Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: Иностранка
- Kategorie: Krimi
- Serie: Звезды мирового детектива
- Sprache: Französisch
- Veröffentlichungsjahr: 2013
До того как занять видное место среди авторов криминально-детективного жанра, Жан-Кристоф Гранже работал журналистом, писал для целого ряда журналов во всем мире, затем стал независимым репортером. Позже он основал собственное агентство новостей. Дебютная книга Гранже — "Полет аистов" была опубликована в 1994 году, однако осталась практически незамеченной, чего никак не скажешь о его втором романе — "Пурпурные реки", увидевшем свет три года спустя. Несмотря на то что его появление на рынке не сопровождалось рекламной шумихой, роман завоевал популярность, вошел в число бестселлеров. По этой книге в 2000 году Матье Кассовицем был поставлен одноименный фильм (в российском прокате получивший название "Багровые реки"), где главные роли сыграли Жан Рено и Венсан Кассель. Маленький университетский городок в Альпах охвачен ужа сом: чудовищные преступления следуют одно за другим. Полиция находит изуродованные трупы то в расселине скалы, то в толще ледника, то под крышей дома. Сыщик Ньеман решает во что бы то ни стало прекратить это изуверство, но, преследуя преступника, он натыкается на все новые жертвы...
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 424
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Содержание
Жан-Кристоф Гранже
Багровые реки
Роман
Перевод И. Волевич
Информация о книге
18+
Гранже Ж.-К.
До того как занять видное место среди авторов криминально-детективного жанра, Жан-Кристоф Гранже работал журналистом, писал для целого ряда журналов во всем мире, затем стал независимым репортером. Позже он основал собственное агентство новостей. Дебютная книга Гранже — «Полет аистов» была опубликована в 1994 году, однако осталась практически незамеченной, чего никак не скажешь о его втором романе — «Пурпурные реки», увидевшем свет три года спустя. Несмотря на то что его появление на рынке не сопровождалось рекламной шумихой, роман завоевал популярность, вошел в число бестселлеров. По этой книге в 2000 году Матье Кассовицем был поставлен одноименный фильм (в российском прокате получивший название «Багровые реки»), где главные роли сыграли Жан Рено и Венсан Кассель.
Маленький университетский городок в Альпах охвачен ужасом: чудовищные преступления следуют одно за другим. Полиция находит изуродованные трупы то в расселине скалы, то в толще ледника, то под крышей дома. Сыщик Ньеман решает во что бы то ни стало прекратить это изуверство, но, преследуя преступника, он натыкается на все новые жертвы...
ISBN: 978-5-389-03812-7
УДК 82/89
ББК 84.4 Фр
© И. Волевич, перевод на русский язык, 2001
© Издательская Группа «Азбука-классика»
ООО «Издательская Группа Аттикус», 2012®
Присцилле посвящается
I
1
"Ga-na-mos! Ga-na-mos"1.
Пьер Ньеман, судорожно сжимая рацию, глядел сверху на толпу, спускавшуюся по бетонным ступеням Парк-де-Пренс2. Тысячи разгоряченных лиц, светлых бейсболок и вызывающе ярких шарфов текли вниз буйным пестрым потоком. Словно вихрь конфетти. Словно легионы обезумевших демонов. И все тот же неумолчный вопль в три пронзительные тягучие ноты: "Ga-na-mos!"
Ньеман, стоявший на крыше начальной школы, напротив стадиона, отдал по рации приказ третьей и четвертой бригадам РСБ3. Полицейские в темно-синих мундирах и черных касках споро занимали позиции, прикрываясь пластиковыми щитами.
Классический метод. По две сотни человек у каждого выхода со стадиона плюс заслон из эрэсбешников, чья задача — не позволить фанатам команд-соперниц столкнуться, сойтись или даже заметить друг друга...
Нынче вечером, по случаю матча "Сарагоса"—"Арсенал", единственной игры в этом году, когда в Париже за победу боролись две нефранцузские команды, на стадион прислали более тысячи четырехсот полицейских. Проверка документов, личный досмотр и охрана сорока тысяч болельщиков, приехавших из обеих стран. Старший комиссар полиции Пьер Ньеман был в числе ответственных за данное мероприятие. Подобные операции не входили в его обязанности, но этот полицейский со стрижкой ежиком любил такие "разминки". Надзор и лобовые столкновения. Без протоколов и другой процедурной тягомотины. В каком-то смысле это отсутствие формальностей грело ему душу. И потом, ему нравился боевой дух, сплачивавший в такие минуты его "армию на марше".
Первые ряды болельщиков уже спустились до нижней площадки, их можно было видеть между бетонными опорами стадиона, над выходами H и G. Ньеман бросил взгляд на часы. Еще четыре минуты — и толпа, оказавшись снаружи, вырвется на шоссе. Вот когда возникнет опасность встреч, стычек и драк. Полицейский набрал побольше воздуха в грудь. Октябрьская ночь дышала угрозой.
Две минуты. Ньеман машинально обернулся и увидел вдали площадь Порт-Сен-Клу. Абсолютно пустую. Лишь белые водяные снопы трех фонтанов маячили в темноте, точно символы тревоги. Вдоль проспекта вереницей стояли автобусы РСБ. Рядом бродили, разминаясь, люди с касками у пояса и дубинками на боку. Резервные бригады.
И вот началось. Сперва послышался ропот: толпа угодила в проход между решетками с остроконечными прутьями. Ньеман невольно улыбнулся. Именно за этим он сюда и пришел. Болельщики бурно выражали свое недовольство. Пронзительные звуки труб перекрывали людской гомон, от адского шума дрожали бетонные трибуны. "Ga-na-mos! Ga-na-mos!" Ньеман включил передатчик и связался с командиром восточной роты Жоакеном: "Говорит Ньеман. Они выходят. Гоните их к автобусам, к бульвару Мюрата, стоянкам и входам в метро!"
С крыши здания полицейский легко мог оценить ситуацию: с этой стороны риск беспорядков был минимальный. Сегодня вечером выиграли испанцы — значит, их фанаты представляют наименьшую опасность. Английские болельщики сейчас выходили с противоположного конца стадиона, через двери А и К, у Булонской трибуны, сильно напоминая скопище диких зверей. Ньеман собирался спуститься туда, как только операция войдет в решающую фазу.
Внезапно над толпой, в свете уличных фонарей, блеснула запущенная кем-то бутылка. Ньеман увидел, как взметнулась полицейская дубинка; тесные ряды дрогнули и отступили, люди начали падать в давке. Он яростно выкрикнул в рацию: "Жоакен, мать вашу! Сдержите своих людей!"
Он кинулся к лестнице и кубарем скатился вниз с восьмого этажа. Когда он выбежал на проспект, две колонны эрэсбешников уже мчались к толпе, готовые усмирить разбушевавшихся хулиганов. Ньеман бросился наперерез, размахивая руками и пытаясь остановить их. Дубинки уже мелькали в нескольких метрах от его лица, как вдруг справа возник Жоакен в закрытом шлеме. Подняв козырек, он яростно взглянул на комиссара.
— Господи боже, Ньеман, вы что, совсем спятили? Вы же в штатском, из вас сейчас отбивную сделают!..
Но комиссар словно не слышал его.
— Какого черта вы выпустили своих людей, Жоакен? Немедленно отведите их назад, иначе через три минуты здесь будет бойня.
Капитан Жоакен, краснолицый толстяк, сердито пыхтел. Его тоненькие усики в стиле Belle Epoque подрагивали в такт прерывистому дыханию. Из рации донеслось: "Всем... всем... всем отрядам... Булонский поворот... Улица Майора Гильбо... Скорее сюда!.. У нас проблемы!" Ньеман бросил на Жоакена злой взгляд, как будто тот был единственным виновником этого вселенского хаоса. Его пальцы до боли стиснули передатчик. "Говорит Ньеман. Сейчас подойдем". И он приказал капитану, уже чуть спокойнее:
— Я пойду, а вы пришлите туда как можно больше людей. И наведите здесь порядок.
Не дожидаясь ответа, комиссар пустился на поиски стажера, служившего ему водителем. Он пулей промчался через площадь, успев краем глаза заметить вдали официантов "Кафе де Пренс", торопливо опускавших металлические жалюзи. В воздухе витал страх.
Наконец он углядел низенького брюнета в кожаной куртке, топтавшегося возле черного седана. Грохнув кулаком по капоту, Ньеман взревел:
— Живо к Булонской трибуне!
Миг спустя оба сидели в машине. Автомобиль рванул с места так, что взвизгнули колеса. Стажер свернул налево: по шоссе, освобожденному для сил безопасности, можно было скорее проехать к выходу К. Но тут Ньемана осенило.
— Нет, — выдохнул он, — давай назад, они наверняка пойдут нам навстречу.
Машина резко развернулась, подняв фонтаны воды из луж, оставленных готовыми к атаке водометами, и вихрем понеслась вдоль авеню Парк-де-Пренс по узкому коридору между серыми полицейскими автобусами. Люди в касках, бежавшие в том же направлении, не глядя расступались и пропускали ее. Ньеман прилепил на крышу мигалку. Стажер лихо свернул влево перед лицеем Клода Бернара и снова сделал разворот, чтобы подъехать к третьему выходу со стадиона. Они миновали Отейскую трибуну. Заметив в воздухе первые облачка слезоточивого газа, Ньеман понял, что был прав: сражение шло уже на площади Европы.
Автомобиль врезался в белесую хмарь слезоточивого газа, едва не раздавив первых пострадавших, опрометью бегущих с поля битвы. Схватка, видимо, началась как раз напротив президентской трибуны. Мужчины в галстуках, женщины в сверкающих драгоценностях бежали, шатаясь и кашляя, по их лицам текли слезы. Одни искали укрытия во дворах и подъездах, другие, наоборот, взбирались наверх по лестницам стадиона.
Ньеман выскочил из машины. На площади уже дрались свирепо, не на шутку. В груде сцепившихся тел мелькали вызывающе яркие "розетки" 4 английских болельщиков вперемежку с темными силуэтами эрэсбешников. Некоторые из бойцов уже ползли по асфальту, словно окровавленные слизняки; другие топтались поодаль, не решаясь пустить в ход ружья с пластиковыми пулями из страха задеть своих раненых товарищей.
Комиссар снял очки и обвязал лицо шарфом. Подбежав к ближайшему эрэсбешнику, он вырвал у него из рук дубинку и одновременно ткнул ему в лицо свое трехцветное удостоверение. Тот растерянно крутил головой: газовое облако заволокло прозрачное забрало его шлема.
Пьер Ньеман бросился к дерущимся. Болельщики "Арсенала" пускали в ход кулаки, прутья, кованые бутсы; эрэсбешники защищались, отступая под их натиском и пытаясь вызволить своих поверженных наземь собратьев. Дубинки вовсю "прессовали" собравшихся, но были бессильны остановить бешеную схватку.
Офицер ворвался в гущу толпы.
Он бил направо и налево, кулаком и дубинкой. Свалил с ног какого-то верзилу и "вырубил" его серией прямых ударов. По ребрам, в пах, в лицо. Тут же успел отбить ногой удар, грозивший ему сбоку, и, выпрямившись, с диким криком едва не сломал дубинку о шею нападавшего. Кровь бросилась ему в голову, во рту стоял странный металлический привкус. Он больше не думал, не чувствовал боли. Он помнил только одно: это война и перед ним враги.
Вдруг в сотне метров от себя он заметил странную сцену. Человек в штатском, явно раненый, из последних сил отбивался от двух державших его хулиганов. Ньеман сразу заметил струйки крови на лице несчастного, жестокие удары его истязателей, их перекошенные ненавистью черты. Он тут же все понял: значки на куртках парней и на одежде их жертвы принадлежали разным клубам.
Все ясно: сведение счетов.
Именно в этот миг избиваемый вырвался из рук своих палачей и побежал в сторону боковой улицы Нунжессер-э-Коли. Те бросились за ним. Ньеман отшвырнул дубинку, растолкал людей и пустился в погоню.
Началось преследование.
Ньеман бежал, мерно дыша и уверенно нагоняя парней, которые уже почти настигли свою жертву на тихой, безлюдной улице.
Все четверо свернули вправо и через несколько минут оказались у бассейна "Молитор", наглухо закрытого в этот поздний час. Здесь-то негодяи и схватили свою добычу. Ньеман добежал до площади Порт-Молитор, под которой проходил кольцевой бульвар, и... не поверил своим глазам: один из нападавших выхватил нож.
В синеватом свете фонарей Ньеман различил, как блестящее лезвие несколько раз вонзилось в человека, который корчился на мостовой, вздрагивая при каждом ударе. Нападавшие подняли тело и швырнули его вниз, через барьер, на шоссе.
— НЕТ! — взревел полицейский и выхватил револьвер. Опершись на капот ближайшей машины и придерживая правую руку левой, он затаил дыхание и прицелился. Первый выстрел. Мимо. Убийца с ножом изумленно обернулся. Второй выстрел. Опять промах.
Сунув револьвер на взводе в кобуру, Ньеман кинулся в погоню. Его трясло от ярости: дважды промазать оттого, что не успел надеть очки! Наконец он добежал до моста. Человек с ножом уже скрылся в кустах, росших вдоль кольцевого бульвара. Его сообщник от растерянности застыл на месте. Полицейский свалил его с ног ударом рукоятки револьвера в шею, дотащил за волосы до ближайшего столба и приковал к нему наручниками. Только после этого он перегнулся через барьер и взглянул вниз.
Тело убитого рухнуло сверху на шоссе, и несколько машин, не успев сбавить скорость, промчались по нему, прежде чем движение захлебнулось в гигантской хаотической пробке. Машины сталкивались, разбивались одна о другую, оглашая окрестности тоскливым воем клаксонов. В свете фар Ньеман заметил, как один из водителей беспомощно топчется около автомобиля, закрывая руками окровавленное лицо.
Комиссар обернулся и увидел мелькнувшую в кустах цветную нарукавную повязку убийцы, который, видимо, решил скрыться в густой листве. Вытаскивая на бегу револьвер, Ньеман кинулся следом.
Петляя между деревьями, убийца то и дело оглядывался на полицейского. Но тот и не думал прятаться: пускай мерзавец знает, что старший комиссар Пьер Ньеман сейчас вынет из него душу. Внезапно преступник скрылся за каким-то пригорком. Шум шагов и скрип гравия подсказали Ньеману направление его бегства — Отейский парк.
Серые булыжники парка слабо поблескивали в ночной тьме. Пробегая мимо оранжерей, Ньеман увидел впереди силуэт, перемахнувший через стену. Он последовал за ним и оказался на кортах Ролан-Гарроса.
Решетчатые дверцы были не заперты, и убийца беспрепятственно перебегал с корта на корт. Ньеман распахнул одну из дверец, влетел на красную площадку и перепрыгнул через первую сетку. Парень, оторвавшийся от него метров на пятьдесят, уже выказывал признаки усталости. Он едва одолел очередную сетку и начал взбираться по лестнице между трибунами. Его преследователь, напротив, мчался вверх легко и свободно, лишь чуточку запыхавшись.
Он был уже в нескольких метрах от беглеца, как вдруг тот, достигнув последних ступеней, бросился вниз, в пустоту.
Он спрыгнул на крышу соседнего дома и вмиг исчез из виду, соскользнув с нее вниз. Комиссар отступил на шаг и, прыгнув в свою очередь, приземлился на засыпанную гравием площадку. Вокруг деревья, лужайки, мертвая тишина.
И никаких следов убийцы.
У него было два возможных прибежища — главное здание, с крыши которого он только что соскочил, и большое деревянное строение в глубине сада. Вытащив из кобуры свой MR-73, Ньеман толкнул спиной дверь позади себя. Дверь свободно открылась.
Комиссар шагнул внутрь и застыл от удивления. Перед ним был просторный холл, отделанный мрамором, с круглым каменным возвышением в центре, покрытым неведомыми письменами. На верхние этажи вела лестница с золочеными перилами. В полумраке сочно рдели пурпурные бархатные драпировки, блестели роскошные вазы... Ньеман понял, что угодил в какое-то азиатское посольство. Вдруг снаружи раздался шорох. Значит, убийца в другом здании. Полицейский бегом пересек сад прямо по газону и подобрался к деревянному строению. Дверь еще раскачивалась на петлях. Он бесшумно скользнул внутрь, и вдруг полутьма обернулась волшебным видением: это была конюшня, разделенная на красивые, чистенькие стойла, откуда на него глядели низкорослые лошадки с подстриженными гривами.
Нервно вздрагивающие крупы. Шуршание соломы. Пьер Ньеман крался на цыпочках, крепко сжимая револьвер. Один бокс, второй, третий... Справа послышался глухой звук. Полицейский резко обернулся. Нет, это просто стукнуло копыто. Легкий шум слева. Он повернул голову, но было слишком поздно. Нож уже взлетел и опустился. Ньеман успел отскочить в последний миг. Лезвие чиркнуло по его плечу и вонзилось в круп коня. Тот среагировал молниеносно: копыто с железной подковой мощным ударом раздробило лицо убийцы. Полицейский воспользовался моментом: бросившись к нападавшему, он ударил его по голове рукояткой револьвера.
В неистовстве он бил и бил, пока наконец не остановился, глядя на обезображенное лицо преступника. Оно превратилось в сплошное месиво с торчащими наружу осколками костей; выбитый глаз свисал на спутанных жилках. Убийца не шевелился; на голове у него по-прежнему красовалась бейсболка с цветами "Арсенала". Ньеман сжал окровавленное оружие обеими руками и сунул ствол в разбитый рот негодяя. Он взвел курок и закрыл глаза. Он уже приготовился выстрелить... но в этот миг откуда-то снизу послышался пронзительный писк.
Это звонил у него в кармане мобильный телефон.
2
Здание Центрального управления уголовной полиции Министерства внутренних дел тянулось вдоль одной из слишком новых и слишком симметричных улиц квартала Нантерской префектуры. Три часа спустя после описанных событий в его окнах еще теплился слабый свет. Это горела стоявшая низко, почти вровень со столом, лампа в кабинете Антуана Реймса; сам он сидел в полумраке. Напротив него, по другую сторону светового круга, вырисовывался мощный силуэт Пьера Ньемана. Только что он коротко изложил содержание своего рапорта о недавней схватке на площади Порт-Молитор.
Реймс скептически спросил:
— И как теперь этот тип?
— Англичанин? В коме. Множественные переломы костей лица. Я звонил в Отель-Дьё: врачи пытаются сделать ему пересадку кожи.
— А его жертва?
— Раздавлена машинами на кольцевой, возле Порт-Молитор.
— Господи боже! Что все-таки произошло?
— Сведение счетов между хулиганами. Среди болельщиков "Арсенала" были люди из клуба "Челси". Во время драки пара бандитов исполосовала своего оппонента ножом.
Реймс недоверчиво качнул головой. Помолчав с минуту, он спросил:
— Ну а этот твой "оппонент"? Ты уверен, что все дело в ударе копытом?
Ньеман, не отвечая, повернулся к окну. Мертвенно-бледная луна разрисовала странными узорами фасады соседних домов; над темно-зелеными холмами Нантерского парка плыли не то облака, не то радуги. Реймс продолжал:
— Никак не пойму тебя, Пьер. Зачем ты ввязываешься в подобные истории? Надзор за порядком на стадионе — вот и все, что от тебя требовалось, а ты...
Он умолк. Ньеман не реагировал.
— Тебе уже такие выходки не по возрасту, — снова заговорил Реймс. — Да и не твоя это компетенция. В нашем договоре ясно сказано: никаких столкновений, никаких актов насилия...
Круто развернувшись, Ньеман надвинулся на своего шефа.
— Давай ближе к делу, Антуан. Зачем ты вызвал меня среди ночи? Когда ты позвонил, ты еще ничего не знал об истории в парке. Так что тебе надо?
Реймс не двигался. Широкие плечи, курчавые седеющие волосы, грубый профиль. Внешность старого морского волка. Вот уже несколько лет дивизионный комиссар возглавлял Центральный отдел по борьбе с насилием над людьми — ЦОБННЛ; эта сложная аббревиатура означала на самом деле высшую инстанцию полиции нравов. Ньеман знал Реймса много лет, прежде чем тот заступил на эту административную должность; в молодости оба они были простыми сыщиками, ловкими умелыми сыщиками, в любую погоду, и в дождь и в снег, ловившими преступников на улицах. Полицейский со стрижкой ежиком подался вперед и спросил еще раз:
— Так что же? Реймс вздохнул:
— Да тут одно убийство...
— В Париже?
— Нет, в Герноне, департамент Изер, возле Гренобля. Это университетский городок.
Ньеман схватил стул и сел напротив дивизионного комиссара.
— Я слушаю.
— Тело нашли вчера в конце дня. Оно было засунуто в расселину скалы над рекой, огибающей кампус5. Очень похоже, что действовал маньяк.
— Кто убит? Женщина?
— Нет. Мужчина. Молодой парень. Кажется, университетский библиотекарь. Раздет донага. На теле следы пыток — ножевые раны, разрывы, ожоги... и еще, кажется, следы удушения...
Ньеман облокотился о стол и начал двигать взад-вперед пепельницу.
— Зачем ты мне все это рассказываешь?
— Затем, что я хочу направить тебя туда.
— Еще чего! Расследовать убийство? Да парни из гренобльской уголовки через неделю возьмут этого подонка...
— Пьер, не валяй дурака. Ты прекрасно знаешь, что эти дела так просто не делаются. Никогда. Я говорил со следователем. Он просил прислать опытного специалиста.
— Специалиста по чему?
— По убийствам. И по нравам. Он подозревает сексуальный мотив. Ну, в общем, что-то в этом роде.
Ньеман нагнулся к свету и тотчас ощутил на лице жар от мощной лампы.
— Антуан, ты чего-то недоговариваешь.
— Следователя зовут Бернар Терпант. Он мой старый приятель. Мы с ним земляки, оба из Пиренеев. Он просто в шоке, ясно тебе? И он хочет распутать это как можно скорее. Избежать шума, прессы, всего этого дерьма. Через несколько недель начало учебного года; нужно кончить расследование до этого. В общем, что тебе объяснять...
Старший комиссар встал и снова шагнул к окну. Он мрачно уставился на светящиеся точки фонарей и темную листву парка. Перед его глазами еще стояли жестокие сцены последних часов — удары ножа, кольцевой бульвар, погоня за преступником на кортах Ролан-Гарроса. В сотый раз он подумал о том, что звонок Реймса не дал ему убить человека. И еще о том, что эти приступы необузданной ярости, лишавшие его рассудка и доводившие до полного безумия, грозили самым худшим.
— Ну так как? — спросил Реймс. Ньеман обернулся:
— Я уже года четыре как не занимаюсь такими делами. Почему все-таки ты предлагаешь мне это расследование?
— Мне нужен опытный человек. Ты же знаешь, что в центральной конторе не замедлят послать туда своего человека, на результат им наплевать. — Его грубые пальцы забарабанили по столу. — Так что я пользуюсь своей скромной властью.
Комиссар ухмыльнулся, сверкнув очками в железной оправе.
— Выпускаешь волка из логова?
— Да, выпускаю волка из логова. Для тебя это удобный случай проветрить мозги. Для меня — услуга, которую я оказываю старому приятелю. По крайней мере, за это время ты больше никому не своротишь морду на сторону.
И Реймс схватил листки факса, блестевшие под лампой на его столе.
— Вот первые выводы местных жандармов. Так берешься или нет?
Ньеман шагнул к столу и собрал еще теплые бумажные полосы, небрежно скомкав их.
— Я тебе позвоню. Хочу сперва узнать, что там в Отель-Дьё.
Покинув улицу Труа-Фонтано, Ньеман вернулся к себе домой, в Девятый округ, на улицу Лабрюйера. Просторная, почти пустая квартира сияла любовно, по старинке, навощенным паркетом. Он принял душ, обработал свои раны, впрочем не такие уж страшные, и взглянул в зеркало. Костистое, морщинистое лицо. Седоватый блестящий ежик волос. Очки в металлической оправе. Ньеман довольно улыбнулся своему отражению. Не хотел бы он увидеть такую физиономию на темной улице.
Достав спортивную сумку, он бросил в нее кое-какую одежду, засунул между рубашками и носками помповое ружье "ремингтон" двенадцатого калибра, коробки с патронами и speed-loader6 для своего "манюрена". Затем вынул из шкафа чехол и сложил в него два зимних костюма и несколько галстуков с затейливыми оранжевыми узорами.
По дороге к Порт-Шапель Ньеман остановился на бульваре Клиши, возле "Макдоналдса", открытого круглые сутки, и быстренько съел пару больших чизбургеров, не спуская глаз со своей машины, закрывшей выезд другим. Три часа ночи. В мертвенном свете неоновых ламп по грязному залу слонялись несколько призраков весьма знакомого вида. Негры в просторных, развевающихся одеяниях. Проститутки с длинными, заплетенными на ямайский манер косичками. Наркоманы, бродяги, пьяницы. Все эти существа принадлежали к его былому миру сыщика — миру улицы, покинутому им ради кабинетной работы, почетной и хорошо оплачиваемой. Любой другой сыщик был бы несказанно рад попасть в центральную контору — еще бы, такое повышение! Для него же эта контора была клеткой — золоченой, конечно, но всего лишь клеткой, где он томился в неволе. Он снова взглянул на окружавших его ночных посетителей. Эти привидения были деревьями ЕГО леса, того самого, по которому он некогда крался бесшумной поступью охотника.
Ньеман стремительно мчался по шоссе, не выключая фар и не обращая внимания на полицейские радары и знаки ограничения скорости. В восемь утра он уже свернул на шоссе, ведущее к Греноблю. Миновав Сен-Мартен-д'Эр и Сен-Мартен-д'Юрьяж, он взял курс на Гернон, расположенный у подножия Большого Пика Белладонны. Дорога петляла среди хвойных лесов и промышленных зон. Здесь царила мрачноватая атмосфера, свойственная любому захолустью, где красота природы не в силах скрыть безнадежную заброшенность.
Наконец комиссар заметил первые щиты, указывающие направление к университету. Вдали, в мягкой хмари пасмурного утра, вырисовывались зубчатые верхушки гор. На очередном вираже комиссар увидел в глубине долины университет — комплекс больших современных бетонных зданий в окружении длинных унылых лужаек. Ньеману представился туберкулезный санаторий, огромный, размером с небольшой город, — наверное, он выглядел бы точно так же.
Свернув с автострады, он поехал в сторону долины. На западном склоне горы он различил множество серебристых потоков, которые падали вниз, по пути переплетаясь между собой. Притормозив, Ньеман с легкой дрожью глядел, как эти ледяные реки, отвесно летящие сверху, то прятались в зарослях кустарника, то вырывались на свет божий непокорными ослепительно-белыми жгутами и вновь исчезали за листвой...
Полицейский решил сделать небольшой крюк. Он углубился под своды лиственниц и елей, мокрых от утренней росы, и вскоре выехал на длинную равнину, зажатую между высокими черными утесами.
Офицер затормозил, вышел из машины и достал бинокль. Он долго разглядывал местность, отыскивая неизвестно куда подевавшуюся реку. Внезапно он понял, что река, достигнув низа лощины, текла дальше как раз за этой чередой утесов. Теперь он даже мог увидеть ее в просветах между камнями.
Вдруг ему бросилась в глаза еще одна интересная деталь; он подкрутил колесико бинокля и вгляделся. Нет, ошибки быть не могло. Сев в машину, он на полной скорости погнал ее к долине. Минуту назад он увидел в проеме меж каменных глыб неизменный атрибут национальной жандармерии — желтую фосфоресцирующую ленту с надписью:
ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН.
3
Ньеман попытался съехать к проходу в скалах по узкой извилистой дорожке. Но вскоре ему пришлось остановиться — седан дальше пройти не мог. Выйдя из машины, комиссар нырнул под желтую ленту и подошел к берегу реки.
Здесь быстрому течению преграждали путь груды камней. Поток, вопреки ожиданиям Ньемана, не бурлил, не брызгал пеной, а лениво растекался небольшим прозрачным озерком, гладь которого была светла и безмятежна. Чуть дальше река сворачивала направо и, вероятно, текла через город — его сероватый силуэт уже вставал впереди в ложе долины. И тут Ньеман резко остановился. Он увидел слева от себя человека, сидевшего на корточках у берега. Комиссар инстинктивно схватился за кобуру. Но при этом у него на поясе звякнули наручники. Человек обернулся и с улыбкой взглянул на полицейского.
— Что вы здесь делаете? — грубо спросил Ньеман.
Незнакомец молчал; он снова улыбнулся и встал, отряхивая руки. Это был молодой человек с нежным лицом и светлыми тонкими, как пух, волосами. Замшевая куртка, брюки с защипками. Наконец он звонко ответил вопросом на вопрос:
— А вы?
Эта наглая реплика обескуражила Ньемана. Он ворчливо объявил:
— Полиция. Вы что, не видели ограждения? Надеюсь, у вас есть веские причины находиться тут, иначе...
— Я Эрик Жуано, из уголовной полиции Гренобля. Пришел на разведку. Трое наших должны подъехать сюда днем.
Ньеман шагнул вперед и остановился рядом с инспектором на правом берегу потока.
— А где жандармы? — спросил он.
— Я дал им полчасика, чтобы перекусили. — Он беззаботно пожал плечами. — Мне нужно было тут поработать спокойно, без свидетелей... комиссар Ньеман.
Седой полицейский удивленно моргнул. Молодой человек продолжал, все так же уверенно:
— Я вас сразу узнал. Пьер Ньеман. Бывший прославленный шеф РЕЙДА. Бывший комиссар уголовных бригад. Бывший охотник за убийцами и наркодилерами. В общем, целая куча бывших титулов...
— А что, наглость теперь входит в программу подготовки инспекторов?
Жуано насмешливо поклонился.
— Извините, комиссар. Я просто пытаюсь смахнуть позолоту со статуи кумира. Вам же известно, что вы кумир, суперсыщик, свято чтимый всеми молодыми инспекторами Франции. Вы прибыли сюда из-за этого убийства?
— А ты как думаешь?
Юный полицейский снова отвесил поклон.
— Для меня будет великой честью работать бок о бок с вами.
Ньеман смотрел на зеркальную поверхность спокойного озерца у своих ног; утренний свет пронизывал воду до самого дна, откуда шло легкое зеленоватое мерцание.
— Расскажи, что ты знаешь об этом деле.
Жуано поднял глаза к возвышавшейся над ними отвесной скале.
— Тело нашли вон там, наверху.
— Наверху? — удивленно переспросил Ньеман, вглядываясь в зазубрины опасных уступов, которые отбрасывали вниз резкие черные тени.
— Да. На высоте пятнадцати метров. Убийца засунул его в расселину, придав ему странную позу.
— Какую позу?
Жуано слегка присел, опустил голову и обхватил руками торс.
— Вот такую. Позу эмбриона.
— Неслабо!
— В этом деле все неслабо.
— Мне говорили о ранах и ожогах,— продолжал Ньеман.
— Труп я еще не видел. Но, похоже, на нем и правда множественные следы пыток.
— Жертва скончалась в результате этих пыток?
— Это еще не установлено. На горле имеются глубокие борозды — похоже на удушение.
Ньеман снова взглянул на светлое озерко. Он увидел в нем свое отражение, четкое, как в зеркале, — короткая стрижка, синий плащ.
— Ну а что ты здесь нашел?
— Да ничего. Вот уже битый час ищу хоть какую-нибудь зацепку — и ровно ничего. Я так думаю, что жертву убили не в этом месте. Просто убийца привез ее сюда и запихнул между камнями.
— Ты поднимался наверх?
— Да. Там тоже ничего нет. Убийца, судя по всему, взобрался на скалу с другой стороны и спустил сюда тело на веревке. Потом спустился сам по другой веревке и засунул свою жертву в эту дыру. Ему нужно было сильно потрудиться, чтобы придать ей такую картинную позу. Совершенно непостижимо!
Ньеман опять взглянул на каменную стену, щетинившуюся острыми пиками, изборожденную глубокими трещинами. Со своего места он не мог точно определить расстояние, но ему казалось, что расселина, где обнаружили тело, находилась на равной высоте что от подножия, что от вершины скалы. Он резко повернулся.
— Поехали.
— Куда?
— В больницу. Я хочу взглянуть на труп.
Обнаженное тело, прикрытое до плеч простыней, лежало боком на блестящем столе. Человек свернулся комочком, словно прятался от удара молнии. Голова была втянута в приподнятые плечи, руки сжаты в кулаки, колени согнуты и подтянуты к подбородку. Синевато-бледная кожа, судорожно напрягшиеся мышцы, истерзанная ранами плоть — все это придавало трупу особенно реальный и оттого невыносимо страшный вид. Шея была исполосована ножом, как будто жертве пытались перерезать горло. На висках вздулись синие вены, — казалось, они вот-вот лопнут.
Ньеман поднял глаза на собравшихся в морге людей. Здесь были следователь Бернар Терпант — высокий, худой, со щеточкой седеющих усов, шеф жандармской бригады Гернона капитан Роже Барн — грузный, медлительный колосс, и капитан Рене Вермон, откомандированный розыскным отделением жандармерии, — маленький невзрачный человечек с красным лицом и сверлящими глазками. Жуано скромно стоял позади с видом усердного стажера.
— Личность установили? — спросил Ньеман, ни к кому конкретно не обращаясь.
Барн по-военному четко шагнул вперед и откашлялся, прежде чем ответить:
— Убитого звали Реми Кайлуа, господин комиссар. Возраст — двадцать пять лет. Последние три года работал в должности старшего библиотекаря в университете Гернона. Тело убитого было опознано сегодня утром его женой Софи Кайлуа.
— Она заявляла о его исчезновении?
— Да, вчера, в воскресенье, к вечеру. По ее словам, муж ушел накануне в горы, на прогулку к пику Мюре. Один, как всегда по выходным. Иногда он ночевал в одном из высокогорных приютов. Вот почему она не сразу подняла тревогу. До вчерашнего вечера ей...
Барн умолк: Ньеман обнажил труп до пояса.
Внезапный ужас отдался беззвучным криком в груди каждого из присутствующих. Весь торс жертвы был испещрен темными ранами всевозможных форм и видов. Разрезы с лиловыми краями, синевато-багровые ожоги, черные расплывчатые синяки. На запястьях и предплечьях виднелись неглубокие рубцы, как будто человека связывали проволокой или жестким канатом.
— Кто обнаружил тело?
— Одна молодая женщина... — Барн заглянул в свое досье. — Фанни Ферейра, преподаватель университета.
— Каким образом она его нашла? Барн снова откашлялся.
— Она спортсменка, занимается рафтингом на горных реках. Ну знаете, это когда сплавляются в лодке по течению в специальном гидрокостюме и ластах. Это очень опасный вид спорта и...
— И что?
— Она остановилась перед естественной плотиной, там, где русло перегорожено камнями, у подножия хребта, окружающего университетский городок. Взбираясь на эти камни, она и заметила труп в углублении.
— Это она вам так сказала? Барн неуверенно оглянулся.
— Ну да... конечно...
Комиссар целиком обнажил тело и обошел вокруг стола, внимательно разглядывая бледное скрюченное существо с коротко, почти наголо остриженными волосами на черепе странной остроконечной формы.
Потом он взял протянутое Барном медицинское заключение о смерти и бегло просмотрел отпечатанные на машинке листки. Документ был составлен самим директором больницы. Врач не мог точно определить время наступления смерти. Он ограничился описанием внешних ран и констатацией смерти от удушения. Для более подробного анализа следовало разогнуть труп и сделать вскрытие.
— Когда придет патологоанатом?
— Его ждут с минуты на минуту.
Комиссар подошел к умершему, нагнулся, пристально вгляделся в его черты. Молодое, пожалуй, даже красивое лицо с закрытыми глазами не носило никаких следов побоев или увечий.
— Никто не притрагивался к его лицу?
— Нет, комиссар.
— Глаза у него были закрыты?
Барн кивнул. Ньеман осторожно, двумя пальцами, слегка приподнял веко жертвы. И тут произошло немыслимое: из правого глаза медленно вытекла большая прозрачная слеза. Комиссар испуганно вздрогнул: мертвец плакал.
Ньеман бросил взгляд на окружающих, но никто из них не заметил этой ужасной подробности. Овладев собой и стараясь не привлекать к себе внимания, он снова приподнял веки мертвеца, и увиденное доказало ему, что он не сошел с ума, что это не померещилось, что это убийство было тем самым делом, которого любой сыщик или боится, или ждет, в зависимости от характера, всю свою жизнь. Выпрямившись, он резким движением накрыл тело. И сдавленным голосом попросил:
— Расскажите о планах расследования. Бернар Терпант встал и заговорил:
— Господа, вы все понимаете, что это дело может оказаться трудным и... крайне необычным. Вот почему мы с прокурором решили объединить усилия местной полиции и национальной жандармерии. Я также пригласил старшего комиссара Пьера Ньемана, который прибыл сюда из Парижа. Вам, без сомнения, известно это имя. В настоящее время комиссар принадлежит к высшей инстанции БПН — столичных бригад полиции нравов. Мы еще ничего не знаем о побудительных мотивах данного убийства, но, вполне вероятно, речь идет о преступлении на сексуальной почве. В любом случае это дело рук маньяка. И опыт господина Ньемана будет для нас бесценным. Из этих соображений я предлагаю поручить комиссару руководство расследованием.
Барн коротко кивнул, Вермон последовал его примеру, но с гораздо меньшим энтузиазмом. Что касается Жуано, тот ответил:
— Лично я согласен. Но сюда должны прибыть мои коллеги из региональной полиции, и...
— Я им все объясню, — отрезал Терпант и повернулся к Ньеману. — Мы вас слушаем, комиссар.
Напыщенный тон Терпанта действовал Ньеману на нервы. Ему хотелось поскорее выйти отсюда и взяться за дело — одному.
— Капитан Барн, — спросил он, — сколько у вас людей?
— Восемь... Нет, извините, девять.
— Имеют ли они опыт опроса свидетелей, сбора улик, блокирования дорог, прочесывания местности?
— Ну, как вам сказать... Вообще-то мы занимаемся не совсем этим...
— А сколько человек в вашем распоряжении, капитан Вермон?
Голос жандарма прогремел, как праздничный салют:
— Двадцать. Все опытные парни. Они готовы прочесать местность, где обнаружен труп, и...
— Прекрасно. Пускай заодно расспросят всех, кто живет вдоль дороги, ведущей к реке, наведаются на бензоколонки, вокзалы и в дома рядом с автобусными остановками... Этот парень — Кайлуа — иногда ночевал в альпийских приютах. Возьмите всех их на заметку и обыщите. Жертва могла быть застигнута убийцей в одном из них.
И Ньеман повернулся к Барну.
— Капитан, я хочу, чтобы вы организовали сбор информации по всему району. Мне нужен еще до полудня список бродяг, воров и прочего сброда по всему департаменту. Проверьте всех, кто недавно вышел из тюрьмы, в радиусе трехсот километров. Сообщите мне обо всех случаях угона машин и других краж. Расспросите служащих всех отелей и ресторанов. Разошлите повсюду факсы с вопросниками. Я должен знать все без исключения, даже самые мелкие, подозрительные факты, случаи появления каких-нибудь странных личностей. Прошу вас также составить мне список происшествий здесь, в Герноне, за последние двадцать лет и более, которые близко или отдаленно напоминали бы это дело.
Барн старательно записывал приказы. Ньеман обратился к Жуано:
— А ты свяжись с Центральной картотекой. Запроси у них список сект, магов и прочих чокнутых в вашем регионе.
Жуано кивнул. Терпант также усердно кивал головой, выражая полнейшее одобрение идей комиссара, как будто своих у него сроду не было.
— Вот этим и займитесь до получения результатов вскрытия, — заключил Ньеман. — Излишне напоминать вам, что дело должно вестись в глубочайшей тайне. Ни слова местной прессе. Да и никому другому тоже.
Собравшиеся вышли на крыльцо и направились, ускоряя шаг под мелким утренним дождиком, к своим машинам, стоявшим перед высоким внушительным зданием Регионального университетского клинического центра, построенным не менее двух веков назад. Опустив глаза, ссутулившись, не глядя друг на друга, они молча разъехались в разные стороны.
Охота началась.
4
Пьер Ньеман и Эрик Жуано тотчас отправились на окраину города, в университетский кампус. Комиссар попросил лейтенанта дождаться его в библиотеке, размещенной в главном здании, а сам пошел к ректору, занимавшему верхний этаж административного корпуса, расположенного поодаль от всех остальных.
Полицейский вошел в просторный, недавно отремонтированный холл в стиле семидесятых годов, с высоким потолком и стенами, окрашенными в разные пастельные цвета. Поднявшись на верхний этаж в маленькую приемную, Ньеман представился секретарше и спросил, можно ли видеть господина Венсана Люиза.
Ему пришлось просидеть несколько минут в ожидании, разглядывая висевшие на стенах фотографии студентов-триумфаторов — на пьедесталах почета, с кубками и медалями в поднятых руках, на лыжне, в байдарках и каноэ на бурных реках.
Наконец Ньемана впустили к ректору. Это был человек с курчавыми волосами и приплюснутым носом, но при этом лицо его отличалось меловой бледностью. Любопытное сочетание — негроидные черты и анемичная белизна кожи. Несколько солнечных лучиков, робко пробившихся сквозь грозовой сумрак, на миг рассыпались бликами по стенам кабинета. Ректор пригласил полицейского садиться и заговорил первым, нервно массируя себе запястья.
— Итак? — спросил он сухо.
— Что — итак?
— Вы нашли какие-нибудь улики? Ньеман уселся поудобнее и вытянул ноги.
— Господин ректор, я ведь только что приехал. Дайте мне время разобраться. А пока ответьте на мои вопросы.
Люиз тут же напрягся.
— В вашем университете уже бывали неприятные истории? — спокойно спросил Ньеман.
— Неприятные истории? Никогда!
— Ни наркотиков, ни воровства, ни драк?
— Нет.
— Может, у вас завелась какая-нибудь банда или группировка? Из молодежи, которая вбила себе в голову разные глупости?
— Я не понимаю, что вы имеете в виду.
— Ну, всякие там ролевые игры — знаете, в них полно ритуалов, церемоний...
— Нет. Это исключено. Наши студенты отличаются превосходным душевным здоровьем.
Ньеман помолчал. Ректор тем временем разглядывал его: стрижка ежиком, мощное сложение, рукоятка револьвера, торчащая из-под плаща. Люиз провел рукой по лицу и сказал — громко, словно хотел убедить себя самого:
— Говорят, вы опытнейший полицейский.
Ньеман, не отвечая, молча ждал продолжения. Люиз отвел глаза.
— Комиссар, я хочу только одного — чтобы вы как можно быстрее нашли убийцу. Скоро начало учебного года и...
— В настоящее время здесь есть кто-нибудь из студентов?
— Только несколько интернов. Они живут в верхнем этаже основного корпуса. Есть еще несколько преподавателей, которые готовятся к лекциям.
— Я могу получить список?
— Но... — ректор поколебался, — да, конечно, это не проблема.
— Что за человек был Реми Кайлуа?
— Очень тактичный, выдержанный, хороший работник, но... довольно нелюдимый.
— Студенты его любили?
— Ну конечно... Разумеется.
— Где он жил? В Герноне?
— Да прямо здесь, в кампусе. На верхнем этаже главного корпуса, вместе с супругой. Там же, где размещены интерны.
— Реми Кайлуа было двадцать пять лет. В наши дни парни обычно так рано не женятся.
— Реми и Софи Кайлуа — бывшие студенты нашего университета. Но познакомились они, кажется, еще раньше, в коллеже кампуса, где учатся все дети наших преподавателей. В общем... они дружили с детства.
Ньеман резко встал.
— Замечательно, господин ректор. Благодарю вас.
И комиссар быстро вышел из этого кабинета, где даже воздух явственно пропах страхом.
Книги.
Повсюду, куда ни глянь, в огромной библиотеке университета, под неоновыми лампами, на металлических стеллажах сотнями рядов стояли книги.
Целые стены из тщательно подобранных томов. Темные обрезы. Переплеты с серебряным или золотым тиснением. Наклейки с эмблемой Гернонского университета. В центре зала — ряды столов с пластиковым покрытием, разделенных стеклянными перегородками. Когда Ньеман вошел, ему сразу вспомнились тюремные кабинки для свиданий.
Здесь царили одновременно свет и полумрак, простор и теснота.
— В этом университете работают лучшие профессора, элита юго-востока Франции, — разъяснял Эрик Жуано. — Юриспруденция, экономика, литература, психология, социология, физика... И, главное, медицина — самые знаменитые врачи Изера преподают здесь и консультируют в здешнем РУКЦ — Региональном университетском клиническом центре. Медицинский факультет размещается в старых корпусах. Впрочем, они полностью отремонтированы. Тут лечится половина департамента, и все жители окрестных гор появились на свет в родильном отделении Центра.
Ньеман слушал его, присев на краешек стола и скрестив руки.
— Я гляжу, ты полностью в курсе здешней жизни.
Жуано не глядя взял книгу с полки.
— Так я же сам учился в этом университете. Начинал изучать право... Хотел стать адвокатом.
— А стал полицейским?
Лейтенант взглянул на Ньемана. Его глаза блестели в призрачном свете неоновых ламп.
— Когда подошло время сдавать на лиценциата7, я вдруг испугался: а что, если мне потом все это осточертеет? Взял да и поступил в Тулузскую школу инспекторов. Я сказал себе: ремесло сыщика — это активное рисковое занятие. Работа, которая все время преподносит сюрпризы...
— А теперь ты разочарован?
Лейтенант поставил книгу на место. Его легкая улыбка погасла.
— Только не сегодня. Уж никак не сегодня. — И он в упор взглянул на Ньемана. — Это тело... Как можно сотворить такое!
Ньеман проигнорировал этот возглас.
— Скажи, какой была в твое время обстановка в университете? Ничего странного не замечалось?
— Нет. Студенты были в основном из буржуазных семей, со стандартными представлениями о жизни и приличном образе мыслей... Попадались дети из крестьянских и рабочих семей — еще большие идеалисты. И более агрессивные. В любом случае всем нам грозила безработица, так что...
— Никаких подозрительных историй? Никаких странных группировок?
— Нет. Ничего такого. А впрочем... Помнится, у нас существовало что-то вроде элиты. Эдакий замкнутый мирок, где обитали дети университетских преподавателей. Некоторые из них были сверходаренными. Каждый год занимали все почетные места. Даже в области спорта. Им многие завидовали черной завистью.
Ньеман вспомнил портреты чемпионов в приемной ректора Люиза. Он спросил:
— А что, эти студенты составляют некий обособленный клан? Не могли бы они объединиться для какого-нибудь темного дельца?
Жуано рассмеялся.
— Вы подозреваете студенческий заговор? Чепуха! Ньеман встал и начал прохаживаться вдоль книжных полок.
— Университетский библиотекарь находится у всех на глазах. Это идеальная мишень. Представь себе группу студентов, зациклившихся на некой бредовой идее — скажем, на ритуальном жертвоприношении или чем-то подобном... И, выбирая жертву, они, естественно, первым делом подумали бы о Кайлуа.
— Да забудьте вы про наших юных гениев! Они слишком заняты сдачей экзаменов, чтобы думать о таких глупостях.
Ньеман продолжал шагать вдоль золотисто-коричневых рядов книг. Жуано следовал за ним.
— Библиотекарь, — задумчиво продолжал комиссар, — это также человек, который выдает книги. Ему известно, что читает каждый из студентов, чем он увлекается... Может, он узнал нечто такое, чего ему знать не полагалось?
— Ну, за это не убивают, да еще так зверски. И потом, какие тайны могут скрываться за студенческим пристрастием к тем или иным книгам?
Ньеман внезапно остановился:
— Не знаю. Но я не доверяю интеллектуалам.
— У вас есть какие-то предположения?
— Наоборот. Пока я допускаю любые мотивы. Ссору. Месть. Интеллигентские выверты. Гомосексуализм. Или это просто бродяга, маньяк, случайно наткнувшийся на Кайлуа в горах.
И комиссар звучно щелкнул по ближайшему темному переплету.
— Вот видишь, я вполне беспристрастен. И все-таки мы начнем отсюда. Нужно тщательно просмотреть все книги, которые могли бы иметь отношение к этому убийству.
— Какое отношение?
Ньеман прошел чуть дальше по книжному коридору и внезапно очутился в большом зале. Он направился к столу библиотекаря, находившемуся в дальнем конце зала, на возвышении. В центре стола высился компьютер, рядом, в ящике, были сложены тетради на спиральках. Ньеман постучал по черному экрану.
— Тут должны быть списки всех книг, ежедневно запрашиваемых посетителями. Я хочу, чтобы ты посадил на эту работу нескольких офицеров из уголовки. Самых начитанных, если такие, конечно, имеются. Попроси также помощи у интернов. Мне нужно, чтобы они раскопали все книги, посвященные злу, насилию, пыткам и особенно жертвоприношениям и ритуальным убийствам. Пускай просмотрят, например, все труды по этнологии и запишут имена студентов, которые часто спрашивали такие произведения. И вот еще что — пусть найдут диссертацию самого Кайлуа.
— А... я?
— А ты порасспроси интернов. Один на один. Они здесь живут неотлучно и должны знать университет как свои пять пальцев. Привычки и образ мыслей своих товарищей, ребят, имеющих какие-нибудь отклонения... Я хочу знать, как окружающие относились к Кайлуа. Я хочу, чтобы ты разузнал подробнее о его походах в горы. Найди его спутников. Выясни, кто был в курсе его маршрутов. И кто мог поджидать его там, наверху...
Жуано скептически взглянул на комиссара. Ньеман подошел к нему вплотную. Теперь он говорил совсем тихо:
— Я скажу тебе, что мы имеем. Мы имеем зверское убийство и обескровленный скрюченный труп со следами нечеловеческих пыток. От этого дела за сто километров пахнет безумием. Пока еще мы держим это в тайне. У нас есть всего несколько часов... ну, может быть, чуточку больше, чтобы расследовать это преступление. Но если мы замешкаемся и об этом деле пронюхают журналисты, на нас тут же начнут давить со всех сторон, и страсти разгорятся не на шутку. Поэтому соберись с мыслями и целиком сосредоточься на этом кошмаре. Сделай все, на что ты способен. Только так мы сможем увидеть лицо зла.
Лейтенант испуганно вытаращился:
— Вы и вправду считаете, что мы за несколько часов...
— Ты хочешь работать со мной, да или нет? — отрезал Ньеман. — Если да, то я объясню тебе, как я смотрю на такие дела. Когда совершается убийство, нужно расценивать каждый элемент окружения жертвы как зеркало. Труп, знакомые убитого, место преступления... Все это отражает истину, особые приметы данного дела, понятно? — И он ткнул пальцем в экран компьютера. — Например, этот экран. Когда он загорится, то станет зеркалом повседневной жизни Реми Кайлуа. Зеркалом его работы, его образа мыслей. Там наверняка есть детали, образы, которые могут представлять для нас интерес. И нам нужно проникнуть в это зазеркалье.
Выпрямившись, комиссар широко раскинул руки.
— Мы с тобой в ледяном дворце, Жуано, в зеркальном лабиринте! Так вот, смотри в оба! Не упускай ни единой мелочи. Потому что там, среди этих зеркал, в "мертвой зоне", затаился убийца.
Жуано изумленно разинул рот.
— Для простого человека вы чересчур умно рассуждаете, комиссар.
Ньеман похлопал его по плечу:
— Это тебе не философия, Жуано. Это практика.
— А вы сами? Кого вы будете допрашивать?
— Я? Пойду-ка побеседую с нашей свидетельницей, Фанни Ферейра. А также с Софи Кайлуа, женой убитого. — Ньеман подмигнул лейтенанту. — Я веду разговоры только с дамочками, Жуано. Вот что такое практика.
5
Хмурое небо. Асфальтовая дорога, петляющая по кампусу, между серыми корпусами с тусклыми окнами. Ньеман ехал с черепашьей скоростью, то и дело заглядывая в план университета и направляясь к стоявшему в отдалении спортзалу. Наконец он затормозил перед новым с виду зданием из шершавого бетона, больше похожим на бункер, чем на спортивное сооружение. Выйдя из машины, он вздохнул полной грудью. Моросил мелкий, едва заметный дождик.
Обернувшись, комиссар взглянул на кампус, раскинувшийся в нескольких сотнях метров отсюда. Его родители тоже преподавали, только в маленьких коллежах под Лионом. Он мало что помнил о своем детстве. С годами уют семейного кокона стал казаться ему слабостью, ложью. Он довольно быстро понял, что ему предстоит завоевывать свое место под солнцем в одиночку, своими силами, и начинать нужно сейчас же, не откладывая. В возрасте тринадцати лет он потребовал, чтобы родители отдали его в интернат. Они не осмелились воспретить сыну это добровольное изгнание, но в ушах у него до сих пор звучали рыдания матери за стеной; эти звуки пронизывали ему мозг и одновременно физически ощущались кожей как что-то неприятно влажное и теплое. Он постарался отрешиться от всего этого.
Четыре года в интернате. Четыре года одиночества и спортивных тренировок наряду с учебой. Все его надежды были устремлены к единственной цели, единственной дате — призыву в армию. В семнадцать лет Пьер Ньеман блестяще сдал экзамены на степень бакалавра, прошел обязательное трехдневное медицинское обследование и попросился в офицерскую школу. Когда врач, майор медицинской службы, объявил Ньеману, что его забраковали, и сообщил причины отказа, юноша сразу понял, в чем дело. Его предали собственные страхи. Теперь он знал, что его удел — длинный, непроглядный туннель без единого укрытия, где будет только кровь да свирепые псы, рычащие во тьме, на выходе...
Другие отступились бы, смирившись с вердиктом психиатров. Но не таков был Пьер Ньеман. В яростном стремлении к успеху он продолжал закалять тело и волю. Раз ему не суждено быть военным, он выберет себе другую войну — уличную, скрытую войну с повседневным злом.
Он отдаст все силы, всю свою душу этой бесславной войне без фанфар и знамен, но будет вести ее до победного конца. Ньеман решил стать полицейским. С этой целью он долгие месяцы тренировался, чтобы пройти психологические тесты. И в результате был принят в полицейскую школу городка Канн-Эклюз. Вот когда наступила долгожданная эра грубой силы — стрельба в тире, изучение приемов борьбы, и всюду он был лучшим. Ньеман непрерывно совершенствовался. Он стал полицейским высшей пробы, упорным, несгибаемым, жестоким и хитрым.
Сперва он работал в окружных комиссариатах, затем его как элитного стрелка перевели в подразделение, позже названное КРБ (карательно-розыскная бригада). Начались спецоперации. Он впервые убил человека. В тот день он окончательно смирился с довлеющим над ним проклятием и заключил договор с самим собой. Ему уже никогда не быть храбрым солдатом или достойным офицером. Но он станет уличным бойцом, яростным, неумолимым, и утопит собственные страхи в жестокости асфальтовых джунглей...
Внезапно Ньеман услышал странные, как во сне, дробные шажки. Пес был мускулистый, его гладкая шерсть лоснилась под дождем. Черные глаза — пара блестящих бусинок — впились в полицейского. Пес медленно приближался, вихляя задом. Его влажный нос подрагивал, принюхиваясь к незнакомцу. Вдруг он зарычал, и в глазах его зажглась ярость. Он учуял запах страха, исходивший от незнакомца.
Ньеман окаменел от ужаса.
Он знал, в чем дело. Железы испуганного человека выделяют особую секрецию, которую чуют собаки; ее запах вызывает у них боязнь и враждебность. Один страх порождает другой.
Пес залаял и злобно ощерился. Сыщик вынул револьвер.
— Кларисса! Кларисса! Ко мне, Кларисса!
Ньеман наконец стряхнул с себя леденящее оцепенение. Сквозь красную пелену, застлавшую глаза, он увидел седого мужчину в грубом свитере. Тот подбежал к Ньеману.
— Вы что, спятили?
Ньеман через силу пробормотал:
— Полиция. Уходите отсюда. И заберите вашего пса. Человек изумленно глядел на него.
— Ну надо же!.. Рассказать кому, так не поверят. Идем, Кларисса, идем, девочка!
Собака и хозяин удалились. Ньеман попытался сглотнуть слюну. Горло высохло напрочь, стало неприятно шероховатым.
Встряхнувшись, он спрятал револьвер в кобуру и пошел вдоль здания. Сворачивая за угол, он пытался вспомнить — и никак не мог, — сколько же времени он не был у своего психиатра.
За вторым углом корпуса он наткнулся на женщину.
Фанни Ферейра стояла возле открытой двери и драила наждачной бумагой ярко-красную байдарку. Наверное, именно на ней она сплавлялась по горным рекам.
— Здравствуйте, — сказал комиссар с полупоклоном. К нему уже вернулись обычная сила и уверенность к себе. Фанни подняла глаза. На вид ей было лет двадцать, не больше. Бархатистая кожа. Кудрявые волосы легкими завитками обрамляли лоб и густой волной ниспадали сзади на плечи. Темный загар на матовом лице оттенял яркую, почти вызывающую голубизну глаз.
— Я полицейский комиссар Пьер Ньеман. Расследую дело об убийстве Реми Кайлуа.
— Пьер Ньеман? — недоверчиво переспросила девушка. — Черт возьми! Это невозможно!
— Почему?
Кивком Фанни указала на приемничек, стоявший у ее ног.
— О вас только что сообщили в новостях. Сказали, что сегодня ночью вы арестовали двух убийц в Париже, около Парк-де-Пренс. И это, мол, очень хорошо. Но вы изуродовали одного из них, а это очень плохо. Вы умеете раздваиваться или как?
— Я просто ехал всю ночь.
— И что же вы здесь делаете? Местных сыщиков нам, значит, мало?
— Ну, скажем, я прислан для подкрепления.
Фанни снова взялась за работу; она смачивала продолговатое днище лодки и обеими руками сильно терла его сложенной пополам наждачной пластинкой. Девушка выглядела крепкой, мускулистой. Одежда ее не отличалась элегантностью: облегающие неопреновые леггинсы, брезентовая роба и высокие, туго зашнурованные ботинки. Рассеянный солнечный свет мягкими бликами играл на людях и на лодке.
— Вы как будто стойко переносите этот шок? — полуутвердительно спросил Ньеман.
— Какой шок?
— Ну... вы ведь увидели мертвеца.
— Я просто стараюсь об этом не думать.
— Вам не трудно было бы побеседовать со мной?
— Вы ведь для этого сюда и пришли, верно?
Девушка не смотрела на комиссара. Ее руки сновали вверх-вниз, очищая дерево резкими точными движениями.
— При каких обстоятельствах вы обнаружили тело?
— Каждый уик-энд я сплавляюсь по горным рекам вот на этой штуке, — она указала на свое суденышко. — В тот день я уже заканчивала свой маршрут. В окрестностях кампуса есть каменная гряда, что-то вроде природной плотины, где течение замедляется и можно причалить без проблем. Я уже вытаскивала байдарку на берег, как вдруг заметила...
— В скале?
— Да, в скале.
— Это неправда. Я ходил туда. И знаю, что с того места невозможно что-либо разглядеть на пятнадцатиметровой высоте.
Фанни бросила наждачную бумагу в банку, вытерла руки и закурила сигарету. Эти простые жесты неожиданно разбудили в Ньемане жгучее желание.
Девушка выдохнула длинную голубоватую струю дыма.
— Тело находилось в скале. Но я увидела его не там.
— А где же?
— В реке. Оно отражалось в воде. Такое белое пятно в запруде.
Насупленное лицо Ньемана разгладилось.
— Именно так я и думал.
— Это важно для расследования?
— Нет. Просто я люблю ясность. Помолчав, Ньеман спросил:
— Вы занимаетесь альпинизмом?
— Откуда вы знаете?
— Да так... Местность-то горная. И потом, у вас вид заядлой спортсменки.
Фанни повернулась к горам, окружавшим долину, и широко раскинула руки. Впервые ее лицо озарила улыбка.
— Это мои владения, комиссар! Все эти горы, от Большого Пика Белладонны до Рыжих скал, я знаю как свои пять пальцев. Когда я не хожу по рекам, то штурмую вершины.
— Как по-вашему, нужно быть альпинистом, чтобы поднять тело вверх по каменной стенке?
Фанни перестала улыбаться; теперь она пристально созерцала тлеющий кончик своей сигареты.
— Да нет, необязательно. Скальные уступы образуют здесь что-то вроде лестницы. Но нужно обладать богатырской силой, чтобы втащить труп на такую высоту, не потеряв равновесия.
— Один из здешних инспекторов полагает, что убийца скорее мог забраться наверх с обратной стороны стенки, где склон менее крутой, а потом спустить сюда тело на веревке.
— Ну, тогда ему пришлось бы сделать немалый крюк. — Девушка чуть поколебалась, затем продолжила: — На самом деле есть третье решение, совсем простое — конечно, если знать, хотя бы немного, технику скалолазания.
— Я вас слушаю.
Фанни Ферейра погасила сигарету о каблук и щелчком отшвырнула ее прочь.
— Идемте со мной, — скомандовала она.
Они вошли в спортзал. В полумраке темнели сваленные в кучу маты, параллельные брусья, шесты, канаты с узлами. Подходя к правой стене, Фанни объясняла:
— Это мое убежище. Летом сюда никто носа не кажет. Я могу хранить здесь все свое барахло.
Она зажгла походный фонарь, висевший над чем-то вроде верстака. Там лежало множество инструментов и самых разнообразных приспособлений, поблескивающих металлом или окрашенных в яркие цвета. Фанни закурила новую сигарету. Ньеман спросил:
— Что это?
— Альпинистское снаряжение — крючья, карабины, обвязки, закладки, жумары8.
— Ну и что же?
Фанни снова выдохнула дым, на сей раз стараясь пускать его колечками.
— А то, господин комиссар, что убийца, если бы он имел в своем распоряжении эти штуки и умел ими пользоваться, без всякого труда мог поднять тело с берега на скалу.
Ньеман скрестил руки и прислонился к стене. Зажав сигарету в зубах, Фанни начала разбирать снаряжение. Это невинное занятие почему-то снова пробудило влечение у полицейского. Девушка ему ужасно нравилась.
— Я уже говорила, — продолжала она, — что каменная стенка со стороны реки идет уступами, вроде лестницы. Человеку, знакомому с техникой скалолазания, или даже простому туристу ничего не стоит забраться туда первый раз, без трупа.
— И что дальше?
Фанни подняла над верстаком металлический блок, выкрашенный светящейся зеленой краской и усеянный маленькими отверстиями.
— А дальше вы прикрепляете это к скале, над углублением.
