Полуночное венчание E-Book

Виктория Лисовская

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Чудо-детектив
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 282

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Алиса Воронова очнулась в очень необычном положении – она невесомо парила под потолком химкинской больницы, наблюдая за безуспешными попытками реанимации ее физического тела. Вскоре стало понятно, что спасти и откачать Алису не удалось. Безутешный призрак Алисы отправился в полет по коридорам больницы, пытаясь осмыслить случившееся. Странно ведь еще и то, что девушка совершенно не помнит, что же с ней вчера произошло после того, как она вернулась с работы. И только чудо сейчас поможет ей вспомнить все…

Leseprobe

Виктория Лисовская Полуночное венчание

© Лисовская В., 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

* * *

Вы те, которыми мы были… Мы те, которыми вы станете…

(Надпись на могильном камне)

Глава 1. Этого просто не может быть…

Верю ли я в религию и загробную жизнь?

Странный вопрос для ребенка, выросшего в семье воинствующих атеистов: у отца – преданного политработника и интеллигентной преподавательницы – матери, для которой подлинным богом был и остается мир высокого искусства. До вполне сознательного возраста о духовных ценностях я особо не задумывалась. Было некогда – приходилось учиться, грызть гранит науки, пытаться построить личную жизнь. Все это вылилось в то, что в полные двадцать семь лет, даже практически двадцать восемь, красавица отличница с престижным высшим образованием с высоты более двух метров под побеленным потолком невзрачной подмосковной больницы взирает на толпу медиков-реаниматологов, пытающуюся всевозможными средствами вернуть к жизни мое прекрасное и молодое тело.

Конечно, какое-то общее, обобщенное понятие, почерпнутое из всевозможных книг, фантастических фильмов и страшилок про привидения, я имела. Но вопрос, что же будет, когда меня не будет, меня особо не тревожил. Молодая, здоровая, что со мной может случиться? Максимум, что меня мучило (вот уже я употребляю глаголы о себе в прошедшем времени), это обычный осенний насморк.

И вот теперь, вися под потолком Химкинской больницы и взирая на свой хладный труп (какое слово-то некрасивое «труп»), я всерьез задумалась, а что же, собственно говоря, происходит? Где я? Кто я? Или лучше сказать: «Что я»?

Мысли о моем неодушевленном состоянии оказались вполне материальны, так как из всех присутствующих в палате врачей и медсестер меня никто не видел и не слышал, не обращая никакого внимания.

У меня же, как ни странно, не было даже и капельки паники – просто абсолютное какое-то вселенское спокойствие.

А внизу жизнь вокруг меня, той еще, тепленькой, бурлила, можно сказать даже била ключом. Не добившись никаких успехов с помощью дефибриллятора, пожилой сутулый врач (я сверху прекрасно видела его блестящую лысину в обрамлении пучков седеющих волос) принялся колоть мне в правую руку какую-то жидкость. Молоденькая медсестричка с французским маникюром на руках нажимала какие-то кнопки на неизвестном мне медицинском препарате, не переставая бубнить себе под нос:

– Такая молодая и красивая. Ну-же, девочка, ну же, возвращайся! Ты можешь! Давай же, давай же…

Все было бесполезно. Об этом красноречиво свидетельствовала прямая полоска ритма сердца на экране аппарата.

Я сверху спокойно с ухмыляющейся улыбкой наблюдала за их манипуляциями, ничего не чувствуя и не ощущая.

Вот смешные! Что значит «возвращайся»? Куда вернуться? Как? А главное – зачем? Мне на тот период было так спокойно и радостно, как никогда в прошлой жизни. Казалось, я могу вот так вечно провисеть, как воздушный шарик, под потолком больницы – никуда не спешить, ничего не опасаться.

Меня тогда волновало только одно – я только сейчас заметила, что, оказывается, на мне, той, оставшейся внизу, были надеты рваные колготки. Или я так в них и проходила целый день, или их зацепили санитары из «Скорой», когда заносили меня в больницу, но меня сейчас волновало только это. Как же так – внизу находятся приятные врачи-мужчины, а я перед ними, пардон, в рваных колготках.

Позор-то какой!

Сутулый врач посмотрел на циферблат наручных часов и промолвил:

– Время смерти – 8.45. Запишите, Леночка, пациентка Алиса Воронова – время смерти 8.45.

Так, мои дорогие, что значит «время смерти»? Чьей смерти? Моей?

Я же – Алиса Воронова.

Да не может такого быть!

Это все кошмарный сон! Я сейчас проснусь в своей уютной квартирке на улице Юбилейной. Рядом под боком будет громко мурчать кот Лешка, и всю эту «парящую» дребедень я сразу же забуду.

Какой это «смерти»?

У меня же ипотека на тридцать лет! Я же еще даже ни разу замуж не сходила!

Нет, дорогие мои, так не пойдет! Я на это не согласна!

Как же я могла умереть? От чего?

Тут, к своему ужасу, я увидела, что меня, ту, нижнюю, укрыли белой простыней, так что видны оказались только кончики моих любимых дорогущих сапог на шпильке.

