Кино для взрослых E-Book

Евгений Новицкий

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Детектив-Ностальгия
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Seitenzahl: 366

Beschreibung

1968 год. На киностудии «Мосфильм» начинающий режиссер Аркадий Дикобразов снимает свой первый художественный фильм. По просьбе коллеги он приглашает на главную роль его жену, начинающую актрису Варвару. Женщина удивительной красоты и таланта, она вскоре становится возлюбленной Аркадия. Но случается непоправимое – при загадочных обстоятельствах Варвара погибает. Аркадий на грани срыва. Он уже готов отказаться от съемок фильма. Но вдруг в числе претенденток на роль, которую не доиграла Варвара, он встречает девушку, как две капли похожую на нее…

Leseprobe

Евгений Новицкий Кино для взрослых

© Новицкий Е.И., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

⁂

Пролог

Теперь я понимаю: когда погибла Варя, я погиб тоже.

Она, и только она, воплотила в себе все, о чем я мог лишь мечтать. Единственный раз я был созерцателем и отчасти обладателем чего-то светлого и настоящего. Мы виделись, мы общались, мы вместе работали, мы были близки – большего и желать нельзя. Разве только того, чтобы это не кончалось. Но так не бывает: счастье не может быть вечно. Всякое подлинное, непридуманное, истинное и ослепительное счастье обречено изначально. Как редкий человек, в самом деле державший такое счастье в руках, я могу утверждать это наверняка.

Да, то было самое счастливое время в моей жизни. Вернее, не время даже, а кратчайший миг. Тем ценнее для меня каждая миллисекунда этого мига, который я храню в памяти от и до, помня буквально все. Помню все, но так мало знаю…

Ведь я так до сих пор и не могу быть уверенным в том, что действительно знаю, что с ней случилось. Но уже и это не столь важно…

Сейчас я сознаю еще и то, что иногда лучше не знать всей правды. Она может быть слишком ужасной – и это не даст покоя. Или слишком разочаровывающей – и это повергнет в уныние. Или чересчур подозрительной, что посеет в душе беспрерывные сомнения.

Пониманием этого я обязан Вале – «Варе № 2», которая будто воскресла из мертвых, чтобы окончательно свести меня с ума. И очень жаль, что ей это не удалось…

В чем еще я до сих пор не уверен, так это в вопросе выбора между неизвестностью и сомнением. Что лучше – не ведать вовсе ничего или знать лишь чью-то версию?

Над этой, с одной стороны, историей или былью (для стороннего наблюдателя), а с другой – над трагедией и катастрофой (для меня как главного участника) изначально веяла какая-то фатальная предопределенность. Я словно бы с самого начала прекрасно знал, что это закончится шоковым потрясением, отчаянным крахом. Возможно, я придумываю и задним числом приписываю случившемуся судьбоносные черты, но все-таки слишком многое в стремительной истории моих взаимоотношений с актрисой В. (двумя актрисами – В. и В.) указывало и намекало на роковой финал.

С первых мгновений моего знакомства с Варей я как будто стал слышать что-то вроде шагов Командора: сначала они были еле различимы, как первые такты равелевского «Болеро», потом – все отчетливее, а к моменту, когда у меня отняли мою любимую, Каменный Гость уже вовсю отплясывал в моей голове, нестерпимо грохоча тяжелыми сапожищами.

Разумеется, этим Каменным Командором был не Волнистый – такое было бы просто смешно, низвело бы высокую трагедию до уровня дешевого фарса.

Нет, сама Судьба безжалостно направляла течение данной драмы – прямо как у древних греков.

И «второй дубль», явленный мне в лице Вали, окончательно доказывает: некто (Некто в сером?) непрестанно режиссировал этим современным советским детективом, столь непохожим на все досужие сочинения Овалова, Адамова и Семенова.

Тайная страсть, оборвавшаяся вследствие смерти; чрезвычайная загадочность, сопутствующая этой смерти; мое любительское «следствие» в надежде распутать множественные узлы… – все это, казалось бы, типичный детектив (пусть и невыдуманный, а значит, лишенный тех неловких натянутостей и громких эффектов, которыми он обычно сопровождается в кино и литературе).

Но в каком детективе (тем паче советском) вы могли наблюдать отчетливую структуру древнегреческой трагедии? В данном же случае она налицо: пролог (задумка фильма), парод (кинопробы), эписодии (встреча с Варей и явление Вали), стасимы (о съемках картины и любовных свиданиях, о страсти и смерти), коммос (расследование, сопровождающееся горьким плачем доморощенного сыщика-протагониста).

Вот только катарсис никак не вписывается в означенную схему. Именно потому, что в данном случае я был не зрителем и даже не режиссером, но действующим лицом…

Так, ну а с чего же это все началось, возникло, закрутилось и завертелось? Вспомнил – с Волнистого. С Волнистого и удивившего меня делового предложения, которое у него ко мне было. От первого варианта этого предложения я наотрез отказался, а вот из второго и развернулась вся эта история.

Впрочем, обо всем по порядку.

1

Мы закурили.

– Ладно, я перейду к делу, – сказал Волнистый через минуту.

Я усмехнулся:

– Так и думал, что у тебя какое-то дело.

Волнистый немного смутился:

– Да нет, старик, я действительно рад тебя видеть. Я давно уже думал, что неплохо бы встретиться, пообщаться. Просто повода все как-то не было…

Я вскинул брови:

– А теперь, значит, появился?

– Не без этого, – наконец согласился Волнистый. После чего он перегнулся через столик ко мне и перешел на шепот, словно поверял какую-то тайну и его могли подслушать. Между тем его пресловутый повод был куда более пустяковым, чем я думал. – Аркаша, я прочитал твой сценарий, – вот что сказал Волнистый – и сказал так, как разведчик произносит тайный пароль в каком-нибудь паршивом фильме. И в паршивом, добавлю, исполнении.

Я недовольно поморщился – и от фальшивого тона Волнистого, и от тех излишеств, которыми он обставил столь элементарный разговор, а главным образом – от этого с малых лет выворачивающего меня обращения: «Аркаша». И так-то я всю жизнь не в восторге от своего имени, а уж от уменьшительной его формы… К тому же ко мне так никто не обращался, пожалуй, уже с институтской скамьи.

