2,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Glagoslav Distribution
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2020
Редьярд Киплинг (1856—1936) — известный английский писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии. Долгое время он жил в Индии, увлекался индийскими сказаниями, изучал местные языки.
Результатом этого увлечения стало самое известное произведение Киплинга — «Книга джунглей», в которой рассказывается о приключениях маленького мальчика Маугли, волею случая оказавшегося в самом сердце дикой природы — джунглях. Его приняла волчья стая, а благодаря стараниям своих воспитателей — отца Волка, медведя Балу, пантеры Багиры, слона Хати — он вырастает сильным и храбрым и побеждает своих врагов.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 505
Ähnliche
Аннотация
Редьярд Киплинг (1856—1936) — известный английский писатель и поэт, лауреат Нобелевской премии. Долгое время он жил в Индии, увлекался индийскими сказаниями, изучал местные языки.
Результатом этого увлечения стало самое известное произведение Киплинга — «Книга джунглей», в которой рассказывается о приключениях маленького мальчика Маугли, волею случая оказавшегося в самом сердце дикой природы — джунглях. Его приняла волчья стая, а благодаря стараниям своих воспитателей — отца Волка, медведя Балу, пантеры Багиры, слона Хати — он вырастает сильным и храбрым и побеждает своих врагов.
Редьярд Киплинг
Книга джунглей
Редьярд Киплинг и его «Книга джунглей»
Редьярд Киплинг вошел в литературу более чем столетие назад. Читатели всего мира восторгаются его рассказами об Индии, балладами и романами. Однако до сих пор он остается одним из самых загадочных писателей конца ХIХ — начала ХХ века.
Джозеф Редьярд Киплинг родился 30 декабря 1865 г. в Британской Индии, в г. Бомбей, где его отец, скульптор и декоратор, преподавал в местной школе искусств и был куратором музея. Таким образом, семья Киплингов принадлежала к колониальной элите и пользовалась признанием. Имя Редьярд будущий писатель получил по названию озера, на берегах которого встретились его родители. Мальчика помогала воспитывать няня-индианка, которая познакомила его с местной культурой и фольклором. С детства Редьярд понимал язык индийцев — хинди, любил и восхищался экзотической природой страны.
В шесть лет Р. Киплинга с младшей сестрой отправили в Англию получать образование. Дети были оставлены на попечение дальних родственников, которые содержали частный пансион. Они оказались равнодушными и жестокими людьми: детей запугивали и били. Свое нелегкое пребывание в этом «доме отчаяния» Киплинг изобразил намного позже в автобиографическом рассказе «М-ээ, паршивая овца». Через шесть лет мать, увидев, что от нервных потрясений сын практически потерял зрение, забрала детей из этого пансиона. Редьярда отдали учиться в колледж Вествард-Хо, готовивший кадры для колониальной службы. Здесь мальчик опять столкнулся с насилием и муштрой, однако уже не бунтовал, а стоически переносил все тяготы воспитательного процесса. Эта покорность системе осталась в нем на всю жизнь.
В 1882 г. он возвратился в Индию и устроился редактором в издание «Гражданская и военная газета». Работа журналиста развивала в нем наблюдательность и умение общаться с разными людьми. Он много путешествовал по стране, собирая материал для статей, очерков и рассказов и обращая внимание на различные социальные проблемы местного населения, в том числе его массовую необразованность, суеверность и примитивизм мышления, контрастирующий с высокой духовностью. В это же время он начал писать свои первые рассказы из индийской жизни, постепенно совершенствуясь в этом жанре. Публиковалась также поэзия Р. Киплинга. О нем заговорили сначала в Индии, но постепенно он стал одним из самых известных и читаемых писателей в Великобритании.
В середине 1880-х годов Р. Киплинг в качестве корреспондента аллахабадской газеты «Пионер» путешествовал по Азии и США с целью написания путевых очерков. Писатель побывал в Бирме, Китае, Японии, пересек Атлантический океан и в конце концов устроился в Лондоне. В этот же период, в 1888—1889 гг., были изданы 6 книг с его рассказами, которые принесли ему признание. В начале 1890-х годов опубликованы и наиболее известные стихотворные произведения Р. Киплинга («Баллада о Востоке и Западе», сборник «Казарменные баллады» и др.), а также малоуспешный роман «Свет погас».
В Англии Р. Киплинг женился на сестре своего друга, американского издателя и писателя, с которым он совместно работал над романом «Наулака», Каролине Стар Балестье. Сразу после свадьбы Киплинги переехали в США, в штат Вермонт. Здесь же у них родились две дочери, Джозефина и Элси. В то время были изданы его знаменитые сборники рассказов «Книга джунглей» и «Вторая книга джунглей», а также стихотворные сборники «Семь морей» и «Белые тезисы».
Писателю не нравилась жизнь в Вермонте. В 1898 г., во время пребывания Р. Киплинга с семьей (незадолго до этого у писателя родился сын) в Нью-Йорке, он и его дочь Джозефина заболели воспалением легких, в результате чего девочка умерла. Это окончательно повлияло на решение писателя перебираться обратно в Англию, где семья поселилась в Сассексе.
В 1900 г., в качестве специального корреспондента при штабе английской армии, Р. Киплинг посетил Южную Африку, где стал свидетелем основных событий англо-бурской войны. Через год был опубликован один из лучших романов писателя — «Ким», в котором воспевается шпионская деятельность англо-индийского мальчика на благо Британской империи. В Африке Р. Киплинг начинает также подбирать материал для новой детской книги, изданной в 1902 г. под названием «Сказки просто так».
В 1907 г. Р. Киплинг стал лауреатом Нобелевской премии в области литературы с формулировкой «за наблюдательность, яркую фантазию, зрелость идей и выдающийся талант повествователя». Далее его творческая деятельность пошла на спад.
В последние годы жизни писатель активно занимался политикой. Во время Первой мировой войны во Франции погиб его сын Джон. В память о нем Р. Киплингом была написана книга о полке, в котором тот служил. Скончался писатель 18 января 1936 г. в Лондоне и был похоронен в Вестминстерском аббатстве в Уголке поэтов.
«Книга джунглей» является одним из ярчайших произведений писателя, которое не теряет популярности спустя столько лет со дня его написания. К ее созданию Р. Киплинга подтолкнула американская детская писательница Мэри Мейпс Додж, которая настолько была восхищена его рассказами об индийской природе, что предложила ему написать что-нибудь «о джунглях» в детский журнал «Святой Николас». Будучи мастером произведений для взрослых, Р. Киплинг с удовольствием попробовал себя в новом амплуа. Тем более, что он посвятил эти истории прежде всего своей старшей дочери Джозефине, о чем свидетельствует сделанная писателем надпись на книге, найденной в кембриджском поместье его второй дочери, Элси.
История Маугли уже появлялась в одном из сборников рассказов Р. Киплинга («Много выдумок») в 1893 г. Там речь шла уже о взрослом и женатом Маугли, который работает лесничим и вспоминает о своем чудесном «усыновлении». Автор решил обыграть эту благодатную тему, а с ней обратить внимание и на другие аспекты жизни коренных народов. Рассказов набралось на два сборника, первый из которых был издан в 1894 г., а второй — уже через год.
Р. Киплинг выступил в «Книгах джунглей» как абсолютный новатор и в формальном, и в содержательном плане. Так, автор объединил под общим названием несколько рассказов, часто тематически не связанных между собой. Тем более, что место действия в них не ограничивается территорией тропических лесов Индии, или другими регионами Азии, а простирается далеко на север, к водам Северного Ледовитого океана. К тому же каждая отдельная глава сопровождается поэтическим эпиграфом в фольклорном стиле, содержание которого становится понятным из самого рассказа (хотя в переводах «Книг джунглей» в большинстве случаев эпиграфы опускаются). Исследователи называют подобную структуру произведения «мозаической», поскольку даже истории, посвященные человеческому детенышу Маугли, выращенному в стае волков, размещены достаточно хаотично среди других рассказов сборников.
Тем не менее, обе «Книги джунглей» можно воспринимать как целостное произведение (наподобие «романа в новеллах»), в котором достаточно разнородный материал объединен высшей идейной задумкой автора. По мнению А. Хлебниковой, не случайно и название каждой части, начинающееся со слова «книга»: писатель словно творит новую «Книгу Бытия», где человек органично вливается в природную среду обитания как властелин всего сущего на земле. Чего только стоит заявление Маугли о том, что у него есть Великое Слово для слона Хатхи, господина джунглей, и его сыновей, которого они не посмеют ослушаться. И удивление Багиры, что по призыву Человека слоны стали ручные, «точно домашние волы» («Нашествие джунглей»).
