Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: ЭКСМО
- Kategorie: Krimi
- Serie: Смешные детективы Д. Калининой и Н. Александровой
- Sprache: Russisch
Бывают люди, которых буквально преследуют приключения! Волею судеб застряв в транзитной зоне венского аэропорта, журналистка Елена случайно нашла труп, а потом еще один... В одиночку она ни за что не справилась бы с лавиной неприятностей, но, к счастью, рядом с ней оказалась верная подруга Ирка! Правда, у Ирки свои проблемы: кто-то похитил ее чемодан, однако вскоре выбросил его в людном месте… А потом ценный груз снова пропал! Снегопад, из-за которого были задержаны десятки рейсов, прямо-таки вынудил подруг немедленно приступить к поискам убийцы и вора, ведь чем еще могут заниматься две порядочные женщины в ожидании летной погоды!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 250
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Елена Логунова Наследница Шахерезады
© Логунова Е., 2015
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015
* * *
23 января, 18.15
Из динамиков потекли волшебные звуки вальса Штрауса.
– Парампампампам! Пам-пам! Пам-пам! Опаздываем! Минут! На два… – Мой внутренний голос зачастил, машинально стараясь попасть в такт музыке. – Парампампампам… Пампампам! Не успе! Ю пе! Ресесть! Парарарарам!!!
Бравурный аккорд ознаменовал посадку, пассажиры в салоне лайнера зааплодировали.
Я беззвучно выругалась.
На стыковку в Вене у меня было тридцать минут, осталось десять. За окошком виден был подкативший автобус, значит, пассажиров не выпустят по «рукаву» и я совершенно точно не успею на рейс в Прагу, парампампам его так распарампампампам!
Бортовое радио металлизированным голосом фройляйн стюардессы озвучило объявление на языке Шиллера и Гете, которого я не знаю, но чуткое ухо дипломированного филолога уловило слово «Прааг».
Что, что там про Прагу?!
– Пассажиры, следующие транзитными рейсами в Прагу, Париж и Брюссель, подойдите к представителю аэропорта у трапа, – повторила железная фройляйн по-английски.
Язык Шекспира и Диккенса я знаю слабо и разговариваю на нем с монголо-татарским акцентом и только в случае крайней необходимости, предпочитая лишний раз не позориться. Но понимаю почти все, как та собака из анекдота.
«Фас! – отдал мне мой внутренний голос команду, понятную любой собаке. – Взять этого представителя аэропорта!»
Я энергично протолкалась к выходу, некультурно вонзая локти в бока куда менее торопливых пассажиров и автоматически извиняясь на разных языках:
– Сорри… Простите… Извините, пшепрашам, меа кульпа, миль пардон, мадамы и господамы!
Что-то не то я говорила, но меня тоже нужно было понять и простить – я ужасно нервничала.
Фройляйн проводница любезно мне улыбнулась. Я подарила ей незабываемый сверкающий оскал в стиле «вампиреныш на тропе войны» и с грохотом скатилась по ступенькам трапа к сотруднику аэропорта – тетеньке в оранжевом жилете.
На моей родине такие яркие апельсиновые тужурки носят дорожные рабочие, но австрийская тетенька держала в руках не совковую лопату, а планшет с трепещущей бумажкой. Свободной рукой она направляла в микроавтобус тех пассажиров, которые знали пароль: «Прага», «Париж», «Брюссель».
– Прага! – гаркнула я, стукнув себя в грудь кулаком с зажатым в нем посадочным талоном.
Тетенька кивнула, оторвала от моего талона купон и подтолкнула меня к микроавтобусу.
Фу-у-у-уххх… Глядишь, еще успею!
Дяденька, на полу пальто которого я приземлилась в машине, вежливо пробурчал мне что-то успокаивающее, я слабо улыбнулась и мысленно призвала тетку в жилетке поторопиться. Наконец она уловила мои нервические телепатемы, запрыгнула за руль, и микроавтобус резво помчался к зданию аэровокзала.
– Парампампампам, пам-пам, пам-пам, – нервными часиками затикал мой внутренний голос, пока я гипнотизировала напряженным взглядом приближающиеся раздвижные двери.
– Паспортный контроль, – объяснила оранжевая тетя, подводя нашу маленькую группу опаздывающих торопыг к пограничной будке на две каморки.
В одной сидела женщина, в другой мужчина.
«К мужику иди, они к бабам добрее», – торопливо посоветовал мне внутренний голос.
Как будто я этого не знала!
Я когда-то работала в школе, где коллектив почти сплошь женский, и прекрасно знаю, как нетерпимы друг к другу дамы. Единственный случай, когда я предпочитаю обращаться за помощью не к мужчине, а к женщине, – визит к гинекологу.
В данном случае раздевание мне вроде бы не грозило, и я смело протянула свою краснокожую российскую паспортину молодому человеку в форме.
Роковая ошибка!
Я успела подумать, что у служивого чуткие пальцы пианиста и неприятно въедливый взгляд троллейбусного контролера, и тут же услышала:
– Ихь пасс ист нихт гюльтиг!
«Какой, на фиг, гульфик?!» – сварливо озадачился мой внутренний голос.
А я, кажется, внезапно стала понимать немецкий!
– Как это – паспорт недействителен? Он до четвертого февраля! – парировала я по-русски, тыча пальцем в соответствующие циферки в документе.
Полицай-пианист-контролер покачал головой:
– Драй монате!
«Какие, на фиг, манатки?!» – запаниковал мой внутренний голос, ни разу не шпрехен зи дойч.
А я поняла: въедливый юноша обнаружил, что мой загранпаспорт заканчивается раньше чем через три месяца.
По правде говоря, он заканчивался куда раньше чем через три месяца – уже через неделю после моего возвращения из поездки. Но визу-то мне дали, значит, это не такое уж важное условие!
Во всяком случае, в турагентстве, которое срочно за немалые денежки сделало мне эту визу, меня уверяли, что проблем со въездом в Шенгенскую зону у меня не возникнет.
– Но у меня же есть виза, вот!
Я ловко перевернула страничку и продемонстрировала въедливому юноше зелененькую нашлепку за подписью атташе Константиноса Ксенидиса.
Ну да, это атташе консульства Греции, но какая разница? Шенгенская виза есть шенгенская виза, уверяли меня в турагентстве.
– Гречиш визум? Унмёглих! – Несговорчивый полицейский не перестал мотать головой, при этом амплитуда качаний заметно увеличилась. – Нихт! Нихт!
«Правильно в Австрии обращаются к местным полицейским – «хер полицай», очень подходит им это ругательное название!» – злобно молвил мой внутренний голос.
– Хер полицай! – сказала я с чувством. – Ай маст ту би ин Праг! Ит из вери, вери импотент!
– Нихт!
«Вот же импотент чертов», – выругался мой внутренний голос.
Хер полицай добавил к упражнению для шейного отдела позвоночника взмах рукой, и нетерпеливо дожидавшаяся меня тетя в жилете поспешно убежала.
Раздвижные двери сомкнулись за ней и группой счастливцев, благополучно продолжающих свои путешествия.
«А вас, Штирлиц, я попрошу остаться», – напророчил мой внутренний голос.
Въедливый полицейский юноша покинул свою кабинку и поманил меня за собой.
«А ведь говорили тебе, что ничего хорошего из этой затеи не получится», – хныкал мой внутренний голос, пока я брела за полицейским юношей секретными тропами, где не ступала нога добропорядочного пассажира.
Мы пришли в помещение, где было довольно много народа: с десяток граждан в пестрых одеждах с чемоданами и детьми – и человек пять в такой же черной форме, как у моего сопровождающего.
«Это кутузка?!» – ужаснулся мой внутренний голос.
– Всего лишь полицейский участок, – пробормотала я, тщетно стараясь успокоиться.
В полицейском участке – или как называется это милое место? – меня приземлили на свободный стульчик. Рядом резвились детишки – девочка в розовом балахоне и мальчик в спортивном костюме и странном головном уборе из платка или шарфа, свернутого в тугую шапочку с узлом-помпоном на макушке.
Интересно, что это за этнический чепец?
– О своей голове подумай, идиотка! Требуй адвоката! – сварливо посоветовал внутренний голос.
– Какого адвоката? Нет у меня никакого адвоката! – сердито прошептала я.
– А зря! – припечатал внутренний голос.
Тут я с ним поспорить не могла, адвокат бы мне сейчас весьма пригодился.
Мысленно я просмотрела списки друзей и знакомых, но адвоката вспомнила всего одного. Это мой бывший одноклассник, безответная любовь моих школьных лет, ныне скучноватый лысоватый доктор юридических наук, проживающий в далекой Тюмени. Сомневаюсь, что он с готовностью придет мне на помощь за тридевять земель в… (тут я посмотрела на часы) половине седьмого вечера по венскому времени. В Тюмени-то уже глухая ночь!
Я опять посмотрела на часы: ох, уже без четверти семь!
Последний на сегодня рейс на Прагу улетает через час, и не похоже, чтобы со мной на борту!
23 января, 18.15
«Плох тот стажер, который не мечтает стать генералом», – регулярно внушала Якобу Шперлингу его любящая муттер.
До того, как ее единственный сын поступил на службу в полицию, фрау Шперлинг внушала отпрыску, что плох тот школьник, который не мечтает стать профессором, и тот музыкант, который не мечтает концертировать с Венским филармоническим оркестром, однако в искусстве и науке карьера у Якоба не сложилась. Не хватило усидчивости, дотошности и похвального внимания к мельчайшим деталям, а также объема памяти, в которую упорно не помещались просторные скучные тексты и нотные партитуры.
Увы, и до высокого генеральского звания стажеру Шперлингу было почти так же далеко, как до полной луны, каковую он и созерцал рассеянным взором поверх монитора в окне над летным полем.
Желтый круг ночного светила то и дело пересекали темные силуэты взлетающих лайнеров. Якоб Шперлинг мечтал вознестись к высотам власти столь же стремительно и неудержимо, как самолет. Он даже придумал уже, каким образом может ускорить свой подъем на следующую ступеньку карьерной лестницы: поймать шпиона или обезвредить террориста – всего-то делов!
Главный аэропорт Австрийской Республики ежедневно пропускал десятки тысяч пассажиров. Несомненно, шпионы и террористы среди них имелись, однако выявить их удавалось нечасто.
Тем не менее совсем недавно сотрудники полиции аэропорта Швехат задержали турецкую пару, пытавшуюся провезти в багаже пулемет и боеприпасы к нему.
К несчастью для Якоба, в тот день у него был выходной, и под раздачу наград и поощрений он закономерно не попал.
Однако международная обстановка становилась все напряженнее, в террористы и шпионы переквалифицировались даже управдомы и домохозяйки, каковая тенденция позволяла стажеру Шперлингу твердо рассчитывать на свою долю улова.
Подозрительную расхристанную дамочку Якоб выделил из группы респектабельных мужчин моментально.
У растрепанной блондинки был взбудораженный вид зайчонка, стремительно летящего над морковными грядками параллельно ружейным залпам. Даже стоя на одном месте, белокурая дамочка перебирала ногами, судорожно прижимала к боку сумку, краснела, бледнела и нервно подергивалась.
Шпионы себя так не ведут, а вот одноразовые террористки в дикой ажитации – очень даже запросто.
– Так-так! – сказал себе Якоб Шперлинг, побарабанив по стойке будки паспортного контроля, в которой он скучал уже третий час, нервными пальцами несостоявшегося пианиста.
Подозрительная блондинка тем временем забросила в окошко будки свой паспорт, и сердце Якоба взволнованно пропустило удар: документик был российский!
А виза в паспорте гражданочки РФ была оформлена с нарушениями правил!
Якоб понял, что ему повезло.
Похолодание международной обстановки перевело Россию в число стран, недружественных просвещенной Европе. Барьеры, возведенные на путях миграции в Шенгенскую зону русских медведей и медведиц, подросли и окрепли. Впрочем, даже сейчас кто-нибудь другой – не зоркий сокол Шперлинг – вполне мог закрыть глаза на небольшое нарушение в оформлении визы…
Якоб был суров.
Он вышел из будочки и поманил блондиночку за собой.
Если ему очень повезет, глядишь, у нее в багаже и пулеметик найдется…
Мысленно проделывая в форменной рубашке дырочку для ордена, Шперлинг повел задержанную в дежурку.
– Что еще, Якоб? – Инспектор Пауль Пихтер не обратил внимания на мечтательную улыбку подчиненного и запросил информацию.
– Русская, проблема с визой, – коротко ответил Якоб, садясь за компьютер.
Определенно имело смысл поискать эту гражданочку в полицейской базе данных.
23 января, 18.46
Дзинь!
Пришло сообщение от Коляна: «Кыся, сын спрятал дневник. Скажи, чтобы дал мне на проверку!»
23 января, 18.47
Отправила сыну сообщение: «Коляша, дай папе дневник на проверку!»
23 января, 18.48
Дзинь!
Пришел ответ от сына: «Зачем?! Если мы будем доверять друг другу, мир станет лучше!»
Хм, кто бы это австрийским полицейским объяснил?
23 января, 18.50
Из штатских в участке осталась я одна. Стало тихо и скучно.
Почему я все еще здесь? Меня арестовали?
Колян меня убьет…
Это все было так ужасно, что я решила немедленно описать свои чувства. И мысли. Ладно, и факты тоже.
23 января, 18.55
– Леди? Леди?
Я перестала в диком темпе колотить пальчиками по сенсорному экрану и подняла голову:
– А?
Перед моим затуманенным взором оформилась озабоченная физиономия.
Это кто?
Ах да, это мой же въедливый юноша, пианист-полицейский-пограничник…
Я снова перевела взгляд на экран айпэда.
Может, назвать его не просто въедливым, а жутко назойливым и даже нечеловечески вредным? В конце концов, мой текст – это моя реальность, что хочу, то и творю…
– Леди?
– Леди-медведи! Ну ладно.
Я захлопнула обложку планшета и всем своим видом изобразила внимание.
Юноша выдал длинную фразу на немецком.
– Не понимаю, – я покачала головой. – Но если вас беспокоит тот факт, что я не рыдаю, не бьюсь головой о стены, а просто строчу как сумасшедшая новый иронический детектив, то это вовсе не потому, что я не понимаю драматизма ситуации. Я его понимаю!
Юноша снова заговорил по-немецки.
– Вас не понимаю, а драматизм понимаю, – уточнила я. – Но и вы меня, пожалуйста, поймите: я журналист, я писатель, я не могу не писать, особенно когда есть интересная тема, а сейчас она у меня есть, это очевидно. Что, вы меня тоже не понимаете?
Я вздохнула и перешла на монголо-татарский инглиш:
– Ай эм а джорналист энд райтер! Фэймост рашен райтер! Мэни интрестинг букс!
– Джорналист энд райтер? – В голосе «юноши» отчетливо прозвучало недоверие.
Очевидно, на сумасшедшую я походила много больше, чем на журналиста и писателя.
Я еще раз вздохнула.
Что, заграничные люди считают, что у великого (ладно, просто известного) русского писателя непременно должна быть борода, как у Толстого и Достоевского? Да я и без бороды написала почти пятьдесят романов, и все они изданы!
Положим, это не бессмертные труды гиганта мысли, в чем, как и в случае с бородой, мне до Толстого с Достоевским бесконечно далеко. Зато мои иронические детективы совсем неплохо продаются, а книжки для детей переведены на четыре языка, включая китайский, а уж это точно успех – в Китае ведь о-го-го какая читательская аудитория!
Языковой барьер не позволил мне донести все эти важные мысли до аудитории, имеющейся у меня в данный момент.
– Ладно, попробуем по-другому. Тут есть Интернет? – спросила я кротко, как убежденный приверженец толстовской философии непротивления злу насилием.
– Интернет? Йа, – кивнул полицейский.
Озадаченности и недоумения в его взгляде и голосе ничуть не убавилось.
«Очевидно, ты снова поступаешь не так, как типичный задержанный, – рассудил мой внутренний голос. – Видимо, обычно тут просят и требуют другого: свободы, справедливости…»
– Туалет? – громко вопросил мальчик с шариком на макушке.
«…и возможности справить естественные надобности, – приняв подсказку, договорил мой внутренний голос. – Интернет к числу потребностей первой необходимости не относится…»
– У кого как, – парировала я, открывая сайт Российского центра науки и культуры в Праге.
На сайте красовалась моя фотография, под ней приметными красными буквами пламенел призывный анонс посетить завтрашнюю презентацию моей новой книжки.
– Вот, это я! – Я горделиво указала на фотографию.
– Йа, – не вполне уверенно согласился полицейский.
– Да бросьте, я поправилась всего на пару кило и цвет волос изменила всего на два тона, – обиделась я, подумав, что он не хочет признавать меня на фото.
«Идиотка, – ласково обругал меня внутренний голос. – Сайт русскоязычный, хер полицай просто-напросто не способен понять, что там написано!»
– О! – Я расстроилась.
Так, мне нужен переводчик.
– Кен ай хэв транслейтор? – спросила я.
– Йа, натюрлих.
Полицай меня оставил.
«Мне кажется, ты неправильно построила фразу, – попенял мне мой внутренний голос. – Что значит «могу я поиметь переводчика»? Звучит неприлично».
Я пристыженно опустила глаза и уткнулась в экран планшета. Рука сама открыла свеженаписанный текст.
О да, Колян меня убьет!
Он, конечно, говорил, что всецело поддерживает меня в благородном порыве слетать на презентацию в Прагу, но выражение лица у него при этом было точь-в-точь такое, как при дегустации Масянькиных обугленных оладьев.
Масянька, он же Колюшка, он же Коля-младший, он же Николай Николаевич и Николай Второй, – это наш с Коляном сын. Недавно он принял волевое решение готовить завтрак самостоятельно, и теперь мы с Коляном то и дело пробуждаемся от запаха гари. Это здорово травмирует нашу с мужем нервную систему, поскольку инстинкт велит бежать тушить пожар, а юный повар категорически требует проявлять хладнокровие и дожидаться завтрака в постель. А потом с аппетитом есть пригоревшие оладьи и хвалить кулинара, наблюдающего за трапезничающими предками с доброй улыбкой бескорыстного благодетеля.
Я закручинилась, вспомнив дом, милый дом, и с новым чувством симпатии – пригоревшую выпечку. Туалет мне пока был без надобности, но есть уже хотелось.
Интересно, тут кормят узников?
Въедливый полицейский юноша тем временем с кем-то поговорил по телефону и начал совершать какие-то манипуляции с моим загранпаспортом в дальнем углу кабинета. Я вытянула шею, но разглядеть происходящее не смогла, что не уменьшило мою тревогу.
Повторные попытки заговорить по-русски и по-английски провалились, выявив печальный факт незнания полицейскими аборигенами иных языков, кроме ридной австрийской мовы!
Средневековье какое-то, ей-богу! Как они могут работать в международном аэропорту без знания языков?
«А как ты летаешь по всему миру с остаточными знаниями старославянского и латыни?» – съязвил мой внутренний голос.
Уел. Я хоть и филолог, но не полиглот.
Я еще раз в сомнительных выражениях настоятельно попросила предоставить мне переводчика и стала ждать дальнейшего развития событий.
23 января, 19.40
«Дзинь!» – звякнул мой мобильник.
Поскольку телефон у меня не забрали, я рассудила, что пользование мобильной связью задержанным не запрещено, достала аппарат из сумки и открыла прибывшее сообщение.
Это было сообщение от Ирки, трогательное проявление заботы и идиотизма: «Ну? Ты успела на Прагу?»
Да ведь если бы я успела, то не смогла бы получить и прочитать это послание, потому как уже была бы в воздухе!
23 января, 19.41
Я разозлилась и выплеснула раздражение на лучшую подругу, отправив ей сердитый ответ: «Нет! Я попала в кутузку!»
«В Вене?» – спросила Ирка вторым сообщением.
Я закатила глаза – ну где же еще? Разумеется, в Вене, не в воздухе же!
Ответить не успела – любознательная подруга прислала новый вопрос: «Ну и как там?»
Я огляделась.
Девочка в балахоне и мальчик с помпоном продолжали свои подвижные игры, взрослые басурмане сидели молча с непроницаемыми лицами, полицейские или погранцы (пора бы мне определиться, как их называть) спокойно занимались своими делами. Я невольно восхитилась их невозмутимостью.
Возможно, австрийские дети тоже поощряют своих родителей к буддийскому спокойствию, сызмала готовя им завтраки в постель в дыму и пламени?
«Тут небезынтересно», – коротко ответила я Ирке, полагая, что она уловит сарказм.
23 января, 19.42
Мой сарказм то ли полностью развеялся в эфире, то ли был проигнорирован.
«Давай-ка поподробнее», – проэсэмэсила мне любознательная подружка.
«Чистенько, но бедненько, – ехидно ответила я, описывая офис, потому что никаких других подробностей пока сообщить не могла. – Стены и двери белые, лампы, столы и стулья из ИКЕА, горшечных растений вовсе нет».
«Серьезно?! – моментально отреагировала Ирка. – Вообще нет никаких живых растений в офисе? Даже кактусов?! А площадь офиса какая?»
Я поняла, что деятельная подруга только что открыла для себя новую нишу.
Они с мужем держат фирму по продаже семян, саженцев, декоративных растений, садовой мебели, парковых фигурок и прочего добра, имеющего то или иное отношение к теме зеленых насаждений. Я бы не удивилась, если бы прямо сейчас Ирка стала прикидывать, сколько кактусов и скульптурных гномиков требуется на квадратный метр благоустроенной офисной площади, и умножать полученный результат на число полицейских участков Австрийской Республики.
«Кактусы тебе интереснее, чем подруга? – упрекнула я Ирку новым сообщением. – Меня же могут вернуть обратно в Краснодар ближайшим рейсом!»
Я все еще надеялась, что полицаи-погранцы позволят мне улететь в Прагу следующим рейсом, но сознавала, что вероятность высылки меня на родину весьма велика.
23 января, 19.43
«Ничего страшного не случится, сделаешь круг и вернешься, – без задержки ответила мне Ирка. – Считай это своеобразным туром венского вальса».
Поскольку я рассчитывала на сочувствие, от подобной черствости у меня не только язык онемел, но и пальцы, так что я задержалась с написанием ответного сообщения.
А толстокожая Ирка уже прислала мне новое послание:
«ОВЕНского вальса!»
И тут же смайлик.
Я тихо зарычала, и пацанчик с помпоном оглянулся на меня с опасливым интересом.
Я сделала страшные глаза.
Неразумный детеныш захихикал.
Любимая Иркина шутка сегодня меня не смешила.
По гороскопу я Рак, но подруга уверена, что мои родители подделали метрику, чтобы скрыть от мира тот факт, что на самом деле я Овен. По Иркиному мнению, я в избытке награждена типичным бараньим упрямством, о чем она не раз упоминала и на стадии моих сборов в Вену-Прагу. Я миллион раз объясняла подруге, что характеристики Овена как знака зодиака вовсе не соответствуют выразительному образу барана в русском фольклоре, но тщетно.
Впрочем, надо признать, что я действительно не привыкла пасовать перед трудностями.
23 января, 20.15
Наша компания пополнилась – привели мужичка, в котором только слепой инопланетянин не признал бы типичного русского, потому как обут он был в валенки, одет в тулупчик, а с неухоженных светлых вихров при появлении в участке почтительно стянул ушанку. Для полноты анекдотичного образа не хватало только балалайки и дрессированного медведя, так что я не удержалась и захихикала.
– Добрый вечер, – неуверенно сказал мужичок, стрельнув в меня лазоревым взглядом.
– Здорово, земеля, – нарочито бодро откликнулась я.
– Что, тоже наши? – Мужичок чуть приподнял белесые бровки и огляделся.
Прочие задержанные выглядели как стопроцентно не наши, и он поправился:
– Наша.
Меня появление соплеменника, с одной стороны, порадовало: хоть поболтать с кем будет. С другой стороны, было непонятно, о чем мне болтать с этим некрасовским персонажем? О ценах на рожь и падении надоев?
«Эй, что за снобизм! – прикрикнул мой внутренний голос. – Не суди по одежке – возможно, этот парень большой интеллектуал! Вспомни Ломоносова!»
– М-да, прямиком из Холмогор, – пробормотала я, еще раз оглядев соплеменника.
И тут объявился переводчик – к сожалению, не во плоти, а только по телефону.
Усталый женский голос с мучительным акцентом информировал меня о том, что виза моя оформлена с нарушениями правил въезда в Шенгенскую зону, а посему лететь мне ближайшим рейсом до дому, до хаты.
Я проявила пресловутую баранью настойчивость и заставила переводчицу сначала выслушать мои резоны, а затем и довести их до сведения уважаемых полицейских (или пограничников). На это уважаемые и заметно утомленные пограничники (или полицейские) сказали, что рассмотрят возможность отправки меня не на восток, а на запад только в том случае, если мои особые обстоятельства им авторитетно подтвердит посольство. Телефонный номер участка мне любезно написали на квадратной бумажке с липким краем, и я бережно спрятала ее в бумажник.
– Конечно, подтвердит! – обрадовалась я и снова потянулась за телефоном, но вызвать кавалерию не успела.
Не дожидаясь дальнейшего развития событий, полицейские настоятельно предложили покинуть участок и вывели под конвоем в транзитную зону аэропорта.
– Ит энд дринк! – Мой конвоир махнул рукой направо, любезно указывая мне направление к кормушке и поилке.
– Данке шен, я разберусь, – пообещала я, опускаясь в ближайшее кресло.
Есть и пить мне расхотелось ввиду гораздо более неотложной необходимости поднять по тревоге прогрессивную международную общественность.
23 января, 23:40
Часа два-три я головы не поднимала, перезваниваясь и переписываясь с коллегами-журналистами и сотрудниками посольств, пока наконец не уверилась, что сделала все, что смогла.
Добрые посольские люди пообещали отправить в участок бумагу-ходатайство, а журналисты так утомили венских полицейских звонками с вопросами о моей судьбе, что им почти пообещали: все решится наилучшим образом.
Правда, что считать таковым – не уточнили.
Часом Икс определили девять утра.
Я приготовилась ждать.
24 января, 01.30
Я отыскала на первом этаже аэровокзала просторное помещение, скудно меблированное полицейской будочкой и креслами без разделительных перегородок.
В будочке кто-то шуршал, диванчики пустовали.
На наиболее мягком из них я свила себе малоразмерное гнездышко из куртки и шарфа, сунула под голову сумку, накрыла лицо капюшоном и погрузилась в зыбкий тревожный сон.
24 января, 3.30
– Панини с ветчиной, – сонным голосом пробормотал Феликс, опуская тарелку на середину стола.
Он уже забыл, кому из посетителей предназначался именно этот заказ, но надеялся, что сами-то они об этом помнят. Сами-то они вряд ли провели на ногах почти двенадцать часов и уж точно не бегали при этом туда-сюда с тяжело нагруженным подносом.
В глухой ночной час в кафе было тихо и сумеречно. Бармен Али сердобольно пригасил свет, чтобы не мешать дремать арабской мамаше с двумя маленькими детьми. Они расположились на единственном мягком диване, что чрезвычайно огорчило Феликса. Соглашаясь отработать две смены подряд, он рассчитывал не только на дополнительную оплату, но и на этот диван. Первый утренний рейс в аэропорт австрийской столицы прибывал в 05.15, и в глухой предутренний час кафе частенько пустовало, так что утомленный официант вполне мог покемарить час-другой в ненадежном укрытии за диванной спинкой.
– Я просил панини без мяса, с яичным салатом! – закапризничал клиент.
Тьфу ты, точно, он же спрашивал вегетарианскую кухню!
Феликс мысленно выругался, молча подхватил тарелку и пошел к барной стойке.
Нависающий над ней в неустойчивом равновесии Али открыл один глаз.
– Панини без ветчины, с яичным салатом, – информировал его Феликс и, дожидаясь, пока Али сделает новый бутерброд, развернулся к залу лицом.
Спящие на диване клиентами не считались, а кроме них в кафе было только два человека. За одним столиком зависли два парня – один напротив другого, неподвижные, как статуи. Сразу видно – случайные люди, между собой не знакомые и не жаждущие общения. Зачем вообще за один столик сели, если мест полно? Непонятно.
Тот мужик, что в дурацкой шапке, закрыл глаза и повесил голову, по самый нос утопив лицо в витках толстого шарфа. Второй – капризный любитель здоровой веганской пищи – молитвенно сложил ладошки и энергично шевелил губами. Ишь ты, просит благословить его насущный яичный салат!
– Слушай, Али, а разве веганство – оно не из Индии? – не оборачиваясь, спросил Феликс шуршащего за его спиной бармена.
Али работал в кафе аэропорта уже пять лет и навидался всякого и всяких. Он уверенно мог определить племенную принадлежность и вероисповедание иностранного гостя по манере повязывать головной платок и постановке пальцев на вилке.
– Не веганство, а вегетарианство, – авторитетно поправил бармен. – Он же яйца ест!
– И молится перед едой, как католик, – заметил Феликс.
– А почему бы ему не быть католиком? Одна из базовых мировых религий. – Многомудрый Али пожал плечами и стукнул дверцей микроволновки. – А вегетарианец – он и в Африке вегетарианец.
– А этот парень из Африки? – Феликс оживился. – Али, ну, как ты это узнаешь?
– Да по загару. – Бармен поставил на стойку тарелку с новым бутербродом. – Такой глубокий шоколадный загар европеец только из Африки привезет. Хорош болтать, неси заказ.
– Похоже, поздно, уходит наш шоколадный!
Вегетарианец со скрежетом отодвинул тяжелый стул, встал, забросил на плечо небольшую сумку и решительно зашагал прочь. Его кемарящий визави в ушанке и шарфе даже не шелохнулся.
– Ну вот, не дождался! – расстроился Феликс, смекнув, что оплату этого заказа тоже вычтут из его заработка.
– Ешь сам, – хмыкнул Али, подтолкнув к нему две тарелки с невостребованными бутербродами.
Глубоко обиженный на весь мир Феликс со своими панини устроился за самым дальним столиком спиной к залу и не увидел, как «сонный» тип в шапке и шарфе неожиданно легко поднялся и зашагал вслед за вегетарианцем.
24 января, 5.00
Я узнала: если в пять утра кто-то звонит и неинформативно мычит в трубку, это не звоночек из сумасшедшего дома. Это ребенок прочитал повесть Тургенева «Му-му», проникся и на себе испытывает, каково это – общаться, будучи глухонемым.
И почему я-то не заткнула уши?
Могла бы еще поспать…
24 января, 5.30
Спалось мне плохо.
В просторном зале свободно гуляло эхо: стоило кому-то процокать каблуками или стукнуть дверью, и простые звуки складывались в могучую симфонию. К тому же никому не пришло в голову на ночь выключить в пустом помещении свет, и мне пришлось накрывать лицо сложенным втрое шарфом.
А еще я даже во сне беспокоилась о сохранности своей сумки, потому как кто-то из посольских заботливо предупредил меня, что в аэропорту воруют.
Я долго не могла уснуть, потом задремала, но была разбужена звонком Колюшки, который привычно встал в семь по московскому времени, потом опять провалилась в сон – и тут с нервирующим дребезжанием разъехались стеклянные двери, и в зал холодным течением влилась толпа пассажиров из подъехавшего автобуса.
Сразу стало зябко и шумно.
Я со вздохом стянула с лица шарфик и села, отчетливо скрипнув поясницей.
Ох, так и до радикулита недалеко!
Мимо моего ложа потянулся поток разноплеменных граждан с чемоданами на колесиках. На меня они не смотрели, но я все же смутилась. Я, конечно, известная писательница, но у меня нет привычки принимать народные толпы в будуаре.
«Отставить! – встрепенулся внутренний голос, презрев мой порыв достать расческу и привести себя в порядок. – О красоте потом подумаешь, на свободе. Видишь эти ворота?»
– Ни за что! – угадав недосказанное, решительно ответила я. – Я не побегу из аэровокзала на летное поле под прикрытием толпы. Не вижу смысла.
«Да ты вспомни, сколько случаев, когда предприимчивые люди тайно забирались в самолеты и улетали в другую страну в отсеке шасси!» – загорелся мой внутренний голос.
То есть я пыталась поспать, а мое подсознание не дремало и строило планы побега?
– А сколько случаев, когда те самые люди долетали живыми? – парировала я.
«Один вот совсем недавно был, и как раз тут, в аэропорту Швехат, – не спасовало подсознание (что-то все-таки есть в Иркиной версии про Овна). – Гражданин Румынии зайцем прилетел в Вену и даже почти не обморозился!»
– Я помню этот случай, – призналась я. – Но тому гражданину повезло, что всю дорогу была непогода, самолет летел ниже грозового фронта, и потому забортная температура была не самой низкой.
«По прогнозу, надвигается снежная буря», – напомнил мой внутренний голос.
– Нет! – воскликнула я. – Нет – и все тут.
А воображение живо нарисовало мне мой хладный скукоженный труп, заиндевелым кренделем с мелодичным звоном вываливающийся на летное поле пражского аэропорта из отсека шасси.
Нет уж, не надо мне такого перфоманса!
«Хотя это привлекло бы внимание к твоей презентации», – тихо-тихо шепнул еще внутренний голос.
И воображение быстренько приставило мое обледеневшее тело к витрине с новой книжкой, пририсовав сверху броский баннер с темой для дискуссии: «Убийственное политическое похолодание в Европе! Будет ли оттепель?»
– Вот заразы, – шепотом обругала я сладкую парочку – воображение с подсознанием.
Умеют ведь смело помыслить и красиво подать!
Усилием воли я подавила опасные свободолюбивые порывы и сосредоточилась на прозаическом. Хотелось есть, пить и, извините, в туалет.
Я пожалела о том, что не удосужилась заранее разведать, где находится ближайший клозет, и заторопилась на поиски этого нужного места.
Венский аэропорт Швехат – один из крупнейших в Европе. Расстояния от одного выхода до другого там такие, что на указателях, помимо направления, приходится писать и время в пути из пункта в пункт: двадцать минут, тридцать минут, даже сорок! При этом стыковки в Вене поразительно короткие, так что у меня есть подозрение, что тестировали дистанции нигерийские бегуны.
До ближайшего туалета я добежала за двенадцать минут: не рекорд, наверное, но определенно хорошее время.
К сожалению, сервисные службы аэропорта явно использовали иные расчетные показатели. Вероятно, в столь ранний час наплыва страждущих в сортиры не предвиделось, и на двери дамского туалета висела табличка с выразительным изображением ведра и швабры.
Я подергала дверную ручку – заперто!
Переместилась к туалету для инвалидов – тоже заперто!
Тогда я пытливо посмотрела на дверь с изображением мужского силуэта.
Неловко, конечно, вламываться к уважаемым джентльменам, а что делать? До следующего туалета я не добегу!
«В конце концов, зря они тут, что ли, провозглашают равенство полов?» – риторически вопросил мой внутренний голос.
Я огляделась.
А, ладно! Может, там и нет никого!
Я толкнула дверь мужского клозета, заглянула в щелку, никого не увидела и вторглась на гендерно чуждую мне территорию.
В мужском туалете было чисто, тихо и пусто.
Интерьерный дизайн не впечатлял: белые умывальники по левую руку уравновешивались белыми же писсуарами по правую, вдоль коридора располагались кабинки, по две с каждой стороны. Лишь одна из четырех дверей выразительно краснела сигнальным просветом замка, три кабинки были свободны.
Я тихонечко посеменила к ближайшей двери и замерла на цыпочках, как балерина в роли маленького пугливого лебедя, услышав поблизости мучительный басовитый кряк и характерную трубную руладу пущенных газов.
Звук был раскатистый, мощный, под стать Гераклу.
– Фу-у-у! – прошептала я, помахав у носа ладошкой.
Хотя вообще-то никакого дурного запаха не почувствовала.
«Ты не фукай, ты быстро делай то, зачем пришла, и уноси ноги, пока этот клозетный мученик не закончил свою газовую атаку, – ехидно посоветовал мне внутренний голос. – Сейчас-то он тебя не видит и не слышит».
Я не стала спорить, уединилась в кабинке и тихонько там пожурчала. Натянула джинсы, стала застегивать ремень, локтем зацепила собственную сумку, ненадежно повешенную на специальный штырек, и свалила ее на пол!
О нет!
Дизайнер, оснастивший кабинки мужского сортира прямыми шпеньками вместо нормальных крючков, явно не рассчитывал на визит прекрасной дамы.
А зря!
Вы когда-нибудь роняли с полутораметровой высоты на кафельный пол кожаную женскую сумку типа «торба», без застежки, объемом примерно в треть куба, наполненную нужными вещичками почти до краев?
Если роняли, то легко представите себе и звук, с каким моя ручная кладь ударилась об пол, и взрыв, подобием которого выплеснулись наружу разные мелкие предметы.
Трах-тарарах!
Ручка, флешка, визитница, очечница, помада, тушь, связка ключей, мобильник, пудреница, строительная рулетка (блин, откуда у меня в сумке строительная рулетка?!) – все это богатство шумно раскатилось по полу, не ограничившись пределами кабинки.
Я застыла как соляной столб, готовясь к небывалому скандалу.
Никогда.
Никогда в жизни меня не выгоняли с позором из общественных заведений!
И надо же мне было начать с наихудшего варианта – с мужского туалета! Да еще и в чужой стране, не слишком дружественной моей исторической родине!
«Вот это я понимаю, эффектная будет депортация!» – восхитился мой внутренний голос.
Воображение не оплошало и подходящими случаю и месту мрачными красками нарисовало мне живописное полотно «Геракл с кишечными спазмами, выдворяющий из клозета мелкую фурию». В образе выдворяемой фурии была представлена, естественно, я.
Уже почти чувствуя, как меня берут за шкирку, я втянула голову в плечи и зажмурилась.
Четким стаккато прокатился по кафелю граненый тюбик туши для ресниц, и стало тихо-тихо.
«Может, он там умер?» – с надеждой вопросил мой внутренний голос, имея в виду подозрительно затихшего страдальца Геракла в соседней кабинке.
– Э-э-э, м-м-м, о-о-о! – донеслось из-за перегородки.
«Жив, но так занят, что ему не до меня!» – сообразила я.
И побежала по сортиру в полуприседе, торопливо собирая свои вещички.
Нашлось, конечно же, не все. По закону подлости затерялось самое нужное: губная помада, пудреница и мобильник.
Несмотря на то что мне, как нормальной (хочется верить) женщине, очень хотелось поскорее привести себя в порядок, в связи с чрезвычайной ситуацией (угрозой позорной депортации из чужеземного мужского туалета) я готова была пожертвовать даже дорогими сердцу и кошельку косметическими принадлежностями. Однако мобильник необходимо было отыскать любой ценой.
Я заглянула во все кабинки, кроме той, со спазматическим Гераклом. Он все еще помалкивал. Возможно, релаксировал по окончании долгого и трудного процесса.
Я закусила губу, исподлобья посмотрела на дверь чужой кабинки и вернулась в условно свою.
Вздохнула, опустилась на корточки, медленно-медленно (чтобы ОН боковым зрением не заметил движения) просунула ладонь под перегородку и осторожно охлопала пол, каждую секунду ожидая, что меня буквально схватят за руку. Этого не случилось, зато я нашла пудреницу. Она не разбилась и даже не треснула!
К сожалению, перегородка отстояла от пола сантиметров на десять-двенадцать, не больше, а это расстояние не позволяло мне заглянуть в кабинку снизу. Плотно прижиматься щекой к туалетному полу я не хотела, да и вряд ли смогла бы извернуться должным образом.
Мысленно посетовав на то, что я не гуттаперчевая женщина-змея, я раскрыла счастливо обретенную пудреницу и попыталась использовать ее как перископ.
«Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи!» – приговаривала она, стоя на четвереньках, – отстраненным голосом непредвзятого летописца пробубнил на задворках сознания мой внутренний голос, но я не отвлеклась.
Самодельный перископ показал мне поношенные замшевые туфли и плоский черный параллелепипед, который не мог быть ничем иным, кроме как моим мобильником.
Я осмелела, сделала резкий выпад и выхватила его буквально из-под ног в потертой замше.
Все, ходу, нечего тут задерживаться, потерю помады я как-нибудь переживу!
24 января, 06.05
– Лея, а из мужского туалета тетя выбежала! – потянув за полу куртки старшую сестру, сказал маленький Курт.
– Идиот, – не отрывая глаз от экрана смартфона, огрызнулась Лея. – Значит, это не тетя, а дядя-гей. Тебе уже шесть, пора разбираться в реалиях современного мира!
– Лея, не груби брату, – строго сказала мама, тоже не отрываясь от смартфона.
Маленький Курт вздохнул и повесил голову. Своего смартфона у него еще не было, приходилось искать развлечения в реальности современного мира.
24 января, 06.06
С торбой в одной руке и телефоном в другой я вихрем вылетела из туалета и очень удачно затерялась в большой группе британских школьников. С ними я дошла до ближайшего табло вылетов и там остановилась, чтобы изучить расписание рейсов на Прагу и Краснодар – я ведь пока не знала, куда полечу.
В столицу Кубани самолеты Австрийских авиалиний летали раз в день, ближайший рейс был в 9.50. А в Прагу можно было улететь в 12.20 и в 18.40.
Я с интересом рассматривала табло, мысленно прикидывая, куда бы я хотела полететь, если бы была абсолютно свободна от всяческих обязательств. Ну и от ограничений, наложенных на меня австрийской полицией, конечно. Может быть, на Багамские острова? В Париж? Или в Берлин?
«Может, в Москву?» – экономно предложил вариант побюджетнее мой внутренний голос.
На табло как раз появилась информация о прибытии рейса из столицы России.
– Вот еще! – Я помотала головой и скривилась.
Если бы я хоть чуточку хотела в Москву, составила бы компанию Ирке. Она улетела туда позавчера. С кислой миной и с близнецами под мышками, но без Моржика.
Моржик (это Иркин муж, а не животное) категорически отказался принимать участие во всероссийском слете Иркиной родни, мотивируя свой отказ невозможностью сохранить рассудок в присутствии такого множества некрасовских женщин – тех, знаете, которые коня на скаку и в горящую избу.
Моржик сказал, что он лучше сам отправится в любую горящую избу планеты, вообще куда угодно, даже в иной мир, но только не на этот семейный слет.
У Ирки, понимаете ли, две сестры, три тети, мама, бабушка и бабушкины сестры, и все они здоровенные горластые бабы, способные завалить мамонта хоровой песней.
Я уверена, что Иркина порода уходит корнями в глубинные слои палеолита, и доисторический матриархат был придуман и безжалостно насажден ее родными прабабками.
Кстати, поводом для их слета послужил как раз юбилей одной из бабусь.
Я улыбнулась, представив себе толпу Иркиных разновозрастных копий, и вдруг увидела любимую подругу совсем как живую.
В трещащем на мощной груди модном войлочном френче и клетчатой юбке с бахромой, с развевающейся рыжей гривой, в классных замшевых сапожках а-ля любимая девушка Чингачгука, Ирка быстро шагала по коридору, а казалось, что по тропе войны. Под мышкой, где обычно помещается кто-то из близнецов, она держала объемистую сумку, а в кулаке сжимала мобильник, который то потряхивала, как шейкер, то подносила к уху и хмурилась.
Картинка была такая реалистичная, что я не смогла не похвалить свое воображение:
– Ну ты даешь!
И тут воображаемая Ирка увидела меня и радостным людоедским голосом вскричала:
– Ах, вот ты где!
– Ты что, настоящая? – вытаращилась я.
