Искусительная маленькая воровка E-Book

Меган Брэнди

• Herausgeber: Инспирия
• Kategorie: Erotik
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 623

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Новый цикл книг от автора культовых «Парней из старшей школы»! Помните Баса Бишопа? Узнайте теперь его историю в новом романе Меган Брэнди, королевы современной сентиментальной прозы. Бестселлер Amazon, USA TODAY и Wall Street Journal! Бас Бишоп привык получать все, что пожелает. Особенно, когда дело касается девушек. Но так было до тех, пока он не встретил Роклин Ревено. Она — студентка Академии Грейсон, самого престижного заведения для юных гениев, дочь богатых родителей и… будущая королева подпольного преступного мира. Ее окружение не терпит тех, кто создает проблемы. Таких как Бас. Но он ничего не боится, и никто не заставит его забыть о Роклин. Впрочем, сможет ли она отказаться от привычной жизни ради парня, у которого ни гроша за душой?

Leseprobe

Меган Брэнди Искусительная маленькая воровка

Meagan Brandy

Tempting Little Thief

Copyright (c) 2023. TEMPTING LITTLE THIEF by Meagan Brandy

© Косорукова Т., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Синопсис

Бастиан Бишоп. Так его зовут.

Он грубый, неотесанный и совершенно непредсказуемый.

Он неосторожен и не склонен к созерцанию. Он вулкан.

Молчаливый и уравновешенный в одну секунду, а в следующую превращается в гребаный кошмар…

Но это еще не самое худшее.

Кто этот парень? Он чужак, а в моем мире чужакам не место.

Их здесь не ждут, и обычно они бесследно исчезают, но ему, похоже, все равно.

После одной ночи безрассудного бунта татуированный тиран снова возвращается, пробравшись в мой мир без разрешения и создав проблемы, которых я не могу допустить.

Я должна покончить с этим прямо сейчас, пока мой отец не узнал о его существовании и не сделал это за меня, но Бишоп этого не допустит.

Он говорит – нравится тебе это или нет… Теперь я принадлежу ему, и ничто и никто не встанет у него на пути.

Что он отказывается понимать, так это то, что я – будущая королева подпольного преступного мира.

Он же, наоборот, никто – маленький человек, у которого ни гроша за душой, и он угроза для меня.

Существование слова «мы» для нас невозможно, но он и слышать об этом не хочет.

А я? Я точно знаю, чем все это закончится.

По крайней мере, так я думала, пока предательство не стало приносить такую нестерпимую боль, что внезапно всё потеряло смысл.

Всё, кроме него…

Тем, кто везде чужой…

К черту главную дорогу.

Проложи свою и наблюдай, как они будут толпиться у финиша.

Академия Грейсон Элит

Пролог

Четыре года назад

ЖИДКОСТЬ БАГРОВОГО ЦВЕТА ТЕЧЕТ ПО БЕТОННЫМ ПЛИТАМ, ЗАПОЛНЯЯ собой трещины, проливается на выжженную траву, уходит в корни и горит, как пламя без огня.

Какого хрена в десяти метрах от меня делает мужчина в желтых спортивных штанах, с широко раскрытыми глазами и поднятыми в воздух руками? Его губы шевелятся, но, даже если он что-то и говорит, я ничего не слышу.

Нет, не так.

Я слышу что-то глубоко в глубине своего сознания.

Крик.

Крик боли.

Крик о помощи.

Крик о пощаде.

У меня перед глазами все плывет, время как будто отматывается назад, и в моей разбитой голове заново проносится то, что привело меня прямо сюда, прямо сейчас…

– Пожалуйста, нет. Пожалуйста, не надо. Я буду вести себя хорошо. Я буду вести себя тихо.

– Ты ничтожество.

Удар.

– Дрянь.

Удар.

– Мусор.

Треск.

Снова крик.

Я не узнаю свой голос, который вырывается у меня из груди, когда освобождаюсь от кабельных стяжек, сдирая несколько слоев кожи.

Электрический провод, которым он привязал меня к этому стулу, крепко стягивает мой живот, но жуткие звуки, доносящиеся с нижнего этажа, ясно дают понять, что у меня нет времени искать что-нибудь подходящее, чтобы перерезать толстую медь, впивающуюся мне под ребра, поэтому я неуклюже поднимаюсь на ноги и поворачиваюсь так, чтобы оказаться лицом к кровати.

Втянув в себя столько воздуха, сколько вмещает в себя моя сдавленная грудная клетка, я разбегаюсь и несусь задом наперед, врезаясь в стену хлипкой деревянной спинкой. Гортанный крик вырывается из моего горла, когда плечо с хрустом ударяется о стену, но я делаю это снова.

– Черт, – шиплю я. – Давай, давай же, давай…

Деревянные щепки летят на мою голую спину, впиваясь в свежие рубцы и заново разрывая полузажившие. Я пробую еще. И снова мои челюсти рискуют треснуть от того, как сильно я их стискиваю.

Я задыхаюсь, все мое тело сотрясается от ярости, когда крики с первого этажа становятся еще громче.

Теплая жидкость течет по моему правому боку, грудь вздымается, но я не останавливаюсь. Вбираю в себя побольше адреналина, и с последним треском задние перекладины стула ломаются, отрываясь от основания и левого подлокотника настолько, что теперь я могу пошевелиться и выползти из-под провода.

– Ты собралась плакать?! – кричит он. – Я тебя заткну!

– Нет! – всхлипывает она.

Мое сердце бешено колотится, когда я бегу на голос. Раны на ногах с каждым шагом кровоточат все больше и больше, но мне все равно. Я не чувствую боли.

Я почти ничего не чувствую. Новая, более темная форма ярости просачивается в мои внутренности и пробирает меня изнутри.

– Вернись, маленькая сучка! – требует он, и входная дверь с грохотом слетает с петель.

– Черт! – Я бегу вниз по лестнице.

Она выбежала на улицу.

Мы никогда не выбегаем на улицу, когда он в таком состоянии или после, – но, с другой стороны, раньше это никогда не длилось так долго.

Мой желудок подскакивает к горлу, когда в поле зрения появляется гостиная.

Осколки стекла на полу, пятна крови на загаженном пушистом ковре – постоянное напоминание, как будто оно мне нужно, о том, что он способен сделать с ней, со мной.

Моя мать прижимается к теперь уже сломанной дверной раме, накрывая ее собой, и в тот момент, когда она слышит, что я приближаюсь, она пытается помешать мне войти, но я отталкиваю ее и вырываюсь, когда она протягивает руку, чтобы вцепиться в мое запястье.

Ужас захлестывает меня, и я резко останавливаюсь на крыльце.

Лицо моей сестры еще больше распухло, кровь сочится из того места на голове, куда он ударил ее рукояткой пистолета, прежде чем связать меня, – пуля, предназначавшаяся ей, все еще в моей плоти. Она изо всех сил старается держать глаза открытыми, но ее тело обмякает, когда наш отец за волосы тащит ее обратно к дому.

Я должен добраться до нее.

Я должен освободить ее.

Я спасу ее.

Он замечает меня и останавливается, бросая взгляд через мое плечо.

И тут тело моей матери врезается в меня сзади, сбивая с ног. Мать бьется в истерике – боится за мужчину, которого любит больше своих детей. Упав в грязь, она отползает назад и прячется за цветочным горшком, когда отец нажимает на спусковой крючок пистолета, зажатого в левой руке. Резкое «бам» раздается среди деревьев, и пуля летит в землю у его ног.

– Сынок, прекрати! У тебя повсюду кровь! Возвращайся в дом, пока кто-нибудь не увидел! – кричит она, снова умоляя нас, жертв, «вести себя хорошо» и принять наказание, которое мы «заслуживаем».

Конечно, черт возьми, у меня кровь. Я прибежал домой, увидел пистолет, направленный в голову моей сестры, и выражение неизбежности в ее глазах.

Я прыгнул как раз в тот момент, когда он нажал на курок.

В чем я облажался, так это в том, что повернулся посмотреть, все ли в порядке с сестрой и оценить рану от удара. Он воспользовался моей ошибкой, ударив меня сзади, когда я не видел.

Теперь я не буду таким наивным.

Но моя мать такая же глупая, как и жалкая. Отец только что выстрелил из того же самого пистолета прямо у нас на дворе перед домом, там, где моя сестра истекает кровью и дрожит в его объятиях; ее тело свисает к его ногам, как будто она крепостная крестьянка, а он король.

Больше никаких «пряток в доме».

Больше никакого «зажимания ртов».

Больше никаких «прикрываний синяков под одеждой».

Это происходит прямо здесь… сейчас.

Тот день, которого мы боялись, но которого ждали.

Момент, которого мы боялись, но о котором мечтали.

Это конец. Его… или наш.

Кулак, вцепившийся в волосы моей сестры, сжимается, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, пытаясь придумать, как ей помочь. Как занять ее место.

Она бьется в его руках, плачет, умоляет, но он продолжает тащить ее вперед, ко мне.

