Приговоренный (Prigovorennyj) E-Book

Valerij Eremeev

• Herausgeber: Glagoslav Distribution (M)
• Kategorie: Krimi
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2018

Seitenzahl: 415

Beschreibung

«Тебя приговорили. Беги» — такую записку получил однажды опер Юлий Тараскин. И у него есть все основания, чтобы прислушаться к совету! Череда загадочных убийств, покушение — чтобы спасти свою жизнь и понять, что происходит, Тараскин начинает собственное расследование. Кто заказчик смертного приговора для простого опера? Кому выгодно устранение начальника управления МВД Лапова и бизнесмена Пасечника? На что способны преступники ради загадочного чемодана с наклейкой? И какая связь между Юлием Тараскиным и наемным убийцей по кличке Медведь? Разгадку придется искать в событиях далекого прошлого...
«Приговоренный» — замечательный образец того жанра, который можно было бы назвать реалистическим детективом... Признанный мастер жанра, Валерий Еремеев честно рисует нам жизнь такой, какой видит, ничего не приукрашивая и ничего не очерняя — он просто ничего не скрывает от читателя. Вот поэтому герои Еремеева ведут себя как живые люди — любят, предают, берегут свою жизнь в первую очередь, влипают в совершенно немыслимые переделки, из которых выбираются чудом. Находят настоящих друзей и теряют свое лицо, пытаются вернуть себе прежние должности или потерянное уважение, обретают авторитет и теряют его, — словом, живут не картонно-книжной, а самой что ни на есть подлинной жизнью...» Из предисловия«Tebja prigovorili. Begi» — takuju zapisku poluchil odnazhdy oper Julij Taraskin. I u nego est' vse osnovanija, chtoby prislushat'sja k sovetu! Chereda zagadochnyh ubijstv, pokushenie — chtoby spasti svoju zhizn' i ponjat', chto proishodit, Taraskin nachinaet sobstvennoe rassledovanie. Kto zakazchik smertnogo prigovora dlja prostogo opera? Komu vygodno ustranenie nachal'nika upravlenija MVD Lapova i biznesmena Pasechnika? Na chto sposobny prestupniki radi zagadochnogo chemodana s naklejkoj? I kakaja svjaz' mezhdu Juliem Taraskinym i naemnym ubijcej po klichke Medved'? Razgadku pridetsja iskat' v sobytijah dalekogo proshlogo...

«Prigovorennyj» — zamechatel'nyj obrazec togo zhanra, kotoryj mozhno bylo by nazvat' realisticheskim detektivom... Priznannyj master zhanra, Valerij Eremeev chestno risuet nam zhizn' takoj, kakoj vidit, nichego ne priukrashivaja i nichego ne ochernjaja — on prosto nichego ne skryvaet ot chitatelja. Vot pojetomu geroi Eremeeva vedut sebja kak zhivye ljudi — ljubjat, predajut, beregut svoju zhizn' v pervuju ochered', vlipajut v sovershenno nemyslimye peredelki, iz kotoryh vybirajutsja chudom. Nahodjat nastojashhih druzej i terjajut svoe lico, pytajutsja vernut' sebe prezhnie dolzhnosti ili poterjannoe uvazhenie, obretajut avtoritet i terjajut ego, — slovom, zhivut ne kartonno-knizhnoj, a samoj chto ni na est' podlinnoj zhizn'ju...» Iz predislovija

Leseprobe

Приговоренный

Валерий Еремеев

Если тебя «приговорили», у тебя есть один выход — действовать быстрее, чем враги! Но для этого еще нужно понять, что же происходит… Молодой опер Юлий Тараскин попал в серьезную переделку: его подозревают в убийстве бывшего начальника, а неизвестные преступники ведут на него охоту. Чтобы спасти свою жизнь, Юлий начинает собственное расследование. Ответы скрываются в его прошлом…

Валерий Еремеев

Приговоренный

Роман

Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга»

2013

© Еремеев В., 2014

© DepositPhotos.com / Fernando Cortes de pablo, Tatiana Belova, обложка, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2014

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2014

ISBN 978-966-14-6564-9 (epub)

Никакая часть данного издания не может быть

скопирована или воспроизведена в любой форме

без письменного разрешения издательства

Электронная версия создана по изданию:

Якщо тебе «засудили», ти маєш єдиний вихід — діяти швидше, ніж вороги! Але для цього ще потрібно зрозуміти, що ж відбувається… Молодий опер Юлій Тараскін вскочив у серйозну халепу: його підозрюють у вбивстві колишнього начальника, а невідомі злочинці полюють на нього. Щоб урятувати своє життя, Юлій починає власне розслідування. Відповіді ховаються в його минулому…

Еремеев В.

Е70 Приговоренный : роман / Валерий Еремеев ; предисл. Е. Лесовиковой. — Харьков : Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга» ; Белгород : ООО «Книжный клуб “Клуб семейного досуга”», 2014. — 384 с.

ISBN 978-966-14-6278-5 (Украина)

ISBN 978-5-9910-2678-9 (Россия)

Если тебя «приговорили», у тебя есть один выход — действовать быстрее, чем враги! Но для этого еще нужно понять, что же происходит… Молодой опер Юлий Тараскин попал в серьезную переделку: его подозревают в убийстве бывшего начальника, а неизвестные преступники ведут на него охоту. Чтобы спасти свою жизнь, Юлий начинает собственное расследование. Ответы скрываются в его прошлом…

УДК 821.161.1

ББК 84.4УКР-РОС

Осторожно! Ненормативная лексика!

Дизайнер обложки Андрей Цепотан

Предисловие

Корми ребят, нам еще солдаты понадобятся. Эра Милосердия — она ведь не скоро наступит…

Аркадий и Георгий Вайнеры. Эра Милосердия

«Такого быть не может! В жизни этого не бывает!»

Увы, иногда читатель именно с такими словами откладывает в сторону книгу. Но жизнь — большая шутница. Иногда она так коварно обходится с судьбами людскими, что не всякому автору хватит решимости это все просто описать, ничего не стараясь скрыть и ни о чем не пытаясь умолчать.

Именно удивительная судьба ждет и героя нового романа Валерия Еремеева. Жизнь проведет его самой извилистой дорожкой к пониманию, что же в ней главное. Не сразу, но он увидит, кто ему враг, а кто настоящий друг. Не сразу разглядит за масками подлинную сущность тех, кто рядом с ним. Не сразу поймет даже, кто любит его, а кто ненавидит. И почему.

Быть может, кто-то упрекнет автора в том, что детектив слишком кровавый, что нет ни одного по-настоящему положительного героя, что даже в самом с виду невинном человеке нет-нет да и проявляется какая-то гнильца.

Хотя разве автор виноват в том, что такова жизнь? Ведь он просто описал события, не приукрашивая, просто назвал все своими именами: подлеца — подлецом, лжеца и двурушника — лжецом и двурушником, прагматика — приспособленцем, паука и закулисного кукловода — настоящим преступником.

К сожалению, так часто и случается в нашей с вами жизни — человек, которого мы больше всего опасаемся, стараемся если не обходить десятой дорогой, то уж точно сторониться, в решающий момент вытаскивает нас из почти безнадежной ситуации. А вот лучший друг, на которого, казалось бы, мы могли положиться, внезапно исчезает без объяснений. И нет того, кто смог бы сказать нам: «Осторожнее, перед тобой подлец» или «Эта женщина любит тебя на самом деле, не лукавя».

«Приговоренный» — замечательный образец того жанра, который можно было бы назвать реалистическим детективом. Не в том смысле, что автор описал горы трупов и море крови, и не в том, что заставил героев общаться исключительно с помощью матерных выражений. Признанный мастер жанра, В. Еремеев честно рисует нам жизнь такой, какой видит, ничего не приукрашивая и ничего не очерняя — он просто ничего не скрывает от читателя.

