О психоанализе E-Book

Карл Густав Юнг

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Geisteswissenschaft
• Serie: Эксклюзивная классика
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 251

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Карл Густав Юнг (1875–1961) – швейцарский психолог, психотерапевт, философ, социолог и культуролог – один из выдающихся ученых ХХ столетия, ученик Зигмунда Фрейда, основоположник аналитической психологии и психотерапии, основатель и президент Швейцарского общества практической психологии. В настоящее издание вошли самые значимые работы Юнга о психоанализе. Отдавая дань своему учителю и первооткрывателю психоаналитической теории – доктору Фрейду, Юнг излагает собственный оригинальный взгляд на психоанализ и его роль в исследовании загадочной человеческой души.

Leseprobe

Карл Густав Юнг О психоанализе

C. G. Jung

FREUD UND DIE PSYCHOANALYSE

(Collected Works, Volume 4)

© Walter Verlag AG, Olten, 1971

© Foundation of the Works of C. G. Jung, Zürich, 2007

© Перевод. А. Чечина, 2021

© Издание на русском языке AST Publishers, 2022

О критике психоанализа

Zur Kritik über Psychoanalyse // Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen II (Вена / Лейпциг, 1910), 743–746.

Психоаналитику хорошо известен тот факт, что понимание природы и рациональной основы психоанализа не требует особых интеллектуальных усилий и доступно даже малообразованному обывателю. То же самое справедливо и в отношении образованных людей, будь то ученые, предприниматели, журналисты, художники или учителя. Все они способны понять принципы психоанализа. Они также отлично понимают, почему психоанализ не может быть изложен столь же убедительно, как математическое утверждение. Всякий здравомыслящий человек знает, что психологическое доказательство неизбежно будет отличаться от физического и что каждая отрасль науки может предложить только те доказательства, которые соответствуют ее материалу. Было бы интересно узнать, эмпирических доказательств какого рода ждут наши критики, если не доказательств на основе эмпирических фактов. Существуют ли эти факты? Мы приводим наши наблюдения. Однако критики просто говорят: «Нет». Что же тогда мы можем предложить, если наши фактические наблюдения категорически отрицаются? При таких обстоятельствах разумно ожидать, что наши оппоненты изучат неврозы и психозы так же тщательно, как это сделали мы (совершенно независимо от метода психоанализа), и приведут факты принципиально иного рода относительно их психологической детерминации. Мы ждали этого более десяти лет. Мало того, судьба распорядилась так, что все исследователи в этой области, которые трудились независимо от первооткрывателя новой теории, но столь же увлеченно, пришли к тем же результатам, что и Фрейд; и что те, кто нашел время и силы приобрести необходимые знания под руководством психоаналитика, поняли эти результаты.

В целом мы должны ожидать самого яростного сопротивления со стороны медиков и психологов, главным образом из-за научных предрассудков, основанных на ином образе мышления, которого они упорно придерживаются. Наши критики, в отличие от предыдущих, существенно продвинулись вперед, коль скоро стараются быть более серьезными и более сдержанными в своих высказываниях. Однако все они совершают ошибку, критикуя психоаналитический метод так, как если бы он опирался на априорные принципы, тогда как в действительности он носит сугубо эмпирический характер и абсолютно лишен какой-либо окончательной теоретической основы. Насколько нам известно, это просто самый быстрый способ обнаружить факты, которые имеют значение для нашей психологии, но которые, как показывает история психоанализа, также могут быть обнаружены другими, более трудоемкими и сложными способами. Разумеется, мы были бы счастливы, если бы располагали аналитической техникой, которая вела бы к цели еще быстрее, чем нынешний метод. Однако, упрямо оспаривая наши открытия, критики едва ли помогут нам найти более подходящий прием – прием, который лучше бы отвечал предположениям современной психологии. До тех пор, пока вопрос о фактах не будет решен, всякую критику психоаналитического метода следует считать безосновательной, ибо о главных тайнах ассоциативного процесса наши оппоненты знают так же мало, как и мы. Каждому мыслящему человеку должно быть очевидно, что эмпирические факты – единственное, что имеет значение. Если критика ограничивается только методом, то в один прекрасный день она легко может прийти к отрицанию существования фактов на том лишь основании, что методу их обнаружения присущи определенные теоретические недостатки. Придерживаясь подобной точки зрения, мы возвращаемся во мрак Средневековья. В этом отношении наши критики совершают серьезную ошибку. Долг умных людей – указать на нее, ибо человеку свойственно ошибаться.

Впрочем, иногда критика принимает формы, которые возбуждают живейший интерес психолога. В этом случае научные потуги критика самым удивительным образом оттесняются на задний план симптомами личного участия. Такие оппоненты вносят ценный вклад в познание скрытых личных тенденций, лежащих в основе так называемой научной критики. Мы не можем отказать себе в удовольствии сделать один такой document humain[1] доступным широкой общественности.