Я выхожу, шагаю немного в сторону, чтобы больше не стоять на пути к двери, а быть справа от него, и теперь я почти в центре двора.

Мама умоляет меня зайти внутрь, она настойчиво просит всех нас войти в дом, но я даже не смотрю на нее. Я не отрываюсь от налитых кровью глаз, которые смотрят прямо на меня.

– Ты думаешь, что ты крутой, малыш? – он машет пистолетом у себя за спиной. – Иди в чертов дом. Сейчас же.

– Отпусти ее.

Можно подумать, у меня из ушей выползают змеи, судя по тому, как выпучились глаза отца при моем неповиновении. Шок немного отрезвил его.

– Не надо! – умоляет сестра; ее сдавленные хрипы отнимают у нее последние силы. – Просто остановись. Всё в порядке.

Она дрожит, страх перед тем, что он сделает со мной, пронизывает ее тело, точно так же, как и мое – от того, что он может сделать с ней.

Я меняю положение, становясь так, чтобы находиться параллельно передним окнам и не подставлять спину матери и любой глупой идее, которая может прийти ей в голову, чтобы помочь своему мужу. Как только листья соседских кустов царапают мне по ногам, я останавливаюсь, и они оба теперь передо мной.

Как я и предполагал, отец повторяет мое движение, отходя вбок, чтобы снова оказаться лицом ко мне.

Он нервничает и вертит головой по сторонам, когда где-то вдалеке завывают сирены, и его ноздри раздуваются – он знает, что мы не можем долго здесь торчать. Про себя он думает, что если вернет нас в дом, то сможет, по крайней мере, попытаться спрятать нас, придумать какое-нибудь оправдание – например, как тогда, когда я попал в «аварию на велосипеде», в результате которой у меня было сломано несколько костей, хотя на самом деле он вышвырнул меня из окна верхнего этажа, отправив прямо на капот своего «Эль Камино», стоящего на подъездной дорожке, потому что подумал, что я выходил из дома со свежим синяком под глазом, который он поставил мне накануне. Я не выходил, это была сестра, но я знал, что один из нас получит от него за это, и поэтому решил, что это буду я.

Возможно, он немного ослабляет хватку, потому что в следующую секунду пронзительный крик моей сестры наполняет воздух: она вырывается из его рук, лишившись клока волос, и подползает ко мне.

Я бросаюсь вперед, нежно обхватываю ее и притягиваю к себе. Она обмякает в ту же секунду, как оказывается в моих объятиях, ее глаза мерцают, она что-то бессвязно бормочет.

Мы падаем на землю, и отец с визгом подпрыгивает, бросаясь на нас.

Мои зрачки расширяются, когда он поднимает пистолет, направляя его на сестру, но затем что-то холодное прижимается к моей ладони.

Я, хмурясь, смотрю вниз, как будто в замедленной съемке, хотя, должно быть, это длится не более доли секунды, – на матово-черный пистолет. Мой взгляд скользит по разбитым костяшкам пальцев руки, протягивающей его мне сквозь куст.

Хейз Гарретт – мой единственный друг, и мне не нужно от него прятаться. Он тоже живет в аду.

Хрустит ветка, я поворачиваюсь лицом вперед, поднимаю левую руку и ухмыляюсь.

Глаза отца широко распахнуты, а у меня из груди вылетает холодный, безжизненный смех. Я нажимаю на курок в тот же момент, что и он.

Мое тело дергается, а его сдается.

Он падает на землю с грохотом, от которого у меня по спине пробегает приятная дрожь.

Мой пульс тяжело отдается в ушах, я слышу громкие и протяжные крики матери, стоны сестры, а потом… ничего.

Я не чувствую ни пулю, которую он всадил мне в плечо ранее, ни ссадин, которые его ремень прорисовал у меня на спине. Я не чувствую жжения шипов, застрявших в сухой траве, не чувствую порезов, которые он оставил на подошвах моих ног своим охотничьим ножом, чтобы «удержать меня в кресле», как он сказал. Я не чувствую ни беспокойства, ни тревоги, ни страха.

Я не чувствую себя беспомощным, загнанным в ловушку.

Я ни хрена не чувствую.

Я подхожу к безжизненному телу моего отца и смотрю вниз на жалкое подобие человека, ради которого зря потратили плоть и кровь.

Моргаю, зрение проясняется, я возвращаюсь в реальность.

Мои глаза все еще прикованы к земле, перемещаются по багровой дорожке, от травы к трещинам на цементной плите… и вверх к его уху и виску, к самому центру между бровями, откуда хлещет кровь.

Идеальный выстрел.

Склоняю голову набок и смотрю в глаза цвета хрусталя, те же самые, которые вижу в зеркале каждое утро.

Человек, которому, как говорят в фильмах, вы должны доверять и которого любить больше всех на свете.

Человек, который показал нам, что никому нельзя доверять. Ни мужчине, ни женщине, если уж на то пошло.

Мой отец.

Жестокий пьяница.

Гребаный алкаш.

Медленная ухмылка расползается по моим губам.

Приглушенные крики пробиваются в мое сознание, и постепенно эхо в ушах затихает, звуки реального времени обрушиваются на меня все и сразу.

Сирены, крики, требования.

– В тебя стреляли…

Мой выстрел был лучше.

– Сынок, все кончено…

Я больше ничей сын.

– Опусти пистолет…

Опущу, когда буду готов.

– Мы здесь, чтобы помочь…

Никто никогда нам не помогал.

Я направляю пистолет в холодное, мертвое сердце моего дорогого папочки и нажимаю на курок.

После этого все погружается во тьму.

* * *

К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА МОЙ РАЗУМ РЕШАЕТ ВЕРНУТЬСЯ В НАСТОЯЩИЙ МОМЕНТ, Я ОСОЗНАЮ, что сижу на блестящих кожаных сиденьях в шикарном лимузине, а не прикованный наручниками в грязной полицейской машине или, что еще лучше, на койке в машине «скорой помощи» по пути в психушку. Я чувствую себя так, словно меня сбил грузовик, но потом вспоминаю, что это был не грузовик.

Это был изготовленный на заказ, краденый «Глок» со стальным корпусом, из которого стрелял мой отец. Мой мертвый отец.

Моя сестра!

Тянусь к дверной ручке и шиплю, когда боль пронзает каждый сантиметр моего тела. Прежде чем я успеваю пошевелить хоть одним мускулом, дверь распахивается, и внутрь проскальзывает мужчина. Он здоровенный, сложен как футбольный полузащитник и одет, как будто я вытащил его с собственной свадьбы. На нем костюм. Настоящий деловой костюм с галстуком, блестящие туфли и часы, которые я бы стащил прямо у него с запястья, и он бы даже не заметил, если бы мои конечности не были такими тяжелыми.

– Кто ты, черт возьми, такой и где моя сестра? – рычу я, оглядываясь в поисках какого-нибудь оружия на случай, если снова окажусь в лапах очередного извращенца.

– С ней все будет в порядке. – Он говорит спокойно, как будто только что не сел на заднее сиденье к убийце. – Сейчас с ней врач, который решает, понадобится ли ей операция или нет.

– Я хочу ее увидеть.

– Боюсь, тебе нельзя. Пока нельзя. – Он изучает меня. Он точно не старше моего отца, ему, может быть, чуть за сорок. – Нельзя, пока ты не примешь решение.

Я не понимаю, о чем, черт возьми, он говорит, так что прекращаю болтать и жду, и он не тянет с продолжением.

– Недалеко отсюда есть место для таких, как ты. Они принимают подростков в таком же положении и предлагают им выход.

Мое положение. Ну да. Просто группа чуваков, которые бегают в поисках отбитых неформалов, которые уже стоят на краю, и убивают их, чтобы они с этого края не свалились.

Или, может быть, убийство – это и есть падение?

– Да ладно? – Я наклоняю голову, игнорируя острую боль, которую вызывает это движение. – Похоже на то, что скользкие ублюдки говорят молодым, потерявшимся в жизни девочкам за секунду до того, как воткнуть иглу им в руку и пустить по кругу в каком-нибудь паршивом мотеле с почасовой оплатой – паника вспыхивает в моей груди при этой мысли. – Где моя сестра?

Он смотрит на меня с минуту, а потом говорит:

– Она в безопасности. В больнице, получает весь необходимый уход, но, чем дольше длится наш разговор, тем меньше у меня шансов удерживать социальные службы на расстоянии.

Мои брови сходятся посередине, а мужчина опускает подбородок.

Что ж, ублюдок, ты привлек мое внимание.

Он откидывается на спинку сиденья, всем своим видом так и крича о деньгах и власти, и поправляет рукава своего пиджака. Я никогда даже не примерял такой костюм, не говоря уже о том, чтобы носить.

Он снова начинает:

– У тебя пять минут, чтобы решить, хочешь ли ты выйти из этой машины и позволить парням в форме отвезти тебя в центр города, где какой-нибудь случайный человек с фиксированной зарплатой решит, убийца ты или нет. Все закончится тем, что ты окажешься за решеткой или поедешь в приемную семью. Или можешь расслабиться, и я отвезу тебя в новое место, и все это испарится.

