Темная флейта вожатого E-Book

Владимир Волков

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Смерть в пионерском галстуке
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 437

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

В пионерском лагере «Белочка» бесследно пропадает отряд из тридцати человек. Накануне вечером из игровой доносились звуки флейты, а утром на стене жилого корпуса появилась надпись: «AVEC QUE LA MARMOTTE». Последний, кто видел детей — вожатый Антон Шайгин, музыкант-флейтист и любимчик всей смены. Однако Антон не может рассказать о случившемся: наутро он ведет себя как сумасшедший и не переставая играет на воображаемой флейте. Прибывший в лагерь следователь Стаев выясняет, что пропаже детей предшествовали и другие пугающие события. А сама история таинственным образом напоминает давнее дело о мертвых пионерах…

Leseprobe

Владимир Волков Темная флейта вожатого

Под редакцией Анны Гутиевой

Комикс Ланы Отрешко

Карта на форзаце Антонины Линдеманн

© Волков В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Какая разница, кто убил Роджера Экройда?

Эдмунд Уилсон, американский критик

Глава 1 Дети

26 июля 2003 года (суббота)

1

Столовая детского оздоровительного лагеря «Белочка» медленно заполнялась народом. Отряды, подгоняемые вожатыми и воспитателями, один за другим втекали через распахнутые двери матового стекла в залитый солнцем обеденный зал. Воспитанники мыли руки, рассаживались за столами по четверо под песню про куклу Барби, которую крутили по внутренней сети вещания по кругу. Все еще полусонные и вялые, несмотря на только что оттарабаненную зарядку, дети ковыряли ложками в жидкой манной каше, мазали масло на хлеб, прихлебывали жидкий переслащенный чай. Вскоре все места были заняты, и только восемь столов у восточного окна оставались пустыми.

Прошло двадцать минут. Песня про куклу Барби, отыграв положенное количество раз, закончилась. По радиосети включили городские новости. Воспитанники вскакивали, несли тарелки с разворошенной манкой к окну грязной посуды и бежали к выходу навстречу разгоравшемуся июльскому дню. Столовая понемногу пустела, а завтрак на восьми пустующих столах так и оставался нетронутым. Каша в тарелках остыла и покрылась пупырчатой серой коркой, похожей на гусиную кожу.

– Смотри-ка, а десятый и не торопится на завтрак! – буркнула толстая повариха на раздаче.

– Дык у ихней воспитательницы-то, у Лидии Георгиевны, выходной седни, – отозвалась ее худая товарка, с грохотом скидывая партию тарелок в мойку. – Проспали, видать, вожатые-то. Ох, попадет же им от Ивана нашего Палыча…

Как раз в этот момент в столовую вкатился сам директор лагеря Иван Павлович Половняк, сопровождаемый администратором Варей и старшей вожатой Леночкой. Варя по обыкновению шла налегке, а у Леночки, как всегда, были заняты обе руки: в одной еле умещался пухлый блокнот с заложенной между страниц ручкой, в другой бряцала связка ключей. Совершив обязательный обряд омовения рук, троица устроилась за отдельным столом в углу.

Пока они усаживались, новости закончились. Динамик заиграл бравурную музыку, и бодрый мужской голос проговорил: «Новинка! Сладкие шарики “Кукурузка” со вкусом малины от компании “Тариан”. Покупайте уже сейчас в магазинах города». Хор детских голосов пропел: «Кукурузка, тинь-тинь-тинь! Пум!», и реклама оборвалась.

Иван Павлович поморщился, стащил с носа очки-хамелеоны, отер круглое румяное лицо носовым платком и с удовольствием принялся уплетать двойную порцию манки, не забывая про хлеб с маслом. Леночка цепляла маленькие комочки кончиком ложки, долго и тщательно пережевывала, вертя головой. Варя проигнорировала содержимое тарелки, отломила треть кусочка хлеба, пригубила чай и откинулась на стуле с видом скучающей царевны.

Насытившись, Иван Павлович залоснился, затопорщился пшеничными усами и бровями. Прихлебывая чай, он выпрямился, оглядел столовую и тотчас нахмурился.

– Так-так… А это чьи столы там у нас?

– Десятый отряд, – тотчас отрапортовала Леночка. – «Морские котики».

– Опаздывают, оболтусы, – проворчал директор, сверившись со старыми электронными часами «Монтана». – Больше чем на полчаса. Ты посмотри-ка!

Иван Павлович встал, прошелся между столами, с недовольным пыхтением разглядывая пропадающую зря манку и приговаривая: «Ну куда это годится?», «Вот ведь…», «Ну надо же!» Снова сверившись с «Монтаной», он поджал губы и запыхтел еще громче.

– Ленок, иди позови их, что ли… – обратился он к старшей вожатой. – Совсем совесть потеряли… Ну как так можно? Разгильдяи!

Леночка сунула ложку в недоеденную манку, схватила блокнот с ручкой и выпорхнула из столовой. Иван Павлович прошелся туда-сюда и вдруг остановился, словно споткнувшись. Румянец сошел со щек директора, и его лицо стало похоже на каравай серого хлеба.

– Слушай-ка, – обратился он к Варе, – так это ведь те самые «котики», у которых наш пионер-герой командует. Так?

– Угу, – кивнула Варя.

Она достала из сумочки пакет с «Кукурузкой» и захрустела сладкими шариками, складывая их себе в рот по одному. Иван Павлович снова глянул на допотопные электронные часы, на которых сложилась комбинация 8:45, и в раздражении цокнул языком. Не успел директор произнести очередное «ну надо же!», как к нему подбежал запыхавшийся мальчик в шортах, полосатой майке и синей бейсболке с полустертой надписью «American Eagle».

– Вам сказали… – выпалил гонец, переступая с ноги на ногу, – чтоб вы пришли…

– Куда? – Иван Павлович взглянул на воспитанника поверх очков.

– Туда… В Синий корпус, – махнул мальчик и сглотнул.

– Зачем?

– Не сказали. Сказали только, чтоб пришли…

– Та-а-а-к, – протянул начальник лагеря. – Черт-те что! Постой, а в чем дело?

Мальчик с усилием сглотнул, и лицо его болезненно скривилось. Казалось, он сейчас расплачется, но вместо этого гонец вытаращил глаза и выпалил:

– Там кровь!

Директор застыл с открытым ртом.

– То есть как? – Иван Павлович изобразил бледными губами слабую улыбку. – Ты уверен? Впрочем, я сам выясню. И ты это… сними кепку-то в помещении.

Мальчик стащил бейсболку за сломанный козырек, наблюдая, как бледный Иван Павлович семенит к выходу. Несколько человек бросились к окну, наблюдая за тем, как директор большим колобком скатился по лестнице, пересек площадку для линеек с тремя флагштоками, на которых уныло, по причине полного безветрия, повисли три флага – с гербом лагеря, с гербом области и официальный триколор, – и заковылял по дорожке к видневшемуся за березками Синему корпусу. За ним семенила Варя.

– Кукурузка, тинь-тинь-тинь! – прозвучало из всех динамиков, и радио замолчало.

2

– Тихо! Народ, все успокоились быстро! – в который раз повторил Иван Павлович. – Давайте наконец выясним, что здесь происходит.

Лицо директора розовело как после прогулки на морозе. Сверкающие глаза бегали туда-сюда, а пухлые руки то и дело сцеплялись в замок. Стоявшая посреди комнаты Леночка облизнула губы, закивала мелко и часто. Варя привалилась к косяку плечом и вздохнула. Присоединившийся к директору по дороге из столовой физрук Семен Ильич Стожаров не к месту улыбнулся. Прибывшие на зов вожатые и воспитательница одиннадцатого отряда переглянулись.

Они находились в игровой Синего корпуса. Здесь царил беспорядок: у одной стены стояли составленные неровными рядами стулья, посреди комнаты лежали раскиданные по кругу детские тапочки. Несколько пар также валялось около выхода и на пороге. На другой стене в полутора метрах от пола красовалась надпись, выведенная неровными красными буквами:

AVEC QUE LA MARMOTTE

Именно она и вызвала столько беспокойства. Сумрак в помещении, корявый почерк, алые потеки на стене и капли на плинтусе – все это производило зловещее впечатление. И хотя сразу же выяснилось, что автор неряшливого граффити пользовался обычной гуашью (баночку из-под которой нашли на подоконнике), это нисколько не успокаивало.

– Сразу нельзя было выяснить? – ругался директор. – Зачем надо было кричать «кровь, кровь»? К чему пугать людей?

– Мы ничего такого не говорили, – оправдывалась Леночка. – Андрюша случайно увидел и вообразил себе бог весть что…

– Ладно, – оборвал ее директор. – Меня другое интересует. Где отряд?

Леночка переложила блокнот с ручкой из одной ладони в другую и пожала плечами. Варя сложила руки на груди и с трудом удержала зевок. Физрук поскреб загоревшую безволосую макушку.

– И вожатых тоже нет? – продолжил директор. – И воспитательницы? Так получается?

– Прямо «Мария Селеста», – заметила Варя.

Синий корпус, на первом этаже которого размещался десятый отряд, а на втором – одиннадцатый, был осмотрен досконально. Директор лагеря самолично прошелся по коридорам, заглянул в туалеты, в сушилку и даже в пыльную, заваленную разным хламом кладовку, но не нашел ни души. Четыре пустые палаты на первом этаже. Везде аккуратно заправленные, укрытые покрывалами постели, на которых белыми холмиками возвышались подушки с тщательно вытянутыми уголками; полотенца на спинках коек, сложенная одежда на стульях и обувь у каждой кровати, книги и тетради на тумбочках. Что называется, идеальный порядок, все на своих местах. Но такие аккуратность и организованность нисколько не радовали глаз, а навевали совершенно другие настроения. Корпус действительно напоминал печально известный парусник, как справедливо заметила Варя, пассажиры и команда которого сгинули без следа, а обстоятельства произошедшего так и остались невыясненными.

Завершив предварительный осмотр, Иван Павлович приступил к дознанию. Сотрудники одиннадцатого отряда сообщили, что сегодня утром на первом этаже было тихо и что никого из «десятки» они со вчерашнего вечера не видели.

– И на зарядку они, кстати, тоже не явились, – вставил свои пять копеек физрук.

Иван Павлович взглянул на Семена Ильича сквозь полутемные очки, издал утробное «ур-р», собрал губы в бантик и уперся взглядом в потолок. Сверху доносились топот, смех, буханье чего-то тяжелого об пол. Там бесились дети из одиннадцатого, и от этого непривычная тишина на первом этаже казалась еще более гнетущей. Директор снова зашел в одну из палат.

– Они, выходит, так и ушли босиком и в исподнем? – в задумчивости пробормотал Иван Павлович, переходя от одной кровати к другой.

– А может, они пошутить решили? – предположила Леночка. – Ну, в прятки поиграть? Чтобы мы их нашли…

– Ой, да остыньте вы! – махнула рукой Варя. – Сразу ж понятно, что это прикол. Что я, «десятку» не знаю? Будто у них одежды запасной нет. Умотали, небось, в город за сладостями. Скоро вернутся. Может, они давно в столовке, а мы тут дурака валяем.

После краткого совещания было решено отправить гонца в столовую. (Тот вернулся через десять минут, но не принес утешительных известий.)

– Постойте-ка! – физрук нахмурился. – А это ведь тут вожатая в начале смены…

– Да тут, тут! – перебил его Иван Павлович и поджал губы. – Обязательно говорить об этом сейчас, правда?

Остальные вразнобой закивали, отворачивая головы, как при упоминании чего-то неприятного. Директор «Белочки» снял очки-хамелеоны, с усилием провел ладонью по лицу и опять повернулся к подчиненным. Повторилась все та же пантомима: Леночка совершила рокировку блокнота и ключей, Варя пожала плечами, а физрук изобразил задумчивость.

– А вожатые вообще где размещаются? – спросил Иван Павлович.

– Юля тут живет, – сообщила Леночка. – Комната в конце коридора. Мы к ней уже стучались. Там закрыто.

– Значит, плохо стучались, оболтусы! – Иван Павлович сверкнул взглядом из-за очков. – Ведите!

Физрук долго барабанил кулаком в обитую фанерой зеленую дверь, кричал и даже бил ногой. Собрались было послать за слесарем, как тут изнутри донесся недовольный голос, щелкнула задвижка. Мгновение спустя дверь приоткрылась, и в проеме возникла заспанная растрепанная особа в розовой ночной рубашке. Запахивая ворот и поджимая пальцы босых ног, она сонным голосом пробормотала:

– Ну что вы долбитесь как не знаю кто? С дуба рухнули, что ли?

Полуприкрытые глаза гневно сверкали из-под черных пушистых ресниц. Вздернутый и розовый, как у котенка, носик обиженно сопел. Молодая девическая грудь вздымалась и опадала под тонкой материей.

– Здрасьте вам! – воскликнул Иван Павлович. – Не разбудили?

Девушка зевнула, прикрыв рот ладошкой.

– Юля, где отряд? – выступила вперед Леночка. – Где дети?

Вожатая поморщилась и присела на кровать.

– Ой, я почем знаю? Антон их вчера укладывал. Он же их на зарядку водил утром. У него и спрашивайте.

– А воспитательница Лидия Георгиевна?

– Выходной у нее. В город она уехала. Все… Отвяньте от человека.

Юля шумно вздохнула и бухнулась на кровать. Панцирная сетка тихо взвизгнула.

– Та-а-ак, – ухмыльнулся Иван Павлович. – Ну и где же этот Антон, чтоб его? В Желтом корпусе, я так полагаю?

– Ага, – подтвердила Варя. – Он в одной комнате с длинноволосыми живет. Которые грузчиками на кухне работают.

– Погодите-ка! – перебил ее Семен Ильич. – Так это ведь тот самый Антон…

– Да он, он! – директор поджал губы. – Антон Шайгин. Ну и что?

– Ничего, – развел руками физрук. – Просто он же…

– За мной! – рявкнул Иван Павлович и поспешил по коридору к выходу из корпуса.

3

Оставив Леночку и Варю с Юлей, директор и физрук вышли на улицу. Утро понемногу раскочегаривалось. Небо голубело сквозь ветви кленов и лип, рыжие лучи пронзали сочную листву, а трава источала свежие летние ароматы. Вереницы детей тянулись по дорожкам в сторону летней эстрады, где готовились к общелагерному празднику Дню Нептуна, запланированному на двенадцать часов. По радио играли современные хиты. Под речитатив певицы, передающей привет ромашкам, директор и физрук пересекли лужайку с воткнутым в землю деревянным щитом с надписью «По газону не ходить!» и двинулись по главной аллее в сторону южных ворот. Стекла директорских очков-хамелеонов еще больше потемнели.

Через пять минут Иван Павлович и Семен Ильич зашли в сумрачный, пропахший хлоркой коридор Желтого корпуса. Еще издалека они заметили распахнутую дверь в конце коридора и поспешили к ней.

В комнате царил разгром. Кровать с голой панцирной сеткой лежала на боку. Недалеко от нее валялся загнувшийся полосатый матрас с содранной простыней. Две другие кровати без покрывал стояли, неровно прижавшись друг к дружке, а в углу у окна разевал пасть старый пустой чемодан. В другом углу лежали разбитый вдребезги двухкассетник «Россия» и несколько раздавленных кассет; повсюду валялись одежда, листы с нотами и книги. Посреди этого бедлама стояли два парня – высокий худой Димон и малорослый коренастый Вован, оба длинноволосые, в драных джинсах и стоптанных белых кроссовках.

– Та-а-ак, – протянул директор, снимая очки. – И что тут у нас произошло?

Димон и Вован заявили, что сами «не в курсах», поскольку не видели Шайгина со вчерашнего вечера. Оказалось, что нынешней ночью он в комнате не появлялся, а погром, видимо, был учинен утром с пяти до восьми, когда приятели работали на кухне.

– Веселенькое дело! – воскликнул Семен Ильич.

– Так-так, и где же нам его найти? – нахмурился Иван Павлович.

Коренастый Вован шмыгнул носом и буркнул что-то неразборчивое. Длинный Димон почесал худую шею и выдал:

– На чердаке кинотеатра его можно выцепить по-любому. Он обычно там зависает.

Через десять минут директор и физрук стояли у здания кинотеатра, по совместительству служившего актовым залом, у пожарной лестницы. Иван Павлович задрал голову, прищурившись на небо. Он снял очки, спрятал их в карман и двинулся вслед за Семеном Ильичом: тот уже громыхал кроссовками по ржавым ступеням.