Детство, проведенное с няней, работа репортера, многочисленные путешествия помогли Р. Киплингу лучше понять различные стороны жизни стран и их коренного населения, узнать местные легенды и мифы, особенности природы. И все же автор создает собственные мифические повествования, которыми полон виртуальный мир «Книг джунглей», его собственный мир, в котором правит особый закон — Закон Джунглей. К подобным мифам можно отнести космогоническую легенду о том, как первый слон Тха своим хоботом поднял джунгли из глубоких вод, или представление о существовании особого языка, объединяющего разных представителей фауны, и т. п.
Что касается понятия «Закон Джунглей», то оно четко выражает философию жизни самого писателя, основу которой составляют просветительская идеология, дарвинизм и ницшеанство. Например, он перенял веру просветителей в человеческую натуру, не испорченную влиянием окружающего общества. Автор использует тему «природного человека» в рассказах о Маугли, опираясь на многочисленные и очень популярные в Индии истории об усыновлении и воспитании отдельных индивидов зверями. Подобно писателям-философам XVIII в. (Вольтеру, Ж.-Ж. Руссо и др.), Р. Киплинг противопоставляет мир людей животному существованию как разнополюсные среды обитания, где позитивной выступает вторая. Звери имеют строгие принципы и законы, которые координируют их сосуществование, они мудрее людей, их помыслы чище, а действия оправданы естественными потребностями.
Однако писатель в развитии этой темы пошел дальше, чем представители Просвещения. Он не ограничил себя социальной критикой цивилизованного общества на фоне дикого мира. Наоборот, в его понимании, в человеческом обществе существует та же иерархия и власть силы, что и в природе, и это уже дань художника словам ницшеанской теории «воли к власти». Так, по Закону Джунглей, кодексу, используемому анималистическими персонажами Р. Киплинга в тропических лесах Индии, любые поступки должны быть оправданы естественной борьбой за выживание. Это заложено в природе, и, следовательно, может быть перенесено в мир людей. Только среди последних на высшей ступени иерархии у автора оказываются представители Британской империи, а бессильными перед ними и природными силами выступают необразованные, суеверные жители деревни, в которой родился Маугли, олицетворяющие колонизованные народы Индии. Именно англичане, по мнению писателя, являются в человеческом сообществе носителями Закона. Поэтому, например, родители «лягушонка», пострадавшие от своих соплеменников, собираются бежать в поселок Кханивару, где обосновались британцы, наслышав, что те «управляют всей страной и не терпят, чтобы люди жгли или били друг друга без свидетелей» («Нашествие джунглей»). Англичанин спасает деревню Меггер Гаут от огромного крокодила, тупоносого Меггера, считающегося священным животным и наводящего ужас на всех ее жителей («Могильщики»). А эмир Афганистана просто поражен, насколько все структурировано и подчинено правилам в британском обществе, ведь даже животные выполняют четкие приказы во время парада, в то время как население его страны в первую очередь ценит собственную волю, что создает немалые трудности для правителя («Слуги ее величества»).
При этом Р. Киплинг трезво оценивает все достоинства и недостатки человеческого общества в контексте природного способа существования. Не случайно во «Второй книге джунглей» сквозь анималистические истории проступает глубокий социальный подтекст. Например, тот же тупоносый Меггер, рассказывая о появлении англичан в своих краях, упоминает, что его река наполнилась трупами коренного населения, так что «жители решили, что лучше ничего не говорить, а платить подати и обрабатывать землю». Крокодил искренне недоумевает по поводу численности смертей в результате передела земель: «Маленькое убийство там и сям — невредная штука, но иногда даже Меггер чувствует пресыщение».
А выросший среди зверей Маугли не может понять, что же ценного в сокровищах, спрятанных в подземной пещере и охраняемых белой коброй, что заставляет людей лишать друг друга жизни. «Я не вижу здесь ничего, что стоило бы унести», — заявляет он Белому Капюшону («Королевский анкас»).
В этом ракурсе земля, на которой живут инуиты, не умеющие лгать, красть, удовлетворяющиеся тем, что имеют, и готовые всегда оказать помощь другому, предстает чем-то вроде Земли обетованной. А джунгли, в которых вырос Маугли, — настоящим раем.
И все же, в противовес просветителям, Р. Киплинг заявляет также, что человек не может жить полноценной жизнью вдали от общества себе подобных — это противоестественно. Поэтому в последней части «Второй книги джунглей» Маугли прощается с жителями тропического леса и возвращается к матери. Осознавая недостатки человеческого общества, он готов строить в нем свою жизнь, помня обо всем, чему научился в животном мире, объединяя в своем сознании эти две сферы существования.
Таким образом, неоромантический образ яркой, неповторимой индивидуальности, которая выделяется из массы, борется против всего, что идет вразрез с ее представлениями об идеале жизни, трансформируется у писателя в образ существа, живущего в гармонии с природой, умеющего почувствовать и распознать ее подсказки и использовать их на благо себе и окружающим. Это своеобразные вариации на тему «сверхчеловека» Ф. Ницше.
Подобной сильной и волевой личностью в «Книге джунглей» предстает, например, Белый Котик из одноименного рассказа, который смог отыскать для своих соплеменников безопасное место для лежбища. Автор специально выделяет его из целого стада таких же млекопитающих, наделяя белым окрасом, подчеркивая избранность этого существа. К тому же, подобный окрас является и талисманом Котика, защитившим его от охотников, принявшим необычное животное за дух старика Захарова, исчезнувшего год назад.
Не боится трудностей и преград и четырнадцатилетний инуит Котуко, желающий добыть еду для жителей своей деревни («Квик-верн»). Прислушавшись к своему внутреннему голосу, принятому им за голос духа-покровителя Торнак, юноша рискнул отправиться в опасный путь и сразиться с силами природы. Конечно же в авторском видении подобная натура должна была выйти победителем в этой неравной схватке. Котуко и его спутница привезли домой целые сани тюленьего мяса и жира.
Тайны природы открываются также Маленькому Тумаи, сыну махаута — погонщика слонов («Маленький Тумаи»). Мальчик полностью доверился своему четвероногому другу, слону Кала Нагу, и увидел просто фантастическое зрелище, о котором ранее ходили лишь легенды: танец целого стада диких слонов на одной из лесных полян. Поскольку никому еще не доводилось наблюдать подобной картины, даже опытные охотники прониклись уважением к Тумаи и посчитали его избранным, а потому с радостью приняли его в свои ряды.
Итак, в обеих «Книгах джунглей» автор отходит от приземленно-бытового изображения повседневных ситуаций в сторону универсализации рассказываемого, его философско-идеологической наполненности. Главные герои его произведений — скорее персонифицированные сущности, а не реальные люди и животные, и все описанные события служат основным целям: раскрыть принципы природосообразности существования, выведенные писателем, и утвердить веру в Человека, его силу и власть.
Алина Землянская
Первая книга джунглей
Предисловие автора
Конечно, сочинение такого рода, как это, требует со стороны редактора обращения к любезности многочисленных специалистов. И плохо отплатил бы он за доброе к себе отношение, если бы не признал себя в долгу перед многими лицами.
Прежде всего он должен поблагодарить высокоученого и талантливого Бахадур Шаха, грузового слона № 174 по списку Индии, который так же, как и его милейшая сестра, Пудмини, в высшей степени любезно сообщили историю Маленького Тумаи и большую часть материала для рассказа «Слуги Ее величества». Сведения для приключения Маугли собирались мало-помалу в различные периоды времени, в различных местах и из уст многих лиц, большая часть которых пожелала сохранить полную анонимность. Тем не менее, находясь в такой дали от них, редактор решается выразить свою признательность одному индусскому высокородному джентльмену, обитателю откосов Джакке, за его убедительную, хотя и несколько сатирическую, характеристику его же собственной касты жрецов (служителей храма). Сахи, ученый, неутомимый ревностный исследователь, входивший в состав недавно рассеявшейся сионийской стаи, и артист, прославившийся на большинстве местных сельских ярмарках Южной Индии, где его танцы в наморднике привлекают к нему всю иную прекрасную и культурную часть населения, доставил ценные данные о многих племенах, их нравах и обычаях. Сведения эти вошли в рассказы: «Тигр! Тигр!», «Охота питона Каа» и «Братья Маугли». За абрис для «Рикки-Тикки-Тави» редактор остается в долгу перед одним из главных герпетологов Верхней Индии, бесстрашным и независимым исследователем, который, приняв девиз: «Лучше не жить, но непременно знать», — недавно лишился жизни, вследствие усердного изучения пород ядовитых змей, водящихся в наших дальневосточных владениях. Счастливая случайность дала редактору возможность во время путешествия на пароходе «Императрица Индии» оказать небольшую услугу одному из своих спутников. Как богато был он вознагражден за эту жалкую услугу, о том прочитавшие рассказ «Белый котик» могут судить сами.
