Преступление в Блэк-Дадли E-Book

Марджери Эллингем

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 677

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Марджери Луиза Эллингем — английская писательница, принадлежащая «золотому веку английской литературы», признанная «королева детектива» наряду с Агатой Кристи, Дороти Сэйерс и Найо Марш. Наибольшую известность приобрели книги Эллингем о сыщике-джентльмене Альберте Кэмпионе. В этот том вошли первые три романа ее главного цикла. Когда Джорджа Эббершоу приглашают на уик-энд в Блэк-Дадли, он видит в этом шанс сделать предложение Мегги Олифант. Но безобидное развлечение гостей превращается в смертельную игру, и поиск преступника теперь занимает Джорджа больше, чем будущая помолвка. Вэл Гирт едва не стал жертвой похитителей. Он и не подозревает, насколько велика грозящая ему опасность, — в отличие от таинственного мистера Кэмпиона, сыщика-любителя, который сообщает ему новость: за древней чашей, отданной на сохранение семье Вэла, охотится шайка дерзких грабителей. В руках судьи Крауди Лоббетта — улики, раскрывающие личность преступного гения. Четыре покушения на жизнь вынуждают судью обратиться за помощью к Альберту Кэмпиону. Сыщик решает спрятать Лоббетта в Мистери-Майл, но это поместье превращается в западню.

Leseprobe

16+

Margery Allingham

THE CRIME AT BLACK DUDLEY

Copyright © 1929 by International Literary Properties UK Limited, through its subsidiary Worldwrites Holdings Limited

MYSTERY MILE

Copyright © 1930 by International Literary Properties UK Limited, through its subsidiary Worldwrites Holdings Limited

LOOK TO THE LADY

Copyright © 1931 by International Literary Properties UK Limited, through its subsidiary Worldwrites Holdings Limited

This edition is published by arrangement with The Peters Fraser and Dunlop Group Ltd and The Van Lear Agency LLC

All rights reserved

Перевод с английского Вероники Михайловой, Елены Корягиной

Серийное оформление Вадима Пожидаева

Оформление обложки Ильи Кучмы

Эллингем М.

Преступление в Блэк-Дадли : романы / Марджери Эллингем; пер. с англ. В. Михайловой, Е. Корягиной. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2025. — (Классика детектива. Большие книги).

ISBN 978-5-389-29539-1

Марджери Луиза Эллингем — английская писательница, принадлежащая «золотому веку английской литературы», признанная «королева детектива» наряду с Агатой Кристи, Дороти Сэйерс и Найо Марш. Наибольшую известность приобрели книги Эллингем о сыщике-джентльмене Альберте Кэмпионе. В этот том вошли первые три романа ее главного цикла.

Когда Джорджа Эббершоу приглашают на уик-энд в Блэк-Дадли, он видит в этом шанс сделать предложение Мегги Олифант. Но безобидное развлечение гостей превращается в смертельную игру, и поиск преступника теперь занимает Джорджа больше, чем будущая помолвка.

Вэл Гирт едва не стал жертвой похитителей. Он и не подозревает, насколько велика грозящая ему опасность, — в отличие от таинственного мистера Кэмпиона, сыщика-любителя, который сообщает ему новость: за древней чашей, отданной на сохранение семье Вэла, охотится шайка дерзких грабителей.

В руках судьи Крауди Лоббетта — улики, раскрывающие личность преступного гения. Четыре покушения на жизнь вынуждают судью обратиться за помощью к Альберту Кэмпиону. Сыщик решает спрятать Лоббетта в Мистери-Майл, но это поместье превращается в западню.

© Е. Корягина, перевод, 2025

© В. О. Михайлова, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025Издательство Азбука®

Преступление в Блэк-Дадли

ГЛАВА 1

ОГОНЕК СВЕЧИ

Вид, открывавшийся из узкого окна, навевал тоску и невыразимое одиночество. Мили и мили запущенных угодий простирались туда, где горизонт соединялся с морем. Со всех сторон одно и то же.

Серо-зеленые поля косили, вероятно, раз в год, не чаще, в остальное же время они оставались нетронутыми и принадлежали разве что стаду крупных черных коров, бродивших по ним тяжелой поступью. В быстро сгущающихся сумерках громадные животные выглядели несуразно.

В центре этого запустения, на тысяче акров частной земли, возвышался огромный серый особняк Блэк-Дад­ли — унылый и уродливый, как древняя крепость. Стены без вьющихся растений казались голыми, а длинные узкие окна, занавешенные начерно, придавали им вид отталкивающий и негостеприимный.

Мужчина в старомодной спальне отвернулся от окна и продолжил одеваться.

— Какое мрачное старое место, — заметил он, обращаясь к своему отражению в зеркале. — Слава богу, я не его владелец. — Сказав так, он ловко поправил на себе черный галстук и отступил назад, чтобы оценить результат.

Джордж Эббершоу был в каком-то смысле знамени­тостью, хоть его наружность и не кричала об этом: не­высокий, пухлый и серьезный, он напоминал юного хориста. Нелепые ярко-рыжие кудри придавали ему несколько причудливый вид. Одевался Джордж Эббершоу чрезвычайно опрятно, а от всего, что он когда-либо делал или говорил, так и веяло скрупулезностью, свидетельствовавшей об удивительной ясности ума. Однако, помимо уже изложенного, в нем не было ничего, указывающего на исключительность или хоть какую-то незаурядность его персоны, и все же в весьма узком кругу ученых мужей доктор Джордж Эббершоу считался авторитетной фигурой.

Его книга о патологиях, в которой он уделял особое внимание смертельным ранениям и способам установления их вероятных причин, вошла в число образцовых трудов в своей области. Кроме того, ввиду прошлых заслуг перед полицией имя Джорджа Эббершоу было на слуху, и к его мнению прислушивались в Скотленд-Ярде.

Ныне же доктор находился в отпуске, и та необычайная щепетильность, с которой он подошел к своему утрен­нему марафету, позволяла предположить, что он гостил в Блэк-Дадли не только ради живительного воздуха Саффолка.

К своему собственному удивлению и недоумению, он влюбился.

Джордж вмиг распознал у себя симптомы любовной лихорадки и не думал тешиться самообманом, а со своей обычной тщательностью решил избавиться от тревожащих чувств с помощью одного из двух испытанных человечеством методов: разочарования в избраннице или женитьбы на ней. Вот почему, когда Уайетт Петри уговорил его выбраться на уик-энд в загородный дом своего дяди, Эббершоу выставил условие: Маргарет Олифант тоже будет там.

Неизвестно, как Уайетту удалось убедить ее, но она была здесь, в поместье.

Джордж Эббершоу вздохнул и позволил мыслям лениво течь в направлении хозяина вечеринки. Странный юноша был этот Уайетт — из Оксфорда выпархивало немало юных дарований, одержимых теми или иными идеями. Уайетт обладал хорошими манерами и слыл одним из лучших выпускников. Эббершоу питал к нему безмерную благодарность. Господи боже, какой притягательный профиль у этой особы, Маргарет, и при этом она не только красива, но и умна! Ах, если бы только!.. Он взял себя в руки и мысленно упрекнул себя.

Эту проблему следовало решать, как и любую другую, пристойно и надлежащим образом.

Он должен поговорить с Маргарет, узнать поближе, выяснить, что ей нравится, о чем она думает. Неожиданный звон обеденного гонга вырвал его из этих мечтаний, и он поспешил вниз по тюдоровской лестнице, взволнованный, как никогда прежде.

Каким бы мрачным и отталкивающим ни выглядел Блэк-Дадли снаружи, внутренние помещения его поражали в не меньшей степени. Здесь присутствовали те же признаки запустения, коснувшиеся парка, но и в стенах, обшитых темными панелями, и в почерневших рамах на­писанных маслом картин, и в дубовой мебели с искусной резьбой, которой не касался полироль, проступало былое величие, хоть и несколько запылившееся.

Особняк как будто ни разу не обновляли. В зале до сих пор горели свечи в железных канделябрах — их мягкий свет отбрасывал гигантские тени, похожие на призрачные руки, которые скребли по потолку с дубовыми балками.

Джордж принюхался, сбегая по лестнице. Казалось, воздух прилипал к языку и оставлял на нем вкус свечного жира.

— Сырость! — сказал себе доктор. — Эти старые особняки нуждаются в тщательном уходе... При их возведении еще ничего не смыслили в санитарии. Живописно здесь, но я рад, что все это не мое.

Однако столовая могла изменить его мнение. Вдоль одной из стен этой длинной комнаты с низким потолком располагался ряд витражей. В огромном открытом камине горела пара вязанок хвороста, а источниками света на обеденном столе, который тянулся вдоль всего плиточного пола, были восемь канделябров о семи свечах каждый. Всю­ду висели портреты, нелепым образом различающиеся по стилю, — художники разных периодов прилежно следовали моде, заданной их маститыми современниками, но каждое написанное лицо имело странное сходство с другим: одинаковые прямые носы, схожие ниточки губ и неизменно мятежный взгляд.

Когда Эббершоу появился в столовой, там уже восседала большая часть компании, и оживленная болтовня молодежи показалась ему чудно́й в этом громадном помес­тье-склепе с его затхлым воздухом и архаичной атмосферой.

Однако, уловив по другую сторону стола отблеск золотисто-медных волос, он мгновенно забыл о мрачной сырости, как и о любых других неприятных загадках особняка.

Мегги Олифант была одной из тех современных молодых особ, которым удавалось следовать моде, но при этом выделяться среди прочих. Она была высокой стройной девушкой с приятным белым лицом (скорее интересным, нежели прекрасным) и темно-карими глазами, которые из чуть миндалевидных превращались в лучистые щелочки всякий раз, стоило ей засмеяться. Гладкие волосы цвета меди были ее наибольшей гордостью; она носила строгое каре с прямой густой челкой.

Насквозь прозаический разум Джорджа Эббершоу едва не начинал слагать оды, когда он смотрел на Мегги Олифант. Для него она была воплощением изящества. Он обнаружил, что ему приготовлено место за столом рядом с ней, и мысленно возблагодарил Уайетта за прозорливость. Доктор взглянул на него через стол и подумал, какой же он славный юноша.

Огонек свечи на мгновение озарил умное задумчивое лицо Уайетта, и молодой ученый тотчас поразился сходству с портретами на стене. Тот же прямой нос, та же ниточка губ...

Уайетт Петри выглядел тем, кем и был, — ученым новой породы. В его манере одеваться была какая-то продуманная небрежность, каштановые волосы не лежали гладко, как у его гостей, но он был явно культурным, утонченным человеком: каждая тень на его лице, каждый шов и складка одежды тонко и неуловимо подтверждали это.

