Бесы E-Book

Федор Достоевский

• Herausgeber: Shelkoper.com
• Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
• Sprache: Russisch
• Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

«Бесы» – один из спорных романов Достоевского. Одни видят в нем пророческий памфлет. Другие – литературный полигон для испытания философских и социальных идей. Третьи – изощренный политический триллер, остроактуальный для российской жизни конфликт между «либералами» и «патриотами», между сторонниками цивилизационного европейского пути развития России и адептами «особого великодержавного пути», отличного и от западного и от восточного.
В основе сюжета лежит реальное событие: экстремисты, члены законспирированной ячейки ликвидировали своего «коллегу», решившего временно «отойти от дел». Впрочем, Достоевский отнюдь не стремится изложить фактически достоверную картину произошедшего. Его творение глубже; в частной, единичной, русской трагедии он находит общемировое и общечеловеческое зло. Автор исследует мировоззренческий конфликт между радикалами и консерваторами, патриотами и либералами.
Напряженное детективное действие романа, великолепные диалоги и ощущение документальности событий. Яркие, продуманные образы Ставрогина, Верховенских, прочих участников экстремистской ячейки. Достоевский изображает кампанию последователей «силового пути» довольно отталкивающе – как некую стаю... некромантов, бесов – метущихся, отчаявшихся существ. Но если Ставрогин и Кириллов – это хаотические темные сущности разрушающие мир вокруг себя, так и не нашедшие своего места в новой реальности, то Петр Верховенский – хладнокровный и расчетливый негодяй, легко адаптирующийся и воплощающий в жизнь действительно чудовищные замыслы.
Роман, безусловно, пророческий. Именно такие люди делали революцию – в той или иной ее части. Их историческая роль – уничтожение цивилизации, а суть процесса раскрыта Достоевским в романе. Такие люди не исчезли, они, как и раньше готовы разрушать мир. В «Бесах» появляется, пожалуй, рекордное для одного романа число персонажей, ставших вехами мировой литературы и философии. Это и Николай Ставрогин, над которым впоследствии так тщательно размышляли Фридрих Ницше и Зигмунд Фрейд. Алексей Кириллов, чьи идеи повлияли на творчество французского писателя Альбера Камю и философию экзистенциалистов. Петр Верховенский с товарищами по «ячейке», чьи образы переосмысляет итальянский режиссер Лукино Висконти, исследуя новую «бесовщину» XX века – фашизм.
Что до мрачных заговоров, подстрекательства и убийства – все это воспринимается как завещание (которому суждено было сбыться) автора потомкам: ненависть, злоба и агрессия начинаются в бесовский голове, а «дурная голова – покоя не дает» и окружающих сбивает с верного пути. Так, постепенно, разрослось радикальное движение, в итоге перевернувшее страну вверх ногами. Бесы разгулялись в душах и умах.

Leseprobe

ФЕДОР ДОСТОЕВСКИЙ

БЕСЫ

ОГЛАВЛЕНИЕ

КОПИРАЙТ

АННОТАЦИЯ

ОБ АВТОРЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

КОПИРАЙТ

© Fyodor Dostoyevsky (18 21–1 881)

«Demons»

Print book: https://www.amazon.com/dp/1540895971

Language: Russian

Initial Published : 1 872, Russia

Categories: Fiction, Social, Political Thriller

Pages: 486

Russian Age Rating System: 12 +

Shelkoper.com Book Publishing | Russian Classical of the eBook Release under the World Intellectual Property Organization Copyright Treaty (WCT) & Digital Millennium Copyright Act (DMCA).

Направления издательской деятельности: цифровые и печатные книги. Публикуем русскую классику и исходные, наиболее полные переводы мировой классики, без цензуры, идеологических вставок и последующей адаптации оригинального текста. Осуществляем подготовку, выпуск и распространение значимой жанровой и нон-фикшн литературы, произведений инди-авторов.

Наша издательская политика заключается в следующем: Бесплатные услуги для перспективных инди-авторов – допечатная подготовка, верстка, конвертация текста в файл PDF для печати. Дизайн и форматирование рукописи для получения предсказуемого результата печати, в соответствии с заданным размером (обрезным форматом) и цветностью. Присвоение ISBN. Регистрация авторских прав. Печать по требованию. Дистрибуция (США, Канада, Великобритания, Евросоюз, Австралия) цифровых и печатных книг.