Реферат Курта Менделя[2]

«Критический обзор фрейдистской точки зрения»

Настоящий рецензент, который прочел много работ Фрейда и его последователей и сам испробовал психоанализ[3], должен признать, что находит многие положения этой доктрины в высшей степени омерзительными, особенно последние дополнения, касающиеся анальной эротики и детской сексуальности. Ознакомившись с рецензируемой работой[4], он подошел к своему младшему сыну, мирно лежавшему в кроватке, и сказал следующее: «Бедный мальчик! Я думал, ты чист и невинен, но оказывается, что ты порочен и исполнен греха! С первого дня своего существования ты ведешь сексуальную жизнь (указ. соч., с. 184); ты эксгибиционист, фетишист, садист, мазохист, онанист – одним словом, ты полиморфно извращен (с. 185). Среди взрослых едва ли сыщется Дон Жуан, чьи эротические фантазии ни в чем бы не уступали продуктам твоего младенческого мозга (стр. 185). Да и как может быть иначе? Ты развращен от рождения. Твой отец пользуется репутацией необычайно аккуратного и бережливого человека, а фрейдисты говорят, что он упрям, ибо не желает полностью принять их учение. Необычайно аккуратный, бережливый и упрямый! Жертва анальной эротики, стало быть! (Ср.: Фрейд, “Charakter und Analerotik”, Psych. – Neur. Wochenschr, IX: 51.) Что же касается твоей матери, то она тщательно убирает дом каждые четыре недели. “Уборка, и в особенности весенняя уборка, есть специфическая женская реакция на подавленную анальную эротику” (Sadger, Analerotik und Anal-charakter, Die Heilkunde, 02/1910). Выходит, ты – анально-эротическая натура со стороны и отца, и матери! А совсем недавно, перед тем как лечь спать, ты не опорожнил кишечник, когда тебя сажали на горшок: ты получаешь особое удовольствие от акта дефекации и специально задерживаешь стул. Раньше в таких случаях твой отец просто говорил твоей матери: “У мальчика запор, дай ему таблетку!” Тьфу! Каким же бесстыдным извращенцем и растлителем я был! Ты больше не получишь от меня поцелуя на ночь, ибо такая ласка только возбудит твою сексуальность. И чтобы я больше не слышал из твоих уст вечерней молитвы: “Я мал, сердце мое чисто”[5]. Это ложь! Ты развращен и помешан на анальной эротике. Ты эксгибиционист, фетишист, садист, мазохист, онанист, полиморфный извращенец. Таков я, такова твоя мать, таков ты сам. О, несчастное дитя!»

Фрейдисты! Я неоднократно утверждал, что ваше учение позволило открыть много нового и ценного. Но, ради бога, оставьте свои безграничные преувеличения и абсурдные фантазии! Вместо каламбуров дайте нам доказательства! Вместо книг, которые читаются как комиксы, дайте нам серьезные труды! Докажите мне истинность вашего убогого и клеветнического утверждения (стр. 187): «Есть только одна форма любви, и это любовь эротическая!» Не топите наши самые священные чувства, нашу любовь и уважение к нашим родителям и нашу нежную любовь к детям в трясине ваших фантазий, прекратите приписывать нам и им грязные сексуальные мотивы! Вся ваша аргументация сводится к аксиоме: «Это сказал Фрейд, следовательно, так оно и есть». Я отвечу вам словами Гете – сына еще одной жертвы анальной эротики (Sadger, там же):

Кто философствует, тот выбрал путь плохой,Как скот голодный, что в степи сухойКружит себе, злым духом обойденный,А вкруг цветёт роскошный луг зелёный![6]

О психоанализе

Zur Psychoanalyse // Wissen und Leben (Цюрих; прежнее название Neue Schweizer Rundschau), V (1912), 711–714. Во вступительной редакционной заметке говорилось: «Серия статей, посвященных фрейдистским теориям и опубликованных в Neuen Zürcher Zeitung, свидетельствует о явном непонимании и предвзятом отношении к современной психологии со стороны широкой общественности. Поскольку все эти пылкие пререкания, по всей вероятности, не столько внесли ясность, сколько запутали читателя еще больше, мы попросили д-ра Карла Юнга сказать несколько заключительных слов, призванных снизить накал страстей».

Кюснахт, 28 января 1912 г.

Уважаемый господин редактор!

