Голодная луна E-Book

Рэмси Кэмпбелл

• Herausgeber: Астрель
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Легенды хоррора
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 594

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Небольшой городок Мунвелл чтит свои традиции, корни которых уходят еще в друидические времена. Как говорят легенды, в пещере рядом с городом обитает жуткое неземное существо, которого могут усмирить только древние ритуалы. Но с приходом в город радикального проповедника Годвина Манна все меняется. Местные жители попадают под влияние его фанатизма, и освященные временем традиции разрушаются. Вскоре вокруг начинают происходить странные вещи, затем Мунвелл окружает непроглядная тьма, из которой не вырваться, сам он исчезает с карт. А люди, живущие в нем, меняются. Бессмертное зло рвется на волю, и его желания простираются далеко за пределы маленького городка. И тем, кто все это время сопротивлялся Манну, теперь придется сразиться с чем-то, неподвластным человеческому разуму.

Leseprobe

Рэмси Кэмпбелл Голодная луна

Ramsey Campbell

THE HUNGRY MOON

© Ramsey Campbell, 1986

© Елена Вергизаева, перевод, 2025

© Сергей Неживясов, иллюстрация, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Посвящение

Стиву и Джо, приверженцам фантазии

Благодарности

Как обычно, я обязан всем своей жене Дженни, которая помогла этой книге обрести форму и следила за последовательностью повествования. Джин Хилл сопровождала меня на проповедь Билли Грэма[1] в Ливерпуле, но я проявил стойкость и не поддался; более того, неожиданно сдержанное слово пастыря было встречено прихожанами с большой долей ливерпульского скептицизма. Стэн Эмброуз, ведущий программы «Фолк-сцена» на радио BBC Мерсисайд аутентифицировал песню «Лунный Гарри», объединяющую несколько народных традиций района Пик-Дистрикт[2].

И я не должен забывать Фила Бута, приславшего мне пазл, чтобы мне было чем заняться, пока я подбираю слова, а также изобретателя (или изобретателей) компакт-диска, ведь музыка помогает мне оставаться за письменным столом.

Человеческая раса смертельно больна недугом, имя которого грех.

Билли Грэм

Спустись в пещеру, Гарри, хватит нас пугатьМы пришли с цветами, чтоб их тебе отдать.

Старинная дербиширская народная песня

…sustulere monstra, in quibus hominem occidere religiosissimum erat, mandi vero ethiam saluberrimum…[3]

Плиний Старший о друидах.

…страшиться луны, кормить ее, так как она нуждается в кормлении, и никогда не взирать на то, как она питается…

Триада друидов, цитата по Посидонию.

У небес отсутствует чувство юмора.

Марк Твен

Глава первая

Ник Рид вышел из здания редакции и оказался на пустынной манчестерской улице. Эта тишина что-то ему напоминала, но он не мог вспомнить, что именно. Он глубоко вдохнул прохладный утренний воздух и потянулся, поморщившись от боли. Ушибы, полученные во время демонстрации, на которой Ник присутствовал в качестве репортера, давали о себе знать. В офисе на улице Динсгейт без ответа трезвонил телефон; одинокий автомобиль проехал мимо магазинов на Пикадилли, спугнув стаю голубей с дороги и отправив их кружить над наличниками окон. Ник запустил пальцы в свои вьющиеся волосы и попытался не искать дополнительных смыслов в безмолвии. Это всего лишь тишина, за ней не кроется ничего важного. Надо прийти в себя и поехать домой спать. Он взглянул наверх. Солнце прорвалось сквозь грозовые облака, мчавшиеся в сторону гор, и осветило крутые крыши домов. В тот же момент воспоминание словно схватило его за шкирку и как следует встряхнуло. «Диана», – выдохнул он, а потом понял, что же не давало ему покоя.

Прихрамывая, он вошел в здание, пересек гулкий вестибюль и поднялся по лестнице в библиотеку. В маленькой комнате с белыми стенами пустые серые экраны устройств для чтения микрофильмов тускло поблескивали под лампами дневного освещения. Ему следовало позвонить Диане – он даже не мог вспомнить, сколько времени прошло с их последнего разговора, – но сейчас слишком рано, наверняка она еще спит. Он начал листать подшивку выпусков за последние несколько недель в поисках статьи о Пик-Дистрикте.

Ник нашел то, что искал в номере за прошлый понедельник, – очередной призыв Чарли Несбита к читателям не проводить отпуск за границей, когда в Британии есть что посмотреть. Читая заметку, Ник живо представлял себе, как Чарли выступает в пабе в обеденный перерыв, тыкая в слушателей мундштуком своей трубки или попыхивая ею всякий раз, когда высказывал безапелляционное, на его взгляд, мнение: «Пик-Дистрикт – наш старейший ландшафт, дарованный Господом любителям пеших прогулок, но все еще не испорченный массовым туризмом…» Ник пробежался глазами по строкам, в которых перечислялись места, обязательные к посещению, а затем медленно перечитал статью, надеясь, что он ошибался. Но он ничего не пропустил. Там не было никакого упоминания о Мунвелле.

Ник попытался вспомнить, как впервые увидел небольшой городок, его пустые улицы, услышал пение, доносившееся с вересковых пустошей на холмах. Его проблемы с памятью можно было объяснить усталостью, но неужели Чарли тоже устал? Ник сможет узнать ответ на этот вопрос лишь через несколько часов, если, конечно, Чарли не придет на работу раньше обычного. Но он хотел узнать это прямо сейчас. Ник прошел через лабиринт стеклянных кабинок в кабинет рядом с библиотекой, сел за свой стол и принялся ждать.

Посыльный швырнул утренний выпуск на стол и разбудил задремавшего Ника. Его репортаж опубликовали с редакторскими правками, хотя он сам решил не писать, что полиция была возмущена его присутствием не менее сильно, чем пикетчики. Некоторые штатные журналисты уже сидели за своими столами, но Чарли Несбита по-прежнему не было видно. «Он, наверное, завтракает», – подумал Ник и схватил телефонную трубку.

На звонок ответила жена Чарли. «Минутку», – коротко сказала она и прикрыла трубку рукой. Ник смог расслышать, как она жалуется: «Вот что я имела в виду», а затем трубка со стуком ударилась о деревянную поверхность. Последовал приглушенный спор, прежде чем Чарли недовольно спросил: «Ну, что такого важного, что это не может подождать, пока я не закончу свой завтрак?»

– Чарли, это Ник Рид. Прости, что отвлекаю.

– Сказать по правде, я даже рад. Чем могу помочь?

На какой-то момент Ник задумался, что ответить, но потом вспомнил, и это окончательно разбудило его.

– Возможно, этот вопрос покажется тебе странным, но скажи, из твоей статьи о Пик-Дистрикте редактор ничего не удалял?

– Да вроде нет, – в его голосе звучало любопытство. – А что? Твой репортаж опять перекроили?

– Не сильнее обычного. Просто в твоей статье не упоминается Мунвелл.

– Что?

– Мунвелл. Помнишь, местечко, в котором происходит вся эта религиозная истерия. Даже ты согласился, что местные зашли слишком далеко, когда я рассказал тебе о том, что там творится.

– Боже милостивый, сынок, ты все еще пытаешься оседлать эту кобылу? Не можешь оставить верующих в покое? Люди сейчас и так не слишком религиозны, не наше дело разоблачать их верования. – Он фыркнул и продолжал: – В любом случае, может, у нас помехи на линии, но мне послышалось, что ты сказал «Мунвелл»?

– Верно. Раньше там находилась шахта, в которой римляне добывали свинец. А теперь местные каждый год украшают пещеру, или украшали до этого года. Ну же, Чарли, ты должен об этом помнить.

– Вот что я тебе скажу, сынок. Я работаю в газете намного дольше тебя, и чертовски давно никто не обвинял меня в том, что я плохо выполняю свою работу. Не знаю, что за муха тебя на этот раз укусила, но ты застал меня в разгаре ссоры с женой, и я не собираюсь начинать новую. Просто поверь мне на слово, в Пик-Дистрикт никогда не существовало места под названием Мунвелл.

«Оно существует, я был там», – хотел закричать Ник, но Чарли уже отключился. Ник положил трубку, стараясь сохранять спокойствие, и достал записную книжку из кармана пиджака. Может, он позвонил Чарли, чтобы отсрочить звонок Диане? Что́ он боялся услышать? Возможно, эти монотонные гудки, поприветствовавшие его, когда он набрал ее номер, – «абонент недоступен».

Наверное, линия занята, сказал он себе, и связался с оператором.

– Мунвелл, – сказал он и, когда девушка уточнила его запрос, повторил: – Мунвелл в Дербишире.

