидел по телевизору «Проклятие живых мертвецов» и подумал: «Круто, но я мог бы сделать и лучше». Так родился замысел диковинного вестерна по моему сценарию.
Оставалась проблема: как найти на него покупателя. Ладно бы я написал хоть один, но я даже не имел представления, что это и как делается. Мне еще предстояло продать свой первый роман.
Когда накатил 1980-й, я сочинил роман под названием «Акт Любви»; написал пятьдесят страниц другого романа, впоследствии озаглавленного «Пронзающие ночь» (изначально он назывался «Ночь гоблинов»), и за пятнадцать дней написал «Смерть на Западе» – тот самый диковинный вестерн. Идеей для него стал фильм, который я хотел бы создать и увидеть. Он вышел по частям в нескольких выпусках Eldritch Tales.
Потом заговорили о возможности экранизации, и я за один присест написал полный сценарий, притом что так и не видел ни одного. Просто сел и переделал журнальную версию в сценарий.
Получилось неплохо.
Фильм так и не был снят, но сценарий отметили, что побудило меня заняться переработкой сценария в настоящую книгу, которая несколько отличается от первоначальной, «бульварной», версии. Я немного подправил сценарий, с течением времени он превратился в нечто вроде романа. Первый вариант вышел в издательстве «Пространство и время» с редакторскими правками – тьмой двоеточий и кое-где мое «сказал» поменяли на «пробормотал», «ответил» и так далее.
Я совсем не против двоеточий. Бывает, сам их использую. Но в тот раз с ними переборщили. Где смог, я их убрал, но время поджимало, поэтому значительное число осталось, вместе с парой «пробормотал». Редактора я не виню. Только себя. Плохо старался.
Никто не сможет прорычать или пробурчать фразу – попробуйте сами. Можно буркнуть или рыкнуть, даже, если на то пошло, пробормотать, но в целом так не годится. Это отвлекает от чтения. Не выношу, когда готовишь себя к тому, чтобы увидеть новую замену слову «сказал».
Он заметил.
Он ответил.
Он пробормотал.
Он рявкнул.
Он пробурчал.
Он приказал.
Он пропердел. (Шутка.)
И дальше в том же духе.
Еще хуже, когда простое и ясное «сказал» подменяют ярлыками вроде:
Он ответил с воодушевлением.
Он заявил со всей прямотой.
Он громко выдохнул.
Он негодующе проревел.
Р-р-р-р!
Да, я знаю. Такие приемы используют многие писатели, но не давите на мою любимую мозоль. Время от времени я могу смириться, но все равно ловлю себя на том, как промурлыкать, прокурлыкать, прореветь или извергнуть (последнее, правда, жесть) какую-то фразу. Получается черт-те что.
Когда автор пишет: «Она отозвалась с воодушевлением», – это литературный хлам. О воодушевлении героини должен говорить характер персонажей и сама сцена, а не ярлык в конце предложения. Потрудитесь соответствовать.
Ладно. Я поправил. Но если даже что-то упустил, проявите благосклонность. Я очень старался, чтобы книга сохранила первозданный вид: правки здесь минимальны, без переписывания заново.
Как бы там ни было, читается гладко и увлекательно, чем я горжусь.
Тираж был маленький, однако внимание привлек, и за прошедшие годы ко мне неоднократно обращались с предложением об экранизации. В итоге один французский продюсер приобрел его за хорошие деньги, но… фильм так и не сняли. Так что права на сценарий по-прежнему у меня.
Весьма прискорбно. Фильм был бы замечательный.
Ну, хоть книга удалась.
С течением времени меня не раз пытались раззадорить еще на одну книгу о Преподобном, но в ту пору достойный замысел не родился.
Лишь недавно появились мысли написать короткие рассказы о новых похождениях Преподобного – после событий, описанных в романе. Там он предстает более мрачным, циничным и расчетливым, чем прежде. Впрочем, в последнем рассказе под названием «Темные недра», который публикуется впервые, проявится и более светлая сторона.
Теперь вы держите в руках полный комплект историй о Проповеднике с револьвером, его странствиях на Западе и борьбе со злом. Возможно, появятся и другие – мне хотелось бы свести его еще с одним моим персонажем, Богом Лезвий, но пока судить об этом рано.
И последнее. Пока сочинял пару последних историй, я забыл имя Преподобного и взял его из наскоро написанного вестерна «Ночные летуны Техаса». Сам не заметил, если бы не один рецензент. То имя, Рейнс, почему-то засело у меня в голове, и я использовал его вместо настоящего имени Преподобного Мерсера. Не знаю, отчего так вышло. «Смерть на Западе» во всех отношениях лучше, чем «Ночные летуны Техаса», и все же то имя прицепилось, и я неосознанно поменял их местами. Это примечание для тех, кто прочитал все рассказы, кроме последнего, и задался вопросом, были ли Рейнс и Мерсер одним персонажем, ведь их сходство налицо.
Ответ – да.
Путаница вышла только с именами, и теперь, чтобы оправдать невинных или виновных, я снова поменял их местами. Так, как было задумано.
Надеюсь, чтение доставит вам столько же удовольствия, сколько я получил, занимаясь сочинительством. Эти истории – возврат к «бульварщине» и написаны для развлечения. Это не Книга Великих мыслей, а собрание старомодных, стремительных, захватывающих и брутальных сказаний.
Коль скоро вы читаете, – надеюсь, это именно то, что вы искали.
И, кто знает, возможно, приключения Преподобного продолжатся.
Мне хотелось бы верить.
Но – хватит!
Наслаждайтесь – и, как говаривали Рой Роджерс и Дэйл Иванс: «В добрый путь!»
Джо Р. Лансдейл (собственноручно)
Смерть на Западе
Пролог
I
Ночь. Узкая лесная дорога сворачивает влево, за частокол темных сосен. Проплывающие облака временами закрывают свет луны. Голос издалека доносится все яснее.
– Вы, проклятые, трусливые, длинноухие, бестолковые подобия мулов. Живей, упрямая скотина.
Из-за поворота выкатил громыхающий дилижанс, с фонарями, напоминавшими громадных светлячков, раскачивающимися по бокам кучерского сиденья. Ход дилижанса понемногу замедлился – и вот, под аккомпанемент проклятий, он замер посреди дороги, в окружении восточно-техасских сосен.
Кучер, Билл Нолан, обернулся единственным уцелевшим глазом к своему стрелку, Джейку Уилсону. Вторую глазницу, пробитую индейской стрелой, Нолану закрывала повязка.
– Ну, ради Христа, скорее, – сказал Нолан. – Мы опаздываем.
– Так не я заставил колесо слететь.
– На место ставить ты тоже не спешил. Давай уже, слезай и помочись.
Джейк спрыгнул с козел и направился в лес.
– Эй, куда поперся? – крикнул Нолан.
– С нами леди.
– Так тебе не в дилижансе ссать, чертов болван.
Джейк скрылся в чаще.
Из окна на правой стороне дилижанса высунулся щеголевато одетый юноша.
– Эй, мистер, – сказал юноша. – Следите за выражениями. С нами леди.
Нолан обернулся и наклонился, оглядывая юношу. – Это я уже слышал, – сказал Нолан. – Так вот, мистер Игрок Пустозвон. Та леди рядом с тобой, Лулу Макгилл, всю задницу тебе начисто вылижет за четыре монетки.
Игрок разинул было рот, но, прежде чем сообразил, что ответить, женская рука втащила его в дилижанс, и в окне появилась хорошенькая рыжеволосая головка Лулу.
– Черт тебя возьми, Билл Нолан, – сказала Лулу. – Ты прекрасно знаешь, что такого я никогда не делала, ни за какие четыре монетки. И сейчас я леди.
– Ну, куда там.
Лулу пропала из виду, и на ее месте вновь возникла голова игрока.
– И она не единственная женщина в дилижансе, – уточнил он.
Изнутри донесся визгливый голос Лулу:
– Так ты не признаешь, что я сейчас леди, скотина?
– Тут еще и девочка, – продолжал игрок. – И если бы она не спала, тебе давно пришлось бы иметь со мной дело, мистер. Слышишь?
Рука Нолана быстро метнулась вниз и вернулась, сжимая древний кольт «Уолкер». Он целился в игрока.