Благодарю за любезное предложение опубликовать на страницах вашей газеты эпилог к серии статей, недавно появившихся в «Нойе Цюрхер цайтунг». Такой эпилог мог быть написан исключительно в защиту либо научной истины, которую, как нам кажется, мы можем обнаружить в психоанализе и которая подверглась столь яростным нападкам, либо наших собственных научных качеств. Последнее выходит за рамки хорошего тона и недостойно того, кто посвятил себя служению науке. Что же касается первой цели, то она может быть осуществлена только в том случае, если дискуссия принимает объективную форму и если приводимые аргументы вытекают из тщательного анализа проблемы как с практической, так и теоретической точек зрения. В таком ключе я охотно поспорю с оппонентами, хотя предпочитаю делать это наедине; впрочем, я делал это и публично, в научном журнале.[7]

Также я не стану отвечать на научную критику, суть которой сводится к следующему: «Метод морально опасен, следовательно, теория ошибочна», или: «Фактов, о которых говорят фрейдисты, в действительности не существует; они есть порождения больной фантазии этих так называемых исследователей, а значит, метод, используемый для их выявления, логически ошибочен». Никто не может утверждать априори, что тех или иных фактов не существует. Это схоластический аргумент, и обсуждать его излишне.

Мне противно вести пропаганду истины и защищать ее лозунгами. За исключением собраний Психоаналитического общества и Швейцарского психиатрического общества, я никогда не выступал с публичными лекциями, не будучи предварительно попрошен об этом; аналогичным образом, моя статья, опубликованная в ежегоднике «Рашерс ярбух»[8], написана исключительно по просьбе редактора Конрада Фальке. Я не навязываю себя публике. Посему я бы предпочел сейчас не выходить на арену, дабы от лица научной истины принять участие в варварской полемике. Предрассудки и почти безграничное непонимание, свойственные современному человеку, безусловно, могут препятствовать прогрессу и распространению научного знания в течение длительного времени. Вероятно, таково неизбежное следствие массовой психологии, которой мы вынуждены подчиняться. Если истина не говорит сама за себя, то это плохая истина, и лучше дать ей погибнуть. Если же это внутренняя необходимость, то она пробьется сама – без боевых кличей и воинственных маршей – в сердца всех здравомыслящих людей и таким образом станет неотъемлемым элементом нашей цивилизации.

В сексуальных бестактностях, которые, к сожалению, неизбежно занимают существенное место во многих психоаналитических работах, повинен отнюдь не психоанализ. Наша в высшей степени требовательная и ответственная медицинская работа позволяет выявить эти неприятные – порой даже омерзительные – фантазии, однако самим своим существованием они обязаны, несомненно, лживости нашей сексуальной морали. Ни одному разумному человеку не нужно повторять, что психоаналитический метод воспитания состоит не только в психологических дискуссиях о сексе, но охватывает все сферы жизни. При этом наша цель, как я уже подчеркивал в ежегоднике «Рашерс ярбух», не в том, чтобы человек беспомощно отдался своим страстям, а в том, чтобы он обрел необходимый самоконтроль. Несмотря на все заверения в обратном с моей стороны и со стороны Фрейда, наши оппоненты хотят, чтобы мы поощряли «распущенность», и заявляют, что так оно и есть, независимо от того, что говорим мы сами. То же относится и к теории невроза – сексуальной теории, или теории либидо, как иногда ее называют. На протяжении многих лет в своих лекциях и в своих работах я неоднократно указывал, что понятие «либидо» следует понимать в очень общем смысле, скорее как инстинкт сохранения вида, и что на языке психоанализа оно определенно означает не «локализованное сексуальное возбуждение», но все стремления и желания, выходящие за рамки самосохранения, и что именно в этом смысле оно обычно и используется. Недавно я изложил свою позицию по этим общим вопросам в обширном труде,[9] однако наши оппоненты сочли, что наши взгляды так же «грубо сексуальны», как и их собственные. Любые попытки разъяснить нашу психологическую точку зрения оказываются безрезультатны, ибо наши противники всеми силами стремятся превратить эту теорию в невыразимую банальность. Я чувствую себя бессильным перед лицом столь непомерного требования. Могу лишь выразить свое искреннее огорчение по поводу того, что из-за вопиющего непонимания, путающего день с ночью, многие люди не могут воспользоваться удивительными открытиями психоанализа на благо собственного этического развития. Равным образом я сожалею и о том, что, бездумно игнорируя психоанализ, многие лишают себя возможности увидеть подлинную глубину и красоту человеческой души.

Ни один здравомыслящий человек не станет обвинять научные исследования и их результаты в том, что некоторые неумелые и безответственные люди используют их в дурных целях. Какой разумный человек посмеет утверждать, что в ошибках и несовершенствах применения некоего метода, созданного на благо человечества, виноват сам метод? Что бы стало с хирургией, если бы во всех летальных исходах обвиняли ее саму? Скальпель действительно опасен, особенно в руках глупца. Никто не доверится неопытному хирургу и не станет просить цирюльника удалить аппендикс. То же самое справедливо и в отношении психоанализа. Нельзя отрицать, что существуют не только неквалифицированные психиатры, но и непрофессионалы, использующие психоанализ самым безответственным образом. Не вызывает сомнений и то, что сегодня, как, впрочем, и всегда, встречаются плохие врачи и бессовестные шарлатаны. Однако данное обстоятельство не дает нам права стричь всех под одну гребенку осуждения – всякую науку, всякий метод, всякого исследователя и всякого врача.