Я недоверчиво щурюсь.

– Куда? Какое место?

– Увидишь, если согласишься, но если поедешь со мной, то у тебя будет работа, постель и еда в месте, свободном от деспотичных взрослых.

Так, хорошо.

Когда никто из нас не произносит ни слова в течение нескольких секунд, я облизываю губы.

– Откуда мне знать, что ты не кинешь меня? – Он определенно кинет меня.

– Ниоткуда.

– Кто ты такой?

– Кто-то, кого ты, возможно, никогда больше не увидишь, независимо от того, что ты выберешь. Три минуты.

Я пристально смотрю на мужчину, пытаясь уловить смысл в его словах, но как, черт возьми, я могу это сделать? Я убил своего отца, а потом вдобавок выстрелил ему прямо в сердце на глазах у черт знает скольких людей, и по какой-то непонятной причине я не в тюремной камере, а на заднем сиденье гребаной шикарной тачки с бокалами для шампанского и светодиодными лампочками на полу.

Я никогда в жизни не видел такой машины, даже близко.

Это трип. Дикий, адский трип. Очень реалистичное дерьмо из потустороннего мира.

В моей голове крутятся тысячи вопросов, но прямо сейчас мне нужен ответ только на два.

Первый.

– Это спасет меня от тюрьмы?

– Спасет.

Второй.

– Моя сестра будет ни при чем, что бы там ни было?

– Будет. – Он кивает, смотрит на часы, затем снова на меня: – Ну, что скажешь, малыш?

– Не называй меня малышом.

Его губы дергаются, и он наклоняет голову, как придурок.

– Как же мне тогда тебя называть?

Несколько мгновений я думаю, затем откидываюсь на сиденье и решаю отказаться от части имени, которое мне дали при рождении, принимая новое.

– Меня зовут Бишоп. Бас Бишоп.

Он кивает.

Я киваю в ответ.

Мы трогаемся с места.

Глава первая

Бас

ВОТ УБЛЮДОК…

Вздохнув, я присаживаюсь на корточки, показывая на голову чувака.

– Если бы я знал, что ты кидала, я бы угнал тачку, чтобы разобраться с тобой. – Мои слова до него не доходят. Он меня не слышит из-за того, что у него в ушах звенит так, как бывает, когда зажимаешь барабанную перепонку карандашом.

Еще как бывает, когда подслушиваешь чужие разговоры.

Глубокий стон срывается с его губ, он переворачивается на спину, его веки дрожат, он открывает глаза и смотрит на меня.

Я медленно ухмыляюсь и наклоняю голову.

– Ты в сознании или все еще на полпути?

Он снова закрывает глаза, и мой друг Хейзи смеется у меня за спиной.

– Он в отключке… – Хейзи запинается, его голос становится тише. – И у нас гости.

Вытирая о футболку кровь с кулаков, я оглядываюсь через плечо и вижу блестящую, греховную мечту каждого парня.

Изгибы, за которые любой отдал бы жизнь – даже убил бы, – и такая малышка летает, как ветер.

«Астон Мартин», выкрашенный на заказ в карамельно-голубой цвет, с офигенной черной решеткой радиатора, отчего малышка становится еще сексуальнее. Двери поднимаются прямо в воздух.

Можно было бы ожидать, что из «астона» вылезет шикарный придурок в сшитом по индивидуальным меркам костюм и бросит в нашу сторону взгляд с отвращением или пренебрежением. Но ожидания – для дураков, и этот факт подтверждается уже секундой позже.

Первое, что бросается в глаза, – острый каблук, почти равный по размеру складному ножу в моем кармане; черный ремешок сзади плотно обхватывает лодыжку с идеально загорелой кожей. Следующая деталь – юбка в складку. Поднимаясь взглядом чуть выше колена, я иду вверх до того места, где юбка заканчивается на резко сужающихся бедрах, под ней исчезает обтягивающий белый топ с длинными рукавами. Большие золотые браслеты закрывают запястья, а маленькие кольца на пальцах сверкают на солнце, когда она протягивает руку и откидывает несколько прядей длинных, густых светлых волос, не давая им упасть на аппетитно-розовые губы, когда порыв ветра касается ее кожи, как будто она сама его вызвала, как какое-то невесомое божество.

– Черт возьми, – стонет Хейзи.

Точно.

Богиня во плоти, и, без сомнения, она это знает.

Она идет медленно и легко – результат многолетней практики.

Она во всех отношениях похожа на принцессу из средней школы, но ее выдает оттенок помады и то, как ее язычок скользит по надутой верхней губе.

Она не принцесса. Она пиранья.

Скользкая, хищная… готовая укусить.

Не из тех обычных старшеклассниц.

Когда она направляется к небольшому зданию позади и немного справа от меня, ее взгляд скользит в нашу сторону и останавливается на туше ублюдка, лежащего на земле у моих ног. Скорее всего, ей ничего не видно, кроме руки и свисающей с нее полоски скотча, может быть, часть его головы, но не более.

Я медленно выпрямляюсь во весь рост, и ее внимание переключается на меня. Она смотрит, пока я поворачиваюсь к ней лицом, готовый вмешаться, если понадобится.

Именно в этот момент мы обычно наблюдаем, как напрягаются мышцы, расширяются зрачки и быстро вспыхивает паника, что заставляет людей убегать от больших злых волков.

Если ее напускная смелость лопнет и она сбежит, я буду всего в шести шагах от нее. Я догоню ее, загоню в угол, где будет ждать Хейз, но этого не происходит.

Как я уже сказал, эта девушка… она не из тех, о ком можно судить с первого взгляда, поэтому не так уж неожиданно, когда вместо этого она прищелкивает языком, проводя рукой по своим длинным волосам, словно желая убедиться, что они все еще идеально уложены.

– Мальчики и их игрушки.

Она еще и дразнит. Интересно…

– Эта уже сломалась.

Ее губы вздрагивают, и она что-то напевает, направляясь к небольшому кирпичному зданию. Я смотрю ей вслед, пока она не исчезает внутри, а потом поворачиваюсь к Хейзи.

– Возьми несколько обезболивающих и запихни ему в глотку, а потом скати его вниз по склону. Он достаточно очухается, чтобы быть в состоянии свалить, как только боль немного утихнет.

Хейзи ничего не говорит и идет к багажнику.

Снова наклоняюсь и опустошаю карманы парня: достаю бумажник, телефон и сломанную зажигалку. Хейзи возвращается как раз в тот момент, когда я поднимаюсь на ноги.

Как всегда, угадывая мои мысли, он передает мне мой мобильник, и я направляюсь к заправочным колонкам, подходя сзади к красотке за двести тысяч долларов, чтобы быстро сфотографировать номера на тот случай, если что-то пойдет не так и девочка окажется не так толерантна к крови и веревкам, как можно подумать на первый взгляд.

В ту секунду, когда я выбрасываю вещи в мусорное ведро, втиснутое между мойкой для окон и насосом, дверь круглосуточного магазина распахивается, и оттуда выходит она, очки с серебряными стеклами теперь надвинуты на глаза.

Она не смущается при виде меня, стоящего в двух шагах от ее тачки, и просто продолжает идти, зажав темно-красную соломинку между губами.

Идеально изогнутая бровь приподнимается из-под очков, когда она оказывается на расстоянии вытянутой руки и нажимает кнопку на брелке. Дверца-бабочка поднимается, и она протягивает другую руку, роняя свой коктейль в мусорное ведро. Голубая жидкость выплескивается наружу, но никто из нас не утруждает себя тем, чтобы посмотреть, не попало ли нам на одежду.

– Уже допила?

– Просто хотела попробовать, что за вкус, – язвит она, бросая свою крошечную сумочку на сиденье.

Шаг за шагом отступая назад, она передумывает садиться в свою машину, не потрудившись закрыть двери, хотя ее сумка теперь лежит так близко, прямо-таки умоляя, чтобы ее украли.

Я следую за ней, мои движения замедляются, взгляд прикован к длинным, упругим ногам. Она перекрещивает правую ногу за левую, а затем поворачивается; ее юбка развевается вокруг бедер, рука летит вверх и зависает над капотом моей машины. Она обходит ее с пассажирской стороны, проводя ладонью по контуру в нескольких сантиметрах от поверхности.

– Твоя? – спрашивает она, широко шагая, чтобы не наступить на доказательство того, что ублюдок недавно ел землю возле переднего правого колеса. Она наклоняется немного ближе, ее взгляд скользит по капоту, прежде чем остановиться на мне.

Блондинка в ожидании приподнимает бровь – девушка не привыкла, чтобы ее заставляли ждать.

– Моя, – подтверждаю я, сохраняя невозмутимое выражение лица, но эта цыпочка успела увидеть тело на земле перед тем, как войти в магазин, и даже глазом не моргнула. Теперь она перепрыгнула через лужу крови, как будто это всего лишь вода, и притворяется, что восхищается длинным ржаво-красным капотом моей машины… смотрит прямо туда, где раньше был номер, до того, как я соскоблил его бритвой. – Это…

– «Катлас», семьдесят второго года, – перебивает она, присаживаясь на корточки, и мой взгляд устремляется к изгибу ее задницы, которая так хорошо видна в этой юбке.

