Зеленые тени, Белый Кит E-Book

Рэй Брэдбери

• Herausgeber: ЭКСМО
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Serie: Магистраль. Главный тренд
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 344

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

В 1953 году Рэя Брэдбери пригласили в Ирландию. Писать сценарий для экранизации «Моби Дика», которую готовил прославленный режиссер «старого Голливуда» Джон Хьюстон, известный по фильму «Мальтийский сокол». Сценарий был готов, и фильм с Грегори Пеком и Орсоном Уэллсом вышел в 1956 году. Брэдбери искренне полюбил дождливый Зеленый остров и его душевных обитателей. Ирландия и ирландцы стали постоянными героями поэтичных рассказов Брэдбери. Со временем рассказов стало так много, что они составили целый цикл, и Брэдбери решил объединить их в один роман. В нем нашлось место историям о работе над сценарием, о зловещих банши и неунывающих ирландцах, об уютных пабах и мрачных замках, о холодном ветре и теплом ветре..

Leseprobe

Рэй Брэдбери Зеленые тени, Белый Кит

С любовью и благодарностью —

Кэти Хуриган, которая помогла мне расставитьпо полочкам Дублин и не только,

Регине Фергюсон,

которая заботилась о моей семьехолодной ирландской зимой,

Гектору Фаброну,

владельцу отеля «Ройял хайберниен»,

метрдотелю Пэдди

и всему гостиничному персоналу.

Светлой памяти Гебера Финна,

Нику (Майку),

моему таксисту, и всем ребятам

из паба посвящаю этот запоздалый букет

Магистраль. Главный тренд

Ray Bradbury

GREEN SHADOWS, WHITE WHALE

© 1992 by Ray Bradbury

Перевод с английского и послесловие Арама Оганяна

©  Оганян А., перевод на русский язык, примечания, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1

Я выглянул с палубы парома «Дан-Лэри» и увидел Ирландию.

Земля была зеленая.

Не просто заурядно зеленая, а всех тонов и оттенков. Зелеными были даже тени и блики, игравшие на причале Дан-Лэри и на лицах таможенных инспекторов. И я – молодой американец тридцати лет от роду, страдающий двумя видами депрессии и нагруженный пишущей машинкой, – окунулся в эту зелень.

Узрев свет, траву, холмы, тени, я воскликнул:

– Зеленая! Как на рекламных плакатах. Ирландия – зеленая. Чтоб я сдох! Зеленая!

Молния! Гром! Солнце скрылось. Зелень исчезла. Огромное небо занавесили дожди. Я опешил, чувствуя, как улыбка сползает с моего лица. Седой, заросший щетиной таможенник подал мне знак:

– Сюда! Таможенный досмотр!

– Куда она подевалась? – жалобно сказал я. – Зелень! Она же только что была! А теперь…

– Зелень, говорите?

Инспектор посмотрел на свои часы.

– Она появится, когда выглянет солнце, – заявил он.

– И когда же это произойдет?

Старик перелистал таможенный свод.

– В этих чертовых инструкциях ничего не сказано, когда и где выйдет солнце и выйдет ли оно в Ирландии вообще. – Он воспользовался носом вместо указки. – Вон там есть церковь, поинтересуйтесь у них.

– Я пробуду здесь шесть месяцев. Может…

– …вы снова увидите солнце и зелень? Есть такая вероятность. Но в двадцать восьмом году дождь лил двести дней. В тот год у нас уродилось грибов больше, чем детей.

– Это факт?

– Нет, слухи. Но в Ирландии ничего другого и не надо: кто-то услышал, кто-то сказал, и дело сделано! Это весь ваш багаж?

Я предъявил пишущую машинку и худющий чемодан:

– Путешествую налегке. Все получилось так быстро. Основной багаж прибудет на той неделе.

– Впервые в Ирландии?

– Нет. Однажды, в тридцать девятом, я, тогда еще бедный, непризнанный и восемнадцатилетний, прибыл сюда на сухогрузе.

– Что привело вас в Ирландию?

Инспектор послюнявил карандаш и приготовился марать им бумагу.

– Безумие, – ляпнул я.

Его карандаш запнулся. Инспектор поднял на меня глаза:

– Для начала просто великолепно. Но что вы хотите этим сказать?

– Сумасшествие.

Довольный, он подался вперед, сгорая от нетерпения.

– И какого характера? – вежливо осведомился он.

– Разновидностей две. Литературная и психологическая. Я здесь для того, чтобы освежевать и выпотрошить Белого Кита.

– Освежевать, – записал он. – Выпотрошить Белого Кита. Это, стало быть, Моби Дика?

– А вы читаете книжки! – воскликнул я, вытащив из-под мышки эту самую книгу.

– Когда есть настроение. – Он подчеркнул записанное. – Чудовище проживает у нас в доме лет двадцать. Я вступал с ним в единоборство дважды. Оно слишком тяжеловесное, и объемом, и авторским замыслом.

– Да, – согласился я. – Я брался за него десять раз, пока месяц назад меня на это дело не завербовала киностудия. Теперь я должен покончить с ним раз и навсегда.

Инспектор кивнул, смерил меня взглядом с ног до головы и провозгласил:

– Итак, вы прибыли писать сценарий! В Ирландии есть только один киношник. Как его? Высоченный, с таким помятым обезьяньим лицом, красивая речь. Сказал: «Больше никогда». Сел на паром, чтобы испытать на себе Ирландское море. Испытал. Изрыгнул из себя обед с завтраком. Как побледнел! Еле удерживал под мышкой Китовую книгу. «Больше никогда!» – кричал. А ты, парень, сможешь одолеть эту книгу?

– Неужто вам это не удалось?

– Кит здесь не пришвартовывался. Так, с литературой понятно. Что вы говорили насчет чего-то там психологического? Вы прибыли понаблюдать, как католики напропалую врут, а унитаристы обнажают грудь?

– Нет-нет, – поспешил я его заверить, вспоминая прошлый приезд сюда, когда стояла жуткая погода. – Между моими погружениями в поисках Кита я собираюсь изучать ирландцев.

– Это и Господу Богу оказалось не под силу. Вам ли с Ним тягаться? Не стоит и пробовать! – Он поднял свой карандаш.

– Ну… – сказал я, натягивая на голову черный мешок, завязывая петлю на шее и нажимая на рычаг, чтобы провалиться в люк. – Простите, но это единственный берег в мире, где я мечтаю высадиться. Он такой таинственный. Ребенком, когда я проходил по ирландскому кварталу на окраине города, ирландцы колошматили меня. А когда они появлялись в нашем квартале, мы колошматили их. Целых полжизни я ломал голову, зачем мы это делали. Я вырос озадаченным…

– Озадаченным? И это все? – вскричал инспектор.

– Да, ирландцы озадачили меня. Я не столько испытываю к ним неприязнь, сколько мучаюсь своим прошлым. Меня не интересуют ни ирландский виски, ни ирландские тенора. Ирландский кофе тоже мне не по нутру. Можно долго перечислять. Я жил с этими жуткими предрассудками и должен от них избавиться. И так как киностудия назначила меня выслеживать Кита в Ирландии, я подумал: «Боже мой, я смогу сравнить действительность со своими предубеждениями. Я должен навсегда извести этого призрака». Можно сказать, – неубедительно закончил я, – что я пришел увидеть ирландцев.

– Нет! Услышьте нас. Но наш язык не связан с мозгом. Увидеть нас? Так нас тут нет, сынок. Мы – там, а может, еще дальше. Можно позаимствовать эти очки?

Он очень деликатно снял с меня очки и надел на себя:

– Э! Да у вас тут стопроцентное зрение!

– Да.

– Нет-нет. Фокус слишком точный. Вам нужно нечто, от чего преломляется свет и получается что-то вроде мглы или тумана, но не дождя. Вот тогда вы увидите, как мы плаваем – чуть не тонем – на спине, как та девица в «Гамлете»…

– Офелия?

– Именно. Бедняжка. Ну! – Он водрузил очки мне на переносицу. – Когда захотите присмотреться к толпе, снимите их, а не то увидите, как мы маршируем налево, вместо того чтобы повернуть направо. И все равно вам не раскусить ирландцев. Можете зондировать, прощупывать, докапываться. Мы не столько народ, сколько погода. Прорентгеньте нас, вырвите из нас с корнем скелеты, а к утру мы регенерируем. Вы правы во всем, что сказали!

– Прав? – изумился я.

Инспектор в голове составил свой список:

– Кофе? Мы не поджариваем зерна – мы их сжигаем! Экономика? Музыка? Они у нас два в одном. Потому что есть нищие, бренчащие на расстроенных банджо на мосту О’Коннела; нищие, волокущие вокруг парка Святого Стефана пианолы, которые звучат как бетономешалки, набитые бритвами. Ирландки? Все ростом три фута, ножки короткие, вместо носов пятачки. Можно на них опереться, можно прикрыться ими от дождя, но чтоб гоняться за ними с серьезными намерениями по болотам… А Ирландия? Самая большая в мире исправительная колония под открытым небом… большой ипподром, где попы играют на тотализаторе, принимают ставки и выплачивают по ним в день Страшного суда. Отправляйтесь-ка домой. Мы вам не понравимся!

– Я не испытываю к вам неприязни…

– Еще испытаете! Послушайте! – Старик перешел на шепот. – Видите эту толпу ирландцев, спешащих покинуть остров, пока он не затонул? Они держат путь в Париж, Австралию, Бостон. До второго пришествия. Вы спросите: зачем вся эта суета с бегством из Ирландии? Ну, если у вас воскресным вечером выбор: посмотреть фильм тридцать первого года с Гретой Гарбо в кинотеатре «Развеселый», либо помочиться у памятника поэту близ театра «Гейт», либо броситься для развлечения в реку Лиффи со счастливой надеждой утонуть, тогда вам наверняка захочется отсюда смотаться, что они и делают – уйма народу каждый день, с того самого дня, как застрелили Линкольна. Население сократилось с восьми миллионов до трех без малого. Еще один картофельный голод или еще один густой туман, в котором все уложат вещички, на цыпочках переберутся на ту сторону и притворятся филадельфийской полицией, – и Ирландия опустеет. Вы не сказали мне про Ирландию ничего такого, чего бы я не знал!

Я пришел в замешательство:

– Надеюсь, я не обидел вас.

– Было приятно услышать, что вы думаете. А эта книга, которую вы пишете. Она… порнографическая?

– Я не собираюсь изучать сексуальные привычки ирландцев.

– Жаль. Они остро в этом нуждаются. Ну, Дублин перед вами! Удачи, юноша!

– До свидания… и спасибо!

Старик недоверчиво покосился на небо:

– Ты слышал? Он сказал «спасибо».

Я побежал и растворился в молниях, громе и тьме. Где-то в вечерних сумерках играла расстроенная арфа.

Глава 2

Я сошел с поезда, который привез меня на пароме, проехал на такси по залитым дождем улицам и наконец вселился в отель «Ройял хайберниен», потом позвонил в Килкок узнать, могу ли я встретиться с самим дьяволом, как выразился служащий в регистратуре, передавая мой багаж носильщику, а тот поднялся со мной в трясучем лифте в номер, чтобы поставить мои чемоданы там, где у них «не прорастут корни», и отшатнулся от меня, словно не увидел моего отражения в зеркале.

– Сэр, – спросил он, – а вы, наверное, какой-нибудь известный писатель?

– Наверное, – ответил я. – Что-то вроде.

– Ммм… – Носильщик почесал в затылке. – Я тут наводил справки в пабе, в вестибюле, на кухне – никто про вас слыхом не слыхивал.

У двери он обернулся.

– Не беспокойтесь, – заверил он меня, – ваша тайна в надежных руках.

Дверь тихонько затворилась.

Я вдруг почувствовал, что с ума схожу по Ирландии или по Киту. Не зная точно, по чему именно, я взял такси, которое зигзагами поехало по улицам, забитым десятками тысяч велосипедов. Мы взяли курс на запад вдоль реки Лиффи.

– Как поедем, длинным путем или коротким? – осведомился водитель. – В объезд или напрямик?

– Напрямик…

– Так дороже, – перебил меня таксист. – Длинным – дешевле. Поболтаем! Вы разговариваете? К концу поездки я настолько расслабляюсь, что забываю про чаевые. К тому же я – карта, атлас и путеводитель по Лиффи и окрестностям. Ну так как?

– Длинным.

– Длинным так длинным!

Он ударил по газу, словно нужно было разбудить педаль, сбрил кожу с десятка велосипедистов и помчался, следуя извивам Лиффи, рассекая воздух. И все это только для того, чтобы услышать, как зачихал и сдох мотор, когда до Килкока было уже рукой подать.

Мы заглянули в зияющую могилу давно почившего мотора. Мой шофер поигрывал кувалдой, раздумывая, не добить ли двигатель, чтоб не мучился, потом открыл багажник, извлек оттуда велосипед и протянул мне. Я его не взял, и тот грохнулся наземь.

– Ну что вы, что вы. – Он снова протянул мне велосипед. – Вам совсем недалеко осталось. Вот по этой дороге. – И встряхнул его. – Залезайте.

– Я уже давно…

– Руки вспомнят, седалище привыкнет. Садитесь.

Я сел, глазея на мертвый автомобиль и его беззаботного хозяина.

– Что-то не похоже, что вы расстроены.

– Машины как женщины, надо только узнать, как они заводятся. Катитесь. Под горку. Осторожно. Тормоза на нем еще те.

– Спасибо! – прокричал я, уносимый велосипедом вдаль.

Глава 3

Через десять минут я остановился на гребне подъема и прислушался.

Кто-то насвистывал и напевал «Молли Малоун». На холме, жутко вихляя, крутил педали пожилой человек на велосипеде ничем не лучше моего. На самом верху он свалился и остался лежать рядом с велосипедом.

– Старина, ты уже не тот, каким был раньше! – воскликнул он и пнул ногой шины. – Вот так и валяйся тут, зверюга!

Не обращая на меня внимания, он достал бутылку. Приложился к ней философски, затем подержал вверх дном, чтобы последняя капля скатилась ему на язык.

Наконец я заговорил:

– Похоже, нас обоих постигла та же участь. Что-нибудь случилось?

Старикан уставился на меня:

– Уж не голос ли американца я слышу?

– Да. Могу ли я вам помочь?..

Старик указал на пустую бутылку:

– Помощь бывает разная. Пока я забирался в гору, меня осенило, что ведь нам обоим, мне и этому чертову драндулету, по семьдесят лет.

Тут он слегка ткнул в велосипед.

– Поздравляю.

– С чем? Что дышу? Так это привычка, а не заслуга. Позвольте спросить, чего это вы так на меня таращитесь?

Я отпрянул:

– Э‑э… есть ли у вас родственник в доках на таможне?

– А у кого нет? – Хватая ртом воздух, он потянулся к велосипеду. – А‑а, минутный отдых, и мы со зверь-машиной уже в пути. Мы не знаем, куда держим путь. Я и Салли – так зовут велосипед, видите ли, – каждый день выбираем дорогу и едем по ней.

Я попытался пошутить:

– А ваша матушка знает, что вы здесь?

Старик словно опешил:

– Странно, что вы об этом заговорили! Да, знает. Ей девяносто пять, знай лежит себе на кушетке! Я сказал: «Мам, я уезжаю на целый день. Оставь виски в покое. Ты же знаешь, что я так и не женился».

– Извините.

– Сначала вы поздравляете меня по случаю моей старости, теперь сожалеете, что я холостяк. Сразу видно, вы не знаете Ирландии. Быть старым и холостым – одно из наших важнейших занятий. Понимаете, мужчина не может жениться без собственности. Вы дожидаетесь, пока ваших родителей призовут на выход, наследуете их собственность и только потом ищете жену. Игра такая, кто кого переживет. А я еще женюсь.

– В семьдесят?!

Старик весь сжался в комок:

– С доброй женой у меня будет двадцать лет хорошей семейной жизни даже в таком преклонном возрасте. Сомневаетесь? – просверлил он меня взглядом.

– Нет.

Старик расслабился:

– Ну ладно. А что вам понадобилось в Ирландии?

Меня вдруг бросило в жар:

– На таможне мне посоветовали пристально присмотреться к этой стране, погрязшей в нищете, стонущей от поповского засилья, вымоченной дождями и утопающей в слякоти, в этой…

– Господи боже! – воскликнул старик. – Да вы писатель!

– Как вы догадались?

Старик фыркнул, жестикулируя:

– Вся страна ими кишит. В Корке писатели ворочают камни, в Киллашандре – бродят по болотам. Помяните мое слово, настанет день, когда на каждое человеческое существо будет приходиться по пять писателей!

– Да, я действительно писатель. Прошло несколько часов, как я сюда прибыл, и мне уже кажется, что солнца не было тыщу лет, а только ливни, холод, блуждание по дорогам. Мой режиссер дожидается меня где-то. Вот бы добраться до этого места. Но я, как говорится, без задних ног.

Старик наклонился ко мне:

– Вам что, уже здесь разонравилось? Свысока смотрите?

– Ну…

Старик отмахнулся:

– Почему бы и нет? Всем нужно смотреть на кого-то свысока. Вы смотрите свысока на ирландцев. Ирландцы – на англичан, а те – на весь мир. В конце концов, все потом улаживается. Думаете, меня раздражает выражение вашего лица, на котором написано, что вы приехали проверить наше дыхание и убедиться, что оно кислое, измерить наши тени и убедиться, что они короткие? Нет! Я же и помогу вам раскусить нашу треклятую страну. Идемте туда, где вы сможете стать свидетелем жуткого события, кошмарной сцены. Туда, где встречаются парки и норны. На истинную родину ирландцев… А‑а, до чего же вы ее возненавидите! И все же…

– Все же?

– Прежде чем уехать, вы полюбите нас всех. Мы неотразимы. И знаем это. В этом-то и вся беда. Оттого что нам это известно, мы становимся еще невыносимее, а это, в свою очередь, заставляет нас лезть из кожи вон, чтобы стать еще неотразимее. Вот так мы и гоняемся за своим хвостом по всей стране, ничего при этом не выигрывая и ничего не теряя. Вот! Видите ту процессию из безработных, топающих по дороге в дырявых лохмотьях?

– Да.

– Это первый круг ада! А видите тот молодняк на велосипедах со сдутыми шинами и колесами без спиц, крутящий педали босыми ногами под дождем?

– Да.

– Это второй круг ада!

Старик замолчал.

– А там… можете прочесть? Третий круг!

Я прочитал вывеску:

– «У Гебера Финна»… да это же паб!

Старик изобразил удивление:

– Действительно, пожалуй, вы правы. Идемте, я познакомлю вас со своей… семьей.

– Семьей? Вы же говорили, что не женаты!

– Так и есть. И все равно – вперед!

Старик хорошенько стукнул по двери. И мы оказались в баре: сверкающие краны и с десяток встревоженных лиц резко обернувшихся к нам посетителей.

– Ребята, это я, – возвестил старик.

– Майк! Ну ты и напугал нас! – сказал один.

– А мы подумали, может, случилось чего! – сказал второй.

– Может, и случилось, по крайней мере для него. – Майк похлопал меня по локтю. – Что будешь пить, парень?

Я осмотрелся вокруг, хотел сказать «вино», но вместо этого ляпнул:

– Виски, пожалуйста.

– Давай мой «Гиннесс», – сказал Майк. – Теперь познакомимся со всеми. Вот Гебер Финн, он владеет пабом.

Финн протянул мне виски:

– Скорее тем, что от него осталось после того, как его прозакладывали три-четыре раза.

Майк двигался дальше, показывая пальцем:

– Это О’Гейвин, у него самые шикарные болота во всем Килкоке, он добывает торф, чтоб не гас огонь в ирландских очагах. Он искусный охотник и рыболов, как в сезон, так и в межсезонье.

О’Гейвин кивнул:

– Я браконьерствую. На воде и на суше.

– Вы честный человек, мистер О’Гейвин, – сказал я.

– Нет, – сказал О’Гейвин. – Как только я найду работу, я покончу с этим.

Майк повел меня дальше:

– Следующий – Кейси, может подковать твоего коня.

– Кузнец, – сказал Кейси.

– Починить спицы твоего велодрына.

– Веломеханик, – сказал Кейси.

– Отрегулировать свечи твоего драндулета.

– Автослесарь, – сказал Кейси.

Майк двинулся дальше:

– А это Келли, наш торфяной учетчик!

– Мистер Келли, вы ведете учет торфа, добытого мистером О’Гейвином на болоте?

Все засмеялись, и Келли сказал:

– Это распространенное туристское заблуждение. Так мы называем беговые дорожки. Я эксперт по скачкам. Я развожу лошадей…

– Он распространяет билеты на тотализаторе, – выкрикнул кто-то.

– Букмекер, – сказал Финн.

– Но «торфяной учетчик» звучит солиднее, не правда ли? – спросил Келли.

– В самом деле! – ответил я.

– А вот Тималти, знаток искусства.

Я пожал ему руку:

– Знаток искусства?

– Я до такой степени насмотрелся на марки, что у меня теперь глаз наметан на живопись, – объяснил Тималти. – Вообще-то я почтмейстер.

– А это Кармайкл, который в прошлом году воцарился на местной телефонной станции.

Кармайкл, вязавший что-то на спицах, откликнулся:

– Моей жене нездоровится, она все никак не поправится. Да поможет ей Бог! Я дежурю здесь, по соседству.

– А теперь скажи нам, сынок, – поинтересовался Финн, – что тебя гложет?

– Кит. И… – сказал я, выдержав паузу, – Ирландия!

– Ирландия?! – вскричали все.

Майк разъяснил:

– Он писатель, увяз в Ирландии и не в состоянии понять ирландцев.

В наступившей тишине кто-то произнес:

– Мы и сами не понимаем!

Раздался хохот. Мистер О’Гейвин наклонился вперед:

– А чего конкретно вы не понимаете?

Майк вмешался, чтобы предотвратить хаос:

– Правильнее сказать – недооценивает. Пребывает в замешательстве. Поэтому я отправляюсь с ним на большую экскурсию по самым жутким местам и горьким истинам. – Он умолк и повернулся ко мне: – Ну вот и познакомились, сынок.

– Майк, вы пропустили одного. – Я кивнул на перегородку в конце бара. – Вы не познакомили с… ним.

Майк присмотрелся и спросил:

– О’Гейвин, Тималти, Келли, вы кого-нибудь там видите?

Келли посмотрел туда:

– Не видим.

Я показал:

– Ну вот же. Ясно как божий день! Человек…

Тут встрял Тималти:

– Послушай, янки, не нарушай вселенское равновесие. Ты видишь эту перегородку? Существует незыблемый закон, по которому всякий, кому хочется немного покоя и тишины, испаряется, автоматически превращается в невидимку, пустое место, ничто, как только окажется за этой перегородкой.

– Это факт?

– Во всяком случае, в Ирландии достовернее не бывает. То пространство, размером два фута на один, считается более сокровенным, чем исповедальня. Туда человек может уйти, если ему надо вскормить свою душу без лишних разговоров и суеты. Так что, каковы б ни были намерения, пока он сам не снимет с себя обет молчания, этот закут считается необитаемым – там никого нет!

Все закивали, гордясь словами Тималти.

– Молодец, Тималти. А теперь допивай свой стакан, парень, будь начеку, стой наготове, смотри в оба! – сказал Майк.

Я стал смотреть на мглу, которая клубилась, просачиваясь сквозь дверь.

– Зачем начеку?

– Затем, что там, в тумане, всегда таятся Крупные События. – Голос Майка зазвучал таинственно. – Как исследователь Ирландии, не позволяй, чтобы хоть что-то осталось необъясненным.

Он вперился в темноту:

– Может произойти что угодно… и всегда происходит.

Он глотнул туману и замер:

– Тсс! Слышали?

Вдали раздалось глухое шарканье ног, тяжкое дыхание, которое становилось все ближе, ближе, ближе!

– Что?.. – спросил я.

Майк смежил веки:

– Тсс! Слушай… Да!

Глава 4

Снаружи по ступенькам прогремел пьяный топот ботинок. Настежь распахнулись створки дверей. Внутрь, пошатываясь, ввалился изувеченный человек, обхватив кровавыми руками окровавленную голову. От его стона у каждого посетителя в баре пробежал мороз по коже. Некоторое время слышалось только, как лопаются пузырьки пены в узорчатых кружках; все лица – бледные, румяные, пунцовые, с паутинками капилляров – обернулись к незнакомцу. Над каждым глазом дрогнуло веко.

Мужчина в изорванной одежде стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, с глазами навыкате и дрожащими губами. Присутствующие сжали кулаки. «Ну?! – беззвучно кричали они. – Давай же, говори! Что стряслось?»

Незнакомца сильно качнуло вперед.

– Авария! – прокричал он. – Авария на дороге!

Тут у него подкосились колени, и он рухнул на пол.

– Авария!

Человек десять кинулись к нему.

– Келли! – Голос Гебера Финна сотрясал бар. – Беги на дорогу. И поосторожнее там, один раненый у нас уже есть. Не суетись. Джо, беги за доктором.

– Погоди! – раздался негромкий голос.

Из отдельной клетушки в темном конце бара, где лучше всего погружаться в философские размышления, на толпу щурился темноволосый мужчина.

– Доктор! – воскликнул Гебер Финн. – Вы были тут все это время!

– Ладно, помолчи! – закричал доктор и поспешно скрылся в темноте, а с ним еще несколько человек.

– Авария… – Уголок рта у лежавшего на полу задергался.

– Полегче, ребята.

Гебер Финн и двое других бережно уложили пострадавшего на стойку бара. Он лежал на инкрустированном дереве, прекрасный, как смерть. В граненом зеркале маячили сразу два ужасных отражения.

Снаружи, на ступеньках, толпа застыла в оцепенении, словно в сумерках океан поглотил Ирландию, а теперь обступает их со всех сторон. В гигантской дробилке туман перемолол и загасил луну и звезды. Чертыхаясь, все ошалело ринулись вперед, чтобы кануть в пучину.

Я стоял у них за спиной, в ярко освещенном дверном проеме, лишь бы не оказаться втянутым в это действо, которое смахивало на сельский ритуал. С того самого момента, как я оказался в Ирландии, меня преследовало ощущение, будто я проживаю на театральной сцене «Эбби-театра». И теперь, не зная своей роли, я мог только таращиться на бегущих.

– Но, – неуверенно возразил я, – на дороге не было слышно шума машин.

– Разумеется, – чуть ли не с гордостью отвечал Майк.

Из-за артрита он не мог спуститься ниже верхней ступеньки, топтался на месте и кричал в белесые глубины, поглотившие его приятелей:

– Перекресток обшарьте! Вечно там сталкиваются!

– Перекресток!

Раздался топот гулких шагов, далеких и близких.

– И шума аварии не было слышно, – сказал я.

Майк презрительно фыркнул:

– По части шума со скрежетом мы отстаем. Но авария все равно есть, достаточно туда сходить. Только не беги. Тьма-тьмущая, черт ногу сломит! А то налетишь сослепу на Келли – он носится как угорелый. Или наткнешься на Фини – этот если налакается, то дороги не разбирает, а что там на ней тем более. Финн, фонарь есть? От него мало толку, парень, но все равно возьми. Ступай, слышишь?

Я на ощупь двинулся сквозь туман и, окунувшись во тьму, окружавшую Финнов паб, пошел на грохот башмаков и хор голосов, что раздавались впереди. Пройдя сотню ярдов навстречу бесконечности, я услышал приближение людей, которые переговаривались сиплым шепотом:

– Осторожней!

– А, черт!

– Не растряси его!

Меня отбросила в сторону пышущая паром кучка людей, которые внезапно вынырнули из тумана, неся над головами некий помятый предмет. Я успел заметить бледное, окровавленное лицо, потом кто-то выбил у меня из рук фонарик.

Инстинктивно, чуя вдали сияющий, как виски, Финнов паб, похоронная процессия устремилась в знакомую надежную гавань.

Сзади замаячили тени и послышался леденящий душу стрекот насекомых.

– Кто там? – крикнул я.

– Мы, с велосипедами, – прохрипел кто-то. – Авария все-таки.

Луч фонарика упал на идущих. Я вздрогнул. И тут села батарейка.

Но я успел различить двоих деревенских парней, без труда сжимавших под мышками два дряхлых черных велосипеда без передних и хвостовых огней.

– Что?.. – проговорил я.

Но они прошли мимо, унося с собой происшествие. Туман поглотил их. Я, покинутый, стоял один на пустой дороге, с дохлым фонарем.

Когда я открыл дверь паба, оба «тела», как они их называли, были уже распростерты на стойке бара.

Толпа, собравшаяся не выпивки ради, преградила путь врачу, и ему пришлось боком протискиваться от одной жертвы ночной езды вслепую по мглистым дорогам к другой.

– Один – Пэт Нолан, – прошептал Майк. – Остался без работы. Другой – мистер Пиви из Мэйнута, торговец сигаретами и сластями. – Он повысил голос: – Так они мертвы, доктор?

– Может, помолчите? – Доктор смахивал на скульптора, который никак не справится с композицией из двух мраморных фигур в натуральную величину. – Положите одного на пол.

– На полу окочурится, – сказал Гебер Финн. – Внизу ему смерть. На стойке лучше, мы тут теплого воздуха надышали.

– Но, – тихо сказал я в замешательстве, – я никогда не слышал про такие аварии. Вы уверены, что обошлось без машин? Всего лишь эти двое на велосипедах?

– Всего лишь? – вскричал Майк. – Да на велосипеде, если постараешься, можно разогнаться до шестидесяти километров в час, а под горку, на длинном спуске, – до девяноста, а то и девяноста пяти! Вот они и неслись, без передних и задних фар…

– Но это же запрещено законом!

– Не хватало еще, чтобы правительство совало нос в нашу жизнь! Так вот, несутся эти двое, без фар, из одного города в другой, словно удирают от смертного греха. Навстречу друг другу, но по одной и той же стороне дороги. Говорят, всегда нужно ездить по встречной полосе, так, мол, безопасней. Вот и полюбуйтесь, до чего их довела эта официальщина. Люди гробятся! Как? Разве непонятно? Один по правилам ездил, а другой – нет. Лучше бы им там, наверху, помалкивать! А то вот лежат эти двое и концы отдают.

– Концы отдают? – вздрогнул я.

– А ты прикинь! Что мешает двум крепким парням, что мчатся очертя голову, один из Килкока в Мэйнут, другой из Мэйнута в Килкок, столкнуться лбами? Туман! И ничего больше! Только туман стоит на их пути, не давая их черепушкам врезаться друг в друга. А когда они сталкиваются на перекрестке, происходит то же, что в кегельбане. Бах! Кегли разлетаются! Вот и они подлетают футов на девять, кувыркаясь в воздухе голова к голове, как милые дружки, а их велосипеды сцепились, словно два кота. Потом все это обрушивается наземь и лежит, дожидаясь прихода ангела смерти.

– Но ведь они же не…

– Ты так думаешь? В прошлом году не было в ирландском свободном государстве ночи, чтобы хоть кто-нибудь не загнулся в какой-нибудь чертовой аварии!

– Ты хочешь сказать, в год погибает три с лишним сотни ирландских велосипедистов?

– Святая и горькая истина.

– Я никогда не разъезжаю по ночам на велосипеде. – Гебер Финн смотрел на тела. – Только пешком.

– Ну так треклятые велосипедисты на тебя наезжают! – сказал Майк. – На колесах ли, пешком ли, все равно какой-нибудь недоумок гонит тебе навстречу. Да они скорее тебя пополам перережут, чем поздороваются. О, какие смельчаки превращались в дряхлые развалины, калечились или хуже, а потом всю жизнь мучились головными болями. – Майк вздрогнул, зажмурившись. – Можно подумать, человеку не по силам управиться с таким мощным и хитроумным механизмом.

– Триста смертей в год? – изумился я.

– Это не считая тысяч «ходячих раненых» каждую пару недель, которые, проклиная все на свете, забрасывают велосипед в болото и на государственную пенсию зализывают свои бесчисленные болячки.

– Так о чем мы тут болтаем? – Я беспомощно кивнул на пострадавших. – Где больница?

– В безлунную ночь, – продолжал Гебер Финн, – надо ходить полями, а дороги – ну их к черту! Вот так я и дожил до пятого десятка.

– А‑а…

Раненые зашевелились.

Доктор, почувствовав, что слишком долго держит зрителей в неведении и публика уже начинает расходиться, резко поднялся, разом приковав к себе внимание, и произнес:

– Итак!

Мгновенно воцарилась тишина.

– У одного, – ткнул пальцем врач, – синяки, ссадины и две недели жутких болей в спине. А у другого… – Он поморщился, уставившись на второго: тот был бледнее и выглядел так, словно его собрали в последний путь, наложили грим и нарумянили щеки. – Сотрясение мозга.

– Сотрясение!

Прошелестел и утих легкий ветерок.

– Его можно спасти, если срочно доставить в мэйнутскую клинику. Кто вызовется отвезти его на своей машине?

Все как один повернулись к Тималти. Я вспомнил, что у дверей припарковано семнадцать велосипедов и только один автомобиль.

– Я! – вызвался Тималти. – Другой-то машины нет!

– Вот! Доброволец! Взяли пострадавшего – осторожно! – и несем в принадлежащий Тималти драндулет!

Они уже собрались было поднять раненого, но замерли, когда я кашлянул. Я обвел рукой присутствующих и поднес к губам собранные стаканчиком пальцы. Все в легком замешательстве уставились на меня. В заведении, где со стойки бара текут пенные реки, такой жест – редкость.

– На дорожку!

Теперь даже более удачливый из двух, внезапно оживший, с физиономией, похожей на сыр, обнаружил, что держит кружку. Ее вложили туда заботливые руки со словами:

– Ну давай… рассказывай…

– Что случилось, а?

– Пошлите… – простонал потерпевший, – пошлите за отцом Лири. Я хочу, чтобы меня соборовали!

– Сейчас приведем!

Нолан вскочил и побежал.

– Пусть моя жена, – просипел пострадавший, – позовет на мои поминки моих трех дядьев и четырех племянников, моего деда, Тимоти Дулина и всех вас!

– Пиви, ты всегда был парень что надо!

– Дома, в моих лучших ботинках, спрятаны две золотые монеты, чтобы прикрыть мне глаза! На третий золотой купите мне приличный черный костюм!

– Считай, что все сделано!

– И чтобы виски – рекой. Я сам буду покупать!

У дверей послышался шорох.

– Слава богу! – закричал Тималти. – Это вы, отец Лири. Святой отец, нужно поскорее соборовать по высшему разряду!

– Ты еще будешь указывать, что мне делать! – сказал священник в дверях. – Будет вам соборование. Давайте сюда пострадавшего! Мы его вмиг!

Пострадавшего под одобрительные возгласы подняли на руки и бегом понесли к выходу, где священник регулировал движение.

Одно тело покинуло стойку бара, предвкушаемые поминки не состоялись, и зал опустел, остались только я и доктор, реанимированный велосипедист и двое приятелей, в шутку тузящих друг друга. Было слышно, как все гурьбой укладывают тяжело раненного в аварии человека в машину Тималти.

– Допивай, – посоветовал доктор.

Но я стоял и растерянно смотрел на очухавшегося велосипедиста, сидевшего в ожидании, когда возвратятся остальные и начнут ходить вокруг да около него; смотрел на залитый кровью пол, на две «машины», прислоненные к стене у двери, словно театральный реквизит, на немыслимый туман и тьму; вслушивался, как голоса то повышаются, то стихают в зависимости от индивидуальных особенностей глотки и обстоятельств.

– Доктор, – услышал я свой голос, кладя монетки на стойку, – часто у вас случаются автоаварии, когда сталкиваются люди в автомобилях?

– Только не в нашем городе! – Доктор скорбно кивнул на восток. – Если ты любитель таких вещей, езжай за этим в Дублин!

Он пересек паб и взял меня под руку, словно собирался поделиться какой-то тайной, которая может еще изменить мою судьбу. Ведомый врачом, я чувствовал, как внутри переливается крепкий портер, с чем приходилось считаться.

Доктор шептал мне на ухо:

– Послушай, сынок, ведь ты не так уж много ездил по Ирландии, верно? Тогда слушай! В таком тумане в Мэйнут лучше гнать велосипед на полной скорости! Чтоб лязг на всю округу! Почему? Чтоб коровы и велосипедисты – с дороги врассыпную! Поедешь медленно – будешь косить десятками, прежде чем они догадаются, в чем дело. И еще: увидишь велосипед, сразу гаси фары, если, конечно, они у тебя действуют. Безопаснее разъехаться с выключенными фарами. Сколько глаз навсегда закрылось из-за проклятых фар, сколько невинных душ загублено! Теперь понятно? Две вещи: скорость и гасить фары, как только завидишь велосипед!

В дверях я кивнул. У меня за спиной пострадавший, устроившись поудобнее на стуле, смаковал портер и, взвешивая каждое слово, потихоньку заводил свой рассказ:

– Так вот, еду я домой, довольный жизнью, качу себе под горку, и тут на перекрестке…

Снаружи доктор отдавал мне последний наказ:

– Обязательно надевай кепку, если выходишь ночью на дорогу. Чтоб голова не трещала, если столкнешься с Келли, или Мораном, или еще с кем из наших. Они-то толстолобые с рождения, да еще если наклюкаются. Они опасны, даже когда ходят пешком. Так что для пешеходов в Ирландии тоже есть правила, и первое – не снимать кепку!

Я не задумываясь достал коричневое твидовое кепи и надел. Поправляя кепи, я взглянул на клубящуюся ночную мглу. Прислушался к притихшей обезлюдевшей дороге, которая на самом деле не такая уж тихая. На сотни непроглядных ирландских миль вокруг я увидел тысячи перекрестков, затянутых тыщей густых туманов, а на них – сонмы летящих по воздуху видений, от которых разит «Гиннессом», в твидовых кепках и серых шарфах, распевающих и горланящих песни.

Я моргнул. Видения исчезли. Дорога замерла в ожидании, опустевшая и темная.

Глубоко вздохнул, зажмурился, натянул на уши кепи, оседлал свой велосипед и покатил по противоположной стороне дороги навстречу здравому смыслу, найти который мне было не суждено.

Глава 5

Я постучал, и дверь широко распахнулась.

Мой режиссер стоял в сапогах и рейтузах для верховой езды. Из демонстративно расстегнутого ворота его шелковой рубахи выглядывал эскотский шейный платок. Увидев меня, он вытаращил глаза. Его обезьяний рот приоткрылся на несколько дюймов, и из легких вырвался сдобренный алкоголем воздух.

– Чтоб я сдох! – воскликнул он. – Это ты!

– Я, – смиренно признался я.

– Опаздываешь! Ты в порядке? Что тебя задержало?

Я показал на дорогу за спиной и сказал:

– Ирландия.

– Боже. Тогда понятно. Добро пожаловать!

Он втащил меня внутрь. Дверь захлопнулась.

– Выпить хочешь?

– Еще как, – вырвалось у меня, затем, услышав свой новоприобретенный ирландский говорок, я учтиво ответил: – Да, сэр.

Пока Джон Хьюстон, его жена Рики и я сидели за обеденным столом, я пристально разглядывал убиенных птичек на теплом блюде, со свернутыми шеями и полузакрытыми глазками-бусинками, потом сказал:

– Можно предложить?

– Валяй, парень.

– Речь о парсе Федалле, персонаже, который проходит по всему роману. Он портит «Моби Дика».

– Федалла? А, этот! Ну и?..

– Ты не против, если мы прямо сейчас, за бокалом вина, отдадим самые лучшие строки Ахаву и выбросим Федаллу за борт?

Мой режиссер поднял свой бокал:

– Да будет так!

Снаружи погода стала проясняться, трава пышнела и зеленела в темноте за французскими окнами. Наконец-то я здесь, я заполучил эту работу, я лицезрею своего кумира и воображаю, какие фантастические перспективы открываются предо мной в качестве сценариста на службе у гения. От этих мыслей по всему моему телу разливалось тепло.

В какой-то момент за обедом возникла тема Испании, почти мимоходом, или, может, Джон сам упомянул о ней.

Я заметил, как Рики вся сжалась и перестала есть. Она вяло ковырялась в тарелке, пока Джон разглагольствовал про Хемингуэя и корриду, Франко и путешествия в Мадрид, в Барселону и обратно.

– Мы там были месяц назад, – сказал Джон. – Тебе определенно нужно туда съездить, малыш, – сказал он. – Прекрасная страна. Замечательный народ. Двадцать тяжких лет, но они встают на ноги. Кстати, у нас там случилось маленькое происшествие. А, Рики? Небольшое недоразумение.

Рики стала подниматься из-за стола с тарелкой в руке, и нож со звоном упал на стол.

– Почему бы тебе не рассказать нам об этом, дорогая? – спросил Джон.

– Нет, я… – промямлила Рики.

– Расскажи нам, что приключилось на границе, – сказал Джон.

Его слова прозвучали настолько властно, что Рики села и, немного помолчав, чтобы справиться со своим дыханием, начала говорить:

– Мы возвращались из Барселоны, и нам повстречался испанец без документов, который хотел попасть во Францию, и Джону вздумалось провезти его тайком через границу в нашей машине под ковром на заднем сиденье, мол, ничего страшного, и испанец сказал: «О, будьте так любезны», а я говорю, боже мой, если пограничники разнюхают и поймают нас, то задержат, может, даже посадят в тюрьму, а вы знаете, какие там тюрьмы, сидишь там днями, неделями, а может, вечно, и тогда я сказала «нет, ни в коем случае», а испанец умолял, а Джон говорил, что это дело чести, что мы должны это сделать, помочь этому бедному человеку, а я сказала, что очень сожалею, но не собираюсь ставить под удар детей, что если меня посадят, а дети попадут в чужие руки на множество часов и дней, то кто им объяснит, а Джон настаивал, ну, короче, получилась ссора…

– Все очень просто, – сказал Джон. – Ты перетрусила.

– Ничего подобного, – возразила Рики, подняв глаза.

– А я говорю, ты сдрейфила, – сказал Джон, – ясно как божий день. Пришлось оставить бедного сукина сына, потому что у моей жены не хватило мужества перевезти его.

– А откуда ты знаешь, что он не преступник, Джон? – сказала Рики. – Какой-нибудь беглый политический, и тогда бы нас упекли навечно…

– Все равно струсила. – Джон раскурил сигару и подался вперед, сверля глазами жену, сидевшую на дальнем конце стола, за много миль. – Мне претит сама мысль, что я женат на женщине, начисто лишенной смелости. А тебе, малыш, не было бы противно?

Я откинулся на спинку стула, с полным ртом пищи, которую не мог ни прожевать, ни проглотить.

Я взглянул на своего гениального работодателя, потом на его жену, затем снова на Джона и снова на Рики.

Она опустила голову.

– Трусиха, – сказал Джон в последний раз и выпустил дым.

Я смотрел на умерщвленную птицу, что лежала на моей тарелке, и мне вспомнился один случай, который, казалось, остался в далеком прошлом.

В августе я, очарованный, забрел в книжный магазин на Беверли-Хиллз в поисках издания «Моби Дика» малого формата. Экземпляр, который был у меня дома, оказался слишком громоздким для путешествий. Мне нужно было нечто компактное. Я поделился с хозяином магазина мыслями о том, как это здорово – писать сценарии и странствовать.

Пока я восторгался, некая женщина в углу магазина повернулась ко мне и отчетливо произнесла:

«Не отправляйтесь в это путешествие».

Это был Илия у трапа «Пекода», предостерегающий Квикега и Измаила не ходить с Ахавом в кругосветное странствие, ужасное и безнадежное предприятие, из которого никто не вернется.

«Не уезжайте», – повторила таинственная женщина.

Я пришел в себя и спросил:

«Кто вы?»

«Бывшая подруга режиссера и бывшая жена одного из его сценаристов. Я знаю их обоих. Боже, как бы я хотела их не знать. Они оба монстры, но ваш режиссер наихудший. Он сожрет вас и только косточки выплюнет. Так что… – она уставилась на меня, – сделайте все, только не езжайте туда».

Рики смежила веки, но слезы сочились из-под ресниц на кончик носа, откуда капали одна за другой на тарелку.

«Боже мой, – подумал я, – это мой первый день в Ирландии, первый день работы на моего героя».

Глава 6

На следующий день мы обошли Кортаун-хаус, старинный особняк, в котором остановился мой режиссер. Здесь был большой луг, а за ним лес, потом опять луг и опять лес.

Посреди луга мы наткнулись на довольно крупного черного быка.

– Ага! – возопил Джон и скинул с себя пальто.

Он стал наступать на быка с криками:

– Ха, торо! Торо! Ха!

Через минуту мне подумалось, что одному из нас суждено умереть. Уж не мне ли?

– Джон! – издал я тихий крик, если такое возможно. – Пожалуйста, надень пальто!

– Хэй, торо! – орал мой режиссер. – Хо!

Бык замер и уставился на нас.

Джон пожал плечами и надел пальто.

Я побежал впереди него, чтобы выбросить Федаллу за борт, собрать команду, попросить Илию предостеречь Измаила, а затем отправить «Пекод» вокруг света.

Так и шли день за днем, неделя за неделей, и каждую ночь я убивал Кита только для того, чтобы он возродился на рассвете, пока я скрывался в Дублине, где непогода наносила удары из своего промозглого морского обиталища и устраивала облавы вместе с проливными дождями, зарядами холода и новыми ливнями.

Я ложился спать и просыпался посреди ночи, думая, что мне послышался чей-то крик или, может, это я сам рыдаю. Я проводил рукой по лицу, но каждый раз оно оказывалось сухим.

Потом я смотрел в окно и думал: «Это же просто дождь, дождь, всегда дождь», поворачивался на бок, опечаленный еще больше, и пытался ухватиться за ускользающий сон.

По вечерам такси увозило меня из каменного Килкока по серому булыжнику, заросшему зелеными бородами, и дождь лил неделями, пока я корпел над сценарием, который будет экранизирован под палящим солнцем Канарских островов в следующем году. Страницы сценария были полны раскаленных солнц и жарких дней, а я печатал их на машинке в Дублине или Килкоке, где под окном зверем выла непогода.

На тридцать пятый вечер в дверь моего гостиничного номера постучали, и я обнаружил, что за ней стоит, переминаясь с ноги на ногу, Майк.

– Вот ты где! – воскликнул он. – Я думал над твоими словами. Хочешь получше узнать Ирландию – я тебе помогу. Я достал машину! Так что давай выметайся, и поедем знакомиться с нашей бурной жизнью. А дождь этот – да будет он трижды проклят!

– Точно, трижды! – воскликнул я радостно.

И мы рванули в Килкок в темноте, которая раскачивала нас, как лодку на черной талой воде, и наконец, истекая дождем, как поˆтом, с лицами, усеянными жемчужными каплями, ввалились в двери паба, где было тепло, как в хлеву, потому что у стойки бара толпились спрессованные в компост горожане, а Гебер Финн выкрикивал анекдоты и вспенивал напитки.

– Гебер! – закричал Майк. – Мы готовы к бурной ночке!

– Будет вам бурная ночка!

После чего Гебер скинул с себя фартук, натянул на свои острые плечи твидовый пиджак, подпрыгнул и влез в дождевик, надел кепи и выпроводил нас за дверь.

– Присмотрите здесь, пока я вернусь! – наказал он своим подручным. – Я везу их навстречу самому сногсшибательному ночному приключению! Они еще не догадываются о том, что их там ожидает!

Он открыл дверь. Ветер окатил его полутонной ледяной воды. Это подействовало на его красноречие, и Гебер взревел:

– Пошевеливайся! Вперед!

– Думаешь, стоит? – засомневался я.

– Что ты хочешь этим сказать? – завопил Майк. – Может, предпочитаешь мерзнуть у себя в номере? Переписывать дохлого Кита?

– Ну, – сказал я и натянул на глаза кепи.

Затем, подобно Ахаву, я подумал о своей постели с отсыревшим выцветшим бельем, об окне, по которому всю ночь струилась вода, подобно потокам сознания. Я застонал. Открыл дверь Майковой машины. Залез сначала одной ногой, потом другой. И в тот же миг мы покатились по городу, как шар по кегельбану.

Финн за рулем вел неистовые речи, то буйно-веселые, то – как прозревающий король Лир.

– Бурная ночь, говорите? Вперед! Ты думал, что в Ирландии все только и норовят попортить тебе кровь и отравить существование?