– Я тебя слышу, – сказал Нолан. – Но говори шепотом, ладно? А то как бы не разбудить девочку, чтобы выказать тебе свое геройство. Я ведь твою тупую башку на кусочки разнесу, а нам это вроде ни к чему. Полезай назад и заткнись!
Голова игрока мигом скрылась из виду.
Внутри дилижанса он взял с сиденья свой котелок и надел его ровнее, чем обычно.
Сидящая напротив миловидная брюнетка Милли Джонсон молча смотрела на него. Девочка Миньон спала, положив голову ей на колени. Лулу, по соседству, прямо кипела от злости.
Он бросил на нее косой взгляд. От гнева ее лицо стало в один тон с волосами.
– Ну, ты у нас крутой, – сказала Лулу.
Игрок уставился себе под ноги.
Нолан спрятал кольт и засунул в рот сигару. Достав часы-луковицу, он щелчком открыл их. Чиркнул спичкой и посмотрел время. Вздохнув, убрал часы и глянул в направлении, куда удалился Джейк.
Там было тихо.
– Что бы ему не поссать на воле, как нормальному мужику, – сказал Нолан.
И закурил сигару.
Джейк стряхнул росу со своего бутона и стал застегивать штаны.
Развернувшись назад к дилижансу, он увидел свисающую с соседнего дерева веревку. Прежде ее вроде не было, но сейчас веревка отчетливо проступала в ярком лунном свете. Джейк шагнул ближе и потянул. Это была умело завязанная петля висельника. Кто-то здесь болтался, и, судя по крови на петле, подсохшей, но не запекшейся, совсем недавно. Может, вчера или прошлой ночью.
Он скользнул рукой по веревке и почувствовал жжение в ладони.
– Ах-х-х.
Отдернув руку, он пососал ранку.
Едва Джейк отступил в сторону, нечто вроде громадного паука скакнуло на веревку с соседней ветки и спустилось туда, где кровь впиталась в пеньку. Паучье отродье жадно присосалось к свежему пятну. Оно стало меняться. Раздувшись, свалилось с веревки, свернулось на земле клубком – и вновь изменилось. Когда трансформации завершились, оно быстро метнулось в лес.
Джейк ничего не заметил. Он продолжал идти, и, когда просвет уже замаячил в нескольких шагах и он практически вынырнул из леса на дорогу, выросшая как из-под земли тень заслонила ему дорогу.
Джейк раскрыл рот, чтобы крикнуть, но не успел.
Нолан зевнул.
Черт. Он едва не заснул. Или заснул.
Он отшвырнул потухший окурок, достал новую сигару и спички. Вытащил часы-луковицу, чиркнул спичку и поднес ее к циферблату посмотреть время.
Громадная ручища с ногтями, напоминавшими когти, схватила его, потушив спичку и раздавив часы и пальцы Нолана. Хруст исковерканных часов и пальцев был очень громким, а короткий вопль Нолана еще громче.
Потом настала очередь пассажиров.
II
После, в самую глухую ночную пору, когда луна целиком скрылась за темными облаками, а звезды подернулись слепой пеленой, запоздалый дилижанс из Сильвертона прикатил в Мад-Крик с кучером, закутанным в пончо и в глубоко надвинутой шляпе.
Ни один пассажир не вышел из дилижанса. И его никто не встречал. Очевидцем прибытия, задержавшегося по меньшей мере на день, был лишь кучер.
Перепуганные лошади храпели и вращали глазами. Кучер освободил заржавленный тормозной рычаг и отпустил поводья, коснувшиеся земли легко, как пыль.
Он прошел к задней части дилижанса и открыл крышку багажного отделения. Длинный деревянный ларь углом выступал наружу. Кучер легко подхватил его на плечо. И, будто ларь весил не больше вязанки хвороста, бегом припустил вдоль улицы к конюшне. Маленькие, быстро опадающие песчаные вихри клубились за его сапогами.
Скрипнули и умолкли дверные петли. Тишину нарушали только фырканье запряженных в дилижанс лошадей и далекие раскаты грома за чернеющими лесистыми просторами Восточного Техаса.
Часть 1 Преподобный
И он не знает, что мертвецы там…
Глава первая
(1)
Всадник спустился с предгорий: высокий, тощий проповедник в запыленной одежде, на буланой кобыле с гноящейся от долгой скачки и трения о седло спиной.
И человек, и лошадь по виду с трудом держались на ногах.
Всадник был в черном с ног до головы, за исключением пропыленной белой рубашки и блестящего серебристого военно-морского кольта 36-го калибра за черным кушаком. Как у многих, несущих слово Божие, его лицо было суровым и бесстрастным. Но за обликом сквозило нечто, едва ли подобающее служителю Господню. У него были холодные голубые глаза убийцы – глаза того, кому случалось хорошо разглядеть слона вблизи.
На свой лад он и был убийцей. Многие пали от грома его 36-го, и последнее, что им доводилось видеть, – темный густой дым из жерла сверкающего револьвера.
По убеждению Преподобного, каждый из них заслужил удар карающего меча, и то было по воле Божьей. А он, Джебидайя Мерсер, избран разящей дланью Господней. Или так, по крайней мере, выходило.
Джеб часто обращался к своей пастве так:
«Братия, я искореняю грех. Я праведная рука Господа нашего, и я искореняю грех». Иногда ему случалось усомниться в своей праведности. Но, взяв надежное правило гнать ненужные мысли, он заглушал их собственным пониманием Божьего промысла.
Едва занимался день, а Джеб уже медленно, утомленно держал путь в сторону Мад-Крика. Утро вспорхнуло дыханием прохладного ветра и симфонией птичьих голосов.
С вздымавшегося над городом бархатно-зеленого взгорья Джеб, точно святой столпник, глянул вниз – на простые дощатые строения, обрамленные густым лесом.
И перекати-полем закатилась привычная мысль: чертовски прекрасные угодья Восточного Техаса, долгожданный дом.
Надвинув на глаза широкополую шляпу, Преподобный направил буланую вниз, к Мад-Крику, ниве для семян его священной миссии.
(2)
Он въехал в город неторопливо, скорее как настороженный стрелок, чем праведный вестник Божий. Подъехав к конюшне, он спешился и оглядел вывеску, гласившую: «КОНЮШНЯ И КУЗНЯ ДЖО БОБА РАЙНА».
– Чего надо?
Отведя взгляд от вывески, он узрел перед собой голого по пояс паренька в мятой шляпе и вытянутых подтяжках, едва удерживающих шерстяные штаны. Вид у паренька был скучающе-угрюмый. – Если не слишком тебя побеспокою, то хотел бы почистить лошадь.
– Шесть монет. Вперед.
– Я прошу почистить, а не вымыть с мылом, мелкий ты жулик.
– Шесть монет, – протянул руку паренек.
Преподобный залез в карман и шлепком поместил монеты в протянутую ладонь.
– Как тебя звать, сынок? Чтобы знать наперед, кого здесь сторониться.
– Дэвид.
– По крайней мере, прекрасное библейское имя.
– Хрена прекрасное.
– Вовсе не прекрасное.
– Черт, я так и сказал. А ты тут не по делу распинаешься.
– Я тебя только поправил. Говорить «хрена» не годится. Следует говорить «вовсе».
– Ну, ты и загнул.
– Как раз наоборот.
– По мне, ты вроде как проповедник, если бы не револьвер.
– Я и есть проповедник, мальчик. И зовусь Джебидайя Мерсер. Для тебя – Преподобный Мерсер. И, надеюсь, ты найдешь время почистить мою лошадь к завтрашнему дню?
Не успел паренек ответить, как в дверях конюшни появился здоровяк в широких штанах и кожаном фартуке, с застывшей на лице недоброжелательной миной. При его приближении паренек заметно напрягся.
– Что, мистер, малый заболтал вас до смерти? – сказал здоровяк.
– Мы договаривались о том, чтобы почистить мою лошадь. А вы, верно, хозяин?
– Точно. Джо Боб Райн. Так он запросил с вас, как положено, две монеты?
– Цена меня устроила.
Дэвид судорожно сглотнул и пристально посмотрел на Преподобного.
– Малый вроде своей мамаши, – сказал Джо Боб. – Мечтатель. Уважение приходится в него вколачивать. Не иначе, таким уродился. – Он повернулся к Дэвиду. – Живо, малый. Займись лошадью.
