Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Азбука
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2023
Когда офицера полиции находят мертвым на месте давнего нераскрытого убийства, в расследовании которого он участвовал, это вряд ли может быть случайностью. Когда то же самое происходит с двумя другими полицейскими, принцип этих преступлений становится столь же ясным, сколь и пугающим. Ни одно из тех старых дел не было раскрыто. Новые убийства совершены с невероятной жестокостью, а у полиции нет ни единой зацепки. И что хуже всего, они лишились своего лучшего следователя. А в это время в одной из больниц Осло лежит в коме тяжелораненый человек. Личность пациента хранится в секрете, его палату охраняет Полиция... Впервые на русском языке!
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 744
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Содержание
POLITI
byJo Nesbø
Copyright © Jo Nesbø2013
Published by agreement with Salomonsson Agency
Перевод с норвежского Екатерины Лавринайтис
Несбё Ю
Полиция : роман / Ю Несбё ; пер. с норв. Е. Лавринайтис.— СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. — (Звезды мирового детектива).
ISBN 978-5-389-07005-9
16+
Когда офицера полиции находят мертвым на месте давнего нераскрытого убийства, в расследовании которого он участвовал, это вряд ли может быть случайностью. Когда то же самое происходит сдвумя другими полицейскими, принцип этих преступлений становится столь же ясным, сколь и пугающим. Ни одно из тех старых дел не было раскрыто. Новые убийства совершены с невероятной жестокостью, а у полиции нет ни единой зацепки. И что хуже всего, они лишились своего лучшего следователя.
А в это время в одной из больниц Осло лежит в коме тяжелораненый человек. Личность пациента хранится в секрете, его палату охраняет полиция...
Впервые на русском языке!
©Jo Nesbø,2013
©Е. Лавринайтис,перевод, 2014
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2014 Издательство АЗБУКА®
Часть I
Пролог
Он спал там, за дверью.
Внутри угловой шкаф пах старым деревом, пороховыми газами и оружейным маслом. Когда в окно комнаты снаружи светило солнце, через замочную скважину в дверце шкафа проникал тонкий лучик в форме конуса, а когда солнце светило под нужным углом, свет попадал на пистолет, лежащий на средней полке.
Пистолет был русской марки «одесса», копия более известного пистолета Стечкина.
Оружие это немало поскиталось на своем веку: переехало с кулаками из Литвы в Сибирь, кочевало из одной штаб-квартирыурок в другую по всей Южной Сибири, побывало в собственности у атамана, предводителя казаков, — он держал его в руках в тот миг, когда его застрелили милиционеры, — и только после этого оказалось у начальника тагильской тюрьмы, коллекционировавшего оружие. В конце концов этот страшный угловатый пистолет был привезенв Норвегию Рудольфом Асаевым, который до своего исчезновения монополизировал рынок наркотиков в Осло с помощью героиноподобного опиоида «скрипка». Оружие и теперь находилось в этом городе, а если точнее, то на улицеХольменколлвейен, в доме Ракели Фёуке. У «одессы» имелся магазин на двадцать патронов калибра «макаров» девять на восемнадцать миллиметров, из него можно было стрелять как одиночными, так и очередями. В магазине оставалось двенадцать патронов.
Три пули из этого пистолета были выпущены в дилеровиз конкурирующей группировки косовских албанцев, причем только одна пуля попала в человеческую плоть.
Еще две пули убили Густо Ханссена, молодого вора и торговца наркотиками, укравшего деньги и дурь у Асаева.
Пистолет все еще хранил запах трех последних выстрелов, поразивших голову и грудь бывшего полицейского Харри Холе, который вел расследование убийства Густо Ханссена. Даже место совершения двух последних преступлений было одним и тем же: улица Хаусманна, дом 92.
Полиция еще не раскрыла убийство Густо, и восемнадцатилетний юноша, арестованный по подозрению в совершении этого преступления, был выпущен на свободу в частности из-за того, что полиция не нашла ни самого орудияубийства, ни связи между юношей и орудием убийства. Мальчишку звали Олег Фёуке. Он просыпался каждую ночь и, глядя в пустоту, слышал звуки выстрелов. Не тех, которыми он убил Густо Ханссена, а других. Тех, что были сделаны в полицейского, который заменил ему в детстве отца и когда-нибудь собирался жениться на его матери, Ракели. Харри Холе. Его взгляд горел в темноте перед глазами Олега. Юноша думал о пистолете в дальнем угловом шкафуинадеялся, что больше никогда в жизни его не увидит. Что егобольше никто никогда не увидит. Что он почиет в вечности.
Он спал там, за дверью.
Охраняемая больничная палата пахла лекарствами и краской. Аппарат рядом с кроватью регистрировал удары его сердца.
Исабелла Скёйен, член городского совета Осло, отвечающая за социальную политику, и Микаэль Бельман, новоиспеченный начальник полиции, надеялись, что больше никогда его не увидят.
Что больше никто его не увидит.
Что он почиет в вечности.
Глава 1
Стоял теплый длинный сентябрьский день. Падающий на Осло-фьорд свет превратил его воды в расплавленное серебро и заставил запылать яркими красками луга, уже тронутые дыханием осени. Был один из тех дней, когда жителиОсло клянутся, что никогда в жизни не переедут из этого города. Солнце вот-вот должно было сесть в районе Уллерна, и последние, почти горизонтальные его лучи скользили по окружающему пейзажу: по низким скромным доходным домам, свидетелям появления небогатого города; по дорогостоящим пентхаусам с террасами, продуктам нефтянойсказки, внезапно сделавшей эту страну одной из богатейшихв мире; по торчкам в Стенс-парке, собиравшимся в хорошо организованном городе, где от передозировки наркотиками умирает больше людей, чем в других европейских городах, в несколько раз превосходящих его размерами. Лучи скользили по садикам, где на всех батутах были закреплены защитные сетки, а дети прыгали на них не больше чем по трое, как предписывала инструкция. А также по лугам и лесам,окаймлявшим так называемый Ослоский котлован. Солнце не хотело расставаться с городом, вытягивая пальцы-лучиподобно тому, как из окна поезда вытягивается рука в затянувшемся прощании.
Начало дня ознаменовалось приходом холодного чистого воздуха и яркого, как в операционной, света. Со временемтемпература повысилась, небо приобрело глубокий голубой цвет, а воздух — ту приятную осязаемость, которая делает сентябрь лучшим месяцем в году. И когда мягко и осторожно опустились сумерки, в районе вилл на холмах вокруг озера Маридалсваннет запахло яблоками и теплой хвоей.
Эрленд Веннесла приближался к вершине последнего холма. Ощущая в мышцах молочную кислоту, он сосредоточился на том, чтобы жать на педали правильным движением сверху вниз, направляя при этом колени внутрь. Потому что правильная техника крайне важна, особенно когда человек устал и мозг его стремится изменить положение тела так,чтобы переложить нагрузку на менее уставшие, но и менее эффективные мышцы. Он чувствовал, как жесткая велосипедная рама абсорбирует и использует каждый вдавливаемый в нее ватт, как при переключении на более высокую передачу происходит ускорение. Веннесла поднялся с сиденья и попытался сохранить неизменной частоту вращения педалей — девяносто нажатий в минуту. Он бросил взгляд на напульсник. Сто шестьдесят восемь. Веннесла направил свет фонаря на шлеме на экранGPS, прикрепленный к рулю. В него была закачана подробная карта Осло и окрестностей, и он был снабжен активным передатчиком. Велосипед и дополнительное оборудование стоили дороже, чем, строго говоря, мог потратить недавно вышедший на пенсию следователь по особо тяжким преступлениям. Но теперь, когда жизнь бросает другие вызовы, важно поддерживать хорошую физическую форму.
Небольшие вызовы, если быть честным.
Молочная кислота щипала бедра и ноги. Эти болезненные ощущения предвещали то, что произойдет потом. Праздник эндорфина. Ноющие мышцы. Чистую совесть. Пиво с женой на балконе, если после захода солнца не сильно похолодает.
И вдруг он оказался на вершине. Дорога теперь шла по равнине, а прямо перед ним раскинулось озеро Маридалсваннет. Веннесла сбросил скорость. Он был за городом. На самом деле немного абсурдно, что после пятнадцати минут быстрой езды на велосипеде из центра европейской столицычеловек попадает на территорию, где его окружают хутора, поля, густой лес и туристы, исчезающие в вечернем мраке. Голова под велосипедным шлемом фирмы «Белл», стоившим больше, чем детский велосипед, который он подарил на шестилетие внучке Лине Марии, чесалась от пота. Но Эрленд Веннесла не снял шлема. Причиной большинства случаев гибели велосипедистов являются травмы головы.