Ему пришлось произнести название города по буквам.

– Простите, сэр, – наконец ответила оператор. – Населенного пункта с таким названием не существует.

Ник уставился на мунвеллский телефонный номер, написанный почерком Дианы. Записная книжка задрожала в его руке.

– Спасибо, – сказал он, почувствовав необъяснимое спокойствие, словно теперь, когда его страхи наконец материализовались, ему стало понятно, что нужно сделать. Он дошел до лестницы и побежал вниз.

Дождевые капли веснушками покрывали тротуары и нежно касались его лица, пока он бежал к автомобильной стоянке. Когда Ник забрался в «Ситроен», ему показалось, что сон ему больше не нужен, хотя отражение, которое он мельком увидел в зеркало заднего вида, свидетельствовало об обратном: большие темные глаза устало глядели с круглого лица с выступающими скулами, широкими носом и ртом и квадратным подбородком, который всегда казался выбритым недостаточно тщательно. Он завел машину и поехал к окраине Манчестера.

Стокпорт-Роуд была забита грузовиками, направлявшимися в Пик-Дистрикт. Группа бойскаутов задержала движение на пять минут, и Ник потерял счет количеству светофоров, загоравшихся красным как раз при его приближении. За Стокпортом Манчестер заканчивался и начинались пригороды с узкими извилистыми улочками и террасами, плотно застроенными домами. То тут, то там попадались промышленные здания, сдаваемые внаем, их длинные глухие известняковые стены желтели под дождем, как глина. Запыленные автомобили, за рулем которых сидели старики, ехали четко по середине дороги и притормаживали перед пешеходными переходами, даже когда рядом никого не было. Нику казалось, что он никогда не доедет до гор, возвышающихся над шиферными крышами. Наконец дорога стала прямой и широкой, и Ник изо всех сил нажал на педаль газа. Обогнав четыре медлительные машины, он помчался в сторону вересковых пустошей.

Пологие склоны блестели под хмурым небом полудюжиной оттенков зеленого цвета, напоминая лоскутное одеяло. Вереск сиял пурпуром, известняковые заплатки прорезали зелень; каменные стены с неровными краями разделяли округлые склоны, делая их похожими на старинный рисунок с изображением человеческого черепа. Дорога становилась уже и поднималась все выше, а мосты через реки были шириной с автомобиль. Стен по краям дороги больше не было. В пятидесяти футах внизу виднелся ржавый остов разбитой машины, пробившей барьер на крутом повороте. Вскоре заграждения исчезли, и только рвы отделяли дорожное полотно от крутых холмов, на которых овцы жевали колючую траву и пялились желтыми глазами на автомобиль Ника. На протяжении нескольких миль ему не попалось ни одного строения или дорожного знака, и он наконец понял, что больше не знает, куда едет.

Он остановил машину на ровном участке дороги и заглушил двигатель. Боковые окна были испещрены пунктиром дождевых капель, размывавшим горные вершины впереди. Дворники на ветровом стекле монотонно стучали и скрипели. Он взял в руки атлас автомобильных дорог и открыл страницу с картой Пик-Дистрикт.

Спустя какое-то время он заложил страницу пальцем и, нахмурившись, открыл алфавитный указатель. Мункойн, Мун, Мунзи… Ник несколько раз перечитал названия населенных пунктов на букву «М», на случай если нужный ему по ошибке напечатали не согласно алфавитному порядку. «Городок точно где-то там», – сказал он себе, и снова открыл карту. В общих чертах он понимал, где находится – там, где главных дорог было мало и они располагались далеко друг от друга; зеленое пятно рядом с Шеффилдским шоссе – скорее всего лесистые склоны впереди. Ник перевернул атлас и наклонил голову, как будто таким образом мог разглядеть его лучше. У него было ощущение, что нужное название есть там, на этой странице, но он по какой-то причине не может его увидеть. Ему захотелось закричать, наброситься на невидимого монстра, сделать что угодно, лишь бы разрушить околдовавшие его чары. Ник закрыл глаза и попытался расслабиться. Внезапно он осознал, что не понимает, что именно ищет.

Он вслепую ударил по клаксону, который тонко завыл на пустынной дороге. «Диана! – крикнул он, и его голос глухо прозвучал в замкнутом пространстве салона автомобиля. – Диана из Мунвелла». Ник вспомнил ее длинные черные волосы, развевающиеся на ветру над вересковыми пустошами, бледное заостренное лицо, большие зеленоватые глаза. На мгновение его воспоминания стали четче, и он вспомнил день, когда встретил ее, – вспомнил, как уезжал из Мунвелла через старый лес за соснами.

«Да», – выдохнул он, завел машину и продолжил свой путь под дождем, который барабанил по крыше и скрывал вершины гор. Он должен доверять своей интуиции: лес впереди был тем самым лесом из его воспоминаний. Ник верил в то, что инстинкты до сих пор вели его в верном направлении. Тысячи сосен цеплялись за отвесный склон. Они напоминали Нику зеленую армию, гигантские стрелы в известняковом колчане, зеленые ракеты. Он чуть не проехал мимо дороги, нырявшей в лес через каменистую расщелину, по крутым мшистым стенам которой струился поток воды.

Деревья сомкнулись над его головой и перекрыли шум дождя, как будто он въехал в туннель. Он выключил дворники и остался наедине с гулом двигателя. Время от времени капли дождя пробивались сквозь ветви над головой и стекали по ветровому стеклу, хотя неба видно не было. Спокойствие и зеленый полумрак убаюкали его, и он не заметил, как сосны сменились дубами и ясенями. Дорога, спускавшаяся под уклон в лес, теперь поднималась в гору, и деревья становились все ближе. То ли облака, то ли ветви деревьев сгущались над головой; стало так темно, что он включил фары. Освещенные электрическим светом ряды деревьев напоминали ему стены пещер, их стволы походили на каменные выступы, с которых капает вода. Он смотрел вперед, высматривая небо; он мог выехать из леса в любой момент, если это тот самый лес – несомненно, так оно и есть. Должно быть, из-за его усталости ему казалось, что время идет медленнее. Он сильнее надавил на педаль газа и вцепился в руль. Глаза болели от напряжения, он старался не отрывать взгляда от влажных темных стен-деревьев. Внезапно они исчезли, и он оказался под рваными мчащимися тучами.

Неогороженная дорога вела вверх, к горизонту, усеянному скалами, острыми, как хребет динозавра. Теперь он вспомнил, что за этими скалами дорога резко уходила вниз и влево, к каменным глыбам размером с автомобиль. Как только он доберется до хребта, то сможет увидеть Мунвелл, расположенный над долиной, и единственную дорогу в город, ведущую через вересковые пустоши. Машина мчалась вперед, и Ник убрал ногу с педали газа. У него возникло тревожное впечатление, что облака, несущиеся над его головой, замерли.

Он должен добраться до Мунвелла прежде, чем усталость сыграет с ним еще какую-нибудь шутку, по крайней мере он так объяснял себе происходящее. Больше всего на свете Ник хотел увидеть Диану, убедиться, что она в безопасности. Быстро, но не слишком, сказал он себе и осторожно нажал на педаль. Впереди не было слышно шума автомобилей. Он выключил фары и увереннее надавил на газ. В этот момент машина и окружавший ее пейзаж исчезли в слепой темноте.

Глава вторая

Ранее, в том же году

Как только класс Дианы добрался до вересковой пустоши, дети начали требовать отвести их к пещере. Находясь вдали от школы, они почувствовали себя свободнее и отбросили условности: рыжеволосый Томас смешил своих приятелей дурацкими шутками, Салли поправляла перемотанные изолентой очки на носу и моргала, как бабуля, требуя от своей подруги Джейн крепче держаться за ее руку. А Ронни вытащил рогатку из кармана мешковатых брюк, доставшихся ему в наследство от брата, но быстро спрятал ее, когда Диана бросила на него предупреждающий взгляд.

– Посмотрим, хватит ли нам времени на пещеру, – сказала она сорока трем ученикам. – И не забудьте подробно описать в ваших тетрадях все, что видите.

– Чтобы мистер и миссис Скрэгг видели, что мы усердно учимся, – сказала Джейн.

– И тогда они узнают, какие вы замечательные ученики.

Возможно, эти дети мало чем отличались от ребят, знакомых с законами улиц, которых она учила в Нью-Йорке. Во всяком случае, такими они и должны были стать, когда перейдут в класс миссис Скрэгг. Эта перспектива ожидала нескольких учеников после летних каникул. Дети в состоянии держать удар, говорила себе Диана, но ей хотелось плакать при мысли о том, что они попадут на три года в руки миссис Скрэгг.