– Слушаю, сэр, – сказал Дэвид. И Преподобному: – Как ее зовут?
– Я просто зову ее лошадью. Не забудь, у нее разбита спина под седлом.
– Да, сэр, – ухмыльнулся Дэвид. И взялся расседлывать.
– Я хотел бы поместить ее у вас на время, – обратился Преподобный к Райну. – Это удобно?
– Расплатитесь, когда будете забирать.
Дэвид протянул Преподобному седельные сумки. – Подумал, вам пригодятся.
– Спасибо.
Дэвид кивнул, взял под уздцы лошадь и ушел.
– Где у вас лучше остановиться? – спросил Преподобный.
– А тут всего одно место, – указал вдоль улицы Райн. – Отель «Монтклер».
Преподобный кивнул, забросил на плечо сумки и зашагал в указанном направлении.
(3)
Потрепанное непогодой здание было украшено вывеской «ОТЕЛЬ МОНТКЛЕР». Шесть двойных окон с темно-синими занавесками выходили на улицу. Все они были открыты, утренний ветерок шелестел занавесками.
Уже начинало припекать. В августе в Восточном Техасе жара как у суки в течку – липкая, словно черная патока, и краткое облегчение дают только предрассветные часы да редкий ночной ветерок.
Достав пыльный носовой платок из внутреннего кармана сюртука, Преподобный вытер лицо, а потом, сняв шляпу, вытер черные густые, маслянистые волосы. Закончив, убрал платок, надел шляпу, размял затекшую от долгой скачки спину и зашел в отель.
За приемной стойкой прикорнул мужчина с брюхом, как у загнанной лошади. Пот каплями усеивал его лицо и сползал пыльными ручейками. Жужжащая муха попыталась приземлиться ему на нос, но не удержалась. Сделав повторный круг, она смогла отыскать насест на лбу толстяка.
Преподобный опустил ладонь на кнопку звонка.
Спящий вздрогнул и очнулся от дремоты, отмахнулся от надоедливой мухи. Он облизал потные губы.
– Джек Монтклер к вашим услугам, – сказал он.
– Мне нужен номер.
– Номера – наш бизнес. – Он развернул к постояльцу регистрационную книгу. – Только соблаговолите записаться.
Пока Преподобный осуществлял необходимую процедуру, Монтклер продолжал:
– Разморило меня. Жара… Э, шесть монет за ночь, чистое белье раз в три дня… Если задержитесь на столько.
– Я пробуду не меньше трех дней. Еда за отдельную плату?
– Так и было бы, но я не готовлю. Поесть можно в кафе. – С надеждой на обратное: – Поклажа?
Преподобный хлопнул по своим сумкам и отсчитал шесть монет на ладонь Монтклера.
– Премного благодарен, – сказал Монтклер. – Номер 13, вверх по лестнице и налево. Приятного отдыха.
Монтклер развернул к себе регистрационную книгу и, шевеля губами, прочел запись.
– Преподобный Джебидайя Мерсер?
Преподобный обернулся:
– Да?
– Вы проповедник?
– Вот именно.
– Прежде не видал проповедника с револьвером.
– Теперь увидели.
– То есть человек, несущий мир и слово Божие, и…
– Разве было кем-то указано, что блюсти закон Господа надлежит лишь миролюбием? Дьявол приступает с мечом, и мечом же я отражаю его. Такова воля Господа, и я – его слуга.
– Без сомнения, но…
– Сомнения тут неуместны.
Монтклер заглянул в холодные голубые глаза под покрасневшими веками и содрогнулся.
– Да, сэр. И в мыслях не было соваться не в свое дело.
– Это вряд ли удалось бы.
Преподобный направился вверх по лестнице, Монтклер проводил его взглядом.
– Лицемерный ублюдок, – беззвучно прошептал он.
(4)
Наверху, в номере 13, Преподобный присел на продавленную кровать. Здесь рассчитывать на удобства не приходилось. Поднявшись, он прошел к умывальнику, снял шляпу, сполоснул лицо, затем вымыл руки. К рукам он был особенно придирчив, точно смывал одному ему видимые пятна. Тщательно вытерся и подошел к окну.
Раздвинув занавески, он оглядел улицу и ближайшие строения. Из кузни Райна долетал стук молотка, внизу скрипела несмазанными осями телега. Издалека, с окраины городка, едва слышный, доносилcя гомон цыплят и коров. Привычная деревенская идиллия.
Гул голосов на улице усиливался по мере появления все новых жителей.
Упряжка мулов проследовала по улице в сопровождении хозяина, направляясь в поля.
При виде мулов мысли Преподобного перенеслись на двадцать лет назад, когда он был сорванцом вроде Дэвида с конюшни Райна. Пареньком в комбинезоне, плетущимся за отцом-священником и упряжкой мулов, прокладывающих узкую борозду в большой мир.
Преподобный бросил на кровать седельные сумки. Снял сюртук, вытряхнул пыль и повесил на спинку стула. Присев на край кровати, он раскрыл одну сумку и достал обмотанный тканью сверток.
Распаковав бутыль виски, он положил пробку и ткань на стул. Затем вытянулся на кровати, подложив под голову подушку. Он принялся понемногу цедить виски и тут заметил на потолке паука. Тот пересекал комнату по белоснежной нити, соединявшейся в дальнем углу с другими, что сплетались в головоломную паутину мифических судеб.
Мускул на его правой щеке дрогнул.
Он перехватил бутыль левой рукой, правая – считай, помимо его воли, – молниеносно выхватила револьвер – и посланная пуля отправила паука в небытие.
(5)
Монтклер барабанил в дверь.
Штукатурка с потолка дождем осыпала бесстрастное лицо Преподобного.
Он поднялся и отворил дверь, убирая назад револьвер.
– Преподобный, вы целы? – спросил Монтклер.
Преподобный оперся о дверной косяк.
– Паук. Сатанинское порождение. Не выношу их.
– Паук? Подстрелили паука?
Преподобный кивнул.
Монтклер пододвинулся, заглядывая внутрь. Сквозь щель в занавесках солнце выстреливало лучи, и в них кружились оседающие частички штукатурки. Они походили на мелкий снег. Он перевел взгляд на дыру в потолке, которую обрамляли паучьи лапки. Пуля угодила в центр туловища здоровенного паука, а лапки остались приклеенными к потолку.
Прежде чем убрать голову, Монтклер успел заметить бутыль с виски рядом с кроватью.
– Попали в него, значит, – сказал Монтклер.
– Точно между глаз.
– Ну, вот что. Проповедник вы или нет, стрелять в моем отеле постояльцам не дозволено. У меня тут приличное заведение…
– Это сортир, о чем вы прекрасно знаете. Надо бы приплатить мне, раз я тут остановился.
Монтклер собрался было ответить, но, взглянув в лицо Преподобному, передумал.
Засунув руку в карман, Преподобный вытащил стопку смятых купюр.
– Доллар за паука. Пять за дыру.
– Но, сэр, не уверен…
– Очень приличный приз за паука, Монтклер, а мокнуть от дождя сквозь дыру моей голове.
– Верно, – сказал Монтклер, – но я содержу приличный отель, и полагается компенсация за… – Бери или проваливай, болтун.
Приняв вид оскорбленный, но не слишком, Монтклер протянул руку. Преподобный отсчитал обещанную сумму.
– Полагаю, Преподобный, это справедливо. Но не забывайте, вместе с жильем постояльцы платят за тишину и покой.
Преподобный отступил в комнату и взялся за дверь.
– Так дайте нам немного тишины и покоя. – И захлопнул дверь перед носом Монтклера.
Монтклер направился вниз, раздумывая о лучшем применении для полученных денег, чем ремонт потолка в номере 13.
(6)
Паук встретил гибель как воплощение его нескончаемого кошмара. Сон был настолько жутким, что он ненавидел время, когда солнце опускалось за горизонт и умирало во мраке, подпуская ночное забытье.
Там ждали обрывки исковерканных воспоминаний, призраками проносившиеся в глубинах его сознания. И самые жуткие были связаны с пауком – вернее, тварью в паучьем обличье. Тварь символизировала нечто – словно его пытались предупредить.
Уже год, как длился этот сон, и с каждым разом тьма давила мучительнее. Казалось, сон движет им и направляет к участи, которая ему предначертана. Или то были тени умирающей веры, готовые снова сплотиться в единую ложь?
Если в них что и таилось, от небес или преисподней, он до мозга костей чувствовал, что разгадка поджидала здесь. В Мад-Крике.
Он не знал причин. Бог, как видно, давно отвернулся от него. Если это его последний бой, то в решающий миг Бога не окажется рядом.
Лучше было об этом не думать. Он отхлебнул немного виски.
Взгляд его уперся в потолок.
– Почему ты меня оставил?
Минуту длилась тишина, затем его губы растянулись в мрачной ухмылке. Салютуя, он поднял бутыль.
– Этого ответа я и ждал.
И надолго приложился к своему жидкому аду.
(7)
Неторопливо, размеренно, истощая содержимое по мере того, как медленно угасало солнце, Преподобный прикладывался к бутыли, держа путь к темному берегу, где предстояло сесть в темную лодку из сна, выплывавшую каждый раз, стоило ему сомкнуть веки.
Бутыль опустела.
Покачнувшись, Преподобный сел в кровати, протянув руку к сумкам за следующей платой за переправу. Он взял другую бутыль, развязал ткань, выплюнул пробку и лег обратно. После трех глотков рука упала на край постели, и бутыль, выскользнув из пальцев, встала на полу – на краю горлышка застыли несколько капель.
Занавески в открытом окне колыхались, как распухшие синие языки.
Ветер был пропитан холодной дождевой сыростью. Пророкотал гром.
Преподобный погрузился в кошмар.
Лодка ждала, и Преподобный сел в нее. Под капюшоном черного плаща лодочника на миг мелькнул череп с пустыми глазницами. Забрав плату в шесть монет, лодочник шестом оттолкнулся от берега. Речная вода была темнее поноса Сатаны. Изредка на поверхность, как пробковые поплавки, всплывали белые лица с мертвыми глазами и, покачнувшись, уходили в черную глубину, не оставляя кругов. По реке из дерьма, без руля и ветрил.
С помощью шеста лодочник двигался все дальше по своеобразному Стиксу с берегами Восточного Техаса, и там, как живые картины, Преподобному представали сцены из его жизни.
В них не было ничего хорошего – только грязные помои, за исключением одной, одновременно благодати и проклятия.
Прямо на просторе, на всеобщем обозрении – в отличие от темной спальни его сестры, где все случилось, – они с сестрой совокуплялись, точно животные, сжимая друг дружку в потных объятиях. В его воспоминаниях та ночь всегда оставалась сладкой, бархатисто-мягкой, полной страсти и любви. Здесь же была только бесстыдная похоть. Малоприятное зрелище.
Он попытался обратиться к новому эпизоду представления, но не мог отвести взгляд. Прежде чем лодка достаточно отплыла, на сцене материализовался его отец, застукал их и проклял обоих. Затем он – молодой, – прихватив штаны, сиганул (тогда это было окно) назад и в сторону и побежал по берегу, пока его силуэт не почернел и не распался на части, вроде осколков закопченного стекла.
Лодка плыла дальше.
Последний год Гражданской войны. Он – еще мальчишка, сражается за южан и терпит поражение, а в восемнадцать лет узнает смерть слишком близко.
Убитые им (в запятнанной кровью военной форме янки) вытянулись в шеренгу вдоль берега и печально махали вслед. Не будь так тягостно – смотрелось бы комично.
И еще: выстрел за выстрелом из дула его кольта – вначале капсюльного, позже модифицированного под цельный патрон, – выстрел за выстрелом, пока он не наловчился попадать в подброшенную монету и разрывать с торца игральные карты, стреляя через плечо и целясь в зеркало.
Те, кого он убил не на войне – одних, кто не оставил ему другого выбора, других за прегрешения перед Господом, – выстроились вдоль берега и с улыбкой, зачастую кровавой, взмахом руки посылали прощальный привет.
«Кто без греха, пусть первый бросит в меня камень».
Он не мог отвести взгляд и смотрел, как мертвецы удаляются в темноту.
По мере движения по реке возникали всё новые картины его жизни. Одно сплошное дерьмо.
Он обернулся к другому берегу, в надежде увидеть лучшее представление. Но там было то же самое.
Уплывай.
Наконец, прямо по курсу, над водной гладью стала вырастать худшая часть кошмара.
Сначала поверхность пробили паучьи ноги – целых десять мельтешащих ног, слишком много для подлинного членистоногого. Следом вынырнула раздутая округлая туша паукообразной твари. В огромных красных глазах угадывался темный жуткий разум.
Паук перекрыл всю реку, ногами упершись в берега.
Но лодочник не свернул, неуклонно двигался вперед.
Преподобный протянул руку к револьверу – там было пусто. Он был совсем голым, со сморщенным членом, перепуганный. Попытался крикнуть, но не вышло. Страх точно зашил ему рот.
Паук привел в трепет, и он не мог понять причины. Ладно, размер. Ладно, зловещие красные глаза. Он не раз стоял лицом к лицу с врагом, а то и с тремя – и всех отправил в ад, и никогда, ни на миг, не испытывал подлинного страха. До этих снов. (Боже, только бы это были сны!)
Преподобный понял, что не может оторваться от глаз паука. Они впитали все его грехи и слабости.
Лодка двигалась вперед.
Тварь разинула черную, обросшую шерстью пасть, куда лодка вплыла как в туннель, и, едва чернота и вонь поглотили нос лодки вместе с лодочником, Преподобный потерял из виду красные глаза. дальше его окружала тьма, свет за ним померк – и он очутился в аду…
Он проснулся, обливаясь потом.
Сел, задрожав от холода.
Молнии сверкали раз за разом. Яркие зигзаги были видны даже через плотные шторы, а когда порыв ветра их разметал – совсем отчетливо. Шторы хлопали и рвались к нему, как прибитые за хвост призраки. Дождь хлестал в окно, на постель и его сапоги. При вспышках молнии сапоги блестели мокрой змеиной кожей.
Он вывалился из постели, подцепил бутыль виски и надолго припал к ней. Не помогло. Привычная волна тепла не прошла по нёбу, не разлилась в животе. С тем же успехом он мог выпить подогретую солнцем воду.
Шагнул к окну, собираясь закрыть его. Но передумал.
Высунувшись, подставил лицо дождю и ветру, точно приглашая молнию ударить с небес и расколоть его голову как тыкву.
Молния не соблазнилась приманкой.
Дождь залепил мокрыми волосами лицо, смешался с потом и слезами, струйками потек на грудь и за воротник, где налипли пряди.
– Могу ли я быть прощен? – тихо спросил он. – Я любил ее. Всей душой и сердцем, как только может мужчина любить женщину. Мы не совокуплялись, как скотина на лугу. Это была любовь, сестра она или нет. Слышишь, ты, старый говнюк, это была любовь!
Внезапно он рассмеялся. Получился едва ли не шекспировский монолог или что-то в манере дурацких стихов Капитана Джека Кроуфорда.
Однако веселье длилось недолго.
Он вновь обратил лицо к небу, открыв глаза жалящим стрелам дождя.
– Ради любви Иисуса, Господи, прости немощь моей плоти. Испытай меня. Проверь. Я пойду на все ради твоего прощения.
Как и прежде, ответа не было.
Он улегся обратно, прихватив бутыль. Дождь пошел гуще, простыни слиплись от влаги. Ему было плевать.
Глоток за глотком, он вспоминал свою жизнь и как прожил ее. Все обернулось темной грязной ложью. Бога не было. Все его молитвы – только слова, порхавшие в воздухе, подобно дуновению амброзии.
Потянувшись, он достал Библию из кармана сюртука. Книга была изрядно потрепанной. Уже много лет как он охладел к ней. Молитвы стали для него куском хлеба, не более. И так длилось уже достаточно долго.
Он прилег, упираясь спиной в изголовье: бутыль в одной руке, Библия – в другой. Отхлебнул из бутыли.
– Вранье! – выкрикнул он и со всей силы запустил Библию в окно. – Получай, небесный говнюк!
Прицел был неточным. Библия не полетела в открытую створку, как он хотел, а угодила выше, и еще до звона разбитого стекла он знал, что придется покупать новое для жирного Монтклера.