Мы регулярно выпускаем увлекательные и познавательные произведения, и вы можете присоединиться в качестве автора, переводчика, или поддержать издательскую деятельность, приобретая наши книги. Обращайтесь, и мы предоставим экономные решения доставки, а также оптовые скидки.

Email: [email protected]

Skype: shelkoper

© Shelkoper.com

АННОТАЦИЯ

«Бесы» – один из спорных романов Достоевского. Одни видят в нем пророческий памфлет. Другие – литературный полигон для испытания философских и социальных идей. Третьи – изощренный политический триллер, остроактуальный для российской жизни конфликт между «либералами» и «патриотами», между сторонниками цивилизационного европейского пути развития России и адептами «особого великодержавного пути», отличного и от западного и от восточного.

В основе сюжета лежит реальное событие: экстремисты, члены законспирированной ячейки ликвидировали своего «коллегу», решившего временно «отойти от дел». Впрочем, Достоевский отнюдь не стремится изложить фактически достоверную картину произошедшего. Его творение глубже; в частной, единичной, русской трагедии он находит общемировое и общечеловеческое зло. Автор исследует мировоззренческий конфликт между радикалами и консерваторами, патриотами и либералами.

Напряженное детективное действие романа, великолепные диалоги и ощущение документальности событий. Яркие, продуманные образы Ставрогина, Верховенских, прочих участников экстремистской ячейки. Достоевский изображает кампанию последователей «силового пути» довольно отталкивающе – как некую стаю... некромантов, бесов – метущихся, отчаявшихся существ. Но если Ставрогин и Кириллов – это хаотические темные сущности разрушающие мир вокруг себя, так и не нашедшие своего места в новой реальности, то Петр Верховенский – хладнокровный и расчетливый негодяй, легко адаптирующийся и воплощающий в жизнь действительно чудовищные замыслы.

Роман, безусловно, пророческий. Именно такие люди делали революцию – в той или иной ее части. Их историческая роль – уничтожение цивилизации, а суть процесса раскрыта Достоевским в романе. Такие люди не исчезли, они, как и раньше готовы разрушать мир. В «Бесах» появляется, пожалуй, рекордное для одного романа число персонажей, ставших вехами мировой литературы и философии. Это и Николай Ставрогин, над которым впоследствии так тщательно размышляли Фридрих Ницше и Зигмунд Фрейд. Алексей Кириллов, чьи идеи повлияли на творчество французского писателя Альбера Камю и философию экзистенциалистов. Петр Верховенский с товарищами по «ячейке», чьи образы переосмысляет итальянский режиссер Лукино Висконти, исследуя новую «бесовщину» XX века – фашизм.

Что до мрачных заговоров, подстрекательства и убийства – все это воспринимается как завещание (которому суждено было сбыться) автора потомкам: ненависть, злоба и агрессия начинаются в бесовский голове, а «дурная голова – покоя не дает» и окружающих сбивает с верного пути. Так, постепенно, разрослось радикальное движение, в итоге перевернувшее страну вверх ногами. Бесы разгулялись в душах и умах.

ОБ АВТОРЕ

Федор Михайлович Достоевский – русский писатель, мыслитель, философ и публицист. Родился в Москве в семье штаб-лекаря Мариинской больницы для бедных. Отец, Михаил Андреевич, дворянин; мать, Мария Федоровна, из старомосковского купеческого рода. Получил прекрасное образование в частном пансионе. В семье любили читать, выписывали журнал «Библиотека для чтения», который давал возможность знакомиться с новейшей иностранной литературой. Из русских авторов любили Карамзина, Жуковского, Пушкина.

Удачно начавшаяся литературная деятельность трагически обрывается. Достоевский был одним из членов кружка Петрашевского, объединявшего приверженцев французского утопического социализма (Фурье, Сен-Симон). В 1849 за участие в этом кружке писателя арестовывают. До 13 ноября 1849 года Военно-судная комиссия приговорила Ф. М. Достоевского к лишению всех прав состояния и «смертной казни расстрелянием». 19 ноября смертный приговор Достоевскому был отменен по заключению генерал-аудиториата «ввиду несоответствия его вине осужденного» с осуждением к восьмилетнему сроку каторги. В конце ноября император Николай I, при утверждении подготовленного генерал-аудиториатом приговора петрашевцам, заменил восьмилетний срок каторги Достоевскому четырехлетним с последующей военной службой рядовым.

22 декабря 1849 года на Семеновском плацу петрашевцам был прочитан приговор о «смертной казни», за чем последовала приостановка казни и помилование. При инсценировке казни, о помиловании и назначении наказания в виде каторжных работ было объявлено в последний момент. Один из приговоренных к казни, Николай Григорьев, сошел с ума. Ощущения, которые Достоевский мог испытывать перед казнью, отражены в одном из монологов князя Мышкина в романе «Идиот». Стоя у эшафота, Достоевский услышал рескрипт: «...отставного поручика... в каторжную работу в крепостях на... 4 года, а потом рядовым». Петрашевцу Ф. Н. Львову запомнились слова Достоевского, сказанные им Спешневу Н. А. перед показательной казнью на плацу:

«Nous serons avec le Christ» (лат. «Мы будем с Христом»).

Как в начале своего литературного творчества, так и после отбытия четырех лет каторги в Омске и последующей ссылки, Достоевский выступал в качестве новатора и в русле традиций русского реализма. В настоящее время он признан классиком русской литературы и одним из лучших романистов мирового значения, считается первым представителем персонализма в России. Его творчество оказало формирующее воздействие на мировую литературу и философию, на становление экзистенциализма и фрейдизма. К наиболее значительным произведениям писателя относятся романы «великого пятикнижия»: «Преступление и наказание», «Идиот», «Игрок», «Бесы» и «Братья Карамазовы».

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Хоть убей, следа не видно,

Сбились мы, что делать нам?

В поле бес нас водит, видно,

Да кружит по сторонам.

Сколько их, куда их гонят,

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?

А. Пушкин

ГЛАВА 1

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ. НЕСКОЛЬКО ПОДРОБНОСТЕЙ ИЗ ЖИЗНИ МНОГОЧТИМОГО СТЕПАНА ТРОФИМОВИЧА ВЕРХОВЕНСКОГО

1

Приступая к описанию недавних и столь странных событий, происшедших в нашем, доселе ничем не отличавшемся городе, я принужден, по неумению моему, начать несколько издалека, а именно некоторыми биографическими подробностями о талантливом и многочтимом Степане Трофимовиче Верховенском. Пусть эти подробности послужат лишь введением к предлагаемой хронике, а самая история, которую я намерен описывать, еще впереди.

Скажу прямо: Степан Трофимович постоянно играл между нами некоторую особую и, так сказать, гражданскую роль и любил эту роль до страсти, – так даже, что, мне кажется, без нее и прожить не мог. Не то чтоб уж я его приравнивал к актеру на театре: сохрани боже, тем более что сам его уважаю. Тут все могло быть делом привычки, или, лучше сказать, беспрерывной и благородной склонности, с детских лет, к приятной мечте о красивой гражданской своей постановке. Он, например, чрезвычайно любил свое положение «гонимого» и, так сказать, «ссыльного».

В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала. В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он все еще великан, а они маленькие. За это смеялись над ним и бранили его, а грубые кучера даже стегали великана кнутьями; но справедливо ли? Чего не может сделать привычка? Привычка привела почти к тому же и Степана Трофимовича, но еще в более невинном и безобидном виде, если можно так выразиться, потому что прекраснейший был человек.

Я даже так думаю, что под конец его все и везде позабыли; но уже никак ведь нельзя сказать, что и прежде совсем не знали. Бесспорно, что и он некоторое время принадлежал к знаменитой плеяде иных прославленных деятелей нашего прошедшего поколения, и одно время, – впрочем, всего только одну самую маленькую минуточку, – его имя многими тогдашними торопившимися людьми произносилось чуть не наряду с именами Чаадаева, Белинского, Грановского и только что начинавшего тогда за границей Герцена. Но деятельность Степана Трофимовича окончилась почти в ту же минуту, как и началась, – так сказать, от «вихря сошедшихся обстоятельств». И что же? Не только «вихря», но даже и «обстоятельств» совсем потом не оказалось, по крайней мере в этом случае.

Я только теперь, на днях, узнал, к величайшему моему удивлению, но зато уже в совершенной достоверности, что Степан Трофимович проживал между нами, в нашей губернии, не только не в ссылке, как принято было у нас думать, но даже и под присмотром никогда не находился. Какова же после этого сила собственного воображения! Он искренно сам верил всю свою жизнь, что в некоторых сферах его постоянно опасаются, что шаги его беспрерывно известны и сочтены и что каждый из трех сменившихся у нас в последние двадцать лет губернаторов, въезжая править губернией, уже привозил с собою некоторую особую и хлопотливую о нем мысль, внушенную ему свыше и прежде всего, при сдаче губернии. Уверь кто-нибудь тогда честнейшего Степана Трофимовича неопровержимыми доказательствами, что ему вовсе нечего опасаться, и он бы непременно обиделся. А между тем это был ведь человек умнейший и даровитейший, человек, так сказать, даже науки, хотя, впрочем, в науке… ну, одним словом, в науке он сделал не так много и, кажется, совсем ничего. Но ведь с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается.

Он воротился из-за границы и блеснул в виде лектора на кафедре университета уже в самом конце сороковых годов. Успел же прочесть всего только несколько лекций, и, кажется, об аравитянах; успел тоже защитить блестящую диссертацию о возникавшем было гражданском и ганзеатическом значении немецкого городка Ганау, в эпоху между 1413 и 1428 годами, а вместе с тем и о тех особенных и неясных причинах, почему значение это вовсе не состоялось. Диссертация эта ловко и больно уколола тогдашних славянофилов и разом доставила ему между ними многочисленных и разъяренных врагов. Потом – впрочем, уже после потери кафедры – он успел напечатать (так сказать, в виде отместки и чтоб указать, кого они потеряли) в ежемесячном и прогрессивном журнале, переводившем из Диккенса и проповедовавшем Жорж Занда, начало одного глубочайшего исследования – кажется, о причинах необычайного нравственного благородства каких-то рыцарей в какую-то эпоху или что-то в этом роде. По крайней мере проводилась какая-то высшая и необыкновенно благородная мысль. Говорили потом, что продолжение исследования было поспешно запрещено и что даже прогрессивный журнал пострадал за напечатанную первую половину. Очень могло это быть, потому что чего тогда не было? Но в данном случае вероятнее, что ничего не было и что автор сам поленился докончить исследование. Прекратил же он свои лекции об аравитянах потому, что перехвачено было как-то и кем-то (очевидно, из ретроградных врагов его) письмо к кому-то с изложением каких-то «обстоятельств», вследствие чего кто-то потребовал от него каких-то объяснений. Не знаю, верно ли, но утверждали еще, что в Петербурге было отыскано в то же самое время какое-то громадное, противоестественное и противогосударственное общество, человек в тринадцать, и чуть не потрясшее здание. Говорили, что будто бы они собирались переводить самого Фурье. Как нарочно, в то же самое время в Москве схвачена была и поэма Степана Трофимовича, написанная им еще лет шесть до сего, в Берлине, в самой первой его молодости, и ходившая по рукам, в списках, между двумя любителями и у одного студента. Эта поэма лежит теперь и у меня в столе; я получил ее, не далее как прошлого года, в собственноручном, весьма недавнем списке, от самого Степана Трофимовича, с его надписью и в великолепном красном сафьянном переплете. Впрочем, она не без поэзии и даже не без некоторого таланта; странная, но тогда (то есть, вернее, в тридцатых годах) в этом роде часто пописывали. Рассказать же сюжет затрудняюсь, ибо, по правде, ничего в нем не понимаю. Это какая-то аллегория, в лирико-драматической форме и напоминающая вторую часть «Фауста». Сцена открывается хором женщин, потом хором мужчин, потом каких-то сил, и в конце всего хором душ, еще не живших, но которым очень бы хотелось пожить. Все эти хоры поют о чем-то очень неопределенном, большею частию о чьем-то проклятии, но с оттенком высшего юмора. Но сцена вдруг переменяется, и наступает какой-то «Праздник жизни», на котором поют даже насекомые, является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если припомню, пропел о чем-то один минерал, то есть предмет уже вовсе неодушевленный. Вообще же все поют беспрерывно, а если разговаривают, то как-то неопределенно бранятся, но опять-таки с оттенком высшего значения. Наконец, сцена опять переменяется, и является дикое место, а между утесами бродит один цивилизованный молодой человек, который срывает и сосет какие-то травы, и на вопрос феи: зачем он сосет эти травы? – ответствует, что он, чувствуя в себе избыток жизни, ищет забвения и находит его в соке этих трав; но что главное желание его – поскорее потерять ум (желание, может быть, и излишнее). Затем вдруг въезжает неописанной красоты юноша на черном коне, и за ним следует ужасное множество всех народов. Юноша изображает собою смерть, а все народы ее жаждут. И, наконец, уже в самой последней сцене вдруг появляется Вавилонская башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа, убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев его местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей. Ну, вот эту-то поэму и нашли тогда опасною.