Лето, хлопья, баскетбол! E-Book

Дженнифер Энн Шор

• Herausgeber: Питер
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Young Adult Nonfiction
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2022

Seitenzahl: 179

Beschreibung

Анна всегда первой заканчивает читать список книг на лето, не ходит на вечеринки и проводит каникулы в своей комнате, поедая хлопья и засматриваясь боевиками. Разве может что-то пойти не так? Все меняет одно бунтарское желание и — встреча с обнаженным торсом Джереми. Лучший друг старшего брата Анны не только чертовски симпатичный баскетболист — он, кажется, всегда знает, чего хочет, и умеет веселиться на полную. Что может быть лучше, если хочешь перевернуть всю свою жизнь за одно школьное лето?

Leseprobe

Дженнифер Энн Шор

Лето, хлопья, баскетбол!

Переводчик И. Ягодкина

Дженнифер Энн Шор

Лето, хлопья, баскетбол!. — СПб.: Питер, 2022.

ISBN 978-5-00116-815-7

© ООО Издательство "Питер", 2022

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Айрин — за ее смех, за все остальное

1. ОСЕНЬ

— Анна, что произошло этим летом?

Судя по голосу, Джесс задавала этот вопрос не в первый раз, но я в первый раз услышала. По крайней мере, комбинация этих слов наконец-то отпечаталась в моем мозгу, занятом мыслями о солнце и сахаре, а не о холодной и битком набитой школьной столовой.

Я отпихнула ее руку. Коготочки Джесс, как я нежно называла ее ногти, выкрашены в ярко-оранжевый: все еще цепляется за оттенки лета. Она драматично встряхнула запястьем, будто какая-то гадалка, и коротко усмехнулась.

Не обращая внимания на раздраженный оттенок ее смешка, я прикинулась равнодушной и полностью поглощенной отделением зефирок от хлопьев, похожих на кусочки картона.

— О чем ты? — спросила я, выставляя синие луны рядом с красными воздушными шариками.

Когда нас разделяло несколько штатов, мне было просто ускользнуть от ее до ужаса безошибочной интуиции, но сейчас Джесс обратила на меня все свое внимание. Ее поджатые губы выражали скептицизм.

Это был лишь вопрос времени — когда она увидит правду, которую я тщательно скрываю под маской спокойствия, но я не хотела, чтобы это произошло в такой толпе, и пыталась отдалить неизбежное.

Никто не помнит, как мы с Джесс познакомились. Может, наши мамы вращались в тесных родительских кругах, или мы встретились в детском саду, или где-то еще. Но она была убеждена, что тут вмешалась судьба, а не ее папа, сбежавший с секретаршей, из-за чего Джесс и ее мама были вынуждены переехать в маленький съемный домик в одном из жилых массивов прямо за нашей школой.

Я почти все свободное время проводила рядом с ней, кроме тех летних дней, когда она ездила к бабушке и дедушке во Флориду. Мы так срослись с эмоциями и событиями в жизни друг друга, что, клянусь, могли бы участвовать в шоу в стиле молодоженов и выиграть. Я знала все: откуда у нее новый синяк и как она провалила экзамен. В прошлом году она выступала с речью на похоронах моей двоюродной бабушки. Я была рядом, когда она совершила каминг-аут перед родителями. Она обнимала меня, когда я плакала после того, как меня бросили на катке в шестом классе. И, разумеется, мы всегда обедали вместе.

Из-за того что мы пережили столько горестей и радостей, каждый раз, когда я что-то скрывала, в ее мозгу включалась большая мигающая лампочка.

Я почувствовала, как Джесс изучает меня, и робко встретила ее взгляд, готовясь к нападению. Она потянула за сережки-кольца — это было мерзко, но в то же время стало как бы предупреждением, что сейчас я получу по ушам. Я распустила волосы, скрывая их.

— Меня не было почти три месяца, Анна. Три месяца! Да, я была занята карточными играми со стариками в какой-то глуши и познанием истинного смысла безответной любви. Но я слала тебе миллиард сообщений, молила рассказать сплетни или прислать по почте тупой предмет, которым можно нанести травму, чтобы избавить меня от этой дыры, где невыносимая влажность и жара за тридцать градусов. И знаешь, что я получила? От лучшей во всем мире подруги? Пару очень скучных новостей о каком-то тупом благотворительном вечере и твоем репетиторстве.

Джесс наклонилась вперед, упираясь локтями в серую ламинированную столешницу, и я увидела веснушки, пробивавшиеся через тональник.

У нее дернулась челюсть, из-за чего я съежилась. После всех этих лет у меня так и не развился иммунитет против ее способности выводить меня на эмоции. Как-то я сказала Джесс, что у нее большой потенциал: если захочет, наверняка сможет запугать ко всем чертям агента ФБР или подрабатывать криминальным авторитетом.

Ее поведение переменилось в сторону безразличия. И наблюдая, как она небрежно ковыряет хлеб от своего сэндвича, я поняла, что у меня неприятности.

Джесс подперла ладонью подбородок.

— Вот мне интересно, почему Джереми Блейк — ну, знаешь, тот мачо-баскетболист, известный хулиган и лучший друг твоего брата — проводит большую перемену, не обращая внимания на губы Ким Паттерсон. Которые сегодня особенно пухлые. Черт возьми, надо спросить, чем она пользуется. — Джесс вновь посмотрела мне в глаза. — В общем, последние полчаса он пялится на твой затылок и отмахивается от всех, кто пытается с ним заговорить. И я хочу знать почему.

Разумеется, я знала почему. Но вместо того чтобы ответить, запихнула в рот огромный кусок и начала медленно жевать, с трудом пытаясь держать рот закрытым.

Я забила на то, что Джереми сел в двух столиках от нас, когда Джесс утащила меня за этот, и не поддалась порыву обернуться и посмотреть на него. Так мне стало бы еще хуже, чем сейчас.

Как хорошо, что мои густые каштановые волосы защищали меня — хотя бы в психологическом смысле! Я пригладила их от корней до неподстриженных кончиков.

— Они расстались какое-то время назад, — пояснила я, прежде чем откусить еще. — Ким Паттерсон милая, терпеливая и добрая, но слишком приставучая и ветреная для Джереми.

Джесс сузила глаза, но плечи ее чуть-чуть расслабились, а значит, интерес перевесил агрессию.

— Да?

В моей памяти всплыло, как Джереми рассказывал о своих отношениях с ней так же, как объяснял все подряд, — небрежно, но откровенно. Я уже наслушалась парней в школе, когда они хвастались, с какими девочками встречались и как их бросали, — они рассказывали это даже тем, к кому испытывали интерес, просто из какой-то мачистской привычки. Но не Джереми. Его способность быть честным без капли бессердечия была восхитительна. И если уж говорить откровенно, это была одна из моих любимых черт в нем.

Несмотря ни на что, я улыбнулась, вспоминая, как его пальцы играли с моими, пока на кухне витали запахи зав­трака и свежеиспеченного печенья.

— Он сказал, что это один из тех случаев, когда люди просто не подходят друг другу. — Воспоминание об этих словах как будто осталось за тысячу километров отсюда.

— И когда же он это сказал? — как бы невзначай спросила Джесс.

Я замолчала, внезапно потеряв аппетит.

— Этим летом, — ответила я.

И захлопнула рот, мягко напоминая себе, что если скажу слишком много разом, то все это выплеснется наружу — вместе со слезами. Я встала, отодвигая остатки обеда, и медленно пересела дальше по скамье.

Джесс взглянула на меня, потом на Джереми, и снова на меня.

— Так вы что же…

— Разговаривали.

— Разговаривали, — медленно повторила Джесс. — С каких пор ты разговариваешь с Джереми Блейком на такие темы?

Я сглотнула, проклиная себя за то, что не рассказала ей обо всем в сообщении или не позвонила, когда она приземлилась вчера вечером.

Зазвонил звонок — бесячие, высокие, резкие звуки, длившиеся слишком долго. Мой новый любимый звук.

Я подскочила и стащила с подноса Джесс морковку, пока ее не постигла кончина в мусорном ведре. Джесс перевесила сумочку на бедро и стала рыться в ней в поисках пудреницы, чтобы проверить помаду, нанесенную с утра. Она никогда не верила моим словам о том, что отлично выглядит, — мол, мнению о «естественной красоте» не место в беседе о топовой косметике.

Я медленно шла, не сводя глаз с Джесс, которая проверяла в распечатанном расписании, где будет следующий урок. Остальные хлынули прочь из столовой. Я потеряла Джереми. Так легче не думать о нем и о том, где он сейчас, хоть одну секунду, но облегчение контрастировало с нер­возностью и надеждой, что он появится рядом и возьмет меня за руку.

— Послушай, Анна, ты расскажешь мне, что происходит, — сказала Джесс, хватая меня за локоть и ускоряя шаг. — Но мне надо валить на цокольный этаж на тригонометрию.

Я только кивнула и пошла на следующий урок.

— Это еще не конец, — крикнула Джесс из-за угла.

Отчасти я надеялась, что она права.

2. ЛЕТО

Светя телефоном, я осторожно перешагивала через пустые стаканы и спящие тела друзей моего брата.

В гостиной разило пивом, потом и плохими решениями, и я старалась вдыхать все это поменьше.

Я прокладывала путь к термостату, в восьмисотый раз задаваясь вопросом, зачем тот, кто строил этот дом, установил штуку, контролирующую комфорт его обитателей, у черного хода, а не в каком-нибудь удобном месте — возле моей кровати, например.

Мы с Кори договорились, что кондиционер будет включен. В конце концов, стоял июнь, а мой братец собирался приютить больше тридцати человек, часами выделывающихся и пытающихся перепить друг друга в нашей гостиной.

Снаружи было плюс двадцать шесть, но даже при этом плюс двенадцать на термостате — это нелепо и очень дорого. Наверняка Кори выставил эту температуру, как только я ушла. У родителей будет куча вопросов, когда придет счет, но самое важное — мне было холодно спать.

Говорят, когда дело касается гипотермии, лучше тряс­тись, чем засыпать, — это я нашла в интернете на прошлой неделе, после того как посмотрела фильм «Послезавтра». Это разумно, когда ты заперт в библиотеке Нью-Йорка с Джейком Джилленхолом во время начала нового ледникового периода. Совсем другое дело — одеться в четыре слоя летом. Двигаться под таким количеством ткани было довольно сложно.

Я давила кнопку «вверх», пока дисплей с подсветкой не показал двадцать три, а потом вернулась к игре в классики через вырубившихся гостей вечеринки.

Оказавшись в безопасной кухне, я включила тусклый свет под шкафчиками, давая глазам привыкнуть. Храп Кори доносился с первого этажа, и я хихикнула, представив, какое похмелье будет у него завтра, раз он даже не смог подняться наверх, в свою спальню.

Отработанными привычными движениями, стараясь не звякать стеклом по граниту, я ловко выставила на стойку свою огромную кружку, большую ложку, выбранную наугад пачку хлопьев и пакет с молоком.

— Который час?

Я подпрыгнула, высыпав целую пирамиду «Синамон Тост Кранч» и щедро плеснув молока на стойку, а полусонный Джереми Блейк закрыл раздвижную дверь.

— Где-то начало пятого, — ответила я, вытирая пролитое.

Я бросила тряпку в раковину и влезла на один из барных стульев. В моем доме, как и в любом другом по соседству, были барная стойка, кухонный стол и стол в столовой, который с избытком накрывали для семейных ужинов — раз в год в лучшем случае. Я почти всегда ела одна, пристроившись за стойкой или в своей комнате. Но перио­дически у моих родителей, Кори и меня совпадало расписание, и мы все собирались за столом. Джереми регулярно участвовал в этих сборищах.

Он был почти таким же привычным зрелищем в доме, как и Джесс. Когда мы были младше, мы вместе играли и катались на велосипедах, завязывая полотенца на шее, как плащи у супергероев. Мы прекратили это дело, когда мое полотенце попало в колесо, и я жестко разбила колени, встретившись с тротуаром. От вида крови у меня закружилась голова, и Джереми отвез меня домой, посадив на руль, управляя одной рукой, а второй держа меня за талию.

Когда парни перешли в старшие классы, все изменилось.

Пока росли, мы всегда чувствовали себя родней — конечно же, соперничали и спорили, — но в тот год стали чужими друг другу. Стена между моей комнатой и комнатой Кори еще никогда не была такой прочной. Видимо, они хотели вести себя как взрослые, поэтому вместо того чтобы тусоваться с Джесс и со мной, они привлекали внимание девчонок своего возраста — а то и постарше. Так что, пока мы сидели в моей комнате, читая бесконечные журналы и полируя ногти, они занимались своими делами.

— Что у тебя за хлопья?

Он зевнул и потянулся, открывая загорелый живот, который оказался сантиметрах в двадцати от моего лица. Я отвела глаза, чуть сглотнула и уставилась на коробку.

— Ты что, сам читать не умеешь? — спросила я, постучав по ярким буквам.

Джереми засмеялся, стряхивая остатки сна.

— Кажется, я еще не проснулся до конца, — сказал он, проходя к буфету.

Я сжалилась над ним, взяла чистую миску и ложку и выставила их на край стойки. Он взял несколько коробок разом, не торопясь прочитал описание и поставил на место те, которые ему не понравились.

— Отец против вкусных хлопьев в доме, — объяснил он, повторяя процесс. — Слишком много сахара.

Я поболтала ложкой, зачерпывая самые разбухшие кусочки.

— Ну, будем честны: с восьмого класса он заделал мне уже шесть дырок в зубах. Думаю, мы подбираемся к моменту, когда у меня во рту пломб будет больше, чем зубов.

Он выбрал «Ризес Паффс» и «Кэп-н-Кранч» и провел пальцами по верхушкам коробок.

— Это странно: столько людей рассказывают, как папа залезал руками к ним в рот.

— Не могу сказать, что я тоже в восторге.

Он взял кухонные ножницы из ящика, вскрыл упаковку по линии разреза и стал насыпать хлопья, а я смотрела, как легко и уверенно он двигается.

Отчасти потому, что он столько лет провел здесь. Но, по правде, Джереми умел чувствовать себя как дома где угодно, и у него все получалось легко и просто. Как в тот раз, когда он ездил с нами на каникулы к бабушке и дедушке в Делавэр. В конечном итоге они больше расстраивались из-за его отъезда, а не моего.

Джереми и Кори светились уверенностью в себе, быстро и легко сделавшись спортсменами. Они оба были экстравертами, которые всегда рады побыть в свете софитов и повыделываться, а я по своей воле сдавала назад и наблюдала за ними со стороны.

Вообще, ярче всего разницу между нами показывал этот вечер, когда они веселились с кучей людей, а я забилась в спальню одна.

И самое худшее — Джесс не взяла трубку, когда я звонила.

Джереми насыпал себе в миску приличную порцию обоих видов хлопьев.

— Э… я знаю, у тебя мало опыта, но обычно едят какие-то одни за раз.

Я искоса посмотрела на него, а он отмахнулся.

— Лучше сделаю свою смесь, чем брать ту, с единорогом-котом.

— Сначала попробуй «Котоединорога», а потом критикуй. Они довольно вкусные.

— И «мяугические», как написано?

Я кивнула.

— Это специальная серия от «Келлог». У них были хлопья просто с единорогом, тоже ничего, но, видимо, маркетологи решили расширить серию. Вроде бы они нормальные, по крайней мере, отзывы на «Амазоне» хорошие. И они забавные.

Джереми с интересом наблюдал за мной, и я запнулась, пытаясь понять, не смеется ли он.

— Твое здоровье, Анна, — сказал он, и веселая улыбка сменила сонную.

Он протянул ложку, и я неохотно звякнула об нее своей.

— Значит, вместо того чтобы участвовать в распутных вечеринках старшеклассников, ты, как обычно, сидишь одна в комнате и смотришь телевизор?

В его тоне слышалось любопытство, а не осуждение.

— На самом деле кино, — призналась я.

— Какое?

— «Разрушитель».

— Знаешь, сейчас есть стриминговые сервисы, на которых ты можешь посмотреть фильм целиком, без перерывов на рекламу, — подколол меня Джереми, насыпая себе еще «Ризес Паффс», чтобы сбалансировать вкус.

— Там слишком много фильмов, долго выбирать, к тому же я люблю классику, которую за меня выбирает TNT.

— Ты считаешь «классикой» плохие боевики из девяностых?

— Типа того, да. — Я подергала завязки свитшота, не в силах сдержать искреннюю улыбку. — По крайней мере, для меня это так.

— А я-то думал, что в твоей семье ты самая разумная.

Джереми шутил, но все равно был прав.

Кори был взбалмошным веселым парнем семьи Райт, с которым все хотели дружить. У него редко не бывало планов на субботние вечера, и вокруг него вечно вились девчонки, имена которых я не смогла бы вспомнить, даже если бы постаралась.

На его фоне я была скучной. Из тех, кто заканчивает список для чтения на лето за месяц до срока, кто никогда не попадает в неприятности, — та, мимо которой пролетает жизнь. Отстойное клише из старшей школы.

Я помешала ложкой сладкое молоко.

— Эй, попробуй, — сказал Джереми, резко возвращая меня в настоящее.

Его миска выглядела как арт-проект, в котором наделали ошибок. Молоко стало коричневым, и в нем плавали странные желтые кусочки.

— Это отвратительно.

Я кашлянула и быстро заела это зрелище своей нормальной смесью из одного вида хлопьев.

Он пожал плечами:

— Мне нравится.

Воцарилось неловкое молчание. Внезапно мне стало стыдно, что я так резко веду себя с ним, но, судя по всему, Джереми это не задевало. Может, он такой меня и видел: колкая мелкая критиканка, которая иногда оказывалась с ним в одной комнате и отнимала ценные воздух и пространство. Или он считал ниже своего достоинства обращать внимание на те мелочи, которыми я занималась. А может, он вообще не думал обо мне.

Невротичность была моей самой доверенной подругой, не считая Джесс.

— Кори сказал, ты работаешь репетитором и собираешься летом еще раз пройти академический оценочный тест.

Я кивнула в ответ.

— Я просто люблю школу, — сказала я с некоторым сарказмом.

— Ты что, учителем хочешь быть?

— Не особо.

Я выпила остатки молока; направление, которое принял разговор, было отвратительным. В последнее время при каждом разговоре с кем угодно мне в разных формах задавали этот вопрос, и я начала его ненавидеть. Я ответила спокойно только потому, что это был Джереми.

— Я люблю учиться, а репетиторство приносит больше денег, чем ресторан прошлым летом. Но я понятия не имею, что мне делать со своей жизнью.

Джереми поднял бровь.

— Что, даже в целом?

— Не все получат стипендию за баскетбол.

Он перебрался на стул рядом со мной.

— Кажется, я ее еще не получил.

— Даже если не будет стипендии, тебя все равно ждут в команде. Тебя готовили к этому чуть ли не с рождения.

Джереми скорчил гримасу, оттолкнув миску, и я поняла, что наступила на больную мозоль.

Я сменила тему разговора. У нас с Джереми была куча общих воспоминаний, некоторые из них прятались в фотоальбомах, но сейчас общение стало поверхностным. Проживем недалеко друг от друга еще с год или около того, а потом он уедет играть в баскетбол в какой-нибудь известный университет. И может быть, потом мы столк­немся, когда жизнь занесет нас домой.

Мы не делились друг с другом своими «надеждами, мечтами и глубинными страхами», и было бы странно лезть в его дела.

Но по какой-то причине я хотела это изменить.

Можно было назвать это неудовлетворенностью собственной жизнью или любопытством, вызванным усталостью, но внезапно я поняла, что изучаю Джереми.

Сейчас он сидел, погруженный в свои мысли. Склонил голову чуть влево, опираясь лбом на кончики пальцев, а пальцы правой руки рисовали круги на бицепсе левой. Жилы вздувались с каждым движением, и я с удивлением подавила в себе желание коснуться его кожи.

Он изменился с тех пор, как я в последний раз рассматривала его. А может, это я была слепой и никогда особо не вглядывалась. Его присутствие было постоянным — идеальное дополнение к нашей семье и нашему кругу общения, и вообще было ощущение, что он все время рядом.

Джереми неплохо учился в школе, но в основном был известен своими успехами в спорте: в прошлом году он вывел нашу сборную в финал штата, где мы все наблюдали за их сокрушительным поражением от гораздо лучшей команды. Джереми набрал рекордные семьдесят очков и привлек внимание бесчисленных агентов от колледжей.

Благодаря своей природной харизме он блистал тем ярче, чем больше вокруг было людей, и умел этим пользоваться, отбалтываясь от нарушений в школе, в общественном бассейне, в кино и во многих других местах — всех не перечислишь.

Джереми мог бы обходиться и без этого, но он перебарщивал при любых обстоятельствах, и я впервые задумалась об этом.

Исходя из своего ограниченного жизненного опыта и того, что узнала за просмотром фильмов про героев и их врагов, я поняла: люди не становятся такими обаятельными просто так. Они искусственно создают эту ауру очарования ради защиты, из необходимости, и внезапно я отчаянно захотела узнать, как он это сделал и зачем.

Его жизнь со стороны казалась простой, даже беззаботной, но я знала больше о Джереми и его проблемах — в основном с отцом, — чем многие другие, просто потому, что выросла рядом с ним. Мне было интересно, пускал ли он кого-нибудь еще ближе, и эта идея завораживала меня.

Он провел рукой по макушке, как будто почувствовал мой пристальный взгляд. Его темно-каштановые волосы были длиннее, чем обычно, и я всерьез задумалась о том, чтобы запустить пальцы в кудряшки у основания его шеи, умоляя его открыться мне.

Я не могла этого сделать, точнее — просто не сделала бы. Я была слишком робкой и почти предсказуемой в тот момент.

Но возможно ли это изменить? Почему я не могла радикально переделать свой характер за одно лето? Совсем как Логан Лэкни, который превратился из тощего прыщавого парнишки в высокого спортивного красавца между восьмым и девятым классом. Но меня не интересовала такая физическая перемена. Я хотела освободиться умственно, стать беззаботнее, легче и отважнее. Стать похожей на Джереми.

Его нога случайно коснулась моей, и я оценила свою напряженную позу: хотя мама столько лет придиралась к моей осанке, позвоночник остался деревянным. Я заставила себя ссутулиться, попытавшись скопировать небрежную позу Джереми.

Затем облокотилась на стол и вздохнула, думая, насколько я безнадежна.

Его взгляд метнулся ко мне, и наши глаза встретились слишком надолго, чтобы считать это чем-то проходным.

— Нравится то, что ты видишь?

Я вздрогнула, звякнув ложкой по стеклу. Было достаточно темно, так что он не увидел, как пылают мои щеки. Я откашлялась, не зная, как объяснить, что творится в моей голове.

— Ты сейчас изучала меня, — сказал он, смыкая губы в прямую линию.

Я втянула нижнюю губу, прикусив ее зубами. И поняла, что он прав. Я не просто хотела быть как Джереми — отчасти мне было интересно, каково быть с таким, как он: провести эксперимент, проникнуть под его защиту, примерить на себя его привычки. Так рациональная часть мозга пыталась оправдать мои мысли о нем, пока безрассудная часть, которой я редко позволяла вступать в силу, была в самом расцвете.

Джереми тряхнул головой, широко распахнул глаза и выдохнул через уголок рта. Я завороженно следила за его губами, водя ручкой ложки вокруг своих. Он снова посмотрел на меня и слегка усмехнулся.

Мои мышцы напряглись, будто не знали, как действовать, когда мозг, осознавший, что именно находится рядом со мной, взорвался. Я встала, чтобы чуть увеличить дистанцию. Я не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала себя такой живой, осознающей каждое сокровенное желание своего тела. Внезапно я ощутила алчность.

Я несколько раз взмахнула руками, сбрасывая нервное напряжение, но голова кружилась.

У Джереми бывали такие же мысли? Его сердце колотилось в моем присутствии? Или он воспринимает меня только как назойливую младшую сестру? Он видит меня такой, как сейчас — метр шестьдесят семь, с худощавой фигурой, — или как пухлую двенадцатилетку с брекетами на зубах? Какие возможности в этой вселенной приходили ему в голову? И еще — я совсем с ума сошла?

Он смотрел, как я мечусь туда-сюда, с веселым выражением на лице, пока я не остановилась напротив холодильника.

— Джереми, — серьезно произнесла я.

Он взглянул на меня, скептически и в то же время любезно.

— Анна.

Мой речевой аппарат пытался оформить хоть один из мечущихся во мне вопросов, но вместо этого я выдала:

— Ты думаешь, я сексуальная?

Он подавился воздухом, а я заставила себя не реагировать. Внутри меня царил полный бардак, я ругала себя за прямоту и сомневалась в собственной нормальности.

— А ты думаешь, что нет?

Я вцепилась ногтями себе в ладонь. Я решила, что это первое испытание: быть и честной, и отстраненной, как будто беззаботное спокойствие — это норма для меня.

— Нет, — решительно сказала я и покачала головой. — Я считаю, что достаточно привлекательна, чтобы как-то с этим жить.

Я быстро взглянула на свой наряд: черно-полосатые легинсы, заправленные во флисовые тапочки-сапожки, поверх них старые баскетбольные шорты Кори, свитшот на размер больше, чем нужно, а под ним майка, футболка с коротким рукавом и рубашка с длинным рукавом. Я выглядела как неряшливый персонаж мультика, собравшийся в прачечную.

— Ну, может, не прямо сейчас, но в общем и целом.

Джереми постучал себя в грудь и откашлялся. Обалдеть: он впервые был ошарашен, а я полностью спокойна.

— Я просто хотела знать твое мнение, — беспечно надавила я, понимая, что это гораздо проще, чем я думала.

Ощутив уверенность, я стащила заколку с волос и встряхнула ими, только чтобы посмотреться в свое отражение в окне. Я хотела показаться естественно-­сексуальной, но вместо этого выглядела как тронутая, так что собрала волосы обратно и закрепила их пучком на затылке.

— С чего бы это вдруг? — спросил Джереми, разглядывая мое лицо в поисках ответов.

Я застонала:

— Просто ответь на вопрос.

— Откуда такой интерес? Тебе всегда было плевать на все такое.

— Ты уходишь от ответа на вопрос, Джереми, — напомнила я. — Но это неправда. Мне не плевать на важные для меня вещи.

— Значит, мое мнение важно для тебя?

— Просто. Ответь. На. Вопрос.

Он скрипнул зубами — вряд ли его отец оценил бы это, — и я видела, с каким трудом он готовится мне ответить. Я раньше не видела, чтобы он сталкивался с трудностями. Я хотела посмотреть, как он делает и другие вещи, которых я еще не видела — и которые не приходили мне в голову до этого момента.

Джереми собрал посуду, чтобы помыть ее в раковине, но я вмешалась, отправив все в посудомойку. Закрыла дверцу и встала перед ним, скрестив руки на груди.

— Я не буду сейчас этим заниматься, Анна.