Стекло разлетелось – и Библия многокрылой птицей выпорхнула в ночь. На его глазах она исчезла в темноте, но, когда он поднес бутыль виски к губам, вернулась назад, трепеща страницами, как голубь перед насестом. Угодила в бутыль, разбив ее, и добавила слепящий удар в лицо. Стекло рассекло подбородок, и закапала кровь.
Он сел, прямой как палка.
На его коленях лежала открытая Библия.
Капля крови упала с подбородка на левое поле Откровения, глава 22, стих 12.
Он прочел:
«Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его».
Вторая капля – на стих 14:
«Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами».
Преподобный осторожно закрыл книгу.
В горле запершило, точно там застрял шерстяной комок. От него и его постели разило дождем вперемешку с виски и примесью сладкого запаха крови.
Он прочистил горло и упал на колени возле постели, молитвенно сложив руки.
– Да будет воля Твоя, Господи. Да будет воля Твоя. Не поднимаясь, он целый час читал молитвы, и впервые за долгий срок делал это с истовой верой. После он умылся, стряхнул с простыней осколки, разделся и лег, как должно.
Прежде чем забыться, он размышлял, удастся ли ему пройти испытание, что Господь уготовил ему здесь, в Мад-Крике.
Как бы там ни было, он приложит для этого все старания.
Он уснул.
И спал без сновидений.
(8)
Когда солнце село и взамен в небе повис золотой дублон луны, затопившей окрестности Мад-Крика почти сверхъестественно ярким сиянием, ночные странники отправились в путь.
Конюшня выпустила постояльца: замок стек в грязь как растопленное масло, но упал на землю целым, а потом вернулся на место – с дужкой, защелкнутой в петлях.
На самой окраине городка, в доме Фергюсонов, умерла месячная девочка. Утром под общие стенания смерть приписали естественным причинам.
Пропало несколько дворовых собак, одна маленькая шавка отыскалась наутро с разорванным брюхом. Рана носила отметины волчьих зубов.
Ночью и вправду не раз доносился волчий вой. На слух зверь был не из мелких.
Час почти пробил.
(9)
Утром Преподобный почистил сюртук, взял из седельной сумки свежую рубашку и, поплевав на щетку, до блеска начистил сапоги.
На сей раз он не стал начинать день с глотка виски. Очень хотелось яичницы с беконом и чашку кофе. Он отправился завтракать к Молли Макгуайр.
В кафе царили шум и суета.
Подавальщицы сновали от кухни к столам и обратно, как муравьи от амбара к муравейнику, разнося оладьи, яичницу с беконом и дымящийся кофе.
С удобной позиции у входа Преподобный заметил, как один старикан сгреб подавальщицу за бедро. Та привычно отмахнулась, поставив перед ним тарелку и сохранив на лице радушную улыбку.
За столиком в углу блеснула шерифская звезда. Она красовалась на широкоплечем человеке среднего роста и уныло-благообразной внешности. Именно с ним он хотел повидаться.
Компанию шерифу составлял человек значительно старше, с виду затасканный, как индейские мокасины.
Рядом оказался свободный столик, и, поскольку оба были погружены в беседу и при этом оживленно жестикулировали, Преподобный обосновался там в надежде улучить момент представиться.
Присев, он сразу навострил уши на разговор – по давно заведенной привычке это получалось само собой. Скитаясь по городам и готовясь к службе, он старался подслушивать разговоры вокруг. Иногда это позволяло снабдить проповедь адресным посланием кому-то из прихожан. Случись, скажем, подслушать похвальбу, как кто-то промаслил свой фитилек с чужой женой, он читал проповедь так, что бахвал задумывался, не доносит ли Бог о его грехах проповеднику.
Это было очень кстати, когда доходило до пожертвований. Из-за грехов, кипящих на поверхности (пусть ненадолго), кающиеся не жались, надеясь откупиться от Бога.
Прошедшей ночью Преподобный решил возобновить изначальный порядок для проповедей – нести слово Божие пастве. Он вернулся в лоно Господне – проповедовать ради нескольких монет на виски больше не входило в его планы.
Но не так просто избавляться от старых привычек.
– Ну, – обратился к шерифу пожилой собеседник, – ты, сдается, так ничего и не надыбал?
– Ничего. Утром проехал по следу от дилижанса. Ни волоска, ни клочка кожи пассажиров… По мне, похоже на индейцев. Или грабителей.
– Чушь порешь, – сказал пожилой. – Мэтт, ты знаешь не хуже меня, никакой заварухи с индейцами здесь не было много лет. Кроме, может, того случая с индейским знахарем и его девкой – но мы это уладили.
– Это вы его вздернули. Меня там не было.
– Иуда тоже не прибивал Христа, – ухмыльнулся пожилой. – Хватит придуриваться, парень. Ты нам его выдал. Так что разницы никакой. И не в чем себя винить – это ж просто индеец, а девка была наполовину черномазой.
– Он был невиновен.
– Как сказал один лесоруб: индеец хорош, только когда он мертв. То же с черномазыми и всякими полукровками.
Преподобный заметил гримасу отвращения на лице Мэтта, но тот промолчал.
– Ладно, – продолжал пожилой, – это не индейцы, и уж точно не грабители. Сумки, говоришь, не тронуты?
– Говенные грабители, – кивнул Мэтт. – И утонченного воспитания. Сняли народ с дилижанса, куда-то запрятали, а сами не поленились подогнать дилижанс, поставить тормоз и бросить посреди чертовой улицы. Странно, что ленивые сучьи дети не удосужились покормить лошадей.
На время беседа прервалась, и Преподобный решил не упускать шанс. Он поднялся и шагнул к их столу.
– Прошу прощения, – обратился он к шерифу. – Мне бы с вами перемолвиться.
– Так говорите. Это Калеб Лонг. Временами мой заместитель.
Преподобный кивнул Калебу, который разглядывал его, не скрывая усмешки.
Обернувшись к шерифу, он продолжил:
– Шериф, я слуга Господа. Путешествую из города в город, несу Его слово.
– И наполняю тарелку для пожертвований, – добавил Калеб.
Преподобный посмотрел на Калеба. Принимая во внимание, что он долгое время именно так и поступал, причин гневаться не было.
– Да, признаю. Я слуга Господа, но, как и вы, должен есть. И, кроме проповеди, я несу еще кое-что – слово Господа нашего и вечное спасение.
– А сейчас намерены предложить мне тарелку? Не стоит утруждаться, Преподобный. Я готов купить лишь то, что можно потрогать.
– Вероятно, я склонен к излишнему усердию, когда речь заходит о промысле Божьем, – сказал Преподобный.
– Так кто ее завел? – сказал Калеб.
– Прошу простить, Преподобный, – сказал Мэтт, – но могли бы мы разгрести навоз и перейти к сути? Чем могу быть полезен?
– Я хотел бы арендовать палатку и, с вашего позволения, провести ночь в молитве, пении псалмов и возврате заблудших душ к Иисусу. – Он покосился на Калеба. – И сборе пожертвований.
– Я не против, – сказал Мэтт. – Но проповедник у нас уже есть. Не думаю, что он будет в восторге от появления пришлого толкователя. И, как мне помнится, он единственный в этих краях, у кого есть нужная вам палатка. В прошлом он тоже странствовал.
– Как надлежит, – сказал Преподобный.
– Ступайте по улице, – махнул в южную сторону Мэтт, – пока не дойдете до церкви. При ней живет преподобный Кэлхаун. Скажете, я не возражаю, при условии, что он согласен.
– Благодарю, – сказал Преподобный.
Калеб встал и бросил на стол деньги за еду. Подняв ногу, он натужился и громко пёрнул.
На миг в кафе стало тихо. Все посетители уставились на него.
Громко, чтобы все могли слышать, Калеб произнес:
– Не придавайте значения, ребята. Маманя не выучила меня хорошим манерам. – Он повернулся к Мэтту. – Пока. – И Преподобному: – Увидимся в церкви, проповедничек.
С чем и вышел.
– Необычное у вашего друга чувство юмора, – сказал Преподобный.
– Он слегка неотесан.
– Подходящее определение.
– Он старался вас смутить.
– И проявил завидное рвение.
– Он ненавидит проповедников. Когда он был ребенком, проповедник изнасиловал его мать.
– Ну, а вы? Тоже ненавидите проповедников?
– Вы истинный проводник слова Божьего?
– Перед вами.
– Тогда сделайте одолжение, помолитесь за меня. Похоже, мне это пригодится. – Мэтт встал из-за стола, оставил плату и вышел.
