Друг Президента E-Book

Сергей Зверев

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Силовое решение. Лучшие романы Сергея Зверева
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 445

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Нет, не дадут отдохнуть Климу Бондареву, агенту самой засекреченной российской спецслужбы и личному другу Президента. Только он завершил одну операцию, как подоспела другая. Террористы захватили телецентр и жаждут прямого эфира, чтобы сделать программное заявление. Вот только они просчитались – телецентр уже штурмует группа «Омега», которая способна проводить мощные диверсионные операции. Но во время штурма боевики антитеррористической группы повели себя совсем не так, как должны были. И теперь Бондарев должен снова доказать свою преданность Присяге и другу-Президенту лично…

Leseprobe

Сергей Иванович Зверев Друг Президента

© Зверев С., 2013

© Оформление. OOO «Издательство «Эксмо», 2013

Глава 1

Зимой темнеет рано, даже в таких больших городах, как Москва. Голубые сумерки сгущаются быстро, и в шесть вечера уже может показаться, что наступила глубокая ночь. До Нового года оставалось не так уж и много дней. А предпраздничные дни летят быстро, не успеешь и оглянуться, как люди усядутся за праздничные столы, на елках вспыхнут разноцветные гирлянды, и все по привычке, выработанной десятилетиями, уставятся в экраны телевизоров, на которых будет одна и та же картинка, которую ждали целый год, – кремлевский циферблат и медленно двигающаяся к цифре «12» стрелка. Под бой курантов сойдутся над столом бокалы, наполненные шампанским. Опять же по многолетней привычке все загадают заветные желания.

На улице было минус десять. Свежий снежок поскрипывал под ногами, как крахмал в руках старательной хозяйки. Участковый милиционер осмотрелся по сторонам, он курил, любуясь сверкающими разноцветными огоньками украшенных елок в окнах домов частной застройки. Он вытащил из кармана бушлата записную книжку, посмотрел крупно написанный адрес, а затем взглянул на небольшой аккуратный дом, стоявший за низким металлическим забором. Адрес в блокноте совпадал с адресом на синей табличке. Участковый довольно хмыкнул: «Далеко идти не придется». Окурок, очертив дугу, как падающая звезда, воткнулся в сугроб и с шипением погас. Блокнот скрылся в кармане бушлата, указательный палец участкового вдавил кнопку звонка.

В этом доме Игорю Семенову бывать не приходилось. В окошке вспыхнул свет, и через секунд пятнадцать открылась дверь. В светящемся золотом проеме появился мужчина. Он приложил ладонь ко лбу, смотрел недолго.

– Входите, калитка открыта, – раздался мягкий и спокойный голос.

От калитки к дому дорожка была идеально расчищена и подметена. Над крыльцом вспыхнула лампочка, участковый даже зажмурился и тряхнул головой.

– С наступающим Новым годом вас!

Хозяин дома Клим Владимирович Бондарев стоял, опираясь плечом на дверной косяк.

– Хотя и рановато, но и вас с наступающим, – мягким голосом, но дежурно произнес он в ответ.

Игорь Семенов вытащил из кармана блокнот.

– Клим Владимирович? Бондарев?

– Да. Клим Бондарев, – подтвердил хозяин дома.

– А я ваш участковый, сержант Семенов.

– Очень приятно, – услышал участковый.

– Вы, конечно, извините, что накануне новогодних праздников я вас потревожил.

– Извиняю. Надеюсь, ко мне у вас нет претензий? – Бондарев провел ладонью по волосам, и на его лице появилась улыбка.

Чем-то молодой участковый с редкими пшеничными усиками и снежинками на длинных ресницах ему понравился, чем-то даже показался забавным.

– Работа у меня такая, ходить и проверять, как хранится огнестрельное оружие. Особенно перед праздниками. Ведь за вами числится.

– А что, какие-то проблемы? – поинтересовался Клим и жестом пригласил участкового в дом.

Милиционер потоптался на крыльце, сбивая снег, налипший на ботинки, и только после этого вошел. Сразу же после входной двери абсолютно неожиданно для себя он оказался в большой гостиной с огромным камином, в чреве которого полыхало несколько поленьев. Семенов даже попятился, боясь наследить. Прямо от порога начинался сверкающий, словно застывший каток, паркетный пол, сложенный из широких дубовых досок. Воздух в доме наполнял странный запах, сладковатый и терпкий. Ноздри сержанта затрепетали.

Бондарев посмотрел на него, улыбнулся:

– Вас что-то смущает?

– Запах какой-то знакомый. Воском пахнет.

– Я к празднику пол натер.

– Натуральным воском?

– Зачем же натуральным, специальным средством. Сейчас, слава богу, всего этого хватает, были бы деньги.

Судя по убранству гостиной, денег у хозяина дома хватало. В центре большой гостиной лежал круглый белый ковер, на нем стояли круглый стол и шесть стульев с высокими спинками. Сиденья стульев такого же цвета, как и ковер. В центре стола возвышалась маленькая елочка с микроскопическими лампочками, которые вспыхивали, искрились, как разноцветные капельки росы на рассвете. Между книжными полками в простенках были укреплены чучела различных рыб, а иногда лишь челюсти со страшными зубами.

Участковый оглядывался по сторонам с интересом.

– Вы, наверное, любите рыбку половить?

– Люблю, – признался Бондарев.

– А я таких рыб никогда и не видел.

– Бывает, – сказал хозяин дома. Но в голосе его не было презрения или сочувствия, он просто констатировал факт, а заодно и давал понять гостю, дескать, выполняйте свою миссию, раз уж пришли, и не задавайте лишних вопросов.

Но милиционер не спешил переходить к сути дела. На его лице появилось выражение, какое бывает у детей, попавших в интересное место. Это было настолько искренне, что хозяин невольно усмехнулся.

– Вам никогда не приходилось видеть подобных штучек-дрючек? – хозяин положил руку на огромную катушку с лямками, стоящую на полке.

– Я житель городской, на море всего один раз был, да и то в детстве. А вы, наверное, солидно поездили?

– Пришлось, – ответил Бондарев.

– И много где бывали?

– Знаю людей, которые видели намного больше меня.

– Вы их всех сами поймали? – Семенов указал на раскрытые пасти огромных рыб.

– Этих сам, – Бондарев указал на двух морских щук, – а вот эту рыбу, – из черной доски торчали две огромные челюсти, гораздо большие, нежели капкан на медведя, – с помощью друзей-кубинцев. Одному такую не вытащить, скорее она тебя утащит. – На лице Клима Владимировича появилось мечтательное выражение.

– Поражаюсь людям, которые все свои средства вкладывают в рыбалку, в путешествия… Я же все это только по телевизору смотрю, в «Одиссее команды Кусто».

– А с чего вы взяли, что я в это средства вкладываю? Так, по случаю.

– Но все равно же на это деньги нужны?

– Ясное дело, нужны. Но не такие большие, как многие думают. – Бондарев, глянув в потолок, задумчиво произнес: – Денег должно быть столько, чтобы о них не приходилось думать. Мало – думаешь, слишком много – тоже.

«Да уж, у тебя их, по-моему, столько, что о них можно не думать! Живут же люди! А у меня подарок жене не куплен, квартплата не внесена. На гулянку новогоднюю на службе и то денег у майора одолжил. Куда они деваются? Не успеешь получить, а их уже нет. Рыбы, удочки, катушки, трофеи – фигня все это!» Наконец участковый вспомнил, зачем пришел.

– Клим Владимирович, за вами числится охотничий карабин.

– Ах да, – сказал Бондарев. – Пройдемте.

Участковый проследовал за хозяином дома. Они оказались в комнате, судя по всему, выполнявшей роль кабинета. На светлых стенах в одинаковых рамочках висело огромное количество фотографий. Сержант скользнул по ним взглядом. Письменный стол был чист, и вообще в доме царил идеальный порядок. Каждая вещь находилась на своем месте, причем место было определено раз и навсегда.

В простенке между высокими книжными шкафами с прозрачным стеклом был вмонтирован металлический ящик, высокий и узкий, из нержавеющей стали. Хозяин вытащил ключ, открыл ящик и показал карабин.