Он посмотрел на напульсник. Сто семьдесят пять. Сто семьдесят два. Желанное дуновение ветерка принесло из города шум радостных криков. Наверное, со стадиона «Уллевол». Там сегодня вечером проходит международный матч толи со Словакией, то ли со Словенией. На несколько секунд Эрленд Веннесла представил, что это кричат в его честь. Ему уже давно никто не аплодировал, в последний раз это случилось во время церемонии его проводов из Крипоса1в районе Брюн. Кремовый торт, речь шефа, Микаэля Бельмана, который с того времени твердым курсом двигался к посту начальника Полицейского управления Осло. А Эрленд принимал аплодисменты, ловил взгляды коллег, благодарил их и даже почувствовал першение в горле, когда собралсяпроизнести свою короткую, насыщенную фактами благодарственную речь, как это было принято в Крипосе. В качестве следователя по особо тяжким преступлениям он переживал взлеты и падения, но ему удалось избежать больших ошибок. Однако, насколько ему было известно, стопроцентной уверенности в таких вопросах быть не может. Во всяком случае, теперь, когда далеко продвинулись технологии анализа ДНК и полицейское начальство послало сигнал, что они будут использованы для проверки кое-каких старыхдел, существовал риск получить ответы. Новые ответы. Окончательные. Эрленд не возражал против использования новых технологий для расследования нераскрытых преступлений, но не понимал, зачем тратить ресурсы на копание в давно завершенных и закрытых делах.
Тьма сгустилась, и, хотя уличное освещение уже было включено, он чуть не проехал указатель поворота на лесную тропинку. Но указатель был на месте. На том самом, котороеЭрленд помнил. Он свернул с дороги и оказался на лесной тропе, покрытой мягкой листвой. Он ехал медленно, но нетерял равновесия. Столб света от фонаря на шлеме скользил по тропинке и исчезал за елями, что плотной стеной возвышались по обе стороны от Эрленда. Перед ним опасливо и торопливо проносились переменчивые тени, а потом неожиданно пропадали. Именно так он все себе и представлял, когда пытался поставить себя на ее место. Представлял, как она неслась с ручным фонариком в руках, сбежав из заточения, где ее три дня насиловали.
И когда Эрленд Веннесла внезапно увидел, как во мракевпереди него зажегся фонарик, он подумал, что это ее фонарик и что она снова бежит, а он гонится за ней на мотоцикле, чтобы поймать. Свет перед Эрлендом помигал, а затем упал прямо на его лицо. Он остановился, слез с велосипеда и направил свой фонарь на напульсник. Уже меньше ста. Неплохо.
Он ослабил ремень шлема, снял его с головы и почесался. Господи, как же хорошо! Он погасил фонарь, повесилшлем на руль и покатил велосипед по направлению к свету, чувствуя, как шлем бренчит и бьется о руку.
Перед поднятым фонариком Веннесла остановился. От колючих лучей заболели глаза. Ослепленный, он подумал, что все еще слышит свое тяжелое дыхание и странно, чтопульс у него такой низкий. Ему почудилось движение, будтотам, позади большого дрожащего круга света, что-то поднялось вверх. Он услышал свист, и в тот же миг ему в голову пришла удивительная мысль. Ему не стоило делать это. Не стоило снимать шлем. Причиной большинства случаев гибели велосипедистов...
Мысль его заклинило, словно произошел скачок во времени и он на мгновение утратил способность видеть.
Эрленд Веннесла удивленно посмотрел вперед, ощущая, как по его лбу бежит теплая капля пота. Он заговорил, но слова были лишены смысла, как будто связь между мозгоми языком нарушилась. Он снова услышал тихий свист. А потом звук пропал. Все звуки исчезли, даже звук его дыхания.И он обнаружил, что стоит на коленях, а велосипед медленно заваливается в кювет. Перед ним плясал желтый свет, исчезнувший, когда капля пота достигла переносицы, стекла в глаза и ослепила его. И он понял, что это не пот.
После третьего удара он почувствовал, что ему в головувонзилась сосулька и прошла через горло в туловище. Он похолодел.
«Я не умру», — подумал он и попытался поднять руку, чтобы защитить голову, но оказался не в состоянии пошевелить ни одной частью тела и понял, что парализован.
Четвертого удара он не заметил, но по запаху прелой листвы догадался, что упал на землю. Он несколько раз моргнул, и в один глаз вернулось зрение. Прямо перед собой он увидел пару стоящих в грязи черных испачканных сапог. Каблуки приподнимались, и сапоги отрывались от земли. И опускались обратно. Движения повторялись. Каблуки приподнимались, сапоги отрывались от земли. Как будтотот, кто бил его, прыгал. Прыгал, чтобы вложить в удары какможно больше силы. И последней мыслью, промчавшейсяв мозгу Эрленда, было то, что ему нужно вспомнить, как зовут внучку, его внучку, ему необходимо сохранить в памятиее имя.
1Крипос — Главное управление криминальной полиции Норвегии.
Глава 2
Полицейский Антон Миттет вынул наполненный наполовину пластмассовый стаканчик из маленькой красной кофеварки «Неспрессо Д290», наклонился и опустил его на пол — никакой мебели поблизости не было. Потом он перевернул вверх ногами продолговатую коробку, и в ладониего оказалась новая капсула кофе. Он автоматически проверил, не повреждена ли у нее крышка, не была ли она уже использована, и вставил капсулу в кофеварку. Засунул под кран пустой стаканчик и нажал на одну из светящихся кнопок.
Машина дышала и стонала. Антон посмотрел на часы. Скоро полночь. Пересменка. Его ждали дома, но он посчитал, что должен объяснить ей круг обязанностей, она ведь всего-навсего студентка Полицейской академии. Силье — так, что ли, ее зовут? Антон Миттет уставился на кран. Стал бы он варить кофе коллеге-мужчине? Он не знал. Да и не все ли равно, он давно перестал отвечать себе на такие вопросы. Было так тихо, что он слышал, как последние, почти прозрачные капли падают в пластмассовый стаканчик. Из капсулы уже вышел весь вкус и запах, но ему было важно собрать все капли до единой, потому что девочке предстояло длинное ночное дежурство. Без компании, без происшествий, без всяких других занятий, кроме разглядывания неокрашенной голой бетонной стены Национальной больницы. Поэтому он решил перед уходом выпить с ней чашечку кофе.
Антон взял оба стаканчика и пошел назад. Звук его шагов отражался от стен. Он двигался мимо закрытых запертых дверей, зная, что за ними нет никого и ничего, кромеголых стен. Когда норвежцы возводили Национальную больницу, они в кои-то веки подумали о будущем, отдавая себе отчет в том, что их будет больше, они станут старше, будут больше болеть и требования их будут расти. Подумали на перспективу, как немцы со своими автострадами и шведы со своими аэропортами. Но испытывали ли те же чувства немногочисленные автомобилисты, в гордом одиночестве пересекавшие сельскую Германию по огромным бетонным дорогам в тридцатые годы, или шведские пассажиры, спешащие по преувеличенно большим залам Арланды в шестидесятые? Ощущали ли они присутствие призраков? Чувствовали ли они, что, несмотря на новизну и чистоту этих объектов, на то, что еще никто не погиб в автомобильной илиавиационной катастрофе, там обитают призраки? И автомобильные фары в любой момент могут высветить стоящуюна обочине семью, все члены которой без всякого выражения всматриваются в свет, окровавленные, бледные: отец, пронзенный насквозь, мать со свернутой набок шеей и ребенокс оторванными конечностями. А из-за пластиковой занавески транспортера, через которую багаж выезжает в зал прибытия аэропорта Арланда2, может появиться обгорелый, все еще тлеющий труп, под которым плавится резина ленты, а в его открытых дымящихся челюстях замер безмолвный крик. Никто из врачей не мог сказать ему, для чего это крыло здания станет использоваться в будущем; единственное, что было точно известно: за этими дверьми будут умирать люди. Это уже носилось в воздухе, невидимые тела с неупокоившимися душами уже лежали здесь.
Антон завернул за угол, и перед ним возник еще один коридор, слабо освещенный и тоже пустой. Он имел настолько симметричную квадратную форму, что возникала оптическая иллюзия: казалось, что девочка в форме, сидящая на стуле в самом конце коридора, — это маленькая картинкана ровной стене.
— Вот, я тебе тоже принес кофе, — сказал он, подходя к ней.
Лет двадцать? Немного больше. Может, двадцать два.
— Спасибо, у меня с собой, — ответила она, вынимаятермос из маленького рюкзачка, стоящего рядом со стулом.
В ее интонации прозвучал почти незаметный скачок, остаток диалекта, скорее всего северного.
— Этот лучше, — заметил Антон, по-прежнему протягивая ей кофе.
Она помедлила, а потом взяла стаканчик.
— К тому же он бесплатный, — добавил Антон и тактично убрал руку за спину, прижав обожженные пальцы к холодной ткани пиджака. — У нас практически собственная кофеварка. Она находится в коридоре у...
— Я видела ее, когда пришла, — ответила она. — Но в инструкции написано, что мы ни на секунду не должны отходить от двери в палату пациента, поэтому я принесла кофе из дома.
Антон Миттет сделал глоток из своего пластикового стаканчика.
— Это хорошо. Но сюда ведет только один коридор. Мы находимся на четвертом этаже, между нами и кофеваркой нет дверей, ведущих на другие лестницы или выходы. Так что мимо нас невозможно проскользнуть, даже если мы пошли за кофе.
— Что ж, вы меня успокоили, но я, пожалуй, буду следовать инструкции.
Она быстро улыбнулась. А потом, возможно чтобы сгладить скрытое порицание, глотнула из стаканчика.
Антон почувствовал легкий укол раздражения и почти уже собрался сказать что-нибудь насчет самостоятельного мышления, которое приходит с опытом, но не успел до конца сформулировать свою мысль — его внимание привлекло кое-что в глубине коридора. Казалось, что в их сторону плывет по воздуху некое белое создание. Он услышал, как поднялась Силье. Создание приняло более определенную форму. Превратилось в полную блондинку в одежде медсестры. Антон знал, что сегодня ночью она дежурит, а завтра вечером свободна.
— Добрый вечер, — сказала медсестра с шутливой улыбкой, подняла вверх два шприца, подошла к двери и взялась за ручку.
— Подождите, — выступила вперед Силье. — Я должна внимательно прочитать ваше удостоверение. Вы знаете сегодняшний пароль?
Медсестра удивленно посмотрела на Антона.
— Если, конечно, мой коллега не позволит вам войти, —добавила Силье.
Антон кивнул:
— Конечно входи, Мона.
Медсестра открыла дверь, и Антон посмотрел ей вслед. В тускло освещенной палате ему были видны аппараты,окружающие койку, и пальцы ног, торчащие из-под одеяла. Пациент был так высок, что им пришлось искать для него особо длинную кровать. Дверь закрылась.
— Хорошо, — сказал Антон.
Он улыбнулся Силье и заметил, что ей случившееся не понравилось. Что она сочла его мужским шовинистом, только что поставившим оценку более молодой коллеге женского пола. Но она ведь студентка, черт возьми, и на практике должна набираться опыта у старших коллег. Он стоял, покачиваясь на каблуках, не зная, с какого конца начать. Девушка его опередила:
— Я уже говорила, что изучила инструкцию. А вас, наверное, дома ждут.
Он поднес пластиковый стаканчик к губам. Что она знает о его семейном положении? Не нафантазировала ли чего-нибудь насчет его и Моны? Например, что он пару раз подвез ее вечером домой и этим дело не кончилось?
— Наклейка с медвежонком на вашей сумке, — произнесла Силье, улыбаясь.
Антон сделал большой глоток. Кашлянул.
— У меня есть время. Поскольку это твое первое дежурство, ты можешь, пользуясь случаем, задать мне вопросы, если они у тебя есть. Не всегда все записано в инструкции, знаешь ли. — Он сменил тон, надеясь, что она услышит и поймет подтекст.
— Как хотите, — ответила Силье с той раздражающей самоуверенностью, какую могут позволить себе только люди моложе двадцати пяти. — Пациент в палате. Кто он?
— Этого я не знаю. Это тоже написано в инструкции. Он аноним и должен оставаться таковым.
— Но кое-что вы ведь знаете?
— Разве?
— Мона. Вы не станете называть человека по имени, если не общались с ним раньше. Что она рассказывает?
Антон Миттет посмотрел на нее. В общем-то, красивая, но нет в ней ни теплоты, ни шарма. Слишком худая на его вкус. С неприбранными волосами и приподнятой верхней губой, открывающей неровные передние зубы. Но она быламолода. Тело ее под формой было крепким и тренированным, это он знал наверняка. Интересно, если бы он рассказалей то, что знал, то по какой причине? Потому что бессознательно просчитал, что доброжелательность с его стороны повысит шансы переспать с ней с нуля до одной десятой процента? Или потому, что девочки вроде нее становятся старшими инспекторами или следователями по особо важным делам в течение пяти лет и когда-нибудь будут его начальницами, ведь он навсегда останется простым полицейским, поскольку драмменское дело ему не забудут, оно как стена, как пятно, которое невозможно вывести.
— Покушение на убийство, — сказал Антон. — Потерялмного крови. Говорят, при поступлении в больницу у него едва прощупывался пульс. Все время пролежал в коме.
— Зачем его охраняют?
Антон пожал плечами:
— Потенциальный свидетель. Если выживет.
— Что он знает?
— Дела с наркотиками. На высоком уровне. Если он очнется, то, вполне вероятно, сможет привязать важных людей к трафику наркотиков в Осло. Плюс расскажет, кто хотел его убить.
— Значит, убийца может вернуться, чтобы закончить свою работу?
— Если узнает, что он выжил и где он находится, то может. Поэтому мы здесь.
Она кивнула:
— А он выживет?
Антон покачал головой:
— Они считают, что смогут поддерживать в нем жизнь в течение нескольких месяцев, но шансы, что он выйдет изкомы, очень малы. И все же... — Антон снова сменил тон, ее пристальный взгляд был ему неприятен. — До тех пор его будут охранять.
Когда Антон Миттет уходил, ему казалось, что он потерпел поражение. Он спустился по лестнице из приемного покоя и шагнул в осенний вечер. Только усевшись в машинуна парковке, он заметил, что мобильный телефон вибрирует.
Звонили из оперативного центра.
— Маридален, убийство, — сказал ноль-один. — Знаю, ты уже сдал вахту, но нужна помощь в оцеплении места преступления. А поскольку ты в форме...
— Сколько времени это займет?
— Ты освободишься максимум через три часа.
Антон удивился. В последнее время делалось все, чтобы избавить полицейских от сверхурочной работы. Даже практические соображение не могли победить строгие правила в сочетании со скромным бюджетом. У него мелькнула мысль, что в этом убийстве должно быть что-то особенное. Он надеялся, что убили не ребенка.
— Хорошо, — ответил Антон Миттет.
— Высылаю GPS-координаты.
Это было новшеством: подробныеGPS-карты Осло и окрестностей и активные передатчики позволяли операционному центру определить местоположение каждого сотрудника. Ему и позвонили потому, что он был ближе всех.
— Отлично, — сказал Антон. — Три часа.
Лаура уже легла, но она любит, когда он быстро возвращается домой после смены, поэтому Антон послал ей эсэмэску, завел двигатель и поехал по направлению к озеру Маридалсваннет.
Антону не надо было сверяться с GPS-картой. У въездана улицу Уллеволсетервейен были припаркованы четыре полицейские машины, а чуть дальше дорогу указывали оранжево-белые ленты оцепления.
Антон вынул фонарик из бардачка машины и подошелк полицейскому, стоявшему с наружной стороны оцепления.Он увидел мечущиеся по лесу огоньки фонариков и лампы криминалистов, всегда напоминавшие ему о съемках кино. И это было не так далеко от истины: в наши дни криминалисты не только делали обычные фотографии, но снимали наHD-камеру как жертв, так и все место преступления, чтобы потом при необходимости можно было сделать стоп-кадр какой-нибудь детали, при первичном осмотре показавшейся незначительной, и увеличить его.
— Что случилось? — спросил он у полицейского, который стоял перед лентой оцепления, обхватив себя руками, и трясся.
— Убийство, — невнятно произнес полицейский.
На его мертвенно бледном лице выделялись покрасневшие глаза.
— Слышал. Кто здесь старший?
— Криминалисты. Лённ.
Антон услышал доносившийся из леса шум голосов. Их было много.
— Из Крипоса или убойного отдела никого?
— Люди подъедут, труп нашли совсем недавно. Ты меняприехал сменить?
Еще люди. И тем не менее его вызвали работать сверхурочно. Антон внимательнее пригляделся к полицейскому.На нем была толстая куртка, но трясся он все сильнее. А ведь на улице даже не было холодно.
— Ты первым приехал на место преступления?