Оставшись один, Преподобный тихо сказал:
– Помолюсь.
(10)
Позавтракав, Преподобный расплатился и направился к выходу. В дверях он столкнулся с красивой брюнеткой. Вид ее ошеломил Преподобного – она точь-в-точь напомнила ему сестру, какой та была бы сейчас. Он задержался на миг дольше, чем следует, прежде чем отступил в сторону.
Когда он посторонился, она улыбнулась, и Преподобный коснулся полей своей шляпы.
Следом вошел пожилой мужчина с пепельными волосами, в очках и взглядом, способным уложить бизона с пятидесяти шагов.
Мужчина взял даму под руку и проводил к столу. Когда они присели, он обернулся и взглянул на Преподобного, застывшего в дверях как истукан.
Преподобный поклонился и, когда дама улыбнулась снова, поспешил выйти.
По пути к церкви он почувствовал внезапное томление в животе. Ясно, эта женщина не его сестра. Очень похожа, но не она. Тем не менее от воспоминания желание шевельнулось в его чреслах.
Не испытание ли эта женщина, ниспосланное Богом? Если так, он не прогадал. От нее бросало в дрожь не меньше, чем от встречи с индейским гремучником.
Минуя конюшню, он заметил Дэвида, который чистил лошадь у ворот. Дэвид помахал ему. Преподобный ответил и продолжил путь, все еще удерживая в сознании возбуждающий образ.
Неслышно для Дэвида на сеновале конюшни забросанный сеном деревянный ящик немного сдвинулся при появлении Преподобного, точно стрелка компаса, неуклонно смотрящая на север: там – Преподобный.
Глава вторая
(1)
В конце улицы, посередке, возвышалась большая белая церковь, с торчащим в небеса массивным белым крестом. Сбоку к ней прилепился домик с односкатной крышей и огороженным садиком, где, вооружившись тяпкой, яростно выкорчевывал сорняки преподобный Кэлхаун.
Джеб распознал того с первого взгляда. Как и у его отца, на лице Кэлхауна застыла маска фанатичного осуждения. В своем ничтожном садике он воевал с сорняками, точно сам Господь, искореняющий грешников.
Кэлхаун поднял голову и оперся на мотыгу, отер рукавом пот со лба. Попутно он оглядел Преподобного. Нахмурившись в силу привычки, облокотился на изгородь своего садика.
Преподобный сделал то же самое.
– Добрый день, сэр. Я преподобный Джебидайя Мерсер. Пришел просить вас об услуге.
– Услуге?
– В которой один добрый христианин не может отказать другому.
– Это мы поглядим, – сказал Кэлхаун.
– От шерифа, при условии вашего согласия, я получил разрешение на одну ночь чтения псалмов, здесь, в Мад-Крике. Во избежание недоразумений, он хотел быть уверен, что вы не против, хотя какие могут быть недоразумения между нами, слугами Господа.
– Да ну? – сказал Кэлхаун.
Преподобный улыбнулся. Он редко делал так по своей воле, только когда преследовал некую цель. Сейчас он чувствовал, что его красноречие не слишком проняло этого старого пса.
– Он еще добавил, что у вас есть палатка, а мне бы она пригодилась. Я хотел бы взять ее в аренду для проповеди.
– А я пока не давал разрешения здесь проповедовать. Ведь вы сказали, что шериф настаивал на моем разрешении, верно?
– Разумеется. Кстати, я готов хорошо заплатить за палатку.
– И сколько?
– Назначьте цену.
– Шесть монет.
– Расхожая цена, – сказал Преподобный. Он полез в карман за деньгами.
– Вечер для проповеди выберу я.
– Не хочу мешать заведенному вами порядку. Выбирайте.
– Отлично. В субботу.
Преподобный удержал руку с деньгами.
– В субботу? Однако, преподобный Кэлхаун, при всем уважении, это худшая ночь для проповеди. Все отправятся в салун.
– Соглашайтесь или проваливайте, мистер Мерсер.
– Преподобный Мерсер.
– Так что?
– Согласен. – Поморщившись, он вложил монеты в протянутую ладонь.
Кэлхаун пересчитал их и сложил в карман штанов.
– А вы точно проповедник? – спросил он.
– Не похож?
– Проповедник не носит оружия. Вряд ли оно подобает Божьему промыслу, мистер Мерсер.
– Преподобный Мерсер.
– Довольно необычно видеть человека при револьвере, вроде обычного стрелка, который якобы служитель Божий.
– Кто сказал, что Господу служат лишь миролюбием? Бывает, против неверных надлежит обнажить меч… или ствол… – Улыбка. – Да вам и не случалось посещать мою службу. Иногда нужен аргумент, чтобы собрать паству.
Если Кэлхаун и уловил шутку, то вида не подал. – Итак, вы берете палатку, мистер Мерсер? У меня дела.
– Ах да. Палатка.
(2)
Обстановка внутри церкви была скудной. Ряды скамей, на возвышении – кафедра, за ней на стене – грубый деревянный крест с распятым Иисусом, выполненный в гротескной немецкой манере. Ровно по центру среднего ряда скамей располагалась дверь. Кэлхаун подвел туда Преподобного и открыл. Просунув руку внутрь, он вынул керосиновую лампу и зажег. Немного выкрутил фитиль, и они стали спускаться по скрипучим ступеням.
В задней части помещения Преподобный различил высокое окно, занавешенное плотной шторой. Через нее пробивался свет. Притом что комната была длинной, ее потолок располагался вровень с основным помещением церкви. Похоже, некогда в церкви был второй этаж, но потом его снесли, чтобы расширить пространство для хранения разной утвари.
Ящики, бочонки, тюки и коробки были нагромождены в штабеля. У стены возвышалась покрытая пылью оружейная стойка с винчестерами, двуствольными дробовиками и парой старинных ружей Шарпа. Возле – несколько ящиков с надписями «Патроны» и «Оружие».
– Для человека, не питающего склонности к оружию, у вас неплохой арсенал, – заметил Преподобный.
– Не нужно ехидничать, парень… Поначалу эту церковь строили как склад и оплот от нападений разбойников и индейцев… Но они не слишком нас донимали. Ружья так и остались здесь, как и решетки на окнах. На будущий год я сниму решетки и постараюсь убедить городской совет вынести всю эту рухлядь.
– Что в этих ящиках?
– Инструменты. Кое-какая одежда. Пистолеты и пули.
Преподобный подошел к оружейной стойке и присмотрелся. Хотя кое-где на ружьях виднелись пятна ржавчины, в целом они были в полном порядке. Толстые кирпичные стены хорошо защищали от влаги.
– Вот палатка, мистер Мерсер.
– Преподобный Мерсер, – поправил Джеб, обернувшись.
(3)
У него случился рецидив.
Следом за тем, как они с Кэлхауном выволокли по лестнице тяжеленную палатку и Преподобный нанял повозку для перевозки в отель «Монтклер», где с полдюжины ребятишек помогли затащить ее в номер – он снова увидел ту женщину. Когда он рассчитывался с мальчишками на мостовой возле отеля – как положено, по шесть монет каждому, – он увидел, как похожая на его сестру брюнетка переходит улицу под руку с пожилым господином.
Она обернулась и взглянула на него. Между ними была порядочная дистанция, но Преподобный ощутил покалывание в теле, как после близкого удара молнии. В чреслах у него засвербело, а на душе сделалось муторно.
Он поднялся к себе, заперся и стал мастурбировать.
Потом настал черед виски.
В его поклаже оставалась еще одна бутыль, достав которую он занял на кровати привычную позу. Получалось, он совершенно недостоин дарованного Господом повторного шанса. Он все испортил. Он вновь взялся за чертово зелье, с тягой к которому не в силах совладать, и вновь вожделеет сестру или воплотившую ее образ женщину, теребя свое мужское естество, точно школьник. Воли у него не больше, чем у бешеной собаки.
Теперь неизбежно наступит ночь с кошмарами о лодке на адской реке и поджидающей твари в паучьем обличье.
В дверь постучали.
Преподобный изумился проворству, с которым перекинул бутыль в левую руку и выхватил револьвер, – так же легко, как перед этим выпростал свой бутон и наяривал, пока тот не дал сок.
Он перекатился на бок и сел на краю постели.