– А вот боеприпасы. Они у меня, как и положено, хранятся отдельно.

В сейфе внизу находился второй ящик.

Участковый сверил номер охотничьего карабина с тем, который был записан в его документах, и удовлетворенно хмыкнул:

– Все у вас в порядке, Клим Владимирович, вы уж извините за беспокойство. Что поделаешь, работа…

Хозяин поставил оружие в ящик и принялся закрывать его, в то время как участковый увлеченно рассматривал фотографии, которых было великое множество. Одна привлекла его внимание более остальных, наверняка потому, что была довольно старой, еще черно-белой и небольшой: два мальчика у парапета, один лицом к объективу, а второй, покрепче и повыше, в полуобороте. Между ними на каменном парапете лежала бамбуковая удочка и стояла стеклянная трехлитровая банка, в которой плавали рыбки. За мальчиками силуэтом виднелась Петропавловская крепость, пронзал небо шпиль собора.

– Питер? – спросил участковый.

Клим Бондарев уже закрыл ящик и стоял, играя ключами. Он подбрасывал их и ловко ловил то одной, то другой рукой.

– Питер, – ответил он. И тут же уточнил: – Тогда еще Ленинград.

– А это кто? – указательный палец участкового застыл перед изображением сухощавого мальчишки. – Где-то я уже его видел… – И продолжил: – Наверное, у нас с вами общие знакомые.

– Вполне возможно. Мир не такой уж и большой, как казался в детстве, он намного теснее.

– Ну а все-таки? Лицо какое-то знакомое… – участковый имел исключительно цепкую память на лица.

Бондарев передернул сильными плечами, ткань рубашки приподнялась под буграми мускулов.

– Это один из моих первых рыболовных трофеев. Потом у меня было много всякой рыбы, большой, сильной, которую добывал с огромным трудом. Но вот эту рыбу я помню по сей день.

– Я про мальчика.

– А, мальчик! Ну, он сейчас уже взрослый, довольно самостоятельный мужчина. А второй – это я.

Участковый понял, что хозяин дома отвечает на вопросы уклончиво, и не стал выспрашивать дальше. Бондарев погасил свет, давая понять сотруднику милиции, что пора уходить.

Семенов вздохнул, поправил на голове шапку и поежился – уж очень ему не хотелось уходить из этого уюта и благополучия, где каждая вещь знает свое место.

Хозяин заглянул за стеклянную перегородку, за которой находилась бирюзовая, под цвет морской волны, столовая, оттуда слышалось журчание воды.

Сержант с любопытством повернул голову и увидел огромный аквариум, в нем плавали рыбы невероятной раскраски и формы. На столике рядом с аквариумом стояла плетеная корзина с фруктами – яблоки, груши, мандарины, апельсины, гроздь бананов, виноград черный и зеленый. А рядом с корзиной, завалившись набок, лежал гигантский ананас со стрелами мясистых листьев. Такие ананасы изображают на картинках для кухни, на клеенках и салфетках.

Участковому на мгновение показалось, что ананас не настоящий, а бутафорский, очень умело сделанный в бутафорских мастерских киностудии. Но при этом слюна все равно набежала в рот, и милиционер ее сглотнул.

Бондарев даже виду не показал, что заметил непроизвольное движение стража правопорядка. Он взял экзотический фрукт в руки и протянул его гостю. Семенов даже не сразу понял, что от него требуется, то ли ему предлагают убедиться, что ананас настоящий и пахнет, то ли хозяин решил похвастаться, какая у него красота.

– С наступающим Новым годом! Берите, берите, он свежий и зрелый, уж поверьте, я знаю.

– Да нет, что вы, мне неудобно.

– Супруга у вас есть?

– А то, конечно!

– Вот и порадуете ее. Продукт замечательный, натуральный сжигатель жира.

– Чего?

– Все барышни, желающие похудеть, употребляют. А им и водку, между прочим, закусывать можно.

Милиционер принял тяжелый подарок и хмыкнул.

– Спасибо, – сказал он, и на его лице появилось смущение.

Хозяин проводил участкового до калитки, они попрощались, как старые знакомые.

Оставшись во дворе один, Клим потянулся, хрустнул суставами, подпрыгнул довольно высоко и легко, сбил рукой снег с ветки яблони. Снег посыпался на лицо и мгновенно растаял, превратившись в мелкие капли.

Сержант Игорь Семенов гордо шагал по улице, неся, как драгоценный раритет, по заснеженной московской улице красивый пахучий ананас.

Клим Бондарев вбежал в дом и сразу же бросился к телевизору, на экране которого шла реклама.

– Черт, не успел! – пробурчал он и, схватив со стола пульт видеомагнитофона, принялся перематывать ленту.

Во время прихода участкового, который явился неожиданностью для хозяина дома, Бондарев был занят чрезвычайно серьезным делом. Он переписывал с экрана телевизора старый советский фильм «Белое солнце пустыни» для домашней коллекции. Местный кабельный канал «Око» иногда крутил хорошие художественные ленты для зрителей, уставших от западных боевиков, вестернов и всякой эротической мути.

Когда реклама закончилась, Клим снял палец с кнопки «пауза» и включил запись. На экране возникло лицо героя фильма Павла Верещагина. Бондарев усмехнулся хрестоматийной сцене, в которой перед таможенником стоит огромная миска черной икры и он категорически отказывается есть ее без хлеба, несмотря на слезные уговоры супруги.

Бондарев смотрел на экран не отрываясь, словно видел в первый раз. В этом фильме ему нравилось все – и герои, и сюжет, и режиссура. В общем, если и бывают идеальные фильмы, то «Белое солнце пустыни» – один из них. Клим даже по-мальчишески присел на ковер, уперся подбородком в колени, крепко обхватив руками ноги.

Идиллию разрушил телефонный звонок. Бондарев скривился, как от внезапной зубной боли, пружинисто вскочил и в два шага оказался у телефона, стоящего на камине.

– Привет, Виктор.

– …

– Пока рыбалка не отменяется.

– …

– Как предвидел, купил мотыля. И на тебя тоже. Крупный мотыль. Столько рыбы не бывает, сколько я того мотыля купил. Ты же знаешь, самое обидное, когда мотыль кончится. Да, конечно, подожду…

– …

– ОМОН? – через полминуты переспросил Бондарев.

– …

– ОМОН стрелять не стал бы, – уверенно сказал Бондарев, – да и кавказцев туда практически не берут.

– …

– Позвони, вызови милицию. Если это ОМОН, то они будут в курсе. И тут же перезвони мне.

Все еще продолжая смотреть в экран телевизора, Клим не глядя положил трубку. Но взгляд его уже стал отсутствующим, словно он находился далеко…

…Внезапно изображение исчезло, на экране появился электронный снег.

Бондарев схватил сразу два пульта, принялся щелкать кнопки. Все каналы работали исправно, видеомагнитофон тоже. Затем он снова переключил телевизор на кабельный канал, но электронный снег так и не исчез.

Клим подошел к окну, отодвинул штору, посмотрел в сгустившиеся над частной застройкой синие сумерки. Увидел зажженные окна дома напротив, сверкающую пирамиду убранной елки. Пару раз мелькнули соседка с соседом. По улице проехала легковая машина, ярко горели точки рубиновых огней. За домом темное небо было подсвечено заревом огромного города.

Бондарев подошел к комоду, немного помедлил, выдвинул верхний ящик. Достал телефонный справочник, в котором был указан только один-единственный номер студии кабельного телевидения «Око». Телефон то не отвечал, то был занят.

«В таких случаях, как правило, дозвониться невозможно, в трубке короткие гудки, тысячи возмущенных телезрителей пытаются выяснить, почему изображение пропало с экрана».

– Черт! Неужели он был прав? ОМОН не стал бы прекращать трансляцию, – произнес Бондарев и заглянул в камин.

Затем взял кочергу, пошевелил угли. В его темных глазах заскакали языки пламени. Выражение лица стало иным – строгим и сосредоточенным.

Собирался Клим быстро, ни одного лишнего движения, все рассчитано до мелочей. Так собирается человек, привыкший быстро срываться с места. Он открыл железный ящик, рука схватила карабин быстро, резко, но в то же время бережно, как вещь очень дорогую и нужную, от исправности которой зависит очень многое.

Патроны для карабина Клим положил в карман куртки, сунул за пазуху разрешение на оружие, запаянное в тонкий пластик. Затем в его руках оказался мобильный телефон в титановом корпусе. Аппарат лишь отдаленно напоминал привычные трубки, сходство между ними было таким, как у современного сверхзвукового истребителя с самолетом Второй мировой войны, у которого еще красные звезды на крыльях.

Сильные пальцы сжали трубку. На несколько мгновений Бондарев застыл перед зеркалом. Вид у него был абсолютно не воинственный. Карабин находился в чехле и висел за спиной.

Клим натянул лыжную шапочку почти на самые глаза. Застежка-молния на куртке, взвизгнув, взлетела вверх и замерла под небритым подбородком. Он надел перчатки, ботинки на крепкой рифленой подошве. Взглянул по сторонам. Свет в доме погасил, лишь лампочки на маленькой елочке продолжали пульсировать, переливаться огоньками, напоминая о близком празднике.

Быстрым шагом по чисто выметенной, идеально белой, словно застланной крахмальной простыней дорожке крепко сложенный мужчина шагал к калитке.

Глава 2

Будущий владелец студии кабельного телевидения «Око» Бахир Бахирович Балуев любил телевидение и радио с детства. Сколько себя помнил, в квартире всегда имелся телеприемник. Вначале был старенький «Рекорд» с небольшим экраном и с золотистой панелью, прикрывавшей громкоговорители. Посмотреть передачи к родителям приходили соседи. Маленький Бахир гордился, что телевизор был у них одних на весь подъезд. И это в Москве, куда технические новинки попадали в первую очередь. Потом «Рекорд» сменил телекомбайн «Беларусь» с проигрывателем и приемником, по которому подросший Бахир тайком от родителей слушал «вражеские голоса» – радио «Свобода» и «Голос Америки». Он представлял себе, что уедет за границу и его непременно примут на работу диктором одной из западных студий, вещающих на Советский Союз. А как же еще? Где же они – «враги», найдут человека, владеющего русским языком? А то, что он говорит с ужасным южным акцентом, Бахиру в голову не приходило.

Прошли годы, и уже никто из соседей больше не заходил к родителям на «голубой огонек», телевизоры появились в каждой квартире, а Бахир в мечтах видел себя то советским диктором, то ведущим детской программы. Короче, человеком знаменитым, которого узнают на улицах. За прошедшие годы к западным станциям он понемногу охладел. В самом Советском Союзе заворачивались дела, от которых голова шла кругом. Русские слова «перестройка» и «гласность» прочно вошли в словарь английского языка.

Уже и с экрана телевизоров на зрителей обрушивалась своя – отечественная правда. Имена вещавших «из ящика» становились известными всей стране. Пару раз Бахир Балуев пытался устроиться в «Останкино» диктором, честно приходил на конкурсы телеведущих, выстаивал километровые очереди, чтобы потом услышать от раздраженного члена комиссии нетерпеливое: «Спасибо, хватит. Вы свободны. Следующий…» Балуев ненавидел и «предыдущих», и «следующих», особенно когда потом узнавал на экране лица своих сверстников, мелькнувших в останкинских коридорах.

У него хватило ума вовремя остановиться, поставить крест на карьере ведущего. Бахир умел найти другой вход, если парадная дверь оказывалась закрыта. С беспроцентной ссудой в сберкассе пособил отец, друзья-комсомольцы обеспечили канал для ввоза в Россию подержанных компьютеров. За год с небольшим Балуев сколотил приличный капитал.

Как-то во время одной из поездок в Германию вместе с партией компьютеров ему предложили приобрести подержанное оборудование для телевизионной студии. Детская мечта ожила мгновенно. Еще не доехав до России, Балуев уже наверняка знал, что телекамеры, монтажную, профессиональные видеомагнитофоны он никому не продаст, сколько бы за них ни предложили. В них его будущее.

Через полгода он уже был хозяином телестудии «Око», занимавшей три комнаты в студенческом общежитии. На эфирное вещание Бахир не рассчитывал – ретрансляторы стоили огромных денег, да и за частоту требовалось выложить крупную сумму. Он развивал бизнес постепенно. Оплатил прокладку кабеля в другие корпуса общежития, потом в соседние дома. Год за годом кабели тянулись, плелись как паутина, опутывали квартал за кварталом. Абонентская плата плюс рекламные поступления вполне оправдывали расходы. Да и люди на студии поначалу работали почти бесплатно. Балуев знал, что для многих нет большего соблазна, чем «засветиться» на телеэкране. Это наркотик, попробовав который один раз, слезть с него уже невозможно.

Его кабельный канал к началу двадцать первого века покрывал уже не только столичное Коломенское, но и близлежащие районы. Год назад Балуев арендовал под студию бывшее бомбоубежище военного завода. Теперь новости передавались из самой настоящей студии, оформленной дипломированным модным дизайнером, а на дикторах как влитые сидели костюмы, предоставленные дорогим бутиком лишь за то, что в титрах на несколько секунд покажут его название. Новое помещение студии Балуеву нравилось. Прежнюю мрачность бомбоубежища безвозвратно уничтожил дорогой ремонт. Серые бетонные стены обшили белым пластиком, подвесили потолок из звукопоглощающих плиток, яркие галогенные лампы залили подземелье праздничным светом, звуки шагов тонули в толстых ковровых покрытиях.

Конечно, немного угнетало, что не откроешь окно, не глянешь на сверкающий в лучах вечернего солнца снег, но зато в своем подземелье Балуев был полным хозяином. Он создал свой мир и правил в нем, как хотел. А недостатка в свежем воздухе никто не испытывал, исправно работала система вентиляции, смонтированная еще во времена «холодной войны» – были вещи, которые и в Советском Союзе делались на совесть.

За год работы ни разу не подвела электропроводка, хотя во время эфира в студии включалась мощная подсветка, ни разу не прорвало трубы отопления или водопровода. Бомбоубежище – военное сооружение, с большим запасом прочности, рассчитанное выдержать ядерный удар по столице и после этого еще простоять пару веков.

Своему обыкновению приходить на студию под вечер Балуев не изменил даже в предновогодние дни, хотя для большинства российских бизнесменов время от католического Рождества до старого Нового года – вычеркнутые из активной жизни три недели. На западное Рождество поехать в Европу – это начало разгула, потом на Новый год вернуться домой – достойное продолжение. После – провал в памяти до православных праздников и «отходняк» – плавное уменьшение дозы спиртного до 14 января. Но телевидение – материя тонкая. Когда все отдыхают, для него наступает самая работа. К вечеру, и уж тем более поближе к Новому году, случается самая горячая пора.

Хозяин телестудии и кабельной сети «Око» еле загнал машину на стоянку. Его «Мерседес» никак не хотел заезжать в узкое пространство между двумя «Жигулями». Рыхлый, недавно выпавший снег летел из-под буксующих колес. Балуев мог бы позволить себе заехать на машине и к самому входу в студию, расположенному в глубине небольшого сквера, но он предпочитал пройтись по аллейке, сосредоточиться – он привык сразу же говорить четко, по делу, налетать на своих сотрудников как ураган. Всегда найдутся недостатки в работе.

Нетронутый снег чуть слышно поскрипывал под толстыми подошвами дорогих ботинок, искрился в свете фонарей. Снежинки садились на черное кашемировое пальто. Мир выглядел спокойным и нарядным. Над облагороженным входом в бомбоубежище сиял подсвеченный щит с броской надписью «Телестудия «Око» и прорисованным в деталях игривым женским глазом, обрамленным длинными черными ресницами. Балуев даже задержался, чтобы полюбоваться недавно установленной вывеской. Зимняя атмосфера действовала расслабляюще.

«В подобном состоянии появляться перед сотрудниками нельзя. Не дай бог, подумают, что работают отлично, тогда недалек тот день, когда они и прибавки к жалованью потребуют».

За открытой настежь тяжелой металлической дверью, украшенной огромным маховиком запора, поблескивала стеклом другая новомодная стеклянная дверь, над ней под козырьком притаилась телекамера наружного наблюдения.

«Снаружи – порядок, а вот внутри… – владелец кабельного канала прикусил губу, – внутри порядка быть не может лишь потому, что я хозяин, а они нанятые работники».

Балуев бросил взгляд на циферблат часов. До выхода в эфир вечернего выпуска новостей оставалось чуть больше трех часов. Новости были «коньком» канала. На их создание уходило около половины бюджета студии, но Балуев денег не жалел. Обычно зритель, если его чрезмерно не утомлять рекламой, поленится переключать телевизор. По большому счету, ему без разницы, какой фильм потом смотреть. Главное, суметь завлечь его новостями.

«Око» передавало новости избирательно, в первую очередь сообщалось, что случилось в самом районе, охваченном кабельным вещанием, и лишь потом говорилось о том, что произошло в стране и в мире. И зрителю казалось, что он живет в центре вселенной, что весь мир вертится возле него, а события на соседней улице так же важны, как и вселенские катаклизмы.

Балуев напустил на себя грозный вид и шагнул к стеклянной двери в конус пронзительно яркого света. Телекамера смотрела на него бесстрастным черным глазком.

– Добрый вечер, Бахир Бахирович. Входите, – раздался из динамика переговорного устройства спокойный голос охранника, и тут же негромко щелкнул электрический замок.

Открывая дверь, Балуев мельком посмотрел на свое отражение в идеально протертом тонированном стекле. Он миновал тамбур бомбоубежища с еще одной тяжелой металлической дверью, выкрашенной по совету дизайнера веселой оранжевой краской, и подал руку охраннику.

– Как дела, Виктор? – Балуев мог забыть фамилию сотрудника, но по именам и в лицо знал всех поголовно, от продюсера до уборщицы.

– Спасибо. Новый год скоро, – ответил улыбчивый верзила.

Костюм, белая рубашка и галстук смотрелись на нем нелепо. Сразу было видно: молодой человек до недавнего времени не вылезал из камуфляжа, ходил не по асфальту, а по пустыне, грязи и глубокому снегу. Но положение охранника солидной фирмы обязывало быть на работе идеально выбритым, подстриженным, одетым с иголочки.

– Кому Новый год, а кому и работа, – бросил Балуев, смахивая с черного пальто подтаявшие снежинки, – жарко у нас, хоть кондиционеры включай.

– Отопление вовсю работает. Но его тут не переделаешь. Трубы в бетон залиты.

Балуев, старавшийся не вникать в вопросы, в которых понимал мало, махнул рукой:

– Жарко – не холодно. Пережить можно.

Виктор дождался, пока босс скроется за поворотом коридора, и расстегнул пиджак.

«Жарко, хоть дверь на улицу открывай».

Вернулся напарник – тоже бывший десантник, машинально бросил взгляд на монитор – на черно-белом экране была площадка перед дверью, падал пушистый снег, засыпая следы Балуева.

– Хозяин пришел?

– Хорошо, что про тебя ничего не спросил.

– Я же покурить отошел.

– Курить в туалете положено, а ты под запасным выходом дымишь. Словит Балуев – выгонит. Ты же контракт подписывал, а там «русским по белому» каждый твой шаг на работе расписан.

– Если жить, как в контракте написано, то я даже жене не имею права сказать, сколько денег мне платят – коммерческая тайна.

– Удобная «отмазка», если все деньги отдать потребует.

– От нее и рубля не спрячешь. Сам не отдашь – найдет. В глаза посмотрит и тут же скажет, где спрятал.

– Моя Танька другая.

– Другая, потому что вы еще не расписались, не съехались. Попомнишь мое слово, женишься – через год Таньки своей не узнаешь.

Виктор пожал широкими плечами, не хотелось ему верить, что какая-то печать в паспорте сможет изменить его любимую девушку. Но женатый приятель имел право советовать, предупреждать. Уже третий год пошел, как женился.

– Не знаю, как у вас раньше было. А моя другая.

– Другая, как же. Ты завтра на рыбалку собрался, а сам что ей скажешь?

– Совру, что на работу пойду. Рыбалка – не то, рыбалка не деньги, а удовольствие.

– Деньги – тоже удовольствие, и не последнее в нашей жизни.

Виктор услышал, как открывается дверь кабинета босса, тут же застегнул пиджак, поправил запаянный в пластик бейдж. Балуев любил пройтись по коридору студии. Все двери в служебные помещения согласно его распоряжению были стеклянными. Все, кроме одной, на которой красовалась латунная табличка с именем хозяина. Владелец наблюдал за работающими сотрудниками, как за аквариумными рыбками.

Он прошел коридором мимо кабинетов и заглянул в студию, где уже шли приготовления к вечернему эфиру. Оператор устанавливал камеру, усадив за стол вместо диктора девушку-редактора, а продюсер задумчиво смотрел на задник, подсвеченный юпитером, он вздрогнул, когда почувствовал за спиной дыхание хозяина.

– Добрый вечер, – расплылся продюсер в напряженной улыбке.

– Добрый, – коротко бросил Балуев и окинул взглядом студию.

– Вот, готовимся… До Нового года можно не подновлять, – он провел рукой по начавшей отклеиваться от стола пластиковой пленке. – Все равно оформление менять будем. Новые ведущие в новом интерьере появятся. Что-то не так?

Балуев качнул стул, на котором были живописно свалены, словно занимались групповым сексом, две мужские дубленки и шуба.

– Почему верхняя одежда в студии?

– Я им каждый раз… – произнес продюсер и осекся, поняв, что его дубленка лежит сверху, обхватив мокрыми рукавами ондатровую шубу. – Ее все равно в кадре видно не будет…

– Я целый кабинет под гардероб отдал, – глаза Балуева сузились, – не для того, чтобы пальто на стулья сваливали, – ты-то знаешь, во сколько мне аренда одного квадратного метра обходится.

– Извините, Бахир Бахирович. С улицы я – сразу в студию, сейчас уберем.

Балуев глянул на стеклянную перегородку, за которой в аппаратной сидел видеоинженер. На двух мониторах шел фильм «Белое солнце пустыни», на третьем виднелась картинка погруженной в полумрак студии.

– В новом году по-новому работать начнем. Такая халтура уже не пролезет, – Балуев заглянул в окуляр камеры, – для новых ведущих нужно искать новые ракурсы.

– Одной камерой с обычного штатива лучше не снять, – улыбнулся в седеющие усы оператор. Как всякий хороший профессионал, он не боялся потерять работу, знал, такие, как он, на улице не валяются.

– Придет время, и второй камерой для новостей разживемся, и кран поставим, – пообещал Балуев, – а пока работай на том, что есть.

– Мы и работаем.

– Пошли ко мне, разговор есть, – Балуев взял продюсера за локоть.

Такой оборот не предвещал ничего хорошего, текущие дела можно было обсудить и в студии. Раз босс жаждал разговора один на один, значит, не хотел распекать продюсера при других сотрудниках студии.

Дверь со сверкающей латунной табличкой закрылась бесшумно, словно присосалась к дверному косяку. Хозяин небрежно расселся за просторным, как двуспальная кровать, письменным столом, придвинул к себе единственный на всей студии телефон с прямым городским номером, все остальные аппараты работали только через офисный коммутатор. Продюсер скромно устроился на приставном хлипком металлическом кресле, сложив руки на коленях и плотно сдвинув ноги, словно на нем была короткая юбка.

Балуев умел держать паузу, как настоящий актер. Такие начальственные паузы позволяли подчиненному вспомнить все свои вольные и невольные прегрешения, о большинстве из которых владелец студии и понятия не имел, загодя осудить себя и покаяться в еще не совершенных.

Продюсер опустил глаза. Балуев взял с подставки широкий конверт плотной бумаги, вытряхнул из него на стол пачку фотографий и бытовую видеокассету. Продюсер глуповато улыбнулся.

– Предварительный кастинг новых ведущих провел? – спросил владелец студии, хотя результат был налицо: и фотографии, и видеокассета, хоть сейчас вставляй в магнитофон и смотри.