Тут некстати вспомнилось, что покупка этих самых сапог в свое время съела чуть меньше половины моей месячной зарплаты в роскошном бутике итальянской обуви на Тверской.

Тогда симпатичный курносый парнишка-продавец, таскающий мне обновки в магазине и подбирающий нужный размер, философски заметил, что об этой покупке я ни на секунду не пожалею, обувь шикарная, и я в ней вполне смогу проходить всю жизнь.

У судьбы явно проблемы с чувством юмора, с горечью заметила я. Башмачнику с такой фантастической интуицией нужно явно участвовать в битве людей с паранормальными способностями. Видать, накаркал. Вот и проходила в сапогах всю оставшуюся жизнь – даже один осенний сезон не доносила.

Вселенское спокойствие постепенно стало покидать меня. И до меня наконец-то дошло.

Это все! КОНЕЦ!!

НЕТ!! ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

Глава 2. То, чего быть не может…

Я все так же парила под потолком больницы, врачи все уже вышли из палаты.

Мое тело было накрыто белой простынкой и ждало санитаров, которые должны были отвезти его в морг.

Я же была в полном паническом ужасе и не представляла, что же делать дальше.

Все мои скудные познания о загробном мире базировались на христианских понятиях – рае с ангелочками, сидящими на облачках и играющими на лирах, об адских котлах с варящимися в них грешниками. Но ничего подобного поблизости не наблюдалось.

Я еще раз сильно ущипнула себя за руку, чтобы проснуться.

Блин, больно…

Было действительно очень больно.

«Еще синяк останется», – с грустью подумала я.

Стоп, у меня начался нервный смех, синяков теперь точно не останется. Потому что не на чем оставлять синяки. Я-настоящая лежу там, внизу. Отдыхаю в лучшем из миров.

Хотя о чем это я? В лучшем из миров теперь нахожусь Я – та, что под потолком.

Окончательно запутавшись в двух своих ипостасях, я принялась судорожно оглядываться в поисках ангелов, чертей, архангела Гавриила, света в конце туннеля – хоть чего-нибудь, что могло бы дать мне подсказку о моей нынешней сущности.

Однако ничего подобного в радиусе нескольких метров я не заметила.

Стоп, а может, я в коме?

Может, у меня сейчас клиническая смерть?

Я где-то читала, что клиническая смерть может длиться до девяти минут, и даже есть возможность откачать и спасти человека.

Так, Алисочка, еще не все потеряно.

Я попыталась подлететь к своим бренным останкам.

Необыкновенная легкость наполняла все мое невесомое тело. Но управлять внезапно обретенными летательными способностями оказалось не так уж легко, как представлялось на первый взгляд. Физические законы никто не отменял, но они каким-то непостижимым образом перестали действовать на меня. Точнее, они действовали, но с точностью до наоборот. То есть для того, чтобы переместиться вправо, мне приходилось прилагать все свои усилия в левую сторону, для движения вниз – нужно было тянуться вверх.

Когда-то в детстве я ходила с папой в цирк, возле здания смешной клоун в огромных полосатых штанах с разукрашенным лицом и ярко-красным носом приглашал всех желающих принять участие в небольшой поездке, буквально на несколько метров, на «неправильном» велосипеде. Цирковые умельцы его специально подкручивали и завинчивали так, чтобы езда на велосипеде была сродни экстремальным видам спорта. Педали не хотели слушаться наездника, поворот руля вел себя самым непредсказуемым способом, получить выигрыш и добраться до финишной линии было необычайно сложно.

Мне тогда было лет семь, я безумно хотела на день рождения велосипед, но родители его никак не покупали, отмахиваясь от ребенка нелепыми отговорками. На самом деле, как я позже узнала, виной всему была банальная нехватка денег, но признаться в этом любимой доченьке ни у кого язык не поворачивался. Я обижалась на родителей, на каждый праздник тонко намекала на вожделенный велик. Сама же, заимствуя двухколесного друга у рыжего Вовки из соседнего подъезда, научилась весьма неплохо гонять на нем. Но в детстве велик мне родители так и не купили.

Так вот, вытерев тыльной стороной ладошки перемазанные от ванильного мороженого губы, протянув клоуну заветный рубль, переданный моей заботливой бабушкой «на конфеты», я смело шагнула к полоске старта и с помощью красноносого балагура влезла на «неправильный» велосипед.

Папа даже не успел помешать мне осуществить задуманное.

Я, как ас велосипедного спорта всего нашего детского двора, пригнулась к седлу велика, с трудом дотянулась до педалей, сделала пару движений, и уже через пару секунд лежала на жестком асфальте, потирая ушибленный локоть и с тоской наблюдая за огромной прорехой на моем нарядном розовом платьице, которое не выдержало моего не совсем плавного приземления на асфальт.

Подскочивший папа потом еще долго разбирался с извиняющимся клоуном, обещал посадить всех организаторов шоу, которые калечат детей и берут на работу недоумков, позволяющих маленьким девочкам участвовать в подобном безумии.

После такого позорного фиаско мне навсегда разонравились клоуны, и несколько месяцев я даже близко не приближалась к Вовкиному велосипеду.

Так вот сейчас в свободном парении под потолком я себя чувствовала точно так же, как в седле неправильного велосипеда.