Полицейский молча кивнул и опустил глаза, сильно топнув ногой по земле.
«Черт, — подумал Антон. — Ребенок». Он сглотнул.
— Эй, Антон, тебя прислал ноль-один?
Антон поднял глаза. Он не слышал, как эти двое вышли из чащи леса. Он уже раньше видел, как криминалисты передвигаются по месту преступления. Они были похожи на располневших танцоров, которые уворачиваются абсолютно от всех предметов и ставят ноги на землю, как астронавты на лунную поверхность. А может быть, такую ассоциацию вызывали их белые огромные костюмы.
— Да, я должен кого-то сменить, — ответил Антон женщине.
Он прекрасно знал, кто она такая, да и все знали. У БеатыЛённ, начальницы криминалистического отдела, была репутация этакого «человека дождя» в женском обличье из-за ее памяти на лица, благодаря которой по нечетким изображениям с камер наблюдения удалось идентифицировать не одного грабителя. Говорили, что она могла узнать даже хорошо замаскированного грабителя, если раньше он уже представал перед судом, и что в ее маленькой белокурой головкесодержится база данных из нескольких тысяч полицейских фотографий преступников. Так что в этом убийстве наверняка было что-то особенное, начальников посреди ночи на выезд не посылают.
Рядом с бледным, почти прозрачным лицом миниатюрной женщины физиономия ее коллеги, казалось, пылала румянцем. Два ярко-рыжих полукружия бакенбардов обрамляли веснушчатые щеки, глаза слегка выпирали из орбит,словно давление изнутри было слишком высоким, и это придавало всему лицу глуповатое выражение. Но самой удивительной была шапка, которая стала видна после того, как мужчина снял с себя белый колпак: огромная растаманская шапка в цветах Ямайки, зелено-желто-черная.
Беата Лённ положила руку на плечо трясущегося полицейского:
— Тогда можешь ехать домой, Симон. Никому не говори,что это я посоветовала, но рекомендую тебе принять порцию крепкого алкоголя и лечь спать.
Полицейский кивнул, и через три секунды его сутулую спину поглотила тьма.
— Так страшно? — спросил Антон.
— Кофе у тебя нет? — спросил Растаманская Шапка и открыл термос.
По нескольким произнесенным словам Антон понял, что Шапка не из Осло. Наверняка из деревни, но, как и большинство жителей городов Восточной Норвегии, Антон не особенно разбирался да и не стремился разобраться в диалектах.
— Нет, — ответил Антон.
— Неплохо прихватить своего кофейку на место преступления, — сказал Растаманская Шапка. — Не знаешь ведь, сколько времени здесь придется торчать.
— Ладно тебе, Бьёрн. Он уже работал по убийствам, — произнесла Беата Лённ. — Драммен, верно?
— Точно, — ответил Антон, покачиваясь на каблуках.
Чуть-чутьпоработал с убийствами, было бы точнее. И к сожалению, он догадывался, откуда Беата Лённ его помнит. Он сделал вдох:
— Кто обнаружил труп?
— Вот он, — ответила она, кивнув в направлении полицейского автомобиля, у которого в тот же миг взревел двигатель.
— Я хотел спросить, кто нашел труп и сообщил о нем.
— Да женушка его брякнула нам, когда он не явился домой после катания на велике, — произнес Растаманская Шапка. — Собирался всего с часок покрутить педалями, она и испугалась, что у него сердечко крякнулось. Но он прихватил с собой GPS с передатчиком, так что его быстро нашли.
Антон медленно кивал, мысленно представляя картину. Двое полицейских, женщина и мужчина, звонят в двери дома.Полицейские откашливаются и смотрят на жену погибшего серьезным взглядом, который должен поведать ей то, что скоро они сообщат словами, невозможными словами.Лицо жены, глядящей на полицейских: она не хочет, но все-таки выворачивает душу наизнанку и показывает им все свои эмоции.
В памяти всплыло лицо Лауры, его собственной жены.
К ним плавно подъехала «скорая» с выключенными сиреной и мигалкой.
Антон сообразил. Быстрая реакция на обычное сообщение об исчезновении человека. GPS с передатчиком. Прибытие начальства. Сверхурочные. Коллега, которого так тряслопосле обнаружения тела, что его пришлось отправить домой.
— Это полицейский, — тихо сказал он.
— Думаю, что здесь температура воздуха была градусана два с половиной ниже, чем в городе, — произнесла БеатаЛённ, набирая номер на мобильном телефоне.
— Точно, — подтвердил Растаманская Шапка, глотнув кофе из крышки термоса. — Цвет кожных покровов еще не изменился. Значит, где-то между восемью и десятью?
— Это полицейский, — повторил Антон. — Поэтому приехали все, так ведь?
— Катрина? — заговорила Беата. — Сможешь проверить для меня кое-что? Речь о деле Сандры Тветен. Правильно.
— Вот блин! — воскликнул Шапка. — Я же просил их подождать, пока не привезут мешки для трупов.
Антон повернулся и увидел вылезающих из чащи леса двух мужчин с носилками криминалистической группы. Из-под покрывала торчала пара велосипедных кроссовок.
— Он знал его, — догадался Антон. — Именно поэтому его так трясло?
— Он сказал, что они вместе пахали в Экерне до того, как Веннесла перешел в Крипос, — произнес Растаманская Шапка.
— А какая там дата? — спросила Беата по телефону.
Раздался возглас.
— Да что же это... — простонал Шапка.
Антон повернулся. Один из носильщиков соскользнулв кювет. Столб света от его налобного фонаря метнулся к носилкам и покрывалу, упавшему на землю. По... по чему? Антон вгляделся. Это что, голова? То, что венчает предмет, ранее несомненно бывший человеческим телом, — неужелиэто и вправду голова? За годы, что Антон проработал в отделе по особо тяжким преступлениям до совершения большой ошибки, он повидал множество трупов, но ни один из них не выглядел так, как этот. Субстанция, формой напоминавшая песочные часы, навела его на мысли о воскресном завтраке, о сваренном Лаурой всмятку яйце с остатками скорлупы, треснувшем так, что желток вытек и размазался по загустевшей, но все еще мягкой поверхности белка. Неужели это действительно... голова?
Антон стоял в темноте и моргал, глядя на удаляющиеся фары «скорой». И он понял, что это повтор, что такое он уже видел. Одетые в белое фигуры, термос, ноги, высовывающиеся из-под покрывала, — все это он только что видел в Национальной больнице. Как будто это было предзнаменование. Голова...
— Спасибо, Катрина, — сказала Беата.
— Ну так что? — осведомился Шапка.
— Я работала здесь с Эрлендом, — произнесла Беата.
— Здесь? — спросил Шапка.
— Прямо здесь. Он отвечал за тактику. Это было лет десять назад. Сандра Тветен. Изнасилование и убийство. Совсем ребенок.
Антон сглотнул. Ребенок. Повторы.
— Помню то дельце, — сказал Растаманская Шапка. —Удивительная судьба: погибнуть на месте преступления, которое сам расследовал, только подумай. Та история с Сандрой тоже ведь осенью случилась?
Беата не ответила, только задумчиво кивнула.
Антон моргал и моргал. Этого не может быть, он уже видел похожий труп.
— Вот блин! — воскликнул Шапка. — Ты же не хочешь сказать, что...
Беата Лённ взяла из его рук крышку термоса. Глотнула кофе. Протянула чашку обратно. Кивнула.
— Твою мать, — прошептал Шапка.
2Арланда — аэропорт Стокгольма.
Глава 3
— Дежавю, — сказал Столе Эуне, глядя на снежную вьюгу,разразившуюся над улицей Спурьвейсгата, где мгла декабрьского утра собиралась уступить место короткому дню. Он повернулся к человеку, сидевшему на стуле у письменного стола. — Дежавю — это ощущение, будто ты видишь то, что уже когда-то видел. Мы не знаем, что это такое.
Под «мы» он подразумевал всех психологов, а не только психотерапевтов.
— Некоторые считают, что, когда мы устаем, начинаютсязадержки с передачей информации в часть мозга, отвечающую за сознание, так что эта информация добирается до сознания, какое-то время пробыв в подсознании. И мы воспринимаем этот факт как узнавание. Связь с усталостью может объяснить, почему чаще всего дежавю случается в концерабочей недели. Но это, пожалуй, все, что известно науке. Что пятница — это день дежавю.
Возможно, Столе Эуне ожидал увидеть улыбку. Не потому, что улыбка что-то значила для его профессиональныхусилий помочь людям починить себя, а потому, что она была нужна в этой комнате.
— Я говорю не о таком дежавю, — сказал пациент.