– Аркадий, – ровным тем не менее тоном поправил я. – Лучше если просто Аркадий.

– Как скажешь, – с угодливостью отозвался Волнистый. И значительно присовокупил: – Аркадий.

Черт возьми, в его пухлых устах даже и полная форма моего имени раздражает неимоверно.

– Ну так вот, Аркадий (он так и будет теперь произносить это с таким мерзким нажимом?), я прочитал твой сценарий, – уже чуть более естественным голосом повторил Волнистый.

– Поздравляю, – вяло прокомментировал я.

– Да нет, старик, это я тебя поздравляю! – К Волнистому вернулась его восторженность. – Это же просто чума что такое! Мировой сценарий, просто мировой!

Не скрою, мне польстила такая его реакция, хотя еще в большей степени позабавила. Уж я-то знаю цену своему сценарию. Так себе сочинение, прямо скажем. Разве что совершенно выбивается из всего, что на сегодняшний день можно увидеть в советском кино. Тем труднее будет пробить его постановку, но даже если удастся, то очень сомнительно, что это принесет мне что-то хорошее. Критика, понятно, разгромит в пух и в прах, уличит в низкопоклонстве перед Западом – и черт его знает, как это скажется на моей дальнейшей работе. Может, уже вообще ничего «сомнительного» мне потом не доверят. Будут только идеологически выверенные сценарии одобрять – историко-революционные, прости господи, или из жизни рабочего класса, что немногим для меня привлекательнее.

И самое смешное, что все это будет справедливо. Интересно, неужели Волнистый всерьез считает мой сценарий «мировым»? Да во всем мире меня еще раньше поднимут на смех. Все яснее ясного, скажут, посмотрел этот коммуняка «В прошлом году в Мариенбаде» – и сварганил жалкую кальку… Конечно, это еще как снять, но кто у нас сможет сделать кино на уровне Алена Рене? Я таких не знаю – про себя уж молчу. Нет, все-таки Волнистый, по-моему, издевается. Быть не может, что он в этом что-то увидел. Не дурак все ж таки. Дураки так не живут – и столь ловко не лавируют между успехом у публики и у начальства.

Или ему действительно захотелось всерьез оглушительной популярности? Можно подумать, то самое начальство по головке его погладит за какого-нибудь нового «Человека-амфибию»…

Да и мой сценарий совершенно не таковский. Не доросли еще наши зрители до подобных изысков. «Человека-амфибию» – это они с превеликим, за милую душу, а попробуй тот же «Мариенбад» в прокат сейчас пустить! Да толпами начнут с сеансов уходить…

2

– В общем, я тебя очень прошу, – прервал Волнистый мои раздумья, – отдай мне его!

– Кого? – В первую секунду я действительно не понял, о чем он.

– Да сценарий же! – воскликнул Волнистый.

– Отдать? – глупо повторил я. Экс-однокашник мой, кажется, уже стал нервничать из-за моей заторможенности:

– Ну да, чтобы я, именно я его поставил! Как ты на это смотришь?

Я пожал плечами:

– Да я вообще-то для себя его написал… Именно потому, что меня перестали устраивать чужие сценарии…

– Значит, ничего другого в загашнике у тебя сейчас нет? – с досадой процедил Волнистый.

– Нет, – подтвердил я и выпустил из сложенных трубочкой губ струйку дыма. Волнистый же осушил свой бокал и продолжил напирать:

– Это не сахар, конечно, но что-нибудь сможем придумать… Можно ведь заказывать сценарии – авторы охотно на это идут. Я сам об этом раньше не задумывался – а ведь это такой выход для нашего брата. Позвони вот, ну я не знаю, тому же Шпаликову, опиши вкратце, чего хочешь, – и он тебе вот такой сценарий приготовит, закачаешься! – Волнистый вытянул большой палец на правой руке и энергично затряс им.

– Шпаликов пишет не в том стиле, в котором работаю я, – со скепсисом отозвался я.

– Ну поговори с Дунским и Фридом, с Ежовым, с Каплером, наконец!

– Угу, – усмехнулся я, – скажи еще – с Габриловичем.

– А чем тебе Габрилович не угодил? – Волнистый аж всплеснул руками от изумления.

– Да не хочу я снимать ни про Ленина, ни про Корчагина, ни про всех прочих коммунистов…

– Про Корчагина разве Габрилович писал? – усомнился Волнистый.

– Нет, Островский.

– Понятно, что Островский. А сценарий чей?

– Не помню. «Овода» точно Габрилович инсценировал.

– Это который со Стриженовым «Овод»?

– Ну а какой еще… У нас другого не было.

– А что, хорошая картина.

– Да ничего особенного, – поморщился я. – Хотя по такому ужасному роману и «ничего особенного» снять – достижение!

– А ты не изменился, – засмеялся Волнистый. – Все такой же критикан.

– Могу заверить, что к своим фильмам я еще критичнее, чем к любым чужим.

– Ты молодец, молодец, – вновь стал льстить Волнистый. – Последовательный. Тоже всегда таким был (Это он про меня или уже про себя?)… Ну а этот твой сценарий – ты им тоже, значит, недоволен?

В другое время я с удовольствием разгромил бы свой сценарий в хвост и в гриву, но после восторгов Волнистого мне почему-то не хотелось делать это вслух.

Я зажег следующую сигарету, затянулся и важно изрек:

– Ну если постараться, то из этого может выйти приличный фильм.

– И я так думаю, – поддакнул Волнистый.

– Вот поэтому, – подытожил я, – я, конечно, и буду снимать его только сам.

Волнистый не сумел скрыть своего разочарования – улыбка и благожелательность неестественно, как при замедленной съемке, сползли с его лица.

– Значит, вообще никому не отдашь? – мрачно спросил Волнистый.

Я хотел было ответить, что Тарковскому, Хуциеву, Данелии отдал бы с радостью, но решил не портить отношения с Волнистым. К тому же я знал, что режиссеры вроде названных таким сценарием нипочем и не заинтересуются.

– Да, Валера, – как бы с сожалением произнес я, – все-таки никому не отдам.

3

Однако Волнистый не сдавался.

– Если бы я взялся ставить твой сценарий, это было бы очень выгодно прежде всего тебе. Сам знаешь, драматурги у нас получают больше постановщиков. Особенно те, которые работают в одиночку.

Я мог бы ему заметить, что он тоже мало изменился со студенческой скамьи. Воскликнуть: «А ты все такой же настойчивый!» – было бы слишком льстиво; сказать же, что он до сих пор остался упрямым бараном, – чересчур грубо. Вместо этого я всего лишь устало возразил:

– Однако единоличный автор сценария, который при этом еще и режиссер, получит еще больше.

– Ну можешь забрать мой режиссерский гонорар! – немедля выпалил Волнистый. Я чуть не поперхнулся сигаретой, но уже через пару секунд понял, что коллега блефует. Он прекрасно знает, что я не соглашусь на такое рваческое предложение. Ладно, я знаю, чего он ждет, – чтоб я изобразил изумление. Что ж, мне нетрудно, изображу.

– Прямо не понимаю, – картинно развел я руками, – что тебя так зацепило в этом моем, с позволения сказать, произведении?

– Я и сам толком не знаю, – охотно продолжил игру Волнистый и пожал плечами. – Только я прямо загорелся! Хочу этот фильм поставить – и точка.

– Напиши сам что-нибудь в таком же роде.

– Но это будет подражание.

– Об этом не беспокойся, я не обижусь. И никому не скажу.

– Да я сам на себя обижусь… Не смогу я сделать что-то в этом роде, потому что ты уже все сделал за меня. Вот именно так, как я хотел. Я не скажу, что твой сценарий – это какой-то невероятный шедевр…

– Спасибо и на этом, – с улыбкой прервал я, – а то и так почти до небес меня превознес.

– …Но он как будто просто для меня сделан, – продолжал Волнистый. – Я как прочел, сразу понял: именно такой фильм я мечтал поставить всю свою жизнь!

После таких экзальтированных признаний мне даже неловко было ему отказывать, но я преодолел себя.

– И тем не менее, – вздохнул я с видом глубокого сожаления, – этот фильм я буду снимать сам.

– И это твое окончательное решение? – предпринял последнюю попытку Волнистый. Забытая сигарета догорала в его руке.

– Окончательнее не бывает. – Я был неумолим.

– А если не разрешат?

Черт, я был неправ. У него этих попыток еще не меньше десятка в запасе!

– Ну если мне не разрешат, то, наверно, и тебе тоже, – парировал я.

– У меня побольше возможностей, – слегка виновато напомнил Волнистый. Я поморщился, вспомнив, что у него действительно какой-то, кажется, родственник в ЦК. Седьмая вода на киселе, но все же какую-то протекцию он ему вроде оказывает…

– Все-таки даже с твоими возможностями трудно предполагать, что мне что-то запретят, а тебе то же самое разрешат.

Я ожидал, что у Волнистого и здесь найдется, чем ответить, но он лишь с досадой откинулся на спинку стула:

– Да, это правда. Вот если сразу я начну пробивать такую картину, шанс есть. А если после твоих попыток, то такой шанс уже очень маловероятен.

Но и перед таким доводом я не собирался пасовать:

– Даже с учетом этого я готов рискнуть.

– И в итоге получится, что сценарий ты написал зря, – горько констатировал Волнистый.

– Ну почему зря? – усмехнулся я. – Рано или поздно все равно сниму. Хоть лет через десять.

4

– Нет, если уж снимать, то сейчас, – заявил Волнистый после некоторой заминки.

Я выдохнул дым через ноздри.

– Почему же?

– Потому что у меня есть идеальная исполнительница главной роли. – Волнистый сказал это так, словно открыл мне страшную тайну.

– У меня там две главные роли, – улыбнулся я.

– Конечно, вот она две и сыграет!

– Я уж думал, у тебя есть двойняшки, – снова пошутил я.

– Да даже двойняшки так не сыграют, как она одна – обеих! Будь она балериной, это была бы образцовая Одетта и Одиллия.

– Но она драматическая, да? Кто такая-то?

– Моя жена, – довольно ухмыльнулся Волнистый.

– А, вот как? – немного удивился я. – Я и не знал, что ты женат.

– Совсем недавно, – продолжал расплываться в улыбке Волнистый. – Но я долго ее добивался.

– Актриса? – еще раз уточнил я.

– Да. Варя зовут. Варвара.

– А фамилия?

– Волнистая, – совсем вне себя от радости изрек Волнистый.

– И снимается тоже под твоей фамилией? Или только на сцене играет?

– Нет, она у меня чисто кинематографическая актриса. Под моей фамилией пока не успела нигде сняться. Армагерова, слышал? Варвара Армагерова. – Я покачал головой. – Старик, я так понимаю, ты по-прежнему кино не жалуешь? Только свое, небось, смотришь?

– Всякое смотрю, – отвечал я. – По крайней мере, все громкие фильмы уж точно. Так что и Варвару твою наверняка где-то видел.

– Ну в громких она покамест не снималась, – протянул Волнистый. – Не видел ты ее, видимо. Если бы видел, запомнил – ручаюсь.

– Что – такая талантливая?

– И красивая. – Волнистый по-прежнему лопался от самодовольного восторга. – Красивая – это еще очень мягко говоря.

– Ну да, понятно, – уже немного раздраженно хмыкнул я. – Красивая-раскрасивая. Сверхкрасивая.

– Вот именно! – не заметил моей иронии Волнистый. – Да что ты, старик, я уже, значит, три месяца как с ней расписался, а все не могу привыкнуть. Уж так мне, считаю, повезло. Она ведь поначалу меня вообще не воспринимала. Как мужчину, я имею в виду. Как режиссера она меня уважала с первой встречи – как на пробы ко мне пришла. В работе – ангел просто. Да и в жизни… Ну я с ней снял один пока только фильм – «Закат в Закавказье», не видел? – Я опять покачал головой. – Ну такое приключенческое кинишко. Ничего себе, я считаю, получилось. Прежде всего за счет Вари… Закончились, в общем, съемки – я от нее, конечно, не отстаю. Она – как-то так поначалу не очень меня воспринимала. И довольно долго это длилось – я уже даже надежду почти потерял. Ну а раз однажды не выдержал уже, приехал к ней без предупреждения – бухнулся на колени. Казни, говорю, или милуй. Я, говорю, точно понял: мне нужна только ты. Больше вообще никто. Во-об-ще. Я не врал – я действительно так думал и думаю. И всегда буду думать. Я ей много тогда всего наговорил – чуть ли не час на коленях простоял. Я, говорю, не понимаю, как жить, не знаю, зачем, для чего, почему… Без тебя жизнь бессмысленна. Абсолютно. А с тобой в ней будет смысл двадцать четыре часа в сутки. Я такие фильмы с тобой сниму! Ты самой популярной девушкой в Союзе станешь. А может, и в мире. И без тебя я теперь, клянусь (я действительно поклялся – и клятву сдержу), ни одного фильма не сделаю. Не захочешь у меня сниматься, вообще уйду из кино. Да и из жизни, вероятно… Поверь, говорю, Варя, без тебя, вне тебя для меня теперь ничего не имеет значения. Пусть хоть огнем все горит… Послушала она меня, послушала, помолчала. И потом запросто так говорит негромко: «Хорошо, я согласна». И я теперь, старик, счастливейший из смертных! Вот так вот. – И Волнистый залпом осушил еще один бокал.

5

Признаться, он меня удивил. Кто мог ожидать от этого перманентно самодовольного, нахального, безудержно жизнерадостного типа, сибарита по призванию, этакого воплощенного Стивы Облонского… так кто, спрашивается, мог ожидать от него столь сильной любви к кому бы то ни было? Каюсь, я не мог. Но в эту минуту я ему полностью поверил.

Волнистый же наполнил себе новый бокал, зажег следующую сигарету и продолжил изливать свои восторги по поводу жены:

– Понимаешь, я до сих пор не могу поверить, что она – моя, что она всегда рядом. Что у меня дома, вместе со мной, и только со мной, есть такое чудо. Это неописуемое чувство – я даже не подозревал, что такое возможно. Я каждый день осыпаю ее цветами и комплиментами – и, кажется, никогда уже не смогу остановиться. «Ты – восьмое чудо света!» – так я ей и говорю. Или вот давеча чего сформулировал: «Если, говорю, завтра неоспоримо докажут, что существует бог, на меня это не произведет никакого впечатления. Потому что я навек впечатлен тем фактом, что есть ты. А поразительнее этого ничего быть не может!..» И все это, заметь, тоже совершенно искренне. Я действительно так думаю. – Волнистый настаивал так, словно я ему не верил. А я почему-то очень понимал его и продолжал верить каждому слову, даром что всегда считал его болтуном и хвастуном. И потом я ничего не знал о его жене, но тоже сразу уверовал, что она – какая-то особенная. Слишком уж непривычно красноречивым был сейчас Волнистый.

Мне показалось, что надо хоть что-нибудь ответить на эту пламенную речь, но я сумел выдавить лишь:

– М-да, не знаю, что и сказать…

– Когда увидишь ее, сам все поймешь, – подмигнул мне Волнистый. – Так, значит, актрисы у тебя нет?

– Нет, нет…

– Ну так посмотри Варю! В смысле – пробы сделай.

Я усмехнулся:

– Валера, слушай, да все, что у меня пока есть, – это сценарий. Его на студии только читали, а в Госкино еще ничего и не слыхивали. Пока одобрят, пока запущусь, пока то да се… Это я не знаю, сколько еще времени пройдет…

– Так что ж ты не шевелишься? – недоумевал Волнистый. – Сходи уже в Госкино… А директор чего сказал?

– Сурин-то? Да он тоже не читал еще…

– Ну так если ты будешь таким настойчивым, то, конечно, как раз через десять лет и запустишься… Ладно уж, – Волнистый тяжко вздохнул, – я, если что, замолвлю за тебя словцо. Не боись – всё одобрят.

И опять он меня поразил.

– Ты серьезно? – кинул я на него подозрительный взгляд. – Ты же сам хочешь это ставить! И при этом будешь содействовать, чтобы мне разрешили?

– А чего такого-то? – пожал плечами Волнистый. – Я ж не собака на сене, чтоб и ни себе, и ни другим… Раз уж ты такой единоличник, ставь сам, конечно. Ты автор, ты хозяин-барин. А я тебе, безусловно, помогу, но при одном условии. («Эге! – мысленно воскликнул я. – Так я и думал, а то откуда же такое бескорыстие?») Чтоб ты в обеих главных ролях снял Варю. Я, впрочем, мог бы и не выдвигать тебе тут никаких ультиматумов. Я знаю, что ты не сможешь ее не снять. Она идеально подходит на эту роль… на две то есть роли – и лучше ее ты в целом мире не найдешь!

Здесь я все-таки позволил себе некоторый скепсис:

– Так уж и в целом мире? Что – даже с Одри Хепбёрн твою Варю не сравнить?

– Какая там Хепбёрн! – отмахнулся Волнистый. – И рядом она не валялась. Сам скоро убедишься!

Что ж, ему по-настоящему удалось разжечь мое любопытство. Теперь я не успокоюсь, пока не увижу эту самую Варю… как там ее?

– Как, говоришь, фамилия-то? – наморщил я лоб. – Варвара…

– Волнистая, – вновь просиял, как медный пятак, Волнистый.

6

Он окончательно опьянел и уже начал меня немного раздражать своим непомерно экзальтированным отношением к жене.