– А то! Живее всех живых!
Подруга самодовольно улыбнулась и раскрыла мне объятья.
Сумка ее шлепнулась на пол, запнувшийся о сумку гражданин из той колонны, в которой шествовала Ирка, тоже шлепнулся на пол, и я поверила: да, это не сон!
Мне еще никогда не снились индусы, яростно ругающиеся на пиджин-инглиш.
– А что с твоим телефоном? – Подруга посмотрела на свой мобильник, потом на меня.
А, так она мне звонила?
Я тоже посмотрела на ее мобильник, а потом на свой. Разжала кулак – и тут мой аппарат исторг из себя серию отвратительных и постыдных звуков:
– А-а-а-а! Ы-ы-ы-ы! М-м-м-м…
Как будто в моем мобильном спрятались хворые гномы! Все семь, и все с расстроенными желудками.
В толпе, обтекающей нас с Иркой, послышались смешки, и я жутко сконфузилась.
– Ого! – сочувственно крякнула моя подруга. – Что, плохо тут у вас с кормами?
– С мозгами у нас плохо, – слабым голосом откликнулась я, с тихим ужасом созерцая позорно кряхтящий мобильник и понимая, что это не мой телефон!
«То есть ты стибрила мобилу у Геракакла?» – нехорошо развеселился мой внутренний голос.
А так и было!
– За мной! – скомандовала я Ирке, срываясь с места.
Подруга послушно прогалопировала следом.
С мучительным скрежетом – на повороте меня занесло – я влетела в знакомый закуток и ворвалась в мужской клозет.
– Ого! – повторила Ирка, топая за мной след в след.
Одинокий джентльмен у писсуара ахнул и дернулся, потеряв управление процессом.
– Пардон, мусью! – конспиративным басом рявкнула смышленая Ирка.
Мы вломились в кабинку.
– Подвинься! – Я оттолкнула габаритную подружку и привычно пала на колени.
Сунула руку под перегородку, нащупала замшевый башмак. Похоже, он не стронулся с места.
Хлопнула дверь, выпуская многословно негодующего подмоченного джентльмена.
– Держи дверь, чтобы никто не вошел! – скомандовала я Ирке, привычно сооружая перископ из пудреницы.
И вот за что я особенно люблю свою лучшую подругу – в критическую минуту она действует, а не болтает.
– Держу!
Ирка плотно привалилась к двери в сортир круглым боком.
Можно было не сомневаться, что рубеж надежно защищен: в моей подруженьке сто пятнадцать кило живого веса. Без стенобитных орудий никто в туалет не ворвется!
С верным пудреничным перископом наготове я влезла ногами на унитаз и вытянула руку с зеркальцем, стараясь заглянуть в соседнюю кабинку.
Заглянула. И чуть не сверзилась с унитаза, увидев запрокинутое к потолку желто-коричневое лицо с отвисшей челюстью и выпученными глазами.
– Что? Что там?! – страшным шепотом спросила Ирка.
– М-м-м…
– Да не мямли!
– М-мертвяк!
– Да ладно?!
Ирка шагнула к кабинке.
– Стой, где стоишь! – бешено рявкнула я и осторожно – коленки затряслись – спустилась с унитаза.
Оторвала длинную полосу туалетной бумаги и тщательно протерла ею со всех сторон чужой мобильник, предварительно обильно на него поплевав.
«А вот это ты зря, слюна – прекрасный материал для генетического анализа», – включился мой внутренний голос.
– И то правда!
Я секунду подумала, примерилась и аккуратно уронила чужой аппарат в унитаз.
– Что ты там делаешь?
Ирка с вытянутой шеей была похожа на гибрид слона и жирафа.
– Уничтожаю следы.
Брезгливо морщась, я выудила мобильник из воды, еще раз энергично потерла его бумагой и забросила туда же, откуда взяла – в соседнюю кабинку.
Наружная дверь, прижатая Иркиным боком, завибрировала.
Кому-то сильно приспичило.
– Слушай сюда! По моей команде отпустишь дверь и запрыгнешь в ближайшую кабинку, – решительной скороговоркой распорядилась я. – Тот, кто за дверью, войдет в сортир, а мы будем ждать, пока он справит нужду и выйдет. А потом мы убежим!
– А если он не по малой нужде, а по большой? – резонно уточнила Ирка.
– Тогда подождем, пока он запрется в свободной кабинке, а потом все равно убежим!
– Согласна.
– Тогда давай на счет «три».
Я закрыла дверь своей кабинки и из нее прокричала:
– Раз… Два… Три!!!
Топ, топ, бряк.
Скрипнула дверь, по кафелю звонко прошлепали подошвы, щелкнул замок кабинки.
Мы с Иркой синхронно выскочили из сортирных келий и бок о бок вылетели из туалета, едва не сбив, как кегли, компанию индусов в нарядных чалмах.
24 января, 06.40
– Лея, из мужского туалета выбежали две тети. Они дяди-геи, да? – потянув за полу куртки старшую сестру, сказал наблюдательный мальчик Курт.
– Молодец, быстро учишься, – не отрывая взгляд от экрана смартфона, сказала Лея.
– О, геи? А, геи! – заметно успокаиваясь, обменялись репликами индусы.
Через десять минут они улетели в родной Мумбаи, унеся с собой шокирующие знания о европейской половой распущенности и лишив полицию Австрии возможности получить бесценные свидетельские показания.
24 января, 06.45
– Куда… бежим? – с трудом нагнав меня, в два приема выдохнула Ирка.
Я затормозила и огляделась:
– Туда!
– Что, снова в туалет?!
– Да, но на этот раз – в женский!
Никакой очереди к санитарно-техническим удобствам для дам, слава богу, не было, и мы с подругой без помех обосновались в соседних кабинках.
– Тебе сюда срочно понадобилось или как? – спросила Ирка, деликатно постучав в перегородку.
– Мне надо подумать, – ответила я.
– А, извини, не мешаю.
– Да не в том смысле «подумать»! Не справить большую нужду, а пошевелить извилинами!
– Тоже хорошее выражение. – Ирка нервно хихикнула.
– Эй, хорош прикалываться! – потребовала я. – Мне совершенно не смешно! Какие шутки, в самом деле? В той кабинке на унитазе сидел покойник!
– Это я поняла. – Подружка снова хихикнула.
Истерика у нее, что ли? Нет, ей рано дергаться, истерика должна быть у меня.