Небо расчистилось. Казалось, что яркий свет майского солнца изменил ландшафт, осветил вересковые пустоши и оттенил каменные стены, а облака на горизонте окрасил в зеленый цвет, превратив их в горные вершины, пронизанные сверкающими потоками. Звуки города остались позади, и два шоссе, соединявшие Манчестер и Шеффилд, между которыми Мунвелл был единственным городом на многие мили, оказались вне зоны видимости и слышимости. Диана постояла мгновение, засунув руки в карманы своего кардигана на молнии. Солнце светило ей в лицо. Безмолвное просветление пейзажа напомнило ей о том, как она впервые оказалась в Мунвелле и наконец почувствовала, что вернулась домой.

Облака закрыли солнце, и ей захотелось разогнать их руками, но вместо этого она обратилась к детям.

– Кто помнит, что я рассказывала о солнечном свете?

Дюжины рук взметнулись вверх, сопровождаемые выкриками: «Мисс, спросите меня, мисс». Она надеялась услышать ответ от Эндрю Бивана, но он спрятался за матерями Салли и Джейн, вызвавшимися помочь присматривать за детьми во время прогулки.

– Салли, ты подняла руку или опустила? – спросила Диана.

– Подняла, мисс, – обиженно сказала Салли и сняла ненадежные очки. – Вы рассказывали, что здесь меньше солнечного света, чем где-либо в Англии.

– Верно. Из-за облаков и туманов. И по этой причине вам ни за что нельзя… ну же, вы сами все знаете.

– Приходить на пустоши без взрослых, – нестройным хором подхватили дети.

– Именно. Не забывайте, некоторым людям приходилось блуждать на этих пустошах несколько дней. Теперь давайте присядем где-нибудь и начнем работу. А потом посмотрим, как пойдет день.

Она повела их по заросшей травой тропинке на насыпь, где дети расселись группами среди вереска. Диана болтала с матерями и ненавязчиво наблюдала за работой детей. Пейзаж продолжал притягивать ее взгляд: земля, поросшая вереском и травой, простиралась на мили вперед. Это неземное однообразие лишь изредка нарушалось каменными стенами или пересохшим руслом ручья, цветом и текстурой напоминавшим потрескавшуюся жженую пробку. Тропинка вела вниз так плавно, что можно было и не заметить, когда вершины скроются из виду, оставив в поле зрения лишь вересковые пустоши, простиравшиеся до самого горизонта. Склоны снова осветились солнцем, и Диане показалось, что ей мысленно удалось этого добиться. Возможно, она чувствовала себя здесь как дома потому, что ее семья родом из Пик-Дистрикта, хотя теперь семьи у нее совсем не осталось.

Вскоре почти все дети нарисовали или написали что-то в своих тетрадях. Букет из вереска у Эндрю получился непропорциональным, но красочным. «Молодец, Эндрю», – сказала она, прежде чем он успел зачеркать свой рисунок. Диана старалась не скупиться на похвалы. Потом она улыбнулась и сказала:

– Хорошо, теперь встаньте парами за мной и возьмитесь за руки.

Она повела их к развилке. Впереди склоны вздымались, словно пробуждающиеся великаны. Одно ответвление тропинки вело вверх по вересковым пустошам, другое огибало Мунвелл и проходило мимо пещеры, которая, по-видимому, и дала название городу. Пещера словно находилась на дне чаши и была окружена несколькими сотнями ярдов земли, покрытой вместо вереска и травы голым песчаником. Она подошла к краю чаши и подняла руку, чтобы остановить детей.

– Дальше нам нельзя.

В двухстах ярдах от них, в центре каменной чаши, зияла пещера. Вероятно, кому-то когда-то показалось, что она выглядит достаточно широкой или глубокой, чтобы в ней могла поместиться луна. На самом деле это была выбоина шириной в пятьдесят футов, окруженная каменной стеной. Придя сюда в первый раз, она перелезла через стену и увидела, что дна не было видно даже в летний полдень; внутренняя поверхность стен, гладкая и скользкая, словно покрытая жиром, погружалась прямо во тьму, от которой веяло холодом. Умом девушка понимала, что у шахты есть дно, но у нее было чувство, что эта пещера была бесконечной. Несмотря на то, что дети находились далеко от края чаши и им ничего не угрожало, Диана пожалела, что привела их сюда.

– Никогда не заходите дальше этого места, ладно? – сказала она, и ребята пообещали этого не делать.

Потом дети начали кричать, надеясь услышать свое эхо. Некоторые голоса отражались от стен пещеры, но не все. Наверное, дело в высоте тона, подумала Диана. Она увидела, что Ронни достал рогатку, и хотела было погрозить ему пальцем, как услышала крик матери Салли: «Эндрю!»

Диана развернулась, опасаясь худшего. Но Эндрю всего лишь вернулся к тропинке и склонился над каким-то животным, выползшим из чаши. Дети столпились вокруг него.

– Фу, это ящерица, – пропищала Салли.

Джейн отшатнулась с отвращением:

– У нее нет глаз.

Диана поспешила за учениками, чтобы рассмотреть ящерицу. Но Эндрю сделал шаг вперед и наступил на ящерицу каблуком своего ботинка. Он огляделся, словно ожидая одобрения от других детей, но они попятились от него.

– Наверное, она вылезла из пещеры, – сказала Диана, взглянув на месиво из белой кожи и внутренностей. – Очень жаль, что ты раздавил ее, Эндрю. Очень редко подобные животные вылезают из своих укрытий. Не страшно, – добавила она быстро, заметив, что губы мальчика задрожали. – Пока мы здесь, можешь рассказать нам, как ты помогаешь украшать пещеру.

Его бледное и худое личико с едва заметными бровями выглядело обиженным.

– Я делаю картину из цветов, – пробормотал он в надежде, что никто его не услышит.

– Вы берете лепестки, так? А потом соединяете их, словно пазл.

По всему региону местные жители украшали колодцы панно, сделанными из лепестков и растений. Этот обычай объединял язычество и христианство и символизировал благодарность за воду, которая оставалась чистой во времена эпидемий чумы. В прошлом году в канун летнего солнцестояния Диана наблюдала, как жители города торжественно несли цветочные панно к пещере, где сложили их в единую композицию. Тогда ей казалось, будто она перенеслась в прошлое, подальше от тревог современного мира.

– Лепестки, – прошептал Томас своим приятелям и хмыкнул.

Диана поняла, что рядом с зияющей пещерой ей неспокойно.

– Думаю, нам пора возвращаться, – сказала она.

– Кругом палатки, – пробормотал Эндрю и притворился, что ничего не говорил.

Диана видела, что он прав: палатки на склонах окружали пещеру и город. Запасы свинцовой руды иссякли, и шахты в пустошах теперь были заброшены и закрыты бетонными плитами. Поэтому сейчас Мунвелл выживал за счет туристов.

Тропинка вела назад к краю вересковой пустоши, и внезапно в поле зрения возник город, расположенный между часовней и церковью. Ряды террасных домов из известняка напоминали античный амфитеатр. Послышался тихий гул автомобилей. Диана перевела класс через ближайший пешеходный переход, и они пошли вдоль Хай-Стрит, мимо горожан, которые отвлекались от сплетен, чтобы поприветствовать детей и их учительницу. Когда они дошли до школьного двора, выложенного каменными плитами, класс замолчал. До последнего звонка оставалось несколько минут.

Мистер Скрэгг в своем кабинете избивал тростью мальчика, который был выше, чем он сам. Кое-кто из детей нервно захихикал при виде директора, стоявшего на стуле. Матери Салли и Джейн остались за школьными воротами и отвернулись. Диана привела детей в класс перед самым звонком.

– Теперь не шумите, пока не выйдете из школы, – сказала она и отправилась в учительскую.

Воздух в маленькой темной комнатке был пропитан застоявшимся сигаретным дымом. Миссис Скрэгг сидела в своем кресле, которое казалось слишком маленьким для ее ширококостной фигуры. Она повернула к Диане свое широкое красное лицо, верхняя губа которого была еще краснее из-за выщипывания усов, и в своей агрессивной манере, которая часто доводила детей до слез, спросила:

– Нашли дорогу назад, не так ли, мисс Крамер? Вы же знакомы с нашей посетительницей?

– Надеюсь, ученики не совсем отбились от рук, – сказала женщина в другом кресле, запихивая бутылочку в рот младенцу. – Уж я им спуску не давала.

– Уверена, мисс Крамер уже поняла, что от нее требуется, миссис Халливелл.

– Конечно, – подтвердила Диана и подошла к своему шкафчику.

По-видимому, рождение ребенка не повлияло на отношение миссис Халливелл к детям. «Лучше уйти, пока не сболтнула лишнего», – подумала Диана, и закрыла свой шкафчик. В этот момент в учительскую вошел мистер Скрэгг.

