Верю / не верю E-Book

Евгения Некрасова

• Herausgeber: Papier Mache
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 328

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Мир показывает свою изнанку. Его больше не прикрыть рациональностью, не объяснить идеей прогресса, не успокоить терапией, не усмирить законом. Мир — не save space и не добрый родитель. Наверное, он таким никогда и не был. Мы рассматриваем свое детство и юность и ужасаемся, как могли не видеть раньше, сколько там было мрачного, глубоководного и пугающего. Мы оглядываемся вокруг и понимаем, что точка опоры – не в романтической любви, как нам показывали в кино. не в работе ради денег, как убеждали в семье. не в переезде в новую страну, как пишут в медиа. Нет правильных рецептов, но есть пути. Мы ищем рифмы к нашей жизни в историях бабушек; теперь они стали нашими подругами, сестрами, сообщницами. Мы примиряемся с отсутствием планов, дома, завтрашнего дня, с абсурдом бюрократии, но вводим в свой быт ритуалы, чтобы бороться с хаосом. Залечиваем свои травмы обрядами. Одеваемся в национальные костюмы, потому что это красиво, и устанавливаем разорванные связи с нашими народами. Собираем травы, фотографируем и выкладываем в сети, запрещенные на территории Российской Федерации. Шепчем заговоры. Наше мышление становится магическим. Загадываем: «если до светофора 10 шагов, то желание исполнится». и нам это уже не кажется стыдным секретом; все способы повлиять на мир стали хороши

Leseprobe

Верю/

не

верю

Современныемагические рассказы

ИНФОРМАЦИЯ ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

18+

Верю / не верю. Современные магические рассказы / коллективная редакция; авторы: А. Гавриш, Л. Абакумова, А. Демишкевич и др. — Папье-маше, 2025.

ISBN 978-9939-1-2015-7

Мир показывает свою изнанку. Его больше не прикрыть рациональностью, не объяснить идеей прогресса, не успокоить терапией, не усмирить законом. Мир — не save space и не добрый родитель. Наверное, он таким никогда и не был. Мы рассматриваем свое детство и юность и ужасаемся, как могли не видеть раньше, сколько там было мрачного, глубоководного и пугающего. Мы оглядываемся вокруг и понимаем, что точка опоры – не в романтической любви, как нам показывали в кино. не в работе ради денег, как убеждали в семье. не в переезде в новую страну, как пишут в медиа. Нет правильных рецептов, но есть пути.

Мы ищем рифмы к нашей жизни в историях бабушек; теперь они стали нашими подругами, сестрами, сообщницами. Мы примиряемся с отсутствием планов, дома, завтрашнего дня, с абсурдом бюрократии, но вводим в свой быт ритуалы, чтобы бороться с хаосом. Залечиваем свои травмы обрядами. Одеваемся в национальные костюмы, потому что это красиво, и устанавливаем разорванные связи с нашими народами. Собираем травы, фотографируем и выкладываем в сети, запрещенные на территории Российской Федерации. Шепчем заговоры. Наше мышление становится магическим. Загадываем: «если до светофора 10 шагов, то желание исполнится». и нам это уже не кажется стыдным секретом; все способы повлиять на мир стали хороши.

Слово кураторок

Мир показывает свою изнанку. Его больше не прикрыть рациональностью, не объяснить идеей прогресса, не успокоить терапией, не усмирить законом. Мир не safe space и не добрый родитель. Наверное, он таким никогда и не был.

Мы рассматриваем свое детство и юность и ужасаемся, как могли не видеть раньше, сколько там было мрачного, глубоководного и пугающего. Мы оглядываемся вокруг и понимаем, что точка опоры — не в романтической любви, как нам показывали в кино. Не в работе ради денег, как убеждали в семье. Не в переезде в новую страну, как пишут в медиа. Нет правильных рецептов, но есть пути.

Мы ищем рифмы к нашей жизни в историях бабушек; теперь они стали нашими подругами, сестрами, сообщницами. Мы примиряемся с отсутствием планов, дома, завтрашнего дня, с абсурдом бюрократии, но вводим в свой быт ритуалы, чтобы бороться с хаосом. Залечиваем свои травмы обрядами. Одеваемся в национальные костюмы, потому что это красиво, и устанавливаем разорванные связи с нашими народами. Собираем травы, фотографируем и выкладываем в сети, запрещенные на территории Российской Федерации. Шепчем заговоры. Наше мышление становится магическим. Загадываем: «Если до светофора десять шагов, то желание исполнится». И нам это уже не кажется стыдным секретом; все способы повлиять на мир стали хороши.

Магическое мышление помогает рассмотреть изнанку мира, помечтать, загадать, найти опору. Тексты сборника раскрывают совершенно разные темы: отношения в семье, проживание детства и подросткового возраста, бюрократию и рутину работы, мир животных и растений, любовь, эмиграцию. Магия никогда не бывает бесплатной и никогда — полностью контролируемой, поэтому герои и героини сборника, обращаясь к ней, делают выбор. Школьные подруги играют в «Зачарованных», каждый раз повышая ставки, русалочка выходит в город искать любовь, в Аргентине при странных обстоятельствах пропадает ребенок, а курьер перестает клеить объявления только на одном этаже, на котором живет герой. Это какой-то баг системы и надо закрыть на него глаза, представить, что не происходит ничего необычного? Или присмотреться и поверить?

Этот сборник появился благодаря курсу «Магия в прозе», который проводят две литературные школы: «Школа литературных практик» и «Мне есть что сказать». Вместе со студент:ками мы исследуем, каким было магическое письмо раньше — в заговорах, быличках и сказках — и как магия работает в литературе и в нашей жизни сегодня. Мы благодарны всем участни:цам опен-колла, по итогам которого издана эта книга, и приглашенным автор:кам, согласившимся принять в ней участие. Мы верим в то, что слово способно менять реальность к лучшему, и рады, что вы пытаетесь это делать вместе с нами.

Алеся Атрощенко, Евгения Некрасова, Наташа Подлыжняк

ПОТОМСТВЕННАЯ ЯСНОВИДЯЩАЯ. СНИМУ ПОРЧУ И СГЛАЗ, ПОСТАВЛЮ ЗАЩИТУ

Анастасия Гавриш

Возврат

По утрам Катя перечитывает отзывы в интернете. Она просыпается от стука в дверь — бабушка будит ее каждое утро ровно в десять часов — и сразу тянет руку к телефону. Буквы на экране поначалу разбегаются, и Катя щурит глаза. Терпит жажду. Желание сходить в туалет. Отзывы заряжают ее раздражением или волнением, иногда — самодовольством. Ее профиль на «Авито» простой: «Гадалка, ясновидящая, энергопрактик. От 1000 рублей за услугу». На аватарке — стоковое изображение молодой блондинки в позе лотоса, сверху Катя написала слово «ясновидящая» крупными зелеными буквами. У Кати на «Авито» пять звезд и около пятидесяти положительных отзывов. На «Авито» Катя — Елена, под именем пометка «Отвечает на сообщения около 30 минут».