Братья Маугли
В Сионийских горах наступил очень жаркий вечер. Отец Волк проснулся после дневного отдыха, зевнул, почесался и одну за другой вытянул свои передние лапы, чтобы прогнать из них остаток тяжести. Волчица Мать лежала, прикрыв своей большой серой мордой четверых барахтавшихся, повизгивавших волчат, а в отверстие их пещеры светила луна.
— Огур!.. — сказал Отец Волк. — Пора мне идти на охоту.
И он уже готовился пуститься по откосу горы, когда маленькая тень с пушистым хвостом показалась подле входа в пещеру и жалобно провизжала:
— Пусть тебе сопутствует удача, о вождь волков, пусть судьба даст твоим благородным детям сильные, белые зубы; пусть счастье улыбается им. И да не забывают они голодных!
Говорил шакал Табаки, лизоблюд. Волки Индии презирали Табаки за то, что он всем причинял неприятности, сплетничал и поедал тряпье и лоскутья кожи на сельских свалках мусора. Вместе с тем, в джунглях боялись его, потому что шакалы способны сходить с ума, а в таком состоянии они забывают всякий страх, бегают по лесам и кусают всех, кого встречают. Когда маленький шакал сходит с ума, даже тигр прячется от него. Ведь для дикого создания безумие — величайший позор! Мы называем эту болезнь водобоязнью, в джунглях же ее считают «дивани» — безумием.
— Войди же и посмотри, — сухо сказал ему Волк, — только в пещере нет ничего съедобного.
— Для волка — нет, — ответил Табаки, — но для такого скромного создания, как я, даже обглоданная кость — великолепный пир. Что такое мы, Джидур лог — племя шакалов, — чтобы выбирать и пробовать?
Мелкими шажками он вбежал в самую глубь пещеры, отыскал там оленью кость с остатками мяса, присел и принялся с наслаждением ее грызть.
— Прими великую благодарность за прекрасное угощение, — сказал он, облизываясь. — Какие красавцы, благородные дети! Какие у них большие глаза! А еще такие юные. Впрочем, что я? Мне следовало помнить, что королевские дети с первого дня своей жизни — взрослые.
Табаки, как и все остальные, отлично знал, что похвалы, сказанные детям в лицо, приносят им несчастье, и ему было приятно видеть, что волки-родители встревожились.
Табаки посидел, молча радуясь, что он сделал им неприятность, потом презрительно сказал:
— Шер Хан переменил место охоты. Он сказал мне, что всю следующую луну будет охотиться в этих горах.
Шер Хан был тигр, живший в двадцати милях от пещеры близ реки Венгунга.
— Он не имеет на это права, — сердито начал Отец Волк. — По Закону Джунглей он не имеет права без предупреждения менять место охоты. Он распугает всю дичь на десять миль, а мне... мне предстоит охотиться эти два дня.
— Недаром мать Шер Хана назвала его Лунгри, хромым, — спокойно заметила волчица. — Он хромает со дня рождения и потому всегда убивал только домашний скот. В деревне Венгунга сердятся на него, а теперь он пришел сюда, чтобы раздражать «наших людей». Они обыщут джунгли, когда он убежит, и нам с детьми придется спасаться от подожженной ими травы. Действительно, мы можем поблагодарить Шер Хана.
— Передать ему вашу благодарность? — спросил Та-баки.
— Прочь! — лязгнув зубами, сказал Отец Волк. — Прочь; ступай охотиться со своим господином. Достаточно неприятностей наговорил нам ты.
— Я уйду, — спокойно ответил Табаки. — Слышите, в чащах рычит Шер Хан? Я мог бы даже и не говорить вам о нем.
Отец Волк прислушался; в долине, которая спускалась к ручью, раздалось сухое, злобное, продолжительное ворчание ничего не поймавшего тигра, которому не стыдно, что все в джунглях узнали о его неудаче.
— Глупец, — сказал Отец Волк. — Он начинает работу с таким шумом! Неужели он думает, что наши олени похожи на его откормленных быков?
— Тсс! Сегодня он охотится не на оленя и не на быка, — сказала волчица. — Его дичь — человек.
Ворчание превратилось в громкое рычание, которое, казалось, неслось со всех сторон. Именно этот звук заставляет терять рассудок спящих под открытым небом дровосеков и цыган; именно слыша его, они иногда бросаются прямо в пасть тигра.
— Человек, — сказал Отец Волк, оскалив свои белые зубы. — Фу! Неужели в болотах мало водяных жуков и лягушек, чтобы он еще ел человека, да еще в наших местах.
Закон Джунглей, никогда не приказывающий чего-либо беспричинно, позволяет зверям есть человека, только когда зверь убивает его, желая показать своим детям, как это надо делать, но тогда он должен охотиться вне мест охоты своей стаи или племени. Настоящая причина этого состоит в том, что вслед за убийством человека, рано или поздно, являются белые на слонах и с ружьями и сотни коричневых людей с гонгами, ракетами и факелами. И все в джунглях страдают. Однако между собой звери говорят, что Закон запрещает убивать человека, потому что он самое слабое и беззащитное изо всех живых созданий и, следовательно, трогать его недостойно охотника. Кроме того, они уверяют — и справедливо, — что людоеды страшно худеют и теряют зубы.
Рычание стало громче и вдруг послышалось: «ар-р-р», короткий крик падающего тигра.
— Он промахнулся, — сказала Волчица Мать. — Что там?
Было слышно, что Шер Хан со свирепым ворчанием бросается от одного куста к другому.
— У этого глупца так мало смысла, что он прыгнул на костер дровосека и обжег себе лапы, — сказал Волк. — С ним и Табаки.
— А кто поднимается по откосу? — спросила Волчица Мать и насторожила одно ухо. — Приготовься!
В чаще зашелестели листья. Волк осел на задние лапы, собираясь броситься на добычу. Потом, если бы вы наблюдали за ним, вы увидели бы самую удивительную вещь на свете: волка, остановившегося на половине прыжка. Еще не увидав, на что он кидается, зверь прыгнул и в ту же минуту постарался остановиться. Вследствие этого он поднялся на четыре или пять футов от земли и упал на лапы, почти на то самое место, с которого начал нападение.
— Человек, — коротко сказал он, — детеныш человека! Смотри.
Как раз против волка, держась за одну из низких веток, стоял маленький, совершенно обнаженный, коричневый мальчик, только что научившийся ходить, весь мягонький, весь в ямочках. Он посмотрел прямо в глаза волку и засмеялся.
— Так это человеческий детеныш, — сказала Волчица Мать. — Я никогда не видала их. Дай-ка его сюда.
Волк, привыкший переносить своих волчат, в случае нужды может взять в рот свежее яйцо, не разбив его, а потому, хотя челюсти зверя схватили ребенка за спинку, ни один его зуб не оцарапал кожи маленького мальчика. Отец Волк осторожно положил его между своими детенышами.
— Какой маленький! Совсем голенький! И какой смелый, — мягко сказала Волчица Мать.
Ребенок расталкивал волчат, чтобы подобраться поближе к ее теплой шкуре.
— Ай, да он кормится вместе с остальными! Вот так человеческий детеныш! Ну, скажи-ка: была ли когда-нибудь в мире волчица, которая могла похвастаться тем, что между ее волчатами живет человеческий детеныш?
— Я слышал, что такие вещи случались, только не в нашей стае и не в наши дни, — ответил Отец Волк. — На нем совсем нет шерсти, и я мог бы убить его одним толчком лапы. Но взгляни: он смотрит и не боится.
Лунный свет перестал проникать в отверстие пещеры; большая четырехугольная голова и плечи Шер Хан заслонили свободное отверстие. А позади тигра визжал Табаки:
— Мой господин, мой господин, он вошел сюда!
— Шер Хан оказывает нам великую честь, — сказал Волк Отец, но в его глазах был гнев. — Что угодно Шер Хану?
— Сюда вошел детеныш человека, — ответил тигр. — Его родители убежали. Отдай мне его.
