Вся наша ложь E-Book

Эллен Вон Стейл

• Herausgeber: Инспирия
• Kategorie: Abenteuer, Thriller, Horror
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 337

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Она мечтала узнать правду о себе и своей семье, но не ожидала, что правда будет такой... 1995 год. Юная Айла Пэк находит в лесу недалеко от семейного летнего домика брошенную шестилетнюю Марлоу. Девочка не разговаривает, не помнит, кто она и как там оказалась. Вскоре, когда не удается найти родных Марлоу, ее удочеряет идеальная на первый взгляд семья Пэк. Но никто не догадывается, насколько нервирующим и разрушительным окажется присутствие Марлоу, и никто не может предвидеть шокирующую трагедию, которая навсегда перевернет их жизни... 2012 год. В том же летнем домике бесследно исчезает Айла, не оставив после себя ничего, кроме пары капель крови. Последняя, кто ее видел — ее сестра Марлоу… 2021 год. Весь мир наблюдает за тем, как Марлоу Фин — скандально известная модель и актриса — раскрывает все секреты в долгожданном интервью в прайм-тайм. В ее душераздирающей истории, охватывающей десятилетия, наконец всплывает правда — о самой Марлоу, о семейных тайнах и о немыслимых вещах, которые люди совершают во имя любви. Часть прошлого до сих пор остается загадкой для Марлоу. Готова ли она сама узнать всю правду и поведать ее миру?

Leseprobe

Эллен Вон Стейл Вся наша ложь

© Петухова Е., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке,

оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Моим родителям,

Чону и Кён Вон

Глава 1

1995

В тот вечер, когда мы нашли Марлоу, она привиделась мне в зеркале.

Я вылезла из медной ванны – старый металл кое-где уже покрылся патиной – и зябко поежилась. По ногам стекали струйки теплой воды. Взобравшись на скамеечку, я старательно протерла зеркало. Туман рассеялся, но вместо моего собственного отражения там снова была она. Глазела на меня совсем как в то утро через окно гостиной.

Она тебя преследует.

Задребезжала дверная ручка. Я обхватила себя руками и уткнулась подбородком в плечо.

– Айла, твоя мама еще надеется принять сегодня ванну.

Папа имел привычку никогда не стучать, предпочитая дергать за дверную ручку.

Она здесь. Вернулась за мной.

Я снова глянула в зеркало. Она исчезла. Осталось только отражение моего лица, размытое и почти неузнаваемое.

– Стелла, похоже, наша восьмилетняя дочь считает ванную своим личным спа, – прогудел из-за кедровой двери папин голос.

Дверь распахнулась, и я инстинктивно прижала полотенце к груди. На пороге стояла мама; ее соломенного цвета волосы еще не просохли после купания в озере, кожа шелковисто блестела. Скользнув по мне прозрачными голубыми глазами, она перевела взгляд на покрытый лужицами черный виниловый пол.

– Милая, надеюсь, ты оставила мне горячей воды…

Я не шелохнулась.

– Айла? – Она вопросительно наклонила голову.

– Мы скоро будем есть? – пробормотала я. – Мони уже готовит?

– Да и да. – Мама погладила меня по голове и легонько подтолкнула к двери.

Их с папой взгляды встретились в зеркале, и я в очередной раз отметила разительный контраст между ними – в линиях скул, в форме глаз, в каждой черточке. Рядом с густыми и темными волосами отца мамины пушились золотистым облаком. Выходя из ванной, я заметила, как он ласково погладил маму по шее.

– Мони! – позвала я, скользнув рукой по металлическим перилам. На большие, во всю стену, окна гостиной упали первые капли дождя.

Наш ежегодный отпуск в летнем домике подошел к концу. По такому случаю Мони обычно готовила какое-нибудь восхитительное блюдо из остатков еды, которые, словно бездомные котята, ждали, когда их наконец пристроят.

В детстве у меня не получалось правильно произнести корейское слово хальмони – «бабушка». «Мони, Мони!» – лепетала я. Прозвище прижилось, и для меня она всегда была Мони.

Я нашла ее в кухне. Миниатюрная фигура склонилась над рисоваркой и огромной серебряной ложкой помешивала ярко-красный кипящий бульон.

– В отпуске еда из рисоварки всегда вкуснее, – сказала она по-корейски.

Затем, разломив квадратик рамена, протянула половину мне. Я опустила свою часть в бульон, наблюдая, как та превращается в мягкий клубок скрученных нитей. У меня потекли слюнки. Бросив к лапше горсть нарезанного зеленого лука, несколько кусочков говядины и продолговатые рисовые клецки, Мони попробовала бульон ложкой и предложила отведать мне. Я осторожно глотнула – горячая жидкость обожгла язык. Мони вновь склонила тронутую сединой голову над рисоваркой.

Мне захотелось рассказать ей. О лице, которое я увидела в окне тем утром, когда она впервые появилась передо мной.

* * *

Всего один взгляд – и теперь ее лицо меня преследовало.

Круглый комочек темной плоти, два горящих угля остановились на мне будто примагниченные.

Я застыла, обуреваемая страхом и любопытством. Затем, моргнув, отвела глаза. Раннее утро уже рассыпало солнечные блики на поверхности озера. Сверкающие волны с силой бились о причал, с каждым ударом взывая: посмотри на нее, посмотри на нее.

Я снова перевела взгляд на окно. Стекло запотело, словно предвещая беду. Лицо плавало в воздухе, то становясь отчетливее, то растворяясь в пятнистой смеси света и теней.

Айла.

Кто-то меня звал. Мони? Папа?

Я попыталась отвести глаза. Связывающая нас незримая нить растянулась точно ириска и наконец лопнула, заставив меня невольно вздрогнуть.

Айла. Айла.

Оглянувшись в третий раз, я почувствовала на плече папину руку.

– Айла, милая, пойдем.

Чары, владевшие мной, растаяли, как брошенная в воду шипучая таблетка. Я повернулась. На папином лице застыло озадаченное выражение.

– Ты еще хочешь в поход?

Я кивнула.

Все время, пока мы ехали в нашем землисто-зеленом джипе к фактории Берча, я высматривала ее, припав носом к стеклу. Не бежит ли она следом за нами? Не мелькает ли размытым пятном среди изумрудно-зеленых сосен, шеренгой выстроенных вдоль береговой линии? Она, как мучной червь, успела прочно засесть у меня в голове.