Я искренне сожалею, что вынужден утомлять вас и читателей вашей газеты этими самоочевидными истинами, а потому спешу поставить точку. Вы должны простить меня, если моя манера изложения местами покажется вам чересчур эмоциональной; едва ли кому-нибудь по силам настолько возвыситься над общественным мнением, чтобы безболезненно реагировать на легкомысленное дискредитирование его скромных научных достижений.

С уважением и т. д., д-р Юнг

Попытка изложения психоаналитической теории

[Первоначально написано на немецком языке под названием «Versuch einer Darstellung der psychoanalytischen Theorie» и переведено на английский язык для изложения в качестве серии лекций под общим названием «Theory of Psychoanalysis» на медицинском факультете Фордхемского университета (Нью-Йорк) в сентябре 1912 года. Немецкий текст был опубликован в ежегоднике Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen (Вена и Лейпциг), V (1913) и в том же году издан в виде отдельной книги. Анализ ребенка, приведенный в последней главе, был представлен в виде доклада под названием «Über Psychoanalyse beim Kinde» на Первом международном педагогическом конгрессе в Брюсселе в августе 1911 года, а в 1912 году был напечатан в сборнике материалов Конгресса (Брюссель, 1912), II, 332–43.

Второе издание немецкого текста, без существенных изменений, увидело свет в 1955 году (Цюрих). Настоящий перевод сделан по этому изданию.]

Предисловие к первому изданию

В этих лекциях я попытался согласовать свой практический опыт в психоанализе с существующей теорией или, скорее, с подходами к такой теории. В сущности, это попытка изложить мое отношение к руководящим принципам, которые мой уважаемый учитель Зигмунд Фрейд выработал в течение нескольких десятилетий напряженного труда. Поскольку мое имя прочно ассоциируется с психоанализом и поскольку в течение некоторого времени я также был жертвой всеобщего осуждения этого направления в психологии, возможно, меня с удивлением спросят, как так получилось, что я только сейчас даю объяснение своей теоретической позиции. Когда около десяти лет назад я осознал, как далеко Фрейд вышел за пределы современных знаний о психопатологических явлениях, особенно психологии сложных психических процессов, я счел себя не в том положении, чтобы высказывать какую-либо конструктивную критику. Я не обладал мужеством тех ученых мужей, которые в силу своего невежества и некомпетентности полагают себя вправе выступать с «критическими» опровержениями. На мой взгляд, прежде чем осмелиться критиковать, необходимо несколько лет скромно поработать в соответствующей области. Преждевременная и поверхностная критика, безусловно, принесла свои плачевные плоды. И все же подавляющее большинство критиков, ослепленных негодованием и собственным невежеством, не попали в цель. Психоанализ продолжал беспрепятственно развиваться и не обращал внимания на ненаучную шумиху, поднявшуюся вокруг него. Как всем известно, в последнее время это дерево сильно разрослось, причем не только в Европе, но и в Америке. Официальные критики добились не бо́льших успехов, чем Проктофантасмист в «Фаусте», который жалуется в Вальпургиеву ночь:

Вы здесь еще? Нет, вынести нет сил!Исчезните! Ведь я же разъяснил.[10]

Критики упустили из виду, что все сущее имеет обоснованное право на существование и что это справедливо и в отношении психоанализа. Мы не повторим ошибки наших оппонентов и не станем ни игнорировать их существование, ни отрицать их право на существование. Однако это обязывает нас самих прибегнуть к справедливой критике, основанной на надлежащем знании фактов. Мне кажется, что психоанализ нуждается в такой оценке изнутри.

Было высказано ошибочное предположение, будто моя позиция свидетельствует о «расколе» в психоаналитическом движении. Подобные схизмы могут существовать только в вопросах веры. Психоанализ же интересует знание и его постоянно меняющиеся формулировки. В качестве руководящего принципа я принял прагматическое правило Уильяма Джеймса: «Из каждого слова вы должны извлечь его практическую наличную стоимость, должны заставить его работать в потоке вашего опыта. Оно рассматривается не столько как решение, сколько как программа для дальнейшей работы, в частности как указание на те методы, с помощью которых может быть изменена данная нам действительность. Таким образом, теории представляют собой не ответы на загадки, – ответы, на которых мы можем успокоиться, – теории становятся орудиями. Мы не успокаиваемся в сладкой бездеятельности на теориях, мы идем вперед и сверх того при случае изменяем с их помощью природу».[11]