– Отобрали из пятидесяти пяти претендентов. Но время еще есть. Сегодня в новостях снова прозвучит приглашение участвовать. Народ валом валит. И уроды, и калеки, и косноязычные, и старики, и горькие дети… Почему-то никто не считает, что можно стать поваром без специальной подготовки, а вот в телеведущие все подряд метят.

Балуев, припомнив, как сам безрезультатно ходил на подобные конкурсы, тему развивать не стал. Он разложил перед продюсером цветные фотографии. Выкладывал их так, словно играл в карты, и на руки ему пришла выигрышная комбинация, выше которой быть в игре ничего не может. Как четыре туза и джокер в покере.

Пять мужских лиц, но все типажи были разные. Суровый мужик с властным умным взглядом и отечными мешками под глазами. Немного подержанный, чуть побитый годами красавец – любимец дам, душа компании. Простак с широко распахнутыми веками и наивным лицом, такой может нести с экрана любую официальную чушь и при этом продолжать задумчиво улыбаться. Рано поседевший циник с бесцветным взглядом, незаменимым, когда приходится сознательно врать. Молоденький парнишка с оттопыренными ушами – свет, когда делали фотографию, выставили неудачно, уши сияли на просвет как раскаленное железо.

– Это ты называешь кастингом? – строго поинтересовался Балуев.

– Отобрал лучшее, что было, – просипел продюсер, от долгого молчания «голос сел», – я всех просмотрел, всех лично прослушал.

– Кого было больше – женщин или мужчин?

– Женщины косяком идут, но без разбора, всякие. Мужик обычно подготовленным приходит. Пожалуйста, из пяти отобранных – два драматических актера с высшим образованием. Кассету посмотрите. Вот этот, – продюсер ткнул пальцем в оттопыренное, горящее красным пламенем ухо молодого человека на фотографии, – он говорит в два раза быстрее обычного человека, но каждое слово разобрать можно. А седой – отставной полковник – настоящий оперный тенор, хотя нигде правильному произношению не учился. Академия имени Фрунзе не в счет.

– Мы не цирк, не драматический театр и не опера, а уж тем более не воинская часть, мы солидный канал. Мы полтора миллиона зрителей по Москве накрываем, – веско произнес хозяин канала.

– Миллион семьсот пятьдесят тысяч зрителей имеют техническую возможность смотреть наш канал, – подсказал продюсер точную цифру, слово в слово повторив слова из рекламного проспекта студии «Око».

– Столько народа во всей Эстонии или в половине какой-нибудь Норвегии. И я хочу, чтобы хотя бы половина из них не переключила телевизоры. Наши новости смотрит уйма народа. И ведущие вечерних новостей должны быть соответствующие. Ты на хрена только мужиков в ведущие отобрал?

– Мужик, особенно в возрасте, в кадре смотрится солидно, – возразил продюсер, – к нему у зрителя доверия больше, чем к бабе. Я, например, женщинам никогда не верю. Что бы они ни говорили.

– Даже когда шепчут, что ты хороший любовник? Или тебе никогда этого не говорили?

Продюсер тактично промолчал.

– Мужику веришь, когда новости хорошие, а баба нужна, чтобы сообщать плохие новости, страшные. Об авариях, о погибших, о захвате зданий террористами. Каких у нас новостей больше? – настаивал хозяин.

– Лучше, когда новости хорошие в районе нашего вещания, а вокруг все плохо. Если нужно отобрать и женщин, то время еще есть. У меня даже телефоны некоторых конкурсанток записаны.

– Мы новости не создаем. Они сами к нам приходят… Тут уж мы повлиять не можем. А записал ты телефоны самых смазливых, а не самых талантливых…

Молодая девушка-редактор прильнула лицом к стеклу студийной перегородки. На противоположной стороне коридора сияла на плотно закрытой двери латунная табличка с фамилией Балуева.

– Уже двадцать минут хозяин его мучает.

– Не тебя же мучает, – не отрывая глаза от окуляра камеры, проговорил оператор, – у продюсера работа такая, ему за мучения деньги платят.

– Если Балуев злится, то злится на всех, – она подхватила свою ондатровую шубейку, – занесу в гардероб.

– И мою дубленку прихвати.

– Как вы, мужики, такую тяжесть на себе таскаете, – девушка взяла в руки дешевую дубленку оператора, – я бы в ней к вечеру в два раза меньше ростом стала.

– Зато тепло. Мне простывать нельзя. Чихнешь – камера дрогнет. Ты, Катя, никогда ведущей стать не хотела?

– У меня правый глаз немного косит, – улыбнулась девушка, – мне в кадре работать противопоказано.

– Я чудеса делаю. Карликов – гигантами, уродов – красавцами. Твоего косящего глаза никто и не заметит. Кроме меня, конечно.

– Мне моя работа нравится.

Оператор повесил наушники на камеру, погасил яркий свет, постучал пальцем по стеклу аппаратной. Видеоинженер вскинул голову от компьютера и показал пальцы, сложенные колечком. Мол, все отлично, можешь пойти отдохнуть, и с завистью глянул на оператора, тот выбил сигарету из пачки, вышел из студии. Видеоинженер не мог покинуть пост, вдруг сервер даст сбой и показ фильма прервется.

Оператор прошел мимо охраны.

– Виктор, ты дверь не замыкай. Я только покурю на крыльце и назад.

– Что мне, лишний раз кнопкой щелкнуть жалко? Да и холодно, Петрович, мог бы в туалете покурить.

– Снег сегодня красивый. Прямо рождественская открытка, – вздохнул пожилой оператор, – помозговать надо, как его снять, – он замотал шею шарфом и вышел на крыльцо.

Медленно плыл, переливаясь и клубясь в лучах яркого фонаря подсветки, табачный дым. Оператор, чуть прищурившись, смотрел на серебристый снег сквозь причудливые изгибы синеватого дыма, с сожалением думая о том, что видеокамерой невозможно передать и половины всей сегодняшней вечерней красоты.

«Нужно слышать потрескивание ветвей, припорошенных снегом, нужно вдыхать морозный воздух. А снежинки вспыхивают как бриллианты, и тут же, рядом с ними, виднеется свежая изумрудная трава на теплотрассе, кажется, что среди нее новогодней ночью распустятся одуванчики».

На какое-то одно мгновение, абсолютно неожиданно для самого старого курильщика, струйка дыма над кончиком зажженной сигареты сложилась в силуэт стройной обнаженной девушки с пышными разлетевшимися волосами. Постояла секунду-другую. Оператор даже дыхание затаил, так и замер с открытым ртом, боясь спугнуть видение. А потом пригрезившаяся ему девушка качнулась, оторвалась от кончика сигареты, подхваченная легким, почти неощутимым движением ветра. И тут же расплылась бесформенным облачком в вечернем декабрьском воздухе, в котором уже витал аромат праздника.

«Вот же штука, – от досады оператор щелкнул сильными пальцами, – можешь сидеть с включенной камерой, совать под объектив зажженные сигареты, делать это несколько лет подряд. И все, никогда больше чудо не повторится. А я видел ее так ясно, так отчетливо. И всегда такое случается, когда нет под рукой камеры. Молодежь скажет, что такую девушку из дыма можно нарисовать и на компьютере. Но нет. Как нельзя нарисовать на нем и настоящий рождественский вечер. Его можно только увидеть. И потом вспомнить. То-то я размечтался. Это Европа уже вовсю Рождество празднует, а наше, православное, только после Нового года наступит. Новый год – самая работа. Мне праздники еще пережить надо».

Оператор с досадой отправил щелчком еще тлеющий окурок в рыхлый сугроб. Бычок пробил в нем темную норку, огонек на мгновение вспыхнул, осветил ее и погас.

«Вот так и моя жизнь. Все время горбатился на телевидении, больших людей снимал, праздники, трансляции. Всегда за кадром оставался. Никто моего лица не вспомнит. Постарел, на кабельное телевидение ушел. Еще пару лет поработаю, и вышвырнут меня в сугроб, как осыпавшуюся новогоднюю елку после праздника».