С отцом за руку я переступила порог фактории. В те времена это был самый большой магазин в Гранд-Маре, где торговали всякой всячиной – от предметов первой необходимости до туристических припасов. Я прошла мимо банки консервов, оставленной кем-то в корзине с блестящими значками «Озеро Верхнее» возле крутящейся стойки с поздравительными открытками и дешевыми почтовыми карточками.

– Последняя вылазка в этом сезоне, мистер Пэк? – спросил продавец, сканируя две банки диетической колы и бутылку красного вина.

– Последняя. – Папа вынул из кошелька несколько купюр.

– Лучше запаситесь батарейками, Патрик. Надвигается сильный шторм.

Подойдя к кассе, шериф Ванденберг шлепнул на прилавок упаковку пальчиковых батареек. Если не считать жидких бровей, лицо и голова у него были совершенно гладкие. Он улыбнулся мне.

– Что, настолько сильный?

– Да, ночью. Говорят, давненько такого не бывало. Так что советую запереться всей семьей дома и не высовываться.

Он сжал кулаки, будто разминая затекшие мускулы.

– Решил напоследок сводить Айлу к водопаду. – Папа прижал к груди коричневый пакет с продуктами.

– Лучше поторопитесь, Патрик. Не хватало еще, чтобы вы застряли там в бурю.

На привале у вершины водопада мы съели наш паек: ржаной мраморный хлеб с тунцом и грейпфрут. Вытянув ноги и подставив лицо водяной пыли, я пыталась достать языком частичку грейпфрута, застрявшую в зубах. Наш домик располагался ближе остальных к водопаду Ковет, всего в получасе ходьбы.

– Только представь: если бросить кожуру в воду, ее потоком унесет вниз, и она исчезнет навсегда… – сказал папа.

– Возможно. Или в один прекрасный день она где-нибудь всплывет.

– Мм-хм, – пробормотал он, отправляя в рот остатки сэндвича.

– Не уверена, что мне нравится это слово.

– Какое?

– Навсегда.

Мы с папой приходили сюда уже много раз. Пока я наблюдала за тем, как белые пенящиеся струи неумолимо несутся вниз по скале, он рассказывал о тайнах водопада Ковет. Истории об исчезнувших байдарках. О мальчике, который чуть не утонул. О человеке, который сорвался со скалы и бесследно пропал.

Папа никогда не говорил, есть ли в этих историях хоть доля правды.

По дороге домой мы заметили плавающую в озере маму. Она уверенными гребками рассекала водную гладь, светлые пряди развевались на поверхности, как водоросли. Я позвала, но она не услышала.

Мы с папой убрали походное снаряжение в сарай. Заметив, как он сует потрепанную желтую палатку вместе со стойками в мусорный бак, я вопросительно подняла брови.

– Почему ты ее выбрасываешь?

– Она отжила свое. Давно пора купить новую.

Металлические стойки с проворством непоседливых белок выскочили обратно.

– Может, тогда красную?

– Конечно, Айла.

Я прыгнула в озеро и присоединилась к маме. Освежающая прохлада смыла горячую липкую пленку с кожи. Утреннее видение на миг выветрилось у меня из памяти. Лежа на воде, я разглядывала длинный причал в отблесках солнца – гигантскую многоножку, убегающую к нашему домику, и стелящийся за ним бескрайний зеленый ковер с толстыми спутанными ветвями.

* * *

Мы сидели на полу в гостиной, упираясь коленями в крышку журнального столика, и ужинали. В окна хлестал дождь. Папа открыл купленную ранее бутылку красного вина, наполнил три бокала и произнес тост за отлично проведенное время. Он раскраснелся, мама игриво ущипнула его за щеку. Мони подкладывала мне в миску лапшу, и я с удовольствием втягивала скользкие нити ртом. Хотя влажные волосы еще холодили кожу, по телу разливалось приятное тепло.

За столом царило оживление. Мы увлеченно обсуждали минувшую неделю, купание в озере, байдарку, которая выдержала еще одно лето, наш восхитительный ужин и скоро ли прекратится дождь. Когда был съеден последний кусочек, а гул разговоров умолк, тишину прорезал нарастающий рев шторма. Чем сильнее гремело и клокотало в небе, тем тревожнее становилось у меня на душе.

Папа включил телевизор.

– Сильная гроза. Штормовое предупреждение до половины одиннадцатого. Стелла, не помнишь, куда я положил запасные фонари?

Он с раздражением поскреб щеку, словно досадуя на себя за то, что плохо подготовился.

Мони встала, чтобы убрать со стола. Звякнули миски; я невольно вздрогнула и поежилась.

Внезапно я вспомнила о девочке из окна. Как она там, снаружи, в такую непогоду?

Стоило о ней подумать, как в окне, словно по волшебству, опять мелькнуло ее лицо – призывом о помощи.

Я вскочила на ноги и распахнула заднюю дверь, за считаные секунды вымокнув до нитки. Залитая водой, я отплевывалась и хватала ртом воздух.

А потом выскочила следом за ней. Она оглянулась – и побежала дальше.

Я была уверена, что слышу ее зов. До моего сознания не сразу дошло, что кричат у меня за спиной, окликая по имени. Умоляя остановиться.

Глава 2 Интервью

Ниже приводится стенограмма интервью модели и актрисы Марлоу Фин, которое вышло в эфир 3 июля 2021 года на канале «Эн-би-си». Запись посмотрели более тридцати шести миллионов человек по всему миру. Мисс Фин лично выбрала в качестве интервьюера Джоди Ли, ветерана журналистики.

Позже, когда ее спросили об интервью, мисс Ли призналась: «До сих пор просыпаюсь и думаю об этом. Нет, правда… Не могу выбросить всю эту историю из головы. И что-то мне подсказывает, я не одна такая».

[Подводка]

Джоди Ли: Добрый вечер. Спасибо, что присоединились ко мне в эти выходные по случаю Дня независимости[1]. Мне посчастливилось взять едва ли не самое ожидаемое интервью за последнее десятилетие – если не больше – и поговорить с Марлоу Фин. Я была выбрана в качестве интервьюера под строгим руководством самой мисс Фин. По условиям нашего соглашения запись проходила в закрытом режиме на маленькой съемочной площадке. Никто, за исключением группы избранных лиц, не видел и не слышал этого интервью.

Начну с Марлоу Фин. Кто она? Пожалуй, странный вопрос, учитывая, что ее знают во всем мире. Одна из наиболее выдающихся моделей и актрис нашего времени. Однако все мы хотим узнать ее с другой стороны. Возможно ли это? Замешана ли она в трагическом инциденте, который произошел 7 сентября 2020 года?

[Подборка видеоматериалов]

Джоди Ли: Она мелькает на обложках журналов и в рекламе. Многие считают ее лицо незабываемым; оно притягивает взгляды, хотите вы того или нет. Начав работать моделью в юном возрасте, Марлоу почти мгновенно стала главной звездой всех крупных Домов моды и в конечном счете решила попробовать себя на актерском поприще. Детство Марлоу, которая выросла в Хенли, небольшом пригороде Миннеаполиса, началось не так, как у других. Дело в том, что Марлоу почти ничего не помнит из своей жизни до шестилетнего возраста.

[Студия]

Джоди Ли: Вы утверждаете, что у вас не сохранилось никаких воспоминаний шести лет. Это правда?

Марлоу Фин: По большей части – да.

Джоди Ли: Кстати, мы еще не поприветствовали друг друга. Здравствуйте. [Обмениваются рукопожатием]

Марлоу Фин: [Смеется] Привет, Джоди. Знаете, почему я выбрала вас?

Джоди Ли: Так меня выбрали вы?

Марлоу Фин: В противном случае я бы сейчас не давала интервью.

Джоди Ли: Интересно. И почему же?

Марлоу Фин: С вами поступили несправедливо. Я всегда считала… что вы должны были остаться соведущей. Это могло бы дать надежду стольким людям! Неправильно, что вас вот так выставили за дверь.

Джоди Ли: [Ерзает в кресле] Ну… как видите, я в полном порядке.

Марлоу Фин: Да, но разве не странно? Из-за него вас выгнали из шоу. И ему все сошло с рук. Надеюсь, карма его настигнет. Вот почему я даю вам самое большое интервью в своей жизни.

Джоди Ли: Даже не знаю, что сказать… Это не просто большое интервью. Это ваше единственное интервью.

Марлоу Фин: Верно. Терпеть не могу разговаривать с пиявками, которые каждой фразой, словом, буквой впиваются в тебя и в конечном счете высасывают все что можно.

Джоди Ли: А сейчас все иначе?

Марлоу Фин: Вы не пиявка. И я здесь, чтобы рассказать правду.

Джоди Ли: Откуда нам знать, что вы говорите правду?

Марлоу Фин: Я ничего не выигрываю ложью.

Джоди Ли: Хотелось бы в это верить, Марлоу. Не только мне, но и всем зрителям. Для того мы и сидим здесь, друг напротив друга. Люди хотят знать, каким образом красивая, успешная, известная личность вроде вас оказалась замешана в том, что произошло 7 сентября 2020 года.

Марлоу Фин: Разумеется, они этого хотят. Люди падки на все, что помогает им отвлечься от собственных проблем. Как думаете, почему их так привлекает идея публичного разоблачения? У нас в обществе принято толкать в спину любого, кто стоит на краю пропасти.

Джоди Ли: Полагаю, с этим никто не поспорит.

Марлоу Фин: Люди обожают рассматривать других под увеличительным стеклом. Америка любит хорошие, сочные интервью, Джоди.

Джоди Ли: Вы не пытаетесь отклониться от темы?

Марлоу Фин: Вовсе нет.

Джоди Ли: Прежде чем мы перейдем к тому уикенду по случаю Дня труда[2], имевшему место почти год назад, думаю, самое время немного рассказать зрителям о вас. До того как вы стали знаменитой. До всех этих камер и гламурных фотосессий. Давайте вернемся к вашему детству. Оно было… не совсем обычным, насколько я понимаю? Вы считаете, у вас было хорошее детство?

Марлоу Фин: У меня было нормальное детство. Во всяком случае, по большей части. Нет, правда. Мне повезло, что все так вышло, потому что в противном случае я бы здесь не сидела. Вряд ли кто-то может назвать свое взросление совершенно нормальным. У всех есть скелеты в шкафу. Было ли мое детство нормальным с самого начала? Нет. В том, что произошло, нет ничего нормального.

Джоди Ли: Не возражаете, если мы вернемся к тому дню? Что вы помните? Конечно, прошло двадцать шесть лет, срок немалый. Но вы можете вспомнить хотя бы что-то?

Марлоу Фин: Меня обнаружили в лесу неподалеку от Гранд-Маре, штат Миннесота, на побережье озера Верхнее. Мне было шесть лет, когда она меня нашла.

Джоди Ли: Кто?

Марлоу Фин: Айла.

Джоди Ли: Какое у вас первое воспоминание?

Марлоу Фин: Как я проснулась от холодных капель дождя. Мокрая, обессилевшая. Разбитая. Я хотела снова заснуть, но капли падали на лицо и будили меня. Когда наконец я села, то не могла понять, где нахожусь и как туда попала. В волосы и рот набились листья, целая куча. Помню, как их выплевывала. Дождь прекратился, и я встала, как встают с постели. Было такое чувство, словно я родилась заново, словно это момент моего рождения. Начало всего.

Стоило подняться – и хлоп! – я повалилась на землю, как бревно. Ноги отказывались меня держать. Я сделала вторую попытку и уцепилась за ствол дерева. Не знаю, сколько я так простояла, пытаясь унять дрожь. Когда силы вернулись, я пошла. Я шла вперед, потому что не знала, что еще делать. Куда идти.

Джоди Ли: Просто невероятно. Как по-вашему, почему вы запомнили эти подробности, а более ранние события – нет?

Марлоу Фин: Я и сама хотела бы знать. Некоторые моменты отпечатались у меня в голове с такой кристальной четкостью, что я могу воспроизводить их по желанию, как маленькие видеоклипы.

Джоди Ли: Итак, шестилетняя девочка, одна, без малейшего представления о том, кто она. Вам не было страшно?