– Она такая прелесть, такой идеал, – вещал Волнистый, уже даже не глядя на меня, будто разговаривал сам с собой. – Я самый счастливый человек на земле – и это не фигура речи! Для меня теперь абсолютно все хорошее, что есть в мире, сосредоточено только в ней, в моей Варе. А вне ее нет и не может быть ничего хорошего… Будь моя воля, я бы вообще удалился вместе с ней навсегда от всех остальных людей. Где-нибудь на необитаемом острове бы с ней жил – и был бы еще более счастлив. Потому что там я действительно находился бы с ней рядом двадцать четыре часа в сутки. Но это утопия, конечно. Надо жить в обществе, надо работать. Прежде всего ради нее – Вари. Ей это нравится, она увлечена своей профессией. Вот я и хочу, чтобы она снималась только в самых… не скажу лучших – в самых подходящих для нее сценариях. И твой, – он наконец взглянул на меня, – твой, Аркаша… Аркадий, сценарий подходит больше любого другого. Ни в каком другом фильме Варя не просияет так, как в этом…

– А классический репертуар ты для нее не рассматриваешь? – все еще недоверчиво спросил я. В том, что Волнистый беспредельно обожает свою жену, я не сомневался, но до сих пор не мог взять в толк, почему он прицепился именно к моему сценарию – возможно, и имеющему свои достоинства, но при этом довольно сумбурному, наигранному, подражательному, даже отчасти вымученному. Я же помню, как я его сочинял, – под конец буквально заставлял себя. Коли уж, мол, начал, надобно закончить. Потом, правда, перечитал все полностью и даже удивился: совсем не так плохо получилось, как казалось в процессе. Но и ничего выдающегося, прямо скажем. Меня так и подмывало спросить у восхищающегося Волнистого, до конца ли он понял все, что я там понаписал? Потому что сам я, например, даже и не взялся бы пересказать сюжет собственного сценария…

За этими мыслями я и не услышал половины объяснений Волнистого насчет того, почему он не видит свою Варю в классическом репертуаре:

– …Сколько можно все это играть – то на театре, а теперь и в кино! По тому же Чехову хоть один был фильм хороший?

– У Хейфица вроде нормальные, – вставил я с таким видом, будто внимательно слушал его последний пламенный спич.

– Чушь! – отмахнулся Волнистый. – Вообще Хейфиц без Зархи испортился.

– Как и Зархи без него, – добавил я – и оба мы злорадно заржали.

– Ну вот «Анну Каренину» его ты же видел? – вспомнил Волнистый. – Тоже ерунда! И я это не из зависти говорю – у меня бы такая же ерунда вышла. И у тебя. Потому что это набило оскомину – ну ни к чему сегодня экранизировать то, что все и так читали! Это уже бессмыслица полная, а не кино. Кино должно быть на современные темы, по оригинальным сценариям – это вот мое твердое убеждение. И я бы хотел, чтобы Варя только в таких фильмах играла – неважно, у меня или у других. Сыграй она, скажем, очередную бесприданницу или даму с собачкой, на такое просто никто не пойдет. Хотя Варя и с такими ролями справится на ять, будь покоен! Но никто не увидит, не оценит. Зритель скажет: очередное иллюстрирование литературы вместо нормального фильма…

Я вдавил окурок в пепельницу.

– Может, ты и прав. Но все равно успешные примеры можно найти, если об экранизациях классики говорить. Режиссерские большие удачи тут и впрямь трудно вспомнить, но актерские точно были… Из Одри Хепбёрн, я считаю, вышла дивная Наташа Ростова.

– Что ты прицепился с этой своей… буржуазкой? – неожиданно взорвался Волнистый.

Я рассмеялся:

– Почему буржуазкой? Потому что актриса из капстраны?

– Потому что типичная мещанка из капстраны! – безапелляционно заявил Волнистый. – И вообще, Савельева мне в этой роли больше нравится, – добавил он.

– Да, и она недурна, – согласился я. – При том что такой же примерно типаж… А Варвару свою ты бы как описал? Может, похожа на кого-нибудь? Хоть отдаленно…

– Ни на кого, – серьезно заявил Волнистый, смотря на меня уже протрезвевшими, как мне показалось, глазами. – Даже отдаленно. Она просто лучше всех.

7

Когда следующим утром я пришел на студию, то первым делом попросил свою «правую руку» – второго режиссера, первого ассистента, и вообще, незаменимого помощника Веру – отнести сценарий директору «Мосфильма» Сурину.

Вера в недоумении приняла из моих рук папку:

– Ты все-таки хочешь это ставить?

Я вскинул на нее глаза и с легким недовольством спросил:

– А что такое?

Вера замялась было, но тут же глубоко вдохнула и решительно сказала:

– Аркадий, это неудачный сценарий.

Почему-то ее мнение – к которому я всегда прислушивался – не вызвало у меня никакого огорчения и даже, наоборот, пробудило какую-то азартную радость.

– Кто тебе это сказал? – еле сдерживая смех, поинтересовался я.

Вера оскорбилась:

– У меня и своя голова есть на плечах.

– Значит, это твое личное мнение?

– Да. Но ты, конечно, и сам считаешь так же.

– Я? Вовсе нет. С чего ты взяла?

– Потому что… – Вера запнулась, – потому что я знаю тебя лучше, чем ты сам.

Вся моя радость куда-то улетучилась. Я вновь подумал о том, о чем старался никогда не думать. Я избегал этих мыслей, а если они все-таки возникали, старался уверить себя, что это все нелепые домыслы. Но хотя бы раз в день Вера обязательно говорила или делала что-то такое, от чего я моментально приходил в неуютное замешательство. Я почти боялся этих моментов.

Вот и сейчас я с щемящей тоской подумал: «Нет, это все-таки правда. Сколько можно себя обманывать? Она меня любит. Или скажем менее категорично: она в меня влюблена. Сути дела это не меняет. Все это очень грустно. И я вновь остро чувствую себя виноватым, хотя умом понимаю, что ни перед кем ни в чем не провинился…»

Казалось бы, при чем здесь тоска, грусть, чувство вины? Тебя полюбила молодая, симпатичная, умная, интересная девушка – тут радоваться надо. Пользоваться – само же в руки плывет. Тем более давно пора жениться, а Вера будет хорошей женой. Верной – во всех смыслах этого слова. Она и сейчас абсолютно верна мне и преданна, хотя ни о чем подобном я ее не просил и не мог просить. Между нами никогда не было ничего – абсолютно ничего. Только тесные рабочие отношения.

Дело в том, что, будучи прекрасно осведомлен обо всех многочисленных достоинствах Веры, я тем не менее не испытывал к ней никакого, пусть даже самого крохотного, эмоционального или физического влечения. И сам не понимал почему.

