Темные тайны E-Book

Микаэль Юрт

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Serie: Себастиан Бергман. Триллер по-скандинавски
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 594

Beschreibung

В шведском Вестеросе пропадает шестнадцатилетний парень Родгер. Вскоре его изуродованное тело с вырезанным сердцем находят в болоте недалеко от города. Тем временем Себастиан Бергман, бывший криминальный психолог и специалист по серийным убийцам, пребывает в Вестерос, чтобы уладить дела с наследством своей матери. После гибели жены и дочери Себастиан уволился из полиции и отгородился от внешнего мира. Он не проявляет никакого интереса к убийству Родгера до тех пор, пока его не настигает тайна из собственного прошлого. Бергману нужно получить доступ к полицейским отчетам, поэтому он присоединяется к расследованию. Вскоре увязнувшая в паутине лжи и обмана Пальмлёвская гимназия, которую посещал Родгер, полностью захватывает внимание Бергмана… Но удастся ли ему довести расследование до конца, сохранив свои Темные тайны?

Leseprobe

Ханс Русенфельдт, Микаэль Юрт Темные тайны

Michael Hjorth

Hans Rosenfeldt

Det Fördolda

© Michael Hjorth & Hans Rosenfeld, 2010

© Савицкая А., перевод, наследники, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

1

Убийцей мужчина не был.

Стаскивая мертвого мальчика вниз по склону, он убеждал себя: я не убийца.

Убийцы – преступники. Убийцы – злые люди. Их души поглотила тьма, и они по разным причинам с готовностью приняли ее в свои объятия, отвернувшись от света. А он человек незлой.

Напротив.

Разве в последнее время он не демонстрировал полную противоположность, почти целиком отбросив собственные чувства и желания, почти совершив над собой насилие ради благополучия других? Он попросту подставил другую щеку. Разве его присутствие в этой заболоченной низине посреди неизвестно чего с мертвым мальчиком не является еще одним доказательством того, что он стремится поступать как надо? Вынужден поступать как надо. Что он больше не намерен предавать.

Мужчина остановился и отдышался. Несмотря на юный возраст, парень оказался тяжелым. Хорошо тренированным – несколько часов в спортзале каждую неделю. Впрочем, уже недалеко. Мужчина ухватился за брючины, бывшие когда-то белыми, но в темноте казавшиеся почти черными, – из мальчика вытекло очень много крови.

Да, убивать неправильно. Пятая заповедь. Не убий! Однако бывают исключения. Библия во многих местах призывает к справедливому убиению. Некоторые этого заслуживают. Неправильное может оказаться верным. Абсолютных истин не существует.

И если отсутствуют эгоистические побуждения. Если утрата одной человеческой жизни принесет спасение другим. Дай им шанс. Дай им жизнь. Тогда ведь деяние не может считаться злом? Если цель благая.

Мужчина остановился возле небольшого скопления темной воды. Обычно оно представляло собой просто огромную лужу глубиной несколько метров, но в последнее время дожди так напитали землю, что лужа растеклась посреди обильно поросшего кустарником болота, образовав настоящее маленькое озерцо.

Мужчина наклонился и ухватился за футболку мальчика возле плеч. С огромным трудом приподнял безжизненное тело и на мгновение посмотрел мальчику прямо в глаза. Какой была его последняя мысль? Успел ли он вообще что-нибудь подумать? Понял ли – что ему предстоит умереть? Поинтересовался ли – почему? Думал ли он о том, чего не успел совершить за свою короткую жизнь, или о том, что на самом деле совершил?

Не играет никакой роли.

Зачем доставлять себе лишние мучения?

У него не было выбора.

Предать он не мог.

Снова предать.

Тем не менее он колебался. Но нет, они бы не поняли. Не простили бы. Не смогли бы, как он, подставить другую щеку.

Он толкнул парня спиной вперед, и тело с громким всплеском упало в воду. Мужчина подпрыгнул, не готовый к пронзившему темную тишину звуку.

Тело мальчика погрузилось в воду и исчезло.

Человек, который не был убийцей, вернулся к машине, припаркованной на маленькой лесной дороге, и поехал домой.

2

– Полиция Вестероса[1], Клара Лидман.

– Я бы хотела заявить о пропаже сына.

Голос женщины казался почти извиняющимся, будто она была не вполне уверена, туда ли попала, или сомневалась, поверят ли ей. Несмотря на то что разговор записывался на пленку, Клара Лидман взяла в руки блокнот.

– Сообщите, пожалуйста, ваше имя.

– Лена. Лена Эрикссон. Моего сына зовут Рогер. Рогер Эрикссон.

– Сколько вашему сыну лет?

– Шестнадцать. Я не видела его со вчерашнего вечера.

Клара записала возраст и подумала, что делу следует сразу дать ход. Разумеется, если парень действительно исчез.

– С которого часа?

– Он убежал в пять.

Двадцать два часа назад. Важных при исчезновении двадцать два часа.

– Вы знаете, куда он пошел?

– Да, к Лизе.

– Кто такая Лиза?

– Его девушка. Я ей сегодня звонила, но она сказала, что он ушел от нее вчера около десяти.

Клара зачеркнула на листе две двойки и заменила их на цифру семнадцать.

– Куда же он от нее направился?

– Она не знает, думала, что домой. Но дома он не появлялся. Всю ночь. И сейчас уже прошел почти целый день.

«И ты звонишь только теперь», – подумала Клара. Ее вдруг осенило, что женщина на другом конце провода не кажется особенно взволнованной. Скорее расстроенной. Подавленной.

– Как фамилия Лизы?

– Ханссон.

Клара записала фамилию.

– У Рогера есть мобильный телефон? Вы пытались ему звонить?

– Да, но телефон не отвечает.

– У вас нет никаких соображений относительно того, куда он мог пойти? Может, он заночевал у кого-нибудь из приятелей или что-нибудь в этом роде?

– Нет, он бы позвонил.

Женщина ненадолго замолчала, и Клара предположила, что голос изменил ей, но, услышав на другом конце провода всасывающий вдох, поняла, что женщина глубоко затянулась сигаретой. Потом выпустила дым.

– Он просто исчез, и все.

3

Сон возвращался каждую ночь.

Не давал ему покоя.

Всегда тот же сон, приносивший тот же страх. Его это раздражало. Выводило из себя. Себастиан Бергман выше этого. Уж кто-кто, а он-то прекрасно разбирается в снах, и ему следовало бы справляться с этими лихорадочными остатками прошлого. Но насколько бы подготовлен он ни был, как бы хорошо ни сознавал истинное значение этого сна, он все равно оказывался в плену. Сон, казалось, отыскал внутреннюю точку пересечения между тем, кем является Бергман, и его пониманием значения этого сна.

4:43.

Начало светать. У Себастиана пересохло во рту. Неужели он кричал? Вероятно, нет, поскольку женщина рядом с ним не проснулась. Она дышала спокойно, длинные волосы наполовину скрывали ее обнаженную грудь. Себастиан машинально распрямил слегка сведенные судорогой пальцы. Он уже привык просыпаться после этого сна с крепко сжатой правой рукой. Потом попытался припомнить имя лежащего у него под боком существа.

Катарина? Карин?

Она наверняка в течение вечера упоминала, как ее зовут.

Кристина? Каролина?

В общем-то, это никакой роли не играло – он все равно не собирался с ней снова встречаться, но копание в памяти помогало изгнать последние туманные отголоски сна, который, похоже, плотно въелся во все его органы чувств.

Сон, преследующий его уже более пяти лет. Тот же сон, те же картины каждую ночь. Все подсознание напряженно пытается справиться с тем, с чем он не мог совладать в дневное время.

С чувством вины.

Себастиан медленно поднялся с постели, подавил зевок и взял одежду со стула, куда положил ее несколькими часами раньше. Одеваясь, он безразличным взглядом окинул комнату, в которой провел ночь. Кровать, два прикрепленных к стене белых платяных шкафа – один с зеркальной дверцей; простенький белый ночной столик из магазина «ИКЕА» с будильником и журналом «Будь здоров», маленький стол с фотографией живущего с мамой каждую вторую неделю ребенка и разными безделушками – возле стула, с которого он только что забрал одежду. На стенах ничего не говорящие репродукции, которые ловкий маклер наверняка представил как выполненные «в гамме латте», хотя они попросту грязно-бежевые. Комната была такой же, как и полученный им в ней секс – незатейливо и немного скучно, но свою функцию выполняет. Как и всегда. К сожалению, удовлетворения хватало не слишком надолго.

Себастиан закрыл глаза. Это всегда самый мучительный момент. Переход к реальности. Эмоциональный поворот на сто восемьдесят градусов. Знакомо до боли. Он сконцентрировался на лежащей в постели женщине, особенно на видневшемся соске. Как же ее зовут?

Он знает, что представился, подходя с напитками, – так он поступал всегда. Никогда не представлялся, спрашивая, свободно ли место рядом, что она хочет выпить или может ли он ее угостить. Но ставя перед ней бокал – всегда.

«Кстати, меня зовут Себастиан».

Что же она ответила? Ему помнилось, что что-то на К. Он застегнул ремень на брюках. Раздался легкий металлический скрежет пряжки.