Добравшись до верхней площадки, они остановились у маленькой двери, обитой листовым железом. В воздухе витал отчетливый аромат гари, а над крышей поднимались клубы жидкого дыма. Физрук переглянулся с директором, взялся за ручку двери и решительно дернул ее на себя.

Из образовавшегося проема тотчас хлынул густой дым. Стаей черных бабочек навстречу выпорхнул ворох клочков жженой бумаги. Они закружились в воздухе, оседая на одежде и запутываясь в волосах. Иван Павлович охнул и отступил. Семен Ильич кашлянул, вглядываясь в мутную полутьму. Когда дым немного рассеялся, директор и физрук шагнули в проем, щурясь и прикрывая рты носовыми платками.

Через минуту из задымленного полумрака появился человек. Он сидел на стуле, положив локти на колени и обратив к вошедшим макушку с неровным пробором. Длинные, почти до плеч, волосы болтались влажными космами, кисти рук свисали вниз, а босые ноги с закатанными штанинами были забрызганы грязью. Белая рубашка, вымазанная сажей, как будто светилась в единственном луче солнца, пробивавшемся из слухового окна. Шелковый пионерский галстук, обхватывавший шею вожатого, пламенел, как огонь. Концы его подрагивали на сквозняке.

Перед сидящим стоял эмалированный таз, в котором скручиваясь и потрескивая, дотлевал ворох обугленных листов, испуская последние струйки дыма. Рядом валялись обложка книги, выпотрошенная общая тетрадь и серебристая флейта, облепленная комками желтой засохшей грязи.

– Антон? – осторожно позвал физрук, вытирая слезы. – Эй… вожатый!

Семен Ильич развернул вожатого к свету и тотчас отпрянул. Директор попятился, ударился головой о балку и тотчас вылетел из каморки на площадку, где раскашлялся, тряся пухлыми щеками. Семен Ильич выбрался следом, жадно глотая свежий воздух и вытирая слезящиеся глаза.

– Дрянь какая-то… – пробормотал он. – Просто дрянь.

Иван Павлович не сказал ничего.

4

– Да что с ним такое?! – воскликнул директор, всплеснув руками. – Пьяный он, что ли?

Иван Павлович развернулся на каблуках. Круглая физиономия директора рдела, как раскаленный металлический блин, волосы топорщились клочьями, а слипшиеся брови и усы свисали, словно поникшая трава.

С вожатым бились уже полтора часа. За все это время он не произнес ни слова. Ни крики, ни обливание водой, ни остальные попытки привести его в чувство, включая две оплеухи, которые отвесил ему в сердцах самолично директор «Белочки», не принесли желаемых результатов.

Вожатый Антон Шайгин сидел на стуле, откинувшись назад и вытянув ноги-ходули с грязными босыми ступнями. Его длинные руки свисали плетьми. Обращенное к потолку лицо, измазанное сажей, напоминало трагическую маску: оно застыло в одном выражении боли и страдания, почти не двигаясь. Губы вожатого, стертые до крови, опухли и потрескались. Из приоткрытого рта вырывались тихие звуки: молодой человек дышал в одном ритме – короткий вдох, медленный долгий выдох. Пионерский галстук слегка колыхался на груди. Могло показаться, что Антон просто спит в такой неудобной позе, если бы не приподнятые веки, под которыми виднелись белки с сеткой лопнувших сосудов.

Вызванная из медблока фельдшерица ослабила узел галстука на шее пациента, посветила ему в зрачки, померила давление, стукнула молоточком по предплечьям и коленям, похлопала по щекам и развела руками: «А я что могу сделать? Вызывайте “Скорую”». Ее выпроводили за ненадобностью.

В кабинете директора и так было многолюдно. У стола по стойке «смирно» стояла раскрасневшаяся и растрепанная Леночка, неразлучная со своими орудиями труда – блокнотом и ручкой. Старшая вожатая то и дело поглядывала на Варю, словно просила ее о чем-то. Администратор стояла, привалившись к стене с пакетиком «Кукурузки» в руках, и сохраняла все тот же индифферентный настрой. В углу на пуфике сидела прелестная Юля, умытая, с дневным макияжем, с забранными в хвост волосами, в которых еще заметней проступали рыжие подпалины. Засунув обе руки под гладкие ляжки, заключенные в короткие шорты, она то поджимала губы, то снова вытягивала их вперед, словно выполняя некое мимическое упражнение.

Досрочно вызванная с выходного воспитательница десятого отряда Лидия Георгиевна Ахметова стояла у двери, прижимая к себе черную замшевую сумку. Отсутствующий взгляд женщины был направлен на ручку старого полированного шкафа. По обе стороны от окна расположились замдиректора по воспитательной работе Симченко-старший и воспитатель первого отряда Симченко-младший. В одинаковых камуфляжных костюмах, с одинаковыми, стриженными почти под ноль головами, со сходными хмурыми выражениями на лицах и в скопированных друг у друга позах они сейчас больше походили не на сына и отца, а на братьев: первый выглядел значительно моложе своего возраста, а второй – гораздо старше.

Собравшиеся то и дело сводили взгляды на неподвижной фигуре на стуле, которая была похожа на сломанную куклу, невесть как оказавшуюся в кабинете директора.

Иван Павлович прошелся туда-сюда и остановился у своего стола.

– Значит, говорите, прятки? – Он глянул на Леночку. – В город пошли? За сластями? – Глаза директора вперились в лицо Вари. – А с этим тогда что? – Иван Павлович ткнул пальцем в Шайгина. – Он где был?

Люди в кабинете молчали. Никто не хотел озвучивать новые версии, тем более что все наиболее вероятные варианты были перебраны.

– Может, они в поход отправились? – осмелилась выдвинуть предположение Лидия Георгиевна, отрывая взгляд от ручки шкафа. – Я когда в «Березке» работала, у нас был аналогичный случай. В индейцев детишки играли. Вырядились в какие-то лохмотья и бродили по чаще. А потом, как проголодались, обратно вернулись.

– Как у вас все просто получается, Лидия Георгиевна! – воскликнул Иван Павлович, описав рукой круг в воздухе. – Индейцы! Ковбойцы! Сами ушли, сами пришли. Выходит, нам сидеть и ждать, когда они вернутся. Так?

– Ну нет, – замялась Лидия Георгиевна. – Надо, наверное, что-то делать…

– Вот именно! – буркнул Иван Павлович. – Как-то, что-то, каким-то образом. А толком никто ничего сказать не может. И этот вожатый еще, чтоб ему пусто было…

– А я предупрежда-а-ал, – прикрыв глаза, протянул Симченко-старший. – Этот Шайгин – мутный тип. Не место ему в лагере. Надо было сразу выгнать его. После того случая…

– Во-во! Пральна! – подхватил Симченко-младший. – Я б таких пионеров…

Он глянул на Шайгина выпученными глазами и с силой впечатал кулак в свою же раскрытую ладонь, из-за чего в кабинете прозвучал неприятный влажный шлепок.

– Только не надо этого сейчас, ладно? – Иван Павлович опустил голову и поднял руки, растопырив пальцы. – Не о том нужно думать!

– Не надо так не надо, – согласился Симченко-старший и поправил ремень.

Директор «Белочки» крякнул и отвернулся к окну. Снаружи бушевал знойный июльский день, почти истративший всю первую половину. Аллеи лагеря пустовали. По приказу директора отряды сидели по корпусам под присмотром вожатых и воспитателей. Праздник Нептуна, к которому готовились чуть ли не с начала смены, был отменен. Только дежурный в красной пилотке и с красной повязкой на руке изредка переходил пустующий плац с флагштоками и тут же скрывался за деревьями. Зря играло лучами солнце на безоблачном небе, одаряя мир теплом и светом. Напрасно зеленела трава на лужайке у косогора, где старшие отряды должны были разыгрывать товарищеский матч за звание лучшей команды лагеря. Тщетно блестела вода, зазывая купаться в вычищенном накануне бассейне. Почти триста воспитанников «Белочки» сидели в душных палатах, укрываясь от неизвестной опасности.

Лишь Семен Ильич с группой вожатых прочесывал березняк у западной границы лагеря, куда старшие отряды иногда убегали покурить и поиграть в карты. Вся территория «Белочки» уже была осмотрена: зашли в каждый корпус, осмотрели каждое помещение, заглянули во все щели – в подвалы, на чердаки, в кусты, в заброшенные строения – и даже проверили мусорные баки на заднем дворе столовой. Леночка же пробежала по лагерю и опросила народонаселение «Белочки». Вернувшись, она сообщила следующее.

Вчера вечером сразу после ужина десятый отряд, как и положено по режиму, вернулся из столовой в Синий корпус. К тому времени воспитательница Лидия Георгиевна уже отбыла в город на выходной, полагающийся ей по графику. Антон сказал напарнице, что сам займет детей, присмотрит за ними до отбоя и уложит их спать, намекая девушке, что на остаток дня она может быть свободна. Обрадованная Юля прямо из столовой двинула в вожатскую, где и провела весь вечер за приготовлением декораций ко Дню Нептуна. Вернувшись за полночь, Юля, не заглядывая в палаты, пошла к себе в комнату, где благополучно проспала до утра, пока ее не разбудила группа во главе с директором лагеря.

Вожатые и воспитанники одиннадцатого отряда утверждали, что вчера звуки флейты доносились с первого этажа чуть ли не до полуночи, но после ужина соседи сверху «десятку» не видели. Рассыльные с кухни, которые, как обычно, в полдевятого принесли в Синий корпус «сонник» (пакеты с ряженкой и булочки), оставили еду на столе у входа и ушли. Никого из десятого отряда, включая вожатых, они тоже не заметили, но слышали шум и музыку из игровой.

О том, что происходило потом, оставалось только гадать. Предположительно, Антон вывел отряд из корпуса после отбоя и, скорее всего, направился к известной всему лагерю дыре в заборе, через которую малыши бегали в киоск за сладостями, а ребята постарше – в магазин за напитками известного рода. Северный вход был закрыт на замок, на южных воротах круглосуточно дежурила охрана, а перелезть через забор высотой в два с половиной метра с острыми пиками даже при наличии лестницы было бы весьма проблематично.

– И как, скажите на милость, этому мерзавцу удалось незаметно провести тридцать детишек через весь лагерь?! – воскликнул директор «Белочки».

Остальные притихли. И без того вопросов было много. Что случилось в игровой? Что означает «кровавая» надпись на стене? Почему дети отправились на ночную прогулку без одежды и обуви? Для чего вышли за территорию лагеря? Что произошло с самим вожатым? И главное – где же сейчас отряд?

– Короче, девочки и мальчики, – нарушил тишину Симченко-старший, – паршивая получается ситуёвина. Первое: детей в лагере нет. Второе: где они, мы не знаем. Возможно, поблизости, а возможно, и у черта на куличках. Третье: этот пионер, – он кивнул на Шайгина, – наверняка причастен к пропаже. Но, и это четвертое, он в отрубе и ничего сказать не может. Вопрос: что будем делать?

Заместитель директора по воспитательной работе повернулся к Ивану Павловичу и приподнял одну бровь. Иван Павлович поджал губы и состроил такую мину, как будто его смертельно оскорбили.

– Это я вас спрашиваю, что делать! – рявкнул директор, сверкая глазами. – Ваши предложения?

Симченко-старший пожал плечами.

– Я свои предложения высказал еще в начале смены.

– А сегодня, между прочим, родительский день у средних отрядов, – вставила Варя, ковыряя краску на косяке.

– Я в курсе! – директор тряхнул головой. – Спасибо, что сказала!

– Пожалуйста, – фыркнула Варя.

– Я вам прямо скажу, – заговорил Симченко-старший глухим голосом. – Мы попали. Все. Дело уголовщиной пахнет.

– Чево-о-о-а-а? – протянул Иван Павлович, весь дрожа от негодования. – Ты на что это намекаешь?

– Да завалил он детишек! – выцедил Симченко-младший. – Стопудово! Я б этого придурка… – И он снова впечатал кулак в ладонь с неприятным шлепком.

Заявление замдиректора по воспитательной работе вызвало неимоверный всплеск эмоций. Леночка захныкала, приговаривая «Я не хочу в тюрьму!», Варя принялась ее успокаивать. Лидия Георгиевна что-то бормотала, крепче сжимая сумку. Юля надула губки, отвернула голову к окну и прижала колени друг к другу.

– А ну-ка хватит! – скомандовал Иван Павлович. – Ленок, прекрати реветь! Никто тебя в тюрьму не посадит. И ты тоже хорош, Андрей Александрович! Выдумываешь всякие небылицы! Ну какая уголовщина? Трупов же нет.

– Пока, – вставил Симченко-младший.

– Замолчите! – приказал директор и хлопнул несколько раз в ладоши. – Успокоились все! Не мешайте мне! Я думаю…

Иван Павлович засунул руки в карманы мятых льняных брюк и уставился в окно, где томился неизбывный июльский день. Варя успокаивала Леночку, гладя ее по волосам. Симченко изучали трещины на потолке. Юля ритмично двигала ступнями в красных баретках, как будто по очереди давила невидимых муравьев. Лидия Георгиевна прочищала горло, закрывая рукой рот. Прошло пять минут.

– Может быть, – дрожащим голосом начала старшая вожатая, подняв заплаканное лицо, – все-таки стоит вызвать…

– Что?! – Иван Павлович подпрыгнул, словно мячик, и выпучил глаза. – Кого ты хочешь вызвать, Леночка? Кого, милая моя?

Девушка опустила голову и всхлипнула.

– Да знаешь ли ты, кто в этом отряде у нас числится? – продолжал Иван Павлович. – Сын самого начальника ГУВД Бельска. А еще кто, знаете? Ну вот! Так что не надо мне тут тинь-тинь!

Леночка провела рукой по красной шее и тяжело вздохнула. Варя ободряюще кивнула ей. Юля поерзала на стуле и поудобнее устроилась на собственных ладонях. Лидия Георгиевна опустила руки с сумкой.

– Никого вызывать не будем, – объявил Иван Павлович после минутного раздумья и мазнул мутным взглядом по лицу каждого. – Сами найдем ребятишек. Не могли они далеко уйти. Оболтусы! И без паники мне тут! Ясно?

– Пум-пум! – задумчиво сказала Варя и тут же прикрыла рот рукой.

5

Опираясь на выясненные в ходе опроса обстоятельства, стали придерживаться версии, что Шайгин увел детей в Комовский бор и оставил их там. В расчете на то, что отряд не мог уйти далеко, директор решил отправить на поиски три группы. Одной предстояло обыскать участок за старой эстрадой, другой – отправиться по просеке на север, а третью направили к лощине Каменного ручья за мостом. Уже были готовы три поисковые бригады по десять человек в каждой, отец и сын Симченко повязали на головы одинаковые банданы цвета хаки, нацепили на пояса одинаковые красивые охотничьи ножи, а Иван Павлович приготовился произнести последнее напутствие, как в этот важный момент возникла заминка. С улицы донесся шум, на лестнице заговорили беспокойные голоса, а через полминуты в кабинете появился Семен Ильич, ведя перед собой стриженного ежиком мальчика в шортах и футболке.

– Вова! – воскликнула Лидия Георгиевна, приседая перед мальчиком и хватая его за плечи. – Как ты? В порядке? А где все? Где остальные?

Вова глядел на взрослых исподлобья поверх круглых «докторских» очков. Обеими руками он прижимал к животу литровую, затянутую сверху марлей банку, в которой металась крупная серая ящерица. Иван Павлович пододвинул на середину комнаты стул, усадил на него воспитанника и самолично взялся вести расспросы.

По словам мальчика, сразу после ужина дети собрались в игровой на мероприятие – это было часов в девять. Сам Вова туда не пошел, а остался в палате читать книгу о динозаврах и за этим занятием незаметно уснул. Проснувшись утром в одиночестве, он решил, что остальные, должно быть, ушли в столовую, забыв его разбудить. Опасаясь получить нагоняй, мальчик решил пропустить завтрак и отправился к своему излюбленному месту, старой эстраде, ловить ящериц, где его и обнаружила группа Семена Ильича.

– Ну и куда же все ушли?

– Не знаю, – пожал плечами Вова.

– Ну как это «не знаю?» – вздохнул директор. – Что хоть за мероприятие-то было?

– Ну как… – Вова поерзал на стуле. – Играл он…

– Играл? – Иван Павлович нахмурился. – Как это играл? Во что?

– Да ни во что. На флейте играл. Ду-ду, ду-ду.

– Да, я позволяла Антону играть детям перед сном, – вклинилась Лидия Георгиевна, будто оправдываясь. – А что такого? В этом же ничего предосудительного нет…

«Ур-р-р», – прогудело в воздухе. Одновременно по стене и полу пробежала неприятная вибрация, как от гудения двигателя. Не успели люди сообразить, что происходит, как под потолком что-то хлопнуло, словно вылетела пробка из бутылки.

Вова вздрогнул. Руки его разжались, и банка, соскользнув с коленей, вдребезги разлетелась по паркету снопом звенящих осколков. Хлестко чиркнула по полу юркая серая тень, метнулась молнией по стене и выскочила в окно. Звякнули кольца на занавесках, раздутых порывом ветра. Иван Павлович вцепился пальцами в запястье Лидии Георгиевны, открыл рот, но сказать ничего не успел.

– Ду-ду! – прогудел низкий голос.

Все повернулись к Шайгину. В тот же момент Антон вдруг подпрыгнул на стуле, словно чья-то невидимая рука рванула его за шиворот рубашки и усадила прямо. Концы красного галстука взметнулись вверх, ноги вожатого дернулись, а длинные руки подбросило. Несколько секунд Антон сидел, покачиваясь всем телом вперед-назад, мотая головой и широко раскрыв налитые кровью глаза. Лицо вожатого, до того каменно-спокойное, вдруг ожило: лоб прорезали морщины, брови поднимались и опускались, а зубы обнажились в отвратительном оскале.

– Ду-ду-у-у! – протянул вожатый. – Ду-ду-у-у!

Иван Павлович выпустил руку Лидии Георгиевны и шумно вобрал воздух, словно во рту у него оказался горячий пельмень. Сделав два шага назад, он врезался спиной в шкаф и ойкнул. Звон стекла слился с визгом Юли, сложившейся на пуфике пополам, будто у нее прихватило живот. Леночка, прижимая стиснутые кулачки ко рту, вжалась в стену, кривя лицо в беззвучном крике. Лидия Георгиевна застыла столбом, продолжая держать замершего Вову за плечи, а оба Симченко одновременно чуть присели, будто собираясь броситься вперед. И все не отрывали глаз от Шайгина, с которым происходило что-то невероятное.

Вожатый еще раз подскочил на стуле и сел прямо. Рот его сложился в искусственную клоунскую улыбку. Руки с поднятыми локтями подпрыгнули вверх, пальцы изогнулись, сжимая воображаемую флейту, а кисти образовали замысловатую композицию. Застыв в таком положении, вожатый собрал уголки рта и растянул опухшие стертые губы.

– Ду-ду-у-у! – запел он хриплым голосом, перебирая пальцами по клапанам невидимого инструмента. – Ду-ду-у-у!

Шайгин наклонялся то в одну, то в другую сторону. Босые ноги музыканта то вытягивались, то выпрямлялись по очереди, будто он танцевал, тело качалось маятником из стороны в сторону, а стертые губы чуть шевелились. Концы красного галстука трепыхались, как будто раздуваемые сильным ветром.

– Ду-ду-у-у! – раздавалось в кабинете. – Ду-ду-у-у!

Голос вожатого то срывался в фальцет, то уходил в нижний регистр, губы то вытягивались, то уплощались, ноги продолжали дергаться, а присутствующие на этом ужасном концерте смотрели и слушали, не в силах пошевелиться.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – протараторил вожатый с пулеметной скоростью и вдруг захохотал деланным петрушечьим смехом: – Их-ха-ха-ха-ха!

– Остановите его! – завизжала Юля, прижимая ладони к ушам. – Остановите! Ради бога…

И тогда Симченко-старший встрепенулся, отделился от стены и, размахнувшись, ударил вожатого в солнечное сплетение. Флейтист тотчас обмяк на стуле и упал бы, если бы директор по воспитательной работе не удержал его. В кабинете установилась почти полная тишина, и только мерзкое «ду-ду-ду» продолжало звенеть эхом в ушах.

– Ну вот и все, – прошептал Симченко-старший.

Иван Павлович икнул и опустился на стул. Заплакал с надрывом Вова, таращась на осколки разбитой банки. Лидия Георгиевна судорожно, большими глотками вбирала в себя воздух, держа мальчика за плечи и сама не осознавая, что трясет его, как куклу. Юля разогнулась и бросилась вон из кабинета. Варя выдала трехэтажное ругательство и вылетела вслед за ней. Леночка сползла по стене, опустилась на пол и разрыдалась, закрыв лицо руками.

Симченко-старший отпустил вожатого, который снова обмяк на стуле. Замдиректора указал сыну на Шайгина, потом сделал знак Ивану Павловичу, и оба тотчас вышли из кабинета. Через минуту они сидели на ступенях крыльца.

– Вот что, Палыч, – буркнул Симченко-старший, глядя на клумбу с бархатцами, – там, в лесу, какая-то нездоровая дрянь приключилась. Так что мы туда не пойдем. Не проси даже.

– Угу, – отозвался Иван Павлович. – Ик!

Сверху слышались голоса, плач Вовы, рыдания Леночки, наставления Лидии Георгиевны. Вскоре все стихло. Через две минуты на крыльце появилась Леночка с пустыми руками. Ее глаза были припухшими, а ресницы мокрыми от слез.

– Ленок, – Иван Павлович, не оглядываясь, поднял руку с пухлыми дрожащими пальцами, – давай звони… Вызывай эту… милицию.

Старшая вожатая помедлила, повернулась и скрылась в корпусе. Было слышно, как она набирает номер и громко говорит: «Алло!»

– А с пионером что? – спросил Симченко.

– В изолятор его, – отозвался Иван Павлович. – И охрану поставьте.

Он помолчал, закрыл лицо руками и простонал:

– Что сейчас начнется!

* * *

Из показаний свидетелей

Юлия Кузнец, вожатая десятого отряда (19 лет):

«Поначалу Антоха показался мне таким недоделанным. На пьянки не ходит, в карты не играет, спортом не занимается. Все книжки заумные читает да на дудке дудит. Потом я его немного узнала, и меня к нему потянуло. Мне всегда нравились высокие парни. Подумывала замутить с ним, да только ничего не вышло. Чудной он. Не от мира сего. По-моему, он вообще девственник.

Другие вожатые его недолюбливают, а вот дети от него кайфуют конкретно. Странно, но чем-то он их привлекает. Они подчиняются ему беспрекословно, хотя Антоха никогда не кричал на них, ни разу не наказывал. Пошутит, улыбнется, подмигнет – и они уже такие шелковые. Укладывает спать отряд на раз-два. Я даже завидовала: как это у него получается? У меня иногда по полтора часа уходило, чтобы четыре палаты успокоить.

Вчера вечером он был реально взбаламучен. На бодрячках. Никогда его таким не видела. Будто перед свиданием. И меня зачем-то отпустил. Что там в лесу произошло – я в душе не чаю. Вряд ли Антон детей порешил. Не такой он человек. К тому же отряд попался такой боевой! Вы не знаете “десятку”. Они себя в обиду не дадут».

Иван Филинов, вожатый одиннадцатого отряда (20 лет):

«Антон Шайгин – это человечище. Без преувеличения. Я с ним мало общался, хотя наши отряды в одном корпусе размещаются. Он был сам по себе. Ни с кем особо не сближался. Меня всегда поражала в нем одна вещь… У него же такие способности: талантливый музыкант, институт окончил за два года, диссер написал. Круто же, да? Получается, ему с малолетства такие перспективы открывались, а он не воспользовался шансом. Зарыл талант в землю. Не понимаю, для чего в лагере работать при такой голове.

Прошлой ночью я был наверху. Укладывал детей. Моя напарница Валя была в Оранжевом корпусе и помогала остальным готовиться ко Дню Нептуна. Ничего необычного вчера не заметил. Разве что после отбоя флейта играла. Так и раньше бывало. Антон часто детям играл. А вообще “десятка” странная была. Дети там такие подобрались – себе на уме. Никогда таких не видел. Лето на дворе, жарища, а они, бывало, за книжками сидят. И все какую-то муть читали».

Николай Валерьевич Солин, охранник (34 года):

«Про Антона ничего плохого сказать не могу. Другие говорят, что он ненормальный, но это из зависти. Я ничего странного за ним не замечал. Общались мы, правда, мало. Но его же все знают. Вы же помните, что в девяностом было? Мне отец рассказывал. То, что он сделал, это однозначно подвиг.

Вчера вечером мы ничего подозрительного не заметили. Если б целый отряд через лагерь ночью пошел, мы б заметили, сто процентов. Тем более что Синий корпус почти на виду стоит. Точно вам говорю, никто оттуда не выходил».

Глава 2 Милиция

1

Пока происходили вышеописанные события, стрелки часов приблизились к полудню, наступило время обеда, и в столовую друг за другом потянулись отряды. Лагерь продолжал жить по обычному режиму, как будто ничего не случилось, только за этой кажимостью, за тонкой и прозрачной, как целлофан, завесой проглядывала совершенно иная действительность. Иван Павлович уже примечал ее в незначительных деталях.

По лагерю поползли нехорошие слухи. Директор сам слышал, как вожатая восемнадцатого отряда говорила двум расшалившимся сорванцам, что, если они будут плохо себя вести, их «тоже заберут в лес». Два или три раза до ушей главы «Белочки» долетело страшное и неприятное слово «похищение», а один раз ему показалось, будто кто-то громко сказал, что «уже ничего не исправить», и это вконец выбило бедного Ивана Павловича из колеи.

Иван Павлович ходил по кабинету из угла в угол. В нос то и дело ударял мерзкий запах одежды, пропитанной гарью, и голос вожатого повторял отвратительное «ду-ду». В половине первого открылась дверь. Директор повернулся с радостным выражением на лице, но, увидев приземистого человечка в милицейской форме с погонами майора, который буквально впрыгнул в кабинет в сопровождении Леночки, тотчас же сник.

– Здравствуйте, Иван Павлович! – произнес гость с деланной улыбкой и с таким же фальшивым добродушием потряс маленькой, но крепкой ладонью мягкую руку Ивана Павловича. – А вы кого ожидали? Я все-таки начальник отделения города Комово. Без меня никак. Опять у вас что-то стряслось? Опять милиция понадобилась? Майор Ким по вашему приказанию прибыл!

– Добрый день, Леонид Ефимович, – промямлил директор «Белочки». – Беда у нас. Отряд пропал…

– Целый отряд? – как будто удивился майор Ким и глянул на Леночку. – Ай, как нехорошо! Надо же! Куда ж он подевался?

Выслушав объяснения директора, майор Ким, не убирая поддельной улыбки с лица, проговорил:

– И снова тот самый вожатый замешан? Какое совпадение! То голые вожатые, то голые дети. Что у вас за лагерь такой?

С этими словами Ким взял Леночку за плечи, развернул к двери и выдворил из кабинета. На лестничной клетке зазвучали приглушенные голоса обоих Симченко и Вари. А майор прикрыл дверь, отвел Ивана Павловича в угол, где разговор принял уже совершенно другой оборот.

– Ты че мне тут лепишь, лось?! – тихо заговорил майор тонким сипловатым голосом, глядя в лицо директору. – Че ты мне ссанину льешь в уши, а? За лоха меня держишь? Че за шняга такая?

Иван Павлович всхлипнул под напором бесконечных «че». А Ким продолжал свою атаку:

– Два происшествия за одну смену! Это че? В прошлый раз я пошел тебе навстречу, чтобы «побыстрее все уладить». И только благодаря мне эта история не просочилась в прессу. А вот не надо было… Непростой у тебя лагерь, видать. И снова тот вожатый. Тут одной взяткой должностному лицу не обойдешься. Так что… Либо ты рассказываешь мне, что на самом деле в лагере произошло, либо я тебя сдаю со всеми потрохами. Поэл?

Директор «Белочки» потянулся пухлой дрожащей рукой к графину. Горлышко выбивало дробь о стакан, пока Иван Павлович пытался нацедить себе воды. Он сделал несколько торопливых глотков, вытер губы рукой и присел на диван. Директор еще мялся с минуту, потом поднял взгляд на злого гостя и проговорил:

– Дело в том, что Шайгин…

Майор Ким наклонился, и директор прошептал несколько слов на ухо начальнику отделения Комово. Тот глянул на Ивана Павловича, как будто собирался ударить его.

– И че, после этого ты оставил его в лагере? – медленно проговорил Ким, не отрывая взгляда маленьких мышиных глаз от лица собеседника.

Директор «Белочки» едва заметно кивнул. Ким смотрел на него с минуту, прошелся от окна к окну и снова остановился у диванчика, на котором сидел Иван Павлович.

– Ладно, – усмехнулся Ким. – Че теперь вату катать. Эта… экскурсия как-то связана с пропажей? Нет? Точно? Тогда вот чего: пока о ней не говорим никому. Если узнают про вожатую, подтвердим. Про остальное – ни слова. И своих предупреди. Поэл?

Иван Павлович закивал.

– Молодец! Теперь насчет отряда, – майор Ким потер подбородок. – Ща тут будет куча народа. Пока следак с опергруппой не прискакали, пойдем по-быстрому с вожатым перетрем. Попробую привести его в чувство. Может, чего и нароем.

Майор Ким с Иваном Павловичем выбрались из кабинета. Директор велел Леночке и Варе ждать в фойе, а обоим Симченко приказал следовать за собой. Вчетвером они вышли на улицу. Возле облезлого милицейского «уазика» топтались двое ребят в форме ППС. Поодаль, у зеленой «шестерки», курили два опера, которые по знаку Кима подошли неторопливой походкой. Вместе все двинулись к медкорпусу.

2

Репродуктор внутренней связи издавал тихое шипение. Был сон-час, но в лагере никто не спал. Напуганные дети даже не раздевались, а воспитатели не настаивали, разрешив своим подопечным провести время дневного отдыха по своему усмотрению.

Майор Ким провел в изоляторе около получаса. Он пробовал привести вожатого в чувство, но не добился весомых результатов. По распоряжению начальника отделения Комово двое оперов перенесли Шайгина в салон старой зеленой «шестерки» и повезли его в психоневрологический диспансер на освидетельствование. Сам Ким с патрульными и обоими Симченко приступил к осмотру территории «Белочки».

Иван Павлович не пошел с ними. Он позвал в кабинет Леночку, Варю, Лидию Георгиевну, Юлю, вожатых и воспитательницу одиннадцатого отряда. В течение получаса он глухим голосом давал наставления, переспрашивая поминутно: «Понятно вам?» Когда собрание закончилось, Леночка и Варя отправились по корпусам, воспитательницы и вожатые уселись на лавочках, где сидели в молчании какое-то время.

А Иван Павлович снова хлебнул воды, прошелся от стены к стене, выглянул в окно. На месте ему не сиделось, и он вышел на улицу. Начальник «Белочки» слонялся по аллеям минут двадцать. То и дело он видел Кима с патрульными и Симченко, которые бродили то в одну сторону, то в другую. Майор что-то говорил. Симченко спорили.

Чтобы не видеть их, Иван Павлович свернул на боковую дорожку. Солнце немилосердно палило, порывами налетал неприятный жаркий ветер, а лицо щипал липкий пот. Добравшись до стенда с фотографиями вожатых, директор опустился на скамейку в тени и склонил голову. Землю усеивали сухие семена березы и пожухлые сережки, между которыми бегали муравьи. Ветер нес по асфальту скатки пуха, сухие листья и разорванный пакет из-под кукурузных шариков. В косых лучах солнца метались, изредка зависая в воздухе, мухи-журчалки, в кустах чирикали птахи, и невидимый кузнечик выводил свою громкую стрекочущую песнь.

– Иван Павлови-и-и-ч! – донеслось издалека. – Приехали-и-и!

Директор поднял голову. В конце дорожки стояла Леночка и махала ему издали рукой. Иван Павлович пригладил мокрые от пота волосы и быстро, насколько ему позволяли габариты, рванул к административному корпусу. Здесь у крыльца, приткнувшись бамперами к клумбе, стояли две машины: стандартная серая милицейская «буханка» и «Лада Самара-2» с ведомственными номерами. Сонная Варя, стоявшая в тени ирги, сообщила, что опергруппа отправилась на «место происшествия».

Оставив Леночку с Варей, Иван Павлович со всех ног побежал в Синий корпус. Около крыльца светловолосая девушка в милицейской форме играла с детьми в догонялки. Поймав кого-нибудь, она тормошила то одного, то другого воспитанника и так заразительно смеялась, что сам директор против воли улыбнулся.

– Меня зовут Яна, – улыбнулась девушка. – Вы проходите!

– У нас, между прочим, сон-час! – буркнул Иван Павлович, но на большее его не хватило.

Внутри Синего корпуса директор лагеря нашел лишь серьезного типа в серых брюках, черной водолазке и латексных перчатках. Человек бродил по коридору, внимательно рассматривая дощатый пол. В одной из палат на полу стоял раскрытый чемодан с мудреными инструментами, на тумбочке лежал потрепанный фотоаппарат «Зенит-ЕТ» со вспышкой, а в помещении стоял чужой неприятный запах. Человек представился экспертом-криминалистом (имя и фамилию директор «Белочки» не разобрал) и перенаправил его в Желтый корпус.

В разгромленной комнате директор застал двух молодых людей в милицейской форме (они оказались стажерами) и еще третьего, облаченного в джинсы и клетчатую рубашку, поверх которой был надет потертый пиджак из черной кожи. «Старший оперуполномоченный Сергеев», – представился он и вернулся к своему занятию. Опер собирал с пола пинцетом клочки бумаги и складывал находки в пакетики. Один из стажеров, высокий и светловолосый Максим (он жевал ранетки, держа их в ладони), сообщил, что следователь «вместе с близнецами» ушел к кинотеатру. Другой, горбоносый Валерий, кивнул.

Потный и задыхающийся Иван Павлович добрался до здания кинотеатра, но там ему было сказано, что опергруппа ушла в сторону старой спортплощадки. Добравшись туда, директор оказался в самом дальнем и редко посещаемом уголке лагеря. Здесь располагались старый хозяйственный корпус, несколько ветхих деревянных домиков и заброшенная спортплощадка, которую теперь использовали для складирования различного хлама.

Он собирался уже повернуть обратно, как откуда-то сбоку до его уха долетел собачий лай. Иван Павлович повернул голову, и его пшеничные брови тотчас же сдвинулись. Из-за кустов вылез широкоплечий, приземистый и оттого кажущийся почти квадратным мужик в рубахе навыпуск и светлых брюках, очень похожий на заблудившегося дачника. Он огляделся и зашагал через лужайку с таким беспечным видом, как будто находился у себя на садовом участке. Издалека можно было заметить, что в руке он держал белую книгу в прозрачной обложке.

События прошедшего утра здорово потрепали директора «Белочки», но вид постороннего, незаконно проникшего на территорию, тут же разбудил в Иване Павловиче начальника.

– Э, ты чего тут прогуливаешься?! – заорал он. – Я тебе говорю: чего гуляем тут? Это же не парк! Тебе кто сюда пройти разрешил? Ну-ка давай живо обратно!

«Дачник» как будто не удивился. Он повернулся на голос, махнул Ивану Павловичу и неторопливо зашагал к нему. Меньше чем через полминуты он уже стоял перед директором «Белочки», уперев одну руку в бок, и улыбался, похлопывая себя книгой по бедру. «Мамаев. Атлас-определитель насекомых», – прочитал Иван Павлович название на обложке.

– Вы кто такой? Это, между прочим, закрытая территория, – продолжил Иван Павлович. – Здесь нельзя шастать кому попало.

Он замолчал, поперхнувшись собственными словами. «Дачник» стоял, осклабившись, и рассматривал директора «Белочки» с таким видом, как будто выбирал подержанный автомобиль.

– Хрущ июньский, – вдруг сказал «дачник».

– Простите?

– Я говорю, вы просто хрущ июньский, – повторил незнакомец. – Все жужжите и жужжите. Спасу от вас никакого нет.

С этими словами «дачник» раскрыл «Атлас-определитель», полистал его и сунул книгу директору под нос. В углу страницы был изображен большой коричневый жук с булавовидными усами. «Хрущ июньский» значилось под рисунком.

– Ничего не понимаю… – пробормотал Иван Павлович. – Какой хрущ? При чем тут я?

– Да посмотрите только! – оживился «дачник». – Вы же просто братья-близнецы. Оба толстые, усатые и блестящие. Оба жужжите. Ну?

«Дачник» расхохотался, придерживая панаму, но глаза его пристально и цепко продолжали следить за директором. Иван Павлович поджал губы и насторожился. Несмотря на белиберду, которую нес квадратный человек, и его беззаботный вид, от него почему-то веяло тревогой.

– Ну знаете ли… – буркнул директор.

– Да вы не обижайтесь, – примирительно сказал «дачник», продолжая разглядывать Ивана Павловича. – Видите ли, я всех людей с кем-нибудь да сравниваю. Привычка у меня такая.

Иван Павлович кашлянул, нахмурил брови и затопорщил усы.

– А вы, собственно, кто?

Человек извлек из нагрудного кармана небольшой красный прямоугольник, ловким движением разделил его надвое и протянул в лицо Ивану Павловичу.

– Капитан Стаев. Старший следователь прокуратуры по Зареченскому району. Говорят, у вас тут отряд пропал. М?

– Уф-ф-ф, – запыхтел Иван Павлович, всплеснув руками. – Мы вас давно ждем. С самого утра. Меня зовут…

– Иван Палыч Половняк, – опередил его гость. – Директор детского оздоровительного лагеря «Белочка». Будем знакомы!

Стаев энергично потряс вялую ладонь директора и улыбнулся еще лучезарнее.

– Лагерь у вас просто прелесть! – заговорил следователь после ритуала знакомства. – Вы только посмотрите, какие красоты! Природа! Лес, луг, речка вон за забором… Хорошо-то как! А погоды какие стоят! Окунуться бы щас, а Иван Павлович? Тут у вас, наверное, и пляж имеется, а?

– Имеется, – автоматически ответил польщенный директор. – Только… я бы рекомендовал бассейн. Речка грязная. Туда стоки сливают. А бассейн накануне чистили. И вообще, у нас лагерь первый по области. Столько наград. Даже сам губернатор…

Тут директор осекся. Глаза Стаева вдруг посветлели, а его твердый взгляд воткнулся директору «Белочки» прямо в переносицу, будто вилка с двумя зубцами. Все добродушие исчезло из облика следователя. Под этим взглядом Иван Павлович сжался и даже попятился.

– Рассказывайте! – быстро сказал Стаев. – Излагайте все как есть. Да побыстрее! Пошароваристей, как говаривала моя матушка. Ну?

– Отряд у нас пропал… – замямлил Иван Павлович. – Тридцать человек.

– Как считаете, куда делись ребятки?

Иван Павлович хлопнул глазами и раскинул руки.

– Да тут и думать нечего! Вожатый их увел… Шайгин Антон.

– С чего вы решили, что увел их именно он? Разве кто-то видел, как он выводил отряд из корпуса? Или он сам вам об этом сказал?

– Нет. Никто не видел. А вожатый ничего не говорил. Он…

– Значит, можно предположить, что это сделал кто-то другой. В конце концов, дети могли уйти сами.

– Ну что вы! С чего им уходить-то?

– Мало ли что ребятам в голову взбредет, дорогой гражданин Хрущ, – без юмора улыбнулся Стаев. – Дети – существа непредсказуемые. К тому же вон и дыра в заборе имеется. Все условия для побега. Тут не захочешь, а сбежишь.

Следователь вдруг приосанился. Он вытянулся, объем из его тела исчез, и перед Иваном Павловичем предстал не человек-квадрат, не рыхлый дачник в панаме, а плотный мужчина средних лет. При виде такой стремительной трансформации, произошедшей прямо на его глазах, директор «Белочки» аж присел.

– Ну что, Хрущ, сам признаешься или как? – вдруг выдал Стаев жестким голосом. – Бил детишек-то? Наказывал? Еще чего с ними делал? Давай, колись! Я же про тебя все-е-е узнал. Договоримся так: оформим тебе чистосердечное, получишь три года условно, и дело шито-крыто. Идет? А будешь упрямиться, я тебя, гнида, упеку надо-о-олго. Понял? Даю минуту. Время пошло.

Стаев круто развернулся и затопал по направлению к главной аллее, помахивая «Атласом-определителем». Иван Павлович спохватился только секунд через десять и бросился догонять следователя. Почти сферическая, как надутый мяч, фигура директора стала понемногу расплываться и терять округлые очертания.

– Да помилуйте, гражданин следователь! – воскликнул директор. – Я же… Да я тут совсем ни при чем!

Забежав вперед, Иван Павлович чуть не бухнулся на колени перед следователем.

– Не виноватый я! – завопил директор. – Честное слово! Признаюсь: с родителей лишние деньги брал. Из кассы средства иногда присваивал. Договоры левые заключал. Детей не бил. Пальцем их не трогал. Ей-богу! Вот вам крест, господин следователь!

Иван Павлович изобразил неумелый молитвенный жест.

– Верю-верю. – Стаев опять заулыбался, похлопал директора по плечу, покачал головой. – Да не убивайтесь вы так! Ежели виноваты, то отвечать будете по закону. А нет – так идите себе, как говорится, на все шесть сторон.

Стаев подмигнул директору и снова превратился в веселого, добродушного дачника.

– Ну, Хрущ! – воскликнул он. – Пошли!

Иван Павлович с натугой улыбнулся сквозь выступившие слезы, утер влажные усы и двинулся за следователем. Они вышли на главную аллею и направились к административному корпусу. Откуда-то дребезжало расстроенное пианино, и хор детских голосов старательно выводил:

По да-а-альним стра-а-анам я-я-я броди-и-ил…

Голоса неприятно покоробили Ивана Павловича. Он остановился, заоглядывался в поисках источника музыки. Стаев тоже замер, наблюдая за директором. Пение постепенно затихло, пианино умолкло. Иван Павлович нахмурился, пожал плечами, и они со следователем продолжили путь.

3

Через минуту Стаев и Иван Павлович подошли к зданию администрации. Леночка и Варя сидели на скамейке. В стороне стояли Лидия Георгиевна и Юля. Симченко при виде директора выпрямились в ожидании распоряжений. Директор даже не посмотрел на подчиненных. Он старался не отстать от Стаева. А следователь по-мальчишески вспрыгнул на крыльцо, еще стремительней преодолел два лестничных пролета и влетел в кабинет директора. Иван Павлович едва поспевал за своим прытким гостем.

Здесь на столе в пакетах лежали найденные на чердаке предметы: флейта, футляр от нее, обложка безымянной книги, обложка общей тетради, обрывки обгоревших страниц и клочки бумаги. Рядом стоял допотопный коричневый чемодан, в который были сложены вещи Шайгина – книги, аудиокассеты, одежда, пара серых кроссовок. На подоконнике лежало несколько тапочек из игровой.

Следователь устроился за столом, скинул свою дачную панаму и положил атлас на тумбочку. Затем он достал блокнот, папку, разложил перед собой листы бумаги с бланками протоколов, с удовлетворением крякнул и повернул голову к окну. Взгляд его стал задумчивым и отстраненным. Как быстро порой меняется жизнь! За двадцать лет службы пора бы и привыкнуть к таким неожиданностям, да не получается. Каждый раз как снег на голову.

Служебная машина приехала за ним прямо на дачу, куда он отправился на выходные с женой и дочерью. Заметив знакомый «уазик», Стаев набросил на плечо сумку с документами и выбежал за ворота, даже не успев попрощаться с родными, которые ушли гулять к озеру. Бросил соседу: «Передай, пусть к обеду не ждут!» И заскочил в машину.

По дороге опер Сергеев обрисовал ситуацию. Стаев поначалу не поверил – неужели целый отряд? Подумал, ложный вызов, ошибка, шутка. Но когда по прибытии все подтвердилось, Стаев даже поморщился от жжения в груди и схватился за перила крыльца, как если бы у него кружилась голова. Минут пять он сидел на скамье, потирая подбородок и оглядываясь, как человек, попавший в незнакомое место и понятия не имеющий, как он тут очутился.

Все дела похожи друг на друга. Кажется, в Библии сказано: случится то, что уже случалось, будет то, что было. Так в ходе расследования всегда можно выявить общий паттерн и, действуя по аналогии, распутать дело. Но только не в этот раз. Стаев не мог припомнить случаев пропажи такой большой группы детей. И пусть на первый взгляд дело казалось плевым (главный подозреваемый определен, примерное местонахождение отряда известно), что-то не давало покоя Стаеву, словно эта простота была ширмой, скрывающей истинное положение вещей.

Возможно, роль сыграло необычное место преступления. Стаеву еще никогда не приходилось выезжать в детские учреждения. И в этом отношении поездка в «Белочку» стала путешествием в прошлое. С первых же мгновений, как только он прошел через ворота, на следователя накатило волнение, какое испытывает ребенок, входящий в парк аттракционов. Он еще не подозревал, какие развлечения уготовил ему день, но волнение от предвкушения чего-то необычного усиливалось с каждой минутой. Стаев осмотрел места преступления, опросил нескольких очевидцев и, оставив членов своей группы, отправился бродить по аллеям лагеря под предлогом знакомства с топографией. (В конце своего путешествия он и встретил Ивана Павловича.)

Лагерь. Еще тринадцать лет назад он назывался пионерским. Теперь это ДОЛ. Странное буквосочетание. Но хорошо еще, что вообще сохранился. Раньше все лагеря числились на балансе предприятий, а после реставрации капитализма не приносившая доходов статья бюджета вдруг оказалась не нужна учреждениям, которые оказались в жесточайшем кризисе и банкротились одно за другим.

Последний раз Стаев был в лагере больше тридцати лет назад, то есть году этак в семьдесят втором. И было ему в лучшем случае столько же, сколько пропавшим воспитанникам десятого отряда, – около тринадцати. Только тогда все было иначе. Пусть новоявленный капитализм за двенадцать лет не успел сильно отпечататься на облике «Белочки», следов даже позднего «совка» не было заметно нигде. Следователь вдруг оказался в безвременье и подумал, что, если сфотографировать эти унылые корпуса, дорожки, ворота, вряд ли кто сможет точно определить время снимка. Хотя, может быть, это отсутствие маркеров времени и было духом эпохи?

Так чем же отличался пионерский лагерь от постсоветского ДОЛа? Сказать навскидку было сложно. Следователь поднапрягся, но не смог вспомнить ничего конкретного из своего прошлого. Смутные образы выныривали и тотчас пропадали: отряды детей в форменных рубашках и шортах, красные знамена с бахромой, синяя школьная форма, белые фартуки пионерок – вот и все. Неужели память не сохранила больше ничего со времен детства? В разочаровании Стаев пошел по дорожке к главной аллее. Встречи с прошлым не состоялось. Поездка назад во времени оказалась фальшивой.

Возвращаясь, Стаев решил срезать путь, сошел с дорожки на газон и побрел по некошеному лугу, где вперемешку росли и тимофеевка, и борщевик, и гусиная лапка, и сотни других трав. И вот тут совершенно неожиданно его и настигло прошлое! Пройдя несколько шагов, он вдруг остановился, уловив запах – горькое благоухание цветущей полыни, – терпкий до оскомины, до горечи во рту. Аромат сорной травы как будто оказался ключом, открывшим крышку ларца воспоминаний, и потянул за собой целую вереницу почти реальных обонятельных и вкусовых ощущений – приятная сырость общей бревенчатой бани, ядреный запах хозяйственного мыла в больших брусках, дым пионерского костра, пьянящий аромат свежих сосновых поленьев, разваренная соленая перловка с тушенкой, поджаренный над огнем хлеб.

Вслед за запахами и вкусами появились образы: горнист с запрокинутой головой и устремленным в небо сверкающим на солнце золотым раструбом, реющее над ним красное знамя, герб с колосьями и земным шаром, гипсовый бюст Маресьева, потрет Брежнева… И тотчас советскость, которой раньше не наблюдалось в «Белочке», начала буквально лезть из всех щелей.

То тут, то там Стаев замечал осколки империи – артефакты из Атлантиды, – которых не видел раньше. На стене Зеленого корпуса за разросшимся кленом обнаружилась мозаика из кусочков разноцветного камня. Тематика привычная: Ленин с поднятой вверх и в сторону рукой, Гагарин в скафандре, взмывающая ввысь ракета, обнаженный мальчик на красном пегасе, пшеничное поле и комбайны на нем, металлургический завод и рабочие у домны.