«Обратился к эзотерику первый раз в жизни, получил экспресс-консультацию. Меня внимательно выслушали, объяснили причины происходящего, посоветовали книгу. Ценным было то, что с такой проблемой не обратиться к психологу, а к эзотерику можно и это не будет странным или отлетевшим. Благодарен за ваше время. Рекомендую, если многое пробовали, но ответов не находили».

Катя улыбается, наугад выбирает, читает дальше: «Понравились расклады, девушка трактует карты отлично. Очень старается помочь решить проблему. Без ответа не уйдете. Если ситуация непонятна, можно задать доп. вопросы».

Катя потягивается. «Получила ответы на все вопросы, это тот случай, когда нет абстрактных комментариев и неоднозначных трактовок, Елена коротко и точно комментировала каждый вопрос».

Тут Катин взгляд спотыкается об одну звезду: «Несколько месяцев назад моя семья столкнулась с серьезными проблемами, и мой муж решил уйти от нас. Я была в отчаянии и не знала, что делать. Однако, я решила обратиться за помощью к специалисту по возврату любимого человека. Ну как и оказалось это развод!!!! Сначала деньги — потом расклад. Человек, который реально умеет делать свою работу, сможет хотя бы в двух словах описать тебя, чтобы ты мог отправить деньги. И вот в итоге: работу по возврату мужа с помощью приворота она не делает, говорит, муж вас не уважает и не любит, вам лучше будет без него, муж не стоит страданий. Это она по фотографии сказала! Полный бред! Не обращайтесь к ней!!!»

Катя ругается вслух, проверяет сообщения от службы поддержки — она уже несколько дней назад написала им, чтобы оспорить отзыв, ведь в ее профиле четко написано: «Не оказываю услуги по воздействию на других людей (привороты, отвороты и т. д.)». Катя сбрасывает одеяло, выскакивает из кровати и в пижаме выходит на кухню.

На кухне Катя включает на ноутбуке последнюю серию «Битвы экстрасенсов». Они с бабушкой часто включают шоу фоном, смотрят, конечно, иронично. Катя варит кофе в турке, ставит на плиту кастрюлю с водой и двумя яйцами и засекает десять минут на таймере телефона. Засовывает в тостер два куска уже подсохшего хлеба, достает из холодильника сыр, срезает побелевшие края и отрезает два ломтика. Когда тосты готовы, Катя садится на табуретку и наконец открывает телеграм. В вотсап Кате пишут новые клиенты с «Авито», а в телеграм — только постоянные клиентки, в первую очередь подруги Алины.

Алина, бывшая Катина однокурсница, живет с дочкой в трехэтажном загородном доме, который достался ей после развода. Шесть лет назад Катя помогла Алине уйти от мужа, и с тех пор Алина обращалась к Кате регулярно. Алина передавала ее номер с лучшими рекомендациями своим подругам, писала хвалебные отзывы в сообществах и группах и ласково называла ее «моя придворная гадалка». Алина высокая и загорелая, всегда в хорошем настроении, всегда энергичная, всегда только что после спорта и массажа. Во взгляде Алины Катя с завистью ловила уверенность человека, которого принимает мир.

До развода Алина так же выделялась красотой, но взгляд ее был полон непонимания. Вначале муж соответствовал всем критериям идеального партнера: приносил букеты из сотен роз, свозил Алину в Париж и Вену и подарил бриллиант — один, но большой. После свадьбы к поглаживаниям прибавились побои. Когда муж ударил Алину в первый раз, она удивилась, во второй раз удивилась сильнее, а после третьего приняла это как норму и научилась замазывать синяки. Муж бил нечасто, кратко, без особого удовольствия. Зато с удовольствием он рассказывал Алине, какая она никчемная и ни на что не способная без него. И Алина верила. Пристыженной Алине муж нежно вытирал слезы, а на следующий день всё повторялось.

Увидев тогда новое сообщение от Алины во вконтакте, Катя заволновалась, ведь со времени их общения в университете прошло уже несколько лет. Они совсем потеряли связь, когда Катя с бабушкой переехали в Москву. Алина просила Катю помочь вернуть любовь мужа, потому что помнила, что у нее «с юности есть способности». Катя покрылась мурашками и поняла, что Алину нужно срочно спасать. Катя часто знала наперед, что будет и как надо поступить, и это ощущение бесило ее. Именно из-за него она бросила учебу на психфаке: невозможно консультировать человека, задавать ему вопросы и слушать неделями, как он медленно приходит к идее, которая давно тебе ясна. Обычно Катя старалась это ощущение игнорировать, но с Алиной предвидение было таким пугающим, что отвернуться от него Катя не смогла. Она пригласила Алину на кофе, выслушала ее историю и обещала подумать. Алина несколько месяцев регулярно звонила Кате — жаловалась на побои и унижения. Однажды Катя не выдержала и позвала Алину в гости. С помощью правильно подобранных слов и приемов, которые Катя подсмотрела в «Битве экстрасенсов», она убедила Алину в том, что все энергии, духи и неупокоенные мертвые ее рода настоятельно требуют, чтобы Алина от мужа ушла. Катя зажигала и тушила свечи, делала вид, что ее тащат призраки, и всё говорила не своим голосом. Алина поверила, собрала вещи мужа и выставила их на улицу, а в сторис опубликовала исповедь, сопроводив ее подробной хроникой абьюза и фото синяков и ссадин разных лет. Муж испугался огласки и проблем в бизнесе, тихо дал развод, а вместе с ним оставил Алине дом и щедрые отступные.

А потом Катя в компании и на деньги Алины проехала все ретриты Бали и випассаны Индии, повстречалась со всеми шаманами и знахарками Латинской Америки и Шри-Ланки. Алина подстегивала Катю пробовать новое, и Катя соглашалась. Когда начались ковидные ограничения, Катя стала консультировать Алину онлайн. А после снятия карантина Алина организовала эзотерический клуб: проводила медитации и духовные игры, приглашала на них всех своих подруг — реальных и инстаграмных. В клубе Катя была проводником: пела мантры, стучала по чашам. Участницы платили деньги и благодарили Катю. Катя заработала на первый взнос по ипотеке в Москве как раз тогда, когда Алине наскучила идея магического стартапа и она решила открыть салон красоты. В салоне Алина хотела предлагать услуги хилинга и звала Катю в штат, но Катя отказалась, так что Алина открыла салон без нее. Кате совсем не хотелось трогать чужих людей целыми днями, и она жалела, что один раз помогла Алине избавиться от боли, когда бывший муж впечатал ее головой в кирпичную стену. Катя с помощью похлопываний, как делала ее бабушка в деревне, откуда они были родом, за десять минут тогда привела Алину в чувство.

***

Катя хорошо помнила свое единственное лето в деревне, хотя ей было тогда всего пять лет. Оно было бесконечное и густое, наполненное первыми встречами с троюродными сестрами и братьями, двоюродными бабушками и другими членами большой деревенской семьи. Мать — единственная из всех родственников сбежала из деревни, как только ей исполнилось восемнадцать, и больше туда не возвращалась. Деревню ненавидела, а родственников презирала за необразованность и простоту. Но однажды зимой бабушка прислала телеграмму: «УМРУ ОКТЯБРЕ. ПРИВЕЗИ КАТЕНЬКУ РАЗОК УВИДЕТЬ». Так Катя узнала, что у нее есть бабушка. Бабушка была бодрой и очень загорелой, она держала коров и пчел, растила огурцы и клубнику и много и громко смеялась. В то лето Катя ела огурцы с куста, прыгала через навозные кучи, ловила головастиков в канаве и играла с бабушкой в карты в пьяницу.

В доме была комнатка, запертая на ключ, где Катина бабушка принимала гостей. Туда Кате заходить было нельзя. Гости бывали у бабушки часто, иногда по несколько человек в день. Бабушка провожала их в комнатку, проводила с ними там иногда десять минут, а иногда и два часа. Закрывая дверь, она обязательно подмигивала Кате, если встречалась с ней взглядом. Мама называла приходящих к бабушке деревенскими дурачками и крутила пальцем у виска, но Катин интерес это объяснение только усиливало. Она несколько раз прикладывала ухо к двери, пытаясь понять, что же там происходит, но до нее доносились только вздохи, скрипы, хлопки, в лучшем случае — обкусанные с обеих сторон фразы. За одной из таких вылазок Катю застала мама. Мама больно шлепнула Катю раскрытой ладонью по попе, так что Катя больше не подслушивала.

Как-то Катя возвращалась домой от тетки, где провела в гостях весь день, уже затемно, и бабушкина собака, будто забывшая их совместные дневные игры, неожиданно выскочила из темноты и облаяла Катю, разбрызгивая слюни. Собака была на цепи, но от страха Катя описалась и разрыдалась. А когда прибежала в дом, еще долго бесслезно всхлипывала, не в силах остановиться. Катя сидела на стуле и ритмично вздрагивала от непроходящих всхлипов, а мама с бабушкой ругались на кухне. Мама орала:

— Она у тебя тут заикой на всю жизнь станет! Собаки дикие кругом, давай еще расскажи ей, что бабка у нее — ведьма!

Бабушка отвечала что-то спокойным тихим голосом, но слов Катя разобрать не могла. Мама ушла, с шумом толкнув дверь, а бабушка вернулась в комнату и погладила Катю по голове:

— Всё будет хорошо, сейчас бабушка тебя похлопает, и всё пройдет. Всё пройдет, дорогой мой человек.

Бабушка отвела Катю в свою тайную комнату и посадила ее, всё еще всхлипывавшую, на стул. Бабушка монотонно шептала что-то наподобие молитвы и легонько, в такт, похлопывала Катю по груди, спине, солнечному сплетению. Катя успокоилась и перестала подергиваться почти сразу, а через десять минут уже пила чай с мятой, болтала ногами и осматривалась по сторонам. Комнатка была обставлена скудно: два стула, стол и небольшая кровать без матраса. На столе стояла банка, полная монет. Единственным украшением пространства был висящий на стене большой черно-белый фотопортрет. Незнакомая Кате бабка в платке и с выпученными глазами. Бабушка поймала Катин взгляд и объяснила:

— Это прабабка твоя, тоже Катя. Она знахарка была. Потомственная. А это милостынька, бабушке твоей дают, когда она людям помогает.

Катя легла в ту ночь в бабушкиной кровати. Бабушка дышала ровно, от нее пахло чем-то кислым, земляным, травяным. Катя внимательно разглядывала бабушкино лицо, пока не заснула. Утром ее разбудила мама, резкими движениями побросала в уже почти собранную дорожную сумку Катины вещи и повела ее на автобус. К вечеру Катя с мамой были в питерской квартире и остаток лета провели в городе. В деревню Катю больше не возили, но в октябре бабушка вдруг стала жить с ними. Кате никто ничего не объяснил.

***

Алинины подруги были любимыми клиентками Кати. Они щедро и заранее кидали переводы на «Сбербанк» и всегда оставались довольными. Они регулярно просили Катю сделать расклад на день, и Катя вытягивала им «Карту дня», рассказывала о «Главном событии дня», давала «Совет от карт», чтобы день сложился благоприятно. Но чаще всего Катя раскидывала для них карты и записывала короткие видео с комментариями на тему «Его чувств»: симпатичны ли вы ему? Что он думает на ваш счет? Что ему на самом деле от вас нужно? Клиентки присылали в ответ сердечки и добавляли чаевые. Бабушка в такие моменты уходила с кухни и ничего не говорила, но в ее взгляде Катя улавливала сожаление. Катя же легких денег не стеснялась.

Сегодня — три расклада на день и быстрая видеоконсультация, на которой клиентка примеряет платья для важной вечеринки, а Катя внимательно всматривается в образы и ловит нужную энергию от правильного платья. Затем Катя приступает к обработке запросов с «Авито»: утром пришло два. Катя пишет в ответ свой номер и просит прислать в вотсап фото и дату рождения, игнорируя предупреждение «Авито» о небезопасности перехода на другие платформы.

Катя уже планирует обед и листает кафе в приложении доставки, когда получает аудиосообщение от еще одной подруги Алины с просмотра квартиры в центре Москвы. Выслушав подробности о прекрасном виде из окна «прямо на церковь», об историческом районе и последнем этаже: «Потом договорюсь и, может, сделаю мансарду на чердаке», Катя просит скинуть ей ссылку на «Циан». Явно деревянные перекрытия, полуразбитые окна, серпантин из порванных обоев, разобранный паркет, закрытый большим куском плотной пленки. Катя записывает аудио: «Я чувствую энергию сомнения и сопротивления, с такой энергией принимаются решения, о которых потом обязательно будешь жалеть».

Когда Катя доедает обед, неожиданно звонит Алина. Она обычно записывает аудио или шлет кружочки, а звонила она только раньше, избитая мужем.

— Привет моей любимой эзотерической принцессе! Как жизнь?

Катя не успевает ответить.

— Катенька, дорогая моя, у меня к тебе огромная просьба. Я понимаю, что ты такое не любишь, но тут без вариантов. Ко мне приехала подруга детства, мы с первого класса вместе. У нее прямо проблемы, серьезные, нужна твоя магия.

— Конечно, Алин, пусть присылает в телеграм свои вопросы…

— Нет, красота моя, тут нужно лично, тема тонкая. Мы едем!

Алина вешает трубку, не дав Кате возможности возразить. Катя резко встает со стула, собирает в кучу контейнеры от обеда и кидает их в мусорку.

— С мужем лучше бы была такая резкая! — говорит Катя вслух воображаемой Алине и тут же краснеет.

Кате приходится переодеться и проветрить кабинет, куда она не заходила несколько месяцев. В трехкомнатной квартире Кате с бабушкой хватало двух спален и кухни, так что маленькая третья комната пустовала. Стол, два стула, небольшая кровать и портрет прабабки на стене. Катя сама не знала зачем, но почти точно повторила интерьер деревенской комнаты, в которой бабушка принимала гостей-клиентов.

Катя отодвигает занавески, открывает окно и пытается сосредоточиться на дыхании, чтобы успокоиться.