– Ты уходишь? – Ее голос звучал со сна хрипловато, взгляд искал часы.

– Да.

– Я думала, мы вместе позавтракаем. Который час?

– Скоро пять.

Женщина приподнялась на локте. Сколько ей? Под сорок? Она откинула с лица прядь волос. Сон отступал и сменялся осознанием того, что из утра, на которое она рассчитывала, ничего не получится. Он потихоньку встал, оделся и собирался уйти, не разбудив ее. Они не будут вместе завтракать и, перебрасываясь фразами, читать утреннюю газету, не пойдут на воскресную прогулку. Он не захочет познакомиться с ней получше и больше не позвонит, что бы он там ни говорил.

Она это поняла. Поэтому ничего объяснять Себастиан не стал.

– Пока, – произнес он на прощание, отбросив попытки угадать имя. Он уже больше не был уверен даже в том, что оно начинается на К.

На улице было по-рассветному тихо. Пригород спал, и все звуки казались приглушенными, словно им не хотелось его будить. Даже шум транспорта с проходившего поблизости шоссе Нюнесвеген доносился, будто почтительно ослабленный сурдиной. Себастиан остановился возле указателя на перекрестке. Улица Варпавеген. Где-то в пригороде Губбэнген. До дома довольно далеко. Ходит ли в такое время метро? Ночью они ехали на такси. По пути останавливались у магазинчика и покупали хлеб для завтрака – она вспомнила, что у нее дома ничего нет. Ведь он же собирается остаться на завтрак? Они купили хлеб и сок, он и… ну черт возьми. Как же ее звали? Себастиан двинулся по пустынной улице.

Он обидел ее, как бы ее там ни звали.

Через четырнадцать часов ему предстояло ехать в Вестерос и продолжать начатое дело. Впрочем, оно другого рода, до той женщины ему уже больше не добраться.

Пошел дождь.

Какое мерзкое утро.

В пригороде Губбэнген.

4

Все откровенно шло к чертовой матери. В ботинки комиссара полиции Тумаса Харальдссона затекала вода, его рация вышла из строя, и он потерял остальных участников прочесывания местности. Солнце светило прямо в глаза, и комиссару приходилось щуриться, чтобы не спотыкаться о кустарник и корни, торчавшие по всему болоту. Харальдссон выругался про себя и посмотрел на часы. Примерно через два часа у Йенни в больнице начнется обеденный перерыв. Она сядет в машину и поедет домой в надежде на то, что он уже успел вернуться. А он вместо этого будет торчать в проклятом лесу.

Харальдссон еще глубже провалился левой ногой. Почувствовал, что толстый носок в коротком ботинке впитывает холодную воду. В воздухе ощущалось зарождающееся, еще нестабильное весеннее тепло, вода же по-прежнему хранила зимний холод. Харальдссон задрожал, но снова вытащил ногу и нащупал твердую почву.

Он огляделся. Восток, вероятно, там. Разве в той стороне не идут военнослужащие? Или скауты? Правда, он вполне мог крутануться на 360 градусов и окончательно утратить ощущение, где находится север. Чуть поодаль, однако, виднелся маленький холмик, означавший сухую почву – маленький рай в этом мокром аду. Харальдссон двинулся туда. Нога снова провалилась. На этот раз правая. Чертовская удача.

Всему виной Хансер.

Ему не пришлось бы сейчас стоять тут мокрым по колено, если бы Хансер не захотела продемонстрировать свою активность и силу. А ей это действительно требовалось – ведь она, черт бы ее побрал, исходно даже не из полиции. Этакая юристка-выскочка, сумевшая ловко обойти его и выбиться в начальники, даже не запачкав рук и не промочив ног, как он.

Нет, если бы решать доверили Харальдссону, он бы действовал иначе. Конечно, парня никто не видел с пятницы и расширение зоны поиска вполне соответствовало служебной инструкции, особенно учитывая полученные сведения о «ночных мероприятиях» и «огнях в лесу» в окрестностях болота Листачер как раз в эти выходные. Но Харальдссон по опыту знал, что это пустой номер. Парень сидит сейчас где-нибудь в Стокгольме и смеется над обеспокоенной матерью. Ему ведь шестнадцать. А шестнадцатилетние парни любят заниматься таким делом – издеваться над своими мамашами.

Хансер.

Чем больше Харальдссон промокал, тем больше ненавидел ее. Эта женщина – худшее, что с ним случилось. Молодая, привлекательная, политически активная представительница новой, современной полиции.

Она перешла ему дорогу. Когда она проводила первое совещание в полиции Вестероса, Харальдссон осознал, что его карьера резко затормозилась. Он ведь подавал на эту должность. А получила ее Хансер. И будет у них начальником минимум пять лет. Его пять лет. Из-под него выдернули лестницу, по которой он продвигался вверх. Теперь его карьера медленно двинулась по горизонтали, и ее завершение представлялось лишь вопросом времени. То, что он стоит по колено в зловонной глине в лесу километрах в десяти от Вестероса, казалось ему почти символическим.

В полученной утром эсэмэске большими буквами было написано: «СЕГОДНЯ СЛАДКИЙ ЛЕНЧ». Это означало, что Йенни приедет домой в обед, чтобы заняться с ним сексом, а потом они еще займутся любовью вечером, один или два раза. Теперь их жизнь строилась так. Йенни проходила лечение от бесплодия и вместе с врачом разработала некую схему для оптимизации шансов на оплодотворение. Сегодня выпал такой оптимальный день. Отсюда и эсэмэска. Харальдссон испытывал двойственные чувства. С одной стороны, он ценил то, что их сексуальное общение в последнее время увеличилось на несколько сотен процентов. Ему нравилось, что Йенни всегда хотела его. С другой стороны, он никак не мог отделаться от ощущения, что на самом деле она хочет не его, а его сперму. Если бы не желание иметь ребенка, ей бы и в голову не пришло ехать домой в обед, чтобы наскоро потрахаться. Что-то во всем этом отдавало размножением животных. Как только яйцеклетка начинает двигаться к матке, они набрасываются друг на друга, словно кролики. В промежутках, по правде говоря, тоже, просто на всякий случай. Но уже больше не ради удовольствия, не ради близости. Куда же делась страсть? Где желание? И вот теперь Йенни приедет в обед домой, а там пусто. Может, следовало позвонить ей и спросить, не заняться ли ему перед уходом онанизмом, чтобы оставить сперму в банке в холодильнике. Самое ужасное, что он не был до конца уверен в том, что Йенни сочла бы такую идею совершенно неприемлемой.

Все началось в прошлую субботу.

Служба безопасности переключила разговор на полицию Вестероса около 15:00. Какая-то мать заявила о пропаже сына. Поскольку речь шла о несовершеннолетнем, заявление стало приоритетным. В полном соответствии с инструкцией.

К сожалению, приоритетное заявление пролежало до воскресенья, когда им поручили заняться дежурному наряду. В результате двое полицейских в форме посетили мать около 16:00. У нее еще раз приняли заявление, а позже вечером, перед уходом со службы, дежурные его зарегистрировали. Никаких мер все еще предпринято не было, не считая наличия теперь уже двух аккуратных и явно идентичных заявлений о пропаже того же человека. Причем оба имели пометку «приоритетное».

Только в понедельник утром, когда с момента исчезновения Рогера Эрикссона прошло 58 часов, старший по смене заметил, что заявления лежат без движения. К сожалению, профсоюзное собрание, посвященное предложению Государственного полицейского управления о введении новой формы, сильно затянулось, поэтому Харальдссона ознакомили с отложенным делом только в понедельник после обеда. Взглянув на дату приема заявлений, Харальдссон возблагодарил свою счастливую звезду за то, что дежурные полицейские все же посетили Лену Эрикссон в воскресенье вечером. Ей ведь не обязательно знать о том, что их визит вылился лишь в написание еще одного рапорта. Нет, работа началась всерьез уже в воскресенье, но пока ни к чему не привела. Именно этой версии Харальдссон и намеревался придерживаться.

Понимая, что перед разговором с Леной Эрикссон ему необходимо добыть хоть немного новых сведений, он позвонил подружке Рогера Лизе Ханссон, но та еще не вернулась из школы.

Харальдссон поискал в регистре материал на Лену Эрикссон и ее сына. Рогер был несколько раз уличен в мелком воровстве. В последний раз чуть больше года назад, что плохо привязывалось к исчезновению. На мать ничего не обнаружилось.

Он позвонил в муниципалитет и выяснил, что Рогер учится в Пальмлёвской гимназии.

«Паршиво», – подумал Харальдссон.

Немуниципальная гимназия с интернатом. Считается одной из лучших в стране по показателям успеваемости. В ней учатся талантливые и целеустремленные дети богатых родителей. Родителей со связями. Обязательно станут искать козла отпущения, виновного в том, что расследование началось не сразу, и тогда полное отсутствие сведений на третьи сутки будет выглядеть не слишком удачно. Харальдссон решил все остальное отложить. Его карьера и так замерла, и глупо подвергать себя дальнейшему риску.

