7,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: ЭКСМО
- Kategorie: Krimi
- Serie: Бесконечная вселенная Бернара Вербера
- Sprache: Russisch
Меня зовут Габриель Уэллс, я писатель и внук Эдмонда Уэллса – создателя знаменитой «Энциклопедии относительного и абсолютного знания». Сегодня утром меня посетила идея нового романа, он будет совершенно особенный, потому что касается убийства человека, которого я знаю лично: меня самого. Меня убили прошлой ночью, и мне просто необходимо узнать – кто, иначе моя душа не успокоится. Как вы понимаете, это сделать призраку не так просто, но у меня есть помощницамедиум Люси. С того и этого света мы попытаемся разгадать загадку моей смерти и тайну загробной жизни.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 437
Veröffentlichungsjahr: 2025
Ähnliche
Бернар Вербер С того света
© Кабалкин А., перевод на русский язык, 2018
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018
* * *
Памяти Моник Паран Бакан, первого медиума, приоткрывшего мне двери прошлого (она рассказала мне о моих прежних жизнях), грядущего (намекнула на возможное будущее) и невидимых миров (объяснила, что такое блуждание душ).
Неважно, веришь ты или не веришь, важно воображать, мечтать и слушать занятные истории, наводящие на размышления.
Спасибо, Моник, ты поведала мне их достаточно, чтобы у меня самого возникло желание кое о чем поведать…
В действительности никто всерьез не верит, что умрет, каждый подсознательно убежден в своем бессмертии.
Я говорю не для того, чтобы переубедить несогласных с моими мыслями. Я обращаюсь к тем, кто уже согласен с ними, чтобы они поняли, что не одиноки.
Акт I Удивительное открытие
1
«Кто меня убил?»
2
Проснувшись, писатель Габриель Уэллс сразу спрыгивает с постели. Во сне его посетила наконец первая фраза нового романа. Простой вопрос, с него – с загадки смерти рассказчика – откроется книга.
«Кто… меня… убил?»
Этот зачин кажется Габриелю парадоксом, который непременно заставит его нащупать оригинальную интригу. Как герою выразить, что он уже скончался? Главное, как ему расследовать собственное убийство?
Подстегиваемый этим новым вызовом, Габриель Уэллс даже не тратит время на завтрак. Он выбегает из дому и торопится в свое обычное бистро «Ле Кокле». Накануне он оставил там компьютер, своего электронного боевого коня, которого он взнуздывает по утрам для очередного творческого галопа.
Ускоряя шаг, он напряженно ищет последнюю фразу. Для него роман – это начальная фраза (именуемая на его жаргоне «вход»), ведущая к завершающей фразе («выходу»).
Дело за малым: за часовым механизмом, управляющим интригой и затягивающим читателя внутрь системы, где он тонет, постепенно забывает о собственной жизни и интересуется только жизнью героя.
Навязчивый страх, ужас перед возможной неудачей заставляют Габриеля Уэллса спешно перебирать ворох классических повествовательных схем.
Великая история несбыточной любви?
Постепенно раскрываемый секрет?
Утопический поиск?
Предательство, караемое отмщением?
При этом все должно быть увязано с загадкой, заданной в первой фразе, неоднократно повторяемой потом и твердо западающей в память:
«Кто… меня… убил?»
Сначала эта находка казалась вдохновляющей, но теперь закрадывается сомнение. Не лучше ли начать другим вопросом, подразумевающим несколько иной тревожный нюанс:
«Почему я мертв?»
До этой секунды нащупанное им сверхоригинальное начало было таким:
«Неудачная попытка самоубийства: нечаянное убийство вместо себя своего брата-близнеца».
Вспоминая момент, когда ему на ум пришла эта фраза, он улыбается, потом снова становится серьезным.
«Кто меня убил?» или «Почему я мертв?»
Сочинитель обязательно сталкивается с проблемой выбора. Но выбор подразумевает отказ, а значит, непременный риск сожаления.
В конце концов он останавливается на первом варианте, сочтя его более динамичным.
Остается лишь найти финальную развязку.
Может быть, убийцей оказывается уборщица?
Нет, только без бульварщины!
Что, если в конце до героя доходит, что он жив-здоров?
Старо…
А если выяснится, что герой – не человек?
Слишком просто.
Габриеля Уэллса ничего не устраивает, зато в его голове начинают вырисовываться контуры центрального персонажа. Он уже представляет его внешность, психологию, наделяет его слабостями, изъянами, пороками, способностями. Именем и фамилией. Нужна еще некая загадка, нечто, что можно будет постепенно разоблачить и предъявить читателю.
Он телепат?
Сомнамбула?
У обычного человека один мозг, а у нашего героя их два?
Пока что все это еще очень расплывчато. Но мало-помалу герой обретает в голове своего создателя плоть: вырисовывается походка, манеры, гардероб, улыбка, причуды. Силой воображения Габриель Уэллс лепит из ничего целостную личность.
Он так возбужден, что с трудом удерживается, чтобы не перейти на бег.
В этот час на улице уже не протолкнуться. Он проскакивает мимо аптеки, мигающей зелеными огнями, словно с целью загипнотизировать покупателя и принудить его к глотанию таблеток. Поперек тротуара спит бездомный с фиолетовой физиономией – перешагнуть через бездомного. Так же он поступает со свежими собачьими испражнениями. Сопливый школяр, не по годам разогнавшийся, едва не попадает ему локтем под дых. Старушка, увенчанная перуанским беретом с розовым помпоном, выгуливает пуделя. Собака так тянет поводок, что бедная хозяйка, кажется, сейчас заскользит по тротуару, как на водных лыжах.
Вот и школа. Прибывшие раньше времени родители читают своим отпрыскам нотации, дожидаясь колокольчика, который освободит их на день от тяжелой обузы.
А вот цветочный киоск. Перед ним Габриель Уэллс замирает как вкопанный. Куда подевался аромат?
Он нюхает по очереди все цветы – и ничего не чувствует.
Тогда он нюхает собственную ладонь, подмышки, воздух, выхлоп проезжающих мимо машин. Он глубоко дышит, припадает носом ко всему, что должно выделять хоть какой-то запах, и убеждается, что полностью лишился обоняния.
В панике от мысли, что навсегда утратил способность чувствовать запахи, он мигом отказывается от всех недавних намерений и следует прямиком к своему врачу, доктору Фредерику Лангману, практикующему в конце этой же улицы.
3
НАЧАЛО ПРИЕМА В 9 УТРА.
ЗВОНИТЕ. ВХОДИТЕ. УСТРАИВАЙТЕСЬ
В комнате ожидания перед кабинетом терапевта пусто. Габриель Уэллс не садится, он обнюхивает кожаные кресла, сует нос в цветы на столике, накрывает нос ладонью. Где запахи? Его душит тревога.
Чтобы отвлечься, он пытается сосредоточиться на своем будущем романе, на герое, его финальном разоблачении и заключительной реплике.
Звенит колокольчик, распахивается дверь, появляется посетительница – брюнетка с длинными волнистыми волосами, высоким лбом, тщательно прорисованными бровями, остреньким носом и таким же заостренным подбородком. На ней шелковая сиреневая блузка и длинная юбка в цветочек. Габриелю Уэллсу немедленно бросается в глаза ее поразительное сходство с предметом его благоговения – американской актрисой 30-х годов Хеди Ламарр.
Молодая женщина садится и тут же погружается в чтение старого потрепанного журнала, посвященного перипетиям личной жизни знаменитостей.
Габриеля интригует это соседство. Сначала он крепится, потом не выдерживает и пытается завязать разговор.
– Можно спросить, что вас сюда привело, мадемуазель?
Оторвавшись от статьи о громком разводе в высших сферах, она цедит с не очень довольным видом:
– Мигрень.
Отвечая, она ищет глазами потерянную строку.
– А меня аносмия. Это болезнь, при которой перестаешь чувствовать запахи.
– Ну уж нет, по-моему, ваша проблема вовсе не в этом…
Вот тебе раз! Она знать его не знает и еще не удостоила ни единым взглядом. Но ответить ей он не осмеливается.
Приходит доктор Лангман. Он приглашает в кабинет женщину. Из вежливости Габриель Уэллс молчит о том, что пришел первым.
Он снова погружается в поиск последней фразы для своего романа, перебирая зачины и концовки, использованные его любимыми авторами.
4. Энциклопедия: зачины, концовки
Знаменитые зачины:
«Сначала Бог создал небо и землю». Библия.
«Сидя рядышком с сестрой на склоне, Алиса начинала уставать от безделья».
«Алиса в Стране чудес» Льюиса Кэрролла.
«Проснувшись как-то утром после тревожных снов, Грегор Замза обнаружил, что превратился в собственной постели в чудовищное насекомое».
«Превращение» Франца Кафки.
«Было это в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Амилькара».
«Саламбо» Гюстава Флобера.
«Давно уже я стал ложиться рано».
«В сторону Свана» Марселя Пруста.
«Сегодня умерла мама».
«Посторонний» Альбера Камю.
Знаменитые концовки:
«Жизнь, видите ли, никогда не бывает ни так хороша, ни так плоха, как думают».
«Жизнь» Ги де Мопассана.
«Подумать только, когда мы вырастем, мы, возможно, поглупеем, как они».
«Война пуговиц» Луи Перго.
«Попытаемся войти в смерть с открытыми глазами».
«Воспоминания Адриана» Маргерит Юрсенар.
«Так мы и плывем против течения, раз за разом возвращаемые в прошлое».
«Великий Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда.
«Только дух, подув на глину, способен создать человека».
«Земля людей» Антуана де Сент-Экзюпери.
«Когда попробовали отделить его от скелета, который он сжимал в объятиях, он рассыпался в прах».
«Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго.
5
После приема женщина в цветастой юбке прощается с доктором Лангманом и в танцевальном пируэте вдевает руки в рукава поданного им плаща.
Габриель встает, но врач, не обращая на него внимания, закрывает дверь своего кабинета, даже не предложив ему войти.
Озадаченный писатель подходит к закрытой двери и зовет друга:
– Эй, Фред, что за шуточки? Это же я, Габриель, Габриель Уэллс!
Женщина, уже готовая выйти, задерживается на пороге.
– Вы и вправду Габриель Уэллс, писатель? – осведомляется она, не оборачиваясь.
– Да, а что?
– Это все меняет. Я вам помогу.
– Поможете мне? В каком смысле?
Она возвращается на середину комнаты ожидания и, по-прежнему не глядя на него, произносит:
– Сначала мне придется вам объяснить, что у вас за «болезнь».
– Вы врач?
Она сочувственно улыбается:
– В некотором смысле. Назовем меня «врачевательницей душ». Это удобно, можно обходиться без диплома. Итак, начнем. Знайте, ваша проблема посерьезнее какой-то аносмии.
– У меня рак?
– Еще хуже.
– Скажите правду, я все вынесу.
– Гм, пока рановато… Лучше начать с симптомов. Сегодня, встав, вы ведь не почувствовали голода?
– Верно, не почувствовал.
– Вы быстро вышли из дома и, если я не ошибаюсь, ни с кем не заговорили?
– Утром, только проснувшись, я обычно неразговорчив.
– Снаружи вы не обратили внимания на холод.
– Я не мерзляк… И хватит загадок! Что еще за таинственная болезнь? – почти кричит Габриель, полный нетерпения.
Она смотрит на его руки.
– Вам известно, от какого выражения происходит слово «болезнь»? От mal a dire[1].
– Сколько можно бродить вокруг да около? Куда вы клоните, скажите на милость?
– Что ж, зайду с другого угла. Как бы вам объяснить?.. Словом, у меня для вас две новости, хорошая и плохая. С какой начать?
– С хорошей… – стонет Габриель, почти не скрывая раздражения.
– Я вас обманула, вы не больны.
– Так-то лучше! Ну, теперь выкладывайте вашу плохую новость.
– Плохая новость состоит в том, что… что вы мертвы.
Габриель приподнимает брови, изображает изумление, непонимание, недоуменное раздумье, а потом прыскает.
Его собеседница облегченно переводит дух.
– Рада, что вы так это восприняли, мало кто реагирует на это известие так же легко.
– Мне смешно, потому что я вам не верю.
Она переминается на месте, как будто собирается с духом.
– Раз так, предлагаю провести небольшой эксперимент. Не желаете взглянуть на себя в зеркало?
Она жестом манит его к большому зеркалу, и он с немалым удивлением убеждается, что в нем отражается только собеседница.
Габриеля пробирает дрожь, но, справившись с приступом паники, он храбро улыбается.
– Тоже мне доказательство! Скорее всего, я просто сплю. Все это сон. Кстати, вот и объяснение вашего появления.
– Сон? Тогда ущипните себя.
Он сильно щипает себя за запястье.
– Ничего не чувствую. Ну и что? Я попросту щипаю себя во сне.
– Тогда перейдем ко второму эксперименту, известному под названием «испытание огнем».
Она достает зажигалку и предлагает ему поднести к пламени ладонь. Он повинуется и убеждается, что не чувствует никакого неудобства, не говоря о боли. И еще одна странность: не появилось ни малейшего дымка, огонь никак не повлиял на его кожу.
Он таращится на ладонь: ничего похожего на ожог. Его охватывает неприятное чувство, но он и его отважно преодолевает.
– Иногда мне снится, что я не отражаюсь в зеркалах и не обжигаюсь, когда подношу руку к огню. Такие сны повторяются порой по несколько раз в неделю.
Она пожимает плечами:
– Тогда остается последняя проверка – свободное падение. Полезайте на подоконник и шагните в пустоту.
– С шестого этажа? Не высоковато ли?..
– Какие проблемы, если все это простой сон? В худшем случае проснетесь.
Она распахивает обе рамы, в комнату врывается ветер, треплющий ей волосы, но Габриель не ощущает ни малейшего дуновения.
– Запросто!
Он с фырканьем крутит головой, как отряхивающееся от брызг животное, делает глубокий вдох и подходит к окну в надежде, что этим все и кончится, но нет, она заставляет его продолжать.
– Когда будете лететь, обратите внимание на детали, они не могут быть плодами простого забытья.
Габриель видит далеко внизу тротуар и мостовую, крыши машин, макушки пешеходов. Как ни убежден он, что все это ему снится, от холодка страха в груди никуда не деться.
– Так и будете сомневаться, пока не спрыгнете, – подзадоривает его женщина.
Он еще колеблется, но нежелание пасовать у нее на глазах берет верх. Он забирается на подоконник, обуздывает головокружение и, широко раскинув руки, делает шаг в пустоту.
Он летит вниз, набирая скорость, сначала пытается считать этажи, потом зажмуривает глаза. Разжав веки, он убеждается, что так и не долетел до мостовой, а завис над улицей.
«Вот дерьмо!»
Это все, что приходит ему на ум в этот миг. Удивление, ужас, разочарование постепенно уступают место неведомой прежде свободе от силы тяжести, восторгу от способности летать, как птица.
Под ним движется земля. У него чувство, что он скользит в невесомости, не ощущая плотности воздуха. Описав петлю, он возвращается в окно медицинского кабинета.
Там, потрясенный, опьяненный, переполненный противоречивыми чувствами, он переводит дух. Ему хочется что-то сказать, но удается только выдавить из себя раз сто, хоть и с разными интонациями, то грубое и мало осмысленное восклицание, с которым он летел к земле.
Считается, что последнее слово, обычно приходящее на ум умирающему, – «мама». Слово, следующее за осознанием собственной смерти, начинается с той же буквы[2], правда, нежности в нем ни на грош.
За считаные секунды он проживает все семь стадий смертной скорби: шок, отрицание, ярость, торг, печаль, смирение, согласие. И каждая стадия отмечена одним и тем же низменным словечком.
Молодая женщина перед ним тоже выглядит несколько оглушенной.
– Порядок? – спрашивает она.
– Проклятие! Как такое возможно? Неужели я по-настоящему умер?
Сначала он раздавлен в лепешку, потом снова проходит все семь стадий, но в другом порядке: ярость, отрицание, согласие, смирение, печаль, торг, шок.
– Так не бывает! Я еще слишком молод, чтобы умереть!
– Смотрите на вещи позитивно, мистер Уэллс. Ну, не знаю… Считайте, что вы избавились от всего лишнего, мешающего, ломкого и сохранили только главное – дух.
– Выходит, это все, конец?.. Я больше не смогу писать…
– В добрый час. Наконец-то до вас дошло.
Он в полной растерянности падает в кресло.
– Какой кошмар!
– Теперь все будет иначе.
– Я мертв, ну и ну! Мертвый, мертвый, мертвый! По-настоящему мертвый!
– Рано или поздно это происходит с каждым… С вами это случилось сегодня, сейчас, здесь. Меня это тоже настигнет. Позже, в другом месте. Я не тороплюсь.
Он рывком вскакивает и заглядывает в ее лицо, повернутое к окну. Только сейчас он понимает, что она с самого начала не смотрит ему в глаза.
– Но вы со мной разговариваете, хотя вы живая. Как так получается?
– Я немного отличаюсь от других…
– Отличаетесь?..
– Я медиум. Я могу вас слышать, но не видеть, потому на вас и не смотрю. Я даже не знаю, где вы сейчас находитесь, просто очень четко чувствую ваше присутствие в поле моего ближнего восприятия.
– Почему вы хотите мне помочь?
– Я стала медиумом благодаря вам, после чтения вашей книги «Мы, мертвецы». Впервые в жизни меня по-настоящему захватил роман, это стало откровением. Я закрыла книгу в уверенности, что нашла свой путь. Теперь я зарабатываю на жизнь разговорами с усопшими. Могу вам гарантировать, что в этом своеобразном профессиональном секторе рынок все больше процветает… В некотором смысле я тоже знаменитость. По крайней мере, в этом квартале.
