Убить Александра E-Book

Владимир Андриенко

• Herausgeber: Strelbytskyy Multimedia Publishing
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 376

Veröffentlichungsjahr: 2019

Beschreibung

Мыслящие личности стали коллективной силой, партией борцов против власти. Они избрали своим оружием беспощадный террор и вынесли свой приговор лидеру самодержавной монархии — императору Александру Второму. Они организовывали покушения самые дерзкие по своему содержанию, но Александру все время удавалось ускользнуть, словно сам Сатана помогал монарху. Революционерам пришлось вступить в схватку с жандармами и удалось даже внедрить своего агента, который успешно работал в Третьем отделении больше двух лет. Но и агент власти тайно работал в организации революционеров "Народная воля". Его имя многие десятилетия оставалось тайной…

Leseprobe

Владимир Андриенко

УБИТЬ АЛЕКСАНДРА

Мыслящие личности стали коллективной силой, партией борцов против власти. Они избрали своим оружием беспощадный террор и вынесли свой приговор лидеру самодержавной монархии — императору Александру Второму. Они организовывали покушения самые дерзкие по своему содержанию, но Александру все время удавалось ускользнуть, словно сам Сатана помогал монарху.

Революционерам пришлось вступить в схватку с жандармами и удалось даже внедрить своего агента, который успешно работал в Третьем отделении больше двух лет.

Но и агент власти тайно работал в организации революционеров «Народная воля». Его имя многие десятилетия оставалось тайной…

Варварство и троны, рабство и мечи,

Цепи и короны, тьма и палачи,

Горе и невзгоды, деспоты и гнет!

О, когда ж свобода вашу цепь порвет!

Н Морозов.

Пролог

Париж

1925 год

С тех пор прошло много лет и больше я могу не скрывать давней истории противостояния людей. Одни хотели убить царя, а вторые спасти его и вместе с ним постаревшую и обессилевшую империю.

Я был и среди тех и среди других.

Сначала я боролся за грядущую революцию и считал жандармов моими личными врагами. Крестьянские волнения в 1870-х годах происходили во многих губерниях России. Голодные годы становились привычными и повторялись со зловещей периодичностью. Подлила масла в огонь турецкая война 1877–1878 годов, и положение крестьян еще больше осложнилось. Малоземелье, нужда и голод стали их постоянными спутниками. Они требовали справедливого передела земель, и я был среди той части интеллигенции, что желала им помочь.

А затем я перешел на сторону властей и стал агентом Третьего отделения [1] среди революционеров. Я перестал верить в то, что революция спасет Россию и сделает её благополучной.

Могу сейчас с гордостью сказать, что агентом я был неплохим и до сих пор никто не знает имени того, кто смог предотвратить ряд громких террористических актов в Российской империи. Многое бы отдали тогда участники «Народной воли» чтобы узнать правду и расправиться со мной.

Ныне я могу говорить свободно. Участников тех событий давно нет на свете. Разве вот Вера Фигнер, просидев почти двадцать лет в Петропавловской крепости, вышла оттуда постаревшей, но живой. Она здравствует по сей день, и, вероятно переживет меня, хоть мне на долю не выпали сырые казематы Алексеевского равелина.

Кто станет теперь разбираться в том давнем деле? Великая война и последовавшая за ней гражданская принесли столько крови и слез, что наши террористические акты второй половины 19-го века, кажутся детской игрушкой. Кто после того как расстреляли императора Николая Второго и его семью вспоминает про убийство его деда Александра Второго? Но тогда нам казалось, что именно в наше время мы меняли историю.

Многие из лучших людей России (я не боюсь их так называть сейчас) искренне верили, что убив царя, мы вызовем революцию и изменим жизнь многострадального российского народа к лучшему. Я также полагал в 1878 году, что достаточно искры и из этой искры возгорится большое пламя, которое сожжет старую Россию и на её месте возродится новая страна — справедливая и процветающая. А зажечь эту искру должны были мы — пожертвовав всем ради великой цели.

Затем я понял пагубность террора. Нельзя прийти к добру через зло. Нельзя убивать людей даже ради какой-то цели, которую считаешь великой. Смерти тобой вызванные останутся, ибо многим принесут горе и слезы, а величие твоей цели измельчает со временем.

Потому я стал сражаться с бывшими единомышленниками. Дело завертелось вокруг убийства императора Александра Освободителя. С чего им тогда показалось, что смерть этого монарха приведет к немедленным переменам? Наверное, от того, что сам этот государь все свое царствование посвятил изменению своей империи. Вот только перемены в России ничего хорошего не несли и никогда не принесут.

Но хватит о политике. Я собираюсь говорить не о ней. Многие покушения и само убийство царя это только декорация, на фоне которой развернулось действие.

Своего имени называть я не стану. Тогда пропадет весь интерес, ибо исчезнет загадка повествования.

Итак, я был среди тех, кто совершил знаменитое «хождение в народ» [2] среди тысячи своих единомышленников, которых позже назовут народниками. Тогда я верил (и верил искренне), что спасение России в свержении самодержавия. Необходимость народной свободы была высшей целью, и ради общественного блага я был готов жертвовать всем.

Но русский мужик, которого, как оказалось, мы совсем не знали, не принял нашей правды и отвернулся от нас. И тогда родилась идея террора. Сейчас многие могут не понять меня. Что такое террор? В чем он состоял? И чего можно достичь террором?

Я вам отвечу на эти вопросы. Террор в России есть хороший способ борьбы с властью. Ибо идеи хорошо расцветают в Европе, во Франции и Италии, но не в России. У нас передовые люди слишком любят болтать. А власть болтовней не напугать.

Сам Александр Второй, взойдя на трон, разрешил критиковать империю. И что? Критика посыпалась, словно горох из дырявого мешка. Все словно с цепи сорвались. А при Николае Первом и пикнуть никто не смел. Все было хорошо в России, и будущее её было прекрасно, и вдруг, резко стало плохо. Нет. Критика не напугает продажных чиновников. Но террор они восприняли серьезно. Меня самого он поначалу увлек, ибо, как мне казалось, я начал делать настоящее дело.

Однако напугать продажную власть империи это одно, а иное разрушать само здание, которое создавалось тысячу лет. Но я снова погрузился в политические рассуждения. Мне пора перейти к рассказу о событиях.

Я стану говорить от третьего лица. Ибо сам я не мог присутствовать во всех местах, которые стану описывать. И для начала я хочу вас познакомить с генералом Муравьевым, который в те годы состоял начальником Первой экспедиции Собственной Его Императорского Величества Канцелярии [3]. А увидел я его после моего ареста по делу об организации убийства шефа корпуса жандармов Мезенцова [4]…

Глава 1

Агент Третьего отделения

1878 год

«Меня поставил бог над русскою землею, —

Сказал нам Русский царь. —

Во имя божие склонитесь предо мною,

Мой трон — его алтарь».

Лавров П. Л. «Русскому народу».

Начальник Первой экспедиции Собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-лейтенант Сергей Муравьев ждал особого агента. У адъютанта был приказ пропускать его в кабинет без доклада. Муравьев ставил этого человека выше десятка своих лучших сотрудников, ибо сам завербовал его полгода назад…

Муравьев был еще молод годами, но успел сделать блестящую карьеру. Ему не было полных 35 лет, а он уже награжден многими орденами, имеет высокое звание генерал-адъютанта императора и пользуется доверием монарха. Достиг своего положения Сергей Алексеевич не благодаря происхождению, а благодаря природному уму и «служебному рвению», как было сказано в его аттестации.

Муравьев любил риск и совсем не походил на угодливого чиновника, продвигавшегося по служебной лестнице низкопоклонством. Он был смел и предприимчив, при случае мог отстоять свое мнение, начальства не боялся.

Потому они, жандармский генерал и арестант-народник, сразу понравились друг другу. Тогда террорист сидел напротив него в этом самом кабинете и не выказывал никакого страха перед высокопоставленным жандармом.

Муравьева удивила эта манера поведения задержанного. Он к такому не привык. Революционеры либо вели себя вызывающе, демонстрируя презрение к жандармскому синему мундиру, либо боялись «исключительных методов дознания».

— Вы знаете, зачем вас доставили ко мне? — спросил начальник Первой экспедиции.

— Я знаю, почему меня арестовали, ваше превосходительство.

— Вы полагаете, что вам нечего опасаться? — спросил генерал. — Вы арестованы по делу об убийстве шефа корпуса жандармов генерала Мезенцова.

— Думаю, что вы имеете достаточно доказательств моей вины в подготовке убийства Мезенцова.

— Вы признаете это?

— Да.

— И вы готовы признать себя виновным?

— Мезенцов убит нами не как шеф корпуса жандармов [5]. Убийство даже такого человека мера слишком жестокая. Но генерал-адъютант Мезенцов убит нами как преступник, который не имел права на жизнь.

— Но разве он был так плох? Я знал его лично и не могу сказать, что Мезенцов был человеком жестоким.

— Лучше бы он был жестоким. Все началось с того, что Мезенцов приказал выпороть арестованного студента. Тот, видите ли, недостаточно хорошо поклонился при встрече с его превосходительством. И он унизил достоинство этого человека. Я понимаю, что ваш генерал привык унижать нижних чинов вашего ведомства, которым значение слова «достоинство» не известно.

— Это смелое заявление. Вы отдаете себе отчет о последствиях? — спросил Муравьев.

— Вполне, — ответил арестованный.

— Вы знаете, что вас ждет?

— Суд. Я имел много возможностей бежать из Петербурга, ваше превосходительство. Но не стал этого делать. Странно, что вы арестовали меня так поздно.

— Что вы имеете в виду?

— Меня поразила некомпетентность ваших жандармов. Исполнитель приговора, непосредственный убийца Мезенцова, Кравчинский [6] сумел сбежать с места преступления и затем из России. И вот вы, наконец, смогли задержать меня, одного из тех, кто готовил это акт.

— И получается, что именно вы, сударь, и станете отвечать за преступление вашего товарища, который так ловко сумел сбежать. Мезенцов особа в Российской империи не последняя. Государь желает правосудия.

— Вы хотите меня напугать, ваше превосходительство?

— А вас напугать нельзя?

— Почему же? Напугать можно кого угодно. Только нужно знать слабое место человека. Вы моего не знаете. Меня нельзя напугать тюрьмой и даже виселицей. Меня нельзя купить, как и вашу подругу детства, госпожу Перовскую.

Муравьев оживился:

— Вы знаете Софью Львовну?

— И довольно хорошо. Я также как и она в свое время оставил родительский дом. Хотя в силу возраста я сделал это раньше. Не каждого можно купить деньгами, ваше превосходительство. Это ваши жандармы меряют все количеством денег. Ваши нижние чины сплошь продажные мерзавцы.

Муравьеву стал интересен этот человек.

— А ваши товарищи? Те с кем вы связаны в борьбе? Они сплошь хорошие и благородные люди?

— Нет. Разные.

— И среди них есть мерзавцы?

— Идеалисты. А это не многим лучше, чем ваши мерзавцы.

— Значит вы сами не идеалист? — спросил Муравьев.

— Уже нет. Хотя и ранее я сомневался в том, что мои товарищи смогут поднять русского мужика на революцию.

— Но вы были участником «хождения в народ».

— Был. Стоило попробовать, и я попробовал. Затем я вернулся в Петербург и присоединился к тем, кто стал исповедовать террор.

— И что в итоге?

— Я разочаровался в терроре. Хотя многие из наших находят его единственной возможностью для решения проблем в России. И у вас еще будет множество проблем с террористами.

Муравьев понял, что этот молодой человек весьма походит на него самого. Он жаждет деятельности и борьбы. Его манят опасности и приключения. Родись он в иное время — мог бы принести стране много пользы. Жаль, что такие вот люди находят себя только в революционной борьбе.

— А что вас заставило изменить мнение? — спросил генерал.

— О терроре?

— Да.

— Я понял, как он опасен. Террор это маховик, который можно раскачать, но нельзя остановить. Он кончится в такой стране как Россия только после того как «сожрет» полстраны.

— Вы хотите сказать, что готовы отказаться от террора?

— Я готов бороться против него, ваше превосходительство.

— Даже так, сударь? Вы хотите сотрудничать с жандармами?

— С теми, кто меня арестовал? Никогда. Эти люди только приблизят революцию, если ей суждено состояться. Они и есть ваша главная проблема, генерал. Такие люди заставляют ненавидеть жандармов. Вот вы знаете об организации «Народная расправа» не так ли?

— Знаю. Она нами разгромлена.

— Руководитель «Народной расправы» Нечаев в своем «Катехизисе революционера» разделил врагов революции на три группы. Явные враги, дворяне и чиновники, которые презирают народ и ненавидят революцию. Умеренные, те, что хотят незначительных перемен. И либералы, желающие реформами убрать угрозу революции. Так вот Нечаев предлагал уничтожать врагов. И первыми он уничтожил бы именно либералов. А яростных врагов он оставил бы жить. До времени, конечно! Он говорил о пользе продажных чиновников, о пользе жестоких деспотов, ибо они вызывают ненависть народа и приближают революцию. Большинство ваших жандармов именно такие.

— Значит, вы не хотите работать?

— С вами я готов бороться с террором. Я пользуюсь доверием среди участников организации. Я знаю многих из тех, кто уже ступил на путь террора и еще ступит на него.

— И я должен вам поверить?

— Это ваш выбор верить мне или нет, ваше превосходительство…

Он вошёл в кабинет генерала. На этот раз агент выглядел совсем иначе. Муравьева удивляла эта его способность изменяться. Он менял не только костюмы, но с ними превращался в совсем другого человека.

Ныне это был светский лев и гуляка. Он не просто умел швырять деньги, но делал это с истинно аристократическим шиком.

— Заставляете себя ждать, сударь.

— Обстоятельства, ваше превосходительство.

— Прошу вас садиться. Новости?

— Да. Ныне многие из тех, кто ходил в народ вернулись в столицу.

— Какие же это новости?

— Новости есть. Я не стал бы вас беспокоить просто так. Ранее наши народники пребывали в растерянности. Особенно после процесса 193-х. Они собрались на квартирах и говорили о тактике и методах. Я даже думал, что дело далее споров у них не пойдет. Но все меняется.

— И что изменилось?

— У них прошло время болтовни, сударь.

— Вот как? Но многие из революционеров действовали и ранее. Можно перечислить ряд террористических актов, о которых вы нас не предупредили.

— Но которые все равно сорвались, генерал. Я ведь не могу знать всего. Партия «Народная воля» [7] еще только оформляется.

— Они уже вполне оформились, по моему мнению, сударь.

— Дело не в этом, ваше превосходительство. Все зависит о людей, что стоят во главе организации. Большинство студентов, жаждущих борьбы, плохо понимают, что нужно делать. Что они могут? Собираться и ругать власть. Читать запрещённые книги и мечтать о свержении царя. Но если этим людям дать хорошего руководителя, то они станут опасными.

— И они есть? Эти руководители?

— Да. И самое главное, что они выбрали цель.

— Цель?

— Именно.

— И кого на этот раз? Нового начальника Третьего отделения генерала Дрентельна?

— Царя, — ответил агент.

— Что? — Муравьев вскочил со своего кресла.

— Я не оговорился. Они решили готовить покушение на государя императора. И это покушение будет совсем не похоже на попытки Каракозова и Соловьева [8]. Этих идеалистов-одиночек.

— Когда?

— Это вопрос не быстрый, ваше превосходительство. Скоро такие дела не делаются. Пока они лишь решили наметить главную цель.

— Что им даст убийство царя? В чем выгода этого акта?

— Разжечь революцию в Российской империи. Они считают, что убийство царя всколыхнёт Россию и начнутся преобразования!

— Вы присутствовали на этом заседании?

— Нет. Так близко мне подходить опасно. Но мне рассказал про заседание мой хороший друг Николай Гройзман.

— Гройзман?

— Сын еврейского богатого торговца. «Ходил в народ» в Саратовской губернии. Жил среди крестьян-старообрядцев. У него были грандиозные цели.

— Грандиозные?

— Он хотел реформировать старообрядчество в новую революционную религию. Но план его не удался. Его выдали властям, и Гройзман был арестован.

— Но ныне он на свободе?

— Его отец положил большие деньги, дабы выкупить сына, и дело против Гройзмана было прекращено, и он не был на суде 193-х. В его пропаганде не усмотрели политического мотива. Сейчас он в Петербурге. Желает продолжать борьбу.

— А вы сами?

— Я действую из наших общих интересов, ваше превосходительство. Вы руководите Первой экспедицией, в задачу которой входит наблюдение за революционными кружками.

— Надзирать стоит и за деятельностью отдельных революционеров. Наша цель охранение устоев империи!

— Вот я и доложил вам о начале покушения на эти самые устои.

— Имена тех, кто готовит заговор против императора? Вы ведь знаете имена?

— Знаю, кое-кого.

— Можете назвать имена?

— Самый опасный Михайлов Александр Дмитриевич.

— Михайлов? — Муравьев уже слышал эту фамилию. — Ах вот это кто! Вспомнил. В 1875 году некий Михайлов был исключен из Технологического института за участие в студенческих стачках.

— Это он. В 1877 году «ходил в народ». Но арестован не был. Хотя в хождении разочаровался.

— Но, насколько я помню, в народе он не был среди тех, кто призывал к революции. Он подобно Софье Перовской учил крестьянских детишек. Болтал с мужиками о социальной справедливости, но доказать ничего не смог. Русский мужик если чего не понимает, считает враждебным для себя. И ныне он стоит во главе организации террористов?

— Нет. Я не назвал бы его главой организации. Но он пользуется среди народников большим уважением.

— Но он не лидер?

— Пока нет. Но может им стать.

— Что вы хотите сказать?

— Михайлов опасен, генерал. Он умен и причинит вам много неприятностей.

— Вы предлагаете его арестовать? Я вас, верно, понял, сударь?

— Нет. Арест вам ничего не даст. Сейчас на Михайлова ничего нет.

— Тогда что вы предлагаете?

— Убрать его тихо.

— Убрать? Что это значит, сударь? — удивился Муравьев.

— Убрать его тихо. Так, чтобы его товарищи не догадались что ваше ведомство к этому причастно.

— Вы предлагаете совершить преступление?

— Я предлагаю его предотвратить. Я указала вам на потенциально опасного человека.

— Но пока он ничего не сделал, сударь! Этак далеко можно зайти!

— Одним из методов борьбы должна стать профилактика преступлений, генерал. А Михайлов умен и предприимчив. Ему бы в вашем ведомстве служить.

— Я готов установить за ним наблюдение. Его корреспонденцию будут перлюстрировать, но не могу же я убивать людей!

— Рано или поздно вы захотите это сделать. После того как он совершит то, что задумал. Но содеянного тем не исправите.

Генерал прервал агента:

— Хватит, сударь! Я не стану действовать методами тех, с кем борюсь. Лучше скажите кто еще? Кто кроме Михайлова?

Агент ответил:

— Софья Перовская.

Муравьев поморщился, словно от зубной боли. Софья была его другом детства. В далекие годы, когда отец Муравьева служил губернатором в Пскове, отец Перовской был там вице-губернатором. Семьи были очень дружны. И генерал не терял надежды, что эта красивая и умная молодая женщина образумится.

— Я вас понимаю, ваше превосходительство. Вам это слышать неприятно. Вы, как и родители Перовской надеетесь, что она образумиться и выйдет замуж. Родит детей и забудет о своем революционном прошлом. Но это не так. Я хорошо смог узнать госпожу Перовскую. Она никогда не выйдет замуж.

— С чего вы взяли? — спросил Муравьев.

— В ней нет ничего женского, сударь. Конечно, она красива. Этого у неё не отнять. Но она не мать. И не видит себя матерью.

— Все меняются.

— Но не Софья Перовская. Впрочем, я не стану навязывать вам мнения, генерал. Ваше дело принимать решения. Я достаю информацию.

— Вам стоит внедриться в их организацию так глубоко, как это возможно. Мне нужны достоверные сведения. Вы можете подкупать слуг и дворников. Деньги для этого у вас будут. Пусть они станут вашими информаторами. Вы можете подкупать нетвердых в своих заблуждениях молодых революционеров. Но мне будет нужна информация.

— Работать с деньгами? Но это примитивно, ваше превосходительство.

— Зато надежно. Деньги всегда остаются деньгами.

— В Исполнительный Комитет организации «Народная воля» допускают не всех.

— Вам стоит попробовать в него войти.

— Для этого мне нужно прикрытие. Нечто такое, что заставит их мне верить.

— Но разве они вам не верят? Вы организатор убийства шефа жандармов.

— Один из них. Только один из тех, кто организовал убийство главного жандарма…

Так и началась эта история. Так я начал работать над срывом покушения на царя.