Поэтому всю вторую половину дня Харальдссон усиленно работал. Он отправился в Пальмлёвскую гимназию. Директор Рагнар Грот и классная руководительница Беатрис Странд выразили глубокую озабоченность и ужаснулись, узнав об исчезновении Рогера, но ничем конкретным помочь не смогли. Они не слышали о том, чтобы что-то произошло. Рогер вел себя в школе как обычно, в пятницу днем он писал большую контрольную по шведскому языку и, по словам одноклассников, пребывал после нее в хорошем настроении.

Однако Харальдссону удалось разыскать Лизу Ханссон – последнюю, кто видел Рогера в пятницу вечером. Она училась в параллельном классе, и Харальдссону указали на нее в кафетерии. Симпатичная, хоть и самая обычная девушка. Прямые светлые волосы, челка убрана простой заколкой. Ненакрашенные голубые глаза. Белая блузка, застегнутая наверху до предпоследней пуговицы, поверх жилет. Усевшись напротив Лизы, Харальдссон сразу подумал о свободной церкви. Или о девушке из сериала «Белый камень», шедшего по телевидению в годы его молодости. Он спросил, не купить ли ей что-нибудь в кафетерии. Она отрицательно помотала головой.

– Расскажи о пятнице, когда Рогер был у тебя.

Лиза посмотрела на него и слегка пожала плечами.

– Он пришел примерно в половине шестого, мы сидели у меня в комнате, смотрели телевизор, а около десяти он пошел домой. Или, во всяком случае, сказал, что пошел домой…

Харальдссон кивнул. Четыре с половиной часа в ее комнате. Шестнадцатилетние парень и девушка. Смотрели телевизор – ну пусть попробует заставить меня в это поверить. Или я просто испорчен окружающей средой? Как давно они с Йенни стали смотреть вечером телевизор? Ни разу не перепихнувшись во время рекламы? Исчисляется месяцами.

– А больше ничего не произошло? Вы там не поругались, не поссорились, ничего такого?

Лиза помотала головой. Она прикусила малюсенький ноготь большого пальца. Харальдссон увидел, что кожица вокруг ногтя явно воспалена.

– Он раньше так когда-нибудь исчезал?

Лиза снова помотала головой.

– Насколько мне известно, нет, но мы не так давно вместе. Вы говорили с его мамой?

Харальдссону на мгновение подумалось, что она его обвиняет, но потом он понял, что конечно же нет. Всему виной Хансер. Из-за нее он потерял уверенность в себе.

– С ней встречались другие полицейские, но нам необходимо поговорить со всеми. Составить общую картину. – Харальдссон откашлялся. – А какие отношения у Рогера с мамой? Там нет никаких проблем?

Лиза снова пожала плечами. Харальдссон подумал, что у нее несколько ограниченный набор жестов. Мотание головой и пожимание плечами.

– Они ссорились?

– Конечно да. Иногда. Ей не нравилась школа.

– Эта школа?

Лиза кивнула.

– Она считала ее снобистской.

«Тут она чертовски права», – подумал Харальдссон.

– А отец Рогера, он живет в городе?

– Нет. Я не знаю, где он живет. Не знаю даже, известно ли это Рогеру. Он никогда о нем не говорит.

Харальдссон записал. Интересно. Возможно, сын отправился на поиски своих корней. Встретиться с отсутствующим отцом. Утаил это от матери. Случаются и более странные вещи.

– Что, вы думаете, с ним случилось? – прервала мысли Харальдссона Лиза.

Он посмотрел на нее и впервые заметил, что у нее глаза на мокром месте.

– Я не знаю. Но он, вероятно, скоро объявится. Возможно, просто ненадолго поехал в Стокгольм или что-нибудь в этом роде. Знаешь, захотелось немного приключений.

– Зачем ему это понадобилось?

Харальдссон посмотрел на ее искренне удивленное лицо. Ненакрашенный, сгрызенный ноготь во рту. Да, маленькой фрёкен Свободная Церковь этого не понять, но Харальдссон чувствовал все большую уверенность в том, что исчезновение на самом деле было бегством.

– Иногда в голову приходят странные идеи, кажущиеся на тот момент хорошими. Вот увидишь, он скоро появится. – Харальдссон улыбнулся убеждающей и внушающей доверие улыбкой, но увидел по Лизе, что цели не достиг.

– Обещаю, – добавил он.

Перед уходом он попросил Лизу составить список друзей Рогера и тех, с кем тот общался. Лиза надолго задумалась, потом написала и отдала Харальдссону листочек. Два имени: Юхан Странд и Свен Хеверин. «Одинокий парень, – подумал он, – одинокие парни частенько сбегают».

Усаживаясь в машину в тот понедельник вечером, Харальдссон все-таки испытывал известное удовлетворение от проделанной за день работы. Правда, разговор с Юханом Страндом не добавил ничего нового. В последний раз Юхан видел Рогера в пятницу после занятий. По его сведениям, вечером Рогер собирался к Лизе. Он не имел ни малейшего представления о том, куда тот мог подеваться после этого. Свен Хеверин явно получил длительное освобождение от школы. Шесть месяцев во Флориде. Он отсутствовал уже семь недель. Мать парня консультировала кого-то в США, и вся семья отправилась вместе с ней. «Некоторым людям везет», – подумал Харальдссон, пытаясь припомнить, в каких экзотических местах ему довелось побывать по работе. С ходу вспомнился только семинар в Риге, но там он половину времени промаялся с животом, и ему запомнилось в основном то, как раздражающе здорово веселились коллеги, пока он не отрывал взгляда от дна синего пластмассового ведра.

Но Харальдссон, как уже говорилось, испытывал известное удовлетворение. Он проработал несколько версий и, главное, обнаружил возможный конфликт между матерью и сыном, указывавший на то, что вскоре окажется, что полиции тут делать нечего. Разве мать в своем заявлении не употребила слово «убежал»? Да, действительно. Ее сын не «ушел» или «исчез», он «убежал». Не указывает ли это на то, что он покинул дом в порыве ярости? Захлопнутая дверь перед раздосадованной матерью. Харальдссон ощущал все большую уверенность. Парень отправился в Стокгольм расширять кругозор.

На всякий случай Харальдссон все-таки решил по пути завернуть к дому Лизы, чтобы немного пообщаться с соседями. Ему хотелось там чуть-чуть покрутиться, с тем чтобы несколько человек смогли потом его узнать на случай, если кто-нибудь заинтересуется ходом расследования. Может, кто-то из них даже видел Рогера, при самом благоприятном раскладе – шедшим в сторону центра и вокзала. Затем он собирался заехать к матери, чтобы слегка надавить на нее и узнать, насколько часто они ссорились. Отличный план, посчитал он, заводя машину. Тут зазвонил мобильный телефон. Беглый взгляд на экран телефона заставил его чуть-чуть похолодеть. Хансер.

– Какого черта ей надо? – пробормотал Харальдссон, снова заглушая мотор. Может, не отвечать? Заманчиво, но вдруг парень уже вернулся. Возможно, именно это Хансер и хочет ему сообщить. Что он все время был прав. Он ответил.

Разговор продолжался всего 18 секунд и со стороны Хансер состоял из четырех слов.

– Где ты? – были первыми двумя.

– В машине, – в полном соответствии с истиной ответил Харальдссон. – Я только что побеседовал с учителями и подружкой в школе, где учится парень.

К своей великой досаде, Харальдссон сам услышал, что занял оборонительную позицию. Его голос прозвучал уступчиво. Чуть тоньше обычного. Черт, он ведь сделал все как надо.

– Немедленно приезжай.

Харальдссон только собрался объяснить, куда направляется, и спросить, почему такая спешка, но не успел ничего сказать – Хансер уже положила трубку. Чертова Хансер. Он завел машину, развернулся и поехал в отделение полиции.

Там его встретила Хансер. Холодные глаза. Слишком аккуратно уложенные светлые волосы. Прекрасно сидящий и наверняка дорогой костюм. Ей только что звонила взволнованная Лена Эрикссон, которая интересовалась, что происходит, и теперь она сама вынуждена задаваться тем же вопросом. Что происходит?

Харальдссон быстро рассказал о проделанном за вторую половину дня, сумев четыре раза вставить, что получил дело только сегодня после обеда. Если ей хочется предъявить кому-то претензию, то следует обратиться к дежурившим в выходные.

– Обязательно, – спокойно ответила она. – Почему ты, зная о том, что с делом вышла проволочка, не проинформировал меня? О таких вещах мне непременно следует знать.

Харальдссон почувствовал, что история принимает нежелательный оборот. Он начал оправдываться:

– Подобное случается. Не могу же я, черт возьми, бегать к тебе, как только машина дает маленький сбой. У тебя ведь есть дела поважнее.

– Важнее, чем проследить за тем, чтобы мы незамедлительно начали поиски пропавшего ребенка?

Она смотрела на него вопросительно. Харальдссон молчал. Такое в его план не входило. Никак не входило.

Это происходило в понедельник. А теперь он стоял в мокрых носках на краю болота. Хансер пустила в ход всю артиллерию: опрос соседей и прочесывание местности, масштабы которой увеличивались с каждым днем. Пока без всякого результата. Накануне Харальдссон столкнулся в отделении с комиссаром полиции лена и небрежно заметил, что эта история им обойдется недешево. Много народу работает по многу часов, чтобы отыскать парня, который развлекается в столице. Толком разобрать реакцию комиссара Харальдссон не сумел, но когда Рогер вернется со своей маленькой экскурсии, комиссар наверняка вспомнит его слова. Тогда он поймет, сколько денег попусту растратила Хансер. Подумав об этом, Харальдссон улыбнулся. Должностная инструкция – это одно, а интуиция полицейского – совсем другое. Такому не выучишься.