Оператор спрятал бензиновую зажигалку в один из многочисленных карманчиков на своей жилетке цвета хаки и потянул золотистую ручку стеклянной двери. Охранник слово сдержал, замок оказался разблокирован, но тут же щелкнул, когда дверь закрылась. Теперь ее открыть можно было только с пульта. На туфли налипло много снега, и оператор долго вытирал их о пластиковый коврик, лежавший у стойки охраны.

– Ты на Новый год дежуришь? – поинтересовался оператор.

– Нет уж, мне на прошлый выпало, – заулыбался Виктор, – теперь пусть другие его «всухую» встречают.

– Хорошая машинка, – похвалил оператор новенький мобильник, лежавший на стойке, – фирма выдала?

– Дождешься, – вздохнул охранник, – Балуев даже на Рождество не расщедрится. Сам купил.

Оператор поднял мобильник, глянул на дисплей.

– А толку, что он у тебя есть? Все равно в бомбоубежище он не работает. Земли над нами четыре метра и еще полутораметровый железобетон, напичканный рельсами. Не доходит сигнал. Разве что у самой двери стать.

– Не помогает, и там не берет, пробовал. Стекло металлом тонировано, экранирует.

– Тогда на хрена ты деньги тратил? Дома у тебя телефон и так есть.

– Теперь без мобилы ходить несолидно. Девушки любить перестанут, – отшутился охранник и убрал телефон со стойки.

Студия понемногу оживала, пустой и гулкий коридор наполнялся голосами. Его почти стерильную белизну теперь нарушали броские женские платья, строгие темные мужские костюмы. Живой выпуск новостей – это по масштабам кабельного телевидения огромное производство.

Редактор с диктором препирались, стоя под заправленным в сверкающую рамку фестивальным дипломом «За лучшее операторское решение телевизионных новостей».

– Я не успею прочитать твой текст за двадцать секунд, – настаивал диктор.

– На большее у нас нет видеоматериала, – не сдавалась редактор, – постараешься и прочтешь.

– Постараться могу. Прочесть – нет. Выброси из него пять строчек, тогда получится, или дочитаю уже в кадре.

– Ты же знаешь, что в последнем блоке мировых новостей все тексты звучат за кадром только под хроникальные съемки. По-другому мы не работаем.

– Тогда ничего не выйдет…

– Сможешь. Я и слова из него не выброшу…

Охранник Виктор слушал профессиональный спор. Каждый день перед выпуском вся новостийная бригада ругалась, иногда и до мата доходило.

«Послушать их, то можно подумать, что новости выйти в эфир не смогут. Сплошные накладки и проколы пойдут. А потом ничего, все получается. И текст укладывается, и видеоматериала хватает. И неважно, что в один день в мире, считай, ничего не случается, а в другой день повсюду сплошное кипение – за сутки рассказать не успеешь. А они – профессионалы, ровно в полчаса эфира укладываются, каждый день. Ни минутой больше, ни минутой меньше. Где надо растянут, где надо – укоротят».

Мирно помаргивал монитор, подключенный к наружной камере наблюдения, на нем по-прежнему виднелось засыпанное снегом крыльцо перед входом. Тот мир казался далеким и нереальным – слишком спокойным, холодным. В коридоре в руках сотрудников, перебегавших из кабинета в аппаратную, шелестели бумаги распечаток. Выпускающий режиссер пытался отыскать ассистентку, чтобы уточнить у нее номера кассет с сюжетами, а та словно сквозь землю провалилась.

– Она домой не уходила? Может, случилось что? – в отчаянии допытывался режиссер у охранника Виктора.

– Нет. Как пришла, точно помню, а потом здесь и не появлялась. На студии ее ищите.

– Где искать! Я уже все кабинеты обошел.

– Всю студию вы не осматривали.

Режиссер задумался и тут же бросился к девушке-редактору.

– Глянь в женском туалете. Может, она там?

Девушка сунула режиссеру листки текстов и скрылась за углом. Коридоры бомбоубежища были настоящими лабиринтами, указатели, вывешенные на стенах, могли только сбить с толку непосвященного. Но сами сотрудники ориентировались превосходно.

В женском туалете перед зеркалом ассистентка старательно красила губы.

– На тебя уже скоро в розыск подадут. Без вести пропавшей объявят. Красишься, словно это тебе в эфир выходить, – заглянув за дверь, возмутилась редактор.

– Успеет. Надоел уже, – тюбик с помадой исчез в сумочке.

– Так ему и передать?

– Так и передай. Нельзя быть слишком нервным. До эфира еще тьма времени. Я и так на час раньше пришла. Не телестудия, а самый настоящий концентрационный лагерь. Кофе в кабинетах пить нельзя, курить – тоже. В туалет больше чем на минуту не заходи. На пять минут не опоздай. Даже позвонить по телефону толком нельзя. Каждый звонок фиксируется. В начале месяца объяснительные пиши, кому и зачем звонила. Сообразил Балуев офисный коммутатор поставить. Теперь он знает, кому я звоню, может даже мои разговоры прослушивать.

– Насчет телефонов я с тобой согласна, это отвратительно. Балуев всех под колпаком держит. Но в остальном… должен же быть порядок. Иди, режиссер тебя ждет.

Редактор заняла место перед зеркалом и провела пальцем по губам, подправляя помаду.

Виктор вместе с напарником, негромко переговариваясь, разгадывали кроссворд в газете, забытой одним из посетителей на стойке. Короткий карандаш никак не хотел держаться в мощных пальцах охранника, списанное острие оставляло в микроскопических клеточках абсолютно не поддающийся чтению след.

– Пойду своей Таньке позвоню, – Виктор хлопнул по карману с мобильником и подмигнул напарнику.

– Боишься, что не одна вечер проводит?

– Сплюнь три раза через левое плечо. Если что, я на минутку отошел.

– Знаю я твои минутки. Танька коротко говорить не умеет, – охранник отложил карандаш и газету.

Балуев, хоть и считал, что без его ведома никто не может на студии и шага сделать, все же ошибался. На всякий яд найдется противоядие. Владелец предпринял все, чтобы держать сотрудников под контролем, особенно в том, что касалось телефонных звонков. Даже сам аппарат офисного коммутатора стоял у него в кабинете.

Зажглась лампочка – говорит человек, погасла – повесил трубку. Он имел возможность извлечь из памяти любой номер, сколько бы от звонка ни прошло времени. И не дай бог, оказывалось, что звонили не по делу, а друзьям, родственникам или знакомым, особенно по межгороду и на мобильники. В чем-то Балуев, конечно, был прав – меньше болтаешь, больше работаешь на канал, но во всем надо знать меру. Пережмешь, русский умелец придумает, как обойти запрет. Придумал такой финт и Виктор, не зря в воздушном десанте служил.

Армия и тюрьма, особенно российские, «соображалку» – как что спрятать, как обмануть начальство – развивают великолепно. В каждом здании найдутся помещения, куда никто без надобности заходить не станет. Имелось такое и в бомбоубежище. Обитая оцинкованной жестью дверь закрывала вход в электрическую подстанцию. Нормальный человек даже порог ее переступить побоится. Гудят трансформаторы, индикаторные лампочки горят, как угольки, рубильники, пакетные выключатели, и повсюду на табличках молнии нарисованы, черепа с костями и надписи: «Опасно для жизни». В подстанцию только контролеры Мосэнергонадзора пару раз в год и заглядывали, чтобы снять показания электросчетчиков.

Виктор соорудил в подстанции хитрое приспособление, всего-то и пришлось припаять к проводку винтовой штекер, а проводок воткнуть в разъем с надписью «Наружная связь». Таких разъемов в любом бомбоубежище несколько, на случай, чтобы связисты после бомбежки могли к выведенным наружу разъемам телефоны подключить и переговорить с засыпанными людьми, убедить их открыть запоры. Ведь любое бомбоубежище – это суперсейф, только вывернутый наизнанку, изнутри закроешься, и никто тебя без твоей воли оттуда уже не выковырнет.

Виктор огляделся, чтобы никого в это время в коридоре не было, открыл дверь в подстанцию и тут же закрыл ее за собой. Головка антенны с мобильника свернулась легко. Охранник бережно спрятал ее в карман, а на ее место ввернул штекер. Тут же осветился экранчик телефона. Роуминг стал таким, словно Виктор находился не в глубоком подземелье, а стоял на людной московской улице. Устроившись на стуле, Виктор набрал номер своей невесты.

– Привет, – охранник хотел добавить «дорогая», но язык не повернулся, хоть и знал, что девушке это понравится, но пересилить себя бывший десантник не мог. «Телячьи нежности» были не для него.

– Привет, дорогой. Освободился уже? – в трубке послышалось нежное щебетание девичьего голоса.

– С работы звоню. Я тут пять минут выкроил. Для тебя специально. Мы же с тобой еще о планах на Новый год не поговорили.

– Ты меня никуда не пригласил, вот я и молчала. Пара предложений мне уже поступила, над ними и думаю.

– Давай вместе встретим.

– Меня, между прочим, в ресторан зовут.

– Кто? – упавшим голосом осведомился охранник, денег на встречу Нового года в ресторане он в своем бюджете не предусмотрел.

– Так, друг детства. Вспомнил, позвонил…

Виктор почувствовал по голосу девушки, что та его «разводит». Нет никакого богатенького друга детства.

– В ресторане толком праздник не встретишь. Не оттянешься по полной.

– И каким образом это ты собрался по полной оттягиваться? Напьешься, как на Восьмое марта?

– Я друзей приглашу, все хорошо будет, – предложил он, – повеселимся.

– Я вчера телевизор смотрела, кстати, ваш канал «Око». Там рассказывали, как у приличных людей принято Новый год встречать. Мне понравилось, как французы его встречают… – сказала Таня и многозначительно замолчала.

– Это как?

– Мы сможем остаться одни на праздник? – тут же вопросом на вопрос ответила девушка.

Виктор жил с матерью и смутно припомнил, что кто-то из подруг ее уже приглашал на праздник. Правда, не мог вспомнить, согласилась старушка уйти из дому или нет.

«Намекну, что ко мне Танька придет, она и отправится до утра. Чего мать для сына не сделает».

– Ты куда пропал? Думаешь?

– Конечно, мы сможем одни побыть. Если что, немного с матерью посидим, курантов дождемся, а потом она спать ляжет.

– Дурак ты. Я серьезно спрашиваю.

– Если надо, она к подругам пойдет.

– Хорошо… Потом не отпирайся, я из-за тебя от ресторана отказываюсь. Новый год по-французски встречают так: расстилают кровать, зажигают свечи. Рядом ставят небольшой столик. На нем шампанское, красное вино, соки, фрукты… Ты меня слушаешь?

– Конечно.

Виктор представил себе, что всю новогоднюю ночь ему придется пить микроскопическими дозами сухое вино и закусывать его фруктами. Молодой мужчина хоть и не был голоден в тот момент, но под ложечкой у него засосало. С того времени, как вернулся из армии, он на Новый год меньше двух бутылок водки под хорошую сытную закуску не выпивал. Ему хотелось спросить: «Это все для тебя. А для меня что?»

– … и всю ночь занимаются любовью, – чувственно прошептала в трубку Таня.

– Я всегда мечтал о таком, – выдавил из себя бывший десантник.

– Согласен встретить Новый год по-французски?

– Согласен. Только я прямо к самому празднику с работы вернусь, голодный…

– Можно еще поставить на столик легкие закуски. – Чувствовалось по голосу, что девушка уже видит этот самый столик с подрагивающими огоньками свечей и отблески живого огня на еще не смятой постели. – Немного тонко нарезанного копченого мяса, колбасы, рыбы… – продолжала ворковать Таня.

«Рыба. Именно рыба! – вспомнил Виктор. – Я же с соседом собрался завтра на рыбалку пойти, а кто мотыля купит – мы не договорились, не уточнили. Жалко, если сорвется. На льду никто своей наживкой делиться не станет. Надо сразу же после Таньки Климу Бондареву позвонить, пусть он о наживке думает. Прошлый раз я приносил. Хрен с ним – с французским Новым годом, пусть будет, как она хочет, с вином и фруктами, а я в туалете в шкафчик бутылку водки спрячу и сало порезанное с хлебом, буду ходить, отпивать понемногу. Если по глоточку, Танька и не учует».

– …А завтра мы встретимся? – вернула Виктора к менее отдаленному времени Танька.

– Не могу – работа. Специально с напарником меняюсь, чтобы на Новый год освободиться. Придется два дежурства вместо одного отбыть, – соврал Виктор, но угрызений совести не почувствовал, ради рыбалки он мог и любимую девушку обмануть. – Надо же день заработать, чтобы потом по-французски с тобой отпраздновать!

Он уже всю прошедшую неделю видел себя сидящим на льду Москвы-реки с удочкой в руке, слышал, как переливается вода в лунке, как бьется об лед только что вытащенная рыба. Чувствовал вкус коньяка, который непременно приносил на рыбалку его сосед по улице Клим Бондарев. Ну не сравнишь же красное сухое вино с обжигающим, согревающим сорокаградусным напитком, особенно если пьешь его на морозе и губы прихватывает к горлышку металлической фляжки. А потом они вернутся и покатят с Бондаревым еще бутылочку «беленькой».

– Дорогой, запоминай, что тебе придется купить, а что мне…

«Бондареву, надо позвонить Бондареву, чтобы мотыля купил. А может, у него мотыль уже есть? Он мужик запасливый и предусмотрительный».

Глава 3

Вечерние улицы столицы нарядны в любой день. Реклама, светящиеся вывески, подсвеченные билдбординги – огромные щиты, вознесшиеся над запруженными машинами улицами, создают праздничную атмосферу. Но особенно торжественен город накануне праздников. Даже лица водителей, обычно угрюмые и недовольные, проясняются. Даже если у светофора пробка, можно постоять, есть на что посмотреть.

Молодые нарядные девчонки в коротких шубках пьют пиво прямо на улице. Тут же может вспыхнуть бенгальский огонь в руке у солидного мужчины, и он преподносит его, как цветок, тем самым смеющимся, давящимся пивом девчонкам. Зажигает еще и еще, огней хватает на всех. И делает это не потому, что хочет «снять» одну из них, а просто так, от переполняющих его чувств, потому что скоро праздник.

Тут же в переулке раздается хлопок. Московская публика немного нервная, кому-то уже мерещится очередной выстрел киллера, но тут же над домами взмывает и рассыпается цветными искрами ракета…

У светофора замер один из тысяч, колесящих по Москве, микроавтобусов. На приборной панели поблескивала огнями, переливаясь мишурой, маленькая искусственная елочка. Мужчина, сидевший за рулем, нервно барабанил пальцами по баранке. У него были коротко подстриженные жесткие черные волосы, аккуратная бородка и нездоровый блеск в темных, как ночная вода, глазах.

– Рамзан, если волнуешься, можем поменяться, я поведу машину, – произнес по-русски с сильным кавказским акцентом сорокалетний мужчина, сидевший рядом с ним.

– Я не волнуюсь, – зло ответил Рамзан, – если бы волновался, не сел бы за руль.

– Всего пять километров по городу, а столько светофоров, – молодая женщина, выросшая в горной Чечне, огромными карими глазами первый раз смотрела на вечернюю Москву.

– Бихлис, тебе здесь нравится? – посмотрел на нее в зеркальце заднего вида Рамзан.

– Жаль, мы не увидим, как изменятся их лица. Хоть на пару дней они перестанут улыбаться, – сказала Бихлис и слегка улыбнулась сама.

– Ты возвращаешься к жизни, – засмеялся Рамзан.

– Я по-прежнему каменная.

– Ты первый раз улыбнулась после того, как убили твоего мужа.

– Я перестала улыбаться, когда погиб мой брат.

– Все мы кого-нибудь потеряли. И я напомню им об этом, – обернувшись в салон, произнес мужчина, сидевший рядом с шофером.

– Мы еще не приехали на место, Умар, – напомнил ему Рамзан.

В салоне микроавтобуса сидели еще четверо: трое мужчин и одна молодая женщина. Наконец светофор мигнул и переключился на зеленый свет.

