Сексуальная жизнь сиамских близнецов E-Book

Irvine Welsh

THE SEX LIVES OF SIAMESE TWINS

Copyright ©Irvine Welsh,2014

First published as The Sex Lives of Siamese Twins by Jonathan Cape

All rights reserved

Перевод с английского Максима Шера под редакцией Дмитрия Симановского

Русское издание подготовлено при участии издательства АЗБУКА®.

Уэлш И.

Сексуальная жизнь сиамских близнецов: роман /Ирвин Уэлш ; пер. с англ. М. Шера ; под ред. Д. Симановского. —М. :Иностранка, Азбука-Аттикус, 2016. — (Иностранная литература. Современная классика).

ISBN978-5-389-11591-0

18+

Однажды ночью Люси Бреннан, тренер по фитнесу, совершила благородный поступок: рискуя жизнью, остановила опасного психа, который, размахивая пистолетом, преследовал двух беззащитных бродяг. Нони одно доброе дело не остается безнаказанным, и вот уже СМИ, вознесшие Люси на пьедестал, готовы поменять недавних героев и злодеев ролями. А единственный свидетель происшедшего, страдая от ­ожирения и клинической депрессии, решает записаться к Люси в фитнес-клуб, чтобы быть поближе к своей героине...

Впервые на русском — первый роман шотландского классика, действие которого происходит не в Шотландии и даже не в Англии, а в США, под жарким солнцем Флориды.

© М. Шер, перевод, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2016 Издательство ИНОСТРАНКА®

(Снова) посвящаю Элизабет

Я должен сотворить систему, чтоб не стать рабом чужих систем.

Уильям Блейк1

1 Лепрозорий

Раз-два-три-четыре, выше руки, ноги шире!

Главный американский загон — это цифры. Все время надо что-то замерять: разваленную экономику — в процентах роста, потребительских расходах, индексах промпроизводства, ВВП, ВНП, Доу—Джонсах; общество — по числу убийств, изнасилова­ний, подростковых беременностей, нищих детей, нелегальных мигрантов, наркоманов — зарегистрированных и тех, кто пока держится; людей — по росту, весу, объему бедер, талии, груди, ИМТ.

Но сейчас у меня в голове цифра, из-за которой больше всего проблем. Это цифра 2.

Поругались с Майлзом (рост 185, вес 95) из-за какой-то ерун­ды, но достаточно крепко, чтобы я не осталась у него ночевать. А живет этот мудак в вымершем мидтауне. Ныл, сука, весь вечер, как у него спина болит. Лишь бы ничего не делать, как маленький ребенок, блядь. Чем мокрее его глаза, тем суше у меня между ног. Просто, как дважды два. Смотрели «Теорию большого взрыва», и на последних минутах он на меня зашикал — типа тихо! Еще эта маленькая тварь Чико — чихуа-хуа с глазами навыкате: все время тявкал, а Майлз отказался запирать его в другой комнате, мол, сейчас успокоится.

Ну и хуй с тобой.

Когда я решила, что надо валить, он раскис: начались эти все позы, губы надул, как ребенок. Давай, будь мужиком, сука! Есть мужики, которые даже злость не умеют изобразить. Чико и то смелее: вдруг перестал тявкать и запрыгнул мне на колени, хотя я все время спускала его на пол.

Уже почти полчетвертого утра, но я все равно решила по­ехать обратно на Саут-Бич. Ночь тихая, над городом висит луна, сыпь из звезд мерцает на густом розовато-лиловом небе. Завожу осипший «кадиллак-девилль» девяносто восьмого года — от мамы достался — и сразу замечаю, что погода резко переменилась. А мне и дела нет: из колонок горланит «I Hate Myself For Loving You»2 Джоан Джетт, но, как только я выруливаю на Джулия-Татл-Козвей3, в машину начинают бить порывы ветра. Притормаживаю, по лобовому стеклу уже хлещет дождь, и мне приходится всматриваться сквозь мельтешащие перед глазами дворники.

Внезапно ливень сменяется моросью, спидометр опять подбирается к восьмидесяти, и вдруг из черной, теперь уже беззвездной тьмы возникают двое; они бегут на меня прямо посередине почти пустой автострады и машут руками. Тот, что ближе ко мне, тяжело дышит, надул щеки, как хомяк, это хорошо видно под яркими фонарями автострады, и вылупился на меня, как псих. Первая мысль — это такой юмор: какие-нибудь студенты перепились или нарки развлекаются. Потом я резко охуеваю: блядь, это же хитрая подстава — и думаю: Люси, не тормози, пусть эти уроды отойдут с дороги, но они не отходят, и я все-таки резко торможу: машину трясет и заносит. Я держусь за руль; ощущение, что какой-то великан пытается вырвать у меня из рук руль, потом тупой удар, какое-то шуршание, и я вижу, как один из парней падает мне на капот. Машина застывает на месте, откинув меня на спинку сиденья, мотор глохнет, и проигрыватель вырубается как раз на припеве. Я смотрю по сторонам, пытаясь понять, что происходит. В соседнем ряду кто-то не успел так быстро среагировать: второй чувак отлетает от капота вверх, делает какое-то безумное сальто и падает на асфальт. Машина рвет вперед в темноту, даже не пытаясь притормозить.

Слава пресвятому сладенькому Младенцу Иисусу, что за нами никого не было.

Угонщикам на такие кульбиты пороху бы не хватило, да эти и напуганы слишком сильно... Каким-то чудесным образом чувак, которого сбила вторая машина, — маленький коренастый латинос — нетвердо встает. Он прям сочится ужасом и даже не смотрит на второго придурка, которого уебала я, а пялится через плечо куда-то в сумрак и пиздюхает дальше. Теперь я вижу в зеркале «своего»: белый доходяга — тоже уже на ногах, светлые жидкие волосы зачесаны назад — быстро ковыляет, словно какой-то покоцанный паук, в кусты на разделительной полосе. Тут латинос разворачивается и, прихрамывая, чешет прямо на меня. Он стучит в стекло и кричит:

— ПОМОГИ!

Я не шевелюсь. Пахнет горелой резиной и тормозными колодками. Что делать-то, блядь? Из темноты возникает третий и быстро идет по шоссе в нашу сторону. Латинос воет от боли — шок, наверное, прошел — и, кажется, оседает на корточки, прислонившись к заднему боковому стеклу.

Я открываю дверцу и выхожу: ноги дрожат на твердом бетоне, в желудке тянет от пустоты. В этот момент раздается хлопок и что-то со свистом пролетает мимо моего левого уха. С какой-то странной отстраненностью осознаю, что это был выстрел: третий чувак, возникнув из темноты, указывает в сторону машины, сжимая в руке какую-то херь, скорее всего пистолет. Он почти поравнялся со мной. Я вся холодею, потому что у него в руке действительно пушка. Чувствую, как у меня округляются глаза, и инстинктивно молю о пощаде; вот так и приходит конец, думаю я, но чувак проходит мимо, будто я невидимка, хотя проходит он буквально на расстоянии вытянутой руки: я вижу в профиль его маленький остекленевший глаз безумной ищейки и даже чувствую запах несвежего тела. Но он четко идет к своей выпавшей на корты цели.

— НЕТ! ПОЖАЛУЙСТА!.. НЕ НАДО... — молит латинос. Он привалился к машине, закрыл глаза, склонил голову и выставил над собой ладонь.

Стрелок медленно опускает руку и направляет пистолет на жертву. Повинуясь какому-то инстинкту, я подпрыгиваю и бью обеими ногами ему промеж лопаток. Он, худой и потрепанный, валится вперед на человека, в которого только что целился, и па­дает на асфальт, роняя пистолет. Латинос, совершенно растерян­ный, пытается дотянуться до пистолета, но я его опережаю и запинываю пистолет под машину. Несостоявшаяся жертва секунду смотрит на меня с открытым ртом, потом встает и, прихрамывая, отходит. Я бросаюсь на стрелка, наваливаюсь на него всем телом, больно обдираю голые колени об нагретый асфальт пусты­нного шоссе и обеими руками хватаю его за тонкую цыплячью шею. Роста он невысокого (белый, примерно 165 см, 55 кг), но и сопротивляться не пытается, а я ору:

— ТЫ ЧЕ, БЛЯДЬ, ВЫТВОРЯЕШЬ, ПРИДУРОК?

В ответ прерывистые детские всхлипы и между ними жалостливое:

— Ты этого не поймешь, никто не понимает...