Точно так же моя критика проистекает не из академических рассуждений, а из опыта, который я приобрел за десять лет серьезной работы в этой области. Я сознаю, что мой собственный опыт никоим образом не может сравниться с совершенно исключительным опытом и проницательностью Фрейда, но тем не менее мне кажется, что некоторые из моих формулировок выражают наблюдаемые факты более удачно, нежели варианты, предложенные Фрейдом. Как бы то ни было, в своей преподавательской деятельности я обнаружил, что концепции, изложенные в этих лекциях, оказались весьма полезными в моих попытках дать ученикам более или менее адекватное представление о психоанализе. Я далек от того, чтобы рассматривать скромную и умеренную критику как «отпадение» или схизму; напротив, я надеюсь таким образом способствовать дальнейшему процветанию психоаналитического движения и открыть доступ к сокровищам психоаналитического знания всем тем, кто, в силу отсутствия практического опыта или определенных теоретических предубеждений, до сих пор не мог овладеть этим методом.

За возможность прочесть эти лекции я должен поблагодарить моего друга д-ра Смита Илая Джеллиффа из Нью-Йорка, который любезно пригласил меня принять участие в расширенном курсе Фордхемского университета в Нью-Йорке. Девять лекций были прочитаны в сентябре 1912 года. Я также не могу не выразить свою искреннюю благодарность д-ру Грегори из больницы Бельвью за его помощь в проведении клинических демонстраций.

Летом 1912 года, уже после завершения работы над этими лекциями, мне в руки попала книга Альфреда Адлера «Über den nervosen Character» («О нервическом характере»). Я признаю, что мы с ним пришли к схожим выводам по некоторым вопросам, однако здесь не место обсуждать это более подробно.

К. Г. Юнг

Цюрих, осень 1912 г.

Предисловие ко второму изданию

С момента появления первого издания в 1913 году прошло так много времени и произошло так много событий, что совершенно невозможно переработать такого рода книгу, порожденную давно минувшей эпохой и определенным этапом в развитии психоаналитического знания, дабы привести ее в соответствие с последними открытиями. Настоящий труд представляет собой веху на пути научных изысканий и таковым останется и впредь. Пусть он послужит напоминанием о постоянно меняющихся направлениях поиска на новой территории, границы которой даже сегодня нельзя обозначить с какой-либо определенностью, и тем самым внесет свой вклад в историю развивающейся науки. Посему я предоставляю этой книге снова поступить в печать в ее первоначальном виде и без существенных изменений.

К. Г. Юнг

Октябрь 1954 г.

1. Обзор первоначальных гипотез

Уважаемые дамы и господа!

В настоящее время читать лекции по психоанализу – задача не из легких. Дело не в том, что вся эта область исследований поднимает – и в этом я абсолютно убежден – некоторые из самых сложных проблем, стоящих перед современной наукой. Даже если оставить этот факт в стороне, остаются другие серьезные трудности, значительно осложняющие изложение материала. Я не могу предложить устоявшуюся, четко сформулированную доктрину, разработанную как с практической, так и с теоретической стороны. К несчастью, психоанализ еще не достиг данной стадии развития, несмотря на все усилия, предпринятые в этом направлении. Также я не могу дать описание его формирования ab ovo:[12] в вашей прогрессивной стране есть свои превосходные интерпретаторы и учителя, распространившие общие сведения о психоанализе среди научно мыслящей публики. Помимо этого, сам Фрейд, истинный первооткрыватель и основатель психоаналитического движения, не так давно читал лекции в США и лично изложил свои взгляды. Что касается меня, то я тоже уже имел честь выступать перед американской аудиторией с лекциями об экспериментальных основах теории комплексов и применении психоанализа в просветительских и воспитательных целях.[13]

В подобных обстоятельствах неудивительно, что я боюсь повторить уже сказанное или опубликованное в научных журналах. Другая трудность, которую следует принять во внимание, состоит в том, что во многих кругах доминируют вопиющие заблуждения относительно природы психоанализа. Порой невозможно представить себе, в чем именно могут заключаться эти неверные представления. Но иногда они столь нелепы, что остается только изумляться, как человек с научным образованием мог прийти к выводам, столь далеким от реальности. Очевидно, не стоит приводить примеры этих курьезов. Лучше посвятить время и энергию обсуждению тех проблем психоанализа, которые по самой своей природе порождают непонимание.