Вот поэтому герои Еремеева ведут себя как живые люди — любят, предают, берегут свою жизнь в первую очередь, влипают в совершенно немыслимые переделки, из которых выбираются чудом. Находят настоящих друзей и теряют свое лицо, пытаются вернуть себе прежние должности или потерянное уважение, обретают авторитет и теряют его, — словом, живут не картонно-книжной, а самой что ни на есть подлинной жизнью.

Именно поэтому роман воспринимается как описание событий, которые не так давно происходили рядом с нами, с нашими приятелями и хорошими знакомыми. И именно поэтому героям романа хочется помочь ну хотя бы советом, если уж не получается как-то иначе.

Хочется сделать так, чтобы герой романа больше не был приговорен. Чтобы прожил счастливую и спокойную жизнь, оставаясь нашим близким другом.

Пролог

Белые дороги (начало)

Габа, Геббельс и Глаз. Так они называли друг друга. Одно сплошное «гэ», как мысленно шутил Сергей, годы спустя, когда уже можно было над этим шутить, не чувствуя, как черный озноб пробирает тебя до мозга костей. Их настоящих имен он так и не узнал. Сначала Геббельс, правда, представился Володей, но это ровным счетом ничего не означало.

Утром 26 апреля 1986 года Сергей стоял на автостанции городка Припять. Двухнедельное мотание по селам севера Киевской области закончилось. Главный инженер проекта и трое рабочих еще с рассветом укатили на геодезической машине — «летучке». Ехать с ними Сергей отказался. Единственное пассажирское место в кабине было занято ГИПом, а трястись не одну сотню километров на деревянной скамейке в будке, слушая, как старший рабочий рассказывает о своей проведенной в Сибири молодости, было выше его сил. Натрясся порядочно. До мозолей на заднице. И рассказы все эти, про медведей и про сплав леса на Нижней Тунгуске, надоели хуже горькой редьки.

Сергей решил ехать автобусом. Поэтому и оказался на автостанции и после часа бессмысленного ожидания уже начал жалеть о своем решении. Один рейс отменили, потому что не пришел автобус из Киева, другой перенесли на неопределенное время. Люди вокруг беспокоились. Особенно их тревожило число находящихся на автостанции милиционеров. Втрое больше обычного. Было бы понятно, если бы они кого-то ловили. Преступника или там солдат-дезертиров. Мало ли. Всякое бывает. Но в том-то и дело, что никого они не ловили, ничего не проверяли. Милиционеры просто присутствовали, причем на их лицах читалась такая же растерянность, что и на лицах неуехавших пассажиров. Последнее настораживало больше всего.

В этот момент к Сергею и подошел с вопросом мужчина, еще молодой, но не по годам облысевший, чем-то похожий на провинциального актера либо просто на работника филармонии, в давно не глаженных темных брюках и коричневой замшевой куртке, в карманах которой держал руки. Отвлек от книжки «Мастер и Маргарита», которую Сергей читал тут же, стоя у платформы.

— Извините, что беспокою. Вы машину водить умеете?

— Да, а что?

Водительские корочки Сергей получил давно, после обучения в школьном профцентре, и очень этим гордился. В то время далеко не у каждого жителя Страны Советов имелось удостоверение водителя, как, впрочем, и сам автомобиль.

Незнакомец оживился:

— И права с собой есть?

Сергей не ответил. Он считал, что прежде, чем задавать такие вопросы незнакомому человеку, нужно сначала хоть в общих чертах обрисовать их цель. Да и самому назваться тоже не помешало бы. Но водительское удостоверение у него было. Он стал постоянно брать его с собой после одной из командировок. Председатель колхоза, в котором они обследовали местность для составления проекта двух артезианских скважин и пруда, на целую неделю предоставил ему один из своих «газиков», причем без водителя. «Газик» был порядком «уставший», но Сергей все равно ездил на нем с огромным удовольствием, понимая, что с зарплатой, которую ему платили в проектном институте, собственным автомобилем обзаведешься не скоро.

— Меня Володей зовут, — понял и поспешил исправить свою ошибку незнакомец.

— Сергей.

— Местный или командировочный?

— В командировке. Инженер-геофизик.

— Понятно. Как говорит один мой знакомый: «Я мог бы зарабатывать деньги, но стал инженером», — Володя улыбнулся своей шутке, но заметив, что собеседника она не очень веселит, стал серьезным и продолжил: — Я тоже командировочный. Только по финансовой части.

— С ревизией? — догадался Сергей.

Володя кивнул.

— Ревизия. Она самая. Дебет, кредит и все, что с этим связано. Тут вот какое дело, Сережа, — отступая на несколько шагов и увлекая таким образом собеседника в сторону от других стоящих на платформе, сказал он. — Мы сюда на машине приехали. Я да двое моих коллег. Вчера, после того, как акт подписали, посидели с ребятами маленько, ну ты понимаешь. Я-то не употребляю совсем, а вот мои товарищи, увы, да. Коллега мой, тот, чья машина, перебрал. Отравился. Намешал ершей всяких, а теперь лежит бледный, руки дрожат, язык высунул. Пробовал вести машину. От гостиницы триста метров проехали, чуть в столб не врезались. И милиции как назло на улицах куча. Учения у них какие-то, что ли? Не пойму. Кроме него, никто из нас с автомобилем не дружит. А ехать надо. Время поджимает. Словом, выручай. Ты ведь до Киева едешь?

У Сергея замерло сердце.

— В принципе да. Сначала до Киева, потом, правда, дальше.

— Ну и мы до Киева. Ты везешь нас, мы везем тебя. Это выход. Для всех.

Сергей едва не подпрыгнул от радости. Прокатиться с ветерком на машине, да еще и самому за рулем, да еще при непонятных автобусных перспективах! Это был еще какой выход! Замечательный выход! Спрятав «Мастера…» в портфель, он не раздумывая пошел вслед за своим новым знакомым.

Машина, малинового цвета, стояла неподалеку от станции. Володя не соврал: от того места до гостиницы, где также останавливался и Сергей, где-то около трехсот метров и было. А машина-то какая! Не какой-нибудь «москвич» задрипанный, а «жигули», причем не устаревшая «копейка», а «Лада» шестой модели, о которой можно было только мечтать.

Володины коллеги находились на заднем сиденье.

— Добрый день. Сергей, — представился он, открыв дверцу со стороны водителя.

— Здоров, — гнусаво ответил один мосластый, с густыми черными бровями и огромными, совсем не фининспекторскими ручищами, которыми он сжимал лежащий на коленях серый пластиковый дипломат, еще называемый «мыльницей», из-за формы и материала, из которого был изготовлен. Вернее, даже не дипломат, а почти чемодан, потому что его размеры намного превосходили размеры обычного кейса. В одном из верхних углов дипломата размещалась начавшая облезать овальная, сделанная в ГДР наклейка с изображением красавицы брюнетки.

Имени своего он не назвал, но Сергей отнес это на счет того, что и он тоже перебрал накануне лишнего. Третий, с бледным, как наволочка, лицом, сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку сиденья. В салоне в самом деле стоял запах алкоголя, правда, не перегара, а свежей водки. Мосластый, наверное, похмелялся.

— Ты ремешок-то пристегни, — сказал Володя, занимая место рядом с водителем. — Ни к чему нам лишние придирки.

Сергей щелкнул замком ремня безопасности. Сам Володя, однако, ограничился тем, что просто накинул ремень на правое плечо.

Поехали. Милиции в городе в самом деле было навалом. Особенно возле государственных учреждений. Дороги, как проезжая часть, так и тротуары, почти везде были залиты непонятным белым раствором.

— Ничего не понимаю. Эпидемия у них тут, что ли? — произнес Володя, крутя по сторонам головой.

Сергей не ответил. Если эпидемия, то как тогда объяснить большое количество находящихся на улицах людей? Была суббота, и если дети еще учились в школе, то взрослые вовсю пользовались благами выходного дня: гуляли в скверах, расположились на берегах речки и водохранилища, искусственно созданного для охлаждения агрегатов атомной электростанции. Погода располагала.

Однако еще больше, чем белые дороги, Сергея взволновало другое: руки Володи, которые он наконец вынул из карманов — многие пальцы были татуированы перстнями; его нервозность каждый раз, когда они проезжали мимо очередного милицейского «бобика», и, самое главное, жутковатые, участившиеся хрипы на заднем сиденье.

— Вы уверены, что вашему товарищу не нужна медицинская помощь?

— Ничего, отойдет, — безразлично ответил Володя. — Будет знать в другой раз, как смешивать водку с вермутом.

Больной опять захрипел, на этот раз особенно громко и долго, так что его хрип под конец перешел в надрывный кашель. Сбавив скорость, Сергей оглянулся назад — изо рта человека вместе с кашлем вылетали кровавые пенистые клочки.

— Все! Я разворачиваюсь обратно в город. Мы едем в больницу.

В шею Сергея тут же больно врезалось что-то острое, холодное, а в правый бок уткнулось что-то тупое, но не менее неприятное.

— Хрен ты куда разворачиваешься. Езжай, куда договорились. Если жизнь дорогá, — прогнусили за спиной.

Сергей скосил глаза. В руке у Володи был пистолет, ствол которого и упирался ему под ребра. Что было возле шеи, он не видел, но догадывался — ничего хорошего.

— Чтобы не было вопросов, сразу поясню ситуацию, — сказал Володя. — Мы едем в Киев. И никаких больниц и прочих фокусов. Если на дороге встретим еще ментов, только попробуй машину дернуть, или фарами мигнуть, или еще какой крендель выкинуть. Мы и тебя кончим, и легавых этих кончим. Нам терять нечего. Рули спокойно и смотри на дорогу.

Володя замолчал и посмотрел на Сергея. Тот тоже молчал, делая, как ему сказали. Черт его дернул согласиться на предложение подобного рода. Что будет дальше? Теперь он понял, почему Володя настоял, чтобы он непременно пристегнулся — так он не сможет на ходу быстро выпрыгнуть из машины.

— И расслабься ты. А то сидишь, будто кол в одном месте.

— Трудно быть расслабленным в данной ситуации.

Володя хохотнул, но пистолет не убрал.

— Я знаю, что тебя успокоит, — сказал он и свободной рукой порылся у себя в карманах. Не найдя желаемого, обратился к сидевшему сзади: — Габа, отсчитай ему стольник.

— Еще чего! Общаковый лавандос! — попробовал было возмутился Габа, но не тут-то было.

— Твой номер шестой, делай, что велят, и помалкивай! Еще раз чевокнешь, Гвоздю компанию составишь.

Временно убрав нож от шеи Сергея, Габа полез в чемодан и скоро протянул Володе четыре фиолетовых банкноты по двадцать пять рублей каждая. Тот смял купюры в комок и сунул Сергею в боковой карман пиджака.

— Сто «рэ». Будешь умницей, довезешь нормально — получишь еще столько же.

Если бы двести рублей вот так чудом свалились на него при других обстоятельствах, Сергей бы, конечно же, обрадовался. Шутка ли, его зарплата за полтора месяца. А у него дома красивая молодая жена. Слишком красивая. И слишком требовательная. Не в смысле порядка в доме дотошная или там чтобы с работы всегда вовремя приходил. В плане вещей требовательная, шмоток и цацек всяких. Много хочет женщина, не по средствам живет. Ни по своим, ни по мужниным. Разбаловал ее папочка, второй секретарь горкома партии. Как сыр в масле каталась. А только замуж выдал, так сразу баловать и перестал. Вот тебе, мол, дорогой зятек, моя ненаглядная дочка, и делай ты с ней что хочешь. Сергей тотчас после свадьбы пробовал было подъехать к тестю на хромой кобыле, так, мол, и так, папочка, как насчет того, чтобы зятю любимому насчет карьерного роста поспособствовать. Размечтался голый о шубе. Папашка аж зенки выкатил, как только это услышал. Сразу важный такой стал, надутый. Я, говорит, Сережа, всю жизнь сам себе дорогу пробивал, без посторонней помощи. Чего и тебе желаю. Это, если хочешь знать, мой жизненный принцип: сам ни от кого протекций не жду и никому их не составляю. Кто бы говорил. Помнил Сергей, как он на их свадьбе перед приглашенным номенклатурным начальством угодничал. Не знал, с какой стороны подойти и как бы помягче усадить. О молодых и не думал совсем. А теперь принципиального из себя корчит. Папашка, хрен моржовый, потом, правда, смягчился, воздух из щек выпустил. Посмотрим, что ты за человек, сказал. Семью создай сначала крепкую. Детишек заведи, а потом и с карьерным ростом уладим. Против детишек Сергей ничего не имел. Наоборот, очень даже желал. Вот только женушка держалась другого мнения. Аборт сделала и мужа не спросила. Сергей случайно узнал. А как узнал, забыл, что он интеллигент в третьем поколении, так ей в глаз свистнул, что половина личика враз синяя сделалась. Она — за чемодан и назад к родителям. Папа ее как мог утешил. Чайком напоил, коньячку импортного из спецраспределителя плеснул. Потом посадил в свою номенклатурную «Волгу» и отвез назад к мужу. Разбирайтесь, детки, сами. Теща, правда, пробовала что-то булькать, но ее принципиальный муж так на нее глянул, что она враз забыла, что собиралась сказать. Видать, тоже по молодости получала. Сергей с супругой помирился, она вроде даже и на ребенка теперь была согласна, только вот после этого аборта никак у нее забеременеть не получалось. Сергей, естественно, переживал, а ей хоть бы хны. Мотается себе по фарцовщикам. Тряпки эти заграничные складывать некуда, а все мало. Бросить бы стерву, а не можется. Любит он ее. Любит сильно. На ней, заразе, женился, а не на должности второго секретаря горкома. Долгов из-за нее понаделал. Таким образом, эти две сотни рубасов были бы как нельзя кстати. С кредиторами бы рассчитался.

Только вот не было никакой уверенности в том, что позволят ему уйти живым. Нет, тут и думать нечего. При первой же возможности надо хоть в столб, хоть в кювет. Авось повезет живым остаться. Только вот представится ли такая возможность? Володя ствол держит крепко. За спиной с финкой у шеи Сергея сопит Габа. Стóит только руль не туда повернуть, и все. Не зарежут, так пулю в бок всадят. Ладно, пока едем, а там видно будет.

Притихший было на время больной внезапно опять разразился кашлем, походившим на неприличное хрюканье, который тут же оборвался, так же резко, как и начался.

— Геббельс, слышь, че говорю? Гвоздь зажмурился, — тихо сказал Габа.

— Правда, что ли?

— Падлой буду. Кровь ртом пошла. Сам погляди. Все табло мокрое. И не дышит.

Володя, он же Геббельс, не стал оборачиваться, по-прежнему глаз не спуская водителя. По обоим краям дороги тянулся лес.

— Сбавь скорость, Серега. Увидишь первый же удобный съезд к лесу, свернешь. Нам кореша похоронить надо.

Хоронил Гвоздя один Габа. Геббельс сидел в машине, стерег Сергея.

— Что с ним было? — набравшись храбрости, спросил Сергей, потому что установившееся в машине молчание казалось ему еще более зловещим.

Он и не ожидал, что Геббельс ему ответит, но все-таки услышал:

— Производственная травма. Пуля в груди.

— Милиция?

— Хуже.

Уточнять, кто для уголовников может быть хуже милиции, Сергей не стал. Очень может быть, что Геббельс говорил правду. Не похоже, чтобы милиция их напрямую преследовала. Геббельс требовал ехать, соблюдая все правила, и ничем не привлекать внимание. Сергей и без всяких требований никогда не любил лихачей. Осторожно и не спеша они пересекли небольшой городок Чернобыль, после которого повернули на юго-запад и проехали еще километров восемь-десять. Впереди показался мост через реку. Они уже почти приблизились к реке, как вдруг над мостом вспыхнуло пламя и сразу за ним в небо взвился столб густого черного дыма.

— Что это там за дерьмо?! — удивленно воскликнул Геббельс.

— Где? — подал голос туповатый Габа, отвлекаясь от водителя.

— Там!