Харальдссон остановился. На полпути к холму. Одна нога вновь провалилась. На этот раз основательно. Он вытащил ногу. Без ботинка. Харальдссон успел лишь увидеть, как жижа хищно засасывает черный ботинок сорок третьего размера, а носок левой ноги тем временем впитал еще несколько миллилитров холодной воды.

Черт возьми, с него хватит.

Достаточно.

На колени, руку в ил, достать ботинок. Потом он поедет домой. Другие могут носиться тут и прочесывать эту проклятую местность. А ему надо оплодотворять жену.

5

Отпустив такси и облегчив кошелек на 380 крон, Себастиан оказался перед собственной квартирой на улице Грев-Магнигатан в районе Эстермальм[2]. Он давно собирался от нее отделаться – жилье было дорогим и шикарным, словно предназначенным для успешного писателя, лектора с опытом работы в высшей школе и разветвленной сетью знакомств. Ничто из этого к нему больше не относилось. Но одна мысль о необходимости отбирать, паковать и перевозить нажитые за все годы вещи представлялась ему невыносимой. Поэтому он предпочел просто закрыть бо́льшую часть квартиры и пользоваться лишь кухней, комнатой для гостей и меньшей из ванных комнат. Остальное стояло неприкосновенным. В ожидании… чего-то.

Себастиан кинул беглый взгляд на вечно незастеленную кровать, но предпочел ей душ. Теплый и долгий. Ночная близость уже давно забылась. Может, он зря поспешил уйти? Сумела бы та женщина что-нибудь дать ему, останься он еще на несколько часов? Конечно, еще секса. И завтрак. Хлеб с соком. А потом? Окончательное прощание было неизбежным. Иначе это закончиться не могло. Тогда не стоило и затягивать. И тем не менее. Ему явно недоставало их недолгого единения, на мгновение приподнявшего его. Он уже вновь чувствовал себя отяжелевшим и опустошенным. Сколько же он на самом деле проспал? Два часа? Два с половиной? Похмелья, во всяком случае, не ощущалось. Он посмотрел на себя в зеркало. Глаза казались более усталыми, чем обычно, и ему подумалось, что скоро надо бы что-нибудь сделать с прической. Возможно, подстричься ежиком. Нет, тогда это будет слишком напоминать о нем прежнем. А прошлого больше не существует. Да, но можно подстричь бороду, укоротить волосы, даже мелировать несколько прядей. Он улыбнулся себе самой очаровательной улыбкой. «Просто невероятно, что это работает», – подумал он и внезапно ощутил страшную усталость. Поворот на сто восемьдесят градусов завершен. Пустота вернулась. Он посмотрел на часы. Может, все-таки стоит ненадолго прилечь? Себастиан знал, что сон обязательно вернется, но сейчас он чувствовал себя слишком усталым, чтобы волноваться по этому поводу. Он настолько свыкся со своим спутником, что в те немногие разы, когда тому не удавалось нарушить его ночной покой, ему его даже недоставало.

Поначалу дело обстояло иначе. Сон терзал его месяцами, и Себастиан безумно устал от вечных пробуждений, от этого постоянного танца вокруг страха и удушья, надежды и отчаяния. Он начал основательно выпивать на ночь – решение проблем номер один для белых мужчин среднего возраста с высшим образованием и душевными переживаниями. На некоторое время ему удалось полностью отделаться от кошмарного сна, но его подсознание слишком быстро отыскало путь, минующий преграды алкоголя, поэтому для достижения эффекта приходилось выпивать значительно больше и начинать все раньше и раньше. В конце концов Себастиан понял, что проиграл битву, и резко прекратил.

Решил дать отболеть.

Предоставить время.

Дать зарубцеваться.

Ничего не получилось. После еще некоторого времени постоянных ночных пробуждений он обратился к лекарствам – к чему обещал себе никогда не прибегать. Однако обещания не всегда удается сдержать, это Себастиан знал по собственному опыту, причем лучше большинства, особенно если перед тобой возникают действительно серьезные вопросы. Тогда требуется проявлять гибкость. Он обзвонил нескольких весьма сомнительных старых пациентов и извлек на свет божий свою книжку для выписки рецептов. Соглашение было простым: 50 на 50.

Ему, естественно, позвонили из Управления здравоохранения и соцобеспечения и поинтересовались относительно внезапно выписанного им большого количества препаратов. Себастиан сумел все объяснить удачно сфабрикованными ложными сведениями о «возобновлении деятельности» и «интенсивной начальной фазе» с «пациентами на стадии поиска», однако все же немного увеличил количество пациентов, чтобы не было столь очевидно, чем он на самом деле занимается.

Поначалу он принимал в основном пропаван, прозак и декстропропоксифен, но они действовали раздражающе недолго, и Себастиан стал пробовать долконтин и другие субстанции на базе морфина.

Управление здравоохранения создавало ему, как оказалось, минимальные проблемы. С ними он справлялся. Хуже обстояло дело с эффектом от его экспериментирования. Сон, правда, исчез. Но у него исчезли также аппетит, большинство лекций и сексуальное влечение – совершенно новое для него и пугающее ощущение.

Но самым страшным было все-таки хроническое отсутствие концентрации. Казалось, будто он больше не способен додумать ни одну мысль до конца, а теряет ее где-то на полпути. Простейший бытовой разговор давался ему с известным трудом, а дискуссия или более длинное рассуждение стали совершенно недостижимы. Об анализах и выводах оставалось просто забыть.

Для Себастиана, само существование которого строилось на ощущении интеллекта, причем фундаментом собственного восприятия являлась иллюзия остроты своего мышления, это было ужасно. Жить с притупленным восприятием, правда, лишенным боли, но и куда большего – самой жизни, утратить возможность ощущать остроту. Всему есть предел. Себастиан понял, что вынужден выбирать: страх, но с полноценным мышлением, или вялая, приглушенная жизнь с недоразвитым сознанием. Он пришел к выводу, что, по всей видимости, возненавидит свое существование в любом случае, и выбрал страх, резко покончив и с лекарственными препаратами.

После этого он не притрагивался ни к спиртному, ни к наркотикам.

Не принимал даже таблеток от головной боли.

Но сон ему снился.

Каждую ночь.

«Почему это вдруг пришло в голову», – задумался он и посмотрел на себя в зеркало ванной комнаты. Почему сейчас? Ведь сон являлся его спутником на протяжении многих лет. Он изучал и анализировал его. Обсуждал его со своим психотерапевтом. Смирился, научился жить с этим сном.

Так почему же сейчас?

«Все дело в Вестеросе», – подумал он, вешая полотенце и выходя голым из ванной. Всему виной Вестерос.

Вестерос и его мать. Но сегодня он завершит эту главу своей жизни.

Окончательно.

Сегодня будет хороший день.

* * *

Для стоявшего в лесу возле болота Листачер Юакима этот день был лучшим за долгое время, а когда Юаким оказался одним из троих, кого выбрали для получения инструкций непосредственно от подошедшего к ним полицейского, день стал еще лучше. Обычное скучноватое собрание скаутов внезапно превратилось в нечто большее – в настоящее приключение. Юаким покосился на пистолет полицейского и решил, что непременно пойдет работать в полицию. Форма и пистолет. Как скауты, только значительно выше рангом. То что нужно. Потому что, по правде говоря, Юаким уже больше не считал жизнь скаутов самым интересным занятием. Ему только что исполнилось четырнадцать, и то, что поглощало его свободное время начиная с шести лет, стало терять свою притягательную силу. Чары разрушились. Походы, выживание, звери и природа. Не то чтобы это казалось ему глупостью, хотя все остальные парни в его классе считали именно так. Нет, он чувствовал, что просто перерос это. В свое время все было здорово, спасибо, но теперь требовалось нечто иное.

Возможно, это сознавал и Томми, их руководитель.

Может, поэтому, когда они добрались до болота, тот и подошел к полицейским с военными и поинтересовался, что происходит.

Может, поэтому он и предложил полиции свои услуги и помощь группы.

Независимо от причины полицейский по имени Харальдссон, слегка поразмыслив и посомневавшись, пришел к выводу, что лишние девять пар глаз в лесу им в любом случае не повредят. Ребята смогут обследовать собственный маленький сектор. Харальдссон попросил Томми разбить скаутов на группы по три человека, выбрать руководителей и послать их к нему. Юаким вытащил счастливый билет. Он оказался в одной группе с Эммой и Алисой, самыми красивыми девчонками отряда, а руководителем избрали его.

И теперь Юаким возвращался к ожидавшим его девочкам. Харальдссон был приятно краток и решителен, как полицейские в фильмах про Мартина Бека[3]. Юаким преисполнился собственной важности. Он уже прямо видел, как пройдет остаток этого потрясающего дня. Он найдет пропавшего мальчика сильно травмированным. Возможно, со сломанной ногой. Во всяком случае, мальчик будет смотреть на Юакима умоляющим взглядом и окажется настолько слаб, что не сможет говорить, но его глаза скажут все. Юаким поднимет его и понесет к остальным – вот так драматично. Остальные увидят его, заулыбаются, начнут аплодировать, кричать «ура!», и все получится чертовски здорово.