Хотя на это неоднократно указывали ранее, многие люди до сих пор не знают, что за прошедшие годы в теории психоанализа произошли значительные изменения. Те, например, кто читал только первый труд Брейера и Фрейда «Исследования истерии»,[14] по-прежнему убеждены, что, согласно психоанализу, истерия и неврозы вообще обязаны своим происхождением так называемым травмам раннего детства. Они продолжают бессмысленно нападать на эту теорию, не осознавая, что прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как от нее отказались и заменили другой. Данный сдвиг имеет такое большое значение для всего развития техники и теории психоанализа, что его следует рассмотреть более подробно. Дабы не утомлять вас случаями из практики, ныне общеизвестными, я ограничусь ссылками на клинический материал, приведенный в книге Брейера и Фрейда, которая, как я смею предположить, знакома вам в ее английском переводе. Вы, вероятно, читали про случай Брейера, на который Фрейд ссылался в своих лекциях в Университете Кларка,[15] и обнаружили, что истерический симптом возник не из какого-то неизвестного анатомического источника, как предполагалось ранее, а из определенных психических переживаний эмоциональной природы, называемых травмами или психическими ранами. Сегодня каждый внимательный наблюдатель истерии, я уверен, может подтвердить на собственной практике, что болезнь в самом деле часто уходит своими корнями именно в эти болезненные и мучительные события. Эта истина была известна еще древним врачам.

Однако, насколько я знаю, именно Шарко – вероятно, под влиянием теории Пейджа о «нервном шоке»,[16] – дал этому наблюдению теоретическое обоснование. Опыт работы с новой техникой гипноза подсказывал ему, что истерические симптомы могут быть вызваны и устранены с помощью внушения. Шарко полагал, что нечто подобное можно наблюдать и в участившихся приступах истерии, вызванной несчастными случаями. Травматический шок был в некотором смысле сравним с гипнозом, поскольку порожденная им эмоция вызывала преходящий паралич воли, во время которого травма могла закрепиться как самовнушение.

Данная концепция заложила основы теории психогенеза. Дальнейшие этиологические исследования должны были прояснить, задействован ли тот же или подобный механизм в случаях истерии нетравматического происхождения. Этот пробел в знаниях удалось заполнить благодаря открытиям Брейера и Фрейда. Они показали, что даже в случаях обычной истерии, которые нельзя отнести к категории травматически обусловленных, можно обнаружить тот же травматический элемент и что он, по-видимому, имеет этиологическое значение. Таким образом, для Фрейда, как ученика Шарко, было вполне естественно видеть в этом наблюдении подтверждение взглядов своего учителя. Следовательно, теория, выработанная главным образом Фрейдом на основании собранных на тот момент данных, несла на себе отпечаток травматической этиологии. Посему ее вполне уместно было назвать теорией травмы.

Новым в этой теории, помимо тщательности анализа истерических симптомов, предпринятого Фрейдом, явился отказ от концепции самовнушения, представлявшей собой динамический элемент первоначальной гипотезы, в пользу более детальной концепции психологических и психофизических эффектов, вызванных шоком. Шок или травма порождают возбуждение, от которого при нормальных условиях избавляются путем «абреакции». Однако при истерии от травмы освобождаются не полностью, что приводит к «задержке возбуждения» или «блокировке аффекта». Энергия возбуждения, всегда доступная in potentia,[17] преобразуется в физические симптомы посредством механизма конверсии. Согласно этой точке зрения, задача терапии состояла в том, чтобы разрядить накопленное возбуждение и тем самым высвободить вытесненные и конвертированные аффекты. По этой причине данный метод получил меткое название «очищающего», или «катартического»; его целью было вызвать «абреакцию» заблокированных аффектов. Таким образом, данная стадия анализа была весьма тесно связана с симптомами – их анализировали или отталкивались от них в начале анализа, что, безусловно, сильно отличалось от психоаналитической техники, используемой сегодня. Катартический метод и теория, на которой он основан, как вы знаете, были переняты другими, интересующимися психоанализом специалистами, а также получили положительные отзывы в учебниках.

Хотя открытия Брейера и Фрейда, несомненно, верны по существу, что легко доказывает любой случай истерии, против теории травмы, тем не менее, можно выдвинуть несколько возражений. Метод Брейера – Фрейда с удивительной ясностью показывает ретроспективную связь между текущим симптомом и травматическим переживанием, а также психологические последствия, которые, по-видимому, неизбежно вытекают из первоначальной травматической ситуации. Однако этиологическое значение травмы вызывает определенные сомнения. Во-первых, гипотеза, согласно которой невроз со всеми его осложнениями может быть связан с событиями в прошлом, то есть с неким фактором предрасположенности пациента, должна показаться спорной любому, кто сталкивался с истерией. В наши дни стало модным рассматривать все психические отклонения неэкзогенного происхождения как последствия наследственной дегенерации, а не как преимущественно обусловленные психологией пациента и условиями окружающей его среды. Тем не менее, эта крайняя точка зрения не согласуется с фактами. Возьмем этиологию туберкулеза. Несомненно, существуют случаи, когда зародыш болезни развивается с раннего детства в почве, предрасположенной к этому наследственностью, так что даже при самых благоприятных условиях больной не может избежать своей участи. Но бывают и случаи, когда нет ни дурной наследственности, ни предрасположенности, а смертельное заражение происходит все равно. То же в равной степени верно и в отношении неврозов: и здесь, и в общей патологии картина примерно одинаковая. Бескомпромиссная теория предрасположенности будет столь же ошибочной, как и бескомпромиссная теория среды.