«Пора», — решил Сергей. Не чувствуя больше ни ствола в боку, ни лезвия у шеи, он резко крутанул руль в правую сторону. «Лада» съехала с шоссе и, переворачиваясь, полетела под откос…

Дед Мороз и двое из Простоквашино

2008 год, весна

Телефон. Его зуммер можно было бы сравнить со звуком врезающейся в бревно циркулярной пилы. Он резал надвое мозг, пилил каждую извилину. С чего бы это? Никогда ранее Юлий не замечал за собой аллергии на вдруг зазвонившие телефоны внутренней связи. Но все сразу стало ясным, стоило лишь более осознанно глянуть на панель аппарата, — не звук, а маленькая мигающая лампочка-индикатор красного цвета. Это она заставляла его покрыться холодным нервным потом. Лампочка, свидетельствующая, что на другом конце провода находится сам Лапов. Полковник Лапов. Его Высочество Лапов. Шеф регионального управления по борьбе с организованной преступностью.

Юлий не верил своим глазам. За неполных три года службы в упомянутом заведении ему ни разу не доводилось лично разговаривать с полковником. Даже по телефону. Лапов не был ни Наполеоном, ни Суворовым. Эти двое, если верить воспоминаниям очевидцев, знали каждого из своих солдат. Но Лапову не было никакого дела до прославленных полководцев прошлого. Он был сам по себе. Лапов — и этим все сказано.

Лапов держался в стороне от своей армии, то есть от всего личного состава УБОПа, общаясь лишь с начальниками отделов и служб. Они-то и доводили его приказы, пожелания и замечания до остальной серой массы. Представителям последней вообще не рекомендовалось показывать свой нос вблизи приемной полковника без крайней необходимости. Даже собеседование с желающими поступить на службу проводил заместитель начальника управления. Сам Лапов вызывал к себе рядовых работников только в крайних случаях — для того, чтобы задать очень жесткую, вплоть до увольнения, трепку, либо для нешуточного поощрения, чего на памяти Юлия никогда не бывало. Собственными глазами Юлий лишь изредка видел полковника. Когда, несмотря на все принятые меры предосторожности, случайно сталкивался в коридорах управления. В такие моменты ему хотелось уменьшиться до размеров муравья и забиться в щель между паркетинами. Изредка Юлий встречал его в продуктовом супермаркете. Так уж вышло, что оба они жили в одном микрорайоне и их дома находились в соседних кварталах.

Юлий поставил на стол чашку с недопитым кофе, снял трубку, сделал усилие, чтобы не дрожал голос.

— Оперуполномоченный Тараскин, слушаю.

Ответом ему был фамильярный рев:

— Тарас!

— Я, Иван Семенович!

— Ты — пидорас!

— …?

— Через минуту чтоб был у меня!

Его полное имя было Юлий Сергеевич Тараскин. Тарас — это от фамилии. Так его еще в школе звали, и против этого он ничего не имел. Раз Тараскин — значит Тарас. Все справедливо. Главное, чтобы к прозвищу никто не подбирал бранных эпитетов. Никто и не подбирал. Пытаться пытались, но Юлию-Тарасу всегда удавалось убедительно объяснить, что так делать нехорошо. Увы, начальник на службе — это не товарищ по парте.

Тем более такой шеф, как Лапов. Высокий рост. Широкие плечи. Бритая голова. Усы. Строгий взгляд из-под густых бровей. Юлию он всегда напоминал героя гражданской войны Григория Котовского из одноименного фильма сороковых годов прошлого века. Черные пиджаки из тонкой сильно пахнущей кожи, которые так любил носить Лапов, лишь усиливали сходство. Не хватало лишь маузера в большой деревянной кобуре, чтобы лично расстреливать не оправдавших надежды бойцов.

Отшвырнув от себя телефонную трубку, словно в ней вдруг обнаружилась нора тарантула, Юлий выскочил из кабинета и со всех ног понесся в сторону приемной. Волнуясь, он тешил себя надеждой, что, может, не все еще так плохо. Может, все очень даже хорошо.

Впрочем, все эти его нервы, весь этот страх были скорее на уровне рефлексов, доставшихся Юлию в наследство от предков, вынужденных на протяжении тысячи лет бояться начальства и вылизывать ему зад. В глубине души ему было все равно. Ну, что сделает ему Лапов? Выгонит? И что? Семьи, которую надо одевать и кормить, у него не было. А самому Юлию много не надо. И вообще, перед тем как пойти на работу в милицию, он хотел стать убийцей по найму… Нет, серьезно. Впрочем, обо всем в свое время.

Влетев в широкие двери приемной, Юлий вгляделся в глаза розовощекой, чем-то напоминающей сильно похудевшую деревянную матрешку, Жанны Игоревны — секретарши. Может, хоть там он сможет увидеть то, что уготовило ему ближайшее будущее?

— Меня вызывали.

Секретарша кивнула. В ее глазах было пусто, как в сейфе профсоюзной кассы взаимопомощи.

— Сильно не в духе? — попытался еще раз Юлий, но Жанна Игоревна лишь неопределенно подняла и опустила левое плечо, после чего принялась смотреть под стол, словно там происходило нечто интересное.

Посмотрев на отражавшегося в зеркальных дверках шкафа-купе себя — двадцативосьмилетнего человека, худого, светловолосого, с правильными чертами лица и подпорченным кривизной носом — результатом одной подростковой разборки, Юлий потянул за золоченую ручку больших дверей.

— Разрешите, Иван Семенович? Старший лейтенант Тараскин явился по вашему вызову.

Пройдя пару шагов от дверей, он замер на месте, наткнувшись взглядом на колючие глаза хозяина кабинета. Что и говорить — зрелище не для слабонервных.

— Так вот ты какой, оперуполномоченный Тараскин, — медленно, смакуя каждый слог, произнес полковник, скользя по прошедшему таким же медленным, тяжелым взглядом. — Что встал? Подходи ближе.

Юлий подошел. Может, все еще обойдется? Бывалые рассказывали, что полковник в редкие моменты личного общения с рядовым составом любил прежде, чем сообщить подчиненному приятную новость, сначала напугать его до усрачки.

Не обошлось.

— Что, говнюк, наломал дров?

«Я не говнюк», — гордо решил ответить Юлий, но, когда открыл рот, из него вылетели лишь неуверенные булькающие звуки:

— Я… не понимаю… Иван Семенович…

К счастью, Лапов его перебил:

— Не понимаешь, как же! Зато я понимаю. Герой с дырой. Ты вообще кем себя вообразил? Сериалов про героических ментов насмотрелся?

— Так я… это.

— Молчать, гандон штопаный! Говорить будешь, когда позволю. Сейчас меня слушай.

Юлий посмотрел на полковника почти что с благодарностью. Тот был прав. В его положении лучше молчать. Молчать и слушать. Юлий знал: чем больше гадостей будет произнесено в его, Юлия, адрес, тем спокойнее он станет — таким уж он был человеком.

Любые же оправдания будут только мешать.

Поток ругательств все усиливался, но Юлий и впрямь устоял. Раздавить его морально полковник оказался не в силах. Наполнявшая Юлия досада от несправедливых упреков вытеснила остатки страха и тут же сменилась злостью. Не той злостью, которая заставляет холериков впадать в истерики, а злостью холодной, расчетливой, позволяющей спокойно ждать своего часа. Даже если знаешь, что этот час никогда не наступит. В какой-то момент Юлий вообще перестал следить за речью полковника, начав рассматривать украшающие кабинет фотопортреты в рамках. Фотограф запечатлел полковника в разные моменты жизни. Вот он с ружьем и связкой подстреленных диких уток. Там с ружьем и кабаньим окороком. Тут с ружьем и дохлым зайцем, а еще вон там — со спиннингом и огромным зеркальным карпом.