Мои руки-ноги слушались меня идеально, а вот окружающая действительность абсолютно не желала участвовать в моих летных упражнениях.

Кое-как с трудом через минут десять (по моим ощущениям и стараниям прошло более часа) я смогла подлететь и неуклюже приземлиться на пол рядом с покрытой простыней телом, бывшим некогда Алисой Владимировной Вороновой.

Со слезинками на глазах я смотрела на себя со стороны.

Вот уж забавно устроена жизнь – ходишь каждый день на работу, встаешь в шесть утра, трясешься больше часа в общественном транспорте, откладываешь деньги на выплаты по ипотеке, мечтаешь слетать в отпуск в Париж, и вот все… в одночасье оказываешься в больничной палате, окутанная проводами и накрытая простыней.

Может, чем черт не шутит, хотя упоминание в данном случае Рогатого явно не уместно, стоит попробовать снова «забраться» в собственное тело и попробовать оживить саму себя?

А что – идея хороша! Руки, ноги, голова – все на месте!

Нет ни кровоизлияний, ни жутких ран.

Тут, к своему жуткому стыду, я поняла, что абсолютно не помню, как же и почему я здесь оказалась.

Я отлично помню вчерашний день, это я сейчас думаю, что он был именно вчерашним, 19 октября. Я была на работе, писала и редактировала какую-то жуткую статью о выборе идеального избранника для разведенных женщин после тридцати.

Да, забыла представиться, тружусь я журналистом-редактором на очень известном в узких кругах женском интернет-портале БлондинКО.РУ. Пишу, точнее писала, всякую дамскую муть, начиная с выбора колготок на зиму, приготовления кабачковой икры до анализа мужских психологических стереотипов поведения. Вот и вчерашний день ничем не отличался от предыдущих жутких серых осенних дней. Я, как обычно, пришла в офис, опоздав минут на двадцать. Но что я могу поделать, если из моих Химок добираться до московского метро в жутко переполненной маршрутке не меньше часа. Хотя по-хорошему без пробок ехать от силы минут пятнадцать. Но рассказ об утренней Ленинградке и пробках на ней – это отдельная история.

Взмыленная, запыхавшаяся от бега на высоченных шпильках, пересмотревшая в пробках по дороге на работу почти три серии из последнего сезона сериала «Доктора Хауса», я наконец-то забежала в свой кабинет.

Ольга Гаврюкина, которую многие за глаза за милую уживчивость характера в коллективе называют Ольгой Гадюкиной, уже была на месте. Пила за своим столом жутко крепкий чай из ужасно безвкусной огромной красной чашки в зеленый горох.

– Опаздываешь, Лисонька!

Я терпеть не могу, когда посторонние называют меня «Лисонька». Но Ольга привыкла всех и каждого именовать уменьшительно-ласкательными именами и прозвищами. Присюсюкивание от взрослой, огромного гренадерского роста бабищи вызывали у адекватных людей минимум легкое недоумение, у остальных – откровенный хохот.

Но у «Оленьки» были железные нервы, просто стальные канаты. Она не обращала внимание на факты, не доступные пониманию ее высокого сознания.

Вес кокетки был около девяносто килограмм, который при огромном росте не казался такой уж насущной проблемой, но все же я бы поостереглась поглощать в таком количестве конфеты. Вот и сейчас рядом с жуткой кружкой в зеленый горох, в которую по моим скромным подсчетам, помещалось не меньше полулитра чая, покоилась на блюдечке гора шоколадных батончиков.

Поздоровавшись с Гадюкиной, раздевшись и кинув светлый плащ на стул, я до вечера изображала бодрый интерес к работе, даже написала пару статей о пользе брокколи для увядающей кожи и раскритиковала в комментах последнюю тенденцию шерстяных юбок в пол.

После работы, протолкавшись еще час в метро и маршрутке, я приехала домой, поужинала, покормила кота Лешку и…

И… все… Больше ничего не помню.

Потом я пришла в себя, если можно так сказать в данном случае, вися под потолком Химкинской больницы.

Почему я решила, что больница относится к городу Химки, а не, предположим, Москвы, Питера, Монте-Карло или любого другого города, я сказать не могу.

Мой уставший разум, наверное, клетки мозги уже отмирают в моей черепной коробке, сразу выдал мне информацию, что я в подмосковной больнице, и, скорее всего, меня забрали на «Скорой» из дома – и значит, далеко везти до больницы не стали.

Так что же со мной случилось?

Ни ДТП, ни аварий быть не могло, я прекрасно помню, как благополучно добралась до дома, поужинала, покормила кота, а потом темный провал в сознании.

Может, стало плохо с сердцем? С легкими? С желудком? Просто голова закружилась?

А что – тоже вариант. Сейчас и молодые жалуются на всевозможные хвори. Насмотревшись нескольких сезонов раскрученного сериала «Доктор Хаус», я начала судорожно придумывать себе диагноз.

Хотя, кто же тогда вызвал «Скорую»? Кот Лешка? При всей его сообразительности и неотразимой харизме я все же сомневаюсь, что пушистый зверек смог бы набрать на мобильном телефоне цифры 03 и промурлыкать диспетчеру мой адрес.

И если меня забрали из дома, то почему я в сапогах на шпильках, рваных колготках и с солидным, правда, немного размазанным макияжем, в чем я смогла убедиться, засунув свою голову под простыню к себе, любимой.

Для меня все это казалось детской игрой, чем-то несерьезным – в голове не укладывалось, что меня уже нет. Хотелось верить, что это какая-то ошибка, страшный сон, может, галлюцинация, но отнюдь не реальная действительность.

Расшифровка диагноза застопорилась на месте. Мешал немаловажный фактор – я не могла саму себя пощупать, взять за руку или проверить пульс. Я неуклюже топталась у своего собственного тела, но пальцы моей руки проходили насквозь, если я пыталась притронуться к телу.

Пальцы мои не были прозрачны, я ощущала и видела себя точно так же, как всегда, но как в фантастическом триллере, дотронуться до твердой поверхности я не могла. Мне оставалось лишь стоять в шоке и наблюдать.

Робкая надежда попытаться втиснуться в свое тело потерпела полный провал, когда я провалилась сквозь саму себя и сквозь больничную кровать на пол, попытавшись лечь в свое же тело.

Интересно, почему я не проваливаюсь сквозь пол на нижний этаж?

Хоть одна умная мысль за весь день.

Посмотрев вниз, я чуть не вскрикнула, хотя мне уже полагалось быть более восприимчивой к загробным сюрпризам.

Я не могла провалиться сквозь пол, о чем за мою недолгую жизнь я уже несколько раз мечтала, лишь по одной простой причине – я НЕ СТОЯЛА на полу. Мои ноги лишь скользили по его поверхности, не доставая до светлого кафеля несколько сантиметров.

Круто! Хоть стала выше на три сантиметра, всегда была недовольна своим 167-сантиметровым ростом, теперь уже метр семьдесят, хотя кого это теперь волнует, если меня уже нет на этом свете и никто меня не видит.

Мне осталось лишь молча с горечью наблюдать, как в палату вошли два громилы-санитара в белых халатах, переложили меня вместе с простыней на каталку. Сей сюрреалистический сон, если мне предстоит хоть когда-либо еще заснуть, будет преследовать меня очень долго – как два небритых здоровых мужика перетаскивают мое бесчувственное тело на каталку и куда-то увозят. В глубине сознания я понимала, что увозят меня ни много и ни мало, а в морг.

В самый настоящий морг!

На этом моменте стоило упасть в долгий и глубокий обморок или для эффекта схватиться за сердце, но у меня в серьезных ситуациях включается цинично-ироничный режим – некая защитная реакция, позволяющая выжить в непростых ситуациях.

Но слово «выжить» уже нужно исключить из моего лексикона.

Итак, подведем итоги – меня увезли в морг, я в шоке парю в трех сантиметрах от пола, света в конце туннеля не видать.

Жизнь кончена во всех смыслах этого слова!

Глава 3. Выход из безвыходного положения

Теперь оставалось только смириться, сложить ручки на груди или ждать Страшного суда, или переквалифицироваться в доброе неприкаянное привидение нынешней больницы.

Но даже призраком мне стать было не суждено.

Меня никто не видел, не слышал и не замечал.

Плавно выпорхнув в холл больницы, я с легкостью проходила через спешащих мне навстречу медсестер, санитаров, бодрой бабульки в потрепанном зеленом пальто с авоськой апельсинов, спешащей к своему супругу-пенсионеру, отдыхающему после инфаркта в палате номер четыре.

Никому не было абсолютно никакого дела до меня, я тупо прослонялась еще минут двадцать по холлу, послушала сплетни в ординаторской, узнала сенсационные новости, что Светка Левченко из хирургии купила себе изумительные сережки на распродаже в Сокольниках, что главврач Смирнов спит со своей молоденькой секретаршей, то-то она так нагло и вызывающе ведет себя с младшим медперсоналом.

Вся эта информация мне была абсолютно не интересна и скучна.

Что мне теперь, до окончания веков слушать весь бред живых людей? Я даже, как порядочное привидение, никого и напугать не могу. Меня никто в упор не замечает.

Даже попытавшись присесть на колени к симпатичному молоденькому интерну, я не почувствовала абсолютно никакой реакции. Он продолжал на компьютере раскладывать пасьянс, пить крепкий кофе и, убедившись, что его никто не видит, ковыряться в носу.

Фу! Как некрасиво!

Если бы я знала, что в каждый момент за любыми событиями в нашей жизни могут наблюдать бесплотные души – я бы, конечно, была бы намного внимательнее к мелочам.

После подобного физиологического действа интерн мне окончательно разонравился.

Лежа на кушетке в ординаторской, пытаясь всеми силами не провалиться сквозь диван, я принялась размышлять о своей незавидной участи. А что мне еще прикажете делать?

Тут мне на память пришел старый добрый голливудский фильм «Привидение» с молодой Деми Мур и Патриком Суэйзи, герой которого, попав в щекотливую ситуацию и став настоящим духом, отправился за помощью к медиумам и экзорцистам. А что – вдруг только люди с паранормальными способностями могут нас видеть и слышать?