Хотя теория травмы придавала особое значение предрасположенности и даже настаивала на том, что некоторые прошлые травмы суть conditio sine qua non[18] невроза, Фрейд, будучи блестящим эмпириком, обнаружил и описал в «Исследованиях» некоторые элементы, которые больше напоминают «теорию среды», нежели «теорию предрасположенности», хотя их подлинное теоретическое значение в то время было понято не до конца. Фрейд синтезировал эти наблюдения в понятии, которое позволяло выйти далеко за рамки теории травмы. Это понятие он назвал вытеснением. Как вы знаете, под вытеснением мы понимаем механизм, посредством которого сознательное содержание переносится в сферу вне сознания. Мы называем эту сферу бессознательным и определяем его как психический элемент, который не осознается. Понятие вытеснения основано на многочисленных наблюдениях, свидетельствующих о том, что невротики, по всей видимости, обладают способностью забывать значимые переживания или мысли настолько основательно, что кажется, будто они не существовали вовсе. Такие наблюдения весьма распространены и хорошо известны всякому, кто дает себе труд хоть сколько-нибудь глубоко проникнуть в психологию своих пациентов.

Благодаря «Исследованиям» Брейера – Фрейда было установлено, что для возвращения в сознание давно забытых травматических переживаний необходимы особые процедуры. Мимоходом замечу, что данное обстоятельство примечательно само по себе: изначально мы не склонны полагать, будто такие важные вещи могут быть вообще забыты. По этой причине нам часто возражают, что воспоминания, восстановленные с помощью гипноза, просто «внушаются» и не имеют никакого отношения к реальности. Даже если бы это сомнение было оправданно, оно не дает никаких оснований отрицать вытеснение в принципе: известно много случаев, когда фактическое существование вытесненных воспоминаний нашло объективное подтверждение. Помимо многочисленных доказательств подобного рода, данный феномен можно продемонстрировать экспериментально, с помощью ассоциативного теста. Здесь мы обнаруживаем, что ассоциации, относящиеся к чувственно окрашенным комплексам, гораздо труднее запоминаются и очень часто забываются. Поскольку мои эксперименты никогда не проверялись, это открытие было отвергнуто вместе с остальными. Лишь недавно Вильгельм Петерс из школы Крепелина[19] смог подтвердить мои прежние наблюдения, доказав, что «болезненные переживания очень редко воспроизводятся правильно».[20]

Как видите, понятие вытеснения зиждется на прочной эмпирической основе. Но возникает вопрос: вытеснение есть результат сознательного решения индивида, или воспоминания исчезают пассивно, без соответствующего сознательного знания? В трудах Фрейда вы найдете убедительные доказательства сознательной тенденции вытеснять все болезненное. Каждому психоаналитику известны десятки случаев, когда в какой-то момент в прошлом больной решил, что больше не хочет думать о содержании, которое в дальнейшем было вытеснено. Один мой пациент многозначительно заметил: «Je l’ai mis de côté».[21] С другой стороны, мы не должны забывать, что есть много случаев, когда невозможно показать даже малейший след «отбрасывания» или сознательного вытеснения; когда кажется, что процесс вытеснения больше сродни пассивному исчезновению или даже погружению впечатлений под поверхность под влиянием некой силы, действующей снизу. Пациенты первого типа производят впечатление умственно развитых людей, страдающих, по всей видимости, только особой трусостью по отношению к собственным чувствам. Среди вторых можно найти случаи, свидетельствующие о более серьезной задержке развития, ибо здесь процесс вытеснения сравним скорее с автоматическим механизмом. Данное различие может быть связано с рассмотренным выше вопросом об относительной важности предрасположенности и среды. В случаях первого типа многое зависит от влияния окружения и образования, тогда как во втором типе, очевидно, преобладает фактор предрасположенности. Совершенно ясно, с какими пациентами лечение будет более эффективным.

Как я уже упоминал, понятие вытеснения содержит элемент, который по самой своей природе противоречит теории травмы. Так, в случае Люси Р., проанализированном Фрейдом,[22] мы видим, что этиологически значимый фактор следует искать не в травматических сценах, а в недостаточной готовности пациентки принять навязанные ей прозрения. В более поздней формулировке, приведенной в «Исследованиях неврозов», где, опираясь на свой опыт, Фрейд был вынужден признать источником невроза определенные травматические события в раннем детстве, мы ощущаем явное несоответствие между понятием вытеснения и понятием травмы. Понятие вытеснения содержит элементы этиологической теории среды, в то время как понятие травмы представляет собой теорию предрасположенности.

Поначалу теория невроза развивалась всецело в русле концепции травмы. В своих более поздних исследованиях Фрейд пришел к выводу, что травматическим переживаниям более старшего возраста нельзя приписать никакой положительной значимости, ибо их последствия мыслимы только на основе специфической предрасположенности. Очевидно, именно здесь и нужно было искать разгадку. Исследуя истоки истерических симптомов, Фрейд обнаружил, что аналитическая работа ведет назад, в детство; причинно-следственная цепочка тянулась из настоящего в далекое прошлое, грозя затеряться в тумане раннего детства. Но именно в этот момент появлялись воспоминания о некоторых сексуальных сценах – активных или пассивных, – которые были недвусмысленно связаны с последующими событиями, ведущими к неврозу. О природе этих сцен вы можете узнать из работ Фрейда и многочисленных анализов, которые уже были опубликованы.

На этой почве возникла теория сексуальной травмы в детском возрасте, которая столкнулась с ожесточенной критикой из-за теоретических возражений не против теории травмы в целом, а против элемента сексуальности в частности. Во-первых, сама мысль о том, что дети наделены сексуальностью и что сексуальные мысли могут играть определенную роль в их жизни, вызвала величайшее негодование. Во-вторых, гипотеза о сексуальном происхождении истерии представлялась крайне нежелательной: бесплодная позиция, согласно которой истерия либо является маточным рефлекторным неврозом, либо возникает из-за отсутствия сексуального удовлетворения, только-только была отброшена. Посему вполне естественно, что обоснованность наблюдений Фрейда подверглась резкой критике. Если бы его оппоненты ограничились этим вопросом и не пытались приукрасить свои возражения моральным негодованием, спокойная дискуссия была бы возможна. В Германии, например, этот метод нападения заведомо исключил всякое доверие к теории Фрейда. Идея детской сексуальности вызвала всеобщее сопротивление и самое высокомерное презрение. В действительности же вопрос был только один: верны ли наблюдения Фрейда или нет? Только он может иметь значение для истинно научного ума. Осмелюсь сказать, что эти наблюдения на первый взгляд могут показаться неправдоподобными, но считать их ложными априори недопустимо. Везде, где была проведена основательная и тщательная проверка, удалось подтвердить существование психологических связей, постулируемых Фрейдом, но не первоначальную гипотезу о реальных травматических эпизодах.

Впоследствии сам Фрейд был вынужден отказаться от исходной формулировки своей сексуальной теории невроза. На основании дальнейших исследований он уже не мог придерживаться первоначальных взглядов на абсолютную реальность сексуальной травмы. Сцены явно сексуального характера, сексуальное насилие над детьми и преждевременная сексуальная активность в детстве позже были признаны в значительной степени нереальными. Возможно, некоторые из вас склонны разделять мнение критиков, что результаты аналитических исследований Фрейда были основаны на внушении. Такое предположение было бы не лишено оснований, будь эти выводы обнародованы каким-нибудь шарлатаном или другим неквалифицированным лицом. Однако всякий, кто внимательно читал работы Фрейда того периода и пытался вникнуть в психологию его пациентов так, как делал это он, понимает, как несправедливо было бы приписывать такому ученому, как Фрейд, грубые ошибки новичка. Подобные инсинуации только дискредитируют тех, от кого исходят. С тех пор пациентов обследовали в условиях, исключающих какое бы то ни было внушение, и все же психологические связи, описанные Фрейдом, были доказаны в принципе. Таким образом, мы вынуждены предположить, что многие травмы раннего детства по сути являются просто фантазиями, в то время как другие образуют объективную реальность.

Это открытие опровергает этиологическое значение сексуальной травмы в детстве, поскольку теперь совершенно неважно, была травма в действительности или нет. Опыт подсказывает нам, что фантазии могут быть столь же травмирующими, как и реальные травмы. В противоположность этому каждый врач, лечащий истерию, может припомнить случаи, когда сильные травматические впечатления действительно вызывали невроз. Это наблюдение находится лишь в кажущемся противоречии с уже обсуждавшейся нереальностью детской травмы. Мы прекрасно знаем, что есть много людей, которые пережили травму в детстве или во взрослой жизни, но не стали невротиками. Следовательно, травма, при прочих равных условиях, не имеет абсолютного этиологического значения и не обязательно оказывает какое-либо длительное воздействие. Чтобы это произошло, человек должен обладать вполне определенной внутренней предрасположенностью. Эту внутреннюю предрасположенность следует понимать не как смутную наследственную диспозицию, о которой мы знаем слишком мало, а как психологическое развитие, достигающее своего апогея и проявляющееся в травматический момент.