Заказчик. Клиент. Человек, который приблизительно через двадцать минут оплатит в приемной свой визит и тем самым поможет покрыть общие расходы пяти психологов, занимающих каждый свой кабинет в четырехэтажном безликом и вместе с тем несовременном здании на улице Спурьвейсгата в не самой модной части западного Осло. Столе Эуне тайком бросил взгляд на часы, висящие на стене за спиной мужчины. Восемнадцать минут.
— Это как сон, который я вижу снова и снова.
— Как сон?
Взгляд Столе Эуне вновь скользнул по газете, лежащей в открытом ящике письменного стола так, чтобы пациент ее не видел. Большинство терапевтов в наше время сидят на стуле прямо напротив клиента, поэтому, когда в кабинет Столе втиснули огромный письменный стол, ухмыляющиеся коллеги сообщили ему, что современная теория психотерапии советует устанавливать как можно меньше физических преград между терапевтом и пациентом.Столе ответил кратко: «Возможно, так лучше для пациента».
— Это сон. Я вижу это во сне.
— Повторяющиеся сны — обычное явление, — сказал Эуне и провел рукой по лицу, скрывая зевок.
Он с тоской подумал о старом добром диване, который вынесли из его кабинета в общую приемную, где он вместе со штангой на опорных стойках являл собой некую психотерапевтическую шутку. Когда пациент сидел на диване, Эуне было значительно легче читать газеты.
— Но я больше не хочу видеть этот сон.
Слабая самоуверенная улыбка. Редкие, хорошо подстриженные волосы.
«Добро пожаловать к изгоняющему сны», — подумал Эуне и попытался так же слабо улыбнуться в ответ. На пациенте были костюм в тонкую полоску, галстук в серых и розовых тонах, начищенные черные ботинки. Сам Эуне был одет в твидовый пиджак, под двойным подбородком у него была повязана веселенькая бабочка, а его ботинки уже давно не встречались с обувной щеткой.
— Может быть, вы расскажете, о чем этот сон?
— Я только что рассказал.
— Да, но не могли бы вы привести больше подробностей?
— Как я уже говорил, он начинается с того места, на котором заканчивается «DarkSideoftheMoon»3. Дэвид Гилмор допевает песню «Eclipse»4... — Мужчина напряг губы, после чего перешел на такой манерный английский, что Эуне буквально видел, как к этим поджатым губам приближается чашка с чаем: — «Andeverythingunderthesunisintunebutthesuniseclipsedbythemoon»5.
— И об этом ваш сон?
— Нет! Да. В общем, в действительности альбом заканчивается так же. Оптимистично. После сорока пяти минут смерти и безумия. И ты думаешь, что все закончилось хорошо. Снова везде царит гармония. Но когда музыка затихает,на заднем плане можно расслышать голос, который что-то бормочет. Для того чтобы разобрать слова, надо врубить звук на полную катушку. Итогдаонистановятсяоченьхорошослышны: «There is no dark side of the moon, really. Matteroffact,it’salldark»6. Она вся темная. Понимаете?
— Нет, — ответил Эуне.
По учебнику он должен был бы спросить: «Важно ли вам, чтобы я вас понял?» — или что-нибудь в том же духе. Ноон не мог себя заставить.
— Зло существует не потому, что все вокруг злые. В космосе царит мрак. Мы рождаемся злыми. Зло на самом деле естественно. А иногда кое-где появляется крошечный свет. Но только на время. Потом нам приходится возвращаться во мрак. Вот что происходит в моем сне.
— Продолжайте, — попросил Эуне, повернулся вместе со стулом к окну и задумчиво посмотрел на улицу.
Задумчивость была призвана скрыть тот факт, что ему захотелось увидеть что-нибудь, помимо лица собеседника, выражающего смесь жалости к себе и самодовольства. Мужчина, без сомнения, считал себя уникальным. В такой случай психолог мог бы вцепиться зубами. И этот мужчина, без сомнения, раньше обращался к психотерапевту. Эунепосмотрел на сторожа автостоянки, ходившего по улице вразвалочку, как шериф, и задумался о том, кем еще мог бы работать Столе Эуне. Он быстро сделал вывод. Никем другим. Кроме того, он любил психологию, любил маневрироватьмежду областью изученного и неизученного, комбинировать свой тяжелый балласт фактических знаний с интуицией и любопытством. По крайней мере, в этом он убеждал себя каждое утро. Так почему же он сидит здесь и единственное, чего он хочет, — это чтобы пациент заткнулся и навсегдаисчез из его кабинета и его жизни? Что было причиной: пациент или работа терапевтом? Изменения начались после того, как Ингрид поставила ему плохо скрытый ультиматум. Ей хотелось, чтобы он меньше работал и больше временипроводил дома с ней и дочерью Авророй. Он перестал заниматься отнимающими много времени исследованиями, отказался от работы консультантом в отделе по расследованию убийств и от чтения лекций в Полицейской академии. Сталнастоящим терапевтом с нормированным рабочим днем. Казалось, он правильно расставил приоритеты. Ведь о чем из того, от чего он отказался, стоило бы жалеть? Скучал ли онпо составлению психологических портретов больных душ, совершавших такие страшные преступления, что он порой лишался сна, а если ему в конце концов удавалось уснуть, то его будил телефонный звонок от Харри Холе, требовавшего немедленных ответов на невозможные вопросы? Скучалли он по тому, как Харри Холе превратил его в подобие себясамого, в изголодавшегося, невыспавшегося, параноидального охотника, который мог обругать любого, кто мешалего работе над тем единственным, что он сам считал важным, и который медленно, но верно отталкивал от себя коллег, родных и друзей?
Да, черт возьми, он скучал по всему этому. По важности работы, которую он делал.
Он скучал по ощущению, что спасает жизни. Раньше онспасал жизни нерационально мыслящим самоубийцам, вбеседах с которыми у него иногда возникал вопрос: если жизньпричиняет ему столько боли и мы не можем это изменить, почему бы просто не позволить этому человеку умереть? Онскучал по активности, по возможности вмешаться и спасти невиновных от виновных, сделать то, чего не могли другие, потому что он, Столе Эуне, был лучшим. Вот как просто. Да,он скучал по Харри Холе. Он скучал по телефонным звонкам этого высокого, угрюмого, спившегося мужчины с большим сердцем, который просил или, точнее, приказывал Столе Эуне послужить всеобщему благу, требовал, чтобы он пожертвовал семейной жизнью и ночным сном ради поимки отбросов общества. Но в отделе по расследованию убийств больше не служил старший инспектор Харри Холе, а другие ему и так не звонили. Взгляд Столе снова скользнул по газете. Информация о пресс-конференции. С момента убийства полицейского в Маридалене прошло почти три месяца, ау полиции по-прежнему нет ни ниточки, ни подозреваемого.Именно по такому делу они раньше связались бы с ним. Этоубийство произошло на том же месте и в тот же день, что другое, старое нераскрытое убийство. Жертвой стал полицейский, участвовавший в расследовании того, старого дела.
Но это было раньше. Теперь же он слушал рассказы о бессоннице перетрудившегося бизнесмена, который ему не нравился. Скоро Эуне начнет задавать вопросы для снижения посттравматического стресса, хотя мужчина, сидевший перед ним, не был измучен кошмарами, он просто хотел сноваподнять до предела свою работоспособность. Потом Эуне даст ему копию статьи «Терапия тренировки воображения» Кракова и... других фамилий он уже не помнил. Попросит его записать свой кошмар на бумаге и принести на следующий сеанс. И тогда они вместе создадут альтернативный, счастливый конец кошмара, который потом, потренировавшись, внедрят в сознание, и его сон либо получит счастливый конец, либо исчезнет совсем.
Эуне слышал ровное, нагоняющее сон гудение голоса пациента и думал, что дело об убийстве в Маридалене с первого дня не продвинулось ни на шаг. Даже после того, какобнаружились бросающиеся в глаза совпадения с делом Сандры — дата, место и человек, — ни Крипос, ни убойный отдел не сдвинулись с мертвой точки. А теперь они призывали людей хорошенько подумать, позвонить и дать им какие-нибудь зацепки, даже кажущиеся незначительными. Об этом говорилось на позавчерашней пресс-конференции.Эуне подозревал, что это все игра на публику, полиции былонеобходимо продемонстрировать, что она не бездействуети расследование не парализовано. Хотя, конечно, выглядело все именно так: беспомощные, критикуемые со всех сторон руководители следствия бессильно обращаются к публике со словами «посмотрим, можете ли вы предложить что-нибудь получше».
Он посмотрел на фотографию с пресс-конференции. УзналБеату Лённ. Гуннара Хагена, начальника отдела по расследованию убийств, которому густые волосы, лавровымвенком окружающие блестящую лысую макушку, придавалисходство с монахом. И даже Микаэль Бельман, новый начальник Полицейского управления, присутствовал на пресс-конференции, ведь речь все-таки шла об убийстве одного изего коллег. Лицо его казалось застывшим. Он похудел по сравнению с тем, каким его помнил Эуне. Любимые средствами массовой информации локоны Бельмана, достигавшие максимально приемлемой длины, должно быть, потерялись где-то между кабинетами начальника Крипоса и Оргкрима и офисом шерифа. Эуне подумал о том, что Бельман обладает почти женской красотой, которую подчеркивают длинные ресницы и смуглая кожа в характерных белых пигментных пятнах. Ничего из этого не было видно на фотографии. Нераскрытое убийство полицейского стало, конечно, худшим из того, что могло случиться с новоиспеченным начальником полиции, который сделал быструю карьеру благодаря своим успехам. Он разобрался с наркобандами Осло, но это могли быстро забыть. Пенсионер Эрленд Веннесла, строго говоря, не был убит при исполнении обязанностей, но почти все понимали, что это преступление как-тосвязано с делом Сандры. Поэтому Бельман мобилизовал всехсвоих, кто мог двигаться, и привлек внешние ресурсы. Но не его, Столе Эуне. Они вычеркнули его из списков. И это понятно, он ведь сам попросил об этом.
А теперь наступила зима, и вместе с ней пришло ощущение, что снег замел все следы. Холодные следы. Никакихследов. Именно это сказала на пресс-конференции Беата Лённ: удивительное отсутствие улик. Конечно, они проверили всех, кто так или иначе был связан с делом Сандры: подозреваемых, родственников, друзей и даже коллег Веннеслы, работавших над этим делом. Но и это не принесло результатов.
В кабинете стало тихо, и по лицу пациента Столе Эуне понял, что тот только что задал какой-то вопрос и ожидает ответа психолога.
— Хм, — сказал Эуне, оперся подбородком о кулак и посмотрел в глаза собеседнику. — А что вы сами об этом думаете?
Во взгляде пациента появилось беспокойство, и на мгновение Эуне испугался, не попросил ли он стакан воды или что-нибудь в этом духе.
— Что я думаю о том, что она улыбается? Или о ярком свете?
— И о том и о другом.
— Иногда мне кажется, что она улыбается, потому что яей нравлюсь. А иногда я думаю, что улыбается потому, чтохочет, чтобы я что-то сделал. Но когда она перестает улыбаться, в ее глазах гаснет тот яркий свет и ничего узнать уженевозможно: она не хочет больше говорить. Так что я думаю,все дело в усилителе. Или нет?
— Э... в усилителе?
— Да. — Пауза. — О котором я рассказывал. Тот, который папа выключал, входя ко мне в комнату со словами, что эту пластинку я слушаю уже долго и что у любого безумия есть границы. И я сказал, что видел, как маленькийкрасный огонек рядом с кнопкой «выключить» слабел, а затем совсем исчезал. Как глаз. Или закат солнца. В такие моменты я думал, что скучаю по ней. Именно поэтому в концесна она немеет. Она — это усилитель, затихающий, когда папа его выключает. И потом я не могу с ней разговаривать.
— Вы слушали пластинки и думали о ней?
— Да. Постоянно. До тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. И не пластинки, а пластинку.
— «Темная сторона Луны»?
— Да.
— Но ей вы были не нужны?
— Не знаю. Судя по всему, нет. Во всяком случае, тогда.
— Хм. Наше время истекло. Я дам вам кое-что прочитатьк нашей следующей встрече. И еще я хочу, чтобы мы сочинили новое окончание истории, которая вам снится. Она заговорит. Она что-нибудь вам скажет. Что-нибудь, что вам хотелось бы от нее услышать. Что вы ей нравитесь, например. Можете поразмышлять немного над этим к следующему разу?
— Хорошо.
Бизнесмен поднялся, взял с вешалки пальто и пошел к двери. Эуне сел за письменный стол и посмотрел на расписание приема пациентов на экране монитора компьютера. Оно было почти целиком заполнено, вот тоска-то! Эуненашел этого пациента в расписании. Пауль Ставнес.
— На следующей неделе в то же время вас устроит, Пауль?
— Да, конечно.
Столе занес его в расписание. Когда он оторвал глаза от компьютера, Ставнеса уже не было в кабинете.
Столе встал, взял газету и подошел к окну. Куда, черт подери, подевалось обещанное глобальное потепление? Онопустил взгляд на газетную страницу, но внезапно не выдержал и отбросил ее в сторону. Газеты писали об этом неделями и месяцами. Уже достаточно. Забит до смерти. Сильные удары по голове. У Эрленда Веннеслы остались жена, дети и внуки. Друзья и коллеги в шоке. «Сердечный и дружелюбный человек». «Его невозможно не любить». «Добрый, порядочный и толерантный, у него не было врагов». Столе Эуне сделал глубокий вдох.«There is no dark side of the moon, not really. Matteroffact,it’salldark».
Он посмотрел на телефон. У них есть его номер. Но телефон молчал. Совсем как та девушка из сна.
3«Темная сторона Луны», альбом группы «Пинк Флойд».
4«Затмение»(англ.).
5«И все под солнцем находится в гармонии, но луна затмевает солнце»(англ.).
6«На самом деле нет никакой темной стороны луны. В действительности она вся темная»(англ.).
Глава 4
Начальник отдела по расследованию убийств Гуннар Хаген провел ладонью по лбу и дальше, по пустынной лагуне посреди волос. Пот, собравшийся на руке, осел на плотном атолле волос на затылке. Перед ним сидела следственная группа. Если бы это было типичное убийство, в нее входило бы человек двенадцать. Но убийство коллеги не являлось типичным, и в зале К-2 не было ни одного свободного стула. Здесь собралось чуть меньше пятидесяти человек. Если считать заболевших, то в группе было пятьдесят три полицейских. Скоро заболевших станет больше — сказывается давление со стороны СМИ. Единственным позитивным моментом в этом деле до сих пор было то, что два крупнейших норвежских подразделения по расследованию особо тяжких преступлений — отдел по расследованию убийств Полицейского управления и Крипос — значительно сблизились. Любое соперничество было забыто, и в первый раз они работалиединой группой, ставя перед собой всего одну цель — найтитого, кто убил их коллегу. Первые недели группа работала активно и с огоньком, и Хаген был убежден, что дело будет раскрыто очень быстро, несмотря на практически полное отсутствие технических улик, свидетелей, возможных мотивов, возможных подозреваемых и возможных или невозможных зацепок. Просто потому, что желание раскрыть это убийство было колоссальным, сеть состояла из очень мелких ячеек, а ресурсы, предоставленные в распоряжение полиции, были практически безграничными. И все же...
Серые, усталые лица перед ним выражали апатию, которая на протяжении последних недель становилась все очевиднее. А вчерашняя пресс-конференция, ужасно похожая на капитуляцию и мольбу о любой помощи, не способствовала поднятию боевого духа. Сегодня еще двое ушли на больничный, а ведь эти люди не из тех, кто утирает сопливый нос полотенцем. Кроме того, дело Густо Ханссена перешлоиз разряда раскрытых в разряд нераскрытых, после того какОлега Фёуке выпустили на свободу, а Крис Редди по прозвищу Адидас отказался от своего признания. Да, был один позитивный момент в деле Веннеслы: убийство полицейского настолько затмило убийство наркомана Густо, что пресса ни слова не написала о том, что последнее опять считается нераскрытым.
Хаген посмотрел на бумагу, лежащую перед ним на кафедре. На ней было написано две строчки. И все. Утренняялетучка в две строчки.
Гуннар Хаген прочистил горло:
— Доброе утро, ребята. Большинству из вас уже известно, что после вчерашней пресс-конференции мы получили несколько сообщений. В общей сложности восемьдесят девять, и многие из них уже проверяются.
Ему не было нужды говорить то, что все уже знали: что после трех месяцев работы они полностью исчерпали идеи и что девяносто пять процентов сообщений были бредом собачьим. По любому делу в полицию звонят обычные психи: алкаши, люди, желающие очернить человека, у которого увели девушку, или соседа, который пропустил свою очередь уборки лестницы, шутники или просто люди, которые хотят получить немного внимания, поговорить с кем-нибудь. Под «многими» он имел в виду четыре. Четыре сообщения. И когда он сказал «проверяются», он врал: они уже были проверены. И привели именно туда, где они сейчас находятся, — в никуда.
