Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
«Процедуру развода арестованных по камерам Борис знал по кино, даже сам на какой-то пробе играл конвоира. В жизни всё оказалось похоже. Конвоир подвел его к двери, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь: — Проходи. Комната от силы восемь на восемь, две кровати, окно с решеткой, в центре стол, за которым чахлый субъект в очках читал книгу. «Явно не разбойник-душегуб, скорее Раскольников», — отметил про себя Борис и поздоровался: — Привет. Я — Борис Аристов. Человек за столом оторвался от книги: — Привет. Ты здесь в первый раз? — В первый. — Догадался. Здесь сначала называют фамилию, потом имя. Я — Треугольников Аристарх. Ты по какой статье? — Хулиганство…»
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 142
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
«Процедуру развода арестованных по камерам Борис знал по кино, даже сам на какой-то пробе играл конвоира. В жизни всё оказалось похоже.
Конвоир подвел его к двери, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь:
— Проходи.
Комната от силы восемь на восемь, две кровати, окно с решеткой, в центре стол, за которым чахлый субъект в очках читал книгу. «Явно не разбойник-душегуб, скорее Раскольников», — отметил про себя Борис и поздоровался:
— Привет. Я — Борис Аристов.
Человек за столом оторвался от книги:
— Привет. Ты здесь в первый раз?
— В первый.
— Догадался. Здесь сначала называют фамилию, потом имя. Я — Треугольников Аристарх. Ты по какой статье?
— Хулиганство…»
«Всё бы хорошо, только вот людей убивать не надо».
Фредерик Дар.
Процедуру развода арестованных по камерам Борис знал по кино, даже сам на какой-то пробе играл конвоира. В жизни всё оказалось похоже.
Конвоир подвел его к двери, вынул из кармана связку ключей, открыл дверь:
— Проходи.
Комната от силы восемь на восемь, две кровати, окно с решеткой, в центре стол, за которым чахлый субъект в очках читал книгу. «Явно не разбойник-душегуб, скорее Раскольников», — отметил про себя Борис и поздоровался:
— Привет. Я — Борис Аристов.
Человек за столом оторвался от книги:
— Привет. Ты здесь в первый раз?
— В первый.
— Догадался. Здесь сначала называют фамилию, потом имя. Я — Треугольников Аристарх. Ты по какой статье?
— Хулиганство.
— В чем обвиняют?
— Ходил голым по улицам.
— У нас редко кто ходит голым по улицам. Как тебя угораздило?
— Глупая получилась история. Я приехал вчера вечером. Остановился в гостинице «Голубой источник». Знаешь такую?
— У нас есть и похуже.
— «Голубой источник», а в душе воды ни голубой, ни зеленой. У одних «с корабля — на бал», а у меня — с поезда — в баню. «Городские центральные бани».
— Звучит красиво.
— Красиво, — согласился Борис. — А на поверку — так, помывочный пункт. Поплескался в душе, помыл голову в шайке. Смотрю, остался один. Выхожу в раздевалку. А там сюрприз: вещички мои исчезли. Прыгаю, как папуас у костра, соображаю, что делать. И потом на выход. Шествую по улице в натуральном виде. Холодно и непривычно. Спрашиваю у прохожего, как пройти до отделения милиции? А он мне: Не стоит вам по этому поводу беспокоиться. Они сами вас найдут.
— Эти точно, найдут, — вздохнул Треугольников.
Борис понял, что его сокамерник с работой милиции знаком.
— Нашли. Пяти минут не прошло, как явились на мотоцикле с коляской. Повезли в отделение. Там дежурная естественно — девица. Лейтенант. Спросила, как я разделся: по глупости или по хулиганке. Я ответил нейтрально: «так получилось». Она вздохнула и сказала, что так действительно иногда получается. Потом пришел майор и объяснил мне, что я нарушил общественный порядок и надо составить протокол. А для того чтобы составить протокол, нужно опросить работников бани.
— Это верно. Нужно.
— Потом отвезли в тюрьму.
— Тебе повезло. В твоем положении лучше в тюрьму, чем в психушку. Из тюрьмы ты хоть когда-нибудь да выйдешь. Откуда одежонка?
— Дали здесь. Думаю, сняли с покойника.
— Точно. Тут у нас недавно один помер. Болел, говорят. Глядишь, болезнь и не заразная. Была у собаки хата, дождь пошел — она сгорела.
— А у меня и хаты нет. Нечему гореть. Ты по какой статье?
— Инкриминируют похищение большой суммы. Я бухгалтер. Родственники у тебя есть? Передачи носить.
— Никого нет. Мать умерла три года назад; отца ни разу не видел. Те, кто видел, говорили, что я ничего не потерял. Учился в театральном вузе. Потом театр, оттуда выгнали. Теперь ищу работу.
— Так ты актер?
— Актер.
— Безработный?
— Безработный.
— За что из театра выгнали?
— Длинная история.
— А ты покомпактнее.
— Ладно. Попытаюсь.
— Начну с того, что наш художественный руководитель был тогда в запое, и капитанский мостик занял режиссер Игорь Викентьевич Смольников. Тот только что вернулся из командировки в Европу и, понятное дело, был полон идей. После одного из спектаклей вызвал он меня и Юлечку Недобитову, мы играли Ромео и Джульетту. Сначала похвалил: «Хорошо, динамично», потом стал рассказывать о своих встречах в Европе: «Нам надо учиться. Но не подражать. Искать своё».
— Искать своё — это правильно, — согласился Треугольников. — На немазаной сковороде блинов не испечёшь.
Борис не понял, к чему он это сказал, но решил не уточнять:
— Верно, не испечешь. И я предложил слегка откорректировать текст. Игорь Викентьевич обрадовался: «Прекрасная идея. Попытайся найти неожиданный поворот. Порви с косностью». Мне всегда было жалко, что там, у них в Вероне, всё плохо кончается. И я попросил местного поэта слегка подкорректировать текст. В последнем акте Ромео ожил. И Джульетта тоже ожила.
— Смело.
— Смело.
— И как публика?
— Сначала обалдела. А потом ничего. Одна женщина даже благодарила. Спасибо, — говорит, — за доброе сердце. Так, как у вас, лучше. Некоторые даже плакали от радости. Но нашелся один козел. Я, — говорит, — недоволен. Вы, — говорит, — мне испортили впечатление. Я платил деньги не за это. Хочу все как у Шекспира.
— Козел.
— Козел. Тут подоспела Юлечка Недобитова, и начала спокойно: «Что это вы такой кровожадный? Неужели вы заплатили жалких три рубля только за то, чтобы посмотреть, как погибают эти замечательные молодые люди? Это, между прочим, садизм». А козел завелся: «Да, я кровожадный и хочу, чтобы ты, потаскуха, и Ромео твой, проходимец, раз уж померли, то померли». Юля обиделась и как ему по уху врежет. И кричит: «Насилуют, насилуют. Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты»!
— Козел.
— Козел.
— Как начальство?
— Игорь Викентьевич топал ногами и кричал: «Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!»
— Как другие актеры?
— Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом стонал: «Избавьте Мельпомену от скабрезности! Избавьте Мельпомену от скабрезности!» А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре приключилось в девятьсот девятнадцатом, тогда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали.
— Милицию вызывали?
— Как же без этого! Повели нас в отделение. Я этому козлу втолковывал. «Гордиться должны. Не каждому удается по роже от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией». К счастью, умишком он не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука.
— Козел.
— Козел. Начальник отделения никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук. А козел сказал, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит: Не потерплю надругательства над Шекспиром!
— Козел.
— Козел. А начальник отделения ему очень даже резонно объяснил: «Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук». Потом комиссия из Москвы. Меня по собственному желанию, а, в качестве напутствия худрук сказал: «Иди с миром и экспериментируй с кем хочешь, только не с Шекспиром».
— А твоя партнерша?
— Юлечку он отправил на неделю в пансионат, там отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками — выправляй ногами».
— Справилась?
— Справилась, в этом деле она очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.
— Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
— Это про меня.
— И что потом?
— Полгода я не мог найти постоянную работу, мотался по утренникам, зимой подрабатывал Дедом Морозом. А тут кто-то мне сказал, что в детском театре одной прибалтийской республики требуется актер на роль говорящего верблюда. И я приехал сюда с творческим интересом, потому как верблюдов до этого играть мне не приходилось.
Треугольников прислушался, потом спросил:
— Слышишь?
Борис ничего не слышал.
— Это шум. Сейчас нас поведут обедать.
И действительно, открылась дверь, вошел конвоир:
— На обед.
Обед был очень кстати, ибо Борис не ел со вчерашнего дня, и тюремная трапеза показалась ему даже вкусной.
После обеда Треугольников вынул из-под матраца колоду карт:
— В шахматы играешь?
— Нет.
— И я не играю. Тогда в карты. Не на деньги, на интерес.
Борис согласился, и до ужина они играли в какую-то ранее неизвестную ему игру, которую Треугольников называл «матросский вист».
— Что снилось тебе в первую ночь? — утром спросил Бориса сокамерник. — Ничто так не располагает к философскому переосмыслению жизни, как первая ночь на арестантском матрасе.
— Мне снился Чацкий. «Все гонят, все клянут, мучителей толпа…»
— Не к добру это. Тебя посадят.
— За что?
— Чацкий успел смыться, а у тебя не получилось, тебя посадят.
— По какой статье?
— Статью придумают. Все будет зависит от следователя. Главное, чтобы не Кубик.
— Это что такое? — удивился Борис.
— Ты правильно спросил: «что такое». Ты понимаешь, он — кубик: снизу у него много, а сверху, где у нормальных людей голова, у него заострение. Так что на самом деле он не кубик, а пирамида. Этот тебя лет на десять посадит. Ты хочешь сидеть десять лет?
— Не хочу, — ответил Борис. И не обманул, ему действительно не хотелось сидеть десять лет.
Треугольников достал карты, но в это время возник охранник:
— Аристов. С вещами на выход.
Борис знал, что с такими словами некогда выводили из камеры на расстрел, и, как профессиональный актер, войдя в роль обреченного, покорно направился к двери.
— Повторяй все время вслух таблицу умножения, — посоветовал Треугольников. — Помнишь таблицу умножения?
Таблицу умножения Борис помнил, но на всякий случай спросил:
— Зачем?
— Чтобы они видели, что ты не псих. А то, чуть что — в психушку.
«Если я буду все время повторять вслух таблицу умножения, — подумал Борис, — меня точно упрячут в психушку».
— Земля круглая; может, на краях и встретимся, — напутствовал его Треугольников.
Борису тоже хотелось сказать что-то неординарное, но на ум ничего кроме «век воли не видать», не приходило и он ограничился:
— До встречи.
Его вывели во двор, посадили в машину с решетками.
Минут через десять машина подъехала к заднему входу трехэтажного здания. Там его ждал человек, похожий на вышедшего на пенсию Буратино.
— Этот? — спросил он.
— Так точно, — ответил конвоир.
— Следуйте за мной, — распорядился вышедший на пенсию Буратино.
Они поднялись на лифте на третий этаж. Буратино показал Борису на дверь:
— Входите.
Борис вошел, а герой Золотого ключика остался в коридоре.
Комната, куда конвоир доставил Бориса, оказалась кабинетом какого-то солидного учреждения. На полу — ковер, в углах — две кадки с цветами. На одной стене — большой портрет Горбачева, на другой — портрет неизвестного Борису человека с большим лбом и в пенсне. Три двери: та, через которую он вошел; солидная дверь — скорее всего, в кабинет к начальству, третья — на балкон. За массивным письменным столом восседала девица лет двадцати пяти и яростно перебирала лежащие на столе бумаги.
Борис поздоровался:
— Здравствуйте.
Девица подняла глаза:
— Здравствуйте.
Борис решил сразу определить, куда его привезли:
— Извините, вы кто? Секретарь следователя или сам следователь?
— Следователь? — удивилась девица. — Почему следователь?
— А к кому еще могут привезти человека из тюрьмы?
— Из тюрьмы? — переспросила девица.
— Увы.
— Ну да. В такой одежонке только на прием к английской королеве.
Борис извинился и сказал, что ни разу не был на приеме у английской королевы, и поэтому не знает, в какой одежде к ней надо являться.
Девица осмотрела его с головы до ног:
— Судя по всему, вас вряд ли когда-нибудь пригласят на прием к английской королеве.
Борис согласился:
— Вряд ли.
— И долго вы уже… сидите?
— Два дня.
— Убийство?
— Мелкое хулиганство.
— Послушайте… а мне ваше лицо знакомо… Такое впечатление, что я вас где-то видела.
Она взяла со стола папку с фотографиями идущего по улице голого парня и протянула одну фотографию Борису:
— Похоже, это вы?
Это действительно был он.
— Выходит, что я. Вас это удивляет?
— Конечно. Голый человек на улице. Согласитесь, такое увидишь нечасто. Что с вами приключилось?
— Несчастный случай сугубо личного плана. Кстати, меня зовут Борис.
— А меня — Вильма.
— Так кто вы такая, прелестная Вильма? Следователь или секретарь следователя?
— Неужели я похожа на следователя?
— Мой приятель познакомился с одной девушкой. Очень, говорил, смешливая, хохотушка. И кем она оказалась? Судьей в районном суде. «Встать, суд идет». И не похохочешь. Кстати, мне тоже сейчас не до смеха… Так вы не следователь?
— Вы знаете, где находитесь?
— В застенке. Сейчас придет следователь и будет меня допрашивать с пристрастием. Говорю сразу: сила воли у меня отсутствует напрочь. Когда меня начнут пытать, я буду вопить.
— В вашей тюрьме конвоиры, случаем, не в белых халатах?
— Нет. В форме, при оружии и вот с такими физиономиями.
— Давно у нас в городе?
— Приехал вчера.
— И для знакомства с городом прошлись голым по улице?
— Я был в бане, и у меня украли одежду. У вас никогда не воровали одежду в бане?
— Я вообще не хожу в баню. У меня дома душ. Вас в милиции били?
— Нет. Там со мной разбираться не стали. Прямехонько за решетку… Так сколько мне дадут?
— Я бы вам дала лет пять. Да-да. Но не за это. — Она ткнула пальцем на фотографию. — Здесь вы… до античной статуи не дотягиваете. Но экспрессия, движение!
— Вот видите. Античная статуя. А вы: античную статую — на пять лет.
— Конечно, на пять лет. За глупость. Вы знаете, кто это?
Она показала пальцем на портрет неизвестного Борису человека с большим лбом и в пенсне.
Борис не знал, но решил смело предположить:
— Коперник.
Удивлению девицы не было предела:
— Кто?
— Коперник.
Борис недавно играл роль Коперника и уже готовился начать монолог: «О я, несущий свет туда, где мрак невежества людей околдовал», но вовремя понял, что после такого монолога его точно отправят в психушку, и спросил:
— И кто это?
— Луначарский.
Борис искренне удивился:
— Зачем он тут?
— Потому что вы находитесь в приемной министра культуры нашей республики.
Такого оборота Борис не ожидал:
— Министра культуры?! Зачем я ему понадобился?
— Не ему, а ей. Министр — дама. И еще какая дама!
Борис показал на большую дверь для начальства:
— Это ее кабинет?
— Нет, это кабинет ее помощницы Дины Дарте. Именно она и просила доставить вас сюда.
— И что она от меня хочет, эта помощница?
— Не знаю, но берегитесь. Дина — очень опасный человек. Кто вы по профессии?
— Вообще-то я актер, работал в театре. Но меня оттуда выгнали.
— За что?
— По собственному желанию. А вообще-то за злостное хулиганство.
— Опять хулиганство! С вами не соскучишься! И что вы натворили? Разделись на сцене? Судя по всему, побегать нагишом в людном месте для вас дело обыденное. И вы…
Не закончив фразу, она вскочила и пулей вылетела на балкон. Большая дверь распахнулась, и на пороге появилась дама в строгом светло-сером костюме и в туфлях на высоких каблуках.
— Это Дина, которую надо опасаться, — подумал Борис.
Не замечая Бориса, Дина прошла к столу, села и начала просматривать бумаги. Потом подняла голову:
— Давно у нас в городе?
— Два дня, — быстро ответил Борис. — Боюсь, как бы не задержаться на пару недель.
— Лет, — поправила Дина. — На пару лет. Хотя, скорее всего, лет на пять.
— Но я только…
— Циничное хулиганство. Люди пишут письма. Требуют наказать. Примерно наказать… Пять лет.
— А то, что у меня украли одежду?
— Милиция ищет. И если найдет, виновные будут наказаны. Одежду вам вернут… После отбытия срока.
— А то, что я сейчас нахожусь не у следователя, а в Министерстве культуры, не дает ли это мне какой-нибудь шанс?
— Ваше последнее место работы?
— Театр.
— Почему ушли?
— Разногласия по поводу трактовки некоторых сцен из Шекспира.
— С кем у вас были разногласия?
— С Шекспиром.
Дина подняла голову и пристально посмотрела на Бориса:
— Ну, а если я попрошу вас помириться с Шекспиром?
— Считайте, что мы с ним уже друзья.
— Вы готовы дружить со всеми, с кем я вас попрошу?
— У меня нет выхода.
— У вас действительно нет выхода.
— И документов тоже.
— И документов тоже. Но я попытаюсь вам помочь. Сейчас мы с вами поедем в гости.
Она внимательно осмотрела Бориса с головы до ног:
— В таком виде вас примут за попрошайку из пригородного поезда. Поэтому сначала я вас отвезу в салон, там вас оденут. Но предварительно вам надо постричься, помыться. Начнем с бани.
Борис испугался:
— О нет, куда угодно, только не в баню! Баня — место опасное.
Дина удивилась:
— Мне баня всегда представлялась местом мирным. По крайней мере, женское отделение. В других бывать не доводилось.
— А вот в городе, где я некоторое время служил, баня оказалась местом далеко не мирным. Какой-то солдат взорвал дымовую шашку…
— В бане?
В первый раз в глазах Дины сверкнул интерес. Борис решил развивать достигнутое: