Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Джоджо Мойес
- Sprache: Russisch
Она не помнит, с чего началась ее коллекция. Может быть, с обрывка разговора, случайно услышанного, когда она чистила раковину в кухне? Дженис заметила, что люди рассказывают ей о себе, пока она вытирает пыль в гостиной или размораживает холодильник, и с определенного момента стала прислушиваться, вникать в эти истории, собирать и хранить их... Только так можно по-настоящему узнать людей и понять, что за общество тебя окружает. При этом никто не интересовался жизнью Дженис, пока та не начала работать у миссис Би. Впрочем, Дженис, по ее мнению, нечего рассказывать. Но миссис Би в свои девяносто два года умна и проницательна, она подозревает, что история Дженис заслуживает самого пристального внимания... Впервые на русском!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 425
Veröffentlichungsjahr: 2023
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
SALLYPAGE
Sally PageTHE KEEPER OF STORIESCopyright © Sally Page 2022This edition is published by arrangement with Darley Anderson Literary, TV & Film Agency and The Van Lear AgencyAll rights reserved
Перевод с английского Анны Осиповой
Оформление обложки Вадима Пожидаева-мл.
Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».
Пейдж С.Хранительница историй : роман / Салли Пейдж ; пер. с англ. А. Осиповой. — М. : Иностранка, Азбука-Аттикус, 2023.
ISBN 978-5-389-22911-2
16+
Она не помнит, с чего началась ее коллекция. Может быть, с обрывка разговора, случайно услышанного, когда она чистила раковину в кухне? Дженис заметила, что люди рассказывают ей о себе, пока она вытирает пыль в гостиной или размораживает холодильник, и с определенного момента стала прислушиваться, вникать в эти истории, собирать и хранить их... Только так можно по-настоящему узнать людей и понять, что за общество тебя окружает. При этом никто не интересовался жизнью Дженис, пока та не начала работать у миссис Би. Впрочем, Дженис, по ее мнению, нечего рассказывать. Но миссис Би в свои девяносто два года умна и проницательна, она подозревает, что история Дженис заслуживает самого пристального внимания...
Впервые на русском!
© А. Д. Осипова, перевод, 2023© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023Издательство Иностранка®
Папе от всего сердца с любовью
Пролог
Каждому есть что рассказать. Но что, если у вас нет своей истории? Как тогда быть?
Дженис нашла выход из положения — она стала собирать истории других людей.
Однажды она смотрела церемонию вручения премии «Оскар», и ей запомнилась вступительная речь знаменитой актрисы — Гордости британской нации. Та рассказывала, что в молодости, до того как стать Гордостью нации, убирала чужие дома. Юная и преисполненная надежд, она вставала перед зеркалом в хозяйской ванной, держа бутылку средства для чистки унитазов и воображая, будто у нее в руках заветная золотая статуэтка. Дженис задалась вопросом: а если бы Гордость нации не сумела пробиться в актрисы, чем бы она сейчас занималась? Может, до сих пор работала бы уборщицей, как Дженис. Они примерно одного возраста — обеим хорошо за сорок — и даже внешне немного похожи. Ну, возможно, не так похожи — тут Дженис улыбнулась, — но обе невысокие и с легким намеком на будущую полноту. Может быть, Гордость нации тоже собирала бы истории разных людей?
Дженис не помнит, с чего началась ее коллекция. С эпизода из чужой жизни, мельком увиденного из окна автобуса, когда она ехала на работу через пригороды Кембриджа? Или с отрывка разговора, который она случайно услышала, когда мыла раковину? Вскоре Дженис заметила: пока она вытирает пыль в гостиной или размораживает холодильник, люди рассказывают ей свои истории. Наверное, они всегда так делали, но однажды все изменилось: теперь эти рассказы западали Дженис в душу, и она начала их собирать. Она отдает себе отчет в том, что выступает в роли сосуда, правда очень восприимчивого. Слушает истории и лишь слегка кивает, давая понять: ей прекрасно известно, что она всего лишь простая невзрачная чаша, в которую люди изливают души.
Часто эти истории удивляют Дженис, порой они ее смешат и увлекают. Одни пропитаны сожалением, другие очень оптимистичны. Наверное, люди разговаривают с ней, чувствуя, что Дженис им верит. Ее приводит в восторг все неожиданное, и любые приукрашивания она принимает за чистую монету. Дома по вечерам, когда муж вместо историй обрушивает на нее монологи, Дженис вспоминает свои любимые истории и по очереди наслаждается ими.
Глава 1
Начало истории
В понедельник последовательность всегда одна и та же: в начале смех, а в конце грусть. Будто две разномастные подпорки для книг, смех и грусть поддерживают ее распорядок. Дженис нарочно составила такой график: когда с утра тебя ждет возможность повеселиться, из-под одеяла вылезти легче, к тому же заряд бодрости помогает выдержать то, что предстоит потом.
Дженис обнаружила, что хорошая уборщица сама себе хозяйка: дни и время работы определяет по своему усмотрению и порядок обслуживания клиентов тоже, что очень важно для гармоничного понедельника. Добросовестную уборщицу найти трудно — это факт общеизвестный. Однако неожиданно большое количество жителей Кембриджа полагает, что Дженис — уборщица выдающаяся. Хотя громкое слово «выдающаяся» ее смущает. Эту похвалу в свой адрес Дженис случайно подслушала, когда одна из ее клиенток болтала с подругой за кофе. Выдающейся женщиной Дженис уж точно назвать нельзя. Хорошая ли она уборщица? Пожалуй, да. Во всяком случае, опыт у нее обширный. Остается лишь надеяться, что ее жизненный путь не обобщат одной фразой: «По части уборки она была мастерица».
Выходя из автобуса, Дженис кивает водителю, стараясь выбросить из головы мысль, которая в последнее время все больше не дает ей покоя. Водитель кивает в ответ. На секунду Дженис показалось, будто он хочет что-то сказать, но тут автобус с шумным вздохом закрывает дребезжащие двери.
Автобус отъезжает, а Дженис стоит и смотрит на противоположную сторону длинной зеленой улицы. В одних частных домах горит свет, темные окна других закрыты шторами. Сколько же историй скрывается за всеми этими окнами! Но сегодня утром Дженис интересует только одна — история человека, живущего в доме на углу. Этот особняк в эдвардианском стиле напоминает лабиринт. Хозяина зовут Джорди Боумен. Дженис сомневается, что другие ее клиенты знакомы с Джорди. Вряд ли они вообще знакомятся через нее. Это хорошо, таким и должен быть правильный порядок вещей в ее мире, считает Дженис. Но, несомненно, все они слышали об этом человеке. Кто же не слышал о Джорди Боумене?
Больше сорока лет он прожил в одном и том же доме. Начал с того, что снимал здесь комнату — арендная плата в Кембридже намного ниже, чем в Лондоне, где он работал. А потом Джорди женился и в конце концов выкупил дом у хозяйки. Им с женой не хватило духу выгонять других жильцов, поэтому растущее семейство обитало бок о бок с разношерстной компанией художников, ученых и студентов. Однако постепенно те съехали сами, один за другим. Стоило кому-нибудь из съемщиков освободить комнату, и среди членов семьи за нее тут же разгоралась борьба.
— Вот уж кто хитрее всех, так это Джон, — с гордостью вспоминает Джорди. — Жильцы еще собраться не успели, а он уже свои вещи в их комнату тащит!
Джон — старший сын Джорди. Теперь он живет в Йоркшире, и у него своя семья. Остальное потомство Джорди раскидано по всему земному шару, но дети навещают отца, когда есть возможность. Энни, любимая жена Джорди, умерла несколько лет назад, но в доме все осталось точно так же, как при ней. Каждую неделю Дженис поливает комнатные растения — некоторые разрослись так, что размерами напоминают кусты, — и смахивает пыль с коллекции романов американских писателей. Джорди только рад, когда она берет книги почитать, и время от времени Дженис уходит домой с томиком Харпер Ли или Марка Твена: она выбирает сюжеты, поднимающие настроение.
Дженис не успела достать ключ, а Джорди уже распахнул перед ней дверь.
— Точность — вежливость королей, — громогласно возвещает Джорди, мужчина внушительного телосложения, и голос у него под стать. — Заходите, — приглашает он. — Для начала выпьем кофе.
Это значит, что Дженис должна сварить для них крепкий кофе и, главное, не жалеть горячего молока: все, как любит Джорди. Именно такой кофе варила Энни. Дженис не возражает. В основном Джорди обслуживает себя сам. Еду ему готовят, только когда он в Лондоне, за границей или в пабе. И Энни, наверное, была бы рада, что Дженис время от времени его балует.
История Джорди — одна из ее любимых. Она напоминает Дженис о силе человеческого духа. А еще его история определенно учит тому, что нужно использовать свои таланты, но на этом Дженис предпочитает не заострять внимания: слишком много сходства с библейскими историями из ее детства, вдобавок ей не нужны лишние напоминания о том, что у нее самой таланты отсутствуют. Она отмахивается от этих мыслей и сосредоточивается на силе духа мальчика, которому предстоит стать тем Джорди Боуменом, которого она знает.
Вырос Джорди в Ньюкасле. Где же еще? Его настоящее имя то ли Джон, то ли Джимми. Она точно не помнит. Но со временем как-то само собой получилось, что он превратился в Джорди. Жил он в квартале возле порта, где работал отец. У них была собака, которую отец обожал — не то что сына, — а самой ценной вещью в доме являлся сундук для вин в форме гондолы, пока не были изобретены плазменные телевизоры. Однажды ранним вечером четырнадцатилетний Джорди шатался по улицам Ньюкасла. Их собака покусала соседа, и отец жаждал крови — соседской. Поняв, что разум отца и логика вылетели в окно, Джорди выбежал через заднюю дверь. Вечер был холодный, повсюду снег, а на нем только тонкая курточка. Но домой парню идти не хотелось. Вместо того чтобы пойти направо, в сторону порта, Джорди свернул налево, в переулок, и прошмыгнул через боковую дверь в здание городской мэрии.
Попав в концертный зал, мальчик забрался повыше, на галерку. Там было тепло, и снизу его вряд ли могли заметить. Так он сидел за осветительными приборами — самое теплое местечко! — и ел плитку шоколада, которую стащил из киоска. И тут Джорди услышал пение. Первая же высокая нота вонзилась ему в грудь, точно копье, и пригвоздила к месту. Парень не то что оперу ни разу не слушал — вообще не знал, что это за штука. И все же музыка проникла ему в самое сердце. Позже в своих телевизионных интервью Джорди будет говорить: когда он умрет, во время вскрытия обнаружат партитуру «Богемы», обернутую вокруг его сердца.
Домой Джорди вернулся то ли на пару дней, то ли на пару недель — сам не заметил на сколько. За это время он придумал план. Северо-Восточная Англия оперой не славится, а значит, здесь Джорди делать нечего. Надо перебираться в Лондон. Там всяких пижонских штучек полно, наверняка и опера есть. Вот только как попасть в Лондон? Без денег ни в поезд, ни в автобус не пустят. Остается одно — топать на своих двоих. Именно так Джорди и поступил. Набрав в рюкзак столько продуктов, сколько мог унести, и прихватив украденную из гондолы бутылку, он отправился на юг. В дороге Джорди познакомился с бродягой, и значительную часть пути они проделали вместе. За это время бродяга рассказал ему много полезного о городской жизни и научил, как во время пути всегда ходить в чистой одежде. Нужно просто снять с веревки выстиранные вещи и повесить на их место свои грязные. Затем процедура повторяется возле следующей подходящей веревки, и так далее.
В Лондоне Джорди сразу принялся обходить всевозможные концертные залы. Бродяга составил для него список мест, где можно попытать счастья. В конце концов Джорди получил работу мальчика-реквизитора. А что было дальше, всем известно.
Муж Дженис, Майк, ни разу не видел Джорди. Это не мешает ему во время походов в паб говорить о знаменитом оперном певце, будто о старом друге. На людях Дженис с Майком не спорит. Не сказать, чтобы муж был благодарен ей за деликатность. У себя в голове он уже много раз болтал с Джорди по душам. Когда Майк разглагольствует о всемирно известном теноре — «Между прочим, он был фаворитом королевы», — Дженис утешается мыслью, что на самом деле они никогда, никогда не встретятся. Бывает, что Майк «удаляется по нужде», и тогда Дженис уже в который раз приходится оплачивать счет. В такие моменты она вспоминает, как Джорди пел для нее одну из своих любимых арий, пока она чистила духовку.
В последнее время пение Джорди становится все громче и громче. Дженис это беспокоит. Она заметила, что иногда ей приходится кричать, чтобы привлечь его внимание, а некоторые ее слова до него и вовсе не доходят.
А после кофе Джорди бродит за Дженис по дому, как тень. Она чистит дровяной камин или подкладывает туда растопку и дрова, а Джорди маячит в дверях. Похоже, он нуждается в ободрении. Для такого известного человека Джорди удивительно скромен и не любит себя выпячивать.
— Вы куда-нибудь ездили? — спрашивает Дженис, надеясь подтолкнуть Джорди, ведь он явно хочет чем-то с ней поделиться.
Дженис угадала с первого раза. Джорди расплывается в улыбке:
— Да так, махнул ненадолго в Лондон. Эх, милая, каких только козлов там не встретишь!
— Могу представить, — произносит Дженис, надеясь, что ее ответа достаточно, чтобы Джорди продолжил.
К счастью, ему только этого и надо было.
— Еду я в метро, и тут заходит этот нахал. В вагоне, конечно, народу много, но особой давки нет. В общем, все терпят, никто не ноет. Двери уже закрываются, и тут в последнюю минуту протискивается какой-то тупой пижон — и давай выступать...
Тут Джорди довольно-таки убедительно изобразил пижона-козла, и Дженис улыбнулась. Все-таки правильно она составила график: и день, и всю неделю следует начинать именно с Джорди.
А между тем тупой пижон в исполнении Джорди разошелся вовсю:
— Что вы стоите? Подвиньтесь! Здесь еще полно места, я же вижу! А тесно оттого, что вы толпитесь! Ну что за люди? Неужели трудно пройти в другой конец вагона? Давайте пошевеливайтесь! — Джорди выдерживает паузу, убеждаясь, что слушательница — вся внимание. — И тут из дальнего угла вагона раздается голос. Другой парень — похоже, лондонец — возьми да крикни: «Приятель, а ты разинь варежку еще шире! Уж двоих человек мы туда точно запихнем!»
Дженис рассмеялась.
— Тут пижон мигом заткнулся, — закончил рассказ довольный ее реакцией Джорди.
Но Дженис ему не провести. Она-то знает, что нахала в метро осадил не кто-нибудь, а сам Джорди. Это он поставил пижона на место. Джорди слишком скромный, чтобы хвастаться, но Дженис и так все ясно. Она живо представляет, как его звучный голос разнесся по всему вагону, а другие пассажиры одобрительно засмеялись.
Довольный произведенным эффектом, Джорди уходит, а Дженис продолжает работу. Она тянется за тряпкой и думает: наверное, общение с такими людьми, как Джорди, — это уже счастье, чего ей еще желать? Многие люди, в домах которых она убирает, расцвечивают ее жизнь новыми красками, и Дженис надеется, что и она тоже привносит в их жизнь что-то свое, хотя бы чуть-чуть. Она протирает книжную полку, но вдруг ее рука с тряпкой замирает на середине. Откровенно говоря, Дженис не очень-то в это верит, и ей становится неуютно. Чужие истории принадлежат другим людям. Если она играет в них хоть какую-то роль, то всего лишь эпизодическую. Она снова вспоминает про Гордость нации и пытается представить, как знаменитая актриса прибирается в музыкальном салоне Джорди и стоит с тряпкой в руке возле полок с партитурами. Смогла бы Гордость нации довольствоваться такой жизнью? Смущенная, Дженис снова принимается вытирать пыль. Собственный вопрос кажется ей ужасно глупым.
Перед уходом ей представляется еще одна возможность пообщаться с Джорди. Сейчас она пораньше пойдет на ланч, а затем отправится в дом к следующему клиенту. На улице пасмурно, и пронизывающе холодный февральский воздух просачивается внутрь. Джорди помогает ей надеть пальто.
— Спасибо, а то в такую погоду и простудиться недолго. Холодает прямо на глазах.
— Что? Простудились? Тогда поберегите себя, — советует Джорди.
— Нет, я здорова, — отвечает Дженис, на этот раз громче. — Я говорю: холодает, простудиться недолго!
Джорди подает ей шарф:
— Ну, до встречи на следующей неделе! И смотрите подлечитесь!
Дженис сдается.
— Мне уже лучше, — заверяет она, и это чистая правда.
Джорди закрывает за ней дверь, а Дженис пытается решить, чего в трагикомедии жизни больше — комедии или трагедии?
Глава 2
Семейные истории
–Ну конечно, во всех библиотеках водятся привидения. Это же общеизвестный факт: призраки любят читать.
Молодой человек спускается по лестнице в библиотеке и с серьезным видом говорит все это своей спутнице — девушке лет двадцати пяти. Дженис с удовольствием последовала бы за ними, чтобы из их разговора разузнать побольше о привидениях. Тон молодого человека исполнен такой стопроцентной уверенности, будто он рассказывает своей подруге, что по небу летают птицы, а над ними плывут облака. Мысль о библиотечных привидениях интригует Дженис. Что, если сегодня она повстречает одно из них? В свой перерыв на ланч Дженис частенько забегает в библиотеку, чтобы сдать книгу, взять новую и потихоньку сжевать сэндвич за столиком, скрытом в укромном уголке между стеллажами.
Но никаких привидений Дженис не встретила — только сестер. То, что эти две библиотекарши сестры, видно сразу. Волосы у них одного и того же своеобразного оттенка каштанового: одни пряди рыжевато-золотистые, другие медные. У младшей сестры волосы до плеч, концы загибаются внутрь, у старшей — длинная коса, которую она носит чуть набок. Из-за этой прически старшая сестра напоминает Дженис маленькую девочку, хотя той наверняка под пятьдесят. Дженис считает, что коса очень идет библиотекарше, а вплетенные в волосы разноцветные нити ей особенно нравятся. Она знает об этих женщинах немного — только то, что они действительно сестры и всего их в семье четверо. Младшая, та, что с волосами до плеч, как-то сказала ей: «Мама родила четырех девочек. Папа хотел сына, но мальчик никак не получался». Старшая сестра выразительно добавила: «Четыре дочери, представляете! Бедняга! Полный дом женщин». А младшая объяснила, что все четыре сестры очень близки и похожи друг на друга как две капли воды. «Но вообще-то, мы совсем разные», — сочла нужным вставить старшая сестра. Младшая кивнула: «Мы друг друга называем Умница, Красавица, Командирша и Малышка». Обе засмеялись. «Семейная шутка», — пояснила старшая. «Да, юмор для своих», — подтвердила младшая и улыбнулась сестре.
Дженис сразу подумала про собственную сестру и попыталась представить, как они работают бок о бок, разбирая книги в библиотеке Кембриджа. Она понимает, что это просто фантазия: от сестры ее отделяют тысячи миль и воспоминания, о которых она не говорит вслух. Но под настроение Дженис проигрывает в уме эти сцены так же, как истории, к которым ей хочется вернуться. Библиотекарши не знают, что Дженис тоже сестра, зато им известно, как она любит книги, и они с удовольствием обсуждают с ней ее любимые произведения. Сестры не из тех, кто считает, будто в библиотеке обязательно надо соблюдать тишину. «Это же естественно: тот, кто любит читать, любит и говорить о книгах», — как-то заметила младшая.
Дженис пробовала угадать прозвища сестер. Спрашивать она не хотела — вдруг ошибется? Но она думает, что младшая — наверняка Красавица, а старшая — или Умница, или Командирша. Как-то раз перед закрытием она выпроводила всех посетителей меньше чем за две минуты.
Сегодня сестры приветствуют ее почти хором:
— Дженис, пришла ваша книга.
Сейчас она перечитывает произведения, которые давно знает и любит, поэтому заказала «Неуютную ферму» Стеллы Гиббонс.
Дженис с благодарностью берет книгу, а потом решается спросить:
— Как думаете, в библиотеке водятся привидения?
Чуть не провалившись под землю от смущения, Дженис удивляется, как молодой человек мог рассуждать на эту тему с такой непробиваемой уверенностью.
Старшая сестра перегибается через стойку:
— Странно, что вы об этом заговорили. Сегодня вы вторая, кто интересуется библиотечными призраками.
Ах да, тот самый молодой человек.
— Так они есть? Призраки?
Сестры всерьез обдумывают ее вопрос. Наконец старшая отвечает:
— Даже не знаю. Мне иногда кажется, что книги живут своей жизнью. Хотя, наверное, тут виноват мистер Бэнкс. Вечно ставит их не туда, откуда брал.
Младшая сестра задумчиво глядит на старшую:
— Но ведь каждому известно, что привидения любят читать. Так что... Почему бы и нет?
Дженис так и тянет задать еще один вопрос: «Откуда вы знаете?» Вернее, так: «Почему о любви призраков к чтению знают все, кроме меня? Или вы просто повторяете слова молодого человека?» Но тут заходит компания мамочек с малышами, и сестрам становится не до Дженис.
Вместе со своими мыслями, «Неуютной фермой» и сэндвичами с сыром Дженис направляется к укромному столику. Некоторое время она сидит перед закрытой книгой и размышляет, влияет ли на истории людей их место в семье. И если да, то что это означает для нее? Однако развивать эту мысль Дженис не желает. Вместо этого она представляет, как после закрытия библиотеки вдоль полок скользит призрак. Картина выходит скорее успокаивающая, чем пугающая: привидение, любящее книги, совсем уж страшным быть не может. А успокоиться для разнообразия Дженис очень рада. Откровенно говоря, она постоянно на нервах. Список поводов для тревоги растет с каждым днем. Ее беспокоят загрязнение океана, пластиковые пакеты, изменение климата, беженцы, политические беспорядки, ультраправые, ультралевые, люди, вынужденные обращаться в банк продовольствия, чтобы прокормить своих детей, дизельные двигатели. Что, если ей надо сдавать в переработку больше мусора? Или есть поменьше мяса? А еще Дженис тревожит Национальная служба здравоохранения, трудовые договоры с нулевым временем1 и тот факт, что многие ее знакомые не получают ни оплачиваемых больничных, ни отпускных. И это в наше-то время! Ее одинаково глубоко волнуют проблемы тех, кто снимает квартиру, не имея никаких гарантий от собственника, и тех, кто живет с родителями до сорока лет. И наконец, Дженис тревожит то, что одни люди троллят других в Интернете или выкрикивают оскорбления, встретив на улице человека с другим цветом кожи.
Раньше Дженис спокойно читала газету и любила разгадывать кроссворды. Теперь же она каждое утро наскоро просматривает новости на планшете: вдруг случилось землетрясение или умер кто-нибудь из королевской семьи? Но читать подробности Дженис не в состоянии. Каждая новость добавляет новый пункт в ее список тревог. Беспокойство просачивается и в ее повседневную жизнь. Вместо того чтобы взбадривать себя новыми увлекательными книгами из библиотеки, она предпочитает перечитывать классику и своих давних любимцев: Остин, Харди, Троллопа, Теккерея, Фицджеральда.
Дженис открывает «Неуютную ферму», готовясь погрузиться в знакомый мир, полный юмора. К тому же главная героиня очень близка ей по духу: Флора Пост любит порядок, и Дженис тоже.
Полчаса спустя Дженис направляется к выходу из библиотеки тем же путем, что и молодой человек, верящий в привидения. Ее ждет следующий клиент, доктор Хуанг, а потом ей предстоит последнее на сегодня задание. Дженис спускается с крыльца и вдруг замечает на противоположной стороне улицы знакомую высокую фигуру. Эту грациозную походку узнаешь из тысячи. Дженис всегда удивляется, почему ее муж Майк — такой плохой танцор, ведь он даже ходит будто под музыку. Вот только как он здесь оказался? Дженис смотрит на часы. Он давно должен быть на работе. Когда Майк скрывается из виду, Дженис тщетно пытается утешить себя тем, что тревоги по поводу мужа в список добавлять не нужно. Они и так идут в нем первым пунктом.
1 Трудовой договор с нулевым временем не гарантирует работнику постоянную занятость, и по условиям работодатель оплачивает только фактически отработанные часы. — Здесь и далее примеч. перев.
Глава 3
Разноэтажные истории
Уже почти четыре часа дня, и рабочий понедельник Дженис вот-вот завершится на печальной ноте. Смех в начале дня, грусть в конце. Красный кирпичный дом стоит в стороне от дороги. Здание широкое и приземистое. Кажется, будто дом присел на корточки да так здесь и обосновался. Скромный фасад создает обманчивое впечатление. Как и у всех остальных домов на этой улице, позади есть пристройка с просторной светлой кухней-столовой. Она выдается в сад — здесь участки расположены параллельно друг другу. На чердаках владельцы обустраивают домашние офисы, игровые комнаты или гостевые спальни. А в этом доме на чердаке находится любимая комната Дженис. Ей кажется, что центр истории именно там. Комната — важная часть истории Фионы.
Открыв дверь, Дженис сразу понимает, что ни Фионы, ни ее сына Адама нет. У пустого дома свои особые звуки. Кажется, будто его покинули не только хозяева. Такое чувство, будто душа дома или спряталась, или тоже куда-то ушла. Тишина настолько глубокая, что ее становится слышно. Дженис уже не в первый раз замечает, что дома ведут себя подобным образом. Рано утром в Рождество тоже бывает тихо — почти, да не совсем. В отличие от хозяев, дом не спит, и стены буквально умоляют: «Дайте еще пять минут покоя!» — прежде чем начнется праздничный тарарам. В утро перед похоронами у дома тоже особый звук, хотя, может быть, это скорее атмосфера: напряженная, застывшая, выжидающая. Два года назад Дженис испытала подобное чувство в этом самом доме. В тот день Фиона похоронила мужа, а Адам простился с папой.
На столике в коридоре лежит записка от хозяйки.
Повела Адама к ортодонту. Опять проблемы с брекетами! Деньги на кухонном столе.
Дженис вздыхает с облегчением, и ей тут же становится стыдно. Ей нравится Фиона, и она любит пить с хозяйкой кофе в ее кабинете, но, по правде говоря, Дженис иногда надеется, что Фионы не окажется дома. Поразмыслив как следует, Дженис заключает, что на это у нее три причины. Во-первых, в отсутствие хозяйки работается быстрее. А во-вторых — и здесь берет корни ее чувство вины, — когда эта приятная женщина средних лет разливает по чашкам кофе из ярко-красного кофейника, а потом садится напротив, попивая напиток маленькими глотками, от нее исходит такая грусть, что тяжело находиться рядом. Дженис переживает за Фиону — вот и еще один пункт в ее списке тревог. Но у этой женщины своя жизнь, а у Дженис своя. Она просто уборщица, о чем муж не устает ей напоминать.
Сделав львиную долю работы, Дженис признается сама себе в третьей причине, заставляющей ее радоваться отсутствию хозяйки. Сегодня она может подольше задержаться в своей любимой комнате на чердаке — вытянутой, с низким потолком. Конечно, про свои обязанности Дженис забывать не станет — у нее на этот счет строгие правила, — но во время уборки она будет думать про историю Фионы.
На чердаке, на широком столе, на котором когда-то стояла детская железная дорога — на зеленом войлоке до сих пор видны следы от рельсов, — высится кукольный дом. У внушительного игрушечного здания в стиле эпохи регентства три этажа. А еще здесь, как и в доме Фионы, есть комнаты на чердаке. Но на первом этаже вместо обычных столовой, кухни и кладовки располагается учреждение. Жилое пространство наверху, рабочее внизу. Фиона сделала элегантную миниатюрную вывеску с позолоченной надписью: «Джебедайя Джури, гробовщик». Дженис не знает, откуда взялось это имя, однако она вынуждена признать, что звучит оно эффектно.
Дженис садится и открывает переднюю стену дома. Почти все помещения готовы: перед ней идеально уменьшенные копии разных комнат. Спальни, гостиная, детская и красиво обставленная кухня в деревенском стиле. Дженис она нравится больше всех. На столе — частично раскатанное тесто, а рядом миска со сливами размером с булавочные головки. За прошедшую неделю в домике произошли изменения: Фиона обустроила одну из ванных. Сине-кремовые обои, украшенные узором пейсли, идеально подходят к гарнитуру из красного дерева и к ванне на когтистых лапах. Дженис осторожно поправляет крошечный синий коврик, висящий на миниатюрной вешалке для полотенец. Заметила Дженис и другое новшество. Внизу, в мастерской, стоит очередной изготовленный Фионой гроб: из орехового дерева, с крошечными медными ручками. Вряд ли нечто подобное продают в магазине товаров для кукольных домиков. Да и зачем? Ведь большинство покупателей интересуют маленькие комоды, пианино или даже корзинки для собак. Нет, Дженис уверена: гроб Фиона смастерила своими руками. Нахмурив лоб, Дженис сидит и глядит на это изделие. Она не знает, что и думать.
Когда умер муж Фионы, она работала бухгалтером в юридической фирме. Но через два месяца после его смерти она уволилась и пошла учиться на специалиста в области ритуальных услуг. За кофе Фиона объяснила Дженис, что ее всегда привлекала эта сфера, но она никому об этом не рассказывала, потому что не хотела, чтобы ее считали странной.
Дженис ничего странного в этом призвании не видела. Когда люди женятся, руководство к действию им предлагают и в свадебных журналах, и в Интернете. Все знакомые забрасывают пару советами, даже когда их об этом не просят. Но если кто-то умирает, человек оказывается наедине с собой в мире, где все вокруг смущенно отмалчиваются. Дженис иногда помогает подруге, владелице кейтеринг-бизнеса, и за прошедшие годы заметила, что все чаще вызывается подработать на поминках и избегает свадеб. На похоронах люди чувствуют себя потерянными, и причиной тому не только горе, но и чисто английский парализующий страх сказать или сделать что-то не то. Многие рады тактичной подсказке, особенно когда она исходит от персонала, а не от других скорбящих. Поэтому Дженис понимала желание Фионы стать организатором похорон.
В процессе обучения Фиона сначала подрабатывала в похоронном бюро, потом устроилась туда на полный день. Не похоже было, чтобы она хоть раз пожалела о своем решении. Но еще один гроб? Их ведь и так уже складывать некуда. С тех пор Фиона успела поучиться на курсах. Из организатора похорон она переквалифицировалась в распорядителя гражданских церемоний. Специализация Фионы — нерелигиозные похороны. Это Дженис тоже понимает: тем, кто не следует религиозным традициям, тоже нужна упорядоченность и успокаивающие ритуалы. Дженис знала атеистов, которых хоронили по обряду какой-либо религии только потому, что семья, не зная о других вариантах, обратилась к установленным традициям.
Дженис достает из кармана передника длинную тонкую трубочку и вытаскивает из нее металлическую проволочку, к которой рядком прикреплены крошечные зеленые перышки. Фиона не единственная мастерица миниатюр. Дженис по очереди смахивает метелочкой пыль в каждой комнате, восхищаясь продуманностью деталей. Может быть, создание крошечного мира помогает Фионе разобраться в своем собственном? Дженис совсем не уверена, что это так.
Хотя, похоже, новое занятие пошло Фионе на пользу. Дженис уверена, что та с большой добротой и тактом помогает людям справиться с потрясением и горем, этими неизбежными спутниками потери. Дженис в первый раз после трагедии услышала, как Фиона смеется, когда они говорили о ее работе.
Они вместе пили кофе в кабинете Фионы. Хозяйка сидела в низком кожаном кресле, свернувшись калачиком и подобрав ноги под твидовую юбку. На ней был светло-зеленый свитер, и Дженис подумала: она точь-в-точь деревенский викарий, только стоячего воротничка не хватает. Может быть, поэтому общение с Фионой действует на скорбящих успокаивающе? Вот хозяйка сдвинула очки на лоб, провела рукой по коротко подстриженным пепельным волосам и положила на колени стопку листов. Фиона объяснила, что извела столько бумаги, пытаясь написать речь о покойнике, к которому все знакомые дружно испытывали неприязнь.
— Вы удивитесь, сколько семей поручают написать и произнести речь мне, — проговорила Фиона, взглянув на Дженис.
— Может, они стесняются говорить на людях? — робко предположила та.
Дженис не только нервная — она еще и застенчивая.
— Зато орать и драться на людях они совсем не стесняются, — с улыбкой заметила Фиона.
Дженис кивнула. Она и сама наблюдала на поминках подобные сцены. Однако, несмотря на застенчивость, у Дженис удивительно хорошо получается гасить конфликты.
— Как вам такой вариант: «Он был человеком своего поколения»? — спросила Фиона, взяв в руки верхний лист из стопки.
— Хм... Не очень.
— «Он обладал яркой индивидуальностью»?.. — с сомнением предложила Фиона.
— А может быть, попробовать так? — Дженис на некоторое время задумалась, глядя в окно. — «Те, кто близко знал этого человека, никогда его не забудут».
Услышав смех Фионы, Дженис поспешно обернулась. Хозяйка не смеялась уже несколько месяцев. Дженис едва не заплакала.
— То, что надо, — широко улыбнулась Фиона.
Смахнув всю пыль в изящном кукольном домике, Дженис аккуратно закрывает дверцу. Ей хотелось бы, чтобы этот очаровательный предмет стал символом истории Фионы. Аллегорией нового, неожиданного поворота судьбы, приведшего к исцелению и возрождению. Такую историю Дженис с радостью добавила бы в свою коллекцию. Но она все больше сомневается, что у истории Фионы счастливый финал. Внутри скрывается тьма, а в этой тьме — что-то очень важное, о чем хозяйка умалчивает. Более того, старается не замечать. Дженис чует недоброе, и ей становится не по себе. Она невольно вспоминает собственное детство, а в те времена ей совсем не хочется возвращаться.
Глава 4
У каждого есть своя песня(и повод для танца)
Стоя на автобусной остановке, Дженис думает, приедет ли сейчас тот же водитель, что и утром. С тех пор как автобус вздохнул, задребезжал и закрыл двери, ее не покидает ощущение недосказанности. Ей кажется, будто водитель в тот момент тоже вздохнул. Что он хотел ей сказать?
Когда автобус подъехал и Дженис забралась внутрь, то чуть не рассмеялась. Водитель — полная противоположность того, с которым она ехала утром. Похоже, кто-то наверху, что бы ни означало это «наверху», над ней смеется. Водителю вечернего автобуса чуть за тридцать, и он настоящий великан, причем объем явно создан не жиром, а мышцами. Бритая голова, внушительная борода, татуировки на шее. Он смахивает на байкера из клуба «Ангелы ада». А утренний водитель больше напоминал учителя географии.
Стоит Дженис сесть, и на нее сразу накатывает усталость. Ей хочется сбросить туфли с опухших ног, но проблема в том, что потом придется их надевать, а это дело нелегкое. Вместо этого Дженис растекается по сиденью, полностью расслабив все мышцы. Ее покачивает в такт движению автобуса. Дженис отключает голову и лениво слушает разговоры других пассажиров. Нет, она не подслушивает: просто чужая речь течет мимо, как река, и время от времени Дженис вылавливает из потока нить. Бывает, что все эти разрозненные нити ни к чему не ведут, но иногда ей везет: нить оказывается путеводной и указывает дорогу к манящим проблескам чьей-то истории. Поездка от центра Кембриджа до деревни, где живет Дженис, занимает всего полчаса, поэтому она часто вынуждена призывать на помощь воображение, чтобы заполнить белые пятна. Дженис всегда рада возможности пофантазировать — так она сама не замечает, как доходит от остановки до дома. Однако эти истории Дженис помещает строго в отдельную категорию, посередине между правдой и вымыслом.
Сегодня вечером Дженис не надеется услышать что-то достойное внимания. Автобус заполнен лишь наполовину, почти все пассажиры едут молча. А впрочем, Дженис не возьмет на себя смелость утверждать, будто у нее на истории особый нюх. Для собирателя историй особенное удовольствие — наткнуться на что-то любопытное там, где меньше всего ожидаешь. Она вспоминает дряхлую старушку, с которой разговорилась, когда стирала в прачечной самообслуживания пуховое одеяло клиентов. Оказалось, эта женщина служила стюардессой и работала на самолете, совершившем первый коммерческий перелет из Лондона в Нью-Йорк. Аккуратно складывая одеяла с атласной каймой (муж старушки терпеть не мог пуховые), она рассказала Дженис о моменте приземления.
«Понимаете, компания „Пан-Ам“ объявила, что побьет рекорд первой. Они уже и рекламу разместили. Но примерно за неделю до того рейса мой начальник в „БОЭК“ отвел меня в сторонку, дал подписать договор о неразглашении, а потом заявил, что мы обгоним „Пан-Ам“, и спросил, не хочу ли я быть в команде. Сами понимаете, что я ответила».
Дженис вспоминает, как старушка выдержала паузу, поправляя свою затрапезную стеганую куртку. На секунду ее рука потянулась к голове, будто она заодно хотела проверить, не сбилась ли форменная шапочка стюардессы. Но потом старушка заправила седые волосы за ухо и продолжила: «Мы, девушки, выходили на работу при полном параде. Форма у нас была почти военная, не то что у нынешних стюардесс. Но в тот день мы превзошли сами себя. До сих пор помню, как назывался оттенок моей красной помады: „Дерзкий восторг“. Решила, что для такого дня самое то. И рейс состоялся! Когда самолет приземлился и мы вышли, все, кто работал в „Пан-Ам“ собрались, чтобы нас освистать, а нам хоть бы что! Я шла по полосе, и мне казалось, будто я высокая-высокая — метр восемьдесят, не меньше!» Старушка подняла голову и улыбнулась. Дженис попыталась представить юное лицо, сияющее такой же победной улыбкой. Потом она помогла старушке донести одеяла до машины. Больше Дженис ее не видела. Зато у нее осталась история бывшей стюардессы. Дженис вспоминает ее в те дни, когда ей совсем не до улыбок. Ведь улыбка старушки была такой сияющей, что осветила бы и гораздо большее пространство, чем прачечная на задворках Кембриджа. Например, самолет. Должно быть, так оно и было, думает Дженис. Она бросает взгляд на свое отражение в залитом дождем окне автобуса. Да, вот это хорошая история. А еще она лишний раз напоминает, что ни в коем случае нельзя недооценивать пожилых людей. Не то чтобы Дженис нуждалась в подобных напоминаниях, но лишний раз закрепить пройденный материал не мешает.
Вдруг ее внимание привлекает одна беседа. Впрочем, у молодого человека такой громкий голос, что его только глухой не услышал бы. Он обращается к девушке. На пару не похожи. Должно быть, просто друзья.
Он: Слышала, выпустили «Джек Дэниелс» с бананом?
Она: Фу, даже звучит противно!
Он: Да уж. Но я на эту штуку прямо подсел.
И все. Кажется, тема закрыта. Впрочем, Дженис не испытывает ни малейшего желания разматывать эту нить.
Сзади негромко болтают две женщины. Похоже, представительницы среднего класса. Наверняка вежливые и приятные. Явно подруги.
— Иду я по парковке возле театра, и тут смотрю — он!
— Кто?
— Актер. Ну, ты его знаешь. Он сейчас с экрана не сходит.
— Хью Бонневилль?
«При таком малом количестве зацепок догадка неплохая», — думает Дженис.
— Да нет! Он еще в «Наблюдателе» играл. Ты наверняка смотрела.
Откуда такая уверенность?
— Билл Найи?
— Нет! Он черный.
— Билл Найи не черный! А-а, ты про актера на парковке. Тогда... Идрис Эльба?
Дженис тоже первым делом предложила бы его.
— Нет, постарше, он еще снимался в фильме с...
Тут женщина упоминает Гордость нации, и на какую-то секунду Дженис кажется, будто ее поймали с поличным. Она неловко ерзает на сиденье.
— Да, люблю эту актрису...
И разговор переключается на Гордость нации. Дженис понимает двух подруг: актриса и впрямь очень талантливая. Но в эту тему она углубляться не хочет. Дженис снова разглядывает капли дождя на стекле. И вдруг замечает ее.
Сначала Дженис видит отражение. Она медленно поворачивает голову, наблюдая за женщиной краем глаза. Дженис заметила ее еще раньше: она едет стоя, хотя в автобусе полно свободных мест. Женщина молодая — лет двадцать с чем-то, ближе к тридцати. Высокая, стройная, одета в полосатое шерстяное платье и длинный кардиган тех же цветов — темно-зеленого и золотистого. Черные колготки на оттенок темнее, чем кожа рук, зато точно совпадают по цвету с волосами. Глаза полузакрыты. На первый взгляд кажется, будто она застыла неподвижно, но, если приглядеться, можно уловить едва заметные движения. Одна нога выставлена чуть вперед, и мышцы на ней чуть напрягаются. А еще она едва заметно покачивает головой из стороны в сторону. Тут Дженис находит взглядом наушники, почти полностью скрытые среди тугих спиралей кудрей. Вдруг рука девушки будто помимо воли хозяйки взлетает в плавном взмахе. Элегантное движение исполнено радости. Что, если перед Дженис танцовщица? Потом рука возвращается на свое место, а другие едва заметные движения продолжаются.
Дженис очень любопытно, что слушает девушка. Она многое бы отдала, чтобы услышать музыку, от которой рука выходит из повиновения хозяйке и танцует сама по себе. Раньше Дженис любила танцевать. Конечно, у нее никогда не было подходящей фигуры, как у этой девушки, и все же при звуках некоторых песен ее тело начинало им подпевать. Руки и ноги сами собой приходили в движение, и Дженис чувствовала: как бы она ни выглядела со стороны, в этот момент они с мелодией одно целое. В эти прекрасные драгоценные минуты, когда ее бедра покачивались в ритме танца, а руки взлетали над головой, Дженис не было ни малейшего дела, что о ней думают люди в комнате — да и в целом мире. Когда Дженис танцует, из серой мышки она превращается в львицу.
Вот автобус подъезжает к ее остановке. Дженис нехотя встает. Ей бы очень хотелось еще понаблюдать за девушкой, но в ипостаси серой мышки она постесняется беспокоить незнакомку, чтобы спросить, что та слушает. Дженис ступает на тротуар, автобус за спиной вздыхает, и сквозь шипение и дребезжание через щель между закрывающимися дверьми до нее долетает голос. Заинтригованная, Дженис оборачивается.
— Приятного вечера, красавица! — весело кричит ей молодой водитель.
Дженис шагает прочь с растущей уверенностью, что боги и в самом деле над ней потешаются.
Глава 5
История мужа
Бывают дни, когда Дженис подходит к их на самом деле маленькому домику и думает: чтобы переступить через порог, ей понадобятся не столько ноги, сколько руки. Она будет вынуждена вцепиться обеими руками в дверной проем, иначе себя внутрь не затащить. А если муж начнет свой монолог прежде, чем она успеет ступить в прихожую, придется втаскивать себя внутрь насильно. Возможно, недалек тот день, когда без хорошего пинка под зад Дженис порог не преодолеет. Она знает: на то, что муж протянет руку помощи, рассчитывать бесполезно. Дженис не позволяет себе слушать тихий голосок, который иногда шепчет ей на ухо: «Дженис, а Дженис? Может, развернемся и пойдем обратно?» Почему-то голос шепчет с ирландским акцентом. Наверное, причина в доброте сестры Бернадетты. У многих знакомых Дженис монахинь возникали трудности с заповедью «возлюби ближнего своего», но сестра Бернадетта не из их числа.
Дженис открывает дверь. Сегодня в доме тихо, и через порог переступить легче. Но это не абсолютная неподвижная тишина пустого дома. Комнаты будто притихли — так бывает, когда хозяин спит. Она находит Майка на диване. Он сидит, откинув голову на спинку. Ноги на журнальном столике, на животе балансирует полупустая миска с чипсами. Дженис возвращается в прихожую, сбрасывает туфли, разминает ноги и идет на кухню. Как только Майк проснется, первым делом спросит: «Что у нас на обед?» Голос у Майка веселый — ни нытья, ни повелительных ноток. Вопрос звучит почти по-дружески, но больше Дженис на эту удочку не попадется.
Моргая спросонья, Майк заглядывает на кухню и вдруг ошарашивает Дженис неожиданным вопросом: подумать только, он спрашивает, как прошел ее день! Дженис настолько изумлена, что все тревоги по поводу того, что он делал возле библиотеки в разгар рабочего дня, мигом вылетают у нее из головы. Она начинает рассказывать свои новости, гадая, с чего вдруг Майк выбрал именно этот вечер, чтобы спросить ее о работе. Но долго ломать голову не приходится. Майк перебивает ее, прежде чем она успевает закончить фразу. Выходит, он даже не слушал. Дженис удивляется, что после стольких лет наступает на те же грабли, ведь на секунду в ее сердце пробудилась надежда: Майк проявил к ней интерес!
— Хорошо, что ты любишь свое дело. — (Разве Дженис хоть слово об этом сказала?) — Все-таки замечательно, что у тебя есть работа. А что у нас на обед? — Майк улыбается жене.
— Пастуший пирог.
Дженис подумывала о том, чтобы испечь на десерт блинчики. Эта мысль пришла ей в голову в тот момент, в ту секунду, когда Майк спросил ее, как прошел день.
— Что, десерта сегодня не будет?
Майк — мужчина крупный, к тому же сластена. Мама всегда готовила для него фантастические десерты, о чем муж не устает напоминать Дженис.
— В холодильнике есть йогурты.
Дженис сама понимает, как жалко выглядит ее попытка бунтовать.
— Ты говорил: замечательно, что у меня есть работа... — напоминает она мужу.
Она сама не знает, зачем облегчает ему задачу. Наверное, просто хочет поскорее завершить этот разговор.
— Ну да. Понимаешь, Джен, тут такое дело... — Вот он и перешел к сути, да еще и начал с сокращенного имени, которое она не выносит. — Не знаю, долго ли еще удержусь на нынешней работе.
Вот она, история ее мужа во всей красе.
Дженис знает Майка тридцать лет, и за это время он сменил двадцать восемь рабочих мест. В защиту Майка можно сказать, что он не лентяй. Наверное, именно поэтому Дженис каждый день удается переступить через порог. Все двадцать восемь работ разительно отличались одна от другой. Майк работал продавцом, учился на специалиста по охране труда, пробовал себя в качестве водителя, фитнес-тренера, бармена, санитара, а теперь служит привратником в одном из крупнейших колледжей Кембриджа. Майк поработал и в малом бизнесе, и в крупных компаниях, и в свободном полете побывал. На разных этапах брака Майк и Дженис ездили на всех транспортных средствах, начиная от «БМВ» и заканчивая подержанным фургоном. А однажды летом у них во дворе и вовсе был припаркован фургончик мороженщика. Майк водил и тракторы, и вилочные погрузчики, но, к счастью, у дома их не ставил. В разных ипостасях он своей легкой танцующей походкой прошел через магазины, фабрики, склады, пекарни, колледжи и больницы и везде делился со всеми своей житейской мудростью. Майк даже некоторое время работал финансовым консультантом (иронию Дженис заметила и оценила).
Майк — человек приятный. У него неплохое чувство юмора, да и свои идеи он сразу не навязывает. Дженис подозревает, что именно благодаря его обаянию ему каждый раз удается устроиться на новое место. Майк умеет и расположить к себе, и убедительно объяснить, почему у него такая нестабильная карьера. Дженис уверена, что многие работодатели взяли его чисто из жалости. Она припоминает одну-двух начальниц, увидевших в Майке мужчину, которого не понимают. Несмотря на растущий живот и отвисшие брыли, он по-прежнему не лишен привлекательности.
Однако со временем все начальники Майка убеждаются, что он разбирается в их деле гораздо лучше, чем они. Первые две-три недели чаще всего проходят благополучно. Иногда затишье растягивается на несколько месяцев. Но вот Майк все чаще начинает поправлять своих руководителей. Сначала он дает советы лишь по мелким поводам, но вскоре выбирает себе жертву — сотрудника, который, по его мнению, работает из рук вон плохо. Нет, Майк этого так не оставит. Он берется за дело с искренним пылом и много рассуждает о благе компании. Майк зрит в корень проблемы. Бывает, что в результате «слабое звено» увольняют. Тогда Майк находит новый объект, а то и несколько.
Через некоторое, зачастую довольно длительное время начальство задается вопросом: как Майк успевает заметить столько соринок в чужих глазах? Он часто опаздывает, а когда нужно выполнить задание — к примеру, доставить партию товара в срок, — Майк загадочным образом исчезает. Тут Дженис снова вспомнила, как посреди дня увидела его возле библиотеки, а ведь ему в это время следовало быть в привратницкой. Тут руководство начинают одолевать сомнения. Дженис этот переходный период знаком, как никому другому. Когда они только поженились, она проживала каждый рабочий день вместе с Майком: сочувствовала, когда он сталкивался с трудностями, злилась на коллег, которые его подставляют, возмущалась тем, что начальники не ценят такого сотрудника. Только когда Майка уволили с четвертой работы, Дженис будто осенило, и она вынуждена была признать неприятную правду: похоже, проблема не в фирмах, а в Майке.
