Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Питер
- Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
- Sprache: Russisch
Никакой романтики в жизни уголовников нет: разбои, грабежи, кидалово, предательство и на финише — тюрьма. О братстве не идет и речи, уголовники ведут себя как животные-людоеды. В центре истории — «семья» Гамбино, одна из пяти нью-йоркских ОПГ. В нее стремится попасть Рой Демео — редчайший отморозок: сколотил банду и с головой нырнул в уголовщину. Его люди устроили натуральную мясницкую, где убивали людей на заказ. Рой заносил главарям ОПГ большие деньги, поэтому коллеги по «бизнесу» его не трогали. Дмитрий Goblin Пучков
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 798
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Переводчик А. Денисов
Джин Мастейн, Джерри Капечи
Машина смерти. — СПб.: Питер, 2024.
ISBN 978-5-00116-726-6
© ООО Издательство "Питер", 2024
Оглавление
Предисловие
Граждане часто интересуются, какие книги я читаю. К художественной литературе интерес потерял давно. Чем старше становишься, чем больше жизненного опыта приобретаешь, тем сложнее воспринимать выдуманные писателями сюжеты. В жизни, как правило, все совсем не так, как в фантазиях. Как там говорил гражданин Станиславский? Не верю!
Книг за свою жизнь я прочитал изрядно. Немало прочитано всякого про американских бандитов и тамошние тюрьмы. Некоторые познания в английском позволяют читать в оригинале. В США есть литературный жанр true-crime, то есть реальные истории о реальных преступниках. Это такая разновидность документалистики, по изложению похоже на детектив. Вот там все персонажи реальные и никаких художественных прикрас, натурально уголовная хроника.
Преступностью интересуюсь давно и в промышленных масштабах, неплохо знаю, где что и как происходит. Например, с разнообразными бандами в США полный порядок. При капитализме это вполне обычное явление: с малых лет детишки сбиваются в банды, в том числе этнические.
Порождает преступность социальная среда. Единственный способ эту самую преступность изничтожить — поменять социальное устройство общества. Ну а это подразумевает и воспитательную работу, и нормальных героев — примеры для подражания.
Никакой романтики в жизни уголовников нет: разбои, грабежи, кидалово, убийства, предательство и на финише — тюрьма. Все как у людей. Ни о каком бандитском братстве речи не идет, ведут себя уголовники чисто животные-людоеды. Но малолетние дебилы, очарованные отдельными внешними проявлениями жизни бандитов (дорогие машины, роскошные шмотки, красивые девки,«котлеты» наличных) наивно полагают, что это и есть суть жизни уголовника. Это, как нетрудно догадаться, совсем не так.
Вот итальянцы — специалисты по порядку и дисциплине со времен Древнего Рима — построили по принципу римских легионов лучшие в мире (во всяком случае в Западном полушарии) преступные организации. Военизированная структура мафии с ее «солдатами» и «капитанами», со строгим подчинением, жесткой дисциплиной позволяла на протяжении долгих лет держать под контролем весь теневой бизнес в США. При этом задача ОПГ — не воровать, а крышевать.
Внутри итальянской этнической преступности особое место занимают сицилийцы — самые хитрые и самые продуманные упыри. Их «успехи» отчасти можно объяснить географическим положением острова, история которого наложила суровый отпечаток на самые разные аспекты сицилийского общества.
Много веков Сицилия находилась под оккупацией: сперва греки, потом Карфаген, потом Рим, потом арабы, потом викинги, потом испанцы, потом французы — кого там только не было. Фактически у древних сикулов никогда не было своего государства. И власть всегда была чужая — пришлая.
Через это у населения сложился ряд специфических понятий. Вот нет у нас своего государства, власть — чужие люди. Плюс языков мы не знаем, но свой язык у нас есть. Вот на нем мы промеж себя и будем решать свои вопросы. Организуем свое следствие, свой суд и даже свои силовые органы.
С точки зрения замкнутого общества, такой способ самоорганизации гарантировал национальное выживание. Для нескольких поколений мафия — это никакая не уголовщина, а образ и способ жизни «по понятиям». Одно из основных понятий — омерта, то есть кодекс молчания. Чужим нельзя рассказывать ничего. Да и со своими тоже особо трепаться не надо.
Если тебя каким-то образом оскорбили, разбираться с этим должен лично ты. Либо ты мужчина и способен решать свои вопросы сам, либо нет. Обращение к властям — это полная потеря чести.
В конце XIX века мэр Палермо Никколо Турризе Коллона зафиксировал в документе: «Правила этой злонамеренной секты (это про мафию. — Д.П.) гласят, что любой гражданин, который подходит к карабинерам и заговаривает с ними или всего лишь обменивается приветствиями, есть злодей, подлежащий смерти. Смирение означает уважение к правилам секты и верность ее уставу».
Но в целом это не только закон молчания, но и правила поведения, умение понять и просчитать ситуацию, преднамеренный обман, сознательное лицемерие для организации ловушки, в которую притворной добротой и любезностью можно заманить жертву.
Ну и плюс защита от посторонних. За нарушение обета молчания наказание ровно одно — смерть.
Понятие «омерта» они там у себя расценивают как синоним терминов «мафия» и Onorata societa (онората сочьета) — общество чести. Честный — тот, у кого есть честь. Из этой самой чести рождается власть. Членов данного общества называют галантуомо — это итальянская форма джентльмена. Сами себя они называют уомо д’оноре, люди чести. И эти самые люди чести, с их точки зрения, не только заслуживают уважения, но и обязаны этого самого уважения к себе требовать от других. Ну а заставить уважать себя можно только силой.
В итоге эта самая омерта — краеугольный камень философии мафии. Все правила, все понятия и кодексы поведения «общества чести» проистекают из омерты. Потому что нет ее — и нет никакой мафии. Именно омерта обязывает всех быть смиренными — не в христианском смысле, а в том, что ты должен беспрекословно подчиняться руководству, должен набраться терпения, хранить честь, проявлять уважение, молчать, где говорить не надо, и отвечать за свои слова. Это, пожалуй, важнейшее. Требования понятий настолько широки, что ты будешь все это соблюдать, даже если не сильно связан с мафией. Потому что если дашь показания против человека чести, то нарушишь эту самую омерту. А это даже хуже, чем поздороваться с полицейским. Но это все на Сицилии — там строго и сурово. А в США намного проще, но тем не менее соблюдается.
Поэтому идиотские рассказы о том, что в какие-то районы «полиция боится ездить» — это глупость. Полиция уголовников не боится, просто ездить туда нет никакого смылса: к ним приедешь — все молчат. Ну и зачем надо было приезжать? Сами друг друга режьте, сами стреляйтесь, сами избавляйтесь от трупов — никому не интересно. Из этого и выросла сицилийская мафия, самая могущественная преступная организация на планете Земля. Главари всех пяти преступных семей в Нью Йорке — сицилийцы.
Но давай вернемся к книге «Машина смерти». Книга документальная, прекрасно иллюстрирует жизнь итало-американских уголовников города Нью-Йорка. Авторы — крепкие профессионалы уголовной журналистики, со знанием дела рассказывают об американских бандитах, о работе органов правопорядка, о несовершенстве судебной системы.
В центре повествования преступная деятельность бандитской «семьи» Гамбино — это одна из пяти нью-йоркских семей. Свои ОПГ итальянцы называют «семьями». Есть обычная семья — жена, дети, дядя, тетя, и есть бандитское кубло, которым руководит главарь, он же босс, он же дон. В подчинении босса ходят «капитаны», они же капо, которые, в свою очередь, руководят «солдатами». Количество «солдат» зависит от размаха преступной деятельности «семьи». У каждого «солдата» есть пристяжь. Это не члены «семьи», а, так сказать, аффилированные члены сообщества, люди «при делах», которые подтягивают своим шефам самые разнообразные «темы». Ну а в целом любая мафиозная «семья» занимается убийствами, грабежами, разбоями, аферами, контролирует проституток, организует подпольные азартные игры, крышует наркоторговлю, работает с мусором, организует ростовщичество — в общем, занимается всем, где водятся деньги. Каждый низовой участник регулярно засылает долю наверх. Главным в «семье Гамбино» не так давно был Пол Кастеллано.
Энтони Нино Гаджи, будучи родственником Пола Кастеллано, с низов преступной иерархии поднялся до капитана. Гаджи — железный человек, живет по понятиям, свирепо требует соблюдения понятий и беспрекословного подчинения, жестко подавляет любое инакомыслие. Боссы мафии старой закалки — это в первую очередь дисциплина как наиболее эффективный способ организации работы.
Район Нью-Йорка Бенсонхёрст, на улицах которого разворачиваются описанные в книге события, — кузница кадров для этнической итальянской преступности. Это этнический анклав, где проживают только итальянцы. Там же проживают авторитетные итальянские парни, которые там же крышуют все, до чего могут дотянуться.
У итальянцев все строго: если ты, как Доминик Монтильо, родился в районе Бенсонхёрст, то тебя с детства окружают именно такие люди. А если ты еще и племянник «человека чести», значит, вы все друг друга знаете с песочницы и друг другу доверяете — это основа безопасности организации, куда не могут проникнуть чужие. Если люди росли рядом и при этом с детства были негодяями — они тебя не сдадут. Ну и родная кровь — важнейший элемент. Доминик эту жизнь знал изнутри, никаких иллюзий относительно рода занятий дяди Нино не питал.
Доминик пошел в бандиты вовсе не по зову души и сердца. Ему хотелось заработать денег. Это в отличие от Роя, который свирепый уголовник от рождения. Только Рой — никто, даже не «солдат», он стремится попасть в семью, но руководство отчего-то не горит желанием принимать его в стройные ряды. Для них Рой — чудовищный беспредельщик, адский отморозок, и терпят его только потому, что он регулярно засылает очень серьезные деньги. Лишняя кровь никому не нужна, а вот деньги, наоборот, нужны всем. По законам жанра возникает конфликт, созданный лучшим сценаристом — самой жизнью.
Рой Демео — это именно он машина убийств — редчайший отморозок. Крайне дерзкий, самостоятельно сколотил банду и с головой занырнул в уголовщину. Его люди угоняли дорогие машины, воровали и даже убивали людей на заказ. Процесс был незатейлив и прост. Жертву приглашали в принадлежавший банде бар. Там ему сразу стреляют в голову, простреленную голову заматывает полотенцем, волокут в ванную, там подвешивают за ноги, сливают кровь, труп расчленяют, а потом избавляются от останков. И все это посреди города, на потоке, натурально мясницкая.
Рой заносил главарям ОПГ большие деньги, поэтому старшие коллеги по опасному бизнесу его не трогали. Да, он вызывал серьезные опасения у Нино и Полли, но его принимают в «семью». Так сказать, на перспективу.
При этом, будучи отморозком, он с удовольствием крышевал разнообразные проявления порока. Боссы об этом либо не знали, либо предпочитали прикрывать глаза. В результате именно Рой и его отмороженные подельники привели и прокурора, и полицию, и ФБР. Деньги у бандитов берут очень далеко не все представители власти, есть среди них и люди честные. Да и вообще с властями лучше не ссориться, и граждане из числа итальянских бандитов знают это лучше всех.
Дядя Нино немножко переоценил свои педагогические способности. Главный человек, которому дядя Нино доверял, то есть Доминик, — ветеран войны во Вьетнаме, герой. Но при этом немножко дурачок и наркоман. Нино ему говорит: буду отходить от дел — весь бизнес отойдет тебе. Но Доминик ждать не может, деньги на шлюх и наркоту нужны прямо сейчас.
В общем, любознательный читатель может ознакомиться с работой мафии в Бруклине — от самых низовых бандитов, мечтающих пополнить ряды организации, до боссов мафии. Ознакомиться с отношениями в «семье», со взаимоотношениями Нино и его племянника Доминика, ну и, конечно, с коллегами по опасному бизнесу. Тут тебе и зверские убийства, и аферы, и наркотики, и война во Вьетнаме, и злейшее насилие, и маниакальная жестокость — накал такой и в таких объемах, что даже сложно с чем-то сравнивать. И все это — прямо перед глазами у доблестной американской полиции.
А все ради чего? Все ради денег. Сперва ради денег убивают и грабят, кругом суровые парни на суровых понятиях. И все вроде бы прекрасно. Но как только на горизонте замаячит тюремный срок — все понятия идут лесом. Все понятия и так называемая честь заканчиваются там, где хорошее сразу забывается, как только начинают делить деньги.
Собственно, книга не про бандитов. Книга про людей — они бывают и вот такими.
Дмитрий Goblin Пучков
Дорин, всегда
Моей жене Барбаре и нашим детям — Мэттью, Дженне и Крейгу
И мужественным сотрудникам New York Daily News, которые выгнали бандитов из города
Пролог
Около шести вечера на улице уже стемнело. С неба падал мокрый снег. Мистер Тодаро припарковал машину на улице перед клубом. Мужчина был лет шестидесяти. С ним вот-вот должно произойти нечто ужасное. Рой велел Фредди — а Фредди был для него кем-то вроде слуги — заманить мистера Тодаро в клуб под предлогом покупки подеражанной машины. На самом же деле Рой хотел убить мистера Тодаро, чтобы позволить своему приятелю, племяннику этого самого мистера Тодаро, завладеть его кинобизнесом. Для Роя такая работенка была только в радость, это он понял после нескольких подобных заказов.
В общем, темно и идет снег. Мистер Тодаро, как и было задумано, видит на улице Фредди и здоровается с ним. Они направляются к клубу. Рядом со входом большая витрина с опущенными жалюзи. Проходя мимо нее, Фредди заметил, как кто-то изнутри сдвинул одну из пластин и выглянул наружу. Можно было разглядеть чьи-то глаза, но этого оказалось достаточно, чтобы Фредди бросило в дрожь. Он знал, что мистеру Тодаро суждено умереть, но до того ни разу не видел, как Рой Демео убивает людей.
Мистер Тодаро зашел внутрь первым. Сбоку от коридора была гостиная, за ней — кухня. Едва мистер Тодаро переступает порог гостиной, как Фредди вздрагивает от того, что один из его знакомых — Крис — выскакивает в прихожую с разделочным ножом в руке, прямо-таки балетным па. Он, кстати, был первым, кого приняли в банду Роя; в данный момент всё, что было на нем из одежды, — это удлиненные трусы. Он всегда работал в нижнем белье — не хотел запачкать кровью одежду. У Фредди душа в пятки уходит от страха — он думает, что Крис собирается его прирезать, — однако тот лишь хватает его за руку и отодвигает в сторону. «Встань тут!» — велит он.
Затем Фредди видит, как из темноты в другом конце коридора выходит Рой Демео и медленно проскальзывает мимо него, держа в одной руке пистолет, а в другой — белое полотенце. Он приближается к оторопевшему мистеру Тодаро, стреляет ему в лоб и еще до того, как тот падает на пол, оборачивает полотенце вокруг его головы, чтобы кровь не забрызгала все вокруг. После этого подходит Крис и наносит мистеру Тодаро несколько ударов ножом в грудь. «Это чтобы сердце перестало качать кровь», — поясняет Рой специально для Фредди, которого сильно трясет. На все про все ушло несколько секунд, но дело еще не закончено. Теперь нужно сделать так, чтобы мистер Тодаро исчез.
Откуда-то появляются другие члены банды Роя, и все вместе волокут тело мистера Тодаро через кухню в ванную комнату, где кладут его в ванну. «Прежде чем начать разделывать жертву, необходимо выждать минут сорок пять, пока кровь не свернется. Тогда после расчленения не останется грязи», — говорит Рой Фредди, будто читает лекцию в медицинском училище. И они ждут. Заказали они в этот раз пиццу или нет, мы не знаем, но доподлинно известно, что однажды они так сделали, чтобы скрасить ожидание. Один из тех людей фактически жил в здании клуба. Остальные звали его Дракулой, и вовсе не потому, что у него были седые волосы и низкий голос.
Мистер Торедо был для Роя и его банды сторонним заказом. И таких заказов было хоть отбавляй. Однако обычно они добывали деньги для одного мафиозо по имени Нино. То, что Нино связан с мафией, было ясно сразу; он тоже был убийцей, но не лишал людей жизни в таком количестве и, насколько нам известно, не присутствовал ни при одном из расчленений, совершенном в здании клуба. Не было там и Доминика, парня, который собирал наличность для Нино, а также приглядывал за бандой Демео. Когда Доминик был еще мальчишкой, Нино практически украл его у отца. Впоследствии он стал «зеленым беретом», героем войны во Вьетнаме. Он был крутым парнем, но не был убийцей. А вот Рой и его подельники — были.
В конце концов мистера Тодаро достали из ванны и поместили на кусок брезента. После этого Рой и его подельники распилили тело, распихали по мешкам для мусора и отвезли на самую большую свалку в Бруклине. Они работали как слаженный механизм. С тех пор никто не видел ни кусочка мистера Тодаро. Подобные разделочные работы продолжались постоянно и имели под собой систематическую основу. Система эта, в свою очередь, носила почти церемониальный характер. Они даже признавались порой, что, убивая, чувствовали себя богами, ощущая настоящий кайф и безграничную власть.
Из всех ужасающих историй о Рое Демео и его подельниках в голове у специального агента ФБР Артура Раффлза засело именно убийство мистера Тодаро. Рассказывая о нем в главном конференц-зале Управления ФБР в Нью-Йорке, Раффлз (в прошлом школьный учитель) встал во весь рост, чтобы изобразить движения убийц. Аудитория — другие агенты, их руководство, авторы этой книги — слушали его как зачарованные. В зале будто повеяло холодом. Раффлз, казалось, превратил его в покойницкую.
«Они — самые страшные люди из всех, кого мы видели, — продолжал он, уже направляясь к своему месту. — Только в банде Роя было пять человек, которых можно назвать не иначе, как серийными убийцами».
Осенью 1989 года мы взяли первое большое интервью для той истории, на которую неожиданно наткнулись во время работы над предыдущей книгой1 о Джоне Готти, бывшем налетчике, который проложил себе путь к вершине преступного мира и стал широко известен из-за серии своих побед в залах суда. Раскапывая прошлое Готти, мы обнаружили стенограмму разговора, тайно записанного агентами ФБР, в котором Джин сообщил, что они с братом, Джоном Готти, опасались нанимать Роя Демео, поскольку у того была в распоряжении «армия» убийц. В то время, когда был записан этот разговор, о существовании такой группировки знали лишь несколько полицейских и жители некоторых районов. Кем же были эти люди, снискавшие столь зловещую славу в своем порочном царстве, что их боялись сами братья Готти? И что они сделали?
Благодаря поиску ответов на эти вопросы проявилась книга о самой гнусной и самой активной банде убийц в новейшей истории Соединенных Штатов. У банды всегда были очень простые мотивы для убийства: Рой и его сообщники убивали для наживы, из мести и, наконец, ради забавы. Многие из их жертв и сами были преступниками, многие же повинны лишь в том, что случайно оказались на их пути либо совершили определенные действия — например, оскорбили кого-нибудь в баре.
Джулс Бонаволонта, руководитель подразделений ФБР по борьбе с организованной преступностью в Нью-Йорке, открыл то первое интервью словами: «Мы полагаем, что эта группа убила свыше двухсот человек. В большинстве своем их жертвами становились невинные люди, которые просто случайно попались им под руку, или проходили мимо, или видели то, что им не полагалось. Другими словами, это были бессмысленные убийства, совершенные без сожаления».
Сотрудники ФБР, Управления полиции Нью-Йорка и других ведомств, которые в итоге объединили усилия и старались вывести банду Демео из игры, столкнулись с непреодолимыми препятствиями из-за того, что свидетели некоторых убийств никогда не давали показаний, а многие жертвы, такие как мистер Тодаро, не были найдены.
Эта банда уникальна не только своей жестокостью, но и происхождением. На момент присоединения к ней некоторые из участников были еще подростками. Один был чемпионом по автогонкам. Другой успешно сдал экзамен для поступления в полицию; брат третьего был полицейским. Еще один был из приличной еврейской семьи, а его брат был доктором. У предводителя банды раньше имелись все необходимые качества для того, чтобы стать врачом, а его любимый дядюшка был известным в Нью-Йорке юристом.
Наша книга расскажет, кем были члены банды, как они собрались все вместе, как убивали и как предстали перед правосудием. Она поведает об их многочисленных жертвах, включая юную королеву красоты, студента колледжа и отца с сыном, нищих и простодушных.
Сага развернется в декорациях первозданных и коварных пейзажей — от Кувейта до Беверли-Хиллз и от Нью-Йорка до Майами, под аккомпанемент тяжеловесной системы уголовного правосудия, часто дающей осечки — и не только из-за обычной бюрократической несуразицы. В то время как некоторые полицейские и обвинители героически сражались с бандой Демео, иные, напротив, были с ними заодно.
В центре повествования находятся два человека, упомянутых специальным агентом Артуром Раффлзом: Нино и Доминик. Полное имя Нино — Энтони Фрэнк Гаджи; он был тем, кем хотел его видеть Рой Демео, — верховным правителем мафии. Гаджи восходит корнями к Лаки Лучано и рассвету организованной преступности в Америке. Доминик же был, строго говоря, племянником Нино, однако, он был ему скорее как сын.
Именно благодаря Доминику эта история увидела свет. Мы встретили его в здании Федерального суда, в лифте. В нашей предыдущей работе, посвященной Джону Готти, Доминик был упомянут как разбойник, нелегальный ростовщик и наркоман. Основой для такой характеристики послужил официальный документ.
«Так вы те самые парни, которые назвали меня ворюгой, ростовщиком и торчком?» — спросил он.
К счастью, в лифте находились полицейские. Увидев, как мы рады этому обстоятельству, он улыбнулся.
«Это еще не конец», — добавил он.
Таковы были первые секунды общения с Домиником Монтилио, которое позже вылилось в сотни часов беседы. Мы разговаривали с ним в разных городах по всей стране, обязательно заранее договариваясь о времени встречи. Он с готовностью отвечал на все наши вопросы и, как и другие источники информации в этой книге, не получил за это ни цента.
«Единственное, чего я хочу, — это чтобы все знали, что происходило на самом деле, — сказал он на одной из наших встреч. — Тогда, быть может, мои дети поймут, что со мной было».
Все персонажи в данной книге — реальные люди, жившие или живущие. Все их слова происходят из сотен бесед и допросов с одним или несколькими лицами, а также из почти полумиллиона страниц официальных документов, как секретных, так и преданных огласке. Отдельные немногочисленные факты восстановлены по воспоминаниям участников событий. Поскольку память не может считаться стопроцентно надежным источником данных, эта книга не является в полном смысле документальной, но мы постарались сделать ее настолько правдивой, насколько позволяют наш опыт и здравый смысл.
1 Gene Mustain, Jerry Capeci. Mob Star: The Story of John Gotti (1988). — Примеч. ред.
I. Любовь и война
Земля сия полна крови, и город исполнен неправды.
Пророк Иезекииль
Только мертвые знают Бруклин.
Томас Вулф
1. Дядя Нино
Доминик рос в просторном доме, но далеко не шикарным — просто кирпичная коробка, зажатая между другими такими же строениями, как и на любой другой, ничем не примечательной улице Бруклина, района церквей и домов. Дядя Нино был главой семейства. Семья Гаджи (в основном представители одного поколения, эмигрировавшего из Сицилии) занимала три этажа, но все пользовались общей кухней и испытывали общую настороженность по отношению к внешнему миру — и называли свой дом «бункером». Начиная с 1947 года, когда Доминик родился, и далее, в годы правления Эйзенхауэра, он жил здесь вместе с матерью, еще одним дядей, дедушкой и бабушкой, различными тетями и двоюродными братьями. Однако главой бункера неизменно оставался дядя Нино, который обо всем имел свое мнение. Раньше отец Доминика тоже жил с ними, но он был пьяницей и лоботрясом — и сбежал, когда Доминику было три года. Во всяком случае, так говорил дядя Нино.
Для незнакомцев и мальчишек Нино Гаджи был успешным продавцом машин. У него не было своих детей до тех пор, пока племяннику не исполнилось девять. Он был любящим и внимательным, но это не мешало ему сквернословить и выражаться резко, чуть ли не агрессивно. «Твой отец был алкашом и относился к твоей матери, моей сестре, как к последнему дерьму», — говорил он мальчику.
Подрастая, Доминик стал пытаться выяснить подробности, но дядя Нино всякий раз пресекал его расспросы последующим наказанием. Его мать, Мария, была нежна к нему, но немногим более откровенна: она говорила только, что ее муж был хорошим человеком, но, когда они жили вместе, у них были трудные времена и брак не сложился. Еще вопросы есть? Уже позже, много позже, она рассказала подробности. Только тогда мальчик узнал, что его отец, Энтони Сантамария, был отличным парнем, который жил по соседству, потом служил в Армейском авиационном корпусе, а когда вернулся с войны героем, полюбил мать Доминика.
Когда у мальчика обнаружились недюжинные спортивные способности, мать подарила ему крохотную боксерскую перчатку из серебра, которую когда-то подарил ей его отец. На ней было выгравировано: «Чемпионат Армейского авиационного корпуса по боксу — 1943».
Доминик дорожил этой вещицей как реликвией, потому что со временем он стал вспоминать об отце так, как вспоминают разрозненные эпизоды давно забытой пьесы. Одно из его самых ранних воспоминаний было о том, как боксер вечером приходит домой, треплет его по щеке, а потом вваливается в ванную комнату и его рвет фонтаном. Позже этот эпизод надолго вылетел у него из головы.
Другое воспоминание было скорее последовательностью нескольких эпизодов, которые, по всей видимости, относились к четвертому году его жизни — 1951-му. Это было вскоре после того, как отец стал жить отдельно и им разрешили видеться по воскресеньям. Отец жил в нескольких кварталах от них, в доме родителей, и каждая их встреча с Домиником заканчивалась в «Волшебном фонаре», шумном местном кабаке, где чемпион Армейского авиационного корпуса громил всех желающих голыми кулаками за деньги и напитки.
Доминик помнил, как однажды, во время одного из таких турниров, отец сказал ему, что предпочел бы жить с ним, но это невозможно, потому что это означало находиться под одной крышей с дядей Нино.
— Он хочет, чтобы я делал кое-что, против чего я возражаю, — сказал он.
— Что?
— Ну, тебе пока не понять.
Узнав о «Волшебном фонаре», мать Доминика, бывшая жена Энтони, и ее брат закатили скандал, после чего Доминик больше никогда не разговаривал с отцом. Боксер еще какое-то время жил в тех местах, и сын иногда видел его на улицах — но, следуя инструкциям дяди Нино и матери Марии, переходил на другую сторону дороги, словно у того была ветряная оспа.
Мальчик чувствовал себя ужасно, но мать утешала его словами о том, что ужасна порой бывает и сама жизнь. «Этот тип — чертов разгильдяй, — добавлял дядя Нино, покачивая ребенка на коленке. — О тебе позабочусь я».
Конечно же, в то время Доминик не обладал ни достаточными силами для протеста, ни достаточными знаниями об истории семьи для того, чтобы оценить, в правильном ли направлении течет его жизнь.
* * *
Антонино Гаджи родился летом 1925 года. Он был третьим и последним ребенком Анджело и Мэри Гаджи, живших в квартире без горячей воды в доме без лифта, расположенном в нижнем Ист-Сайде на Манхэттене, где не утихали бури иммигрантских волнений. Со временем имя превратилось в Энтони, а его изначальная форма породила прозвище — Нино.
Некоторые улицы в нижнем Ист-Сайде именовались с помощью букв, поэтому у него тоже было прозвище — «Алфабет-Сити»2. Гаджи проживали на 12-й улице, неподалеку от авеню А и парка Томпкинс-сквер3 — шумного места, к которому вели все окрестные дороги. Анджело Гаджи, мирный уроженец Палермо, держал парикмахерскую. Его жена, отличавшаяся железной волей, была швеей на потогонной фабрике4. Она оставила работу ради того, чтобы сидеть дома с Нино и двумя другими детьми — двухлетней Марией и годовалым Розарио, который вскоре будет известен как Рой.
Это была непростая жизнь в непростом окружении. Пара хотела выбраться оттуда как можно скорее, но началась Великая депрессия, и всё стало только хуже. Мужчины заходили в парикмахерскую не так часто, как раньше, и Анджело пришлось уволить нанятых им работников. Как только Нино стал способен помогать по хозяйству, его тут же устроили уборщиком и полировщиком обуви тех, кому с работой повезло.
На густонаселенных улицах, под завязку забитых «семьями», где все смотрели друг на друга с подозрением, то и дело вспыхивали разногласия из-за языкового барьера и отличающихся ценностей. Буквально в каждом квартале дети объединялись в шайки. Если тот, кто не испытывал склонности к дракам, добирался до школы, сохранив свой завтрак, это считалось везением.
В 1932 году семилетний Нино позировал для своей первой фотографии на святом причастии в римско-католической церкви через улицу. Снимок не запечатлел на его лице ни следа трусости, ни свидетельств проигранной борьбы. С фотографии смотрит невероятно симпатичный, в высшей степени дисциплинированный ребенок с совершенно непроницаемым лицом. Очевидно, ему достались от матери несгибаемая воля и сильный характер.
Рой, брат Нино, напротив, унаследовал и внешность, и манеру поведения отца, худощавого человека с выпирающим кадыком и скошенным подбородком. Сестра Нино, Мария, находилась где-то посередине — крепко сбитая и неприметная, как мать, и в то же время сдержанная и смиренная.
Мэри Гаджи была поражена фотографией Нино — на ней он предстал настоящим мужчиной. Она потратила еще немного из скудного семейного бюджета и сделала из фотографии открытку, которую разослала родственникам. Из-за того что мать души в нем не чаяла, а Нино пользовался этим, его сестра считала его маменькиным сынком. От подобных обвинений у него всегда набухала вена на левой стороне шеи, и по ее толщине можно было судить о том, насколько маленький Нино разгневан.
Как и его сестра и брат, Нино отучился три класса в государственной средней школе, а затем был переведен в церковно-приходскую школу. Она располагалась за церковью, рядом с домом. После школы Нино выполнял подсобные работы в парикмахерской отца, а кроме того, занимался доставкой цветов. К десяти годам он без страха расхаживал по нижнему Ист-Сайду и болтался в парке Томпкинс-сквер, в торговых галереях на авеню А и на 10-й улице.
Это была территория свирепейшей банды Алфабет-Сити — шайки 10-й улицы. Ее боссом был тринадцатилетний Рокко Барбелла, парень, отличавшийся поистине диким нравом. В драках он был неудержим и набрасывался на мальчиков намного старше себя, не стесняясь присутствия большого количества публики, гулявшей в парке. Позже, будучи уже Роки Грациано, он стал чемпионом по боксу в среднем весе.
Из этих мест вышло много бойцов; одна только 10-я улица дала миру двух чемпионов в среднем весе. Вторым был Джейк Лямотта. Нино подружился с ним незадолго до того, как Джейка вслед за Рокко перевели в исправительно-учебное заведение. Кличка, которая прицепилась к Джеку, — «Разъяренный бык» — явилась олицетворением неистовости Алфабет-Сити.
Шайки формировались не только по территориальному, но и по этническому признаку. Вот почему пацаненок с 12-й улицы или авеню А запросто мог общаться с мальчишками с 10-й улицы.
Вооруженная кулаками и палками, шайка 10-й улицы сражалась с шайкой авеню B, шайкой 11-й улицы и вообще всяким, кто не лез за словом в карман. Они тащили фрукты с торговых тележек, подрезали леденцы с газетных стоек, а когда попадались в лапы дежурному полицейскому — как правило, ирландцу, — наказание вершилось прямо на улице.
Нино никогда не жаловался на то, что подвергался публичной порке, но внутри у него кипела непримиримая злость к копам. Учитывая, какие разговоры о полиции велись в парикмахерской его отца, для поддержания ее кипения не требовалось никакое битье. Многовековое официальное разграбление Сицилии сделало презрение к власти народной традицией. Проходя мимо полицейских на улице, Нино ухмылялся и цедил про себя ругательства.
Было совершенно очевидно, что полицейские работали по двойным стандартам. Те люди, которые держали в округе игорные дома, занимались ростовщичеством или промышляли скупкой краденого, действовали открыто и беззастенчиво процветали. Лаки Лучано, крупнейший мафиозо в Нью-Йорке, был выходцем из бедной квартирки на авеню А. Поэтому было вполне естественно, что Нино подражал подобным знаменитостям и, стоя на углу, подбрасывал монеты, изображая Джорджа Рафта в роли Гвидо Ринальдо в весьма популярном фильме «Лицо со шрамом».
Мать Нино, Мэри, была знакома с этим явлением не понаслышке. Она выросла в Адской кухне, примерно таком же озлобленном районе в Вест-Сайде, на западной стороне Манхэттена. Рядом с ней рос не кто иной, как только что упомянутый Джордж Рафт, и она подшучивала над Нино, что ее старый друг стал кинозвездой просто потому, что оставался самим собой и воплощал всех Гвидо Ринальдо вокруг.
Анджело, отец Нино, был еще более искушен в этих вопросах. Его двоюродный брат, Фрэнк Скализе, был влиятельным членом мафиозной семьи и помощником всенародно известных личностей — таких как Лучано, Капоне, Мейер Лански, Голландец Шульц. Он сидел с ними за одним столом, когда они встречались и делили бизнес между преступными «семьями», вкупе известными как мафия. Застенчивый Анджело не был вхож в эти круги, но он и Скализе еще детьми вместе играли, позже примерно в одно время эмигрировали и до сих пор были желанными гостями в домах друг друга, где предавались ностальгии о старых добрых временах.
Когда Скализе появился на 12-й улице, соседи начали перешептываться о его машине, одежде и драгоценностях. Обсуждать, откуда у него деньги, было бы невежливо, но чадам Алфабет-Сити не нужно было пояснять, что кто-то «в деле». Вид Скализе, заходящего в скромную квартирку Гаджи, ощутимо повысил авторитет Нино среди иммигрантской ребятни. С дерзким и одновременно важным видом он говорил им: «Когда я вырасту, я хочу двух вещей. Я хочу быть как Фрэнк Скализе, а когда придет время умирать, я хочу умереть на улице с пистолетом в руке».
Мальчики были хорошо осведомлены о том, что смерть на улицах — обычная часть окружающей жизни. Кто-нибудь то и дело бежал из дома Нино через улицу к церкви сообщить пастору, что подстрелили очередного мафиозо. Тот ждал священника, смертельно раненный, чтобы над ним совершили последний обряд — таинство соборования.
Когда Нино было почти четырнадцать, он окончил восьмой класс. Относясь с презрением к любой работе, он тем не менее устроился парикмахером в заведение своего отца; Нино ухитрялся совмещать это занятие с доставкой цветов, и тогда у него впервые появились карманные деньги. Оставив детство за спиной, он стал проявлять острый интерес к тому, какое впечатление производил на других; он начал одеваться по последней моде, насколько позволяли средства. Когда же у него ухудшилось зрение, он выбрал себе очки настолько темные, что они выглядели как солнцезащитные.
Он также научился играть в кости, но быстро пришел к выводу, что азартные игры не для него: он терпеть не мог проигрывать и уж тем более отдавать деньги кому бы то ни было. Его интересовало другое — как вели дела ростовщики, на средства которых проводились игры. Они брали с игроков пять процентов комиссионных, или «букмекерских», в неделю. Нино воочию убедился в том, что нелегальный бизнес стоит на извлечении выгоды из человеческих слабостей.
В отличие от сверстников, он даже не пытался поступить в среднюю школу. Малообразованность — еще одна особенность сицилийских иммигрантов, ведь, как правило, дома было полно работы. Особенно когда родители, к ужасу Нино, переехали в один из сельских районов в пригороде Нью-Джерси, где купили небольшую ферму.
На ферме Нино трудился в поте лица. В 1942 году, когда в Европе и Азии бушевала война, а ему стукнуло семнадцать, он попытался сбежать, записавшись в армию. Ростом он был пять футов восемь дюймов5, весил сто шестьдесят фунтов6 и благодаря тяжелой работе обладал большой мышечной массой, но после медосмотра его не признали годным из-за сильной близорукости. Это только обострило его затаенную обиду на людей в форме.
Взрослым было ничуть не легче приспособиться к сельской жизни. Как позже сказал Анджело Гаджи, они были городскими настолько, что не отличили бы грабли от мотыги. Через два года они сдались. Однако вернулись они уже не в нижний Ист-Сайд. Некоторые из их родственников с того времени успели перебраться через Ист-Ривер в Бруклин, землю обетованную для семей иммигрантов.
В 1943 году Анджело и Мэри присмотрели дом на Бат-Бич, в итальянском квартале на юго-западном побережье Бруклина. Это был просторный кирпичный дом, с виду напоминавший бункер, доступный по цене: скидка в сто долларов открыла дорогу ссуде на покупку дома на сумму 8550 долларов. Сделка была заключена на имя старшей из детей, Марии, которая лучше всех знала английский.
По сравнению с Алфабет-Сити, Бат-Бич казался просто раем. Столетием ранее он был фешенебельным курортом для богатеев. Но даже теперь, в 1943 году, бункер Гаджи на Кропси-авеню отделял от Атлантического океана лишь небольшой участок заросшего болотистого берега. Всего в нескольких милях оттуда находились парки развлечений Кони-Айленда.
Бат-Бич примыкал к Бенсонхёрсту, где потихоньку обживались иммигранты. И там и там торговцы и жители перенимали культурные традиции Сицилии и деревень южной Италии. Вдоль улиц выстраивались крохотные кафе и стойки с овощами и фруктами; во дворах домов росли гибкие побеги инжира, а виноградные лозы нависали над импровизированными парковочными местами.
Нино, которому исполнилось восемнадцать, без устали искал для себя новые возможности. Его родители не удивились и не встревожились, когда он обратился к двоюродному брату отца, Фрэнку Скализе. Влияние того продолжало расти: к тому времени он являлся предводителем самой крупной мафиозной банды в городе и вдобавок сколотил состояние на том, что давал ссуды под бешеные проценты. Среди его клиентов были крупные политики и профсоюзные чиновники, и Нино получил работу на передвижной погрузочной платформе. Через некоторое время он стал начальником. Нино ненавидел эту работу так же сильно, как и труд фермера, но работал не покладая рук, наращивая мышечную массу. Он уверенно руководил другими работниками, в том числе старше себя, и не терпел ленивых и нерасторопных.
Анджело Гаджи открыл еще одну парикмахерскую, а его жена и дочь получили работу на фабрике одежды. Его сын Рой, который вступил в ряды вооруженных сил, но был демобилизован после ранения в тренировочном лагере, продавал местным барам диспенсеры для арахиса. Рой всегда рос в тени младшего брата и мог бы на всю жизнь в ней остаться.
В течение следующих двух лет Нино укреплял связи со Скализе. В возрасте двадцати лет он оставил работу на погрузочной платформе — но только не на бумаге. В качестве особой услуги, оказанной Фрэнку Скализе, его перевели в разряд «призрачных сотрудников». Липовая работа привлекла к нему внимание налоговых органов, и тогда он в полной мере проявил свою хитрость и коварство. Для родителей он по-прежнему оставался их преданным сыном Энтони — уважаемым молодым человеком, красивым, как Джордж Рафт, сильным и уверенным в себе, которому непременно суждено было найти лучшую жизнь. Особенно в этом была уверена Мэри Гаджи.
Подобно своему брату, с возрастом Мария Гаджи сильно похорошела: стала эффектной брюнеткой с хорошей фигурой. Когда в 1945 году соседские мужчины вернулись с войны, она влюбилась в Энтони Сантамария, местную легенду, чьи боксерские достижения можно было регулярно наблюдать в местных барах.
Нино смотрел на него с пренебрежением. Друзья его детства, Джейк Лямотта и Роки Грациано, уже были в это время профессиональными бойцами на ринге, а не шутами в баре. Он насмешливо отзывался об Энтони Сантамария как о человеке без будущего: боксер был простым рассыльным в мясной лавке. Кроме того, по строгим меркам Нино, он слишком много пил. Нино не употреблял алкогольных напитков вообще — ему не нравилось выпускать из рук контроль над ситуацией. Кроме того, он не курил — и гордился тем, что у него нет вредных привычек.
Марию возмущало авторитарное отношение брата; с ней Энтони Сантамария был джентльменом. В конце 1945 года они поженились, и он переехал в бункер Гаджи. Девятнадцать месяцев спустя у них родился единственный ребенок. Мария соединила имя своего возлюбленного с именем сына — Доминик Анджело Сантамария.
Энтони Гаджи был единственным взрослым в бункере, которому не нужно было вставать рано утром, чтобы идти на работу. Поэтому он стал главной нянькой Доминика. Нино зарабатывал деньги по ночам, давая ссуды в барах и бильярдных Бруклина, а также занимался разными другими делами, которые ему подворачивались. Дома его занятия не обсуждались. У него была новая машина, наличные, хорошая одежда и никакой официальной работы — эти факты были красноречивее слов. Его родители принимали жизнь такой, какой она была. С этой точки зрения все было в порядке. Такой же позиции придерживались и другие, включая Энтони Сантамария, который тем не менее пытался держать дистанцию.
В 1950 году отношения между зятьями, напряженные с самого начала, совсем расстроились. Это случилось, когда у Нино появился интерес к тому, как делать деньги в автомобильном бизнесе, этой темой он занимался в последствии всю жизнь. Он попросил Энтони помочь подстроить автомобильную аварию, чтобы «нагреть» страховую компанию. Энтони отказался, и тогда Нино стал жаловаться, что Энтони — дармоед, который еще и пристает к Марии.
Любому, кто предъявил бы ему подобные обвинения, Энтони ответил бы кулаками, но в случае с Нино он опасался, что дальше в дело пойдут пули. В бункере он старался оставаться в сторонке, но при наличии общей кухни это было не так просто. Разыгралась холодная война, победить в которой у Энтони не было шансов. Со временем, не имея денег на то, чтобы увезти жену и ребенка подальше, он сделался замкнутым и подавленным. Он начал больше выпивать, задерживаться вне дома допоздна, спорить с женой, и в 1951 году его брак оказался разрушен, а он сам в прямом смысле превратился в воспоминание.
Так двадцатишестилетний Нино стал отцом, надеждой и опорой для четырехлетнего Доминика, сына Сантамария.
Никто ни разу не сел рядом с Домиником и не объяснил ему, чем именно и насколько Нино отличался от других людей. Мальчику приходилось постигать премудрости жизни самостоятельно, не задавая лишних вопросов.
Некоторые уроки жизни преподавались ему в виде довольно резких замечаний — например, когда Доминик, вскоре после того как поступил в первый класс, сказал Нино, что хочет стать полицейским. Ему нравилось каждое утро по пути в школу встречать неизменно дружелюбных полицейских, которые заступали на смену в своем участке через дорогу от школы.
«Ненавижу копов, — фыркнул Нино. — Никто в нашей семье сроду не был копом».
Когда Доминик услышал в школе о Корейской войне7, он заявил, что хочет быть солдатом. Нино ответил, что надо быть дураком, чтобы умереть за кого-то, кроме своей семьи. Племянник благоговел перед дядей Нино, поскольку у того имелось свое мнение по каждому вопросу.
Доминику было семь лет, когда в его дом впервые нагрянула полиция. Он проснулся в своей комнате от страшного шума. Он знал всего несколько слов по-сицилийски, и среди них было слово «Полиция!» — сейчас его раз за разом выкрикивал дед. Затем он услышал, как громко хлопнула дверь, кого-то приперли к стене, а Нино выругался во весь голос. Мать пришла к Доминику и села рядом, успокаивая его, пока он не перестал всхлипывать. Она сказала, что кое-кто пришел проведать дядю Нино.
В действительности же Энтони Гаджи был арестован и уведен в наручниках — и не полицией, а ФБР. Он обвинялся в организации мошеннического сговора по продаже краденых автомобилей на рынке подержанных машин, который он открыл в соседнем квартале, — скорее всего, не без помощи Фрэнка Скализе, ставшего вторым человеком, или заместителем босса, в крупнейшей мафиозной семье в городе.
Скализе жил в Бронксе, в северной части Манхэттена, но осуществлял руководство многочисленными бригадами, самой большой из которых являлась бруклинская. Нино еще не был «посвященным» членом «семьи» и по традиции не мог стать им до тех пор, пока не покажет свое умение зарабатывать деньги и убивать.
Наглядной демонстрацией первого из умений явились махинации с машинами. За два года Нино с парой подельников выдали регистрационные документы на десятки несуществующих «кадиллаков», а затем направили угонщиков прибрать к рукам те автомобили, которые подходили по описанию. Номерные знаки угнанных машин заменялись, печатались новые водительские лицензии, и через считанные часы «кэдди» были уже в пути — во Флориде, Джорджии, Техасе, Мексике их ждали покупатели, готовые платить наличными.
Через несколько часов после ареста Нино был освобожден под залог. На следующее утро никто и словом не обмолвился о том, что случилось ночью. Все было как обычно, только Доминик впервые отправился в школу с осознанием того, что же именно имел в виду отец Сантамария, говоря, будто дядя Нино заставлял его делать то, что ему не нравилось. Согласно сложившимся правилам, он оставил свои открытия при себе.
Расследование дела об украденных машинах тянулось почти три года — все указывало на вмешательство мафии. У свидетелей вдруг случалась потеря памяти; обвиняемые, поначалу признавшие свою вину, впоследствии отказывались давать показания против Нино или меняли их от заседания к заседанию. К началу 1956 года федеральный прокурор остался с пустышкой вместо дела, а присяжные признали Нино невиновным. Он не давал показаний, что полностью соответствовало первой клятве, которую приносит принимаемый в ряды мафии: не сотрудничать с властью.
Пока полицейские разбирались с делом, Нино принял и другую клятву: любить и почитать Роуз Мэри Пеццеллу, поразительной красоты блондинку, работавшую оператором в телефонной компании. Он женился на этой девушке вскоре после того, как ему исполнилось двадцать девять. Она была на восемь лет моложе него и походила на Бетти Грейбл8, жила с родителями в квартирке над мебельным магазином, расположенным неподалеку от его салона подержанных автомобилей. Им с Нино пришлось писать ходатайство судье, который вел дело, чтобы получить возможность уехать из штата на медовый месяц. Вернувшись, они заняли первый этаж бункера, вынудив Доминика и его мать переместиться в комнаты поменьше на втором этаже. Годом позже у Нино и Роуз появился на свет первенец, мальчик.
Обычно за Домиником присматривала соседка, но когда ее не было дома, а остальные взрослые уходили на работу, его опекал Нино. Если у него была назначена встреча или нужно было решить какие-то дела, он брал племянника с собой. Когда вся семья собиралась за одним столом, мальчик не раз сиживал на коленях у Скализе, слушая народные сказки острова Сицилия и рассказы о страданиях своего народа, но теперь к Фрэнку добавились те, кто помогал Нино завоевать его положение в обществе, и Доминику велели называть их дядями.
Первым из них был Пол Кастеллано. По иронии судьбы его отец владел мясной лавкой, в которой когда-то работал Энтони Сантамария. После развода Энтони уволился и к тому моменту, когда Доминик пришел в магазин повидать дядю Поли, вовсе покинул этот район. Пол унаследовал от отца мясной бизнес, но также он был и главным помощником Карло Гамбино, управлявшего семейным делом Скализе в Бруклине. Карло, плутоватый сицилиец, старше Пола на пятнадцать лет, а Нино — на двадцать пять, прибывший в Америку в 1922 году, тайком пробравшись на грузовое судно, был двоюродным братом Пола, к тому же последний женился на одной из его сестер.
В беседах с Домиником Нино всегда описывал Пола и Карло как «важных людей», знать которых было честью для него. Несколько раз Доминик присоединялся к ним и другим гостям за послеобеденным кофе, и по тому, как все относились к дяде Карло, человеку с огромным носом и спокойной манерой говорить, он чувствовал, что Карло был почти таким же важным, как Фрэнк Скализе.
Однажды, когда одно из таких собраний подошло к концу и Доминик уже попрощался с дядей Карло, Нино представил его как умного мальчика, обладавшего прыткостью оленя. Мальчик навсегда запомнил ответ Карло: «Быть умным как лиса — вот это хорошо. Лиса умеет обходить ловушки. А олень? Лучше быть львом, чем оленем. Лев может отпугнуть волков. Если ты одновременно и лев, и лиса, тогда ты непобедим».
Как любой мальчик его возраста, Доминик решил, что Карло сам пришел к этим выводам, и в течение нескольких лет делился этой информацией с друзьями. Только много позже он узнал, что Карло слово в слово процитировал Никколо Макиавелли, итальянского государственного деятеля эпохи Возрождения. В трактате Макиавелли «Государь» Карло нашел девиз всей своей жизни: на что бы ни пришлось пойти правителю для сохранения своей власти, он должен пойти на это.
К середине 1950-х годов на теле Нино стали проявляться последствия малоподвижного образа жизни. Из физической активности в его распорядке дня была лишь прогулка с собакой, боксером по кличке Государь. Нино по-прежнему выглядел неплохо, но явно прибавил несколько килограммов; кожа его была все еще гладкой, а волосы — черными, без седины, но мышцы стали дряблыми, и вскоре его разнесло фунтов до двухсот9, что не лучшим образом сказалось на фигуре человека ростом пять футов восемь дюймов10. Он по-прежнему пил только вино, но исключительно в рамках трапезы из нескольких блюд.
Широкоплечий, с темными вьющимися волосами, карими глазами и четко очерченными скулами, молодой Доминик был копией Энтони Сантамария, вплоть до щербинки между верхними зубами. Правда, при всей активности и спортивности, в талии он был слегка широковат.
В школе юноша легко заводил друзей и схватывал все на лету. Как-то раз, когда Доминик учился в пятом классе, он пришел домой очень взволнованный — на груди у него красовался голубой значок, на котором было написано «Президент». Он бросился к Нино рассказать о том, какие почести воздали ему одноклассники.
— Знаешь, что случилось? — вопросил он и, не дожидаясь ответа, выпалил: — Меня выбрали президентом класса!
— Да? И что делает президент класса?
— Он присматривает за классом, пока нет учителя. Если кто-то ведет себя плохо, он записывает его имя.
— Другими словами, ты теперь стукач.
— Стукач?
— Да! Никто в нашей семье не может быть стукачом. Ступай и скажи учителю, что не будешь президентом класса.
— Но меня выбрали, — кротко молвил Доминик.
— Это не для нашей семьи. Скажи учителю, что не можешь.
На следующий день Доминик сделал, как было велено. Учитель много раз спрашивал его о причинах этого поступка, но он так и не дал прямого ответа. Его уклончивость служила наглядным доказательством того, что уроки, преподанные ему дома, не прошли даром: если бы он сказал правду, то «настучал» бы на дядю Нино.
В Бат-Бич, так же как и тогда, когда Гаджи жили в нижнем Ист-Сайде, представители их сообщества были членами местного католического прихода святого Финбара, как и раньше, регулярно посещали мессы только женщины и дети. Подобно тому как когда-то мать Нино брала его с собой в церковь, мать Доминика познакомила сына с церковным учением и ритуалами — и как и в случае с Нино, без особого результата. К примеру, он никогда не видел связи между своей фамилией Сантамария и праздником Успения Богородицы, посвященным тому, что Мария с земли попала прямо в рай.
После конфирмации11 5 мая 1957 года Доминик стал «солдатом Христа». Этот день был исполнен в большей степени семейных откровений, нежели религиозной значимости. В начале церемонии всех детей выстроили в шеренгу снаружи церкви вместе с теми, кого они выбрали своими крестными родителями, которые должны были защитить тех, если с их родителями что-то случится. На кадрах домашних кинофильмов видно, что человек, которого выбрал Доминик, одет в стильный темно-серый костюм с красной гвоздикой в петлице и галстук из красного шелка, а в руках он нервно теребил свои темные очки, будто сильно волновался. Нино Гаджи весьма продолжительное время не бывал в приходе святого Финбара, но когда барабаны и рожки возвестили о начале церемонии, он возложил свою руку крестного отца на Доминика Анджело Сантамария и проследовал внутрь.
Когда в семье появился первый телевизор, Доминик стал замечать, что дядя Нино всегда поддерживает злодеев. При этом четкого образа крестного отца у мальчика еще не сложилось. И вдруг в результате череды определенных событий через несколько недель после конфирмации все стало ясно. Однажды днем в июне 1957 года некий представительный мужчина, одетый с иголочки, покупал персики в овощном магазине неподалеку от своего дома. Сзади подошел неизвестный и четырежды выстрелил в него. Жертве по имени Фрэнк Скализе было шестьдесят два года.
На следующий день полиция нашла в его доме сотни фотографий, сделанных во время отпуска в Италии, на которых он был изображен вместе с Лаки Лучано, бывшим героем авеню А12, десятью годами ранее депортированным как нежелательный иностранный гражданин за содействие в привлечении сицилийской мафии в Нью-Йорк. Обнаружили также книгу учета займов с записями о нелегальных ссудах, в которых фигурировали имена двух десятков именитых представителей власти.
В Бат-Бич Мария Гаджи просто сказала сыну, что Скализе «отошел в мир иной», но на поминках в Бронксе Доминик узнал, что реальность была несколько более суровой, и нечаянно услышал, как неистовый брат Скализе, Джозеф, поклялся отомстить за него. Вскоре «семья» Гаджи снова отправилась в Бронкс — на этот раз для того, чтобы утешить семью Джозефа Скализе, который бесследно исчез.
«Он ушел в пятницу и больше не возвращался», — слышал Доминик, как говорила сквозь рыдания одна из родственниц, пока его в высшей степени взволнованный крестный отец совещался в уголке с большим количеством очень серьезного вида людей.
Несколькими неделями позже в одной из гостиниц Манхэттена был убит мафиозо по имени Альберт Анастазиа. Пресса отреагировала так бурно, как будто убили самого мэра Роберта Ф. Вагнера13. Никто не пытался оградить Доминика от прослушивания радио или просмотра телевизора, и он заключил, что взрослые намеренно решили позволить ему узнать всю неприглядную правду о Нино и «важных людях».
В новостях Альберта Анастазиа называли предводителем крупнейшей криминальной банды в Нью-Йорке; его правой рукой был в свое время Фрэнк Скализе, чей брат Джозеф теперь тоже считался убитым. Все убийства являлись частью войны между двумя бандами. Новым боссом банды Анастазиа должен был стать Карло Гамбино, «хитрый как лиса».
Последняя новость ударила Доминика, будто молния. Про себя он добавил: «...и сильный как лев!»
Когда Анастазиа был предан земле, Нино провозгласил, что будет лучше всего, если «семья» Гаджи на несколько дней останется в бункере. Вооруженный новой информацией Доминик понимал, что речь идет об осаде, и воспринял это как испытание своей храбрости и преданности. Безвылазно сидя в стенах собственного дома, члены семьи проводили время, стараясь делать вид, что ничего особенного не происходит: играли в карты и другие настольные игры. В этом сыгранном ансамбле прозвучала только одна диссонансная нота — в исполнении матери Доминика. Он слышал, как она жаловалась родителям на глупость «такой жизни», которую вел ее брат.
Несмотря на то что они словно сидели на пороховой бочке, Доминику удавалось вести себя столь же непринужденно, как и всем остальным. Юноша, у которого недавно проснулся интерес к музыке, даже пытался поднять окружающим настроение исполнением своей любимой песни «Little Darlin’»14.
Разумеется, никто открыто не обсуждал то, что происходило во внешнем мире. Настал день, и осада была снята. Доминик с честью выдержал испытание и сохранил себе жизнь в это нелегкое время. Он стал чувствовать себя более мудрым и даже более выдающимся, чем остальные ученики государственной школы. Он хранил тайны столь великие, что никогда не признался бы в этом.
Следующие два года прошли относительно спокойно. Если в подпольном мире продолжали бушевать бури, то по внешнему виду Нино Доминик никогда не смог бы догадаться об этом, равно как и по виду Карло Гамбино или Пола Кастеллано, которых он встречал на обедах и семейных собраниях. Это было счастливое время музыки, спорта и дружбы.
Доминик добавил к своему репертуару песню «At The Hop»15 и с подростками по соседству собрал группу The Tuneups. Благодаря крепкому телосложению Доминик стал отличным кэтчером16 в бейсбольной команде Бат-Бич — «Бенсонхёрст Литтл Лиг». А на Кони-Айленде он впервые поцеловал девушку. Доминик начал испытывать глубокое чувство гордости за свое бруклинское происхождение — те, кто из Бруклина, преуспевают во всем. Он не раз слышал, как Нино говорил: «Если они не из Бруклина — значит, они фермеры», и принял это заносчивое высказывание на свой счет. Из Бруклина могли быть только крутые ребята.
Когда Доминику исполнилось двенадцать, его мать принесла неожиданную новость. Она вознамерилась выйти замуж за Энтони Монтильо, с которым уже некоторое время встречалась, и уехать из Бруклина. После женитьбы пара собиралась купить дом в Левиттауне, в тридцати милях от Лонг-Айленда, и, возможно, завести ребенка. Доминику нравился будущий отчим. Как и Энтони Сантамария, Энтони Монтильо был ветераном Армейского авиационного корпуса. Он брал мальчика с собой на экскурсию в Вест-Пойнт и играл с ним в футбол. Тем не менее эта новость огорошила Доминика.
Когда шок прошел, мальчик стал относиться к переезду как к приключению. Хотя мать об этом не говорила, он знал, что она будет счастлива отстраниться от «такой жизни» с Нино, в которой людей, случалось, убивали — или они просто исчезали. И, несмотря на свою молчаливую приверженность одному из аспектов этой жизни — ее дерзкой удали, — он решил, что некоторая отстраненность пойдет на благо и ему.
После свадьбы, когда подошло время записать Доминика в другую школу, мать попросила его принять фамилию Монтильо. Поскольку ему нравился отчим и он хотел сделать приятное матери, он согласился, несмотря на то что не был официально усыновлен.
Новая семья отбыла в Левиттаун летом 1960 года, не подозревая, что Нино вознамерился отомстить за личную потерю, подвести черту под борьбой за власть в преступном мире и вступить в мафиозную семью Гамбино — и все это одним махом.
В октябре адвокат гангстера Винсента Скуилланте сообщил репортерам, что его клиент пропал без вести. Скуилланте являлся президентом компании-монополиста по вывозу промышленных отходов и был признан крупнейшим наркодилером на слушаниях подкомитета сената Соединенных Штатов по борьбе с вымогательством, которые проходили в Вашингтоне. В Бат-Бич он также был опознан как убийца Фрэнка Скализе, который позже заманил в ловушку его брата Джозефа, жаждавшего отомстить.
Официально его исчезновение осталось нераскрытым, но спустя годы Энтони Гаджи много раз говорил тем, кому доверял: «Мы накрыли его в Бронксе. Мы разнесли ему башку, затолкали в багажник и выкинули на свалку».
Нино и его подельники привезли тело в подвал дома на 10-й улице в Алфабет-Сити, в старом квартале, где в свое время рос Нино. Там в отопительной печи бывший член шайки 10-й улицы сжег человека, убившего героя его детства.
В Левиттауне, одном из первых пригородов в послевоенном стиле17, Доминик Монтильо стал настоящим американским тинейджером. Он разносил газеты, жарил гамбургеры в «Макдоналдсе», болтался по торговому центру, играл в футбол в составе школьной команды и лишился невинности в зарослях позади школы.
Единственным пятном, омрачавшим то беззаботное время на новом месте, был период в течение первого года, когда подросток восстал против авторитаризма своего отчима и стал прогуливать школу. После увещеваний матери он начал вести себя хорошо, но к тому времени успел пропустить столько занятий, что последующие три года ушли на то, чтобы догнать сверстников. За это время в семье появились на свет двое детей — Стивен и Мишель, которые росли, не зная о том, что у их столь деятельного старшего брата был другой отец.
Больше всего Доминику нравилось заниматься музыкой. Когда ему исполнилось четырнадцать, у него сломался голос — стал низким и обволакивающим, он объединился с другими парнями, которые играли на дискотеках и свадьбах. Они назвали себя The Four Directions. Они в основном исполняли песни темнокожих певцов, и это стало их «фишкой» — белые парни, которые звучали как черные.
Однажды вечером они исполняли новую песню в небольшом помещении, имитирующем студию звукозаписи. Владелец одного из алкогольных магазинов по соседству был впечатлен — он предложил ребятам средства для покупки концертной одежды и покрытия прочих расходов. Спустя несколько недель парни уже выглядели по высшему разряду и выступали в самых популярных ночных клубах Лонг-Айленда, на разогреве у The Shirelles18 и Little Anthony & The Imperials19, лучших «черных» групп того времени. Парни чувствовали себя звездами.
Энтони Гаджи пытался отрезвить Доминика.
— Музыкальный бизнес — гнилое и грязное дело, — говорил он, когда семья собиралась вместе в Бруклине.
— Меня не волнует бизнес — только музыка, — отвечал Доминик, но его аргументы не принимались во внимание.
Монтильо и Гаджи собирались почти каждое воскресенье, особенно после того как Анджело, отец Нино, умер от сердечного приступа в 1962 году. Монтильо всегда приезжали в Бруклин, потому что Нино терпеть не мог ездить по оживленной скоростной автомагистрали Лонг-Айленда. Мария Монтильо смирилась с этими поездками, иначе она никогда больше не увидела бы свою мать, которая жила теперь в одиночестве, этажом выше, чем Нино и Роуз. Ее муж тоже смирился с этим ради Марии.
Доминик считал отношение своего дяди к музыкальному бизнесу лицемерным: по словам музыкантов, с которыми парень часто общался, «люди мафии» довольно часто крутятся в музыкальной индустрии. В это он охотно верил, потому что песни американских исполнителей итальянского происхождения, которых он считал однодневками, крутились по радио чуть ли не беспрерывно. И это являлось живым доказательством того, что даже из бездарной песни можно сделать хит. Всего-то надо было подмазать ладони диск-жокея.
Группа The Four Directions была в одном шаге от звездного статуса, когда после прослушивания записывающая компания согласилась выпустить песню «Tonight We Love», которую написал друг Доминика. Текст песни был написан «с нуля», а вот музыка являла собой откровенное подражание концерту Чайковского для фортепиано.
Продажи были умеренными, но благодаря этой записи группу пригласили на другую студию, где они записали подпевки для альбома Митча Райдера и популярной группы The Detroit Wheels. В альбом вошел хит «Sock-It-To-Me», но Доминику больше нравилась другая песня — «A Face In The Crowd», для которой он создал вокальную аранжировку.
Друзья сочли эту песню достойной — Доминик производил на них сильное впечатление. Был ли он певцом, спортсменом, учащимся, жарщиком котлет в «Макдоналдсе» — он, казалось, каждый раз примерял на себя новую личность. И дело было даже не в одежде или униформе — менялись его язык тела, речь, манера поведения. Друзья называли его хамелеоном.
Как-то вечером вино Thunderbird20 вскружило голову музыкантам, и им вздумалось покорить Карнеги-холл21 на Манхэттене. Однако сорокапятиминутная поездка на машине слегка отрезвила их, и они остались топтаться у входа. Здесь они заметили навес, который напомнил им нишу в торговом центре, где они добились хорошего звука и где их приметил владелец алкогольного магазина. Это было настоящим знамением судьбы.
«Tonight, we love», — принялись распеваться парни. Голоса звучали все увереннее, ноты Чайковского оглашали стены из стекла и бетона. Несколько человек остановились и начали аплодировать. Однако когда поток людей, идущих с концерта, стал прибывать и вокруг музыкантов образовалась толпа, у них случился приступ страха сцены. Они прекратили петь и убежали.
В нескольких кварталах оттуда их нагнал лимузин. Водитель вышел и сказал, что его босс работает в шоу-бизнесе и хотел бы с ними встретиться. Группа вернулась к Карнеги-холлу, где их встретила телеведущая Джун Хэвок.
«Мне бы хотелось, чтобы вы выступили в моей передаче», — сказала она.
Так у группы The Four Directions состоялся телевизионный дебют. За ним последовали другие представления, включая шоу в Кливленде, среди участников которого была молодая пара — Сонни и Шер22. Доминик поговорил с обоими, но в присутствии Шер, которая выглядела как индеанка благодаря своеобразной красоте и черным волосам до пояса, он настолько нервничал, что совершенно не запомнил ее слов.
В рамках продвижения записи «Tonight We Love» они также играли в клубе Arthur на Манхэттене, который принадлежал бывшей жене актёра Ричарда Бёртона23 Сибил, а также в Uptown Theatre в Филадельфии, известном клубе черной музыки, где их дважды вызывали на бис.
Тем не менее масштаб их известности оставался ограниченным.
Чтобы стать настоящими звездами, им нужно было выпустить хит и найти собственный имидж. Исполняя песни других групп, большого успеха было не добиться. Их друг из еще одной группы написал для них песню, которая, как они думали, могла вывести их в звезды, но записывающую компанию, работавшую с ними раньше, она не заинтересовала. Ограниченного успеха композиции «Tonight We Love» было недостаточно, чтобы преодолеть амплуа «группы на разогреве». По мнению Доминика, истинная причина такого положения дел была в том, что другие исполнители итальянского происхождения, работавшие с той же компанией, — весьма популярные The Four Seasons24 — не хотели, чтобы она раскручивала их потенциальных конкурентов.
Пребывая в убеждении, что группе нужен прорыв, Доминик обратился за помощью к Нино. Он думал, что один телефонный звонок Нино дяде Карло способен все решить. Он был уверен, что Карло контролирует записывающую компанию из Нью-Джерси — об этом ходили разговоры в клубах и мелькали строчки в газетах. Он чувствовал себя виноватым в том, что пробуждает кровные узы с «такой жизнью», — правда, не слишком. Ведь у него был талант.
— Все, что нужно, — только немного подтолкнуть, найти кого-то, кто нас запишет, — сказал он Нино.
— Не думаю, что этот бизнес для тебя.
— Говорю тебе, это не бизнес, это музыка.
— Все, что есть в этом бизнесе, — наркота и женщины. Это не для тебя. Забудь об этом.
Такое покровительственное отношение привело Доминика в ярость. Он впервые повысил голос на Нино.
— Да кто ты такой, чтобы говорить мне, что для меня лучше?
— Но ведь это ты пришел ко мне с просьбой.
— То есть лучше, если я буду убийцей и стану шататься по улицам, давая деньги взаймы каждому встречному?
Нино придвинулся к Доминику.
— Думаю, тебе лучше следить за своими словами.
— Значит, быть ростовщиком — нормально. А профессиональным артистом — «забудь об этом»?
— Лучше уйди, а не то я нос тебе разобью.
Доминик вышел из бункера разозленный и униженный. Он ненавидел все, что делал его дядя, и себя самого тоже — за то, что попытался воспользоваться его услугами.
The Four Directions просуществовали еще год, но так и не стали чем-то бо́льшим. В своем разочаровании участники группы принялись нападать друг на друга, споря, у кого лучше голос и кто будет петь основную партию. Когда Доминику исполнилось семнадцать, группа распалась.
В том же 1965 году Доминик окончил среднюю школу Макартура в Левиттауне. Он был до крайности расстроен бесславным концом своей музыкальной карьеры. Ему хотелось чего-то нового и захватывающего, но он понятия не имел, чего именно. Сердитый на Нино и обиженный на весь Нью-Йорк, он думал сбежать, но не знал куда. Он запросто поступил бы в колледж, но совершенно не жаждал соблюдать дисциплину. С горечью отклонил он предложение Нино помочь ему найти работу. Полностью растерянный, он сам подыскал себе занятие — работу на сборочной линии в авиационной корпорации «Грумман».
Тем временем один его друг записался в резерв сухопутных войск и всячески расхваливал Доминику недавно сформированный элитный отряд «Зеленые береты»25. В то время это подразделение было послано во Вьетнам26 для свержения коммунистического режима.
Для Доминика это звучало волнующе, маняще и удивительно. Он тоже видел себя героем, будучи искренне, до наивности, патриотичен; вдобавок к этому он был непредсказуем. Поэтому в День святого Валентина 1966 года он оставил работу на сборочной линии — после открытого неповиновения начальнику цеха. По пути домой увидел пункт по записи новобранцев. Собрав остатки уверенности в себе, еще сохранившиеся после распада музыкальной группы, он зашел внутрь. Пройдя мимо стендов береговой охраны и морской пехоты, он остановился у отдела сухопутных войск.
— Я хочу быть «зеленым беретом», — заявил он.
Вербовщик подумал, что он шутит, и начал смеяться.
— То, что ты хочешь, не значит, что ты им станешь. Это не так просто.
— Я бы не пришел, если бы это было просто.
— Хорошо. Я не могу гарантировать, что ты станешь «зеленым беретом». Все, что я могу обещать, — это курс базовой тренировки. Если после него ты по-прежнему будешь хотеть стать «зеленым беретом», тебе нужно будет записаться добровольцем и поступить в Батальон дальнейшей подготовки пехотинцев, затем в Школу рейнджеров27, а потом в Школу частей особого назначения — это и есть «Зеленые береты», — но только при условии, что ты им подойдешь.
— Отлично! Где расписаться?
Этим вечером новобранец сообщил своей ошарашенной матери: «Если собираешься идти на войну, нужно пройти весь путь целиком».
Мать не оценила его браваду — было очевидно, что Доминик обладает некоторыми чертами Энтони Гаджи. Впрочем, когда оторопь прошла, благодаря все тому же Энтони Гаджи она взялась поддерживать его. Она очень боялась, что ее беспокойный сын в итоге войдет в мир Нино. Армия же могла наставить его на другой путь. «Помни, что ты должен остаться в живых», — напутствовала сына мать.
Раздутый от гордости, Доминик отправился в Бруклин сообщить новость Нино. Он предвидел реакцию дядюшки, но такой отповеди не ожидал совершенно.
— Там убивают людей, идиот! И для чего? Чтобы поддержать на плаву кучку рисовых фермеров? Это безумие!
— Наверное, для тебя это прозвучит банально, но я собираюсь сражаться за мою страну, — Доминик выдержал паузу. — Как мой отец и как отчим.
— Они тоже дураки. Не надо сражаться за генералов, сражайся за нас. Если хочешь умереть, умри лучше за свою семью!
Эти последние слова Нино испугали Доминика. Они прозвучали так, будто дядя говорил о «семье» Гамбино, а вовсе не о семействе Гаджи или Монтильо. Он почувствовал гнев, удивление, страх и гордость одновременно и на какое-то время потерял дар речи.
— Я не собираюсь умирать, — в конце концов произнес он и удалился.
2 Алфабет-Сити (дословно: «Алфавитный город») — район в Ист-Вилледж на Манхэттене, Нью-Йорк. Название происходит от авеню A, B, C и D. Примерно с 1900 года в районе жили в основном еврейские, ирландские и итальянские иммигранты. Сегодня Alphabet City — модный район. — Примеч. ред.
3 Традиционное место массовых собраний. В 1960-х годах парк стал местом проведения демонстраций против войны во Вьетнаме. Кроме этого, всегда был прибежищем бездомных и перевалочным пунктом для наркоторговцев. — Примеч. ред.
4 Потогонная форма производства характеризуется крайней степенью эксплуатации трудящихся. Как правило, к работе в неприемлемых условиях привлекались малоимущие, безработные и иммигранты. — Примеч. ред.
5 Около 173 см. — Примеч. пер.
6 Примерно 72,5 кг. — Примеч. пер.
7