Поставив бутыль на пол, поместил себя и револьвер назад в штаны.
Стук повторился.
– Придержите коней, – сказал Преподобный.
После чего отворил.
С порога на него уставился Дэвид из конюшни.
(4)
– Только не говори мне, что цена за мою лошадь выросла еще на шесть монет и с меня еще и скребок, – сказал Преподобный.
Не отвечая, Дэвид принюхался:
– Несет как из винной бочки и как если бы ты драил свою ось.
– Парень твоих лет должен быть в курсе, – сказал Преподобный, несколько пристыженный, что его вычислили.
– Всему есть оправдание. Для женщин я слишком молод.
– Чем могу тебе помочь?
– Я-то думал, проповедники не одобряют хмельное.
– Я в том числе, но все равно пью. В медицинских целях… Итак, я могу что-то сделать или ты просто явился поучать меня умеренности?
– С позволения сказать, Преподобный, сегодня вы не такой бойкий и праведный, как вчера.
Дэвид широко улыбнулся.
– Может, отучить тебя улыбаться?
– Не надо. – Дэвид сделался серьезным.
– Так, ради всего святого, говори, в чем дело. Чего ты хочешь, пока я от скуки не помер?
– Да револьвер, что у вас. Умеете с ним обращаться?
– Обычно попадаю в цель, даже если швыряю им.
– Ага, по виду вы как раз такой. Мне нужен урок стрельбы.
Преподобный взялся за дверь, точно намереваясь закрыть ее.
– Я не даю уроков. Папашу проси.
– Кроме как горбатиться, он другому не учит.
– Закаляет характер, всего хорошего.
– Я заплачу.
– Заплатишь, чтобы я научил тебя стрелять?
Дэвид кивнул.
– С чего бы тебе так приспичило?
– Вроде каждый мужчина должен это уметь.
А папаша твердит, что от меня мало проку. Мол, не дорос я до мужской работы и мужских занятий.
– Ты просто пока не подрос. Ты мальчик.
– Говорит, я как мама – мечтатель.
– Мне отец говорил то же самое.
– Правда?
– Да, помимо всего прочего.
– А можно мне не стоять в коридоре?
– Пожалуй.
Дэвид зашел в номер, и Преподобный, закрыв дверь, сел на кровать. Дэвид остался стоять.
Преподобный снова взял бутыль и глотнул виски. – На пьянчугу вы не похожи, – сказал Дэвид.
– Внешность обманчива, – сказал Преподобный и сделал новый глоток.
– Вы с виду такой – особый. Словно и вправду правая рука Господа – понимаете?
– Нет.
Повисла неловкая тишина.
– Хорошо, дам тебе урок стрельбы, – сказал Преподобный. – Завтра утром. Но деньги мне не нужны. Нужна услуга.
– Все, что хотите. Только скажите.
– Погоди. Нельзя соглашаться, пока тебе не разъяснили, в чем дело. Иначе, сам не подозревая, рискуешь заложить голову черту. Так что выслушай.
Преподобный кивком указал на брошенную на пол палатку.
– Вечером в субботу я прочту проповедь. Нужно несколько ребят, чтобы помочь поставить палатку. Я тут нанял одних затащить ее наверх, но толку от них было мало. Самому пришлось попотеть. И мне больше не нужна шайка лодырей, когда придет время ее ставить.
– Я сумею. Я знаю подходящих ребят. Я…
Удерживающий жест.
– Подожди минуту. Еще понадобятся ребята для раздачи листовок, которые мне должны отпечатать. Там будет время и место церемонии. Могу я положиться на тебя в том, чтобы листовки раздали и расклеили по городу?
– Можете.
– Хорошо. Тогда беги. У меня голова разболелась.
Дэвид кивнул:
– Преподобный, может, уже достаточно виски?
– Это мне решать. Проваливай, или мне самому тебя выставить?
– Слушаюсь, сэр.
– Да, постой, еще одно. Пока мы будем за городом, где я дам тебе урок, мне нужно помочь срезать несколько кольев для палатки. – Преподобный встал на ноги. – Вот тебе деньги нанять у отца повозку. Скажешь, я подрядил тебя на работу. Он будет доволен. Приятно узнать, что тебе придется горбатиться. – Посмотрим, – сказал Дэвид. – Срезать колья, поставить палатку, раздать листовки и нанять повозку. Может, Преподобный, за вас и проповедь прочесть?
– Очень смешно. Прямо Эдди Фой. Ладно, ступай.
Дэвид вышел.
Преподобный закрыл дверь, снова присел на кровать и взял бутыль. Он почти поднес бутыль к губам, когда вспомнил слова Дэвида: «Вы с виду такой – особый. Словно и вправду правая рука Господа…»
– Будь я проклят, – сказал он и встал.
Не выпуская бутыль, он шагнул к окну и выглянул наружу. Дэвид переходил улицу, поодаль было еще несколько пешеходов.
Он обернулся к зеркалу. Отражение в нем не порадовало. Развернувшись, он вылил на улицу остатки виски, рукояткой револьвера разбил бутылку и бросил осколки в мусорную корзину.
Еще раз рассмотрел себя в зеркале. С виду мало изменилось, но внутри решил – больше ни капли виски. Он откликнулся на призыв свыше и станет таким, как назвал его Дэвид, – «правой рукой Господа».
Внезапно Преподобный хватил кулаком в зеркало и расколол его, разрезав себе костяшки. Все это он не раз говорил себе и прежде.
Он обмыл пораненную руку и снова взглянул на расколотое отражение. Сейчас он выглядел поприличнее.
– Я стараюсь, Господи. Стараюсь.
Тщательно, по заведенному ритуалу, он вымыл руки, будто смывая прилипшую к коже вонючую слизь, которая оставалась невидимой.
И тут его осенило. Брюнетка была послана как искушение. Дэвид же был помощью от Господа, чтобы придать ему сил. Значит, он не совсем погиб.
Бросив последний взгляд в зеркало, он расхохотался и подумал: «Проживание в отеле обойдется в круглую сумму».
(5)
В ящике на сеновале конюшни другой, укрытый от света и погруженный в приятную дремоту, отсчитывал колебания маятника, уносящего минуты в предвкушении ночи. Тогда все и начнется.
Глава третья
(1)
Солнце еще не зашло, но для Джо Боба Райна день подошел к концу.
Он выслал Дэвида вперед. Хотелось прогуляться домой в одиночестве, чтобы никто не мешал дурацкой болтовней. Денек выдался тяжкий.
Когда Райн запирал конюшню, прилаживая на место большой серый замок, последний луч солнца блеснул на нем и пропал, уступив место тьме. В унисон со звуком защелкнувшейся дужки чуткий слух Райна уловил другой – будто что-то скрипнуло.
Наверное, лошади.
Райн поплелся к дому, стоявшему в самом конце улицы, сразу за лавкой цирюльника. Он был голоден, как медведь после зимней спячки. Оставалось надеяться, что женщина поставила еду на стол. Сегодня он слишком утомился, чтобы давать ей взбучку.
Вскоре за тем, как Райн направился домой, где благоухали жареные бобы и кукурузные лепешки, двери конюшни слегка дрогнули. Запертый замок упал в пыль. Двери распахнулись настежь – и вихрь ледяного ветра промчался по улице.
Двери закрылись. Замок впрыгнул назад в петли. И все стало как было.
Почти.
(2)
Пес был ночным охотником. Бесхозным. Кравшимся темными улицами на мягких лапах, всегда настороже.
Его не раз пытались подстрелить за злобный нрав, и весь интерес собачьей жизни заключался в том, чтобы рыться в отбросах, жрать падаль и набрасываться на мелкий скот.
В один год он задрал весь приплод кроликов в клетях старика Матера и прикончил его призового борова, проявив чудеса ловкости.
Он покусал мальчишку, норовившего стукнуть его палкой, и заставил всех собак в городе при его появлении улепетывать, поджав хвост. И уже год, как с успехом избегал пуль, камней и проклятий. Он был умен. Умел выживать. Затаившись днем, выходил поживиться на закате, когда люди садились ужинать, а двери салунов почти не закрывались. Подходящее время для падальщика. И этим вечером он навестил свое излюбленное место – задворки у Молли Макгуайр. Вот где всегда достаточно сытных отбросов – кроме пятниц, когда Анкл Бэнс, нагрузив ими свою тележку, волочил ее прочь. Но сегодняшний вечер удался: он чуял запахи чили, черствого печенья и отсыревших лепешек.