Как и говорил волк, Шер Хан прыгнул в костер дровосека и теперь бесновался от боли в обожженных лапах. Но Волк Отец знал, что тигр не мог войти в слишком узкое для него отверстие пещеры. И так уже края боковых камней сдавливали плечи Шер Хана и его лапы сводила судорога; то же самое чувствовал бы человек, если бы он старался поместиться в бочонок.
— Волки — свободный народ, — сказал глава семьи. — Они слушаются вожака стаи, а не какого-нибудь полосатого поедателя домашнего скота. Человеческий детеныш — наш; мы убьем его, если захотим.
— Вы захотите, вы не пожелаете! Что это за разговоры? Клянусь убитым мной быком, я не буду стоять, нюхая вашу собачью будку и прося того, что мне принадлежит по праву. Это говорю я, Шер Хан.
Рев тигра наполнил всю пещеру, как раскаты грома. Волчица Мать стряхнула с себя своих детенышей и кинулась вперед; ее глаза, блестевшие в темноте как две зеленые луны, глянули прямо в пылающие глаза Шер Хана.
— Ты говоришь, а отвечаю я, Ракша. Человеческий детеныш мой, хромуля! Да, мой. Его не убьют! Он будет жить, бегать вместе со стаей, охотиться со стаей и в конце концов убьет тебя, преследователь маленьких голых детенышей, поедатель лягушек и рыб! Да, он убьет тебя! А теперь убирайся, или, клянусь убитым мной самбхуром (я не ем палого скота), ты, обожженное животное, отправишься к своей матери, хромая хуже, чем в день твоего рождения! Уходи!
Отец Волк посмотрел на нее с изумлением. Он почти позабыл тот день, в который после честного боя с пятью другими волками увел с собой свою подругу; или время, когда она бегала в стае и ее называли Демоном не из одной любезности. Шер Хан мог встретиться лицом к лицу с Волком Отцом, но биться с Ракшей не хотел, зная, что на ее стороне все выгоды и что она будет бороться насмерть. Поэтому со страшным ворчанием он попятился, освободился из входа в пещеру и, наконец, крикнул:
— Каждая собака лает у себя во дворе! Увидим, что-то скажет сама стая об этом нежничаньи с приемышем из человеческого племени! Он — мой и в конце концов попадется мне в зубы, говорю вам, о вы, пушистохвостые воры!
Волчица, задыхаясь, бросилась обратно к своим волчатам, и Отец Волк серьезно сказал ей:
— В этом отношении Шер Хан прав. Человеческого детеныша надо показать стае. Скажи, ты все еще хочешь оставить его у себя?
— Хочу ли? — произнесла она. — Он — бесшерстый, голодный, пришел ночью, совсем один, а между тем не боялся. Смотри: он оттолкнул одного из моих детей! Этот хромой злодей убил бы его и убежал в Венгунга; к нам пришли бы люди и в отместку разрушили бы все наши логовища. Оставляю ли я его у себя? Ну, конечно. Лежи, лежи, лягушечка, о ты, Маугли... Да, да, я назову тебя Маугли — лягушка... и когда-нибудь ты будешь охотиться на Шер Хана, как он охотился на тебя.
— Но что-то скажет наша стая? — протянул Отец Волк.
Закон Джунглей очень ясно говорит, что каждый вновь женившийся волк может отделиться от своей стаи; однако едва его волчата вырастут настолько, чтобы хорошо держаться на ногах, он обязан привести их и представить Совету стаи, который обыкновенно собирается в полнолуние; это делается для того, чтобы остальные волки узнали их. После такого осмотра волчата имеют право бегать куда им угодно и пока они не поймают первого оленя. Для волка, убившего одного из них, нет оправданий. Убийцу наказывают смертью. Подумав хорошенько, вы увидите, что это справедливо.
Отец Волк выждал, чтобы его волчата научились бегать, наконец, в день собрания стаи, взял с собой их, Маугли, Волчицу Мать и отправился к Скале Совета; так называлась вершина холма, вся покрытая большими валунами и камнями, посреди которых могло спрятаться около сотни волков. Акела, большой серый волк-одиночка, благодаря своей силе и хитрости вожак стаи, во всю свою длину растянулся на камне, ниже сидели сорок или больше волков, всех оттенков шерсти — начиная с ветеранов с окраской барсука, которые могли одни вступать в борьбу с диким буйволом, до юных черных трехлеток, воображавших, будто такая борьба им по силам. Вот уже целый год Одинокий Волк водил стаю. В дни своей юности Акела два раза попадался в капканы; раз его избили и бросили, считая мертвым, — поэтому он знал обычаи и уловки людей. Мало было разговоров.
Волчата возились и кувыркались в центре кольца, которое составляли их матери и отцы; время от времени один из старших волков спокойно подходил к какому-нибудь волчонку, внимательно осматривал его и, бесшумно ступая, возвращался на прежнее место. Иногда та или другая волчица выталкивала носом своего детеныша в полосу лунного света, желая, чтобы его непременно заметили. Акела же со своей скалы восклицал:
— Вы знаете Закон, вы знаете Закон! Хорошенько смотрите, о волки!
И протяжный тревожный вой матерей подхватывал:
— Смотрите, хорошенько смотрите, о волки!
Наконец — и в эту минуту на шее Ракши поднялась высокая щетина — Отец Волк вытолкнул Маугли-лягушку, как они назвали мальчика, на самую середину открытого пространства, и он уселся там и стал со смехом играть камешками, блестевшими при лунном свете.
Акела не поднял головы, продолжая монотонно выкрикивать:
— Смотрите хорошенько!
Из-за скалы послышалось глухое рыканье — голос Шер Хана. Тигр кричал:
— Детеныш — мой. Отдайте его мне. Зачем Свободному Народу детеныш человека?
Акела даже ухом не шевельнул. Он только протянул:
— Смотрите хорошенько, о волки. Разве Свободному Народу есть дело до чьих-либо заявлений, кроме постановлений Свободного Народа? Хорошенько смотрите.
Послышались тихие, недовольные, ворчащие голоса; один молодой волк, которому шел четвертый год, бросил Акеле вопрос тигра:
— Что делать Свободному Народу с детенышем человека?
Надо заметить, что в силу постановлений Закона Джунглей, в случае споров относительно права вступления какого-нибудь детеныша в стаю, за его принятие должны высказаться, по крайней мере, двое из стаи, но не его отец или мать.
— Кто за этого детеныша? — спросил Акела. — Кто из Свободного Народа высказывается за его вступление в стаю?
Ответа не было, и Волчица Мать приготовилась к бою, который, она знала, будет для нее последним.
Тогда Балу, не принадлежавший к роду волков, но которого допускают в Совет стаи, старый Балу, сонный бурый медведь, преподающий волчатам Закон Джунглей, имеющий право расхаживать повсюду, потому что он ест только орехи, коренья и мед, поднялся на задние лапы и проревел:
— Человеческий детеныш?.. Человеческий детеныш? Я высказываюсь за него. В нем нет ничего дурного. Я не обладаю даром слова, но говорю правду. Пусть он бегает вместе со стаей; примите его вместе с остальными. Я буду учить его!
— Нам нужен еще голос, — сказал Акела. — Балу высказался, а ведь он учитель наших молодых волков. Кто, кроме Балу, подаст голос за человеческого детеныша?
Стройная тень скользнула в кольцо волков. Это была Багира, черная пантера, вся черная, как чернила, но с пятнами, видными как водяные клейма при известном освещении. Все знали Багиру, и все боялись становиться ей поперек дороги, потому что она была хитра, как Табаки, мужественна, как дикий буйвол, неудержима, как раненый слон. Тем не менее ее голос звучал мягко, точно звук падающих с дерева капель дикого меда, а ее шерсть была нежнее лебяжьего пуха.
— О Акела, и ты, Свободный Народ, — промурлыкала она, — я не имею права голоса в ваших собраниях, но Закон Джунглей говорит, что в случае сомнений, возникших относительно нового детеныша, сомнений, не касающихся охоты, его жизнь можно купить за известную цену. И Закон не определяет, кто может и кто не может заплатить за сохранение его жизни. Правильно ли я говорю?
— Правильно, правильно, — ответили вечно голодные молодые волки. — Слушайте Багиру. Детеныша можно купить за известную цену. Так говорит Закон.
— Я знаю, что не имею здесь права голоса, а потому прошу у вас позволения говорить.
— Говори, — послышалось двадцать голосов.