Его лицо раскраснелось после порки. Он пинком захлопнул дверь и помахал перед женщинами журналом, свирепо глядя на него из-под своих щетинистых седых бровей.

– Только поглядите на это непотребство, которое я нашел в столе Кокса. Сегодня он уже ничего в руки взять не сможет, поверьте мне на слово.

– Из того книжного магазина, полагаю, – сказала миссис Скрэгг не глядя.

– Чего еще ожидать от людей, торгующих книгами в церкви? Жаль, горожане не прислушались ко мне. Теперь многие сожалеют, что позволили этим торгашам въехать туда. Но слишком поздно.

– По мне так к нам приехало слишком много чужаков, – пожаловалась миссис Халливелл, и Диана спиной почувствовала ее испепеляющий взгляд. – Не удивительно, что количество краж и актов вандализма увеличилось. А еще эти хиппи, захватившие летние коттеджи. Грязные твари. Прости господи, но лучше бы они подохли от своих наркотиков.

С таким ирландским акцентом вас трудно принять за местную, хотела сказать Диана про миссис Скрэгг, но сдержалась и попыталась пошутить:

– Современная цивилизация добирается до самых затерянных уголков.

– Только не до нашего города. К счастью, мы далеко и будем готовы к ее приходу. Вот, сейчас покажу, что мы думаем об этой «современной цивилизации».

Миссис Скрэгг взяла журнал у своего мужа с таким видом, словно это был грязный подгузник. Диана увидела надпись на обложке – «Чудо-женщина». Этот комикс она читала в детстве. Миссис Скрэгг приложила сигарету к лицу женщины на обложке и медленно провела раскаленным концом по глянцевой бумаге, начертив крест на откровенно одетой героине.

– Надеюсь, доходчиво? Скажите своим друзьям в книжном магазине, что мы думаем о тех, кто продает непотребства невинным детям.

– Не уверена, что у Бутов можно купить комиксы, – сказала Диана. Но с тем же успехом она могла и промолчать. – Теперь я пойду, с вашего позволения.

Она поспешно вышла из затхлой комнаты и пошла вдоль блестящего пропитанного желчью коридора, мимо своего пустого класса. От нее требовалось не только учить детей, но укрепить их выносливость, подготовить к нескольким годам наедине с супругами Скрэгг. Но как подготовить к этому таких ребят, как Эндрю? Она вышла из школы и подставила лицо солнцу. С тех пор как Диана приехала в Мунвелл, она смутно чувствовала, что у нее есть какое-то предназначение, только не понимала, какое именно.

Глава третья

Несмотря на то, что лето принесло в город множество незнакомых лиц, дела в «Бутс Букс» шли вяло, и Джеральдина решила заглянуть в магазин Биванов. Джун Биван пылесосила витрину с рюкзаками, примусами и альпинистским снаряжением, ее длинные каштановые волосы с проседью разметались по лицу. Она выпрямилась, все еще сутуля плечи.

– Джерри, вы зашли просто поболтать? Нельзя потакать капризам Эндрю.

– Я в любом случае собиралась прогуляться мимо школы, – солгала Джеральдина. – Так что мне не сложно зайти за ним.

– Что ж, очень мило с вашей стороны. Мы очень ценим то, что вы с мужем так к нему добры. Надеюсь, он говорит вам то же самое, если вообще говорит.

– Он становится общительным, когда привыкает к людям.

– Правда? Значит, ко мне он так и не привык, – маленькое пухлое личико Джун словно окаменело. – Хорошо, тогда не буду вас задерживать, или он так и останется стоять возле школы и люди подумают, что он никому не нужен.

Нет, нужен, подумала Джеральдина, и тебе он должен быть нужен – но не следует так поспешно судить о людях.

Биваны подружились с ней и Джереми, когда миссис Скрэгг из школы пыталась настроить людей против них, распространяя петицию против использования бывшей часовни в качестве книжного магазина. Некоторые из тех, кто не подписал тогда ту петицию, теперь чувствовали себя виноватыми, даже если не ходили в церковь. Особенно это касалось тех горожан, чьи дети учились в классе миссис Скрэгг. Джеральдине хотелось сказать этой женщине все, что она о ней думает, но не сейчас, не на глазах у Эндрю. Она пошла к школе по Хай-Стрит, мимо магазинов, торгующих одеждой и шерстью, картинами местных художников и окаменелостями, собранными на горных вершинах.

Эндрю прятался за каменным воротным столбом и грыз ногти. Он сунул руки в карманы своих длинных серых фланелевых шортов, отвел взгляд от Джеральдины и улыбнулся.

– Ты выглядишь хорошо, но немного неряшливо, – сказала она.

Он посмотрел на свои чумазые ноги и спущенные носки и, казалось, замкнулся в себе.

– Не переживай, умоешься, – сказала она и взяла его за руку.

Любой восьмилетка в конце дня должен быть чумазым, растрепанным и уставшим. Джонатан точно был бы таким. Но неправильно думать о нем при Эндрю.

– Ты со мной сегодня не разговариваешь? – спросила она.

– Нет, – сказал он со сдавленным смешком.

Они шли молча, пока не показался магазин его родителей. Время от времени он поглядывал на нее, когда думал, что она не видит, и заметил кучу лошадиного навоза на краю тротуара, только когда наступил на нее.

– Хрен по роже, – пробормотал он и машинально вздрогнул.

Джеральдина сделала вид, что ничего особенного не услышала. Она поддерживала его за локоть, пока он соскребал навоз с подошвы о бордюр. Потом отпустила, и он сбивчиво сказал:

– Мне нравится в классе мисс Крамер. Я хотел бы остаться в нем навсегда.

– Уверена, ей тоже этого хотелось бы, Эндрю, – ответила Джеральдина и не смогла придумать, что еще добавить.

Они вошли в магазин Биванов, и Джун приветствовала сына воплем:

– Только посмотри на себя! Где ты так вымазался?

Джеральдина красноречиво посмотрела на Джун и отправилась в книжный магазин.

Нонконформистская часовня семнадцатого века вышла из употребления двадцать лет назад, но лишь недавно была секуляризована. Она казалась идеальным местом для книжного магазина, который им с Джереми пришлось перевезти из Шеффилда, когда аренда стала для них неподъемной. Жилые помещения были пристроены к часовне, что оказалось очень удобно. Но, как будто им было мало праведников-горожан, с иронией подумала Джеральдина, для переоборудования часовни ей и Джереми пришлось нанять человека с благословенным именем Бенедикт Эддингс.

Джереми как раз безуспешно пытался связаться с Бенедиктом, когда Джеральдина вошла в комнату.

– Передайте ему, пожалуйста, что сигнализация опять сработала в три утра, – сказал он, почесывая черную бороду, покрывавшую нижнюю половину его лица. – Я буду благодарен, если он перезвонит нам, как только приедет.

Джереми положил трубку и широко улыбнулся Джеральдине. От его больших голубых глаз по всему квадратному лицу, увенчанному высоким лысеющим лбом, расползлись морщинки.

– Незачем ругаться с его женой.

Он обнял ее по-медвежьи и спросил нарочито мягко и небрежно:

– Как там Эндрю?

– Лучше, чем бывало. Надо было привести его с собой, чтобы он выбрал новую книгу.

Она постаралась отвлечься, чувствуя себя несколько подавленной из-за скрытого беспокойства Джереми о ней: если бы она собиралась сломаться, то сделала бы это много лет назад. Джонатан где-то там, и это все, что имеет значение, – возможно, только в ее воображении или в месте, похожем на бесконечный сон.

– Давай починим ту полку, – сказала она.

Они закрепили книжный шкаф, который начал отходить от стены сразу после того, как Эддингс его собрал. Потом она расставляла книги, пока Джереми готовил ужин.

Они ужинали в небольшой белой столовой с видом на поросшие вереском склоны, когда услышали, что Биваны вернулись домой. Джун продолжала пилить Эндрю.

– Поднимайся наверх и набери горячую ванну. Что только подумала Джеральдина, когда увидела тебя, похожего на маленького бродяжку? Обо мне подумай, если о себе не в состоянии.

– Я не позволю использовать мое имя в таком контексте, – произнесла Джеральдина с ноткой раздражения в голосе.

Но если она скажет об этом Джун, то сделает Эндрю только хуже. Чтобы заглушить непрекращающуюся ругань, она включила кассету Сибелиуса, чья музыка сурова, словно голые скалы. Не прошло и десяти минут, как Джун позвонила в дверь.

– Не могли бы вы немного убавить громкость? Мы не возражаем против хорошей музыки, просто мальчик только лег спать. Чем скорее он уснет, тем скорее мы сможем отдохнуть, если позволит Господь.