Пес вскарабкался на деревянный мусорный бак и опрокинул его. Бак глухо громыхнул, извергнув содержимое наземь. Но исходивший слюной пес не стал набрасываться на еду. Он проследил за задней дверью кафе и обернулся в обе стороны узкого переулка. Никто не показался.
Пес с головой нырнул в бак, зубами и передними лапами разворошив бумагу и жестянки, чтобы подобраться к угощению. Первой попалась лепешка с сахарным сиропом и капелькой чили – ее он проглотил не разжевывая. И скоро так забылся от изобилия оставленных ему лакомств, что, когда почуял неладное, было слишком поздно.
Его насторожил не только запах – что-то другое, шестое чувство. Пес выпростал голову из бака, чтобы оглядеться.
Шерсть на загривке вздыбилась, складки на пасти стянулись назад, обнажив желтые, в клочьях слюны клыки. Из глотки вырвалось глухое рычание.
Смутный силуэт шевельнулся в тени.
Все это было совсем не по нраву псу. Сейчас он чувствовал себя так, как последний раз еще щенком. Он чувствовал страх.
Но страх можно преодолеть. Пес умел выживать. Он был бойцом, большим и сильным. Клацнув пастью, пес бросился на тень. И успел взвизгнуть лишь раз.
(3)
Городской пьяница Нат Фостер был самым опрятным выпивохой из всех явившихся на свет. Всегда, невзирая на жару, облаченный в черный сюртук в стиле принца Альберта, полосатые штаны-дудочки и безупречно свежий котелок.
Всех прочих пьяниц Мад-Крика он обгонял уже на шесть порций пива и два виски. Во-первых, благодаря тому, что имел двухчасовой запас по времени, и, во-вторых, потому, что мог себе это позволить. В отличие от других выпивох, Нат Фостер, король пьяниц Мад-Крика, был еще и городским банкиром, и очень неплохо зарабатывал. В этот вечер он был в особенно приподнятом настроении – приступил с утра пораньше и виски был отменный.
Сейчас, набрав должную кондицию, он собрался на вечернюю прогулку (или, как говаривала его школьная учительница Бесси Джексон, «на вечернее шатание») к Молли Макгуайр, где закажет вырезку и бифштекс, без подливы, но с кучей галет. Чтобы от души заложить за галстук.
Почти у самого кафе он почувствовал, что пора отлить.
Сперва отливаем. После едим.
Чуть-чуть ускорив вихляющую поступь, Нат нырнул в проулок, выходящий на задворки к Молли. Но не сделал и трех шагов, на ходу расстегивая брюки, как споткнулся обо что-то и рухнул лицом вниз. При этом обмочился с ног до головы.
– Проклятье, – пробурчал он, приподнимаясь на локтях. Смесь пива и виски едва не пошла назад. Нат перевалился на бок, разглядеть, что попало под ноги. Там что-то темнело.
Он залез в карман, вынул спичку и с огромным трудом сумел после нескольких попыток зажечь ее об ноготь. Наклонившись, поднес спичку ближе к темной куче. Перед ним был пес. Тот самый здоровый пес, бич всего города. И, Боже милостивый, с горлом, разорванным в клочья.
Нат стремительно трезвел. Он вскочил на ноги, тут же возникло жуткое чувство, что кто-то или что-то наблюдает за ним.
Облизав губы, он медленно развернулся.
Пустота.
Только окутанный тенью переулок и узкий как бритва луч света из-под задней двери кафе Молли Макгуайр.
Но странное ощущение не пропало. Нат не был настолько любознательным, чтобы отыскивать его источник. Он предпочел повернуть назад, туда, откуда пришел.
И сразу врезался в чью-то широкую грудь.
Взгляд Ната устремился вверх. Лицо мужчины скрывала тень прямых полей большой черной шляпы. Оно напомнило… нет, это невозможно.
Человек подался вперед, и теперь Нат мог различить черты индейца, не вполне отчетливо, но достаточно, чтобы не ошибиться.
– Ты, – сказал Нат.
– Здорово, – произнес громила.
Нат хотел крикнуть, но вместо крика изрыгнул струю рвоты из виски с пивом, прямо на грудь громадного индейца.
– Нехорошо, – сказал индеец. – Совсем нехорошо.
Его руки метнулись, ухватив отвороты сюртука в стиле принца Альберта. Он притянул Ната вплотную, нагнул голову к его лицу и улыбнулся.
(4)
За десять миль от Мад-Крика, на опушке рядом с проезжей дорогой, тонкая длинная белая рука вылезла из мягкой лесной подстилки.
Неподалеку проросли еще несколько.
Чуть погодя Милли Джонсон стряхнула грязь с лица – вернее с его останков, высвободила обе руки и принялась соскребать землю с платья.
К тому времени Билл Нолан уже управился.
Резко, как высвобожденное лезвие перочинного ножа, он сел. Из пустой глазницы вывалился комок грязи. Рассеянным движением Нолан надвинул повязку на место, закрывая отверстие.
По соседству земля зашевелилась, будто ее разрывал сурок, и показался игрок.
Сломанной правой рукой Нолан отвесил ему тумака. Игрок, из шеи которого был вырван громадный кусок, и поэтому его голова торчала вбок, зарычал.
Рядом с ними из-под земли выбралась Лулу. Ее платье было распорото от лифа до промежности. Из грудей уцелела всего одна; вторую, похоже, оторвали или отгрызли. Лулу это не смущало. Она встала на ноги.
Тут же проклюнулся Джейк, дождем рассыпая комки грязи. К его груди прильнула малышка Миньон. Отцепившись, она упала на землю, как раздувшийся клещ, и несколько мгновений лежала неподвижно. Платье на ее спине было разодрано вместе с плотью, позвоночник торчал наружу.
Вся компания выбралась на обочину и отправилась в путь.
В сторону Мад-Крика.
(5)
Расположившись за столом в своей конторе, шериф Мэтт Кейдж пил кофе. Дверь открылась, впустив Калеба.
– Садись, старый пердун, – пригласил Мэтт.
– Может, и присел бы… будь у тебя выпить что-то, кроме этой кошачьей мочи.
Ухмыльнувшись, Мэтт извлек одной рукой из ящика стола два стакана, другой – бутылку.
Калеб уселся напротив.
– Ну, рассказывай, – произнес он.
Мэтт стал разливать виски. Он наполнил один стакан и, только булькнув во второй, остановился. На донышке плавала муха.
– Я ее вижу, пусть она тебя не удерживает, – сказал Калеб.
Потянувшись, он придавил руку Мэтта, доливая стакан до краев. После чего отхлебнул.
Мэтт повел бровью.
– Когда я жил с индейцами, – сказал Калеб, – пусть все они подохнут в жутких корчах и уступят место праведным людям, так вот: если в похлебку залетала муха, это считалось лишним куском мяса. Надо только пропихнуть шельму внутрь. С тех пор осталась привычка. И для здоровья полезно.
– Господи Боже, Калеб. Как я с тобой уживаюсь?
– Сдается, во мне море обаяния.
Одним мощным глотком Калеб разделался с виски вместе с мухой.
– Давай еще, – сказал он.
Мэтт налил.
Когда стакан наполнился, Калеб провозгласил тост:
– За женские ножки, какими я их люблю. Пальчики снизу, киска сверху.
Они выпили.
– Знаешь, – сказал Калеб, утираясь грязным рукавом, – что-то вечер сегодня напомнил тот, когда мы разобрались с индейцем. Самая погода, чтобы кого-нибудь вздернуть. Холодно и ясно.
– Не начинай, Калеб.
Калеб просунул руку за пазуху и достал кожаный шнурок с нанизанной парой женских ушей.
– Убери, – сказал Мэтт.
– Что, с годами стал неженкой?
– Мне противно их видеть – вот и все. – Мэтт встал из-за стола. – Пора на ночной обход. – Он снял шляпу с крюка на стене.
– Валяй, – сказал Калеб. – А я посижу тут за бутылкой.
– Подходящее для тебя место. Может, изловишь пару новых мух. Да, Калеб, сделай одолжение. Не пей из горлышка.
Мэтт вышел.
Калеб взболтал бутылку и сделал долгий глоток.