– С оригинальной решеткой.

Она оглядывается через плечо, и я перевожу взгляд на нее.

Она едва заметно щурится, но это игра. Настолько, насколько это вообще возможно.

Эта девушка точно знала, куда я буду смотреть, точно так же, как я знал, что это именно то, чего она хочет.

Она поднимается на ноги, игнорируя присутствие Хейзи, когда тот возвращается вверх по склону холма. Он замедляет шаг, бросая взгляды в мою сторону в поисках сигнала – должен ли он схватить ее и заткнуть рот кляпом или ничего не делать.

Мои руки свободно опущены по бокам, я провожу кончиками пальцев по джинсам, молча давая ему понять, без слов или взгляда, что все в порядке.

Блондиночка идет вперед, сложив руки за спиной, как идеальная школьница, какой она, скорее всего, и является, но останавливается, проходя мимо меня. Ее левая грудь прижимается к рукаву моей куртки, и она поднимает руку, чтобы поправить очки на голове, и, когда ее рука опускается, ногти со светлым лаком задевают край моей молнии.

Глаза цвета мха встречаются с моими, и она моргает, красиво и медленно.

– У твоей машины есть потенциал. Больно видеть, что он расходуется зря.

– Ну, что я могу сказать. – Мой взгляд падает на ее тело, но я быстро возвращаю его обратно. – Мне нравится жесткая езда.

В этой девушке нет ничего грубого. Она вся словно из атласа и шелка, с гладкой кожей и изящными изгибами.

Она не притворяется и никак не реагирует, но медленно и чертовски плавно ее губы тянутся вбок.

– Хочешь сказать, что не можешь позволить себе привести ее в порядок? – Она наклоняет голову, говоря с насмешливой невинностью: – Позор.

Точно. Пиранья.

Я бы позволил ее зубам вонзиться в меня, а потом сам бы покусал ее задницу. Буквально. Сильнее, чем она.

Она подходит ближе, ожидая от меня реакции, которой не получит, но ей не требуется много времени, чтобы понять это, и ее губы расплываются в широкой улыбке, а язык выглядывает между идеальными белыми зубами.

Проходя мимо, она задевает меня за плечо.

Я не смотрю ей вслед, потому что знаю, что она ждет этого.

Меньше чем через минуту она уезжает, оставляя нас в облаке горелой резины.

Я поворачиваюсь, Хейзи подходит и встает рядом со мной, наши глаза следят за задними фарами на темной пустынной дороге.

Быстрый, удивленный смешок вырывается у него из груди, и он качает головой.

– Она думает, что крутая?

Я делаю глубокий вдох.

Она в этом уверена.

Роклин

ДВОЙНЫЕ ДВЕРИ РАСПАХИВАЮТСЯ В ТУ ЖЕ СЕКУНДУ, КОГДА МОИ КАБЛУКИ КАСАЮТСЯ ПОСЛЕДНЕЙ ступеньки. Когда я вхожу и оказываюсь в прихожей, наружный свет выключается. Только после того как датчики фиксируют, что вход заблокирован, автоматические двери в трех метрах впереди исчезают в стене.

Когда я вхожу в серверный зал – комнату, где несколько пар глаз, которых вы не можете видеть, видят вас и решают, какую дверь вам открыть, я мгновенно оказываюсь запертой внутри того, что мне нравится называть нашей милой маленькой шкатулкой. Конечно, так же быстро, как дверь закрывается за моей спиной, моя команда разрешает мне войти.

В тот момент, когда мои каблуки цокают по бело-золотому мраморному полу, Дамиано выскальзывает из комнаты охраны и пристраивается рядом со мной. Он так же бесшумен, как и его шаги. Я смотрю в его сторону, и мы вдвоем продолжаем идти по коридору, проходя мимо ряда черных двойных дверей. Мы останавливаемся перед самыми большими в этом здании апартаментами, построенными и спроектированными специально для меня и моих девочек, Бронкс и Дельты. Апартаменты расположены в конце зала, где пространство расходится буквой «Т», в точке пересечения стометрового подиума, как Дельта его называет.

Это также самый величественный из входов – арка, вырезанная из чистого белого, розового и обычного золота. Змеи, как живые, извиваются вдоль колючих лиан, их пасти широко раскрыты, клыки вонзаются в распустившиеся розы, все мягкого, нежного розового оттенка, похожего на балетную туфельку. В центр каждого цветка, там, где должна быть ямка, вложен бриллиант. Вместо листьев, обрамляющих стебли, сделано что-то наподобие кружева, которое на концах заостряется и переливается, как каменные сосульки, защищающие проход. Замаскированное оружие, на всякий случай.

Это воплощение мастерства, каждая деталь – пазл, который только я и девочки можем собрать воедино. Как и было задумано.

Дверь щелкает, когда я подхожу к ней, и Дамиано молча встает рядом со мной, сжав челюсти, когда я, не говоря ни слова, прохожу мимо него. Я знаю, что он пойдет за мной еще до того, как услышу, что он запирает нас внутри.

Я направляюсь прямиком к барной стойке в дальнем левом углу, бросаю на нее сумочку, прежде чем подойти к большому окну справа. Сегодня вечером «Энтерпрайз» гудит, ожидается аншлаг. Половина из них – люди из нашего мир: кто-то жаждет шоу, кто-то ждет деловых бесед, которые будут после. Другая половина списка приглашенных состоит из тех, кого мы здесь не хотим видеть, но кому мы вынуждены направить приглашения, чтобы «сохранять мир». Они пришли из чистого любопытства, шокированные тем, что им «посчастливилось» получить билеты на такое «престижное» мероприятие. Пристрелите меня.

В коктейль-баре в саду полно людей, мужчины и женщины вдвое старше меня пьют всю ночь напролет, ожидая, когда моя девочка Дельта Де Леон займет свой трон – сиденье из белой кожи и замши у пианино «Стэйнвей энд сонз», изготовленного на заказ.

– Дельта еще не приехала? – спрашивает Дамиано.

– Мне сказали, что она и парни прибыли полчаса назад, но хотят… немного расслабиться в своем номере.

– Хорошо. – Его тень приближается, падая на меня сзади, и он опускает ладони на мои предплечья. – Всё в порядке?

– А почему должно быть не в порядке?

Я поворачиваюсь к нему и только тогда понимаю, что он снял школьную форму и теперь одет в один из своих лучших черных костюмов. Запонки на манжетах его рубашки едва ли меньше стоимости обучения в так называемой Лиге Плюща, золотая булавка тайного Общества Грейсон гордо сияет на левом лацкане пиджака. Его светлые волосы блестят в свете люстры и, как всегда, зачесаны назад в стиле помпадур на современный лад, подчеркивая карие глаза цвета разбавленного эспрессо.

Дамиано, или Дам, как мы привыкли его называть, привлекателен. Ненормально привлекателен – он из тех мужчин, о которых фантазируешь, составляя список идеальных физических характеристик: высокий, подтянутый и соблазнительный, с широкими плечами и квадратной челюстью.

В нем есть очарование, едва ощутимая химия между ним и теми, кто его окружает, подающая его в самом привлекательном свете. Люди смотрят на Дама и видят контроль и влияние, влияние и контроль. Мощная атмосфера, словно с ценовой биркой, – то, что нужно в нашем мире и, как мы раз за разом убеждаемся, весьма полезно.

А еще он странно… простоват, какими и должны быть красивые мальчики, наделенные властью.

Нужно поколебать мнение чересчур самоуверенной девицы? Пригласите прекрасного надменного принца, чтобы привлечь ее внимание.

Как насчет того, чтобы послать предупреждение мужчине, который думает, что он больше и круче, чем заслужил, и у которого есть прелестная дочь-принцесса? Отправьте к ней идеального поклонника, который попользуется ею и выкинет.

Дамиано изучает мое лицо, проникая в мои мысли, и говорит:

– У тебя был тяжелый день.

Он прав. Так и есть, но в его попытке предложить сеанс психотерапии нет необходимости, а спор с моим отцом, во время которого он зашел сегодня утром, – это не то, что я хочу с ним обсуждать. Он знает это.

Я наклоняю голову.

– Говори своим голосом большого мальчика, Дам. Что ты хотел сказать?

Его взгляд едва заметен, но он кивает.

– Сегодня вечером ты задержалась без причины. Твой отец ожидал тебя здесь в шесть тридцать и начал допрос ровно в шесть тридцать одну. Я потратил последний час, безуспешно пытаясь отвлечь его. Я не смогу прикрывать тебя, если ты не говоришь, когда это нужно делать, и не сообщаешь, где находишься.

– В случае, если мне понадобится, чтобы ты меня прикрыл, ты узнаешь об этом первым, а что касается того, где я была, то для этого они и нужны, – я щелкаю по золотому браслету на его запястье.

– Мы же договорились, никакой лишней слежки.