— У нас сегодня важный гость, — сказал Хаген и тут же понял, что в его словах присутствующие могли услышать несуществующий сарказм. — Начальник Полицейского управления пришел, чтобы сказать нам несколько слов. Микаэль...
Хаген закрыл бумажную папку, поднял ее и переложил на стол, как будто в ней находилась пачка новых интересных документов по делу, а не один листок формата А4. Он понадеялся, что сгладил впечатление от неудачно произнесенного слова «важный», назвав Бельмана по имени, и кивнул мужчине у двери в конце зала.
Молодой начальник Полицейского управления стоял, прислонившись к стене и сложив на груди руки. Он дождался, когда все повернутся и увидят его, а потом сильным плавным движением оторвался от стены и быстрыми уверенными шагами направился к кафедре. На лице у него играла легкая улыбка, как будто он думал о чем-то веселом, и после того, как Микаэль легко развернулся на каблуках у кафедры, опустил на нее локти, наклонился к сидящим в зале и посмотрел прямо на них, как бы подчеркивая, что собирается говорить без бумажки, Хаген подумал, что после такого выхода ему придется очень постараться, чтобы не разочаровать собравшихся.
— Кое-кто из вас, возможно, знает, что я занимаюсь альпинизмом, — сказал Микаэль. — И когда я просыпаюсь в такой день, как сегодня, смотрю в окно, отмечая нулевую видимость, и слышу по радио сообщения о метели и усиленииветра, я думаю о горе, которую когда-то собирался покорить.
Бельман сделал паузу, и Хаген понял, что неожиданноевступление подействовало: начальник полиции завладел вниманием собравшихся. Надолго ли? Хаген знал, что у уставших членов рабочей группы нулевая восприимчивость к бреду и они не будут предпринимать никаких усилий, чтобыэто скрыть. Бельман был слишком молод, слишком недолгопросидел на начальственном стуле и слишком быстро очутился в нем, поэтому на дополнительное терпение со стороны собравшихся он мог не рассчитывать.
— Совершенно случайно эта гора носит то же название, что и этот зал. И такое же название, которое кто-то из вас присвоил делу Веннеслы. К-два7. Это хорошее название. Вторая по высоте гора мира.TheSavageMountain8. Самая сложная для восхождения. На четверых альпинистов, покоривших ее, приходится один погибший. Мы хотели взойти по южному склону, который еще называютTheMagicLine9. До нас по этому склону прошло всего две группы, и многие приравнивают это восхождение к ритуальному самоубийству. Небольшая перемена погоды и ветра — и вот вы с горойуже окутаны снегом, а температуры доходят до значений,не предназначенных для человеческих тел, во всяком случаекислорода на кубический метр там будет меньше, чем под водой. А поскольку гора эта находится в Гималаях, то все знают, что перемена погоды обязательно случится.
Короткая пауза.
— Так почему же я собрался покорить именно эту вершину?
Еще одна пауза. Длинная, как будто Бельман ждал, что ему кто-то ответит. Та же едва заметная улыбка на губах. Пауза затянулась. Слишком затянулась, подумал Хаген. Полицейские не любят театральных эффектов.
— Потому... — Бельман постучал указательным пальцем по кафедре, — потому, что это самая сложная для восхождения вершина в мире. Как в физическом плане, так и в моральном. Это восхождение ни на секунду не может доставитьрадости, только тревогу, смертельную усталость, страх, высотную болезнь, кислородное голодание, опасные для жизни приступы паники и еще более опасную апатию. А когда ты добрался до вершины, то тебе уже не до того, чтобы насладиться мигом триумфа, тебе надо только добыть доказательства, что ты действительно побывал здесь: фотографию или две. И ты не должен обманывать себя, думая, чтовсе самое страшное уже позади, не должен впадать в приятную истому, — напротив, тебе следует поддерживать высочайший уровень концентрации, исполнять все свои обязанности четко, как запрограммированный робот, при этом не переставая оценивать ситуацию. Постоянно оценивать ситуацию. Что с погодой? Какие сигналы подает твое тело? Где мы находимся? Как долго мы здесь находимся? Как дела у других членов команды?
Он отошел на шаг от кафедры.
— Потому что К-два — это сплошные подъем и препятствия. Даже во время спуска. Подъем и препятствия. И именно поэтому мы хотели попробовать взойти.
В зале было тихо. Совершенно тихо. Не было демонстративных зевков или шума переставляемых ног. «О боже, — подумал Хаген, — он завоевал их».
— Два слова, — сказал Бельман. — Не три, всего два. Выносливость и сплоченность. Я хотел включить сюда еще амбициозность, но это слово не так важно, во всяком случае,не настолько важно в сравнении с двумя другими. Вы, конечно, можете спросить, какова польза выносливости и сплоченности, если нет цели, амбиции. Борьба ради борьбы? Честь без награды? Да, отвечу я, борьба ради борьбы. Честьбез награды. Когда через несколько лет все еще будут обсуждать дело Веннеслы, то это будут делать из-за препятствий. Из-за того, что оно казалось неразрешимым. Что гора была слишком высокой, погода слишком плохой, воздух слишком разреженным. Что все шло не так. Именно препятствия превратят это дело в легенду, которую еще долго будут рассказывать, собравшись у костра. И как и большинство альпинистов мира не доберутся дальше подножия К-два, так и в полиции можно проработать следователем всю жизнь и ни разу не столкнуться с подобным делом. Вы не думали о том, что, если бы это дело было раскрыто в течение первых недель, через пару лет оно было бы забыто? Ведь что объединяет все легендарные преступления в истории?
Бельман подождал. Кивнул, как будто они дали ему ответ, который он повторил:
— Их расследовали долго. И преодолевали массу препятствий.
Кто-то рядом с Хагеном прошептал:
— Churchill, eat your heart out10.
Он обернулся и увидел Беату Лённ, которая стояла рядом с ним, криво усмехаясь.
Он быстро кивнул ей и посмотрел на сидящих в зале. Старый трюк, возможно, но он все еще работает. На том месте, где всего несколько минут назад находилось черное мертвое кострище, Бельману удалось разжечь пламя. НоХаген знал, что, если результатов по-прежнему не будет, гореть ему недолго.
Три минуты спустя зажигательная речь Бельмана закончилась, и он покинул подиум с широкой улыбкой под аплодисменты собравшихся. Хаген тоже был обязан похлопать.Он боялся возвращаться на трибуну. Потому что шоу сейчасзавершится, ведь он должен сообщить, что группу необходимо сократить до тридцати пяти человек. Это приказ Бельмана, но они договорились, что сам он не будет об этом говорить.Хаген вышел вперед, положил перед собой папку, кашлянул, сделал вид, что роется в ней. Поднялглаза.Сновакашлянуликривоулыбнулся:
— Ladies and gentlemen, Elvis has left the building11.
Тишина, никто не смеется.
— Ну ладно, мы должны поговорить о делах. Кое-кого из вас переводят на другие задания.
Мертвая тишина. Занавес.
Когда Микаэль Бельман выходил из лифта в атриуме здания Полицейского управления, краем глаза он заметил человека, заскочившего в соседний лифт. Это что, Трульс? Вряд ли, он еще на карантине после дела Асаева. Бельман вышел из главных дверей и стал пробиваться через снег кожидавшему его автомобилю. Когда он занял кабинет начальника полиции, ему объяснили, что теоретически ему полагается машина с водителем, но трое его предшественниковот нее отказались, поскольку считали, что подадут неверныйсигнал, ведь на всех других участках им предстояло проводить сокращения. Бельман пересмотрел эту практику и ясносказал, что он не позволит таким социал-демократическим мелочам уменьшать эффективность его работы и что гораздо важнее подать стоящим в иерархии намного ниже его сигнал о том, что тяжелый труд и продвижение по службе несут с собой определенную выгоду. Потом начальник отдела по связям с общественностью отвел его в сторону и предложил на возможные вопросы прессы ограничиться ответом об эффективности своей работы и умолчать о выгодах.
— В ратушу, — сказал Бельман, усаживаясь на заднее сиденье автомобиля.
Машина отъехала от обочины, объехала церковь Грёнланна и направилась к зданиям «Плазы» и Почтового управления, которые, несмотря на бурное строительство вокруг здания Оперы, продолжали оставаться доминантами скромной линии горизонта Осло. Но сегодня не было никакой линии горизонта, был только снег, и Бельману пришли в голову три независимые друг от друга мысли. Чертов декабрь. Чертов Веннесла. И чертов Трульс Бернтсен.