Алинина гладкая кожа, блестящие волосы, идеальные белые брюки и очередная новенькая сумочка режут Кате глаза. Она любит Алину, но полностью принять ее способность проходить целый день в белых брюках и не посадить ни одного пятна не может. Подруга Алины Даша, наоборот, кажется Кате простой и понятной. Пучок на голове, брюки на резинке, лицо без косметики — слегка припухшее и очень усталое, кожа серая. Катя приглашает гостей в кабинет.

— Тяжело одной с тремя? — Катя сразу жалеет, что решила похвастаться своей проницательностью.

— Третий умер сразу после родов: патологии, не совместимые с жизнью, — Даша отвечает заученно и неэмоционально.

— Кать, ты должна помочь, у Даши мужа забрали по мобилизации, уже полгода не возвращают. У них ребенок третий умер, а они были уверены, что его, как многодетного, не заберут, — Алина говорит быстро, как будто боясь спугнуть Катин энтузиазм. — Он даже уже не пишет, вообще непонятно, где он. Он служил, конечно, свою страну любит, все дела. Но сколько можно, а? Дашка вон как неживая. Ты же ритуал по возврату знаешь, ну, делала для отца в детстве, помнишь, ты рассказывала?

***

Вначале отец просто бухал. Ну как, не совсем вначале. О самом начале Катя помнила только, что папа часто сидел с ней дома, потому что был без работы, а Катя еще не доросла до школы, но уже переросла детский сад. Они валялись на кровати в залитой солнцем комнатке питерской коммуналки и играли в рифмы. Папа писал красным фломастером разные слова в столбик, а Катя должна была придумывать к ним пары. Катя любила его аккуратные печатные буквы, особенно «ж» (три вертикальные черточки, перечеркнутые одной горизонтальной ровно посередине). Она восхищалась длинными ровными хвостиками «у» и «р», задорной, но с уместной округлостью «о» и маленькой засечкой сверху на букве «с». Катя удивлялась, что папины строчки всегда будто сидели на невидимых направляющих. Она прилежно пыталась копировать его почерк, но ее строчки разлетались в разные стороны, а буквы были разномастными. Еще Кате хотелось удивлять папу своим умением быстро придумывать рифмы ко всем словам, но в тот солнечный день она никак не могла подобрать рифму к слову «абажур».

Потом папа стал пропадать. Но всегда возвращался через день или два, часто пьяный и в крови. Его мыли, ругали, молили, жалели. Один раз он пришел со сломанным носом, другой — приполз побитый, бормоча «менты — козлы». Когда папа пропадал, а маме надо было на работу, Катя оставалась дома с бабушкой. Родители с бабушкой давно не общались и даже поселили ее в одну комнату с Катей, чтобы освободить себе личное пространство. Катя не знала, нужно ли было личное пространство бабушке, та с родителями не спорила. Она вообще не выходила из комнаты. Катя спала на своей половине раскладного бабушкиного дивана и старалась не делать вдох вместе с ее выдохом: боялась, что вместо кислорода тогда вдохнет углекислый газ. Катя любила рассматривать бабушкино лицо: ее кожа была полупрозрачной, на щеках и подбородке виднелись отдельные жесткие волоски, а под скулой справа сидела большая рыхлая бесцветная родинка, которую Кате всё время хотелось потрогать. Бабушкины тонкие, торчащие в разные стороны седые волосы напоминали Кате одуванчик.

Когда Катя пошла в первый класс, в школу ее по утрам водил папа. Папа продержался где-то полгода, однажды всё-таки не пришел домой ночевать и не появился даже под утро, тогда мама сама потащила Катю в школу. Ругая Катю, безысходность и судьбу, мама заметила папу на противоположной стороне улицы за руку с женщиной. Тогда впервые Катя услышала «развод», «пропал бы ты уже навсегда» и «чтоб ты сдох». Катя не совсем поняла, что это значит, но взяла за привычку каждый вечер перед сном на всякий случай загадывать и просить, чтобы с папой всё было в порядке. В первой четверти первого класса Катина учительница организовала в классе уроки закона Божьего: мужчина в черном длинном платье задал на дом выучить «Отче наш». На следующий день Катя первая и без запинок прочитала молитву наизусть перед классом, как и было положено отличнице. Учительница попросила одноклассников поднять руки, если им понравилось, как Катя прочитала «Отче наш». Все подняли руки, но учительница почему-то сказала, опустив уголки губ вниз, что ее Катина молитва не впечатлила: в ее прочтении не хватило души, а молитва, произнесенная без души, не работает. Вечером бабушка выслушала Катин рассказ о происшествии в школе, посмотрела на ее слезы и предложила вместе придумать заговор, который точно будет работать. С тех пор каждый вечер Катя произносила перед сном:

«Ангел мой, сохранитель мой, покровитель мой, сохрани мою душу, скрепи сердце мое. Сохрани отца моего и его душу от сатаны. Враг сатана, отвяжись от меня и от отца моего Андрея. Я лягу спать, под правую руку ангел, под левую — ангел, со мной будет Иисус Христос. Аминь. Аминь. Аминь». Иногда Катя добавляла просьбу о пятерке на завтрашней контрольной.

Папа окончательно пропал июньским понедельничным утром. Вечером Катя пошла во двор гулять в надежде увидеть его, но он не вернулся. Во вторник Катя решила не засыпать, пока папа не придет, и произнесла свой заговор двенадцать раз. Папа не вернулся ни в пятницу, ни на выходных, ни через еще неделю. И тогда Катя по-настоящему заволновалась. Бабушка тоже заволновалась и предложила Кате провести специальный ритуал, чтобы помочь папе вернуться.

Ранним утром — мама никогда не вставала раньше десяти — Катя тихонько собрала всё необходимое в пустой школьный ранец: кипяченая вода в старой бутылке от спрайта, яблоко, кусок хлеба и Катина любимая кукла Барби. Барби была подделкой, но Катя ее всё равно обожала. Самыми главными предметами были папина футболка, которую Катя нашла на дне таза с грязным бельем, и фотография — Кате пришлось отрезать отца от мамы на свадебном фото, которое стояло в рамке в спальне. Текст заговора Катя вечером записала с бабушкиных слов на лист в клеточку, вырванный из пустой тетради. Она сложила лист и засунула его в задний карман шорт. Бабушка рассказала, что ритуал нужно проводить в лесу над водой. Катя вспомнила только одно подходящее место, куда она могла доехать сама: мама каждое лето по несколько раз вывозила ее гулять в Павловск, и она помнила дорогу. До Витебского вокзала они доходили пешком, а электрички оттуда ходили в нужном направлении каждый час. На табличке у входа в Павловский парк Катя видела, что войти туда бесплатно можно с семи до девяти часов утра. Она спешила и почти бежала до вокзала, нашла нужный поезд на табло и доехала до Павловска, все девять остановок простояв в тамбуре. В парке она быстро дошла до речки и нащупала листок в заднем кармане. Но по берегу гуляли люди, и Катя поняла, что ей придется ждать до вечера. Хлеб и яблоко она съела сразу, воду старалась растягивать. Катя играла в Барби и пыталась не думать о маме. И когда к десяти часам вечера всё еще светлый из-за белых ночей, но уже намного менее людный парк показался ей безопасным для проведения ритуала, Катя начала, хотя была почти без сил. Ее голос дрожал — то ли от усталости, то ли от волнения.

Она положила перед собой фото отца и его футболку:

Святая Серафима,

Вся Господня сила,

Встану я, благословясь,

Выйду перекрестясь,

Из дверей — в двери,

Из ворот — в ворота,

Выйду я в чистое поле,

На океан и море,

На океане плывут золотой корабль,

На том корабле почивает вся Сила Господня,

Михаил Архангел,

Гавриил Архангел,

Семён Преподобный,

Дайте помощи рабу Андрею,

От всякой силомуты,

От рухоты,

От притки.

Закройте его, раба Божия, Андрея,

Своими нетленными ризами

От всякого злого, лихого человека,

От супостата,

От всяких злые лихие крови.

Как быстрые реки проливаются дождями,

А дожди попадают в реки,

Как самое ценное реке возвращаю,

Так приведите раба Божьего Андрея домой.

И ныне и присно и вовеки веков.

Аминь.

Катя, запутавшись в пальцах на секунду, сложила большой и указательный и покрестила реку — высоко, выше своего роста. А потом быстро бросила Барби в воду, а футболку намочила, выжала и положила назад в ранец. Совсем обессиленная, Катя растянулась на берегу и прикрыла глаза.

Через час спящую Катю нашел охранник парка, по фамилии на ранце ее опознали и вернули матери. Мама посадила Катю под домашний арест на остаток лета, и однажды, в очередной тягучий день, Катя нашла письма из тюрьмы. Мама спрятала их среди своих старых тетрадок по истории КПСС, в которые от руки переписывала материалы съездов еще в университете и которые зачем-то хранила до сих пор. Письма были совсем недавние, написанные знакомым почерком: те же длинные хвостики у «р» и «у», засечка на «с» и буква «ж», состоящая из трех палочек, перечеркнутых четвертой. Папа уехал на заработки, папа попал в передрягу, папу подставили, папа попал в тюрьму, папа ждет суда.

Он вернулся через год, худой и с новыми синими татуировками. Он больше не играл с Катей в рифмы и не водил ее в школу. Да и Катя стеснялась перед одноклассниками: папа сильно пах одеколоном, маскирующим запах водки. Катя знала, что он прячет шкалики от мамы в кладовой в коридоре и пьет теперь каждый день.

Она пообещала себе тогда, что ни за что на свете не будет больше проводить этот ритуал.

***

По утрам Катя перечитывает отзывы в интернете. Сегодня бабушка не будит ее стуком в дверь и Катя ворочается в полудреме до одиннадцати. На простыне остаются пятна пота. «Где же бабушка?» Разлепив глаза, Катя тянет руку к телефону. Новый отзыв на «Авито».

Одна звезда. «Это не просто гадалка, это настоящая ведьма, будьте готовы, что если она что-то вам даст, то обязательно что-то возьмет взамен. Делала обряд по возвращению мужа с фронта, обряд сработал. Но вернулся не мой муж, это какой-то другой человек. Он орет по ночам от кошмаров, целыми днями лежит и пьет водку. Часто по вечерам закрывается на кухне и курит. Пытается вернуться назад. Это точно черная магия. Хочу предупредить всех, кто к ней собирается обратиться, — будьте осторожны».

Катя долго рыдает, не может успокоиться, а когда слезы заканчиваются, продолжает всхлипывать — прерывисто и бесконтрольно. Катя зовет бабушку, чтобы она похлопала ее, заговорила ее страх и горечь, выгнала их молитвой, как делала обычно. Катя знает, что для всех бабушка умерла в октябре, когда Кате было пять. Но она пришла к Кате после смерти, не смогла оставить ее одну. Все эти годы бабушка помогала Кате, утешала ее, это она научила Катю всем заговорам, молитвам, ритуалам. Она научила ее ритуалу по возврату, в конце концов! Катя ищет бабушку на кухне, в кабинете, зовет ее, но бабушка не отзывается, ее больше здесь нет. Бабушка ушла навсегда.

Катя возвращается в спальню и садится на пол. Она складывает ладони и хлопает себя по груди, по солнечному сплетению, по плечам, шепчет молитву и успокаивается. Она берет телефон, удаляет свой профиль на «Авито» и создает новый. Загружает свое настоящее фото и пишет: «Гадалка, знахарка. Помогу провести ритуал по возврату домой мужа, брата, сына. Гарантия. Оплата по финансовым возможностям».

Лена Абакумова

И на берегу аметисты

Вместо того чтобы умереть, бабушка исчезла.

Мы не могли понять. Она уже не вставала, деменция и раковая опухоль несколько месяцев играли в карты на остатки ее тела. Всё шло к концу. Но вечером в субботу ее не оказалось дома. Нас встретили халат, пушистый бабушкин кот и тишина.

Мы опросили соседей — те не видели, чтобы кто-то покидал квартиру. Отсмотрели записи с камер наблюдения — те показывали снег, фонари, соседа сверху, крупного бродячего пса по кличке Кефир, только не бабушку.

Подали заявление в полицию. Участковый нам не поверил, недружелюбно и долго спрашивал, где мы сами были в последние сутки. Но папа чинил что-то на даче сестры, я вела занятия, свидетели это подтверждали, и по всем признакам выходило, что мы к исчезновению непричастны.

Участковый зашел в среду. С его ботинок стекал грязный снег. Мы поняли, что он сдался.

Нет нигде вашей бабки.

Пробурчал что-то еще и ушел, вытаптывая в густом снегу тропинку.

Мы с папой сидели на пятиметровой кухне и не включали свет. На газовой плите грелся эмалированный чайник. Хлопья снега падали на фонарь прямо под кухонным окном. Кот лежал на столе и отливал оранжевым — от фонаря — и синим — от плиты. Папа курил.

В квартире всё оставалось как обычно. Это было тесное, забитое вещами пространство, которого я, как в детстве, боялась.

На антресолях, в шкафах вдоль стен, на полках платяного шкафа стояли книги. Я видела стопку книг даже в серванте с посудой. Между книгами попадались странные чужие вещи: крошечная бисерная сумочка, расшитый крестиком платок-шаль, сувенирная тарелка «Нижний Тагил», в котором бабушка никогда не была.

Пахло. Книги, старые трубы, лекарства, старость, пыль. Нужно будет убрать. Вынести диван. Поменять обои. На стене висел бабушкин портрет в молодости: длинная черная коса, светлые глаза. Взгляд умный, внимательный, даже строгий.

Папа тоже смотрел на портрет.

— У нее было тяжелое детство. А так и не скажешь. Красивая.

— Да. Ты знаешь что-то о ее родителях?

— Почти ничего. Я их не видел. Жили в деревне. Был еще брат младше нее.

— А где он сейчас?

— Умер.

***

Когда родился брат, Кате было четыре года.

— Правильно, сначала няньку, потом ляльку! — первое, что Катя услышала, когда в дом внесли брата. В доме жили несколько семей, и Катя даже не сразу разобрала, кто это сказал. Потом поняла: это была тетя, мамина сестра, любимая Катина родственница. Стало обидно, что ее променяли на мальчика. Она двинулась на голоса мамы и тети, ожидая, что сейчас они увидят ее, такую грустную, и успокоят, обнимут. Поймут ошибку.

Она не могла найти маму. Входили люди. Катя закружилась в чужих ногах, тапках, шерстяных чулках и потеряла родных окончательно. Она заголосила от страха, и чужие руки подхватили ее. Дали куклу, посадили в угол, на сундук, там она плакала, пока не заснула, а когда проснулась, в доме было темно и тихо. В окне виднелись звезды, ветер толкал деревянные стены, а мама была где-то далеко в этом большом доме. Катя всмотрелась в лицо спящего на полу: вроде бы отец. Не разберешь в темноте.

Утром Катю взяла за руку одна женщина, сказала: будешь помощницей. Отвела Катю на кухню, дала картошку и нож. Катя уставилась на нее: а делать-то что? Женщина показала, как чистить картошку. Руки у нее были грубые, морщинистые. Они ударяли Катю, если та срезала слишком много.

Кате было четыре года, а веку — тридцать девять. Брат выбрал не самый удачный год, чтобы родиться. Считалось, что еще заживут, было радостно и тревожно, а потом пришла война.

Дом сбросил с себя людей, картошки стало меньше, самое вкусное отдавали брату. Долго ждали эвакуацию. Ехали вчетвером: мама, тетя, Катя, мальчик. В эвакуации женщины устроились на работу, а Катя была нянькой при брате. Многие так делали, ничего особенного.

Может быть, брат и не был плохим человеком, но Катя ненавидела его: за то, что его кормили лучше, чаще хвалили, держали на руках, берегли. Когда он бил или обзывал Катю, говорили: ты же старшая, терпи. Когда Катя била или обзывала его, наказывали. Ты же старшая, ты же девочка. Терпи.

Обиднее всего было с учебой: когда из эвакуации они вернулись домой, в поморскую деревню, дети пошли в первый класс. Кате было десять, брату шесть. Катя пропустила три года, брат пошел на год раньше.

Брату было рано идти в школу, но так было удобнее семье. Многорукое существо требовало, чтобы те, кто мог работать, работали, а те, кто не мог, скорее взрослели. Или умирали. Катя должна была помогать брату с домашними заданиями, да и ходить вдвоем всё-таки безопаснее.

Брат не рвался в школу и протестовал как мог. Он злился, всегда на Катю. Прятал ее тетради, не давал ей учить уроки, мял прописи. Катю перевели на год старше, чтобы на уроках дать ей отдохнуть, и она быстро подтянулась за новым классом. Но учителя хвалили ее редко, а вот брата — часто и помногу. Видимо, надеялись, что он полюбит учиться.

Это несправедливо, думала Катя. Как только смогу — уйду.

Так и дожила до восемнадцати. Окончила школу и оказалась совершеннолетней почти одновременно. У нее был план: поехать в соседнюю Умбу и устроиться куда-то. Неважно куда, неважно кем. Научиться печатать на машинке или шить. Мало ли какие есть профессии.

Сразу после выпускных экзаменов к Кате подошла тетя. Она мягко, очень ласково сказала ей, что Катя уедет, как хотела, и довольно скоро.

Через родственников Кате нашли мужа, плотника из деревни на побережье.

***

— Пап. Ты был в той деревне, где она родилась?

— Да. Это чуть выше по Умбе. Там красиво. Надо было тебя взять, когда я ездил.

— Я была на Белом море. Не переживай.

— Да это не то… Вот ты где была? В Архангельске. А Терский берег совсем другой.

— Я была в Кандалакше. Летом.

— Это ближе. На Терском берегу больше скал. И рек. Меньше болот. И берега у моря каменные. И на берегу — аметисты.

***

Свадьбу сыграли летом. Муж жил в небольшом доме, опрятном, но непривычном. Он оказался неразговорчивым, носил аккуратные усы, пах скипидаром, рыбой и иногда алкоголем. Спал всегда отдельно от нее.

Катя не понимала, как относиться к этой быстрой свадьбе. Замужество по договору давно уже умирало. Семья у Кати была старого порядка, и поморы иногда договаривались о браках, но Катя ощущала, что даже для договорной свадьбы всё произошло слишком быстро. Как будто от нее просто избавились.

С другой стороны, Катя наконец уехала. Поселок у моря оказался больше деревни, в которой Катя выросла. Была больница, библиотека. На каменистый берег выносило самоцветы. Белое летнее небо позволяло допоздна читать.

Поначалу Кате хотелось нежности, но муж признался, что Катя ему не то чтобы очень нравится — скорее, подходит. Он хотел наследника, а она годилась для материнства. Ей такой расклад не понравился, но, подумав, она согласилась. В обмен на то, что он устроит ее работать.

Муж выполнил обещание и нашел ей работу в библиотеке. Катя перестала рассчитывать на любовь и нежность, считая нечастый секс приемлемой ценой за почти полную свободу. Но секс с мужем был тяжелый и болезненный. Беременность не приходила.

Наступила зима.

Темная полярная ночь взяла в ладони полуостров.

Ежедневный запах стал преследовать ее. Скипидар и рыба. Совсем не рыбак, но потомок поморов, муж ел рыбу на обед и ужин. Алкоголь. Муж стал пить. Понемногу, но каждый день. Катя пыталась поговорить: зачем? Но ночь делала его еще мрачнее. Как будто он хотел впасть в спячку, а не мог.

Разговоры ему не нравились. Он злился на Катю. Подбил ей глаз, потом повалил ее одной оплеухой на пол.

Идти было некуда, подруг в деревне мужа у Кати не было. Один раз отпросилась в гости домой. Брат встретил высокомерно, мама — холодно, а тетя, кажется, обрадовалась ей. Посадила на диван: рассказывай. Потом сказала: значит, есть за что. Потом: ладно, не реви, придумаем что-нибудь.

Утром тетя, провожая ее в обратную дорогу, отдала свое обережное кольцо Кате. Тетя верила в силу кольца: носила его взамен обручального, и кольцо спасало и в эвакуации, и в послевоенный голод. Как именно спасало — Катя не уточнила.

Проблема не решилась: муж пил.

Тяжелые кулаки опускались на спину и ноги, Катя прятала голову и живот, и он их не трогал. Катя раздражала его своей слабостью, молчанием, ожиданием удара. Он стал брать больше заказов, наверное, чтобы не видеть ее, но деньги тратил на выпивку. В дом приходили какие-то люди, как тогда, в детстве: вихрь ног, пахучей обуви, голосов.

Катя уходила к морю. Обмотав черную косу вокруг ног, сидела и ревела. Море пенилось, белело от злобы.

Кате пришла в голову незаметная месть: заменить обручальное кольцо обережным. Она не сомневалась, что муж не заметит.

Подумала несколько дней. Потом пришла на берег. Сняла обручальное, да захлебнись ты своей водкой, выбросила в море.

Надела обережное кольцо вместо обручального.

Через неделю муж утонул.

***

Я поставила на стол темно-синие чашки и сахарницу прозрачного синего стекла. В этом доме так много синего.

Странный муж: построил дом, выбрал девушку из деревни, честно с ней поговорил, работал, а потом как будто про другого человека история.

Хотя, если вдуматься, это очень похоже на папино поведение. Он добрый человек, но долгая темнота заставляет его делать странные вещи. Водить машину пьяным. Пропадать на несколько дней. Обижаться и молчать, ничего не объяснив.

Я давно простила тебя, пап, но откуда это в тебе?

***

Катя вертела в руках то аметисты, найденные летом на море, то кольцо. Совпадение или нет? Тишина библиотеки нервировала ее, сердце стучало: а вдруг всё-таки она виновата? Шаги посетителей ее пугали: вдруг пришли за ней?

Катя спала, и ей снился черный хоровод людей, черный и вертящийся колючий снег. Снова ее жизнь вертелась.

Потом пропали месячные. Катя поняла, что беременна. Как назло, год был голодный, еды не хватало. Она звонила маме. Трубку брал брат.

Ей очень хотелось, чтобы у ребенка был отец. И еда. И чтобы он был здоровым.

Один из посетителей библиотеки давно улыбался Кате. Это был рабочий с фабрики к северу от поселка, вихрастый и курносый. Она подумала: почему нет?

Стояла весна, Кате оставалось четыре месяца до родов, а она была почти плоская от голода. Они ходили гулять по набережной, он искал для нее аметисты. Иногда он заходил к ней с продуктами, кормил картошкой и макаронами по-флотски.

Катя боялась, что он перестанет ей интересоваться, или посчитает ее обманщицей, или просто исчезнет. Но он сделал предложение. Пришлось говорить с ним по-честному: жду детей. Кажется, двойню. Он не удивился. Только повторил предложение, и она согласилась. Поставила два условия: не бить ее и детей и не пить алкоголь. Он легко, не задумавшись даже, кивнул.

Свадьбу сыграли в мае, чтобы Катя родила в июне — уже замужней. Катя радовалась, что свадьба не летом, не хотела даже думать о лете. Она не понимала, любит она нового мужа или нет, но была счастлива, что у детей будет отец, у нее — защитник. Он подарил ей платье, красное из редкого шелка.

В нем она и вышла замуж.

***

Мы смотрим на фотографию. На ней бабушка, очень красивая, улыбчивая, и папин отец по документам. Папа почему-то на него похож.

— Папа, ты его помнишь?

— Конечно. Я звал его папой, долго не знал, что он не мой отец.

— Какой он был?

— Высокий, все дверные косяки сбивал. Веселый. Легкий на подъем.

— Классный был бы дедушка.

***

Муж обожал Катю. Когда родились дети, живой мальчик и мертвая девочка, он был рядом. Носил сына на руках, чтобы Катя поспала. Гладил Катю по голове, говорил: «Тише, моя девочка, тише», когда она плакала.

Он действительно не пил. Они растили сына много счастливых лет. Сын был одет, сыт, а главное — вихраст и курнос, как будто его собственный.

Муж много работал, стал заместителем директора. Переехали в город. Катя устроилась в местную библиотеку, ближе к любимым книгам. Сын пошел в школу.

В зимний день пришла жена брата — с синяком под глазом. Катя обнимала ее, предлагала развестись с мужем. Сноха плакала, отказывалась.

Жаль, нельзя спасти против воли, подумала Катя.

Она отдала ей обережное кольцо без инструкций — она и сама их не знает. Может, сноха будет мягче в своих желаниях.

Сноха больше не звонила, Катя решила, что всё наладилось.

Потом позвонила мама: брата убили в пьяной драке. Сноха на похоронах сунула кольцо Кате в карман.

Потом позвонила незнакомая женщина. И сказала, что Катин муж теперь будет с ней жить.

Катин муж даже ничего не отрицал: да, изменял, но уходить не хочу. Прости, всякое бывает.

Лучше бы обманул. Катя плакала — она не хотела, чтобы он уходил, но знала, что не сможет простить.

Он ушел, и Катя принялась рвать все вещи, которые он подарил.

Шелковое красное платье не рвалось. Катя разрезала его ножницами.

Катин муж на лесной дороге встретил кабаниху, и та разрезала его грудную клетку.

***

— А где кольцо? Ты понял, как им пользоваться?

— Где-то в квартире должно быть. Мама говорила, оно только женщинам помогает.

***

Катя, похоронившая двух мужей и брата.

Катя, родившая мертвую девочку.

Катя, мечтавшая просто уехать.

Сын в свои почти десять папину смерть не понял. Он тосковал, искал отца, ждал его вечерами, как будто слова «он не придет» не могли к нему пробиться. Катя винила себя. Она теперь думала, что простила бы мужа, будь он жив.

Она тосковала сильно, горестно, непрерывно.

***

Бабушка не была добрым или мягким человеком. Когда я оставалась у нее ночевать, она разводила холодный «морс» — варенье в стакане. Иногда выдавала яблоко или пекла суховатый яблочный пирог. Мы играли в настольную игру, всегда одну и ту же. Смотрели телеканал «Культура» и «Что? Где? Когда?» по «Первому». Потом я ложилась спать на неразложенном диване и рассматривала шерстистое покрывало в свете фонаря.

Утром она ставила на стол чай в фарфоровой чашке и пиалу ледяного творога на завтрак. Я не пила чай и бежала в школу.

Иногда бабушка говорила: ко мне сегодня нельзя.

И тогда я ночевала дома, у родителей.

***

Понадобилось несколько лет, чтобы Катя перестала горевать так явно. Она работала библиотекарем и находила себя в служении: подсказать такую книгу, которая поможет, подойдет, подлатает. Чувство вины в таком служении отступало.

Потом Катя начала их видеть. Женщин с подбитыми глазами. Женщин с синяками на спинах. Женщин с плоскими от голода животами. Женщин, рожденных мертвыми.

Она закрывала глаза.

Она очень хотела перестать их видеть.

Но она их видела.

Она много работала в библиотеке, но чаще, сколько могла, защищала: приводила домой, отмывала, успокаивала, обнимала, укладывала спать тех, кто в беде. Искала им работу, звонила по телефону. И очень хотела усмирить свой гнев, чтобы он только защищал, но никого — никогда больше — не убивал.

Бабушка не была добрым или мягким человеком. Она была разгневанной женщиной. Когда она состарилась, папа забрал ее ближе к себе, она прожила много лет в квартире на втором этаже, устроилась в совет ветеранов и под видом секретаря искала тех, кому нужна ее помощь и защита.

Чужие вещи, дни, в которые нельзя было ночевать, и сухая деловитость характера. Наше с папой наследство.

***

Кот мяукнул и побежал к книгам. Я пошла за ним. Обережное кольцо лежало рядом с телефонной книжкой. Я аккуратно положила его в карман.

— Как ты думаешь, где она сейчас?

Единственный свидетель смотрел на нас. Один глаз у него был синим, другой оранжевым.

Ася Демишкевич

Смех смехом

Ночью был дождь, земля еще не высохла, и от нее шел светящийся на солнце пар. Хотелось посмотреть на это дыхание земли подольше, но бабушка была неумолима — на кладбище мы должны успеть до обеда, поэтому идти нужно быстро. Непонятно, зачем такая спешка, как будто после обеда покойникам надоест лежать, они встанут из своих могил и уйдут куда глаза глядят.

— Жарко потом будет, — объяснила бабушка, как будто прочитав мои мысли.

— Понятно. Им тоже, значит, жарко будет, — пробормотала я.

— Кому «им»? — удивилась бабушка.

— Покойникам.

Бабушка одобрительно хмыкнула и ничего не сказала.

— Баба?

— Что?

— А умирать страшно?

Бабушка вздыхает, закатывает глаза к небу и молчит. Кажется, ответа я уже не дождусь. Хотя знаю, бабушка только притворяется, что вопрос ей не нравится. На самом деле поговорить она любит. Про смерть-то уж точно!

— По-разному, — выждав, отвечает она. — Вот когда еще никто у тебя не умер, то с той стороны никто не ждет, тогда страшно. Потому что одиноко там будет, понимаешь? А когда кто-то уже умер из близких, то не так страшно. А потом наступает момент, когда с той стороны всех твоих уже больше, чем с этой. И вот тогда совсем ничего страшного нет. Потому что тебя там ждут, один ты больше не будешь.

— Дедушка тебя там ждет?

— И дедушка, и родители, и подруги.

— На кладбище? — решила уточнить я.

— Ну, не прямо так на кладбище… Но на кладбище всегда примут, — жизнерадостно заканчивает бабушка.

— На кладбище всегда примут, — бормочу я, пытаясь запомнить бабушкину мудрость.

— И в церкви, — спохватившись, добавляет бабушка.

— Что в церкви?

— Ну, в церкви тоже примут.

Металлическая калитка открыта, как будто нас и правда ждали. Я быстро верчу головой, стараясь ничего не упус—тить, — не каждый день всё-таки на кладбище оказываешься. Из-под пластиковых потемневших венков, засохших и живых цветов на меня смотрят черно-белые лица, все — страшно серьезные. Видимо, потому, что уже умерли. Хотелось подойти к каждому и поздороваться, но бабушка упорно вела меня вперед по лесной тропинке, ловко виляя между могил.

— А вот здесь Стрижёвы лежат, а здесь — Ерёмины, — время от времени говорила она, кивая головой то вправо, то влево, представляя мне местных обитателей. Я быстро глянула на Ерёминых и порадовалась тому, что мы не родственники, а значит, встречать на той стороне они меня не будут.

— Пришли, — наконец сказала бабушка, поставив сумку на деревянный стол рядом с покрашенной в белый невысокой оградкой.

Поругавшись немного на сорную траву, вздумавшую нарасти на дедовой могиле, она стала доставать бутерброды, огурцы, помидоры и конфеты.

— Деда тоже надо покормить, — сказала бабушка, положив у памятника бутерброд и пару конфет. — Он сладкое любил.

— А дедушка что, с нами будет есть? — удивилась я.

— Может, будет, а может, и потом поест. Кто его знает.

Я с интересом уставилась на фотографию насупленного бровастого деда, пытаясь вообразить, как именно он будет есть.

Пока обедали, я несколько раз отворачивалась от памятника, надеясь, что, когда снова повернусь, конфет на могиле уже не будет. Что дедушка просто стесняется, а как только поймет, что на него не смотрят, то сразу утянет их под землю и будет там шуршать фантиками.

— Ну, вот и поели, — бабушка начала убирать со стола, — ты пока тут походи, а я поплачу немного.

— Поплачешь?

Вид у бабушки был жизнерадостный, плакать она явно не собиралась.

— Да, — ответила она и так строго посмотрела, что я сразу отошла подальше и сделала вид, что разглядываю чужие памятники. На самом деле я, конечно, смотрела на бабушку. Каким образом она собиралась плакать, если ровным счетом ничего грустного не происходило, мне было непонятно.

Бабушка тяжело опустилась на колени у края могилы, посидела так немного и вдруг упала на землю, как будто собралась делать утреннюю зарядку.

— О-о-о-у-у-у. У-у-а-а-а-а.

Таких звуков от бабушки я никак не ожидала и, испугавшись, стала оглядываться в поисках того, кто мог бы так выть. Никого не было видно.

За воем последовало тихое бормотание. Всё-таки это была бабушка. Что она говорила, понять я не могла, слова вроде бы были знакомые, но наскакивали друг на друга, сливались и превращались в жалобное клокотание, из которого иногда вырывалось «куды», «птицею-то», «горюшко», «прошло-прокатилося».

Бабушкино плаксивое бормотание становилось всё более странным и неправдоподобным. Я никогда не видела, чтобы кто-то так плакал: ни в реальности, ни по телевизору. Бабушка будто притворялась перед кем-то. Вот только перед кем?

В тот момент, когда я поняла, что бабушка не плачет, а только делает вид, мне вдруг стало нестерпимо смешно. Смешно и стыдно, ведь стыдно смеяться над бабушкой, которая плачет на могиле деда. Но она же не плачет, а только делает вид. Разве плачущий человек будет вот так нелепо лежать кверху задом и завывать? Разве может быть этот грустный момент таким смешным?

Мои губы задрожали, не в силах больше сдерживать самый неуместный и самый естественный звук. Я рассмеялась, и всё вокруг замерло.

Бабушка затихла на могиле, листья на деревьях больше не шелестели, редкие капли повисли в воздухе вместе с цветными разводами пыльцы, и даже сам воздух вдруг перестал двигаться и, застыв, стал ощутимым и видимым.

Я смеялась и смеялась, пока из глаз не брызнули слезы, а ноги не оторвались от земли. Будто поднялась на пару ступенек, но никаких ступенек не было, я висела сантиметрах в тридцати над землей.

Захотелось крикнуть: «Бабушка, смотри, я лечу», но вместо слов изо рта вырывался всё тот же безудержный смех. Казалось, вместе с ним из тела выходило всё тяжелое вроде костей и кишок и оно становилось легким как пушинка одуванчика.

Я подняла руки, чтобы убедиться, что это всё еще мои руки, хоть и без костей, и вместе с этим движением меня потянуло выше.

Зачем-то дотронулась кончиками пальцев до двух соседних берез, стараясь то ли удержаться, то ли удостовериться, что деревья настоящие. Береста была шершавая и теплая, пальцы скользили по ней, и меня тянуло дальше. Одна ветка за другой, и вот я уже повисла над лесом, кладбищем, бабушкой и дедушкой, столом с клеенкой и конфетами.

Мысль о том, как дедушка осторожно высовывает старческую черепашью шею из могилы и гигантским лягушачьим языком слизывает конфеты вместе с фантиками, заставила меня снова засмеяться утробным недетским смехом. Смех покатился над деревьями куда-то за край леса.