Видимо, Эндрю оставили без ужина.

– Приведите его к нам, если вам нужен отдых, – предложила Джеральдина, но Джун уже ушла к себе домой.

Джеральдина убавила звук и доела ужин, хотя у нее в животе все сжалось. Она помогала Джереми убрать посуду, когда в дверь опять позвонили. Это был Брайан, муж Джун.

– Он дома? Я же вам не помешал? – спросил он и переступил порог, не дожидаясь пока Джеральдина пригласит его войти.

У него было мягкое круглое лицо с выступающей челюстью, которую, как ей казалось, он намеренно выдвигал вперед, желтоватая кожа с синюшным оттенком под глазами, вьющиеся бакенбарды, спускавшиеся до самых скул. Он прошел на кухню и увидел, что Джереми моет посуду.

– Перекладывает на вас свои обязанности? Слушайте, надеюсь, моя вас не обидела.

– Ваша?.. А, вы о Джун.

Он обращался к Джеральдине.

– Вы же знаете, какой она становится, если ее довести. А Эндрю еще вздумал ей перечить. Не понимает, когда лучше держать язык за зубами. Ладно, я хотел спросить, собираетесь ли вы сегодня вечером куда-нибудь?

– Мы не планировали. А что? – спросила Джеральдина. – Вы хотите, чтобы мы присмотрели за Эндрю?

– Думаю, хватит с вас его на сегодня. Нет, если вы никуда не собираетесь, приходите к нам, пропустим по стаканчику.

– К нам должны прийти починить сигнализацию, – сказал Джереми.

– Если Эддингс появится, вы услышите его из нашего дома. Приходите, а то она решит, что обидела вас. Кроме того, мы хотим поговорить с вами об Эндрю, – сообщил Брайан, словно не оставляя им выбора.

Когда он ушел, Джереми еще раз позвонил Эддингсу и выяснил, что тот все еще на выезде, что-то ремонтирует.

– Давай воспользуемся их гостеприимством, – сказал Джереми, скорчив гримасу.

За дверью Биванов был слышен звук работающего пылесоса.

– Ему и в голову не пришло вытереть ноги после того, как он ходил к вам, – сказала Джун в качестве объяснения и проводила их в гостиную.

Повсюду был фарфор: пастушки на полке над камином из серого кирпича, в центре которого горел газовый очаг, китайские фигурки на полках вдоль стен, фарфоровый чайный сервиз в шкафу для посуды. Джеральдина поняла, что Эндрю здесь играть просто негде, среди этого всего, и телевизора с видеомагнитофоном, и соснового бара, у которого ждал Брайан, чтобы подать напитки.

– Что вы будете? Есть скотч, джин и мартини.

Джун раздала бумажные салфетки и подложила свою под бокал с мартини, после чего села с тяжелым вздохом.

– Может, сейчас я наконец смогу расслабиться и перестать волноваться об Эндрю.

– А что стряслось? – спросила Джеральдина.

Джун уставилась на Джеральдину, словно подумала, что та шутит.

– Разве вы не знаете, куда та американка их водила? Не просто на вересковые пустоши, а к самой пещере. Если собираешься на пустоши, надо взять с собой компас, карту и еду, на случай, если заблудишься.

– Мне кажется, это всего лишь долгая прогулка, – сказал Джереми.

– Мой отец меня этому научил. Но думаю, вы защищаете ее, потому что она ваша подруга.

– Мы познакомились с ней, когда отводили Эндрю в школу, – заметила Джеральдина.

– Она неплохая учительница, просто считает, что знает о детях все, – вступил в разговор Брайан. – Ей мужик нужен, чтобы показать, что к чему, если понимаете, о чем я.

Он подмигнул, и Джеральдина отвернулась.

– Вы хотели поговорить с нами об Эндрю.

– Мы хотели с вами посоветоваться, потому что вы проводите с ним много времени, – Брайан сделал глоток виски и по очереди посмотрел на них. – Может, вам об этом известно больше, чем нам. В общем, я хотел спросить, не кажется ли вам, что он не такой.

– Вы имеете в виду – странный? – уточнил Джереми.

– Не просто странный – не такой. Кажется, их называют голубыми, хотя я понятия не имею, что в них голубого. – Брайан покраснел. – Вам не кажется, что он… не мужик?

– Он действительно пока не мужчина, ведь так? – сказала Джеральдина. – Он всего лишь маленький мальчик. Большинство из нас осознают свою ориентацию не раньше подросткового возраста.

– У нас здесь все по-другому. И лучше ему быть мужиком.

– Уверена, что он такой же нормальный, как и все мы, – сказала Джеральдина, отчаянно надеясь, что так оно и есть.

– Я тоже так думаю. Не представляю, как он мог бы стать не таким. Только если кто-нибудь его совратил. – Он повернулся к Джереми и усмехнулся. – Признаюсь кое в чем. Раньше я думал, что вы – один из них. Слишком много времени проводите на кухне, и зовут вас еще как-то по-ихнему.

Джун прервала неловкое молчание.

– Если Эндрю нормальный в этом смысле, то что тогда с ним не так?

– В каком смысле?

– Да во всех, помоги нам Господь. Он один из худших учеников в классе, хотя ваша подруга учительница немного его подтянула в этом году. За это ей можно сказать спасибо. А вне школы он еще хуже, путается у меня под ногами с утра до вечера и не ходит гулять, потому что никто не хочет с ним играть. Это и понятно, потому что он ведет себя не по возрасту. Лепечет что-то, как младенец.

– Может, если бы вы с ним чаще разговаривали…

– Чаще разговаривала! Господи Боже! Когда я провожу с ним выходные, у меня постоянно болит голова. Я с ужасом жду летних каникул, уж поверьте. Если бы вы провели с ним целый день, сомневаюсь, что вам после этого хотелось бы разговаривать с ним чаще.

– Я не против провести с ним целый день.

– Не стоит позволять ему портить нам вечер, – сказал Брайан, и Джун сжала губы. – Кто хочет посмотреть видео? У вас же дома нет такой штуки? Это должно вам понравиться.

Он достал неподписанную коробку с видеокассетой. Его внезапный энтузиазм и игривое настроение встревожило Джеральдину еще до того, как он сказал:

– Ничего хардкорного. Больше похоже на комедию.

– Я не против порнографии, – сказала Джун с натянутой улыбкой. – Если в ней не участвуют дети.

Джеральдина тихо вздохнула и взяла Джереми за руку. На экране появились начальные титры. Брайан захохотал, когда целью для игры в шарики оказалась чья-то вагина.

Джеральдина старалась на него не смотреть, хотя была уверена, что он уставился на нее, чтобы увидеть ее реакцию. Она ощущала свои длинные ноги и большую грудь и то, как жар распространяется по ее лицу в форме сердца и доходит до ее коротко стриженных серебристых волос, до кончиков ее слегка заостренных ушей. Она всем сердцем надеялась, что не покраснела.

– Вот что я называю игрой в шарики, – выпалил Брайан, когда победитель занялся с женщиной сексом в качестве преамбулы к оргии.

При появлении спермы в кадре Джереми прочистил горло:

– Думаю, нам надо пойти домой. Вдруг Эддингс нас не застанет.

– Еще рано, – запротестовал Брайан и вскочил. – Пойдемте сперва со мной, я хочу вам кое-что показать.

Джереми беспомощно посмотрел на Джеральдину и проследовал за Брайаном наверх. Она хотела предложить выключить видео, но Джун уставилась на экран с натянутой улыбкой, и стало понятно, что лучше к ней не обращаться. Над головой Джеральдина услышала жужжащий звук. Неужели это именно то, о чем она подумала? К тому времени, когда мужчины спустились, клубок плоти на экране казался ей чем-то абстрактным.

– Если захотите отдохнуть от Эндрю, можете приводить его к нам в любое время, – сказал Джереми небрежным тоном, давая понять, что вечер окончен. Он так же сильно хотел уйти отсюда, как и она. Джеральдина взяла его за руку, и они вышли в бархатистые сумерки.

Как только они вышли из калитки Биванов, Джереми пробормотал:

– Никогда не угадаешь, что он хотел мне показать.

Джеральдина с трудом сдерживала смех:

– Неужели вибратор?

– Именно. И огромную кровать. И намекал на игру, в которую мы могли бы вместе сыграть. Кажется, я догадываюсь, кто оказался бы призом.

– Это лишний раз показывает, что происходит за закрытой дверью.

– Я бы предпочел этого не знать. Хочешь прогуляться? Эддингс так поздно уже не придет. А если и придет, то пусть помучается для разнообразия. Я хочу тебе кое-что прочитать.

Они часто читали друг другу по вечерам. Она не осознавала, какое напряжение у нее вызвал визит к Биванам, пока не ступила на вересковую пустошь над городом. Холодный ветер налетел на нее из темноты. Более высокие склоны начали обретать очертания на фоне черного неба – обретать очертания, потому что в поле зрения появилось что-то еще, ненадежный белый выступ над хребтом, за которым находилась пещера. Она пыталась сохранить самообладание, хотя белый ободок казался слишком большим, а его очертания дрожали. Конечно, это была всего лишь луна, которая казалась больше из-за тумана. Она держала Джереми за руку и стояла на месте, пока дымка не рассеялась, и на ясном небе появилась луна. Вот как сильно Биваны действовали ей на нервы: даже неполная луна над пещерой стала причиной необъяснимой тревоги.

Глава четвертая

– Еще один звонок, – пообещала Хейзел родителям, листая лежавшую у нее на коленях телефонную книгу в поисках имени, которое она еще не отметила. Она набрала номер и произнесла официальным тоном: – Мистер Флетчер? Меня зовут Хейзел Эддингс, и я звоню вам от имени «Пикс Секьюрити». Вы уверены, что в ваш дом никогда не заберется грабитель?

– А вот и Бенедикт, – резко сказала ее мать, Вера, но слишком поздно, чтобы прервать звонок.

Муж Хейзел просунул свое лицо с заостренным подбородком в дверь комнаты:

– Не буду тебе мешать, – крикнул он, пытаясь поправить манжеты и галстук-бабочку одновременно.

– У тебя точно не получится, – упрекнула его Вера. – Давай я помогу.

Она пошла за ним в прихожую, поэтому только Крейг увидел, как Хейзел с оскорбленным видом отвернулась от телефона.

– Совсем необязательно употреблять такие выражения, – пробормотала она и уронила трубку на рычаг, словно ей стало противно держать ее в руке.

– Что он сказал, золотце? – спросил Крейг. От уязвимости дочери у него сжималось сердце, как пятнадцать лет назад, когда она впервые надела вечернее платье. Но она моргнула и улыбнулась, словно ничего не произошло.

– Все в порядке, папочка, – сказала она и вышла в прихожую.

В таком платье она еще больше походила на свою мать. Черные волосы, убранные в высокую прическу над длинной белой шеей, подчеркивали ее карие глаза и тонкие кости, как у Веры. Крейг взял Веру под руку, и почувствовал, что она слышала окончание телефонного разговора, но решил, что лучше сейчас ничего не комментировать. Бенедикт открыл входную дверь и подождал, пока все не выйдут, чтобы включить сигнализацию.

– Возможно, мне придется уйти по делам после ужина, – сказал он. – Если хочешь, Крейг, можешь пойти со мной.

Эддингсы жили на вересковой пустоши, недалеко от Мунвелла, в коттедже с голубыми ставнями и побеленными стенами. Первые несколько сотен ярдов по направлению к городу не были освещены, и Крейг крепко держал Веру за руку. Он поскользнулся на листе, прилипшем к дороге под дождем, и почувствовал, что его заносит в темноту.

Первые фонари появились у церкви. Свет растягивал тени ив, роняя их на бугристое кладбище, полное надгробий, а на церковной стене отпечаталась тень дуба. Крейг увидел, что маленькое крыльцо, увенчанное остроконечным козырьком, освещено.

– Я возьму бюллетень, – сказал Бенедикт. – А вы можете зайти внутрь, если хотите.

Небольшие размытые горгульи высовывали головы из толстых стен под высокой покатой крышей. Свет струился на сверкающую траву через высокие узкие арочные окна, каждое из которых украшал витраж с тремя фигурами, расположенными так тесно, что они почти сливались в одну – действительно, в детстве Крейг думал, что это трехголовое чудовище. Это воспоминание заставило его неожиданно почувствовать себя ребенком, и он последовал за Верой в церковь.

Под остроконечными сводчатыми арками неф казался спокойным и приветливым. Неверующим тоже рады, думал он, пока Вера листала книгу посетителей.

– Жаль, что сюда ходит не так много людей. Это красивая церковь. Хотя в этом году прихожан стало больше, – сказала она и охнула. – О боже.

Хейзел взглянула через плечо матери и вскрикнула от отвращения. Кто-то нацарапал «Валите отсюда» поперек страницы, полной подписей, датированных тем же месяцем. Прежде чем Крейг успел что-либо сказать, Хейзел воскликнула:

– Вот что происходит, когда люди перестают верить. Они ничего не уважают, даже Бога.

– Полагаю, Бог простит их, миссис Эддингс, – сказал священник, появившийся из-за высокой дубовой кафедры. Это был приземистый мужчина с пивным брюшком, жизнерадостным красным лицом и растрепанными волосами. – Меня больше волнует, что вас это оскорбляет. Думаю, это и есть грех.

Хейзел открыла рот от удивления и уставилась на него.

– То есть, по-вашему, оскорбление Господа грехом не является?

– Не уверен, что автор этой идиотской надписи думал о Боге. Скорее, он хотел шокировать тех, кто ее прочитает. В конце концов, эта церковь стоит здесь уже без малого восемьсот лет, а ее фундамент и того дольше. Вы же чувствуете это, правда? А для Бога эти несколько столетий длились меньше секунды. Только подумайте, насколько незначительна подобная детская выходка.

– Вы уверены, что у вас есть право говорить за Бога?

– Видите ли, это входит в мои обязанности. И я действительно верю в то, что Бог прощает прегрешения. Да и вы сами можете здесь это почувствовать. – Он повернулся к Крейгу и Вере. – Вы родители миссис Эддингс, не так ли? Правда ли, что вы хотите присоединиться к моему приходу?

– Простите, – вмешалась Хейзел. – Отец О’Коннелл, познакомьтесь, Крейг и Вера Уайлд.

Крейг пожал руку священника. Она была теплой и сильной.

– Мы можем переехать в Мунвелл, когда выйдем на пенсию… Или откроем здесь юридическую практику. Но должен признаться… – сказал он, шокированный собственным смущением, – мы не часто ходим в церковь.

– Если часто ходите в паб, меня там тоже можно встретить. Вы же родились в Мунвелле, правда? Вы когда-нибудь украшали пещеру? Здесь по-прежнему делают панно из цветов. Я считаю, что подобная традиция укрепляет церковь.

– Я была бы счастлива, если бы ты познакомился с отцом О’Коннелом поближе, – Хейзел понизила голос, словно не хотела бы, чтобы Крейг ее услышал. – Ведь ты не молодеешь.

На улице Крейг сказал:

– Мне нравится ваш священник. Во всяком случае, он не занимается насаждением религии.

– Может, зря, – посетовал Бенедикт. – Нет ничего плохого в том, чтобы проявлять агрессию во имя Господа. Он потерял много своих прихожан, когда высказался против ракетных баз. Словно не понимает, что страх перед оружием возвращает людей к Богу. Теперь, когда одна военная база совсем рядом с Мунвеллом, местным нужен сильный лидер, а не священник, вставляющий в церковные проповеди подобную ерунду. Я считаю, что он мог бы вернуть весь наш город в лоно церкви, если бы не был таким мягкотелым. Поэтому у нас выросла преступность. Люди не отстаивают правильные вещи. Впрочем, не удивительно, когда даже священник боится это делать.

– И все же, ты помогаешь предотвратить преступления, – сказал Крейг, намекая, что Бенедикту есть за что благодарить высокий уровень преступности. – И как идет бизнес после переименования компании?

– Без Хейзел фирма не была бы такой, какой она стала сейчас, – ответил Бенедикт и погладил ее по голове. – Конечно, переименование компаний – стандартная практика.

Так скажи нам причину, подумал Крейг. Ничего, он еще успеет разобраться в этом. Только сейчас Крейг начал вспоминать планировку города. Ни одна терраса не находилась на одной линии с соседней, на некоторых участках Хай-Стрит не было тротуаров, только поросшие травой обочины, из которых торчали бочкообразные желоба водостоков. Улицы вели от городской площади вниз, к долине, и вид скрюченных фонарей, спускающихся в сгущающийся туман, вызвал у него чувство ностальгии и умиротворения. Нельзя расслабляться, напомнил он себе, когда они пересекали площадь к отелю.

Отель представлял собой четырехэтажное здание. Самые маленькие номера находились под самой крышей. В ресторане было достаточно места, чтобы разместить всех постояльцев отеля, даже если бы все номера были заняты, но так как такого ни разу не случалось, Крейг решил не бронировать столик заранее. Возможно, зря, потому что в зале, отделанном деревянными панелями, с отполированным танцполом посредине, не оказалось ни одного свободного столика.

– Обалдеть, – воскликнул Бенедикт в слишком экспрессивной для себя манере.

По-видимому посетители, в основном люди среднего возраста, являлись членами одной туристической группы, так как были знакомы друг с другом. Уайлды и Эддингсы нашли места за длинными столами вдоль стены, но не успели они сесть, как их соседи встали. Минуту спустя ресторан опустел, осталось лишь эхо, скомканные салфетки и грязная посуда.

– Вам повезло, что мы закажем вино, – сказал Крейг официанту, который подошел, чтобы убрать со стола, – иначе вы бы не продали ни одного бокала этим вечером.

К тому времени, как важного вида официантка принесла им еду, они с Верой выпили большую часть вина и заказали еще бутылку, не обращая внимания на удивленный взгляд Бенедикта, в котором едва не сквозил упрек. Отрезав кусок котлеты по-киевски, Крейг снова подумал о Хейзел в ее первом вечернем платье.

– Помнишь, как мы впервые ужинали в ратуше Шеффилда? Ты тогда заказала котлеты по-киевски и никак не могла понять, как повар засунул чесночное масло внутрь. Ты сказала, что это похоже на кораблик в бутылке.

– Правда? – сказала Хейзел с улыбкой.

– Хейзел много чего помнит о своем детстве, – пробормотал Бенедикт.

– Я рада, – отозвалась Вера и внимательно посмотрела на него, хотя он произнес эту фразу бесстрастно. – Или здесь нечему радоваться?

– Дело в том… – начал Бенедикт, но Хейзел его перебила.

– Просто я рассказала Бенедикту о том, как вы с папой одевались дома.

– Вернее, как мы раздевались, – уточнил Крейг.

– Я знаю, вы пытались казаться современными, но можно я скажу откровенно? Мне это никогда не нравилось. И я рада, что подобное поведение выходит из моды. Кстати, пару дней назад Бенедикту пришлось постучаться в дверь к одной семье и попросить надеть что-нибудь на маленького сына, который играл в саду перед домом.

– И они не очень по-христиански на это отреагировали, – добавил Бенедикт.

Вера поставила бокал на стол, так и не сделав глоток.

– А что еще тебе не нравилось в твоем детстве, Хейзел? Говори уж все.

– Мамочка, я не хотела тебя обидеть. Я бы промолчала, если бы знала, что ты так воспримешь мои слова.

– Нет, прошу тебя, – сказала Вера и поспешно одернула руку, к которой тянулась Хейзел. – Я бы хотела услышать все.

– Кое-какие мелочи. Я знаю, что вы не ограничивали мои религиозные занятия в школе, но у меня было ощущение, будто папа был против. И мне очень хотелось ходить в воскресную школу, но я думала, что, если попрошу вас об этом, вы решите, что вас мне недостаточно. Но это не так. Надеюсь, вы понимаете.

– То есть ты додумала нашу реакцию, даже не спросив?

– Ох, мамочка, – воскликнула Хейзел, и звук ее голоса эхом отозвался в пустом ресторане и привлек внимание официанта, выглянувшего из дверей кухни. – Скажи, что ты не обиделась. Я всегда боялась, что до этого дойдет.

– Просто ты меня удивила, вот и все, – сказала Вера, сдерживая слезы.

Бенедикт прочистил горло:

– Мне пора на работу, – сказал он Крейгу, дожевывая свой ужин.

– Я пойду с тобой. Подхватишь меня после того, как заберешь фургон от дома?

– Как хотите, – произнес Бенедикт тоном, намекающим, что лучше бы предоставить женщинам возможность самим разобраться в ситуации.

Звук его шагов затих. Даже его походка казалась чопорной. Крейг попробовал вмешаться:

– Знаю, ты не хотела обидеть маму, Хейзел. Мы оба понимаем, что у тебя своя жизнь и у нас нет права вмешиваться и настаивать на том, чтобы ты делала то, что мы хотим. Но ты могла бы оставить нам наши иллюзии.

Хейзел взяла его и Веру за руки.

– Вы двое – самые дорогие для меня люди. Я говорю все это только потому, что беспокоюсь о вас.

– Не нужно, – сказал Крейг. – Если Бог существует, то он не может винить нас в том, что создал нас неспособными верить в него.

Обе женщины укоризненно посмотрели на него, и он втайне обрадовался, что Бенедикт уже вернулся.

Как только они оказались в фургоне, нагруженном инструментами и досками, Крейг спросил:

– Так о чем ты хотел со мной поговорить?

Бенедикт повернул ключ зажигания, и мотор заурчал.

– Думал, тебе будет интересно посмотреть, как я работаю с клиентами. Надеюсь, ты согласишься, что моя фирма заслуживает успеха.

– Хочешь сказать, дела идут не так хорошо, как тебе хотелось бы? – уточнил Крейг, когда машина тронулась с места.

– Могли бы идти лучше. Так и было бы, если бы я не остался с этими сигнализациями вместо оплаты, когда фирма обанкротилась. Нужно только немного оживить бизнес, купить новый фургон, вложиться в рекламу, может, нанять кого-нибудь, чтобы выполнял работу, которая у меня не очень хорошо получается. Я произвел приблизительные расчеты. Сумма вполне подъемная.

– Надеюсь, твой банковский менеджер с тобой согласен.

– Если честно, он меня не поддержал. Мы задолжали банку кое-какие деньги, к сожалению.

Он притормозил в конце улицы.

– Что ты тогда предлагаешь? – спросил Крейг.

– Я подумал, может вы с Верой сможете помочь.

– Возможно, сможем. Сколько тебе нужно?

– Трех тысяч хватит на то, чтобы поставить бизнес на ноги. И сумма в два раза больше позволит расплатиться с банком. Я говорю о краткосрочном займе, вы же понимаете. Уверен, что мы вернем большую часть, если не все деньги, к концу года.

– Ничего не могу обещать, пока не поговорю с Верой. Но на твоем месте я бы не питал особых надежд, – сказал Крейг, выбираясь из фургона.

Владельцы книжного магазина, похоже, уже собирались идти спать.

– Это мой тесть, – сказал Бенедикт, что их не особо обрадовало.

Они провели мужчин в книжный магазин, и Бенедикт открыл пульт управления сигнализацией.

– Я так и думал, вы нажали не на ту кнопку, – сказал он и нарочито терпеливо продемонстрировал порядок действий.

Перед выходом из магазина он остановился у шкафа с книгами.

– О, вы его починили? Я бы сам это сделал, – раздраженно сказал он.

– Бизнес есть бизнес, – произнес Бенедикт, когда включил двигатель, – но мне бы хотелось, чтобы я мог себе позволить выбирать клиентов. Видел, что они поставили на место алтаря? Стол с книгами о сверхъестественном. Хотя для тебя, наверное, нет никакой разницы.

Крейг пробормотал что-то в ответ, и они подъехали к отелю. Женщины уже ушли.

– И помни, что я прошу деньги не только для себя, – сказал Бенедикт по дороге к коттеджу. В свете фар клубилась дымка.

Вера уже спала. Крейгу хотелось поговорить, и он чувствовал себя одиноко. Он лег рядом с ней, ощутил, как заныли кости, и попытался заснуть, пока они ему не помешали. Резкая боль в левой икре разбудила его. Погружение в сон было похоже на падение в заброшенный ствол шахты, воспоминание из детства, которое всегда подстерегало его во сне, когда он нервничал. Он пристально смотрел на лунный свет, пробивавшийся сквозь занавески. Потом закрыл глаза и поплыл по течению, пока одна мысль не поразила его. В ресторане отеля у него на мгновение возникло ощущение, что посетители не просто знают друг друга. Всем им известно то, чего не знает он, и они чего-то ждут.

Глава пятая

– Во что мы только что въехали задним ходом, мистер Угрюм?

– В какого-то идиота на тротуаре, месье де Прессье.

– Мы, наверное, промазали. Он все еще стоит на ногах. Что б меня, а сейчас-то он что делает?

– Колотит по багажнику, будто мы его не заметили. Ого, он его открыл.

– Эй, что на тебя нашло? Убери руки от моей машины, или я полицию вызову.

Юстас слишком поздно понял, что ему не стоило начинать импровизировать, потому что теперь он не мог придумать завершающую шутку.

– Такая история со мной на самом деле произошла сегодня здесь, в Шеффилде. Только никому не рассказывайте, хорошо? – сказал он своим нормальным голосом.