Глава 2

Новая цель

1878 год

«Нужно не только слово, нужно дело. Нужны энергичные, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем. Нужны мученики, легенда о которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их действительную заслугу».

Лавров П.Л. «Исторические письма».

Петербург, Новая улица, дом 12.

Квартира Александра Михайлова.

Больше двадцати человек собрались на квартире у Александра Михайлова. Это были соратники по организации «Земля и воля». Между ними не было ни старших ни младших. Каждый действовал по обстоятельствам, не спрашивая других. Хотя они все преследовали одну цель.

Новые члены организации принимались с учетом не только идейных, но и нравственных качеств. За новую кандидатуру должны были голосовать все. Важные вопросы принимались единогласно. Малейшее подозрение в неискренности или нравственной нечистоплотности оборачивалось исключением из организации.

После провала «хождения в народ» многие были арестованы и теперь вернулись из заключения, после долгого пребывания в Петропавловской крепости. Идея поднять крестьянство на бунт с треском провалилась.

Теперь вспомнились слова тех, кто тогда оказался в меньшинстве. Не подойдёт русский мужик сейчас против царя. Это не времена Пугачева, когда грянул русский бунт и едва не опрокинул помещичью Россию. Мужик мог пойти за царем, который жаловал землю и волю, но не за идеалистами, что рассуждали о благе демократии и вреде самовластия.

Но большинство народников продолжало верить, что «Вампир, обрекающий русский народ на неизбежное разорение, на неизбежное голодание, на неизбежные эпидемии, на страшную и медленную смерть, есть государственный строй Российской империи». Потому они были готовы противостоять самодержавию и бороться за новую Россию свободную от царского деспотизма…

Вчерашний студент, участник «хождения», Александр Михайлов вернулся в Петербург и был готов продолжать борьбу. Его не сломили недавние неудачи. И у него был план, как осуществить то, о чем мечтала передовая молодёжь России. Революционер делает революцию. Всякая нерешительность и проволочки были преступлением.

Первое время Александр жил в квартире своего отца, надворного советника [9] Дмитрия Михайлова. Отец не признавал увлечения сына революцией, и они часто беседовали о судьбах страны и народа. Михайлов-старший хотел переубедить наследника и заставить его сойти со скользкой дорожки.

— Ты, насколько я понял, не собираешься бросать своего увлечения, Саша? — спросил отец, зайдя вечером в кабинет.

— Я скоро съеду от тебя, папа. Понимаю, что могу испортить тебя карьеру.

— Я не о том, Саша. Тебя никто не гонит. И не о моей карьере речь.

— А о чем, папа?

— Неужели тебя не убедило твое «хождение»?

— Убедило в чем, папа? Что сейчас не времена Пугачёва? Я это знал и раньше. Но мои товарищи верили, что лапотная Россия пойдет за ними.

— А это твоя ошибка, Саша. Времена Пугачева вполне могут вернуться. И тогда Россия умоется кровью. Вот только сейчас все будет много серьёзнее. Внутри нашего народа копится тьма, Саша. И эта тьма жаждет прорваться наружу. И горе России, если все это темное и страшное вырвется наружу.

— Ты слишком мрачно смотришь на вещи, папа. Дворянство стало слишком ограниченно смотреть на многие вещи. А знаешь, с чего все началось?

— Началось что?

— Мое убеждение в необходимости революции, папа. Тот самый переломный момент, который сделал меня, дворянина, сторонником революции, которая по сути своей направлена против дворянства.

— И что же это, позволь узнать?

— Один случай в столице. Один крестьянин сумел тогда прорваться сквозь двойную цепь солдат и упал на колени пред царем. Он сказал: «Государь! Милостивец, батюшка-царь, заступись!» Но Александр ничего не ответил мужику. Он просто не знал, что ему ответить. Царь не знает, как помочь России. И этому равнодушному деспоту в золотом мундире с орденами доверены судьбы миллионов? Неужели ты уважаешь нашего царя, папа? Скажи честно?

— Государь, имеет усталый вид. Говорит в нервном раздражении о серьезных проблемах. И это самое раздражение он неумело пытается скрыть от окружающих. Коронованная развалина. Вот его характеристика. Стране в настоящее время нужна сильная рука. Рассчитывать на Александра Второго нам нельзя.

— И ты служишь ему?

— Я всегда считал, что служу России, сын.

— Такой России, какой видит её царь. Но я вижу иную Россию без царя.

— Пусть так, но что дальше, сын? Новое «хождение»?

— Нет. Это пустая трата времени. Нужно расшевелить это застоялое болото, которое называется Российская империя.

— Расшевелить это самое болото можно. Сложность будет состоять в ином.

— В чем же, папа?

— В том, как утихомирить бурю, которую вы желаете вызвать.

— А что делать, по-твоему?

— Просвещение, — ответил Михайлов-старший. — Только просвещение спасет нашу страну.

— Отвечать на аресты наших товарищей и виселицы правительства журнальными статьями чересчур наивно, папа…

Михайлов любил отца и не хотел чтобы у того начались из-за него неприятности. Потому вот уже неделю у Александра была своя квартира, где он собрал заседание революционной организации «Народная воля».

Раньше других пришла Софья Перовская — верный друг и единомышленник. Александр обрадовался тому, что она первая…

Что мне сказать о ней? Перовскую я знал лично. Софья Львовна была очень красива, но меньше всего она была похожа на избалованную кисейную барышню. Ей приходилось играть многие роли. Да что там играть, ей приходилось жить десятком разных жизней. Впоследствии о ней много писали в западной прессе. И многие выставляли Соню лицемерной, упрямой, высокомерной и бессердечной особой. Но хоть я и покинул стан революции и перешёл на другую сторону, могу сказать, что это не так. Соня очень всем импонировала своим большим опытом, знанием рабочей среды и своей способностью ясно и убедительно отстаивать свое мнение. Софья всегда держала себя скромно, но когда она высказывалась по важному вопросу, мы все её слушали со вниманием…

Перовская совсем недавно освобождена из Петропавловской крепости. Она была обвиняемой на «Процессе ста девяноста трех». Дело о пропаганде в Империи разбиралось в особом присутствии Правительствующего сената. Судили тех, кто был арестован за антиправительственную агитацию во время знаменитого «хождения в народ».

— Рад тебя видеть, Софья. Ты меня пока ни разу не навестила.

— Прости, Саша. Но в дом твоего отца я не могла прийти.

— Почему? Он не стал бы задавать тебе неудобных вопросов о «хождении».

— Дело не в этом. Он мог напомнить мне об отце и братьях. Не хочу говорить про них.

— Ты их не видела?

— Нет. Ты знаешь, что я порвала с семьей. Мы стали чужими.

— А твоя сестра?

— С ней у меня сохранились теплые отношения, но в Петербурге её нет.

— А твоя мать? Разве…

— Достаточно вопросов о семье, Саша. Я пришла не за этим!

— Скоро все соберутся. Я слышал, как ты держалась на процессе. Твой адвокат Стасов настоящий мастер своего дела.

