Пылающий берег E-Book

Уилбур Смит

• Herausgeber: Азбука
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: The Big Book
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2021

Seitenzahl: 844

Beschreibung

Великая война, позднее названная Первой мировой, положила конец Прекрасной эпохе. Молох войны ненасытен, он требует новых жертв, новых сил, новой техники; сражения идут не только на земле, но и в воздухе, и, хотя крылатые машины изобретены совсем недавно и далеки от совершенства, среди летчиков появляется все больше настоящих асов. В их числе молодой Майкл Кортни, который виртуозно управляет своим истребителем. Однажды военная удача покидает его, и он чудом остается в живых, однако именно этот случай дарит ему счастливую встречу с очаровательной француженкой Сантэн. Но чудо редко происходит дважды. Майкл погибает в воздушном бою в тот день, на который назначена его свадьба... Сантэн должна научиться жить заново. Она оставляет разрушенный дом и отправляется на корабле Красного Креста в Южную Африку, на родину погибшего жениха, не зная, что ей предстоит ступить не на райскую землю, столь красочно описанную Майклом, а на Пылающий берег, край пустыни, где на каждом шагу приходится бороться за свою жизнь... Продолжение эпопеи о неукротимых Кортни, чей девиз гласит: «Я выдержу». По мотивам романа в 1991 году был снят фильм «Опаленный берег» (Италия, Франция, Германия). Режиссер Жанно Шварц, соавтор сценария Уилбур Смит, в роли второго плана Марина Влади.

Leseprobe

Содержание

Книги Уилбура Смита

Посвящение

Пылающий берег

Wilbur Smith

THE BURNING SHORE

Copyright © Orion Mintaka 1985, 2018

Published in Russia by arrangement with The Van Lear Agency

All rights reserved

Перевод с английского Татьяны Голубевой

Оформление обложки Ильи Кучмы

Ранее роман издавался под названием «Горящий берег».

Смит У.

Пылающий берег : роман / Уилбур Смит ; пер. с англ. Т. Голубевой. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2021. — (The Big Book).

ISBN 978-5-389-20433-1

16+

Великая война, позднее названная Первой мировой, положила конец Прекрасной эпохе. Молох войны ненасытен, он требует новых жертв, новых сил, новой техники; сражения идут не только на земле, но и в воздухе, и, хотя крылатые машины изобретены совсем недавно и далеки от совершенства, среди летчиков появляется все больше настоящих асов. В их числе молодой Майкл Кортни, который виртуозно управляет своим истребителем. Однажды военная удача покидает его, и он чудом остается в живых, однако именно этот случай дарит ему счастливую встречу с очаровательной француженкой Сантэн. Но чудо редко происходит дважды. Майкл погибает в воздушном бою в тот день, на который назначена его свадьба... Сантэн должна научиться жить заново. Она оставляет разрушенный дом и отправляется на корабле Красного Креста в Южную Африку, на родину погибшего жениха, не зная, что ей предстоит ступить не на райскую землю, столь красочно описанную Майклом, а на пылающий берег, край пустыни, где на каждом шагу приходится бороться за свою жизнь...

Продолжение эпопеи о неукротимых Кортни, чей девиз гласит: «Я выдержу».

По мотивам романа в 1991 году был снят фильм «Опаленный берег» (Италия, Франция, Германия). Режиссер Жанно Шварц, соавтор сценария Уилбур Смит, в роли второго плана Марина Влади.

© Т. В. Голубева, перевод, 2021

© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2021Издательство АЗБУКА®

Эта книга посвящается моей жене Мохинисо — с ней связано все лучшее, что случилось со мной в жизни

И вот я услышал о пылающем береге Африки,Где голодный лев издает ужасный рык.

Уильям Барнс Родс. Бомбастес Фуриозо. Сцена IV

Майкла разбудил бессмысленный грохот стрельбы.

Это был нелепый ритуал, который начинался в темноте перед каждым рассветом, когда артиллерийские батареи по обе стороны хребтов творили дикарские подношения богам войны.

Майкл лежал в темноте под тяжестью шести шерстяных одеял и наблюдал за вспышками, проникавшими сквозь брезент палатки, подобно неким ужасающим всплескам северного сияния. Одеяла казались холодными и липкими, как кожа мертвеца, по палатке над головой стучал легкий дождь. Холод пропитал всю постель, но все же Майкл ощущал проблеск надежды. В такую погоду им не взлететь.

Однако ложная надежда быстро иссякла, когда Майкл снова прислушался к орудиям, на этот раз более внимательно, и смог определить направление ветра по звукам заградительного огня. Ветер снова дул с юго-запада, приглушая какофонию, и Майкл содрогнулся, натягивая одеяла до самого подбородка.

Как бы подтверждая его расчеты, легкий ветерок внезапно стих. Стук дождевых капель по брезенту ослабел и вскоре прекратился. Майкл услышал, как снаружи в тишине сада с деревьев падают яблоки, а потом последовал резкий порыв ветра, и ветки встряхнулись, как вышедший из воды спаниель, и обрушили на палатку тяжелый водопад капель.

Он решил, что незачем тянуться к золотым часам с крышкой, что лежали на перевернутом упаковочном ящике, служившем прикроватным столиком. Наверняка еще слишком рано. Поэтому он зарылся в одеяла и стал думать о своем страхе. Все они мучились страхом, однако жесткие условности, согласно которым они жили, летали и умирали, не могли позволить им говорить об этом, запрещая упоминать о страхе даже в самых косвенных терминах.

Майкл гадал, стало бы ему спокойнее, если бы прошлым вечером, когда они с Эндрю сидели за бутылочкой виски, обсуждая утреннее задание, он смог бы сказать: «Эндрю, я до смерти напуган тем, что мы собираемся сделать»?

Он усмехнулся в темноту, представив себе смущение Эндрю, хотя и прекрасно знал, что Эндрю разделяет его страх. Это отражалось в его глазах, в нервном подрагивании его щеки, так что он постоянно касался ее пальцем, чтобы унять тик. Все старослужащие страдали от реакции на происходящее, каждый по-своему. У Эндрю дергалась щека, и еще он постоянно посасывал пустой сигаретный мундштук, как младенец сосет соску-пустышку. Майкл во сне скрипел зубами так громко, что сам от этого просыпался; он уже обкусал ноготь на большом пальце левой руки до мяса и каждые несколько минут дул на пальцы правой руки, словно только что прикоснулся к горячему угольку.

Страх слегка сводил их с ума и вынуждал слишком много пить — достаточно для того, чтобы уничтожить рефлексы нормального человека. Но они не были нормальными людьми, и алкоголь, похоже, на них не действовал, не притуплял их зрения и не замедлял движения ног на педалях направления. Нормальные мужчины погибли в первые три недели, они падали, как пылающие ели в лесной пожар, или ударялись о рыхлую, вспаханную снарядами землю с такой силой, что их кости разлетались в щепки, вонзавшиеся в их же плоть.

Эндрю продержался уже четырнадцать месяцев, а Майкл — одиннадцать, а это во много раз превосходило продолжительность жизни, которую боги войны даровали людям, летавшим на этих хрупких сооружениях из проволоки, дерева и полотна. Поэтому они дергались и суетились, постоянно моргали, пили виски вперемешку с чем угодно, смеялись коротко и отрывисто, а потом смущенно переминались на месте, а на рассвете лежали на своих койках, каменея от ужаса и прислушиваясь в ожидании шагов...

Майкл услышал эти шаги, — видимо, было позже, чем ему казалось. Снаружи у палатки Биггс негромко выругался, наступив в лужу, и его ботинки издали негромкий непристойный звук, чавкнув в грязи. Его сигнальный фонарь светил сквозь брезент, когда Биггс нащупывал откидное полотнище; наконец он, согнувшись, вошел в палатку.

— Пора вставать, сэр...

Его тон звучал бодро, но говорил он негромко, проявляя вежливость по отношению к офицерам в соседних палатках, тем, кому не предстоял полет этим утром.

— Ветер повернул к юго-юго-западу, сэр; в общем, прекрасным образом прояснилось, да. Звезды видны над Камбре...

Биггс поставил принесенный им поднос на упаковочный ящик и засуетился, собирая одежду, которую Майкл накануне вечером разбросал по дощатому настилу.

— Который час?

Майкл изобразил целую пантомиму, делая вид, что выбирается из глубокого сна, зевая и потягиваясь так, чтобы Биггс не смог догадаться о целом часе ужаса и легенда о Майкле не оказалась запятнанной.

— Половина шестого, сэр.

Биггс наконец собрал всю одежду и вернулся к койке, чтобы подать Майклу толстую фарфоровую кружку с какао.

— А лорд Киллигерран уже встал и сейчас в столовой.

— Этот чертов парень выкован из железа! — простонал Майкл.

Биггс подобрал с пола под койкой пустую бутылку из-под виски и поставил на поднос.

Майкл выпил какао, пока Биггс взбивал в мисочке пену для бритья. Затем тот держал перед Майклом полированное стальное зеркало и фонарь, когда Майкл брился опасной бритвой, сидя на койке и накинув на плечи одеяла.

— Какие ставки? — спросил Майкл.

Его голос прозвучал гнусаво, потому что он держал себя за кончик носа, приподнимая его, чтобы побрить верхнюю губу.

— Ставят три к одному на то, что вы с майором разобьете их в пух и прах.

Майкл вытер лезвие бритвы, обдумывая это. Сержант-механик, записывавший ставки, до войны держал собственную букмекерскую контору на ипподромах в Аскоте и Эйнтри. Он вполне мог решить, что имеется один шанс к трем за то, что или Эндрю, или Майкл, или они оба будут мертвы к полудню, и тогда никаких выплат.

— Это уже слишком, тебе не кажется, Биггс? — спросил Майкл. — Я имею в виду, оба они, а?

— Я поставил на вас половину жалованья, сэр, — возразил Биггс.

— Помоги тебе Бог, Биггс, поставь и за меня пять фунтов.

Он показал на кошелек, лежавший рядом с его часами, и Биггс достал из него пять золотых монет и сунул их в карман. Майкл всегда ставил на себя. Он играл наверняка: ведь если он проиграет, то в любом случае переживать ему не придется.

Биггс согрел над лампой бриджи Майкла и подал ему, и Майкл прямо из-под одеяла нырнул в них. Пока он заправлял в бриджи нижнюю рубашку, в которой и спал, Биггс продолжил сложную процедуру одевания своего командира, чтобы защитить его от смертельного холода при полете в открытой кабине. Поверх рубашки был надет шелковый жилет, две плотные шерстяные рыбацкие фуфайки, потом кожаная безрукавка и наконец армейская офицерская шинель с полами, обрезанными так, чтобы они не мешали управлять самолетом.

К концу Майкл был так плотно упакован, что не мог даже согнуться, чтобы самостоятельно натянуть ботинки. Биггс опустился перед ним на колени и натянул на его босые ноги сначала шелковые носки, потом две пары шерстяных охотничьих носков, и наконец надел на Майкла высокие ботинки из дубленой шкуры антилопы-куду, которые Майкл заказал в Африке. Сквозь их мягкие, гибкие подошвы Майкл прекрасно ощущал педали управления. Когда он выпрямился, его стройное мускулистое тело выглядело бесформенным под грузом одежды, а руки торчали в стороны, как крылья пингвина. Биггс придержал полотнище палатки, а потом освещал Майклу путь по деревянному настилу, тянувшемуся через сад к столовой.

Когда они проходили мимо других темных палаток, притаившихся под яблонями, Майкл слышал тихое покашливание и шорохи. Все проснулись и прислушивались к его шагам, боясь за него, и, возможно, кто-то старался скрыть облегчение из-за того, что это не ему сегодня утром придется сразиться с аэростатами.

Майкл остановился на мгновение, когда они вышли из сада, и посмотрел на небо. Темные облака уносились к северу, между ними проглядывали звезды, но они уже бледнели перед угрозой рассвета. Эти звезды были по-прежнему чужды Майклу; и хотя он по крайней мере начал узнавать здешние созвездия, они все равно не походили на его любимые созвездия и звезды — Южный Крест, Ахернар, Аргус и другие. Он опустил взгляд и пошел дальше за Биггсом и его подпрыгивающим фонарем.

Столовая эскадрильи располагалась в старой хижине для рабочих, которую поправили и покрасили, положив на древнюю тростниковую крышу просмоленный брезент, так что внутри стало тепло и уютно.

У входа Биггс отступил в сторону.

— Я вручу вам пятнадцать фунтов выигрыша, когда вы вернетесь, сэр, — тихо сказал он.

Он никогда не желал Майклу удачи, потому что это было наихудшей из примет.

В очаге ревел огонь, и майор лорд Эндрю Киллигерран сидел перед ним, скрестив на приступке очага ноги в тяжелых ботинках, а служащий столовой убирал грязные тарелки.

— Овсянка, мой мальчик! — сообщил майор, вынимая из ровных белых зубов сигаретный мундштук и приветствуя Майкла. — С растопленным маслом и золотым сиропом. Лосось, тушенный в молоке...

Майкл передернулся.

— Я поем, когда вернусь.

Его желудок уже сжался в комок от напряжения, впав в ужас при запахе лосося. При помощи какого-то дядюшки в Генеральном штабе, который организовывал поставки, Эндрю имел возможность обеспечивать эскадрилью наилучшими продуктами, какие только могли предоставить его фамильные поместья в Горной Шотландии, — шотландской говядиной, куропатками и лососем, а в сезон охоты и олениной, а также яйцами и сыром, джемом и консервированными фруктами. А еще редким прекрасным односолодовым виски с непроизносимым названием, который поступал из семейной винокурни.

— Кофе для капитана Кортни! — крикнул Эндрю капралу, что дежурил в столовой.

Когда кофе принесли, майор сунул руку в глубокий карман своей подбитой мехом летной куртки, извлек на свет серебряную фляжку с большим дымчатым топазом на пробке и налил в горячую кружку солидную порцию спиртного.

Майкл задержал во рту первый глоток, перекатывая языком жидкость, позволяя ароматному виски пощекотать его, потом проглотил; смесь почти мгновенно согрела его пустой желудок, и он почувствовал, как алкоголь проник в его кровь.

Майор улыбнулся Эндрю через стол.

— Волшебство! — хрипло шепнул он. И в очередной раз подул на кончики пальцев правой руки.

— Эликсир жизни, мой мальчик!

Майкл любил этого щеголеватого маленького человека, как никогда не любил никакого другого мужчину, любил больше, чем собственного отца, даже больше, чем своего дядю Шона, который прежде был опорой его существования.

Но это случилось не сразу. При первой встрече у Майкла вызвали подозрения экстравагантная, почти женственная внешность Эндрю, его длинные изогнутые ресницы, мягкие полные губы, аккуратное маленькое тело, изящные руки и ноги и горделивые манеры.

Как-то вечером, вскоре после прибытия в эскадрилью, Майкл учил других новичков, как играть в боку-боку. Под его руководством одна команда соорудила человеческую пирамиду у стены столовой, а другая пыталась ее разрушить, налетая с разбега и пытаясь добраться до верха. Эндрю дождался, когда игра закончилась шумной кучей-малой, а потом отвел Майкла в сторонку и сказал ему:

— Мы все понимаем, что вы свалились на нас откуда-то из-за экватора, и стараемся принимать в расчет ваше колониальное прошлое. Однако...

Их отношения с тех пор были холодными и отстраненными, они постоянно наблюдали за тем, как другой летает и стреляет.

В детстве Эндрю научился определять направление полета красных куропаток, которые летали по ветру в каких-нибудь дюймах над вереском. Майкл обрел такое же искусство, охотясь на эфиопских бекасов и песчаных куропаток, скользивших в африканском небе. Оба они сумели использовать свой опыт при стрельбе из пулеметов Виккерса с неустойчивых станков на самолетах «сопвич-пап», с ревом носясь в трех измерениях пространства.

Они наблюдали за полетами друг друга. Умение летать было особым даром. Те, кто им не обладал, погибали в первые же три недели; те, у кого он имелся, держались немного дольше. Через месяц Майкл все еще оставался в живых, и Эндрю снова заговорил с ним, в первый раз после того вечера игры в боку-боку в столовой.

— Кортни, вы сегодня летите в паре со мной. — Вот все, что он сказал.

В общем, это должно было стать вполне рутинной переменой очереди полетов. Они собирались «окрестить» двух новичков, прибывших накануне из Англии и налетавших четырнадцать часов на двоих. Эндрю называл их «фураж для „фоккеров“», им было по восемнадцать лет, они были розовощекими и горели воинственным пылом.

— Вы учились фигурам высшего пилотажа? — спросил их Эндрю.

— Да, сэр. — В один голос. — Мы оба делали «петлю».

— Сколько раз?

Оба смущенно опустили сияющие глаза и признались:

— Один раз.

— Черт! — пробормотал Эндрю и с шумом пососал свой мундштук. — А «потеря скорости» вам знакома? Свободное падение.

Оба как будто изумились, а Эндрю схватился за лоб и застонал.

— Падение! — ласковым тоном вмешался Майкл. — Ну, это когда вы теряете скорость и вдруг просто летите вниз.

Оба покачали головой, опять одновременно.

— Нет, сэр, такого нам никто не показывал.

— Гансам вы оба очень понравитесь, — проворчал Эндрю, а потом энергично продолжил: — Так, номер первый, забудьте о петлях и прочей чепухе, вообще забудьте о высшем пилотаже — или, пока вы там будете висеть вверх ногами, гансы вышибут вам задницу через ноздри, ясно?

Оба закивали.

— Номер второй, следуй за мной, делай все так же, как я, следи за сигналами, которые я буду подавать рукой, и мгновенно их выполняй, понял?

Эндрю водрузил на голову свой шотландский берет и повязал его зеленым шарфом, служившим ему фирменным знаком.

— Ну, вперед, детки!

Ведя новичков между своими самолетами, они на полной скорости промчались над Аррасом на высоте в десять тысяч футов, и лероновские моторы истребителей «сопвич-пап» рычали во всю мощь своих восьмидесяти лошадиных сил, — принцы небес, самые совершенные летающие боевые машины, какие только сумел изобрести человек, механизмы, которые сбили Макса Иммельмана и его восхваляемый «фоккер-эйндеккер».

Стоял прекрасный день, лишь высоко-высоко плыли маленькие кучевые облачка, неспособные скрыть «ягдстаффели» бошей, и воздух был настолько чистым и прозрачным, что Майкл с расстояния в десять миль заметил старый биплан «румплер», совершавший разведывательный полет. Биплан кружил на малой высоте над позициями французов, направляя огонь немецких батарей.

Эндрю увидел «румплер» на мгновение позже Майкла и тут же подал короткий сигнал рукой. Он собирался позволить новичкам сбить разведчика. Майкл не знал другого такого командира эскадрильи, который отказался бы от легкой победы, хотя она давала возможность очередного продвижения и наград. Однако он кивнул в знак согласия, и они погнали новичков на снижение, терпеливо показывая им старую двухместную немецкую машину. Но те, не обладая тренированным глазом, никак не могли ее увидеть. И недоуменно смотрели на двух старших пилотов.

Немцы так напряженно следили за взрывами снарядов внизу, что не заметили, как сверху к ним плотным строем быстро приближается смерть. Вдруг молодой пилот, который был ближе к Майклу, восторженно улыбнулся и с облегчением показал вперед. Он наконец заметил «румплер».

Эндрю взмахнул кулаком над головой в старом кавалерийском приказе: «Атака!»

И молодой пилот ринулся вниз, не перекрыв дроссель.

«Сопвич» с ревом нырнул — так неожиданно, что Майкл поморщился, видя, как двойные крылья самолета изогнулись назад под напором воздуха, а полотняная ткань съежилась у оснований крыльев. Второй новичок последовал за первым так же стремительно. Они напомнили Майклу двух львов-подростков, за которыми он однажды наблюдал: они пытались свалить опытного, старого жеребца-зебру и в комической растерянности рухнули друг на друга, когда жеребец с презрением сбросил их и ускакал.

Оба молодых пилота открыли огонь с расстояния в тысячу ярдов, и немецкий летчик посмотрел вверх при этом своевременном предупреждении; потом, рассчитав момент, сделал вираж прямо под носом двух самолетов, вынудив их стрелять вслепую, и в итоге они, продолжая бешеную стрельбу, оказались в миле от намеченной жертвы. Майкл видел, как они отчаянно вертят головой в открытых кабинах, пытаясь снова обнаружить противника.

Эндрю грустно покачал головой и повел Майкла на снижение. Они аккуратно зашли в хвост «румплеру», и немец резко взял влево, одновременно забирая вверх, чтобы дать тыловому стрелку возможность прицелиться. Эндрю и Майкл одновременно разошлись в стороны, разочаровав его, но, как только немецкий пилот понял, что его маневр не удался, и изменил направление, они пристроились ему в хвост.

Эндрю шел впереди. Он дал одну очередь из тяжелого пулемета Виккерса с расстояния в сотню футов, заставив пулемет «шпандау» на «румплере» бессмысленно развернуться на вертящейся установке, пока пули триста третьего калибра разбивали его на части. Немец пытался уйти вниз, и «сопвич» Эндрю едва не задел его верхним крылом, проносясь мимо.

Настала очередь Майкла. Он оценил направление движение «румплера», коснулся рычага левого направления так, чтобы его самолет слегка заскользил, пока он разворачивал орудие и переводил его на залповый огонь, а потом, зацепив указательным пальцем правой руки спуск «виккерса», выпустил короткую очередь из пуль триста третьего калибра. Он видел, как обшивка на фюзеляже «румплера» разлетелась в клочья как раз в средней части кабины пилота, там, где должна была находиться верхняя часть его тела.

Немец обернулся и уставился на Майкла — расстояние между ними едва составляло пятьдесят футов. Майкл увидел, что глаза немца за линзами летных очков ярко-голубые и что он не брился этим утром, потому что его подбородок покрывала короткая золотистая щетина.

Немец открыл рот, когда его настигли пули, между его губами выступила кровь из разорванных легких, которая тут же превратилась в розовую пену, летевшую следом за самолетом, а потом Майкл уже отлетел далеко. «Румплер» неловко перевернулся вверх брюхом и помчался к земле; мертвый пилот болтался на ремнях. Самолет упал посреди поля, превратившись в жалкую груду тряпья и сломанных распорок.

Когда Майкл вернулся на свою позицию у крыла Эндрю, тот посмотрел на него и деловито кивнул, а потом подал знак отправиться за двумя новичками, которые продолжали яростно описывать круги в поисках исчезнувшего немца. Это потребовало больше времени, чем они ожидали, и к тому моменту, когда они наконец снова взяли под свою защиту мальчишек, все они очутились уже гораздо дальше к западу, чем когда-либо забирались Эндрю или Майкл. На горизонте Майкл разглядел жирную блестящую змею реки Соммы, она извивалась по прибрежным районам, стремясь к морю.

Они повернули от нее и направились обратно на восток, к Аррасу, забираясь как можно выше, чтобы не подвергнуться случайной атаке сверху.

Когда они набрали высоту, под ними открылась широкая панорама Северной Франции и южной части Бельгии — пятна полей множества оттенков зелени перемежались с темными коричневыми участками вспаханной земли. Линию фронта трудно было рассмотреть отсюда; с такой высоты узкая полоска обожженной земли казалась незначительной, а отчаяние, грязь и смерть там, внизу, выглядели иллюзией.

Двое опытных пилотов никогда не ослабляли бдительности даже на мгновение, внимательно следя за небом вокруг и пространством под собой. Их головы ритмично поворачивались, глаза не останавливались; оба не позволяли себе сосредоточиться на чем-то недостаточно важном или просто уставиться на вращающийся пропеллер впереди. В противоположность им, двое новичков выказывали беспечность и самоуверенность. Каждый раз, когда Майкл смотрел в их сторону, он видел, что они усмехаются и машут друг другу руками. В конце концов он оставил попытки заставить их следить за пространством вокруг, они просто не понимали его сигналов.

Они шли на высоте в пятнадцать тысяч футов, что было оптимальным в этот момент, и чувство неуверенности, всегда мучившее Майкла, когда ему приходилось лететь низко над незнакомой территорией, растаяло, когда он увидел впереди город Аррас. Он знал, что никакой «фоккер» не может лететь выше их при такой облачности, немецкие истребители просто не способны забираться на такую высоту.

Он еще раз окинул взглядом позиции. К югу от бельгийского Монса висели два наблюдательных немецких воздушных шара, а под ними летели к Амьену два одноместных самолета из двадцать четвертой эскадрильи.

Через десять минут они должны были приземлиться... но додумать эту мысль Майкл не успел, потому что внезапно самым волшебным образом небо вокруг него заполнилось безвкусно раскрашенными самолетами и грохотом пулеметного огня.

Даже в крайнем изумлении Майкл реагировал автоматически. Но когда он резко повернул свой самолет, похожая на акулу машина, расписанная красным и черным, с белым ухмыляющимся черепом на черном мальтийском кресте пронеслась прямо перед его носом. Еще сотая доля секунды — и он врезался бы в Майкла. Да, они напали сверху, понял наконец Майкл; и хотя он не мог в это поверить, они все же летели выше его «сопвича», выскакивая прямо из облаков.

Один из них, красный как кровь, сел на хвост Эндрю, и его «шпандау» уже палил в сторону нижнего крыла, неуклонно подбираясь к тому месту, где в открытой кабине съежился Эндрю, — его лицо казалось белой каплей под шотландским беретом и зеленым шарфом. Майкл инстинктивно повернул к нему, и немец, не желая рисковать, метнулся в сторону.

— Нги дла! — Майкл, бросившись в погоню за красной машиной, издал боевой клич племени зулусов, а потом с изумлением наблюдал, как противник стремительно удаляется еще до того, как он сумел открыть огонь.

«Сопвич» яростно содрогнулся под ливнем пуль, расчалка над головой лопнула со звуком тетивы, отпустившей стрелу, и в этот момент еще один из этих жутких самолетов атаковал Майкла с хвоста.

Он постарался оторваться, и Эндрю теперь оказался под ним, уходя от другой немецкой машины, быстро догонявшей его, и пытаясь отклониться от линии огня. Майкл рванулся навстречу немцу, и красно-черные крылья пронеслись прямо над его головой, но в то же мгновение появился другой немец, сменивший первого, и на этот раз Майклу не удалось стряхнуть его с хвоста — яркий самолет оказался слишком быстрым, слишком мощным, и Майкл понял, что ему конец.

Внезапно огонь «шпандау» прекратился, Эндрю нырнул под крыло Майкла, отводя от него немца. Майкл в отчаянии последовал за Эндрю, и они начали кружить в кольце обороны, каждый из них прикрывал другому брюхо и хвост, а целая туча немецких самолетов клубилась рядом с ними в злобном разочаровании.

Майкл лишь частью сознания отметил тот факт, что оба новичка уже погибли. Они погибли в самые первые секунды нападения: один унесся вертикально вниз на полной скорости, искалеченные крылья «сопвича» изогнулись от напряжения и наконец просто оторвались от корпуса; второй самолет превратился в пылающий факел и, упав на землю, выбросил в небо густой клуб черного дыма.

А немцы внезапно исчезли таким же непонятным образом, как и появились; ничуть не пострадавшие, неуязвимые, они умчались в сторону своих позиций, предоставив двум потрепанным «сопвичам» тащиться домой.

Эндрю приземлился перед Майклом, и они остановились крыло к крылу на краю фруктового сада. Каждый с трудом выбрался из кабины и медленно обошел свою машину, изучая повреждения. Наконец они оказались рядом, их лица окаменели от потрясения.

Эндрю сунул руку в карман и достал серебряную флажку. Отвинтив крышку с топазом, он отер горлышко фляжки концом зеленого шарфа, а потом протянул фляжку Майклу.

— Вот, мой мальчик, — тщательно выговаривая слова, произнес он. — Глотни немножко. Думаю, ты это заслужил... я-то уж точно заработал.

С того дня, когда союзное превосходство было сметено с неба над Францией остроносыми истребителями-разведчиками «Альбатрос D» из немецкой эскадрильи «Ягдстаффель», Майкл и Эндрю по отчаянной необходимости стали товарищами, летали бок о бок, организуя оборону, постоянно выручая друг друга, когда нелепо раскрашенные слуги смерти нападали на них. Сначала они довольствовались тем, чтобы просто защищаться, потом стали понемногу испытывать возможности этого нового, смертельного врага, вечерами сосредоточенно изучая донесения разведки, которые приходили к ним с запозданием. И выясняли понемногу, что на «альбатросах» стоят моторы от «Мерседес» мощностью в сто шестьдесят лошадиных сил, в два раза мощнее, чем на «сопвичах» с моторами фирмы «Ле Рон», и что они вооружены сдвоенными пулеметами «шпандау» калибра 7.92, с синхронизаторами огня, направленного вперед, что позволяло вести огонь сквозь пропеллеры. И все это против одноствольного «виккерса» калибра .303 на «сопвичах». Да, противник превосходил их по скорости и вооружению. «Альбатросы» были на семьсот фунтов тяжелее и могли с огромной скоростью нападать сверху.

— Что ж, старина, нам нужно научиться лупить их в зад, — решил в итоге Эндрю.

Обнаружив слабые места противника, можно было выступать против крупных формирований эскадрильи «Яста». Радиатор «альбатроса» располагался на верхнем крыле прямо над кабиной пилота, и после меткого попадания на того должен был обрушиться поток кипящей смазочно-охлаждающей жидкости, насмерть обварив его.

Пользуясь этим знанием, соратники одержали первые победы и поняли, что, испытывая на прочность «альбатросы», они проверяют и друг друга. Проверка показала: проколов нет. Товарищеские отношения превратились в дружбу, и постепенно между боевыми друзьями возникли настоящая любовь и уважение — даже более глубокие, чем те, что обычно связывают родных братьев. Теперь Эндрю и Майкл могли просто молча сидеть рядом на рассвете, попивая кофе с капелькой виски, ожидая, когда подойдет время выступить против аэростатов-разведчиков и черпая друг в друге покой и силу.

— Монетку? — нарушил молчание Майкл.

Почти пора уже было выступать.

Эндрю подбросил в воздух соверен и, когда тот упал на стол, накрыл его ладонью.

— Орел, — сказал Майкл.

Эндрю поднял руку.

— Везет, как чумному доктору! — проворчал он, когда они оба посмотрели на суровый бородатый профиль Георга Пятого.

— Пойду вторым номером, — заявил Майкл.

Эндрю открыл было рот, чтобы возразить.

— Я выиграл, я выбираю.

Майкл встал, прерывая спор до того, как тот начался.

Нападение на аэростаты было сродни столкновению с африканской гадюкой, большой и медлительной змеей, обитающей в вельде; один человек будил ее, и она поднимала и изгибала шею, готовясь к удару, а второму доставался укус ее длинных, загнутые внутрь зубов, впивавшихся в его лодыжку. К аэростатам приходилось приближаться вслед друг другу: первый самолет настораживал наземную оборону, а на второго уже обрушивалась вся ярость огня. Майкл намеренно выбрал для себя второй номер. Если бы Эндрю выиграл, он поступил бы точно так же.

Они задержались у выхода из столовой, натягивая перчатки, застегивая куртки и глядя на небо, прислушиваясь к грохоту орудий и оценивая направление и силу ветра.

— Над долинами повиснет туман, — пробормотал Майкл. — И ветер пока что его не разгонит.

— Молись об этом, мой мальчик, — ответил Эндрю.

Неловкие в толстой одежде, они побрели по дощатому настилу туда, где у края сада стояли их самолеты.

Какими благородными выглядели прежде эти летающие машины в глазах Майкла! И какими уродливыми казались теперь, когда он сравнивал их огромные ротационные моторы с узкими акульими носами «альбатросов», оборудованных рядным двигателем... И какими хрупкими они выглядели рядом с мощными германскими машинами...

— Боже, когда нам дадут настоящие аэропланы? — проворчал он.

Эндрю не ответил.

Они слишком часто жаловались на бесконечное ожидание новых SE5а — экспериментальных разведчиков номер 5а, которые им обещали; возможно, тогда они встанут хотя бы наравне с «Ястой».

Самолет Эндрю был выкрашен в яркий зеленый цвет, в тон его шарфу, а фюзеляж за кабиной украшали четырнадцать белых кругов, по одному на каждую из одержанных побед, вроде зарубок на винтовке снайпера. Имя аэроплана было начертано на корпусе мотора: «ЛЕТАЮЩИЙ ХАГГИС».

Майкл выбрал для себя ярко-желтый цвет, а под его кабиной располагались изображение нахмурившейся крылатой черепахи и слова: «Меня не спрашивай, я просто здесь работаю». На фюзеляже красовались шесть белых кругов.

С помощью наземной команды пилоты забрались на нижние крылья, потом втиснулись в узкие кабины. Майкл поставил ноги на педали и для проверки нажал на них по очереди, оглядываясь при этом через плечо, чтобы увидеть, как откликается руль направления. Удовлетворенный, он показал своему механику большой палец — мастер работал почти всю ночь, заменяя один из тросов, перебитых в прошлой стычке. Механик ухмыльнулся и поспешил к носу машины.

— Готов? — крикнул он.

— Готов! — подтвердил Майкл, наклоняясь и выглядывая из кабины, чтобы всмотреться в огромный мотор.

— Подсос!

— Подсос! — повторил Майкл и взялся за рукоять топливного насоса.

Когда механик повернул пропеллер, Майкл услышал, как топливо втягивается в карбюратор под кожухом.

— Контакт!

— Контакт!

При следующем повороте пропеллера мотор ожил и невнятно забормотал. Голубой дымок показался из выхлопных отверстий, в воздухе поплыла вонь горящего касторового масла. Мотор захлебнулся, кашлянул и наконец заработал в обычном ровном ритме.

Пока Майкл заканчивал предполетную проверку, его желудок бурчал и сжимался. Касторовым маслом смазывали сложные моторы, но пары, которыми приходилось дышать пилотам, вызывали у них бесконечную легкую диарею. Старослужащие вскоре научались справляться с ней; виски оказывал удивительный вяжущий эффект, если пить его в достаточных количествах. Однако новичков частенько ласково называли «липкая задница» или «скользкие штаны», когда те возвращались из вылазок красные и воняющие.

Майкл поправил очки и посмотрел в сторону Эндрю. Они кивнули друг другу, и Эндрю открыл дроссель и выехал на влажный торф. Майкл последовал за ним, его механик бежал рядом у правого крыла, помогая развернуться и направиться на узкую грязную полосу между яблонями.

Эндрю впереди уже оторвался от земли, и Майкл дал полную тягу. Почти мгновенно самолет отозвался, а Майкл ощутил укол совести за свое прежнее недовольство. У него отличный аэроплан, летать на нем чистое удовольствие. Несмотря на грязь на полосе, самолет легко взлетел, и на высоте в сто футов Майкл выровнялся вслед за зеленой машиной Эндрю. Уже стало достаточно светло, чтобы Майкл мог рассмотреть справа позеленевший медный шпиль церкви в маленькой деревушке Морт-Ом. Впереди лежала роща, похожая на букву «Т», там росли дубы и березы, и длинная палочка «Т» идеально продолжала посадочную полосу их эскадрильи, являясь лучшим навигационным указателем при посадке в дурную погоду. За деревьями стояла богатая усадьба с розовой крышей, окруженная лужайками и ухоженными садами, а за ней виднелся невысокий холм.

Эндрю взял немного вправо, чтобы миновать холм. Майкл сделал то же самое, всматриваясь вперед через верхний край кабины. Будет ли она там? Было еще слишком рано, склон холма казался пустым. Майкл испытал легкое разочарование и страх. А потом увидел ее — она мчалась верхом по тропе к вершине. Большой белый жеребец словно не ощущал веса стройного девичьего тела.

Девушка на белом коне была их талисманом удачи. Если она ждала на вершине холма и махала им рукой, все должно было пройти хорошо. Сегодня, когда им предстояло нападение на аэростаты, они нуждались в ней — просто отчаянно нуждались в ее благословении.

А она добралась до вершины холма и остановила коня. И за несколько секунд до того, как они изменили горизонт полета, она сорвала с головы шляпу, из-под которой вырвалась густая волна темных волос. Девушка замахала шляпой, и Эндрю покачал крыльями, пролетая мимо.

Майкл подлетел ближе к гребню. Белый жеребец попятился и нервно встряхнул головой, когда желтая машина с ревом ринулась на скакуна, но девушка тут же успокоила животное и снова взмахнула шляпой. Майклу хотелось увидеть ее лицо. Он уже почти поравнялся с вершиной холма, очутившись очень близко к тому месту, где находилась девушка. И на мгновение он заглянул ей в глаза. Они были огромными и темными, и у Майкла подпрыгнуло сердце. Он коснулся шлема, отдавая честь, и теперь знал, знал в глубине души, что сегодня все пройдет отлично, а потом выгнал из мыслей эти глаза и стал смотреть вперед.

В десяти милях впереди, где низкие меловые холмы пересекали линию фронта, Майкл с облегчением увидел, что был прав: ветер еще не рассеял утренний туман, висевший над долинами. Меловые холмы были чудовищно изуродованы артиллерийским огнем, на их склонах не осталось никакой зелени, обломки раздробленных дубов не достигали в высоту и плеча человека, а воронки, оставленные снарядами, перекрывали друг друга, наполнившись уже вонючей водой. Сражения за эти холмы шли месяц за месяцем, но прямо сейчас гряда находилась в руках союзников, ее взяли в начале предыдущей зимы ценой такого количества жизней, что в это не хотелось верить. Изъеденная рытвинами и оспинами земля выглядела пустынной, но она была населена легионами живых и мертвых, вместе гнивших в пропитанных водой окопах. Запах смерти добирался с ветром даже до тех, кто летел невысоко над этим местом, и вонь оседала в глубине их глоток, вызывая тошноту.

За холмами стояли союзные части Третьей армии — из Южной Африки и Новой Зеландии. Они готовили резервные позиции на случай непредвиденных обстоятельств, ведь если бы наступление союзников, которое готовилось у реки Соммы, провалилось, то вся ярость контратаки немцев обрушилась бы на них.

Подготовке новых линий обороны серьезно мешала германская артиллерия, стоявшая к северу от цепи холмов; она буквально без перерыва заливала местность снарядами со взрывчаткой. Подлетая ближе к линии фронта, Майкл уже мог видеть желтоватую дымку от разрывов гаубичных снарядов, поднимавшуюся ядовитой завесой за холмами, и мог без труда представить страдания людей, тонущих в грязи, измученных упорным обстрелом.

По мере приближения к гребню грохот огня стал заглушать даже рев мотора самолета и гудение воздушной струи за ним. Огневой вал был подобен биению штормового прибоя о скалистый берег, стуку обезумевших барабанов, это был лихорадочный пульс больного, свихнувшегося мира, и возмущение Майкла людьми, отправившими их атаковать аэростаты, ослабевало по мере того, как нарастал грохот артиллерийского огня. Эту работу необходимо было сделать — он понял это, увидев все эти чудовищные страдания.

Вот только аэростаты были самой пугающей и ненавистной целью из всех, против которых могли выступить авиаторы; именно поэтому Эндрю Киллигерран не мог послать сюда кого-то другого. Майкл уже видел их — похожие на жирных серебряных слизней, они висели в рассветном небе высоко над холмами. Один находился прямо впереди, другой — на несколько миль дальше к востоку. С такого расстояния канаты, привязывавшие их к земле, оставались невидимыми, а плетеные корзины, из которых наблюдатели прекрасно видели всю территорию тыла союзников, казались просто темными точками, повисшими над сияющими сферами шелка, наполненного водородом.

В этот момент воздух встряхнуло так, что самолеты приподняло; перед ними взлетел в небо столб дыма и пламени, закручиваясь спиралью, черный и ярко-оранжевый, и стал разворачиваться над низко летевшими аэропланами, вынудив их резко повернуть, чтобы ускользнуть от огненной колонны. Германский залп, направленный одним из воздушных наблюдателей, ударил по полевому складу боеприпасов союзников, и Майкл почувствовал, как его страх и негодование улетучиваются, уступая место жгучей ненависти к артиллеристам и к людям, висящим в воздухе, словно стервятники, навлекающим смерть с ледяным бесстрастием.

Эндрю уже повернул обратно к холмам, оставив справа столб дыма, и опустился ниже, затем еще ниже, пока его шасси чуть ли не коснулись брустверов, выстроенных из мешков с песком: теперь можно было рассмотреть южноафриканских солдат, группами передвигавшихся по траншеям коммуникаций. Эти серо-коричневые существа, непохожие на людей, сгибались под тяжестью заплечных мешков и снаряжения. Лишь очень немногие из них потрудились бросить взгляд вверх, когда весело окрашенные самолеты пронеслись над ними. С грязных серых лиц, лишенных выражения, смотрели пустые глаза.

Впереди открывалось одно из ущелий, разделявших меловые вершины. Ущелье заполнял утренний туман. Под легкими порывами бриза он мягко колыхался, как будто сама земля занималась любовью под серебристым покровом.

Где-то впереди, совсем близко, прогрохотал «виккерс». Эндрю проверил свое оружие. Майкл слегка повернул в сторону и тоже дал короткую очередь. Светящиеся зажигательные пули оставили отчетливые белые следы в чистом воздухе.

Майкл вернулся на место позади Эндрю, и они врезались в туман, как в некое другое измерение света и приглушенных звуков. Рассеянный свет создал радужное гало вокруг обоих самолетов, на очках Майкла осела влага. Он поднял их на лоб и всмотрелся вперед.

Накануне днем Эндрю с Майклом тщательно изучили это ущелье, удостоверяясь в том, что там нет никаких неожиданных препятствий и запоминая все повороты и изгибы. И все равно это был очень опасный маневр, видимость не составляла и шестисот футов, а меловые склоны отвесно поднимались по обе стороны крыльев.

Майкл приблизился как можно ближе к хвосту зеленого самолета, доверяя Эндрю и зная, что тот проведет его сквозь ущелье. Ледяной холод тумана уже прогрызался сквозь его одежду, заставляя пальцы неметь в кожаных перчатках. Впереди Эндрю резко повернул с креном, и Майкл, повторяя поворот за ним, заметил внизу колючую проволоку, заржавевшую и спутанную, как папоротник орляк.

— Что за место... — пробормотал он. — Не для людей.

Потом немецкая линия фронта мелькнула под ними — просто ряд брустверов, за которыми скорчились люди в серых мундирах и уродливых шлемах, похожих на ведерки для угля.

Несколько секунд спустя они уже вырвались из тумана в мир, освещенный первыми, еще низкими лучами солнца, в небо, ошеломившее их своим сиянием, и Майкл понял, что они появились здесь совершенно неожиданно. Густой туман скрыл их от воздушных наблюдателей и приглушил шум моторов.

Прямо впереди болтался в небе первый аэростат, в полутора тысячах футов над ними. Его стальной якорный трос, тонкий, как нить паутины, тянулся вниз, к безобразной черной паровой лебедке, наполовину скрытой в окопе под мешками с песком. Аэростат казался совершенно беззащитным, пока Майкл не заметил внизу поле, — с первого взгляда оно выглядело вполне невинно, но там были замаскированы орудия.

Пулеметные гнезда походили на муравьиных львов, зарывшихся в африканскую почву: крошечные ямки в земле, окруженные песчаными валами. Майкл не мог их сосчитать за те краткие секунды, что ему оставались, их было слишком много. Вместо этого он отметил зенитные орудия, торчавшие на виду, нескладные, как жирафы, с уже направленными в небо длинными стволами, готовые швырнуть шрапнель на высоту в двадцать тысяч футов.

Они ждали. Они знали, что рано или поздно самолеты появятся здесь, и они подготовились. Майкл понял, что туман выиграл им всего секунды, потому что он уже видел артиллеристов, спешивших на свои места. Один из длинных стволов начал двигаться, постепенно поворачиваясь в их сторону. Потом, когда Майкл резко увеличил подачу топлива и его самолет рванулся вперед, он заметил облако белого пара, вырвавшееся из огромной лебедки, когда наземная команда принялась поспешно опускать аэростат ниже, под защиту огня зениток. Мерцающий шелковый цилиндр устремился к земле, и Эндрю, подняв нос своей взревевшей машины, ринулся вперед.

Мотор самолета Майкла работал во всю силу, когда Майкл последовал вверх за Эндрю, соразмеряя свой подъем с точкой на канате на половине высоты между аэростатом и землей. Именно там должен был оказаться аэростат, когда Майкл возникнет рядом, примерно на высоте в пятьсот футов над головами артиллеристов.

Эндрю шел на четыреста ярдов впереди, а орудия все еще не открыли огонь. Эндрю уже был на одной линии с аэростатом и готов к обстрелу. Майкл отчетливо услышал стук его пулемета и увидел яркий след зажигательных пуль, прорезавших ледяной рассветный воздух, они слились с воздушным цилиндром, обгоняя зеленый самолет. Потом Эндрю резко повернул, конец его крыла задел раздувшийся шелк, и он спокойно вошел в воздушный поток, оставленный им же самим.

Настала очередь Майкла, но, как только он поймал аэростат в прицел, артиллеристы внизу открыли наконец огонь. Он услышал, как просвистел рядом град шрапнели, его самолет опасно качнулся в торнадо летящих мимо зарядов, но выстрел запоздал. И град взорвался яркими серебристыми клубочками дыма в трех или четырех сотнях футов над ним.

Пулеметчики были точнее, потому что стреляли прямой наводкой и почти в упор. Майкл ощутил основательный удар по своему самолету. Он ударил по одному рулю направления и одновременно рванул другой, заставляя машину заскользить на крыле — от этого маневра внутренности словно выворачивались наизнанку — и на мгновение уходя из-под огня как раз тогда, когда он поравнялся с аэростатом.

А тот как будто сам двинулся к нему; поверхность шелка была отвратительно мягкой и напоминала личинку мясной мухи, покрытую серебристой слизью. Майкл видел двоих германских наблюдателей, висевших в открытой плетеной корзине, — оба были плотно закутаны от холода. Один уставился на Майкла без выражения, лицо другого исказилось от ужаса и бешенства, он выкрикивал то ли проклятия, то ли оскорбления, но его не было слышно за шумом мотора и грохотом пулеметного огня.

Целиться не было необходимости, потому что аэростат закрывал весь обзор. И Майкл просто снял предохранитель и нажал на гашетку; пулемет застрекотал, сотрясая самолет, и дым горящего фосфора от зажигательных пуль ударил в лицо Майклу, заставив его задохнуться.

Теперь он летел прямо и ровно, и наземные стрелки снова его нашли, стремясь разнести «сопвич» в клочья. Но Майкл держался; он по очереди нажимал на рули направления, чтобы нос самолета слегка уходил то влево, то вправо, направляя зажигательные пули на аэростат, как будто орудовал поливочным шлангом.

— Гори! — закричал он. — Гори! Черт тебя побери, гори же!

Чистый водород не слишком легко воспламеняется, его для этого нужно смешать с кислородом в пропорции один к двум, и тогда он станет чрезвычайно взрывоопасным. Так что аэростат поглощал пули без видимого результата.

— Гори! — снова закричал на него Майкл.

Его пальцы вцепились в ручку орудия, «виккерс» грохотал, выбрасывая из казенной части латунные гильзы. Водород должен был уже вытекать из сотен дыр от пуль, выпущенных Майклом и Эндрю в шелк; газ должен был уже смешаться с воздухом.

— Какого черта ты не горишь?

Майкл и сам слышал злобу и отчаяние в своем яростном крике. Он летел на аэростат, но должен был повернуть сейчас в сторону, чтобы избежать столкновения, иначе все окажется впустую... Однако в это мгновение, казавшееся провалом, он понял, что ни за что не отступит. Он знал, что ему в случае необходимости придется врезаться в аэростат.

И как только он это подумал, воздушный цилиндр взорвался прямо перед ним. Шелковая оболочка словно в сто раз увеличилась в объеме, заполнила все небо — и одновременно превратилась в пламя. Ошеломляющее дыхание огненного дракона опалило Майкла и «сопвич», обожгло открытую кожу на щеках пилота, ослепило его, подбросило человека и машину вверх, словно какой-нибудь зеленый листок, угодивший в садовый костер. Майкл изо всех сил старался справиться с управлением, потому что «сопвич» стремился перевернуться вверх шасси, а потом понесся вниз. Майклу удалось остановить падение прежде, чем самолет врезался в землю, и, уже отлетая в сторону, он оглянулся.

Газ в аэростате выгорел одним демоническим взрывом, и теперь пылала пустая шелковая оболочка, она морщилась и сплющивалась, превращаясь в подобие зонта над корзиной и ее человеческим грузом.

Один из немецких наблюдателей выпрыгнул из нее и рухнул вниз с высоты в триста футов; полы его шинели хлопали вокруг него, ноги конвульсивно дергались, и он исчез без звука и следа в невысокой зеленой траве поля. Второй наблюдатель остался в корзине, и его накрыли волны горящего шелка.

На земле команда при лебедке спешно выбиралась из окопа, как насекомые из потревоженного гнезда, но горящий шелк падал слишком быстро, ловя их в капкан пылающих складок. Майкл не испытывал жалости ни к одному из них, вместо этого его охватило дикарское торжество, первобытная реакция на собственный страх. Он открыл рот, чтобы испустить боевой клич, но в это мгновение снаряд, выпущенный одним из орудий у северного края поля, взорвался шрапнелью под «сопвичем».

Самолет снова подбросило, жужжащие и шипящие куски пробили брюхо его фюзеляжа. Пока Майкл пытался справиться с этой второй волной, дно кабины лопнуло, и он увидел землю под собой; ледяной ветер с воем залетел под его летную шинель, вздыбив ее полы.

Он удержал самолет от падения, но машина была серьезно повреждена. Что-то болталось под фюзеляжем, колотясь и вращаясь на ветру, «сопвич» заваливался на крыло, так что Майкл удерживал его просто грубой силой; тем не менее он хотя бы ушел наконец с линии огня.

Потом рядом появился Эндрю, он тревожно вытягивал шею, всматриваясь, и Майкл усмехнулся и победоносно вскрикнул. Эндрю знаком привлек его внимание и подал большим пальцем сигнал: «Возвращаемся на базу!»

Майкл огляделся вокруг. Пока он сражался с поврежденным самолетом, они ушли на север, глубоко, очень глубоко на немецкую территорию. Внизу виднелись перекрестки, забитые конскими повозками и моторизованным транспортом; испуганные фигурки в серых защитных мундирах разбегались в стороны в поисках укрытия. Майкл не обратил на них внимания и развернулся в кабине; в трех милях от них, за ровными зелеными полями, над холмами по-прежнему безмятежно висел второй аэростат.

Майкл подал Эндрю знак отказа и показал на оставшийся аэростат: «Нет, продолжим атаку».

Эндрю проявил настойчивость. «Возвращаемся на базу!» Он показал на самолет Майкла и провел ребром ладони по горлу: «Опасно!»

Майкл посмотрел вниз, в дыру между собственными ногами, где кабина была разорвана. А то, что болталось внизу, было, наверное, одним из колес самолета, повисшим на остатках крепления. Пули изрешетили крылья и корпус, ленты оторванного полотна трепетали, как буддийские молитвенные флаги в струе воздуха за самолетом, но мотор «Ле Рон» работал сердито и ровно, не сбиваясь, в обычном боевом ритме.

Эндрю снова начал сигналить, побуждая Майкла повернуть назад, но Майкл лишь коротко махнул рукой: «Следуй за мной» — и положил «сопвич» на крыло, резко разворачиваясь и заставляя напрячься все пострадавшие части самолета.

Майкл просто потерял голову в боевом безумии, в дикой страсти берсеркера, когда угроза смерти или тяжелых ран уже не имела значения. Его взгляд обрел неестественную остроту, он вел пострадавший «сопвич» так, будто тот стал продолжением его собственного тела. Он с легкостью несся над землей, задевая зеленые изгороди единственным оставшимся у него колесом, скользил — отчасти как пена на волне, отчасти как ястреб, и его немигающий взгляд был жесток, когда он приближался к аэростату, неуклюже и медленно опускавшемуся к земле.

Конечно, немцы видели огненное уничтожение первого аэростата и теперь энергично работали лебедкой. Цилиндр должен был опуститься прежде, чем Майкл окажется на расстоянии выстрела от него. Артиллеристы тоже были настороже, они ждали у орудий. Но атака должна была произойти на малой высоте, с точным расчетом, потому что даже в своем самоубийственном бешенстве Майкл не потерял ни одного из своих охотничьих навыков. Он использовал каждый кустик для возможного прикрытия.

Узкая проселочная дорога поворачивала и шла поперек линии фронта; стройные тополя по обе ее стороны были единственной заметной чертой на этой однообразной равнине за хребтом. Майкл воспользовался линией деревьев и резко повернул, чтобы лететь параллельно им, оставляя тополя между собой и командой аэростата. Он посмотрел в зеркало над головой, закрепленное так, чтобы видеть крылья. Зеленый «сопвич» Эндрю шел так близко, что его пропеллер едва ли не касался хвоста самолета Майкла. Майкл оскалился, как акула, и, сосредоточившись, бросил свой «сопвич» через тополя, как будто брал барьер верхом на полном скаку.

Позиция аэростата располагалась в трехстах ярдах в вышине. Но он уже опустился к земле. Наземная команда помогла наблюдателям выбраться из корзины, а потом все побежали к ближайшему окопу. Артиллеристы наконец-то увидели цель, выскочившую из-за тополей, и одновременно открыли огонь.

Майкл летел в потоке огня. Снаряды заполнили воздух вокруг него, свистела шрапнель, все вокруг грохотало, так что у него заложило уши и они заболели от давления. Он видел, как лица артиллеристов обратились в его сторону; они казались светлыми каплями за укороченными стволами, что поворачивались вслед ему, а вспышки выстрелов выглядели яркими и симпатичными, как китайские фонарики. Однако «сопвич» несся со скоростью больше ста миль в час, а Майклу оставалось одолеть едва ли триста ярдов. И даже мощные удары пуль в тяжелый кожух мотора не смогли отвлечь Майкла, когда он выровнял самолет, осторожно касаясь рулей направления.

Группа людей, убегающих от аэростата, оказалась прямо перед ним — они мчались к окопу. Среди них были и двое наблюдателей, медлительные и неповоротливые, все еще не отошедшие от холода наверху, обремененные тяжелой одеждой. Майкл ненавидел их, как мог бы ненавидеть ядовитую змею; он слегка опустил нос «сопвича» и коснулся гашетки пулемета. Группа людей разлетелась, как серый дым, и исчезла в низком жнивье.

А Майкл мгновенно сменил цель «виккерса».

Аэростат, привязанный к земле, напоминал цирковой шатер. Майкл обстрелял его, и пули, оставляя серебристый след фосфорного дыма, провалились в шелковую массу, ничего не изменив.

При всей ярости берсеркера ум Майкла оставался ясным, мысли текли стремительно, но теперь они начали замедлять бег. И те микросекунды, когда он приближался к сидящему на мели шелковому монстру, показались ему целой вечностью, так что он мог проследить взглядом за каждой пулей, вылетевшей из ствола «виккерса».

— Почему он не хочет гореть? — снова выкрикнул Майкл все тот же вопрос.

И тут ответ пришел сам собой.

Атомы водорода — легчайшие из всех. И вытекающий газ смешивался с кислородом над аэростатом. Теперь Майклу стало совершенно ясно, что он стрелял слишком низко. Ну почему он раньше не сообразил?

Он поставил «сопвич» на хвост, направляя огонь вверх, над раздутыми боками цилиндра, и еще выше, пока пули не полетели уже просто в воздух над аэростатом, — и воздух внезапно превратился в пламя. Как только огромная волна взрыва покатилась к самолету, Майкл повел «сопвич» вертикально вверх и перекрыл дроссель. Без топлива самолет на мгновение завис, а потом начал падать. Майкл резко пнул педаль управления рулем, разворачивая самолет так, как это делается при заглохшем двигателе, а когда снова открыл дроссель, «сопвич» уже мчался в обратную сторону, подальше от гигантского похоронного костра, сотворенного им. Ниже Майкл заметил зеленую вспышку, когда Эндрю лег на крыло в резком развороте влево, едва не зацепив шасси Майкла, а потом так же резко ушел вправо и лег на курс.

Огонь с земли уже не преследовал их; внезапный трюк двух атакующих самолетов и ревущий столб горящего газа полностью отвлекли артиллеристов, поэтому Майкл снова спокойно ушел под прикрытие тополей. Теперь, когда все было кончено, его ярость угасла почти так же внезапно, как и зародилась. Он посмотрел вверх, на небо, понимая, что столбы дыма должны были стать маяками для «альбатросов» эскадрильи «Ягдстаффель». Однако небо было чистым, если не считать дыма, и Майкла охватило облегчение. Он поискал взглядом Эндрю.

Тот обнаружился неподалеку — он летел немного выше Майкла, уже направляясь к гряде холмов, но поворачивая так, чтобы оказаться рядом.

Теперь они летели бок о бок. Странно, как спокойно чувствовал себя Майкл, когда Эндрю парил у крыла его машины, и усмехался, и качал головой в насмешливом неодобрении, порицая за неподчинение приказу вернуться на базу и за безумие берсеркера, затопившее Майкла...

Они снова промчались над немецкой линией фронта, пренебрегая беспорядочным огнем, который навлекали на себя. А потом, когда оба пилота начали набирать высоту, чтобы пересечь гребень гряды холмов, мотор Майкла вдруг бессвязно забормотал и заглох.

Самолет резко упал к меловой почве, но тут мотор снова заработал, взревел, оживая, и поднял машину прямо над гребнем, прежде чем опять пропустить такт и потерять ритм. Эндрю все так же держался рядом, губами произнося ободряющие слова. Мотор еще раз ожил и тут же захлебнулся.

Майкл старался как мог, действуя дросселем, так и эдак пытаясь оживить зажигание и шепча раненому «сопвичу»:

— Ну же, милый! Держись, старина! Мы уже почти дома, дорогой мой!

Потом он почувствовал, как что-то сломалось; одна из главных распорок каркаса громко треснула, рычаги управления перестали слушаться, и самолет ослабел, умирая.

— Держись! — уговаривал машину Майкл.

Но тут в его ноздри проникла резкая вонь топлива, и он увидел полупрозрачную струйку, сочившуюся из-под капота мотора и превращавшуюся в белый пар.

— Пожар...

Это был ночной кошмар всех авиаторов. Но остатки ярости еще не покинули Майкла, и он упорно пробормотал:

— Мы спешим домой, старина! Еще чуть-чуть продержись.

Они уже пролетели над хребтом, впереди лежала плоская равнина, и Майкл уже мог рассмотреть т-образный лес, означавший, что они приближаются к посадочной полосе.

— Ну же, давай, сладкий мой...

Внизу виднелись люди, выскочившие из окопов; они встали вдоль заграждений и махали, подбадривая пилота криками, когда разбитый «сопвич» с грохотом, подпрыгивая в воздухе, проносился у них над головой; одно шасси было сбито снарядом, другое болталось под брюхом.

Все лица были обращены вверх, и Майкл видел открытые рты — все что-то кричали ему. До них ведь доносился грохот вражеского огня, сообщавший о нападении, они видели, как огромные клубы́ пылающего водорода возникли в небе за гребнем гряды, они понимали, что на какое-то время направленный обстрел прекратится, и потому радостно приветствовали возвращающихся пилотов.

