Сборник страшных рассказов. Voice E-Book

авторов Коллектив

• Herausgeber: Бомбора
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 239

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Журнал «The Voice Mag» объявил конкурс страшных рассказов, написанных женщинами. И вот они — 13 лучших и самых жутких! Эти истории — шаг в мир мистики и ужасов, где таинственные ритуалы, древние проклятия и зловещие сущности оживают с наступлением сумерек. Каждый шорох за окном превращается в зловещий сигнал, а свет фонаря — в ваш единственный источник спасения. В этих рассказах ведьмы и нечисть, призраки и паранормальные явления готовы пробудить самый глубокий страх в вашей душе. Атмосфера тревоги заставит вас пересмотреть привычные места и знакомые лица. От древних деревенских ритуалов до современных городских легенд, эти истории переплетают психологический триллер с классическим хоррором, создавая неповторимую атмосферу ужаса. Открывайте эту книгу на свой страх и риск, но оставьте ночник включённым — вы никогда не знаете, что может прийти за вами из тьмы. Только для самых смелых!

Leseprobe

Сборник страшных рассказов. Voice

© Бобылева Д.Л., Елькова А.В., Каграманова Е.Р., Кокина Е.В., Кулакова Ю.А., Покровская О.В., Свидерская А.Н., Левина О.С., Небелицкая О.В., Степанова С.О., Тихонова Л.В., Зайцева Н.И., Яшина Е.Ю., текст, 2024

© Ксения Холь, иллюстрации, 2024

© Составление. Дизайн обложки. ООО «Фэшн Пресс», 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Александра Свидерская Ведьма

– Чего уселася? Подымайся!

Майя вздрогнула, оторвалась от экрана телефона и подняла голову. Перед ней, скрюченная и лохматая, стояла старушка в обносках и застиранном платке. Глаза её, как и щёки, были впалыми, а лицо и шею покрывали морщины-рытвины. Майя поморщилась и отодвинулась, насколько позволяла скамейка остановочного павильончика. Старушка прыснула смехом, оголяя практически беззубые дёсны.

– Да ты чего? Это ж я, бабка Шура. Не признала, чай? Ну, иди сюда!

Майя расслабилась. И только она застенчиво поднялась со скамейки, как бабка Шура вцепилась в её плечи и троекратно поцеловала, оставляя губами липкие следы на щеках.

– Гля, вымахала! Тебе уж сколько брякнуло?

– Тринадцать…

– У-у-у! Невеста! Ничо, в селе мигом тебе жониха отыщем!

Майя неуверенно засмеялась, подхватывая смех двоюродной бабушки. Закинув на плечо спортивную сумку с вещами, гостья последовала за бабой Шурой по просёлочной дороге.

Вокруг разворачивались смутно знакомые образы: разваленный колодец, покрытый густой растительностью; покосившийся амбар, выглядывающий из-за пролеска; болотные топи, воняющие серой и сыростью.

В последний раз Майя была здесь лет восемь назад, но вокруг, казалось, ничего так и не изменилось. Время в селе словно застыло.

– А мамка твоя чё? Я толком и не поняла, телефон на почте не фурычит.

– Она на острова уехала, с новым мужем, у неё медовый месяц.

Из-за свадьбы дома случился ряд скандалов. Сначала Майя ни в какую не хотела, чтобы мама снова выходила замуж.

Больше всего пугало, что в семье может появиться ещё один ребёнок. Затем Майя боролась за право провести две недели с отцом, но тот угодил в больницу. Из родни, готовой принять Майю, осталась только бабка Шура. Меньше всего хотелось тащиться в такую даль, но выбора не было. Одной Майе тоже не разрешили остаться.

Плетясь за бабкой, Майя достала телефон из кармана, подняла вверх и прищурилась. Сети не было.

– Ха. Эт у нас на столб лезть надо, – сказала бабка, – тебе ребята покажут. Там ваши штуки работают.

Майя вздохнула и убрала телефон. Больше поездок в сёла она не любила только лазить по столбам.

Наконец дорога вышла к селу. Здесь окружающий пейзаж менялся не в лучшую сторону. Деревья и трава пожухли и потускнели, а расстилавшиеся вокруг поля выглядели почему-то не золотыми, а ржавыми. Дорога превратилась в кашу из грязи и камней. Майе стало не по себе. Ей показалось, что идущая впереди бабка тоже изменилась: чуть выпрямилась, стала увереннее, бодрее.