Она меня ничем не раздражала, я не мог найти ни одного изъяна ни в ее внешности, ни в ее поведении, словах, поступках… И вместе с тем рядом с ней я всегда был холоден как лед. Мешала рабочая обстановка? Ничуть, ведь на миловидных актрис, с которыми тоже приходилось вступать в сугубо служебные отношения, это почему-то не распространялось. Скажу больше: даже в эпизодах я старался снимать только тех молодых женщин, к которым у меня было хотя бы легкое половое влечение.

К Вере – не было. Хотя я не сомневался, что оно неминуемо появилось бы, попытайся я ее соблазнить. Родилось бы, так сказать, в процессе соблазнения.

Но мне ведь совершенно не хотелось предпринимать какие-либо шаги в этом направлении. Чего я этим добьюсь? Только того, что мне потом будет стыдно смотреть своей помощнице в глаза.

Да, я мог бы сделать Веру своей нерегулярной (скорее, даже спорадической) любовницей, но для такого я ее слишком уважал. А так называемые серьезные отношения были между нами исключены. Это я знал точно. Я неспособен добровольно обрекать себя на муку тесной связи с нелюбимой женщиной.

При этом расставаться с ней как с сотрудницей я тоже не собирался. Без нее я уже не смогу – или смогу, но с очень и очень большим трудом и напряжением. Вера – именно из тех редчайших профессионалов, которые бесценны и незаменимы.

Да и с какой стати мне с ней расставаться? Ради мимолетного удовлетворения похоти? Совершенно непрактично. Дерзаю к тому же надеяться, что не такая уж я сволочь, чтобы сотворить нечто подобное.

8

Как всегда, в такие моменты погружения в себя я, докурив одну сигарету, машинально прикурил от нее другую. Вера сморщилась и помахала перед лицом рукой:

– Зачем ты так много куришь?

– Курить полезно, – по привычке отвечал я. Всегда привожу этот довод – и он на всех почему-то действует безотказно. Никто не пытается возразить.

Вера развернулась, чтобы идти выполнять мое поручение, которое ей не хотелось выполнять. Я ее окликнул:

– Погоди, у меня еще вопрос: ты не знаешь такую актрису Варвару… Варвару… Тьфу, опять фамилию забыл!

– Мясникова? – предположила Вера.

– Кажется, нет, – покачал я головой. – Что за Мясникова?

– Анка-пулеметчица, – напомнила Вера.

– Из «Чапаева»? – удивился я. – Так она уже старая!

– Сейчас уже да.

– А я-то про молодую говорю.

Вера задумалась:

– Молодую актрису Варвару… Что-то не припомню. Редкое имя – Варвара. Сейчас так никого не называют.

– Да, это точно. Я ни одной Варвары еще не встречал. Вообще нигде. Только в «Золотом теленке» была Варвара – жена Васисуалия Лоханкина.

– У Чуковского еще была в «Айболите», – вспомнила Вера. – Еще слышала, что Роу новый сценарий написал – «Варвара-краса, длинная коса».

– Ох уж этот Роу, – покачал я головой. – В халтурщика же превращается. «Ночь перед Рождеством» была хорошей, а все, что дальше…

– Зато его неплохо смотрят, – не преминула уколоть меня Вера. Мои фильмы успехом не пользовались.

– По-твоему, это самое главное? – мрачно посмотрел я на нее.

– Кому как, – пожала Вера плечами.

– Ну а как тебе?

– Для меня главное – работать в кино.

– Даже со мной?

– Особенно с тобой, – немедленно сказала Вера, но чтобы не вгонять меня в очередной конфуз, добавила: – Мы с тобой спелись очень. Я знаю, что тебе надо. Поэтому с тобой легко работать.

– Легко? – не поверил я. – Да мы ведь вечно спорим!

– Но побеждаю-то в этих спорах всегда я. – Вера попыталась изобразить улыбку хищницы – и у нее это даже почти получилось.

– Твоя правда, – в очередной раз вынужден я был с ней согласиться. – Но в этот раз победителем выйду я. – И я показал рукой на папку со сценарием.

– Ой, да брось! – Вера иронически сморщилась. – Я, конечно, отнесу и директору, и кому хочешь, но это ничего не даст. Не позволят тебе эту белиберду снимать.

– Прямо белиберду? – Тут уже я всерьез оскорбился.

– Говорю как есть, – парировала Вера.

Я напустил на себя важный вид:

– Вера, ты, кажется, не первый год в кино. Прекрасно ведь знаешь, что сценарий – это еще не фильм…

– Конечно! – перебила она. – И еще я прекрасно знаю, что по дурному сценарию хороший фильм не снять. Наоборот – бывает, а вот так – никогда.

В глубине души я знал, что она права, но соглашаться не хотелось:

– Ладно, ладно, Вера, зачем такая категоричность? У нас по-всякому бывает. Иногда и актер так сыграет, что из-за него одного любая белиберда на ура будет смотреться.

Вера даже руками всплеснула:

– Вот это речь! И это говорит Аркадий Дикобразов, который раз миллион, наверное, при мне декларировал, что актер – самая презренная на свете профессия!

И не давая мне продолжить этот наш очередной спор, Вера молниеносно удалилась.

9

После обеда Вера любезно сообщила мне, что молодая актриса Варвара, о которой я спрашивал, – это, вероятно, Варвара Армагерова.

– Так, ничего, хорошенькая, – присовокупила Вера.

– А где ты ее видела? – заинтересовался я.

– На фото сейчас, в картотеке.

– А в кино?

– В кино – нет, у нее там фильма три всего. И все какие-то неизвестные.

– Она у своего мужа Волнистого снималась, – сказал я с некоторой, сам не знаю почему, ехидцей.

– Господи! – Вера закатила глаза к потолку. – Нашла, за кого выходить! Этот Волнистый – такая бездарь…

– Что – даже бездарнее меня? – спросил я, недвусмысленно напрашиваясь на комплимент.

Вера посмотрела на меня оценивающе:

– Ты – многообещающий. В тебе что-то есть.

– Но на данном этапе… – Сокрушенно развел я руками, ожидая, что Вера хоть сейчас скажет что-то более комплиментарное.

– Ну а на данном этапе – сам знаешь, – всего лишь молвила она – и вышла.