Вернувшись к группе, Юаким организовал ее членов следующим образом: Эмма пойдет слева от него, а Алиса – справа. Харальдссон строго приказал, чтобы цепочка двигалась равномерно, и Юаким, серьезно посмотрев на девочек, сказал, что важно держаться вместе. Наступил решающий момент. Выждав, как показалось, целую вечность, пока Харальдссон даст отмашку, цепочка прочесывающих лес наконец двинулась вперед.

Вскоре Юаким заметил, что держаться ровной цепочкой довольно трудно, хоть она и состояла всего из трех групп по три человека в каждой. Особенно когда они начали углубляться в лес и заболоченная местность раз за разом вынуждала их сворачивать с намеченного курса. Одной группе стало трудно выдерживать темп, вторая его не сбавляла и вскоре скрылась за холмами. В точности как говорил Харальдссон, и Юаким проникся к нему еще большим уважением. Он, казалось, знает все. Юаким улыбнулся девочкам и заставил их повторить последние слова Харальдссона:

– Если что-нибудь обнаружите, кричите: «Находка!»

Эмма с раздражением кивнула:

– Ты это уже тысячу раз говорил.

Юаким не стал расстраиваться из-за ее ответа. Щурясь от светившего в глаза солнца, он зашагал дальше, пытаясь соблюдать расстояние и равнение. Хотя делалось все труднее. И он уже больше не видел группу Лассе, которая только что находилась чуть левее них.

Через полчаса Эмме захотелось отдохнуть. Юаким попытался заставить ее понять, что останавливаться нельзя. Они могут отстать и потерять остальных.

– Кого остальных?

Алиса многозначительно улыбнулась. Юаким сообразил, что они уже какое-то время не видят остальных.

– Судя по звукам, они идут позади нас.

Все трое умолкли и стали особенно внимательно прислушиваться. Где-то вдали доносились слабые звуки. Кто-то кричал.

– Нет, пойдем дальше, – решил Юаким, хотя в глубине души чувствовал, что Алиса, вероятно, права. Похоже, они двигались слишком быстро. Или не в ту сторону.

– Тогда иди один, – сердито глядя на него, ответила Эмма.

Юаким на секунду почувствовал, что теряет контроль над группой и Эмма начинает от него отдаляться. А ведь за последние тридцать минут она несколько раз ласково взглянула на него. Юаким весь покрылся потом, и не только из-за слишком теплого белья. Он же гнал их, чтобы произвести на нее впечатление, неужели она не понимает? А теперь выходит, будто он еще и виноват.

– Ты проголодался? – прервала его мысли Алиса. Она достала из рюкзака несколько сэндвичей.

– Нет, – ответил он чуть слишком поспешно, прежде чем сообразил, что, конечно, проголодался.

Юаким немного отошел от них и встал на холме, чтобы это выглядело так, будто у него есть какой-то план. Эмма радостно взяла сэндвич, не обращая никакого внимания на попытки Юакима принять важный вид. Он понял, что надо менять тактику. Сделал глубокий вдох, наполнив легкие свежим лесным воздухом. Небо затянули облака, и солнце исчезло вместе с обещанием отличного дня. Юаким вернулся к девочкам. Решил смягчить тон.

– Я все-таки с удовольствием возьму сэндвич, если у тебя еще что-нибудь осталось, – сказал он как можно приветливее.

– Конечно, – ответила Алиса и вытащила ему завернутый в пластикатовый пакет бутерброд. Она улыбнулась, и Юаким понял, что такая тактика, пожалуй, подходит лучше.

– Интересно, где мы находимся, – продолжила Эмма, вынимая из кармана маленькую карту.

Все трое сгрудились вокруг карты и попытались догадаться, где они находятся. Это оказалось довольно трудно, поскольку местность не имела каких-либо отчетливых ориентиров, лишь холмы, чередовавшиеся с лесом и болотом. Но ребята знали, откуда они стартовали и в каком приблизительно направлении двигались.

– Мы все время шли на север, значит, должны быть где-то в этом районе, – предположила Эмма.

Юаким восхищенно кивнул – Эмма здорово соображает.

– Пойдем дальше или подождем остальных? – спросила Алиса.

– Я считаю, надо идти, – быстро ответил Юаким, но молниеносно добавил: – Или вам хочется подождать?

Он посмотрел на девочек – на Эмму с ярко-голубыми глазами и нежным лицом и Алису с чуть более резкими чертами. «Обе выглядят классно», – подумал он, и ему вдруг захотелось, чтобы они предложили подождать остальных. А те бы не шли долго-долго.

– Пожалуй, действительно стоит пойти дальше. Если мы сейчас здесь, то находимся недалеко от того места, где должны снова собраться вместе, – сказала Эмма, показывая на карту.

– Да, хотя вы правы, другие группы остались позади нас, так что можно с таким же успехом и подождать их, – попытался Юаким.

– Я думала, ты хочешь оказаться первым, ведь ты рванул вперед, как крутой спринтер, – вмешалась в разговор Алиса.

Девочки засмеялись, и Юаким прислушался к собственному ощущению. С симпатичными девчонками смеяться приятно, решил он и в шутку слегка подтолкнул Алису.

– Ты тоже неслась довольно неслабо.

Они принялись гоняться друг за другом. Побежали между глубокими лужами, поначалу бесцельно, но после того, как Эмма угодила в одну из луж, стали стараться замочить друг друга. Получился чудесный перерыв в скучноватом прочесывании местности – как раз то, что требовалось Юакиму. Он побежал за Эммой и на секунду схватил ее за руку. Девочка вырвалась и попыталась удрать от него, сделав несколько быстрых шагов. К сожалению, она угодила левой ногой под торчащий корень и потеряла равновесие. На секунду показалось, что Эмма сможет снова подняться на ноги, однако глина вокруг воды была скользкой, и девочка провалилась в лужу по талию. Юаким засмеялся, но Эмма закричала. Он умолк и подошел к ней. Эмма закричала еще громче. «Странно, – подумал Юаким. – Что тут такого страшного? Немного воды». Тут он увидел едва заметно торчащее перед Эммой белесое тело. Оно словно бы лежало под водой в ожидании своей жертвы. Невинные детские игры кончились. Их сменили паника и головокружение. Эмму рвало, Алиса плакала. Юаким замер, не отрывая взгляда от зрелища, которое будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.

В первый раз увидеть покойника нелегко.

От того, что тебе всего четырнадцать лет, легче не делается.

Харальдссон лежал в постели и дремал. Йенни лежала рядом, подсунув подушку под попу и поставив ступни на матрас. Ей не захотелось затягивать дело.

– Лучше уж покончить с этим сразу, тогда мы успеем еще разок до того, как мне надо будет возвращаться.

Покончить. Есть ли в шведском языке более расхолаживающее слово? Харальдссон сомневался. Но теперь они покончили, и Харальдссон дремал. У кого-то играл дебютный альбом группы ABBA. Ring Ring.

– Твой телефон звонит, – Йенни толкнула его в бок.

Харальдссон проснулся, прекрасно сознавая, что ему не следовало бы находиться в постели рядом с женой. Он схватил с пола брюки и вытащил из кармана мобильник. Ну конечно, Хансер. Он сделал глубокий вдох и ответил.

На этот раз тоже четыре слова.

– Где тебя черти носят?

* * *

Хансер раздраженно положила трубку. «Вывихнул ногу». Черт бы его побрал. У нее было сильное желание поехать в больницу или хотя бы послать туда машину, только чтобы получить неопровержимое доказательство против этого мерзавца. Но времени не было. Совершенно внезапно она сделалась ответственной за раскрытие убийства. Нельзя сказать, чтобы ситуацию облегчало то обстоятельство, что руководителя сил, отправленных к болоту Листачер, не оказалось на месте или что он согласился подключить к прочесыванию малолетних скаутов. Детей, которым теперь требовалось организовывать психологическую помощь, после того как одна девочка провалилась в воду и, поднимаясь, вытащила за собой труп.

Хансер покачала головой. С этим исчезновением все изначально пошло наперекосяк. Абсолютно все. Теперь промахам необходимо положить конец. С этого момента они должны действовать правильно. Как профессионалы. Она посмотрела на трубку, которую по-прежнему держала в руке. У нее родилась идея. Конечно, это ответственный шаг. Многим он показался бы преждевременным. Он вполне может подорвать ее репутацию как руководителя. Впрочем, она уже давно дала себе слово не бояться неудобных решений. На карту поставлено слишком многое.

Погиб мальчик.

Убит.

Надо подключать к работе лучшие силы.

– Тебя к телефону, – сказала Ванья, заглядывая к Торкелю Хёглунду.

Его кабинет, как и почти все вокруг Торкеля, был строгим и простым. Никаких излишеств, никаких дорогих вещей, почти ничего личного. Благодаря мебели, привезенной с какого-то крупного склада, комната больше походила на кабинет директора средней руки в маленьком городке со скромным бюджетом, нежели на кабинет одного из самых высокопоставленных руководителей полиции Швеции. Некоторые из его коллег считали странным, что человек, отвечающий за отдел расследования убийств Государственной уголовной полиции, не стремится показать миру, чего он достиг. Другие толковали это как то, что успехи не ударили ему в голову. Правда же была более простой и приземленной: Торкелю вечно не хватало времени. У него много сил отнимала работа, он постоянно находился в разъездах и был не из тех людей, кому хочется посвящать свободное время отделке кабинета, где он довольно редко сидит.

– Звонят из Вестероса, – продолжила Ванья, садясь напротив него. – Там убили шестнадцатилетнего мальчика.

Торкель посмотрел, как Ванья усаживается поудобнее. Беседовать ему явно предстояло при свидетеле. Торкель кивнул и поднял трубку. Со времени второго развода ему казалось, что речь в телефонных разговорах теперь идет исключительно о внезапной трагической смерти. Уже более трех лет никто не интересовался тем, придет ли он домой к ужину, или чем-либо другим приятно тривиальным.

Имя он узнал – Керстин Хансер, начальница полиции Вестероса, с которой он познакомился несколько лет назад на курсах повышения квалификации. Хороший человек и наверняка толковый руководитель, подумалось ему тогда, он помнил также, что обрадовался, узнав о ее новой должности. Сейчас ее голос звучал сдавленно и напряженно.

– Мне требуется помощь, и я решила вызвать бригаду из Государственной уголовной полиции, больше всего мне бы хотелось, чтобы вы приехали лично, – услышал Торкель в трубке. – Думаете, это возможно? – продолжила она почти умоляюще.

Торкель на секунду подумал, что хорошо бы уклониться – он со своей командой только что вернулся после довольно неприятного расследования в Линчёпинге, – но он понимал, что раз Керстин Хансер звонит, значит, ей действительно нужна помощь.

– Мы наделали ошибок с самого начала. Существует риск, что дело выйдет из-под контроля, поэтому мне действительно требуется ваша помощь, – продолжила она, словно услышав его сомнения.

– О чем, собственно, идет речь?

– Шестнадцатилетний мальчик. Пропал неделю назад. Найден мертвым. Убит. Жестоко.

– Пришлите мне весь материал по электронной почте, я посмотрю, – ответил Торкель, глядя на Ванью, которая встала, подошла к другому телефону и подняла трубку.

– Билли, зайди в кабинет к Торкелю. У нас есть работа, – сказала она в черную трубку, перед тем как вновь положить ее.

Похоже, она уже знала, каким будет окончательный ответ Торкеля. Она, казалось, знала это во всех случаях. Торкель испытал гордость и легкое раздражение. Ванья Литнер была его ближайшим союзником в команде. Несмотря на незначительный возраст – ей только что исполнилось тридцать, – за два года, которые Ванья проработала с ним, она выросла в опытного и, на взгляд Торкеля, почти раздражающе талантливого полицейского. В ее возрасте он и сам стремился стать именно таким. Закончив разговор с Керстин Хансер, Торкель улыбнулся Ванье.

– Начальником тут по-прежнему являюсь я, – начал он.

– Знаю, я просто соберу команду, чтобы ты смог услышать наши точки зрения. А там уж решение, как всегда, за тобой, – сказала она, сверкнув глазами.

– Конечно, конечно, можно подумать, что у меня есть выбор, если уж ты за что-то взялась, – ответил он, вставая. – Значит, надо начинать складывать вещи, мы едем в Вестерос.

* * *

Билли Русэн вел фургон по шоссе Е18. Как всегда, слишком быстро. Торкель уже давно прекратил делать ему замечания. Вместо этого он сконцентрировался на полученном материале об убитом Рогере Эрикссоне. Отчет оказался довольно кратким и скудным, ответственный следователь Тумас Харальдссон был, похоже, не из тех, кто особенно надрывается. Вероятно, придется начинать все сначала. Торкель знал, что на дела такого рода обожает набрасываться вечерняя пресса. Ситуация усугублялась тем, что предварительная причина смерти, установленная на месте обнаружения трупа, указывала на то, что мальчик подвергся жестокому нападению и получил многочисленные ножевые ранения в область сердца и легких. Правда, больше всего беспокоило Торкеля не это, а короткая заключительная фраза из отчета врача с места обнаружения трупа:

«Предварительное обследование показывает, что у покойного почти полностью отсутствует сердце». Торкель посмотрел в окно на мелькавшие за ним деревья. Кто-то изъял сердце. Торкель надеялся ради всех, что мальчик не увлекался тяжелым роком или не был заядлым игроком в компьютерную игру World of Warcraft. Иначе в прессе появятся совершенно безумные теории.

Более безумные, поправил он себя.

Ванья оторвала взгляд от собственной папки. Она явно прочла то же предложение.

– Вероятно, стоит сразу вызвать Урсулу, – сказала она, как всегда, прочитав его мысли.

Торкель кивнул.

– Адрес у нас имеется? – оглянувшись назад, спросил Билли.

Торкель дал ему адрес, и Билли быстро ввел его в GPS-навигатор. Торкелю не нравилось, когда Билли, сидя за рулем, занимался чем-то посторонним, но тот хотя бы снизил скорость, пока вводил место назначения. Хоть что-то.

– Осталось полчаса. – Билли снова нажал на газ, и большой фургон мгновенно отреагировал. – Возможно, сумеем добраться за двадцать минут – в зависимости от движения.

– Полчаса вполне подойдет. Мне не нравится, когда мы преодолеваем звуковой барьер.

Билли прекрасно знал мнение Торкеля о его вождении, но лишь улыбнулся шефу в зеркало заднего вида. Хорошая дорога, хорошая машина, хороший водитель. Почему бы не использовать это по максимуму?

Билли еще увеличил скорость.

Торкель достал телефон и набрал номер Урсулы.

6

Поезд отошел от Центрального вокзала Стокгольма в 16:07. Себастиан уселся в вагон первого класса. Когда они выезжали из города, он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

Раньше он непременно засыпал в поездах. Но теперь, хоть и чувствовал всем телом, что часок сна пошел бы ему на пользу, он никак не мог обрести требуемое спокойствие.

Себастиан достал, вскрыл и прочел письмо из похоронного бюро. Он заранее знал, о чем в нем говорится. Одна из бывших коллег матери позвонила ему и сообщила, что та скончалась. «Тихо и достойно», – сказала она. Тихая и достойная – такова жизнь его матери в двух словах. Ничего положительного в них не заключалось, во всяком случае, если тебя зовут Себастиан Бергман, – нет, для него жизнь являла собой борьбу с первой до последней минуты. Тихие и достойные для него не существовали. Обычно он называл их мертвыми и скучными, живущими одной ногой в могиле. Теперь его уверенность поколебалась. Как бы сложилась его жизнь, будь он тихим и достойным?

Вероятно, лучше.

Менее болезненно.

Во всяком случае, в этом его пытался убедить Стефан Хаммарстрём, психотерапевт Себастиана. Они обсуждали это в одну из последних встреч, когда Себастиан рассказал ему о смерти матери.

– Насколько опасным тебе представляется быть как все? – спросил Стефан, когда Себастиан изложил ему свое отношение к тихому и достойному.

– Безумно опасным, – ответил Себастиан. – Вероятно, смертельным.

Потом они просидели почти час, обсуждая генетическую предрасположенность человека к опасности. Данную тему Себастиан очень любил.

Он уже понял важность опасности как движущей силы, отчасти по собственной жизни, отчасти по своему исследованию, посвященному серийным убийцам. И рассказал терапевту, что для серийного убийцы истинным толчком являются две вещи: фантазия и опасность. Фантазия – это мотор, который крутится, постоянно присутствуя, хоть и вхолостую.

У большинства людей имеются фантазии – сексуальные, темные, жестокие, – постоянно выпячивающие собственное «я», постоянно уничтожающие то или тех, кто встает на пути. В фантазиях человек всемогущ. Мало кто изживает свои фантазии. Те, кому это удается, сумели найти ключ.

Опасность.

Риск, что тебя обнаружат.

Риск отважиться на запретное.

В этот миг на свободу вырываются адреналин и эндорфин. Это горючее, которое взрывается и заставляет мотор работать на пределе возможного. Поэтому любители отключаться ищут новые наркотики, а серийные убийцы становятся серийными убийцами. Трудно вернуться обратно к холостому ходу, когда ты уже запустил мотор. Почувствовал силу. Обнаружил, что побуждает тебя жить. Опасность.

– Ты действительно имеешь в виду опасность, а не напряжение? – спросил Стефан, склонившись вперед, когда Себастиан умолк.

– У нас что, урок шведского языка?

– Нет, ты читаешь лекцию. – Стефан налил из стоявшего возле него графина стакан воды и протянул Себастиану. – А тебе случалось получать за лекции деньги, вместо того чтобы самому платить за их чтение?

– Я плачу за то, чтобы ты слушал. Что бы я ни говорил. – Себастиан улыбнулся и покачал головой.

– Нет, ты знаешь, за что мне платишь. Тебе требуется помощь, а такие маленькие отступления сокращают время на разговор, который нам действительно следует вести.

Себастиан не ответил. Не пошевелил ни единым мускулом лица. Стефан ему нравился. Не какое-то там фуфло.

– Давай вернемся к твоей матери. Когда похороны?

– Они уже состоялись.

– Ты там был?

– Нет.

– Почему?

– Потому что считал, что это церемония для людей, которые ее действительно любили.

Стефан несколько секунд молча рассматривал его.

– Вот видишь, нам много о чем надо поговорить.

За окнами покачивающегося вагона открывался красивый вид. Поезд проезжал через только что зазеленевшие луга и леса к северо-западу от Стокгольма. Сквозь деревья мелькнуло во всем своем блеске переливающееся красноватыми красками озеро Меларен. У любого другого пассажира, вероятно, пробуждалась мысль о возможностях жизни. Для Себастиана все было строго наоборот. В окружавшей его красоте он не видел никаких возможностей. Себастиан поднял взгляд к потолку. Всю жизнь он провел в бегах от родителей. От отца, с которым боролся начиная с юности, и от матери, тихой и достойной, но никогда не встававшей на его сторону. Никогда. Так ему казалось.

На мгновение у него на глаза навернулись слезы. Это достижение последних лет. Слезы. «Странно, – подумал он, – что человеку в моем возрасте приходится открывать такую простую вещь, как слезы».

Эмоционально.

Иррационально.

Вот уж чего ему никогда не хотелось. Он перешел к единственному средству, способному, по его мнению, заглушить чувства, – к женщинам. Еще одно нарушенное обещание. Себастиан вел порядочный образ жизни с того момента, как встретил Лили и решил хранить ей верность. Однако из-за посещавшего его по ночам изнуряющего сна и пустых, бессмысленных дней он не видел иного выхода. Краткие мгновения с разными женщинами заполняли его жизнь, а погоня за новыми победами делала свое дело – мыслям удавалось хотя бы на время выдавливать ощущение бессилия. Он функционировал как мужчина, как любовник, как хищник, постоянно охотящийся за новыми женщинами. Эту способность он пронес через все. Его это радовало и пугало. Это составляло всю его сущность. Одинокий мужчина, заполняющий время молодыми и старыми, студентками и коллегами, замужними и незамужними. Он не гнушался никем. Для него существовало лишь одно правило: она должна покориться ему. Показать, что он чего-то стоит, что он живет. Он сам понимал, насколько деструктивно его поведение, но пристрастился к нему и отбрасывал мысль о том, что однажды ему, вероятно, придется искать иной выход.

Себастиан стал осматриваться в полупустом вагоне. Его взгляд остановился на сидевшей чуть поодаль брюнетке. Около сорока, дорогая серо-голубая блузка, дорогие золотые серьги. «Не слишком жеманная», – подумал он. Она читала книгу. Отлично, читающие книги сорокалетние женщины, согласно его опыту, занимали третье место в шкале трудности. В некоторой зависимости от того, что именно они читают, но тем не менее.

Он встал и прошел несколько шагов до ее места.

– Я иду в вагон-ресторан, вы что-нибудь хотите?

Женщина с удивлением оторвалась от книги, сомневаясь, к ней ли он обращается. Встретившись с ним взглядом, поняла, что явно к ней.

– Нет, спасибо, мне ничего не надо.

Она почти демонстративно вновь погрузилась в книгу.

– Точно? Даже чашки кофе?

– Нет, спасибо.

На этот раз она даже не подняла взгляд.

– Чаю? Горячего шоколада?

Тут она оторвала взгляд от книги и посмотрела на Себастиана с некоторым раздражением. Себастиан улыбнулся почти патентованной улыбкой:

– Теперь можно получить даже вино, но, пожалуй, еще слишком рано.

Женщина не ответила.

– Вас, вероятно, удивляет, почему я спрашиваю, – продолжал Себастиан. – Я вынужден. Я чувствую, что мой долг – спасти вас от этой книги. Я ее читал. Вы еще будете меня благодарить.

Женщина подняла глаза и снова встретилась с ним взглядом. Себастиан улыбался. Женщина улыбнулась в ответ.

– Я бы с удовольствием выпила чашечку кофе. Черного, без сахара.

– Будет исполнено.

Новая краткая улыбка, когда Себастиан продолжил путь по вагону. Возможно, поездка в Вестерос все-таки получится недурственной.

* * *

В отделении полиции Вестероса кипела бурная деятельность. Керстин Хансер немного нервно взглянула на часы. Надо идти. Бог свидетель, до чего же не хочется. Она могла назвать девяносто девять вещей, которыми занялась бы охотнее, чем поездкой в морг и встречей с Леной Эрикссон. Но деваться некуда. И пусть они были на сто процентов уверены в том, что найденный мальчик действительно Рогер Эрикссон, мать хотела увидеть его собственными глазами. Хансер пыталась отговорить ее, но Лена Эрикссон стояла на своем: она хочет увидеть сына. Они собирались отправиться в морг прямо с утра, но мать дважды откладывала визит. Почему, Хансер не знала, да ее это и не волновало. Больше всего ей хотелось, чтобы визит вообще не состоялся, во всяком случае с ее участием. Эту часть работы она откровенно не любила, и, по правде говоря, она не слишком хорошо ей удавалась. Хансер старалась при любой возможности избегать подобных ситуаций, но все, похоже, предполагали, что она должна справляться с ними лучше других только потому, что она женщина. Ей якобы проще находить нужные слова, и ее присутствие приносит скорбящим родственникам известное облегчение исключительно в силу ее пола. Хансер считала это полной ерундой. Она никогда не знала, что говорить. Могла выразить глубокое сочувствие, возможно, обнять, подставить плечо для рыданий, дать номер телефона, по которому можно с кем-нибудь поговорить, неоднократно заверить в том, что полиция приложит все усилия для поимки того, кто причинил им столько страданий. На это она, разумеется, была способна, но речь, как правило, шла лишь о том, чтобы постоять рядом. А с этим мог справиться кто угодно.

Она даже не могла припомнить, кто ходил с ними от полиции, когда они с мужем опознавали Никласа. Там был какой-то мужчина. Просто стоял рядом.

Вообще-то она могла послать кого-нибудь другого. Наверняка так бы и поступила, если бы расследование изначально шло иным образом. Теперь же рисковать было нельзя. Их повсюду преследовала пресса. Об отсутствии сердца журналисты явно уже знали – и, конечно, скоро узнают о том, что полиция начала искать мальчика только через трое суток после исчезновения. А также про психологическую травму, нанесенную в лесу малолетним скаутам, и «тяжелый вывих» Харальдссона. С настоящего момента расследование пойдет безупречно. Она за этим проследит. Будет сотрудничать с лучшими силами и быстро покончит с этим жутким делом. Таков был ее план.

Зазвонил телефон.

Звонили из приемной дежурного.

Ее разыскивает Государственная комиссия по расследованию убийств. Хансер бросила взгляд на настенные часы. Быстро доехали. Все сразу. Она чувствовала, что необходимо с ними хотя бы поздороваться. Лене Эрикссон придется несколько минут подождать, ничего не поделаешь. Хансер поправила блузку, распрямила плечи и вышла на лестницу, ведущую ко входу в здание. Она остановилась возле запертой двери, отделявшей приемную от внутренних помещений отделения. Через красивое узорчатое стекло она увидела Торкеля Хёглунда, спокойно расхаживающего с руками за спиной. На зеленом диване у выходящего на улицу окна сидели мужчина и женщина. Оба моложе Хансер. «Коллеги Торкеля», – подумала она, нажимая на кнопку и открывая дверь. Торкель обернулся на щелчок замка и улыбнулся, увидев Хансер.

Внезапно она слегка засомневалась. Как правильно поступить? Объятия или коллегиальное рукопожатие? Они несколько раз встречались на курсах, несколько раз вместе обедали, виделись в коридорах. Торкель разрешил ее сомнения: пошел ей навстречу и по-дружески обнял. Потом обернулся к вставшим с дивана коллегам и представил их. Керстин Хансер поздоровалась.

– К сожалению, я немного спешу, мне надо к судмедэкспертам.

– Мальчик?

– Да.

Хансер обратилась к дежурному:

– Харальдссон?

– Должен спускаться. Я позвонил ему сразу после разговора с вами.

Хансер кивнула. Вновь бросила взгляд на часы. Слишком сильно опаздывать нельзя. Она быстро посмотрела на Ванью и Билли, но заговорила, обращаясь к Торкелю:

– До настоящего момента расследование вел Харальдссон.

– Да, я видел его имя в полученном нами материале.

Хансер испуганно вздрогнула. Неужели в голосе Торкеля прозвучала некоторая снисходительность? По лицу, правда, этого не скажешь.

Где Харальдссона носит на этот раз? Хансер уже собралась достать мобильный телефон, но тут щелкнул замок двери, через которую она сама вышла несколькими минутами раньше, и в приемную, сильно хромая, вошел Харальдссон. Двигался он вызывающе медленно, но в конце концов все-таки подошел и поздоровался с вновь прибывшими.

– Что у вас с ногой? – Торкель многозначительно кивнул на правую ногу Харальдссона.