— Позорно убить безволосого детеныша. Кроме того, он может вам пригодиться, когда вырастет. Балу говорил в его пользу, а если вы согласитесь принять человеческого детеныша, я к словам Балу прибавлю только что убитого мной молодого и очень жирного быка, который лежит меньше чем в полумиле отсюда. Трудно ли принять решение?
Поднялся гул голосов, все закричали разом:
— Стоит ли рассуждать? Он умрет от зимних дождей; солнце сожжет его! Какой вред может принести нам безволосая лягушка? Пусть себе бегает со стаей. А где бык, Багира? Примем детеныша!
И все закончил глубокий лающий голос Акелы:
— Смотрите хорошенько, смотрите хорошенько, о волки!
Внимание Маугли по-прежнему привлекали камешки; он даже не замечал, что волки один за другим подходили и осматривали его. Наконец все спустились к убитому быку; на Скале Совета остались только Акела, Багира, Балу, волки усыновители Маугли, а в темноте все еще раздавалось ворчание Шер Хана, который сердился, что ему не отдали мальчика.
— Да, да, реви хорошенько себе в усы, — сказала Багира, — придет время, когда человеческий детеныш заставит твой голос звучать другим образом. Это будет так, или я ничего не знаю о людях.
— Вы хорошо сделали! — сказал Акела. — Люди и их щенята очень умны. Со временем он сделается нашим помощником.
— Конечно, он сделается твоим помощником в тяжелую минуту; ведь никто не может надеяться вечно водить стаю, — заметила Багира.
Акела ничего не сказал. Он думал о времени, наступающем для каждого вожака, когда его силы уходят и он все слабеет и слабеет, пока наконец стая не убивает его и не является новый вожак, которого в свою очередь тоже убьют.
— Уведи его, — сказал Акела Отцу Волку, — и воспитай его в правилах Свободного Народа.
Таким-то образом Маугли был введен в сионийскую волчью стаю благодаря внесенной за него плате и доброму слову Балу.
Теперь вам придется перескочить через десять или одиннадцать лет и самим угадать, какую удивительную жизнь Маугли вел среди волков, потому что, если бы описать ее, это наполнило бы множество книг. Он рос вместе с волчатами, хотя, понятно, они сделались взрослыми волками, когда он еще оставался ребенком. Отец Волк учил его ремеслу и говорил обо всем, что находится и что происходит в джунглях; наконец каждый шелест в траве, каждое легкое дыхание жаркого ночного воздуха, каждое гуканье совы над его головой, легчайший скрип когтей летучей мыши, опустившейся на дерево, каждый плеск прыгающей в крошечных озерках рыбы, — все для мальчика стало так же важно и понятно, как конторская работа для дельца. Когда Маугли не учился, он сидел на солнце, спал, ел и опять спал; когда он чувствовал себя грязным или когда ему бывало жарко, он плавал в естественных лесных прудах; когда ему хотелось меду (Балу сказал мальчику, что мед и орехи так же вкусны, как и сырое мясо), он взбирался за ним на деревья. Подниматься на высокие стволы его научила Багира. Лежа на высокой ветке, пантера кричала: «Сюда, Маленький Братец», и в первое время Маугли прижимался к сучкам, точно ленивец, но со временем стал перекидываться с одной ветки на другую, почти со смелостью серой обезьяны. Во время собраний стаи он занимал указанное ему место на Скале Совета и в это время открыл, что когда ему случалось пристально смотреть на какого-нибудь волка, тот невольно опускал глаза. Узнав это, Маугли стал в виде забавы впиваться взглядом в глаза волков. Иногда он вынимал длинные шипы, засевшие между пальцами его друзей, потому что волки страшно страдают от шипов и колючек, попавших в их кожу. По ночам мальчик спускался с горного откоса к возделанным полям и с большим любопытством смотрел на поселян в их хижинах, однако не доверял людям, так как Багира однажды показала ему до того хитро спрятанный в зарослях ящик с падающей дверцей, что он чуть не попал в него. Тогда пантера сказала ему, что это ловушка. Больше всего Маугли любил вместе с Багирой уходить в темную теплую гущу леса, спать там целый день, а ночью наблюдать за охотой черной пантеры. Голодная, она убивала все, что ей попадалось навстречу, так же поступал и Маугли... с одним исключением. Когда он подрос и его ум развился, Багира сказала ему, чтобы он не смел трогать домашнего скота, так как его жизнь купили ценой жизни быка.
— Все джунгли твои, — сказала Багира, — и ты можешь охотиться на всякую дичь, которую ты в состоянии убить, но в память о быке, заплатившем за тебя, никогда не убивай или не ешь ни молодого, ни старого домашнего скота. Таков Закон Джунглей.
И Маугли свято повиновался. Он вырастал, делался сильным, как это было бы с каждым, не сидящим за уроками мальчиком, которому не о чем думать, кроме еды. Раза два Мать Волчица сказала ему, что Шер Хану нельзя доверять и что он когда-нибудь должен убить Шер Хана. Молодой волк ежечасно вспоминал бы о совете Ракши, но Маугли позабыл ее слова, ведь он был только мальчик, хотя, конечно, назвал бы себя волком, если бы умел говорить на каком-нибудь человеческом наречии.
Шер Хан вечно попадался на его пути, потому что Акела постарел, стал слабее, и теперь хромой тигр подружился с младшими волками стаи и те часто бегали за ним; Акела не допустил бы до этого, если бы прежняя сила дала ему возможность как следует проявлять свою власть. Кроме того, Шер Хан льстил молодым волкам и высказывал удивление, что такие прекрасные молодые охотники добровольно покоряются полуживому вожаку и детенышу человека.
— Мне рассказывали, — говаривал Шер Хан, — что на Скале Совета вы не решаетесь смотреть ему в глаза.
И молодые волки ворчали, поднимая щетину.
Багира, у которой повсеместно были уши и глаза, знала кое-что о таких разговорах и раза два прямо и просто сказала Маугли, что когда-нибудь Шер Хан его убьет; но мальчик смеялся и отвечал:
— У меня стая, у меня и ты, и хотя Балу ленив, он может в мою защиту нанести лапой несколько ударов. Чего мне бояться?
В один очень жаркий день в мозгу Багиры появилась новая мысль, родившаяся вследствие дошедших до нее слухов. Может быть, Икки, дикобраз, предупредил пантеру; во всяком случае, раз, когда Маугли лежал в глубине джунглей, прижимаясь головой к ее красивой черной шкуре, Багира сказала ему:
— Маленький Брат, сколько раз я говорила тебе, что Шер Хан твой враг?
— Столько, сколько орехов на этой пальме, — ответил Маугли, конечно, не умевший считать. — Что же из этого? Мне хочется спать, Багира, а у Шер Хана такой же длинный хвост и такой же громкий голос, как у Мао, павлина.
— Теперь не время спать. Это знает Балу, знаю я, знает стая, знают даже глупые-глупые олени. Табаки тоже говорил об этом тебе.
— Хо, хо! — ответил Маугли. — Недавно ко мне пришел Табаки и стал грубо уверять меня, что я бесшерстный человеческий детеныш, неспособный даже вырывать из земли дикие трюфели, а я схватил шакала за хвост, два раза качнул и ударил о пальму, чтобы научить его вежливости.
— И глупо сделал; правда, Табаки любит мутить, однако он мог сказать тебе многое, близко касающееся тебя. Открой глаза, Маленький Брат, Шер Хан не решается убить тебя в джунглях, но помни: Акела очень стар; вскоре наступит день, когда он окажется не в силах убить оленя, и тогда Одинокий Волк перестанет быть вожаком стаи. Многие из волков, которые осматривали тебя, когда ты впервые был приведен в Совет, тоже состарились, а молодежь верит Шер Хану и думает, что человеческому детенышу не место среди нас. Скоро ты сделаешься взрослым человеком.
— А разве человек не имеет права охотиться со своими братьями? — спросил Маугли. — Я здесь родился. Я повинуюсь Закону Джунглей, и в нашей стае не найдется ни одного волка, из лап которого я не вынимал бы заноз. Они, конечно, мои братья.
Багира вытянулась во всю длину и прищурила глаза.
— Маленький Братец, — сказала она, — пощупай рукой мою шею под нижней челюстью.
Маугли протянул свою сильную темную руку и там, где исполинские мышцы скрывались под блестящей шерстью, как раз под подбородком пантеры, нащупал маленькое бесшерстное пространство.