Дома тянулись по обе стороны дороги: ветхие, бревенчатые, тёмные. Как в детских страшилках. На улице ни души, только куры да собаки. На ум приходили истории о медленно гниющем городе-призраке.

Когда Майя была здесь последний раз, всё выглядело совсем по-другому – тёплым, ярким, солнечным. А может, детский разум просто воспринимает мир иначе?

В нос ударил омерзительный запах навоза, смешанный с чем-то сладковатым. Майе с трудом удалось сдержать рвотный позыв. Она ковыляла за Шурой, оставляя на глиняной дороге отпечатки кроссовок. Озиралась по сторонам, на грязные окна и заросшие сорняками участки. Вокруг никого, но под каждым крыльцом, казалось, прячется пара наблюдающих глаз. Их обладатели перешёптывались между собой на диковинном языке и сипло вздыхали, вкушая запах Майи. Голоса приглушал писк комаров и редкое рычание облезлых псин, половина из которых не доживёт до следующего года.

Небо затянуло вязкой дымкой, исходящей от близлежащих топей. Они дышали запахом тины и холодом, обволакивая тело Майи. В селе было ощутимо холоднее.

Вскоре они остановились у одного из обветшалых домов. Его Майя узнала, даже несмотря на то, что с годами он совсем сдал. Бабка Шура отворила калитку и пропустила Майю вперёд.

– Помнишь, чай, домик мой?

– Да, его помню, хотя всё вокруг не очень… Мне казалось, что вы пару лет назад ремонт затевали. Мама что-то такое рассказывала.

Бабка Шура шла рядом с гостьей через огород. Глянув на неё, Майя чуть не ахнула. Ей показалось, что бледные щёки двоюродной бабушки порозовели, что она стала выглядеть куда лучше, свежее.

– Затевали, внучка, затевали. Да только ж муж мой, Игоряшка, помер тем же годом. А я шо без него? – Шура махнула рукой и снова засмеялась. – Входи давай. Токмо голову пригни, притолока низкая у меня.

– Так, может, вам в город? – с сочувствием спросила Майя.

– Кому я нужна в том городе? Да и нельзя мне отсюда, мне здесь хорошо.

Внутри дом выглядел не лучше, чем снаружи. Лоскуты обоев свисали до пола, пронзительно скрипевшего при каждом шаге. Всюду лежали пыль и куски облупившейся извёстки с потолка. Старой мебели давно пора на помойку: шкафчики с разбитыми дверцами, обшарпанный стол, рваный диван.

Да здесь должен быть рой мышей или тараканов! Подумав об этом, Майя захотела забраться повыше. Например, на печь, заменявшую бабке центральное отопление. Но там почти наверняка всё в паутине, фу.

Тревожное ощущение чужих взглядов не пропало даже в помещении. Сначала Майя не понимала, кто и откуда может за ней следить, а затем увидела. Каждый угол дома представлял собой странного рода алтарь, но не такой, как делают православные верующие. На разных полочках были разложены сено, ошмётки сухой грязи, мох. А в центре каждой инсталляции висел корявый рисунок, явно сделанный пальцами: неаккуратные, толстые мазки, наляпанный фон. На каждом из них изображались жуткие чёрные существа с зияющими дырами вместо глаз. Они почти сливались с тенями, падающими в углы.

Шагая за бабкой, Майя разглядывала подозрительных «идолов». Это не было похоже на детское творчество. Но зачем бабке рисовать такие убогие и мерзкие картинки? И тем более развешивать их по стенам?

Шура открыла перед гостьей дальнюю дверь.

– Вот, тута спать будешь. Ты, небось, проголодалась с дороги?

Майя вежливо, но немного нервно улыбнулась.

– Нет, спасибо.

Шура оставила Майю, и та осторожно зашла в комнату. Первым делом осмотрелась: узкая кровать, стул, стол и шкаф.

И один из уродцев, висящий в углу. На его полочке лежали мёртвые слизни, сухие и скукоженные. Майя бы даже салфеткой их трогать не стала.

В помещении не было окна. На столе стояли две свечи. Баба Шура, видимо, зажгла их заранее. Тени огней играли на стенах, придавая страшному рисунку объём и некоторую живость.

Майя бросила сумку на кровать и чихнула от поднявшейся пыли. Неизвестно, что было хуже, сидеть здесь или торчать снаружи. В итоге она решила, что открытое пространство всё же лучше. Она достала из бокового кармашка наушники и отправилась на улицу.

– Баб Шур, я пойду погуляю немного.

– Иди-иди, внученька. К озеру сходи, коль дорогу помнишь.