А ведь Юлий должен был догадаться, чем закончится его утреннее приключение. В тот самый момент, когда увидел на руке задержанного им налетчика часы, стоимость которых навскидку тянула не на одну тысячу долларов…

***

Их было двое. Одетые в маскарадные костюмы, они выходили из магазина детских игрушек «Малыш и Карлсон». Утренник в детском саду. Или рекламная акция. Мысли об этом пришли в голову Юлия, стоило только их увидеть. Рекламная акция была вероятнее, тем более что в последнее время на каждом шагу можно было наткнуться на рекламных зазывал, ряженных под тропические фрукты, зубные пасты и кока-кольные банки. Да мало ли во что еще.

Те, о которых шла речь, предпочли преобразиться в персонажей мультфильма «Трое из Простоквашино». Первым, важно волоча хвост и слегка покачиваясь из стороны в сторону, шел кот Матроскин. Искусственный мех его костюма давно свалялся и нуждался в химчистке. То, что котяра именно Матроскин, а не кто-либо другой, Юлий определил главным образом благодаря семенившему следом почтальону Печкину — худому человеку в коричневом плащике, растрепанной кроличьей шапке и маске, состоящей из большого слегка загнутого вверх носа и густой щетки прямых усов. На его плече висела внушительная желтая сумка с белыми буквами «ПОЧТА».

Юлий стоял в метрах десяти от «Малыша и Карлсона». Поджидал человека, обещавшего слить теневую схему отмывания крупных сумм денег.

Информатор опаздывал, вот Юлий и крутил головой по сторонам от скуки.

Вид Матроскина и Печкина его позабавил, вызвав желание сказать им что-то смешное.

— Стоять, милиция!

Тупо, кто бы спорил. Но ничего поумнее Юлию как-то не пришло в голову. Правда, щерился он при этом так широко, как не улыбался даже кандидат в президенты США, выступая перед своими избирателями. Тут бы и самый недалекий понял — это просто прикол, шутка такая веселая.

— Ваши докýменты! — продолжил он, ожидая услышать в ответ знаменитое: «Уши, лапы и хвост — вот мои документы».

Не тут-то было. В руке Матроскина появился… нет, не паспорт, и даже не водительские права, а револьвер, в тот момент показавшийся Юлию невероятно большим. Черное дуло уставилось в его сторону. Он еще ничего не понял, а пакостный кот уже принялся давить на курок.

Первый патрон дал осечку. Ну, его счастье. Пуля второго скорее всего отправила бы Юлия на тот свет, если бы не свойственные ему в критические моменты быстрота движений и молниеносное, часто на подсознательном уровне, принятие решений.

С ловкостью каскадера, так, словно ничем другим не занимался, Юлий отпрыгнул с тротуара на проезжую часть и покатился по асфальту, используя в качестве укрытия высокий бордюр. Конечно, он рисковал попасть под колеса, но движение было не особенно интенсивным, час пик миновал, да и автомобилисты ввиду многочисленных выбоин по краю дороги старались держаться поближе к разделительной полосе.

Злоумышленники бросились в разные стороны. Матроскин, еще два раза неудачно пальнув в Юлия, попытался укрыться в магазине. При этом он сильно ударился коленом о бетонную урну и, театрально подпрыгнув от боли, уронил с головы кошачью маску (больше напрашивалось слово «шлем»). Свой маневр он, однако, завершил, нырнув в стеклянные двери «Малыша и Карлсона» и сверкнув на прощание рыжим затылком.

Почтальон Печкин тем временем бежал во всю прыть вдоль магазинных витрин, держа в руке вынутый из сумки МП-40, немецкий автомат времен Второй мировой войны, который зачастую ошибочно называют «шмайсером».

— Стоять, стрелять буду!

Блеф. Выстрелить Юлий мог разве что из указательного пальца. Не то что оружия, в то утро при нем не оказалось даже рогатки. Впрочем, даже если бы пистолет и был, вряд ли бы он им воспользовался. Слишком высок был риск попасть в постороннего — за стеклами витрин могли быть люди.

Здание изгибалось таким манером, что по своей форме напоминало кочергу. За поворотом витрин не было. Прохожих тоже. Печкин, сообразив, что, огибая «пятку кочерги», он будет представлять собой отличную мишень, бросился к месту излома здания под прямым углом. Там, прикрытый большой мраморной тумбой-вазоном, он мог меньше опасаться гипотетических пуль Юлия, но зато сам оказывался в ловушке, в буквальном смысле этого слова загнав себя в угол.

— Сдавайся, клоун! — подбежав ближе, еще раз крикнул Юлий.

Ответом была длинная, почти на весь рожок, автоматная очередь, но ему опять удалось вовремя распластаться на асфальте. Пули цокали совсем рядом, но достать Юлия не могли. Защитой служили уже упомянутый выше бордюр и продавленный асфальт на краю проезжей части.

«Стрех-стрех-стрех», — трещал МП-40, и этот звук казался таким нереальным в конце первого десятилетия двадцать первого века на обвешанной баннерами улице с рекламой маникюра с рисунком, комплекса спа-процедур, моющих пылесосов и женских сумок со скидками.

«Стрех-стрех-стрех». Пули рикошетили о гранит бордюра, портили асфальт справа и слева, одна даже сорвала кусок каблука с подошвы его правого ботинка. Недостатка в патронах преступник, похоже, не испытывал. Расстреляв один магазин, тут же присоединил другой, и стрельба возобновилась с новой силой, пока, наконец, не случилось то, что должно было случиться, — перегревшись от стрельбы длинными очередями, допотопное оружие стало давать сбои, а потом и вовсе смолкло. Это был шанс. Моля Бога, чтобы у стрелявшего не оказалось в сумке какого-нибудь фаустпатрона, Юлий в несколько прыжков достиг места, где укрывался злоумышленник, и остановился как вкопанный. Такого он не видел даже в кино: Печкин преспокойно сидел, прислонившись спиной к стене, вытянув вперед ноги, и щелкал дорогой зажигалкой, пытаясь прикурить сигарету. Автомат лежал рядом.

— Руки за голову, сволочь!

Никакого впечатления эти слова на Печкина не произвели. Он посмотрел на Юлия и, казалось, даже улыбнулся под своей маской.

— Партизаны не сдаются. Гитлер капут!

Сделав еще одну безуспешную попытку закурить, Печкин отбросил зажигалку на кучу стрелянных гильз.

— Вот говно! За что только сто баксов отдал? У тебя огня нет?

— Руки за голову, сказал!

Печкин вытянул руку со сложенной фигой.

— А вот это видел?

Это переходило всякие границы. Отшвырнув ногой автомат, Юлий прыгнул на Печкина сверху, повалил на землю и, прижав коленом, сорвал маску. Печкин на деле оказался молодым круглолицым шатеном со вздернутым носом и тонкими невыразительными губами. Кругломордость и худоба — странное сочетание. Закручивая преступнику руки за спину, Юлий обратил внимание на массивные и, самое главное, настоящие, в этом он разбирался, Patek Philippe на его левом запястье и еще раз усомнился в реальности происходящего: мажор, грабящий магазин игрушек, — это было из области нереального.

Впрочем, отчасти причины такого поступка без всяких слов объяснялись видом его безумных глаз с сильно расширенными зрачками. Другого оружия при стрелке не оказалось, разве что в сумке лежало еще два полных магазина к МП-40. Связав Печкина ремнем от автомата, Юлий ввиду ожесточенного сопротивления преступника не смог отказать себе в удовольствии как следует повозить его лицом по тротуарной плитке.

К нему уже бежали приехавшие на выстрелы сотрудники патрульно-постовой службы.

— Старший лейтенант Тараскин, УБОП, — представился он, одной рукой протягивая навстречу нацеленным было на него стволам служебное удостоверение.

— Бывший лейтенант, бывший! — все не мог успокоиться дергающийся в его руках Печкин. — Тебе конец, мусор позорный! Ты усек? Конец!

Обращать внимание на угрозы у Юлия времени не было.

— Там, в магазине, еще один грабитель. Он вооружен и мог взять заложников.

— Гонишь! — усомнился самый старший из приехавших, в капитанском звании. — Зачем кому-то совершать налет на магазин игрушек?

Но Юлий уже знал ответ и на этот вопрос. Совсем недавно там располагалось банковское отделение. Потом банк съехал, а помещение сдали в аренду под магазин. Два накокаиненных гамадрила с мозгами, похожими на печеные яблоки, просто не придали этому значения.

Все это он рассказал капитану. Тот тоже заглянул в лицо связанному. Посмотрел в сторону «Малыша и Карлсона». Покачал головой.

— Да ладно. Какие еще заложники? Небось ушел давно через задние двери.

— В чем же дело? Нет ничего проще проверить.

Капитан неуверенно оглядел подчиненных.

— Ляшко, иди проверь магазин. Только осторожно, — велел он самому младшему.

Того такая перспектива не обрадовала. Он злобно поглядел сначала на Юлия, потом на своего начальника.

— А че я?

— Через плечо. Проверь, сказал!

По счастью для Ляшко, рисковать ему не пришлось. Работники магазина сами стали выглядывать из дверей. Выяснилось, что Матроскин находится в глубоком нокауте, потому что одна отчаянная продавщица, увидев возвращающегося грабителя, разбила о его голову тяжелый графин с водой.

— Они требовали денег, валюты. Угрожали девочкам. Говорили, что перестреляют всех, — несколько минут спустя, заикаясь от пережитого, рассказывала заведующая «Малыша и Карлсона». — Я пыталась объяснить, что это магазин, а не банк, что касса пустая, потому что мы только открылись, с утра еще ни одного покупателя не было, но они нас будто не слышали. Потом вот этот, в маске кота, стал срывать с кассирши сережки и ударил ее рукояткой пистолета по лицу. Еле в чувство ее привели.

Только теперь, убедившись, что оба налетчика упакованы по полной программе, Юлий в полной мере осознал всю реальность только что пережитого приключения. Выйдя из магазина, он вертел головой по сторонам, нюхал пропитанный пороховой гарью воздух, смотрел на вспоротый автоматными пулями асфальт. Неужели все это произошло именно с ним и он не только выжил, но и задержал вооруженного преступника?

Юлий всегда считался неплохим опером. По крайней мере, так говорил его непосредственный начальник Руслан Петрович Сыч. Однако в головокружительных погонях, от которых дух замирает, Юлий не участвовал и с бандитами доселе не перестреливался. Правда, будучи подростком, он поучаствовал в предостаточном количестве уличных драк. Как-то даже, пустив в ход нож, основательно попортил шкуру одному наперсточнику на феодосийском пляже. В милицию мастер «кручу-верчу» обращаться не стал, но зато, когда выздоровел, с двумя приятелями подкараулил обидчика. Тогда Юлию чудом удалось отбиться, но нос ему все-таки сломали. Словом, юность у Юлия была бурная, но чтобы вот так вот извиваться под пулями — ему ни разу не приходилось. Что касается милицейской карьеры, то ее он начал в отделе по борьбе с экономическими преступлениями, справедливо считая своим главным оружием не положенный табельный макаров, а клавиатуру компьютера, ручку и калькулятор. Потом его наставника майора Сыча перевели из ОБЭПа в УБОП, а тот в свою очередь прихватил с собой своего подчиненного. Так Юлий оказался в Шестом управлении МВД, «шестерке».

Дождавшись приезда следственной опергруппы и объяснив свою роль в этом деле, Юлий, так и не встретившись с информатором, отправился в контору, чувствуя себя почти что героем. «Почти» — потому что полностью испытать триумф мешали те самые Patek Philippe на руке Печкина, а также слова, которые тот выкрикивал в момент посадки в автомобиль, извиваясь в руках патрульных. Парнишка ругал присутствующих легавыми псами и клятвенно обещал, что еще станцует на могиле Юлия ча-ча-ча.

Теперь, выслушивая щедро сдобренную всеми видами ругательств речь Лапова, Юлий убеждался, что угрозы оказались не пустыми.

А Лапов все говорил. В его представлении задержанные возле «Малыша и Карлсона» отморозки оказывались милыми молодыми людьми, которые просто хотели малость подурачиться, пошутить, и, если бы не его мудак подчиненный, сунувший куда не надо свое свиное рыло, они бы просто поехали домой и ничего бы не было. Ни стрельбы среди бела дня, переполошившей жителей города, ни этого неприятного разговора.

В монологе Лапова возникла пауза. Самое время Юлию объяснить свои действия. По крайне мере, попытаться это сделать.

— Они были вооружены. Оба! Стреляли в меня, работника органов. Угрожали оружием продавщицам из магазина. Женщинам, полагаю, было не до шуток.

Объяснения пришлись полковнику не по душе. Он гневно посмотрел на Юлия, но смутить его больше не смог. Юлий не боялся.

— Тоже мне, нашел оружие, — грубо, но уже без прежнего злого надрыва, даже с некоторым уважением ответил полковник. — Антикварная рухлядь. Да будь они настоящими налетчиками с современным оружием, я бы с тобой вряд ли беседовал. Да ты бы глазом моргнуть не успел, как из тебя решето бы сделали. А что до баб этих из магазина, так если они там все нервные такие работают, так теперь что — и в магазины не заходи?

Порядком устав от болтовни, Юлий решил перейти к сути вопроса, тем более что причина гнева полковника лежала на поверхности.

— Если я вас правильно понял, родители этих клоунов не последние в городе люди?

— Дошло наконец. Не то слово не последние. И не только в городе. Особенно тот, которого ты лицом по асфальту елозил. Его отец крупный бизнесмен, председатель ассоциации предпринимателей и учредитель благотворительного фонда «Щит», одной из целей создания которого, кстати, является финансовая помощь сотрудникам правоохранительных органов. Плюс ко всему он еще мой близкий друг. Теперь ты видишь, в каком дерьме я по твоей милости оказался. И как мне теперь из него на чистую воду выгрести? Что делать?

Сам Лапов просил у Юлия совета. Это трогало. Пусть даже он знал, что просьба была пустопорожняя. Чихал Лапов на его советы. Он и без Юлия знал, как ему действовать. То, что обычно последние несколько лет делают высокие должностные лица правоохранительных органов, когда в деле замешаны другие влиятельные люди или их отпрыски. Делать вид, что ничего не было. Ни стрельбы из автомата, ни оружия. Просто ничего не было. А с прокуратурой договорятся. И с продавщицами.

Полковник словно читал его мысли.

— С прокуратурой уладим, — сказал он. — А магазинные девки пусть в жопу идут. Пусть только попробуют шум поднять. Тут другая проблема. Есть у нас один журналист шебутной. Несколько пуль попало в его автомобиль, который был припаркован неподалеку. Уж он-то постарается шумиху поднять. И еще нашелся любитель, жаль, пока личность не установили, снял часть этого фейерверка на камеру мобильного и уже в Интернет успел сбросить. Я сам видел.

Юлий пожал плечами:

— Ну, тогда я не знаю, что делать.

— Не знает он, — передразнил Лапов, — прочь с глаз моих! И рапорт напиши, как все было. Хотя нет, отставить. Позже напишешь. Я сам скажу, как написать. А пока думать буду.

Думал он недолго, и в первой половине следующего дня Юлий снова вошел к нему в кабинет. Полковник сообщил, как Юлию «повезло». Оказывается, прошлой ночью при попытке ограбить загородную АЗС был задержан некий гастролер по фамилии Дрыль. С ним провели обстоятельную беседу, и он вспомнил, что буквально накануне в одиночку пытался ограбить магазин детских игрушек «Малыш и Карлсон». Даже Юлия вспомнил, как тот ему руки за спину заламывал.

— Я ему днем руки заламывал. А на АЗС он напал только следующей ночью, — уточнил Юлий.

У Лапова и на этот вопрос был готов ответ:

— Так он по дороге в СИЗО убежал. Представляешь? Кстати, членам опергруппы, которые его конвоировали, уже и по выговору влепили. Я и приказ видел. В общем, ты этими мелочами голову себе не забивай. Все предусмотрено. Не глупей тебя люди работают. Главное, чтобы ты этого Дрыля опознал, если кто тебя спросит.

Юлий представил, как ни в чем не повинных коллег вызывают в кадровую часть и предлагают ознакомиться под подпись с приказом о дисциплинарном взыскании, отвечая на их недоуменные вопросы коротким: «Так надо». И они подписывают. Возмущаются для порядка, но все равно подписывают.

Полковник положил на стол перед подчиненным фотографию мужчины от тридцати до тридцати пяти лет, с острым подбородком и узкими любопытными глазками на анемичном лице.

— Вот он, Дрыль. Запомнил?

— А пострадавшие его тоже опознают?

— Сказал же, не забивай себе этим голову. Опознают, никуда не денутся. А вообще твоя ирония здесь совершенно неуместна. Думай лучше, как извинения приносить будешь.

Вот оно что. Оказывается, Юлий еще должен расшаркаться и сделать книксен.

— Кому извинения?

— Студенту выпускного курса магистратуры юридический академии. Отличнику и очень хорошему парню. Крестнику моему. Александру Андреевичу Пасечнику. Вот кому.

Юлий почувствовал внезапный приступ тошноты, словно прикоснулся к чему-то мерзкому, холодному и скользкому. Мерзкому даже не потому, что очередные отморозки благодаря деньгам и родственным связям уходили от наказания — все это стало настолько привычным, что давно не вызывало даже рефлекторных содроганий души. И даже не потому, что один из них, упиваясь своей безнаказанностью, жаждал еще насладиться видом унижающегося сотрудника милиции, который просто исполнял свой долг. Тошноту вызывала сама фамилия Пасечник, фамилия человека, который, Юлий был уверен, приложил руку к тому, чтобы лишить его семьи и нормального детства…

Человека, из-за которого он когда-то хотел стать наемным убийцей.

***

Это произошло в преддверии новогодних праздников и, как ни покажется странным, тоже было связано с маскарадом. Тот день ему не забыть никогда. Юлию исполнилось пятнадцать. В атмосфере витали запахи хвои и мандаринов. По улицам сновали Деды Морозы.

Именно Дед Мороз был первым, кого он увидел, когда его отец, аккуратно миновав крутой, покрытый наледью поворот, вывернул на длинное прямое шоссе загородного элитного поселка. Мороз как Мороз, ничего особенного. Белая синтетическая борода. Под густыми черными бровями большие глаза человека, обещающего надежду на чудо. Красная шапка с белым отворотом. Длинная, до пят, шуба. Широкий уверенный шаг.

Юлий до сих пор ломал голову: что в нем было не так? Почему отец почувствовал опасность? А ведь почувствовал, потому что, крикнув сыну «ложись!», вдавил педаль газа, направляя авто прямо на Деда Мороза.

Приказ Юлий выполнил слишком медленно, поэтому прежде, чем упасть на сиденье, успел заметить, как тело Деда Мороза, ударившись о радиатор, взмыло вверх. Полы его красной шубы широко распахнулись, словно крылья стервятника, обнажая спрятанный автомат.

БМВ отца рвался вперед, но Дед Мороз, на поверку оказавшийся Бармалеем, явился не один, а с эскортом злобных гоблинов. По крышке багажника застучали пули, треснуло надвое заднее стекло. Пули пробили колесо, и машину стало водить из стороны в сторону. Управление давалось отцу все труднее, но расстояние между ними и местом засады неуклонно увеличивалось.

Лежа боком на сиденье, Юлий смотрел, как отец борется с автомобилем. Его лоб был мокрый от пота, глаза сосредоточенно направлены только вперед. Как он любил его в тот момент! Да и не только в тот момент. Он всегда его любил. Восхищался им. Сколько Юлий себя помнил, они всегда были вместе. Отец всюду таскал сына с собой, стоило тому только попросить. Вместе ходили в тренажерный зал, в бассейн, вместе ездили стрелять по тарелкам. Он бывал с отцом и на деловых встречах, и ему совсем не было скучно. Юлий знал имена всех его любовниц, но у него даже в мыслях не было сообщить о них матери. Он не сделал бы этого даже под страхом самого жестокого из наказаний. Впрочем, вряд ли мать стала бы его слушать. Ей всегда было некогда, когда это касалось сына. Она всегда спешила. Даже когда валялась на диване перед телевизором с охапкой глянцевых журналов. Все равно ей было не до него.

Стрелять перестали. Юлий поднялся на сиденье. Как раз вовремя, чтобы успеть увидеть, как впереди из-за киоска «Пресса» высунулась фигура человека с зеленой трубой на плече, конец которой был направлен в их сторону. Еще один гоблин. Отец, бросив руль, быстро нагнулся к сыну и с криком «прыгай!» с силой вытолкнул того из машины.

Из того, что случилось после, Юлий практически ничего не запомнил. Искореженный автомобиль, дым, разбросанные куски человеческой плоти, кровь на снегу, крики людей и его собственный беззвучный плач. Лица людей, склоненные над ним. Мало-мальски он пришел в себя, только когда шофер-охранник матери Геннадий, по прозвищу Че Гевара, вез его по загородному шоссе. Сильно болели нога и правый бок. На лице в нескольких местах был наклеен пластырь.

Юлий спросил Че Гевару, куда они едут.

— Поговори с Эвелиной Юрьевной.

Че Гевара протянул Юлию большую черную трубку сотового телефона.

— Как ты, сын? — услышал он голос матери. Как всегда, холодный и бесстрастный. Как всегда, то же обращение — «сын». Она никогда не звала его по имени. Только «сын». Как и он. Никогда не называл ее мамой. Он вообще никак ее не называл.

— Бывало и лучше, — неожиданно для себя повторил Юлий слова отца, всегда произносимые тем в кризисных ситуациях, и забился в рыданиях, потому что воспоминания об этом оказались невыносимы.

— Не скули, — строго приказала мать. — Поедешь в Феодосию к дяде Славе. Гена тебя отвезет. Я с тобой свяжусь.

И повесила трубку. Вот и весь разговор. Все утешение. Ему даже не дали возможности проститься с отцом.

— Ты на Эвелину Юрьевну не обижайся, — понимающе сказал Че Гевара спустя некоторое время. — Ей сейчас тоже не сладко. Ей за ваш семейный бизнес бороться надо. На тебя у нее просто нет времени.

У нее никогда не было на него времени. И не было ни малейшей надежды, что когда-нибудь оно появится.

Че Гевара, оставив Юлия в Крыму, на первых порах звонил. Может быть, по поручению матери, может, потому что в самом деле жалел парня. От него Юлий узнал, что на месте покушения обнаружили брошенный киллерами гранатомет «Нетто», хорватский пистолет-пулемет «Аграм» и кучу стреляных гильз. Оружие отследить не смогли. Че Гевара сказал, что начавшие с недавних пор входить в моду пистолеты-пулеметы этой марки производятся едва ли не в школьных мастерских и не имеют маркировки. Никакого заводского отстрела. Никакой пулегильзотеки. Сбитый отцом Дед Мороз либо выжил, либо его мертвое тело успели увезти товарищи. В любом случае других погибших, помимо отца, на месте покушения не обнаружили.

Понизив голос, Че Гевара сообщил, что буквально через неделю после покушения дюжина людей в черных масках взяла штурмом принадлежавший Тараскиным большой завод по производству ликеро-водочных изделий. Прикрываясь купленным решением суда, они взашей выгнали прежнее руководство, поменяли учредителей. Та же участь постигла и ресторан с гостиничным комплексом «Тарас». Новым хозяином бизнеса стал некто Андрей Германович Пасечник. Доселе неизвестный, но быстро идущий в гору коммерсант.

Юлий и раньше слышал эту фамилию от отца. Кажется, отец называл его пронырой, который спит и видит, как наложить лапу на их бизнес, но только напрасно старается: он, отец, пока жив, этого ни за что не допустит.

Вот именно, пока жив. Нельзя было произносить такие слова. Нельзя.

— Не вешай нос, юноша, — подбадривал Че Гевара. — Твоя мать разберется.

— Что она может сделать?

— Плохо ты ее знаешь. Еще как разберется.

Мать разобралась. Разобралась, что это за человек Пасечник. Разобралась, что сила не на ее стороне, продала недвижимость, перевела в офшор уцелевшие активы и сама укатила вслед за ними.

Юлий остался у двоюродного брата отца. Дядя Слава, до этого мальчик ни разу его не видел, оказался забавным толстяком — эпикурейцем, большим любителем еды, анекдотов и отъявленным матерщинником. Год назад отец помог ему построить небольшой пансионат под Феодосией. Человеком дядя Слава оказался благодарным и принял Юлия как родного. У него было двое сыновей — жуликоватых парней, старше Юлия, которые тут же взяли шефство над своим троюродным братом. Шефство это было достаточно своеобразным — через год Юлий уже спокойно мог открыть стоявшую на сигнализации иномарку, а когда учился в выпускном классе, его два или три раза чуть было не повязали менты. Но обошлось.

Закончив школу, он связался с матерью, которая к тому времени жила в Швейцарии, и спросил ее, что делать дальше. Та посоветовала получить высшее образование, со вздохом сказав, что, так и быть, возьмет на себя связанные с учебой расходы. Ее слова звучали так, словно она откупалась от сына, чтобы он, не дай Бог, не прикатил к ней.

Юлий вернулся в родной город, где у него оставалась единственная не проданная матерью двухкомнатная хрущевка, полученная отцом под занавес Советского Союза, когда тот еще работал инженером в проектном институте. Старый отцовский друг, знакомый Юлию еще с тех самых пор, когда отец брал его с собой на мероприятия, помог без проблем поступить на юридический факультет, а потом и устроиться в правоохранительные органы, благо юношеские проделки Юлия во время пребывания в Крыму в анкеты не попали.

Все эти годы, особенно поначалу, Юлий думал о том, сможет ли когда-то отомстить за смерть отца. Одно время он даже мечтал стать киллером, спокойным, хладнокровным, таким, как герой старого фильма «Механик», сыгранный Чарльзом Бронсоном (романтичный образ Леона-киллера ему нравился куда меньше). И все ради того, чтобы поквитаться с убийцами. Вот только что надо делать, чтобы стать этим самым киллером, Юлий не знал, а когда спросил об этом своих феодосийских братьев, те долго смеялись.

— Оно тебе надо? — успокоившись, спросил наконец старший, Гера.

— Надо. Хочу гада этого достать, который отца убил.

— И что, для этого обязательно становиться наемным убийцей? Козла замочить можно и без этого.

— Чтобы киллером стать, тебе надо сначала в армию идти. В контрактники, — подал голос и младший, Олег. — Если тебя не подстрелят где-нибудь в горячей точке, то лет через десять, глядишь, и станешь киллером.

— Какие еще горячие точки? — возразил Гера. — Украина ж ни с кем не воюет.

Олег сплюнул:

— Ну, тогда можно и в менты. Как Македонский. Он ведь тоже сначала цветным был.

— Какой еще Македонский? — не понял Юлий.

— Саша Солоник. Я слышал, замочили его недавно. В Греции.

— Вот-вот. Ударение на слове «замочили», — строго сказал старший. — Короче, забудь.

На том разговор и кончился. Не то чтобы Юлий обо всем забыл, просто стал рассуждать более трезво и прагматично.

***

И вот фамилия Пасечник снова появилась в его жизни. В первый раз она знаменовала собой трагедию в виде Деда Мороза с гранатометом, теперь представлялась фарсом в виде почтальона Печкина, вооруженного автоматом времен Второй мировой войны.

— Вопросы есть? — спросил шеф.

Глядя на полковника, Юлий вдруг поймал себя на мысли, что ненавидит его. Люто ненавидит. А тот факт, что почти три года он прослужил под его началом, показался ему бредом сивой кобылы. Пожалуй, он даже смог бы убить его, окажись у него такая возможность. Юлий представил, как достает пистолет, как медленно приставляет ствол к бритому черепу, как нажимает на курок: полковник падает, пенистые брызги летят на стену, пачкают фотографии с охотничьими трофеями.

— Нет, — ответил он.

— Отлично.

Лапов достал из кармана пачку сотенных долларовых купюр, отчитал сколько-то и бросил на стол перед Юлием. Примерно так, как собаке бросают кость.

— Это тебе за понятливость. Подарок от зайчика. Но извиниться перед Сашей Пасечником тебе все равно придется. Так нужно. Я обещал.

Пересчитав деньги, их оказалось семьсот долларов, Юлий вежливо подвинул их обратно на половину Лапова.

— Бери-бери. Доля твоя. За Дрыля.

Не то чтобы Юлий хотел самому себе казаться лучше, чем он есть на самом деле. Он тоже брал. Как все. Не то чтобы часто. И не то чтобы помногу. Часто и много должность не позволяла. Но только не в этот раз.

— Когда я говорил «нет», то имел в виду, что не стану извиняться перед этим отморозком. И отмазывать его тоже не буду.

Полковник даже закашлялся от неожиданности, лицо его в считанные секунды покрылось красно-бурыми пятнами и стало напоминать по цвету петушиный гребень.

— Вот что, умник, — зловеще захрипел он. — Либо ты делаешь все, как я говорю, либо вылетаешь со службы на хер.

Огласив вердикт, Лапов вперил взор в открытый экран ноутбука, давая понять, что посетитель ему больше не интересен, что он для него как бы умер, или даже не умер, а перестал существовать как объект бытия, дематериализовался в пространстве, испарился.

Ровно две секунды ушло на то, чтобы Юлий принял окончательное решение.

— Вылетаю на хер, — отрезал он, прежде чем повернуться и пойти к выходу.

Уже перешагивая через порог, он услышал окрик:

— Тарас!

Юлий оглянулся.

— Ты — пидорас! — смачно произнес Лапов. — Встанешь у меня на дороге — уничтожу.

Юлий закрыл за собой двери.

— Смотри, как бы самого не уничтож… — произнес он вслух, но тут же прикусил язык. Не из боязни, что секретарь передаст его слова Лапову, ему было уже все равно, а потому что считал, что пустые угрозы, а они именно такими и были ввиду того, насколько шеф УБОПа могущественнее него, без одной минуты безработного, лишний раз показывали его слабость. Человек сильный никогда не будет трубить на весь мир, что замочит своих врагов в сортире. Он просто это сделает. Молча и эффективно.

Юлий покинул приемную. Неудавшийся мажор. Неудавшийся киллер. И, по ходу, неудавшийся мент. Ему было противно. Противен Лапов с его напичканными баблом дружками, противен Пасечник, завладевший бизнесом отца, и, что еще хуже, он был противен самому себе, потому что вдруг понял, что только память и не угасшая до сих пор любовь к отцу не позволили ему уступить требованиям начальства. Окажись вместо Пасечника какой-нибудь Титькин, тоже влиятельный человек, взял бы Юлий и баксы, и Дрыля бы опознал как миленький, и перед налетчиком извинился бы. Ему хотелось пуститься во все тяжкие. То ли напиться в лоскуты, то ли ввязаться в массовую драку, не разбирая ни своих, ни чужих, крушить направо и налево носы и челюсти, пока самому хорошо не заедут.

Вечером неожиданно позвонила мать. Поинтересовалась делами сына. Юлий не знал, что и думать. Его дела — последнее, что когда-либо занимало эту женщину. Впрочем, решил Юлий, если на нее с возрастом нахлынул приступ сентиментальности, то пусть послушает. Почему бы не пригрузить старушку на полную, рассказав о грядущих переменах в своей жизни.

Мать слушала с превеликим интересом, чем еще больше удивила его. Потом назвала сына «своим бедным малышом». Юлий не верил собственным ушам. Она выражала сочувствие и одновременно радовалась за сына. По ее мнению, ему давно пора было уйти из ментовки. Ее сын достоин большего. В одной швейцарской фирме, с руководством которой у нее очень хорошие отношения, скоро освобождается место менеджера. Она замолвит за Юлия слово. Пора наконец заняться настоящим делом.