Микаэль не разговаривал с Трульсом и не видел его стехпор, как в начале октября был вынужден отстранить своего друга детства и подчиненного от работы. То есть Микаэлю показалось, что на прошлой неделе он видел Трульса в припаркованной около «Гранд-отеля» машине. К карантину привели регулярные поступления больших сумм наличных на банковский счет Трульса. Когда он не смог или не захотел рассказать об их происхождении, у Микаэля как его начальника не осталось выбора. Сам же Микаэль, конечно, знал, откуда эти деньги: плата за работу сжигателем или за сознательный саботаж, который Трульс проводил для наркокартеля Рудольфа Асаева. Деньги этот идиот клал на свой счет. Единственным утешением было то, что ни деньги, ни Трульс не могли вывести на Микаэля. Только два человекав мире могли поведать о сотрудничестве Микаэля с Асаевым. Одной была член городского совета, его сообщница, а вторым — человек, который лежал в коме в закрытом крыле Национальной больницы и умирал.
Они ехали по Квадратуре. Бельман с восхищением отметил контраст между черной кожей проституток и белыми снежинками, покрывавшими их головы и плечи. Еще он увидел, что на улицах появились новые торговцы наркотиками, заполнившие вакуум, возникший после Асаева.
Трульс Бернтсен. Как рыбка-прилипала с акулой, он провел рядом с Микаэлем все детство, прошедшее в районе Манглеруд. Микаэль обладал мозгами, лидерскими способностями, ораторским искусством, внешностью. Трульс Бернтсен по прозвищу Бивис — бесстрашием, кулаками и почти детской преданностью. Микаэль находил друзей, где бы ни появился. К Трульсу настолько трудно было хорошо относиться, что почти все обходили его стороной. И все же они подружились, Бернтсен и Бельман. В списках их фамилии находились рядом. В школе, а затем в Полицейской академии их вызывали друг за другом, сначала Бельмана, а сразу за ним Бернтсена. У Микаэля завязался роман с Уллой, но Трульс по-прежнему был рядом, на два шага позади. Шли годы, и Трульс начал отставать, он не обладал врожденнойспособностью Микаэля к росту как в карьере, так и в личной жизни. Обычно Трульсом было легко управлять, и его запросто можно было просчитать. Как правило, он прыгал, кактолько Микаэль командовал: «Ап!» Но иногда в его взглядепоявлялся мрак, и тогда Трульс превращался в человека, которого Микаэль совершенно не знал. Как в тот раз с задержанным мальчишкой, которого Трульс дубинкой избил до слепоты. Или с тем парнем из Крипоса, который оказался голубым и пытался приставать к Микаэлю. Это произошло на глазах у коллег, поэтому Микаэль должен был что-то предпринять, чтобы показать, что такого он не допустит.Поэтому они с Трульсом поехали домой к этому парню, заманили его в гараж, и Трульс избил его дубинкой. Сначала он контролировал себя, но потом на него накатила ярость, мрак наполнил его взгляд, и широко раскрытые черные глаза стали походить на глаза человека, пребывающего в шоке. Микаэлю пришлось остановить его, чтобы Трульс не забил парня до смерти. Конечно, Трульс был ему предан. Но в то же время он был совершенно непредсказуемым, и именноэто беспокоило Микаэля Бельмана. Когда Микаэль рассказал ему, что комиссия по кадрам решила отстранить его довыяснения источника поступления денежных средств на егосчет, Трульс только повторил, что это его личное дело, пожал плечами, как будто ему было все равно, и ушел. СловноТрульсу Бернтсену было куда идти, словно у него была жизнь, кроме работы. И Микаэль увидел мрак в его глазах. Это как когда поджигаешь фитиль, видишь, как огонек убегает в темную шахту, а потом ничего не происходит. Но ты не знаешь почему: то ли фитиль длинный, то ли огонек погас, а ты напряженно ждешь, и внутренний голос говорит, что чем дольше ты ждешь, тем сильнее рванет.
Машина подъехала к тыльной стороне ратуши. Микаэль вылез из нее и стал подниматься по ступенькам ко входу. Некоторые утверждают, что, по мысли архитекторов Арнеберга и Поульсона, создавших проект ратуши в 1920-х годах, именно здесь должен был располагаться главный вход, но чертеж по нелепой случайности перевернули вверх ногами.И когда в 40-е годы ошибка обнаружилась, здание было ужепочти построено, поэтому все сделали вид, что ничего неслучилось, и понадеялись, что пассажиры кораблей, подходящих к норвежской столице со стороны Осло-фьорда, не догадаются, что их встречает вход на кухню ратуши.
Итальянские кожаные подошвы мягко стучали по каменному полу, когда Микаэль Бельман шел к стойке администратора, из-за которой ему ослепительно улыбалась дежурная:
— Здравствуйте, господин начальник Полицейского управления. Вас ожидают. Десятый этаж, налево по коридору.
Поднимаясь наверх, Бельман внимательно рассмотрел себя в зеркале лифта. Он подумал, что это относится к нему в полной мере: он поднимается наверх. Несмотря на это убийство. Он поправил шелковый галстук, который Улла купила ему в Барселоне. Двойной виндзорский узел. В старших классах школы он научил Трульса завязывать галстук. Но простым, тонким узлом. Дверь в конце коридора была приоткрыта. Микаэль открыл ее.
Кабинет был пуст. Письменный стол убран, полки очищены, а на обоях на месте когда-то висевших картин виднелись светлые пятна. Она сидела на подоконнике. Лицо ее было красиво той традиционной красотой, о которой женщины обычно говорят «миленькая». Несмотря на кукольныеблондинистые волосы, убранные в смешные локоны, ее облику недоставало прелести и очарования. Она была высокой женщиной атлетического телосложения, с широкими плечами и широкими бедрами, по случаю встречи с ним втиснутая в узкую кожаную юбку. Она сидела, скрестив ноги. Мужские черты ее лица, выдающийся орлиный нос и пара голубых холодных волчьих глаз в сочетании с самоуверенным, вызывающим, похотливым взглядом при первой встрече заставили Бельмана сделать ряд скорых выводов. Что Исабелла Скёйен — инициативная, готовая рискнуть пантера.
— Запри дверь, — сказала она.
Он не ошибся тогда.
Микаэль закрыл за собой дверь и повернул ключ в замке. Подошел к другому окну. Ратуша возвышалась над скромными четырех- и пятиэтажными домами. На другой сторонеРатушной площади на высоком земляном валу величественно расположилась семисотлетняя крепость Акерсхус. Ее старинные, поврежденные в боях пушки были направленыв сторону Осло-фьорда, воды которого под порывами ледяного ветра, казалось, покрыла гусиная кожа. Снег прекратился, и город под свинцово-серым небом купался в синем свете, похожем, по мнению Бельмана, на цвет кожи трупа. Слова Исабеллы эхом отскакивали от стен пустого кабинета:
— Ну, дорогой, что скажешь по поводу вида?
— Неплохо. Если я не ошибаюсь, кабинет прошлого члена городского совета, отвечавшего за социальную политику, был меньше по размеру и располагался ниже.
— Я говорю не о том виде, — сказала она, — а об этом.
Он повернулся и посмотрел на нее. Новоиспеченный член городского совета Осло по вопросам социального обеспечения и профилактики различных зависимостей развела ноги. Трусики валялись на подоконнике рядом с ней. Исабелла неоднократно повторяла, что никогда не понимала, в чем привлекательность чисто выбритого лобка, но, глядяна раскинувшиеся перед ним заросли, Микаэль подумал, чтодолжен существовать какой-то третий вариант, и повторил оценку увиденного. Очень даже неплохо.
Она с силой опустила ноги на пол и подошла к нему. Стряхнула невидимую пылинку с его рукава. Даже без шпилек она была бы на сантиметр выше его, а сейчас возвышалась на целую голову, что, на его взгляд, совсем не способствовало созданию интимной обстановки. Наоборот, ее физические размеры и сила личности бросали ему любопытный вызов. С ней ему приходилось быть более мужественным, чем с мягкой и покорной малышкой Уллой.
— Я полагаю, будет совершенно справедливо, если тыобновишь мой кабинет. Без твоего... желания сотрудничать я бы не получила эту должность.
— И наоборот, — подхватил Микаэль Бельман.
Он втянул в себя запах ее духов. Знакомый аромат. Такие духи у... Уллы? Те духи от Тома Форда, как же они называются? «Черная орхидея». Ему приходилось возить их из Парижа и Лондона, потому что в Норвегии они не продавались. Совпадение казалось почти невероятным.