Марлоу Фин: Нет. Я плохо понимала, где нахожусь и что чувствую. Не знала, чего бояться. Знала лишь, что мне нужно идти. Помню, как острые камни и ветки впивались в босые стопы, с каждым шагом все глубже и глубже. В конце концов обломок дерева проткнул кожу, потекла кровь. Я наклонилась осмотреть рану. Потом приложила к ней палец, вот так [показывает], и провела. Тот ярко-алый цвет до сих пор стоит у меня перед глазами.

А затем я пошла дальше, на свет. Сквозь верхушки деревьев пробивалось солнце. Лес был испещрен маленькими пятнышками света, которые сияли тут и там. Не помню, как очутилась возле коттеджа. Он вдруг возник передо мной словно ниоткуда. По крайней мере, так мне запомнилось. В моих воспоминаниях дом намного больше, чем на самом деле. Казалось, он может поглотить меня целиком.

Джоди Ли: И что вы сделали дальше?

Марлоу Фин: Я приблизилась к дому. Меня тянуло к нему, как будто мы давно знали друг друга. Я обнаружила, что стою у огромного окна. Там было много окон.

За стеклом стояла девочка и смотрела прямо на меня. Она выглядела… испуганной.

Джоди Ли: Айла?

Марлоу Фин: Да.

Джоди Ли: Она вышла, чтобы вам помочь? Позвала кого-то?

Марлоу Фин: Нет.

Джоди Ли: Вы не задумывались почему?

Марлоу Фин: Она была маленькой девочкой. Такой же, как я. О чем здесь думать? Вряд ли она вообще поняла, что именно увидела. Не помню, что произошло потом. Все как в тумане. Но знаете, о чем стоит задуматься, Джоди?

Джоди Ли: О чем?

Марлоу Фин: Шестилетнюю девочку обнаружили в лесу одну, и это не пошло дальше местных новостей.

Джоди Ли: По-вашему, событие заслуживало более широкой огласки?

Марлоу Фин: Полагаю, если бы я была маленькой белой девочкой, а не черной, вы взяли бы у меня интервью еще тогда.

[Пауза]

Джоди Ли: Вы помните, как вас в конце концов спасли?

Марлоу Фин: Я никогда не забуду, как меня спасли.

Глава 3

1995

До сих пор помню папино лицо, когда он меня догнал. Я тянула руку вперед, выставив палец, словно демонстрируя свою поделку или рисунок. Смотри, смотри, что у меня получилось! Его лицо под проливным дождем было изрезано линиями, глаза широко распахнуты, рот недоуменно разинут. Я продолжала указывать пальцем, будто, стоило мне его опустить, никто не догадался бы, зачем мы здесь.

Призывы вернуться я оставила без внимания. Отчаянные крики только подстегивали меня бежать быстрее. Она затеяла со мной игру в салки, и я не могла ее подвести. В неестественном бледно-зеленом свете силуэт ее головы подпрыгивал вверх-вниз, пока вдруг не исчез, причем так стремительно, будто она провалилась в кроличью нору.

И все-таки я ее нашла.

Вой сбивающего с ног ветра был сродни белому шуму и странным образом успокаивал. Я почувствовала, как Мони тянет меня за локоть, оттаскивает, прижимает к себе, невзирая на мои попытки вырваться.

– Мони! Она там. Видишь?

– Айла…

– Вон там!

– Хватит. Прекрати! Опасно!

Удерживая меня за руку, Мони все-таки оглянулась через плечо, не в силах побороть искушение.

Девочка скрючилась под большой сосной, неподвижная, точно камень. Вспышка молнии осветила контуры дерева, очертания темной головы. Девочка вздрогнула и сжалась еще сильнее.

Из темноты вынырнула мама с фонариком; щурясь от дождя, пригляделась к неподвижному объекту под сосной и тут же отпрянула, словно ей на ногу заползло мерзкое насекомое. Даже в сгустившемся сумраке было видно, как волоски на ее скрещенных руках встают дыбом.

Взвыли сирены, предупреждая о торнадо. К нам приблизился отец.

– Патрик, шторм! Здесь небезопасно!

Вняв ее предостережению, он отступил от дерева.

– Мы не можем ее оставить! – крикнула я, продолжая указывать пальцем.

Все трое посмотрели на меня так, будто мои слова не имели никакого смысла. Хотя только это имело смысл.

Папа наклонился и осторожно тронул девочку за голову, словно дикое существо, способное кинуться на него в любой момент. Она не шелохнулась.

Мама глянула по сторонам, не то высматривая ловушку, не то ожидая, что кто-то выскочит из темноты. Затем схватила Мони за руку и оттащила нас обеих подальше от папы.

– Патрик…

Он молча поднял девочку на руки – с такой легкостью, словно взял подушку с кровати. С прижатым к груди подбородком и крепко стиснутыми кулачками она напоминала большой эмбрион в папиных руках. Он поднес палец к ее носу.

– Дышит? – спросила мама.

– Да, – хрипло ответил он.

Не мешкая ни секунды, мама схватила меня за руку и побежала. Я спотыкалась на каждом шагу, не поспевая за ней своими маленькими ножками. Мони изо всех сил старалась не отстать. Она пригнула голову и вскинула руки, защищаясь от непогоды; ее миниатюрная фигурка выглядела еще меньше, чем обычно. Шторм усиливался, испытывая нас на прочность; порывы ветра буквально сбивали с ног. Мы бежали сквозь нескончаемый поток воды, не разбирая дороги.

На миг я вскинула глаза и увидела мерцающую точку – светящееся окно коттеджа. У меня защемило в груди. Неужели всего лишь несколько минут назад мы сидели за журнальным столиком с полными животами и ничто не омрачало наших мыслей? Тогда нас было всего четверо; теперь хрупкое равновесие, выстроенное нами за годы совместного существования, вот-вот грозило рухнуть. Что произойдет, когда мы пересечем порог? Что мы натворили?

По мере того как свет из окон коттеджа становился ярче, вой сирен нарастал.

Как только мы ввалились в дом, мама накинула на меня шерстяное одеяло с дивана, словно я была охвачена пламенем и требовалось срочно его сбить.

– С тобой все в порядке? – непрестанно спрашивала она. Можно подумать, это меня нашли в лесу.

Мони тихо опустилась в коричневое кресло, на полу возле нее собралась лужица воды. Оттолкнув маму, я влезла на колени к Мони и завернулась вместе с ней в одеяло. Шерстяные ворсинки липли к влажным губам.

Следом в дом влетел папа с девочкой на руках и вопросительно посмотрел на нас, будто ждал, что мы уже составили план дальнейших действий.

– Сначала полотенца. Потом одеяла, – приказал он в основном маме, которая застыла столбом, безвольно опустив руки.

Девочку уложили на пол, головой и верхней частью туловища на бордовый в кремовую крапинку ковер. Большими, в половину лица, глазами она смотрела на потолок, как пациент в кресле у дантиста. Босые ноги были испещрены царапинами, кое-где еще совсем свежими. Узоры облепившей ее грязи напоминали грубо выполненную татуировку. Однако даже под слоем грязи угадывались розовая рубашка и шорты, в которые девочка была одета. Маленькие клубничины шли в ряд по краям рукавов, одна большая располагалась на животе. Мокрые косички, стянутые на концах розовыми резинками, безжизненно свисали, точно сосульки. Кто одел ее в эти вещи? Кто сделал ей такую прическу и аккуратно закрепил каждую косичку резинкой?

Кто ее бросил?

Девочка начала открывать и закрывать рот, как рыба, вынутая из воды. Однако ее дыхание оставалось ровным, грудь ритмично поднималась и опускалась. Из глубин ее горла вырвался тихий, с присвистом, стон.

– Стелла, постарайся ее согреть, – велел папа. – Я вызову помощь.

Он снял с базы беспроводной телефон и зубами вытянул антенну.

Мама принялась вытирать девочку насухо, энергично орудуя синим полотенцем. Оно мгновенно испачкалось. Интересно, не этим ли самым полотенцем пользовалась я, когда вылезала из ванны?

– Я хочу вызвать скорую. Мы нашли девочку в лесу возле нашего коттеджа. На вид шесть или семь… Да, она дышит. Да, в сознании… Вы не понимаете. Мы нашли ее на улице, в грозу. Ей нужна медицинская помощь… То есть как – не можете?

Схватив еще одно полотенце, мама удвоила усилия. Голова девочки моталась из стороны в сторону.

– Что? В каком смысле не можете никого сюда отправить?

С каждым словом папин голос делался громче, в нем звенело непривычное напряжение.

Я осторожно слезла с коленей Мони и укрыла девочку одеялом – снаружи осталась торчать только ее неподвижная голова. Мама спрятала лицо в ладонях. Ее пошатывало. Не знаю, то ли от усталости, то ли от страха. Может, из-за всего вместе.

– Пожалуйста… Прямо с утра. Шериф Ванденберг, он меня знает. Передайте ему, что дело срочное. Патрик Пэк. – Он продиктовал по буквам.

– Ей нужна ванна. Согреться, – наконец подала голос Мони.

Вскинув голову, мама встретилась с ней взглядом и кивнула.

– Пойду наберу воду.

Она погладила меня по голове, давая понять, чтобы я оставалась на месте.

Папа опустил телефон и несколько секунд постукивал металлической антенной по ноге.

– Сегодня они не смогут сюда добраться, – наконец произнес он.

– Что?

– Дороги подтоплены и заблокированы поваленными деревьями. Говорят, если она не ранена, нужно просто держать ее в тепле и следить, чтобы не было обезвоживания.

– До каких пор? – неожиданно резко спросила мама, повернувшись на лестнице и сжимая рукой перила.

– Не знаю, Стелла. – Отец нахмурился. – Вероятно, до их прибытия.

Краткий миг нежности, связавшей их тогда, в зеркале, теперь казался бесконечно далеким, словно канул в ночную тьму.

Мама смерила взглядом существо, потревожившее ее последний отпускной вечер. Будто школьница, готовая испепелить того, кто испортил всему классу экскурсию. Мамина холодность неприятно меня поразила. Где та женщина, которая плавала со мной в озере, расслабленно взмахивая руками, поворачивая голову то в одну, то в другую сторону? Которая нежно вытирала меня полотенцем, когда мы выходили из воды…

– Ладно, давайте ее согреем, – сказала она.

Как только ее усадили в медную ванну наверху, девочка завопила. Папа накричал на маму, обвинив ее в том, что вода слишком горячая и она не проверила как следует. Тогда мама предложила ему сделать это самому.

Вода помутнела от грязи. Я сидела на крышке унитаза, поджав ноги и закрыв уши руками, чтобы не слышать криков. В конце концов после уговоров Мони девочка успокоилась. Она не сводила с Мони по-оленьи больших сияющих глаз, как будто находя утешение в том, чтобы просто смотреть на нее.

Девочка не выказала беспокойства, когда ее нарядили в мою пижаму. Леггинсы были слишком велики, кончики пальцев едва выглядывали из рукавов рубашки.

– Подержи ее секунду, Стелла, – попросил папа. – Хочу измерить ей температуру.

Мама со вздохом усадила девочку к себе на колени, смирившись с абсурдностью положения, и даже чуточку оттаяла, словно вынутый из холодильника кусочек масла.

И тут девочка закашлялась.

С булькающим звуком ее вырвало прямо на маму. Темная грязная жижа ядовитым зельем растеклась по коленям.

Глава 4

День труда, 7 сентября 2020

Я смотрела на блестящую гладь озера – круг света посреди непроницаемо-черного зрительного зала. Верхушки деревьев покачивались, наблюдая с высоты за тем, что происходит внизу.

Той ночью на озере я не могла кричать.

Фонарь на крыльце слабо мерцал, словно боясь пролить свет. Длинный причал доска за доской уходил в бесконечность – непостижимый мираж, блестящая от влаги взлетно-посадочная полоса, ведущая к одинокой фигуре.

В конце причала кто-то стоял.

Ноги тонули в древесных волокнах, невидимые путы не позволяли сбежать. Я чуяла запах рыбьих внутренностей и пузырящейся крови. Блеснуло лезвие. На причале, будто оставленный специально для меня, лежал нож.

Я замерла на полушаге, напряженно изогнув стопу. И в этот момент услышала.

Поначалу слабые всплески воды становились все громче. Чаще. Ритмичнее. Потревоженная озерная гладь бурлила. Я подбежала к краю пирса, напрягая слух, вглядываясь в яростное мельтешение на поверхности.

Всплески сменялись краткими секундами полной тишины. Меня мутило. Я была никчемной башней страха, приросшей к доскам.

Круг спутанных волос ушел под воду, затем взметнулась и исчезла кисть руки. Я бросилась вперед, будто могла ухватить ее, до боли вытягивая руку.

Какая-то сила влекла, засасывала меня в темную воду. Поверхность озера была зияющим ртом, который жаждал меня проглотить. Я погрузилась в ледяное безмолвие. Вода приняла меня, и я опустилась еще глубже.

Бульканье. Сдавленный вдох.

А затем – тишина.

Глава 5

1995

Жестко накрахмаленная наволочка хрустнула, когда девочка повернулась и посмотрела на меня с больничной койки. Я молча наблюдала за ней, не делая попыток привлечь внимание родителей и врача, которые находились в палате. Они тихо разговаривали в углу под настенным телевизором; руки мамы были скрещены на груди, папа втянул голову в плечи.

Я открыла рот, чтобы сказать «привет», но не смогла выдавить ни звука. Тем не менее девочка слегка наклонила голову, как будто все равно меня поняла. Она дотронулась двумя пальцами до внутривенного катетера, ощупала его и попыталась выдернуть. Я осторожно положила руку ей на запястье и покачала головой. Она уставилась на меня, как несмышленый младенец, а затем опять начала дергать катетер. Я обхватила его рукой, пытаясь ей помешать.

В палату вошла пухлая рыжеволосая медсестра и бросилась к нам.

– Нет, нет, – спокойно сказала она – в основном мне – и слегка оттолкнула меня от кровати. Покосившись на доктора, женщина, видимо, решила его не отвлекать и вновь переключила внимание на внутривенный катетер. В ту же секунду девочка выбросила вперед свободную руку и так же быстро ее убрала.

Ойкнув, медсестра коснулась мясистого предплечья в том месте, где ее ущипнули. Какое-то время девочка с безразличием взирала на происходящее, потом медленно перевела взгляд на меня.

Сжатые кулаки медсестры на несколько секунд застыли над кроватью, затем опустились.

– Несладко тебе пришлось, – прошептала она, словно объясняя свое решение ничего не предпринимать, и зачем-то кивнула мне. Потом проверила пакет с физраствором, подоткнула простыню и вышла из палаты.

За все время девочка не проронила ни слова.

* * *

Накануне мы долго не ложились спать. Как будто сон каким-то образом мог сделать нас беззащитными перед тем, что произошло. Перед чем именно, мы и сами не вполне осознавали. Я проснулась посреди ночи рядом с Мони, которая, поддавшись на мои уговоры, легла со мной. Родители уложили девочку у себя в спальне и по очереди за ней присматривали. Буря не унималась, и меня вдруг охватила паника. По-видимому, сказывалось пережитое потрясение.

Мало-помалу ветер с дождем стихли. В наступившей тишине у меня появилось ощущение, что я нахожусь в каком-то другом доме. Мони тихонько похрапывала. Я вышла из спальни и прокралась через холл в комнату родителей, осторожно ступая по холодным и скрипучим кедровым половицам. Внезапно до моего слуха долетел приглушенный диалог – слова звучали то совсем тихо, то вдруг становились резкими и язвительными, наталкивались на ответную грубость и вновь стихали до отрывистого шепота.

Я не могла разобрать яростные реплики, которыми обменивались родители, но чувствовала исходящую от них враждебность. Я застыла у двери, а затем медленно опустилась на пол, боясь сделать лишнее движение и тем самым доставить еще больше беспокойства, как будто они спорили из-за меня.

Проснулась я в коридоре, моя голова покоилась на вытянутых руках. Я заглянула в комнату. Родители крепко спали: папа лицом в подушку, мама на боку, подтянув колени к груди.

Девочка лежала посередине с открытыми глазами. Если она меня и заметила, то виду не подала. Было немного странно обнаружить другого ребенка на том месте, которое раньше часто занимала я. Тем не менее подмена не пробудила во мне ревность, только любопытство.

На рассвете прибыла машина скорой помощи. Следом подъехал шериф Ванденберг в патрульном автомобиле с включенными мигалками. На стене дома замелькали сине-красные огни.

Папа вынес девочку. Она выглядела… крупнее, словно подросла за ночь. Молодая женщина-фельдшер выкатила носилки, и девочку уложили на них.

– Извините, Патрик, – сказал шериф Ванденберг, снимая шляпу. – Дороги были заблокированы. Всюду поваленные деревья. На моей памяти такого еще не случалось.

– Рад, что вы наконец здесь. Похоже, с ней все в порядке. Правда, она не разговаривает.

– Вот как? – пробормотал шериф.

– Значит, по нам прошелся настоящий торнадо? – спросил папа.

Он оглянулся через плечо на девочку. Фельдшер проверяла ее жизненные показатели. Мама осталась в дверях вместе со мной и положила руку мне на голову.

– Не думаю. Хотя было очень похоже, правда?

– Нам нужно сопровождать девочку в больницу?

– Как пожелаете. Я могу расспросить вас там, если вы не против. У девочки, насколько я понимаю, больше никого нет?

Папа посмотрел на маму, и та шагнула вперед, не убирая руку с моей головы.

– Нет. Она не… Поблизости не было автомобильных аварий? Может, она выжила и убежала в лес?

– Ни одной за последнюю неделю. Разве что белый «Олдсмобиль» врезался в ограждение на шестьдесят первом шоссе. Но им управляла местная девчонка-подросток, и это произошло как минимум две недели назад. Хотите верьте, хотите нет, последний месяц лета выдался спокойным. По крайней мере, до сегодняшней ночи.

Папа нервно постукивал ногой.

– А как насчет пропавших без вести? Дети в округе не терялись?

Шериф Ванденберг покачал головой:

– Не в Гранд-Маре. Ни о чем подобном нам не сообщали. Проверю по описанию в базе данных штата. Дам вам знать, если что отыщется.

– Спасибо. – Папа прижал пальцы к губам, затем медленно убрал руку. – Мне неловко об этом спрашивать, но… Каковы наши дальнейшие действия? Обязаны ли мы теперь о ней позаботиться?

Мама притянула меня к себе, скрестив руки на моей груди.

– От вас пока ничего не требуется. Когда за дело возьмутся органы опеки, оно перейдет под юрисдикцию штата. Ее допросят. Как только она заговорит, разумеется.

Папа потер плечи, как будто его внезапно продуло на сквозняке.

– Мы поедем в больницу. Я в некотором роде чувствую за нее ответственность.

По дороге в больницу мама все время поглядывала на папу, но тот ни разу не повернул головы. Его руки твердо лежали на руле.

– Патрик, девочке окажут помощь. Нам не обязательно вмешиваться, – холодно сказала мама.

– У нее никого нет.

– Ты слышал шерифа. Ею займется штат.

– И что дальше? – спросил папа, по-прежнему не поворачивая головы.

Мони похлопала меня по руке и с тяжелым вздохом уставилась в окно.

– Ей найдут дом, – ответила мама.

– Стелла, ты хоть представляешь, что такое детский дом?

– Существует много замечательных детских домов.

– У нас есть шанс сделать доброе дело. Дать ей надежный дом. Она пришла к нам, Стелла. Она пришла к нашему дому.

Мама застонала.

– Доброе дело? Патрик, она не бездомный щенок. Речь идет о ребенке.

– Пожалуйста, не надо разговаривать со мной в таком тоне, – строго сказал он, глянув в зеркало заднего вида. Его темные глаза остановились на мне, словно он впервые заметил, что я тоже в машине.

Мама перевела взгляд с него на меня и улыбнулась, как улыбаются только родители, когда хотят отвлечь ребенка от того, во что его не следует посвящать.

– Айла, посмотрим, что есть в больничном кафетерии? Ты, наверное, умираешь с голоду.

Я пожала плечами.

А затем она сказала то, что говорят все матери:

– Тебе нужно поесть.

Позже, после того как меня уговорили съесть омлет и выпить немного апельсинового сока, мы с Мони пошли гулять вокруг больницы, пока шериф Ванденберг расспрашивал родителей.

– У мамы и папы неприятности? – спросила я.

– Неприятности? Почему? – Мони сложила неиспользованную салфетку и предусмотрительно сунула ее в карман.

– Потому что они вынуждены общаться с полицией.

– Они… сотрудничают. Содействуют полиции.

– А у меня будут неприятности?

– Почему? – вновь спросила Мони, тревожно сощурив глаза.

– Из-за того, что я пошла за ней. Убежала в лес.

Мони покачала головой, а затем сказала по-корейски:

– Не следовало тебе вот так выскакивать из дома и нестись сломя голову. Ты чуть не довела хальмони до сердечного приступа. Нам повезло, что никто не пострадал. Неприятности? Нет, детка, у тебя не будет неприятностей. Ты хорошо поступила, что привела нас к ней.

– Ты правда так думаешь?

– Да. Иначе как бы мы ее спасли?

Я остановилась.

– Значит, ты тоже хочешь, чтобы она жила с нами?

Мони со вздохом сжала губы.

– Я хочу, чтобы было как лучше нашей семье.

Девочку выписали из больницы в конце недели. Родители согласились взять ее в качестве временных опекунов. Папа поехал за ней, а мы с мамой и Мони остались, чтобы прибраться и упаковать вещи.

Я стояла в конце грунтовой дорожки, ведущей к дому. Многочисленные окна, обрамленные темными наличниками из окрашенного кедра, придавали коттеджу вид аквариума. Черная металлическая крыша покрывала оба этажа; к входной двери вели серо-белые каменные ступеньки. Я видела, как Мони на кухне протирает внутренние поверхности духовки. Мама на втором этаже снимала в моей комнате постельное белье для стирки.

Однако дом уже не был прежним.

Присутствие девочки изменило саму его сущность. Перекроило в нечто отдаленно знакомое – и в то же время разительно непохожее на то место, где мы жили раньше.

Это ощущение нельзя было измерить. Но мы безошибочно его угадывали.

История о девочке попала в две местные газеты. Окружная «Нюьс геральд» поместила ее на первую полосу, цитируя шерифа Ванденберга и даже папу. Прочитав статью за завтраком, папа свернул газету и отложил в сторону. Позже мама выбросила ее в мусорное ведро.

«Дулут ньюс трибьюн» напечатала на третьей странице фотографию нашего коттеджа с более скромной заметкой. В ней говорилось о «девочке, найденной в лесу». Без имени.

В конце концов у нее появится имя.

И его узнают все.

Глава 6 Миннеаполис, 1980-е

Она больше не могла их игнорировать. Настойчивые, схваткообразные боли расходились по всему животу. Как будто внутрь загнали пылесос и тот всасывал и растягивал мышцы, пока наконец его не выключили, и она вновь обрела способность дышать.

Ничего общего с тем, о чем говорилось в книгах. Спазмы были нерегулярными.

– Лжецы, – пробормотала она и стиснула зубы, когда ее настигла новая волна боли.

Через неделю после того, как тест дал положительный результат, она сидела на полу книжного магазина и грызла соленые крекеры, чтобы избавиться от тошноты. В дальнем углу никого не было. Только наполовину пустая полка с книгами о беременности и воспитании детей да шорох прозрачной упаковки, в которую она запускала руку через каждые несколько страниц.

Вот, значит, кем она стала? Мамочкой, прячущейся по углам?

Сперва она хотела взять одну из книг, затем попросила отложить для нее несколько. Лучше сделать вид, будто собираешься что-то купить, чем просто уйти ни с чем.

– Ваше имя? – вежливо спросил продавец, занеся ручку над белым клочком бумаги.

Она посмотрела на свой живот, все еще плоский, затем на мужчину.

– Рен.

Имя слетело с языка, оставив саднящее чувство.

Она вышла из магазина прежде, чем клерк успел дописать имя.

Из-за боли ей было трудно сидеть. Она сжимала и разжимала кулаки, пока живот не расслабился. Ей следовало позвонить, когда все начнется, но она хотела, чтобы малышка подольше задержалась внутри, под ее защитой.