За годы ее муж научился чувствовать момент и выпрыгивать за борт, прежде чем его столкнут. Порой момент был подходящим для Майка, но не для Дженис: взять хотя бы тот раз, когда она ждала ребенка — их сына Саймона или когда они только что взяли ипотеку, а сейчас Дженис... Впрочем, она и сама не может объяснить, что такого особенного происходит в ее жизни сейчас. Но одно она знает наверняка: она совершенно не расположена слушать обличительные речи в адрес руководства колледжа, особенно после того, что ей шептала на ухо сестра Бернадетта.
Однако Дженис позволяет Майку с пеной у рта искать виноватых и доказывать, что ему просто необходимо сменить обстановку. Но она его больше не слушает. Интересно, в чем смысл истории ее мужа? Неужели он просто человек, испробовавший тысячу работ? Что, если он этакий Уолтер Митти?2 Во всяком случае, мир, в котором живет Майк, совсем не похож на мир других людей. Или у этой истории есть зловещий подтекст? Что, если Майк — мастер иллюзий? Гипнотизер? Как бы Дженис ни старалась отгородиться от мира, который он для себя выстроил, какую-то ее часть Майк прочно удерживает там. Да, руку он ей не протягивает, зато крепко сжимает край ее пальто в своем пухлом кулаке и ни в какую не желает отпускать. Когда Дженис спрашивает себя, боится ли она этого кулака, ответ очевиден. В чисто физическом плане Майк угрозы не представляет. Он слишком грузный и медлительный. По-настоящему надо опасаться других мужчин — маленьких и жилистых.
После обеда Майк укладывается спать, предоставив жене убирать со стола («Джен, тебе ведь не трудно? Мне надо о многом подумать»). Дженис закрывает дверь кухни и некоторое время стоит, глядя в окно на полукруг из одинаковых домов и зеленый луг за ними. Она думает, где сейчас девушка из автобуса и под какую мелодию она танцует. Дженис с радостью включила бы на кухне музыку, под нее работается веселее, но еще не хватало, чтобы явился со своими жалобами Майк. Тут Дженис вспоминает про наушники: Саймон подарил их папе на Рождество. Их сыну двадцать восемь, и он работает в Сити. Чем он там занимается, Дженис толком не понимает. Саймон давно уже отдалился от родителей. Один из основополагающих законов в личном королевстве Майка — его единственный сын должен был получить образование в частной школе-пансионе, причем в такой, о которой все слышали.
Джен, мальчику нужно дать все самое лучшее.
Ты же не хочешь, чтобы он потом страдал оттого, что мы (Майк имел в виду — она) упустили такой шанс.
Это было в начале ее карьеры уборщицы. Больше ничего Дженис не умела, а о том, чтобы она пошла учиться и расширила свои возможности, и речи не шло.
Джен, интересы ребенка у тебя должны быть на первом месте. Вдобавок на новой работе дела у меня идут хуже, чем я рассчитывал. Не коллектив, а сборище неумех! Да и руководство не лучше, уж я бы открыл им глаза...
По горькой иронии теперь их блестяще образованный сын всячески избегает общения с ней и с отцом. С Майком — потому что видит его насквозь. А с Дженис... Она боится, что в своей школьной ссылке сын винит именно ее, ведь она позволила отослать его прочь. Саймон приезжает редко, а несколько лет назад он не стал возиться с подарками на Рождество и просто выписал родителям чек. Сумма была весьма щедрой, но Дженис порвала чек в мелкие клочья и засунула обрывки поглубже в пакет с мусором для переработки. Должно быть, Саймон заметил, что чек так никто и не обналичил. С тех пор он присылал родителям подарочные ваучеры магазина «Джон Льюис». Отправлять их проще простого, а воспользовались ими или нет, узнать невозможно. Свой рождественский ваучер Дженис до сих пор носит в кошельке, а Майк оплатил своим дорогие наушники.
«Глядите, мужики, — хвастался он приятелям в пабе. — Вот каким подарком меня сынок побаловал. Он всегда покупает только лучшее».
Дженис отправляется на поиски наушников Майка и гадает, почему до сих пор живет с мужчиной, к которому не испытывает не то что любви — даже симпатии: то ли причина в жалости, то ли она искупает свою вину за то, что позволила отправить Саймона в школу.
Мистер Мукерджи — когда-то он играл в крикет за индийскую юниорскую сборную — останавливается и ждет свою собаку. Из деликатности он отводит взгляд от присевшего на траве животного и замечает свою соседку Дженис, танцующую в освещенном кухонном окне. Она кружится на месте, одна ее рука описывает над головой дугу. Есть что-то притягательное в этих ритмичных движениях. От Дженис мистер Мукерджи такого не ожидал. Пожалуй, ему следовало бы отвернуться, но танцующая голова и плечи — в окно больше ничего не видно — словно заворожили его. Не чувствуя зимнего холода, мистер Мукерджи стоит на лугу и улыбается.
2Уолтер Митти — персонаж рассказа американского писателя Джеймса Тёрбера «Тайная жизнь Уолтера Митти» (1939), скромный и неприметный человек, в мире своих фантазий живущий яркой, героической жизнью.
Глава 6
В каждой истории должен быть злодей(примечательное исключение)
Когда уборщица нарасхват, чаще всего она сама выбирает, на кого работать. Дженис хорошо относится ко всем своим клиентам, за одним примечательным исключением.
Перед ней большой современный дом, построенный в форме буквы «V» из сложенных друг на друга бетонных блоков. Он горделиво раскинулся на участке земли, который раньше был частью территории одного из относительно новых колледжей. Этот дом напоминает Дженис крупного мужчину, расставившего ноги, чтобы занимать больше места, чем нужно, хотя это и невежливо. Под ногами Дженис хрустит бразильский гравий, и ее охватывает причудливая смесь страха и радостного предвкушения.
Дверь открывает хозяйка. Ключ от этого дома Дженис не доверяют. Перед ней стоит импозантная женщина лет пятидесяти с небольшим. Одета она в одно из собственных творений — темно-синее платье-пальто. Ткань тут и там рассекают латунные молнии цвета мочи. Там, где молнии расстегнуты, виден шелк с узором из неоновых лошадиных голов. Каждую неделю хозяйка встречает Дженис в новом платье-пальто: она разработала целую коллекцию, которую продает в основном своим подругам. А в свободное время эта женщина любит заниматься благотворительностью — «успешные люди должны делиться с ближними». Для этого она собирает у себя дома сотрудников различных благотворительных организаций и делится с ними своей житейской мудростью. «Мой опыт бесценен. Если перевести его в деньги, он будет стоить тысячи. Нет, серьезно». Время от времени она жертвует нуждающимся платье-пальто. В такие моменты Дженис старается держаться поблизости исключительно ради того, чтобы увидеть лица собравшихся благотворителей.
У этой женщины есть имя, но для Дженис она навсегда останется миссис АгаАгаАга. Это свое «ага» она повторяет, разговаривая по телефону, болтая с подругами и делясь мудростью с работниками благотворительной организации, которую почтила вниманием в этом месяце. Наверное, таким образом хозяйка хочет сказать «да», но одного «ага» ей мало, без трех никак не обойтись.