Хотя в наушниках, которые ему выдали, его голос звучал как-то чужеродно, слишком высоко и нервно, и региональный акцент проявлялся нарочито сильно. Он мог видеть свое отражение в окне студии рядом с терпеливым лицом продюсера, его волосы торчали дыбом над вспотевшим лбом, рот был лишь немного шире крупного носа. Он округлил губы, придав рту форму буквы «О», его лицо стало похожим на восклицательный знак, и продюсер впервые рассмеялся. Но это не телевидение; Юстас проходил прослушивание на радио. Самое главное – продолжать говорить.

Не следовало так рано примерять образ Угрюма и де Прессье. Надо было правдиво рассказать об инциденте, как он ударил по багажнику и водитель обвинил его в попытке кражи вещей из машины. Тогда можно было бы перейти к тому, что произошло в банке. Кассирша не поверила, что подпись на чеке, который он выписал для обналичивания, была его, и, когда он снова подписал чек при ней, то, что получилось, оказалось еще меньше похожим на подпись на его чековой карточке. Кроме того, она рассматривала его фотографию в профсоюзном билете с таким видом, словно тот был куплен в магазине приколов. Вполне типичный день, и он упустил свой шанс использовать его в своем выступлении. Оставалось перейти к другой заготовке, которую он собирался оставить на конец.

– Как я люблю тебя? Дай сосчитать,[4] – произнес он торжественно и больше уже не мог выносить звук своего урезанного голоса, поэтому снял наушники. – Один… Два… Еще два раза в воскресенье… Четыре, если считать бывшую зазнобу… Пять, когда ты…

Он все еще слышал свой голос, писклявый, мышиный. Ему не удалось выжать смешок, даже улыбку, у продюсера. «Только никому не рассказывайте, хорошо?» – сказал Юстас, надеясь, что на этот раз тот поймет, что это его коронная фраза. Сначала он не сообразил, почему продюсер начал очерчивать круги пальцем в воздухе. Но когда тот провел им поперек горла, то пробормотал «спасибо» и вскочил на ноги, уронив наушники на пол, потом споткнулся о провод и несколько раз дернул на себя дверь, пока не осознал, что она открывается от себя. Выходя из студии, он услышал:

– Ты же согласишься, что только зря пленку потратили, не говоря о моем времени.

– Ему нужна настоящая публика, Энтони, – ответил его коллега, который пригласил Юстаса.

– Что ты мне предлагаешь, Стив, позвать людей с улицы?

– Нет, просто посмотри его на его территории. Ты сам сказал, что нужно давать больше шансов местным талантам. – Он повернулся к Юстасу, который закончил вытирать пот со лба. – Когда твое следующее выступление в том пабе?

– В «Одноруком солдате»? В следующий четверг.

– Мы в любом случае едем в Манчестер на той неделе, Энтони. Ну же, доверься мне. На обратном пути заедем на выступление Юстаса, и если ты и тогда не увидишь в нем то, что увидел я, то обещаю угостить тебя ужином.

– Сообщу о своем решении. К концу этих прослушиваний мне, возможно, захочется врезать первому встречному клоуну по носу.

– Слышал, Юстас? Он пошутил, так что еще есть надежда, – Стив взял Юстаса под локоть и вывел на улицу. – Я знаю, ты меня не подведешь.

Не подведу, поклялся Юстас, когда автобус выезжал из Шеффилда. Желтоватые выемки шахт покрывали травянистые склоны; водохранилище, словно упавший кусок облачного неба, простиралось до горизонта, опускаясь по мере того, как автобус с трудом продвигался вверх. В следующий четверг его жизнь может измениться. Он больше не будет простым почтальоном из Мунвелла, развлекающим в свободное время посетителей паба. У него внутри прятался другой человек и ждал, когда его заметят. И тогда Фиби Уэйнрайт наконец обратит на него внимание.

Юстас вышел из автобуса на краю соснового леса и пошел через зеленое спокойствие. По дороге он повторял свои заготовки. «Чай в чайнике, мистер Угрюм». «Ему там самое место, месье де Прессье». Они являлись квинтэссенцией северной суровости в худшем ее проявлении. Причем этих героев сложно было назвать пародийными, судя по реакции посетителей паба, узнававших в них себя.

Когда он вышел из леса, в лицо ему подул резкий ветер. Горный хребет над городом на фоне облачного неба казался обугленным. «Не пропустите выступление Юстаса Гифта в „Одноруком солдате“, – объявил он под звук воображаемых фанфар, – только не рассказывайте никому, хорошо?» Он проглотил последние слова, так как заметил, что его слушают. Какой-то человек отдыхал на поросшей папоротником насыпи у дороги.

Мужчина положил свои большие ладони на колени и поднялся. Он был одет в джинсовый костюм и ботинки на толстой подошве, а в руке держал рюкзак. Лицо у него было угловатое, скулы выдавались вперед; волосы коротко подстрижены. Его глаза были пугающе голубыми. Юстас спросил из вежливости:

– Направляетесь в Мунвелл?

– Так точно.

Калифорниец, подумал Юстас, часто слышавший этот акцент по телевизору. Он поспешил прочь, но мужчина последовал за ним.

– Надеюсь, вы не подумали, что я сумасшедший, – наконец смущенно сказал Юстас. – Я ведь разговаривал сам с собой.

– Вовсе нет. Я знаю, с кем вы там разговаривали.

Юстас решил не уточнять с кем.

– Что привело вас в Мунвелл?

– Хорошие вести.

– О, хорошо. Что хорошие, – пролепетал Юстас, не рискуя развивать тему.

– И величайший вызов в моей жизни.

– Правда? Наверное… – Юстас не нашелся что ответить и замолчал. К счастью, они дошли до Мунвелла. Юстас обратил внимание на то, что ботинки и джинсы мужчины были покрыты толстым слоем пыли. Интересно, как долго тот шел сюда? Он готов был пойти дальше, но мужчина взял его за руку.

– Как мне попасть на пустоши над городом?

– Вам сюда, – неохотно сказал Юстас и увел его с Хай-Стрит. Тропинка в конце грунтовой дороги вела к вересковым пустошам.

– Я буду очень благодарен, если вы поможете мне добраться до вершины, – сказал мужчина.

Он выглядел сильно уставшим, и Юстасу стало его жалко. Но как только они добрались до пустошей, где ветер свистел на травянистых склонах и колыхал вереск, мужчина словно ожил.

– Теперь я знаю, куда мне идти, – сказал он и, когда Юстас собрался уходить, добавил: – Пойдемте со мной. Совсем недалеко. Это зрелище нельзя пропустить.

Он подождал, и Юстас пошел за ним, спотыкаясь и размышляя над тем, во что он ввязался. Незнакомец подставил лицо ветру, его кожа побледнела от натяжения, и Юстасу расхотелось видеть то, что ждало их впереди. Однако он не успел придумать предлог, чтобы повернуть назад. На окружавших их склонах появилась толпа людей и начала петь.

Глава шестая

Ник возвращался на машине с ракетной базы и размышлял над тем, как лучше всего противоречить самому себе. Протестующих на базе сегодня было меньше, чем на прошлой неделе. Большинство приехало из Шеффилда или из более отдаленных районов. Из самого Пик-Дистрикта были единицы, а из Мунвелла вообще ни одного человека. Похоже, министр обороны оказался прав.

База была перенесена из Шеффилда в долину на краю Пик-Дистрикта. Протесты возникли из-за того, что она оказалась рядом с водохранилищами, а кому-то не понравилась близость к Мунвеллу. Когда супружеская пара, владевшая книжным магазином в Мунвелле, написала министру обороны, они получили ответ, в котором говорилось, что Мунвелл слишком маленький городишко, чтобы принимать его в расчет. Это вывело жителей Пик-Дистрикта на протесты, но ненадолго. Сегодняшняя демонстрация была полностью мирной – даже слишком, подумал Ник. Какой бы репортаж он ни написал, его опубликуют под заголовком вроде «ПИК-ДИСТРИКТ ПРИНИМАЕТ РАКЕТНУЮ БАЗУ». «Похоже, анонимному радиоведущему будет чем заняться», – подумал он, но его усмешка исчезла, когда он представил очередной тяжелый разговор с Джулией.

Он почти год анонимно вещал на ее пиратской волне в Манчестере. Они познакомились на мероприятии по сбору средств для «Международной амнистии» вскоре после того, как ее пиратская станция начала вещание. Когда она узнала, что он репортер, то начала осторожно выяснять его мнение. Он поделился с ней разочарованием тем, что его репортажи подвергались цензуре. И рассказал, что смирился с этим, ему было достаточно и того, что газета выпускает в печать его левацкую колонку. Что еще можно ожидать, когда газеты становятся все менее и менее независимыми, а кто платит, тот и заказывает музыку. Но существует альтернатива, сказала она ему, и ее глаза заблестели. Он был бы не единственным репортером, который говорит на ее радиостанции о том, что не позволяет его газета.