– Вот именно. Если бы у тебя были причины для беспокойства, ты бы проверил. Ты меня знаешь. Мне нужна была минутка отдыха.

Его взгляд смягчается, и я ненавижу этот момент, поэтому, когда он произносит мое имя, я перебиваю его:

– Передай отцу, что я скоро спущусь. – Я буду улыбаться и говорить все, что нужно, чтобы исправить ситуацию, и притворяться, что он не совершает ошибки, которая обязательно ему еще аукнется, но, когда это произойдет, я с радостью напомню, что я предупреждала.

Но я не говорю об этом Даму.

Дамиано не отвечает, но после секундной паузы он протягивает руку, и его большой палец скользит по моей скуле. Он всегда хорошо выполнял то, о чем я прошу, и никогда не давил слишком сильно.

Он все понимает.

Ни для кого не секрет, что он хочет, чтобы я приняла его предложение о большем, и, хотя я знаю, что он заботится обо мне как о друге, я также знаю, что это не более чем игра во власть.

Я знаю, потому что мы с ним говорили прямо. Я знаю, чего он хочет, а он знает, чего я точно не хочу.

Он хочет жениться, как только ему исполнится двадцать два года, а я хочу, чтобы мой отец мною гордился, чтобы я могла претендовать на то, что принадлежит мне как прямой наследнице – место главы, которое занимает мой отец в Союзе Грейсон, союзе между четырьмя семьями, созданном, чтобы держать нас на вершине, – и не хочу, чтобы в это время какой-то мужчина шептал мне на ухо, как и что нужно делать. Дам говорит, что он бы не посмел, и я знаю, что он не лжет.

Но сегодняшняя правда часто становится завтрашней ложью, почти всегда случайно.

Я не смогу обвинить его в том, что он не сдержал своего слова, и мне бы не хотелось, чтобы ему пришлось умереть из-за этого.

Слово «ложь» такое же короткое, как слово «смерть», не просто так, по крайней мере, так говорит мой отец.

Я не знаю, почему Дам так торопится. Мы застряли в обучении, которое от нас требуется, даже несмотря на то, что наш коэффициент интеллекта может превзойти IQ некоторых профессоров, работающих в Академии Грейсон Элит. У нас обоих есть свое место в этом мире, где все сказано и сделано, но никто не знает, что это за место.

Его нужно заслужить, как и все то, что стоит иметь в жизни.

Дамиано наклоняет голову, мягко прижимаясь губами к уголку моего рта, а затем выходит за дверь через несколько секунд после того, как отпускает меня.

Я следую за ним к двери и хлопаю ладонью по большому квадрату на стене слева. Стальные штыри, выступающие с обеих сторон, соединяются вместе. Все остальные теперь отрезаны, – даже мои девочки теперь не могут войти без моего разрешения.

Бросив взгляд на лепнину в виде короны наверху, я возвращаюсь к бару, поджимая губы при виде графина, доверху наполненного «Реми Мартин Луи». Только в моем мире считается нормальным, чтобы в номере, предназначенном для трех восемнадцатилетних девушек, был запас спиртного, достойного короля.

Или королев, в нашем случае.

Королев из криминального подпольного мира.

Наливаю чуть меньше порции в маленький хрустальный бокал и подношу его к губам, чтобы медленно вдохнуть аромат дуба и сливочной ириски. Вслепую расстегиваю молнию на левом бедре и сбрасываю тяжелую школьную форму на пол.

Положив локти на стойку бара, я откидываю голову назад, закрываю глаза и наслаждаюсь моментом одиночества, испуская долгий, медленный вздох.

Кажется, я держусь уже несколько дней. На самом деле прошло всего несколько часов с тех пор, как отец сообщил мне эту нелепую новость, и это скручивает меня изнутри раздражающей смесью гнева и предвкушения.

Но серьезно – о чем, черт возьми, он думает?

– Я не эксперт, но я уверен, что именно так и следует носить эти каблуки.

Глубокие, скрипучие слова доносятся откуда-то из-за моей спины, обрывая мои мысли, и требуется настоящее усилие, чтобы не подпрыгнуть на сиденье.

С уверенной, натренированной грацией я направляю свое внимание через плечо в дальний правый передний угол комнаты, где стоит черное бархатное кресло, и этот особый уголок не освещен не просто так.

Золотистая окантовка вдоль изгиба стены создает едва заметное отражение от люстр, лишь очерчивая силуэт, но не более.

Ни один мужчина, которого я знаю, или женщина, если уж на то пошло, не осмелились бы проскользнуть в этот номер без разрешения.

Наступает тишина, и тень наклоняется вперед, свет падает на что-то блестящее с левой стороны его лица.

В ответ сверкает серебряная петля, идеально изогнутая вокруг полной нижней губы.

Шок берет надо мной верх, зрачки расширяются, когда я начинаю узнавать его, и он это понимает.

Мрачный смешок раздается в воздухе, звук глубокий и раскатистый, как отдаленный гром, а затем его пристальный взгляд скользит по моему телу. Он обнажает зубы и играет с пирсингом, прежде чем посмотреть вверх, остановившись на моем лице.

– Мы снова встретились, богатая девочка. – Он вскидывает голову, расплываясь в безжалостной, торжествующей ухмылке. – Ты собираешься предложить мне выпить или как?

Что.

За.

Черт.

Глава вторая

Роклин

ЖЕЛАНИЕ СДАТЬ ЭТОГО ПОДРАЖАТЕЛЯ ДОН ЖУАНА В РУКИ МОЕЙ ОХРАНЕ велико, но острая искра интриги и явное отсутствие чувства самосохранения с его стороны почему-то сильнее.

Он никак не мог следить за мной от заправки. Он стоял далеко от своей машины, а я выжала сотню уже через несколько секунд после того, как выехала оттуда, так что, как он сейчас здесь оказался, я не знаю, но выясню.

Я отталкиваюсь от стойки, готовясь зайти за нее, но Высокий, Дерзкий и Ужасно одетый парень, похоже, против.

Сделав несколько больших шагов, он оказывается на расстоянии вытянутой руки и прищелкивает языком.

Я приподнимаю бровь.

– Ты хочешь выпить или не хочешь?

– Я хочу, чтобы твои руки были там, где я могу их видеть.

Умно, учитывая, что я собиралась достать оружие, прикрепленное ремнями к нижней части полки.

Поднимая ладони в воздух, шевелю пальцами, и он подходит ближе.

– Я просто хорошая девочка, которая делает то, что ей говорят. Какую угрозу я могу представлять для такого большого плохого мальчика, как ты? – Я притворно надуваю губы.

– Ну да, как же. – Он продолжает идти, пока не оказывается всего в метре от меня, протягивает руки и хватается за край мраморной стойки у меня за спиной. Так близко, что я вынуждена буквально впитывать всего его в себя, от темных волос до мрачного поведения.

Его волосы – черные, как обсидиан, и блестящие, как стекло, – растрепаны на макушке, хотя по бокам гладкие и короткие. Несколько прядей спадают вперед, ровно настолько, чтобы создать тень над правым глазом, привлекая внимание к тонкому белому шраму над левым. У него густые брови, длинные и густые ресницы, а глаза поразительного полупрозрачного синего оттенка.

Нарушитель несколько мгновений молча смотрит на меня, его глаза слишком яркие, чтобы в них можно было смотреть, но это не имеет никакого отношения к его настроению.

В лучшем случае ему скучно.

– Ты знаешь, почему я здесь? – спрашивает он.

– Чтобы спрятаться в углу, пока ничего не подозревающая женщина раздевается?

– Верно. Как раз за этим. – Он опускает взгляд, и небольшая морщинка появляется у него на лбу. – Что это за школьница, которая носит кружева и такие подвязки под своей формой?

– Подвязки? – Я сохраняю невозмутимый вид. – Серьезно? Ты что, никогда не покупал девушке нижнее белье?

Не отрывая глаз от моего тела, он спрашивает:

– Я похож на человека, которому нужно покупать нижнее белье?

– Оу. – Я притворяюсь, что надуваю губы, и он переводит взгляд. – Конечно, такие парни, как ты, считают, что голое тело – это все, что тебе нужно. Какой же ты, должно быть, эгоистичный любовник.

Его челюсть сжимается, и я стараюсь не реагировать, когда он придвигается еще ближе; мое тело теперь зажато между ним и стойкой. Несмотря на то что он кажется худым, мышцы, прижатые ко мне, невольно демонстрируют, что под одеждой скрывается большее.

Я легко могла бы избежать его очаровательной попытки загнать меня в ловушку, притворившись испуганной, но он этого не знает, и я почему-то хочу посмотреть, как далеко он зайдет.

Почему?

Без понятия. Может быть, потому что на меня никто никогда не давит.

Никто ни черта не сделает, не спросив разрешения, но этот парень?

Интересно, просил ли он когда-нибудь о чем-то в своей жизни? Он кажется мне импульсивным, так что на самом деле он не такой уж дурак, потому что, если он такой же ловкий, как тот трюк, который он использовал, чтобы проникнуть сюда, он мог бы вонзить нож мне в легкое прямо здесь, прямо сейчас. Никто бы не узнал, что какой-то мальчик в стиле гранж прикончил меня, пока не придут спросить, почему я так и не явилась на выступление Дельты.

Что мне следует сделать, так это опередить его, ударить коленом по яйцам, схватить графин и разбить его красивое, покрытое шрамами лицо.

И все же что-то не дает мне сдвинуться ни на сантиметр, даже когда он сам это делает.

Его руки все еще лежат на перекладине, и он отводит их. Грудь теперь плотно прижата к моей, но я просто вызывающе поднимаю подбородок.

Намек на удовольствие мелькает в его взгляде, зажигая что-то внутри меня. Что-то безрассудное, что обязательно приведет к плохим последствиям.

– Принцесса хочет узнать, каким эгоистом я могу быть? – говорит он, но его тон фальшиво напыщенный.

Кто-то слишком уверен в себе, но почему-то он не похож на других. У меня такое чувство, что, если бы я посмеялась над ним или предприняла попытку унизить, например указала на поношенную обувь или выцветшие, потертые джинсы, он бы разозлился, как Эминем в «8-й миле», – пошла ты, кто ты вообще такая, чтобы меня судить?[1]

По крайней мере, так я себе представляю.

Это видно по его пристальному взгляду и игривой, но уверенной походке. Да взять хотя бы тот факт, что он сейчас здесь, в то время как половина крупнейших преступных семей штата притворяются, что наслаждаются обществом друг друга по другую сторону этой стены.

– В твоих снах, – отвечаю я.

Он высовывает язык и проводит им по кольцу в губе – и, подобно молнии в грозовом ночном небе, мое внимание устремляется к нему.

Высокий, покрытый татуировками парень наклоняется ко мне, и я замечаю блестящую серебряную петельку на кончике его розового языка.

Он дразнит меня, приближаясь. Теперь мы стоим нос к носу, и мои губы расслабляются, как только его джинсы касаются моей обнаженной кожи, а жар его дыхания щекочет мне подбородок и шею.

– Эти ноги, эти каблуки… Я не знаю, богатая девочка, но есть шанс, что ты именно такая, какой я увижу тебя, когда закрою глаза сегодня ночью.

– Осторожнее. – Я резко поворачиваю голову в сторону от прикосновения его губ к своей щеке… и ощущение покалывания, которое это вызывает, само по себе распространяется дальше. – Тут у нас плохо относятся к тем, кто трогает то, что им не принадлежит.

– Нет, вы только посмотрите! Думаю, у нас все-таки есть кое-что общее, – шепчет он. – Видишь ли, я всегда осторожен. Как ты думаешь, почему я здесь?

Он мгновенно отступает, и я вытягиваюсь чуть ли не по стойке смирно, на миг приоткрыв рот от удивления, когда понимаю его игру, но все же сжимаюсь, когда он делает несколько шагов назад.

И снова его ленивый, наглый взгляд скользит по моему телу, его зубы впиваются в распухшую, недавно рассеченную нижнюю губу.

– Какой позор, – бормочет он себе под нос.

А затем он поворачивается, поднимает руку и нажимает на сенсорный замок рядом с дверью.

Я сдерживаю смех. Серьезно?

Неужели он думает, что все так просто?

Он, должно быть, считает себя умным.

Это не так…

Бас

МОЯ ЛАДОНЬ ОПУСКАЕТСЯ НА ОСВЕЩЕННЫЙ КВАДРАТ СЕНСОРНОГО замка. Дверь начинает сдвигаться в сторону… как раз в тот момент, когда чувствую пинок в зад – слабый, но ощутимый.

Маленькая принцесса сидит на стойке бара, закинув ногу на ногу, а под ногами у меня лежит миниатюрный кинжал.

Она наклоняет голову, и длинные шелковистые светлые волосы рассыпаются по ее плечу, дразнят края обнаженных бедер.

Я снова хлопаю рукой по замку, и дверь за моей спиной закрывается.

Она обхватывает пальцами край барной стойки, ее брови подпрыгивают.

Внимательно следя за ней, быстро запускаю руку в задний карман. Маленькое серебряное лезвие проткнуло поношенную джинсовую ткань насквозь. Я вытаскиваю свой телефон – тот самый, который она, мать твою, стащила у меня в процессе безобидной на первый взгляд игры в кошки-мышки на заправке, когда терлась о меня своим телом. Задняя часть телефона откололась, открыв внутренности.

Этого, черт возьми, достаточно. Когда я переворачиваю телефон, на меня смотрит черный экран.

Прекрасно. Теперь мне нужно думать, у кого стащить новый, и заставить какого-нибудь задрота взломать систему, прежде чем хозяин отследит меня по этой чертовой проге.

Перевожу взгляд на светловолосую стерву, которая продолжает создавать для меня все больше работы, – как будто у меня и так ее недостаточно. Опускаю руку и хлопаю мобильником по бедру.

– Удачное попадание.

Она ухмыляется, отводя взгляд. В мгновение ока в ее правой руке появляется второй нож, она бросает его – и телефон вылетает у меня из рук.

Оторопело смотрю на нее – она лучезарно улыбается, как гребаная королева красоты. Держу пари, она может щелкнуть пальцами почти перед кем угодно, и кто угодно тут же опустится на колени.

Хорошенькая маленькая пиранья.

– Если ты хотела, чтобы я остался, снайпер, могла бы просто попросить.

– Я не слишком хороша в переговорах, – ухмыляется она.

Оглядев комнату, от мраморных полов до сводчатых потолков, я вижу причудливые узоры, ведущие к гигантским колоннам в каждом углу. Все блестит и просто скрипит от чистоты. Дорогая и ненужная хрень, например три люстры, более дюжины букетов белых и розовых роз, беспорядочно расставленных по комнате в хрустальных вазах. Это все бесполезные штуки. Выброс денег.

Я качаю головой.

– Нет, держу пари, ни хрена подобного.

– Ты не смог уложиться в минимум, – язвит она.

Мой взгляд становится острее.

Интересный выбор слов.

– Ты меня не знаешь, девочка. Не играй с огнем.

– У нас тут есть один стол, за которым не хватает пяти K, но это можно сделать одной рукой. Выиграй и уходи – или выиграй и играй снова. – Она наклоняется вперед, полагая, что говорит на языке, которого я не знаю и не могу понять.

Как я уже сказал, девочка ничего обо мне не знает.

– Дай-ка угадаю, – я приподнимаю бровь. – Это комбинация из десяти тысяч?

Она слегка прищуривается, но потом снова делает вид, что ей все равно.

Не такой наивный, как ты думала, а, богатая девочка?

Она чопорно поджимает губы, как будто пробует что-то кислое на вкус.

– Ставь свои фишки куда хочешь, верно?

Мы изучаем друг друга долгую молчаливую минуту.

– Зачем ты взяла мой телефон?

Взяв свой забытый напиток, она подносит его к губам и делает медленный глоток.

– Ты знаешь зачем.

– Почему тебя так волнует, что я сфоткал твой номер?

– Я просто сделала то, что было необходимо. – Она раздвигает и снова перекрещивает ноги, на долю секунды обнажая маленькую треугольную ткань, скрывающую ее сокровище, и наклоняется вперед.

Я молчу, и она добавляет:

– Только тот, кому есть что скрывать, стал бы утруждать себя попыткой вернуть украденное. Ты ведь за этим сюда пришел?

Она взяла мой телефон, потому что я сфотографировал ее номер. Может, она еще знает о том, как прятать грязь под накладными ногтями? Если бы я позволил ей сложить обо мне представление с первого взгляда, она бы облажалась.

Она что-то напевает себе под нос, но взгляд устремлен внутрь.

– Как тебя зовут?

– Это не имеет значения.

– Имеет, если хочешь, чтобы имя было выбито на твоем надгробии.

– Я лучше сгорю, чем сгнию в земле.

– Нет, вы только посмотрите, – ухмыляется она, используя мои же слова, и вынимает третий нож, который засунула себе под задницу. Вертит его, вслепую вдавливая острый кончик в средний палец. – Еще одна вещь, которая нас объединяет.

Очень медленно ее взгляд отрывается от моего и начинает изучать мое лицо. Она задерживается на шраме возле левого глаза, а затем переходит к губам, припухшим возле пирсинга, – единственный раз, когда ублюдок, которого я оставил истекать кровью, попал в меня, в отчаянной попытке освободиться.

Сучий ход. Он знал, что должен расплатиться. Он должен был принять наказание как мужчина. Если любишь подслушивать чужие разговоры, что ж – потеряй способность делать это. Это справедливо.

Ему повезло, что я оставил его с одной целой барабанной перепонкой.

Честно говоря, ему повезло, что я вообще оставил его в живых, но мои боссы точно будут не в восторге.

Очевидно, сама того не осознавая, кончиком лезвия она водит по своей коже, повторяя плавные линии татуировок, ползущих вверх по моей шее из-под футболки, куда сейчас приклеены ее глаза. Кровь, пролитая во время сегодняшней разборки, высохла, большое пятно застыло и превратилось в хрустящую корочку, но у меня не было времени на то, чтобы переодеться, ведь мне надо было забрать телефон у маленькой воровки.

У меня не так уж много есть в жизни, так что никто не сможет забрать то, что принадлежит мне. Может, сейчас телефон и разбит, но все в порядке. Если он ей не нужен, мне все равно. Это мое, а к тому, что принадлежит мне, никому другому не позволено прикасаться.

– Если ты сейчас уйдешь, я, возможно, не буду звать охрану, которая не даст тебе сбежать, – говорит она, наклоняя голову, словно пытаясь определить, куда ведет цепочка, висящая на моем левом боку.

– Они не помешали мне войти. С чего ты взяла, что они смогут помешать мне выбраться?

Зеленые глаза встречаются с моими.

– Как ты сюда попал?

Я медленно улыбаюсь, и она смотрит на меня в упор.

– Я выясню, – говорит она, потом быстро добавляет: – Охрана, возможно, переключилась на вечернее мероприятие, но все, что мне нужно сделать, – это просмотреть записи с камер видеонаблюдения.

Не знаю, о каком мероприятии она говорит и почему меры безопасности хромают, когда у них тут движуха, но предпочитаю не обсуждать это.

Киваю, медленно приближаясь к ней, и на ее лице мелькает любопытство.

– Может быть, но, когда те парни, которые скачут вокруг тебя, будут задавать вопросы, как в гребаном Гугле, держу пари, что ты не захочешь им ничего говорить. – Теперь я стою прямо перед ней.

Ее подбородок вызывающе приподнимается, изящество ее шеи заставляет мои пальцы дрожать.

– Ты меня не знаешь, парень.

– Верно, не знаю. – Перевожу взгляд на кружевные подвязки, опоясывающие упругие бедра; маленькие застежки на кончиках соединяют тонкий материал с ее стрингами. – Но ты так смело говоришь обо мне… и теперь я чувствую себя обязанным.

В ней вспыхивает интерес – легкое движение ног выдает ее: девочке хочется, чтобы между ними кое-что оказалось.

– И что же именно, осмелюсь спросить, ты сейчас чувствуешь?

– Необходимость соответствовать. – Мои глаза встречаются с ее, как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать еще одну случайную реакцию.

Но в самом деле, насколько я застал ее врасплох?

Там, откуда я родом, шикарная еда такая же редкость, как машина, в которой она уехала с заправки. Когда ты видишь такое прямо перед собой, когда ты знаешь, что это в пределах твоей досягаемости – только протяни руку, сам себе поклянешься, что никому не позволишь забрать у тебя сказку. Даже она должна это понимать.

– Ты сумасшедший. – Она качает головой.

– Да, – соглашаюсь я и протягивая руки, чтобы положить ладони по обе стороны от нее. – А ты? – Постепенно ее хмурый взгляд становится глубже, она выпрямляется, прижимаясь своей грудью к моей. Я позволяю ей немного оттеснить меня назад, но она ничего не говорит, поэтому я снова напираю.

– Должен сказать, – продолжаю я, – мой радар на психов в рабочем состоянии, девочка Барби, и сейчас он показывает на тебя.

Она спрыгивает с громким стуком каблуков, и ее глаза оказываются на одном уровне с моими.

– Я тебя даже не знаю.

– Непохоже, что ты увидишь меня снова после сегодняшней ночи, так что какое это имеет значение?

– Ты говоришь так, будто выберешься отсюда живым.

– Вот что я тебе скажу. – Опускаю руки. – Я сделаю это сегодня, сейчас. И подумаю о том, чтобы снова сюда вернуться.

Густой, гортанный смешок вырывается у нее из горла.

– И зачем мне это нужно?

– Откуда мне знать…

По очереди высвобождаю руки из рукавов своей кожаной куртки и отбрасываю ее в сторону. Стягиваю футболку, и внимание малышки мгновенно переключается с чернил на моих предплечьях на чернила на моей груди. Протянув руку, провожу костяшками пальцев по ее руке. Чувствую, как она дрожит.

– А тебе это зачем?

Пристальный взгляд встречается с моим, и я вижу, как бегают ее зрачки. Наверняка внутренний голос велит ей отступить. Покончить с этим. Поступить так, как, по ее мнению, поступила бы хорошая девочка, но она такой не является.

Она понимает, что должна выставить меня за дверь, но все же колеблется… всего одну секунду.

Зеленые глаза вспыхивают решимостью, и она оказывается на мне: запрыгивает верхом и скрещивая длинные ноги на моей пояснице. Подается вперед, выгибая спину так, что ее грудь оказывается прямо над моей; ее губы умоляют, чтобы я покусал их. Она слегка виляет бедрами, и у меня в груди одобрительно покалывает.

Ее язык, как будто она специально ловила момент, выстреливает между губами и скользит по моему пирсингу. Я тут же открываю рот, но она быстро лишает меня возможности прикусить ее губы, заставляя мои челюсти стукнуться друг о друга.

– На случай, если ты не заметил, – говорит она, и ее голос становится громче, выдавая безрассудное желание, с которым она не в силах бороться. – Я нажала на кнопку сигнализации. – Я смотрю ей в глаза, и она, ухмыляясь, добавляет: – У тебя есть пять минут.

Толкнув коленом под зад, подбрасываю ее еще немного вверх и крепко обхватываю бедра.

– Мне хватит и трех.

– Жалкое зрелище.

– Не-а. – Разворачиваю нас, направляясь к шезлонгу перед окном. Опускаюсь на колени, пристраивая ее попку на край какого-то модного материала, который я в жизни не смог бы правильно назвать.

– Это мастерство, детка. А теперь закрой свой прелестный ротик, если не хочешь, чтобы я его заткнул, и закинь свои каблуки мне на плечи.

Она резко втягивает воздух, ее глаза темнеют от желания, но она пытается обуздать себя, сохранить контроль.

– Любишь доминировать?

– Ты даже не представляешь как.

Она ахает, когда я расстегиваю застежки у нее на бедрах. Шершавые подушечки моих пальцев ласкают шелковистую кожу. Держу пари, она привыкла к прикосновениям других – ухоженных рук. Вокруг нее одни неженки.

Недовольная моим темпом, она стаскивает топ через голову, обнажая бюстгальтер того же оттенка, что и ее загорелая кожа.

– А через четыре минуты и пятнадцать секунд уже и не представишь.

Я хрипло смеюсь и расстегиваю ремень джинсов.

Ее подбородок начинает опускаться, но моя правая рука тут же взлетает вверх, удерживая его пальцами, прежде чем она успевает взглянуть.

– Ты не будешь смотреть.

Ее бровь приподнимается.

– Боишься, что буду осуждать?

Подтягивая ее задницу к краю, достаю из бумажника презерватив, засовываю бумажник обратно в карман и разрываю упаковку зубами.

– Скорее, попросишь попробовать на вкус. – Чуть сдавливаю ее подбородок, затем делаю рывок вперед, прижимая кончик своего члена к треугольнику ее трусиков. – Но на это нет времени.

Она собирается рассмеяться, но я нажимаю сильнее, и она шипит.

Прохладная упругая резина расправляется на моем члене. Ее зрачки расширяются, она стискивает зубы, чтобы освободиться от моей хватки, но, как я уже сказал, я не собираюсь давать ей ни малейшего шанса.

Может быть, если бы она была хорошей девочкой и не включила сигнализацию, я бы дал ей взглянуть.

Если бы она была хорошей девочкой, мы бы не были сейчас здесь…

Пусть сведет себя с ума, лишь догадываясь о размере того, что сейчас скользнет в нее.

Отодвигаю тонкую ткань трусиков в сторону. Она хитрит и быстро проводит большим пальцем вниз, кончиком задевая мою набухшую головку, прежде чем я успеваю раздвинуть ее бедра, но ей не удается ничего понять.

Ее каблуки скользят по моим лопаткам, пока не вонзаются в кожу чуть ниже ключицы. Наверняка останется след, и что-то подсказывает мне, что именно этого она и хочет.

Напираю на нее, и она выгибает спину; ее золотистые волосы рассыпаются по плечам. Вхожу медленными, уверенными толчками, и она толкается в ответ в заданном темпе; ее задница то и дело прижимается к моему болтающемуся ремню. Она борется за то, чтобы управлять процессом – я этого не позволю, но и не скажу ни слова, чтобы не испортить веселье.

Наклонившись вперед, провожу пальцами по внешней стороне ее бедер.

– Ну же, маленькая воровка. Ты же можешь впустить меня глубже.

Она тут же разводит ноги шире и приподнимает бедра, желая, чтобы я вошел в нее до упора.

У меня вырывается стон, кончики пальцев бегут вдоль ее талии и вниз, чтобы впиться в попку.

Барьер преодолен, и я вхожу в нее снова и снова.

Она заполнена мной, и она идеально обхватывает меня изнутри.

Когда я чуть-чуть приподнимаю бедра и слегка наклоняю их влево, ее спина выгибается.

– Вот так, – рычу я, сохраняя позу. Мой член трется, воздействуя на ее волшебную точку, и эта девочка – она просто танцевать начинает. Творит невообразимое, глаза закрыты, задница отрывается от сиденья и стремительно опускается, описывая сумасшедшую восьмерку. Она не сбавляет скорости и не перестает прижиматься ко мне в погоне за оргазмом. Мой член так сладко ее трахает. Она должна постараться, поскольку понятия не имеет, дам ли я ей то, что она хочет.

А я дам. Но она не знает, что я буду тянуть до последней секунды, когда она уже начнет сомневаться, верна ли ее недавняя догадка о моем эгоизме.

Эгоизме? Никакого кайфа не получится, если в нем не будет участвовать партнерша. Я бы никогда не прикоснулся к ней, если б не чувствовал, как сильно она сама хочет получить оргазм. Какой смысл трахаться с кем-то, кто хочет доставить удовольствие только тебе, если ты можешь сделать это дерьмо сам, без риска?

Настоящее удовольствие приходит тогда, когда ты показываешь своему партнеру, на что способен. Когда она начнет задыхаться, стонать и умолять. Когда она подсядет на кайф, который ты ей даришь.

Моя кровь закипает при мысли о том, что я доставляю удовольствие такой девушке, как она.

Какое, должно быть, зрелище мы сейчас представляем: шикарная, красивая штучка в разложенном виде, грязный парень с засохшей кровью на руках, нависающий над ней, ласкающий ее идеально розовую вагину, пока она танцует танго на твердом как камень члене.

Черт, я хочу с ней поговорить. Сказать ей, как она хороша. Какая тугая у нее вагина, как ее возбуждение охватывает меня, заставляя войти еще глубже. Я хочу сказать ей, что моему члену нравится быть внутри нее и что впервые за долгое, черт возьми, время я хочу оставаться там, где я есть, скользить своим пирсингом по каждой клеточке ее тела и смотреть, как она бьется подо мной, умоляя о большем.

Я хочу поставить ее на колени и наблюдать, как она медленно, с упоением оближет меня своим розовым язычком. После этого я хочу опуститься на колени рядом с ней и взять ее язык своим, пробуя нас обоих на вкус, прежде чем начать все заново.

Но я ничего этого не говорю и держу пари, что она сосет не как недотрога.

Нет, она будет кусаться, как тигр. Она пустит кровь и скажет, что я сам виноват.

Может быть, я даже накажу ее за это.

Девушка моего типажа… но почему-то полная противоположность.

Моя рука скользит вверх по ее животу по направлению к груди, я опробую форму своей ладонью.

Идеально подходит.

Богатая цыпочка ахает, ее рот открывается, тело приподнимается, как будто я мысленно призвал ее к себе.

Длинные шелковистые волосы касаются моей вспотевшей кожи, и я опускаю глаза туда, где мой член входит и выходит из нее, быстрее и быстрее, а она продолжает извиваться. Теперь она контролирует темп, двигая своим телом именно так, как ей нравится. Ей хорошо.

И мне тоже чертовски хорошо.

– Если хочешь придушить меня… – нежные пальцы обхватывают мои, лежащие на ее шее, глаза вдруг становятся на два оттенка темнее, словно лес в свете луны. – Сделай это. Я знаю, ты этого хочешь.

– Для начала хочу увидеть следы от моего пирсинга на твоей шее.

– Дразнишь, да?

– М-м-м…

Я крепче сжимаю ее горло, и ее рот приоткрывается в сладкой улыбке. Она закрывает глаза, как будто получает сеанс массажа, а не удары по своей нежной киске.

Мне это нравится – что она не стесняется того, что ей хорошо. Она сейчас парит в небесах, и это я отправил ее туда.

Удерживая ее наполовину в воздухе и поворачивая бедра под нужным углом.

– Ноги вверх, колени к бокам, красиво и высоко, – рычу я, закрывая глаза и погружаясь в нее еще глубже. – Твоя вагина великолепна. – Эти слова должны быть сказаны. – Такая влажная и упругая.

– И упрямая.

Я смеюсь над ее неожиданным, почти серьезным тоном и опускаю голову, чтобы попробовать на вкус заостренный персиковый сосок, жаждущий моего внимания.

Прижимаю холодный металл своего пирсинга к натянутой коже, и она еще сильнее обвивается вокруг меня.

– Так и должно быть, – бормочу я ей в ухо. Касаясь зубами, облизываю ее грудь, затем, минуя шею, примыкаю ртом к верхней части ее горла, чуть ниже линии подбородка. – Твой оргазм нужно заслужить, правда?

– Разве парни не должны уметь заслужить то, что им хочется? – парирует она.

Опускаюсь ниже, слегка надавливая влево, и она стонет, громко и опьяняюще.

Делаю это снова, и ее руки разжимаются; она задыхается.

Повторяю это в третий раз, полностью вхожу в нее, дергаюсь внутри, чтобы усилить удовольствие, которое доставляет ей пирсинг на головке моего члена, одновременно надавливая на клитор своим телом.

Время на исходе, и я возвращаюсь к заветной точке внутри нее. Ударяю по ней глубокими, частыми толчками, не вынимая член ни на секунду.

Вагина становится невероятно тугой, она словно душит мой член, и мои бедра начинают гореть, мышцы напрягаются, по груди разливается жар.

Черт возьми, да. Всего за минуту я довел ее до оргазма.

Она тает от удовольствия и не скрывает этого.

У девочки совсем нет стыда, и, когда мои глаза останавливаются на ее безупречном лице, опасное желание кипит под моей кожей, заставляя пульс колотиться в висках, шее, на кончиках пальцев, словно сам дьявол у меня на плече шепчет мне в ухо: «моя», и эта ложь горяча и беспечна.

Мои глаза прикованы к ней, я не могу отвести взгляд. Удовольствие пронзает меня насквозь, но я сдерживаюсь, стискивая зубы, и снова вхожу в нее. Пытаюсь дождаться, когда ее стенки ослабят свою смертельную хватку, но она снова сжимает меня внутри.

Отодвигаюсь назад, постанывая, моя рука теперь у меня на члене. Она хнычет, из нее вырывается грубый смешок, потом рычание. Не сводя глаз с ее мокрой вагины, я снимаю презерватив, и мой член набухает, как только освобождается от латекса. Я провожу рукой раз, другой, и сперма выстреливает наружу, горячая и густая, стекая по ее клитору, согревая нежный бугорок и заставляя все ее тело дрожать.

Я хочу остаться и понаблюдать, потереться о клитор головкой, затем провести ею вниз и снова проникнуть внутрь для яркого финала, который выжмет из наших тел все до последней капли.

Хочу позволить ей снова кончить.

Но я этого не делаю.

Встав на ноги, натягиваю джинсы, застегиваю ремень и наклоняюсь вперед, сдергивая шлевку с плотных золотисто-белых штор.

Одно ее веко медленно приподнимается, затем другое. Признаки хорошо оттраханной женщины.

– Тебе понравилось?

Она застенчиво улыбается, пожимая плечами и потягиваясь всем телом.

– Понравится, как только тебя поймают, и я буду пытать тебя, чтобы получить ответы.

– О какой пытке идет речь?

Она явно хочет улыбнуться шире, но сдерживается.

– Вопрос. – Пауза, чтобы перевести дыхание. – Зачем охотиться, если никого не убить?

Ей не обязательно продолжать. Я знаю, она говорит о тупом ублюдке, которого мы скатили с холма.

Хорошенькая маленькая богатая девочка, которая припарковалась и увидела парня, склонившегося над лежащим без движения телом, должна была бы с криком убежать при виде такого зрелища, но в итоге мы в ее комнате.

– Иногда трюки более понятны, когда их исполняет клоун.

– Но у клоуна много лиц, и кто сказал, что этот не прячется в тени?

– Он может прятаться сколько угодно – я услышу, как он приближается. А этот уже ни хрена не услышит.

На ее лбу образуются небольшие складки, которые разглаживаются по мере того, как она собирает все воедино.

– Его барабанные перепонки.

Я не подтверждаю и не отрицаю ее слова, и, поскольку мое подсознание что-то заподозрило, прижимаюсь коленом к шезлонгу между ее ногами и хватаю ее за подбородок, чтобы удержать взгляд на себе.

– Держи белокурого Джеймса Бонда подальше от своей постели.

На ее лице мелькает удивление. От моего предупреждения, или она сообразила, что я был здесь, когда он обнимал ее? Не знаю. Мне все равно.

Она приподнимает бровь.

– И как ты узнаешь, выполняю ли я твой завет?

Провожу костяшками пальцев по ее упругой груди.

– Будь уверена, я узнаю.

Она ухмыляется, и я облизываю нижнюю губу.

Она сжимает бедра, а я, постанывая, наклоняюсь вперед и завязываю ей глаза шлевкой.

У меня осталось двадцать секунд, если она не соврала про сигнализацию, но мне требуется всего две, чтобы приблизить рот к ее уху.

– Спасибо за приключение, богатая девочка.

А потом я ухожу.