На волне шока E-Book

Джон Браннер

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Фантастика: классика и современность
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 363

Veröffentlichungsjahr: 2023

Beschreibung

2020-е годы. Процессы обработки и передачи данных резко ускорились, и гонка вооружений уступила место гонке интеллектов. Но если каждый имеет доступ к информации, то должны быть и те, кто этой информацией оперирует – в своих интересах. Система, попирающая свободомыслие – и хакеры, сражающиеся во имя всеобщей свободы. Америка, закручивающая гайки надзора до стального скрежета – и гении из трущоб, крохотные хитрые винтики, пускающие под откос великолепно смазанную государственную машину…

Leseprobe

Джон Браннер На волне шока

John Brunner

THE SHOCKWAVE RIDER

© Brunner Fact and Faction Ltd, 1975

© Школа перевода В. Баканова, 2022

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

Выражения признательности

Такие люди, как я, озабоченные изображением средствами литературы примет неведомой страны под названием «будущее», в которую всех нас, хотим мы того или нет, однажды депортируют, не высасывают свои истории из пальца. Мы – и я в особенности – часто бываем в долгу перед теми, кто анализирует безграничные возможности завтрашнего дня с какой-нибудь практической целью, например, со слабой, но достойной восхищения надеждой на то, что наши дети получат от нас в наследство мир, куда более подвластный воображению и предвидению, чем наш собственный.

Сценарий (как сейчас модно говорить) романа «На волне шока» во многом продолжает линию побуждающего к серьезным размышлениям исследования Элвина Тоффлера «Шок будущего», и потому я перед ним в большом долгу.

Д.К.Х.Б.

Книга 1. (М)ученическое пособие

Сентенция дня

Отхватите у них палец, и они дадут вам по рукам.

Режим извлечения данных

Мужчина в стальном кресле был так же гол, как белые стены вокруг него. Волосы повсюду тщательно сбриты, не тронули одни ресницы. Крохотные кусочки пластыря удерживали десятки датчиков на макушке, висках, у краешков рта, на горле, на каждом нервном узле до самых щиколоток.

Тонкие, как нити паутины, проводки тянулись от датчиков к единственному предмету, если не считать одного стального и двух мягких кресел, составлявших обстановку помещения. Этим предметом была консоль анализа данных два метра в ширину и полтора метра в высоту. На наклонном пульте управления, за которым было удобно работать из придвинутого мягкого кресла, расположилась куча дисплеев и сигнальных ламп.

К регулируемым штангам, торчащим из задней стенки консоли, были прикреплены микрофоны и тривизионная камера.

Кроме бритого наголо мужчины в комнате находились еще три человека: молодая женщина в обтягивающем белом комбинезоне, следившая за работой датчиков, худощавый чернокожий мужчина в модном бордовом камзоле, на груди – бирка с фотографией и именем Пол Т. Фримен[1], и кряжистый белый мужчина лет пятидесяти, одетый в синий костюм. Такая же бирка сообщала, что его зовут Ральф К. Хартц.

После продолжительного созерцания человека в кресле Хартц сказал:

– Значит, это и есть тот ловчила, что проник дальше всех, быстрее всех и на больший срок, чем кто-либо до него?

– Профессиональный путь Хафлингера действительно впечатляет, – кивнул Фримен. – Вы читали его досье?

– Естественно. Поэтому и приехал. Мной, возможно, движут несовременные мотивы, однако я хотел своими глазами увидеть человека, создавшего поразительное количество разных личностей. Проще спросить, за кого он себя не выдавал. Был дизайнером утопических коммун, консультантом по образу жизни, азартным игроком в «Дельфи», советником по компьютерному саботажу, системным рационализатором и бог знает кем еще.

– Священником, кстати, тоже, – напомнил Фримен. – Сегодня мы подробнее займемся этой ролью. Меня удивляет, однако, не количество разных профессий, а непохожесть различных версий собственного «я».

– Того, что он будет пытаться замести следы самым неожиданным образом, следовало ожидать.

– Вы меня не так поняли. То, что он долго скрывался от нас, подразумевает умение избегать реакций, вызывающих эмоциональный перегруз, или контролировать их с помощью какого-нибудь обычного коммерческого нейролептика, каким вы или я смягчаем шок от переезда в новое жилище, причем относительно малыми дозами.

– Гм… – Хартц задумался. – Вы правы. Это просто удивительно. Вы готовы начать сеанс? Я не могу долго оставаться в Пареломе.

Девушка, затянутая в белый пластик, не поднимая головы, сказала:

– Да, сэр, он готов.

Ассистентка направилась к двери. Следуя приглашающему жесту Фримена, Хартц опустился в кресло и с сомнением произнес:

– Разве ему не требуется сделать какой-нибудь укол? Он выглядит снулым.

Устроившись поудобнее в кресле, Фримен ответил:

– Медикаменты тут ни при чем. Эффект производят токи, подводимые к двигательным центрам. Мы в этом специалисты, как вы знаете. Достаточно повернуть вон тот выключатель, и субъект придет в сознание, но свободы передвижения, естественно, не получит. Импульса хватит лишь для обстоятельного ответа на вопросы. Кстати, прежде чем его будить, я объясню, что мы будем делать. Вчера я сделал перерыв, нащупав невероятно сильно заряженный образ, поэтому сейчас хочу выполнить регрессию к нужной дате и введу те же данные – посмотрим, что получится.

– Какой образ?

– Девочки лет десяти, сломя голову бегущей в кромешной темноте.

В целях идентификации

На данный момент меня зовут Артур Эдвард Лазарь, я профессиональный служитель культа сорока шести лет, давший обет безбрачия, основатель и владелец Церкви бесконечного прозрения в перепрофилированном (с чего же еще начинать новой церкви, как не с успешного перепрофилирования чужих верований?) открытом кинотеатре для автомобилистов близ Толедо, штат Огайо. Кинотеатр простоял несколько лет бесхозным – не потому, что люди перестали смотреть кино: фильмы еще выпускают, и желающих посмотреть широкоформатное порно вроде того, из-за которого пиратские трехмерные спутники быстренько обнучивают на орбите, хватает, – но потому, что бывший кинотеатр оказался на ничейной полосе, на которую точили зубы протестантское племя «Царства Билла» и католики-граалисты. Однако и те, и другие обычно не трогали церкви, а территория ближайшего мусульманского племени – «младенцев джихада» – находилась в десяти милях на западе.

Последние шесть лет я пользуюсь кодом с маркером 4GH.

Памятка для своих «я»: надо выяснить, не произошли ли какие-нибудь изменения в статусе 4GH и, главное, не ввели ли чего получше. Такая задачка заслуживает серьезных усилий.

Магер-шелал-хаш-баз[2]

Девочка бежала, ослепленная горем, под небесами, усеянными тысячами ложных звезд, что двигались быстрее минутной стрелки. Ночной июньский воздух царапал горло пылью, каждая мышца ног, живота и даже рук болела, но она продолжала бег с максимальной быстротой, на какую была способна. Стояла такая духота, что выбегавшие из глаз слезы тут же высыхали.

Иногда попадались участки относительно ровной дороги – много лет не знавшей ремонта, но еще сносной; иногда приходилось бежать по местности, где, вероятно, раньше стояли заводы, теперь перенесенные владельцами на орбиту, или дома, разоренные племенами во время какого-нибудь давно позабытого бунта.

Впереди сквозь темноту проступали огни и освещенные рекламные щиты на обочине автострады. Три щита рекламировали церковь, предлагая бесплатные дельфийские консультации для зарегистрированной паствы.

Дико озираясь вокруг, часто моргая, чтобы лучше видеть, девочка заметила уродливый разноцветный купол, похожий на абажур, сделанный из рыбы фугу, надутой до размеров кита.

Следя за ней с надежного расстояния по сигналам электронной метки, спрятанной в бумажном платьице, единственной одежде девочки помимо сандалий, человек в электрокаре подавил зевок и мысленно пожелал, чтобы его задание в этот воскресный вечер не отняло слишком много времени и не оказалось слишком скучным.

Невеликий п(р)орок во чреве кита

Его преподобие Лазарь не только заведовал церковью, но и жил в ней – в трейлере, стоящем за алтарем косморамы двадцатиметровой высоты, который когда-то служил проекционным экраном кинотеатра. Где еще профессиональному проповеднику найти уединение и столько свободного пространства?

Лазарь сидел в одиночестве за столом крохотного кабинета в носовой части трейлера и подсчитывал дневную выручку под гул компрессора, поддерживавшего в надутом состоянии разноцветный пластиковый купол триста метров в диаметре и двести метров в высоту.

Святой отец хмурился. Сделка с группой куликов, поставлявших музыку для богослужений, была заключена на процентной основе, однако от него требовалось гарантировать присутствие не меньше тысячи прихожан, а посещаемость по мере затухания новизны церкви падала. Сегодня явились всего семьсот человек. Когда люди после службы возвращались на автостраду, даже пробки не возникло.

Еще больше Лазаря тревожило то, что впервые за девять месяцев после открытия церкви дневной сбор состоял больше из расписок, чем из наличных денег. Наличных денег в обращении оставалось мало – по крайней мере, на этом континенте. Исключение составляли зоны платных лишенцев, где людям платили федеральные пособия за отказ от пользования наиболее дорогими игрушками двадцать первого века. Однако активирование соединения с федеральным кредитным вычислительным центром в воскресенье, день дежурного отключения системы, грозило серьезным штрафом, превышавшим финансовые возможности большинства церквей. Его церковь не была исключением. Поэтому паства обычно не забывала приносить с собой монеты или банкноты либо книжечку расписок-ваучеров, выданную в день регистрации.

Проблема с расписками состояла – как он знал из прежнего опыта – в том, что после предъявления их на следующий день в банке не меньше половины вернут назад со штампом «НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНО». Чем выше сумма залога, тем чаще это случалось. Некоторые из расписок принесли люди, настолько глубоко увязшие в беспросветных долгах, что компьютеры запретили им тратить средства на что-либо еще кроме самого необходимого. Любой новый культ неизбежно привлекал толпы пострадавших от шока наступившего будущего. Другие расписки еще до утра отзывались из-за семейных неурядиц: «Сколько-сколько ты обязался внести? О господи! За что мне такое наказание?! Немедленно отмени!»

И все-таки кое-кто из прихожан по недалекости проявлял щедрость. На столе лежала стопка из пятидесяти медных долларов, за которые любая фирма электроники даст три сотни – добываемые на астероидах руды содержали в основном металлы низкой проводимости. Деньги запрещалось сдавать в металлолом, но все это делали и потом говорили, что нашли старый сотейник на чердаке бэушного дома или откопали во дворе остатки старого кабеля.

На досках объявлений «Дельфи» высокой популярностью пользовалось предсказание, что доллары очередной эмиссии будут сделаны из пластика сроком годности один-два года. Ну и plus ça только карманная мелочь, plus c’est биоразлагаемая…

Лазарь ссыпал доллары в плавильную печь, не пересчитывая – платили по весу слитка, и занялся еще одним делом, которое требовалось закончить до наступления утра, – анализом формуляров «Дельфи», заполненных паствой. Их было намного меньше, чем в апреле. В то время он рассчитывал получать тысячу четыреста или полторы тысячи штук в сутки. Сегодняшний надой не составлял и половины. Но даже семьсот с лишним мнений давали куда более широкий разброс, не шедший ни в какое сравнение с индивидуальным анкетированием, особенно в периоды, когда население переживало жестокую депрессию или какой-нибудь еще кризис образа жизни.

Вся без исключения паства Лазаря не вылезала из бесконечного кризиса образа жизни.

Опросник представлял собой набор смелых утверждений, каждое из них кратко формулировало какую-нибудь личную проблему, после чего следовали пропуски, куда уплатившие взносы члены церкви могли вписать предлагаемое решение. Сегодняшний формуляр состоял из девяти пунктов – жалкого отголоска славных весенних дней, когда вопросы переползали аж на вторую страницу. Видимо, кто-то распустил слух: «В последний раз нам предложили дельфировать всего девять пунктов. А значит, в следующее воскресенье…»

Что является антонимом выражения «снежный ком»? Тающий ком?

Лазарь решил выполнить привычную процедуру, невзирая на крах прежних радужных надежд. Он был обязан это сделать ради себя самого, постоянных прихожан и всех тех, чей душераздирающий крик души он сегодня подслушал.

На пункт А можно не обращать внимания. Лазарь вставил его как сладкую замануху. Ничто не сравнится со скандалом, способным попасть в медиа и завладеть вниманием публики. Приманка была подброшена в слабой надежде на то, что однажды люди заметят сообщение в выпуске новостей и смогут сказать: «Эй, это та самая история, когда одного штыря застрелили за приставания к собственной дочери. Помнишь, как мы прорабатывали ее на компе в церкви?»

Какое-никакое напоминание о прошлом, связывающее его с настоящим.

Лазарь с кривой улыбкой повторил про себя вопрос собственного сочинения: Я девочка, мне четырнадцать лет. Мой отец все время пьян и хочет мне присунуть, но тратит на выпивку столько кредита, что мне не хватило на штраф, когда я пошла погулять, и у меня конфисковали мой…

Ответы были тоскливо предсказуемы. Девочке следует обратиться в суд, чтобы ее признали совершеннолетней, она должна все рассказать матери или донести на отца анонимно, чтобы его кредит заблокировали, пусть сбежит из дома и живет в общаге для малолеток, и так далее и тому подобное.

– Господи! – воскликнул Лазарь в пространство. – Будь мне позволено самому программировать компьютер исповедальной кабины, люди получали бы куда лучшие советы!

Новый проект шел совершенно не так, как он ожидал.

Следующий пункт подразумевал настоящую трагедию.

Как можно помочь еще молодой женщине лет тридцати с лишним, инженеру-электронщику с дипломом, работавшей на орбите по шестимесячному контракту, слишком поздно обнаружившей у себя остеокалколиз – потерю кальция и других минералов в костях в условиях полной невесомости, и вынужденной оставить работу, а теперь рискующей получить перелом, стоило ей хотя бы споткнуться? Права на подачу апелляции она не имела, гильдия присвоила ей статус нарушителя контракта. Женщина не могла предъявить иск с требованием выплаты компенсации, потому как без работы не имела средств на адвоката, а на работу без разрешения гильдии ее не принимали. Она… Короче, замкнутый круг.

В нашем дивном новом мире много дивных новых пакостей.

Со вздохом святой отец аккуратно сложил формуляры в стопку и сунул их под линзу сканера настольного компьютера для обработки и вынесения вердикта. Такое маленькое количество формуляров не оправдывало аренду времени в госсети. К урчанию компрессора добавилось шурх-шурх пластмассовых захватов устройства для сортировки бумаг.

Приобретенный в секонд-хенде компьютер сильно устарел, однако еще работал. Если не испустит дух ночью, робкие подростки, озабоченные родители и вполне здоровые, но неизвестно почему несчастные студенты и отчаявшиеся стареющие дамочки явятся за своей порцией духовного утешения, чтобы уйти, сжимая в кулачке бумажную соломинку – сертификат, пахнущий доброй старой абсолютной властью, с заголовком, отпечатанным фальшивым золотым тиснением, гласящим, что вы держите в руках подлинную законную рекомендацию «Дельфи», основанную на мнении не менее чем ______* консультантов (__* вписать номер, документ недействителен, если общая сумма составила менее 99__) и выданную под присягой/согласно показаниям, данным в присутствии совершеннолетнего свидетеля/под нотариальную заверку печатью** (__** вычеркнуть ненужное) _____ (числа) _____ (месяца) 20__ (года).

Дрянная мелкая подделка напоминала о крахе надежд Лазаря на превращение церковного прихода в отдельный ручной пул для сертифицированных опросов и на завоевание точки опоры, с которой можно было сдвинуть Землю. Теперь-то он понимал, что выбрал неверный подход, но воспоминания о переезде в Огайо все равно отзывались в душе щемящей болью.

По крайней мере, его потуги хотя бы спасли несколько человек от наркотиков, суицида и убийств. Даже если от сертификата «Дельфи» не было другого проку, бумажка напоминала подсознанию: все-таки я чего-то стою, ведь тут прямо указано, что о моих проблемах размышляли сотни других людей!

К тому же безадресные советы коллективного разума помогли Лазарю сделать несколько успешных ставок на общественных досках объявлений.

Дневная норма была выполнена. Однако, перейдя в жилой отсек трейлера, святой отец не почувствовал сонливости. Лазарь прикинул, не вызвать ли кого-нибудь на фехтовальный поединок, но тут же вспомнил, что его регулярные партнеры по игре недавно переехали в другое место, а звонить в государственный комитет фехтовальщиков Огайо и просить выделить новых после одиннадцати часов вечера не имело смысла.

Поэтому скатанный в трубку экран для фехтования, световое перо и счетчик очков остались в тубусе. Хватит и обычного тривизора.

В приливе неожиданной щедрости один из первых регулярных членов его церкви сделал чудовищно дорогой подарок – монитор, который можно было программировать на личные вкусы, сам выбирающий подходящий канал. Лазарь сел в глубокое кресло и включил аппарат. Экран немедленно осветился, предлагая дать совет оппозиционной партии на Ямайке, как справиться с массовым голодом на острове и вышибить правительство на следующих выборах. Вес общественного мнения склонялся к идее покупки грузового дирижабля и доставки с его помощью посылок с синтетической едой в наиболее пострадавшие районы. Очевидно, никому не приходило в голову, что стоимость подходящего воздушного судна составляла семизначную сумму, в то время как Ямайка по обыкновению была банкротом.

Хватит! Я не вынесу столько глупости за один день!

Увы, после отклонения предложенной программы экран неожиданно потух. Неужели на всех каналах тривидения с их разнообразием автоматика не обнаружила ничего, что могло бы заинтересовать его преподобие Лазаря? Святой отец переключился на ручное управление.

Сначала ему попалась группа куликов – с синей косметикой на лицах и перьями в прическах. Они не играли на музыкальных инструментах, а пассами перемещали невидимые колонны слабых микроволн, вызывая колебания, которые компьютер превращал в звуки. При удачном раскладе – звуки музыки. Кулики действовали зажато, неуклюже и безо всякой координации. Помогавшая церкви группа любителей, состоявшая из недавних выпускников школ, умела хотя бы не выпадать из регистра и совместно брать нужные тонические аккорды.

Сменив канал, Лазарь обнаружил бюллетень скандалов, распускавший непроверенные, клеветнические, но в силу компьютерного редактирования неподсудные слухи, призванные убедить людей в том, что мир, как они и подозревали, есть гнездилище порока. В программе говорилось о мэре Эль-Пасо в Техасе, причастного к аресту махинатора, организовавшего незаконный пул «Дельфи» и делавшего ставки на количество смертей, переломов и выбитых глаз в хоккейных и футбольных играх. Незаконной являлась не организация тотализатора как такового, а то, что жулик выплачивал выигрыши на общую сумму меньше установленных законом пятидесяти процентов сборов. Фамилия мэра действительно упоминалась несколько раз.

В Великобритании Комиссия расового оздоровления предложила почетное членство принцессе Ширли и принцу Джиму ввиду того, что они, как известно, имели твердое мнение по вопросам иммиграции чужаков на их несчастный остров. Хотя, если учесть, с какой быстротой бедность сокращала население острова везде кроме районов, граничащих с европейским континентом, нетрудно было предсказать, что австралийцы и новозеландцы вряд ли туда поедут.

И еще: правда ли, что дистанционная ракетная атака на туристические отели Сейшелов была проплачена конкурирующей сетью гостиниц, а не ирредентистской Партией освобождения Сейшельских островов?

Да ну их всех к черту.

На следующем канале показывали «цирк», как в просторечии назвали «экспериментальный комплекс поощрения и наказания». Лазарь, похоже, попал на одного из «полевых предводителей», возможно даже, самого знаменитого, который вел передачу из Кемадуры в Калифорнии, прикрываясь все еще действующими местными законами, позволявшими использовать настоящих животных. Полдюжины испуганных, выпучивших глаза детишек выстроились в затылок перед сходнями не больше пяти сантиметров шириной, перекинутыми над бассейном, в котором извивались и щелкали зубами аллигаторы. Родители азартно подбадривали своих чад. Большая красная заставка в углу экрана информировала, что за каждый сделанный шаг, не закончившийся падением, присуждалась тысяча долларов. Лазарь с содроганием еще раз переключил канал.

Соседний должен был пустовать. Ан нет. Его захватил китайский пиратский спутник, пытавшийся привлечь внимание эмигрантов на среднем западе Америки. Говорят, в окрестностях Кливленда завелось китайское племя. Или в Дейтоне? Канал вещал на китайском, Лазарь переключился на следующий. Здесь гнали рекламу. Один ролик продвигал центр консультаций по образу жизни, где, как знал Лазарь, имелись частные палаты для тех клиентов, чье состояние после получения дорогущих советов только ухудшилось. Другой расхваливал средство, вызывающее эйфорию, уверяя, что оно не ведет к привыканию, хотя именно к нему оно и приводило. Управление по качеству продуктов питания и лекарственных средств подало в суд на рекламирующую это средство маркетинговую фирму, однако, по слухам, та вышла на покладистого судью, прикарманила арестованную было прибыль и согласилась добровольно соскочить с продукта, не доводя дело до суда, повесив на шею недофинансированного, выбивающегося из сил общественного здравоохранения еще несколько сотен наркоманов.

Следующий канал захватила еще одна пиратская программа. Судя по акценту – австралийская. Девушка в костюме из шести пузырей, расположенных на стратегически важных участках тела, вещала: «Отгадайте загадку: если всех людей, страдающих от кризиса образа жизни, уложить в одну линию, то кто тогда останется, чтобы их укладывать?»

Шутка вызвала у Лазаря слабую улыбку. Поймать австралийское шоу – большая редкость, он почти решил досмотреть передачу до конца, как вдруг его заставил вздрогнуть громкий звонок.

Звонок означал, что кто-то вошел в исповедальную кабину у главных ворот. И судя по времени суток, этот кто-то должен находиться в крайней степени отчаяния.

Ну что ж. Лазарь заранее настроился на помехи в любое время дня и ночи как неизбежную часть церковной работы. Вздохнув, он поднялся и выключил тривизор.

Памятка для своих «я»: использование тривидения для нужд церкви, возможно, неплохая идея. Надо бы восстановить контакты с медиа. Но что, если, работая священником, он чересчур засветился для обладателя кода с маркером 4GH? А если нет, то какую дозу публичности мог себе позволить? И как долго?

Надо выяснить. Обязательно надо.

Придав чертам лица благостное выражение, Лазарь включил тривизионную связь с исповедальней. Осторожность не повредит. В стычке на прошлой неделе фанаты «Царства Билла» и граалисты потеряли семерых убитыми, причем победили последние. Что и следовало ожидать – католики во все времена отличались жестокостью. Если «Царство Билла» просто калечило пленных и потом позволяло им влачить жалкое существование, то граалисты своих пленников связывали, затыкали им рты и оставляли в каких-нибудь развалинах медленно умирать от жажды.

Так что ночной посетитель, возможно, вовсе не нуждался в совете или даже медикаментах. В церковь могли подослать лазутчика, чтобы разведать, как сподручнее сравнять ее с землей. В принципе, оба племени считали церковь Лазаря языческой срамотой.

На экране, однако, появилась девочка, слишком юная для принятия в одно из племен. На вид не больше десяти лет, волосы всклокочены, глаза покраснели от плача, на щеках – бороздки, проделанные в осевшей пыли слезинками. Похоже, девчонка переоценила свои силы в подражании взрослым, заблудилась и испугалась темноты… О, нет! Тут кое-что похуже. Священник увидел в руке девочки нож. Лезвие и зеленое платье были покрыты алыми пятнами, смахивающими на свежую кровь.

– Да, сестра моя? – спросил Лазарь нейтральным тоном.

– Отец, я должна исповедоваться или буду проклята! – всхлипнула девочка. – Я зарезала свою маму, искромсала ее на кусочки! Наверняка убила! Я в этом уверена!

На мгновение время будто остановилось. Стараясь сохранять спокойствие, Лазарь произнес слова, нужные для официальной записи, потому как, несмотря на неприкосновенный статус исповедальни, тривизионный канал, как и все такие каналы, был подключен к городской полицейской сети и просматривался неутомимыми федеральными наблюдателями в Канаверале. Или где-то еще. Их столько расплодилось, что вряд ли они все сидели в одном месте.

Памятка для своих «я»: неплохо бы узнать, где находятся остальные.

Скрипучим, как гравий, голосом он сказал:

– Дитя мое, – в который раз замечая ироничность фразы, – облегчи совесть, доверься мне. Однако я должен напомнить, что тайна исповеди не сохраняется, если говорить в микрофон.

Девочка уставилась на его изображение таким пронзительным взглядом, что он невольно представил, каким она его видит: худой, смуглый мужчина со сломанным носом, одетый в черный камзол с белым воротником, украшенным маленькими позолоченными крестиками. Ничего не сказав, девочка покачала головой, как если бы ее разум до краев переполнился ужасом, не оставив места для новых потрясений.

Лазарь терпеливо повторил. На этот раз до нее дошло.

– Вы хотите сказать, – с трудом выговорила она, – что вызовите хрипатых?

– Разумеется, нет. Однако они, возможно, тебя уже ищут. А ты только что призналась в микрофон о содеянном… Теперь понимаешь?

Лицо ребенка съежилось. Нож выпал из руки на пол с легким звоном, словно кто-то тихо тронул струны гуслей. Через секунду она снова разревелась.

– Не уходи, – попросил он. – Я сейчас приду к тебе.

Антракт

Над холмами вокруг Парелома дул резкий, пахнущий зимой ветер, срывающий с деревьев красные и золотые листья, но небо оставалось чистым, а солнечный свет – ярким. Ожидая в очереди у одного из двадцати лучших ресторанов, напоминающего своим видом о роскоши прежних времен вплоть до выставленных в витрине тарелок с готовыми блюдами, Хартц удовлетворенно оглядел окрестности.

– Чудесно, – наконец произнес он. – Просто чудесно.

– Что? – Фримен массировал кожу на висках, разглаживая ее к затылку, словно пытался выдавить из себя накопившуюся усталость. Он поднял глаза на витрину и кивнул: – А-а, вы об этом… Да, пожалуй. Последнее время я мало обращаю внимания на такие вещи.

– Вы, как я вижу, утомились, – участливо сказал Хартц. – И меня это не удивляет. У вас трудная работа.

– И не быстрая. По девять часов в сутки, сеансами по три часа. Утомишься тут.

– Но работа должна быть сделана.

– Да, работа должна быть сделана.

Как выращивают дельфиниумы

Делается это примерно так.

Сначала вы окучиваете большую – если получится, то очень большую – группу людей, никогда не изучавших предмет, к которому относится задаваемый вами вопрос, и потому неспособных вспомнить правильный ответ, но тем не менее встроенных в культуру, к которой вопрос имеет прямое отношение.

После чего вы просите их прикинуть, сколько людей умерло во время великой эпидемии гриппа после Первой мировой войны или какое количество караваев хлеба санитарные инспекторы ЕЭС сочли непригодными к употреблению в пищу в июне 1970 года.

Как ни странно, после обобщения ответов вы заметите, что они группируются вокруг верной цифры, указанной в альманахах, ежегодниках и статистических отчетах.

Подтверждается парадокс: хотя никто не имеет понятия о происходящем вокруг, все знают, что происходит.

Если правило работает по отношению к прошлому, почему бы не применить его к будущему? Триста миллионов, имеющие доступ к интегрированной сети данных Северной Америки, – очень внушительное количество потенциальных прогнозистов.

Увы, большинство из них бегут во все лопатки от страшного призрака будущего. Как окучивать людей, попросту не желающих ничего знать?

Одних можно поймать на жадности, другим дать надежду. Остальные не сыграют в судьбах мира какой-либо существенной роли.

Как говорит пословица, нет коня – и осел сгодится.

Новая кочка отсчета

Оставалось отпереть дверь трейлера и отключить сигнал тревоги, как Лазарь вдруг засомневался.

Воскресенье. Относительно хороший сбор, хотя и не рекордный. (Он принюхался. Воздух горяч. От плавильни нагрелся.)

А что, если девчонка – не по годам умелая актриса?

Он представил себе, как налетает, грабит и убегает до появления хрипатых племя, оставив на месте одну истерически хохочущую по поводу удачного «розыгрыша» малолетку, которую полиция не имеет права допрашивать.

Поэтому, прежде чем выключить сигнализацию, Лазарь привел в активное состояние всю электронику церкви кроме музыкальной системы куликов и автоматических лотков для сбора подаяний. Когда святой отец обошел вокруг бывшего экрана, служившего теперь алтарем, перед ним в китовом чреве купола вспыхнуло яркое зарево. Прожекторы сверкали всеми цветами радуги, дистанционная тривизионная камера над головой не только воспроизводила на алтаре чудовищно увеличенный лик священника, но и записывала происходящее во всех подробностях на накопитель данных, спрятанный под метровым слоем бетона. Если на церковь нападут, то хотя бы сохранятся улики.

К тому же у Лазаря имелся при себе пистолет. Он никогда не покидал трейлер без оружия.

Скудные предосторожности представляли собой максимум того, что мог себе позволить обыкновенный священник. Если перегнуть палку, федеральные компьютеры встревожатся и, чего доброго, зачислят его в параноики. Они стали очень чувствительны к такого рода вещам после того, как летом прошлого года один раввин в Сиэтле, заминировавший подходы к синагоге, забыл отключить электронную пусковую цепь накануне бар-мицвы.

Как правило, федкомпы положительно относились к людям со стойкими религиозными убеждениями. Такие граждане реже устраивали бучу. Однако всему имелись пределы, не говоря уже о существовании чудаков-одиночек.

Всего несколько лет назад защита церкви была адекватной. Сегодня ее хлипкость заставляла Лазаря вздрагивать, пока он шел по коридору без стен, границы которого обозначали оставленные много десятилетий назад следы автомобильных шин. Разумеется, через ворота за исключением входа в исповедальную кабину был пропущен ток. Сама кабина могла выдержать взрыв, а также имела автономную подачу воздуха, и все-таки…

Памятка для своих «я»: в следующий раз надо выбрать роль с меньшим риском для жизни и здоровья. Уединение – это, конечно, хорошо, он в нем сильно нуждался, когда приехал в эти края. Вот только церковь непосильно содержать в одиночку. Невозможно заглянуть в каждый темный угол, где мог притаиться шустрый затырок.

Оглядываясь по сторонам, Лазарь вспомнил, что до сих пор не нуждался в очках. И это в сорок шесть лет? Среди трехсот миллионов у него, конечно, могли найтись ровесники, никогда не покупавшие корректирующие линзы, но в основном потому, что линзы были им не по карману. А что, если Бюро здравоохранения или какой-нибудь фарма-медицинский конгломерат решит, что середнячков, не носящих очки, набралось достаточно много для их тщательного изучения? Предположим, в Пареломе решат, что это вызвано каким-то генетическим феноменом? Ух.

Памятка для своих «я» красным курсивом: нельзя далеко выходить за пределы хронологического возраста!

На этой стадии размышлений Лазарь вошел в исповедальную кабину и обнаружил, что за небьющимся стеклом толщиной три сантиметра нет никакой девочки в платьице, заляпанном пятнами крови. Вместо нее наружную часть кабины занимал грузный блондин с голубой прядью в слегка вьющихся волосах, одетый в модную розовую с кармином рубашку и нацепивший извиняющуюся улыбку.

– Прошу прощения за беспокойство, святой отец, – сказал незнакомец. – Маленькая Гейла попала сюда по чистой случайности. Кстати, меня зовут Шэд Флакнер.

Этот штырь не годился девочке в отцы уже по возрасту – ему от силы было лет двадцать пять или двадцать шесть. С другой стороны, в приходе имелись женщины, сменившие трех-четырех мужей и состоявшие в браке с мужчинами на двадцать лет их моложе. Отчим?

Тогда чего он улыбается? Потому что воспользовался этим ребенком, на которого не потратил ни одной пластиковой монетки, чтобы избавиться от богатой, но надоевшей старой жены? В кабинке приходилось выслушивать и не такое.

Лазарь туманно произнес:

– Значит, вы родственник… э-э… Гейлы?

– Формально нет. Но если посмотреть на наш совместный путь, то я ей ближе любого законного родственника. Видите ли, я работаю в корпорации «Анти-травма». Родители Гейлы поступили разумно: заметив у девочки проявления девиантного поведения, они записали ее на полный курс лечения. В прошлом году мы вылечили сиблинговое соперничество – классический случай зависти к пенису, направленной против младшего брата, а сейчас она погружается в комплекс Электры. Если получится, до осени мы продвинем ее до уровня Поппеи… Ах да, кстати: она что-то там молола насчет вызова вами хрипатых. Можете не беспокоиться. В полиции она зарегистрирована как случай, не требующий реагирования.

– Она сказала, – медленно и с большим усилием выговорил Лазарь, – что ударила ножом свою мать. Убила ее.

– О! С ее точки зрения она действительно так и поступила! Гейла подсознательно хотела убить мать с того самого момента, когда та позволила ей родиться. Все это, разумеется, бутафория. Мы дали ей дозу скотофобина и заперли в темном помещении, чтобы нейтрализовать импульс возвращения в материнское чрево, вручили фаллическое оружие для подавления остаточной половой зависти и запустили к ней анонимного спутника. Когда она нанесла удар, мы включили свет, чтобы показать лежащее на полу в луже крови тело матери и дали ей возможность сбежать. Я, естественно, за ней следил. Мы не допустим, чтобы кто-то причинил ей вред.

Скучающий тон говорил о том, что Флакнер выполнял рутинное задание. Однако после того, как он закончил объяснения, его лицо просветлело, как если бы в голову ему пришла оригинальная мысль. Он достал из кармана записывающее устройство.

– Эй, святой отец! Наш рекламный отдел был бы рад услышать любой положительный отзыв о наших методах работы. Слова служителя культа имеют особый вес. Как насчет того, чтобы сказать: предоставление детям возможности реализовать наиболее агрессивные импульсы в контролируемой обстановке предпочтительнее, чем совершение ими преступлений в реальной жизни, что создало бы угрозу их бессмертной…

– Хорошо! У меня найдется для вас комментарий под запись! Если есть на свете что-то отвратительнее войны, так это то, чем занимается ваша компания. На войне хотя бы бушуют страсти. Ваши же действия просчитаны, так поступают автоматы, а не люди!

Флакнер немного отодвинулся, словно испугался, что его могут ударить прямо через разделительное стекло, и примирительно пробормотал:

– Мы всего лишь привлекаем науку на службу морали. Вы, надеюсь, видите, что…

– Я вижу перед собой человека, на которого мне впервые в жизни хочется наложить анафему. Вы совершили грех по отношению к малым детям, а потому лучше было бы повесить вам мельничный жернов на шею и потопить вас в пучине морской. Идите от меня во тьму вечную!

Лицо Флакнера мгновенно покрылось красными пятнами, голос наполнился колючим гневом.

– Вы еще пожалеете о сказанном – обещаю! Вы оскорбили не только меня, но и тысячи добрых сограждан, которым моя компания помогает спасти детей от геенны огненной. Вы за это ответите!

Флакнер повернулся на каблуках и вышел из кабины.

Разлагающее действие света и энергии

– Гейла, разумеется, в порядке! Что может для ребенка стать более радостным открытием и лучшим утешением, чем понимание того, что мать, которую она сознательно любила, но подсознательно ненавидела, убита – и все же жива?

Флакнер вытер пот со лба, надеясь, что испарину отнесут на счет летней духоты.

– А теперь разрешите позвонить с вашего телефона? Если можно, без посторонних. Родителям не обязательно знать наши методы во всех подробностях.

Сидя в яркой освещенной комнате с углубленным в пол бассейном, отражающим огни, мелькавшие среди распятий, статуй Будды и увенчанной розами шестирукой Кали, Шэд Флакнер набрал код отдела анонимных донесений корпорации «Континентальный свет и энергия».

Услышав нужный звуковой сигнал, он ввел код Церкви бесконечного прозрения, затем группу цифр, означавшую «использование благотворительных пожертвований не по назначению», и еще одну – «имущество, арестованное в ожидании решения суда». Эти меры автоматически уничтожат кредитный рейтинг священника. Напоследок он ввел команду «оповестить все компьютеры системы кредитной экспертизы».

Пусть теперь попляшет. Шэд довольно потер руки и вышел из комнаты. Отследить, кто сделал звонок, практически невозможно. Он не работал в «Свете и энергии» уже два года, текучка персонала составляла шестьдесят пять процентов в год, фальшивые данные в систему мог ввести любой из полумиллиона бывших сотрудников.

Прежде чем его преподобие Лазарь продерется сквозь дебри взаимосвязанных компьютеров кредитной экспертизы и прижучит свежевылупившегося «червя», успеет превратиться в голодного оборванца.

Так ему и надо.

Всему свое (но не реальное) время

Во время перерыва, пока медсестра чем-то брызгала субъекту в горло, чтобы к нему вернулся голос, Хартц посмотрел на часы.

– Хотя работа требует времени, – пробормотал он, – нельзя же работать так медленно – просматривая меньше суток за день.

Фримен по обыкновению ответил улыбкой, напоминающей оскал черепа.

– Если бы так было всегда, то я бы до сих пор расспрашивал его о работе консультантом по образу жизни. Не забывайте: едва мы поняли, где искать, мы сумели записать все данные о его прежних личностях. Нам известно, чем он занимался. Теперь важно установить, какие он при этом испытывал чувства. В некоторых случаях связь между ключевыми воспоминаниями и невероятно мощной реакцией видна с первого взгляда. Вам повезло наблюдать сегодня именно такой случай.

– Отождествление себя с девочкой и паническим бегством? Как параллель со своей жизнью гонимого существа?

– И не только. Боюсь, что много больше. Взять хотя бы наложенное на Флакнера проклятье и триггер, который вызвал этот порыв. Такое поведение вполне укладывается в образ святого отца Лазаря. Теперь надо выяснить, насколько глубоко оно отражает истинное «я» субъекта. Сестра, если вы закончили, я хотел бы продолжить работу.

Эмоциональный день, тучи сгущаются, жарко

Нет, я должен, ДОЛЖЕН научиться контролировать свой темперамент, даже перед лицом оскорблений человеческой природы вроде…

Какого черта?!

Лазарь, охнув, очнулся от забытья. Накануне вечером он не мог заснуть несколько часов, в памяти вибрировала угроза Флакнера – пришлось прибегнуть к таблетке. Главный факт не сразу проник в ватный мозг.

Компрессор замолчал!

Перекатившись на бок, Лазарь проверил светящиеся часы с автономным питанием у изголовья кровати. 7:45 утра. За окнами трейлера все еще стояла непроглядная тьма, хотя солнце давным-давно взошло, метеосводка обещала ясную погоду, а мембрана купола, когда была туго натянута, пропускала свет почти полностью.

Выходит, питание отрезали, и купол опустился на землю – все двадцать две с половиной тонны.

Голый, чувствующий себя жутко уязвимым Лазарь спустил ноги на пол и повернул ближайший выключатель, чтобы убедиться в достоверности своей догадки. Темнота давила страшным гнетом. Хуже того – воздух уже испортился. Виной тому, несомненно, грязь, жир и зловонная сырость, которые, пока купол был надут, оседали незаметной тонкой пленкой, а теперь уплотнились в толстый слой наподобие отложений на стенках канализационных труб.

Свет, как и ожидалось, не зажегся.

Забастовка? Вряд ли. Те немногие работники национальной автоматизированной системы энергоснабжения, что еще могли позволить себе бастовать, обычно ждали наступления морозов и выпадения снега. Отключение из-за перегрузки? Тоже сомнительно. Летних перегрузок не случалось аж с 1990 года. Людей приучили не относиться к электроэнергии как к бесплатному воздуху.

Надо сказать, что с 1990 года выросло целое новое поколение. Включая самого Лазаря.

Авария на АЭС?

После тройной аварии прошлого года, судя по доскам объявлений «Дельфи», много денег было поставлено на то, что до новой аварии пройдет не менее двух лет. Лазарь все же решил послушать единственный принадлежавший ему радиоприемник на батарейках. По закону, в агломерациях с населением более миллиона человек на случай предупреждения о бунтах, стычках племен и катастрофах продолжала вещать хотя бы одна монофоническая радиостанция. Батарейки почти сели, однако, прижав приемник к уху, Лазарь сумел расслышать, что диктор говорил о рекордных ставках на количество игроков, погибших во время сегодняшнего футбольного матча. Случись катастрофа на АЭС, предупреждения о радиации передавали бы нон-стоп круглые сутки.

Тогда какого… Флакнер!

Лазарь почувствовал, как по спине побежали мурашки, и поймал себя на мысли, что жадно смотрит на слабый, расплывчатый свет циферблата. Темнота как будто символизировала материнскую утробу (отражение судьбы Гейлы и ей подобных, обреченных расти не свободными людьми, а подневольной скотиной, порождением случки фрейдистского психоанализа с бихевиоризмом), в которой он находился, а загадочный свет предвещал выход из нее в новый непонятный мир.

Что ж, с уколом досады признал Лазарь, так оно и есть.

Воздух провонял, но хотя бы не насытился углекислым газом – голова не болела, лишь немного мутило. Воспрянув духом, Лазарь на ощупь выбрался в жилую зону, где на всякий пожарный держал большую аккумуляторную лампу. Аккумулятор не разрядился – он постоянно подпитывался от сети. В желтоватом свете лампы все вокруг показалось враждебным и незнакомым. Луч отбрасывал на полированные металлические стены пляшущие тени наподобие тех, какими вчера вечером он замышлял привлечь тинейджеров, помешанных на Бароне Субботе, Святом Николае и даже Кали.

Лазарь побрызгал на лицо некогда ледяной водой из среднего крана над раковиной. Не помогло. Электричество отключили давно, бак успел нагреться. Священник открыл дверь трейлера и выглянул наружу. Из-под плавной арки, образованной упавшим на алтарь куполом, в дальнем углу просачивался свет, что обещало возможность выбраться без чужой помощи.

Но лучше снова включить питание.

Плавильня в кабинете остыла, медный слиток можно забирать. Компьютер на столе, выполнявший более важную задачу, закончить работу не успел. Четвертый… нет, пятый за сутки анализ «Дельфи» торчал из него, как бледный окоченевший язык, автоматически проштампованный нотариальной печатью. Это пока подождет. Важнее установить, не отсек ли Флакнер (кто еще стал бы дискредитировать его посреди ночи?) не только электропитание, но и телефон.

Ответ нашелся сразу: да, отсек. Автоматическая запись сладким голосом сообщила Лазарю, что его телефонный кредит приостановлен в ожидании решения суда, которое могло закончиться полной конфискацией имущества. Если он желает восстановить услугу, то обязан предъявить доказательство, что суд вынес решение в его пользу.

Суд? Какой еще суд? С каких пор в этом штате людей судят за проклятья?

Тут его озарило, и Лазарь чуть не расхохотался. Флакнер воспользовался одним из старейших трюков – запустил в континентальную сеть самовозобновляющегося «червя», приделав к нему в виде «головы» донос, «взятый на прокат» у какой-нибудь крупной корпорации. Червь будет переходить с одного узла на другой всякий раз, когда кто-либо введет кредитный код Лазаря с клавиатуры. Чтобы прихлопнуть такого червя, возможно, потребуется несколько дней, а то и недель.

Но только если у пострадавшего не имелось средств для отмены первоначальной команды. У Лазаря такие средства были. Любой владелец кода с маркером 4GH…

Смех, не родившись, умер. А что, если с последнего раза, когда Лазарь проверял действительность 4GH, статус был снижен или отменен?

Чтобы это узнать, существовал только один способ. Устройства послушно ждали в готовности выдать вердикт. Лазарь ввел с телефона свой полный код, добавил стандартный набор цифр «ошибки ввода ввиду вредоносных операций» и закончил команду приказом выдать номер якобы выдвинутого против него судебного иска.

Через пару секунд в телефон вернулись обычные гудки.

Лазарь сам не заметил, как затаил дыхание, и сделал шумный выдох, прозвучавший в непривычной тишине ужасно громко. (Сколько отдельных устройств перестали гудеть и жужжать? Компьютер, охладитель и нагреватель воды, кондиционер, монитор системы сигнализации и… и так далее. Современный человек не привык помнить наперечет все устройства, работающие от сети, и Лазарь тоже не помнил.)

Он немедленно снарядил в погоню червя-мстителя. Непосредственная угроза будет ликвидирована за промежуток от трех до тридцати минут, все зависело от того, получится ли опередить типичные для утра понедельника перегрузки сети данных. Лазарь был почти уверен, что не получится. Если верить недавним новостям, в сети бесконтрольно бродило столько червей и контрчервей, что устройства получили команду присваивать им низкий приоритет, если только речь не шла о неотложной медицинской помощи.

Ну, если свет загорится, все станет ясно.

После чего для его преподобия Лазаря настанет время свести счеты с жизнью. Подкрепляясь бокалом теплого фальшивого апельсинового сока (он тщательно выбирал марку), приторно сладкого, но не опасного для обмена веществ, Лазарь принялся обдумывать подробности нового воплощения.

Через полчаса загорелся свет. Через час надулся купол. Через полтора часа Лазарь запустил процесс нового рождения.

Компьютерный родовой акт всегда оставлял неприятный осадок. Сегодняшние роды, потому что он не доиграл роль Лазаря до конца и не подготовил как следует свой разум, были мучительны, как никогда. Кожа свербела, сердце колотилось, ладони стали скользкими от пота, голые ягодицы – он так и не удосужился одеться – чесались в местах, которыми прижимались к стулу.

Хотя личный код еще работал, процедуру ввода новой липы на федкомпьютеры пришлось прерывать дважды. Пальцы дрожали так сильно, что Лазарь боялся набрать на телефоне неправильную группу цифр. Обычные телефонные аппараты, как у него, не имели функции показа последних пяти набранных значений.

В конце концов он ввел заключительную цифровую группу и активировал фага, который сотрет все следы пребывания Лазаря на этом свете. Этот суперчервь, с которым червяк Флакнера и рядом не ползал, начнет распространяться, все выскребать и делать прочие вещи, на которые у Лазаря в процессе изобретения нового «я» не было времени.

Ни один человек рангом ниже конгрессмена не имел права на распечатку данных, накопленных о владельце кода 4GH. Видимо, система была придумана для людей, имевших официальное разрешение жить не только своей жизнью. Человек, выдававший себя за Лазаря, много раз испытывал соблазн проверить, в кого обладание таким кодом превращало его на самом деле. В законспирированного агента ФБР? Контрразведчика? Особого представителя Белого дома, подчищающего дерьмо после начальства? Ему хватило ума ни разу не поддаться соблазну. Он был подобен крысе, прячущейся за стенами современного общества. Стоит высунуть нос, как тут же кликнут ликвидаторов.

Лазарь переоделся в другую одежду и собрал то, что можно было прихватить с собой, – мешок всякой всячины вроде переводных талонов «Дельфи» и свеженького медного слитка. Упаковал также два ингалятора для нейролептика, который, как он знал, понадобится еще до окончания суток.

Напоследок установил мину под столом и подключил ее к телефону, чтобы дистанционно по звонку взорвать в удобное время.

Взорванная церковь могла попасть в хронику о ежедневных преступлениях – столько-то убийств, столько-то грабежей, столько-то изнасилований, однако поджоги нередко не успевали попасть в перечень. Если никто не подаст заявку на выплату страховки, этим все и кончится. Издерганная местная полиция с удовольствием спишет разрушение храма на готовых подозреваемых из числа адептов «Царства Билла» или граалистов.

Последний взгляд перед тем, как навсегда покинуть пластмассовый купол. Во многих отношениях, подумал он, жить в нынешнем веке не так сложно, как, вероятно, в двадцатом.

Однако жизнь только выглядела простой.

Набранный вами номер…

Еще до того, как тривидение вытеснило телевидение, знаменитый циничный историк по имени Ангус Портер, проживший достаточно долго, чтобы стать одним из «великих старцев», чьи пожизненные левацкие взгляды, как следствие, теперь считались простительным чудачеством, выразил суть вопроса короткой сентенцией.

Или, как тут же съязвил один умник, выразил суть вопроса па`рой слов.

Когда Портеру предложили написать комментарий к договору о ядерном разоружении 1989 года, он заявил: «Это – третий этап человеческой эволюции. Сначала люди соревновались, кто быстрее бегает. Потом – кто быстрее стреляет. Теперь – кто быстрее поумнеет. Если повезет, последним этапом будет соревнование за то, кому называться человеком».

Персонификация дарования

– Вот, значит, как он это делал! – восхищенно произнес Хартц. Посетитель посмотрел на сидящего в стальном кресле человека с бритой головой, словно видел его в первый раз. – Никогда не подумал бы, что совершенно новую личину можно ввести в сеть с домашнего телефона, тем более с помощью такого маленького компьютера, как у него.

– Талант! – бросил Фримен, не отрываясь от экранов и светящихся индикаторов на консоли. – Если угодно, не меньший, чем талант пианиста. До изобретения магнитофонной записи существовали солисты, способные удерживать в голове по двадцать концертов с точностью до ноты и целый час разыгрывать импровизацию на заданную тему из четырех нот. Все это теперь в прошлом, как и поэты времен Гомера, способные наизусть декламировать тысячи строф. Так что его талант не такая уж редкость.

Помолчав, Хартц ответил:

– Знаете что? Я видел здесь, в Пареломе, множество шокирующих вещей, а слышал еще больше. Но вряд ли мне когда-либо… – говорящему пришлось сделать над собой усилие, чтобы закончить фразу, – было страшнее, чем сейчас от ваших слов.

– Боюсь, я вас не совсем понял.

– Ну как же! Вы назвали этот удивительный талант не такой уж редкостью.

– Но ведь это правда. – Фримен отклонился в мягком кресле. – Во всяком случае по нашим стандартам.

– Ну, это по вашим стандартам, – пробормотал Хартц. – Иногда эти индивидуумы не совсем похожи…

– …на людей?

Хартц кивнул.

– Уверяю вас, они вполне реальные люди. Человечество представляет собой очень одаренный вид живых существ. Наша работа по большей части сводится к восстановлению запущенных способностей. Мы относились с потрясающим невежеством к некоторым нашим очень ценным психическим ресурсам. Не заполнив эти пробелы в знаниях, мы не сможем успешно двигаться навстречу будущему. – Фримен взглянул на часы. – На сегодня, пожалуй, хватит. Я вызываю медсестру, пусть его почистит и накормит.

– Меня это тоже беспокоит. Вы говорите о нем как о каком-то предмете. Я восхищаюсь вашей скрупулезностью и преданностью делу, но у меня есть претензии к вашим методам.

Фримен поднялся и потянулся, расправляя затекшие члены.

– Мы пользуемся этими методами, потому что они дают результат, мистер Хартц. К тому же не забывайте, что мы имеем дело с преступником и дезертиром, который, дай ему волю, с готовностью пойдет на предательство. Похожими проектами занимаемся не мы одни, и другие не только не испытывают угрызений совести – даже не скрывают своей жестокости. Я уверен: вам не понравится, если нас обставят подобные конкуренты.

– Разумеется, нет, – промямлил Хартц, раздвигая пальцем воротник, словно тот вдруг стал слишком узким.

Фримен обнажил в улыбке зубы – не голова, а черная редька с белым надрезом.

– Почтите ли вы нас своим присутствием завтра?

– Нет, мне нужно возвращаться в Вашингтон. Вот только… э-э…

– Что?

– Чем он занимался после того, как сбежал из Толедо?

– А-а, он позволил себе взять отпуск. Очень разумно с его стороны. Это – лучшее, что могло прийти ему в голову.

В целях ре-идентификации

В настоящее время меня зовут Александр или сокращенно Сэнди (иногда, в серьезном подпитии, я по секрету признаюсь, что мое настоящее имя не Александр, а Лизандр!) П. (и того хуже – Перикл!!!) Локк, мне тридцать два года, я холостяк-гедонист и ввиду отсутствия бороды немного смахиваю на извращенца. Однако я пытаюсь сменить свой имидж и, чем черт не шутит, когда-нибудь женюсь.

Сэнди Локком я побуду некоторое время и после окончания отдыха, который провожу в курортной гостинице на островах Си-Айлендс в Джорджии, заведении средней степени крутости, не отягощенном скукой посекундного расписания. Отель даже может похвастаться подводным крылом для терапии в «материнском чреве» и тем, что менеджером у них работает дипломированный психолог. По крайней мере, здесь нет обязательных эмпирических процедур.

Это мой второй отпуск в текущем году, поздней осенью будет третий. Меня окружают люди, входящие в категорию отпускников, а не выведенные за штат или безработные, как может показаться. Для многих постояльцев это уже третий отпуск в году, а кое-кто планирует и все пять. В последнюю группу, однако, входят старички, избавленные от заботы о детях и расходов на них. Троекратный отпуск в возрасте тридцати двух лет выделяет меня из общей массы. Однако на данный момент я скорее нахожусь в третьей категории – мне требуется новая работа.

На этот раз я выбрал хороший возраст – больше не надо притворяться, будто тебе сорок шесть в то время, как твой биологический возраст двадцать восемь (как вспомню про очки – брр!). Я достаточно молод, чтобы привлекать внимание дамочек среднего возраста, и достаточно зрел, чтобы внушать благоговение сопливым девчонкам.

Памятка для своих «я»: можно ли растянуть тридцать два года до, скажем, того времени, когда мне исполнится тридцать шесть? Надо держать глаз и ухо востро.

Поела-попила и отшила

Перевалившая за сорок, хотя и непонятно, как далеко, прекрасно выглядящая и полная решимости и дальше так выглядеть, пребывающая в лучшей форме благодаря яркому загару и волосам, осветленным солнцем, а не шампунем, а также лишнему часу сна, чего она была лишена целую вечность, Ина Грирсон к тому же отличалась твердой волей. Доказательством служила ее должность – начальница отдела найма временного административного персонала расположенной в Канзас-Сити штаб-квартиры корпорации «Земля-Космос», крупнейшей в мире компании по строительству орбитальных фабрик.

Вопрос только, надолго ли хватит ее твердости?

Ина размышляла о старой поговорке, что работника повышают в должности до тех пор, пока он не достигнет свойственного ему уровня некомпетентности. Как бишь называется это принцип? Отобрать у Питера, чтобы заплатить Полу? Или как-то еще? Ина не находила себе места. Дочь отказывалась закончить учебу, каждый год записывалась на новые курсы, один причудливее и сумасброднее другого (причем в одном и том же университете, черт бы ее побрал! Хоть бы согласилась перейти куда-нибудь). Ина чувствовала себя уставшей и загнанной в угол. Уехать бы на берег Мексиканского залива, в Колорадо или Сан-Франциско. Говорят, технология проскальзывания, как и предсказывали сейсмологи, доказала свою надежность, и землетрясение, унесшее миллионы жизней, не повторится больше никогда… ну, или по крайней мере следующие пятьдесят лет.

Перевод, разумеется, должен произойти на ее, а не на чьих-то еще условиях. В прошлом году она отвергла пять предложений. В этом году поступило только одно. А что будет дальше?

Иметь такую строптивую дочь, как Кейт, сущий кошмар! Почему бы глупой фальцухе не поступить, как делают все нормальные люди, не выкопать корни и не пустить их в какой-нибудь другой лунке – желательно на другом континенте?

Если бы только «Анти-травма» занялась ею пораньше…

Некоторые бестактно спрашивали у Ины, почему она упорно не хочет переезжать из города, где живет ее дочь, ведь девушке уже двадцать два, после поступления в университет она жила в своей квартире и, судя по всему, не цеплялась за мать. Ина терпеть не могла подобные разговоры.

Она ненавидела вопросы, на которые у нее не было ответа.

На второй неделе двухнедельного отпуска Ина решила повеселиться, но мужчина, с которым она поддерживала контакт после прибытия, уехал. А значит, ужинать придется в одиночестве. Чем дальше, тем хуже. Пересилив хандру, она надела любимое красное с золотом вечернее платье и вышла на открытую террасу, где томная музыка смешивалась с шелестом прибоя. Пропустив два бокальчика, Ина почувствовала себя лучше. Может, еще шампанского? И жизнь вновь заиграет яркими красками.

Не прошло и минуты, как она подозвала официанта (заведение было дорогое и эксклюзивное, не ровня штамповкам, где имеешь дело с автоматами, которые постоянно ошибаются. Хотя, конечно, люди тоже не застрахованы от ошибок).

– Что значит «кончилось»?

Ее резкий тон заставил соседей обернуться.

– Вон тот господин, – официант показал пальцем, – только что заказал последнюю бутылку.

– Позовите менеджера!

Менеджер пришел и, рассыпаясь в извинениях, вероятно, искренних (кому хочется, чтобы какой-то бездушный рейтинг обнулил твое любимое детище?), объяснил, что ничего не может поделать. Компьютер в главном управлении, отвечающий за снабжение всей сети, состоящей из сотен гостиниц, решил распределить шампанское в такие места, где оно продавалось по цене, в два раза превосходящей ту, что мог себе позволить ресторан в Си-Айлендс. Решение было принято сегодня. Новую карточку вин еще не успели напечатать.