Солдаты остались позади, но их благодарность подняла Майклу настроение, а впереди уже лежали знакомые вехи — шпиль церкви, розовая крыша богатого особняка, похожего на замок, небольшой холм...

— Мы это сделаем, милый мой, — сообщил пилот своему «сопвичу».

Но под кожухом двигателя оборванный провод коснулся металла мотора, и крохотная искра проскочила в этом месте. Послышалось шипение — белый хвост пара превратился в огонь. Жар ворвался в открытую кабину, как огонь из задуваемой лампы, и Майкл инстинктивно развернул «сопвич» боком, чтобы огонь ушел в сторону от его лица, так что Майкл снова видел то, что было впереди.

Теперь ему следовало посадить самолет, где угодно, как угодно, только побыстрее, очень быстро, до того как он сам поджарится и обуглится в горящем остове «сопвича». Майкл нырнул к полю, что открылось перед ним; теперь уже его куртка горела, правый рукав начал тлеть, потом вспыхнул...

Он резко бросил «сопвич» вниз, но при этом нос самолета держал поднятым, чтобы понизить скорость. Тем не менее самолет ударился о землю с такой силой, что у Майкла стукнули зубы, затем тут же развернулся на оставшемся шасси и кувыркнулся, сломав одно крыло и врезавшись в зеленую изгородь, окружавшую поле.

Майкл ударился головой о край кабины, и удар оглушил его. Но вокруг уже трещало и бесилось пламя, и он выполз из кабины, упал на сломанное крыло и скатился на мокрую землю.

Он отчаянно пополз на руках и коленях прочь от горящих обломков. Тлеющая куртка вспыхнула целиком, и жар подтолкнул Майкла — он с криком вскочил на ноги. Он рвал пуговицы, стараясь избавиться от боли, затем побежал, бешено обхлопывая себя руками, чтобы погасить огонь, но тот лишь сильнее разгорался.

За ревом пламени горящего самолета Майкл не слышал стука копыт коня, мчавшегося галопом.

Девушка очутилась у изгороди, и большой белый жеребец легко перепрыгнул кусты. Конь и всадница мягко приземлились и тут же снова помчались вперед, к горящей, кричащей фигуре посреди поля. Девушка выдернула ногу из стремени дамского седла и, оказавшись позади Майкла, мягко остановила жеребца и одновременно соскочила с седла.

Она всей тяжестью обрушилась на Майкла, обеими руками обхватив его за шею, и он распростерся на земле с девушкой на спине. Она вскочила на ноги и, сорвав с себя плотную габардиновую юбку для верховой езды, подвязанную на талии, набросила ее на горящего человека. Потом упала на колени рядом с ним и стала плотно прижимать к нему пышное полотнище юбки, хлопая по ней голыми руками, когда маленькие язычки огня выскакивали наружу.

Как только огонь был погашен, она подняла полотнище и помогла Майклу сесть на мокрой земле. Ловкими пальцами она расстегнула горячую куртку и, содрав ее с плеч Майкла, отбросила в сторону. Потом сняла с него тлеющие шерстяные фуфайки — под ними огонь добрался-таки до кожи пилота. Ему обожгло плечо и руку. Он вскрикнул от боли, когда девушка попыталась снять с него и нижнюю рубашку.

— Ох, бога ради!

Хлопковая ткань прилипла к ожогам.

Девушка наклонилась к нему, впилась зубами в ткань и дергала, пока та не надорвалась. А потом стала рвать ее руками. Но тут выражение ее лица изменилось.

— Мой бог! — пробормотала она и вскочила, чтобы затоптать тлеющую куртку и уничтожить последние следы горения шерсти.

Майкл смотрел на незнакомку во все глаза, и даже боль от ожогов как будто ослабела. Без юбки для верховой езды девушка выглядела...

Ее жакет доходил только до верхней части бедер. На ногах у нее были черные верховые сапожки из тонкой кожи, застегнутые по бокам на крючки. Колени девушки оставались обнаженными, и кожа подколенных ямок выглядела гладкой, безупречной, как внутренняя поверхность раковины наутилуса, но сами колени были в грязи. Над ними виднелись длинные панталоны из тонкой ткани, сквозь которую Майкл мог отчетливо видеть кожу. Панталоны, подвязанные над коленями розовыми лентами, облегали бедра и нижнюю часть тела девушки так, что она казалась нагой... нет, полускрытой, что было еще более соблазнительным, чем просто обнаженное тело.

Майкл почувствовал, как у него распухло горло, он просто не мог дышать, когда она наклонилась, чтобы поднять его обгоревшую куртку, позволив ему на мгновение увидеть ее маленькие крепкие ягодицы, круглые, как пара страусиных яиц, нежно светящихся в лучах раннего утра. Майкл смотрел так пристально, что почувствовал, как его глаза начали слезиться, когда девушка снова повернулась к нему. И тут он увидел сквозь тонкий шелк развилку между юными бедрами и темную треугольную тень. Девушка стояла так, что эта завораживающая тень казалась в шести дюймах от носа Майкла, пока его спасительница осторожно набрасывала куртку на его обожженное плечо, тихонько приговаривая что-то таким тоном, каким матери говорят с ребенком, который ушибся.

Майкл уловил лишь слова «froid» и «brûlé»1. Девушка была так близко, что он ощущал ее запах — естественный мускусный запах здорового тела молодой женщины, вспотевшей от напряжения быстрой скачки, и он смешивался с ароматом духов, похожим на аромат сухих лепестков розы.

Майкл попытался заговорить, поблагодарить ее, но он слишком сильно дрожал от потрясения и боли. Его губы тряслись, он смог лишь невнятно пробормотать что-то.

— Monpauvre2, — успокоила она его и отступила.

Ее голос прозвучал хрипловато из-за тревоги и утомления. Незнакомка с ее огромными темными кельтскими глазами походила на эльфа. Майкл подумал, не остроконечные ли у нее уши, но их не было видно за облаком темных волос, которые растрепались и сбились в плотный кудрявый ком. Кожа девушки тоже говорила о кельтском происхождении, она имела цвет старой слоновой кости, а брови у нее были такими же густыми и темными, как и волосы.

Она снова заговорила, но Майкл, не в силах удержаться, опять посмотрел на интригующую маленькую тень под шелком. Девушка заметила движение его глаз, и ее щеки густо порозовели; схватив свою грязную юбку, она обернула ткань вокруг талии, и Майклу от стыда за свою ошибку стало даже больнее, чем от ожогов.

Рев мотора «сопвича» Эндрю над их головами дал им обоим передышку, и они оба с благодарностью стали смотреть, как Эндрю кружил над полем. Майкл неуверенно, с трудом поднялся на ноги, пока девушка подвязывала юбку поясом, и помахал другу. Он увидел, как Эндрю вскинул руку, салютуя, а потом зеленый «сопвич» сделал еще круг не более чем в пятидесяти футах над их головами, и зеленый шарф, на конце которого что-то было завязано в узел, полетел вниз и упал в грязь неподалеку.

Девушка побежала за ним и принесла Майклу. Он развязал узел и криво усмехнулся, увидев серебряную фляжку. Отвинтив пробку, Майкл поднял флажку к небу. Он видел, как в открытой кабине сверкнули в улыбке белые зубы Эндрю, как тот взмахнул рукой в перчатке, а потом повернул к посадочной полосе.

Майкл поднес фляжку к губам и сделал пару глотков. Его глаза наполнились слезами, он задохнулся, когда божественная жидкость обожгла его горло, проскользнув вниз. Майкл опустил фляжку и, увидев, что девушка наблюдает за ним, протянул фляжку ей.

Она покачала головой и серьезно спросила:

— Anglais?3

— Oui...4нет... Sud-Africain...5

— Ah, vousparlezfrançais!6

Она в первый раз улыбнулась, и это был феномен почти столь же ошеломляющий, как и ее жемчужные маленькие ягодицы.

— Apeine... едва ли, — поспешно сказал Майкл, не позволяя вырваться наружу тем французским выражениям, которые, как он знал по опыту, не сделали бы ему чести.

— У вас кровь.

Ее английский был ужасающим; только когда она показала на его голову, Майкл понял, что именно она имела в виду. Он поднял свободную руку и коснулся струйки крови, что выползала из-под его шлема. А потом внимательно осмотрел испачканные пальцы.

— Да, — согласился он. — Боюсь, целое ведро.

Шлем спас его от серьезной травмы, когда его голова ударилась о край кабины.

— Pardon?7 — Девушка как будто растерялась.

— J’en ai beaucoup, — перевелон.

— А, так вы говорите по-французски!

Она радостно хлопнула в ладоши — это выглядело как детский жест восторга — и тут же взяла его за руку с видом собственницы.

— Идемте! — приказала она и щелкнула пальцами, подзывая жеребца.

Он спокойно щипал траву, делая вид, что ничего не слышит.

— Viensicitoutdesuite, Nuage! — Девушка топнула. — Иди сюда немедленно, лентяй!

Конь ухватил еще пучок травы, демонстрируя свою независимость, а потом лениво направился к хозяйке.

— Пожалуйста! — попросила девушка.

Майкл сцепил пальцы рук в подобии стремени и подсадил девушку в седло. Она была очень легкой и проворной.

— И вы!

Она протянула Майклу руку, и он сел за спиной наездницы на широкий круп жеребца. Девушка взяла руку Майкла и положила ее себе на талию. Тело под его пальцами было теплым и крепким, даже сквозь одежду Майкл ощущал его жар.

— Tenez! — велела она. — Держитесь!

Жеребец легким галопом помчался к воротам в конце поля, ближайшем к особняку.

Майкл оглянулся на дымящиеся обломки «сопвича». Там остался лишь мотор, все дерево и полотно уже выгорели. Майкл ощутил тень глубокого сожаления из-за гибели самолета, с которым они вместе прошли долгий путь...

— Как вы себя называете? — через плечо спросила девушка на своем ужасном английском, и Майкл снова повернулся к ней.

— Майкл... Майкл Кортни.

— Майкл Кортни, — пробуя новые слова, повторила девушка, а потом сообщила: — А я мадемуазель Сантэн де Тири.

— Enchanté8, мадемуазель.

Майкл помолчал, сосредоточенно подбирая слова из скудного запаса школьного французского, чтобы продолжить разговор.

— Сантэн — странное имя, — хотел сказать он.

И почувствовал, как напряглась девушка. Он использовал слово «drole» — «забавное». Майкл быстро исправился:

— Необычное имя.

Он вдруг пожалел о том, что не прилагал больше усилий к изучению французского; в том состоянии потрясения и слабости, в каком он находился сейчас, ему приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы следить за ее быстрыми объяснениями.

— Я родилась через минуту после полуночи в первый день тысяча девятисотого года...

Значит, ей было семнадцать лет и три месяца, она стояла на пороге женской зрелости. Потом Майкл вспомнил, что его собственной матери едва исполнилось семнадцать, когда он родился. Эта мысль настолько взбодрила его, что он сделал еще один быстрый глоток из фляжки Эндрю.

— Вы моя спасительница!

Он хотел произнести это беспечным тоном, но слова прозвучали так бестолково и неловко, что он ожидал услышать взрыв смеха в ответ. Однако вместо того девушка серьезно кивнула. Настроение Майкла совпало с собственными эмоциями Сантэн.

Ее любимым животным помимо жеребца Нюажа был тощий щенок дворняжки, которого она подобрала в канаве, окровавленного и дрожащего. Сантэн ухаживала за ним, лечила его и очень любила, пока около месяца назад он не погиб под колесами одного из армейских грузовиков, направлявшихся на фронт. Его смерть оставила зияющую дыру в ее существовании. Майкл тоже был худым и выглядел почти истощенным под всей его обгоревшей и грязной одеждой; кроме физических ран, она ощущала и нечто вроде унижения, пережитого им. Его глаза были удивительного ярко-синего цвета, но Сантэн видела в них огромное страдание, и он содрогался за ее спиной точно так же, как тот маленький щенок.

— Да, — решительно произнесла она. — И я о вас позабочусь.

Особняк оказался куда больше, чем казался с воздуха, и совсем не таким прекрасным. Большинство окон оказались разбиты и заколочены досками. Стены были изуродованы осколками снарядов, но воронки на лужайках уже заросли травой — сражение прошлой осенью шло на пределе дальности артиллерийского огня от этого поместья, а потом последнее наступление союзников снова отогнало немцев за гряду холмов.

Большой дом выглядел печальным и неухоженным, и Сантэн извинилась за его вид:

— Наших рабочих забрали в армию, а большинство женской прислуги и все дети сбежали в Париж или Амьен. Нас тут всего трое.

Она приподнялась в седле и громко закричала на другом языке:

— Анна! Иди посмотри, что я нашла!

Женщина, появившаяся из огорода за кухней, была приземистой и ширококостной, с бедрами, похожими на зад першеронской кобылицы, и огромной бесформенной грудью под грязной блузкой. Ее густые темные волосы, тронутые сединой, были связаны в узел на макушке, а лицо было красным и круглым, как редис; руки женщины, обнаженные до локтей, выглядели толстыми и мускулистыми, как у мужчины, и тоже были испачканы землей. В крупных мозолистых пальцах она сжимала пучок турнепса.

— Что ты нашла, Малышка, — снова какого-то детеныша?

— Я спасла отважного английского летчика, но он сильно ранен...

— По мне, так он выглядит неплохо.

— Анна, не будь такой ворчуньей! Иди сюда, помоги мне. Нужно отвести его в кухню.

Они быстро переговаривались, но, к изумлению Майкла, он мог понять каждое их слово.

— Я не пущу в дом какого-то солдата, ты это знаешь, Малышка! Мне ни к чему какой-то кот в одной корзинке с моим маленьким котеночком...

— Он не солдат, Анна, он летчик!

— И наверняка такой же похотливый, как любой кот!

Она использовала слово «fris», и Сантэн вспыхнула.

— Ты отвратительная старуха... а теперь подойди и помоги мне.

Анна очень осторожно оглядела Майкла, а потом неохотно признала:

— У него хорошие глаза, но я все равно ему не доверяю... ох, ладно, но если только он...

— Мэм, — заговорил наконец Майкл, — вашей добродетели ничто не угрожает рядом со мной, торжественно клянусь вам в этом. Как вы ни восхитительны, я сумею совладать с собой.

Сантэн развернулась в седле и уставилась на него, а Анна отступила в изумлении, а потом восторженно захохотала.

— Он говорит по-фламандски!

— Вы говорите по-фламандски! — обвиняющим тоном повторила Сантэн.

— Это не фламандский, — возразил Майкл. — Это африкаанс, южноафриканский голландский.

— Это фламандский! — заявила Анна, подходя к нему. — А любому, кто знает фламандский, рады в этом доме.

Она протянула руку к Майклу.

— Поосторожнее, — встревоженно предупредила ее Сантэн. — Его плечо...

Она соскользнула на землю, и женщины вместе помогли Майклу спуститься и повели к двери кухни.

В этой кухне дюжина поваров могла бы приготовить банкет для пяти сотен гостей, но сейчас лишь в одной из плит горел скромный огонь, и Майкла усадили на табурет перед ним.

— Принеси-ка твою прославленную мазь, — распорядилась Сантэн.

Анна поспешно ушла.

— Так вы фламандка? — спросил Майкл.

Он был в восторге от того, что языковый барьер рухнул.

— Нет-нет...

Сантэн уже схватила огромные ножницы и принялась срезать обгоревшие остатки рубашки с ожогов Майкла.

— Нет, просто Анна с севера, и она стала моей няней, когда мама умерла, а теперь она считает себя моей матерью, а не просто служанкой. Она учила меня своему языку еще с колыбели. Но вы, вы-то где ему научились?

— Там, откуда я приехал, на нем все говорят.

— Замечательно, — кивнула Сантэн.

Майкл не понял, что она подразумевала, потому что девушка не отводила глаз от ножниц.

— Я вас ищу каждое утро, — тихо произнес он. — Мы все так делаем, когда отправляемся в полет.

Сантэн промолчала, но Майкл увидел, что ее смуглые щеки снова приобрели тот чудесный румянец.

— Мы зовем вас счастливым талисманом, ангелом удачи, l’angedubonheur...

Сантэн засмеялась.

— А я вас называю lepetitjaune, желтым малышом, — ответила она.

Желтый «сопвич»... Майкла охватило ликование. Она знала именно его!

А Сантэн продолжила:

— Я жду, когда все вы вернетесь, и пересчитываю моих цыплят, но они так часто не возвращаются, особенно новенькие... И тогда я плачу и молюсь за них. Но вы и тот зеленый всегда возвращаетесь, и я радуюсь за вас.

— Вы так добры... — начал было Майкл, но тут вернулась из кладовой Анна с глиняным кувшином, от которого пахло скипидаром, и настроение упало.

— А где папа? — спросила Сантэн.

— В подвале, проверяет животных.

— Нам пришлось держать всю живность в подвале, — пояснила Сантэн, направляясь к каменной лестнице, что вела вниз. — Солдаты воровали кур и гусей, молочных коров угоняли. Мне пришлось сражаться даже за Нюажа!

Наклонившись над лестницей, она закричала:

— Папа! Ты где?

Снизу донесся приглушенный отклик, и Сантэн закричала снова:

— Нам нужна бутылочка коньяка! — И тут же ее тон стал увещевательным: — Нераспечатанная, папа! Это не для развлечения, а в медицинских целях! Не для тебя, у нас тут пациент...

Сантэн бросила вниз связку ключей. Несколько минут спустя послышались тяжелые шаги, и в кухне появился крупный лохматый мужчина с большим животом; он прижимал к груди бутылку коньяка, словно младенца.

У него были такие же курчавые густые волосы, как у Сантэн; волосы падали ему на лоб, их уже пронизали седые пряди. Усы мужчины были пышными и навощенными и походили на впечатляющие копья. Он хмуро уставился на Майкла единственным темным блестящим глазом. Второй глаз был прикрыт пиратской черной повязкой.

— Кто это такой? — резко спросил он.

— Английский летчик.

Лицо мужчины слегка разгладилось.

— Союзный воин, — сказал он. — Товарищ по оружию... еще один уничтожитель проклятых бошей!

— Вы сорок лет не могли уничтожить этих бошей, — напомнила ему Анна, не сводя взгляда с ожогов Майкла.

Но мужчина не обратил внимания на ее слова и подошел к Майклу, по-медвежьи раскинув руки, чтобы обнять его.

— Папа, осторожнее! Он ранен!

— Ранен! — воскликнул папа. — Коньяк!

Эти слова для него словно были связаны воедино. Он нашел два тяжелых бокала без ножек и поставил их на кухонный стол; подышав на каждый определенно чесночным дыханием, он протер их полой куртки, после чего сломал красную восковую печать на горлышке бутылки.

— Папа, это ведь не ты ранен! — строго произнесла Сантэн, когда он наполнил оба бокала до краев.

— Я не стану оскорблять такого безусловно достойного человека, предлагая ему выпить в одиночку.

Он подал бокал Майклу.

— Хозяин поместья граф Луи де Тири, к вашим услугам, месье.

— Капитан Майкл Кортни. Королевский летный корпус.

— Ваше здоровье, капитан!

— И ваше здоровье, месье граф!

Граф выпил коньяк с нескрываемым удовольствием, потом вздохнул, отер свои внушительные темные усы тыльной стороной ладони и обратился к Анне:

— Продолжай лечение, женщина.

— Будет щипать, — предупредила Анна.

На мгновение Майклу показалось, что она имеет в виду коньяк, но Анна зачерпнула из кувшина пригоршню мази и шлепнула ее на открытые ожоги.

Майкл не удержался от болезненного стона и попытался встать, но Анна удержала его на месте одной здоровенной красной натруженной рукой.

— Перевяжи его, — приказала она Сантэн.

Когда девушка наложила повязки, боль утихла, превратившись в приятное тепло.

— Теперь лучше, — признал Майкл.

— Конечно лучше, — безмятежно согласилась Анна. — Моя мазь полезна для всего, от сыпи до геморроя.

— Как и мой коньяк, — пробормотал граф и снова наполнил бокалы.