Когда врач сообщил, что будет девочка, Рен улыбнулась. Она гладила живот, ласково напевала и делала все, чего раньше ей бы и в голову не пришло. Проявления материнской любви. То, чего у нее никогда не было.

Она скользнула руками по нижней части округлости – чересчур большой для ее миниатюрной фигуры – и слегка приподняла, надеясь уменьшить давление. Громкий стон впервые сорвался с ее губ. Потемневшие от пота мокрые пряди липли к щекам и шее.

Ближайший телефон находился в сомалийском магазинчике в квартале от нее. Нужно добраться туда, пока не стало хуже.

Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас. Побудь со мной еще немного, малышка.

Она не представляла, что будет так тяжело.

Она не представляла, что окажется совсем одна.

Ей нужно еще немного времени. Хотя бы самую малость. Вот все, о чем она просит.

Схватки внезапно стихли. Со вздохом облегчения она откинула голову назад и поджала ноги.

Внутри что-то разорвалось. Боли не было. По бедрам заструилась теплая жидкость. Беспощадное напоминание о том, что время истекло.

Откладывать звонок больше нельзя.

Глава 7 Интервью

[Подборка видеоматериалов]

Джоди Ли: Ей было всего шесть, когда она родилась заново. По крайней мере, так утверждает Марлоу Фин, раскрывая нам шокирующие подробности первых лет своей жизни. Патрик и Стелла Пэк удочерили девочку и стали единственными родителями, которых она когда-либо знала. Но какими были те первые годы?

[Студия]

Джоди Ли: Как думаете, почему семья Пэк решила вас оставить?

Марлоу Фин: Если честно, я никогда не задавалась этим вопросом. Наверное, потому что не хочу знать настоящий ответ.

Джоди Ли: Боитесь, что он вам не понравится?

Марлоу Фин: Думаю, всей правды я так и не узнаю. Могу лишь предположить, что из чувства долга. Звучит не слишком романтично, увы. Я склонна думать, что на этом настоял мой отец. Он всегда стремился поступать правильно. С матерью мы никогда не были особенно близки. Да, она выполняла все материнские обязанности. Но я чувствовала, что она не питает ко мне любви. И если бы я вдруг исчезла, она не расстроилась бы – во всяком случае, не слишком.

Джоди Ли: Наверное, ребенку тяжело примириться с мыслью, что мама не будет по тебе скучать?

Марлоу Фин: Она старалась как могла. Я ее не виню.

Джоди Ли: Не многим на вашем месте хватило бы великодушия простить.

Марлоу Фин: Я и не говорила, что прощаю.

Джоди Ли: Вы называете чету Пэк своими родителями. Однако у вас другая фамилия…

Марлоу Фин: Я официально ее изменила.

Джоди Ли: Они приняли вас в семью. Удочерили на законных основаниях. Вырастили. Почему вы решили избавиться от их фамилии?

Марлоу Фин: Не из желания им насолить, если вы об этом.

Джоди Ли: Многие считают по-другому.

Марлоу Фин: [Улыбается] Извините. Это рефлекс. Постоянно улыбаюсь, когда нервничаю. Должно быть, со стороны кажется, будто я психически ненормальная. В общем… я понимаю, почему люди так думают.

Джоди Ли: И вы взяли фамилию Фин…

Марлоу Фин: Да. Агент предложил – точнее, настоял, – чтобы я сменила фамилию, когда мне исполнилось восемнадцать. Сперва я и слышать не хотела. Но потом идея пришлась мне по душе. Глупо, конечно… О чем я только думала? Не знаю. Я была ребенком. Это звучало круто, по-бунтарски, понимаете? Поэтому я сменила фамилию на Фин. В то время я вела переговоры о первых показах в Париже, оттуда все и пошло. Знаю [закатывает глаза], банально до невозможности – модель, впервые приехавшая в Париж, решает примерить на себя что-то французское. Наверное, все в юности совершали ошибки. Хотя не скажу, что сильно жалею.

Джоди Ли: Почему Фин?

Марлоу Фин: На французском это означает «конец».

Джоди Ли: В смысле…

Марлоу Фин: Конец. Занавес.

Джоди Ли: Ладно. Давайте немного отмотаем назад. Вам шесть. Вы не говорите и ничего не помните. Вас берут в приемную семью. У вас сохранились воспоминания о тех первых моментах, днях, неделях… в новой семье?

Марлоу Фин: Многое из того, что произошло в ту ночь – и из-за чего я оказалась в больнице, – как в тумане. Всплывают только разрозненные обрывки. Кто-то накрыл меня одеялом. Помню лицо моей сестры. Как она все время смотрела на меня в больнице. Я не запомнила врачей или медсестер. Зато Айлу помню хорошо.

Джоди Ли: Что именно вы о ней помните?

Марлоу Фин: Она от меня не отходила.

Джоди Ли: Что-нибудь еще?

Марлоу Фин: Нет. Только это. Хотя первый вечер после больницы запомнился довольно отчетливо.

Джоди Ли: Правда?

Марлоу Фин: Это приятное воспоминание. Мы ехали на старом джипе. Вряд ли он еще на ходу. Когда мы приехали в Миннеаполис, уже стемнело, так что я не смогла разглядеть дом. Отец припарковался на подъездной дорожке, затем взял меня на руки и понес внутрь.

Когда он открыл входную дверь, на меня хлынул свет. Ослепительно яркий… Не знаю, действительно ли я все это увидела или мне так запомнилось. Столько света после бесконечной тьмы… Меня словно окутало теплым одеялом.

Все ходили на цыпочках и почти не разговаривали. Будто лишние разговоры могли меня потревожить или напугать. Вместо этого меня накормили восхитительным горячим ужином, который приготовила Мони, моя бабушка…

Джоди Ли: Вам тяжело о ней говорить?

Марлоу Фин: Нет-нет. Все в порядке…

Джоди Ли: Точно?

Марлоу Фин: Да. Помню, как проглотила целую миску риса с наваристым говяжьим бульоном. Потом Мони уложила меня в постель. Кажется, я спала несколько дней. Нет, серьезно. А когда проснулась, Мони сидела рядом и присматривала за мной. Из-под ее руки торчала голова Айлы.

Джоди Ли: Почему вы так расчувствовались при упоминании о Мони, вашей бабушке?

Марлоу Фин: