Нерон. Блеск накануне тьмы E-Book

Маргарет Джордж

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: The Big Book
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 742

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

64 год н. э., десятый год правления Нерона. Новая жена, красавица Поппея Сабина, старше императора на шесть лет. Она властолюбива, предприимчива и обладает изощренным умом. Нерон уже и не мыслит, как править государством без ее поддержки. Но сбывается роковое пророчество сивиллы — Рим гибнет в огне. По стране ползут слухи, что пожар возник не случайно, а по воле Нерона. Эти слухи будоражат не только простонародье, но и знать. Понимая, что его судьба теперь неразрывно связана с судьбой Рима, Нерон клянется воздвигнуть на руинах новый город — и мир ослепнет от его великолепия. Но не всем по нраву столь дерзкий замысел. В империи зреет заговор, явные враги Нерона заключают союзы с его ложными друзьями.

Leseprobe

16+

Margaret George

THE SPLENDOR BEFORE THE DARK

Copyright © 2018 by Margaret George

All rights reserved

Перевод с английского Илоны Русаковой

Оформление обложки и иллюстрация на обложке Егора Саламашенко

Карта выполнена Юлией Каташинской

Джордж М.

Нерон. Блеск накануне тьмы : роман / Маргарет Джордж ; пер. с англ. И. Русаковой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2024. — (The Big Book).

ISBN 978-5-389-27178-4

64 год н. э., десятый год правления Нерона. Новая жена, красавица Поппея Сабина, старше императора на шесть лет. Она властолюбива, предприимчива и обладает изощренным умом. Нерон уже и не мыслит, как править государством без ее поддержки.

Но сбывается роковое пророчество сивиллы — Рим гибнет в огне. По стране ползут слухи, что пожар возник не случайно, а по воле Нерона. Эти слухи будоражат не только простонародье, но и знать.

Понимая, что его судьба теперь неразрывно связана с судьбой Рима, Нерон клянется воздвигнуть на руинах новый город — и мир ослепнет от его великолепия. Но не всем по нраву столь дерзкий замысел. В империи зреет заговор, явные враги Нерона заключают союзы с его ложными друзьями.

Впервые на русском!

© И. Б. Русакова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024Издательство Азбука®

Лидии Маргарет, экстраординарной внучке

Я БЛАГОДАРНА

Работа над историческим романом связана с серьезными исследованиями, и лучшее, что подарил мне этот трудоемкий процесс, — знакомство с людьми, которые охотно приходили на помощь, не жалели своего времени и разделяли мой энтузиазм в отношении императора Нерона.

Я искренне благодарна Бобу Фейбелу, любителю классики, — именно он первым предложил мне выбрать Нерона в качестве героя; профессорам Античности Барри Б. Пауэллу и Уильяму Айлварду из Висконсинского университета в Мэдисоне — за их переводы с латыни и греческого, а также за то, что постоянно держали меня в курсе новых публикаций и предстоящих лекций; Беле Сандор — почетному профессору инженерной физики Висконсинского университета в Мэдисоне и мирового уровня эксперту по механике древних гоночных колесниц; Сильвии Проспери — настоящему «Friend in Rome»1, которая организовывала для меня знакомство с местами, связанными с жизнью Нерона, расположенными вдали от проторенных туристических маршрутов; благодаря ей я побывала в Антиуме, на озере Неми, видела Сублаквей и Портус. Доктору Эрнсту Р. Тамму и Розанне Тамм — они переводили для меня немецкие тексты о Нероне и всячески помогали в работе над этим романом.

Я благодарна Ричарду Кэмпбеллу, энтузиасту Рима, чьи реконструкции и группы в Facebook2 «Roman Army Talk» и «Women in Roman and Ancient Reenacting» послужили для меня отличными источниками информации, касающейся спорных вопросов и тайн Древнего Рима.

Я также благодарна Клэр Зайон, моему надежному, вдумчивому и проницательному редактору и ее редакционной ассистентке Лили Чой.

Я признательна команде по рекламе и СМИ «Berkley», в особенности Лорен Бернстайн, Джин Ю и Джессике Мангикаро за их воодушевление и свежие идеи.

Я бесконечно ценю работу Кэрол Фитцджеральд и ее команды в «Authors OnTheWeb», которые создали мне мирового уровня веб-сайт.

И как всегда, я от всей души благодарю моего бессменного, незаменимого агента в Соединенных Штатах Жака де Шпельберха и моего агента в Великобритании Эндрю Нюрнберга из «Andrew Nurnberg Associates International».

И конечно же, я благодарна всем сотрудникам издательского дома «Pan Macmillan», который издал все мои романы, за наше счастливое и многолетнее сотрудничество.

И наконец — последнее по счету, но не по важности: я безмерно благодарна моим терпеливым родным, которые смиренно согласились с тем, что Нерон надолго загостился в нашей семье.

I

НЕРОН

Я проснулся на рассвете, в тот туманный час цвета молочного опала, когда ты словно оказываешься вне времени. В первое мгновение я даже не понимал, где нахожусь, — наверное, таким видит и ощущает мир новорожденный, которого при появлении на свет никто не пожелал взять на руки.

Слабый ветер пробежался по моему телу. Я не пошевелился.

Морской бриз, значит я где-то на берегу.

Приподнял голову и сразу очутился в знакомом мире: я в Антиуме3, на своей вилле, лежу в спальне с видом на море.

Тихо, чтобы не разбудить Поппею, встал с постели. Поппея улыбалась — ей снилось что-то очень приятное, то, от чего она получала наслаждение.

Наслаждение... Наша жизнь в Антиуме была прекрасна. Здесь, достаточно далеко от Рима, можно было обрести уединение на берегу моря и хоть ненадолго отогнать мысли о государственных делах.

Все так же тихо я прошел к окну и раздвинул тонкие занавески. Глядя на горизонт, невозможно было понять, где кончается небо и начинается море.

Бледная луна плавала в облаках. Накануне ночью она была яркой и вызывающе контрастной, а теперь, хоть и оставалась полной, поблекла, и силуэт ее стал расплывчатым.

Ночь накануне... Какой это был восторг! Я прочел со сцены перед публикой финал своего эпоса о Троянской войне — «Падение Трои». Тяжелая работа над эпосом изматывала меня больше года, но последние несколько дней — это был настоящий прорыв, шквал вдохновения!

Пришло время, и я, подарив миру результат своего труда, получил в ответ ту ни с чем не сравнимую радость, которую испытывает автор, когда его произведение после долгих мук творчества наконец появляется на свет.

И Антиум был лучшим местом для такого события, ведь именно здесь двадцать шесть лет назад родился я сам. Роды были тяжелыми — я выходил из чрева матери ногами вперед, а это, как говорят, дурной знак. Но имелись и добрые предзнаменования. Кто знает, какие из них важнее и к каким стоит прислушиваться?

Ответ на поверхности: я император уже девять лет и получил пурпурную тогу4 в юном возрасте, настолько юном, что в былые времена о таком никто и помыслить не мог.

И мне есть чем гордиться.

Одно из главных моих достижений — мировое соглашение с Парфянским царством — нашим историческим недругом. И это соглашение после стольких лет вражды мне удалось достичь не оружием, а дипломатией.

Я даровал Риму великолепные термы, театр, крытый рынок и, чтобы защитить наши морские пути, провел инженерные работы по усовершенствованию гаваней.

И более всего я хотел подарить, привить Риму эстетику Греции, а это было гораздо сложнее, чем строить новые здания или прокладывать каналы.

Но я знал, я был уверен, что достигну поставленной цели. И довольная публика в театре накануне вечером была тому доказательством.

Многие прибыли из Рима специально, чтобы услышать мое исполнение на кифаре — греческом инструменте музыкантов-виртуозов; сам Аполлон играл на кифаре.

Да! Как только римляне услышат ее чарующие звуки, они уже никогда не смогут отказать себе в этом бесценном наследии Греции.

Я с любовью посмотрел на свою кифару: прислоненная к стене, она словно бы отдыхала после тяжелого вечера. Кифара — совершенный инструмент, а у меня к тому же был лучший и самый терпеливый из учителей — Терпний. Мне всегда важно сознавать, что он где-то рядом, и сейчас благодаря ему мысль о скором возвращении в Рим не была такой уж тягостной.

Светало, и я невольно увидел оставленные на столе запечатанные в цилиндрические футляры донесения. Их доставили вчера. Отправитель — моя правая рука Тигеллин — префект преторианской гвардии. Но я пока что не мог заставить себя их просмотреть: наступающий день был слишком хорош, чтобы вот так взять и испортить его мелкими заботами о пошлинах на ввоз товаров, о стоимости ремонта акведуков или проблемами передвижения груженых повозок по городу.

Если вам кажется, что жизнь правителя империи — это, образно говоря, наполненные величием и роскошью ванны, уверяю: вы заблуждаетесь. Император изо дня в день решает сотни вопросов, начиная от налогов и пошлин и заканчивая дипломатическими договорами либо военными стратегиями.

Депеши Тигеллина... Я верен своему долгу и обязательно их прочитаю, только чуть позже, а это утро будет посвящено отдыху и планам по неминуемому возвращению в Рим.

Антиум — прекрасное место, где можно переждать римскую жару, но долг обязывал меня председательствовать на августалиях5, которые начинались первого числа, то есть уже через две недели. Их кульминация приходилась на тринадцатый, четырнадцатый и пятнадцатый дни месяца, каждый из которых был посвящен, соответственно, покорению Далмации, победе в морском сражении при Акциуме и победам в Египте.

На этих празднествах традиционно устраивались конные бега и состязания на колесницах, и единственное, что влекло меня в римское летнее пекло, — надежда, что мои тренеры позволят наконец сделать то, к чему я так давно стремился, — принять участие в гонках.

О да, я правил колесницами! И у меня был довольно большой опыт в этом деле, но я никогда не участвовал в настоящих гонках.

Считалось, что гонки на колесницах крайне опасны, и это правда — количество нечастных случаев и даже смертей среди возничих служило тому доказательством. Но при всем этом гонки на колесницах дарили такой запредельный восторг, какой вряд ли испытаешь, принимая участие в других состязаниях.

Мой дед был прославленным колесничим, он одержал множество побед в гонках, и я надеялся, что этот дар передался мне по наследству.