После этого я сам сходил в картотеку – и впервые полюбовался на Варвару Армагерову-Волнистую. Ее фотографии, впрочем, не то чтобы сильно меня впечатлили – я даже разочарованно подумал, что Волнистый, как и следовало ожидать, необоснованно приукрасил достоинства новоиспеченной супруги.

Тем не менее я позвонил в Госфильмофонд и заказал просмотр всех четырех фильмов, в которых на данный момент снялась Варвара Армагерова.

Сам не знаю, зачем мне это нужно. До стадии проб еще далеко – если они вообще будут. На фото Армагерова вовсе меня не покорила, к чему я внутренне был готов. Вроде девушка как девушка. Да, привлекательная, но не настолько, чтобы впервые увидевший ее фото режиссер вскочил и крикнул: «Хоть из-под земли, но сию секунду достаньте и доставьте мне эту актрису!»

Уверен, что если бы Вера принесла мне фото Армагеровой вместе со снимками десятков прочих актрис, среди которых мне надо было выбрать исполнительницу пусть даже небольшой роли, мой глаз вряд ли бы даже задержался на такой Варваре.

Однако вот уже я еду в Белые Столбы, дабы до глубокой ночи просидеть там, осваивая ее пусть скудную, но все-таки фильмографию.

Да все понятно – заняться мне просто нечем. Готов зацепиться за любой повод, лишь бы хоть что-то делать. Как там Плятт говорил в «Весне»? – «Где бы ни работать, только бы не работать!»

Удобно устроившись в заднем ряду просмотрового зала, я щелкнул зажигалкой одновременно с включением проектора. Что ж, наутро уборщице придется выметать из-под моего кресла целую гору пепла.

Первый фильм был, конечно, Студии Довженко. Такое впечатление, что актеры чуть ли не всего Советского Союза дебютировали именно там – в Киеве.

Конечно, колхозная драма. Конечно, скверно написанная и чудовищно наигранная. Я часто спорил с коллегами: что у «довженковцев» хуже – сценарии или режиссура? И всегда мы приходили к выводу, что «оба хуже», как сказывал товарищ Сталин.

Как обычно на таких скучных картинах, вместо того чтобы следить за сюжетом, я унесся мыслями куда-то далеко. Смотрел на экран, видел какие-то лица, смену кадров, слышал реплики – но до моего сознания они не долетали.

Я думал, что мне повезло выпуститься уже при Хрущеве. Сразу выбился в режиссеры-постановщики. А будь на дворе малокартинье, я бы что делал? До сих пор бы ассистировал Юткевичу или Герасимову.

Или, может, вообще в документалистику подался. Как Рязанов когда-то. Да, он сумел из этой клоаки вырваться в нормальное кино, но, кажется, только ему такое и удалось.

В общем, спасибо товарищу Хрущеву за нашу счастливую младость…

10

Вдруг я увидел на экране девушку – и в ту же секунду понял, что это Варвара. Она играла совсем небольшую роль скромной деревенской девицы, которую, как нарочно, полюбил столь же застенчивый парень (или, как выражались в этом фильме, парубок). Оба героя были третьестепенными – необязательный побочный сюжет, призванный внести хоть какое-то разнообразие в сюжет основной, где двое влюбленных друг в друга передовиков (еще один парубок и еще одна дивчина) вступали в какое-то очередное идиотское соцсоревнование. В противоположность персонажу Варвары и ее хахалю главные герои были страстные и энергичные – однако смотреть на них и всю их ходульную любовь, которой только мешает одержимость высокими показателями удоя, являлось подлинным мучением.

Варвара же Армагерова сразу привлекла мое внимание. Она вообще ничего не играла (да и нечего было играть) – просто скромно сидела в сторонке, потупив глазки. Иногда она, впрочем, внезапно вскидывала взгляд – и даже от камеры неважного, как всегда у «довженковцев», оператора не могло укрыться, какие у нее огромные и прекрасные глаза.

Я был поражен. Фотографии Вари совершенно не передавали и десятой доли ее прелести. Я впервые увидел настолько киногеничную – и одновременно настолько нефотогеничную – актрису. Может, просто фотограф снимал криворукий?

Я смотрел на Варю какие-то три минуты – и вновь, теперь уже бесповоротно, поверил всем давешним излияниям Волнистого. Да, по такой девушке и впрямь немудрено сходить с ума.

В ней был какой-то невероятный магнетизм. Пожалуй, ее даже нельзя было назвать красавицей – в привычном понимании этого слова. Допускаю, что нашлись бы ограниченные мужчины, которых Варвара бы не впечатлила. Но человека, хоть самую малость восприимчивого к чему-либо тонкому и прекрасному, она не могла не покорить.

Она не была похожа ни на кого из всех девушек, которых я когда-либо знал лично, видел со стороны или просто наблюдал в кино, как сейчас ее. В течение нескольких минут я точно понял, что лично для меня Варя – абсолютное воплощение красоты. Во многом за счет своей уникальности, ибо (опять же лично для меня) прекрасное должно быть неповторимо. Красота штампованная, шаблонная, расхожая не интересовала меня никогда. «Привычная красота» – как это вообще? Оксюморон совершеннейший.

Следующий фильм я уже смотрел куда внимательнее: там у Варвары была более крупная роль.

Сама картина, однако, была чуть ли не гаже первой. Дурной шпионский детектив, опоздавший как минимум на десятилетие. Враги Советского Союза засылают к нам очередного диверсанта из бывших военнопленных, не вернувшихся на родину. Разумеется, кретинские вражины не придумали ничего умнее, как забросить предателя именно в когдатошние его родные края. Там его немедленно опознает какая-то старая женщина, а он, поняв, что провалился, свидетельницу умерщвляет. Но отважная юная девушка – дочь убиенной – выслеживает мерзавца и помогает милиции схватить его.

Здесь Варвара Армагерова предстала уже совсем в ином свете. Любо-дорого было смотреть на ее сосредоточенность, решительность, борьбу страха и жажды отмщения во все тех же ее изумительных больших глазах – ничего общего с предыдущей анемичной ролью. Хотя слов (тем более разумных) для нее и тут почти не написали, Варя умудрилась сыграть эту почти немую роль с максимальной выразительностью. Маленькое чудо в совершенно безнадежной картине. Если критики, писавшие об этом фильме, не отметили в положительном ключе работу Армагеровой, они такие же болваны, как те, кто этот фильм снял.

Как я понял, обе сии картины – совсем недавние, позапрошлогодней, может, давности. Но как наши деятели могли прошляпить такую актрису?! Да она давно уже должна была сыграть как минимум пару главных ролей у приличных режиссеров – и стать всесоветской звездой. Уж в Голливуде столь драгоценный материал не затерялся бы. На Западе Варвара Армагерова очень даже запросто составила бы конкуренцию Одри Хепбёрн: Волнистый и тут был прав.

Да-да, я уже и в этом был с ним всецело солидарен: наша Варя еще очаровательнее их Одри!

11

Третье кино с Армагеровой мне понравилось чуть больше двух предыдущих. То была «ленфильмовская» городская молодежная комедия с примитивной неразберихой в качестве основного двигателя сюжета. Под каким-то крайне надуманным и неестественным предлогом вышло так, что главную героиню – приехавшую поступать в ЛГИТМиК провинциалку – повсюду принимают за другую барышню, с которой у нее отдаленное сходство: знаменитую московскую певицу. Чтобы эта путаница продолжалась как можно дольше, авторам буквально в каждой сцене приходится жульничать и выставлять персонажей идиотами. Сколько-нибудь разумный герой в первую же минуту разрешил бы нелепое недоразумение – но в советских комедиях разумных людей не бывает (впрочем, не поручусь, что таковые есть в комедиях западных).

У Варвары опять была не главная роль – сюжет вертелся вокруг провинциалки. Кстати, сходство двух героинь, сделанное пружиной всего действия, являлось чуть ли не самым слабым местом в картине, ибо исполнительница центральной роли нимало не походила на прелестную Варю. Только и сходства что тоненькая фигурка да темные волосы.

При этом Варвару показывали всего ничего – как она приезжает из столицы, как ей всюду удивляются и говорят: «А кто же у нас сейчас выступал?» – и так далее. Соответственно и почти все песни здесь исполняла провинциалка. Впрочем, и на долю Армагеровой выпал один музыкальный номер – и спела она куда чудеснее протагонистки. Интересно, это действительно ее голос?..

Наконец пришло время и фильма Волнистого, о котором он мне рассказывал. Название, как всегда у него, позерское – «Закат в Закавказье». Лучше бы просто – «Закат». Но для Волнистого такое, понятно, слишком просто…

Сценарий (Волнистый написал его в соавторстве – не помню с кем) был не лишен остроумия: действие происходило во время Гражданской войны, однако сюжет явно строился по лекалам лермонтовской «Княжны Мери». Современным «Печориным» оказался белый офицер – но, конечно, переодетый: на самом деле это красный комиссар, приехавший во Владикавказ устанавливать советскую власть.

Варвара Армагерова играла главную женскую роль – так сказать, «княжну Мери». Конечно, из дворян. Конечно, она смертельно влюбляется в замаскированного коммуниста. Но для него, понятно, долг превыше всего и тому подобное. В общем, чухраевский «Сорок первый» с переменой ролей. Разве что здесь оба возлюбленных остаются живы – просто навеки расстаются. Он едет еще куда-то добивать беляков и устанавливать советскую власть – она, судя по всему, вскорости эмигрирует. Не столько приключенческий фильм, сколько слезливая мелодрама.

Эта картина – а вернее, работа в ней Армагеровой – увлекла меня настолько, что я даже поминутно забывал о сигаретах. Зато по окончании гигантского киносеанса курил уже не переставая.

Я курил по дороге домой, курил до и после своего позднего холостяцкого ужина, курил в постели…

Курил и без конца ворошил в голове кадры с удивительной Варварой Армагеровой. Мне не давал покоя один вопрос: если бы Волнистый не «подготовил» меня к именно такой на нее реакции, я бы воспринял ее так же – или все-таки не со столь сильным восторгом?

Разумеется, я смотрел на нее не просто как зритель, а больше как режиссер. И даже как режиссер, который смотрит на актрису, которую ему предлагают снять. Кажется, здесь неминуемо искаженное, излишне пристрастное восприятие – разве нет?

И все-таки нет! Убежден, что Варвара поразила бы меня на экране и вне всех этих обстоятельств. Не имей я даже никакого отношения к кино, я все равно воспринял бы ее именно так – как что-то неизъяснимо чудесное и необыкновенное.

До этого я примерно так воспринимал пресловутую Одри Хепбёрн, поработать с которой у меня нет ни единого шанса. И даже вряд ли я ее когда-либо увижу вживую.

Но зачем мне теперь заморская звезда, превознесенная другими?

Я создам свою звезду – и она превзойдет всех звезд Земли.

Я искренне так думал. Не из-за своих способностей – я знал, что они заурядны. И здесь не было желания сделать себе имя за чужой счет, заполучив в свой фильм потрясающую девушку. Я действительно хотел прославить именно ее. Даже если бы тут не было для меня ни малейшей выгоды, я бы все равно страстно желал это сделать.

12

На следующий день Сурин вызвал меня к себе и, прежде чем начать говорить, долго хмурился и перебирал бумаги. Зная директора, я уже примерно понял, в чем дело…

– Прочел твой сценарий, – внезапно сказал Сурин, по-прежнему глядя не на меня, а в какую-то папку. Можно было подумать, что это я заявился к нему по своей воле и отвлекаю от неких наиважнейших дел. – Откровенно говоря, мне он не нравится! – добавил Сурин, наконец вскинув на меня глаза. Одновременно с этим он нарочито громко бухнул папку, которую держал в руках, на стол.

Я скосил на нее глаза: нет, это не мой сценарий.

– Будь моя воля, – продолжал тем временем Сурин, – я бы, конечно, ни за что не допустил, чтобы подобную картину ставили на «Мосфильме». – Он внимательно посмотрел на меня при этих словах и, видимо, понял, что я не удивлен. – Ну ясно, ты, разумеется, в курсе, могло ли быть иначе… – протянул директор. – Небось, заранее заручился поддержкой дружка? А то бы, поди, и не рискнул такую писанину мне совать…