— Дмитрий Васильевич добился для меня оправдательного приговора. Но другим повезло так, как мне. Товарищ прокурора Желиховский требовал для нас самого сурового наказания. Он говорил, что мы члены преступного сообщества и заговорщики против устоев.

— По сути, мы и стремились низвергнуть эти самые устои, Софья.

— Ты хочешь сказать, что Желиховский прав?

— Таково его понимание истины, Софья. Он охраняет устои самодержавия. Так он понимает свой долг перед обществом. Для него, такие как мы — преступники. Мы замахнулись на те самые устои, которые он призван охранять.

— Не наша вина, Саша, что кучка аристократов и чиновников считают, что Россия принадлежит им. Сам понимаешь, что добровольно они не уйдут. Но народ не станет носить цепи вечно. Мы затеяли большое дело. Быть может, двум поколениям придется лечь на нем, но сделать его надо.

— Софья, мы не станем вести с ними споры. Мы будем бороться. Мы начинаем войну против власти. Кстати, сегодня я жду и Желябова. Его также оправдали, как и тебя.

— Андрей будет здесь? — Перовская заволновалась.

Михайлов понял, что слухи о ней и Андрее Желябове не пустая болтовня.

— Значит, это правда? — спросил он.

— Ты о чем, Саша?

— Софья! Я твой друг. Неужели ты с ним? Вы вместе?

— А что? — с вызовом спросила Перовская. — Ты тоже считаешь, что человек низкого рождения меня не достоин?

— Я не о низком рождении говорю, Софья. Ты образованная женщина. А Желябов простой фанатик. Такие нужны в нашей организации. С этим спорить трудно, но ты и он!

— Саша. Кому иному я бы сказала, что это не его дело. Но ты мой друг. Не просто товарищ по борьбе. Друг. Я люблю Андрея Желябова. И он достоин моей любви.

— Как скажешь, Софья. Прости, что влез не в свое дело.

— Пустяки, Саша. А кто еще придет?

— Многие из тех, кого ты знаешь, Софья. Сегодня мы сделаем первый шаг на пути великого террора. Хватит просвещения и хватит крестьянских школ! Нужно показать личным примером, на что мы готовы ради родины и свободы!

— Согласна с тобой, Саша. Готова показать, что власти ошиблись, отпустив меня на свободу.

— Но и на рожон лезть не стоит. Я понимаю, что ты готова отдать жизнь за дело.

— Как многие из нас, Саша. Те, кто умер в Петропавловке, отдали жизни за дело революции.

— Но нужно не просто умереть, а победить. В этом наша основная задача…

Вскоре пришли инженер Николай Кибальчич (известный под псевдонимом «Техник») и Андрей Желябов («Захар»).

О последнем хочу сказать несколько слов. Напрасно Михайлов назвал его простым фанатиком и напрасно считал, что он недостоин Софьи. Да Андрей Желябов родился в семье крестьянина, но получил хорошее образование. Он закончил Керченскую гимназию с серебряной медалью и поступил в Новороссийский университет на юридический факультет, но был исключён за организацию студенческих выступлений. В прошлом, 1877 году, Желябов был арестован, и его судили, но приговор был оправдательным.

— Здравствуй, Саша, — Желябов протянул руку Михайлову.

— Рад, что тебя выпустили на свободу, — Михайлов ответил не рукопожатие.

— Ты, я слышал, хочешь предложить нам новые формы борьбы?

— Новые? Нет. Ничего нового я предлагать не стану. Об этом многие уже говорили до меня.

Желябов боялся Михайлова. Он всегда сравнивал его со знаменитым Сергеем Нечаевым. Тем самым кто организовал десять лет назад общество «Народная расправа». В программном документе «расправы» «Катехизис Революции» говорилось о полном разрушении несправедливого общества Российской империи. «Катехизис» говорил о поголовном уничтожении врагов революции и так называемых «попутчиков». Нечаев был жесток и не терпел, когда ему прекословили. Он выступал за суровую дисциплину и подчинение единому вождю — себе. Ныне он сидел в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Многие народники с ужасом вспоминали этого человека.

Желябова пугали слова Михайлова о дисциплине. Он называл это попыткой заменить одну несвободу другой. Но Михайлов ему возражал, что ярмо деспотизма охраняется штыками солдат. И чтобы оно разлетелось в прах — нужна сила. А сила требует дисциплины…

После Желябова появился Николай Гройзман и Макар Терка. Они как всегда спорили о необходимости срочных действий.

— Друзья! — приветствовал их Михайлов. — Время для споров у нас еще будет.

— Здравствуй, Саша, — Гройзман пожал руку друга.

— Рад тебя видеть, Коля. Прошу вас. Проходите.

Скоро собрались и другие. Пришел Андрей Иванович, самый старший по возрасту член «Народной воли». Он был известен под псевдонимом «Слесарь». Молодой и горячий интеллигент Лев Тихомиров и Герман Александрович Лопатин (тот самый, что впоследствии станет переводчиком «Капитала» Маркса на русский язык). Это были те, кто вскоре составили Исполнительный Комитет организации «Народная воля».

Поначалу начался спор о прошлых ошибках и неудачах. Все последние встречи организации сводились к этому.

— Что сказать о нашем правительстве и о государе императоре? — начал Желябов. — Всем очевидна неискренность правительства в делах политики внутренней. Вечные шатания и колебания. И этого жалкого царя называют реформатором! А что они есть — его «великие реформы»? Они до того урезаны и искалечены, что от либерального в них и грамма не осталось! По убеждениям, — мы социалисты народники. Мы убеждены, что только воля народа России может установить те общественные формы, которые заменят старые и давно отжившие. Но лично я вижу будущую Россию федерацией общинных союзов. Именно крестьянская община будет экономической и политической ячейкой будущего государства. Все дела будут решаться на сходах совершеннолетних членов общины.

— Все это верно! — сказал Гройзман. — Кто с этим спорит? Но разве сейчас стоит говорить об этом? Какой прок обсуждать то, что будет после того как мы захватим власть? Нужно решить, как свалить старый режим! Это сейчас главное.

— Мы ходили в народ и пытались сделать это! Мы ждали восстания! Но где оно?

— Я вижу, что многие из вас сдались, — сказал Михайлов. — Сдались после первой же неудачи!

— Не ты ли говорил, что народ готов подняться? — спросил его один из присутствующих.

— Я? — удивился Михайлов. — Идея «хождения» принадлежала не мне.

— Но ты был среди тех, кто нас звал! И мы пошли. А где мои друзья, что были в деревнях и кто был привлечен к суду по делу 193-х? Двое покончили с собой в Петропавловской крепости! Один умер от плохих условий содержания! Еще трое ныне в Сибири! Не велика ли плата?

— Вы знали, на что шли! — ответил Михайлов.

В защиту Михайлова выступил Андрей Желябов.

— А кто сказал, что мы ошибались? Крестьянство наша опора! Так было и так остается! Нужно изменить методы! Мы убедились, что не поднять нам мужика просто так!

— Попробовать стоило! Но не отказываться же нам от борьбы?

— Нет! — сказал Желябов. — Я не отказываюсь от дела! В последнее время я бываю на собрания рабочих Петербурга! Их также стоит активно привлекать в нашу организацию.

Вокруг зашумели:

— Дело, а не болтовня! Вот что нам нужно! И я пришел сюда ради дела! Но снова и снова мы начинаем болтать!

— Верно! Только дело! — сказал Желябов. — Мое настоящее место на улице, среди рабочих. В толпе! И я думаю о создании рабочей газеты.

— Снова перевести все в слова? — спросил Терка. — Пора ударить по власти и отомстить за наших товарищей!

— Многие по делу 193-х отправились в Сибирь. И не трое, а более сорока наших товарищей умерли в казематах Петропавловской крепости! Жандармы думают, что смогли нас запугать! Но мы сами напугаем их! Чего боятся власти? Какими методами они борются с нами? Насилием! И мы ответим власти насилием!

— Верно! Террор!

— Террор!

Михайлов попросил тишины:

— Вот это и есть самое главное. Для этого мы и собрались. Революция и действие! Давайте делать Революцию! Нерешительность и проволочка недопустимы.

— Действие!

— Беспощадный террор против преступной власти!

Михайлов поднял руку, требуя тишины:

— Я предлагаю не просто террор, а организованный и тщательно подготовленный террор! Многие из вас уже завтра рвутся в бой. Но вот что мы можем сейчас? Я вам скажу — почти ничего!

— Как это ничего? — возразил Макар Терка, питерский рабочий. — Да я хоть завтра сверну голову городовому!

— Вот! — Михайлов показал на Терку. — Вот и все на что мы способны! Убить городового или мелкого офицера полиции? И это дело?

— Да сколь я торчу на ваших собраниях! — вскричал Терка. — И что? Болтают и болтают господа хорошие! А чего болтают? Вот опять про газету какую-то. Я сам рабочий. Сколь собраний рабочих групп и что? Просвещение и какие-то листки с непонятными словами! Да в бараний рог гнуть надо всю эту сволочь!

— И кого гнуть будете, Макар? — Михайлов посмотрел на рабочего.

— Да кого угодно!

— Это разбой, а не революция! — поддержали Михайлова.

— Это похоже на «Народную расправу» Нечаева!

Терка возразил:

— Разбой? А то, что делают с работным человеком не разбой? На что мы право имеем? Вы думали про то, господа хорошие? Вам дворянам хорошо болтать о благе народа. А где оно это самое благо?

— Погодите, товарищи! — снова успокоил собравшихся Михайлов. — В словах Терки есть то, над чем стоит задуматься. Необходимо действие! Это я уже говорил. Но какое действие? Нам нужно уничтожать тиранов, а не мелких исполнителей! Я выбираю целью самого царя! Вот кого стоит убить. Уничтожить тирана без всякой жалости и народ увидит, что нужно делать!

— Царя? — растерянно спросил Терка.

— Ты против, Макар? — Михайлов посмотрел на рабочего.

— Нет, но как достать до него?

— Поэтому стоит не спешить, а создать пусть даже малочисленную боевую организацию, которая будет проводить крупные акции против настоящей власти!

— Дак разве я против? — спросил Терка. — Я согласен, товарищи. А ты товарищ Александр, прости, если был резок.

— Я не держу обиды, Макар. Но довольно нам делиться на дворян рабочих. Я дворянин по рождению. Софья дворянка по рождению. Да разве мало среди нас детей чиновников? Но разве я служу прогнившему режиму? Разве Софья Перовская не сидела на скамье подсудимых и не была в каземате Петропавловки?

— Прости еще раз, товарищ Александр. Обидеть не хотел, ни тебя, ни Софью Львовну, которую уважаю все сердцем. Дак и не про вас была речь. Я о том, что болтаем много, а дела мало! Вот ныне вы предложили начать охоту на царя. Это дело! С этим спорить сложно. Однако чем все обернется? Снова станем собираться и говорить. И спорить и говорить.

Перовская решительно заявила:

— Я и в прошлый раз не просто говорила, Макар! Я отправилась в деревню и учила там детей. Хотела нести просвещение простому народу. Я пыталась объяснить крестьянам, как им отыскать правду в России. Признаюсь, что, как и другие, потерпела поражение. За это меня и арестовали. И вот я снова среди вас! И я готова бороться дальше!

— Бороться стоит всеми доступными методами. И печатное слово стоит дорого в нашей борьбе. Но сосредоточить основные силы нам стоит именно на терроре!

Михайлов выслушал многих. Он дал высказаться всем кто хотел говорить. Он хотел услышать главное — готовы ли его товарищи избрать террор основным методом борьбы.

И всех захватила эта идея — готовить убийство царя Александра, которого прозвали Освободителем…

Петербург, Новая улица, дом 12.

Квартира Михайлова.

После собрания.

Михайлов после того, как собравшиеся разошлись, решил переговорить с Николаем Клеточниковым, которого пригласил к себе вечером. Клеточников не был участником «Народной воли». Его официально не принимали в организацию, а обсуждать такие важные вопросы в присутствии постороннего не полагалось…

Хочу сказать, что Николай Клеточников был великий человек. Ныне когда все говорят о контрразведке и любят книги о шпионах. А жизнь Клеточникова интереснее любого выдуманного романа…

Этот болезненного вида молодой человек давно пытался связаться с революционным подпольем и предложить свои услуги. Но никто не захотел принимать его, из-за внешности. Он был очень худой с лицом землистого цвета, острыми скулами и с жидкими светлыми волосами. Как сказал Терка, этот парень был похож на полицейского шпика, и принимать его было верхом неблагоразумия.

Клеточников был сыном чиновника. Его отец титулярный советник служил в Пезненской казенной палате. Николай учился в гимназии, а затем поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет. Но со второго курса он покинул учебу по болезни. Лечился в Крыму и работал письмоводителем у ялтинского предводителя дворянства.

Михайлов не разделил предубеждение своих товарищей и познакомился с Клеточниковым поближе. Они понравились друг другу, и Александр часто приглашал Николая к себе. Они обсуждали судьбы революции и возможности борьбы.

И вот сегодня Михайлов решил довериться своему новому другу.

— Разошлись? — спросил Николай.

— Заходи. Уже нет никого.

— У тебя не будет проблем из-за меня, Саша?

— Заходи. Какие проблемы.

— Твои друзья не сильно верят в меня.

— Я верю в тебя, Коля. И скоро и другие поверят.

— Ты говорил обо мне с ними? — глаза Клеточникова загорелись надеждой.

— Нет, — признался Александр.

— Понимаю.

— Ничего ты не понимаешь, Коля. Но у меня есть для тебя работа.

Они вошли в комнату и Клеточников сел в кресло.

— Что за работа, Саша?

— Работа в нашей организации, Коля. Сегодня мы покончили с утопией «хождения в народ». И те, кто был у меня сегодня согласны работать в терроре! Мы, наконец, создали боевую организацию!

— Правда? «Народная воля» готова начать?

— Да.

— Начать по-настоящему? Не трудно утонуть в обсуждениях о тактике будущей революции. У нас многие желают утопить эту самую революцию в словах.

— На этот раз мы станем действовать! И нашей целью станет царь!

— Царь?

— Мы станем готовить убийство царя Александра. И я смело могу доверить тебе эту тайну, Коля.

— А они не будут против? Товарищи по «Народной воле»?

— Коля, я твой друг и я предлагаю тебе работу. Не стоит думать о них.

— Что за работа? Ты так и не сказал.

— В Третьем отделении.

— Что? — Клеточников воспринял эти слова как неудачную шутку.

— Ты не ослышался, Коля. Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии.

— Погоди, Саша. Ты сказал, что мне нужно поступить на работу к жандармам?

— Это так, Коля.

— Тогда я ничего не понимаю, Александр Дмитриевич!

— Не стоит горячиться, Коля!

— Тогда объясни, Саша! Я пришел к тебе для того чтобы стать частью «Народной воли». А ты предлагаешь мне стать в ряды жандармов?

— Коля, я предложил тебе стать моим товарищем по борьбе. Тебе стоит устроиться в Третье отделение. Ты не обижайся, Коля, но внешность у тебя и правда подходящая. И я подумал, а почему это не использовать?

— Ты не шутишь? — еще раз спросил Клеточников.

— Нет. Жандармы и полиция умеют работать, Коля. Многие наши товарищи убедились в этом. Из тех, кого арестовали и судили по делу 193-х. Они умело засылают к нам провокаторов. А почему нам не поступить также?

— Ты хочешь, чтобы я стал агентом среди жандармов?

— А почему нет?

Клеточников задумался.

В словах Михайлова был резон. Он имел все возможности пристроиться к жандармам, ибо у полиции против него ничего не было. В студенческих забастовках, будучи студентом, он никогда не участвовал. Был вполне благонадежным. Из университета ушел по болезни.

— Ты понял, что я хочу?

— Понял, Саша.

— И что скажешь теперь?

— Ты прав. Иметь своего человека в корпусе жандармов дело хорошее. Но даже если меня и возьмут, то ведь не начальником отделения.

— И что с того? Даже в должности письмоводителя ты нам пригодишься. Ибо мы начинаем больше дело. Мы вызовем паралич власти, убив царя. И тем самым приведем Россию к революции.

— Я готов.

— Только никто об этом знать не должен, Коля. О твоей связи со мной.

— Никто?

— Знаю я, и знаешь ты. Для остальных ты агент жандармов.

— Тогда меня станут презирать.

— Так и нужно, Коля. Мы начинаем такое дело, когда нам будет нужен агент среди жандармов. Нужен как воздух. И говорить про это нельзя никому. Я приготовлю для тебя рекомендательные письма.

— Откуда они возьмутся? Фальшивые?

— Самые настоящие, Коля, — сказал Михайлов. — Тебе стоит сразу обратиться к действительному статскому советнику фон Бергу. Коли сумеешь ему понравиться, то тебя сразу к серьёзному делу пристроят.

— Большой человек этот Берг? — спросил Клеточников.

— Да. Занимается агентурой.

— В агентурной части Третьего отделения?

— Именно так.

— Но тогда провести его будет не столь просто, Саша.

— Верно, Коля. Он очень умен и станет тебя проверять. Этот человек не верит никому. Даже своему начальству.

— За мной станут следить?

— Обязательно, Коля. Потому со мной с этих пор никаких контактов. Мы с тобой не знакомы и никогда не встречались.

— Но если стану агентом Третьего отделения, мне нужно будет связываться с тобой лично.

— Мы разработаем каналы связи. Будем встречаться на конспиративных квартирах. Но для всех, для всего мира, мы не знакомы…

Глава 3

Третье отделение Собственной Его Императорского величества канцелярии

1878 год

Штаб-квартира Третьего отделения.

Набережная Фонтанки, дом № 16.

Действительный статский советник фон Берг.

Чиновник внимательно прочитал рекомендательное письмо, затем поднял глаза на кандидата.

— Здесь написано, что вы благонадежный молодой человек. Это еще будет проверено, но не думаю, что проверка не подтвердит того, что здесь написано.

— Готов служить престолу и отечеству.

— Похвальное рвение. Но в Третье отделение в последнее время пришло много людей, которые только прикрываются рвением. Они говорят о любви к отечеству, но думают не о нем, а о себе.

— Такие люди губят империю, — сказал молодой человек.

Чиновник еще раз просмотрел рекомендацию…

Действительный статский советник [10] Густав Карлович фон Берг сразу разглядел умного человека. Он был из тех, кто желал видеть среди чиновников Третьего отделения людей талантливых и деятельных. Во время последнего процесса 193-х [11] он много трудился, чтобы исправить ошибки агентов, которые совсем не подходили для службы в силу отсутствия высокого ума.

Тогда жандармы хватали людей без разбора, и среди арестованных было больше тысячи человек. Фон Берга вызвал к себе обер-прокурор Победоносцев и показал списки.

— Что это, Густав Карлович? — спросил он, бросив на стол пачку бумаг. — Вы сами это все читали?

— Нет, Константин Петрович, — признался Берг. — Но вы сами помните о приказе не упустить ничего. Особое совещание при Комитете министров сделало вывод о неизвестности размеров той пропаганды, что развели народники. Вот и было приказано хватать всех агитаторов.

— Но среди этих людей много таких кого агенты схватили только по невежеству и по низкому усердию. Они совсем не стали разбираться. Мы схватим, а там пусть начальство разбирает. В результате из той тысячи к дознанию привлечены 770 человек.

Фон Берг понимал, что при таком количестве подследственных работа затеняется на год, а то и более. Так и произошло и в итоге к суду привлекли только 193 человека…

Берг отложил рекомендательный лист в сторону. Он стал всматриваться в кандидата. Внешность многое могла рассказать о человеке. Худой и болезненно бледный молодой человек смотрел на него спокойно. В его глазах не было подобострастия и желания сразу приглянуться начальству.

— Значит, вы готовы служить по охране порядка и устоев империи Российской, сударь?

— Готов ваше превосходительство.

— И в каком качестве вы готовы служить?

— Как прикажете и кем прикажете.

— Но что вы умеете? Вы учились в университете. Это я вижу. Но чем можете быть полезны нашей организации?

— Я был письмоводителем у ялтинского градоначальника и основы этой работы знаю хорошо. Также знаком с шифровальным делом, ваше превосходительство.

— Вот как? А это хорошо. Такого рода работник не будет лишним. Но я не могу определить вас вот так сразу на постоянную должность, сударь.

— Я это понимаю, ваше превосходительство.

— Для начала вы станете помощником у делопроизводителя Владимира Николаевича Цветкова в агентурной части 3-й экспедиции. А далее видно будет.

— Спасибо, ваше превосходительство. Вы не пожалеете о том, что приняли меня…

Но Берг не был доверчивым болваном и сразу после ухода кандидата вызвал к себе начальника наружного наблюдения.

— Ты вот, что, голубчик. Ты за этим молодым человеком понаблюдай.

— Приставить к нему агента постоянно?

— Именно так. Но найди кого потолковее. Пусть все сделает хорошо. Он не должен узнать, что за ним ведется наблюдение.

— Он вызывает подозрения?

— Нет. В том то и дело, что все у него слишком чисто получается. А я не верю, когда у человека все хорошо. И запросы в университет, где молодой человек учился, и в Крымскую канцелярию, где состоял на службе, я сделаю. Но уверен, что там все будет чисто.

— Дак может он чист, ваше превосходительство? Ведь служба у нас почетная. И многие сей службы ищут. А тут такой бледный молодой студентик за счастье почтет, коли примете его.

— Может и так. Но мне нужно знать, чем этот Клеточников дышит.

— Как прикажете, ваше превосходительство.

— И не вздумай отнестись к этому делу спустя рукава.

— Как можно-с, ваше превосходительство. Все проверим-с. Все его контакты и даже имена шлюх к которым он ходит-с…

Фон Берг был дружен со многими влиятельными людьми в Петербурге. Сам обер-прокурор Синода Победоносцев принимал его у себя. Его слово много значило в Третьем отделении, хоть он и не занимал самого высокого положения. Но даже начальники экспедиций прислушивались к нему.

Ныне он хотел поговорить с начальником первой экспедиции генералом Муравьевым. Это был чиновник, которого Берг уважал. А таких в Третьем отделении было совсем не много.

— Густав Карлович? — приветствовал его генерал. — Вот неожиданный дорогой гость.

— Явился по срочному делу, Сергей Алексеевич.

— Прошу садись в кресло. Готов помочь.

Берг сел и несколько секунд молчал. Затем он задал вопрос:

— Ты в курсе того, что они снова сплотились в новую организацию?

— Они? Ты о ком говоришь, Густав Карлович?

— О тех, кто был «Земле и воле». Но ты ведь хорошо понимаешь, о чем я, Сергей Алексеевич. Или станешь мне говорить, что «Земля и воля» разгромлена и никакой опасности более не представляет.

— Не стану, Густав Карлович. Но зачем ты задаешь вопросы, если знаешь ответы?

— Хочу разобраться.

— В чем?

— А в том, что мне кажется. Кому-то там, — он указал пальцем вверх, — совсем не желательно бороться с новой организацией. «Народная воля» их мало пугает. Так?

— Так, Густав Карлович. Пока революционеры из «Народной воли» мало что могут.

— Это не твои слова, Сергей Алексеевич. Такое я уже слыхал от наших начальников. Дескать, напугали мы процессом 193-х революционеров. Не скоро головы поднимут. Но они убили Мезенцова! А Мезенцов не был мелким чиновником! Его убийство никто не принял всерьез. По делу 193-х начальство меня постоянно теребило. Обер-прокурор Победоносцев с меня не слазил тогда. А по Мезенцову нет. Хоть бы слово кто сказал. Убили и чёрт с ним.

— И что я должен сказать, Густав Карлович?

— Тебе ведь многое известно, Сергей Алексеевич. Рассказал бы и мне о революционерах.

— Мои люди только начали работать, Густав Карлович.

— Сергей Алексеевич. Я знаю о твоем особом агенте. У тебя есть свой человек среди революционеров.

— Густав Карлович? — Муравьев прикинулся удивленным.

— Я знаю это, Сергей Алексеевич. Мне доносят обо всем, что происходит в этих стенах. Я знаю, про особого агента, о котором нет сведений в картотеке. И нет их по особому распоряжению начальника первой экспедиции. По твоему, стало быть, приказу.

— Густав Карлович, я действую во благо империи.

— Не сомневаюсь в этом, сударь. И не собираюсь мешать. Мне даже не нужно имя твоего агента. Я только хочу знать, он из них? Из революционеров «Народной воли»?

— Да, — ответил Муравьев.

— И ты знаешь, что они наметили своей целью государя императора?

— Я уже докладывал об этом.

— Вот, — сказал Берг. — Вот оно.

— Что?

— То о чем я подумал.

— Никак не могу понять, о чем ты?

— Они не хотят его спасать, — сказал фон Берг. — Они дадут его убить. Им не нужен государь император Александр Николаевич.

Муравьев понял о ком говорит фон Берг. Реформаторская деятельность Александра не нравилась многим в империи. А в последнее время ползут разговоры о скором введении в России Конституции. При дворе сформировалась группировка контрреформ. Им был нужен другой государь на троне империи.

— Ты, вижу, все понял, Сергей Алексеевич?

— Про это никому говорить не нужно, Густав Карлович.

— Они хотят убрать императора руками террористов. Ты понимаешь, что это значит? Новый шеф жандармов Дрентельн действует с ними заодно.

Александр Романович Дрентельн, генерал от инфантерии и генерал адъютант императора был среди тех, кто желал смены императоров. Скорее всего, поэтому и дали убить Мезенцова.

— Ты, ведь знал про убийство шефа жандармов Мезенцова? — спросил Берг.

— Нет.

— А как же твой агент?

— Он стал работать после убийства Мезенцова. И он был в группе тех, кто готовил это убийство. Но действия террористов были успешными, и исполнитель убийства на Итальянской улице Кравчинский сбежал за границу. Ныне проживает в Италии. Зарабатывает литературным трудом. Печатается в газетах. Пишет о революционном движении в России.

— Кто такой Кравчинский я знаю и сам, — сказал Берг. — Он из тех, кто создал организацию «Свобода или смерть». И у Дрентельна есть глаза и уши в этой террористической организации.

— «Свобода или смерть»? Ты шутишь, Густав Карлович? Такой организации в Петербурге нет, и никогда не было. Или ты наслушался докладов Дрентельна? Мезенцова убрала группа людей из тех, кто ранее состоял в «Земле и воле».

— Я хотел услышать эти слова от тебя, Сергей Алексеевич. Мезенцов им мешал. Они дали террористам его убрать. На его место шефом жандармов царь назначил Дрентельна. Тот и доложил о ликвидации новой организации террористов, которой никогда не было, Теперь хотят убрать руками террористов самого императора.

— Не боишься говорить такое при мне, Густав Карлович?

— Нет, Сергей Алексеевич. Я ведь знаю, кто каким воздухом дышит. Только тебе и могу довериться в первой экспедиции. А вот твой адъютант ротмистр Жилин сообщает обо всех твоих действиях шефу жандармов.

— Что? Жилин мне всем обязан. Я приметил его в Ярославле как деятельного и способного офицера. Теперь он служит в Петербурге, и получил повышение в чине.

— Ничего удивительного. Дрентельн обещал ему больше чем ты, Сергей Алексеевич. Ему нужно знать все, что знаешь ты. Жилин знает твоего агента?

— Нет.

— Но он пропускает его к тебе!

— И что? Имя ему неизвестно.

— Но он знает его в лицо.

— Нет. В лицо его никто не знает. Этот человек мастер перевоплощений.

— Но ведь его арестовывали? Он был официально арестован?

— Да.

— Тогда ничего сложного нет в том, чтобы выяснить о нем все.