Конечно, найти в Москве и ближайшем Подмосковье аналог Вупи Голдберг было нереально, но хоть какая-то идея. Еще меня не оставляла мысль, а почему меня никуда не забрали? Где обещанные небеса? Где хоть что-нибудь? Неужели это и есть ад – слоняться веки вечные по земле неупокоенным духом? Да, так точно свихнуться можно, а чокнутое привидение – действие не для слабонервных.

И еще, что пугало, я не помнила, как я здесь оказалась. В моей прежней жизни меня никогда не преследовали провалы в памяти.

Судя по надетым колготкам, сапогам и макияжу, я вечером куда-то собралась сходить.

На меня напал маньяк? Но, судя по телу, которое я прекрасно смогла разглядеть под простыней, на мне не было никаких видимых повреждений. Если бы меня задушили, были бы посиневшие губы, вывалившийся язык и т. д. Ран и синяков на теле тоже не было. Скорее всего, сердечный приступ, но я никогда не жаловалась на сердечную мышцу.

Позвонить и спросить кого-нибудь я не могла.

Позвонить обезумевшим от горя родителям, которым, скорее всего, сообщили о моей смерти, и сказать: дорогие мои, любимые, что же мне теперь делать?

Позвонить лучшей подруге Юльке, которая, конечно, тоже расстроилась от моей преждевременной гибели, – тоже не вариант. С бывшим парнем Олегом я уже несколько месяцев не разговаривала, мы страшно поссорились в прошлый раз, и мириться я точно не собиралась.

Интересно, он придет на мои похороны или нет?

О чем это я думаю!

Если мне предстоит вечно слоняться бесплотным духом по земле – это мне предстоит приходить на похороны всех моих знакомых и близких.

Подобная альтернатива меня абсолютно не устраивала. И после того как на меня в прямом смысле слова уселся интерн, бросивший пасьянс, и решился расправиться с бутербродом с колбасой на диване, мне пришлось ретироваться из ординаторской и вылететь в коридор.

Могу я сказать, мало удовольствия, когда на вас садятся.

Боли или дискомфорта от этого я не почувствовала, но осознавать, что на мне, а точнее, во мне, кто-то сидит, абсолютно не хотелось.

Выплыв или вылетев в коридор, называйте это действо как хотите, я внезапно почувствовала странное ощущение. Меня на пару секунд достиг пронизывающий до самых костей холод. Жуткий ледяной страх сжал сердце. Что это может быть?

Ощущение панического страха прекратилось, но разве призраки, к коим я себя с теперешнего дня отношу, способны чувствовать подобные эмоции?

Я развернулась, холодный сквозняк чувствовался из противоположного конца коридора. Насколько я успела заметить, там находились операционные.

Все верно, быстро пролетев через закрытую, выкрашенную грязно-белой краской дверь, я оказалась в операционной. Бригада хирургов склонилась над телом взрослого мужчины с окладистой рыжей бородой. Врач в светло-голубом медицинском халате что-то вырезал в его внутренностях. Я не сильна в медицине, но сообразила, что что-то идет не так. Хирург дико нервничал, кричал на ассистентов, но не это меня поразило.

Я с удивлением застыла, превратившись в соляной столб.

В верхнем углу операционной под потолком парил в воздухе толстый мужик с длиннющей рыжей бородой. Абсолютный двойник лежащего на операционном столе широко улыбнулся мне, задорно подмигнул, и в этот самый миг я увидела, что потолок больницы исчез. Над парящим мужчиной образовался кусочек ярко-голубого чистого неба. Хотя какое голубое небо может быть в октябре в Подмосковье? Несколько дней не переставая моросили осенние дожди, небо было скучного серого мышиного цвета. А тут над рыжебородым небеса отливали всеми оттенками бирюзовой лазури, и сам недавно скончавшийся пациент стремительно полетел к долгожданной свободе. Напоследок он махнул рукой мне, с открытым ртом наблюдающей за его перемещениями, влетел в синеву небес, и тут же кусочек лазури с влетевшей в него душой исчез, снова превратившись в потолок операционной.

Хирург возле стола выругался.

– Черт! Сердце не выдержало! Быстро проводим реанимационные мероприятия!

Но дальше я уже не слышала. Беззвучно вылетев в коридор, я судорожно глотала слезы.

Нет, так не честно.

Почему меня точно так же не забрали?! Почему мне не подарили кусочек ярко-синего неба, куда я тоже должна была вылететь, как и рыжебородый пациент?

Слезы текли по моим щекам, я даже не думала вытирать их.

Я летела по больнице, громко рыдая и проклиная в сердцах весь свет, тот и этот.

Вот ведь вечная неудачница! Даже на небесах для меня нет места! Даже туда меня не приняли!

В последний раз я так яростно рыдала, когда меня не приняли на журфак МГУ. Сейчас же ситуация была намного плачевнее. Когда я не поступила на журфак, у меня была еще масса вариантов как-то устроиться в этой жизни.

А вот какие варианты устроиться в этой смерти, я просто не представляла!

Если бы кто увидел меня в тот момент, наверное бы, ужаснулся. Рыдающее привидение, до чего же я дошла.

Мой вой на самой верхней ноте прервал тихий солидный голос:

– А ну не истери, устроила тут, понимаешь!

Я уже который раз за сегодняшний бесконечный день застыла по стойке «смирно».

Из стены напротив выплыла пожилая бабулька в ярком цветастом халате.

Глава 4. Норка, куда провалилась Алиса

Я с удивлением уставилась на древнюю старуху в ярко-розовом халатике, которая выплыла прямо передо мной из-за стены.

– Че ты ревешь? Всех перебудила! – с плохо скрываемой злостью выдавила она мне.

– Что? Кого? Вы что же, меня видите? – Я не понимала, как эта старушенция, похожая, по моим представлениям, на вреднющую Шапокляк из мультика, могла не только меня видеть, но и разговаривать со мной. Однако тот факт, что она, так же как и я, могла проходить сквозь стены, свидетельствовал об ее принадлежности к нашему общему призрачному племени.

– Конечно же, вижу. Отчего ж не видеть!! Ты когда преставилась?

– Я? Что?..

Подобный вопрос еще вчера вызвал бы у меня взрыв здорового хохота. В эту же минуту я принялась вспоминать слова лысого врача в реанимации. Перед моими глазами снова появилась сцена из палаты: моя бледная рука, свисающая с кровати, пожилой врач, считающая мой пульс, и печальные слова эскулапа: «Пациентка Алиса Владимировна Воронова, время смерти 8.45».

– Я здесь, ну в таком вот состоянии с 8.45, – как школьница-пятиклассница перед лицом всесильной учительницы Мариванны, сообщила я бабульке.

Произнести слово «преставилась», а тем паче «умерла», применимо к моей собственной персоне, у меня просто язык не поворачивался. Поэтому я ограничилась нейтральным «в таком состоянии».

Моя словесная казуистика не осталась незамеченной цветастой старушкой.

– «В таком состоянии»… ну-ну… привыкай… Поначалу всегда трудно и страшно… Первые лет семьдесят, – глупо захихикала старушенция.

– Что? Да что вообще происходит? Кто вы такая? Где я сейчас? – Вопросы от меня посыпались на собеседницу.

– Пошли, я тебе все покажу. Не люблю с новичками возиться, но ты тут своими воплями, чего доброго, живых взбаламутишь. Некоторые тут, особо впечатлительные, чувствуют всевозможные вибрации нашего мира. Зови меня Кузьминична, кстати, – протянула она мне морщинистую руку, покрытую старческими пигментными пятнами, похожими на разбросанную по руке гречку.

– Я Алиса, по крайней мере, была с утра, а что сейчас со мной происходит, я не понимаю, – пожала я ее руку.

– Пошли на воздух, покажу много чего интересного.

Мы с моей новой знакомой плавно выплыли через коридор в холл.

Я потянулась в сторону лестницы, не на лифте же нам путешествовать, в самом же деле? Но Кузьминична, ухмыльнувшись, потянула меня за собой к огромному окну, выходившему в красивый больничный парк.

– Видишь вон ту скамейку в дальнем конце? – поинтересовалась она у меня.

На зрение я никогда не жаловалась в своей прежней жизни, хотя мне по работе приходилось иметь дело с огромным количеством текста каждый день. Но в нынешней ипостаси все мои чувства были обострены до предела. Зрение, слух, осязание – все стало работать четче, слаженнее и намного лучше. Поэтому мне не стоило никакого труда разглядеть в дальнем конце больничной аллеи деревянную скамейку под высоким кленом, осыпанную ярко-желтыми осенними листьями.

– Вижу, – кивнула я Кузьминичне.

– А теперь закрой глаза и представь себе эту скамейку во всех мельчайших подробностях, – командным голосом приказала бабулька.

Я так и сделала. Зажмурившись, я представила себе зеленую скамейку под кленом.

Представление было настолько ярким, что я даже почувствовала теплый ветерок и запах осенней листвы.

– А теперь открывай глаза, – услышала я старческий голос. – Только смотри не упади от счастья.

Хорошо, что Кузьминична меня все-таки успела предупредить.

Вместо больничного холла я уже стояла на аллее возле представленной мною скамейки.

Теплый ветерок и запах листьев мне тоже не почудился. Но как же такое может быть? Фантастика!

Последнее слово я произнесла уже вслух, так как Кузьминична, уже усевшись на скамейку, вполне светским будничным тоном, как будто произошедшее ее абсолютно не волнует, уточнила:

– Не фантастика! А скорее, мистика! А что, зачем все время ноги мозолить? Здесь другие законы физики, и передвигаться так значительно удобнее.

– А что, так можно куда угодно попасть? Только представив себе любое место в мельчайших подробностях? – изумилась я.

– Эй-эй, подожди. Все не так просто! – перебила меня Кузьминична.

Наверное, на моем лице застыла мечтательная улыбка, и, чтобы остановить мой пыл умчаться в ту же секунду на Багамы или Бали, или любой райский остров, постер-календарь с которым висел над моим рабочим столом, Кузьминична начала перечислять мне правила.

– Во-первых, тебе пока нельзя делать большие скачки – перемещаться на огромные расстояния. Во-вторых, место, куда ты хочешь попасть, должно находиться в пределах твоей видимости, фотографии иногда тоже подходят. В-третьих, ты должна «прочувствовать» это место, в мельчайших подробностях его представить. В-четвертых, нельзя – ни в коем случае нельзя – перемещаться в прошлое. То есть если ты в прошлом году отдыхала в отеле в Таиланде и сейчас представила то, что было в июне – жаркое солнышко, ласковое море, то ты попадешь, если получится, в Таиланд сегодняшнего дня. В этот отель в октябре. Это понятно?

Я кивнула.

– Еще на первое время нужны тренировки на маленькие расстояния и в те места, которые ты помнишь и знаешь в мельчайших подробностях – свой дом, работа, сквер возле дома и т. д.

Я зажмурилась, представляя родительский дом, но старческая рука вцепилась в меня.

– Нет, подожди, дорогая, так не пойдет. Сначала мы с тобой закончим, я тебе расскажу все правила, а потом можешь отправляться куда хочешь. Мы договорились?

– Хорошо, извините, я не подумала, – смутилась я.

– Ничего, присаживайся.

Я плюхнулась на скамейку, от всего произошедшего просто кругом шла голова. Ничего себе новости. Скорее всего, я скоро проснусь, ничего этого не может быть.

– Ты куришь? – спросила меня Кузьминична.

Я отрицательно покачала головой.

– Ну и правильно. Хотя сейчас что здоровье беречь, правильно? – ухмыльнулась старушка.

Я недоуменно на нее уставилась.

– Извини, у нас принят черный юмор. Я не подумала, что ты еще не привыкла. А я, пожалуй, закурю, нервы успокою. – Кузьминична на секунду зажмурилась, и мгновенно у нее в руках появилась длинная тонкая сигара в красиво изогнутом мундштуке. Похожие аксессуары я видела только в старых советских фильмах, где красивые волоокие нимфы времен НЭПа курили сигары, томно развалившись на мягких диванах, зажав мундштук в тонких пальцах.

– А как вы? Откуда? – Я остолбенела, с удивлением смотря на Кузьминичну и на появившуюся из воздуха сигару.

– Хм… понравилось? То-то. А тебе не холодно? Октябрь все-таки, а ты в платьице, – спросила она меня.

Я только сейчас обратила внимание, что абсолютно не чувствую холода. Теплый ветерок, плавно развевающий мои светло-каштановые волосы, был, а вот октябрьского холода не было и в помине. И я, как правильно заметила Кузьминична, стояла в осеннем парке в коротеньком черном платье, кстати, которое должно было быть в стирке, я его давно уже не надевала. В тех самых дорогущих сапогах на шпильке… и… о, пардон, рваных колготках. Этот факт прорехи в моем всегда элегантном и совершенном облике меня больше всего раздражал. То есть я оказалась в тех самых вещах, в которых я предположительно и «преставилась».

Заметив мой взгляд, разглядывающий с грустью стрелки на коленке, Кузьминична произнесла:

– Не расстраивайся. Хоть кровью не запачкана. Представь себе, в чем приходится ходить жертвам ДТП. Ну так что, не холодно? Переодеться не хочешь? Может, пальтишко?

Кузьминична зажмурилась, и в ту же секунду, вместо бабы в цветастом халате, передо мной на скамейке появилась элегантно одетая и причесанная дама в светло-кремовом красивом пальто. Похожее я видела в бутике в центре, стоило оно просто немыслимых денег.

– Пальто не хочешь? А может быть, платьице? – Кузьминична улыбнулась, зажмурилась, и вот она уже передо мной в облике Наташи Ростовой на своем первом балу. Красивое шелковое платье в пол, розовый кокетливый бантик на спине, пышные воланы на руках. Не хватает для полноты картины бравого гусара под боком.

– Платьице тоже не нравится? Может, шубу? Норка? Соболь? Шиншилла? – Кузьминична продемонстрировала мне все перечисленные шубы и манто. В соболях, кстати, она выглядела просто великолепно, настоящая боярыня Морозова.

– Купальник-бикини? Юбка-мини? – улыбаясь, спрашивала она меня.

– Нет-нет, все, я поняла. Бикини я уже не выдержу, – остановила я зарвавшуюся стареющую кокетку. – Хватит, как вы это делаете?

– Что это?

Теперь передо мной сидела Кузьминична в длинном кожаном плаще «а-ля Тринити» из «Матрицы». Ее седые волосы были уложены в длинный гладкий хвост, на глазах появились стильные очки в изящной оправе, щеки радовали ярким румянцем, морщины профессионально были заретушированы тональным кремом, губы украшала терракотовая помада. Назвать эту стильную и модную даму «старушкой», «бабулькой», а тем более сравнить с Шапокляк, что я раньше делала, язык не поворачивался. Сейчас она выглядела максимум лет на сорок пять.

– Так лучше? – спросила она у меня. – Женщина должна хорошо выглядеть всегда, в любой ситуации!