— Никто в джунглях не знает, что я, Багира, ношу на себе этот след... след ошейника, а между тем, Маленький Брат, я родилась среди людей, среди людей умерла и моя мать, в клетках королевского дворца в Удейпуре. Вот почему я заплатила за тебя Совету, когда ты был маленьким голым детенышем. Да, да, я тоже родилась среди людей, а не в джунглях. Я сидела за железными брусьями, и меня кормили, просовывая между ними железную чашку; наконец раз ночью я почувствовала, что я, Багира, пантера, а не людская игрушка, одним ударом лапы сломала глупый замок и ушла. Благодаря моему знанию людских обычаев, я в джунглях стала ужаснее Шер Хана. Правда это?
— Да, — ответил Маугли, — все в джунглях боятся Ба-гиры, все, кроме Маугли.
— О ты, детеныш человека! — очень нежно промурлыкала пантера. — И как я вернулась в мои джунгли, так и ты в конце концов должен вернуться к людям, к людям — твоим братьям... если тебя раньше не убьют в Совете.
— Но за что же, за что могут меня убить? — спросил Маугли.
— Посмотри на меня, — сказала Багира.
И Маугли взглянул ей прямо в глаза; пантера выдержала только половину минуты, потом отвернулась.
— Вот почему, — сказала она, шевеля своей лапой на листьях. — Даже я не могу смотреть тебе в глаза, хотя родилась среди людей и люблю тебя, Маленький Брат. Другие тебя ненавидят, потому что не могут выдержать твоего взгляда, потому что ты разумен, потому что ты вынимал колючки из их лап, потому что ты — человек.
— Я этого не знал, — мрачно проговорил Маугли, и его черные брови сдвинулись.
— Что говорит Закон Джунглей? Прежде ударь, потом говори. Сама твоя беззаботность показывает, что ты человек. Но будь мудр. В сердце я чувствую, что когда Акела упустит свою добычу (а с каждым днем ему делается все труднее останавливать оленей), стая обратится против него и против тебя. Они соберут Совет на скале, и тогда, тогда... Ага, придумала! — сказала Багира и одним прыжком очутилась на четырех лапах. — Скорей беги в долину к человеческим хижинам и возьми частицу Красного Цветка, который они разводят там; у тебя в свое время будет друг сильнее меня, сильнее Балу, сильнее всех, кто тебя любит. Достань Красный Цветок.
Под Красным Цветком Багира подразумевала огонь; ни одно создание в джунглях не произносит этого слова. Дикие животные смертельно боятся пламени и придумывают для него сотни разных названий.
— Красный Цветок? — спросил Маугли. — Я знаю, в сумраке он вырастает подле их хижин. Я принесу его.
— Это настоящая речь человеческого детеныша, — с гордостью сказала Багира. — Но помни: он растет в маленьких горшочках. Добудь один из них и всегда храни его на случай нужды.
— Хорошо, — сказал Маугли, — иду. Но уверена ли ты, о моя Багира, — он обнял рукой прекрасную шею пантеры и глубоко заглянул в ее большие глаза, — уверена ли ты, что все это дела Шер Хана?
— Клянусь освободившим меня сломанным замком, — уверена, Маленький Брат!
— В таком случае, клянусь купившим меня быком, что я отплачу за все Шер Хану и, может быть, с избытком! — крикнул Маугли и кинулся вперед.
— Да, он человек. Это совершенно по-человечески, — сказала Багира, снова ложась. — О Шер Хан, в мире никогда не бывало такой неудачной охоты, как твоя охота на эту лягушку десять лет тому назад.
Маугли пересекал лес; он бежал быстро; в его груди горело сердце. Когда поднялся вечерний туман, он подошел к родной пещере, перевел дух и посмотрел вниз на деревню. Молодые волки ушли, но Волчица Мать, лежавшая в глубине логовища, по дыханию мальчика угадала, что ее лягушонок чем-то взволнован.
— Что тебя тревожит, сынок? — спросила она.
— Болтовня о Шер Хане, — ответил он. — Сегодня ночью я иду охотиться среди вспаханных полей.
Маугли нырнул в чащу и побежал к реке, протекавшей в глубине долины. Тут он остановился, услышав охотничий вой своей стаи, крик преследуемого самбхура и его фырканье; очевидно, он остановился, собираясь отбиваться. Тотчас же послышался злобный, полный горечи вой молодых волков:
— Акела! Акела! Одинокий Волк, покажи свою силу! Место вожаку стаи! Бросайся!
Вероятно, Одинокий Волк прыгнул и промахнулся: Маугли услышал лязг его зубов и короткий лай, вырвавшийся у него из горла, когда олень опрокинул его передней ногой.
Маугли не стал ждать больше, а побежал; и по мере того, как он углублялся в возделанные поля, где жили люди, позади него вой затихал.
«Багира сказала правду, — задыхаясь, подумал Маугли и угнездился в кормушке для скота близ окна одной хижины. — Завтра наступит важный день для Акелы и для меня».
Прижимаясь лицом к окну и глядя на пламя очага, мальчик увидел, как жена хозяина дома поднялась и стала в темноте бросать в огонь какие-то черные кусочки; когда же пришло утро и дымка тумана побелела и сделалась холодной, маленький ребенок взял сплетенную из веток чашку, внутри вымазанную глиной, наполнил ее тлеющими угольями, прикрыл своим одеялом и вышел с нею из хижины, направляясь к коровам в загоне.
— И все? — прошептал Маугли. — Если это может сделать детеныш — нечего бояться!
Он обогнул угол дома, встретил мальчика, вырвал у него из рук чашку и скрылся в тумане. А мальчик громко кричал и плакал от ужаса.
— Они очень похожи на меня, — сказал Маугли, раздувая угли, как при нем это делала женщина. — Эта вещь умрет, если я не покормлю ее, — и он подбавил сухих веток и коры в красные угли.
На половине горного склона Маугли встретил Багиру; капли утренней росы сверкали на ее черной шерсти, как лунные камни.
— Акела промахнулся, — сказала пантера, — его убили бы в эту ночь, но им нужен также ты. Тебя искали на горе.
— Я был среди вспаханных земель. Я готов. Смотри!
Маугли поднял чашку.
— Хорошо. Слушай: я видела, что люди опускают в эту красную вещь сухие ветки и тогда на них расцветает Красный Цветок. Тебе не страшно?
— Нет, чего бояться? Теперь я помню (если это не сон), как раньше, чем я сделался волком, я лежал подле Красного Цветка и мне было так тепло и приятно.
Весь этот день Маугли просидел в пещере, он смотрел за углями, опускал в чашку сухие ветки и наблюдал за ними. Одна ветка особенно понравилась мальчику, и когда вечером в пещеру пришел Табаки и довольно грубо сказал ему, что его требуют на Скалу Совета, он засмеялся и хохотал так, что Табаки убежал. Все еще смеясь, Маугли пошел к месту собрания стаи.
Акела лежал возле своей скалы в знак того, что место вожака открыто, а Шер Хан со своей свитой волков, питавшихся остатками его пищи, не скрываясь, расхаживал взад и вперед. Ему льстили, и он не боялся. Багира легла подле Маугли, который зажал между своими коленями чашку. Когда все собрались, заговорил Шер Хан; он не осмелился бы сделать этого во времена расцвета силы Акелы.
— Он не имеет права говорить, — прошептала Багира Маугли. — Скажи это. Он собачий сын. Он испугается!
Маугли поднялся на ноги.
— Свободный Народ, — громко прозвучал его голос. — Разве Шер Хан водит стаю? Какое дело тигру до места нашего вожака?
— Ввиду того, что это место еще свободно, а также помня, что меня просили говорить... — начал Шер Хан.
— Кто просил? — сказал Маугли. — Разве мы шакалы и должны прислуживать мяснику, убивающему домашний скот? Вопрос о вожаке стаи касается только стаи.
Раздался визг, вой; голоса кричали:
— Молчи ты, щенок человека!
— Дайте ему говорить. Он хранил наш Закон!
Наконец прорычали старшие волки:
— Пусть говорит Мертвый Волк.
Когда вожак стаи не убивает намеченной добычи, весь остаток жизни (обыкновенно очень короткий) недавнего предводителя зовут Мертвым Волком.
Усталым движением Акела поднял свою старую голову.
— Свободный Народ и вы, шакалы Шер Хана! Двенадцать лет я водил вас на охоту и с охоты, и за все это время никто, ни один волк не попался в ловушку и не был изувечен. Теперь я упустил добычу. Вам известно, как был выполнен заговор. Вы знаете, что меня привели к крепкому самбхуру, чтобы показать всем мою слабость. Задумали умно! Вы вправе убить меня теперь же на Скале Совета. Поэтому я спрашиваю вас, кто выйдет, чтобы покончить с Одиноким Волком? В силу Закона Джунглей вы должны выходить по одному.
Наступило продолжительное молчание; никто из волков не хотел один на один насмерть бороться с Акелой. Наконец Шер Хан проревел:
— Ба, какое нам дело до этого беззубого глупца? Он и так скоро умрет. Вот детеныш человека прожил слишком долгое время. Свободный Народ, с первой же минуты его мясо было моим. Отдайте его мне! Мне надоело все это безумие. Десять лет он смущал джунгли. Дайте мне человеческого детеныша. В противном случае я всегда буду охотиться здесь, не оставляя вам ни одной кости. Он человек, человеческое дитя, и я ненавижу его до мозга моих костей.
И более половины стаи завыло:
— Человек! Человек! Человек! Что делать у нас человеку? Пусть уходит, откуда пришел.
— И обратит против нас все население окрестных деревень? — прогремел Шер Хан. — Нет, отдайте его мне! Он человек, и никто из нас не может смотреть ему в глаза.
Акела снова поднял голову и сказал:
— Он ел нашу пищу, спал рядом с нами; он загонял для нас дичь. Он не нарушил ни слова из Закона Джунглей.
— И я заплатила за него жизнью быка, когда он был принят. Бык вещь неважная, но честь Багиры нечто иное, за что она, может быть, будет биться, — самым мягким голосом произнесла черная пантера.
— Бык, внесенный в виде платы десять лет тому назад? — послышались в стае ворчащие голоса. — Какое нам дело до костей, которым минуло десять лет?
— Или до честного слова? — сказала Багира, оскалив белые зубы. — Правильно вас зовут Свободным Народом!
— Человеческий детеныш не имеет права охотиться с жителями джунглей, — провыл Шер Хан. — Дайте его мне!
— Он наш брат по всему, кроме рождения, — продолжал Акела. — А вы хотите его убить! Действительно, я прожил слишком долго. Некоторые из вас поедают домашний скот, другие же, наученные Шер Ханом, пробираются в темные ночи в деревни и уносят детей с порогов хижин. Благодаря этому я знаю, что вы трусы, и с трусами я говорю. Конечно, я должен умереть, и моя жизнь не имеет цены, не то я предложил бы ее за жизнь человеческого детеныша. Но во имя чести стаи (вы забыли об этом маленьком обстоятельстве, так как долго были без вожака) обещаю вам: если вы отпустите человеческого детеныша домой, я умру, не обнажив против вас ни одного зуба. Я умру без борьбы. Благодаря этому в стае сохранится, по крайней мере, три жизни. Больше я ничего не могу сделать; однако, если вы согласны, я спасу вас от позорного убийства брата, за которым нет вины, брата, принятого в стаю по Закону Джунглей после подачи за него двух голосов и уплаты за его жизнь.
— Он человек, человек, человек! — выли волки, и большая их часть столпилась около Шер Хана, который начал размахивать хвостом.
— Теперь дело в твоих руках, — сказала Багира Маугли. — Нам остается только биться.
Маугли держал чашку с углями; он вытянул руки и зевнул перед лицом Совета, но его переполняли ярость и печаль, потому что, по своему обыкновению, волки до сих пор не говорили ему, как они его ненавидят.
— Слушайте вы, — закричал он, — зачем вам тявкать по-собачьи? В эту ночь вы столько раз назвали меня человеком (а я так охотно до конца жизни пробыл бы волком среди волков), что теперь чувствую истину ваших слов. Итак, я больше не называю вас моими братьями; для меня вы собаки, как для человека. Не вам говорить, что вы сделаете, чего не сделаете. За вас буду решать я, и чтобы вы могли видеть это яснее, я, человек, принес сюда частицу Красного Цветка, которого вы, собаки, боитесь!
Он бросил на землю чашку; горящие угли подожгли клочки сухого мха; мох вспыхнул. Весь Совет отступил в ужасе перед запрыгавшим пламенем.
Маугли опустил сухую ветвь в огонь, и ее мелкие веточки с треском загорелись. Стоя посреди дрожавших волков, он крутил над своей головой пылающий сук.
— Ты — господин, — тихим голосом сказала ему Ба-гира. — Спаси Акелу от смерти. Он всегда был твоим другом.
Акела, суровый старый волк, никогда в жизни не просивший пощады, жалобно взглянул на Маугли, который, весь обнаженный, с длинными черными волосами, рассыпавшимися по его плечам, стоял, освещенный горящей ветвью, а повсюду кругом тени трепетали, дрожали и прыгали.
— Хорошо, — сказал Маугли, медленно осматриваясь. — Я вижу, что вы собаки, и ухожу от вас к моим родичам... если они мои родичи. Джунгли для меня закрыты, и я должен забыть вашу речь и ваше общество, но я буду милосерднее вас. Только по крови я не был вашим братом, а потому обещаю вам, что, сделавшись человеком между людьми, я вас не предам, как вы предали меня. — Маугли толкнул ногой горящий мох, и над ним взвились искры. — Между нами и стаей не будет войны, но перед уходом я должен заплатить один долг.
Маугли подошел к Шер Хану, который сидел, глупо мигая от света, и схватил тигра за пучок шерсти под его подбородком. Багира на всякий случай подкралась к своему любимцу.
— Встань, собака, — приказал Маугли Шер Хану. — Встань, когда с тобой говорит человек, не то я подожгу твою шерсть.
Уши Шер Хана совсем прижались к голове, и он закрыл глаза, потому что пылающая ветка пододвинулась к нему.
— Этот убийца домашнего скота сказал, что он убьет меня на Совете, так как ему не удалось покончить со мной, когда я был маленьким детенышем. Вот же тебе, вот! Так мы, люди, бьем наших собак. Пошевели хоть усом, и Красный Цветок попадет тебе в глотку.
Он бил веткой по голове Шер Хана, и в агонии страха тигр визжал и стонал.
— Фу, уходи теперь прочь, заклейменная кошка джунглей! Только знай: когда я снова приду к Скале Совета, на моей голове будет шкура Шер Хана. Дальше: Акела может жить где и как ему угодно. Вы его не убьете, потому что я не желаю этого. И думается мне, что недолго будете вы сидеть здесь, болтая языком, точно вы важные особы, а не собаки, которых я гоню. Вот так!
Конец большой ветки ярко горел. Маугли бил ею вправо и влево; когда искры попадали на шерсть волков, сидевших кольцом, они с воплем убегали. Наконец подле Скалы Совета остались Акела, Багира и около десятка волков, которые приняли сторону Маугли. И вот в своей груди Маугли почувствовал такую боль, какой не испытал еще никогда в жизни. У него перехватило дыхание; он всхлипнул, и слезы потекли по его лицу.
— Что это, что это? — спросил он. — Я не хочу уходить из джунглей и не понимаю, что со мной. Я умираю, Багира?
— Нет, Маленький Брат. Это только слезы, такие слезы бывают у людей, — сказала Багира. — Да, теперь я вижу, что ты взрослый человек, а не человеческий детеныш. Отныне джунгли, действительно, закрыты для тебя. Пусть они льются, Маугли; это только слезы!
Так Маугли сидел и плакал, точно его сердце разбилось. Раньше он не знал слез.
— Теперь, — сказал наконец мальчик, — я уйду к людям, но прежде попрощаюсь с моей матерью.
Он пошел в ту пещеру, в которой жил с семьей Отца Волка, и так плакал, прижимаясь к меху волчицы, что четыре молодых волка жалобно завыли.
— Вы меня не забудете? — спросил их Маугли.
— Не забудем, пока у нас хватит сил бегать по следам. Когда ты сделаешься человеком, приходи к подножию холма, мы будем с тобой разговаривать и по ночам станем выбегать в поля, чтобы играть с тобой.
— Возвращайся скорее, — сказал Волк Отец, — возвращайся скорее, о мудрая лягушечка, потому что мы, твоя мать и я, уже стары.
— Скорее приходи, — повторила Волчица Мать, — мой маленький бесшерстый сынок, потому что знай, дитя людей, я любила тебя больше, чем кого-нибудь из моих волчат.
— Конечно, приду, — ответил Маугли, — и приду для того, чтобы положить на Скалу Совета шкуру Шер Хана. Не забывайте меня. Скажите в джунглях, чтобы меня там не забывали.