– В средних рядах держись. Менты машины в крайних останавливают. Нам сейчас попадаться не с руки.

Микроавтобус медленно покатил вслед за троллейбусом, улицу хоть и чистили всего час тому назад, но ее густо засыпал снег, и машины носило из стороны в сторону.

– Не бойся, никого не зацеплю. Я автомобиль по горной дороге водил, перевалы преодолевал, и ничего со мной не случилось. Город – не горный серпантин.

На следующем перекрестке Рамзан перестроился в правый ряд и свернул в узкий проезд.

– Правильно едем?

Умар утвердительно кивнул.

– Снегом все засыпало, потому и не узнаешь место. Да еще иллюминация вокруг. Я тут чаще твоего бывал. Правильно выехали.

Лица чеченцев стали напряженными, узкий переезд выходил к оживленной улице, на другой стороне которой виднелась стоянка, а за ней просматривался сквер. Когда микроавтобус съезжал с бордюра, под задним сиденьем звонко звякнуло железо.

– Я же сказал, автоматы завернуть в тряпки, – процедил сквозь зубы Умар, чувствовалось, что он здесь самый старший, не только по возрасту, но и по положению.

Было достаточно одного его взгляда, чтобы другие отводили глаза в сторону. На светофоре микроавтобус развернулся и поехал в обратном направлении. Умар даже стекло опустил, боясь пропустить поворот.

– Может, на стоянке машину оставить, пешком дойдем? – прошептал Рамзан. – С краю место свободное есть. Снег в сквере глубокий, можем застрять. А людей в нем не видно.

– Застрянем, тогда и пойдем пешком, – Умар махнул рукой, – сворачивай!

Микроавтобус проехал в ворота сквера, за ним по аллейке потянулась глубокая колея. На подъем машина взобралась легко и замерла, не доехав ста метров до входа в бывшее бомбоубежище, в котором разместилась студия кабельного телеканала «Око». Мотор замолчал. Умар распахнул дверцу, сидел, прислушивался, пытаясь отделить посторонние звуки от гудения огромного города, вглядывался в ярко освещенное крыльцо студии, увенчанное вывеской.

– Теперь напоминаю, – сказал он, – над крыльцом камера наблюдения. Они вас увидят, когда вы поравняетесь со старым каштаном. До этого вы в тени. – Умар взглянул на часы: – Приехали, как и рассчитывали, минута в минуту. Начали.

В тесном микроавтобусе мужчины сбрасывали куртки, под которыми был камуфляж. Двое чеченцев повязали на головы зеленые повязки с арабской вязью. Женщины, перебравшись к зеркальцу, надели парики, превратившись из жгучих брюнеток в блондинок, и тут же не очень умело принялись подкрашивать губы, глаза. Руки у них дрожали.

– Бихлис, у тебя глаз криво подведен. Дай я подправлю.

В светлых пальто женщины первыми выбрались из машины. Умар протянул Бихлис пистолет с массивным глушителем. Женщина привычно передернула затвор, сунула руку с оружием в разрез пальто.

– Что бы у вас ни спрашивали, говорить будет только она, – напомнил Бихлис Умар, – у нее совсем нет акцента.

– Конечно, пять лет в Москве училась, – ответила чеченка в легкомысленном желто-соломенном парике.

Если еще пять минут назад она выглядела как «черная вдова», то теперь смотрелась немного разгульной, но вполне приличной городской женщиной.

– Охрану уложить в первую очередь, – шепнул Умар, – не подведи. Ждать нельзя.

Женщины, пряча оружие под пальто, неторопливо пошли к освещенному крыльцу. Мужчины уже выбрались из микроавтобуса, разобрали автоматы. Нелепо и в то же время страшно смотрелся этот небольшой отряд в безлюдном московском сквере. Казалось, только что мужчины спустились с гор и сразу же попали в российскую столицу. Автоматные рожки были связаны изолентой навстречу друг другу для того, чтобы, как только кончатся патроны в одном, тут же перевернуть его, присоединить второй и продолжить стрельбу. На Умаре и Рамзане были сшитые из камуфляжной материи жилетки, очень похожие на те, что носят телеоператоры. Только из карманчиков торчали запалы гранат с покачивающимися кольцами, патроны и пара ножей. Рамзан задвинул дверцу микроавтобуса и не заметил, как на снег упал военный подсумок, из которого только что достали автоматные рожки.

– Все готовы? – спросил Умар. – Тогда пошли.

Люди двигались гуськом, ступали след в след, так, как привыкли ходить в горах, прячась от преследователей-федералов. У старого каштана Умар остановился и поднял руку. Все пятеро мужчин замерли.

– Сколько там может быть человек? – тихо спросил Рамзан.

– Десять-пятнадцать мужиков и с десяток баб. Если почувствуешь, что мужики настроены зло, решительно, сразу кончай тех, кто нам не будет нужен.

– Мы мигом поставим их на место. Сделают все, что потребуется.

Охранник за стойкой с легким удивлением посмотрел на монитор камеры наружного наблюдения – на крыльце перед входом в студию стояли две молодые, незнакомые ему блондинки. По вечерам посторонние на студию обычно не приходили.

«На машине приехали, – машинально отметил охранник, не увидев на их волосах и пальто снега, – стройные».

Бихлис вдавила кнопку переговорного устройства и тут же отступила в сторону, давая место подруге, прекрасно говорившей по-русски.

– Вы к кому? – достаточно строго спросил охранник, за время работы у него выработался особый стиль разговора с посетителями.

– Мы на конкурс, – потек из динамика взволнованный женский голос, – телеведущих.

– Конкурс проходит днем. Приходите завтра.

– Я понимаю… но так получилось, что мы с подругой только сегодня о нем узнали. Мы хотели бы познакомиться с условиями, чтобы успеть подготовиться. Нам сказали, что условия можно получить прямо у вас, на входе…

Охранник разглядывал женщин на мониторе. На торговых агентов они не походили. Их Балуев велел гнать в три шеи с самого крыльца, чтобы не мешали работе. Насчет тех, кто приходил на конкурс телеведущих, никаких специальных запрещений не поступало. Он порылся в бумагах, среди прочей бесполезной макулатуры – не забранных вовремя писем, газет – оказалось и несколько распечатанных мелким шрифтом анкет для конкурса ведущих.

– Входите после щелчка. Дверь на себя, – охранник вдавил кнопку.

Вошла только одна женщина. Охранник отметил, что глаза и губы накрашены слишком грубо, да и блондинка – крашеная, темные брови выглядывали из-под короткой челки парика.

«Не возьмет ее Балуев к себе на работу. Зря только баба время тратит».

– Здравствуйте.

– Здравствуйте. Вот анкеты, – охранник положил на стойку листки.

– А где ваш напарник? – подходя к стойке и заглядывая за нее, спросила женщина.

– Вышел на минутку, – не задумываясь, произнес охранник заранее приготовленную для начальства фразу, – что же ваша подруга не заходит?

– Стесняется. Сейчас позову.

– Стеснительные в телеведущие не идут.

Бихлис стояла на пороге и держала дверь, не давая ей закрыться.

– Охранник один, иди, – шепнула чеченка.

Бихлис лишь кивнула и прошла в тамбур.

Охранник увидел перед собой зло улыбавшуюся женщину, губы ее нервно кривились. Левой рукой она придерживала полу светлого пальто. И тут глаза его широко открылись. Женщина в криво сидевшем парике выхватила из разреза пистолет с массивным глушителем, и охранник увидел маленькую черную дырочку, нацеленную прямо в его глаз. Он даже не успел вскрикнуть, нажать на кнопку сигнализации, не успел спросить: «Кто вы такие?»

Бихлис без промедления нажала на спусковой крючок. Выстрел оказался почти бесшумным. Пуля вошла точно в глаз охранника и застряла в голове, глушитель сильно уменьшил начальную скорость пули. Охранник осел в кресло, стягивая за собой со стойки бумаги, голова его глухо ударила в стол. Бихлис повернулась и стала с пистолетом на изготовку у выхода в коридор.

До ее слуха долетали обрывки разговоров, она слышала торопливые шаги, звуки открывающихся и закрывающихся дверей.