Эббершоу смотрел на него задумчиво и в некоторой степени ласково. Его восхищение Уайеттом было сродни признанию, какое первоклассный ученый может испытывать к столь же блистательному специалисту в другой научной области. От скуки он припомнил список достижений Уайетта: тот возглавлял крупную государственную школу, получал высшие баллы на факультете классических наук в Оксфорде, снискал некоторую славу как поэт и, что важнее всего, был просто хорошим человеком. Эббершоу знал, что Уайетт богат, но нужды у него были скромные, а тяга к благотворительности — огромная. Он был человеком с побуждениями, тем, кто воспринимал жизнь с ее страстями и удовольствиями весьма серьезно. И, насколько можно было судить, никогда не выказывал ни малейшего интереса к женщинам — ни в целом, ни по отдельности. Месяц назад эта особенность Уайетта вызывала у Эббершоу не меньше уважения, чем прочие его свойства. Теперь же, находясь бок о бок с Мегги, он вдруг усомнился, что в глубине души ему не жаль Уайетта.

Его взгляд медленно перешел от племянника к дяде, полковнику Гордону Кумбу — хозяину поместья. Тот сидел во главе стола, и Эббершоу с любопытством посмат­ривал на этого престарелого ветерана, который так упивался обществом молодежи, что раз шесть за год уговаривал племянника пригласить в мрачный старый дом целую ватагу юных приятелей.

Этот несуразный человечек сидел в кресле с высокой спинкой скрючившись, будто его позвоночник был недостаточно силен и не мог поддерживать тело в вертикальном положении. Желтые волосы выцвели почти добела и торчали живой изгородью над узким лбом. Но, безусловно, больше всего в его внешности поражала пластина телесного цвета, которую приладили умелые врачи, чтобы скрыть обезображенное в боях лицо, — в противном случае оно выглядело бы кошмарно, так кошмарно, что и подумать нельзя. Со своего места — а это примерно в четырнадцати футах от полковника — Эббершоу едва мог различить эту пластину, вот насколько искусно та была подогнана. Она представляла собой полумаску и почти полностью за­крывала верхнюю правую часть лица. Серо-зеленые глаза полковника проницательно и с интересом всматривались сквозь нее в беседовавшую за столом молодежь.

Джордж поспешно отвел взгляд. На мгновение любопытство возобладало над деликатностью, так что волна смущения охватила его при мысли, что маленькие серо-зе­леные глаза остановились на нем и заметили, как он уставился в тарелку.

Доктор повернул к Мегги свое круглое лицо херувима, которое вопреки его воле окрасилось слабым румянцем, и тут же пришел в легкое замешательство, заметив, как она смотрит на него: с намеком на улыбку и странным блес­ком умных темно-карих глаз. У него мелькнуло неприятное чувство, что она потешается над ним.

Эббершоу посмотрел на Мегги с подозрением, но та уже спрятала улыбку, а когда заговорила, в ее тоне не было ни насмешки, ни надменности.

— Какой чудесный дом! — сказала она.

Он кивнул:

— Замечательный. Очень старый, надо заметить. Но здесь весьма одиноко, — добавил он, невольно явив свою практичность. — И это, пожалуй, удручает больше всего... Я рад, что не владею этим домом.

Девушка тихо рассмеялась:

— Вы не романтик.

Эббершоу посмотрел на нее, покраснел, закашлялся и решил сменить тему.

— Не представляю, — сказал он, пользуясь шумом всеобщей болтовни, — кто все эти люди. Я знаком только с Уайеттом и юным Майклом Прендерби. А кто все остальные? Я прибыл слишком поздно, меня не представили.

— Я и сама мало кого здесь знаю, — пробормотала Мегги, качая головой. — Рядом с Уайеттом сидит Энн Эдж­вер. Весьма хорошенькая, согласитесь? Известная в сценических кругах особа; вы наверняка слышали о ней.

Эббершоу взглянул через стол — там сидела эффектная молодая женщина с зачесанными набок кудрями, одетая в псевдовикторианское платье. Она увлеченно разговаривала с молодым человеком подле нее, некоторые их слова долетали до доктора. Он снова отвернулся и с веселой небрежностью произнес:

— Не особо хорошенькая, на мой вкус. А он кто?

— Тот черноволосый юноша, что беседует с ней? Это Мартин. Не знаю фамилии, мне представили его лишь по имени. Думаю, он здесь случайный гость. — Она умолкла и оглядела стол. — Так, Майкла вы знаете. Та застенчивая пухленькая девушка рядом с ним — Жанна, его невеста; возможно, вы уже встречались.

— Нет, — покачал головой Джордж, — но я бы не прочь с ней познакомиться. Майкл кажется мне весьма интересным. — Он взглянул на светловолосого юношу с острыми чертами лица. — Знаете, он лишь недавно получил степень доктора медицины, но непременно далеко пойдет. Славный малый. А кто же тот молодой человек, по виду боксер, слева от девушки?

Мегги осуждающе покачала золотисто-медной головой, проследив за его взглядом, направленным на юного верзилу.

— Вам не стоит так о нем говорить, — прошептала она. — Он гвоздь нашей сегодняшней вечеринки. Крис Кеннеди из Кембриджа, состоит в их самой титулованной команде по регби.

— Правда? — произнес Эббершоу с растущим уважением. — Привлекательный мужчина.

Мегги пристально взглянула на него, и вновь на ее губах заиграла улыбка, а в глазах появился живой блеск. Несмотря на склонность доктора Эббершоу к психологии, теоретизированию и серьезности по отношению к себе, по­чти все в его голове она нашла бы объяснимым и понятным. Но, несмотря на это, ее взгляд был восторженным, а в улыбке сквозила нежность.

— А вон там, — сказала она вдруг, вновь проследив за его взглядом и отвечая на невысказанную мысль, — совершеннейший чудак.

— В самом деле? — повернулся к ней Джордж.

Ей хватило вежливости показаться смущенной.

— Его зовут Альберт Кэмпион. Он прибыл сюда на машине Энн Эджвер и первое, что сделал, когда его мне представили, — это показал фокус с пенни, — ах, он совершенно безобиден, просто глупышка.

Эббершоу кивнул и украдкой посмотрел на розовощекого молодого человека с волосами цвета пакли и глупова­тыми бледно-голубыми глазами за очками в роговой оправе, задаваясь вопросом, где же он мог прежде встречать его.

Этот чуть скошенный подбородок да и чрезмерно широкая улыбка точно были ему знакомы.

— Альберт Кэмпион? — повторил он себе под нос. — Альберт Кэмпион? Кэмпион? Кэмпион? — Но все же память ему не помогла, и он прекратил взывать к ней, вмес­то этого снова направив пытливый взгляд на гостей.

С той неловкой минуты, когда хозяин поместья застал Эббершоу за тщательнейшим изучением его лица, он старался на него не смотреть. Зато теперь внимание доктора привлекла персона возле полковника, и вот на это лицо он уставился без малейшего стыда.

С первого взгляда было понятно, что этот человек — иностранец, но он привлекал внимание не только этим. Он внушал интерес сам по себе: седовласый, невысокий, изящный, с длинными красивыми руками, при помощи которых мужчина подчеркивал то, о чем говорил, активно жестикулируя тонкими бледными пальцами. Гладкие волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб, лицо было серым, оживленным, весьма неприятным.

Да, неприятным: Джордж не смог бы иначе описать эти тонкие губы, что округлялись при беседе, длинный тонкий нос и особенно — глубоко посаженные черные глаза-бусинки, что блестели и мерцали под косматыми бровями.

— Кто это? — Джордж коснулся руки Мегги.

Девушка подняла глаза и поспешно опустила их, пробормотав:

— Знаю лишь, что его зовут Гидеон, или вроде того, и он гость полковника. Он не из нашей компании.

— Какой странный человек, — сказал Эббершоу.

— О, он ужасен! — ответила она тихо и серьезно.

Джордж, резко взглянув на девушку, заметил, что она помрачнела. Увидев выражение его лица, Мегги рассмеялась:

— Ну разве я не дурочка! Пока не заговорила о нем, сама не понимала, какое впечатление он производит. И в самом деле неприятное, верно? А его друг, что сидит напротив, тоже довольно необычен, не правда ли?

Эббершоу удивило, что Мегги тоже нашла неприятным гостя полковника. Он снова украдкой взглянул через стол.

Мужчина, сидевший напротив Гидеона, по другую сторону от полковника, действительно производил впечатление.

Тоже иностранец, чрезвычайно толстый, с мощным подбородком, он казался до смешного знакомым, пока Джорджа внезапно не осенило. Да это же живое воплощение маленьких бюстов Бетховена, которые ставят в музыкальных салонах! Те же глаза с набрякшими веками, тот же широкий нос и копна волос, зачесанных назад и открывавших удивительно высокий лоб.

— Разве это не странно? — пробормотала Мегги. — Он как будто окаменел.

Стоило ей это сказать, как Джордж понял, что так оно и было. Наблюдая за ним несколько минут, он не заметил ни тени перемен в его багровом лице; мужчина почти не моргал, ни один его мускул не дрогнул, и шевеление губ, когда он говорил с полковником, абсолютно не сказывалось на других чертах, словно он был ожившей статуей.

— Кажется, его зовут Долиш, Бенджамин Долиш, — сказала Мегги. — Его представили нам перед обедом.

Эббершоу кивнул, и беседа перешла на другие темы, но его не покидало ощущение смутной тревоги, висевшей над головой, как черная тень. Оно омрачало мысли и приводило в смятение.

Прежде он не испытывал ничего подобного, но все же с легкостью определил, что с ним происходит. Впервые в жизни у него было дурное предчувствие — смутное необъяснимое предчувствие беды.

Он с сомнением взглянул на Мегги.

В конце концов, его могла сбить с толку любовь, легко затмевающая самый трезвый рассудок.

Спустя мгновение Эббершоу взял себя в руки, решив не быть дураком. Но как бы он ни искал оправданий, за его размышлениями скрывалась мрачная тень, и доктор радовался свету свечей, непринужденной беседе и смеху за обеденным столом.

ГЛАВА 2

РИТУАЛ С КИНЖАЛОМ

После ужина Эббершоу одним из первых вошел в большую залу или гостиную, которая вместе со столовой занимала огромную часть первого этажа этого великолепного старинного особняка. Это была удивительная комната, ничуть не меньше амбара, обшитая тяжелыми панелями, с двух ее сторон располагались восхитительные резные камины, где пылал огонь. Натертый до блеска пол из старого дуба укрывали несколько прекрасных иранских ковров.

Мебель в гостиной, как и в других частях дома, была из мореного дуба, тяжелая, не знавшая полировки, резная и очень-очень старая; здесь также слегка чувствовалась атмосфера таинственности и сырости, которой был пропитан весь дом. Эббершоу сразу обратил на это внимание и объяснил тем, что освещение здесь давала лишь люстра в виде большого металлического кольца с парой десятков толстых свечей. Люстра висела на железной цепи, привязанной к срединной потолочной балке. Свет свечей не попадал на стены, обшитые панелями, и в дальние углы за каминами, где таились тяжелые тени.

Самой же поразительной вещью здесь, безусловно, был трофей над дальним камином. Огромная композиция из двадцати-тридцати копий, расположенных по кругу наконечниками к центру, была увенчана пернатым шлемом и знаменем с гербом рода Петри.

Однако особый интерес вызывала деталь в центре, окруженная острыми наконечниками. К алой дощечке крепился длинный итальянский кинжал, должно быть, пятнадцатого века. Искусно отчеканенная и инкрустированная неограненными камнями рукоять представляла собой произведение искусства, но в первую очередь поражало лезвие с фут длиной, тонкое и изящное, из стали необычного зеленоватого оттенка, который придавал клинку зловещий вид. Он мерцал на темном фоне, грозный и как будто живой.

Кто бы ни вошел в гостиную, его взгляд всегда останавливался на кинжале, несмотря на сравнительно скромный размер. Он господствовал в этой комнате, как идол в храме.

Вид кинжала поразил Джорджа Эббершоу с порога, и тотчас же вернулось предчувствие опасности, которое так бередило его прозаическую душу в столовой. Доктор резко заозирался, сам не понимая, чего ищет: успокоения или подтверждения опасений.

Гости, которые выглядели такими большими за обеденным столом, в этой огромной зале казались совсем маленькими.

Слуга отвез полковника Кумба в угол, подальше от камина, и оттуда старый вояка благосклонно улыбался компании молодых людей. Гидеон и человек с бесстрастным лицом сели по обе стороны от него, а седой мужчина болезненного вида, которого Эббершоу представили как личного врача полковника, доктора Уайта Уитби, слонялся вокруг, нервно заботясь о своем пациенте.

При ближайшем рассмотрении и Гидеон, и похожий на Бетховена человек оказались еще менее привлекательными, чем показались Эббершоу на первый, несколько бег­лый взгляд.

Другие гости были в приподнятом настроении. Энн Эджвер демонстрировала разительный контраст между сво­им викторианским одеянием и современными манерами, а жизнерадостный вид и довольно смелые речи притянули к ней все внимание веселой компании. Уайетт Пет­ри стоял среди гостей, элегантный и чуть небрежный, его хорошо поставленный голос и тихий смех несколько скрашивали пребывание в мрачной гостиной.

Разумеется, первой о кинжале заговорила Энн.

— Совершенно омерзительная вещица, Уайетт, — сказала она, указывая на клинок. — Я все стараюсь ее не замечать. Хочешь, подарю тебе что-нибудь взамен, дорогой?

— Тсс! — Уайетт обернулся к ней, напустив на себя важ­ности. — Нельзя столь неуважительно отзываться о кинжале Блэк-Дадли. А то призраки всех умерших будут преследовать вас из-за оскорбленной семейной чести.

Он говорил явно в шутку, по-прежнему обходительно, но то ли зловещий вид кинжала, то ли атмосфера старого особняка подействовали на Энн отрезвляюще, и она нервно усмехнулась:

— Прошу прощения. Мне вовсе не хочется, чтобы меня преследовали. А если серьезно, без шуток, он просто невероятен!

Все собрались вокруг нее и Уайетта, глядя на трофей.

— Что думаешь, Джордж? — спросил Уайетт.

— Интересная вещь, поистине интересная. Очень древняя, я полагаю. Прежде не видывал ничего подобного, — с искренним восторгом ответил Эббершоу. — Наверняка семейная реликвия?

Уайетт кивнул, в его томных серых глазах блеснуло легкое веселье.

— Что ж, так и есть. Если верить семейным легендам, эта вещь доставила моим предкам множество неприятностей.

— Ах! — выступила вперед Мегги. — Это история о привидениях?

— Не о привидениях, — взглянул на нее Уайетт, — но все же история.

— Так расскажите нам ее, — произнес Крис Кеннеди, молодой регбист. Судя по обреченности в его голосе, он не находил старые семейные предания хоть сколько-нибудь интересными. Однако прочие гости, в отличие от него, оживились и стали уговаривать Уайетта рассказать.

— Конечно, это всего лишь байка, — заговорил он. — Не думаю, что я рассказывал ее кому-либо. Даже мой дядя вряд ли знает ее.

Он повернулся, вопросительно глядя на старика, но тот покачал головой:

— Мне ничего не известно. Это родовое гнездо моей покойной жены. Семья владела этим кинжалом сотни лет. Моя жена была из рода Петри и приходилась тетей Уайетту. Вполне естественно, что он знает об истории дома больше меня. Хотелось бы теперь послушать, Уайетт.

Тот улыбнулся и пожал плечами, затем, пройдя вперед, забрался на высокий дубовый стул у камина, перешагнул с одной потайной опоры в панели на другую и, вытянув руку, снял с дощечки мерцающий кинжал. Вся компания приблизилась, чтобы рассмотреть вещицу.

Даже сейчас, в ловких руках Уайетта Петри, кинжал Блэк-Дадли выглядел все так же зловеще. Зеленый оттенок стального клинка стал еще заметнее, а красный драгоценный камень в рукоятке светился, отражая блеск свечей.

— Эта вещь, — сказал Уайетт, гордо демонстрируя кинжал, — на самом деле называется ритуальным кинжалом Блэк-Дадли. Во времена Квентина Петри, примерно в шестнадцатом веке, некий высокий гость был найден убитым — этот кинжал вонзили ему прямо в сердце. — Он умолк и оглядел гостей.

Гидеон внимательно слушал из угла у камина: его серое лицо побагровело от интереса, маленькие черные глазки были широко раскрыты и не мигали. Мужчина, похожий на Бетховена, тоже повернулся к говорящему, по-прежнему без всякого выражения на красном лице.

Уайетт продолжал тихо, тщательно проговаривая слова, как будто диктуя:

— Не знаю, слышали ли вы про поверье, некогда существовавшее в этом богом забытом месте, якобы кровь убитого вновь начнет сочиться из смертельной раны, если убийца дотронется до тела своей жертвы, или же орудие, которым было совершено убийство, вновь окропится кровью в руке, нанесшей смертельный удар. Уж вы-то слыхали об этом, Эббершоу? — спросил он, повернувшись к ученому.

— Продолжайте, — коротко сказал Эббершоу, кивнув.

И Уайетт вновь заговорил о кинжале, который держал в руке:

— По всей видимости, Квентин Петри был во власти суеверий. Так как в семейных записях упоминается, что он приказал закрыть ворота и созвать всех, кто был в поместье, — семью, прислугу, рабочих, пастухов и всяческих прихлебателей, — чтобы по очереди вручить каждому из них кинжал. Так и началась эта история. Сам ритуал возник позже — через поколение, как я полагаю.

— Так поверье сработало? Из кинжала хлынула кровь? — с жаром спросила Энн Эджвер, ее круглое лицо светилось интересом.

Уайетт улыбнулся.

— Боюсь, один из моих предков действительно был обезглавлен по обвинению в убийстве, — сказал он. — И в хрониках говорится, что именно кинжал указал на него, хотя лично мне все это кажется подтасовкой, обычное дело в те времена.

— Да, но что же ритуал? — произнес Альберт Кэмпион нелепым фальцетом, растягивая слова. — О, как интригую­ще звучит. Знавал я человека, который, ложась спать, раздевался до цилиндра — его он снимал в последнюю очередь. Говорил, таков ритуал.

— Больше напоминает ярмарочный фокус, — сказал Эббершоу.

— И впрямь напоминает, не правда ли? — согласился неугомонный Альберт. — Но не думаю, что твой семейный ритуал, Петри, имеет с этим что-то общее. Более зловещий, полагаю.

— Немного зловещий и весьма абсурдный, — сказал Уайетт, смеясь. — Полагаю, после тех событий ежегодная церемония с кинжалом стала семейным обычаем, чем-то вроде обряда. Конечно, так было только поначалу. Позже эта церемония переросла в своего рода забаву — игру в прятки и одновременно эстафету по всему дому. Кажется, это стало рождественской традицией еще во времена моего деда. Правила очень просты. В доме гасят весь свет, и глава семейства, Петри по крови и по праву фамилии, вручает кинжал первому, кого встретит в кромешной темноте. Принявший эстафету не может отказаться от кинжала и должен передать его следующему участнику в течение двадцати минут. Так, каждый стремится избавиться от него, едва взяв в руки. Затем глава дома бьет в обеденный гонг, слуги разом зажигают повсюду свет, и тот, в чьих руках кинжал, объявляется проигравшим и расплачивается со всеми игроками чем угодно: от поцелуев до серебра. — Уайетт прервал рассказ и повертел кинжал в руках. — Вот и вся история.

— Как любопытно! — Энн Эджвер повернулась к осталь­ным. — Не правда ли? Вполне соответствует атмосфере этого дома!

— Почему бы нам не сыграть? — вновь подал голос розовощекий юноша с широкой глуповатой улыбкой, глядя на других гостей. — Ставлю шестипенсовик, если угодно, — рискнул он добавить игре куражу, так как никто не принял его идею с энтузиазмом.

— Можно? — спросила Энн Уайетта.

— Неплохая идея, — заметил Крис Кеннеди, готовый поддержать Энн во всем, что бы она ни предложила.

Остальные также благосклонно отнеслись к этой идее, но Уайетт колебался.

— Собственно, почему бы и нет, — сказал он наконец и умолк.

Эббершоу внезапно ощутил резкое неприятие этой заба­вы с кинжалом. История ритуала произвела на него странное впечатление. Он видел, с каким любопытст­вом Гидеон воззрился на говорившего, видел маленького скрюченного старика с пластиной на лице, который с жадностью слушал эту варварскую историю. Джордж не знал, было ли это влияние большого сырого мрачного дома или же коварное воздействие любви на его нервную систему, но при мысли о блуждании в темноте со зловещим на вид кинжалом он почувствовал отвращение, сильнее которого еще никогда не испытывал. Также ему казалось, что вся эта идея не по нраву Уайетту, но тот, встретив единодушие гостей, был вынужден согласиться.

Уайетт посмотрел на дядю.

— С чего бы мне препятствовать, мой дорогой мальчик? — Старик, казалось, отвечал на невысказанный вопрос. — Сочтем добрым знаком, что столь невинное развлечение возникло в результате таких мрачных событий.

Эббершоу пристально взглянул на него. В сказанном чудилось что-то не совсем правдивое, что-то лицемерное, неискреннее. Полковник Кумб посмотрел на мужчин по обе стороны от него.

— Не знаю лишь... — начал он с сомнением.

И вдруг заговорил Гидеон — Эббершоу впервые услышал его голос и был неприятно поражен.

— Принять участие в такой древней церемонии было бы большой честью, — произнес он глубоким и удивительно вкрадчивым, как мурлыканье кошки, голосом.

Мужчина с ничего не выражающим лицом склонил голову и произнес с едва различимым акцентом:

— Я тоже был бы рад.

Добро было дано, и началась тщательная подготовка к обряду, которую проводили со всем юношеским пылом. Вызванному слуге подробно объяснили его роль: тому предстояло опустить огромную металлическую люстру, погасить на ней свечи и снова поднять ее под потолок. Свет в гостиной также следовало потушить; после этого помощник должен был удалиться в комнаты для прислуги и дожидаться удара обеденного гонга, чтобы вместе с еще несколькими слугами поспешить обратно и снова зажечь свет.

Слуга был крупным румяным мужчиной с грудной клеткой как у боксера. Казалось, угрюмое выражение жило в его огромных голубых глазах чуть ли не с рождения. «От такого, как он, только и жди неприятностей», — внезапно подумал Эббершоу.

Уайетт, как глава рода и последний из Петри, взял на себя руководство. Эббершоу казалось, что он вечно держался так, будто был не слишком доволен своим поло­жением. Во всем, что делал Уайетт, чувствовалась легкая неохота. Отдавая распоряжения, он столь часто вдавался в лишние детали, что это походило на противление, неприятие своей задачи.

Наконец сигнал был дан. С мелодраматическим грохотом цепей огромная железная люстра опустилась, и свет погас, так что огромная зала погрузилась во тьму, если не считать разведенных каминов. Гидеон и человек, похожий на Бетховена, присоединились к компании, которая готовилась ринуться в темные коридоры. Последним, что увидел Джордж Эббершоу, прежде чем погасли свечи, была маленькая иссохшая фигура полковника Кумба, сидевшего в своем кресле в тени камина. Он улыбался, глядя на всех из-под жуткой лицевой пластины телесного цвета. Эббершоу последовал за остальными в темные залы и коридоры огромного мрачного особняка. Ритуал в Блэк-Дад­ли начался.

ГЛАВА 3

В ГАРАЖЕ

Таинственность огромных каменных лестниц и не­освещенных уголков тревожила Эббершоу больше, чем он пред­полагал. В темноте слышались шорохи, шепот и торопливые шаги. Джордж был отнюдь не слабонервным и при других обстоятельствах, вероятно, нашел бы игру забавной, если не скучной. Но именно в эту ночь и в этом доме, который еще с подъездной дороги показался таким зловещим, Эббершоу было явно не по себе.

Что еще хуже, он потерял из виду Мегги, упустил ее, как только его обступила непроглядная тьма. Так что Джордж вышел через первую попавшуюся дверь, которая вела в сад, и тихо притворил ее за собой.

Стояла прекрасная ночь, безлунная, но свет звезд освещал дорогу; чтобы не бродить в одиночестве по жуткому поместью, Эббершоу пришло в голову сходить проверить свой двухместный автомобиль с кондиционером, который он оставил в большом гараже у ворот.

Щепетильный от природы, Джордж тем не менее не был уверен, закрыл ли он бензобак. Вот и появилась удобная возможность проверить.

Он без особого труда нашел некогда служивший амбаром гараж, силуэт которого вырисовывался на фоне звезд­ного неба, и пересек широкую дорогу, вымощенную плиткой. Двери гаража все еще были открыты, с нижней балки свисали две масляные лампы, источая слабый свет. Внут­ри стояло более полудюжины машин, и Эббершоу не могло не прийти в голову, насколько каждая из них отражала вкус своего владельца. Купе «ровер» с кремовым кузовом и черными крыльями явно принадлежало Энн Эджвер; Джордж догадался бы об этом, даже не видя вычурного черно-белого набора запчастей. «Сальмсон» с нелепым маскотом указывал на Криса Кеннеди; великолепным «ланчестером», должно быть, владел Гидеон; и так же легко можно было определить владельцев «бентли», «бьюика» и «свифта».

Взгляд переходил от одного авто к другому, и на губах Эббершоу мелькнула улыбка при виде позабытого всеми автомобиля, который пылился в углу с достоинством старой девы.

«Должно быть, машина хозяев, — подумал Джордж, подходя к автомобилю, который, очевидно, принадлежал полковнику Кумбу. — Поразительно, насколько уместно она здесь смотрится».

Сделанный в самом начале века, этот пионер автомобильной промышленности явно относился к эпохе, когда, как сказал один гениальный американец, люди создавали авто, как собор, помолясь. Это был настоящий «брогам», в чей кузов, обитый кожей, влезало не меньше шести человек, не считая водителя. Эббершоу интересовался автомобилями, и так как у него в запасе имелось время, которое нужно было как-то потратить, он поднял необычайно тяжелый капот этого экспоната и заглянул внутрь.

Несколько мгновений он рассматривал двигатель, затем, вынув из кармана фонарик, пригляделся повнимательнее.

Внезапно у него вырвался сдавленный возглас. Эббершоу наклонился и направил луч фонаря на днище машины, чтобы заглянуть под тяжелые до нелепости подножки и изучить оси и вал. Наконец он встал и закрыл капот, на его благодушном лице проступили одновременно изумление и любопытство.

Под несуразным древним кузовом, который прилагался к автомобилю, якобы способному проделать не более двадцати миль, были установлены ходовая часть и двигатель от новейшего «роллс-ройса» модели «Фантом».

Ему не хватило времени поразмышлять об эксцентрич­ности владельца этого странного гибрида — на подъездной дороге послышались чьи-то шаги. Некий инстинкт заставил его направиться к своей машине и склониться над ней, прежде чем в дверях появился силуэт.

— О... э... приветствую! Решили малость побездельничать, да?

Слова, произнесенные каким-то безобидным идиотским голосом, заставили Эббершоу поднять голову и обнаружить глупо улыбающегося Альберта Кэмпиона.

— Привет! — сказал Эббершоу, немного раздраженный тем, как точно тот описал его времяпрепровождение. — Как ритуал?

— О, народ снует туда-сюда, полагаю. — Мистер Кэмпион выглядел немного смущенным. — Пара часов чистого удовольствия, не так ли?

— Как бы вам все это не пропустить, — многозначительно сказал Эббершоу.

Молодой человек принялся исполнять какой-то нелепый чарльстон, видимо, чтобы скрыть смущение.

— Ну да, мне уже на самом деле наскучило, — признался он, все еще пританцовывая, что особенно раздражало Эббершоу. — Эта беготня в темноте с кинжалами — не самое разумное дело. От оружия только и жди беды, из-за него людям приходят на ум бог знает какие мысли. Не хочу быть там, поэтому я здесь.

Эббершоу впервые испытал к нему легкую симпатию.

— Ваша машина тоже здесь? — поинтересовался он небрежно.

Этот совершенно обыденный вопрос, казалось, еще больше взволновал мистера Кэмпиона.

— Ну... э... нет. На самом деле нет. Точнее, — добавил он во внезапном приливе уверенности, — у меня ее не водится. Хотя как раз машины мне всегда нравились, — поспешно продолжил он, — они красивые, полезные. Я всегда­ так думал. Можно сесть и поехать куда хочешь. Так лучше, чем на лошадке.

Эббершоу уставился на него. Он счел, что этот человек либо умалишенный, либо пьяный, и, поскольку ни один из двух вариантов ему не нравился, сухо предложил вернуться в дом. Юноша не изъявил особого желания, но Эббершоу, в котором временами и при нужных обстоятельствах просыпалась решительность, без дальнейших рассуждений потащил его к боковой двери, через которую он покинул особняк.

Как только они вошли в просторный серый коридор и почувствовали слегка сырое, затхлое дыхание дома, стало очевидно: что-то неладно. Звучал топот множества ног и эхо голосов. Свет в дальнем конце коридора замерцал и погас.

— Кто-то скандалит из-за проигрыша, что ли? — Идиотский голос Альберта Кэмпиона странным образом раздражал Эббершоу.

— Поглядим, — сказал Джордж с нескрываемым беспокойством.

Совсем рядом послышалась легкая поступь, во тьме блеснул шелк платья.

— Кто здесь?

Эббершоу узнал голос Мегги.

— О, слава богу, это вы! — воскликнула она, услышав его ответ.

Тогда мистер Альберт Кэмпион сделал первую разумную вещь с тех пор, как появился здесь: немедля испарился из коридора, оставив Джорджа с Мегги наедине.

— Что случилось? — Эббершоу говорил с опаской, чувствуя, как рука девушки дрожит в его ладони.

— Где вы были? — спросила она, задыхаясь. — Вы разве не слышали? У полковника Кумба случился приступ прямо посреди игры! Доктор Уитби и мистер Гидеон повели его в комнату. Однако им с трудом это удалось, ведь нигде не было света. Они ударили в гонг, но слуги не явились. Судя по всему, из их покоев ведет всего одна дверь, и та, похоже, была заперта. Но свечи уже зажигают, — добавила Мегги, все еще странно задыхаясь.

Эббершоу посмотрел на девушку — ему хотелось видеть ее лицо.

— Что там сейчас происходит? — спросил он. — Мы можем что-нибудь сделать?

— Нет, не думаю, — покачала она головой. — Они ­просто стоят и разговаривают. Уайетт сказал, что ничего серьезного не случилось, и попросил всех продолжать игру как ни в чем не бывало. Видимо, у полковника этот приступ далеко не первый... — Мегги заколебалась и вдруг замерла.

Эббершоу почувствовал, как она дрожит рядом с ним, и у него вновь появилось странное, пугающее предчувст­вие, которое весь вечер таилось в глубине его разума.

— Скажите, что случилось? — Интуиция подсказала ему, что говорить нужно ласково и успокаивающе.

Мегги, вздрогнув, ответила срывающимся голосом:

— Нет, не здесь. Может, выйдем на улицу? Я боюсь этого дома.

От ее признания сердце Эббершоу болезненно подпрыгнуло.

Значит, что-то произошло.

Он взял руку Мегги в свою:

— Да, конечно, идемте. Сегодня прекрасная звездная ночь; самое время прогуляться по траве.

Доктор вывел ее на грубо подстриженный газон, который некогда был ровным. Выйдя из тени дома, они спрятались в зарослях небольшого кустарника, чтобы никто не мог увидеть их из окна.

— Итак, — произнес Эббершоу, голос которого помимо его воли звучал покровительственно. — Что же случилось?

Мегги посмотрела на него. В слабом свете звезд он увидел ее проницательное, умное лицо и прищуренные карие глаза.

— Это было просто ужасно, — прошептала она. — Я говорю о приступе полковника Кумба. Кажется, его нашел доктор Уитби и вместе с мистером Гидеоном поднял, в то время как другой мужчина — тот, что с бесстрастным лицом, — звонил в гонг. Никто не знал, что произошло, нигде не было света. Затем мистер Гидеон спустился и сказал, что у полковника сердечный приступ... — Она умолкла и пристально посмотрела на Эббершоу, который с ужасом понял, что Мегги вне себя от страха. — Джордж, — внезапно сказала она, — если я сообщу вам кое-что, вы не сочтете меня... сумасшедшей?

— Нет, конечно нет, — твердо заверил он ее. — Что еще произошло?

Мегги с трудом сглотнула. Он увидел, что она пытается взять себя в руки, и, повинуясь внезапному побуждению, обнял ее за талию, даря поддержку.

— Во время игры, — сказала Мегги так четко и сдержанно, словно ей на это потребовались усилия, — примерно за пять минут до того, как прозвенел гонг, кто-то вложил мне в руку кинжал. Не знаю, кто это был, кажется, какая-то женщина, но я не уверена. Я как раз стояла у подножия каменной лестницы, ведущей в нижнюю залу, и вдруг кто-то в темноте прошел мимо и сунул мне этот кинжал. Я всполошилась, побежала по коридору, ища кого-нибудь, чтобы его отдать. — Мегги умолкла, и Джордж почувствовал, как она дрожит. — В коридоре есть окно, — сказала она, — и когда я проходила мимо него, кинжал немного осветился, и — не подумайте, что я сумасшедшая, или грежу, или воображаю, — я увидела на лезвии что-то темное. Когда я прикоснулась к нему, пальцы стали липкими. Я сразу поняла: это кровь!

— Кровь! — До Эббрешоу постепенно дошел смысл слов Мегги, и он уставился на нее наполовину зачарованно, наполовину доверчиво.

— Да. Вы должны мне верить. — В ее голосе звучала боль.

Эббершоу чувствовал взгляд Мегги на своем лице.

— Я просто стояла и смотрела на кинжал, — продолжала она. — Сначала думала, что упаду в обморок. Я знала, что закричу через мгновение, а затем — совершенно внезапно и бесшумно — из тени появилась рука и забрала у меня нож. Я так испугалась, что почувствовала, будто схожу с ума. И когда моя голова уже раскалывалась от переживаний, прозвучал гонг. — Мегги замолчала и сунула что-то в руку Джорджа. — Взгляните, если не верите. Я потерла им кинжал.

Эббершоу посветил фонариком на маленький скомканный клочок ткани в своей руке. Это был носовой платок, маленький обрывок тонкого батиста с кружевом, и на нем виднелось тусклое алое пятно, которое доктор безоши­бочно узнал: засохшая кровь.

ГЛАВА 4

УБИЙСТВО

Они медленно направились обратно к дому.

Мегги сразу же пошла в свою комнату, а Эббершоу присоединился к гостям в зале.

Уголок, где прежде сидел ветеран, был пуст, его кресло и все остальное исчезло.

Уайетт как мог старался улучшить настроение своих дорогих гостей, уверяя, что сердечные приступы у его дяди отнюдь не редкость, и просил их не брать в голову этот инцидент.

В суматохе никто даже не вспоминал о кинжале. Казалось, он бесследно испарился. Эббершоу колебался, стоит ли затрагивать эту тему, но в конце концов решил не делать этого и присоединился к вялой беседе.

Все отправились спать пораньше. Хандра охватила каждого из присутствующих, так что еще задолго до полуночи с потолка спустили большую люстру и гостиная вновь погрузилась во тьму.

В своей комнате Эббершоу снял пальто и жилет и, облачившись в скромный на вид, но роскошный халат, устро­ился в кресле перед огнем, чтобы выкурить последнюю сигарету перед сном. Последние события не развеяли не покидавших его все это время опасений.

Он безоговорочно поверил рассказу Мегги: она была не из тех девушек, которые при любых обстоятельствах выдумывают разные истории. Да и атмосфера в доме после возвращения Эббершоу из гаража, казалось, таила в себе смутную опасность.

Здесь происходило что-то необычное, что-то, чего он еще не понимал. В памяти снова промелькнуло лицо нелепого молодого человека в очках в роговой оправе, и он тщетно силился вспомнить, где видел его раньше.

Размышления прервал звук шагов в коридоре. В дверь постучали.

Встав с кресла, Эббершоу открыл дверь и обнаружил перед собой полностью одетого Майкла Прендерби, того самого юношу, что недавно стал доктором медицины.

Майкл выглядел обеспокоенным. Он быстро вошел в комнату и закрыл за собой дверь, предварительно оглядев коридор, как будто желал удостовериться, что за ним не следят.

— Простите мне эту мелодраматичность, — сказал он, — но в поместье происходит что-то чертовски странное. Не желаете выкурить со мной сигарету?

Эббершоу проницательно посмотрел на него. Рука, протягивавшая ему портсигар, была не слишком тверда, а шутливость в голосе опровергалась тенью беспокойства в глазах.

Майкл Прендерби был светловолосым худощавым юношей с удивительно тонким чувством юмора. Со стороны он мог показаться безобидным, даже безвольным человеком, и лишь его друзья знали о его необыкновенной силе духа и волевом характере.

Эббершоу взял сигарету и указал на кресло:

— Что ж, давайте. Как там дела?

Прендерби закурил, бодро затянувшись, а потом резко заговорил:

— Во-первых, этот дряхлый стреляный воробей наверху мертв.

Серо-голубые глаза Эббершоу блеснули, и подозрение, таившееся в глубине его сознания после разговора с Мегги в саду, внезапно обернулось уверенностью.

— Мертв? — переспросил он. — Откуда вы знаете?

— Так мне сказали. — Бледное лицо Прендерби слегка покраснело. — Его домашний врач — кажется, его зовут Уитби — подошел ко мне, когда я собирался лечь спать; он попросил меня пойти с ним и взглянуть на старика.

Последовала неловкая пауза, и Эббершоу вдруг понял, что Майкл вспомнил о врачебной тайне.

— Я думал, туда наверняка уже позвали вас, — продолжал юноша, — поэтому помчался вслед за доктором и обнаружил полковника на кровати — лицо прикрыто, все такое. Гидеон тоже был там. Едва войдя в комнату, я понял, зачем понадобился им. Они требовали, чтобы я поставил подпись на свидетельстве для кремации.

— Для кремации? Не слишком ли поспешно?

Прендерби кивнул:

— Я тоже так решил, но Гидеон объяснил, что последним желанием старика было, чтобы его кремировали и продолжили веселиться, поэтому они не хотели держать тело в доме дольше необходимого.

— Кремировали и продолжили веселиться? — глупо повторил Эббершоу. — Какой абсурд!

Молодой доктор наклонился вперед:

— Это еще не все. Услышав их требование, я, естествен­но, сказал, что вы опытный доктор и к вам следует обратиться в первую очередь. Кажется, это взбесило их обоих. Старик Уитби явно очень нервничал, он отошел в сторону и наговорил полной чуши насчет практикующих врачей, но еще хуже со мной обошелся иностранец. Он заметил своим отвратительно липким голосом, что я как гость не могу отказать в такой простой просьбе. Чертовская наг­лость с его стороны. Ситуация была ужасно неловкой. Но в конце концов я решил попросить поддержки у вас, надеюсь, вы замолвите за меня словечко, поэтому и... — Он замолчал.

— Вы подписали свидетельство? — быстро спросил Эббершоу.

Прендерби покачал головой.

— Нет, — сказал он решительно и пояснил: — Ведь мне не разрешили осмотреть тело.

— Что? — поразился Эббершоу: и так непростая ситуа­ция становилась все хуже и хуже. — Вы отказались?

— Ну конечно. — Прендерби начинал злиться. — Уитби наговорил всякой чепухи: слыхали, знаем. Он так распалился, что стреляный воробей на кровати, ей-богу, едва не начал разлагаться. Но при этом доктор все время преграждал мне путь к телу, а когда я решился сдернуть простыню, к нему присоединился и Гидеон, намеренно загородив собой покойника. Похоже, Уитби воспринял как личное оскорбление то, что я счел необходимым провести простейший осмотр тела. Потом, как ни прискорбно, я вышел из себя и удалился. — Он смущенно посмотрел на Эб­бершоу. — Видите ли, — внезапно разоткровенничался он, — мне в жизни не приходилось подписывать свидетельство для кремации, и не хотелось бы начинать эту практику в столь подозрительных обстоятельствах. Вы же знаете, я сдал выпускные экзамены лишь несколько месяцев назад.

— О, конечно, конечно, — уверил его Эббершоу. — Интересно, чем они заняты сейчас.

Прендерби ухмыльнулся.

— Вероятно, скоро вы сами узнаете, — сухо сказал он. — Им ничего не осталось, кроме как пойти к вам. Они рассчитывали, что легко со мной договорятся, но, потерпев неудачу, да еще при такой спешке, непременно обратятся к вам. Ну а мне пришло в голову опередить их.

— Вы поступили правильно. Большое спасибо, — искренне сказал Эббершоу. — Дело не из заурядных. Были ли там симптомы сердечной недостаточности?

— Понятия не имею, мой дорогой друг. — Прендерби пожал плечами. — Я даже не видел лица умершего. Но если это была сердечная недостаточность, почему бы не дать провести осмотр? Знаете, Эббершоу, все это более чем подозрительно. Как вы думаете, нам следует что-нибудь сделать?

— Нет. По крайней мере, не сейчас.

Круглое щекастое лицо Джорджа Эббершоу вдруг приняло выражение, сразу изменившее его наружность. Губы сжались решительно и твердо, взгляд преисполнился уверенности. В одно мгновение он обернулся опытным специалистом, способным справиться с любой проблемой.

— Послушайте, — сказал он, — если вы только что оттуда, они в любой момент придут ко мне. Вам лучше уйти, чтобы нас не застали вместе. Не нужно устраивать скандал, впутывать женщин и так далее; кроме того, мы ничего не сможем сделать, если ситуация выйдет за рамки. Как только я доберусь до города, зайду повидаться с Дэдвудом из Скотленд-Ярда, а уж тот все проверит без шума и пыли. Разумеется, прежде мне нужно удостовериться, что дело того стоит и здесь есть что расследовать. Поэтому, если они потребуют подписать бумагу, я, вероятнее всего, это сделаю. А уже потом, если будет необходимо, организую расследование. Вряд ли они успеют кремировать тело преж­де, чем на них выйдет Скотленд-Ярд. Решено, прямо с утра я еду в город.

— Отличный план, — с энтузиазмом сказал Прендерби. — Если не возражаете, я зайду к вам позже, чтобы ­узнать, как дела. Доброй ночи! — Вдруг он замер, при­слушиваясь. — В коридоре кто-то есть. Знаете, если вы не против, я и далее буду мелодраматичным. — Он проскользнул в большой гардероб в дальнем конце комнаты и закрылся там как раз в тот момент, когда шаги в коридоре замерли и раздался стук в дверь.

Эббершоу, как и ожидал, обнаружил на пороге доктора Уитби. Тот ужасно нервничал. Его тонкие седые волосы прилипли к потному лбу, руки заметно подергивались.

— Доктор Эббершоу, — начал он, — извините, что беспокою вас так поздно, но я должен просить вас об услуге.

— Мой дорогой сэр, разумеется. — Эббершоу излучал благодушие, и его коллега воодушевился.

— Полагаю, вы знаете, — сказал он, — что я личный врач полковника Кумба. Он инвалид уже несколько лет, как вам наверняка известно. На самом деле произошло нечто весьма прискорбное, и хотя мы уже давно понимали, что такой исход неизбежен, это все равно огромное потрясение. Сегодняшний приступ полковника Кумба, увы, оказался смертельным.

Реакция Эббершоу была верхом актерского мастерства: брови взметнулись, рот открылся.

— Боже мой, боже мой! Как это прискорбно! — сказал он с напыщенностью, которая всегда придает молодым людям особенно нелепый вид. — Очень неприятно, — повторил он, словно его осенило. — Вот и конец вечеринке.

— Ну... — заколебался доктор Уитби. — Мы надеемся, что до этого не дойдет.

— Разве нам не нужно разъехаться по домам?! — воскликнул Эббершоу с таким потрясенным видом, что старик поспешил объясниться.

— Покойный был весьма эксцентричной личностью, — доверительно пробормотал доктор Уитби. — Его последним — довольно настойчивым — желанием было продолжить праздник.

— Всем будет тяжело исполнить его желание, — сухо прокомментировал Эббершоу.

— Вот именно. Как раз по этой причине я и пришел к вам. Полковник всегда хотел, чтобы его кремировали после смерти не откладывая, так что позаботился обо всем заранее. Осталась лишь формальность — свидетельство для кремации, и я бы хотел попросить вас его подписать. — Он замялся и взглянул на маленького рыжеволосого человека в халате.

Эббершоу был к этому готов.

— Мой дорогой сэр, разумеется, я сделаю все, что в моих силах. Давайте поднимемся к покойному прямо сейчас!

На лице Уитби не осталось и следа от нервозности, вздох облегчения сорвался с губ старика, пока он провожал услужливого доктора Эббершоу под скрип половиц в коридоре в покои полковника.

Это была огромная, старомодная, плохо освещенная комната с высоким потолком. Одна из стен была обшита панелями, другая — задрапирована тяжелыми шторами, древними и пыльными. «Не лучшее пристанище для инвалида», — подумал Эббершоу.

Огромная кровать с балдахином занимала весь дальний конец комнаты, на ней лежало нечто неподвижное — труп, накрытый простыней. На маленьком столике возле широкого камина дожидались перо, чернила и бланк свидетельства для кремации; у столика возвышался Джесси Гидеон, его красивая рука, лежавшая на полированном темном дереве, казалась высеченной из слоновой кости.

Эббершоу решил, что единственный способ подтвердить или опровергнуть подозрения — действовать быст­ро, и, приняв энергичный и при этом деловитый вид, пересек комнату, потирая руки.

— Сердечная недостаточность? — спросил он чуть ли не весело. — Вероятно, переизбыток волнения, не самая легкая пища — и вот результат. Как печально, как печально. Еще и во время приема гостей. — Болтая, он расхаживал по комнате взад-вперед, с каждым шагом приближаясь к кровати. — Что ж, давайте я взгляну, — вдруг сказал он. — Конечно, это просто формальность... — На последнем слове он очень резво подошел к кровати и сдернул простыню с лица покойника.

Реакция последовала моментально. Уитби схватил доктора за руку и оттащил от кровати, а из тени бесшумно вышла фигура, которой Эббершоу раньше не замечал. Спустя миг он узнал Долиша, человека, похожего на Бетховена. Лицо его по-прежнему оставалось бесстрастным, но, когда он выступил вперед, в его позе читалась угроза, и молодой ученый, чуть затрепетав от волнения, осознал, что маски сброшены и ему противостоят серьезные люди.

Однако Джордж быстро взял себя в руки и вернул кон­троль над ситуацией; его преимущество было в том, что он понимал, в каком положении оказался. Он немного виновато посмотрел на Уитби и повторил:

— Всего лишь формальность. Мне бы хотелось увидеть тело. Некоторые врачи уделяют недостаточно внимания такой важной процедуре, как установление факта смерти. А кремация все-таки необратима. Я не из тех, кто настаивает на всестороннем осмотре, но все же должен убедиться, что покойный мертв, вы меня понимаете? — Он рассмеялся и непринужденно сунул руки в карманы, глядя на мужчину в кровати.

Напряжение в комнате мгновенно ослабло. Долиш с каменным лицом отошел в свой угол, к Гидеону вернулась прежняя учтивость, а Уитби, кажется, тоже немного успокоился.

— Я полагаю, смерть наступила в этой комнате? — непринужденно спросил Эббершоу, искоса глядя на Уитби.

Тот был готов к этому вопросу:

— Да, как только мы его сюда принесли.

— Понимаю. — Эббершоу оглядел комнату. — Вы доставили его сюда в кресле, не так ли? На редкость удобное приспособление. — Он умолк, словно задумавшись, и Долиш нетерпеливо забурчал.

Гидеон поспешил вмешаться.

— Уже поздно, — сказал он наигранно вкрадчивым голосом. — Мы не должны задерживать доктора Эббершоу...

— Э... нет, конечно нет. — Уитби нервно вздрогнул.

Эббершоу понял намек.

— И впрямь уже поздно. Доброй ночи, джентльмены, — пробормотал он и направился к двери.

Гидеон вырос у него на пути с ручкой в руке. Он был, как всегда, обходителен и улыбчив, но круглые глазки под густыми косматыми бровями опасно сверкали.

Тогда Эббершоу понял, что отказа здесь не примут. Трое мужчин в комнате были настроены весьма решительно. Любые возражения, которые он рискнет выдвинуть, непременно вынудят их применить силу. Фактически это будет подпись, сделанная под принуждением.

Он взял ручку, нетерпеливо цокнув языком и засмеявшись, будто хотел замаскировать оплошность:

— Как глупо с моей стороны, совсем запамятовал. Где подписать, покажите... А, вот здесь. Вы, конечно же, оформили все как надо, доктор Уитби.

— Да-да. Должным образом.

Похоже, никто, кроме Эббершоу, который в эту минуту отчаянно притворялся самодовольным простофилей, не заметил, в каком ужасном нервном напряжении пребывал Уитби. Он весь дрожал и не мог обуздать голос. Эббершоу оставил размашистую подпись на свидетельстве и вернул ручку. Когда он уходил, за его спиной отчетливо раздался вздох облегчения.

На пороге Джордж обернулся:

— Беднягу Петри, верно, уже известили? Надеюсь, он не убит горем. Жаль его.

— Конечно же, мистеру Петри уже обо всем известно, — сухо сказал доктор Уитби. — Он сокрушен, что вполне естественно, но все же для него, как и для всех нас, это вряд ли стало неожиданностью. И потом, они не кровная родня, полковник стал Уайетту дядей лишь благодаря женитьбе на его тетушке, это было уже после войны.

— А все-таки, — Эббершоу уже принял свой обычный суетливый вид, — это ужасные новости и большое горе, да, большое горе. Спокойной ночи, джентльмены.

Он вышел из мрачного помещения и затворил за собой дверь. В коридоре его лицо тотчас переменилось: суетливый, напыщенный вид, который он на себя напускал, слетел с него, обнажив настороженную целеустремленность. Пока еще он многого не понимал, но в одном был совершенно уверен: полковник Гордон Кумб умер вовсе не от сердечного приступа.

ГЛАВА 5

МАСКА

Эббершоу тихо пробирался по коридору к комнате Уай­етта. Найти ее было несложно: не далее как этим утром хозяин дома ему сам ее показал.

Не обнаружив под дверью полоски света, Джордж мгно­вение поколебался, не решаясь побеспокоить Уайетта, но все-таки постучал.

Ему не ответили. Выждав немного, он постучал вновь. Когда же ему снова не ответили, Эббершоу, подчинившись внезапному порыву, нажал на дверную ручку и вошел внутрь.

Он оказался в длинной узкой комнате. Высокое окно выходило на балкон. Темноту в комнате разбавляло лишь струившееся через стекло слабое сияние только что взошедшей луны.

Уайетта он увидел сразу. Тот в халате стоял у окна, упираясь в раму руками.

Эббершоу окликнул его, но тот отозвался не сразу. Уайетт резко повернулся — лунный свет на миг озарил его лицо и длинные тонкие руки — и подошел к другу.

Но настроение Эббершоу уже изменилось: он не чувствовал в себе прежней решимости. План уже не казался ему таким хорошим.

— Я только что узнал, — сказал он с искренним сочувствием. — Мне очень жаль. Полагаю, для вас это шок? Если я хоть чем-то могу помочь...

Уайетт покачал головой:

— Благодарю, но его врач уже давно этого ждал. Все приготовления, вероятно, были сделаны заранее. Боюсь, теперь ни у кого здесь нет желания веселиться.

— Мой дорогой друг, — поспешно заверил его Эббершоу, — разумеется, утром мы все разъедемся. Большинство гостей явились сюда на машинах.

— О, прошу, не надо, — вдруг принялся настаивать Уайетт. — Насколько я понял, мой дядя очень хотел, чтобы вечеринка продолжалась, несмотря ни на что. Право, вы окажете мне большую услугу, если останетесь до понедельника и убедите остальных сделать то же самое. В конце концов, это даже не дядин дом, все здесь принадлежит мне, как вам известно. Поместье перешло ко мне после смерти тетушки, но мой дядя, ее муж, захотел остаться здесь, поэтому я сдал его ему. Я бы хотел, чтобы вы остались. Ему бы это понравилось, а мне, признаться, нет нужды сейчас быть одному. Он не был мне родней по крови, и при этом, насколько мне известно, я его единственный родственник. — Он сделал паузу и добавил, поскольку­ Эббершоу все еще заметно колебался: — Похороны и кремация пройдут в Лондоне. Гидеон уже обо всем договорился; он был адвокатом дяди, а еще очень близким другом. Оставайтесь, если сможете, хорошо? А теперь спокойной ночи. Спасибо, что зашли меня проведать.

Эббершоу не спеша направился к себе, пребывая в легком замешательстве. Он ведь намеревался рассказать Уайетту о том, что узнал, и теперь не мог взять в толк, почему промолчал. Инстинкты подсказывали ему соблюдать осторожность. У него было чувство, будто прежде в Блэк-Дадли никогда не происходило ничего столь загадочного. Казалось, тайны этой ночи несли в себе невиданную угрозу.

В своей комнате Джордж обнаружил Прендерби: пепельница рядом с ним была полна окурков.

— Вот и вы наконец-то, — раздраженно сказал он. — Я опасался, что они уготовили вам какое-нибудь сенсационное исчезновение. В этом доме сплошь призраки по уг­лам, и мне здорово не по себе. Так что там произошло?

Прежде чем ответить, Эббершоу подсел к огню.

— Я подписал свидетельство, — сказал он наконец. — Меня практически вынудили это сделать. Они все, включая этого воинственного Бетховена, явно в сговоре.

Прендерби наклонился вперед, на его бледном лице вдруг вновь проступил интерес.

— Они что-то задумали, не так ли?

— О, несомненно, — заверил его Эббершоу. — Я видел лицо покойного. На нем не было ни малейших признаков приступа. Его явно убили, вероятно, вонзили клинок в спину. — Он осекся, погрузившись в раздумья.

— Все как я и предполагал. — Прендерби с любопытством посмотрел на него. — Вижу, вас осенило? Что еще там произошло?

Эббершоу взглянул на юношу:

— Чертовски странная вещь, Прендерби. Настоящая загадка, коих здесь и так больше, чем кажется. Когда я отдернул простыню и увидел лицо, в полутьме было трудно что-либо разглядеть, но кое-что я все-таки заметил. Из-за кровопотери кожа так истончилась, что пластина на лице соскользнула и открыла нечто необычайное.

— Чудовищные шрамы? — Прендерби вопросительно посмотрел на него.

— Нет, отчего же, напротив. И это самое удивительное. — Эббершоу наклонился вперед, его взгляд был очень серьезным и суровым. — Прендерби, этому человеку не было нужды носить пластину. Его лицо так же цело, как у нас с вами!

— Боже мой! — Юноша так и выпрямился в кресле, когда до него постепенно дошел смысл сказанного. — Выходит, это была всего лишь...

— Маска, — кивнул Эббершоу.

ГЛАВА 6

МИСТЕР КЭМПИОН УСТРАИВАЕТ ПЕРЕПОЛОХ

После того как Прендерби ушел, Эббершоу еще некоторое время курил, сидя в кресле. Он наконец лег в постель, но никак не мог уснуть — все глядел в темный потолок и размышлял.

Джордж только-только задремал, уже предчувствуя, как события этой ночи явятся ему в причудливых кошмарах, — и вдруг страшный грохот над головой и осыпавшийся на лицо дождь из штукатурки заставили его мигом очнуться.­

Он сел на кровати, весь напряженный, взвинченный, ожидая, что будет дальше.

Почти сразу грохот повторился.

Казалось, что этажом выше, прямо над его головой, швырялся мебелью разъяренный великан. Стук перемежался нескончаемым потоком ругательств.

Еще спустя секунду Джордж решил встать и узнать, в чем дело. Наспех накинув халат, он выбежал в коридор, где серый свет раннего утра уже сменил ночную тьму.

В коридоре шум слышался еще отчетливее. Казалось, особняк вот-вот рухнет.

Проснулся не только Эббершоу, но и, судя по всему, все в доме. Он взбежал по лестнице на звук грохота и обнаружил, что века назад архитектор построил над его спальней широкую галерею с примыкающей второй лестницей. И здесь глазам доктора предстала удивительная сцена.

Слуга, привлекший внимание Джорджа накануне, отчаянно дрался с кем-то, кто оказывал очень упорное сопротивление. Он атаковал противника с поразительной яростью. Мебель летела во все стороны. Слуга беспрестан­но бранился.

Поначалу Эббершоу решил, что дело в грабителе, застигнутом с поличным, но, когда дерущиеся переместились к окну, где рассеянный свет озарил фигуры, доктор вздрогнул от удивления, увидев лицо безобидного глуповатого Альберта Кэмпиона.

На лестнице уже слышались шаги, и спустя мгновение по меньшей мере половина гостей поместья топталась за спиной Эббершоу. Из толпы выступил Крис Кеннеди в рос­кошном халате.

— С добрым утром! Да тут дерутся! — В его голосе послышалось что-то вроде удовлетворения. Ни секунды не раздумывая, Кеннеди бросился разнимать этих двоих.

Пока все кругом растерянно наблюдали за дракой, Эббершоу метнулся вперед, резко наклонился и поднял что-то с верхней ступеньки второй лестницы. Он управился так ловко и быстро, что никто этого даже не заметил.

Благодаря приличному весу и воодушевлению Криса Кеннеди схватка быстро закончилась.

Мистер Кэмпион выбрался из угла, куда его отшвырнули. Он еле дышал, но это не мешало ему глупо хихикать. Тем временем Крис Кеннеди осматривал слугу, чей поток брани стал громче, но и бессвязнее.

— Да он вдрызг пьян, — объявил Кеннеди при ближайшем рассмотрении. — Напился, вот и полез в драку, но уже потихоньку трезвеет. — Он презрительно толкнул драчуна, тот пошатнулся и быстро скрылся из виду.

— Что случилось? Что за переполох? — Уайетт Петри торопливо шел к ним по коридору, голос его был встревоженным и слегка раздраженным.

Все посмотрели на мистера Кэмпиона. Тот прислонился к балюстраде, его светлые волосы падали на глаза. Эббершоу лишь теперь отметил, что Альберт полностью одет, но совсем не в смокинг, который был на нем накануне.

Его объяснения не отличались большой оригинальностью.

— Просто поразительно, — сказал он фальцетом. — Этот парень напал на меня! Схватил и давай мотать туда-сюда, словно гантель. Я сначала подумал, что кто-то из вас решил надо мной подшутить, но, когда этот человек стал на меня бросаться, до меня дошло, что он хочет меня убить. Исколошматить меня, как отбивную! — Он глупо улыбнулся. — Я начал отбиваться. Этот коршун, конечно, сильнее меня. Как же хорошо, что вы, ребята, подоспели. Мне не очень-то хотелось, чтобы он разбил моей головой здешние стены.

— Дорогой друг, мне ужасно жаль, что так вышло. Завт­ра же его уволят. Я прослежу за этим. — Уайетт был искренне обеспокоен, а вот Эббершоу такое объяснение не устроило.

— С чего ему вздумалось на вас напасть? — спросил он, выступив вперед. — Где вы были?

Мистер Кэмпион ответил на этот вопрос с очаровательной простотой:

— Я как раз выходил из своей комнаты, вот через эту дверь. Не успел ее открыть, как оказался втянут в драку. — Говоря, он застегивал изорванный в потасовке жилет.

Эббершоу посмотрел на напольные часы наверху лестницы — те показывали восемь минут пятого. Мистер Кэмпион проследил за его взглядом.

— О да, — глупо ухмыльнулся он, — я... я ранняя пташка.

— На удивление, — многозначительно сказал Эббершоу.

— Сегодня встал ни свет ни заря, — весело согласился мистер Кэмпион и объяснил: — Плохо сплю в незнакомом месте. И потом, я ведь, знаете ли, очень боюсь привидений. Нет, конечно, ничего такого я не видел, — спо­хватился он, — но вчера вечером, ложась спать, сказал себе: «Альберт, здесь так и веет призраками» — и почему-то всю ночь не мог выкинуть эту мысль из головы. Поэтому, едва рассвело, я решил немного пройтись. Встал с кровати, оделся и тут же угодил в переплет. — Он задумчиво зевнул. — Пожалуй, мне лучше все-таки вернуться в постель, — сказал он, и все уставились на него. — Что-то мне расхотелось гулять. Да и вообще ничего не хочется. Друзья мои, не будите дядю Альберта до половины десятого, увидимся за завтраком. — Он помахал рукой и исчез в своей спальне, плотно закрыв дверь.

Уже возвращаясь к себе, Эббершоу заметил стройную фигурку в халате. Это была Мегги. Повинуясь внезапному импульсу, он заговорил с ней:

— А с кем приехал Кэмпион?

Она посмотрела на него с удивлением:

— С Энн, а что? Я уже вам говорила. Они приехали вместе, примерно в то же время, что и я. Откуда такой интерес? Я могу вам как-то помочь?

Эббершоу колебался.

— Пожалуй, — сказал он наконец. — Вы с Энн подруги, не так ли?

— Можно и так сказать, — кивнула Мегги. — Мы знакомы много лет.

— Превосходно. Послушайте, не могли бы вы уговорить ее спуститься в сад? Встретимся там через полчаса, возле кустов, где мы с вами беседовали вечером. Я хочу задать ей несколько вопросов. Сделаете это для меня?

— Конечно. — Она улыбнулась, глядя на него, затем добавила: — Что-то все-таки произошло?

Эббершоу вдруг увидел легкий испуг в ее миндалевидных карих глазах, и его охватило желание утешить Мегги. Лишь скромность и осторожность помешали ему тут же ее поцеловать. Пришлось удовольствоваться бестолковым похлопыванием по руке и пробормотать:

— Вам не о чем волноваться.

Это совершенно не убедило ее и никак не удовлетворило его.

— Через полчаса, — пробормотала Мегги и исчезла в коридоре, как легкий призрак.

ГЛАВА 7

В ПЯТЬ ЧАСОВ УТРА

Джордж Эббершоу стоял перед камином в своей спальне и смотрел на быстро остывающие угли с красными прожилками. Он колебался. Спустя десять минут ему предстояло встретиться в саду с Мегги и Энн Эджвер. К тому времени требовалось принять окончательное решение.

Ему была совершенно несвойственна импульсивность, а проблема, с которой он столкнулся, оказалась весьма необычной.

На каминной полке перед ним лежал небольшой кожаный бумажник с разодранной шелковой подкладкой. Эббершоу опустошил его, вынув листки бумаги, и теперь задумчиво смотрел на них.

Ах, если бы он только знал, что делает. Ему пришел в голову извечный вопрос: допустимо ли уничтожать произведения искусства, не важно, под каким предлогом?

Поразмышляв минут пять, он принял решение, опус­тился на колени перед гаснущим камином, раздул в нем пламя, хладнокровно дождался, пока разгорится костер, и отошел подальше, глядя, как горит бумага.

Еще большую проблему представлял собой разодранный кожаный бумажник. Эббершоу растерялся на минуту-другую, но затем взял себя в руки и тщательно осмотрел вещицу.

Бумажник был самым примитивным: полоска красной кожи, загнутая с обоих концов и образующая два внутренних кармана. Эббершоу взял собственный бумажник для сравнения. Тот был совсем новый — подарок на день рождения от тетушки, которая из превеликой своей любезности заказала для него золотую застежку с монограммой. Круглая и резная, она продевалась сквозь кожу бумажника и фиксировалась маленьким зажимом. Эббершоу вынул застежку и приладил ее к красному бумажнику, проделав в нем специальное отверстие.

Чтобы обновка не привлекла внимание, Джордж хорошенько забрызгал бумажник чернилами из перьевой ручки; теперь он был уверен, что никто не узнает эту вещь. Оторвав остатки подкладки, Джордж подровнял края маникюрными ножницами и спокойно вложил внутрь свои бумаги, за исключением пары писем, после чего сунул бумажник в карман. Собственный бумажник он аккуратно положил во внутренний карман смокинга, который висел в шкафу.

Затем, довольный своей работой, украдкой спустился по широкой лестнице и вышел в сад.

Мегги ждала его там. Он заметил ее золотисто-медные волосы на фоне темно-зеленой листвы. Одежда девушки тоже была зеленой, и Эббершоу даже вынырнул из своих мыслей, чтобы отметить, насколько хорошо выглядит Мегги.

— Энн вот-вот подойдет, — сказала она. — Я жду ее с минуты на минуту. Надеюсь, дело действительно важное.­ Не думаю, что она мечтала подняться в такую рань, только чтобы полюбоваться зарей.

— Боюсь, я об этом не подумал, — устыдился Эббершоу. — Но, как бы то ни было, дело и впрямь важное, хотя так сразу и не скажешь.

Мегги шагнула к нему.

— Я так и знала, — сказала она, глядя ему в лицо. — Рас­скажите мне все. Что-то происходит в этом доме, не так ли?

— Я не знаю точно, — ответил он, — пока еще не знаю. Могу сказать только одно, ведь к завтраку это в любом случае станет известно. Полковник Кумб мертв.

Мегги судорожно вздохнула, в ее карих глазах появился страх.

— Вы хотите сказать, что его... — Она осеклась.

Эббершоу пристально посмотрел на нее:

— Доктор Уитби констатировал сердечную недостаточность.

Глаза Мегги расширились, на лице появилось недо­умение:

— Значит... значит, кинжал?..

— Ш-ш! — Эббершоу вскинул руку в предупредительном жесте, услышав скрип двери.

По траве к ним шла Энн Эджвер в богато расшитом китайском халате поверх весьма нескромной пижамы.

— Вот и я, — сказала она. — Надеюсь, мой внешний вид вас не смущает? Не привыкла одеваться в то время, когда обычно добираюсь до постели. Итак, произошло нечто интересное?

Эббершоу кашлянул: девушки вроде Энн неизменно его смущали.

— С вашей стороны было очень любезно присоединиться к нам, — неловко сказал он. — Боюсь, тема нашей беседы покажется вам абсурдной, даже дерзкой, но я буду бесконечно признателен, если вы немного потерпите. — Нервничая, он заговорил быстрее: — Увы, пока что я не могу ничего объяснить, но если вы сперва ответите на пару вопросов, а потом забудете, что я их когда-либо задавал, то окажете мне огромную услугу.

Энн рассмеялась:

— Как это будоражит! Прямо как в театре! Мой наряд как раз для спектакля, не правда ли? Даже арию исполнить захотелось! Так в чем дело?

Эббершоу все еще чувствовал себя неловко и говорил с непривычной робостью:

— Очень мило с вашей стороны. На самом деле я хотел спросить вас о мистере Кэмпионе. Насколько я понимаю, он ваш друг. Простите за любопытство, но давно ли вы с ним знакомы?

— С Альбертом Кэмпионом? — без всякого интереса повторила Энн. — Он мне вовсе не друг. Я просто подвезла его сюда на своей машине.

Это озадачило Эббершоу.

— Извините, я не совсем понимаю... Вы повстречали его на станции?

— О нет! — Энн позабавили его слова. — Он ехал со мной из самого Лондона. Видите ли, — весело продолжала она, — я встретила его накануне вечером в «Козе на крыше» — это новый ночной клуб на Джермин-стрит, может, вы знаете. Я была со своей компанией, а он просто присоединился. Я решила, он знаком с кем-то из моих приятелей. Пока мы общались, совершенно неожиданно выяснилось, что он тоже едет сюда на выходные. Альберт сказал, что ужасно расстроен: якобы он на своем авто протаранил грузовик или что-то такое и ему не на чем добраться. Естественно, я предложила ему поехать вместе.

— О, эм-м... Вполне естественно, — сказал все еще слег­ка сбитый с толку Эббершоу. — Не удивлюсь, если это Уайетт пригласил его.

Девушка в пижаме устремила на него озадаченное кукольное лицо:

— Нет-нет. Я думаю, более того, я убеждена, что они не были знакомы, ведь это я представила их друг другу. И при этом пренебрегла этикетом, знаете ли, — беззаботно продолжала она. — Просто сказала: «Уайетт, это Альберт Кэмпион» и «Альберт, это хозяин дома», но могу поклясться, что они не были знакомы. Полагаю, Альберт — один из приятелей полковника. Кстати, как себя чувствует бедный старик?

Ни Эббершоу, ни Мегги не произнесли ни слова, но у них были одинаково смущенные лица. Энн вздрогнула.

— Что-то я начинаю замерзать, — сказала она. — Это все, что вы хотели знать? Если да, то я пойду, с вашего ­позволения. Любоваться зарей, купаться в утренней росе — все это совсем не в моем духе, — рассмеялась она.

Эббершоу поблагодарил ее и поспешил предупредить:

— Помните, никому ни слова.

— Ни малейшего намека, — легкомысленно пообещала она и помчалась по лужайке, кутаясь в китайский халат.

Как только она оказалась на порядочном расстоянии, чтобы не слышать их дальнейший разговор, Мегги схватила Эббершоу за руку:

— Джордж, но полковник не приглашал сюда Альберта Кэмпиона.

Он резко повернулся к ней:

— Откуда вы знаете?

— Потому что полковник сам спрашивал у меня, кто такой этот Кэмпион, — сухо ответила Мегги. — Да и в целом, Джордж, — вдруг осенило ее, — похоже, никто его не приглашал, его не должно быть здесь!

Эббершоу кивнул:

— Вот и я так думаю.

Они медленно возвращались к дому: тихая, встревоженная Мегги с задумчивостью в карих глазах и Эббершоу — он шел, склонив голову и заложив руки за спину.

Джордж полагал, что никак не связан с миром преступности и беззакония, и в этом мало чем отличался от своих сверстников; когда ему случалось приобщаться к раскрытию криминальных загадок, ему ни разу не приходилось проявлять инициативу. Обычно доктору просто рассказывали о происшествии, и у него находилась версия. Перед ним ставили проблему, и он решал ее в уме. Впервые в жизни он столкнулся с необходимостью искать и вопросы, и ответы. Инстинкт твердил ему, что нужно действовать, но как именно — этого он пока еще не знал.

Они уже почти дошли до тяжелой, окованной железом двери, ведущей в залу, когда приглушенный возглас девушки заставил его замереть и посмотреть наверх. Он отступил в тень разросшегося лавра возле дома и потянул Мегги за собой.

Из гаража совершенно бесшумно, точно облако, выкатилась невероятно древняя колымага — Эббершоу видел ее вечером в гараже.

За рулем был тот самый слуга, который всего час назад дрался с мистером Кэмпионом, и Джордж отметил, что для человека, который совсем недавно был пьян вусмерть, тот выглядел на удивление собранным и свежим.

Колымага подъехала к парадному входу и остановилась всего в десяти шагах от Эббершоу и Мегги, спрятавшихся в зарослях. Слуга вышел, распахнул дверцу машины и принялся ждать. Спустя несколько минут из дома показался Гидеон, а за ним — Долиш и доктор Уитби с огромным кулем на плечах.

Все были полностью одеты и, казалось, очень спешили. Они были настолько заняты, что ни один из них даже не думал присмотреться к лавру, скрывавшему двух зрителей. Уитби сел на заднее сиденье машины и наглухо задернул шторки на окнах; Долиш и Гидеон втолкнули большой тяжелый куль в кузов и захлопнули дверцу.

Удивительная машина покатилась по подъездной дороге, а двое мужчин бесшумно вернулись в дом.

Все это заняло не более трех минут и было проделано слаженно, в полном молчании.

— Что сейчас произошло? — Мегги со страхом посмот­рела на Эббершоу.

Ярость, с которой он ответил, поразила ее.

— Черт бы их побрал! — взорвался Джордж. — Это было единственное неопровержимое доказательство! Тело полковника Кумба!

ГЛАВА 8

ОТКРЫТАЯ ВРАЖДА

В то утро завтрак проходил в мрачной, неуютной атмо­сфере.

Уайетт кому-то по секрету сообщил о смерти дяди, и эта весть мгновенно разлетелась среди гостей.

Все сошлись во мнении, что следует тактично по­про­щаться и поскорее уехать. Последнее желание старика в расчет не принималось, ведь было ясно, что вечеринка в таких обстоятельствах ни у кого не вызовет энтузиазма. Возможно, покойный в своей доброте просто не сознавал противоречивости собственных намерений.

Уайетт выглядел очень удрученным, все ему сочувство­вали: более печального исхода нельзя было и представить. Он сидел во главе стола, с лицом немного бледнее обычного, хотя в остальном старался не изменять своим утонченным, вежливым манерам. Вместо траурного одеяния на нем был цветной галстук одного из самых закрытых окс­фордских клубов.

Альберт Кэмпион, на чьем облике никак не сказалось ночное приключение, сидел подле Энн Эджвер. Они тихо беседовали. По угрюмому красивому лицу Криса Кеннеди все любопытствующие могли легко судить об очевидном: неудержимая молодая леди была поглощена безобидным женским развлечением, поощряя одного менее желанного поклонника и тем самым вызывая ярость, а значит, и заинтересованность другого, — пускай и время для подобных игр она выбрала не самое подходящее. Мистер Кэмпион прекрасно справлялся с навязанной ему ролью, вполголоса планируя с Энн обратную поездку в город. Впрочем, в этой залитой солнечным светом зале большинство приунывших собравшихся занимались не чем иным, как обсуждением предстоящего отъезда.

Опоздавший к завтраку Майкл Прендерби наконец присоединился к остальным: раскрасневшийся и суетливый, он занял место за столом между своей очаровательной невестой Жанной Дакр и темноволосым носатым юнцом Мартином Уоттом, которого Мегги сочла случайным гостем. На самом деле он был дипломированным бухгалтером в конторе своего отца, очень приятным молодым человеком, чей ум значительно превосходил бодрость духа.

В зале долгое время не было ни Гидеона, ни Долиша, и для них даже не сервировали стол, но сразу после того, как Прендерби занял свое место, дверь распахнулась и явились эти двое, интересовавшие Эббершоу более всех в этом обществе.

Первым вошел Долиш, его лицо в сиянии солнца ка­залось еще менее выразительным, чем вчера. Эббершоу впервые обратил внимание на его исполинское телосложение. Ужасающе тучный, но при этом высокий и крепкий, с длинными седыми волосами до плеч. Казалось, что на его застывшем, как у статуи, лице живыми были только глаза, которые теперь блестели и каким-то особенным образом приковывали внимание.

В сравнении с ним Гидеон, вошедший в зал следом, выглядел маленьким и незначительным. Но, как и преж­де, был юрким и изворотливым. Гидеон взглянул на компанию молодых людей за столом слегка задумчиво, словно оценивая их силы.

Уайетт поднял глаза и вежливо пожелал присоединившимся гостям доброго утра. Но, ко всеобщему удивлению, Гидеон и Долиш его проигнорировали.

Долиш тяжелым шагом приблизился к столу и принялся без малейших эмоций разглядывать изумленные лица собравшихся.

— Тихо! — Это прозвучало столь неожиданно и не­уместно, что гости могли бы рассмеяться, если бы не нешуточная угроза в голосе этого тевтонца.

Тишина установилась гробовая. Немец продолжил — все так же невозмутимо, словно через плотную маску.

— Кое-что пропало, — сказал он с расстановкой, выделяя каждое слово. — Я должен получить эту вещь обратно. Нет нужды говорить, о чем идет речь. Вор и сам все понимает.

От этой вопиющей наглости гости лишились дара речи. Уайетт выскочил из-за стола. Он был вне себя от гнева, но его голос оставался невозмутимым — его совершенно ледяной тон резко контрастировал с грубостью собеседника.