«Прости, цезарь, — сказал однажды мой тренер, — но когда возничий вылетает из колесницы и его насмерть затаптывают лошади — это часть развлечения и скорбят о нем только его родные. Но если на гонках погибнет император, о нем будет скорбеть вся империя».

Тигеллин выразил ту же мысль, но более прямолинейно.

«С твоей стороны безответственно даже думать о том, чтобы брать на себя такие риски, — заявил он и, выдержав паузу, продолжил: — Тем более что у тебя нет наследника. Ты хочешь высечь искру, из которой разгорится гражданская война, как та, которую мы получили после убийства Юлия Цезаря?»

Нет наследника. Это — настоящая боль. У меня была дочь, но она умерла в младенчестве.

«Нет, не хочу», — признал я.

Погрузить Рим в такую агонию... Нет, я никогда не пошел бы на это. Но я страстно желал принять участие в гонках колесниц и молил богов даровать мне защиту. Раньше они мне никогда в ней не отказывали, почему вдруг откажут в этот раз?

Вместе с тем я никак не мог выкинуть из головы пророчество сивиллы6 из Кум.

«Огонь станет твоей погибелью, — поведала она. — Огонь поглотит твои мечты, а твои мечты — это ты сам».

Однако во время гонок колесниц не разжигают огня, и значит, если внимать ее пророчеству, мое участие в гонках не грозит мне погибелью. Что же до любого другого рода возгораний — в Риме были сформированы когорты хорошо подготовленных пожарных.

Но может, кумская сивилла, говоря об огне, имела в виду нечто другое? Если огонь в ее пророчестве — это метафора? Гнев, похоть, непомерные амбиции... Описывая все эти страсти, мы зачастую сравниваем их с неким пожирающим нас пламенем.

Моей пламенной страстью было искусство, и значит, согласно пророчеству сивиллы, оно же и станет моей погибелью?

«Гони прочь эти мысли, тебя ждет прекрасный день, — сказал я себе, тряхнув головой. — Ты будешь пить охлажденный сок из персидских персиков и гулять вдоль берега моря с женой, дороже которой у тебя нет никого на свете, а потом снова взойдет луна...»

И я вышел на террасу, чтобы полюбоваться жемчужно-бледным небом, обещавшим чудесный спокойный день.

Когда Поппея проснулась, утро уже давно наступило, а я успел ознакомиться с донесениями из Рима — все, как я и ожидал, были невыносимо скучными — и правил свой эпос о Трое.

Поппея встала с постели, и шелковое покрывало сползло за ней, слово шлейф славы. На ее шее поблескивало широкое золотое ожерелье, которое я подарил ей накануне. Поппея не рассталась с ним, ложась в постель, и теперь с нежностью поглаживала кончиками пальцев.

— Говорят, холодный металл не способен выразить любовь, — заметил я, — но на твоей шее он выглядит очень даже нежно.

Ожерелье я заказал купцу из Индии. Его оформление было связано с астрологией, и украшавшие ожерелье драгоценные камни символизировали планеты, Луну и Солнце.

— С золотом легко спать, — улыбнулась Поппея. — А мне, признаюсь, оно даже навеяло очень приятные сны.

— О, эти дарованные золотом сны!.. — Я встал, обнял Поппею и, прижав жену к себе, уже не почувствовал контраста между теплом ее тела и прохладой ожерелья. — И металл больше не холодный.

За окном сверкали и переливались в полуденном солнце морские волны.

— Давай сегодня прогуляемся до грота, мы ведь там еще не были, — предложил я.

Древний грот в противоположном от виллы конце набережной уходил далеко вглубь скалы. Меня всегда привлекали эти пещеры, хотя бы потому, что с ними было связано множество мифов о богах.

Поппея потянулась, заложила руки за голову и тряхнула волосами янтарного цвета — янтарь, такой богатый и насыщенный множеством оттенков, от красно-коричневого до золотистого, всегда меня завораживал.

— Да, пожалуй, сходим, тем более скоро возвращаться в Рим, — согласилась она, но без особого энтузиазма. — Только попозже, хорошо? Даже удивительно, откуда у тебя столько энергии после вчерашнего вечера и ночи.

Выступление на публике воодушевляло меня, а праздность, наоборот, истощала, но я вряд ли смог бы объяснить это Поппее.

— Встретимся на террасе, — кивнул я.

Мне не терпелось выйти на свежий воздух.

Спустя какое-то время мы сидели на тенистой террасе, молчали и просто смотрели на горизонт.

Мне нравилось это состояние, когда можно ни о чем не думать, а с полузакрытыми глазами заново проживать события прошедшей ночи.

Слуги принесли подносы с едой и расставили на столе блюда с холодной бужениной, кефалью, яйцами, оливками, сосновым медом, хлебом и вишнями. И еще два кувшина с соком и тарентинским вином.

Я лениво протянул руку и взял с блюда горсть вишен.

Поппея так и не сняла ожерелье, только прикрыла его палантином.

— Не могу пока с ним расстаться, — призналась она.

О, если бы другие, те, кого я осыпал своими дарами, были способны так открыто выказывать свою признательность!

Я как раз передавал Поппее блюдо с яйцами и оливками, когда на террасе появился запыхавшийся, взмокший от пота и весь покрытый пылью гонец в сопровождении двух стражников виллы. Лицо его искажала гримаса, как будто он испытывал страшную боль или невыносимые душевные страдания. Лица стражников были не лучше.

Я резко встал, идеальный день остался в прошлом.

— Цезарь! Цезарь! — Гонец упал на колени и умоляюще сжал ладони на груди. — Я прибыл из Рима, от Тигеллина.

— Так, и с чем он тебя прислал?

— Рим горит! Рим в огне! — срывающимся голосом просипел гонец. — Пожар вышел из-под контроля!

— Рим в огне? — Я все еще не мог понять, что происходит.

— Да! Да! Пожар начался в Большом цирке, загорелась одна из лавок в южном конце.

— Когда?

К этому моменту Поппея тоже встала, я боковым зрением видел, как она крепко ухватила пальцами золотое ожерелье. Да, моя жена больше не поглаживала золото и драгоценные камни, она вцепилась в ожерелье и не отрываясь смотрела на гонца, а я чувствовал, как ей передается моя тревога и даже ужас.

— Позапрошлой ночью. Северный ветер раздул огонь. Пожар распространился по всему цирку, а потом начал подниматься на холмы.

Рим во время пожара превращался в огненную ловушку. В нашей истории было много пожаров, поэтому Август и создал корпус вигилов7 из семи тысяч человек. Сейчас ими командовал Нимфидий Сабин8. Он имел поразительное внешнее сходство с Калигулой, что позволяло ему заявлять себя как его родного сына. Но какое это теперь имело значение?

— А что пожарные? Они борются с огнем?

— Да, но не в силах его остановить. Огонь распространяется слишком быстро. Искры перелетают с крыши на крышу, на поля. Ветер разносит их повсюду. Пожар уже начал подниматься на Палатин!9

Я повернулся к Поппее. Стоял как оглушенный и не мог поверить в то, что все происходит в реальности.

Наконец обрел дар речи.

— Я должен идти, — сказал я жене и обратился к гонцу: — Поедем вместе, возьми свежую лошадь.

Из Антиума мы с гонцом в сопровождении двух стражников выехали в полдень, но темнота настигла нас еще на пути к Риму.

С каждой милей нервное возбуждение во мне нарастало. Я надеялся, что гонец преувеличивал или что огонь уже удалось сдержать и он успел уничтожить всего лишь несколько лавок на территории Большого цирка.

«Успокойся, успокойся, Нерон, — твердил я себе. — Ты должен сохранять трезвый рассудок».

Но в голове возникали и другие картины: Рим разрушен, люди погибли или остались в бедственном положении, исторические ценности утеряны навсегда. И все это при моем правлении, когда я отвечаю за свой народ.

«Рим разрушен при Нероне, город сгорел дотла, остался только пепел».

Мы поднимались на вершину холма недалеко от Рима, и город еще скрывался от глаз, но всполохи огня были видны очень хорошо: уродливые желто-оранжевые пальцы, пульсируя, тянулись в ночное небо.

Достигнув вершины холма, я с противоположного его склона посмотрел вниз, на охваченный огнем Рим. К небу поднимались клубы черного дыма и облака искр, взрывались раскаленные камни, в воздух взлетали горящие обломки досок. Дувший в лицо ветер обдавал вонью от жженой одежды, мусора и того, что не должно быть названо.

Это все правда. Так оно и было.

— Цезарь, стало еще хуже! — вскричал гонец. — И огонь распространяется все дальше! Смотри — он окружает холмы!

Огонь пожирал Рим.

И тут я вспомнил, как совсем недавно, прогуливаясь по Форуму, решил заглянуть в храм Весты10 и там вдруг ощутил какую-то необъяснимую слабость и беспомощность, у меня даже затряслись руки и начали подгибаться колени. Тогда я растерялся и все гадал: что же такое со мной происходит, — а теперь понял: я не смог защитить «священный очаг Рима». А еще осознал значение слов сивиллы, ее пророчество об огне, который станет моей погибелью.

Это был переломный момент в моей жизни. Мое поле битвы. Смогу ли я выстоять? Одержу ли на нем победу?

Мой предок Антоний вступал в судьбоносные для него битвы дважды. Первая состоялась при Филиппах, и тогда он разгромил войска Цезаря, а вторая — при Акциуме, где он потерпел поражение от Октавия.

Либо мы с Римом погибнем вместе, либо вместе выживем.

Вне зависимости от исхода битвы выбора у меня не было: я должен был принять бой.

— Вперед! — крикнул я и ударил коня пятками. — Рим ждет нас.

И мы начали спускаться с холма в охваченный огнем город.

II

Спуск с холма не был таким уж крутым, но извилистые тропы, торчащие из-под земли камни и корни деревьев делали его довольно опасным. Впрочем, луна да еще и зарево пожара хорошо освещали весь склон.

Сердце колотилось в груди так, будто я бежал, а не ехал верхом, голова шла кругом, теплый влажный воздух был насыщен едкими запахами пожарища, и вдыхать его — сродни растянутой во времени пытки.

Нас бы наверняка атаковали полчища комаров, но дым и летающая в воздухе сажа успешно их разогнали. Огонь бушевал еще достаточно далеко, чтобы раскалить воздух вокруг нас, но мне все равно казалось, что я ощущаю его жар. С такого расстояния невозможно было разглядеть и оценить состояние каждого из районов города11 в отдельности.

— Говоришь, пожар разросся? — остановившись, спросил я гонца.

— Да! Когда я уезжал, он еще не вышел за границы одного района. Издалека вообще был похож на огромный костер, а теперь вот расползся во все стороны.

— Когда доберемся, уже рассветет, — заметил я, а про себя добавил: «И кто знает, что мы тогда увидим...»

Мы продолжали медленный спуск, и зловещее зарево становилось все ближе.

Пожар...

Что я к тому моменту знал о пожарах? Если честно, то почти ничего. Я сроду ни с чем таким не сталкивался, то есть не был свидетелем даже самого обычного возгорания в жилых помещениях. Единственный пожар, оставивший неизгладимый след в моем воображении, — это тот, в котором столетия назад погибла Троя.

Но я никогда не скупился на содержание и экипировку вигилов. Конные пожарные фургоны с водяными насосами, сотни ведер, пик, специальных топоров и крючьев и даже катапульты для сноса домов, чтобы предотвратить распространение огня, — все это было в наличии и готово к тушению пожаров, и сами вигилы были отлично натренированы.

Такая сила должна была одолеть огонь.

Но почему до сих пор не одолела? Отчего пожар захватывает все новые территории? Если вигилы не смогли его потушить, когда он был еще мал, каковы шансы, что они справятся с огнем, разросшимся до такой степени?

Ветер внезапно сменил направление и раздул пожар в новом месте. К небу взметнулся столб огня, в воздухе закружилось и почти сразу погасло целое облако янтарных искр.

Луна опускалась к горизонту на западе, а на востоке небо постепенно светлело, но все равно было еще очень темно, если не считать пульсирующего красного свечения впереди.

Мы начали подъем на очередной холм, и город исчез из поля зрения, но, как только мы поднялись на вершину, он оказался так близко, что я впервые ощутил кожей жар от бушевавшего огня.

Лошади тоже его почувствовали и начали фыркать и испуганно пятиться. Успокоить их было не так-то просто, но я довольно быстро унял свою. Удила врезались в ладони, и я подумал: «Вот бы хорошо и себя так же быстро взять в руки».

Насколько можно было судить с того места, где мы стояли, находиться в центре Рима было опасно, и огонь подбирался к Тибру с запада.

— В город зайдем с востока, — сказал я. — Где Тигеллин? Где Нимфидий?

— Они перебрались на Эсквилин12 и руководят тушением пожара оттуда, — ответил гонец. — Палатин и Форум пришлось оставить.

Мы свернули на восток, ночь осталась позади, и теперь мы хорошо видели, как рычащий, словно дикий зверь, огонь посылает к небу черные облака клубящегося дыма.

Добравшись до Пренестинской дороги, сразу оказались во встречном потоке покидающих город людей. Все они были измотаны, несли на плечах свои пожитки и плакали — кто в голос, кто молча.

— Стойте! — крикнул нам кто-то срывающимся на визг голосом. — Поворачивайте! Только безумец пойдет в огонь! Бегите, бегите!

— Это — император! — крикнул другой.

И все, кто были рядом, взвыли:

— Спаси нас! Спаси!

Я смотрел на толпу убегавших от огня людей. Они и правда верили в то, что я в силах их спасти, что я могу усмирить этот чудовищный пожар.

Какая-то женщина бросилась вперед и начала цепляться за стремя моей лошади.

— Помоги! Помоги! — голосила она.

— Да! — пообещал я. — Я возьму на себя командование вигилами. Мы покончим с пожаром.

О, как же уверенно я это произнес! Как уверенно солгал...

По мере приближения к Риму толпы беженцев нарастали и уже затопляли всю дорогу. Ослы, ручные повозки, тюки, плачущие дети... Мы медленно прокладывали путь против течения людской реки и пытались на ходу хоть как-то их успокоить.

Впереди показались стены города и ворота на Эсквилин, через которые, устраивая давку, бежали из Рима спасавшиеся от пожара жители. И, только узнав меня, стражники ненадолго сдержали толпу и позволили нам проехать за ворота.

Я въехал в город и будто очутился на охваченной огнем арене. Еще совсем недавно я наблюдал за своим врагом издалека и вот теперь оказался с ним лицом к лицу.

Да, солнце взошло, но густой дым укрывал его своим темным покрывалом.

— Сворачивай направо! — скомандовал я.

Надо было найти место на Эсквилине, где Тигеллин устроил свой штаб. Неподалеку от садов Мецената был пост, откуда хорошо просматривался весь город.

Сады Мецената... Это же территория моего нового дворца, моего Проходного дома!13 Но нет, дворцу ничего не грозит, он слишком далеко от охваченных пожаром районов.

Слишком далеко? Еще недавно казалось, что соединить Проходной дом со старым дворцом Тиберия на Палатине — нерешаемая задача, но я ее решил, ведь так? Между двумя холмами всего одна миля, и Палатин уже пришлось эвакуировать.

Я посмотрел в сторону Проходного дома: картина не внушала опасений, огонь туда не добрался.

Как только поднялись на вершину Эсквилина, я сразу рванулся к каменному дому, где и в спокойные времена располагался сторожевой пост вигилов. Теперь здесь было множество солдат и пожарных.

У двери стоял Нимфидий, он что-то обсуждал с несколькими вигилами, тыкал пальцем в карту, которую держал в руке, и постоянно кривился. Это было так странно при его постоянно бесстрастном, что называется, каменном лице.

Нимфидий поднял голову и заметил меня.

— Цезарь! Слава богам, ты здесь! — воскликнул он так, будто и я был богом.

Что ж, надо было действовать соответственно и надеяться, что на этот короткий отрезок времени мне удастся превратиться в нечто большее, чем я сам.

— Прибыл так быстро, как только смог. А теперь доложи о масштабах бедствия. Я хочу знать все.

Нимфидий развернулся в сторону города.

С этой точки хорошо просматривались сотни разрозненных очагов огня с поднимающимися к небу столбами черного дыма и само тело пожара в центре.

— Все началось возле стартовых ворот цирка, — сказал Нимфидий. — Думаем, что причина возгорания — легковоспламеняющиеся товары в одной из тамошних лавок, например разные масла, которыми сдабривают всевозможные закуски для тех, кто приходит на зрелище. От той лавки огонь моментально перекинулся на соседние, где складировали ткани, древесину и все в таком духе. Хозяева лавок спали на вторых этажах, они успели спастись, но предпринять ничего не смогли. Сильный ветер разнес огонь по деревянным трибунам, а уже оттуда... — Нимфидий тяжело вздохнул.

— Это случилось ночью? — уточнил я.

— Да, глубокой ночью, но в полнолуние, так что видимость была хорошая.

Прекрасная полная луна, которой я любовался в Антиуме... Там она была ко мне благосклонна.

— Кто поднял тревогу?

— Ближайшая к месту возгорания когорта... Седьмая, — ответил Нимфидий и указал на определенную точку на своей карте.

— Ближайшая? Они же базируются на другом берегу Тибра! Оттуда до цирка в два счета не доберешься.

— Да, не повезло нам.

— Хуже, чем просто не повезло!

— К тому времени, когда пожарных подняли по тревоге и снарядили, огонь уже набрал силу и распространился по трибунам по обе стороны от арены. Широкая арена без каких-либо препятствий и сильный ветер сыграли на руку нашему врагу.

Сильный ветер. Да уж, не повезло так не повезло.

— Он запрыгнул на южный склон Палатина, — продолжил свой рассказ Нимфидий, — но почти сразу скатился обратно. Мы пригнали на место пожарные фургоны, да вот толку от них не было: шланги не могут посылать воду на такое расстояние. В итоге люди отступили, и мы призвали на помощь еще одну когорту. И все это происходило посреди ночи.

Порыв ветра швырнул нам в лица жалящий горячий пе-пел.

— Вот, держи. — Нимфидий протянул мне смоченный в воде носовой платок.

Я прикрыл платком нос и рот — вдыхать охлажденный воздух стало гораздо легче.

— И весь следующий день?

— Пожар распространялся. Нам было не под силу его остановить. Огонь, точно по волшебству, возникал вдали от источника пожара, так что мы не могли протянуть пожарные шланги так, чтобы создать открытое пространство.

Соседи помогали соседям, по цепочке передавали ведра с водой, но, обернувшись, понимали, что огонь уже напал на их жилье. Некоторые прятались от огня в домах. Их приходилось буквально силой вытаскивать наружу — они просто обезумели от страха. Мы попытались обливать дома водой с примесью уксуса — известно, что огонь очень его не любит, — но объемов такой смеси было крайне недостаточно, да и дотянуться до верхних этажей инсул14 у нас не было никакой возможности.

— И где бушевал огонь к концу первого дня?

— Он распространился вокруг Палатина и Капитолийского холма. С наступлением ночи мы стали пропитывать водой одеяла и матрасы и раскладывали их под инсулами в ближайших к возгораниям районах — было понятно, что огонь неминуемо и очень скоро до них доберется и тогда люди на верхних этажах окажутся как в ловушках, а значит, у них останется один выход — прыгать в окна. Мы бегали по улицам и призывали людей эвакуироваться, попросту приказывали им уходить, но некоторые отказывались подчиниться, их отказ был замешан на страхе.

«Как всегда — нежелание признать опасность и отрицание угрозы напрямую связаны со страхом», — подумал я.

— И на следующее утро?

— Нужны были свежие силы — мы вывели в город отдохнувших пожарных и перегруппировались здесь, на Эсквилине. Семь когорт объединили своих людей и все имеющееся в наличие снаряжение. Я приказал подтянуть катапульты и приготовить их к работе. Надо было найти место для создания противопожарной преграды, но любая подходящая площадка к этому моменту уже попадала под обстрел из искр и горящего угля, так что мы всякий раз были вынуждены отступать. Вот тогда мы и послали к тебе гонца. Следовало послать раньше, но даже с нашим опытом нам трудно было признать всю тяжесть сложившейся ситуации.

— И дальше? Что вы обнаружили, когда рассвело?

— Огонь окружил Палатин и Капитолий с востока и запада, только северная часть, то есть Форум, была в безопасности.

— А теперь? — С такого расстояния я не мог разглядеть отдельные очаги пожара и еще никогда прежде так не злился из-за своего слабого зрения.

— Теперь, чтобы оценить обстановку, нам придется туда спуститься, — сказал Нимфидий. — И для этого надо хорошо подготовиться. Нам потребуются сырая одежда, маски, крючья, ведра и топоры. И еще заново заправить насосы водой.

— Медлить нельзя! Выступаем прямо сейчас!

— Цезарь, — взглянул на меня Нимфидий, — ты на ногах всю ночь. Тебе нужен отдых. Не стоит пополнять ряды измученных и обезумевших от страха и паники горожан. Чтобы вступить в бой с огнем, тебе потребуются не только силы, но и трезвый рассудок.

Вообще-то, особой усталости я не чувствовал, но и сказать, что я в норме, тоже не мог.

— Ладно, согласен. Куда идти?

— Мы тут устроили временный лагерь. — Нимфидий махнул своему помощнику и приказал: — Отведи императора туда, где он сможет отдохнуть. — Потом снова посмотрел на меня. — Оставайся там до полудня. Я за тобой приду, в город выдвинемся вместе.

Молодой солдат отвел меня к большому шатру на вершине холма. Внутри рядами стояли походные койки, на которых спали обессилевшие на тушении пожара вигилы.

В центре находился стол, где можно было подкрепиться, попить свежей воды, и там же врачи смазывали и перевязывали ожоги пострадавшим.

— Сюда, — сказал солдат и жестом пригласил меня пройти в отгороженное ширмами пространство.

Освещение здесь было более тусклым, а кровати — с подушками и покрывалами.

Не скрою, я с удовольствием опустился на ближайшую кровать и позволил солдату снять с моих ног сандалии. Сон навалился почти мгновенно — усталость пересилила все страхи, — и я погрузился в темную пучину сна, такую же черную, как клубы дыма над Римом.

III

Проснулся я еще до прихода Нимфидия.

Днем раньше, пробудившись в Антиуме, я не сразу смог понять, где нахожусь, и вот теперь это повторилось.

Я лежал на спине и смотрел на тускло-серую парусину над головой. Потом повернулся на бок на узкой кровати. Снаружи доносились странные звуки — то есть это было сочетание из вопящих где-то вдалеке толп людей и стонов тех, кто был совсем рядом.

Наконец осознал: я в Риме и Рим — в огне.

Резко сел на кровати. Посмотрел на свои грязные, покрытые волдырями после долгой скачки верхом руки. Туника была вся утыкана колючками и потемнела от пепла и сажи. Рядом с кроватью стояли сандалии. Быстро их надел, даже не вытряхнув каменную крошку, и вышел из огороженного места в шатер.

Оглядел ряды походных коек, на которых лежали молодые мужчины. Многие были перевязаны — кто-то стонал, кто-то был без сознания, — все они пострадали при тушении пожара.

Помощники и помощницы врачей были слишком заняты и даже не смотрели в мою сторону. Оно и к лучшему. Надо было собраться с мыслями.

«Думай, Нерон, думай!»

Вот только разум отказывался подчиняться этой команде, как неповоротливая и давно не смазанная колесница.

Рим. Какие районы города под ударом пожара? Куда нацелился огонь?

Мы на Эсквилине — холме к северо-западу от центра Рима. То есть от нас до места, где начался пожар, больше мили. Но огонь умеет бежать быстрее лошади, он способен галопом пересечь не один район города. И он возник на ипподроме — какая ирония! Боги над нами смеются? Решили так позабавиться?

Палатин — справа от очага пожара. Нимфидий сказал, что огонь начал взбираться по склону холма, но очень скоро скатился обратно.

Если он доберется до Палатина, все сокровища будут утеряны. Не просто богатства и предметы роскоши, а исторические ценности. Храмы, возведенные в честь основания Рима. И... О боги! Священная лавровая роща у дома Августа. Лавры в той роще предсказывают смерть императора! Там — мой лавр!

А на Капитолийском холме — храмы, на Форуме — официальные здания Рима, еще ближе к нам — Субура15, где живет множество людей, в большинстве своем они бедные, но в районах по соседству живут и вполне состоятельные горожане.

Много людей...

Где жил Аполлоний — мой тренер по атлетике? Я знал только, что где-то в городе. А мой божественно одаренный наставник кифаред Терпний? Или Аппий — мой учитель по вокалу? А мой друг актер Парис? Или вольноотпущенники Эпафродит и Фаон, которых я приблизил к себе и доверил важные посты своих личных секретарей? Или мои няньки-кормилицы — Эклога и Александрия, которые со временем стали не просто прислугой, а друзьями семьи? А писатели — Лукан, Петроний и Спикулус? Мои друзья — Пизон, Сенецио и Вителлий?

И еще...

Список можно продолжать долго. Мне были дороги люди из разных социальных слоев, ведь я, хотя это и вызывало неодобрение Сената, в отличие от моих предшественников, сближался с людьми разных сословий. Так что во всех районах Рима жили люди, с которыми я был знаком и гибель которых стала бы для меня личной потерей.

А другие римляне? Я был их императором, и значит, их защита от любых бедствий или напастей была моей священной обязанностью.

Но пожар... огонь... Все твари, которых одолел, совершая свои подвиги, Геркулес, не могли сравниться с пламенем ни по ярости, ни по силе.

Сколько я ни спрашивал вигилов о своих друзьях или собственности, в ответ мне только пожимали плечами. Никто ничего не знал — приближающийся огонь выгонял людей из жилищ. Они бежали, даже не размышляя о том, чтобы оставить какие-то сообщения, куда бегут и где их можно будет найти.

Пока я обо всем этом думал, в шатер вошел Тигеллин. Он явно искал меня, его мускулистые плечи и руки были все в черных полосах сажи, а лицо блестело от пота.

Он решительно подошел ко мне и без лишних разговоров произнес:

— Ты здесь. Это хорошо. От Нимфидия знаю, что ты пожелал отправиться в город с командой вигилов. Если спросишь — я против такого решения.

— Почему?

— Слишком опасно.

— Как гонки на колесницах? Будь твоя воля, ты запретил бы мне всё, кроме поездки по Аппиевой дороге в крытой повозке во время какого-нибудь празднества.

— Просто не могу понять, почему ты с такой настойчивостью хочешь брать на себя такие риски? Это же...

— Да, я знаю. Это безответственно. Однако для императора куда безответственней бросить своих людей в момент кризиса.

— Понимаю. Но чтобы позаботиться о своих людях, тебе совсем не обязательно лично вступать в бой с огнем. Кто-то должен оставаться вне опасности и руководить битвой. Вот я здесь, наверху, моя задача — организовать тушение пожара, и я этим занимаюсь.

— А я спущусь и увижу все своими глазами. Мне не нужны рассказы из вторых рук. Я должен это сделать.

— Я... — Тигеллин осекся.

Я был императором, и никто не смел мне указывать, что делать, и тем более что-то запрещать. Никто.

— Решено — я дождусь Нимфидия. Он запланировал вернуться в город сразу после полудня, и я пойду с ним.

После этого разговора я вышел из шатра и посмотрел вниз с холма. Лучи яркого солнца, проникая сквозь тучи дыма над городом, сразу тускнели.

А я стоял на вершине и вспоминал тот день, когда мы с Поппеей пришли сюда и прогуливались по еще не законченному Проходному дому, который должен был соединить старый дворец Тиберия на Палатине с садами Мецената.

Потом решил спуститься ко входу во дворец, который располагался ниже по склону. Вход еще охраняли несколько рабов, и все они заметно нервничали. Я прошел мимо них и начал спускаться в напоминающий тоннель проход, который, извиваясь, словно змея, полз по нижней части города и выходил на поверхность в основании Палатинского дворца.

Мы с Поппеей вместе разрабатывали орнамент для пола и потолков, решали, какими будут фрески на стенах, — например, потолок в переходе был покрыт белой штукатуркой, инкрустирован драгоценными камнями и сверкающим стеклом.

Художник, который выполнял всю эту работу, где он сейчас? В безопасности ли?

В переходе было тихо и прохладно. Если не знать о том, что происходит в городе, все казалось таким, как всегда. Но, продолжая идти вперед, я постепенно ощутил пока слабый, но очень характерный запах дыма. Дым проник в переход, и это означало, что в противоположном, новом, совсем недавно отстроенном конце перехода запах свежей краски вытесняла вонь дыма и пепла.

Я выбрался обратно и начал быстро подниматься по склону.

Мой дворец в огне!

Поднявшись на вершину, обнаружил, что Нимфидий уже вернулся. Он стоял в окружении своих людей, а рядом с ними были свалены в кучи специальная одежда пожарных и снаряжение.

— Дым в Проходном доме! — срывающимся от быстрого подъема голосом воскликнул я. — А значит, огонь уже захватывает Палатин!

— Да, пожар дотянулся до Палатина и взял его в свои объятия, — кивнул Нимфидий. — Ты все еще настроен пойти с нами? Не передумал?

— Нет, иду с вами, я не могу здесь оставаться!

И как раз на этой моей фразе к нам присоединился Тигеллин.

— Нерон упрям, — сказал он, обращаясь к Нимфидию. — Я пытался хоть как-то его переубедить — ничего не вышло.

Ну конечно, не мог же он признаться в том, что хотел на меня надавить и указать, как следует поступать.

— Мы будем соблюдать осторожность, начнем с личной защиты. — Нимфидий указал на груду одежды. — По моему приказу все пропитано смешанной с уксусом водой. Да, воняет, но вдыхать вонь лучше, чем сгореть заживо.

Затем я, как и остальные тридцать мужчин, нашел в этой груде подходящую для себя одежду вигила: тунику, плащ с рукавами, высокие сапоги и довольно тесный кожаный шлем. Все было тяжелым и очень неудобным.

— А теперь, — сказал Нимфидий, — выбирай, какое тебе приглянется снаряжение: топор, крюк, ведро. У подножия холма ждут пожарные помпы, все наполнены водой и готовы к работе. Там же находится фургон с пропитанными водой одеялами и матрасами, которые мы будем расстилать для выпрыгивающих из окон. По пути к цели мы точно встретим толпы убегающих от пожара людей. Так что предупреждаю: надо держаться вместе, и, что бы ни случилось, не вздумайте разделяться. Смотрите, я заказал вот эти широкие белые браслеты. Каждый наденьте браслет на левую руку. В случае если вдруг отстанете или потеряете дорогу, мы найдем вас по этому браслету.

Затем по сигналу Нимфидия мы спустились с холма.

На деле от всех его инструкций было мало пользы. Он не сказал, как надо действовать при столкновении с открытым огнем, что предпринять, наткнувшись на людей в горящей одежде, или как защитить себя, когда вокруг в воздух взлетают обугленные щепы, доски и раскаленные камни.

Впрочем, возможно, единственно правильной для нас тактикой в этой обстановке было бежать и увертываться, как можешь.

У подножия холма нас, как и сказал Нимфидий, ждали специальные повозки вигилов.

Признаюсь, меня впечатлило то, как он сумел все организовать и при этом постоянно держал ситуацию под контролем: пожарные помпы заполнены водой, шланги свернуты в кольца и ждут своего часа... Вот только я сомневался, что их длины будет достаточно. Ни один, даже очень сильный мужчина не сможет послать струю из шланга на высоту больше чем двадцать футов.

Подняв левую руку с белым браслетом, Нимфидий скомандовал:

— Вперед!

Повозки с грохотом покатили по брусчатке, за ними — мы, плечом к плечу, как одно целое.

Мы продвигались по улицам, и пока что все дома вокруг были целы, но, как и предсказал Нимфидий, на каждом шагу нас грозили смыть куда-то за пределы города толпы убегавших от пожара людей.

Впереди повисло зловещее черное облако дыма.

Миновав центр города и Субуру, мы оказались в охваченной пожаром зоне, но поняли это, только когда на нас начали падать раскаленные угли, которые с шипением гасли на нашей мокрой одежде.

— Горит Восьмой район! — крикнул Нимфидий.

Это последнее, что я услышал, дальше все его команды заглушили рев огня и вопли людей.

Дома были охвачены огнем, но не все. По бокам от одного горящего могли стоять два уцелевших, впрочем, судьба их все равно была предрешена.

Я увидел, как струи воды из наших пожарных шлангов поливают один из полыхающих домов, но они были слишком слабыми, чтобы одолеть огонь.

Жар усиливался, а тяжелая одежда пожарного делала его практически невыносимым, но, если бы я ее сбросил, точно сразу зажарился бы, как кусок сырого мяса.

Тут и там на людей падали обломки искрящихся досок, и некоторые были такими крупными, что придавливали несчастных к земле. Прямо передо мной дымящейся балкой придавило ребенка. Я смог ногой отбросить ее в сторону, но ребенок был уже мертв.

Глянул наверх — из окон горящего дома вырывались желтые языки пламени, а потом окна словно взорвались изнутри и превратились в огненные шары. Вопли людей внутри дома мгновенно смолкли, этажи обвалились.

Я снова услышал голос Нимфидия:

— Сюда! К этой инсуле!

Мы начали прокладывать путь сквозь толпу в его сторону, но в какой-то момент мне преградила дорогу группа озлобленных мужчин.

Они не паниковали, как остальные горожане, они действовали: таскали к домам ведра со смолой и горящие палки и намеренно зашвыривали их в дома, которые еще не были охвачены огнем.

— Стойте! Остановитесь! — крикнул я, схватив одного из них за плечо.

Он легко отбросил мою руку и рявкнул:

— Заткнись!

Его сотоварищи продолжали обмакивать палки в ведра со смолой, поджигали их и бросали в дом.

— Остановитесь! — снова крикнул я, и снова никто меня не услышал.

И тогда я понял, что они просто не понимают, кто перед ними, — ведь я был в защитной одежде вигилов.

А потом я увидел, как они намеренно мешали людям Нимфидия тушить пожар в одном из домов.

Они начали потрясать кулаками в мою сторону:

— Мы не сами по себе! Мы исполняем волю!

— Чью волю? — требовательно спросил я.

— Волю того, кому подчиняемся, — ответили мне.

— Я — император! — выпалил я. — Я выше любого, кто приказал вам творить такое. Остановитесь, если дорога жизнь!

Они рассмеялись, не поверив мне. Или им было плевать на мои команды, потому что они знали, что я не смогу их опознать.

Но люди поблизости услышали нашу перепалку и всё поняли неправильно.

— Это император! — кричали они. — Он приказывает им поджигать дома!

— Нет! — крикнул я. — Я не с ними!

— С ними, с ними! — завопила какая-то женщина. — Зачем тогда с ними говоришь? Да еще один, без своих стражников. Понятно — не хочешь, чтобы об этом узнали! А где преторианцы? Ты специально от них ускользнул!

Тут закачался и обрушился еще один дом, и все разбежались.

Все, кроме двух мужчин, которые стояли на месте и возносили хвалы своему богу.

— О, слава тебе, Иисус! Началось! Это начало конца, который Ты предрекал, которого мы ждали! — Один из них наклонился и поднял с земли горящую палку. — Наконец-то близок День Господа! И нам дарована великая милость — мы можем содействовать его наступлению! — С этими словами он забросил горящую палку в дом. — Спасибо тебе, Господь!

Но все их хвалы и благодарности звучали недолго, дом обрушился и похоронил их под собой.

Все это было похоже на ночной кошмар.

Я обошел дымящиеся развалины — надо было найти Нимфидия и его людей, но их нигде не было видно.

«Ладно, — подумал я, — обойдусь без них».

Я знал, что такое инсула, но был потрясен, увидев мародеров, которые ныряли в дома и выбирались обратно с охапками разного добра, да и религиозные фанатики, способствующие пожару и так приближавшие собственную гибель, тоже немало меня потрясли.

Я всего этого не предвидел, а должен был.

Злодеи любую трагедию подстроят под себя.

Внезапно из одного дома вырвался поток огня, именно поток, похожий на реальную сверкающую, искрящуюся реку. И все же это был огонь. Дом зарычал, как раненый зверь, и изрыгнул очередную порцию огня.

Толпа сжала меня, как в тисках, и понесла за собой. Я был беспомощен и просто не мог выбирать направление, куда двигаться.

Теперь я оказался возле инсулы, дома которой грозили обрушиться в любой момент. Это были пяти- и шестиэтажные дома, построенные из глинобитного кирпича и досок, такие с каждым этажом становятся менее устойчивыми.

Возле одного из домов стояли пожарные помпы и фургоны. Там я и нашел Нимфидия.

Люди расстилали на земле матрасы и одеяла, и я сразу принялся им помогать. Одну из стен дома уже заволокло тонкое покрывало красно-желтого огня. Люди в ужасе выглядывали из окон.

Как только матрасы и одеяла были разложены, Нимфидий махнул рукой и закричал:

— Прыгайте! Прыгайте!

Некоторые его послушали, и те, кто был на нижних этажах, приземлились удачно. Но те, кто прыгал с верхних, получили серьезные травмы, многие разбились насмерть.

Мы стояли и смотрели на мертвые тела на матрасах и одеялах. Груды мертвых тел. Среди них были совсем маленькие дети.

К горлу подкатила тошнота.

— Лучше так, чем сгореть заживо, — пробормотал стоявший рядом со мной пожарный.

И он был прав. Но причиной всех этих смертей был именно огонь, а не падение с высоты.

А потом соседняя инсула, которой с виду пока еще ничего не угрожало, вдруг вся заискрилась и взорвалась. Во все стороны разлетелись кирпичи, тела мертвых людей, какая-то мебель и обломки балок.

Вокруг нас падали почерневшие трупы, которые уже никто не смог бы опознать.

Теперь меня действительно вырвало, но я успел сорвать с головы тесный кожаный шлем и опуститься на колени. А когда встал и выпрямился, искры и уголь уже осыпали мои волосы. Я торопливо стряхнул их и снова надел шлем. Но даже внутри шлема чувствовался жар углей, которые медленно гасли, так и не успев выполнить свою миссию.

— Это настоящий монстр. — Рядом со мной оказался Нимфидий. — Ты достаточно увидел? Говорил же — лучше тебе оставаться в лагере.

— То есть повести себя как трус? Я должен был это увидеть. Мне надо было понять, с чем мы столкнулись.

— Огонь — живая тварь, — сказал Нимфидий. — Этому дому с виду ничего не грозило, но внутри его притаился враг, этот враг рос, набирался сил и выжидал. А когда насытился и вырос, решил, что пришла пора явить себя. И к этому моменту мы уже были не в состоянии его одолеть.

— Не уверен, что в наших силах его остановить, остается надеяться, что мы можем его замедлить и спасти тех, кого он хочет сожрать, но и тут мы ничтожно слабы по сравнению с нашим врагом.

И это была правда.

— Я должен проследить, чтобы наполнили водой пустые помпы, — сказал Нимфидий. — Мои люди нуждаются в отдыхе, так что необходимо провести смену пожарной бригады, а для этого надо вернуться на Эсквилин, в Четвертый район.

— А мне надо осмотреть Палатин, — сообщил я. — Так что возвращайтесь без меня, я иду дальше.

Нимфидий и не подумал меня отговаривать, просто дал совет:

— Только иди не один, возьми с собой кого-нибудь из преторианских трибунов. Субрий Флавий сейчас возле фургонов, я его позову.

Мне совсем не хотелось возвращаться к фургонам и окровавленным одеялам, поэтому я остался стоять на месте.

Вскоре подошел Субрий. Он казался крупным — широкое лицо, широкие плечи, да и торс тоже, — но при этом полным его никак нельзя было назвать. Хотя защитная одежда вигилов и всех, кто принимал участие в тушении пожара, мешала оценить их габариты.

— Буду тебя сопровождать, цезарь, — сказал он. — Куда желаешь направиться?

— На Форум и Палатин, — без колебаний ответил я.

Субрий нахмурился:

— Это путь в самое сердце пожара.

— Я должен увидеть, насколько он распространился.

Трибун устало вздохнул и указал направление рукой:

— Тогда нам туда.

И снова мы шли мимо горящих домов против течения толпы из обезумевших от страха людей.

Рев огня становился все громче, — казалось, он высасывает из города весь воздух. Едкий дым стал гуще, нос и рот пришлось закрыть платком, но глаза оставались незащищенными и постоянно слезились.

Видимость из-за дыма была как в сумерки, но я мог разглядеть, как одни люди помогали тем, кто слабее их, и тащили на плечах стариков и инвалидов, но были и те, кто расталкивал всех на своем пути. Одни несли узлы со своими пожитками, другие волокли явно награбленное добро.

А потом мы — я даже не успел толком понять как — оказались на Форуме. Пожар сюда еще не добрался. Дома из мрамора стояли на приличном расстоянии друг от друга, и это замедляло огонь, но он все равно подбирался все ближе.

Из проема в крыше храма Весты взметнулся столп огня, и я сразу понял, что это не священный огонь. Я просто стоял и смотрел.

Это было самое сердце Рима, и ему грозила погибель. Центр Рима... Я отвечал за него и обязан был его защитить. Только я один, как Великий понтифик16, знал истинное священное имя Рима17.

Это имя нигде не было записано, действующий понтифик шепотом называл его своему преемнику. И пока священное имя Рима известно, город жив и сможет восстать из пепла.

Но если что-то случится со мной, если я исчезну в этом огне, — Рим погибнет вместе со мной.

Тигеллин был прав, когда настаивал на том, чтобы я не подвергал себя опасности... Но опасность грозила моей жизни повсюду. Тихая, проведенная в одиночестве ночь во дворце тоже могла быть угрозой для моей жизни.

Погибнуть, вступив в открытый бой со злом, куда благороднее, чем быть позорно убитым в коридорах императорского дворца, как Калигула.

Не в силах дальше смотреть на вырвавшийся из храма Весты огонь, я отвернулся и скомандовал Субрию:

— Идем туда!

И направился в сторону Форума.

Мы прошли мимо храма Божественного Юлия и далее мимо арки Августа, ростры и курии. Все было нетронутым, только мрамор потемнел от сажи и пепла.

И Капитолийский холм впереди тоже с виду никак не пострадал от пожара.

Слева — Палатин. Я указал на ведущую вверх крутую тропу.

Субрий отрицательно покачал головой.

— Тогда оставайся здесь и жди меня, — сказал я.

Трибун понимал, что не имеет права указывать мне, как поступить, поэтому только чуть приподнял руку, делая вид, будто пытается меня остановить, а я быстро пошел дальше.

Дышать становилось все труднее, но я не мог повернуть назад, я должен был увидеть все своими глазами.

На этой стороне холма было еще тихо, но другой его склон смотрел прямо на Большой цирк, где и начался пожар, и там он пока не утолил свой аппетит.

Я поднялся на вершину и увидел своего врага: его жадные языки порой поднимались чуть ли не вровень с вершиной Палатина. Горячие волны воздуха вынудили меня отступить — идти дальше было бы безумием. Громко стонали и трещали гибнущие дома, столпы пламени скручивались и покачивались, будто исполнявшие какую-то мистическую пляску смерти танцоры.

Эта картина завораживала своей потусторонней красотой.

Порыв ветра отбросил занавес дыма, и я увидел, как мой Проходной дом плюется огненными искрами.

Там, в павильоне, возле фонтана с каскадами воды, я устраивал долгие неспешные встречи со своими друзьями-поэтами. Теперь вода в фонтане превратилась в пар, а колонны павильона раскачивались и словно покрылись волдырями. Потом, слава богам, занавес дыма снова скрыл от моих глаз эту картину.

Надо было возвращаться: дома стояли слишком близко друг к другу, и огонь, прыгая по ним, мог довольно быстро добраться до вершины холма, и тогда я очутился бы в ловушке.

Я не раздумывая побежал обратно вниз по склону. Жар огня толкал в спину, — казалось, сами демоны хохочут мне вдогонку.

Субрий стоял там, где я его оставил, и нетерпеливо переминался с ноги на ногу.

— Он пришел в движение, — рассказал я. — Скоро ринется в атаку, так что давай переправимся на другой берег Тибра, в мой дом на Ватикане. Эту ночь я проведу там.

Крайне аккуратно выбирая дорогу, для чего пришлось обойти Марсово поле, которое еще не было захвачено пожаром, мы наконец перешли через Тибр.

Пожар не добрался до моей резиденции на Ватикане18 да и вряд ли мог дотянуться до нее через Тибр.

— Сначала передохни и поешь, — сказал я Субрию, — а уж потом возвращайся на Эсквилин и доложи обо всем Нимфидию. Скажи ему, что я вернусь утром.

Рабы быстро приготовили и подали сытную еду для трибуна, а я тем временем успел коротко рассказать слугам об увиденном и заверил, что им ничто не угрожает.

Субрий ел медленно и был немногословен, — возможно, он и по натуре был молчуном, но не исключаю, что увиденное за день просто лишило его всякого желания говорить. В любом случае я для себя высоко оценил его молчание.

Когда провожал его в обратный путь, на этом берегу Тибра было еще светло. Глупо было бы предупреждать его о том, что лучше держаться подальше от северных районов города, поэтому я просто сказал:

— Спасибо тебе.

Субрий кивнул и без лишних слов ушел.

А я заказал себе легкой еды и направился в спальню. Когда принесли хлеб и немного фиников, я понял, что совсем не хочу есть.

Смыв с себя сажу, грязь и пот, улегся на кровать. Несмотря на то что я весь день был в защитной одежде, волосы у меня опалились, а кожа на руках и ногах покраснела от жара и покрылась волдырями.

Но все это не имело никакого значения. Мой город подвергся разрушению, а я почти ничего не смог предпринять, чтобы хоть как-то защитить его. Только боги могли положить этому конец.

Прошедший день преподал мне урок: между литературой и реальностью лежит огромная пропасть. Одно дело — петь о гибнущей Трое, воображая гнев Приама и страдания людей. И совершенно другое — столкнуться со смертью в реальности, увидеть лишенных крова людей, к которым я мог физически прикоснуться. Это были мои люди, и я вдыхал запах их смерти.

IV

Рассвета как такового не было — огонь всю ночь подсвечивал небосвод всеми оттенками желто-красного цвета. Но под утро небо на востоке все же окрасилось естественным светом наступающего дня.

Я не спал, то есть спал, но это состояние нельзя было назвать просто сном. В моих видениях пожар смешивался с воспоминаниями о том, что я видел, и разделить эти картины при всем желании было невозможно.

Я с трудом выбрался из кровати: руки и ноги еще болели от ожогов. Для себя решил: как только соберусь, сразу вернусь на Эсквилин.

Пошел четвертый день пожара. Куда он успел распространиться за прошедшую ночь? Размазанные по небу красные полосы перечеркивали все надежды на то, что пожар каким-то чудом прекратился.

И где были люди, которые бежали из города в сельскую местность? Всех необходимо отыскать и понять, сколько их. Им надо помочь.

Я распорядился, чтобы рабы приготовили территорию для размещения беженцев из Рима, и немедля отправился в путь.

Шел один, без охраны, так что мог пройти через город неопознанным и лично оценить ситуацию.

Выйдя на Марсово поле — там еще не чувствовалась угроза пожара, — понял, что общественные дома на этой территории тоже можно будет использовать как убежища для пострадавших. Если, конечно, ситуация не изменится в худшую сторону.

Над головой нависали облака дыма, пожар медленно, но верно тянул свои клешни через Виа Лата19.

Я предусмотрительно держался северной стороны города, миновал Квиринал20 и Виминал21 и только к полудню наконец добрался до Эсквилина.

С высоты открывался жуткий вид на полыхающий в городе огонь, и даже можно было услышать рев и грохот обрушающихся домов.

Нимфидий собрал своих людей на вершине холма, все они были готовы надеть защитную одежду и снова ринуться в бой с огнем. Увидев меня, он приблизился и помог избавиться от тяжелого снаряжения.

— Субрий доложил о том, как все прошло, — сказал он. — И о том, что ты поднимался на Палатин, где мог запросто сгореть заживо. Там сейчас все объято огнем, — во всяком случае, так мы оцениваем сложившуюся обстановку. Только безумец решится пойти на то, чтобы увидеть все это собственными глазами. И огонь уже добрался до одного края Форума.

— Знаю, — кивнул я. — Видел вчера, как он набросился на храм Весты.

Нимфидий скривился:

— Набросился... Теперь ты понял. Да, огонь — живая тварь: он думает, подкрадывается к своей жертве, а затем набрасывается и убивает. Он следует собственной воле и, возможно, даже планирует свои действия.

— Значит, мы должны быть умнее. Надо его перехитрить.

— Мы стараемся, но покуда он нас переигрывает. Где бы мы ни устраивали противопожарную полосу, он перепрыгивает через нее, оставляя нас в дураках. Клянусь, эта тварь наверняка над нами смеется.

— Но на другом берегу Тибра пока еще безопасно, мы можем туда перенаправить потоки беженцев.

— Если они нас послушают. Люди в панике, надо как-то всех собрать, ведь многие нашли укрытие в гробницах вдоль дорог за границами города. — Нимфидий перекинул через плечо защитный кожаный плащ и спросил: — Снова с нами пойдешь?

— Нет, не сегодня, — ответил я.

— Тогда завтра?

Что это? Он оценивает мою решимость или скрытой лестью склоняет к мысли о том, что без моего участия в тушении пожара вигилам не обойтись?

— Надеюсь, к завтрашнему дню вам уже не потребуется выдвигаться в город, — сказал я.

Нимфидий рассмеялся:

— Надежда и результат не гуляют рука об руку. — Он поправил плащ на плече и добавил: — А ты должен больше думать о своей безопасности.

— К огню приближаться я больше не стану.

— Я сейчас не об огне. Просто хочу сказать, что не следует тебе бегать по городу без охраны. Ты ведь один, без стражников, сюда пришел?

— Да, но я держался подальше от огня.

— Повторю: я сейчас не об огне. Я — о наемных убийцах! Сегодня утром тебя легко мог убить любой наемник. О боги, цезарь, ты совсем лишен чувства опасности?! Тебя легко опознать, и при этом ты ходишь безо всякой охраны.

— Не думаю, что есть много желающих меня убить, — усмехнулся я.

Только члены моей семьи могли этого желать, но никак не мои люди, не римляне.

— Хватит одного такого желающего!

— Да, ты прав, — признал я. — Одиночка легко с этим справится.

— И речь сейчас даже не о тебе. Всегда найдется тот, кто предпочтет остаться в тени. Так, некий твой враг может быть лишен рассудка и не будет понимать, что делает, но кинжал в его руке всегда несет смерть. Точно так же, как кинжал в руке самого расчетливого и трезвого врага.

— Да-да, — согласился я.

Мне хотелось побыстрее закончить этот разговор, сама мысль о том, что кто-то желает моей смерти, раздражала и даже бесила. Давно следовало к ней привыкнуть, но я с этой задачей пока не справился.

Я развернулся и посмотрел вниз, на расползающийся по городу пожар. К этому моменту семь из четырнадцати районов Рима были охвачены огнем. Он распространялся, начиная с юга у Целия22, затем через подножия Виминала и Эсквилина захватывал весь Большой цирк, бо́льшую часть Палатина, половину Форума и ту часть Марсова поля, которая была ближе к театрам.

Один лишь Капитолий оставался чем-то вроде острова жизни посреди океана пожара. Возможно, сам Юпитер взял его под свою защиту.

А вот густонаселенная бедняками Субура превратилась в настоящую преисподнюю. Узкие извилистые улицы, нависающие над нижними верхние этажи стоявших стена в стену домов были желанной и легкодоступной пищей для разбушевавшегося огня.

О, если бы только пошел дождь! Если бы вот прямо сейчас разразилась гроза или хлынул ливень, один из тех, которыми так славен Рим.

Но нет, боги отвернулись от нас и забыли о жалости. Обычный дождь мог бы прибить огонь к земле и ослабить его хотя бы до той степени, когда мы, люди, получили бы шанс совладать с нашим врагом.

А небо — та его часть, которую не заволокли облака дыма, — оставалось ясным и как будто бы дразнило меня своей синевой.

После, призвав Тигеллина и еще нескольких преторианцев, я с головой погрузился в обсуждение мер, которые мы могли бы предпринять, чтобы облегчить страдания лишившихся крова людей. Это помогало не думать о том, что творилось внизу, о том, что я не в силах был остановить.

— Ты шел пешком через город, — неодобрительным тоном начал Тигеллин, — тебе следовало...

— Да, знаю, — перебил его я. — Сейчас мы должны сосредоточиться на первоочередных задачах, — например, надо наладить доставку провизии беженцам.

— В Риме миллион жителей, — выйдя вперед, подал голос Фений Руф, — как мы сможем обо всех позаботиться?

— Фений — вечно ускользающий партнер Тигеллина — рад видеть тебя, — сказал я. — Не все жители бежали из Рима... пока. Так что беженцев не миллион, а куда меньше.

Не так давно я решил вернуться к старой системе, когда должность префекта преторианской гвардии разделяли два человека, дабы они контролировали друг друга и делили ответственность, и выбрал эту пару — Фений и Тигеллин, но Фений, будучи не таким прямолинейным и громогласным, обычно оставался в тени широкоплечего и мускулистого Тигеллина.

— Причем многие умерли, — заметил Тигеллин. — Так что нам не придется о них заботиться. Даже кремировать не потребуется, пожар уже сделал это за нас.

Фений нахмурился:

— Какой же ты сукин сын.

— Да, так меня порой называют, и поэтому я сейчас здесь, а не где-то еще, — парировал Тигеллин и расплылся в улыбке точно так, как улыбался девицам в борделях.

Бордели! Я с ужасом вспомнил, что большинство из них располагалось в Субуре, и понадеялся, что женщины и их клиенты успели бежать от огня.

— Итак, достаточно ли ваших людей патрулирует улицы, чтобы пресечь все попытки мародерства? — спросил я. — Эту задачу вы должны решить, но она не единственная. Необходимо определить месторасположение беженцев и понять, сколько их в действительности. Только сделав это, мы сможем оказать им необходимую на данный момент помощь.

— Пока пожар не утихнет, количество беженцев будет расти, — отметил Фений. — А конца всему этому пока не видно.

И словно в подтверждение его слов, порыв ветра донес до нас сажу и смрад обуглившейся плоти.

— И да, наши люди патрулируют улицы. — Фений, закашлявшись, прикрыл нос платком. — Впрочем, толку от этого мало, я получал рапорты о том, что даже сами солдаты не брезгуют грабежом покинутых домов.

— Вчера я своими глазами видел и мародеров, и поджигателей, — сказал я.

— Поджигателей? — переспросил Тигеллин.

— Да, они забрасывали в дома факелы и угрожали всем, кто пытался им помешать. При этом говорили, что исполняют чью-то волю.

— Чью?

— Того, чью власть признают и кому безоговорочно подчиняются. Кроме того, там были некие люди, которые призывали Иисуса, вопили, будто настал конец времен, и ликовали в связи с тем, что могут его приблизить.

— Ты уверен? — усомнился Фений.

— Да, более чем, — кивнул я.

— В такие жуткие времена люди часто лишаются рассудка, — сказал Тигеллин. — Они не отвечают ни за свои слова, ни за свои поступки.

— Те люди сознавали, о чем говорят, и отдавали отчет в своих действиях, — с уверенностью произнес я. — Но сейчас мы должны думать не о них, а о тех, кому удалось спастись, о тех, кто выжил. И для начала нужно узнать, сколько их. Выяснив это, мы приготовим территорию для их размещения на моих землях в Ватиканских садах и приспособим под убежища общественные здания на Марсовом поле, то есть Пантеон, театр Помпея, термы и гимнасий.

— Все они будут голодны, — заметил Фений.

— Склады с зерном в доках уничтожил пожар, — добавил Тигеллин. — Так что кормить их будет нечем.

— Значит, доставим зерно из Остии, — резко отозвался я. — И из ближайших городов. Проследите, чтобы все было сделано в кратчайшие сроки.

Стемнело рано — дым сгустил сумерки, и с вершины холма казалось, что красное свечение пожара заполнило все городские пространства.

Вернулся Нифидий со своими людьми. Все — выдохшиеся и понурые после схватки с огнем.

— Он продолжает расти, — стянув шлем, проговорил Нимфидий. — Пришлось отступить из центра города. — Он сел и уперся потными руками в колени.

— Все целы? — спросил я.

— Мои люди — да, но многим горожанам не удалось выбраться. — Он обхватил руками голову, как будто хотел выдавить из своего сознания увиденные на пожарище картины. — Завтра надо будет разрушить все строения у подножия этого холма: каждый дом, каждую инсулу, все лавки до единой, все святилища и все конюшни. Необходимо создать противопожарную преграду такой ширины, чтобы огонь не смог через нее перепрыгнуть. Займемся прямо с утра, пока он не успел сюда подобраться.

В темноте предпринимать какие-либо действия бессмысленно, и я отправился спать. Вернее, я не спал, а лежал на походной кровати и притворялся, будто сплю. Решил, что если притворюсь, то, возможно, смогу уснуть.

Но мысли проносились в голове, точно испуганные, разбегающиеся во все стороны крысы.

Огонь накатывает волнами, пожирает людей, разрушает нашу историю, уничтожает все осязаемые свидетельства наших достижений и побед: щиты и трофеи, добытые в войнах на далеких землях.

Страх.

Что дальше? Что нас ждет? Что удастся спасти? Что уцелеет? Хоть что-то уцелеет?

Поппея.

Надо послать ей весточку, дать знать о том, что творится в Риме. Но нам здесь нужна каждая пара рук, и с моей стороны посылать гонца в Антиум с одним-единственным письмом слишком эгоистично. Да и как описать полыхающий Рим?

Но Поппея заслуживает того, чтобы знать о происходящем. Промолчать и не рассказать о пожаре было бы неуважением и по отношению к ней, и по отношению к погибшим в огне.

Решил подождать и рассказать обо всем при встрече. Но как скоро мы встретимся? И каким к этому моменту станет наш мир?

Мир, который предстал моим глазам на следующее утро, был полон разрушений. Насытившаяся за ночь огненная тварь снова начала расползаться, словно яркое пульсирующее пятно.

Шел пятый день пожара. Мы собрались на вершине холма и с болью в сердце смотрели вниз, на город.

Теперь огонь был виден уже и справа от нас — он постепенно захватывал Шестой район, где располагались сады Саллюстия, тянул к нам свои лапищи, стремясь окружить и лишить возможности отойти на безопасное расстояние.

Тигеллин призвал преторианцев из их лагеря, в самой дальней восточной части города, — так в наши ряды влились еще тысячи борцов с огнем. Плюс к этому он приказал подогнать к основанию Эсквилина все имеющиеся в наличии преторианской гвардии баллисты23, чтобы с их помощью разрушить дома и таким образом создать противопожарную полосу.

— Подгонят все, — сказал он. — У нас имеются три мощные, с их помощью можно метать камни весом шестьдесят фунтов, но баллисты слишком громоздкие, в узких местах лишены маневра, так что будем использовать и те, что помельче, а таких у нас штук тридцать имеется.

— У нас есть и больше, но они в других, отдаленных лагерях, сюда их быстро не доставить, — сказал Фений. — Идем и приготовимся к спуску.

И снова я надел тяжелое снаряжение, только теперь, когда моя кожа была в волдырях от ожогов, процесс этот стал особенно неприятным. Но мне было плевать, главное — как можно быстрее спуститься с холма и наконец начать действовать.

Нимфидий командовал пожарными, Тигеллин — солдатами. У подножия холма преторианцы уже расставили баллисты.

Мощные, выстроенные в продуманном порядке орудия и опытные римские воины — эта картина, несмотря на весь творящийся в Риме кошмар, вызвала у меня восхищение. Баллисты — орудия, созданные для разрушения, но и разрушение может стать настоящим зрелищем.

Принцип действия баллист был основан на скручивании отогнутых назад пружин из сухожилий животных. Я обошел кругом самую крупную и между делом погладил эту совершенную конструкцию из дерева и металла. Неподалеку стоял фургон, груженный камнями для стрельбы.

Уложенный в желоб камень-снаряд скользил вниз, до специальной чаши, и оттуда запускался силой раскручивающихся пружин.

— Эта, — Тигеллин похлопал баллисту, как будто она была его любимым домашним осликом, — способна метнуть тяжеленный булыжник на треть мили. Но мы можем подобраться ближе к домам и стрелять прицельно, так что расстояние не имеет значения. — И, сказав это, он скомандовал своим людям: — Вперед!

Мулы потянули баллисты на скрипучих колесах.

Я держался позади.

Вскоре мы выбрали цели: дома и лавки по флангам садов Мецената и еще несколько кварталов вглубь района.

Баллисты остановились.

— Жаль все это разрушать, — сказал незаметно появившийся возле меня Субрий. — Дома состоятельных римлян со всеми их сокровищами, сады с редкими растениями...

— Всех предупредить, — громогласно скомандовал Тигеллин, — и вытащить оттуда!

Солдаты, где-то с дюжину, побежали к обреченным на уничтожение домам и кричали, призывая эвакуироваться оставшихся в них жителей.

Зачем все это? Кто там мог оставаться?

Но, к моему немалому удивлению, из домов стали выходить люди.

Они что, ослепли и оглохли? Как можно сидеть дома и не замечать происходящий вокруг кошмар?

Люди начали кидаться на солдат и катапульты.

— Нет, только не мой дом! — вопили они. — Только не мой дом! Его построил мой дед! — Или еще: — Это моя собственность, вы не имеете права ее разрушать!

Пришел мой черед действовать.

Я вышел вперед и стянул с головы кожаный шлем, чтобы они могли увидеть, кто к ним обращается.

— Мы вправе разрушить все эти дома, — сказал я. — Вы их в любом случае лишитесь, а так ваша жертва не будет напрасной. Дайте нам устроить противопожарную полосу и так спасти другие дома.

— Император! — крикнул какой-то мужчина. — Что ты об этом знаешь? Ты терял свой дом?

— Мой дом только что уничтожил огонь. С ним сгорели все сокровища, которыми я дорожил. Мой дом сгорел зря, он просто стал пищей для огня и приумножил его силу.

— Ты себе еще один построишь! — крикнул другой мужчина. — А мы?

— Вам все возместят, вы тоже снова отстроитесь.

— Я никуда не уйду!

— Хватит! — рявкнул Тигеллин и махнул своим людям, которые как один обнажили мечи. — Время дорого, ваши дома будут снесены, так что поторопитесь — хватайте пожитки и бегите. Направляйтесь на восток и ждите в полях вдоль Пренестинской дороги.

— Мы придем туда, доставим провизию и обязательно предоставим убежище для ночлега, — заверил я.

Люди еще продолжали что-то кричать и возмущаться, но, как только мы начали действовать, все стихло.

Баллисты развернули в сторону домов на границе с пожаром. Преторианцы ждали сигнала, а когда его получили, выпустили камни из своих орудий.

Нанесенные с близкого расстояния удары особенно мощные. Каменная кладка и деревянные балки сминались, как бумажные листы. Снаряды баллист влетали в дома, пяти или шести хватало, для того чтобы закончить работу, — дома на глазах превращались в груды щебня и щепок.

Мы продвинулись в следующий квартал и снова нанесли удар по огненной твари.

К полудню подножие Эсквилина окружало кольцо снесенных зданий шириной в четверть мили, после чего мы залили все разрушенные дома смешанной с уксусом водой.

— Отличная работа, — сказал, отсалютовав своим людям, Тигеллин. — А теперь возвращайтесь в лагерь и отдохните.

Преторианцы отступили в свой лагерь, который располагался за границами города и выше его уровня, где пожар им точно не грозил, а мы поднялись обратно на Эсквилин.

Теперь оставалось только ждать.

И еще можно было напиться.

Началось с того, что по распоряжению Нимфидия принесли амфоры с вином и он заявил, чтобы мы пили вволю, потому как этого заслужили.

Усталость, страх, напряжение... Все пережитое за последние часы изрядно нас ослабило, и вот теперь за дело взялся Бахус.

Очень скоро мы все сидели на земле и потягивали вино, кто-то распевал песни, кто-то плакал, размазывал по щекам слезы и что-то невнятно бормотал себе под нос. А я все смотрел на полыхающий внизу огонь. Даже с моим слабым зрением можно было разглядеть и оценить разницу напора, с каким распространялась эта тварь.

В одних районах города она полыхала, в других — окрасилась в темно-багровый цвет, а в третьих — переливалась голубоватым светом. Это было похоже на россыпи подсвеченных изнутри рубинов, сердоликов, цитринов и топазов.

Такое зрелище нельзя описать словами, я просто смотрел на охваченный огнем Рим и пытался удержать свой страх в узде.

Я иду по маковым полям, красные цветы раскачивает ветер, в небе, над головой, рассекая воздух острыми крыльями, парит ястреб.

Кто-то за пределами моего сна, но возле самого моего уха кричит:

— Цезарь, цезарь!

Я открыл глаза — и маковое поле растаяло в воздухе. Передо мной возникло лицо Тигеллина. Я вернулся в реальный мир.

— Что?

Что еще? О каком очередном кошмаре он явился мне сообщить?

— Сработало! — воскликнул Тигеллин. — Огонь остановился. За ночь он подошел к нашей заградительной полосе, но не смог ее преодолеть. И теперь он слабеет по всему городу. Ему больше нечего жрать!

Я резко сел на кровати, свесив ноги.

— Потому что пресытился и все обратил в пепел?

Это не победа.

— Нет, не всё, — покачал головой Тигеллин. — Он мог еще много чего сожрать, но противопожарная полоса не дала ему этого сделать.

Мне не терпелось увидеть результат нашей битвы, и я, быстро одевшись, чуть ли не бегом выскочил из шатра.

На вершине холма собрались толпы людей и царила оживленная атмосфера. Все смотрели на город, где лишь в нескольких местах еще дергались, словно в агонии, слабые языки пламени, а вот дыма было в избытке. Люди радостно вопили, размахивали руками, смеялись... некоторые истерически.

Глядя на них, я легко догадался, что это не вигилы и не преторианцы, — скорее всего, эти люди поднялись на холм в поисках безопасного места.

Судя по их утонченным лицам и осанке, они не были простолюдинами, — похоже, это были владеющие виллами на побережье аристократы, которые, услышав о пожаре, поспешили в город, чтобы узнать, уцелели ли их дома. Некоторые были похожи на преуспевающих зажиточных торговцев.

Кто-то окликнул меня радостным голосом:

— Цезарь!

Я обернулся и увидел моего главного секретаря Эпафродита.

— Наконец-то удача повернулась к нам лицом! — воскликнул он.

— Хвала богам, ты жив! — Все эти дни я безумно волновался за своих помощников. — Где ты был?

— С Фаоном, у него вилла в четырех милях пути по Номентанской дороге, далеко от всего этого.

Какое облегчение — Фаон, мой секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов, тоже жив.

— А твой дом?

— Не знаю. — Эпафродит пожал плечами. — Он во Втором районе. Слышал о том, как ты лично противостоял огню. Император в экипировке пожарного вышел в город с командой вигилов. Не думаю, что Клавдий решился бы на такое, — заметил он и рассмеялся.

— Он физически не смог бы, — отозвался я. Клавдий всегда делал то, что было в его силах, а большего боги от нас и не требуют. — А вот Калигула мог, но ничего не предпринял, просто наблюдал со стороны и забавлялся.

— И вот у нас император-воин! — воскликнул мой приближенный вольноотпущенник и с одобрением посмотрел на меня теплым взглядом карих глаз.

Эпафродит был сложен как бык, но при этом обходителен и приветлив. Почти все мои администраторы были вольноотпущенниками. Я так решил, потому что они, в отличие от сенаторов, не были амбициозными и надменными и действительно любили работать.

Эпафродит вернулся в город и постарался меня найти — это ли не лучшее доказательство правильности принятого мной решения?

В общем, у меня не было никаких сомнений в том, что, когда начнутся работы по восстановлению Рима, его помощь будет бесценна.

— Да уж, сам не ожидал, что во мне живет прирожденный воин, — с улыбкой признал я. — А теперь расскажи, что ты видел, когда возвращался в город.

— Я двигался с северо-востока, — начал Эпафродит. — На полях — скопления людей, многие нашли убежище в гробницах вдоль дороги. Все словно оглушенные этой бедой. Некоторые просто бродят по полям без всякой цели. Слышал, как люди призывали смерть, в слезах кричали, что потеряли все и теперь хотят избавления от страданий. Они просили дать им нож или яд или просто придушить их из жалости.

— Надеюсь, никто не откликнулся на их просьбы!

— А я надеюсь, что кто-то да откликнулся, — сказал Эпафродит. — Эти люди молили о смерти, жизнь уже ничего не сможет им дать.

— Но жизнь пусть совсем немного, но всегда может что-то предложить.

Смерть длится и длится, она никуда не денется, зачем спешить к ней навстречу?

Один поэт когда-то написал: «Когда-нибудь наступит день, в который ты неминуемо умрешь, а потом пройдет время, и ты будешь мертв уже очень-очень долго».

— Не спорю, императору ей всегда найдется что предложить, — согласился Эпафродит. — С другими это не всегда так.

— Цезарь!

Я обернулся. Передо мной стоял Кальпурний Пизон. Нас окружали почерневшие от сажи бойцы с огнем, и его появление на холме в великолепных чистых одеждах казалось неуместным.

Эпафродит дипломатично ретировался и растворился в толпе.

— Я молил богов, чтобы они тебя уберегли! — радостно воскликнул Пизон. — Некоторые начали распускать слухи о том, что ты будто бы ринулся на битву с огнем и даже забирался на охваченный пожаром Палатин.

— Все правда, — подтвердил я.

Пизон просто смотрел на меня, а я знал, о чем он в тот момент думал. Его красивое лицо выдавало его мысли: «Нет, любящий роскошь и поэзию император не осмелился бы на такое».

Но внук Германика и правнук Марка Антония осмелился.

— Да, это правда, — повторил я и выставил вперед руку с перевязанным ожогом так, будто это была моя награда за одержанную в битве победу. — И вот тому доказательство.

— У меня точно не хватило бы на такое духу, — признался Пизон. — На самом деле я только что прибыл из Байи24. Думаю, мои дома в городе уцелели, но спускаться туда небезопасно, так что и судить об этом пока рано.

Мне всегда был симпатичен Пизон, нравилось проводить время на его роскошной вилле в Байи, но я не слепой и прекрасно понимал, что он изнеженный и развращенный аристократ.

Пизон увлекался искусством, актерством и поэзией, но не мог посвятить себя этим увлечениям в полной мере. Он был посредственным во всех отношениях, исключительным его делала только родословная, но, как все посредственности, он компенсировал данный недостаток избытком личного обаяния.

— А наши друзья по литературному кружку? Слышал о них что-нибудь?

Пизон склонил голову набок и как будто задумался.

— Петроний на своей вилле, что возле Кум. Лукан25, скорее всего, сейчас вместе со своим отцом Мелой в поместье Сенеки.

Сенека... Старый философ, который на протяжении многих лет являлся сначала моим наставником, а потом и советником. Признаюсь, я скучал по нему, но наше расставание было непростым, и относился я к наставнику уже не так, как прежде. Он хотел, чтобы я следовал путем Августа и вел себя в соответствии с давно установленными строгими римскими канонами. Я же твердо решил, что не буду топтаться на чужих тропинках, а пойду своей дорогой и это будет дорога Нерона.