Начала загораться заря; Маугли спускался с горного откоса; он, молчаливый и одинокий, шел к таинственным существам, которых зовут людьми.
Охота питона каа
Все рассказанное здесь случилось задолго до того, как Маугли был изгнан из сионийской волчьей стаи, раньше, чем он отомстил Шер Хану, тигру, словом, и происходило в те дни, когда Балу учил его Закону Джунглей. Большой серьезный бурый медведь радовался понятливости своего ученика, потому что молодые волки стараются узнать только ту часть Закона Джунглей, которая касается их собственной стаи и их племени, и убегают, едва заучив наизусть одну строфу из Стихотворения Охотников: «Ноги, ступающие бесшумно; глаза, видящие в темноте; уши, слышащие ветры в их приютах, и острые белые зубы, — вот отличительные черты наших братьев; исключаются только шакал Табаки и гиены, которых мы ненавидим». Маугли же был детенышем человека, и потому ему приходилось узнавать больше. Иногда черная пантера Багира приходила через джунгли посмотреть, как подвигаются дела у ее любимца и, потирая голову о дерево, мурлыкала, пока Маугли отвечал Балу заданный ему на этот день урок. Мальчик взбирался на деревья почти так же хорошо, как плавал, а плавал почти так же хорошо, как бегал. Поэтому Балу, учитель Закона, преподавал ему Законы Леса и Законы Вод: объяснял, как отличать подгнившую ветвь от здоровой; как вежливо разговаривать с дикими пчелами, проходя под их сотами, висящими на пятьдесят футов выше его головы; как извиниться перед нетопырем Мантом, потревожив его в полдень среди ветвей, или как предупреждать водяных змей в естественных лесных прудах, готовясь кинуться к ним в воду. Никто из населения джунглей не любит, чтобы его тревожили, и все готовы броситься на незваного гостя. Узнал Маугли и Охотничий Крик Пришельцев. В том случае, когда охотник преследует дичь не на своей территории, этот призыв следует громко повторять, пока не услышишь на него ответа. В переводе он значит: «Позвольте мне охотиться здесь, потому что я голоден»; отвечают же на него так: «В таком случае охоться ради пищи, но не для удовольствия».
Все это должно вам показать, до чего многое Маугли приходилось заучивать наизусть, и, повторяя одно и то же больше ста раз, он очень уставал. Однако, как Балу сказал Багире в тот день, когда Маугли был побит и, рассерженный, убежал от него:
— Человеческий детеныш и есть человеческий детеныш, а потому он должен знать весь Закон Джунглей.
— Но подумай, какой он маленький, — возразила черная пантера, которая, конечно, избаловала бы мальчика, если бы Балу не мешал ей. — Как все эти слова могут умещаться в его маленькой голове?
— Разве в джунглях есть что-нибудь настолько маленькое, чтобы звери его не трогали? Нет. Вот потому-то я и учу детеныша; потому-то я и бью его, правда, очень нежно, когда он забывает мои слова.
— Нежно! Что ты знаешь о нежности, Железные Лапы? — проворчала Багира. — Сегодня у него все лицо разбито из-за твоей... нежности. Гр!
— Пусть лучше я, любящий детеныша, покрою его ссадинами с головы до ног, чем он, по невежеству, попадет в беду, — с жаром ответил бурый медведь. — Теперь я учу его Великим Словам Джунглей, которые послужат для него защитой среди населения — птиц, змей и всех существ, охотящихся на четырех ногах, помимо его собственной стаи. Если только детеныш запомнит слова, он получит возможность требовать покровительства от всех созданий, живущих в джунглях. Разве ради этого не стоило слегка побить его?
— Пожалуй; только смотри, не убей детеныша. Он же не древесный пень для оттачивания твоих тупых когтей. Но что это за Великие Слова? Конечно, гораздо вероятнее, что я окажу кому-нибудь помощь, нежели попрошу ее, — сказала Багира, вытянув одну из своих передних лап и любуясь как бы изваянными резцом когтями синеватостального цвета, которые украшали ее пальцы. — А все же мне хотелось бы узнать эти слова.
— Я позову Маугли, и он скажет их тебе... если захочет. Иди сюда, Маленький Брат!
— У меня в голове шумит, как в дупле с пчелиным роем, — послышался мрачный голосок над их головами; Маугли скользнул по стволу дерева и, ступив на землю, рассерженный и негодующий, прибавил: — Я пришел для тебя, Багира, а совсем не для тебя, жирный старый Балу.
— Мне это все равно, — ответил Балу, хотя он был обижен и огорчен. — В таком случае, скажи Багире Великие Слова Джунглей, которым я учил тебя сегодня.
— Великие Слова какого народа? — спросил Маугли, довольный возможностью показать свою ученость. — В джунглях много наречий, я знаю их все.
— Ты знаешь далеко не все. Видишь, о Багира, они никогда не благодарят своего учителя. Ни один волчонок не возвращался, чтобы поблагодарить старого Балу за его уроки. Ну, ты, великий ученый, скажи Слова Народа Охотников.
— Мы одной крови, вы и я, — сказал Маугли с акцентом медведя, как это делают все Охотники.
— Хорошо. Теперь Великие Слова Птиц.
Маугли повторил ту же фразу, закончив ее свистом коршуна.
— Теперь Слова Змей, — сказала Багира.
В ответ послышалось совершенно неописуемое шипение; потом Маугли брыкнул ногами, захлопал в ладоши, все в виде одобрения себе и прыгнул на спину Багиры. Тут он уселся, свесив ноги в одну сторону, барабаня пятками по блестящей шкуре пантеры и строя самые ужасные гримасы бурому медведю:
— Так, так; из-за этого стоило получить несколько синяков, — нежно проговорил медведь. — Когда-нибудь ты вспомнишь меня.
После этого Балу повернулся в сторону и сказал Баги-ре, что он упросил Хати, дикого слона, который знает все подобные вещи, сказать ему Великие Слова; что Хати отвел Маугли к болоту, чтобы услышать Змеиные Слова от водяной змеи, так как Балу не мог их произнести, и прибавил, что теперь человеческий детеныш защищен от всех случайностей в джунглях, потому что ни змея, ни птица или четвероногое животное не посмеют сделать ему вреда.
— Ему некого бояться, — в заключение сказал Балу, с гордостью похлопывая себя по огромному пушистому брюшку.
— Кроме его собственного племени, — сказала про себя Багира, и вслух прибавила, обращаясь к Маугли: — Пожалей мои ребра, Маленький Брат. Что это за танцы взад и вперед?
Маугли старался обратить на себя внимание Багиры, дергая ее за шерсть на плече и колотя ее ногами. Когда пантера и медведь стали его слушать, он закричал во весь голос:
— Таким образом, у меня будет собственная стая, и я стану весь день водить их между ветвями.
— Это еще что за новое безумие, маленький сновидец? — спросила Багира.
— И я буду бросать ветки и грязь в старого Балу, — продолжал Маугли. — Они обещали мне это. А?
— Вуф, — громадная лапа Балу сбросила Маугли со спины Багиры, и мальчик, лежавший теперь между его огромными передними лапами, понял, что медведь сердится.
— Маугли, — сказал Балу, — ты разговаривал с Бандар-логом, с Обезьяньим Народом?
Маугли посмотрел на Багиру, желая видеть, не сердится ли также и пантера: ее глаза были жестки, как яшмовые камни.
— Ты был с серыми обезьянами, с существами без Закона, с поедателями всякой дряни. Это великий позор.
— Когда Балу ударил меня по голове, — сказал Маугли (он все еще лежал на спине), — я убежал; с деревьев соскочили серые обезьяны и пожалели меня. Никому больше не было до меня дела. — И мальчик слегка втянул ноздрями воздух.
— Жалость Обезьяньего Народа! — Балу фыркнул. — Молчание горного потока! Прохлада летнего солнца! А что дальше, человеческий детеныш?
— Потом... Потом обезьяны дали мне орехов и разных вкусных вещей и... и... отнесли меня на вершины деревьев, а там сказали, что по крови я их брат, что я отличаюсь от обезьян только отсутствием хвоста и что со временем я сделаюсь их вожаком.
— У них не бывает вожаков, — сказала Багира. — Они лгут и всегда лгали.
— Они обходились со мной очень ласково и звали меня опять к ним. Почему меня никогда не водили к Обезьяньему Народу? Серые обезьяны стоят, как я, на задних лапах, не дерутся жесткими лапами, а играют целый день. Пустите меня на деревья. Злой Балу, пусти меня наверх. Я опять поиграю с ними.
