Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
Классика крутого детектива от прославленного английского писателя. Первые три романа о расследованиях агента ФБР Лемми Коушена. Это смотря каким дамочкам. Полетте Бенито действительно плевать на все, кроме денег и собственного благополучия. А вот Генриетте Эймс грозит электрический стул за преступление, которого она не совершала. Более того, эта история вообще бы не всплыла, не приди Генриетта в банк калифорнийского городка, чтобы обналичить именную облигацию, неожиданно оказавшуюся фальшивой. Как такое могло случиться? Получая облигации от мужа, Генриетта была уверена в их подлинности. Тот же вопрос задает себе и Лемми Коушен, которому ФБР поручило расследовать это дело.
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 283
Veröffentlichungsjahr: 2025
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Peter CheyneyDAMES DON'T CAREПеревод с английского Игоря ИвановаСерийное оформление Вадима ПожидаеваОформление обложки Владимира Гусакова
Чейни П.
Дамочкам наплевать : роман / Питер Чейни ; пер. с англ. И. Иванова. — СПб. : Азбука, Азбука-Аттикус, 2025.
ISBN 978-5-389-30152-8
16+
Классика крутого детектива от прославленного английского писателя. В романе «Дамочкам наплевать» агенту ФБР Лемми Коушену предстоит распутать еще одно непростое дело. Полетте Бенито действительно плевать на все, кроме денег и собственного благополучия. А вот Генриетте Эймс грозит электрический стул за преступление, которого она не совершала. Более того, эта история вообще бы не всплыла, не приди Генриетта в банк калифорнийского городка, чтобы обналичить именную облигацию, неожиданно оказавшуюся фальшивой. Как такое могло случиться? Получая облигации от мужа, Генриетта была уверена в их подлинности. Тот же вопрос задает себе и Лемми Коушен, которому ФБР поручило расследовать это дело.
© И. Б. Иванов, перевод, 2025© Издание на русском языке, оформление.ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025Издательство Азбука®
Глава 1
Сейджерса грохнули
Ну и пекло!
Я хоть и не бывал в аду, но что-то мне подсказывает: там ничуть не жарче, чем в этой калифорнийской пустыне. На дворе, кстати, июль.
Проношусь мимо городка Индио и рассчитываю вскоре увидеть огни другого города — Палм-Спрингс. Говоря «проношусь», я не преувеличиваю: спидометр показывает восемьдесят миль в час. Если бы не чертова жара, ночка была бы что надо. А от жары просто нечем дышать. Вдобавок днем, когда я остановился, чтобы вздремнуть, поднялась песчаная буря; по местным меркам совсем слабая, однако у меня в горле застрял целый кусок пустыни Мохаве, или как там еще называется местное захолустье.
Вы когда-нибудь слышали про Лиззи по прозвищу Кактус? Я сейчас о ней пою, поскольку есть целая песня про эту дамочку. Не скажу, что у меня хороший голос. Он вообще никакой. Вот если бы матушка Коушен произвела меня на свет с подобающими голосовыми связками и с физиономией, отличающейся от береговой линии Санто-Доминго, тогда лучшие красотки мира выстроились бы в очередь, дабы послушать пение Лемми, которое потом войдет в историю.
Возвращаюсь к Лиззи по прозвищу Кактус. Живьем я ее не встречал, но об этой дамочке поется в песне, а песня застряла у меня в голове, придавая ритм движению автомобиля. Впервые я услышал ее от одного ковбоя пару лет назад. Было это в Соноре [1], когда я ущучил Йелца, предъявив ему обвинение в убийстве и похищении. У того ковбоя не было ничего, кроме гитары, прокуренной глотки и воспоминаний о мексиканской красотке, сбежавшей от него. Он пел без передышки. Я уже не знал, куда деться от его пения. Окажись вы на моем месте, даже смертный приговор, зачитанный вам кем-то на манер анекдота, принес бы облегчение. В общем... вот о чем там поется.