На дороге появляется еще одна машина, но быстро пролетает мимо. Теперь я прямо чувствую, как до меня доходит осознание очередного пиздеца. Я поднимаю взгляд и вижу латиноса, идущего к кустам на разделительной полосе вслед за своим белым друганом. Меня охватывают разные мысли; хорошо, что хоть кеды надела, а то ведь хотела пойти в гладиаторах на шпильке, чтобы сочетались с короткой джинсовой юбкой и рубашкой и чтобы Майлз думал хуем, а не больной спиной. Теперь юбка задралась, и хорошо, думаю, что хоть про трусы я не забыла.

Вдруг прямо мне в ухо кто-то пронзительно орет:

— Я все видела, вы герой! Я сняла все на телефон! Я вызвала полицию! Я все сняла на телефон! Доказательства будут!

Я поднимаю голову и вижу маленькую толстую девку, глаза у нее почти полностью скрыты длинной черной челкой, рост 157, может, 160, вес 100. Возраст, как у всех людей с избыточным весом, определить сложновато, но, наверно, где-то к тридцати.

— Я вызвала полицию, — повторяет она и машет мобильником. — В телефоне все есть! Я вон там стояла.

Она показывает рукой, и я вытягиваю шею в направлении ее машины, которую видно под фонарями: она стоит на обочине, практически въехав задом в кусты и деревья, высаженные между дорогой и заливом. Девка смотрит на распростертого человека подо мной и на мои бедра, которыми я приперла его к асфальту: чувака трясет от рыданий.

— Он что, плачет? Вы что, плачете, мистер?

— Он у меня еще поплачет! — рычу я; приближается сирена, и вскоре около нас резко тормозит полицейская машина, залив нас синим светом мигалки.

Я вдруг чувствую, что от чувака, на котором я сижу, страшно воняет мочой. Горячий воздух наполняется смрадом.

— Фу! — загудела толстуха, зажав нос. Так воняет от старых алкашей после нескольких дней запоя.

Но даже когда теплая влага, разливаясь по асфальту, затекает мне под ободранные колени, я продолжаю прижимать мудака к дороге; он скулит. Свет фонаря бьет в лицо, властный голос велит медленно подняться. Я щурюсь и вижу, как толстуху отводит один из копов. Я пытаюсь встать, но меня как будто заклинило. Тут я наконец осознаю всю картину: я в короткой юбке оседлала развалившееся на асфальте обоссанное чмо, вокруг копы, мимо проносятся машины. Кто-то грубым рывком ставит меня на ноги, хиляк продолжает сдавленно рыдать. Невысокая мужеподобная латиноска в форме нагибается, хватает меня руками в перчатках за подмышки и резко тянет вверх:

— Отойдите в сторону!

Я не могу удержать равновесие ни руками, ни ногами, ни телом и, пытаясь подняться, наступаю на чувака. Блядь, неудобно-то как. У меня в полиции Майами есть подруга — Грейс Карильо, я бы, может, и козырнула связями, но не хочу, чтобы она или еще кто-то из знакомых застал меня в таком виде. Моя узкая короткая джинсовая юбка задралась и скаталась в толстый жгут, а все из-за того, что я ударила этого козла ногами и села на него верхом. Если просто встать, джинсовая юбка не расправится, а гребаные копы так меня держат, что сама я ее расправить не могу.

— Дайте юбку расправить! — кричу я.

— Отойдите в сторону! — снова орет сука в форме.

Трусы видно спереди и сзади, и я замечаю застывшие восковые рожи копов, которые пялятся на меня в свете фар, пока я схожу с обоссанного. Мне хочется разорвать эту тетку на куски, но я быстро вспоминаю совет Грейс не связываться с майамскими копами, хотя бы потому, что их учат видеть в каждом человеке носителя огнестрела. Двое других копов — оба мужики, черный и белый, — надевают на всхлипывающего стрелка наруч­ники, рывком ставят его на ноги, и я наконец расправляю юбку. У него мертвенно-бледное лицо, влажные глаза смотрят в асфальт. Совсем еще ребенок, максимум года двадцать два — два­дцать три. Что у него в голове?

— Эта женщина — герой! — верещит оголтелая толстуха, давая показания. — Это она его разоружила. — Она показывает на закованного в наручники пацана, который из хладнокровного убийцы вдруг превратился в жалкое чмо с большим мокрым пятном на штанах; я чувствую мерзкую влагу на своих ободран­ных коленях. — Он стрелял в тех двух мужчин. — Она показывает на мост.

Там стоят двое покалеченных беглецов и наблюдают за происходящим. Латинос пытается сделать вид, что не при делах, белый закрывает глаза рукой от яркого света фонарей. Еще двое копов идут к ним. Толстая, задыхаясь, все заливает полицейской латиноске.

— Она отобрала у него пистолет и запнула под машину, — показывает она своим пухлым пальцем. Одной рукой она убирает потную челку с глаз, другой машет телефоном. — Здесь все записано!

— Что вы делали там, когда остановились? — спрашивает ее черный коп, а я замечаю, как еще один в недоумении смотрит то на мой «кадиллак», то на меня.

— Меня укачало, — говорит толстуха, — надо было остановиться. Съела что-то, наверное. Но я все видела, — и показывает копам видео на телефоне. — Другая машина сбила одного из тех мужчин, но даже не остановилась!

Хотя я чувствую, как у меня колотится сердце — даже больше, чем после кардиотренировки, — мысли заняты почему-то тем, что цвет кожи у девушки почти сливается под красной полицей­ской мигалкой с ее огромной адской розовой майкой, надетой поверх мешковатых джинсов.

— Да, он просто начал по нам стрелять. — Белый чувак с раздробленной ногой качнулся вперед, его удержал стоящий рядом коп, помятое лицо перекосило от боли: он показывает рукой на стрелка-мудака, которого запихивают на заднее сиденье патруль­ной машины. — Эта женщина спасла мне жизнь!

Руки дрожат. Не надо было уходить от Майлза, черт. Поебались бы тихонечко с обездвиженным больной спиной упырем, все лучше, чем расхлебывать теперь это дерьмо. И вот меня сажают в другую полицейскую машину, коп говорит что-то успокаивающее с таким сильным испанским акцентом, что едва мож­но разобрать. Я понимаю только, что они забирают мой «ка­диллак», и слышу, как сама что-то мямлю про ключи, которые, наверно, остались в замке зажигания, и что моя подруга Грейс Карильо служит в МДПД и работает в Хайалии4. Машина трогается с места, толстуха на переднем сиденье крутит своей жирной шеей туда-сюда и с простецким среднезападным акцентом говорит нам с мужеподобной полицейской теткой:

— Никагда не видела таких смелых людей!

Я не чувствую в себе никакой смелости, вся дрожу и думаю: зачем, блядь, было открывать дверцу и выходить из машины? И тут я отрубаюсь на несколько мгновений. Очнувшись, вижу, что мы уже въезжаем в гараж около отделения полиции Майа­ми-Бич на углу Вашингтон и 11-й. Съемочная группа срочных теленовостей уже здесь. Они расступаются, чтобы пропустить нас через шлагбаум.

— Эти козлы с каждым разом все шустрее, — говорит мужеподобная лесбополицейская, но беззлобно, как наблюдатель.

Я как по команде поворачиваю голову к окну и вижу объектив камеры, направленный мне в лицо. Толстуха в розовом смот­рит остекленевшим взглядом то на меня, то на репортера и орет, будто «держи вора»:

— Это она! Это она! Она герой!

По своему отражению в камере я понимаю, что выгляжу нехило припизднутой, и думаю, что надо бы взять себя в руки, поэтому, когда розовая пампушка в очередной раз говорит голосом феечки: «Да вы просто настоящий герой», я чувствую на своем лице легкую улыбку и думаю про себя: да, я, похоже, герой.

2Утренние страницы Лины 1

«Раз в жизни все можно попробовать», — сказала я Ким, когда она расписывала, как сильно ей помогают эти ее Утренние страницы. Ты просто записываешь подряд все, что приходит в голову. В кой-то раз и на мою долю хватило: прошлой ночью чего только не было! Короче, поехали!

Я остановилась на мосту, вышла из машины, вдохнула плотный, влажный воздух, оперласьруками на металлический барьер и стала смотреть на темные, неспокойные воды залива Бискейн. Вдруг как ливанет, но дождь так же внезапно перестал,итак совпало, что в этот момент я услышала, как в ночной тишине кто-то стал злобно сигналить и сразу завизжали тормоза. Потом из темноты проступила машина, чуваки эти — и она. Ор, крики, пронзительный свист, по звуку которого я поняла, что это выстрел, ведь я не раз бывала спапой на охоте. Надо было сесть в машину и уехать, но я почему-то осталась — сама до сих пор не пойму почему, а уж эти долбаные настырные полицейские — и тем более. Вместо этого я подошла поближе по проезжей части и стала снимать на телефон.

Я не дура, сказала я полицейским. По тому, как они на меня смотрели — оценивающе так и снисходительно, — ясно было, что они не воспринимают меня всерьез. Но я сама виновата: говорила нервно, слишком подробно все объясняла, все от неуверенности и волнения. «Это она!» — орала я и показывала на девушку, женщину, которая только что обезвредила преступника.

Потом я показала им телефон. Картинка сначала получилась темная — как она уложилачувака на асфальт, было едва видно, но потом, когдая подошла поближе, стало четче. Она сидела на немверхом, прижимая к дороге.

Только копы увидели запись, сразу прониклись к этой Люси Бреннан — это было очевидно. Выглядела она соответствующе: длинные каштановые волосы с выжженными флоридским солнцем прядями медового цвета. Густые брови над большими, пронзительными миндалевидными глазами, четкоочерченная трапециевидная линия подбородка. Такаявся прям суровая амазонка, и на контрасте с этой суровостью — изящный вздернутый носик, которыйпридавал ей парадоксальную мимишность. Она былав короткой джинсовой юбке, белой рубашке и белых кедах-балетках. Одно колено ободралось, наверно, когда она прижимала стрелка к асфальту своими лепными мускулистыми бедрами.

Всех нас (меня вместе с героиней в одной машине,преступника и его жертву — в другой) отвезли в отдел в Саут-Бич. Потом нас с Люси Бреннан разделили. Меня отвели в пустую комнату длядопросов, где были только серые стены, стол,несколькожестких стульев и лампы дневного света,от которых раскалывалась голова. Они включили магнитофон и стали задавать мне всякие вопросы. Вопросы были в основном, куда я ехала и где была до этого.

Спрашивали так, будто преступник — я, хотяя просто остановилась на мосту и вышла подышатьсвежим воздухом!

Что тут скажешь? Рассказала им всю невеселую правду, что расстроилась из-за мейла, которыйполучила от мамы, из-за всего, что у нас произошлос Джерри, что работа не идет и что жалко зверей и стыдно использовать их косточки.Полная хрень, короче. Разболелась голова, и япросто остановилась подышать свежим воздухом. Все. Онивыслушали, потом полицейская тетка — латиноска,которая была и на месте происшествия тоже, спросила еще раз: «Что было дальше, миссСоренсон?» — «В телефоне все есть», — говорю. Я ужепереслала им видео.

— Мы должны услышать это и от вас, — объясняет она.

Я рассказала все еще раз.

Люси Бреннан. Пока мы ждали в отделе, она рассказала, что работает тренером вроде как по фитнесу. Неудивительно: она вся пышет здоровьем, силой и уверенностью в себе. Волосы, кожа, глаза просто сияют.

А я под одеждой вся горела от волнения, просто потому, что оказалась рядом с ней. Потому что почувствовала, что такой человек, как Люси, мог бы мне помочь. Но когда полицейские со мной закончили и дали жетон, чтобы я могла забрать ключи от машины, которая стояла на нижнем паркинге (самой мне до отдела доехать на машине не дали), я начала ее искать и еще на какое-то время зависла в полиции, но так и не нашла. Я спросила дежурного, можно ли с ней связаться.Тот строго посмотрел и сказал: «Я бы не советовал».

Я почувствовала себя как пристыженный ребенок. Так что когда чувак с телевидения заговорил со мной нормально, по-людски, я с удовольствием дала интервью и переслала им видео с телефона.

В общем, вот мои Утренние страницы. Я пишу Ким мейл и снова рассказываю все то же самое; маме не пишу, потому что они с отцом и так волнуются, что я тут в Майами. Домой я приехала уже очень уставшая, но по-прежнему на подъеме. Я пошла в мастерскую и начала делать эскизы. Я не портретист никакой, конечно, но мне очень хотелось зафиксировать фантастические золотисто-каштановые волосы Люси и ее пронизывающий внимательный взгляд. Все мысли — только о том, чтобы снять трубку и позвонить ей.

Но с чего бы, черт побери, начать?

3Герой

Спать не хотелось, да я и не пыталась. С рассветом я обычноделаю растяжку во Фламинго-парке, готовлюсь к утренней пробежке. Я не дам сбить себе график тренировок ни Майлзу, ниДТП, ни какому-то стрелку-кретину, ни даже всему полицейскому департаменту Майами-Дейд. Бегу по 11-й в сторону Оушен-драйв со скоростью 12 километров в час. Дорожные рабочие-­латиносы поднимают упавшие пальмы и ставят им деревянныеподпорки. Восстановленные деревья благодарно шелестят и рас­качиваются на прохладном ветру.

Когда я впервые сюда приехала — самоуверенная школьница-невежда, обиженная на весь мир, — помню, мамин бойфренд Либ рассказывал, что корни пальм короче, чем у других деревь­ев, поэтому их легко валят бури-ураганы, но они не сильно стра­дают и могут заново прижиться. Я скучала по Бостону и дерз­ко заявила, что, мол, в Майами даже корни деревьев и те поверхностные. Но до пальм мне особого дела не было, все мое презрение было направлено на красное пятно, проступавшее на лысеющей макушке Либа. Когда через пару месяцев пятно оказалось прогрессирующим раком кожи, который Либу, слава богу, прооперировали, я стала стыдиться той своей гадливости.

Добежав до Вашингтон-авеню, я замедляюсь до 6 километ­ровв час и бегу так пару кварталов мимо тату-салонов, спортбаров, ночных клубов и магазинов, где торгуют всяким низкопробным пляжным товаром. Даже в такую рань здесь еще ошивается несколько пьяных компаний — исследуют витрины закрытых магазинов, чтобы потом вернуться что-нибудь прикупить. Визг­ливые девки рассматривают бикини с надписями типа«Накося выкуси»; парни тихо ржут и прицениваются к футболкам с силуэтами стриптизерш и слоганом «Поддерживаю матерей-одиночек». В СоБи можно найти заведения для всех социальных слоев — от шикарных коктейль-баров до дешевых спортпабов и стремных пивных. Их объединяет одно: всеодинаково омерзительны. Мимо проплывают кабриолеты с над­рывающимися аудиосистемами — дорогими, как сами машины. Приехали покрасоваться, где попроще: на Оушен и Коллинз на них никто и не посмотрит, тамошним нарциссам и без того забот хватает. В двер­ном проеме замечаю трясущихся ­наркоманов: курят сигарету на троих. Чуть дальше двое неопределенного пола спят под кучей нестираных тряпок.

Так, хватит этой блевоты: сворачиваю в сторону Коллинз и Оушен — к песку и морю — и обгоняю какого-то синяка, который бредет спотыкаясь и бормочет что-то нечленораздельное. Без этой разминки я бы пропала. Если с утра не побегать, весь день потом мутызгаешься вместо того, чтобы действовать.

Я ускоряюсь до 16 км/ч и бегу по дорожке вдоль пляжа до Саут-Пойнта5, на обратном пути ускоряюсь еще больше. Пролетаю мимо знакомых уже лиц, кеды шлепают по асфальту в легком темпе, дыхание ровное, все под контролем.

Вот так чувствуешь себя, когда понимаешь, что боги на твоейстороне. Все остальные — простые смертные, нелепые лузеры,такие медленные, такие ограниченные. Доведя скорость по ощу­щениям до ровных 16 км/ч, я пересекаю Оушен, не обращая внимания на медленно ползущие машины, и бегу по 9-й улице,потом сворачиваю на Ленокс. Впереди вижу толпу народа передмоим домом. Как и у других зданий в этом районе, у нашего — фасад ар-деко, но уникальность в том, что раскрашен он в бледно-лиловый и фисташковый цвет с абстрактными геометрическими полосами и иллюминаторами, как у океанского корабля. Но что там делают фотографы, зачем они снимают фасад дома? Я вдруг начинаю переживать, что, может, пожар или еще что, но тут меня накрывает волна ужаса; подбежав ближе, я понимаю:это по мою душу!

Я срываюсь по 9-й улице к черному ходу, но один мудак все-таки меня засек и кричит:

—ЛЮСИ! ОДНУ МИНУТКУ, ПОЖАЛУЙСТА!

Начинается давка; толпа папарацци — раскрасневшихся, болезненно жирных, с одышкой или, наоборот, жутко тощих, вампироподобных алкашей, — щурясь от солнца, внезапно бросается за мной. Я не собираюсь сдаваться: вырываю ключи из замка, открываю зарешеченную железную дверь черного хода и, оказавшись внутри, с силой захлопываю ее за собой. В этот момент подлетает толпа: журналюги яростно прижимают друг друга к ре­шетке. Я поднимаюсь по лестнице, не обращая внимания на их нестройный хор.

В квартире открыто окно во двор, через него проникает прохладный утренний воздух, сладкий, как родниковая вода. Я пытаюсь отдышаться.

Прерывисто звонит домофон, в итоге я не выдерживаю и отвечаю, поднеся трубку к уху.

— Люси, журнал «Лайв»! Мы очень хотим поговорить с вами насчет эксклюзива!

— Мне это не нужно! Идите нахер! И прекратите звонить в домофон, а то вызову полицию!

Я с силой вставляю трубку в стенной держатель. Животный инстинкт заставляет открыть шкаф, где я держу пневматику ­22-го калибра. Купила прошлым летом, когда вокруг дома ошивался какой-то бродяга. Он потом как-то проник внутрь и надругался над девушкой с первого этажа. Я ее не знала, хотя наверняка видела. Что произошло, точно не известно, в газетах об этом не писали; так, что-то слышала от соседей: кто-то говорил, что он ее изнасиловал, другие — что только связал скотчем и кон­чил на нее. В общем, больной чертяга какой-то.

Мой «пистолет» — не совсем пистолет, он стреляет свинцовыми пневмопульками. Я вообще не фанат оружия. В тюрьмах иморгах полно идиотов, которые думали, что с огнестрелом в кармане они смогут всех заставить воспринимать себя всерьез. Впро­чем, тот случай меня напугал, и я пошла на курсы самообороны для женщин, очень популярные кстати.

Проверяю телефон; похоже, про все уже рассказали в теленовостях, отсюда и пропущенные звонки, голосовые и текстовые сообщения: от мамы, папы, сестры Джос (фирменное «вау, ты молодец» тихим, бесстрастным голосом), от Грейс Карильо из МДПД (вела у меня курсы самообороны), Джона Паллоты — самоустранившегося владельца фейкового спортзала «Бодискалпт», на базе которого я работаю, Эмилио из (настоящего) спортзала «Смешанные единоборства Майами», на базе которого я тоже работаю, от друзей типа шеф-повара Доминика и старых школьных приятелей и клиентов, прошлых и нынешних.

Клево; я иду в ванную и долго стою под душем, включив холодный кран на полную мощность, хотя вода тепловатая — самое то для перегретой кожи. Выйдя из душа, смотрю в щель сквозь жалюзи.

Толпа, кажется, рассосалась, хотя кто-то, может, и притаился в засаде. Снова звонит домофон. Я что есть силы кричу в трубку, чтоб на том конце голову оторвало:

— ДА?!!

Но на этот раз голос женский — подлизывающийся, мягкий и успокаивающий.

— Меня зовут Тельма Темплтон, сеть «Ви-Эйч-один»6. Я не папарацци и не с новостного канала. Мне не нужно фотографий и интервью. Даю слово: если вы меня впустите, к вам ­поднимусь только я. Я хочу поговорить с вами насчет телепрограммы про фитнес и образ жизни.

О, ничего себе! Я жму на кнопку и впускаю ее. Но меня сразу осеняет, что, наверно, меня разыграли и это все лажа. Я открываю дверь и смотрю вниз на лестницу. Если увижу кого-нибудь вместе с ней, сразу захлопну дверь. Через несколько мгновений слышу успокаивающий звук шпилек и вижу женщину, поднимающуюся по ступенькам на мой этаж. Никакой техники у нее вроде нет. Лет сорок, деловой костюм, гладкие светлые волосы с обесцвеченными прядями, расслабленно-неподвижное,подкачанное ботоксом лицо, ноги слегка колесом. Я стою на мес­те, она подходит и вдруг буквально вносит меня в мою тесную квартиру и жмет мне руку:

— Люси! Как у вас уютно.

Она улыбается, я предлагаю сесть, она усаживается на мой двухместный диван и соглашается на предложенный мною зеленый чай.

Ноги у старухи явно тренированные, целлюлита нигде не видно. Она начинает рассказывать про свое предложение. Телепрограмма про смену имиджа: я беру какую-нибудь толстую, не­уверенную клушу, которая в новом веке еще ни с кем не встре­чалась или много лет не спит с мужем, заставляю ее сбросить вес и повысить самооценку. Приведя ее в божеский вид, я передаю ее какому-нибудь гомосеку-дизайнеру, который будет руководить вторым этапом — про макияж и шмотки.

— Идей на самом деле несколько, но эта — самая перспективная и самая простая. Мы бы вместе поработали над ней, сняли пилот и, если по цифрам все срастется, начали бы делать сериал. — Дальше она объясняет чуть подробнее. Закончив, встает и спрашивает: — Кто ваш агент?

— Мм, с агентом я пока не определилась, — соврала я.

— Сильно не затягивайте. Куй железо, пока горячо, — типа предупреждает она. — Мы работаем с лучшими людьми в этом бизнесе, я могу им передать ваши контакты, если хотите. Я не навязываю, вам лучше самой найти, кто подойдет именно вам, но я знаю одну женщину, с которой вам обязательно надо познакомиться, ее зовут Валери Меркандо. Мне кажется, вы быстро по­дружитесь!

— Отлично!

Она дает свою визитку, я свою — чумовую карточку с тиснением. Джон Паллота сделал.

ЛЮСИ БРЕННАН

ЖЕСТКИЕ ТРЕНИРОВКИ

Никаких оправданий, только результат

Оптимальная форма для вас!

[email protected]

Она берет визитку, я замечаю прекрасный маникюр.

— Вау! Производит впечатление. Такого серьезного и бескомпромиссного человека мы и мечтаем найти, чтобы он вытряс из Америки все это самодовольство и был бы еще ближе к реальной жизни, чем Джилиан Майклс!7

— Я в любой момент готова потягаться с ней — хоть на беговой дорожке, хоть на турнике, хоть на ринге, — говорю я и чувствую, как нижняя челюсть выдвигается вперед.

— Не думаю, что это потребуется, — Тельма смеется, — хотя как знать!

Я провожаю ее на площадку до главной лестницы.

— Вау, даже не верится, что я буду сниматься в сериале!

— Давайте не будем бежать впереди паровоза.

Тельма поправляет волосы, как будто от ветра, и делает шаг к выходу. Я забегаю вперед, смотрю, чтобы на улице никого не было. Вроде чисто. Тельма хватает дверь за торец, щурясь от солнца.

— Сперва пилот, потом смотрим на цифры, — бодро говорит она. — Все упирается в цифры. — Она достает из сумки солнцезащитные очки и надевает. — Бай, Люси!

— Бай, — отвечаю я тихо и как-то безрадостно.

Дверь захлопывается, и меня охватывает странное чувство — одновременно тоска и волнение. Машу Тельме рукой через стеклянную дверь, вбегаю вверх по лестнице и наливаю себе остатки чая.

Я росла в семье, помешанной на цифрах и замерах. Папа — бывший физрук, только один раз сменивший эту работу на неприметную должность в полицейском департаменте Бостона, — зачем-то водил меня на «Фенвей»8и там грузил статистикой по каждому игроку. Когда плохой или хороший результат подтверж­дал очередное его предположение, сделанное на основе этой статистики, он наклонялся ко мне и говорил со знанием дела: «Цифры никогда не врут» или «Люди субъективны, им верить нельзя, вот математика — наука от Бога. Следи за статистикой, огурчик мой, она не подведет».

Цифры, под знаком которых прошла вся моя юность, — это баллы за тесты (высокиесоответствовавшие ожиданиям) исредние академические (низкиеприносившие разочарования). Мать никак не могла меня раскусить и понять, откуда такие расхождения. Приходилось объяснять все это характером. Или его отсутствием. Отцу было глубоко наплевать на баллы, хотя списывать все на слабохарактерность нравилось и ему. Единственная разница: он объяснял ее провалами в спорте.

Мы жили в Веймуте, штат Массачусетс, — в городке, который поглотила бостонская агломерация, на так называемой Ирландской Ривьере в Саут-Шоре. Сестра Джоселин — младше меня на полтора года — была тихой, «ученой» и безнадежно неспортивной. Папа пытался с ней что-то сделать, но вынужден был отступить, и она почти полностью исчезла с его радара. Обломившись с сестрой, он взялся выбивать всю лень и тунеядство из меня. Из-за него я стала ненавидеть эти качества в других, а в себе сражалась с ними не на жизнь, а на смерть. За это, и только за это, я ему благодарна. Джоселин, которую, в ­отличие от меня-«огурчика», называли «сладенькой», стала любимой иг­рушкой матери. Сложно сказать, кому достался лучший расклад.

Я допиваю чай и ужасно зеваю. Надо идти: скоро занятие — первое на сегодня. В подъезде тихо; я проверяю почтовый ящик. Извещение из полиции: можно забирать «кадиллак» со стоянки. Они не отдали мне его сразу, чтобы сделать экспертизу повреждений на капоте.

Я иду в «Бодискалпт» — один из двух клубов на Саут-Бич, где я работаю. Появляется Мардж Фальконетти (рост 170, вес 130), жена большого корпоративного начальника, похожая на жирную личинку: ни груди, ни талии, ни жопы — какой-то надувной мячик. После нескольких упражнений на разогрев я нагружаю ее 4-килограммовой гирей — пусть потягает.

— Полностью разогнуть руку, Мардж, вот так. — Я пытаюсь настроить себя на деловой лад, борюсь со сном и с какой-то стран­ной обволакивающей тишиной спортзала.

Вообще, обычно здесь так тихо не бывает. Мардж старается как может, но постоянно с каким-то трепетом смотрит то на меня, то мимо. Затем, о ужас, я замечаю, что она выпучилась на один из телевизоров, развешенных по залу. Местный новостной канал со всех экранов повторяет вчерашние сюжеты, в которых ячуть ли не главная героиня. Лестер — один из моих коллег-тре­неров — издает громкий возглас одобрения и начинает жиденько аплодировать; я снова появляюсь на экране: щурюсь и вы­гляжу напуганной.

— Крутят в новостях каждые полчаса, — ухмыляется он.

— Вы такая смелая, — мучительно улыбается Мардж.

Я бросаю на нее косой взгляд, давая понять, что никаких поблажек не будет, и снова вытягиваю шею и пялюсь в экран.

Вот я с ноги принуждаю вооруженного салагу к миру. Какой все-таки чистый удар получился, гораздо выше, чем казалось: сводом стопы со всего маху бью ему промеж лопаток. Камера приближается, я уже сижу на нем; трусы под задравшейся юбкойзакрыли на экране черными полосками. Затем я наношу ему еще пару ударов кулаками, хотя, честно говоря, я этого даже не по­мню. Он не двигается, и это выглядит страшновато, как будто подо мной труп. Дальше слышно крик: «Я все сняла на телефон!» — картинка дергается, опять я средним планом, и темное пятно от мочи на асфальте. Дальше более профессиональное видео: я через стекло патрульной машины.

Черт, на экране я теперь появляюсь не реже этих пятнадцатилетних сиамских близняшек из Арканзаса, что прославились из-за своей ссоры: одна хочет встречаться с парнем, и это значит, что вторую — физически более слабую, — если она не согласится, та в буквальном смысле против ее воли тащит с собой. Я задумалась, каково это: будь я приклеена к Джоселин, таскала бы ее с собой или, еще хуже, таскалась за ней. Ужас.

Вся Америка увлеченно обсуждает, нравственно ли это, хотя все это — влажный сон дегенерата, не более того. Если называть вещи своими именами, то одна телочка хочет ебаться с бой­френдом, вторая против по религиозным мотивам. Девушки разделили страну на два лагеря. Я это почувствовала на себе вчера вечером с Майлзом еще до того, как мы поругались на почве его внезапно обострившегося бесхребетного радикулита. Мужики типа него считают, что предполагаемый бойфренд Аннабель — одной из сестер — нездоровый, но сильно везучий чувак. Я по­мню близняшек у нас в школе, как к ним постоянно приставали парни с вопросами насчет секса втроем, а потом искренне удивлялись, почему те страшно обижались. Интересно, хоть один из этих дебилов захотел бы потрахаться вместе с братом, например? Вообще-то, это называется сопереживание, но даже такое базовое чувство Майлзу неведомо. Тем временем на экране надувает губы смазливо-невинный Стивен Эббот, по сравнению с которым Джастин Бибер — незаконнорожденный выблядок Игги Попа и Эми Уайнхаус.

— Я знаю девушек некоторое время, и мне очень нравится Аннабель. Это не значит, что я извращенец. Мы просто ходим в кино, там, не знаю, сладости вместе едим, пьем лимонад. Но некоторым в голову сразу приходят грязные мысли, и всегда найдутся любители все переврать.

Аннабель кивает, но встревает вторая близняшка, Эми:

— Это далеко не все на самом деле. Они много целуются, и это ужасно!

Я отрываюсь от экрана и смотрю, как Мардж пыхтит, доделывая упражнения. Теперь надо поставить эту тушу на тренажер. Я включаю на 5,5 км/ч — достаточно, чтоб расчехлилась, затем увеличиваю до 8 — нормальной скорости бега.

— Вперед, Мардж! — кричу я, и Мардж нехотя начинает свой неуклюжий забег.

— Господи ты боже мой! — говорит, глядя в телевизор, Лес­тер (180 см, 84 кг) своей клиентке — симпатичной, хорошо замо­тивированной преподше за тридцать, которая размашисто и рав­номерно вышагивает на соседнем тренажере.

— Тяжело девушкам, сто пудов.

Да и похуй. Пусть себе философствуют; я разгоняю пыхтящую Мардж до 9,5 км/ч и задумываюсь еще об одной цифре: 33. На той неделе мне исполнилось 33. Возраст, на котором большинство настоящих спортсменов заклинивает. Именно к три­дцати трем все становится всерьез: и что, в 34 всё, что ли? Говорят, 35 — официально средний возраст. Яне могупозволить себе с этим согласиться. Что-то во мне радуется, когда какой-нибудь бандит или толстяк типа этой потной личинки Мардж прежде­временно оказывается на патологоанатомическом столе. Не важ­но от чего — от пуль или бургеров; главное, это дает нужный сигнал тем из нас, кто старается избежать и того и другого на пути в рай. Я увеличиваю скорость до 11, Мардж бурно протес­тует:

— Но...

— Все хорошо, моя милая, все хорошо, — ласково говорю я.

— Ф-ф... ф-ф... ф-ф.

Я в таком возрасте, когда женщина уже должна предъявить некий дежурный набор: муж, ребенок, а то и двое, дом, кредиты. На мне, кстати, тоже должок висит — по кредиту на образованиеи по карточкам, — всего примерно 32 тысячи долларов. Ипотеку я не брала, просто плачу по тысяче баксов в месяц за маленькую двушку на Бич. Я смотрю на наши фотографии: рядком висят персональные тренеры Лестер, Мона, я и Джон Паллота — учре­дитель заведения. Джон загорелый, подтянутый, с вьющимися волосами и непринужденной улыбкой. Именно таким я его буду помнить, но это было еще до несчастья. Жизнь может так быст­ро измениться, не успеешь оглянуться, и пиздец.

— О... О... О... — Мардж просто окаменела вся, жопа вихляет, как фура на трехрядном шоссе.

— Почти все, дорогая, и ПЯТЬ... и ЧЕТЫРЕ... и ТРИ... и ДВА... и РАЗ.

Тренажер замедляется до 6,5, чтобы клиент немного остыл; Мардж вцепилась в рукоятки и брызжет на дорожку густым потом, по консистенции похожим на сперму.

— Молодец!

— О!.. Господи...

Я шлепаю по красной кнопке «стоп»:

— Слезайте, берите гирю и сделайте мне мах руками два­дцать раз!

О-о, это выражение лица из серии «ты хочешь сделать из меня сакральную жертву».

— Продолжаем!

Мардж покорно потеет дальше, а я задумываюсь о других важных для себя цифрах. Рост 170, вес 50. Число постоянных клиентов: 11. Число клубов, к которым «приписана»: 2. Родители: 2 (в разводе). Братья, сестры: 1 сестра, изображает праведницу то ли в Индии, то ли в Африке, то ли еще в какой-то жопе. Прошу прощения, Джоселин работает в неправительственной организации, борется с бедностью в странах третьего мира — на­верно, компенсирует непримиримую позицию отца по расовому вопросу.

Та-а-ак, Мардж пытается шланговать!

— Сгибайте ноги в коленях, ниже зад!ПЛЕЧИ НАЗАД! ЧТОБ НЕ ЗАХОДИЛИ ЗА КОЛЕНИ! Уже лучше! Вот так! Хорошо!

Когда мы были маленькие, наша семья переехала из Южного Бостона в Веймут. Дом был большой и красивый, с высокими потолками и огромным задним двором. У нас с Джоселин были отдельные комнаты. Тем не менее я всегда чувствовала, что мать с отцом не были счастливы, и, пока я росла, только тайная ненависть друг к другу держала их вместе. Отец постоянно ныл о «приезжих с Дорчестера» (я поняла, что он имел в виду черных, из-за которых, как он говорил, мы и переехали в Веймут подальше от них, хотя на самом деле наше последнее местожительство было белым из белых, самым ирландским в городе). Мама эмоционально-надрывно поддакивала, добавляя еще про «падение цен на недвижимость».

— Вот так, дорогая, — я подбадриваю Мардж, — ниже зад! Ниже до конца!

Но вернемся к цифре 33. Это ужасный возраст для одинокой женщины и совершенно непотребный — для фитнес-тренера. Про это, вообще-то (обычно), не говорят, но хитрая пискля Мона, которая моложе меня на 8 лет, рост 175, блондинка, 91—61—91, иследующая по старшинствуженщина-тренер в «Бодискалп­те» иногда с приторным фальшивым пиететом называют меня«самой опытной». Будто я не понимаю, что она подсыпает в этотсвой сахарин.

— Окей, Мардж, давайте теперь вокруг туловища слева направо... хорошо... хорошо, старайтесь гирю держать на одной вы­соте. — (Для толстухи со слежавшимся целлюлитом это пиздец как трудно.) — Уже лучше...

После того как Джон перестал ходить в клуб, единственныйчеловек, с которым я по-настоящему нахожу здесь общий язык, — это Лестер. Мне больше нравится работать на базе зала «Смешанные единоборства Майами». Это уже настоящий, нормальный клуб на 5-й улице, там заведует Эмилио, бывший боксер. И клиенты серьезно настроены в плане своей формы и целей.А«Бодискалпт» — это так, сеть заведений из дерева и стекла дляяп­пи и по духу больше напоминает ночной клуб, только дневной. Тут даже есть свои диджеи, у нас — долбоеб Тоби (к счастью, его сегодня нет), которые играют «музыку» — вялый эмбиент для ленивых толстяков, охуевших от прозака, потягивающих коктейли и воображающих, что они в каком-тоспа-центре. Большинство клиентов — женщины: толстые домохозяйки, которые в мою смену смущенно разминаются рядом с тощими фотомоделями с журнальных обложек, и карьеристки, которые проводят большую часть времени за разговорами по телефону на тихоходном орбитреке. Почти все немногочисленные мужчины в этом зале — из тех, что уже почти устроили стрельбу в родной школе, но в последний момент зассали. Вместо этого решили изучать право и заняться юридической практикой, то есть выбрали более эффективный способ навредить своей малой родине. И в этом, похоже, преуспели.

Мардж закончила упражнение, и теперь я показываю ей, как сделать становую тягу с более тяжелой гирей.

— Наклоняетесь, напрягаете пресс, — показываю я, — вжимаете ягодицы, опираетесь на пятки.

Мардж пялится на меня: зияющая черная дыра рта, ошалевшие глаза, вспотевшее, раскаленное лицо.

— Продолжаем!

Мардж делает тягу пять раз и выбрасывает белый флаг:

— Можно уже закончить, а?

Я делаю глубокий вдох, упираю руки в боки:

— Сачки сачкуют, работяги работают! Давайте еще пять, Мардж, моя хорошая. Давайте, вы все можете!

— Не могу...

— Так не пойдет! Давайте еще пять раз, и будем в расчете, — требую я; она наклоняется, делает вдох. — Постарайтесь!

Толстая тварь смотрит на меня так, будто я пнула ее ногой, но подчиняется.

—ЧЕТЫРЕ!

Пустая трата времени: эти суки не хотят меняться, они самоутверждаться хотят. Их надо трясти и бить по жирным тупым рожам, чтобы молили о пощаде.

—ТРИ!

С них надо срывать покровы косности и лени, чтобы снова сделатьлюдьми. Они, конечно, будут тебя за этоненавидеть.

—ДВА!

Вокруг да около толстой жопы ходить бессмысленно, поэтому я сразу говорю как есть, что это какзановородиться, только медленно, и еще разница в том, что ты запоминаешь весь пот, все говно, одышку, боль в костях и унижение. Зато в результате ты получаешь дух и тело, пригодные для жизни в этом мире. Мардж пыжится с гирей...

—ОДИН! И-И-И-И-И ОТДЫХ!

Гиря выскальзывает у нее из рук и шлепается на резиновый пол. Мардж наклоняется и пытается перевести дыхание, упираясь руками в колени. Я не люблю, когда роняют снаряды на пол, поэтому кричу: «Молодец, Мардж! Дай пять», чтобы заставить ее разогнуться и хлопнуть по ладони. Она едва разгибается и, снова уперевшись руками в колени, поднимает взгляд и тяжело дышит, как антилопа гну, которая спаслась от льва, но тот все-таки успел откусить у нее кусок жопы.Давай помечтай, сукатол­стая!Сейчас она меня, конечно, ненавидит, но как только поней вдарят эндорфины — полюбит сразу. Она выйдет на солнечную улицу, увидит загорелые стройные тела на Саут-Бич и подумает: я должна больше стараться.

Да, сука, еще как должна.

Наши клиенты — Мардж и Лестерова преподша — закан­чивают и отваливают в душ, мы делаем перерыв и ждем следу­ющих. У нас есть офис, но он в основном используется для выплаты денег и управления заведением, так что мы ­предпочитаем зависать во фреш-баре, нежимся там под лучами солнца, которые проникают через наклонную стеклянную крышу. Лучшие тренеры всегда хотят быть на виду, даже если сейчас они не тренируются сами и не тренируют других.

Лестер потягивает черный кофе, я — зеленый чай. Лестер сталмне нравиться — после того как угомонился со своими байкамипро гетто в Южном Бронксе, которыми сначала доводил меня добелого каления. Когда он только приехал, в нем чувствовалась эта нью-йоркская надменность, эта навязчивая уверенность, что все самое интересное, передовое, безумное происходит только там. Но Флорида уже привела его в чувство. И еще он научился рассказывать избирательно: для занятий по боксу и самообо­ро­не эти истории подходили, для индивидуальных тренировок с состоятельными белыми клиентами — гораздо меньше. Входит Мона, кладет журнал с Уильямом и Кейт и идет к кофемашине. Лестер оживляется: в телевизоре появилась Сара Пейлин, говорит, что нужно жестче контролировать иммиграцию.

— Жестче контролировать иммиграцию? Бляха, жопу ей нуж­но свою жестче контролировать, — фыркает он.

— Хватит уже этого сексизма, Лес.

Я все равно не могу сдержать улыбку. Нельзя его поощрять, но я все равно поощряю, потому что это обижает Мону, которая снова погрузилась в свой журнал.

— Представьте, что вы каждый день живете как в сказке, — вздыхает она себе под нос.

— У Пейлин жопа-то пообвисла, — объясняет Лестер. — Сравни с восьмым годом. Зуб даю, Тина Фей ей теперь наваляет. Мечтать не вредно, че. В двенадцатом году ее не выдвинули от республиканцев, потому что жопу надо было держать в порядке. А к шестнадцатому году прикиньте, что будет: сиськи, которые смотрят прямо в подземный мир. — Лес выкатил глаза. — Ни один нормальный южный жлоб, если не сможет подрочить на нее, не встанет с дивана и не пойдет ставить за неекрестик. Дайте мне ее жопу на полгодика, и я сделаю ее жесткой и гладкой, как галька!

Лестер постоянно разглагольствует о своих воображаемых клиентах и что бы он с ними сделал. Бибера он накачал бы железом и стероидами, чтобы выглядел, как Сталлоне. Розанну Барр9беспощадно расплавил бы, чтобы стала похожа на Лару Флинн Бойл10. На Мону его россказни не производят никакого впечатления.

— Лес, ты настоящий шовинист, — ноет Мона, отрываясь от журнала. В ее голосе слышится осуждение, но лицо, парализованное от линии волос до челюсти токсином ботулизма, выразить его не может. — Меня она реально вдохновляет.

— Тут я вынуждена пойти против женской солидарности, — встреваю я, — потому что Лес прав. Пейлин два миллиона голосов потеряет из-за того, что так запустила жопу. Я считаю, что для баб-политиков каждые набранные полкило означают чис­тую потерю ста тысяч голосов. Пять кило туда, пять сюда, и ко­гда-то преданные штаты начинают колебаться, — умозаключаю я, беру из корзины яблоко и с хрустом надкусываю.

— Точняк, — говорит Лес. — Дай пять. — Это звоночек для нее и Хилари на шестнадцатый год.

— Мне все равно нравится, что она говорит, — мрачно говорит Мона, — она очень импозантная.

— Да, с прессой справляется нормально.

Я улыбаюсь, поднимая взгляд на телевизор и одним глазом наблюдая, как Мона тоже поворачивается к экрану. Там снова я. Круто, блядь, отлич­ный удар!

Лестер расплывается в улыбке:

— Джон по-любому будет рад, что теперь ты у нас стала телезвездой, и сам отдохнет наконец от внимания СМИ. Может, вспомнит про нас, зайдет как-нибудь!

— Надеюсь, — соглашаюсь я.

Джон — владелец «Бодискалпта», но после того, как про его несчастье раструбили на всю страну, клиентов у него нет и онредко к нам заходит. А жаль, потому что он был одним из лучших тренеров в городе.

Я достаю из сумки айфон. В нем записи и программы тренировок всех клиентов. Ввожу очередные шестьдесят пять калорий от съеденного яблока. Узнав проLifemap TM, я наконец перестала считать в уме.

Это не просто сайт, приложение для телефона, счетчик калорий, прибор для контроля упражнений, веса, ИМТ, но все перечисленное, вместе взятое.Lifemapсовершенно незаменим. Он не просто фиксирует все, что ты жрешь, и все твои нагрузки, будь то поход в торговый центр или марафонский забег. Это образ жизни, это устройство, которое спасет Америку и весь мир.Lifemapизобрели в какой-то софтверной компании, ее рекламировал бывший звездный игрок NBA Расселл Кумбс (триждычемпион мира, провел 1136 игр за Чикаго, Сан-Антонио и Атлан­ту. Знаменит числом перехватов за игру — 1.97. Закончил карь­еру в тридцать два года...). Пиздец.

Такое значение своим тридцати трем годам я придаю главным образом потому, что здесь, в Майами-Бич, где все следят замодой, возраст задает рамку для клиентской базы. Никто в здра­вом уме не хочет иметь личного тренера старше себя. Никто не хочет заниматься с тренером, который плохо выглядит, а при прочих равных (что бывает редко, но тем не менее) чем старше ты становишься, тем хуже выглядишь. Есть, конечно, исключения — например, тренеры для знаменитостей или «персонажей», которые идут против течения: всякие Джей-Миксы, Харперы, Уорнеры и Пэриши мира сего. Вот и выходит, что мои клиенты — это, как правило, жирные тетки за сорок, которых уже не спасти и которые хотят выглядеть как я, а к Моне идут те, кто хочет выглядеть как она: кому за тридцать и кто уже подрастерял былую форму, — а также целый выводок бухенвальд­ских моделей, которые не суют два пальца в рот, только когда ждут звонка с горячей линииConde Nast. Но и это вот-вот изменится!

Не все они тратят время попусту, надо признать. Широкимшагом входит бодрая и красивая до неприличия Аннетт Кушинг;она уверенно сканирует взглядом наш фреш-бар. Аннетт занимается с Моной, но сейчас не обращает на нее внимания, морщитнос пуговкой и пристально смотрит большими черными глазами наменя:

— Поздравляю, Люси! Вы така-а-а-я смелая. Как это у вас по­лучилось?

— Думать было некогда, — объясняю я и вижу, как Мона ра­зевает рот; мои подвиги, видимо, прошли мимо нее. — Среагиро­вала, как учили.

— Удар, который крутят по телевизору...

— Вы о чем? — спрашивает Мона. Лестер показывает на телевизор; там опять идет повтор. —ГОСПОДИ!— завопила Мона в восторге и быстро подбежала ближе к телику, чтобы лучше расслышать.

— Простой элемент из кикбоксинга, как джеб в боксе, тольконогами, — рассказываю я Аннетт, вытягивая ногу для наглядности.

— И ничего не сказала, — блеет Мона, плохо скрывая упрек, и тут у нее отвисает челюсть.

Аннетт спрашивает меня:

— Я тут подумала — нельзя ли с вами позаниматься?

— Конечно. — Я показываю на стопку визиток. — Позвоните мне. Но заниматься будем в зале «Смешанные единоборства Майами».

Я гляжу на Мону: ну что, выкусила, пизда! С такой рожей, будто сожрала лаймовый пирог на тысячу калорий!

— Да, я готова взяться по-серьезному.

Аннетт улыбается, и они вместе с Моной идут заниматься в новенькую пилатес-студию. Сучка заплатила (вернее, какой-нибудь благодетель заплатил) восемь штук за тренерскую аккредитацию и тренажеры.

Слышно, как в нашем офисе звонит телефон. Лестер вскакивает со стула и идет отвечать. Из-за двери появляются сначала его глаза, потом вся голова.

— Люси, тебя. Теперь все тебя хотят, суперзвезда ты наша. — Я иду к нему, и он опять поднимает ладонь: дай пять! — Герой и телезвезда! Для бизнеса оч. хорш.!

— Да знаю, — ухмыляюсь я, хлопаю по его ладони и иду в нашу убогую каморку, куда свет проникает через одно-единственное маленькое окошко.

Столы приставлены к стенам по трем сторонам. Я беру трубку, вернее, достаю ее из-под каких-то клиентских бумажек на Лестеровом столе. Здесь тоже на стене висит телик: на экране опять я, в шоке и с открытым ртом, и пухлый указующий перст толстой телки в розовом. Я говорю в трубку:

— Алло, Люси Бреннан, слушаю.

— Здрасте... — Голос мягкий и нерешительный. Кажется, я где-то его уже слышала. — Это Лина, Лина Соренсон. Вчерашний свидетель с дамбы. Это я все сняла на телефон. Этих парней... которые бежали по шоссе... и как вы разоружили преступника. Потом мы были в полиции.

А, так это она! Толстуха, которая сделала меня звездой!

— Да... оке-ей.

Я смотрю на экран, но вместо нас там уже фотография какой-то девочки лет десяти. Внизу экрана подпись, что она пропала без вести. Потом снова появляются сиамские близняшки из Арканзаса.

— Я ваш номер в интернете нашла, — задыхается толстая. — Погуглила ваше имя и нашла сайт спортзала, где про вас сказано, что вы персональный тренер.

Так, выследила меня, неудачница.

— Прекра-а-асно. Как дела?

— Хорошо... или не то чтобы хорошо, — говорит она уклончивым, полуисповедальным тоном. — Я, как бы это, поправилась сильно в последнее время и очень хочу привести себя в порядок. Подумала, может, вы сумеете мне помочь?

— Я как раз этим и занимаюсь. Когда сможете прийти на консультацию?

— Я здесь рядом живу, в Северном Майами-Бич. Можно завтра к вам заскочить где-нибудь с утра?

— Конечно... — При этом я смотрю на другой, небольшой телик, висящий на противоположной стене офиса: там мы с ней снова на экране, на другом канале. Толстожопая туша в розовом с феноменальными складками на шее расхваливает меня, рассказывает, какая я героиня. — С нетерпением буду ждать встречи в более спокойной обстановке. В десять удобно?

— Удобно, — говорит она неуверенно.

— Окей. Тогда завтра и начнем, — сообщаю я ей. — В десять чтоб как штык.

— Хорошо... — Вялый, виктимный голос дрожит на другом конце линии.

Я кладу трубку и собираю свои вещи. Прощаюсь с Лестером во фреш-баре, выхожу на улицу и иду в отдел полиции Май­ами-Бич на углу Вашингтон и 11-й. В отделе узнаю вчерашнего копа — черного, толстого коротыша, который, неодобрительно осмот­рев меня с ног до головы, просит подписать формуляр, после чего отдает ключи от машины. Спускаюсь в паркинг, как он сказал, и нахожу свой «кадиллак-девилль». Осматриваю вмя­тину от столкновения, и на душе такое чувство, будто забираю из приюта любимую, но опасную собаку. Сажусь за руль, включаю зажигание: машина заводится с первого раза. Выезжаю из темного подвала на яркое солнце, сворачиваю на свою улицу и объезжаю квартал, чтобы посмотреть, не осталось ли кого из папарацци в засаде. На улице тихо, только пальмы шелестят на легком ветру; неожиданно свет тускнеет и с океана наползают грозовые тучи, закрывая солнце. Что, так быстро потеряли ко мне интерес, что ли? Захожу домой, но даже не смотрю почту, потому что сегодня вечером важное мероприятие. Мишель Пэриш в городе, будет рассказывать про новую физкультурно-дие­тологическую программу!

Надеваю белые льняные брюки и синюю майку, закалываю волосы в классический шиньон — тренерский конский хвост до­стал ужасно. Пока собиралась, тучи прошли, и теперь на улице прекрасный вечер, какой и должен быть в Майами-Бич, — жаркий и мягкий. Солнце садится, насекомые задумчиво жужжат, я уверенно иду сквозь сексуально-тропический воздух Майами к машине, довольная, что грозы не будет. В «кадиллаке» магнитола сломана, но у меня с собой диски, и я включаю кубинский хип-хоп, который купила за пять баксов у какого-то жулика на Вашингтон-стрит. Обычно я так не делаю, но у парня были офи­генно красивые глаза. Купила наудачу, но надежды ­оправдались: воздух наполняет тяжелый бит в ритме самбы, аккуратно вступает клевый вокал по-испански. Эх, знать бы, про что поют.

По мосту Макартура проезжаю над заливом Бискейн и попадаю в Корал-Гейблз. Ставлю машину в квартале от книжного магазина и иду пешком. Сам Майами я терпеть не могу, я фанат СоБи, но Гейблз — одно из немногих мест на материковой части, которые можно терпеть, и во многом благодаря как раз книжному. «Букз-энд-букз» — шикарный магазин с офигенным кафе в открытом дворике, в углу там обычно играют клевые музыканты. Пару раз я даже сняла себе парней, а однажды — телочку.

Сижу, в общем, вбиваю инфу по калориям и физнагрузке в Lifemap TM на телефоне, вокруг постепенно собирается толпа. На подиум, где уже сидит Мишель Пэриш, поднимается женщина в очках, с темными вьющимися волосами. Она чуть ниже рос­том, чем я себе представляла, очень живая и полная энтузиазма, такая же как в своей программе «Сбрасываем вес!».

Женщина на подиуме с острым взглядом и резкими птичьими движениями готовится представить Мишель, но вдруг ее лицо вытягивается: мы встречаемся взглядами, и видно, что она меня узнала.

— Я хочу сказать, что среди зрителей сегодня присутствует наша местная героиня. — И она показывает прямо на меня. — Смелая женщина, которая разоружила преступника на Татл-Козвей!

Стараясь не сжаться от страха, я смотрю по сторонам и принужденно улыбаюсь. На долю секунды возникает пауза, после которой весь зал, человек сто, взрывается аплодисментами, и ак­тивнее всех — Мишель: она встает и яростно хлопает в ладоши. Господи. Только. Не. Это. Я готова провалиться сквозь землю!

Смотрю на лица, застывшие в предвкушении чего-то, и хочу поскорее уползти куда-нибудь. Так, блядь. Спокойно. Наслаждаемся моментом. Я киваю и чувствую, как деревенеет спина. Скромно улыбаюсь, фальшиво, понятное дело, но стараюсь. Почему бы и нет, блядь, в конце концов? Я проявила участие, спасла двух невинных людей от злобного психопата.Так что спокойно. Я шагнула навстречу опасности! Пришла на помощь!

Аплодисменты стихают, и вводная часть продолжается. Вста­ет Мишель и начинает. В ней примерно 160 сантиметров и 50 ки­ло, она похожа на карманный динамометр. Динамометр рассказывает нам про какие-то Утренние страницы.

— Не знаю, слышал ли кто-то из вас про Джулию Камерон, ее книгу «Путь художника» и Утренние страницы... — Мишель смотрит поверх очков; красотка, их тех, что не циклятся на своей сексуальности, а в зале встает лес рук. — Хорошо. Очень рекомендую. Это очень просто. Нужно каждое утро исписывать три страницы текста, лучше от руки. Получается примерно семьсот пятьдесят слов: поток сознания, без цензуры, все, что придет в голову. Правильно или неправильно — разницы нет. Так вы высвобождаете свои мысли на весь день. Я бы еще добавила: чипсы и орешки лучше отставить подальше!

Кто-то засмеялся, и мы сразу перешли к делу: Мишель виртуозно разнесла в пух и прах низкоуглеводную диету, столь популярную на Саут-Бич. Я сюда и пришла как раз за этим, а не слушать про какую-то литературную срань.

— Диета без физкультуры — это как физкультура без диеты — модно, но бессмысленно, — говорит Мишель сосредоточенно, как хладнокровный киллер, и выжигающе смотрит своими яркими глазами прямо на меня; мне нравится, как она наклоняет голову вбок на своей удивительно длинной шее и как напрягаются ее маленькие стоячие сиськи в узкой блузке. — Люди поправляются не потому, что неправильно питаются или ведут сидячий образ жизни. Люди поправляются от того и другого одновременно. Борьба с ожирением должна быть комплексной. Модные диеты выходят из моды!

Из зала как по команде раздаются радостные возгласы; многие пришедшие — из тренерского сообщества, и я узнаю одну тварь из «Хрусть» и еще одного пидора из «Равноденствия». Но лишьоднойиз присутствующих удалось переговорить с Мишель после лекции. Я тоже подбегаю к подиуму, и даже самые боевитые козлы из тренерского братства расступаются и дают героине возможность первой подойти к Мишель. Помимо беседы я удостоилась ее визитки и аж личного электронного адреса!

— Черкните мне, Люси, — говорит она, — надо бы пообщаться. — Она улыбается и, устало пожимая плечами, поворачивается к требующей внимания толпе.

Еду домой почти в экстазе. Жму на пульт, чтобы открыть ворота. Ставлю машину на заднем дворе и собираюсь подняться. Надо поменять лампочку на черной лестнице на третьем этаже, а то темно, ни фига не видно. Вдруг какой-то шум, шквал музыки, чьи-то голоса надо мной. Я напряглась, но это просто детиш­ки из квартиры этажом ниже. Юный диджей — мой сосед — кивает, его дружки змейкой проходят мимо. Я вхожу в квартиру и сразу сажусь за ноут.

4Контакты 1

Кому: [email protected]

От: [email protected]

Тема: пилот для ТВ

Люси,

рада была познакомиться и побывать у Вас в гостях!

Как только решите насчет агента, обязательно сообщите: я бы хотела запустить работу по пилоту в максимально сжатые сроки. А пока прикрепляю документ с кратким описанием некоторых наших идей для программы, которые мы подробно обсудим при встрече: я планирую ее на завтра, на вторую половину дня. Устраивает Вас такой вариант? Хочу подчеркнуть, что на данный момент это только идеи, в граните ничего не высечено, и совершенно очевидно, что Ваши предложения очень важны. Мы еще раз просмотрели фото и видео, и всемои коллеги-продюсеры едины во мнении: Вы у нас очень фотогеничная, потенциальная телезвезда. С большим нетерпением ждем начала совместной работы!

Пожалуйста, сильно не волнуйтесь из-за телевизионщиков и папарацци, которые караулят Вас под дверью. Новостники, да хранит ихБог, не отличаются устойчивостью внимания. Как только они услышат, что в отеле на Оушен-драйв участник American Idol11напился в баре или привел кого-то в номер, они быстро переметнутся всей толпойтуда. Еще раз: хороший менеджер / PR-агент поможет Вам справлятьсяс нежелательными вторжениями. Как я уже говорила, я взяла на себя смелость и передала Ваши координаты Валери Меркандо.

Всего наилучшего,

Тельма

Охуенно!

Кому: [email protected]

От: [email protected]