– Вывихнул во время прочесывания леса, когда мы искали парня. Поэтому меня не оказалось на месте, когда его нашли. – Последнюю фразу он обратил к Хансер, бросив на начальницу быстрый взгляд.

Она не верит ему, это он знал. Значит, в ближайшее время надо не забывать хромать. Ведь не станет же она звонить в больницу? А если позвонит, ей все равно не сообщат, был он там или нет. Это ведь должно подпадать под какой-то пункт о неприкосновенности пациентов? Работодатели же не имеют права смотреть карточки своих сотрудников? Или все-таки имеют? Придется справиться в профсоюзе. Харальдссон настолько погрузился в собственные размышления, что на мгновение прекратил слушать начальницу. Тут он заметил, что она смотрит на него с самым серьезным видом.

– Торкель с командой забирают расследование в свои руки.

– У тебя? – Харальдссон откровенно изумился.

Этого он никак не ожидал. Жизнь сразу показалась ему светлее. Это ведь группа настоящих полицейских, таких же как он. Естественно, они больше оценят его работу, чем привыкший сидеть за столом юрист, каковым является его шеф.

– Нет, главная ответственность по-прежнему останется на мне, но руководить оперативной частью расследования с настоящего момента станет комиссия из Государственной уголовной полиции.

– Вместе со мной?

Хансер вздохнула про себя, моля Бога о том, чтобы Вестерос не захлестнула волна преступлений. Иначе у них не будет ни малейшего шанса справиться.

Ванья бросила веселый взгляд на Билли. Торкель слушал беседу с непроницаемым видом. Хуже всего начинать сотрудничество с унижения местной полицейской власти или приуменьшения ее роли. Торкель никогда не любил подчеркивать свое превосходство. Существуют лучшие способы добиваться от всех максимума.

– Нет, они будут полностью отвечать за расследование. У тебя это задание забирают.

– Но нам, разумеется, больше всего хотелось бы работать в тесном сотрудничестве, – вмешался в разговор Торкель, серьезно глядя на Харальдссона. – Вы обладаете уникальными знаниями по этому делу, которые могут оказаться решающими для достижения успеха.

Ванья посмотрела на Торкеля с восхищением. Сама она уже поместила Харальдссона в папку БС – Безнадежный Случай; следовало дать ему изложить свою версию дела, а затем отстранить от расследования как можно дальше.

– Значит, я буду работать вместе с вами?

– Вы будете работать поблизости от нас.

– Насколько близко?

– Посмотрим. Пожалуй, начнем с того, что вы проинформируете нас обо всем, что произошло до настоящего момента, и мы сразу приступим к делу. – Торкель положил руку на плечо Харальдссона и осторожно повел того к двери.

– Увидимся позже, – бросил он через плечо Хансер.

Билли пошел к дивану, чтобы забрать вещи, а Ванья осталась стоять на месте. Она была готова поклясться, что бывший руководитель расследования прошел первые шаги вместе с Торкелем не хромая.

* * *

Лена Эрикссон сидела в маленьком зале ожидания, засовывая в рот еще один смягчающий горло леденец. Коробочку с леденцами она стащила на работе. Вчера. Они лежали на полке возле кассы. Эвкалипт. Не самый ее любимый сорт, но она просто взяла ближайшую коробочку, когда они закрывали магазин, и сунула в карман, толком не посмотрев.

Вчера.

Когда она еще пребывала в уверенности, что ее сын жив. Слепо поверив разговаривавшему с ней полицейскому, который сказал, что все указывает на то, что Рогер отправился куда-то по собственному желанию. Возможно, в Стокгольм. Или в какое-то другое место. Маленькое приключение подростка.

Вчера.

Не просто другой день, а совершенно иной мир. Когда была жива надежда.

Сегодня ее сын исчез навсегда.

Убит.

Найден в болоте.

Без сердца.

Получив известие о смерти, Лена целый день не покидала квартиры. Ей следовало встретиться с полицейскими с утра, но она позвонила и отложила встречу. Дважды. Не могла встать. Какое-то время она боялась, что вообще больше не сумеет подняться на ноги. Поэтому сидела в кресле. В гостиной, где они проводили все меньше времени вместе, она и сын. Лена пыталась припомнить, когда они в последний раз сидели тут вместе.

Смотрели фильм.

Ели.

Разговаривали.

Жили.

Она не помнила. Вероятно, сразу после того, как Рогер пошел в эту чертову школу, предположила она. Проведя всего несколько недель с тамошними юными снобами, он изменился. В последний год они жили более или менее порознь.

Ей непрерывно звонили из вечерних газет, но она не хотела ни с кем разговаривать. Пока. Под конец она сняла трубку со стационарного телефона и отключила мобильник. Тогда они приехали к ней домой, кричали в дверную щель для почты, бросали записки на коврик в прихожей. Но она так и не открыла. Не встала с кресла.

Ее сильно мутило. Кофе из автомата, который она выпила, добравшись домой, застрял в горле. Ела ли она что-нибудь со вчерашнего дня? Вероятно, нет. Но пила. Спиртное. Обычно она не выпивала. В больших количествах. Проявляла во всем умеренность, во что с трудом верилось встречавшим ее людям. Осветленные домашними средствами волосы с темными корнями. Лишний вес. Отслаивающийся лак на ногтях пухлых, украшенных кольцами пальцев. Пирсинг. Пристрастие к трикотажным брюкам и свободным футболкам. Большинство людей быстро создавали себе впечатление о Лене при первой же встрече. Значительная часть их предубеждений вообще-то подтверждалась. Хроническая нехватка денег. В восьмом классе бросила школу. Забеременела, когда ей было семнадцать.

Мать-одиночка.

Низкооплачиваемая работа.

Но злоупотребление алкоголем – нет, никогда.

Однако сегодня она выпила. Чтобы заглушить тоненький голос, напомнивший о себе откуда-то из задней части головы, как только она получила известие о смерти, и усилившийся в течение дня. Голос, не желавший исчезать.

У Лены разболелась голова. Ей явно требовался свежий воздух. И сигарета. Она встала со стула, подняла с пола сумку и пошла к выходу. Ее сношенные каблуки одиноко и гулко застучали по каменному полу. Почти достигнув цели, она увидела, как в крутящуюся дверь поспешно вошла одетая в костюм женщина лет сорока пяти. Женщина решительным шагом направилась к ней.

– Лена Эрикссон? Я Керстин Хансер, полиция Вестероса. Извините, что опоздала.

В лифте они ехали молча. На подвальном этаже Хансер открыла дверь, пропустив Лену вперед. Потом они продолжили путь по коридору, пока им навстречу не вышел лысый мужчина в очках и белом халате. Он провел их в небольшое помещение, где в освещении лампы дневного света одиноко стояли носилки-каталка. Под белой простыней четко проступали контуры тела. Хансер с Леной приблизились к носилкам, а лысый мужчина спокойно обошел и встал с другой стороны. Он встретился с Хансер взглядом, та коротко кивнула. Тогда он аккуратно отогнул простыню, обнажив лицо и шею Рогера Эрикссона до ключиц. Лена спокойно смотрела на носилки, а Хансер почтительно отступила на шаг назад. Она не услышала от стоявшей рядом женщины ни резкого вдоха, ни сдавленного крика, ни всхлипывания. Не увидела инстинктивно поднятой ко рту руки. Ничего.

Хансер удивилась, еще когда они встретились в зале ожидания. Лицо Лены не было красным и опухшим от слез. Она не казалась убитой горем или из последних сил собравшейся, скорее, была почти спокойной. Впрочем, Хансер ощутила в лифте приглушенный таблетками запах алкоголя и догадалась, что это и является причиной столь малого душевного волнения. Это – и шок.

Лена стояла неподвижно и смотрела на сына. Чего она ожидала? В общем-то ничего. Она даже не решалась подумать о том, как он будет выглядеть. Не могла представить себе своих чувств, когда окажется там. Что должно было сделать с ним время, проведенное в воде? Он немного опух, это точно. Будто у него аллергическая реакция. А в остальном ей показалось, что он выглядит как обычно. Темные волосы, светлая кожа, выделяющиеся черные брови, намек на усы на верхней губе. Закрытые глаза. Безжизненный, разумеется.

– Я думала, будет выглядеть так, будто он спит.

Хансер молчала. Лена повернула к ней голову, словно желая получить подтверждение тому, что не ошибается.

– Но так не выглядит.

– Да.

– Я столько раз видела его спящим. Особенно когда он был маленьким. Я имею в виду – он неподвижен. Прикрыл глаза, но…

Лена не закончила фразу. Она протянула руку и дотронулась до Рогера. Холодный. Мертвый. Она задержала руку на его щеке.

– Я потеряла сына, когда ему было четырнадцать.

Не отрывая руки от щеки мальчика, Лена слегка повернула голову в сторону Хансер.

– Неужели?

– Да…

Снова молчание. Почему она это сказала? Хансер никогда прежде не рассказывала этого никому в подобной ситуации. Но в стоящей возле носилок женщине было нечто особенное. У Хансер возникло ощущение, будто та не позволяет себе горевать. Не может. Или даже не хочет. Она сказала об этом с целью утешить. Протянуть руку, чтобы показать, что понимает, через что Лене придется пройти.

– Его тоже убили?

– Нет.