Цифры E-Book

Елена Козлова

• Herausgeber: Freedom Letters
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2023

Seitenzahl: 87

Beschreibung

Детство, взросление, молодость и зрелость современных сорокалетних, в основе образа жизни и мышления которых — культура и бескультурье бесконечного потребления. Но однажды привычный надежный мир распадается на фрагменты. На обрывки воспоминаний, диалогов и фраз. На вещи и смыслы. На Цифры и буквы. И в этом мире жизнь продолжается. Герои теряют и ищут любовь, воспитывают детей, разочаровываются и верят. Заполняют пустоты нелюбви. Главная героиня сборника — типичная представительница своего времени. В анамнезе — московское детство, работа в медиа, околосветская жизнь и перспективная карьера. В настоящем — мать двоих детей в эпицентре семейного и финансового краха. На фоне личных и мировых событий она не теряет чувства юмора и живет по Станиславскому — в предлагаемых обстоятельствах, не забывая фиксировать, как переход страны на военные рельсы влияет на обычных людей. Тех, кто живет здесь и сейчас.

Leseprobe

Серия «Лёгкие»

№ 71

Елена Козлова

Цифры

Freedom LettersБелград2023

90

Выбираю комод. Какой лучше — с ручками или без? А если с зеркалом? А вот есть совсем простой. Всего два ящика… Какой комод, когда война... Военная операция. 

Дочь надела пышную юбку и кружится в ней. 

— Мама, я хочу танцевать, как большая! 

Лезу в интернет, ищу, где танцуют нынче деточки. Набор с четырех лет. Значит, только летом. Наступит ли лето, когда война? Военная операция. 

Кот путается под ногами — просит куриных желудков. А они не разморозились. Предлагаю сухой корм, но кот, пронюхавший про желудки, воротит усы. Можно ли коту желудки? Можно ли сегодня спросить в фейсбуке, можно ли коту желудки?

Сын решил вырастить зелень. Замачивает семена в воде. 

— Мама, а правда, что война?

— Правда. Военная операция.

— А мы ведь не умрем? 

— Не умрем. 

Как говорить с детьми о войне? Как говорить о войне, когда война в твоей собственной семье? Военная операция. 

В инструкции написано: «Ростки после посадки всходят через 3-5 дней». Будет ли мир прежним через три-пять дней, если с прошлого понедельника он уже стал другим? А может быть, мира и не стало. Он рассыпался на осколки. На прошлое и настоящее. Фрагменты воспоминаний и намерений. Предметы и вещи. Превратился в абсурд и хаос.

Инструктор по фитнесу Иван уверяет, что любая привычка формируется девяносто дней. Через девяносто дней в этом раздробленном мире мы с детьми искренне веселились на побережье холодного Балтийского моря.

1964

Покойная бабушка Нина любила озадачить.

— Лена, вам с Дмитрием надо поехать к Рите и забрать у нее старую плиту, — однажды объявила она по телефону.

Рита — бабушкина подруга. Как и бабушки Нины, ее давно нет в живых. Бабушка Нина называла ее командиршей. Дмитрий — мой муж. Теперь уже бывший.

— Почему бы ей просто не выбросить эту старую плиту? — я попыталась все же избежать бессмысленной поездки.

— Вам все лишь бы выбрасывать. Она совсем новая, — ответила бабушка Нина.

— И куда ее забирать? — вздохнула я.

— Как куда, к нам на дачу!

На даче и так скопилось много старья. Когда я спрашивала у бабушки Нины, зачем нам весь это хлам, она отвечала:

— Мы им живем.

Бабушке Нине был свойственен солипсизм.

Поехали. Дверь открыла командирша Рита. Выглядела она взволнованно. Даже бигуди забыла снять перед нашим приходом. Они кольцевались под хлопковой косынкой в блеклых розах. Пожаловалась, что ей наконец-то привезли новую газовую плиту, от собеса, завтра придут устанавливать и она вся на нервах, вся. А, главное, старая-то такая славная, кормилица ее, работает исправно и еще тридцать лет работать будет.