– Как вас зовут?
– Люси. Люси Филипини.
– Никогда не слышал это имя. Для медиума вы слишком молоды.
– Мне двадцать семь лет. Не пойму, какое отношение это имеет к возрасту.
– Я всегда думал, что медиумы – густо накрашенные, толстые старухи в черном, увешанные драгоценностями.
Выражение лица Люси внезапно меняется, как будто она заметила что-то неожиданное.
– Погодите, погодите… – бормочет она, щурясь.
– В чем дело?
– Повторите то, что только что сказали.
– …толстые старухи в черном… – повторяет Габриель, не понимая, куда клонит Люси.
– Так и есть, мне не почудилось. У вашего голоса есть легкое эхо. Я знакома с этим явлением. Возможно, вы не полностью мертвы. Где вы живете?
– Прямо на этой улице, чуть подальше. Дом двадцать один. А что?
– Возможно, еще не поздно. Иногда остается шанс вмешаться и все изменить. Судя по вашему голосу, это как раз такой случай. Давайте проверим. Нельзя терять времени, скорее к вам!
Она пускается бегом, высоко подобрав цветастую юбку. Габриель бросается за ней следом, обуреваемый безумной надеждой, что он еще немного жив…
6
Им преграждает путь бронированная дубовая дверь квартиры Габриеля. Проблема: у него нет ключа. Он одет, в чем убеждается, оглядев себя с головы до ног, но карманов у него нет, а значит, нет при себе ни связки ключей, ни удостоверения личности, ни кошелька, ни смартфона. Ровным счетом ничего.
– Было бы хорошо, если бы у вас была привычка прятать ключ под половиком, – шепчет Люси. – Ну как?
– Вынужден вас огорчить. До этого момента мне не приходило в голову, что ключ понадобится в день моей смерти.
– Мотайте на ус для следующих жизней. Припрятанный где-то запасной ключ может пригодиться в исключительной ситуации. У вас есть план В?
– Что, если дождаться приходящую горничную? Судя по стрелке часов, Мария-Консепсьон скоро пожалует. Если нет, можно будет вызвать пожарных, чтобы выломали дверь.
– Неплохая мысль… Но сами вы можете пройти сквозь нее прямо сейчас, вы ведь нематериальный дух.
Габриель Уэллс спохватывается, что еще не обзавелся этим полезным рефлексом: двери остаются для него психологической преградой. Набравшись смелости и закрыв глаза – как будто из боязни повредить зрачки дубовой щепой и бронированным листом в двери, – он преодолевает преграду.
Он отдает должное своему умению проходить сквозь стены, а в следующую секунду наполняется торжеством: от духа, проникающего сквозь материю, ничего не укроется!
Попав к себе в квартиру, он торопится в спальню.
На кровати развалилось его тело. Оно лежит на животе, голова повернута вправо, глаза распахнуты, язык высунут.
«Вот, значит, какой я…» – неприязненно думает писатель, впервые увидевший себя со стороны.
Он разглядывает себя под углами, прежде недоступными даже при помощи зеркала: вот затылок, вот макушка…
Его посещает любопытная мысль.
Мы обращаем внимание на свое тело, только когда испытываем боль или физическое удовольствие. Врастающий ноготь напоминает о росте ногтей, гастроэнтерит – о существовании кишок; когда же не происходит ничего особенного, все это проходит мимо нашего внимания. А ведь иметь тело – это невероятно! Только сейчас, видя его во всей полноте, я отдаю себе отчет в том, как мне везло, что у моего духа была эта оболочка».
Габриель подносит палец к своему глазу и протыкает его. Он трогает свой рот, преодолевает барьер зубов и языка. Он погружает руку в свой череп, потом резко, но бесшумно выдергивает ее из собственного мозга.
Он подносит эктоплазменное лицо к своему лицу из плоти и видит ресницы, суховатую роговицу, поры, неподвижные ноздри, тщетно пытается себя ощупать. Проникая под собственную кожу, где ему вздумается, он понимает, что теперь всем этим предстоит заняться живым.
Он возвращается к двери, за которой ждет молодая женщина-медиум.
– У меня открыты глаза. Похоже, я не дышу.
– Это ничего не значит. Я уже попыталась вызвать пожарных, но все номера заняты, надоело слушать автоответчик. Думаю, не вы один сегодня решили умереть. Что-то стряслось: может, покушение, может, сильный пожар, а может, слишком много кошек залезли на деревья и там застряли.
Приходится ждать горничную. Но Мария-Консепсьон, явившись, исполнена подозрений и не желает впускать в квартиру незнакомку. Той приходит на помощь Габриель Уэллс.
– Скажите ей, что вы из числа моих друзей и что забыли вчера у меня дома свой мобильник. Так уже бывало…
Люси следует инструкции, и горничная, преодолев свою недоверчивость, уступает, отпирает три сложных замка в толстой бронированной двери и скрывается в кухне.
При виде внушительной системы охранной сигнализации медиум говорит себе, что хозяин квартиры – слегка параноик. Ее взгляду открывается типичная для бульваров шикарных округов просторная квартира. В гостиной ее встречают черно-белые портреты голливудских звезд – Лиз Тейлор, Греты Гарбо, Одри Хепберн; но больше всего здесь крупных фотографий актрисы Хеди Ламарр в наряде принцессы.
– Она ваш главный идол? – интересуется Люси.
– Хеди Ламарр – красивейшая на свете женщина всех времен, – отвечает не терпящим возражений тоном Габриель Уэллс.
– Может, это с моей стороны самонадеянно, но у меня впечатление, что мы с ней похожи.
– Если не возражаете, у меня есть дела поважнее, чем гадание о сходстве. Быстрее, я здесь. Идите за мной.
Медиума разбирает любопытство, она не может не смотреть по сторонам. В библиотеке сотни книг с написанными от руки этикетками: здесь исторические фолианты и поваренные книги, мифология и древняя духовность, классическая поэзия и современный роман, юмор и научная фантастика, сборники фантастических рассказов, классическая драматургия, математические загадки, альбомы фотографий, книги по магии.
Габриель торопится, и она идет на его голос в спальню.
– Сюда! Скорее!
В коридоре Люси замечает фотографии современных французских актрис, некоторые с посвящениями и подписями: «В память о чудесном уик-энде с тобой, Габи», «Напиши мне сценарий, и я покажу тебе все, что умею», «Сделай из меня звезду», «Габи, на всю жизнь». И вокруг всей этой ерунды – сердечки и войлочные смайлики.
– Оказывается, вы светский человек!
Дальше высятся стеклянные шкафы с оружием – револьверами, кинжалами, всевозможными удавками, – сопровождаемым газетными статьями с описанием мест преступления, где был обнаружен этот арсенал.
– Это настоящие вещественные доказательства из залов суда? Вы их коллекционируете?
Вместо ответа Габриель упорно зовет ее за собой.
Вот и дверь спальни. Люси поворачивает ручку и входит. На скомканной перине красуется труп.
Присоединившаяся к ней горничная тоже видит безжизненное тело хозяина квартиры – распахнутые глаза, разинутый рот. У нее подкашиваются ноги, и она падает в обморок, растянувшись на полу.
Люси не тратит на нее времени. Она переворачивает тело писателя и щупает на запястье пульс.
Габриель замечает на ладонях своего трупа фиолетовые пятнышки. На курсах по криминологии он уяснил, что эти «точечные кровоизлияния» – признак отравления.
Люси припадает ухом к груди Габриеля и сообщает:
– Так и есть, я не ошиблась! Пульс совсем слабый, но он есть.
– Наверное, я в коме. Иными словами, меня еще можно спасти.
– Вероятно, еще можно что-то предпринять, но я позволю себе задать вам прямой вопрос: вы действительно хотите вернуться в эту телесную оболочку?
Габриель, таращась на свой труп, без колебания дает утвердительный ответ.
Люси звонит в «Скорую». Долго ждать не приходится. Один из санитаров наклоняется к простертой на полу Марии-Консепсьон.
– Лучше займитесь им, – подсказывает Люси, указывая на кровать.
Второй санитар быстро осматривает Габриеля и предлагает срочно везти его в больницу имени Помпиду.
Двое во флуоресцирующих оранжевых жилетах выносят тело на носилках, и «Скорая»[3], вращая мигалкой и завывая сиреной, срывается с места. Взволнованный Габриель размещается спереди, рядом с санитарами.
– Знаешь, как родители выбирали мне имя? – спрашивает тот, что справа. – Я родился в больнице SAMU, вот они и назвали меня Самюэлем. Мое будущее было предопределено.
Вскоре водителю приходится замедлить ход.
– По словам девушки, это знаменитый писатель, – говорит санитар коллеге. – Ты такого знаешь?
– Кажется, слыхал это имя.
– Он, часом, не детский писатель?
– Вот-вот, у моего сына есть его книги. Если удастся его откачать, предъявлю сыну автограф – то-то порадуется!
– Твой сын читает? Браво! А мой нет. Честно говоря, я не подаю ему пример. Никогда не понимал, как у людей хватает терпения читать столько страниц подряд. Сиди сиднем, двигай одними глазами по бумаге с мелкими буковками… Ни тебе фотографий, ни картинок. А ты сам читаешь?
– Для этого я слишком устаю. Возвращаюсь с работы – и засыпаю прямо перед телевизором. Не стану морочить тебе голову, что засыпаю с книжкой в руках…
– Что ты смотришь?
– Медицинские сериалы: «Скорая помощь», «Анатомия страсти», «Доктор Хаус». А ты?
– Я предпочитаю полицейские сериалы, вроде «C.S.I.: Место преступления».
– Вообще-то во всех этих сериалах показывают то же самое, что мы видим день за днем: люди мрут, и не всегда банальной смертью. В жизни все так же. Мы на работе все время слышим обо всяких удивительных смертях!
– Из тех смертей, которые ты видел, какая была самой удивительной?
Разговор продолжается, дорога впереди постепенно расчищается. Слушая их, Габриель огорчается, что не может вмешаться, хотя в этот момент его жжет единственная мысль:
«Лишь бы они успели доехать и спасти меня!»
7. Энциклопедия: знаменитые необычные смерти
– Греческий драматург Эсхил погиб в 456 г. до н. э., когда хищная птица, приняв его голову за круглый гладкий камень, сбросила на него живую черепаху, чтобы разбить панцирь и полакомиться.
– Философ Хрисипп умер в 205 г. до н. э. на пиру. Увидав, как осел ест инжир прямо из корзины для привилегированных гостей, он так расхохотался, что насмерть задохнулся.
– В 1 веке н. э. сын римского императора Клавдия Друз насмерть подавился грушей, которую подбросил вверх и поймал ртом, чтобы позабавить друзей.
– В 1518 г. в Страсбурге часть населения охватила неодолимая тяга танцевать. Виноват в этом был грибок, спора ржи в зерновых амбарах. Этот грибок (входящий в состав наркотика ЛСД) оказывает мгновенное галлюциногенное действие. Не зная, как лечить зараженных, врачи установили посредине рыночной площади сцену, на которой можно было плясать, и позвали музыкантов. Больше 400 человек целый месяц плясали в бреду, умирая один за другим от сердечных приступов и от изнеможения.
– В 1567 г. бургомистр австрийского города Браунау Ганс Штейнингер умер от перелома шейных позвонков, наступив на собственную бороду длиной 1,4 метра.
– В 1599 г. бирманский король Нандабаин умер от приступа сумасшедшего хохота, вызванного известием о том, что город Венеция – республика, управляемая выборным собранием и обходящаяся без короля.
– В 1601 г. датский астроном Тихо Браге, основоположник современной астрономии, ехал на карете вместе с императором Рудольфом II. Он был так горд этой честью и так пылко объяснял ему движение планет, что не посмел попросить об остановке для опорожнения мочевого пузыря. От отравления крови собственной мочой наступила смерть.
– В 1687 г. Жан-Батист Люлли, официальный придворный композитор Людовика XIV, случайно ушиб себе ногу тростью, которой отбивал ритм при исполнении торжественного гимна в честь выздоровления монарха после сильного гриппа. Развилась гангрена, закончившаяся смертью.
– В 1753 г. аббата Прево, автора романа «Манон Леско», нашли у подножия статуи распятого Христа. Судебно-медицинский эксперт вскрыл ему грудную клетку, чтобы определить причину смерти, и тут писатель открыл глаза, издал громкий крик и скончался, став жертвой вскрытия.
– В 1864 г. Джордж Буль, математик и создатель «алгебры Буля», простудился. Его супруга Мэри, поклонница новомодной гомеопатии с ее принципом «лечения подобного подобным», с целью исцеления поливала больного ледяной водой. В тот же вечер он скончался от пневмонии.
8
Люси мчится в своем электрическом «смарте» следом за «Скорой», стараясь не отставать. Внезапно в машине раздается голос:
– Можно мне побыть с вами, мадемуазель? Предпочитаю беседовать с вами, а не с санитарами. С ними я с ума сойду: терпеть не могу, когда нельзя встрять в чужой разговор. Вы, по крайней мере, меня слышите.
Но вскоре ей приходится остановиться, застряв в новом заторе.
– Почему не поехать по тротуару? – кипятится писатель.
– Тротуар для пешеходов. И вообще, нервничать нет смысла. Это вы, а не мы, умеете проникать сквозь материю. Мы застряли.
– Или, допустим, вертолет… – ворчит Габриель, но быстро берет себя в руки. – Извините, дал волю чувствам… Мне с вами повезло. Вот только не пойму, почему вы мне помогаете, мадемуазель Филипини.
– Я уже говорила, ваша книга изменила мою жизнь.
– «Мы, мертвецы»? Кстати, она провалилась на рынке! Издатель сбыл только десятую часть тиража, все остальное пришлось пустить под нож. Книга провела на витринах книжных магазинов не больше недели. Никто не сказал и не написал о ней ни словечка. Так гибнут книги, не находящие своего читателя.
– Вашу книгу прочла я. И теперь, лучше познакомившись с невидимым миром, я могу проверить содержащуюся в ней информацию. Кое-что вы говорите верно, но много и неточностей.
«Смарт» по-прежнему не двигается с места. Злобные гудки других застрявших заглушают сирену «Скорой помощи». Кое-кто пробует опасно маневрировать, но только усугубляет этим хаос.
– Начнем с самых важных. У вас сказано, что после смерти девяносто процентов душ ждет перевоплощение, а десять процентов становятся, так сказать, блуждающими – категория, к которой, по вашему утверждению, относятся самоубийцы и те, кто еще слишком привязан к своему прошлому.
– Я нашел это соотношение в двух «Книгах мертвых» – тибетской и египетской.
– На самом деле все обстоит ровно наоборот.
– Вы уверены?
– Это логично! Просто потому, что большинство людей ностальгирует, как вы, по своей «телесной оболочке» и по легенде, которую построили вокруг собственной личности. Существует крылатая фраза, резюмирующая эту ситуацию: «Каждый находится в плену истории, которую рассказывает себе о себе самом». Мы так любим собственное прошлое, что не готовы разом от него отказаться и зажить новой жизнью, которая, как мы подозреваем, будет менее интересной, чем прежняя.
– Что-то в этом роде происходило с некоторыми моими романами, с которыми мне не хотелось расставаться. Мне было уютно с их героями, некоторые почти стали моими друзьями.
– Значит, вам понятен застой девяноста процентов блуждающих душ, сохраняющих привязанность к своему прежнему «я».
– Да. Признаться, сочиняя истории, я отношусь к собственному прошлому как к роману. Готов выслушать все, что вы можете мне сказать.
– Вам полезно знать о свойствах блуждающих душ. Думаю, с кое-какими из них вы уже познакомились, тем не менее я перечислю их все по своему списку. Начнем с достоинств:
1. Отсутствие физических страданий.
2. Отсутствие болезней.
3. Отсутствие усталости.
4. Нет необходимости есть.
5. Нет необходимости спать.
6. Никакого старения.
7. Никакого страха смерти.
8. Возможность красть (и летать).
9. Способность проходить сквозь материю.
10. Способность видеть и слышать все, что хочется и где хочется (не считая бесплатного посещения кинотеатров, концертных залов и музеев).
11. Возможность выбирать себе внешность и облачение.
12. Возможность дискутировать с другими блуждающими душами.
13. Возможность быть услышанным и воздействовать на тех живых, кто не полностью «непроницаем» из-за брешей в их ауре: наркоманов, алкоголиков, шизофреников. К этому мы еще вернемся.
14. Вас видят и слышат кошки.
15. Вы можете разговаривать с медиумами – по крайней мере, с хорошими…
– А как насчет неудобств?
Она перечисляет:
1. Прощай, осязание.
2. Прощай, ощущение вкуса.
3. Обоняния тоже не будет.
4. Как и сна, а с ним сновидений.
5. Вас больше не смогут видеть живые люди.
6. Исчезает контакт с материей. Нельзя сесть на стул или улечься в кровать, ощущая их. Как будто мелочь, но со временем этого ощущения начинает не хватать.
7. Со способностью заниматься любовью тоже придется проститься.
8. Как и с обладанием, держанием, ношением любых предметов.
9. Вы больше не увидите себя в зеркале (это быстро начинает действовать на нервы).
10. Пользоваться компьютером больше не придется.
11. Следовательно, больше никаких романов – ручку-то держать нельзя. Представляю, как вы будете без этого скучать.
– Прямо как в фильме девяностых годов «Привидение»?
– Примерно, только в этом фильме ошибок еще больше, чем в вашем романе. Например, в конце призрак Патрика Суэйзи воздействует на материю и колотит своего соперника. Так он превращается в «человека-невидимку», и победу над противниками нельзя считать его заслугой. На самом же деле блуждающие души лишены способности к чему-либо прикоснуться, что-либо переместить. Они просто через все проходят.
– Значит, ни дверцу шкафа открыть, ни оконными петлями поскрипеть, ни дверями похлопать, ни часами в замке с привидениями позвенеть?
– Все это – упрямо не сдающиеся клише, противоречащие главному правилу: покинувший тело дух никак не может взаимодействовать с материей. Максимум, что ему доступно, – повлиять на другой дух. Вспомните, тела защищены своей аурой, точно так же атмосфера защищает Землю от метеоритов и солнечной радиации. Доступны, то есть восприимчивы, только те, у кого дыры в ауре.
Затор наконец рассосался, «Скорая» снова движется вперед, «смарт» пристраивается ей в хвост, но между ними норовят вклиниться другие машины.
– В вашем романе мне очень понравилась «Энциклопедия относительного и абсолютного знания» Эдмонда Уэллса. Как вам пришла мысль вставить в книгу столько информации?
– «Профессор Эдмонд Уэллс» – мой двоюродный дедушка. Он давно в могиле. Он и вправду составил собственную энциклопедию, которую завещал моей семье, и однажды я взялся ее читать. «Почему бы не поделиться этими малоизвестными сведениями?» – решил я.
– Кем был ваш двоюродный дед по профессии?
– Энтомологом, специалистом по муравьям, а еще биологом, философом, историком. Свою странную энциклопедию он называл ЭОАЗ – сокращение от «Энциклопедия относительного и абсолютного знания». Она не издавалась, но мои родители всегда пользовались ею как семейным справочником. Ну а я черпал оттуда полезные штучки для своих романов.
– Он интересовался спиритизмом?
– У Эдмонда Уэллса была беда с памятью, поэтому он записывал все, что считал небанальным. Он увлекался далеко не только смертью, пусть и могло показаться, что его очень занимает загробная жизнь. Лично я сосредоточился на двенадцатом томе, там все больше о духовном.
– Что ж, – отзывается она, – смерть, бесспорно, величайшая загадка всех времен.
Эти ее слова вдруг напоминают Габриелю, что у него еще есть небольшая надежда задержаться среди живых…
9
В больнице Помпиду Люси не позволяют сопровождать бригаду медиков в операционную, потом в реанимационную. Там бледное тело Габриеля Уэллса пытаются оживить электрическими разрядами и инъекциями адреналина прямо в грудь, но оно не реагирует ни на какие попытки.
– Ничего не выйдет… – бормочет один из врачей.
– Нет, продолжайте, не дайте мне умереть! – тщетно кричит писатель.
– Надо еще попробовать, – возражает второй человек в белом халате – можно подумать, что он услышал эту безмолвную мольбу.
– Браво! Правильное решение! Так бы и обнял!
Врачи продолжают старания, но не надеятся на успех.
– Уверяю тебя, с ним покончено. Мы зря тратим время и деньги налогоплательщиков.
– Вы мне это бросьте, поднажмите еще!
– Нет ни малейшего шанса, что мы его откачаем…
– Давай добавим току, шарахнем максимальным разрядом. Если и это ничего не даст, то я угощу тебя кофе и кексиком, прежде чем мы займемся следующим бедолагой.
Электрический разряд снова, но ни малейшей реакции. Так бренная оболочка Габриеля Уэллса окончательно выходит из употребления.
«Все, кранты, со мной покончено», – думает писатель. «Что я сделал со своей жизнью?» – вот вопрос, который сейчас больше всего его мучает.
В 42 года, достигнув финальной главы своего существования, он обязан подвести его итог.
«Я сделал недостаточно. Конечно, я писал романы, но мог бы накропать их вдвое больше, если бы меньше лентяйничал. Два романа в год – вот мой естественный ритм, но я сократил его до одного, знал, что выпекать их, как пирожки, – несерьезное занятие.
Надо было побороться за перевод моих книг в Соединенных Штатах, за адаптацию моих романов для кинематографа. Надо было участвовать в заседаниях писательских мастерских, объяснять, как я изготавливаю свои истории.
Можно было больше путешествовать. Почему я так и не побывал в Австралии, ведь попасть туда всегда было моей мечтой?
Жизнь прошла стороной, а все потому, что я воображал, будто времени у меня вагон. А тут – раз, и все! Оказывается, я недопустимо тянул с важными вещами.
Почему я был недостаточно внимателен к родителям? Почему перебирал женщин, вместо того чтобы остановиться на одной? Почему так и не женился? Все ждал идеала и не мог отказаться от удовольствий новизны. Боялся обязанностей и ответственности.
Почему я не завел детей? Сознавал, что придется тратиться на их образование, боялся оказаться плохим отцом.
И вот теперь я умер, и у меня впечатление, что жизнь я прожил зря.
Только и слышишь: «Если бы молодость умела, если бы старость могла…» К этому стоило бы добавить: «Если бы мертвые могли прожить еще немного, пользуясь тем, что поняли в свои последние мгновения…»
Если бы криворукие реаниматоры добились успеха, то я бы женился на первой же женщине, которая захотела бы за меня выйти, тут же заделал бы ей ребенка, потом мы отправились бы в кругосветное путешествие, и я написал бы в три раза больше книг!
Какая трагедия – умереть молодым!»
Реаниматоров сменяют санитары. Они раздевают тело, переворачивают его.
– Знаешь, почему похоронщиков называют croque-mort[4]? – спрашивает один другого. – В былые времена труп кусали за артерию, чтобы убедиться, что это мертвец, а не спящий.
– Валяй укуси этого, проверь, достаточно ли он окоченел.
Один из санитаров по неуклюжести роняет труп. Падение телесной оболочки сопровождается глухим стуком, как будто упал мешок с мясом.
– Осторожнее!
– Да ладно, что ему сделается?
При виде своей голой спины Габриель Уэллс замечает новые тревожные признаки.
– Эй, куда глядите? Не видите, что ли, эти подозрительные пятна? Нужно вскрытие! – кричит писатель, парящий под потолком.
Но живые не могут его слышать, санитары уже запихивают его тело в чехол, скоро его поместят в ячейку холодильника.
Он мысленно составляет список:
Улика номер один: точечные фиолетовые кровоизлияния на ладонях.
Улика номер два: большие круглые фиолетовые пятна на спине.
Габриель находит Люси в зале ожидания, она терпеливо сидит, закрыв глаза.
– Нашли время спать, мадемуазель! Все, я окончательно умер. На своей спине я видел типичные для отравления пятна. Нужно срочно делать вскрытие!
Люси медленно поднимает веки:
– Никогда меня не беспокойте, когда видите, что я закрыла глаза.
– Но…
– Никаких «но». Вы понятия не имеете, что прервали.
– Сиесту?
– Нет, подавление помех. Позже объясню. Так что вы говорили?
– Хочу вскрытие. Сначала пятнышки на ладонях, потом большие пятна на спине – то и другое явно указывает на отравление. Нужно обязательно сделать вскрытие и проверить. Умоляю, Люси, сделайте это для меня!
Женщина вздыхает, встает и занимает место в очереди к окошечку с надписью «Претензии/спорные вопросы». После долгого ожидания она получает от полной дамы ответ:
– Такие требования мы принимаем только от близких родственников. Вы близкая родственница?
– Нет, просто… знакомая.
– В таком случае…
– Вот мой брат! – кричит писатель.
Действительно, быстро шагающий нервный мужчина в шикарном пальто спрашивает про Габриеля Уэллса.
– Вы же с ним близнецы! Почему вы не говорили мне, что у вас есть брат-близнец? – недовольно шепчет Люси.
Глядя на него вблизи, она узнает круглое лицо с обложек романов Габриеля, нос с кругляшом на кончике, тонкие губы, коротко подстриженные каштановые волосы.
– Верно, мы с Тома близнецы, – подтверждает Габриель. – Внешне у нас с ним полное сходство, но психологически мы – антиподы.
Брат писателя узнает у сотрудницы, куда идти. Люси хочет его задержать, но Габриель не позволяет.
– Подождите! Пускай Тома сперва преодолеет шок от моей смерти, после этого будет проще его уговорить.
Он следует за братом, который мечется по больнице, пока не добирается до морга. Там для него с лязгом выдвигают ящик с телом Габриеля.
Тома Уэллс наклоняется и целует тело своего умершего брата-близнеца. Слияние затягивается. Наконец он выпрямляется.
– Да, это он, – произносит Тома.
Судебно-медицинский эксперт просит Тома заполнить бланк опознания и поставить внизу подпись. Тома смахивает слезу и принимается строчить. Потом, выйдя из больницы, он достает из кармана телефон. Со стоянки он звонит родителям и сообщает им печальное известие.
Люси подходит и останавливается перед ним.
– Тома Уэллс?
Тот, не обращая на нее никакого внимания, неприязненно бросает:
– Неудачный момент.
– Я должна сообщить вам нечто крайне важное о вашем брате.
– Кто вы такая, что вам от меня нужно?
– Необходимо потребовать вскрытие.
Она добилась от него интереса: он впервые смотрит на нее.
– Вы не сказали, кто вы такая, мадемуазель…
– Знакомая, близкая знакомая.
– Его последняя возлюбленная? Я должен был догадаться, вы – женщина как раз в его вкусе.
– Просто знакомая, но…
– Я бы вас попросил… Я хочу побыть один.
– Мне совестно к вам приставать, но дело в том, что Габриель сказал, то есть говорил мне, что в случае его смерти он хотел, чтобы провели вскрытие.
– Что за странная идея! С какой стати?
– Скажите ему, что у меня были веские основания опасаться убийства, – подсказывает Габриель.
– В общем… Он считал, что его хотят убить.
– Скажите ему, что я получал письма с угрозами.
– Он получал письма с угрозами… Он знал, что кто-то намерен его устранить, – импровизирует она.
– Знаю я, кто он, этот «кто-то», – фыркает Тома.
– Вот как? Кто же?
– Правильнее спросить, что. Его сердце.
– В каком смысле?
– У Габриеля были серьезные проблемы с сердцем: коронарная артерия была на семьдесят пять процентов перекрыта холестериновой бляшкой, он показывал мне рентгеновский снимок. Надо было сделать шунтирование, но он боялся операции на открытом сердце и предпочитал слушаться доброго доктора Лангмана, который, по моему скромному мнению, всегда слишком оптимистичен. Тот советовал ему по сорок пять минут в день заниматься спортом, поэтому Габриель заделался спорт-сменом. Принимал по рекомендации этого же врача по 0,85 миллиграмма аспирина в день. Вот и результат. Это все не шутки. Надо было решиться на операцию, принимать лекарства от холестерола. С серьезными недугами не борются кое-как. Но нет, мой братец решил прислушаться к советам своего дружка. Слепая доверчивость дорого ему обошлась. Между прочим, я его предупреждал. Так что забудьте о преступлении, угрозах, тайных недругах. Банальный сердечный приступ, такое случается сплошь и рядом.
– Прошу вас, Люси, не отставайте, настаивайте! – молит Габриель. – Выдумайте что-нибудь. Надо его убедить потребовать вскрытия.
– Уверяю вас, он получал угрозы, его обещали убить. Напрасно вы отмахиваетесь!
– Мне неприятно вам об этом говорить, но Габриель был запущенным параноиком. Между прочим, среди авторов детективов это распространенное явление. Он придумывал всякие преступления, заговоры, покушения, короче, все, что служило сырьем для его работы. Понятная профессиональная деформация. Беда в том, что в конце концов он сам стал верить в свои бредни. В этом заключалось главное различие между нами: он жил в грезах, я – на грешной земле. Реальность такова, что у него забило коронарную артерию, что вызвало инфаркт во сне. Это так же реально, как то, что мертвеца пожирают черви (правда, в наше время труп кладут в герметически закрытый гроб. Похоже, гниения не происходит благодаря обилию в пище современного человека консервантов, антибиотиков и металлов). Как видите, истина остается плачевной. Хотя, если подумать, было бы гигиеничнее его кремировать.
– Нет! – вопит Габриель. – Никакой кремации! Только вскрытие! Надо любой ценой его убедить.
Люси делает глубокий вдох и выпаливает:
– Я его медиум.
Видно, что Тома Уэллс сильно удивлен. Он долго на нее смотрит, гадая, шутка это или правда. Ему смешно, но из приличия он сохраняет серьезность.
– Я не такой, как мой брат, – отвечает он наконец. – Я настоящий ученый и не верю в весь этот вздор.
Габриель в бешенстве.
– Не брат, а само самодовольство! Дать ему волю, он оставит от меня горстку пепла, а ведь мое тело – кладезь улик!
– Я медиум, Габриель говорит со мной. Он – ну, то есть его дух – категорически против кремации.
Тома приподнимает правую бровь:
– Вы хотите сказать, что прямо сейчас слышите его голос?
Она медленно кивает.
– И он просит вас со мной говорить?
– Вот именно.
– Это абсурд!
– Тем не менее так оно и есть.
– Для вас. Я на эти штучки не клюну. Люди вашего пошиба наживаются на чужой наивности. Вы не представляете, сколько зла сеете, распространяя свою ложь.
– Никакая это не… – пытается возмутиться Люси.
– Я не только убежденный картезианец, но и, следуя за моим святым покровителем Фомой, верю только тому, что вижу. Даже в детстве я не верил в Пер-Ноэля, в Старика-с-розгами, в мышку, махнувшую хвостиком, и в прочую белиберду.
– Вам придется меня выслушать, потому что…
– Я не верю в привидения, в Бога, в черта, в ангелов. Не верю в рай, в ад, в загробную жизнь, в переселение душ. Не верю в инопланетян, в фей, в домовых, в гномов, не верю гороскопам, картам таро, астрологам, гомеопатам, биоэнергетикам, гадалкам, даже графологам и психоаналитикам, так что медиумы, якшающиеся с мертвыми, и подавно вызывают у меня хохот.
– Вы…
– Я ученый. Я верю в эксперимент, часто приносящий восхитительные результаты. Этот мир – всего-навсего то, что мы видим: им правят неоспоримые законы физики и биологии. Во всем этом нет ни капли сверхъестественного. Суеверие – плод невежества, некоторым необходимо придумывать невесть что, верить в собственные измышления, так им надежнее, они, бедняги, боятся смерти. Но от фактов никуда не денешься. Они – известная, проверяемая и не подлежащая оспариванию истина. Факты эти таковы: человек рождается, вырастает, умирает, разлагается, превращается в прах, и в конце концов весь мир забывает, что он был на свете. И очень хорошо! Нечего отягощать планету своим присутствием. Единственное из сферы волшебства, что у нас остается, – это мечта, и ее вполне достаточно: стоит только закрыть глаза. Кстати, это нам ничего не стоит.
Люси открывает рот, но собеседник так упрям и глядит на нее с такой насмешкой, что она не находит чем ему возразить.
– Послушайте, милая, вы очаровательны, поверьте… Вам повезло: вы зарабатываете на жизнь, причем неплохо, особенно не утруждаясь, пользуясь доверчивостью недоумков. Но имейте по крайней мере уважение к этому трудному для меня моменту – смерти брата-близнеца.
В голове у Люси вертится столько слов, что они застревают в горле. Вместо уговоров она горестно вздыхает, отворачивается от Тома и решительным шагом идет прочь. Габриель спешит за ней.
– Очень вас прошу, мадемуазель Филипини, не опускайте руки так быстро! Сделайте что-нибудь! Не надо меня сжигать, мне необходимо вскрытие!
Она не отвечает.
– Мой брат – самовлюбленный кретин.
Она ускоряет шаг.
– Не обрекайте меня на этот ужас, умоляю! Я впервые умер и еще не разбираюсь, как быть.
Она уже дошла до своей машины, тронулась с места и выезжает с больничной стоянки.
– Пожалейте отчаявшегося мертвеца, которому нужно выяснить причину своей смерти!
Она упрямо закусывает губу.
– Прекратите строить из себя жертву!
– Строить жертву?! Меня убили! Хотеть узнать больше совершенно естественно!
– У каждого свои маленькие проблемы, это не повод донимать ими окружающих. Вообразите, что будет, если все жертвы убийств вздумают выяснить, как с ними расправились! Хотите знать правду? Это болезненное любопытство, больше ничего.
Она нажимает на клаксон, спугивая другую опасно маневрирующую машину. Габриель Уэллс, чувствуя ее раздражение, больше не смеет ей докучать. Но его по-прежнему сверлит вопрос, с которого он собирался начать свой роман и который с тех пор не дает ему покоя:
Почему я мертв?
10
Оказывается, молодая женщина-медиум живет в сотнях метров от дома Габриеля Уэллса, в особняке, смахивающем на кукольный домик. В витой чугунной ограде угадываются сказочные сюжеты, калитка открывается в садик, где растут фруктовые деревья и зеленеют овощные грядки. Кирпичный фасад дома затянут плющом, из каминной трубы на крыше поднимается дымок.
Внутри изящно расхаживает дюжина кошек. Одна подкрадывается к писателю, напрягая дрожащие острые ушки.
– Она меня видит? – удивляется Габриель.
– Мяу, – отвечает вместо хозяйки сама кошка.
Над камином висит фотография в рамке, на ней пара на фоне заката. Это сама Люси в бикини, при ней загорелый мужчина с накачанными бицепсами и безупречно плоским животом. Пара нежно обнимается.
Рядом другие фотографии той же пары. Она позирует в райских кущах, на белоснежных пляжах, среди кокосовых пальм и зарослей бамбука, то обнимаясь, то нежно глядя друг на друга.
Люси накладывает кошкам еды, и они бегут к кормушкам с задранными, как антенны, хвостами. Некоторые благодарно трутся о лодыжки своей хозяйки.
В углу гостиной разместились гимнастические тренажеры, над ними красуется плакат: «Ублажай свое тело, чтобы душе хотелось в нем остаться».
Люси садится по-турецки на круглую подушку и закрывает глаза. Над ее головой прорезается канал света.
Габриель различает под потолком круговерть блуждающих душ. Они проникают в тело Люси через поясницу, взбираются по позвоночнику до макушки и там втягиваются в луч света, играющий роль лифта.
Когда в окрестностях не остается ни одной, Люси размыкает веки, делает несколько вдохов и выдохов и трясет ладонями, как будто смахивает с них капли воды.
– Осмелюсь спросить, что это за странный ритуал? – осторожно произносит он.
– В больнице целая стая метущихся душ. Они заметили меня и пожелали, чтобы я помогла им «вознестись».
– Как вы это делаете?
– Я получаю предложения моей Иерархии.
– Вашей Иерархии?..
– Это, так сказать, возвышенные души, живущие над блуждающими, но не покидающие наш нижний мир, чтобы следить за происходящим на Земле.
Вымыв в ванной лицо и руки, молодая женщина-медиум, гладя кошку, приступает к объяснениям:
– Вы находитесь на первом уровне, называющемся «Нижний Астрал». Выше расположен «Средний Астрал», над ним – «Верхний Астрал». Моя Иерархия сообщает о зародышах, пригодных для блуждающих душ, чувствующих готовность к перевоплощению. Обычно она предлагает мне «выгодные сделки». Многие это знают, поэтому, почувствовав мое присутствие, торопятся ко мне. Но некоторые блуждающие души проявляют строптивость. Иерархия требует, чтобы я переломила их упрямство. Иногда у меня получается, иногда я терплю неудачу. Бывает, я провожаю блуждающую душу до тоннеля света, ведущего к перевоплощению, но в последний момент она проявляет нежелание двигаться дальше и поворачивает назад.
Она пожимает плечами и продолжает:
– Это жесткое правило: дух сохраняет свободу воли. Я должна его убедить, поэтому необходима Иерархия для ведения дипломатических переговоров с колеблющимися.
Люси удаляется в свою кухню в сельском стиле, с деревянной мебелью, и возвращается с целым подносом таблеток, порошков и сиропов.
– Это еще что такое?
– Витамины, микроэлементы, эфирные масла, гомеопатия.
– Арсенал ипохондрика! Понятно, что́ привело вас к врачу.
– Я ценю привилегию оставаться в живых и очень стараюсь, чтобы это дольше продлилось. Если вы называете это ипохондрией – ваше дело. Только не забывайте, до чего вас довело наплевательское отношение к собственному здоровью…
Люси приступает к приготовлению салата. Она нюхает овощи, потом моет их, мелко режет и располагает в тарелке в замысловатом порядке. К этой композиции добавляются зерна люцерны, все посыпается толченым кунжутом и сдабривается ореховым маслом.
– Знаю, вы ничего не чувствуете и лишились желания и даже потребности в пище, но я другая. К тому же нахождение в таком «заряженном» месте заставляет все время «подавлять помехи», отсюда постоянное чувство голода.
Она с явным удовольствием ест свой салат, громко хрустя.
Габриель Уэллс, паря над молодой женщиной, наблюдает, как она жует, глотает, иногда давится. Ему кажется, что все это осталось далеко в прошлом, его мучает ностальгия.
Дождавшись, пока она насытится, он возобновляет беседу:
– Я не прочь побольше узнать о мире Нижнего, Среднего и Верхнего Астрала.
Резкий звонок в дверь безжалостно прерывает их разговор.
– Глядите-ка, явился раньше времени, – удивленно бросает Люси.
– Кто это? Вы кого-то ждете?
– Ваша каждодневная работа – сочинять истории, моя – выслушивать их. Увы, при всей моей любви к вашим книгам я не могу посвятить вам все свое время. Вынуждена вас покинуть, здесь мой первый на сегодня клиент. Знаю, вас не выставить. Если хотите присутствовать при приеме, я бы попросила вас уважать мой труд и ни в коем случае не вмешиваться. Договорились?
Габриель вертится вокруг нее:
– Собственно, я не имею ни малейшего представления о вашей работе. Ужасно интересно узнать, что это такое. Уж не продолжает ли ваше ремесло дело сестер Фокс?
11. Энциклопедия: сестры Фокс
Три дочери пастора Фокса, основоположницы современного спиритуализма.
Свое призвание они обрели в марте 1848 г. в Гайдсвилле, штат Нью-Йорк, где младшие, 12-летняя Кейт и 15-летняя Маргарет, по их словам, как-то раз услышали стук в подвале их дома, уже пользовавшегося дурной славой.
Они объяснили, что установили связь с мертвецом, прозванным ими «Сплитфутом» («Расщепленная Нога»), отвечавшим «да» или «нет», когда они показывали на буквы алфавита на листочке. Блуждающая душа именовалась якобы Чарльзом Б. Росмой, так звали разносчика, убитого пятью годами раньше. По его словам, убийца спрятал труп в подвале дома, где теперь жила семья Фокс.
Говорят, что взрослые, которых сестры Фокс уговорили обыскать подвал, нашли там волосы и обломки костей, признанные экспертизой человеческими. Дело наделало шума и прославило сестер Фокс.
Старшая, Лия, устроила им турне по США, собиравшее все более внушительные толпы. Многие видные люди того времени становились их приверженцами. Сотни, а потом тысячи поклонников сестер Фокс тоже якобы заговорили с мертвыми. Пошла мода на столоверчение и на «говорящую доску» Уиджа с буквами алфавита, позволявшую умершим отвечать на вопросы. В 1852 г. в одних США насчитывалось уже 3 миллиона официальных спиритуалистов.
Явление с быстротой молнии распространилось на Англию (этому поспособствовал создатель Шерлока Холмса Конан Дойл), Францию (при помощи Виктора Гюго и Аллана Кардека, основателя спиритизма), Россию (благодаря Распутину) и Южную Америку.
Три сестрицы Фокс зарабатывали каждым своим выступлением огромные деньги. В 1852 г. Кейт вышла в Англии замуж за богатого адвоката, уговорившего ее показаться английскому специалисту, выводившему на чистую воду мошенников с паранормальной нивы, – Уильяму Круксу. Тот побывал на сеансе и засвидетельствовал отсутствие какой-либо возможности обмана.
Маргарет тогда же вышла за геолога, умершего спустя пять лет в экспедиции и оставившего ее безутешной вдовой. Горе она заливала выпивкой.
Через несколько месяцев скончался и муж Кейт, после чего та тоже впала в алкоголизм.
Младшие сестры, теперь беспросветные пьянчужки, поссорились со старшей, Лией, возглавившей движение спиритов, приобретшее всемирный масштаб. Желая ей напакостить, Кейт и Маргарет решили открыть с нью-йоркской сцены всю правду: стуки, обозначавшие «да» или «нет» и исходившие якобы от духов, на самом деле производились самими сестрами, щелкавшими суставом большого пальца ноги в туфле. В доказательство своих откровений они продемонстрировали свой трюк перед врачом и признались, что Лия заставляла их выступать с единственной целью – обогащения.
Рационалисты ликовали, но движение спиритов уже слишком разрослось, чтобы это разоблачение могло с ним покончить; его адепты принялись утверждать, что признание вырвали у сестер угрозами. Кейт и Маргарет еще пуще запили и обнищали. Маргарет, правда, попыталась возобновить свою карьеру и, вернувшись на сцену, снова стала утверждать, что обладает необыкновенными способностями. Однако вызванный этим возрождением интерес быстро сошел на нет, и она умерла в 1893 г., всего через несколько месяцев после кончины своей сестры Кейт, в возрасте 55 лет, в непролазной нужде.
В 1904 г., через 11 лет после их смерти, дети, игравшие в подвале дома в Гайдсвилле, обнаружили за стенкой человеческий скелет. История наделала много шуму и придала всемирному движению спиритов второе дыхание.
12
Первый клиент Люси – внушительный господин в безукоризненной «тройке». Его сопровождает высоченная собака породы афганская борзая. У хозяина и у питомца одинаковый скомканный волосяной покров бежевого окраса, одинаковые длинные и худые ноги, похожи они и блеском глаз, и странноватым видом. Хозяин отличается разве что перстнями на всех пальцах.
Он падает в кресло, словно полностью лишился сил.
– Меня зовут Уильям Кларк. Я англичанин, я купил замок Мериньяк. Там живет привидение, я чувствую его враждебное присутствие, особенно по ночам: оно регулярно нарушает мой сон, и я раз за разом бужу жену. Это начинает сказываться на наших отношениях. Даже моя собака – и та нервничает.
Собака зевает.
– Вы – наша последняя надежда.
Клиент излагает свою проблему таким тоном, словно речь идет о борьбе с крысами или муравьями. Он уточняет:
– Я уже обращался к священнику, занимающемуся в епископстве экзорцизмом, но это не помогло. Мне сказали, что в этом деле нет никого лучше вас. Друзья, прибегавшие к вашим услугам, остались очень довольны. Похоже, только вы умеете по-настоящему разговаривать с мертвецами. Умоляю, избавьте меня от этой напасти!
Люси кивает и зажмуривается. Вызов бесплотного существа – процесс из нескольких этапов. Наконец оно появляется – худосочная, немного женоподобная эктоплазма в изысканном облачении.
– Вы – привидение из замка? – обращается к нему Люси.
– Барон де Мериньяк, семнадцатый носитель титула, счастливый владелец замка, – сухо представляется он.
– Новый собственник хочет, чтобы вы убрались. Он говорит, что теперь это его земли.
– Какое бессовестное утверждение! Вот уже восемьсот лет, на протяжении семнадцати поколений, моя семья живет в этом замке, передавая его от отца к сыну. По чистой случайности последний отпрыск, к тому же незаконнорожденный, пристрастился к покеру и проиграл доставшееся ему наследство. Не может быть даже речи о том, чтобы чужестранец, не имеющий даже косвенного отношения к нашей семье, похитил у меня мой замок. Скажите ему, что это ему положено по моей воле как можно быстрее убраться, в противном случае ему не избежать бед.
Габриель замечает, что у Люси дрожит левое веко, что, скорее всего, означает: «Чувствую, это непростое дельце». Она кашляет в кулак и поднимает на клиента глаза.
– Что ж, месье Кларк, по вашей просьбе я вызвала привидение, обитающее на ваших землях. Оно согласилось говорить со мной, а значит, с вами. Оно настаивает, что оно – барон Мериньяк и что замок – его родной дом, потому что принадлежит его семье уже семь поколений…
– Не семь, мадемуазель, а семнадцать, нельзя ли быть повнимательнее?
– Прошу прощения, семнадцать поколений. Поэтому он не желает уходить. Наоборот, его горячее желание – чтобы исчезли вы.
– Я приобрел этот замок на деньги, заработанные годами тяжкого труда в сфере финансов. У меня на руках все юридические документы. Он принадлежит мне по праву.
Прозрачный аристократ, висящий под потолком, пожимает плечами.
– Это всего-навсего испачканные чернилами бумажки. Я же выступаю, украшенный семейным гербом, от имени Истории с ее несчетными драмами; вы представить себе не можете, что творилось в этом замке! Моя прабабка умерла при родах на той самой кровати, которую этот олух вознамерился превратить в бар с крепкими напитками. Мой дед палил во фрицев из ружья из окна второго этажа, которое этот новый собственник задумал замуровать. Я уж не говорю о столетнем дубе, который он собрался спилить, чтобы вырыть на его месте бассейн! Этот человек не только вор, но и варвар без капли уважения к историческому наследию нашей страны. О том, чтобы уступить ему наши владения, не может быть речи. Ко всему прочему, он – англичанин, пожиратель вареной говядины с мятным соусом. Не удивлюсь, если он окажется потомком негодяев, в битве при Азиркуре трусливо осыпавших стрелами французских рыцарей, к которым принадлежал самый давний мой предок.
– Ну что, понял он, что придется оставить меня в покое? – нетерпеливо осведомляется клиент.
Люси наклоняется к нему и шепчет, как будто стараясь, чтобы ее не услышал аристократический призрак:
– Ответ барона де Мериньяка сводится к тому, что факт уплаты денег агентству недвижимости не придает никакой законной силы вашему обладанию этим имением.
– Но оно мое! – восклицает живой.
– Нет, мое!
– Пусть привидение проваливает!
– Пусть даже не мечтает! Я никогда не уйду!
– Он говорит, что в данный момент не имеет такого намерения, – лаконично переводит Люси.
Кресло англичанина окружают кошки. Пугать его они не собираются, им достаточно продемонстрировать численность. Борзая снова зевает, показывая ширину и глубину глотки, а также отсутствие всякого интереса к смехотворным соперникам, которых она легко могла бы смахнуть своей длинной лапой.
Люси подыскивает слова, сплетая и расплетая пальцы.
– По-моему, вам следует вступить в переговоры, месье Кларк. Начните с того, что перестаньте называть его «привидением»: неприкаянные души этого не терпят. Лучше использовать слова «барон» и «господин барон». Почему бы вам не поделить замок? Оставьте ему часть, к которой он привык, а себе возьмите остальное. Я бы выступила посредницей по части работ в саду, конкретно – при решении вопроса рубки столетнего дерева, которая сильно его раздражает.
– И речи не может быть о каких-либо переговорах с этим облачком ядовитых паров! Хватит с меня переговоров с агентством недвижимости, загнавшим мне замок втридорога. Мне пришлось истратить все накопления, и я не хочу отказываться от части собственности ради прихоти этого паразита, которого даже пощупать нельзя!
Люси корчит неприязненную гримасу и еще ближе наклоняется к англичанину:
– Настоятельно вас прошу не оскорблять его, иначе ситуация усугубится.
– Кем меня обозвал этот ростбиф? Облаком испарений? Паразитом? На себя бы полюбовался, шмат гнилого мяса!
Габриель удивлен открытием: оказывается, существует расизм, направленный против мертвых, и расизм, направленный против живых. Но он предпочитает не вмешиваться.
– Понимаете, месье Кларк, требования барона Мериньяка, напоминающего, что это и его дом, тоже надо принимать во внимание.
– Юридически у него нет никаких прав. Он попросту сквоттер!
– Хотите привлечь его к суду? Добиться, чтобы его выселил судебный исполнитель или полиция? – насмешливо спрашивает Люси.
– Нет, вы! Вы – моя полиция по борьбе с привидениями. Потрудитесь вымести из моего замка этого надоедливого типа.
– Следите за своей речью, он нас слышит. Как бы вам объяснить… Испанские конкистадоры, высадившиеся в 1492 году в Америке, тоже располагали официальными бумагами, передававшими им в собственность берега, к которым они пристали… При этом индейцы жили там уже не одно столетие.
– Не вижу никакой связи!
– Конкистадоры тоже взялись искоренять докучавших им дикарей. Но с точки зрения индейцев они были чужестранцами, с воровскими целями посягнувшими на землю, где они родились и где испокон веку жили их предки. Вопрос точки зрения, не более того.
Уильям Кларк хмурится.
– Я никуда не уйду. Раз вы не в состоянии помочь мне выгнать привидение, я обращусь к более квалифицированному медиуму. У меня их целый список. Есть другие специалисты, не такие известные, но, наверное, более умелые.
– Поймите, месье Кларк, я не очень представляю, что еще вам порекомендовать, кроме дипломатии. Ожесточение ничего не даст. В любом случае, не уверена, что вы сможете возобладать. Так или иначе, привидение находится у себя дома. Это его территория, он знает ее как свои пять пальцев.
Раздосадованный англичанин привстает в кресле.
– Вы что же, на его стороне?
– Нет, просто пытаюсь найти наилучшее решение для всех.
– Это уже чересчур! Не стану терять здесь больше ни секунды.
Посетитель встает, его удивленная собака, повернув морду к двери, – тоже.
– Так или иначе, вы должны мне за прием сто пятьдесят евро, – напоминает Люси.
– Я очень разочарован! Зарубите себе на носу, вы обо мне еще услышите.
Уильям Кларк достает купюры и презрительно кидает их на пол.
Люси обращается к неприкаянной душе:
– Поверьте, я огорчена. Я сделала все, что могла.
– Отныне с сантиментами покончено. Больше я не стану заботиться об его выживании. Есть люди, которым так и тянет отвесить то, чего они недополучили в детстве.
– Не пойму, о чем вы.
– Например, об оплеухах.
– Давайте без жестокостей, – просит она. – Очередной тупица, только и всего.
– Впредь я буду тыкать его носом в его собственные противоречия.
Блуждающая душа барона готовится ретироваться, но тут замечает другую блуждающую душу – писателя.
– Турист? – осведомляется барон.
– В некотором роде. Я скончался сегодня утром.
– Неужели? Ну, так готовьтесь к куче сюрпризов.
– Признаться, я и сейчас не жалуюсь на скуку.
– Почему же вы здесь?
– Хочу выяснить, кто меня убил.
– Типичное занятие новопреставленного…
Барон делает реверанс и, указывая на женщину-медиума, дает понять, что Габриель в хороших руках.
