0,99 €
Mehr erfahren.
- Herausgeber: Strelbytskyy Multimedia Publishing
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Sprache: Russisch
- Veröffentlichungsjahr: 2017
"Авантюрный роман" - произведение русской поэтессы, писательницы Надежды Тэффи (настоящее имя Надежда Александровна Лохвицкая, по мужу Бучинская; 1872-1952). Главная героиня романа Маруся Дудкина, пытаясь начать новую жизнь вдали от родины, берет себе и новое имя — Наташа. Искренняя любовь девушки к Гастону, который оказывается альфонсом и уголовником Жоржем Бубеликом, ведет героиню к страданиям, разочарованиям и гибели. Известность и популярность Надежде Тэффи принесли, прежде всего, юмористические и сатирические рассказы, поместившиеся в сборники "Юмористические рассказы", "И так стало", "Карусель", "Дым без огня", "Неживой зверь", "Городок", "Ведьма". Ее перу принадлежат также ряд стихотворений, переводы, роман "Авантюрный роман", мемуарная проза о З. Гиппиус, А. Коллонтай, А. Керенском, Г. Распутине, А. Аверченко и других современниках писательницы. В своих произведениях Надежда Тэффи пыталась создать портреты людей разных типов характера, уровня образования и сословия. Главное для Тэффи — подчеркнуть индивидуальность каждого человека. Читатель просто ощущает симпатию автора к своим персонажам, любовь к людям.
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 143
Ähnliche
Надежда Тэффи
АВАНТЮРНЫЙ РОМАН
«Авантюрный роман» — произведение русской поэтессы, писательницы Надежды Тэффи (настоящее имя Надежда Александровна Лохвицкая, по мужу Бучинская; 1872–1952).
Главная героиня романа Маруся Дудкина, пытаясь начать новую жизнь вдали от родины, берет себе и новое имя — Наташа. Искренняя любовь девушки к Гастону, который оказывается альфонсом и уголовником Жоржем Бубеликом, ведет героиню к страданиям, разочарованиям и гибели.
Известность и популярность Надежде Тэффи принесли, прежде всего, юмористические и сатирические рассказы, поместившиеся в сборники «Юмористические рассказы», «И так стало», «Карусель», «Дым без огня», «Неживой зверь», «Городок», «Ведьма». Ее перу принадлежат также ряд стихотворений, переводы, роман «Авантюрный роман», мемуарная проза о З. Гиппиус, А. Коллонтай, А. Керенском, Г. Распутине, А. Аверченко и других современниках писательницы.
В своих произведениях Надежда Тэффи пыталась создать портреты людей разных типов характера, уровня образования и сословия. Главное для Тэффи — подчеркнуть индивидуальность каждого человека. Читатель просто ощущает симпатию автора к своим персонажам, любовь к людям.
1
«Pourquot occuper le Tribunal
de ce chetif b… la», — cria une
voix de la Montagne…
La Revolution. Louis Madelin[1]
Кирджали был родом булгар.
А. Пушкин
Шофер гнал вовсю, как ему и было приказано. Тяжелая машина, жужжа, как гигантский шмель, обгоняла бесконечную вереницу автомобилей, возвращавшихся в Париж.
Пассажиры — два манекена модного дома «Манель» и управляющий этого же дома мосье Брюнето — напряженно молчали.
Молчала манекен Наташа[2], потому что злилась на неудачную поездку, на дождь в Довиле, на скуку и на манекена Вэра[3], которая стала разводить драму с мосье Брюнето. Нашла тоже время!
Вэра поджимала губы и отворачивалась от Брюнето, который, как будто в чем-то виноватый, лебезил перед ней, прикрывая ей ноги пледом, и что-то шептал.
«Ссорятся, — думала Наташа. — Что-то она из него выматывает».
Брюнето приходилось, по-видимому, туго. Подъезжая к Парижу, он снял шляпу, и Наташа с удивлением увидела, что плешивый с начесом лоб его был совсем мокрый.
— Милая Наташа, — сказал он. — Мы, конечно, пообедаем все вместе. Мне только надо на одну минутку заехать… Вэра поедет со мной… надо урегулировать… вообще подсчитать. Милая Наташа, мы с Вэра сейчас выйдем, а шофер отвезет вас на Монмартр, он знает куда. Возьмите бутылку шампанского, если хотите, танцуйте и ждите нас. Я вас очень прошу!
Он обращался к Наташе, но смотрел на Вэра и при словах «очень прошу» нагнулся и прижался лицом к руке Вэра.
Та молча закрыла глаза.
Он схватил телефонную трубку и сказал шоферу:
— Авеню Монтень. Ко мне.
Был уже десятый час, когда Наташа подъезжала к ресторану.
— Возвращайтесь на авеню Монтень, — сказала она шоферу.
В подъезд одновременно с ней входил высокий молодой человек. Он торопливо пропустил ее вперед, с тихим восклицанием благоговейного удивления.
Поднимаясь по лестнице, Наташа видела в огромном зеркале томную изящную даму в серебристо-белом манто, отделанном черной лисицей. На длинной гибкой шее две нитки розового жемчуга. Крупные черные локоны плотно облегали затылок.
— Господи! До чего же я красива! Как странно, что дураку Брюнето нравится пухлая Вэра!
Она села за столик, заказала вино и стала ждать.
Чувствовала себя спокойной, довольной, богатой. Главное — хорошо, что спокойной. Можно себе представить, какую сейчас истерику закатывает Вэра несчастному Брюнето. А в понедельник, когда патронша Манельша узнает обо всех штучках[4], обрушится на бедную его плешивую голову такая буря, из которой ему живому не выскочить.
Скучно все это, нудно.
Наташа пила маленькими глотками вино, курила, слушала воющий джаз.
— Хорошо быть свободной!
За соседним столиком уселся тот самый молодой человек, которого она встретила при входе. Место, очевидно, далось ему не даром. Он что-то долго хлопотал и спорил с метрдотелем.
Наташа поняла, что это делается из-за нее, и украдкой следила за соседом.
Он был еще очень молод, лет двадцати пяти, не больше. Белокурый, сероглазый, с пухлыми щеками и надутой верхней губой, как это бывает у детей, когда они что-нибудь очень внимательно делают. Он медленно тянул вино из стакана, закидывая голову, и беспокойно глядел на Наташу. Видимо, хотел заговорить и не знал, как за это приняться.
Но вот зажглись в зале красные лампочки, погас верхний свет и начался «номер». Две очень похожие друг на друга полуголые смуглые танцовщицы плясали фантастический танец. Плясали больше на руках, чем на ногах. Бриллиантовые каблуки сверкали в воздухе.
Публика зааплодировала.
Вихляя боками, танцовщицы пробирались между столиками к выходу.
— Шурка! — вскрикнула Наташа, поймав за тюлевую юбку ту плясунью, что была поменьше.
— Наташка! Ты как сюда попала?
— Тише! Пусть думают, что я богатая англичанка. Жду своих. Ты давно здесь танцуешь?
— Вторую неделю. У меня новая сестра. Еще больше на меня похожа, чем прошлогодняя. Хорош наш номер? Ну, я бегу. Заходи!
Она убежала. За ней следом, роняя стулья, кинулся молодой человек с надутой губой. Вернулись вместе. Шурка, запыхавшаяся, пролепетала на чудовищном франзуском языке:
— Мадам, вуаси мосье ве презенте[5]…
Прыснула и убежала.
Молодой человек растерянно раскланивался, приглашая танцевать.
Танцевал он изумительно.
«Уж не профессионал ли?» — подумала Наташа.
И лицо у него вблизи было совсем славное. Детское — веселое и доброе и слегка смущенное.
Говорил по-французски с акцентом.
— Вы не француз? — спросила Наташа.
— Угадайте! — ответил он.
— Вы… — начала она и остановилась.
Кто он, действительно?
— А ваше имя?
Он помолчал, точно придумывал.
— Гастон Люкэ.
— Значит, все-таки француз?
Он опять ответил «угадайте» и прибавил:
— А я сразу узнал, что вы англичанка.
— Почему?
— По вашему акценту, по вашей внешности и по вашим жемчугам.
Наташа улыбнулась.
— Это наследственные.
— Ну нет! — засмеялся он. — Это только фальшивые так называют. А у вас настоящие.
— Ну конечно, — сухо ответила Наташа.
Как же можно было сомневаться, когда мадам Манель продавала это великолепное изделие по шестьсот франков за нитку, и то только хорошим клиентам к хорошим платьям.
Танцевали много. Мальчик был не красноречив. Больше улыбался, чем говорил. Но улыбался так счастливо, и у самых уголков его рта делались крошечные ямки.
— А вы не уедете в вашу Англию? — спросил он вдруг.
— Нет еще. Не скоро.
Тогда он покраснел, засмеялся и сказал:
— Я вас люблю.
Было уже около двенадцати, и Наташа стала беспокоиться отсутствием Вэра и Брюнето, когда неожиданно явился шофер и подал ей письмо.
Брюнето писал, что приехать не может, рассыпался в извинениях и благодарил заранее «за все, за все». Наташа поняла за что. За то, чтобы она не проболталась патронше. В конце письма сказано было, что она может располагать автомобилем, и был приколот булавкой пятисотфранковый билет.
— Я скоро уеду, — сказала Наташа шоферу. — Подождите немножко.
Мальчик опять звал кружиться.
— Последний танец, — сказала она. — Пора домой.
Он даже остановился.
— Вам уже надоело? Вам скучно? Да, я сам знаю. Здесь тесно и душно. Поедем в другое место. Хотите? Я вам покажу… под Парижем. Там чудесно. Еще не поздно… Умоляю вас!
Наташа представила себе свою скучную отельную комнатку. Отчего не остаться еще хотя на часок «богатой англичанкой», раз это так забавно? Еще часок, другой — и конец. Навсегда.
— Ну хорошо, едем, — решила она. — Мой шофер внизу. Вы скажите ему адрес.
Он покраснел от удовольствия, засуетился…
Наташа подошла к своему столику, заплатила за вино и, накинув заученным грациозно-манекенным жестом свое сверкающее манто, спустилась с лестницы.
2
Er war ein Dieb,
Sie war…
H. Heine[6]
Ресторан, к которому привез Наташу Гастон Люкэ, оказался совсем близко за Сеной. Он занимал небольшой двухэтажный домик, весь окруженный стеклянной верандой, изукрашенной гирляндами и цветными фонариками, весь пылающий, как бенгальский костер, среди темных тихих домиков пригорода.
Глухие удары оркестрового барабана доносились на площадь, всю уставленную автомобилями.
— Вот здесь будет уютно! — сказал Гастон, когда Наташа отпустила шофера.
Внизу помещался бар. Наверху — ужинали, пили и плясали. Еле нашелся свободный столик.
На маленьком пространстве, уделенном для танцев, давя друг друга ногами и локтями, колыхались голые спины, голые плечи, распаренные лица.
Оркестр вела дама-пианистка, вела мастерски. Смеялась, выкрикивала английские словечки, гримасничала, хлопала по боку пианино. Гладко зализанная остролицая голова с локонами, вылезающими из-под ушей, делала ее похожей на веселую борзую собаку.
В каше танцующих выделялся негр, выкидывавший какие-то особые коленца, не очень красивые, но всегда неожиданные. Одет негр был грязновато, и Наташу удивило, что он, пристально посмотрев в их сторону, весело мигнул Гастону. Странное знакомство.
— Вы знаете этого негра? — спросила она.
— Нет, — ответил тот как-то испуганно.
— Мне показалось, что он вам поклонился.
Гастон покраснел:
— Это вам показалось. Он просто так ломается. Он, наверное, в вас влюбился.
— А скажите, вы давно знаете Шуру?
— Шуру? Какую?
— Танцовщицу.
— Да… то есть я видал ее очень часто… раза два.
Попробовали танцевать, но в этой давке трудно было двигаться.
Негр, вытягивая шею, следил за ними. Он все время танцевал с молоденькой блондинкой, выламывая ее в разные стороны. И нельзя было разобрать, танцует он или просто дурит.
— Здесь ужасно душно, — сказала Наташа. — Пора домой.
Гастон встревожился:
— Посидим еще. Я вам сейчас принесу чудесный коктейль. Здешняя специальность. Вы только попробуйте. Умоляю вас! Я сейчас принесу…
Он стал пробираться между танцующими.
Наташа вынула зеркальце, пудру, подкрасила губы. Заметила на платье пятнышко от вина и очень встревожилась. Платье принадлежало «мэзону» и было надето на нее, чтобы демонстрировать его в Довилле во время обеда, не состоявшегося из-за ссоры Вэра с мосье Брюнето. Из-за этого пятнышка могут быть неприятности, особенно если патронша будет в дурном настроении.
«Ну сейчас не стоит об этом думать. Надо веселиться».
Именно «надо веселиться», подумала она, и тут же почувствовала, что вовсе ей не весело, а только беспокойно, тревожно и пора все это кончить. Богатой англичанкой она себя не чувствовала, поддерживать это недоразумение было бессмысленно и скучно. Подозрительный Гастон оказался глупым и мало забавным.
Она стала искать его глазами и увидела за дверью, у лестницы, ведущей в бар. За его спиной стоял негр и, скосив глаза вбок, что-то говорил, нагнувшись близко, очевидно шептал.
«Значит, он знаком с этим негром?»
Потом оба скрылись, должно быть, спустились в бар.
Толпа танцующих немножко поредела. С улицы доносилось жужжание пускаемых в ход моторов.
Наташа открыла сумочку, чтобы отобрать деньги для такси. Подкладка оказалась мокрой: флакон духов раскупорился, и перчатки, платок и даже деньги оказались в зеленых пятнах от полинявшего зеленого шелка пудреницы.
— Ну вот, попробуйте! — раздался голос Гастона.
Он нес, улыбаясь ямочками рта, два бокала оранжевого питья с торчащими из него соломинками. Один бокал поставил перед Наташей, из другого, выбросив соломинку, хлебнул большим глотком, зажмурил глаза и засмеялся:
— Чудесно!
Наташа попробовала коктейль. Да, вкусно и даже не очень крепко.
Оркестр играл «Ce n’est que votre main, madame»[7].
И вдруг Гастон, все смеясь и заглядывая ей в лицо, стал подпевать чуть-чуть хриплым, чувственным и странным голосом:
— «Madame, I love you!»[8].
Он наклонился близко, и Наташа чувствовала запах его духов, душный, глухой, совсем незнакомый и очень беспокойный.
«Если любить его, — подумала она, — то от этих духов с ума сойти можно».
— А ведь вы разговаривали с негром? — сказала она, слегка от него отстраняясь.
— «And I will never in my life forget you»[9]! — напевал он, не отвечая.
He слышал? Или не хотел ответить? Да и не все ли равно.
— Коктейль вкусный. Как он называется?
— Я знаю очень много вкусных вещей, — отвечал Гастон. — Мы как-нибудь поедем с вами на один островок… довольно далеко. Там одна малаечка что-то вам покажет, чего у вас в Англии совсем не знают.
— Странный вы человек, Гастон Люкэ. Скажите мне, чем вы вообще занимаетесь?
— Вами. Я вами занимаюсь.
Он взял ее руки и, смеясь, поднес к губам.
И тут она обратила внимание на его пальцы. Они были грубые, с маленькими плоскими ногтями, хорошо отделанными, но некрасивой формы. Но главное уродство, пугающее, как смутное воспоминание о каком-то страшном рассказе, — был далеко отставленный, несоразмерно длинный большой палец, почти доходящий до первого сустава указательного.
«Рука душителя», — подумала Наташа и все смотрела и не могла отвести глаз, но смотрела исподтишка, словно, если он заметит, что «узнан», тут и произойдет нечто ужасное, чего она не знает и представить себе не смеет.
Он поднял бокал и сунул ей в рот соломинку:
— Ну, еще! Ну, еще! Вкусно! Весело! Чудесно!
И беспокойный запах его духов вошел в нее как хлороформ, против которого каждый усыпляемый инстинктивно борется и которому сладко и безвольно покоряется, когда почувствует, что нет уже для него в жизни другого дыхания, кроме этого, нежеланного, единственного, блаженного.
— У вас странные руки! — говорила Наташа и почему-то смеялась. — Я очень устала. Я сегодня ездила в Довилль.
Ей хотелось рассказать ему обо всем, чтобы вместе посмеяться над недоразумением с «богатой англичанкой». Но говорить было лень. От крепкого коктейля билось сердце, кружилась голова и начинало тошнить.
Она вспомнила, что не обедала, что в ресторане только выпила шампанского.
— Надо скорее домой.
Она приподнялась, но сейчас же опустилась на стул и чуть не упала. Цветные лампочки закачались, зазвенело в голове… Глаза закрылись, тошнота сдавила горло.
«Гук! Гук! Гук!» — глухо гукало что-то, не то барабан оркестра, не то ее сердце. Должно быть, сердце, потому что больно было в груди…
— Ну что вы! Что вы! — говорил взволнованный голос.
Это Гастон. Милый мальчик!
— Даме немножко дурно. Коктейль был слишком крепкий.
Кому он говорил?
Наташа с трудом открыла глаза.
Негр!
Негр стоит около ее столика. Вблизи он маленький, с серыми, брезгливо распущенными губами. Невзрачный. Лакейчик!
У него в руках Наташин пустой бокал.
— Тогда не надо больше пить. Я унесу коктейль, — говорит он и уносит пустой бокал.
— Попробуйте встать, — говорит Гастон. — Здесь есть комнатка. Вы минутку полежите, и все пройдет.
Он ведет ее. Ноги у нее движутся странно легко, но пола она не чувствует. Глаза не смеет открыть: чуть приоткроет — все зазвенит, закружится, и удержаться на ногах уже нельзя.
— Даме дурно! — слышится голос Гастона.
— Сюда, сюда, — отвечает кто-то.
Ее несут.
Потом она чувствует упругое прохладное прикосновение к затылку и правой щеке, такое знакомое, простое, спокойное.
Мелькнули в глазах ярко-желтые бусы, длинной бахромой падающие откуда-то сверху, и жуткое, смертельно бледное, почти белое женское лицо с квадратно сложенным твердым полотенцем на голове.
Потом острый, тонкий звон.
Потом… ничего.
Сон без снов…
И вот — шорох, шепот.
Что-то чуть-чуть пощекотало шею…
Наташа с трудом открывает глаза и не совсем понимает тот сон, который вдруг видит.
Снится ей розовый туман, снится негр. Он нагнулся над чем-то, что лежит на ночном столике… И еще кто-то спиной к ней, и она не видит его лица. Негр распялил губы брезгливой гримасой, что-то злобное сказал, звякнул чем-то…
— Шют[10]! — шепнул другой и быстро обернулся. И вдруг отчаянно, почти громко воскликнул:
— Она смотрит!
Лицо его Наташа не видела. Розовый туман не был неподвижен. Он плыл, мерцал… Мелькнуло ослепительно бледное женское лицо, с белым квадратным полотенцем на темени… Большая теплая рука легла на глаза Наташи… Но она все равно больше не могла бы смотреть. Шум, звон, плещущие искры заполнили мир, и тяжелые веки опустились прежде, чем закрыла их эта рука. Последнее, что почувствовала она, — был запах странных духов, как будто уже знакомых, таких душных, сладких, блаженных, что, теряя сознание, она улыбнулась им как счастью.
3
— Qui est-ce votre père spirituel?
— Le chevalier de Casanova.
— Un gentilhomme espagnol?
— Non, un aventurier benitien.
Sonate de Printemps. Valee Inclan[11]
Какая бывает чудесная жизнь!
Две дамы в малиновых платьях, длинных, твердых, широких, танцуют, жеманно подобрав юбки пальчиками. Под малиновым кустом сидит малиновый пастушок и играет на дудочке…
Чудные, кудрявые, малиновые облака… А за ними малиновая лодочка, и в ней мечтательная дама в малиновом платье. Она опустила руку в воду. А перед ней малиновый кавалер в завязанных бантами подвязках читает что-то по книжечке.
Какая счастливая жизнь!
Подальше на островке два барана… Еще дальше — снова пляшут пышные дамы под свирель пастушка…
Закрыть глаза и потом посмотреть повнимательнее.
Теперь все ясно. Это не жизнь. Это просто обои.
Наташа повернула голову и увидела прямо перед собой лицо сегодняшней ночи: ослепительно белое женское лицо.
Оно было меньше, чем казалось ночью, и принадлежало гипсовому бюсту итальянки, украшавшему камин маленькой уютной комнаты со спущенными розовыми шторами, с розовым абажуром в желтых бусах на висячей лампе и на лампочке ночного столика. Кто-то засмеялся за стеной, и веселый женский голос быстро что-то затараторил.
Послышался звонок, мелкие шаги за дверью. Живой разговор. Все было так просто, как во всех маленьких отельчиках. Совсем не жутко. Наташа приподнялась и увидела, что лежит в платье, в сверкающем вечернем туалете, «креасион» мэзона «Манель»[12].
Это было первое, что она ясно поняла. Она лежит в вечернем платье. Она смяла чудесное вечернее платье, которое должна сдать в полном порядке.
От этого профессионального шока в усталой, одурманенной голове мысли задвигались — вспомнился весь вчерашний день, поездка в Довилль, шампанское в ресторане, Гастон, вечер, негр.
— Я напилась?
И вдруг вспомнились ночь, негр, шепот:
«Она смотрит!»
Рука…
Наташа опустила ноги с кровати. Голова слегка кружилась.
Что они смотрели на столике — негр и тот, другой?
На столике лежали ее розовый жемчуг и сумочка. Больше ничего. Может быть, негр думал, что жемчуг настоящий, и хотел обокрасть ее?
И вдруг она спохватилась.
Где манто?
На манто был дорогой мех!
Украли!
Она вскочила.
О-о-о! Вот это действительно было бы ужасно!
Чуть не плача, обошла она комнату.
— Слава богу!
Манто завалилось между кроватью и стеной.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату заглянула приветливо улыбающаяся пожилая горничная в белой наколке.
— Мадам уже встала? Мадам хочет кофе?
Она подбежала к окну и отдернула занавески.
— Я сейчас принесу.
Из окна видны были площадь, трамвай, набережная. Все такое простое, обычное. И горничная так приветливо улыбалась. Ничего, значит, особенного не произошло. А уж одну минуту мелькнула у нее мысль — не подсыпали ли ей чего-нибудь в коктейль… Может быть, даже и негр не приходил ночью… И все это был сон.
Горничная принесла кофе с круассанами.
— У вас много жильцов? — спросила Наташа.