Там сейчас красота!

Заткнув уши приятной музыкой, которая скрашивала удручающую действительность, Майя отправилась на прогулку.

Должно же быть в селе хоть что-то положительное. Надо было убедить себя в этом, чтобы следующие две недели не обернулись сущим кошмаром.

Майя прошла вперёд метров сто, пританцовывая и напевая под нос любимую песню, как вдруг в затылке вспыхнула жгучая, тупая боль. Майя застонала, схватилась за ушибленное место. Наушники выпали из ушей и повисли на проводе.

– Ты глухая, что ли?! – послышалось за спиной.

Майя медленно оглянулась.

У поворота на другую улицу стояла группа подростков: три мальчика и две девочки. Странно, что Майя их не заметила.

– Это вы в меня чем-то бросили? – с обидой спросила Майя.

– Яблоком, – съязвила одна из девочек.

– А потому что отвечать надо, когда зовут! – добавил один из мальчиков.

– И чего вам?

Высокий мальчишка, явно старше остальных, отделился от забора.

– Ты не местная. У кого живёшь?

Майя немного пришла в себя, подтянула болтающиеся наушники. Она не знала этих ребят, да и не могла припомнить, чтобы в детстве дружила с кем-то из местных.

– У бабы Шуры. Я её двоюродная…

Майя ещё не договорила, а местные, кроме старшего мальчика, собрались в кружок и начали шептаться.

– Ты хоть знаешь, кто твоя баба Шура? – поинтересовался он.

– Кто же?

– Ведьма! – выкрикнула одна из девочек.

Майя с минуту разглядывала ребят, пытаясь понять, шутят они или просто недалёкого ума, как и всё селяне. Когда стало ясно, что ребята говорили серьёзно, Майя громко захохотала. Немного нагло, немного наигранно. Ей захотелось продемонстрировать своё превосходство.

– Ты че ржёшь?! – огрызнулся пухлый и самый молчаливый мальчик.

– Вы серьёзно во всю эту ерунду верите? – уточнила Майя, фыркая от смеха.

Старший мальчик молча подошёл ближе к Майе, навис над ней. Он выглядел смурным, нелюдимым, но страха почему-то не вызывал.

– Тебя как зовут? – спросил он.

– Майя.

– Я Ваня. Это Катька, Сопля, Русик и Дуня.

Майя не совсем понимала, к чему всё это. Ваня продолжил:

– Ты сама откуда будешь?

– Из Москвы, – гордо ответила Майя.

Она прочитала на лицах ребят нотки зависти. Ей это очень понравилось.

– Понятно. Вас, городских, ничем не проймёшь. Вы за блестючками своими ничего не видите. Да только бабка твоя всё село в страхе держит, многих со свету сжила.

К разговору присоединилась Дуня:

– В том году мою бабушку убила! Пришла твоя Шурка к нам в гости. Моя бабушка пол подмела да и поставила веник вверх ногами. Шурка до полуночи почти у нас сидела, уйти хотела, да не могла. Я случайно веник задела, он упал, тут Шурки и след простыл. А на следующий день у моей бабушки сердце схватило, и всё. Нет её!

Майя чуть у виска не покрутила.

– Обвинять человека в убийстве из-за веника?..

Молчаливый Русик вздохнул.

– Только колдуны не могут из дома выйти, когда веник перевёрнут.

– Пошли с нами, – пригласил Ваня, – покажем тебе кое-что.

Майя не знала, что ей хотят показать, но ей было страшно любопытно. Стало ясно, что местная молодёжь верит в сказки вроде лешего и соли у порога. Майя хотела увидеть, что ей могут показать ребята, а затем разочаровать их и рассказать о науке, прогрессе, религии, в конце концов.

Вся компания свернула за поворот и двинулась по узкой улочке в сторону небольшой полянки, за которой простирался темнеющий лес. Когда они вышли на открытый участок, Майя увидела у дороги небольшую разрушенную, казалось, лет сто назад церквушку.

– Думаешь, красные её покоцали? – спросил Ваня.

Майя не очень поняла вопрос и потому многозначительно промолчала.

– Её ведьмы разрушили, на Ивана Купалу. Моя мама маленькая тогда была, своими глазами всё видела!

– Ивана Купалу?.. – переспросила Майя.

Ваня усмехнулся.

– Городские… нос задираете, а сами жизни не знаете. Это день летнего солнцестояния. Празднуется с шестого на седьмое июля.

Майя достала телефон и проверила.

– Это же сегодня…

Сопля улыбнулся.

– Сегодня. Значит, и охота на ведьм сегодня. Она сюда придёт, а мы её хвать и накажем!

– Убьёте?..

Дуня по-свойски ткнула Майю в плечо.

– Дура, что ли, мы же не охотники, нам нельзя! Одно неверное движение – и такое зло можно разбудить…

– Она кошкой обернётся, и мы ей лапу отчекрыжим. Чтобы колдовать больше не могла, – добавил Русик.

Майя не могла поверить в услышанное. Шайка деревенских балбесов решила покалечить несчастную кошку. Ещё и Майю хотят привлечь, судя по всему. Больные на всю голову!

– Весело у вас тут. – Майя достала наушники из кармана. – Но я пойду, пожалуй. Домой пора.

* * *

На подходе к дому Майя заметила небольшую чёрную кошку. Она уверенно бежала вдоль забора, высоко задрав лоснящийся хвост. Забравшись на забор бабки Шуры, кошка спрыгнула на другую сторону и скрылась в кустах. Майя пожала плечами – мало ли каких животных могла подкармливать двоюродная бабушка.

Майя зашла на участок, прикрыла за собой калитку, открыла входную дверь и, чуть не выронив телефон, застыла на пороге.

Бабка Шура, вся взъерошенная, красная, что-то шептала над котелком, стоящим в центре стола. На секунду Майе показалось, что странные изображения на стенах зашевелились.

Вместо странных фигур на мгновение померещилась церковь и сухие цветы, растущие рядом.

– Майка! – вскрикнула бабка и всё вокруг моментально рассеялось. – Вернулась ужо! А я вот суп состряпала, щи. Чем богаты.

Майя кивнула.

– Д-да… я сейчас.

Она забежала в комнату и кинула на кровать телефон и наушники. Тупые местные весь мозг ей запудрили. Привидится же такое. Вернувшись, Майя села за стол, и бабушка налила ей суп. Он оказался очень даже неплохим. Получше того, что готовила мама. На столе нашлись ржаной хлеб и овощи с огорода. Традиционный русский обед.

– Бабуль, а ты чего, не будешь?

– Я попозже поем, не голодная я.

Глянув в дальний угол, Майя заметила, что веник у бабки Шуры на проволоке висел. Она такого ещё никогда не видела. В том же углу был и очередной страшный алтарь.

– Баб Шур, а что это за рисунки такие? Цветы, гниль какая-то?..

Шура посмотрела на стену, усмехнулась и махнула рукой.

– Ерунда старушечья, не обращай внимания. Травки собираю, от сглаза, от хвори.

Ну да, старики ведь часто в такое верят. Домик хоть и старый, мрачный, как и сама Шура, но никакой опасности не представляет.

– А я, когда гуляла, церковь разрушенную нашла. Ты знаешь что-то о ней?

– Отож. Её в девятнадцатом годе подорвали. «Религия – опиум для народа». Мамка рассказывала.

И чья же мамка теперь права? Чья мамка правду видела?

Майя поела и помогла бабушке убрать со стола, а затем отправилась в свою комнату. Там она послушала музыку, почитала, да так и задремала. Сквозь сон она слышала странные звуки, будто кто-то скрёб по полу, клокотал и тихонько завывал. Когда Майя вновь открыла глаза, свечи почти догорели.

Теперь вокруг стояла подозрительная, вяжущая тишина.

Майя позвала бабушку – ничего. Позвала громче – снова ничего. Она тихо встала, взяла свечу и пошла в большую комнату. В доме не было ни души, только всё те же страшные рисунки на стенах. За окнами расстилалась ночь. Фонарь луны светил на полную мощность, лишь время от времени скрываясь за грузными облаками.

Майя медленно передвигалась по скрипящему полу, не сводя глаз с одного из рисунков. Она снова позвала Шуру, но ответа не последовало. Рука странного существа на алтаре перетекала в играющую на стене тень и напоминала огромную лапу, которая сползала на пол и тянулась к ногам. Скрип не смолкал. В саду что-то хрустнуло. Майя взвизгнула и уронила свечу, та моментально погасла. Теперь комнату освещал только лунный свет. Споткнувшись о табуретку, Майя кинулась к стене, повисла на выключателе. Щёлк-щёлк. Щёлк-щёлк. Не работает. Рисунки уставились на неё. Всё сразу. Даже сквозь стены Майя чувствовала их тяжёлые взгляды. Если она двигалась, взгляды существ перемещались вслед за ней. Они звали Майю по имени, смеялись над ней.

Майя кинулась к дверному проёму в надежде раздобыть вторую свечу, но увидела перед собой нечто, лежащее на гнилом комоде. Огромное, чёрное, широкое. В горле пересохло настолько, что вместо крика с губ сорвалось тихое сипение.

Мгновенное оцепенение тут же отступило, когда Майя разглядела, что это всего лишь одежда бабы Шуры. Но куда же пропала она сама?

Нырнув в комнату и схватив телефон, Майя обулась и побежала на улицу. Она так и не заметила одну маленькую деталь: веника на стене уже не было.

* * *

Ноги сами принесли Майю к церкви. Чёрные кошки, голые ведьмы… всё это она уже читала у Булгакова. Образ Маргариты всегда казался ей одинаково манящим и отталкивающим. Неужели её двоюродная бабушка и правда ведьма?

Майя заметила проблески костра среди деревьев и направилась туда. Как и ожидала, она увидела там своих новых знакомых. Они облачились в белые вышитые рубашки. Мальчишки прыгали через костёр, девчонки плели венки, а Ваня опять стоял поодаль, сжимая в руке топор. Майя подошла к нему.

– Я знал, что ты придёшь, – заметил Ваня.

– Моей бабушки нигде нет… Она словно сквозь землю провалилась.

Ваня усмехнулся.

– Она скоро будет здесь, вот увидишь.

– Ей будет больно?..

– Ничуть. Ведьмы же боли не чуют. А ты чё, поверила, что ли?

Майя нахмурилась.

– Ещё чего! Мне просто… просто дома одной страшно!

Ваня покивал.

– Ну-ну.

Ребята закончили странные гулянья и засыпали костёр. Они уселись в траве по разные стороны церкви и неотрывно следили за зданием, стараясь не пропустить ни единого движения. Майя держалась ближе к Ване. Он казался ей самым адекватным. Она решила, что попытается всё разузнать, а может, даже помешать хулиганам.

Послышалось два тихих хлопка в ладоши. Ваня чуть опустил голову, и тут Майя заметила торчащий из травы чёрный хвост, снующий у церковных руин. Ребята стали медленно сдвигаться вперёд, окружая кошку. Майя следовала поодаль от них. Она была уверена, что кошка услышит шаги и пустится наутёк. Так и случилось.

Кошка запрыгнула на большой обломок стены, вроде бы облизнула его и тут же вскинула голову. Она осмотрела кусты, в которых спрятались ребята, после чего бросилась в поле.

– Уйдёт! Уйдёт! – закричал Сопля.

– По плану, – скомандовал Ваня.

Ребята ловко рассредоточились. Майя выпрямилась и наблюдала за ними. Они загоняли несчастную, прыгали на неё со всех сторон. Кошка пронзительно вопила, умудрилась кого-то поцарапать, но удрать ей не удалось. Катька поймала беглянку в холщовый мешок. Кошка бесновалась, орала недуром, пыталась вырваться. Катька чуть не выпустила мешок, но Ваня вовремя перехватил его. Он смог удержать кошку одной левой. Ребята вернулись к церковным руинам, и Майя наконец подошла ближе. Её сердце разрывалось от кошачьих криков, но она заворожённо смотрела, не в силах совладать с собственным любопытством.

– Тихо там! – прикрикнул Русик и пнул болтающийся мешок.

Кошка издала протяжное «мяу» и немного затихла. Русик ударил ещё пару раз, и движение в мешке совсем прекратилось.

– Убили… – прошептала Майя. – Убили…

Дуня отмахнулась.

– Оглушили, и всего-то. У нас лишних пальцев нет.

Ваня запустил руку в мешок и вытащил кошку, держа её за холку. Она не шевелилась, болталась, как кукла. Ваня без церемоний бросил её на обломок стены, зафиксировал.

– Рус, – кивнул он в сторону Майи, – подержи её на всякий пожарный.

Русик подошёл к Майе и с силой обхватил. Девочка еле слышно застонала. Катька помогла Ване, отодвинула правую лапу кошки чуть в сторону. Ваня занёс топор, и его лезвие блеснуло в свете луны.

– Не на… – вскрикнула Майя, но Русик тут же закрыл ей рот.

Ребята навалились на несчастную кошку, ухватили её кто за что. Ваня, замерев на пару мгновений, уверенно опустил топор. Кошка издала такой звук, какого Майя не слышала ещё ни разу в жизни. Что-то среднее между визгом сирены и рыданием младенца. Короткий, отчаянный звук. Она издавала его вновь и вновь, словно крича: «Ой-ой-ой». Кровь хлынула на камень. В отблесках лунного света она выглядела ещё страшнее – багрово-чёрной. Русик держал Майю с такой силой, что ей казалось, будто она даже плакать не может. Не может закрыть глаза.

Ребята отпустили кошку. Она свалилась с камня и, подёргиваясь, лежала в пыли. Её движения напоминали предсмертную агонию. Она забрызгивала кровью босые ноги ребят, иногда касаясь их, но помогать ей никто не собирался. Майя отчётливо слышала тихое хихиканье Сопли.

Ваня вытер кровь с топора подолом своей рубахи и изо всех сил пнул кошку в живот. Та снова завизжала, но уже гораздо слабее. Силы покидали её. Кое-как она поднялась с земли, но тут же завалилась набок. Дуня и Катька расступились. С трудом удерживая равновесие, кошка прошла мимо них, оставляя за собой кровавый след. Кое-как животное доковыляло до бурелома и скрылось за ним.

– Теперь ты больше не сможешь творить зло, – произнёс Ваня вслед кошке.

Русик отпустил Майю. Она с ужасом посмотрела на ребят.

Дуня подмигнула ей и улыбнулась.

– Ты в безопасности. Можешь не благодарить.

– Алтари больше тебе не навредят, – добавила Катька.

Майя ощутила внутри мощный толчок. Алтари?.. Откуда они знали про алтари?! Не помня себя, она сорвалась с места и побежала домой.

* * *

Майя тихо вошла и прикрыла за собой дверь. Нарушая вязкую тишину, она позвала бабушку. И, кажется, услышала, как Шура сопит в своей комнате. На душе сразу полегчало, а дом перестал быть зловещим и отталкивающим. Майя приблизилась к комнате Шуры, и вдруг ощутила, что нога ступила во что-то мокрое. Приглядевшись, Майя увидела несколько лужиц, ведущих прямо к двери. Это была кровь.

Отпрыгнув в сторону как ошпаренная, Майя влетела в свою комнату и захлопнула дверь. Бросилась к столу и придвинула его к двери. Хотя вряд ли это сможет остановить ведьму. Майя не понимала, что пугало её больше: что ведьмы существуют или что её бабушка, истекая кровью, лежит за стенкой. Ребята сказали, что отрубленная кисть помешает Шуре колдовать, но Майе верилось в это с трудом. Она просидела у противоположной от входа стены всю ночь и задремала лишь на рассвете.

Разбудил её громкий звон посуды и причитания двоюродной бабушки. Голова жутко болела. Майя поднялась с пола, подошла к двери, чуть сдвинула стол и выглянула в щель. Бабка Шура сидела за столом, спиной к Майе, и старательно что-то делала.

Рано или поздно выйти придётся, отсюда некуда бежать. Может, если бабушка не вредила Майе раньше, то не будет вредить и сейчас. Она аккуратно отодвинула стол и протиснулась в дверь. Прошла мимо шкафа и застыла у стола. Бабка Шура подняла взгляд и устало улыбнулась.

– Ну ты и соня…

Майя молчала. Первое, что бросилось ей в глаза, – бабушкины руки были целы. Второе – на руках у неё лежала, тяжело дыша, чёрная кошка. На столе стояли баночки с какими-то мазями и травами. Шура перебинтовала кошке лапу и теперь бережно отпаивала её молоком.

– Это… это что? – тихо спросила Майя.

– Это? Это Ночка, кошка местная. Её тут всё знают, подкармливают. Порубили, ироды… Но, глядишь, оклемается.

Майя перевела взгляд с кошки на бабушку.

– Ну, а ты? Где ты вчера ночью была?

Шура сипло засмеялась.

– Так на собрании сельсовета! Я што ж, не сказала тебе? Садовая голова! Мы там обсуждали всякое, засиделись.

Майя чуть не спросила: «И ты что, не ведьма?» Но вовремя сдержалась. Похоже, не там ребята ведьму искали. А всё эти алтари, обряды странные… Наверное, это для безопасности, для защиты!

Майя сорвалась с места и побежала прочь из дома. Надо было срочно предупредить новых знакомых.

– Малахольная! – крикнула Шура ей вслед. – Ты куда?!

– Я скоро!

Бабка Шура плюнула в пустоту и продолжила отпаивать кошку. А потом хлопнула себя по лбу, будто вспомнив что-то важное.

– Тю, старая, про дураков-то психических и не сказала. Ну ничего, авось есть захочет, прибежит, тогда и скажу.

* * *

Майя торопливо шла по селу, высматривая ребят. Вокруг царили всё те же разруха и тишина. Только на несколько минут улица ожила, когда по ней прокатился полицейский «уазик», обдав Майю грязью. Возмущённые вопли городской гостьи ушли в никуда. Но она успела заметить любопытную голову Сопли, на мгновение показавшуюся из-за развалин церкви.

– Вот вы где! – воодушевлённо сказала Майя ребятам. – А где остальные?

– Пошли смотреть, как психов ловят, – объяснил Сопля, и девочки кивнули, соглашаясь. – Придут скоро.

– Ну что? Как там ведьма твоя? – спросила Катька.

– Она не ведьма. Вы кошке местной лапу отрубили.

– Врёшь! – Дуня подошла поближе.

– Сходите сами посмотрите.

– Нашла дураков, – хмыкнул Сопля. – Если бабка твоя не ведьма, нам теперь нужно настоящую искать. Пока она нас не нашла.

– Так а я о чём! – бодро ответила Майя и улыбнулась появившимся у входа в развалины Ване и Русику.

– Уехали, – оповестил ребят Русик.

– И не поймали никого. – Катька хихикнула. – А мы ведьму нашли.

– Значит, сработал трюк с кошкой. – Ваня довольно кивнул и поднял прислонённый к камню топор.

– Трюк? – переспросила Майя испуганно и зло.

– Ага, – выдохнул ей в ухо подкравшийся Сопля.

– И где она? – Майя посмотрела по сторонам, но встретила лишь укоризненные и разочарованные взгляды ребят.

– Вот, – сказала Дуня и ткнула городскую гостью в грудь.

Ольга Небелицкая Интервальная тренировка

Мало кто любит бегать по парку в конце октября, но я – очень люблю.

Мама говорит, что я маньяк, и смеётся. Но я встаю рано почти каждый день ради пробежки. В парке иногда лежит туман, и это чертовски красиво. Пахнет прелыми листьями, у них такой особенный запах – специй и подвальной гнили. Если прошёл дождь, то кроссовки будут влажно чавкать по дорожкам, и даже этот звук мне нравится. Я никогда не бегаю под музыку: я люблю слушать звуки парка. Шум ветра, шорох падающих листьев, собственное дыхание – я громко выдыхаю через рот.

Я люблю бегать по таким дорожкам, где мало людей.

Парк у нас большой, по сути – лесопарк, а не прилизанный сквер. В нём есть нижняя часть, сумрачная, болотистая, еловая – она мне нравится больше верхней, светлой, с соснами.

Нижний парк пронизывает множество дорожек и тропинок, куда редко сворачивают собачники и мамки с детьми, вот тут я больше всего и люблю бегать. Тихо, темно, никто не мешает погрузиться в мысли и гнать по дорожкам, пока не откроется второе, пятое, седьмое дыхание, пока пот не начнёт стекать у виска тонкой струйкой – обожаю это ощущение.

Больше всего я люблю интервальные тренировки. Это когда сначала топишь на максимальной скорости двадцать-тридцать секунд. Рывок, пульс под сто восемьдесят. После спринта переходишь на шаг или лёгкую трусцу и восстанавливаешь дыхание. Минутку. Потом – снова мчишь на скорости.

И так – восемь повторов.

Это космос! Такая тренировка вставляет похлеще марафона.

После бега я какое-то время иду, делаю дыхательные упражнения. Расстёгиваю молнию поясного кошелька, достаю маленькую бутылочку с водой, пью. Отжимаюсь от скамейки.

На дорожке, ведущей к главному выходу, – четыре скамейки.

От каждой отжимаюсь по двадцать раз, итого – восемьдесят.

У меня сильные руки.

А потом я выскальзываю из парка напрямик через кусты у самого дома. Мама уходит на работу раньше, чем я на пары, поэтому я её уже не застаю. Принимаю горячий душ, варю себе быструю овсянку или ем оставленные мамой сырники.

Собираюсь.

Меня зовут Маша, мне семнадцать, я учусь на первом курсе Политеха, и я ужасно люблю бегать.

Ну, вы поняли.

С июля мама тревожится: в парке пару раз кого-то убили.

Я вообще считаю, что людей убивают чаще, чем это проскальзывает в новости, и мама могла бы так за меня не переживать.

Я бегаю быстрее любого маньяка, а по тем дорожкам, которые я выбираю, не каждый осмелится пройти даже в летний солнечный день, что говорить про октябрьское раннее утро.

Да, в июле меня как-то тормознули менты – в аккурат у болотца. Спросили, как часто я тут бегаю и не видела ли я чего подозрительного. Вчера или сегодня. Мол, тело нашли как раз неподалёку – в кустах.

Я даже не знала, кого именно убили и как – задушили, ударили по голове или порезали. Спросила ментов, но они так странно на меня посмотрели, и тот, что помельче, с усиками, ответил в духе «девочка, тут мы вопросы задаём». Ну и ладно.

В общем, я ничего не видела и не слышала, а бегаю я чаще в другом конце нижнего парка, тут случайно оказалась.

Потом в новостях всё же сказали: порезали. Какого-то мужика с собакой. Что странно, собаку – тоже порезали. В новостях сказали «с особой жестокостью», но ничего не показали, разумеется. Они не будут показывать кадры, которые могут травмировать психику зрителей. Так, дорожки поснимали, тот самый поворот, где меня менты останавливали, ручеёк зачем-то долго показывали, пока диктор монотонно рассказывала, сколько крови вытекло из мужика и собаки.

Я надеялась, что хоть кровь в кадре будет. Не-а. А мама развопилась как ненормальная, когда репортаж закончился, причём по какому-то левому поводу. То ли из-за пыли на столе, то ли из-за мусорного ведра. Не помню точно. Но ежу понятно, что она из-за репортажа расстроилась.

Я собачников, кстати, не люблю. Терпеть не могу. Пыталась найти в себе сочувствие к мужику с собакой – ну, нашла, конечно. Общечеловеческое такое, на уровне базовых ценностей и бла-бла-бла. А по большому счёту чем их меньше будет ходить по моим дорожкам, тем лучше. Они, знаете, как встанут иногда поперёк, когда их собака делает свои дела, и стоят, в телефоны уткнувшись, а ещё хуже – если их несколько и они между собой стоят и бла-бла-бла. А собака, сука (ну, может, и не сука, но я фигурально), поводок натянет и стоит тоже, мохнатая тварь. А мне – что? Правильно: скакать через поводок, как будто я на бег с препятствиями подписалась.

И хорошо ещё, если я этот сучий поводок разгляжу издалека, так ведь иногда его там и не видно, в тени.

Я считаю, собачникам надо какую-то отдельную площадку организовать в другой части парка. Пусть наверху тусуются, там светлее и просторнее. И чего им мои дорожки сдались?

* * *

В сентябре снова кого-то порезали. Старуху с палками. Знаете эти палки для скандинавской ходьбы? У нас в парке старухи собираются по утрам, чтобы вместе тренироваться. Я потому и выхожу всегда пораньше, чтобы со старичьём не пересекаться. Они всю дорогу занимают, разминая кости перед прогулкой, а мне их обегать приходится. Но старухи лучше собачников – они хоть улыбаются и сразу отходят в сторонку, если видят, что кто-то на них бежит. Я принципиально не сворачиваю в траву, мое дело – бежать по грунту, пусть это они от меня уворачиваются.

В общем, старухи мне обычно не сильно досаждают, особенно если я успеваю несколько больших кругов сделать до того, как они соберутся. Я после пробежки добрею, мягчею, знаете, чувствую себя такой горячей, как нагретое сливочное масло.

Хочется в душ и растечься по ванне, я тогда почти всех люблю.

И маму, и даже старух этих. Собачников, правда, всё равно не очень.

Так вот, в сентябре нашли старуху. В новостях на этот раз показали тело, лицо, правда, показывать не стали. Из живота у неё палка торчала. Та самая. Жуть какая. Диктор сказал, что старуху убили ножом, как и того дядьку с собакой летом, причём убили тоже «с особой жестокостью» – потыкали несколько раз в разные места. А потом в живот, в один из разрезов, палку воткнули. И оставили её умирать, потому что умерла она не сразу, а от потери крови. Вот, блин, дела.

Я этот день тоже помню: я тогда бегала, в аккурат когда к парку подтянулись машины с мигалками; я сначала сирены услышала, потом даже крики, оцепление видела. Но я тогда ускользнула через свои кусты поскорее – вообще никакого желания с ментами встречаться не было. Сказали потом, что старушку порезали накануне, а умерла она только следующей ночью. Почти сутки истекала кровью. А нашла её чья-то собака с утра, вот ирония. Хоть на что-то эти суки годны, получается. Я про собак.

Мама стала совсем кривая и бледная. Просит меня не бегать.

А как она может проследить, если ей выходить на работу в семь и она не может проконтролировать, пойду я бегать или нет?