Скрипачка E-Book

Татьяна Бочарова

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Krimi
• Serie: Детектив сильных страстей. Романы Т. Бочаровой
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 402

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Невероятно чувственные остросюжетные романы Татьяны Бочаровой заведуют самые тонкие струны в женской душе, заставляя вспомнить все, о чем мечталось, да не сбылось. Они дарят надежду, что никогда не поздно все изменить! Уже целый год молодая скрипачка Аля Бажнина работает в престижном московском оркестре. Жизнь девушки не проста, но Аля старается не унывать. Однако все меняется, когда оркестр уезжает на гастроли. Происходит трагедия: убит дирижёр Павел Кретов. Подозрение падает на флейтиста Валерия Рыбакова, у которого накануне произошел с ним конфликт. Все улики против Валеры. Его арестовывают и увозят в Москву, в СИЗО. В оркестре никто не сомневается в виновности Рыбакова. Есть свидетели того, как перед гибелью Кретов кричал: «Флейта, проклятая флейта, убийца!» Одна лишь Аля не хочет верить в то, что виновен именно Валера. Она сама себе боится признаться, что испытывает к Рыбакову не просто дружеские чувства… В своих романах Татьяна Бочарова синтезирует разные жанры: это и детектив, и мелодрама, и обязательно лирическая история о человеческих чувствах и переживаниях. Ее герои — простые люди, наши с вами современники, которые волею судьбы оказались в сложной ситуации. Им предстоит сделать непростой выбор, разобраться в дебрях козней и обмана, не сломаться, выстоять, помочь не только себе, но и тем, кому необходима их помощь.

Leseprobe

Татьяна Бочарова Скрипачка

© Бочарова Т., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

1

– Заткнитесь и уберите свою пачкотню! – Павел Тимофеевич перевел взгляд с гудящего, словно улей, оркестра на партитуру. – Играем с тридцать четвертой цифры. И попрошу без сюрпризов.

Аля искоса взглянула на сидящую справа Ленку. Лицо у той было бледным, утомленным, но она едва заметно улыбнулась и подмигнула. Репетиция шла без перерыва третий час, и у Али от долгого сидения в постоянном напряжении на самом краешке стула тупо ныл позвоночник. Она вздохнула, пошевелила налитыми тяжестью пальцами, подняла повыше скрипку и услышала шепот Ирки Сухаревской, концертмейстера оркестра:

– Давайте, девочки, посерьезней. Иначе нам перерыва не видать.

Аля презрительно сморщила нос: «Ой, какие мы строгие, боже мой! Можно подумать, от нас, скрипачей, что-нибудь зависит. Киксуют-то духовики». Но вслух, конечно, ничего не сказала, а только послушно кивнула. С Иркой лучше не связываться.

Кретов взмахнул палочкой, и оркестр загремел, дружно и слаженно, как один могучий, совершенный инструмент.

«Классно!» Аля невольно распрямила плечи, чувствуя, как отпускает усталость, а на смену ей приходит ощущение силы и единства, связывающего сейчас все девяносто с лишним оркестрантов. Пожалуй, ради этих минут можно забыть ушаты помоев, которые ежедневно выливает на их головы Кретов, бесконечные повторы, от которых начинает рябить в глазах и устают руки…

– Стоп!!

Аля вздрогнула от неожиданности. А она-то, дура, расчувствовалась!

Кретов в бешенстве швырнул палочку, лицо его постепенно наливалось кровью.

– Флейта! – угрожающе прошипел он. – Что играет флейта? Я спрашиваю вас, Рыбаков!

«Только не это, – с тоской подумала Аля. – Все, что угодно, но не это».

Флейтист Валерка Рыбаков опустил инструмент и молча смотрел на дирижера. Остальные отводили глаза. Все бешено устали, и всем было неловко.

– Сколько можно делать вам замечания? – зло проговорил Кретов. – На чем вы играете? На унитазе?

Кто-то придушенно хихикнул, кто-то кашлянул. Алька почувствовала, как внутри у нее начинает что-то подниматься, вот доходит до ложечки, до груди, до горла. На ее правое плечо легла рука подруги.

– Сидеть! – шепотом скомандовала Ленка.

Эх, Ленка, золото Ленка, понимает все без слов. Знает, что Алька может не выдержать из-за Валерки. Ляпнет что-нибудь – и прощай оркестр, прощайте гастроли, приличная зарплата. А ей еще долги отдавать за купленную в Москве девятиметровую комнату. Она не шевелясь смотрела, как Валерино лицо постепенно теряет краску, словно отмокает в отбеливателе.

– Я, Павел Тимофеевич, играю на флейте. – Голос Рыбакова не предвещал ничего хорошего.

Пальцы Кретова вдруг с силой впились в узел галстука, пытаясь ослабить его, будто дирижеру внезапно перестало хватать воздуха.

«Молчи! – мысленно попросила Валеру Алька. – Просто промолчи, и все будет хорошо. Крет явно не в себе. Не отвечай ему, он успокоится и отпустит нас на перерыв! Только молчи!»

Рыбаков, будто услышав Алькины слова, сдержался и ничего не сказал. Но это не помогло.

– Вон!!! – Кретов заорал с такой силой, что Сухаревская, подтягивающая в это время волос на смычке, выронила его на пол. – Сейчас же вон! Вы у меня больше не работаете. Убирайтесь, ищите, где вас возьмут, Христа ради, с вашими семейными обстоятельствами.

Валера дернулся, словно его ударили, помрачнел еще больше и двинулся на дирижера. Павел Тимофеевич невольно отпрянул, тяжело дыша и шаря по карманам в поисках платка.

– Я, конечно, уйду, – тихо, сквозь зубы, выдавил Рыбаков, – но и вы не сможете вот так бесконечно всех унижать, вам это даром не пройдет!

Багровость схлынула с лица Кретова, оно стало пепельно-серым, руки затряслись, а в глазах застыл дикий страх. Он выглядел так, словно Валерка уже вытащил из кармана нож.

Алька даже опешила от такой странной реакции дирижера на в общем-то расхожие, хоть и неприятные Валерины слова. Рыбаков давно собрал инструмент и вышел из зала, а Павел Тимофеевич все стоял, не замечая устремленных на него взглядов оркестрантов.

– Крет совсем умом тронулся, – тихонько шепнула Алька подруге. Та согласно кивнула.

Кретов наконец вышел из оцепенения, промокнул платком шею, нетвердой рукой поднял палочку.

– Последний раз от тридцать четвертой. – Голос его был хриплым и противно дребезжал.

В воздухе замелькали смычки, демонстрируя готовность оркестра номер один.

Фугу проехали кое-как, явно гораздо хуже, чем в прошлый раз, но Кретов больше не сделал ни одного замечания и тут же, по окончании игры, отпустил оркестр на перерыв. Через пять минут Аля и Ленка уже сидели в буфете, попивая кофе и с наслаждением делая глубокие затяжки. За столик к ним подсели альтист Алик Копчевский и контрабасист Слава Зубец.

– Ну что, девчонки, живы? – Алик сочувственно поглядел на уставшую, хмурую Альку. – Я, если честно, таких репетиций со времен Вены не припомню.

– Вены? – рассеянно переспросила Аля. Перед глазами у нее все еще стояло искаженное ужасом, землистое лицо Кретова, как застывшая маска. Это страшное видение мешало Альке включиться в разговор.

– Забыла, как он нас тогда отымел? В хвост и в гриву.

– Да ее не было там, в Вене, – засмеялся Славка. – Она ж год только как пришла.

– Ну да, точно. А мне чего-то кажется, будто ты, Алька, с нами всю жизнь работала.

– Неспроста ему кажется, – подмигнул Зубец. – Вы, кстати, слыхали, что здесь в центральном клубе офигенная ночная дискотека по средам?

– После сегодняшнего только на дискотеку, – скептически молвила Лена.

– Ты зря! – не согласился Славка. – Говорят, там бар, программа, и все прочее. Правда, Лен, пошли! – Он дурашливо завалился на столик, пытаясь заглянуть ей в глаза.

В это время в буфет вошел Кретов, и Алька невольно впилась в него глазами. Она сидела лицом к двери и хорошо видела, как дирижер подходит к буфетной стойке, берет чашку кофе, неловко несет ее, с трудом удерживая в дрожащих руках, и, озираясь по сторонам, ставит на стол. Репетиция закончилась не менее десяти минут назад, но Кретов, казалось, так и не пришел в себя. Движения его были резкими и нервными, спина совсем согнулась. Он сел за столик боком к Альке, вытащил из кармана пачку сигарет, долго не мог прикурить, а потом откинулся на спинку стула, шаря по залу остекленевшим, невидящим взглядом.

«Да что с ним такое? – недоумевала Алька. – Он точно ищет кого-то, или боится… или… то и другое одновременно».

Славка и не думал поднимать со стола свою лохматую голову, и Альку это начинало выводить из себя.

– Уйдешь ты наконец? – сердито спросила она Зубца. – Кофе разольешь!

– Чего это она такая сегодня? – Славка передвинул голову подальше от Алькиной чашки. – Переутомилась?

– Переживает из-за Рыбакова, – ввернул проницательный Копчевский. – Тю-тю теперь наша первая флейта. Да, Аль?

– Отстань, – отмахнулась она, продолжая из-за спин ребят наблюдать за Кретовым.

Павел Тимофеевич в который раз вытер пот с шеи и лба, перевел взгляд на дверь и вдруг вздрогнул всем телом, да так сильно, что Алька от неожиданности подскочила на стуле. Ей стало ужасно любопытно, кого мог увидеть Кретов в коридоре, и она слегка пододвинулась, стараясь заглянуть за дверь. Но оттуда появился только директор Московского муниципального оркестра Виктор Глотов. Он спокойно прошел мимо дирижера, вежливо улыбнувшись ему, и направился в другой конец зала.

«Господи, – удивилась Алька, – с Витюшей-то он что не поделил? Глотов не Рыбаков, грубить начальству не будет, да он этого просто не умеет. Вечно ходит с приклеенной улыбочкой».

Однако через минуту, после того как Виктор появился в зале, Кретов резко поднялся и, не оглядываясь, вышел, позабыв на столе полупустую пачку сигарет. Алька проводила дирижера глазами и включилась в продолжавшуюся за столиком беседу. Алик, Славка и Ленка обсуждали стычку между Рыбаковым и Кретовым.

– …Павлуха наш действительно погорячился, – проговорил Копчевский. – Не нужно было на личности переходить, хочешь о деле – давай о деле. Валерик бы и смолчал, может. А Крет его, вишь, семейными обстоятельствами покрыл.

– Вот именно, – тут же согласилась с ним Алька. – Какое он имел право?

О «семейных обстоятельствах» Рыбакова, про которые упомянул Кретов, знал весь оркестр. Полгода назад от Валерки ушла жена Вера, оставив ему и его матери на попечение четырехлетнего сына. Раньше она работала в оркестре вместе с Валерой, слыла первой красавицей и первой же гуленой. Осчастливив всех желающих, Верка оркестр покинула, завязала со своим музыкальным прошлым, занялась каким-то сомнительным бизнесом и вскоре нашла себе немца, став фрау Гнайзек. С тех самых пор с Валеркой творилось неладное: он почернел, помрачнел, стал малоразговорчивым и невероятно грубым, а главное – постепенно утрачивал славу классного флейтиста, киксуя то там, то здесь и частенько заявляясь на репетиции под градусом. В общем, Кретов не так уж был не прав, ополчившись сегодня на Рыбакова, но… Алька не желала этого признавать.

Вот уже год, как она играет в кретовском оркестре, и все это время ее взгляд почему-то настойчиво натыкается на Валерку. Напрасно она много раз давала себе слово, что перестанет о нем думать и печалиться. Да что ей за дело? Пока в оркестре работала Верка, Рыбаков разводиться не собирался, стало быть, мечтать Альке было не о чем. Теперь, когда Валеркина жена ушла и он свободен, все могло бы измениться, но… Ничего не меняется. Ей, Альке, Рыбаков не грубит, как остальным, даже улыбается иногда, правда редко. Но, к сожалению, это все. Если зайдет у них разговор, то лишь о работе, да и тут Рыбаков всегда старается вежливо свернуть. А глаза поспешно отводит в сторону…

Алька встряхнулась. Ладно, черт с ним, с этим неприступным Валеркой, лучше она действительно пойдет на дискотеку с Аликом и Славкой, – в конце концов, от жизни нужно брать все лучшее.

2

В шесть часов девушки наконец дотащились до номера. Обе были как выжатые лимоны. Аля стянула через голову джемпер и, на ходу расстегивая джинсы, отправилась в душ. Включенный на полную мощность, кран сначала зашипел, как змея, затем оглушительно чихнул, и из него полилась тоненькая струйка. Алька сунула под нее руку, и ее передернуло – вода была ледяная.

– Ты чего ворчишь? – Ленка сунулась в ванную и с улыбкой смотрела на раздетую сердитую Альку.

– И как я этой водой голову вымою? – поинтересовалась та. – После сегодняшней фуги у меня все волосы слиплись.

– Так это тебе Владимир, а не Париж. – Ленка постучала по хрипящему крану, повертела блестящие вентили вправо-влево и развела руками. – Что делать, подруга, придется тебе закаляться. Бери пример с меня.

Ленка каждое утро и вечер обливалась холодной водой, чем приводила Альку в трепет – та с детства была мерзлячкой и, наоборот, больше всего любила баню.

Аля вздохнула и полезла в ванну.

– Быстрее давай, – напутствовала ее Ленка, прикрывая дверь. – А то мне не успеть.

Ежась и чертыхаясь, Алька встала под обжигающе холодную тощую струйку и намылила голову шампунем. Постепенно кожа привыкала, и стало даже приятно. Аля вздохнула полной грудью, предвкушая приятный вечер и отдых. Возможно, после бара она даже зайдет к Алику Копчевскому.

За дверью послышался неясный шум, приглушенные голоса, потом Ленкин бархатистый смех. «Кого там принесло?» – удивилась Аля и тут же различила веселое Славкино ржание. Она поспешно выкарабкалась из ванны, закуталась в махровый халат и, встряхивая мокрыми волосами, распахнула дверь.

– Дискотеку отменили, – сообщил Зубец, стоящий в коридорчике. На нем были майка и синие спортивные штаны, мокрые волосы стояли смешным ежиком, очевидно, он тоже только что принял ледяной душ.

– Жаль, – огорчилась Аля. Она уже настроилась на танцульки, громкую музыку, веселье. – Может, есть еще куда сходить?

– Сходим ко мне, – подмигнул Славка. – Я вспомнил, у меня сегодня день рождения.

– Пошел в баню! – Алька шлепнула парня полотенцем. – Мы твой день рождения в Минске справляли, еще в январе. У тебя он что, каждые два месяца?

– Ну ладно, не у меня, – покладисто согласился Славка. – Тогда, может, у Алика?

– Да придем мы, придем, – успокоила его Ленка. – Топай давай. Здесь внизу буфет хороший, сгоняйте, купите чего-нибудь, а у меня есть «Киндзмараули».

– Идет! – Зубец в момент испарился.

Ленка щелкнула заколкой, освободив длинные, светлые волосы, тут же рассыпавшиеся по спине, и отправилась мыться.

Алька свирепо растерла голову полотенцем. Какая, собственно, разница, куда идти, главное – не остаться один на один с собой, с собственными мыслями. Она скинула халат, подумав, натянула короткую кожаную юбку, красный тонкий джемпер и окинула себя цепким взглядом в кривовато висевшем на стене зеркале. Сойдет, очень даже сойдет. Волосы подсыхали, сворачиваясь в тугие трубочки. Аля забросила их назад, сунула ноги в тапочки и выглянула из номера.

Коридор был пуст. Оркестранты занимали два этажа целиком и сейчас, измученные тяжелой репетицией, восстанавливали силы, сидя по комнатам. Все оживет позже, к самому вечеру, когда народ, жаждущий расслабиться, заснует по коридору из номера в номер. Аля неторопливо прошлась по мягкой ковровой дорожке, в которой приятно утопали тапки. Из-за двери Алика и Славки слышалась музыка и взрывы хохота. Алька уже взялась за ручку, но вдруг отпустила ее, двинулась дальше, до самого конца коридора, и остановилась перед Валеркиным номером. Она постояла минуты три, а потом решительно постучала.

– Входите, – раздался из-за двери голос Сережи Гурко, делившего комнату с Рыбаковым.

Внутри царил полумрак, светило лишь одно прикроватное бра. Валера и Сергей сидели на кроватях, между ними на столике стояла бутылка «Столичной», два стакана, лежала крупно и криво нарезанная сырокопченая колбаса на салфетке.

– О! – обрадовался Але Гурко. – Садись, третьей будешь.

Рыбаков покосился на гостью и ничего не сказал. Она пододвинула стул и села, закинув ногу на ногу. Короткая юбка задралась, обнажив стройные ноги. Гурко достал из тумбочки стакан, плеснул в него и протянул девушке:

– Пей.

Алька залпом выпила водку. В голове слегка зашумело, но мысли остались четкими и ясными. Убрать бы отсюда этого Гурко, так он сейчас здесь некстати!

– Классно пьешь! – восхитился Сергей и легонько потянул Альку к себе на кровать. – Молодец, что пришла.

– Пусти! – рассердилась она. – Не суй свои лапы, куда не просят. И вообще, вышел бы ты, нам поговорить нужно.

Гурко в изумлении отвалил челюсть:

– Ты меня че, из собственного номера гонишь?

– Да, – нахально подтвердила Алька.

– Слышь, Рыбак! Мне че, правда уйти?

– Катись, – кивнул Валера.

– Ой, е-мое. – Сергей поднялся, запихнул в рот кусок колбасы и хлопнул дверью.

– Отдохнула немного? Сережка сказал, Крет вас еще полтора часа после перерыва мурыжил, – произнес Валерка.

– Да. Тебе, можно сказать, повезло.

– Здорово повезло, – насмешливо согласился Рыбаков. – Лучше не бывает.

– И что теперь? – Алька взглянула на Валерку в упор, чуть прищурившись. – Уйдешь?

– Уйду, конечно, куда ж я денусь?

– Ясно. – Алька задумчиво качнула головой, немного помолчала, потом резко поднялась со стула и язвительно проговорила: – Ну что ж. Молодец! Все делаешь правильно!

Валерка, не ожидавший такого тона, удивленно уставился на Альку.

– Ты чего? – пробормотал он. – Можно подумать, у меня есть выбор.

– А что, нет? – Алька щелкнула выключателем. Вспыхнула люстра, осветив бледное и угрюмое Валеркино лицо. – Или у тебя мозги ни на что больше не работают, кроме как сидеть в этой темноте и водку глушить?

– Ну хорошо. – Рыбаков тоже поднялся и стоял теперь рядом с Алькой, глядя на нее с ожиданием. – Ты-то что предлагаешь?

– Я? Пойти к Крету, извиниться. Тем более есть за что, не будем кривить душой. Ну и… остаться в оркестре. Почему из-за какой-то ерунды, минутной стычки, ты должен терять хорошую работу, а мы – сильного флейтиста?

По лицу Валерки пробежала тень, оно мгновенно стало замкнутым и отчужденным.

– Много чести Крету извиняться перед ним! – отрезал он.

«Какой ты у нас гордый! – разозлилась про себя Алька. – Думаешь, один ты такой, остальным можно унижаться, а тебе нет!» Она тут же вспомнила, как Васька Чегодаев, инспектор Московского муниципального, недвусмысленно намекнул ей в первый же рабочий день, что неплохо бы им поладить, а не то ее, скрипачку без стажа работы в оркестре, ждут большие неприятности. И пришлось Альке запихнуть свою гордость в карман, иначе турнули бы в два счета по Васькиной указке… А тут всего-навсего пойти прощения попросить!

– Перестань, – устало проговорила она. – Кретов старый больной человек, неврастеник, если хочешь! Ты же знаешь, он на каждого может собак спустить, что же, всякому, кто удостоился его брани, уходить из оркестра? Тогда бы он давно пустыми стульями дирижировал.

Валерка усмехнулся.

– Вот видишь. – Алька вернулась к столу и села. – Самому смешно. Ведь у тебя семья, тебе ребенка кормить надо, а работа в таком оркестре на дороге не валяется. Ты никогда не интересовался, сколько получают музыканты в других? Нет? А напрасно. Знаешь, сколько раз в год там бывают гастроли? Думаешь, каждые два месяца, как у нас?

– Да знаю я, знаю, – мрачно согласился Валерка. – Еще не факт, что можно будет в другое место устроиться после такого увольнения. Захотят справки навести, позвонят Чегодаеву, а уж он-то все про меня выложит, не поленится… – Он вздохнул и подошел поближе.

– Вот именно, уж он-то точно не поленится! – убежденно подтвердила Алька, представив, как обрадуется Васька возможности наклепать на Рыбакова, которого он терпеть не мог, и добавила мягче: – А Крет сейчас наверняка отдохнул, расслабился. Может, жалеет даже, что так все вышло!

– Да, пожалеет он, как же! Но вообще-то ты все правильно говоришь.

– Ну так и иди, раз правильно.

– Ладно, уговорила. Сейчас в порядок себя приведу и пойду. – Валерка помолчал, раздумывая, затем слегка дотронулся до ее плеча. – Спасибо, что зашла.

– Не за что. – Алька почувствовала, как тепло и хорошо ей стало от этого благодарного жеста. Она подняла на Валерку глаза. На мгновение ей показалось, что он хочет сказать ей что-то еще, вовсе не связанное с Кретовым, но колеблется… Может быть, начать первой? Спросить, почему он так упорно отворачивался от нее последнее время при встречах?

Непривычно мягкое, открытое выражение исчезло с Валериного лица, уступив место обычной вежливой отстраненности.

– Иди тогда, Аль, – попросил он. – Я так сразу не смогу. Мне собраться нужно, сконцентрироваться.

– Концентрируйся, – улыбнулась Алька, хотя что-то болезненно кольнуло ее в сердце. – Удачи тебе.

– Пока.

Алька поднялась и вышла. Она уже почти подошла к своему номеру, когда в коридоре послышались тихие, мягкие шаги. Кто-то ходил возле кретовского люкса, который был расположен за поворотом коридора. Она поспешно прошмыгнула к себе, не дожидаясь приближения шагов, – меньше всего ей сейчас хотелось встретить кого-нибудь из оркестрантов и ввязаться в длинный и пустой разговор о прошедшей репетиции.

Ленки в номере не было, но зато на Алькиной кровати, развалившись, сидел Копчевский. Лицо у него было красным, глаза блестели, на рубашке не хватало верхней пуговицы, – видно, компания изрядно приняла за время Алькиной душеспасительной миссии.

– Ага, пришла! – оживился Алик. – А мы тебя потеряли. Ты чего такая грустная?

– Я? Грустная? – бодро замотала головой Алька. – Да ничуть! Давай пуговицу пришью.

Она наклонилась к тумбочке достать косметичку, в которой лежали нитка с иголкой. Алик тут же обхватил ее сзади за талию, его рука проворно нырнула ей под юбку.

– Вроде мы к вам в гости собирались, – беззлобно удивилась Алька, но Копчевский, развернув ее и прижав к себе, уже, сопя, стаскивал с нее джемпер. От его разгоряченного, крепкого тела она ощутила жаркую волну, в голове приятно зашумело. Ее руки легли на оголившуюся из-под рубахи широкую грудь Копчевского. Тот ловко стянул с нее юбку и мягко опрокинул на кровать…

– Тебе сколько лет, Аль? – спросил Алик минут через сорок, поудобнее вытягивая свое долговязое тело на узкой гостиничной кровати.

– Двадцать четыре. Недавно было. А что?

– Да так. Тебе замуж не хочется?

– Не хочется.

– Странно. – Алик недоверчиво поглядел на нее, слегка приподнявшись на локте.

– Что странно?

– Все девчонки замуж хотят. А уж приезжие – тем более.

– А ты мне что, предложение сделать собираешься? – засмеялась Аля.

– Че смеешься? Может, и собираюсь.

– Так сделай, Алик. – Она потрепала его по рыжим волосам. – А я подумаю. Глядишь, и соглашусь.

– Издеваешься, – обиженно пробормотал он. – А зря. У нас могло бы хорошо получиться. И в постели нам классно, и имена похожи.

– Эх, Алик, если бы все друг друга по именам подбирали!

– Ну не хочешь замуж, не надо, – легко согласился Копчевский. – Я тоже еще погуляю.

– Ленка со Славкой?

– Угу.

Алька подумала, что Валерка должен был уже поговорить с Кретовым. В самый раз Копчевскому убраться отсюда, а ей выйти узнать, чем все кончилось. Она вскочила, ощущая легкость во всем теле, и стала проворно одеваться.

– Ты куда? – недовольно протянул Алик. – Иди сюда. Ленка не скоро придет. Пусть они там ночуют, а мы с тобой здесь.

– Ну уж нет! – возмутилась Алька. – Она мне этого не говорила. Мотай давай!

– Ну, Аль!

– Давай, давай проваливай! – Она рывком вытянула из-под Алика подушку. – Кому говорю!

– Чокнутая, – сердито прошипел он и стал нехотя натягивать джинсы.

Алька, стоя перед зеркалом, расчесывала черные кудри. Копчевский кое-как заправил в штаны по-прежнему лишенную пуговицы рубашку и побрел к двери.

– Дура ты, Бажнина, – вяло огрызнулся он. – Нормальные девчонки так не поступают.

– Так я ж ненормальная, – весело подтвердила Алька.

Алик, ворча, ушел.

Охватившее ее чувство злого и бесшабашного задора разгоралось сильней. Она вытащила из тумбочки косметичку, оправила кровать, достала зеркальце, тушь.

В дверь бесшумно, как тень, скользнула Ленка, сверкнула в полумраке зелеными кошачьими глазами, кивнула в сторону ванной:

– Я заскочу на минутку, не возражаешь?

– Да хоть поселись там, – рассмеялась Алька. Ленка, дуреха, залета боится смертельно, а таблетки не пьет, вот и бегает в душ как угорелая.

Аля докрасила глаза, провела по губам блеском и застыла, размышляя, идти ли ей к Валерке. Пока она колебалась, вышла Ленка, скрутила длинные волосы в косу, зевнула и уселась напротив Альки:

– Где это тебя носило?

– Где надо.

– Девять уже. Крет завтра репетицию на восемь назначил, садист! Так что я, пожалуй, бай-бай. – Ленка сладко потянулась и откинула угол одеяла. – А то с утра пораньше как врубим фугу, с тридцать четвертой цифры, и – пока руки не отсохнут…

Ленка расстегнула пуговицу на платье. Алька наконец решилась и встала.

– Не ложишься? – удивилась Ленка.

– Нет. Зайду кое-куда. Ты спи, я скоро.

Коридор за дверью взорвался шумом и криками. Девушки вздрогнули от неожиданности.

– Господи, только бы не бомба, – суеверно перекрестилась Ленка. Как-то, полтора года назад, во время поездки в Чебоксары, в гостиничном туалете обнаружили пакет со взрывчаткой, и оркестранты долго не могли этого забыть.

Дверь распахнулась настежь. На пороге стоял Славка, встрепанный, все в тех же синих штанах, но без майки, с перекошенным лицом.

– Стучать надо! – разозлилась Алька. – Как в свою спальню прям!

– Там… Рыбак Крета замочил! – заикаясь, выдавил Славка.

– Что?!

Алька села с размаху на постель, из перевернутой косметички на пол посыпались тушь, помада, духи, упаковка анальгина, непотребовавшиеся нитки с иголкой.

– Вроде как извиняться пошел. – Славка продолжал топтаться на месте, неловко размахивая руками. – А Крет ванну принимал. Воды-то горячей нет, ну он и нагрел ее кипятильником. Из розетки вилку вынул, а сам кипятильник в ванне оставил.

– И что? – прошептала Ленка.

– И то. Повздорили они там или что, только Рыбак взял вилку и всадил в розетку. Пламенный привет.

Алину голову будто сдавили огромные чугунные щипцы, еще чуть-чуть, и, казалось, череп лопнет.

– Ужас какой! – Ленка, белая как полотно, осела на кровать.

– Он признался? – тихо спросила Алька.

Зубец покачал головой:

– Он же поддатый был, мог ничего не соображать. Завелся, ну и… Виталик Прохоров слышал, как Крет орал, перед тем как…

Славка умолк на полуслове, стараясь отвести взгляд от Альки.

– Договаривай, – жестко приказала она.

– В общем, типа «помогите, флейтист меня…» того… Виталик же за стенкой у Крета, а тут слышимость сто процентов.

Алька встала и отодвинула Славку от двери:

– Где он?

– Крет?

– Рыбаков.

– Почем я знаю. Кажется, на первом этаже, у администратора. Милицию вызвали, сейчас приехать должна.

Аля стремительно выскочила в коридор.

– Погоди, я с тобой. – Ленка поспевала шаг в шаг, на ходу застегивая пуговицы. Славка плелся сзади. Из дверей выглядывали испуганные и растерянные оркестранты, коридор гудел.

В небольшом холле первого этажа, у дверей администратора, толпился народ. От двери зевак пытался отогнать инспектор оркестра, Василий Чегодаев. Лицо его было серым, руки тряслись, он что-то кричал напиравшим на него любопытным, но его никто не слушал.

– Пустите! – Аля с налета врезалась в людскую гущу, стараясь протиснуться к администраторской комнате. Кто-то тут же наступил ей на ногу, сбоку больно толкнули в грудь. Какая-то крашеная, патлатая тетка обматерила Альку и попыталась оттеснить назад, но та с отчаяния сильно щипнула скандалистку за туго обтянутый шелком зад. Крашеная взвизгнула, и Алька с Ленкой очутились нос к носу с Чегодаевым, подпирающим спиной красивую дубовую дверь.

«Это я виновата! – стучало у Альки в голове. – Я уговорила его пойти к Крету! Если бы я не сунулась, ничего бы не случилось. Крет был бы жив, и Валерка… что теперь будет с Валеркой?»

– Во, девчонки, сюрприз, – пробормотал Чегодаев, морщась от напора толпы. – Скорее бы менты явились, а то меня сейчас на куски разорвут.

– Вась, пусти, мы зайдем, – попросила Аля.

– Только быстро, иначе за вами все туда вломятся. Нам шум лишний не нужен.

Чегодаев приоткрыл дверь, и девушки вместе со Славкой просочились внутрь. По контрасту с переполненным холлом комната была почти пустой. За столом у телефона сидела администраторша – интересная суховатая женщина среднего возраста. Вид у нее был спокойный и сосредоточенный, будто такие ЧП случались в гостинице не впервые. У окна на тяжелых мягких стульях ждали Гурко и Прохоров. Гурко был мрачен, а Прохоров заметно нервничал, комкал в руках пачку сигарет и переводил взгляд из угла в угол. Около офисного черного шкафа на кожаном диванчике сидел Рыбаков. Он выглядел, пожалуй, самым невозмутимым из всех присутствующих. Рядом с ним ерзал молоденький дежурный охранник гостиницы, сурово хмуря брови и не спуская глаз с возможного преступника. Валерка не обращал на мальчишку ни малейшего внимания, задумчиво уставившись в одну точку.

Администратор оторвалась от трубки, поджала губы и тоном, не терпящим возражений, произнесла:

– Попрошу отсюда всех посторонних. Здесь у меня до приезда милиции только свидетели.

– Я тоже свидетель, – сказала Алька.

Гурко поднял на нее тяжелый взгляд, в котором явственно читались ненависть и презрение. Валера Рыбаков был его давним другом, и, хотя в последнее время они несколько разошлись, для Сергея сегодняшнее стало ударом. Подумать только, из-за этой маленькой самоуверенной шлюшки… Аля мужественно выдержала его взгляд, хотя на самом деле ей хотелось провалиться сквозь землю.

– Свидетели? – недоверчиво переспросила сухощавая, изучая Алю и Лену. – Вы что-то видели? Слышали?

– Это я уговорила Валеру пойти извиниться перед Кретовым.

Аля наконец решилась посмотреть в сторону кожаного дивана, но Рыбаков так и не включил ее в поле зрения. На мгновение Але показалось, что он вообще не видит и не слышит всего происходящего. Будто это к нему не относится.

– Ну и что? Вы ходили с ним к Кретову в номер?

– Нет.

– Тогда какой вы свидетель? Выйдите и не морочьте мне голову. Вы видели, что в холле делается? А если у меня завтра полгостиницы съедет?

– Я не уйду, – твердо заявила Алька.

– Да кто это такая? – насмешливо поинтересовалась администратор. – Девушка, если вам есть что сказать, обождите в коридоре. Сейчас милиция приедет, и вас вызовут.

– Пойдем, – прошептала Ленка и дернула подругу за руку.

– Отстань.

– Ну-ка, Гоша, выведи ее и всех лишних, – кивнула охраннику женщина.

Гоша поспешно поднялся и направился к Але. Тут дверь распахнулась, и в кабинет вошли двое милиционеров, а за ними обливающийся потом, но довольный Чегодаев.

– Так. – Один из вошедших сразу подошел к столу и сел рядом с администраторшей. – Давайте по порядку. Я – Лавров Игорь Юрьевич, старший лейтенант. Это, – он указал на другого мента, оставшегося у двери, – Гроздецкий Семен Ильич, лейтенант. Всем посторонним просьба удалиться, остаются только свидетели происшедшего и администрация.

Алька тихонько прошмыгнула на стул, стоявший у окна, возле Гурко и Прохорова, понимая, что теперь администраторша отстанет. Ленка и Славка вышли.

– Кто обнаружил труп? – спросил Лавров.

– Я.

Аля удивилась: ей почему-то казалось, что Валерка так и будет молчать, словно спать наяву.

– Ваше имя, фамилия, отчество?

– Рыбаков Валерий Андреевич.

– Расскажите, как было дело.

– Я зашел к Кретову в номер…

– Зачем?

– Нужно было поговорить.

– О чем?

– Обязательно отвечать?

– А вы как думаете? Человек мертв, это не игрушки.

– Я хотел попросить его, чтобы он меня не увольнял.

– Он собирался вас уволить?

– Да.

– За что?

– За… – Рыбаков замялся, поглядел в сторону. – Я не совсем вежливо говорил с ним на репетиции.

– Вы поссорились с Кретовым?

– Можно сказать, что так.

– Кто здесь из оркестра? – Лавров оглядел кабинет.

– Все, – хмуро произнес Гурко.

– Вы присутствовали на репетиции, во время которой у Кретова и Рыбакова вышел конфликт?

– Все присутствовали, – подтвердил Чегодаев.

– Хорошо. Рыбаков, что было дальше? Вы вошли в номер… Дверь, кстати, была не заперта?

– Да. Я вошел и увидел мертвого Кретова. В воде был включенный кипятильник.

– Что вы сделали, когда это увидели?

– Выключил кипятильник. Выбежал из номера, стал звать людей.

– Кто вас видел выходящим от Кретова?

– Никто, – удивился Рыбаков. – Я ж сказал, сам позвал… Чегодаева вон, Гурко. Потом многие прибежали.

– Ясно. Здесь присутствует кто-нибудь из соседнего с Кретовым номера?

– Я. – Пальцы Прохорова еще сильнее затеребили мятую бумагу.

– Вы находились в номере последние два часа?

– Да.

– Ничего не слышали за стеной?

– Слышал, – вздохнул Прохоров.

– Что вы слышали? – оживился Лавров.

– Валерка, ты уж прости… – Прохоров дрожащей рукой вытер взмокшую шею.

Рыбаков молча и равнодушно покосился на него и снова уставился в окно.

– Так что вы слышали?

– В общем, он это, старлей, – кашляя, пробормотал Прохоров. – Все я слышал.

– То есть вы утверждаете, что Кретова убил Рыбаков? – удивленно переспросил Лавров. – Почему? На каком основании?

– Я слышал, как Павел Тимофеевич вдруг закричал. Он кричал… ну понимаете, только когда знают, что тебя хотят убить.

– Вы можете повторить дословно?

– Да, пожалуй. Он кричал: «Флейта, проклятая флейта! Убийца!»

– Ничего себе! – присвистнул Лавров. – Отчего же вы не прибежали на этот крик? Можно ведь было его спасти!

– Дело в том… – снова судорожно закашлялся Прохоров. – Вы не знаете Павла Тимофеевича. Я не понял, в чем дело. Он, видите ли, часто бывал ужасно груб, не стеснялся в выражениях. Любой, кто фальшивил во время игры или вступал не туда, мог заслужить титул убийцы. Я и подумал… Валера днем поцапался с Кретовым, а тот никак не мог успокоиться, возмущался. Кретов ведь на Валеру здорово рассердился.

– Но ведь вы только что сказали: так, как Кретов, кричат только перед смертью.

– Сейчас понимаю. А тогда я решил, что он просто в бешенстве.

– Это верно, – вдруг подтвердил до сих пор молчавший Чегодаев, – Кретов иногда так орал на оркестр, будто его и впрямь хотят убить.

– То есть Кретов был нервным и невыдержанным?

Почему-то в этот момент Лавров взглянул на Алю, и та поспешно кивнула:

– Точно.

– На каком инструменте вы играете, Рыбаков?

– На флейте.

– Так… – Лавров задумался и замолчал. Думал он довольно долго, затем спросил: – Рыбаков, вы употребляли сегодня спиртные напитки?

– Ну… да.

– И много?

– Какое это имеет отношение к Кретову?

– Отвечайте на вопрос, Рыбаков.

– Прилично.

– Вы были очень злы на дирижера?

– Очень, но это же не означает, что я собирался его убить!

Валера впервые за эти два часа почувствовал волнение. Хмель постепенно проходил, и он начинал понимать: никто из присутствующих, кажется, не сомневается в том, что именно он сварил проклятого Кретова в ванне. Как же так? Он, Рыбаков, конечно, выпил с трех часов изрядно, но не настолько же, чтоб себя не помнить.

– Вы были очень злы… – задумчиво повторил Лавров, не обращая никакого внимания на конец рыбаковской фразы. – Тогда у меня вопрос к присутствующим. Не слышал ли кто-нибудь из вас, чтобы Рыбаков… ну, скажем так, угрожал Кретову, обещал свести с ним счеты или нечто подобное?

Алька почувствовала, как ладони становятся мокрыми. Гурко продолжал угрюмо молчать, глядя в пол, а Прохоров оживился и заерзал, но вслух ничего не произнес.

– Значит, не слышали?

– Было.

Аля вздрогнула и перевела глаза на сказавшего это Чегодаева. Тот сделал шаг от дверей, у которых так и стоял все это время.

– Вы инспектор оркестра? – вдруг поинтересовался до этого безмолвствующий напарник Лаврова.

– Да, я инспектор, – подтвердил Васька, почему-то обращаясь не к нему, а к Лаврову.

– Так что было? Мы вас слушаем, говорите, – разрешил тот.

– На последней репетиции, после того как Кретов пообещал уволить Рыбакова, тот сказал ему: «Вам это даром не пройдет!»

– Так и сказал?

– Да.

– Ты чего, Вась? – Валерка попробовал улыбнуться, но это удалось ему с трудом. – Ты ж знаешь прекрасно, я просто трепался. Ты что… вы… правда думаете, что я… его… – Он споткнулся о молчание, остановился, потом с силой треснул кулаком по администраторскому столу и крикнул: – Да вы с ума сошли!

– Тихо, Рыбаков, тихо. Вас еще никто ни в чем не обвиняет. Идет опрос свидетелей, не стоит так волноваться. Вы не согласны с тем, что сказал инспектор?

– Нет!

– Вы не говорили Кретову эти слова?

– Говорил, – устало подтвердил Валера.

– Так что вас не устраивает?

– Все меня не устраивает. Все. Я имел в виду другое.

– Поясните, что именно?

– Ну… Что Бог его покарает.

– Бог? – насмешливо переспросил Лавров. – Вы сильно верите в Бога?

– Идите к черту.

Валерка отчетливо понял, что напрягаться бесполезно. Его, конечно, заберут. Прямо отсюда. Зачем ментам трепыхаться, когда дело вот оно, почти уже сшито? И кипятильник он, дурень пьяный, вытащил из розетки своими руками – пожалел Крета, чтоб не сварился окончательно. Стало быть, на вилке его пальцы. Эх, гад Васька! Ну Прохоров, тот понятно, трус, в оркестре новый человек, Валерку совсем не знает. Но Васька! Тихий, подлец, воды не замутит, а свое давит, выжимает. Валерка ему давно глаза колет так называемым нарушением дисциплины, небось рад был до чертиков сегодняшней их стычке с Кретовым. Так ведь не успокоился, дальше пошел! Гад, точно гад! Все они… все молчат, никто не заступился, даже Серега – друг называется!

– Ладно, Рыбаков. – Лавров, казалось, ничуть не рассердился на то, что Валерка послал его к черту, и выглядел спокойным и даже добродушным. – Ладно. Сейчас мы пока прервемся. Вам придется проехать с нами, отпустить вас под подписку о невыезде я не могу – слишком веские доказательства вашей причастности к преступлению. Поэтому вставайте – и пойдем. Вставайте, Рыбаков, слышите? – Старший лейтенант мягко дотронулся до Валериного плеча.

Тот медленно поднялся. Комната перед его глазами вдруг поплыла, точно карусель, сначала не спеша, затем быстрей и быстрей и, наконец, завертелась стремительно, растягивая и искажая знакомые лица. Последнее, что успел разглядеть Валера, прежде чем поспешно отвернулся к двери от всей этой тошнотворной круговерти, было совершенно белое лицо Альки Бажниной.

3

– Так и знал, что Рыбак рано или поздно допрыгается. Как говорится, пей, но знай меру! – Алик Копчевский решительно плеснул в стакан остатки «Киндзмараули» и залпом выпил. Он и Славка сидели в номере у девчонок и слушали подробный, хоть и сбивчивый, пересказ Валеркиного допроса.

– Крета жалко, – вздохнула Ленка и сморгнула. – Какая жуткая смерть.

– А мне Валерку жалко, – признался Славка. – Сволочь эта Верка, из-за нее все. Нормальный парень был, играл классно. Я ж его с консерватории знаю, он меня на два курса старше. Если бы не эта стерва, ни в жизнь Рыбак до такого не докатился бы.

Аля молча сидела, сжавшись в комок, на своей постели. Ее бил озноб. Она никак не могла простить себе, что недооценила Валеркино состояние, не подумала, что нельзя ему в таком виде идти к дирижеру. Ведь видела же, коза безмозглая, что бутылка-то на столе почти пустая.

В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в номер заглянул Чегодаев.

– Все сидите? – Он окинул недовольным взглядом притихшую компанию. – Я бы вам посоветовал разойтись по койкам. Завтра будет славный денек.

– Вась, когда мы теперь уедем? – спросила Ленка.

– Не раньше чем через день, а то и два. Завтра менты будут ходить, проверять, кто где был сегодня с полдевятого до полдесятого вечера, вопросы всякие задавать. Так что советую выспаться. Каждому в своей постели. Ясно?

– Ясно, – поморщился Славка. – Это значит, завтра весь день в гостинице торчать?

– Именно, – подтвердил Чегодаев, скрываясь за дверью.

– Шли бы вы, правда, – попросила Алика и Славку Лена. – Первый час. С семи на ногах. Завтра менты вломятся с утра пораньше и начнут душу вынимать!

– А мы, кстати, где были с полдевятого до полдесятого? – вдруг обалдело хлопнул глазами Славка.

– Привет тебе! – хмыкнул Алик. – Ты вроде водку-то не пил, только «Киндзмараули». Не помнишь? Ленка, ну-ка освежи ему память!

– Хорош зубоскалить! – надулся Славка. – Я на часы в таких случаях не смотрю. И вообще, может, это ты Крета угробил, а свалил на Валерку. Где ты шастал все то время, пока мы с Ленкой…

– Ах ты, козел! – задушевно произнес Алик, схватив приятеля огромной пятерней за ворот. – Я тебя сейчас закопаю.

– Ладно, ладно. – Славка дурашливо замотал головой, пытаясь вырваться. – Я понял, ты у Альки был. Ой, Аль, спаси меня, он меня придушит.

– Я б вас обоих придушила. Пошли вон! – рявкнула Алька.

Обозлить Альку было не так-то просто, но уж если она злилась, связываться с ней не стоило. Зубец и Копчевский мигом поднялись и удалились к себе. Ленка тут же улеглась, уютно укутавшись в одеяло. Аля потушила свет, расстелила постель, разделась, вытянулась на прохладной простыне. Сон не шел. Ленка тихо посапывала в темноте.

– Эй, – тихо позвала Аля.

– Что? – сонно отозвалась Лена.

– Ты спишь?

– Нет, я танцую, – рассердилась та, заворочалась и села на кровати. – Интересно, сегодняшний день кончится наконец?

– Лен! – прошептала Аля. – Крет из-за меня погиб. Я к Рыбаку в номер ходила, пока ты в душе была. Это я его извиняться…

– Знаю, – перебила Ленка. – Догадалась уже.

– Лен! Его… теперь посадят? Да?

– Посадят, конечно.

Алька тихонько всхлипнула.

– Прекрати. – Ленка деловито взбила подушку и снова улеглась. – Судьба, значит, у него такая. От судьбы не уйдешь. Не сейчас – значит, в другой раз сел бы, и ты тут ни при чем. Спи!

Но спать Але не хотелось.

– Я покурю? – спросила она Ленку.

– Кури.

Аля выскользнула из постели, приоткрыла окошко. Два тусклых фонаря слабо освещали пустой гостиничный двор. Чуть поодаль сверкало огоньками шоссе. Алька затянулась, высунувшись на легкий мартовский ночной морозец. Внезапно она поняла, что ей мешает спать не только жалость к Валерке, хотя жалко его было ужасно. Существовало еще что-то, гнездившееся глубоко в подсознании и лишь сейчас неожиданно выплывшее на поверхность – шаги в коридоре, которые она слышала незадолго до того, как произошла трагедия с Кретовым. Тихие, еле различимые в послерепетиционной тишине гостиничного этажа. Чьи они? Скорее всего, женщины, уж очень мягкие и невесомые. А может, невысокого ловкого мужчины? Странные шаги. То замирающие, то снова слышимые. Кому понадобилось гулять поблизости от номера Крета?

И еще одно. Чего так испугался Кретов на последней репетиции? Ей-богу, он словно предчувствовал, что с ним произойдет несколько часов спустя. Алька была готова поспорить, что в словах Рыбакова Кретов уловил какой-то иной, одному ему понятный смысл. Но какой? Вот чертовщина! Алька выкинула окурок и свернулась клубочком под одеялом. На нее навалился сон – тяжелый, свинцовый, без сновидений.

4

Четверг тянулся тоскливо и бесконечно. С утра за окном вдруг захлюпала оттепель, по стеклу противно моросило, большой сугроб в конце двора осел и посерел. В комнате почему-то было невероятно темно, и Аля, как встала, зажгла лампочку. Казалось, ночь сразу перешла в вечер, минуя светлое время суток. Неудержимо хотелось спать. Часов в десять забежал Славка, растрепанный, с красными глазами, абсолютно трезвый и злой. Он посидел у девчонок минут сорок, но разговор не клеился. Втроем они сходили в буфет, выпили кофе, пожевали бутерброды и разошлись по номерам.

Оперативники объявились лишь к вечеру. К Але с Леной зашел курносый парень с розовыми, как у младенца, щеками и чуть косящими глазами, которые, впрочем, придавали ему вовсе не уродливый, а очень симпатичный вид. По-северному упирая на «о», он долго и неторопливо расспрашивал, кто где находился вчера в момент смерти Кретова. Обстоятельно записав все, что услышал, в большой блокнот, опер сочувственно покачал головой:

– Не повезло вам. Как же вы теперь без дирижера?

– Другой придет, – ответила Лена.

– Запасной, что ли? – улыбнулся парень, явно утомленный хождением по номерам. Ему было скучно и хотелось поболтать с симпатичными музыкантшами.

– Ага, – насмешливо подтвердила Аля. – Как у футболистов.

Милиционер не обиделся.

– А вот скажите, девчонки, – он поудобней устроился на стуле, – ваши все говорят, эта стычка у Кретова с Рыбаковым была далеко не первой. Так?

Аля молчала, лихорадочно соображая, как лучше ответить, чтоб еще больше не навредить Валерке.

– Так, – кивнула Лена.

– И раньше Рыбаков ему тоже угрожал?

– Никогда! – горячо выпалила Алька.

– Он сильно поддавал, Рыбаков ваш?

– Да нет. Только в последнее время.

Курносый нравился Альке гораздо больше Лаврова. Ей казалось, он даже сочувствует Валерке. Сказать ему про странные шаги в коридоре? По идее, это должно заинтересовать оперативников.

– Кретова мог убить и кто-то другой, – как можно тверже произнесла она и тут же поймала на себе два изумленных взгляда – Ленкин и молоденького мента.

– Кто же, если не секрет? – осведомился тот.

– Не знаю, но я слышала, как кто-то ходил перед номером Кретова, как раз перед самой его смертью.

– И не видели, кто это был?

– Нет. Я спешила к себе. Номер Кретова не виден за поворотом коридора, а я не стала специально смотреть.

– Какие были шаги?

– Тихие, легкие. Они замирали, а потом слышались снова.

– Что ж вы вчера не сказали об этом оперативной группе? – удивился курносый.

– Я забыла, – призналась Алька. – Когда я их слышала, они не показались мне подозрительными. Ну ходит кто-то и ходит. Разве нельзя?

– Я думаю, в них и нет ничего подозрительного, – улыбнулся розовощекий. – Тем более против Рыбакова такие веские улики. Но я передам начальству ваши слова.

– Спасибо, – обрадовалась Алька. – Я еще хотела спросить. Вам никто из оркестра не рассказывал, как испугался Кретов после слов Рыбакова о расплате?

– Конечно, рассказывали.

– Вам не показалось это удивительным?

– Нет. Что тут удивительного? Рыбаков пригрозил, потом привел свою угрозу в исполнение. Не по злому умыслу, конечно, но, видимо, ваш дирижер предчувствовал, что так может получиться.

Алька промолчала. Ясно, мент думает так же, как остальные. Никто не уловил в поведении дирижера ничего странного. Может, и ей лишь почудилось?

– Ну ладно, – вздохнул парень. – С вами хорошо, но у меня еще целый этаж. Вы на чем играете-то?

– Мы? – с готовностью откликнулась Алька. – На барабане!

Парень заржал.

– Я б за тобой после дежурства зашел, барабанщица, – весело проговорил он. – Да ведь не пойдешь?

– Не пойду.

– А подружка твоя?

– А подружка – тем более, – ответила Ленка. – Вы идите, а то там наши мальчики заждались. У нас алиби общее.

– Ну барабанщицы! – Парень погрозил девчонкам пальцем и скрылся.

– Слава богу, отвалил, – с облегчением вздохнула Ленка и подавила судорожный зевок. – Теперь можно будет домой уехать. Хуже нет, чем целый день в гостинице без дела торчать.

Вечером зашел Чегодаев и объявил, что директор оркестра Глотов взял билеты на Москву на завтра в ночь.

5

Алька втащила в комнату чемодан, сиротливо томящийся в коридоре, прикрыла дверь и в изнеможении опустилась на тахту. Ну и что? Полный облом, даром только носилась с утра как угорелая. Поезд прибыл на Курский вокзал в семь утра. В восемь Аля уже была дома, оставила чемодан, скрипку, выпила чашку кофе и поехала в следственный изолятор. Убийство Кретова, естественно, вызвало резонанс не только в музыкальных кругах, но и во всей культурной среде страны. Пресса и телевидение моментально подняли шум по поводу гибели известного дирижера. Вмешалась Генпрокуратура, и Рыбакова, как подозреваемого по особо важному делу, в Москву привезли еще вчера, так что Алька надеялась… Неизвестно на что надеялась! Оперы посмотрели на нее как на сумасшедшую, ни объяснять ей что-либо, ни разговаривать с ней никто и не собирался. Какое уж там свидание с подследственным!

– Вы ему кто? Жена? – сурово поинтересовался пожилой майор, единственный, кого Альке удалось отловить на выходе из следственного изолятора и разжалобить.

– Нет, – помотала она головой, ежась и стуча зубами.

В помещение без пропуска не пускали, и, пока Аля попала на этого сердитого седого мужика, ей пришлось полтора часа простоять на улице. Как назло, в Москве вдруг ударил мороз.

– Невеста? – еще суше спросил седой.

– Нет.

– А кто? Сестра?

– Я с ним работаю.

– Девушка, не морочьте мне голову, – устало произнес майор, отстраняя Альку. – Свидание дается только с родными и близкими. И то далеко не так скоро, как вам бы хотелось. Ясно? – Он внимательно поглядел на понурую, притихшую Алю.

– Ясно, – тихо пробормотала та.

– А раз ясно, то и нечего здесь болтаться под ногами. Домой ступайте. – Седой решительно зашагал к ограде.

Алька кивнула ему в спину, но с места не двинулась, продолжала молча стоять, уставившись себе под ноги. Седой на ходу обернулся, нахмурился и неожиданно остановился.

– Что не идешь? Не веришь мне? Думаешь, кто другой тебе иначе скажет? А ну подойди-ка, – строго приказал он. – Подойди, говорю.

Что-то в его голосе неуловимо изменилось. Аля сразу это почувствовала. Ноги сами зашагали навстречу седому.

– Ну чего ты хочешь? – Тот смотрел утомленно и беззлобно серыми, свинцовыми глазами. – Сидеть будет твой Рыбаков. Лет восемь, не меньше. За непреднамеренное убийство. Улик против него предостаточно, остается дело в суд передать. Там, конечно, учтут смягчающие обстоятельства, они у него имеются, никто не спорит. Все, что мог, сказал тебе. Если б еще сознался твой приятель – чистосердечное-то признание… ну это все с детства знают.

– А он не сознался? – робко спросила Аля.

– В том и петрушка. Зря упрямится, хуже только себе сделает. – Майор помолчал, закурил и ушел, едва кивнув Але.

…Пронзительно заверещал телефон. Погруженная в невеселые воспоминания, Алька вздрогнула, вскочила, схватила трубку.

– О! Ты дома? – радостно зарокотал в ухо голос Андрея. – Вы ведь должны были послезавтра вернуться!

– А чего ж сегодня звонишь? – улыбнулась Аля.

Сколько прошло времени, а Андрюшка все не меняется, так и бегает за ней хвостиком с самого первого курса консерватории. И ведь не надоест ему!

– На всякий случай, – весело объяснил Андрей. – Как чувствовал, что вы раньше вернетесь. Что, концерты сорвались?

– Ой, Андрюш, ты представить себе не можешь, как сорвались, – вздохнула Аля. – Кретов умер.

– Как – умер?!

– Его убили. Кипятильник включили, когда он ванну принимал.

– Кто?

– Флейтист один.

– Обалдеть! Вас небось затаскали, бедных?

– Не без этого.

– Мне приехать, Аль? – нерешительно и мягко спросил Андрей.

– Нет, Андрюш, не надо. Я только с поезда. Устала как собака, и настроение соответствующее. Завтра, скорее всего, похороны, нам играть целый день, а я две ночи почти не спала.

– Ладно, ладно, я все понял, – сразу согласился Андрей. – Ты, Аль, держись, не бери в голову. Второй-то дирижер у вас где сейчас?

– Горгадзе? В Париже. Ему уже, наверное, сообщили.

– Все будет о’кей. Я завтра позвоню, хорошо?

– Звони.

Разобрав чемодан, Аля отправилась в ванную (слава богу, в Москве в марте не выключают горячую воду) и целый час пролежала в душистой густой пене. Напарившись, она вышла в узкий коридорчик коммуналки, где висело огромное, в рост, зеркало в потрескавшейся гипсовой раме. Большое махровое полотенце скользнуло к ногам, Алька распрямила плечи и улыбнулась своему отражению. Ну что ему еще нужно было, этому Валерке? Чем она хуже его сбежавшей жены? Ничем! Даже лучше. И ноги от шеи, и талию можно ладонями обхватить. Правда, Верка – блондинка, а у Альки волосы черные, как у цыганки. И глаза темные. Все парни от этого балдеют. А! Алька в сердцах махнула рукой и, не поднимая полотенца, нагишом прошлепала в кухню. Сзади со скрипом приоткрылась дверь, и, обернувшись, она увидела вытянувшееся крысиное лицо соседки Элеоноры Ивановны. Та окинула голую Альку диким взглядом, что-то прошипела и юркнула обратно в свою комнату. Алька зло и весело рассмеялась. Поделом старой ведьме, теперь ни за что не появится на кухне, пока Алька не уйдет. Ну и хорошо, можно будет спокойно перекусить. Она вспомнила, как встретила ее соседка полгода назад, когда Аля только купила эту комнату. Точно лютого врага. А ведь Аля думала, будет у них добрая дружба, такая как с тетей Машей и тетей Таней в ее родительской квартире в Воронеже. Но Москва не Воронеж, теперь Алька хорошо это понимала. Недаром говорят: Москва слезам не верит.

Алька включила чайник, выложила на сковородку замороженную овощную смесь и уселась у окна в ожидании. Тут же позвонил Чегодаев:

– Значит, так. До следующего четверга не работаем. В среду приезжает Горгадзе, с ним будем репетировать к Испании. Теперь насчет завтра.

– Похороны?

– Да. В десять собираемся в филармонии, без опозданий. Рассчитывай часа на четыре, народу будет уйма. Соловьевой позвонишь?

– Конечно.

– Хорошо, а то у меня язык уже заплетается. После панихиды – на кладбище. Освободимся, я думаю, в пять-шесть. – Чегодаев перевел дух и убрал из тона официальность: – Что ты делаешь потом?

– Не знаю, – честно ответила Алька.

– Ну давай ко мне. Я на машине буду, доберемся в момент.

Васька Чегодаев жил в Бутове, и ехать городским транспортом к нему было не меньше полутора часов.

– А обратно отвезешь? – деловито осведомилась Аля.

– Обратно не обещаю. Хватит с тебя и одного конца.

Алька открыла было рот, но заставила себя сдержаться. Ваське лучше не хамить, он потом это припомнит обязательно.

– Так как, заметано? – уточнил Чегодаев.

– Там посмотрим, – сухо сказала Алька. В конце концов, ее испытательный срок давно прошел, и никто ее просто так из оркестра не выставит. А Васька пусть обождет, ишь, тоже нашел себе девочку по вызову!

– Вот так, значит, неопределенно? – холодно усмехнулся Чегодаев. – Ну ладно, смотри. И Соловьевой не забудь позвонить.

– Не забуду.