Старая плита обреченно ждала демонтажа. При первом взгляде не нее стало понятно, что дело хуже, чем мы предполагали. «Кормилица» была покрыта слоем несмываемого жира. Когда плиту с трудом и треском удалось отодрать от стены и линолеума, из нее посыпалась гречка и нечто напоминающее мышиный помет. Сзади обнаружилась ржавая гравировка с датой выпуска: 1964.

— Старше меня, — заметил бывший муж Дмитрий.

Да, надо было отказаться от операции вывоза чертовой плиты сразу. На худой конец, при понимании ее веса и габаритов. Но командирша Рита смотрела на нас такими кроткими семитскими глазами, а нервы ее, казалось, звенели на всю квартиру, что мы не решились бросить эту сволочь посреди кухни. Выволокли в коридор, где бывшая хозяйка на прощанье провела по ней теплой ладонью. В лифт плита не влезла.

Да, надо было бросить плиту прямо там, на лестничной площадке. Но мы не бросили.

Бывший муж Дмитрий взвалил агрегат на хребет и понес вниз. Я брезгливо придерживала плиту сзади за жирные края с налипшей пылью.

— Вот сука, — прокряхтел он через три пролета.

— Дима, не надорвись, — беспокоилась я.

Кое-как, сквозь жернова входных дверей мы вытащили плиту на улицу. Разумеется, в багажник машины она тоже не уместилась.

Бывший муж Дмитрий предложил просто донести ее до помойки. Но с балкона четвертого этажа свесилась голова в бигудях и заорала:

— Ну, чего? Не лезет?

Мы не решились столь варварски поступать с плитой на глазах у командирши Риты.

Сели в машину и закурили. Я решила сделать то, что обычно делаю в подобных случаях — спихнуть с себя ответственность. Набрала брату Вове и попросила срочно приехать и что-нибудь сделать. Брат Вова тогда был еще не женат и обещал подскочить минут через двадцать.

Плита понуро стояла у подъезда. На улице она казалась совсем безнадежной. Нашу старушку окружила компания школьников и стала над ней глумиться.

— О, я знаю, что подарю своей бабушке на день рождения! — пошутил один из подростков.

Из дверей показались полная дама с пожилым спутником в плотной кожаной куртке, кепи и джинсах со стрелками.

— Ваня, смотри, плита какая хорошая. Ее на дачу бы…

— Это наша, — предупредила я в окно.

Пара с сомнением взглянула на черный блестящий, как бок черешенки, BMW, в которой мы дымили, и не спеша продолжила путь.

Брат Вова, как обычно, заблудился — не мог найти нужный дом и подъезд, крутился где-то в квартале, злился, и плита в его вокабуляре обрастала все более нецензурными эпитетами. Мы поехали спасать брата Вову из лабиринта многоэтажек, а когда вернулись, «кормилицы» уж и след простыл. Проследив за кучками гречки на асфальте, я увидела, что ее тащат в неизвестном направлении два дворника. Догонять их не стали.

Бабушка Нина дулась неделю.

68

Когда я сильно устаю, то заболеваю странным недугом и попадаю в больницу. Врач обычно говорит:

— В принципе, я вас, Елена, могу отпустить домой. Полежите там, таблеточки попьете…

— У меня дома, доктор, двое маленьких детей, — признаюсь я.

Врач тут же шлепает себя пятерней по лицу и сдается:

— Понял. У меня тоже двое… Лежите лучше у нас. Мы вам капельницы поставим. С магнезией. И витаминами группы В.

И я лежу.

В больнице отлично спится, легко думается и от тебя никто ничего не требует. В таких местах я испытываю прецессионный катарсис. Прошлое становится неважным и перестает вызывать рефлексии, будущее не волнует, время течет не стремительно, а то и вовсе исчезает. Шум в голове стихает, мысли становятся просто мыслями, действий почти нет. Нет новостей, лишних вещей и ложных эмоций. Кровать, окно, стена, дверь, тумбочка, чашка, ложка, вода. Унылая обстановка не раздражает и напоминает, что перед болезнью и смертью все равны. Еда — диетическая, отношение — приветливое. Больные, правда, разные попадаются.

Взять, к примеру, больных бабу Надю и бабу Люду. Баба Надя выискивала у себя диковинные хвори и огорошивала врачей новыми симптомами, стоило им зайти в палату. То сердце стучит, сейчас выпрыгнет, то затылок ломит, то мурашки по ней бегают, то ноги немеют, то отрыжка будто яиц поела, а она их не ела, то пальцы на руках сводит, то моча какая-то мутная, то суставы крутит, то живот пучит. Каждый раз она подробно описывала анамнез и где и от чего лечилась, «да все без толку». Врачи стали обходить нашу палату стороной. Баба Надя не обиделась и стала вещать в меня. Пришлось бегать курить на лестницу, пусть для моего статуса больной это было не комильфо.

Бабу Люду привезли из реанимации, где еле откачали, сгрузили на кровать и велели писать в памперс. Баба Люда лежала молча, видимо, переживая свой трансцендентный опыт.

Медсестра привезла капельницы, к которым подключила нас с бабой Надей. Мне — с магнезией. Бабе Наде полагался физраствор. Для профилактики. Обещала вернуться через полчасика — «померить температурку».

Баба Надя, обнаружив, что теперь я точно никуда не сбегу, принялась рассказывать про своего мужа Георгия, очень хорошего человека, с которым они намедни купили новый уголок на кухню, бежевый такой, с отливом. А муж-то рукастый, весь ремонт в доме сам сделал, даже плитку новую положил, только за установку окон пришлось заплатить. Но в ценах не разбирается, на овощи тоже. Поэтому овощи баба Надя покупает сама. Лучок, картошечку можно и в «Магните» взять. А вот за зеленью лучше на рынок. Такой рынок открыли возле дома замечательный — все есть, и говядина хорошая на кости, цены, правда, бешеные. Раньше-то говядину с завода брали, там сын работал, но потом запил и уволили его. Но это ничего, молодой просто, дурак. Вон у соседки сын — тот вообще наркоман. Но женился хотя бы, девчонку хорошую себе взял, готовит ему, а он ее на работу на машине возит. А побаловать-то себя хочется. Фрукты на рынке изумительные. Сырок тоже неплохой костромской и колбаски можно купить. Немного, граммов двести. А муж Георгий сало любит. Они у фермеров берут. Зато огурцы с помидорами свои. На даче выращивают, у них и парник есть. А тыкву с кабачками можно и так, была бы погода. Тыкву, правда, никто у них не ест, но баба Надя соседке отдает. А та ей смородину отсыпает. Баба Надя ее с сахаром проворачивает и со сметаной ест. Хотя сметана жирная, бабе Наде ее нельзя — панкреатит. Да и сахар не рекомендовали — и так повышенный. Она прибор специальный купила — сахар измерять. Ездила за ним в аптеку на автобусе, так нога заболела, еле добралась.

Когда повествование бабы Нади дошло до эпизода, как они с мужем Георгием везли несколько ящиков помидоров с дачи и не смогли подняться на машине в гору, такие те были тяжелые, в глазах моих потемнело и к горлу подступила тошнота.

— Кажется, я сейчас сблюю, — прервала я бабу Надю.

Баба Надя бросилась было за сестрой. Но вспомнила, что под капельницей.

— Людк, — ты чего лежишь, — гаркнула она в сторону безмолвной бабы Люды, накрытой больничной простыней с голубым штампиком с номером больницы «шестьдесят восемь».

— Чего, не видишь, ее сейчас стошнит? Беги за сестрой!

Баба Люда бодро вскочила после комы своей диабетической и рванула в коридор.

— Людк! Ты куда? Ты же без трусов!

Баба Люда вспомнила про памперс, одумалась и снова молча легла, накинув на себя простыню. Я подумала, что она похожа на заснеженную горную вершину.

Так и лежали.

54

Сообщение о частичной мобилизации вызвало панику не столько среди военнообязанных мужчин, сколько среди женщин. Местные активистки, которые еще вчера занимались закупкой детских комбинезонов и реплик нью-балансев, мгновенно переключились на военное снаряжение.

За пару дней, пока военнообязанные сражались с внутренними императивами, выбирали между совестью и разумом, да и просто пытались понять, что происходит, эти славные минервы изучили устройство бронежилетов и тепловизоров. На третий день на рынке «Садовод» были сметены все рюкзаки с милитари-принтом, которые остались после нашествия более расторопных оптовиков.

Отчеты о потраченных деньгах и фото покупок выкладывались в стихийную группу в телеграме.

— Что за говно вы купили, — оценил рюкзаки какой-то бывший афгановец, — Это же Китай! У них лямки оторвутся!

Женщины расстроились, но взяли себя в руки и решили докупить еще иголки с нитками. Оторвалась у рюкзака лямочка — а солдат ее раз и пришьет. Да и в целом, полезная вещь. Полезнее разве что бронежилет. На последние, впрочем, взвинтили цены. В чате заплясала картинка с частушкой: «Собирала меня мать на мобилизацию. Взяла броник в ипотеку и в рассрочку рацию».

Дама спросила: «Подскажите, пожалуйста, кто в теме: брат обнаружил повестку в почтовом ящике. Лично не расписывался о получении. Как действовать?»

— По совести, — ответили даме. 

Один мужчина хотел было продать в группе охотничий костюм «54 размера цвета хаки, б/у один раз», но был немедленно посрамлен закупщицами. Продать он решил! Когда на фронте такой костюм, 54 размера цвета хаки, пусть и б/у, очень бы пригодился. Вот пусть отдает теперь. Совесть надо иметь.

Мужчина подумал и отдал. Написал: «Все для фронта, все для победы».

4,5

Рядом с нашим домом был магазин «Универсам» — здание с плоской серой крышей и стеклянным корпусом. Неловкая попытка воссоздать супермаркет в советском сеттинге. Первый «Универсам» открылся в Ленинграде в начале семидесятых. В Москве они стали появляться чуть позже преимущественно в спальных районах, в одном из которых прошла часть моего детства.

«Универсам» занимал меня. Он был важной точкой на унылой картографии «спальника», напоминающей поле для игры в морской бой. Вечером вывеска зажигалась размашистым белым. Внутри над пирамидами из консервов и здоровенных банок мутного сока висели таблички-подсказки: «рыба», «мясо», «птица» и загадочная «бакалея». Плитка на полу была пестрой, с вкраплением розовых и желтых песчинок и напоминала бесконечную блевотину.

В «Универсаме» я впервые услышала слово «минтай». Минтай покупался для кошки. Продавщицы в меховых шапках переставляли гирьки на голубых железных весах и считали пальцами, перетянутыми широкими кольцами, на деревянных счетах. Эти незатейливые действия казались мне магией. Потом я узнала о существовании brain orgasm — ощущении эйфории и расслабления от наблюдения за повторяющими движениями. Возможно, смотря на гирьки и счеты, я испытывала именно его.

Бабушка Нина рассказывала, что после смерти люди попадают в рай или ад, в зависимости о того, насколько праведно жили. В моем воображении у райских и адских врат стояли универсамовские продавщицы и, почесывая лбы под колючими шапками, взвешивали человеческие грехи на весах. Человечину. Но весы всегда немного врали. Бабушка Нина утверждала, что их «подкручивают».