– Даже когда сто процентов мужчин тебя не видят? – с грустью спросила я, кивнув в сторону куривших на крыльце интернов. Один из них, кстати, оказался моим старым знакомым, к которому я пыталась пристроиться на колени.

– В любом случае. Запомни. Даже когда сто процентов живых мужчин тебя не видит и ты их тем более видеть не хочешь, – приказным тоном произнесла Кузьминична.

– А мне так же можно? Ну, переодеться? – засмущавшись, спросила я.

– Можно, конечно. А в рваных колготках ходить, даже после смерти, неприлично. Я бы даже сказала, это моветон, – покачала головой Кузьминична. – Так, тебе нужно закрыть глаза, представить в самых мельчайших подробностях вещь, которую ты хочешь надеть. Только представлять вещь нужно именно надетой на себя, не на вешалке в магазине, не в твоем собственном шкафу, а надетую на тебе лично. Только этот предмет гардероба ты должна была уже видеть, щупать, ощущать. Нельзя представлять вещь из последней коллекции модельера, которую ты видела по телевизору. Все понятно? Можешь попробовать.

Я сразу поняла, что бы хотела надеть. В прошлом месяце я просто влюбилась в светлый роскошный плащ, который я видела в одном из столичных шоу-румов. Он идеально подходил к моим сапогам, и хоть цена была не маленькой, я бы его купила, но моего размера не нашлось. Так вот сейчас я зажмурилась, представила себя в плаще, представила, как красиво он будет облегать мой бюст, как великолепно бежевый плащ будет гармонировать с моими длинными каштановыми волосами и синими глазами.

Открыв глаза, я поразилась – я была в таком же плаще. Но сидел он, мягко говоря, как на корове седло. Плащ на мне болтался, так как был на три размера больше, чем нужно.

Кузьминична захохотала во весь голос.

– А ничего поприличнее больше не нашлось?

– Да что такое? – с жалостью воскликнула я. – В тот раз размера не было подходящего, и даже сейчас он мне великоват.

– Если ты представляешь вещь из магазина, где не было твоего размера, где он тебе не подошел, значит, ты не можешь его надеть по своей фигуре – такого плаща в этом магазине просто нет. А в другом магазине ты его не видела и не надевала. Представь что-нибудь подходящее из своего личного гардероба.

Я решила в этот раз не выпендриваться, все равно у меня сегодня не получится переплюнуть Кузьминичну с ее соболями. А рваные колготки действительно нужно переодеть – пусть ими санитары в морге любуются. Я спокойно представила себя в любимых джинсах, короткой кожаной курточке по погоде, сапоги решила оставить прежние. Представляя себя, я малость подправила макияж, накрасила губы и дорисовала себе легкий румянец.

– Вот так значительно лучше, – одобрила мои старания Кузьминична.

– Вот бы всегда на работу так за одну секунду собираться, – начала разговор я и тут же осеклась. Какая же работа? Теперь нет меня, нет и моей работы!

Похоже, все мои негативные эмоции были написаны у меня на лице, так как Кузьминична сочувственно сжала мне руку и проникновенно спросила:

– А что с тобой случилось? Ты заболела? В аварию попала?

– Я не знаю, все нормально было. А потом… – тут я опять заплакала, слезы потекли по моим щекам. Пантомима с переодеваниями, интересная каждой девушке, на время отвлекшая меня от моей участи, уже закончилась. Теперь ничего не мешало предаться нерадостным думам.

– Ну-ну, что ты. Не волнуйся ты так. Успокойся.

Я, глотая слезы, с надеждой взглянула на собеседницу.

– Расскажите, пожалуйста, что происходит. Я что? Умерла?

При произнесении этого слова меня снова принялось трясти.

– Ну, скажем так. Ты теперь перенеслась в другое состояние, – очень корректно произнесла Кузьминична. – С точки зрения любой религии – это только смерть тела, душа же живет вечно. С точки зрения физики – все мы только сгустки энергии, и это просто переход в другое состояние вещества. Каждый тут понимает, как ему удобнее.

– Но почему я именно здесь? То есть осталась в этой больнице? Где рай? Ад? Я же видела, как там, в палате, открылись небеса, и мужик с рыжей бородой улетел туда.

– Да? Смирнова все-таки забрали? Давно лежал в шестой палате, мучился. Как раз сегодня его должны были оперировать. Значит, его тоже забрали, – сообщила Кузьминична.

– Забрали? Куда забрали? Почему меня не забрали? Почему вы тоже здесь?

– Это очень сложный вопрос. С адом, с раем, с чертями-ангелами. У каждого человека свой жизненный путь, своя судьба – предназначение. Все мы появляемся в этом мире не просто так. – Кузьминична сняла стильные очки, наверное, из последней коллекции Диор, и принялась протирать их жутким клетчатым носовым платком необъятных размеров, появившимся в мгновение ока из воздуха. – Когда-то на месте этой больницы ничего не было, неподалеку была небольшая деревушка в двадцати километрах от Москвы, здесь же был глухой лес.

Я ярко представила, что там, где гудит скоростная трасса, шумит, не прекращая свой гул ни на секунду, Ленинградка, стояли вековые деревья: высоченные корабельные сосны, раскидистые липы, вечнозеленые ели.