Тяжка жизнь ковбоя — по пустыне скакать,Пóтом обливаться и пыль глотать.Любовь его печальна, участь нелегка,Струны банджо теребит усталая рука.Мало того что сбежала красотка,На коров его снова напала чесотка.«Где ты, Лиззи Кактус? — грустит ковбой. —Мы же любили друг друга с тобой.Эх, Лиззи Кактус, где тебя искать?Все девки такие — на парней им плевать».
Сейчас и мне случилось напевать эту дурацкую песенку, помогающую не задремать за рулем.
Как говорят, я вышел на финишную прямую. Впереди уже видны огни Палм-Спрингс — этой жемчужины пустыни. Там вы найдете что угодно. Скажем, бриллиантовое ожерелье в шикарном ювелирном магазине. Духи по пятьдесят долларов за флакон. А можно и схлопотать бутылкой виски по роже в придорожной забегаловке, которых полно на пустынных шоссе. В таких местечках можно наскоро перекусить, одновременно лишившись репутации и подтяжек.
Въезжаю в город. Настроение хорошее, но чувствуется легкая усталость. Подождите, я ведь рассказывал вам про Лиззи Кактус? Сдается мне, в здешних краях полно таких «кактусов» женского пола. Готовы вопить при виде паука, зато пырнуть своего парня стилетом для них все равно что заказать порцию шоколадного мороженого. Впрочем, может, вы и сами наверняка натерпелись от дамочек.
Мне вот нравятся женщины. Есть в них что-то завораживающее. Ритм какой-то. Я уж не говорю про всевозможные уловки!
К этому времени я уже проехал через весь Палм-Спрингс. Невдалеке справа вижу заведение с неоновой вывеской «Хот-доги». То, что мне надо. Подъезжаю, торможу. Вылезая из машины, ощущаю себя одеревеневшим трупом. Ничего удивительного: я ехал десять часов без передышки.
Подхожу к заведению, заглядываю через окно. Милая такая закусочная. Внутри чисто. За стойкой пара девиц. Цыпочки очень даже симпатичные. Одна рыжеволосая, с такими глазищами, что кто-то когда-то явно схлопочет себе приключений. У второй фигурка, заставляющая пожалеть, что я не в отпуске. Столиков раз-два и обчелся. Внутри никого, кроме официанток и парня. Он сидит в углу, лопает сосиски и постоянно косится на фигуристую блондинку.
Смотрю на часы. Половина первого ночи. Вхожу и, приподняв шляпу, обращаюсь к рыжеволосой:
— Привет, Несравненная. Увидев вас, я ощутил непреодолимое желание съесть гамбургер и выпить чашку кофе с большим количеством сливок. А то моя матушка говорит, что я должен следить за своим питанием.
Рыжая улыбается и смотрит на напарницу.
— Глянь-ка, Элис, Кларк Гейбл [2] пожаловал, — говорит она и тянется к кофейнику.
— А по мне, так он скорее похож на Спенсера Трейси [3], — отвечает блондинка. — Есть в нем что-то такое. Та самая изюминка. Что ж он раньше не обозначился на горизонте?
— Не ссорьтесь, девочки, — говорю им. — Если бы здесь была только одна из вас двоих, я бы отправился искать другую закусочную. Вы как бы дополняете друг друга. Гамбургер обязательно помажьте горчичкой, а вот лука не надо совсем.
— На свидание собрались? — интересуется рыжеволосая.
— Если бы! — улыбаюсь я. — Просто я вообще не ем лук. Лук — штука опасная. Ведь никогда не знаешь, что с тобой произойдет в ближайшие минуты. Был я знаком с одним парнем. Так он наелся гамбургеров с луком, а через час девица, которую он обхаживал, помчалась звонить в Министерство обороны с просьбой выдать ей противогаз.
Рыжая улыбается до ушей.
— Вы ведь недавно в наших краях? — интересуется она и вполне дружелюбно смотрит на меня.
— Да. Только что из Мексики, из Магдалены [4]. Ищу своего друга. Его зовут Джереми Сейджерс. В Ариспе [5] у него умер родственник и оставил ему наследство. Вот я и подумал: кто-то должен сообщить ему об этом. Вы его знаете?
— Повезло же парню! — восклицает рыжеволосая. — Кажется, мы знаем этого Сейджерса. Как-то я видела его разговаривающим с Энни. У нас ее зовут Хот-Дог. Эта грымза пристроила его на работу в свое заведение. У нее там, знаете ли, высший класс. Для избранных.
— И у вас такие есть? — изображаю удивление я. — Ну так ваш город просто конфетка.
— И не говорите, — улыбается она. — У нас тут есть всё. Теперь вот вы появились. Полный набор для шикарной жизни!
— Ну, я бы про себя так не сказал, — шучу я. — Кстати, а кто такая Энни, которую зовут Хот-Дог?
— Персик наш, хотя и не первого сорта, — отвечает блондинка. — В шесть вечера начинает с двойных порций мартини, а к полуночи уже пьяна вдрабадан. Тогда она тащится сюда и пожирает кучу хот-догов. По ее словам, они убирают из ее организма алкогольное отравление и ей перестают мерещиться обаятельные ковбои там, где их нет. Отсюда и ее прозвище. — Блондинка прыскает со смеху, но тут же понижает голос. — Вот и она, легка на помине.
Я оборачиваюсь.
Дамочка явно стоит того, чтобы на нее поглазеть. На ней мешковатый джемпер и голубые походные брюки. На ногах пляжные туфли. Похоже, она успела влить в себя столько, что иному экономному парню хватило бы года на три. Но самое смешное, в ней ощущается класс... если вы понимаете, о чем я.
Энни плюхается за ближайший столик. Официантки сразу начинают шевелиться. Большая тарелка наполняется хот-догами. Рядом встает большая чашка кофе. Я подхватываю то и другое и несу к столику.
Энни прищуривается.
— А вы кто будете? — спрашивает она.
— Я?.. Я парень, который верит в фей. Послушайте, леди, — продолжаю раньше, чем она успевает открыть рот. — Может, с вашей помощью я кое-кого найду. Девушки мне тут рассказали, что у вас работал парень, которого я ищу. Джереми Сейджерс. У меня для него есть хорошая новость. Кто-то из родственников оставил ему наследство.
Энни впивается зубами в первый хот-дог.
— Он работал в моей гостинице «Миранда-Хаус», — говорит она. — Но все делал спустя рукава. Мне это надоело, и я его выгнала. Кажется, мой урок не прошел для него даром. Он стал серьезнее относиться к работе и теперь нанялся на асьенду «Альтмира». Это такое заведение в пустыне. Что ж, видно, там ему и место.
Она вдруг начинает плакать. Энни чем-то похожа на трубу, до краев залитую спиртным.
— Не переживайте, — советую ей. — Лучше расскажите, где находится эта «Альтмира».
Это возвращает ее на землю.
— Выезжайте из города, ковбой, и рулите до самой заправочной станции. За ней справа поворот на пустынную дорогу. По этой дороге вам катить еще миль тридцать. Когда дорога вообще исчезнет, поверните голову направо и увидите «Альтмиру». Только на вашем месте бумажник бы я туда не брала. Уж слишком лихие там ребята.
Горячо благодарю Энни, расплачиваюсь с рыжеволосой и уезжаю.
Снова гоню. Город остался позади. По обе стороны тянется пустыня. Проскакиваю мимо придорожных забегаловок, дешевеньких гостиниц и гостевых ранчо. Вскоре они исчезают, и вокруг не остается ничего, кроме холмов, деревцев юкки, кактусов и этой дороги. Спидометр уверяет, что я проехал двадцать миль. Снова затягиваю песню про Лиззи Кактус. Заметил, что, когда я напеваю эту чушь, едется быстрее.
Мысли вертятся вокруг Сейджерса. Как он тут прижился, нравится ли ему здешняя атмосфера? Он ведь совсем молодой парень.
А вот и асьенда. Дорога и в самом деле исчезает. Дальше изволь ехать по ухабистой пустыне. Но на недостаток гостей на асьенде не жалуются, и потому приезжающие машины накатали подобие дороги. Это подобие сворачивает вправо, огибает приличный кусок земли, на нем-то и стоит асьенда «Альтмира»: обычное глинобитное здание, окруженное со всех сторон оштукатуренной верандой. Для красоты тут торчат декоративные кактусы. Над входом сияет неоновая вывеска. Подъехав ближе, слышу зажигательную музыку. Играет гитарный оркестр, причем играет хорошо.
Нахожу место для машины. Когда я так говорю, это значит, что я поставил машину сбоку, у глинобитной стены, и в случае необходимости могу быстро рвануть отсюда. Бывали передряги, когда мне требовалось это сделать, и я всегда убеждался, насколько правильно поступал, не оставляя машину перед входом, где какому-нибудь придурку вдруг захочется проткнуть ножом шины.
Иду к двери. Асьенда построена в мексиканском стиле: за дверью коридорчик, другой конец которого закрыт занавеской. Оттуда слышатся гитарные всплески. Быстро прохожу коридорчик, отодвигаю занавеску и оказываюсь в зале.
Честно говоря, я удивлен. А местечко-то оказалось шикарнее, чем мне представлялось. Зал просторный, с глинобитными стенами и деревянным полом. При входе утыкаешься взглядом в барную стойку. Сбоку от бара начинается каменная лестница. Ее ступеньки тянутся вдоль стены, приводя к двери комнаты и площадочке, а с площадочки тянутся дальше, но уже вправо и выводят на деревянную галерею. Она огибает три стены. Четвертая занята огромными — от пола до потолка — окнами с проволочными сетками. Зал уставлен столиками. Кто-то сидит, кто-то фланирует по залу.
Самую середину занимает танцевальный пятачок. Пол в этом месте гладко обструган и натерт. И сейчас там танцует страстное танго забавная парочка: местный пустынный жиголо и дамочка, которая по возрасту годится ему в мамаши.
Парень высокий, стройный и гибкий. Он одет в шелковую рубашку и мексиканские брюки. На губах блуждает глупая улыбка. Партнершу свою он крутит и вертит так, словно флиртует с гремучей змеей. Оркестр — четыре парня в ковбойских кожаных штанах — помещается на невысоком подиуме и вовсю наяривает испанское танго, под которое танцует парочка. Еще четверо или пятеро посетителей толкутся возле стойки. Почти на всех ковбойские кожаные штаны или брюки. Возможно, они явились сюда с гостевых ранчо, что встречались мне по пути. Туда обычно приезжают поучиться верховой езде.
На галерею выходят двери верхних комнат. Из той, что у меня над головой, доносятся взрывы смеха и разговоры. Слева от меня, за столиком возле окна, трое парней, по виду мексиканцы, ведут обстоятельную беседу за бутылкой текилы. Справа веселится компания богатеньких ребятишек в смокингах и женщин, увешанных драгоценностями. Поскольку возле двери я не увидел ни одной машины, скорее всего, с задней стороны дома есть гараж.
Когда я вхожу, парни у стойки мельком глядят на меня и продолжают упражняться в остроумии со смазливой барменшей.
Выбираю столик у края танцевального пятачка и сажусь. Вскоре ко мне подходит парень. Кажется, он вот-вот откинет копыта, настолько он тощ. Спрашивает, что я желаю заказать. Прошу принести яичницу с ветчиной и бутылку виски. Доходяга исчезает, а я смотрю, как танцор на пятачке выделывает па.
Он продолжает кружить свою партнершу. По лицам гитаристов вижу: они едва сдерживают смех. Возможно, они думают, что танцор хочет ее облапошить, однако он ведет себя так, как и положено платному танцору. Когда пара оказывается вблизи моего столика, он разворачивает дамочку, улыбается, как бы извиняясь, и дважды подмигивает.
Вскоре музыка умолкает. Платный танцор и дамочка усаживаются за столик, где их ждет бутылка шампанского. Проходит еще минута. Из комнаты, находящейся между первым этажом и галереей, выходит парень в отлично сшитом смокинге и шелковой рубашке. Увидев меня, он улыбается, спускается вниз и направляется к моему столику.
— Приветствую вас, сеньор, — говорит он. — Для меня большая честь принимать вас в «Альтмире». Надеюсь, здесь вы получите все, что пожелаете.
Я улыбаюсь и отвечаю:
— Я тоже надеюсь!
Мне интересно, о чем он заговорит после этих дежурных слов.
— И давно вы в наших краях? — спрашивает он, безобразно растягивая гласные звуки. — По-моему, раньше я вас не видел. Вам, сеньор, очень повезло, что вы застали наше заведение открытым. Уже почти три часа ночи, но сегодня у нас небольшое торжество. Надеюсь, вам у нас понравится и мы увидим вас снова.
Возвращается официант с бутылкой виски. Наливаю себе хорошую порцию и протягиваю бутылку парню в смокинге.
— Выпейте и вы, — предлагаю я. — Позвольте узнать, с кем имею честь говорить?
Он улыбается и вежливым жестом отказывается от выпивки.
— Моя фамилия Перьера. Я управляющий этим заведением. Место замечательное, и с каждым приездом сюда вы будете убеждаться в правоте моих слов.
— Отлично, — говорю ему. — Я намерен немного погостить в этих краях. Так что обязательно наведаюсь к вам снова.
Он улыбается и отходит.
Вскоре официант приносит яичницу с ветчиной, и я принимаюсь за еду. Еще через какое-то время гитаристы снова поднимаются на эстраду. И естественно: этот жиголо снова ведет свою престарелую партнершу танцевать. Дамочке так хочется попрыгать под стремительную мелодию румбы, что она того и гляди сорвет с себя платье.
Когда они приближаются ко мне, я торопливо глотаю виски и всем видом показываю, что уже прилично нагрузился. Пара совсем рядом с моим столиком. Я поднимаю глаза на парня и улыбаюсь. Он тоже улыбается.
— Как поживаешь, маменькин сынок? — нарочито громко спрашиваю я.
В зале воцаряется мертвая тишина. Гитаристы перестают играть. Компания справа от меня застывает, не донося выпивку до рта. Парни у стойки поворачиваются в мою сторону. Платный танцор ведет свою партнершу к столику, затем небрежной походкой возвращается ко мне.
— Что ты сейчас сказал? — спрашивает он.
— Я сказал: «Как поживаешь, маменькин сынок?».
Реакция у парня быстрая. Он делает шаг ко мне и, прежде чем я успеваю встать, награждает меня подножкой с одновременным ударом в нос. Я шумно падаю на пол, но тут же вскакиваю и стараюсь взять реванш. Пробую быстрый апперкот, от которого он уворачивается, потом бью напрямую, но танцор парирует мой удар. Хватаю его за ногу, пытаюсь перебросить через себя, но он опрокидывает меня приемчиком, который называется «японские ножницы». Мы оба летим на пол. Гитаристы, продолжившие было играть, резко умолкают. Падая, вижу спешащего к нам Перьеру.
Едва поднимаюсь на ноги, как «маменькин сынок» опять лупит меня и бросает на пол. Снова встаю. Вид у меня уже не такой вальяжный.
Стою и нарочно покачиваюсь. Пусть видят, что я перебрал. Потом икаю, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.
Перьера стоит напротив и улыбается:
— Сеньор, я очень сожалею, что у вас возник конфликт с моим персоналом. Прошу вас больше этого не делать. Если вам досталось, примите мое искреннее сочувствие.
Он начинает смахивать пыль с моего пиджака.
«Маменькин сынок» вернулся за столик к своей партнерше. Смотрю на парня.
— Пожалуйста, сеньор, не вздумайте продолжить ссору, — говорит Перьера. — Неприятности нам ни к чему.
Плюхаюсь на стул.
— Пожалуй, вы правы, — говорю управляющему. — Видно, я перебрал еще до приезда сюда, и этот танцор был прав, врезав мне по роже. Выходит, внешность обманчива и он совсем не маменькин сынок.
Перьера улыбается.
— Исполните мою просьбу. Подойдите к этому парню — не знаю, как его звать, — и скажите ему, что я дико извиняюсь за случившееся и прошу выпить со мной, чтобы между нами не осталось никакой вражды.
Встаю и ковыляю к окнам. Вижу в углу свободный столик и сажусь туда. Перьера выполняет мою просьбу. Вижу, как он что-то говорит «маменькиному сынку», после чего тот обращается к своей полненькой партнерше и идет к моему столику. Останавливается и снова дважды мне подмигивает.
— Слушай, дружище, — учтиво и намеренно громко говорю я. — Сознаю всю опрометчивость сказанного тебе. Если считать тебя маменькиным сынком, тогда я — Исландия. Садись и давай выпьем в знак примирения.
В момент рукопожатия он что-то вкладывает в мою ладонь. Я окликаю официанта и прошу принести виски и бокалы. На меня перестали обращать внимание. Спектакль оказался слишком коротким. Разлив виски по стаканам, закуриваю сигарету и принимаюсь мотать головой и улыбаться, словно веду непринужденный разговор.
Опустив руку под стол, разжимаю пальцы. Это его жетон агента ФБР. Возвращаю жетон парню.
— О’кей, Сейджерс, — говорю я, продолжая учтиво улыбаться и громко икать для усыпления бдительности окружающих. — Что сумел узнать?
Он достает сигарету и делает вид, что зажигалка плохо высекает огонь. Пока длится процесс закуривания, он торопливо начинает говорить, улыбаясь и жестикулируя, показывая залу, что мы помирились и теперь дружески болтаем.
— Узнал-то я много, но ничего по существу. Приехал в Палм-Спрингс, толкался в поисках работы. Говорил, что пытался найти что-нибудь в заведениях на побережье, но там не повезло. Познакомился с одной пожилой дамой. Она взяла меня в свой отель «Миранда-Хаус», однако у нее я не задержался. Мне нужно было попасть сюда, и я сделал так, чтобы она меня уволила. А здесь других работ не было. Только эти пошлые танцульки со скучающими дамочками.
Это местечко — злачный рай. Здесь вы запросто лишитесь последней зубочистки. Наверху у них что-то вроде игорного салона. Там просаживают такие суммы, что Федеральный резервный банк кажется жалким десятицентовым магазинчиком, а рулетка и вовсе плутовская. Был случай: один парень выиграл приличную сумму. Так крупье удар хватил. Парень, что сидит в углу, — у него еще усы закручены — главный по «понюшкам». Он три года дурачил отдел нью-йоркской полиции по борьбе с наркотиками, да настолько ловко, что ему впору делать на спине наколку с надписью: «Ничего не знаю о торговле наркотой». Большинство посетителей того же поля ягоды, но не все. Есть обычные местные мальчики при деньгах, охочие до женских округлостей. А есть такие, кому смело можно впаять от десяти лет до полувека. Дамочки — пестрая смесь. Кто-то здесь работает, про остальных не знаю. Сюда стекаются цыпочки с самыми разными наклонностями.
Сейджер отставляет бутылку.
— Ваша легенда какая? — спрашивает он.
— Всем заливаю, что приехал из мексиканской Магдалены. Якобы твой дальний родственник оставил тебе наследство, а я взялся разыскать тебя и сообщить эту новость. У тебя появляется повод отправиться за наследством. Я поболтаюсь здесь недельку и тоже свалю, если не будет сюрпризов. Кстати... где интересующая нас дамочка?
— Неподалеку, — отвечает Сейджер. — Знаете, Коушен, она не перестает меня удивлять. Если она владелица этого места, тогда я пароходный кочегар. Перьера, он вроде как управляющий, а ведет себя с ней так, словно она пыль на дороге. Но дамочка разыгрывает из себя хозяйку, да и выглядит так, словно может голову змее откусить. Она постоянно на взводе. Любит шик. Наряды у нее дорогущие. Однако настоящий хозяин здесь Перьера.
— Она живет на асьенде? — спрашиваю я.
— Не-а. Она живет на небольшом ранчо. Это сразу за перекрестком, в сторону Драй-Лейк. Там она и обитает. Отсюда около десяти миль. Я туда наведывался. Обычно там никого. Только уборщица иногда приходит. Бывает, ранчо вообще пустует.
— О’кей. А теперь слушай. Через пару минут я покину этот змеюшник и навещу ранчо. Если внутри никого, может, загляну туда. Когда уеду, можешь растрезвонить про своего родственничка из Ариспе, оставившего тебе наследство. Дескать, теперь ты двинешь в Мексику за денежками, а потому здесь берешь расчет. Завтра утром и уедешь. Двигай в Палм-Спрингс и везде болтай, что собираешься в Мексику. Встретишься с начальником местной полиции и передашь мою просьбу не соваться на «Альтмиру», пока я здесь пасусь. И пусть скажет управляющему банком, чтобы помалкивал о фальшивой облигации. Потом выезжай в сторону мексиканской границы. Когда отъедешь подальше, меняй направление и двигай в сторону Юмы [6]. Машину оставишь там и ближайшим самолетом вылетишь в Вашингтон. Сообщишь, что я уже здесь и вплотную занимаюсь этим делом. Понял?
— Понял, — отвечает Сейджер. — Но если честно, Лемми, не нравится мне это. Чую, кто-то здесь догадывается, что прежде я не снимался в массовках и не работал платным танцором. Есть у них подозрения на мой счет.
— Ну и что? Пусть себе подозревают. У тебя же не болит голова от их подозрений. Пока, Сейджерс.
Мы снова пьем и якобы болтаем. Через некоторое время разыгрываю шумное прощание, долго тряся его руку. Затем прошу счет за выпитое и съеденное, расплачиваюсь, желаю «буэнос ночес» [7] Перьере, торчащему у входа и улыбающемуся так, словно он в раю. Покидаю асьенду, забираюсь в машину и уезжаю.
Еду до перекрестка и сворачиваю на главное шоссе, тянущееся через пустыню. Жара не спадает даже ночью. Прибавляю газу, и довольно скоро в поле зрения появляется ранчо. Обычное, ничего особенного. Подъезжаю, останавливаюсь за юккой, выхожу и осматриваюсь. Света в окнах нет. Похоже, ранчо пустует. Обхожу его. С задней стороны то же самое. Ранчо обнесено проволочной изгородью, держащейся на столбах. Вхожу через калитку и иду к веранде в задней части дома. Стучу в дверь. Ответа нет.
Дверь, естественно, заперта. Решаю нанести визит без приглашения. Достаю «волшебную штучку», которую постоянно ношу с собой, и минуты две ковыряюсь в замке. Навыки у меня не хуже, чем у профессионального взломщика, поэтому замок поддается, и я оказываюсь на ранчо.
Достаю электрический фонарик. Я попал в недурно обставленную переднюю. Оттуда к парадной двери тянется коридор с дверями по бокам. В конце коридора, справа, лестница на второй этаж. Возможно, то, что меня интересует, находится где-то в спальне. На цыпочках поднимаюсь по лестнице, крадусь по верхнему коридору в поисках спальни хозяйки.
Здесь четыре комнаты. Одна, похоже, для прислуги. Во второй устроен склад разного хлама. Напротив еще пара комнат. Одна из них может принадлежать кому угодно и ничем не привлекает моего внимания. Подергав последнюю дверь, обнаруживаю, что она заперта. Вероятно, это и есть нужная мне комната.
Осматриваю замок. Пожалуй, мой «хитрый ключик» и здесь подойдет. Так оно и есть. Дверь открывается мгновенно. Вхожу и по запаху сразу чувствую: я попал туда, куда нужно. В комнате пахнет духами. Великолепный запах. Гвоздика. Мне всегда нравился ее аромат.
Плотно зашториваю окна и только потом включаю фонарик.
Я не ошибся: это комната женщины. На спинку кресла небрежно брошена накидка, а вдоль стены выстроилась рядами модная и дорогая обувь. Сомневаюсь, чтобы вы видели такую. Ребята, зрелище стоящее. Тут и кожаные туфельки на высоком каблуке, и туфли для вечерних приемов — сплошной атлас и крепдешин. С ними соседствуют начищенные коричневые сапожки для прогулок, сапоги для верховой езды и сатиновые домашние тапочки с открытой пяткой в розовом цвете, при взгляде на которые холостяку захочется оказаться в одной постели с их обладательницей. Говорю вам, обувь у этой дамочки — что надо. Сразу понимаешь: вкусом она не обделена. Если у нее и гардероб такой, не удивлюсь, узнав, что она постоянно привлекает к себе мужское внимание.
Верчу головой по сторонам. Где же эта умная особа прячет свои бумаги, да так, чтобы их не нашли? Естественно, если кто-то вздумает их искать. Одно из двух: либо она постоянно носит их с собой, либо хранит в таком месте, заглянуть в которое ни один смышленый парень не додумается.
В углу вижу столик, а на столике — груду книг. Беру самую верхнюю, начинаю листать. Обыкновенная книга. Затем беру вторую. Тоже ничего необычного. Добираюсь до четвертой — сборника поэзии в кожаном переплете. Предчувствие меня не обмануло! Кто-то вырезал нишу толщиной с полсотни страниц и засунул туда пачку писем. Вытаскиваю их, бросаю взгляд на первый конверт и улыбаюсь во весь рот. Письмо адресовано Грэнворту Эймсу в апартаменты «Кларибель», находящиеся в Нью-Йорке.
Похоже, я поймал Генриетту на горячем. Письма убираю в карман, книги кладу на место. Покидаю спальню дамочки, защелкиваю замок и спускаюсь вниз. По привычке оглядываюсь, не следит ли кто. Никого. Я здесь один.
Выхожу тем же путем. Замок на задней двери тоже защелкивается, а потому следов моего визита не останется. Сажусь в машину, намереваясь ехать прямиком в Палм-Спрингс, но спустя мили три решаю еще раз заглянуть на асьенду «Альтмира» и проверить, как там все крутится-вертится.
Через пятнадцать минут я уже там.
Неоновая вывеска погашена. Внутри темно. Правда, из щелки между ставнями на окне второго этажа пробивается свет.
Дергаю входную дверь. Заперта. Вспоминаю о широких окнах с проволочными сетками. Подхожу к ним. Окна тоже заперты, но с ними возни меньше, чем с дверями, и вскоре я открываю окно и проникаю внутрь.
Луна стоит высоко в небе. Над барной стойкой есть окошко, и лунный свет оттуда разливается по поверхности стойки.
Закрываю окно, впустившее меня, и крадусь по полу. Почему крадусь, а не иду нормальным шагом — сам не знаю. Странно, что заведение закрылось столь быстро. Когда я отсюда уходил, казалось, посетители настроены веселиться до рассвета.
Подхожу к эстраде музыкантов и осматриваюсь. Отсюда мне видна лестница, ведущая на галерею. Лунный свет падает на нижние ступеньки. Там что-то блестит. Нагибаюсь, поднимаю. Это серебряный шнурок, украшавший шелковую рубашку Сейджерса. К шнурку прилип кусочек шелковой ткани. Такое ощущение, что его отрывали с мясом.
Шнурок я рассматривал при свете фонарика. Гашу фонарик и снова оглядываюсь по сторонам. Никаких звуков. Нет, наверх я сейчас не пойду. Тихо иду вдоль стен, дергая ручки дверей. Двери здесь повсюду, я пропускаю лишь те, что ведут из здания, поскольку за ними ничего нет и быть не может.
Перелезаю через барную стойку. Там тоже есть дверь. Возможно, она выводит на другую лестницу, соединяющуюся с галереей. Дверь заперта. «Волшебный ключик» отпирает и ее. Попадаю в кладовую. Снова включаю фонарик. Кладовая — квадратное помещение, длина стен не превышает пятнадцати футов. Она плотно заставлена ящиками с винами и виски. Пол завален пустыми бутылками. Помимо ящиков, вижу два больших ледника.
Подхожу к первому, распахиваю дверцу. Внутри навалено мешков. Во втором леднике обнаруживаю труп Сейджерса. Его тоже запихнули в мешок, согнув тело, насколько это оказалось возможно. Пуль он схлопотал немало. Похоже, решил свалить, не дожидаясь утра. Сейджерса засекли, дважды выстрелили по ногам, три раза в живот, с близкого расстояния. На рубашке видны следы от пороховых ожогов. Кто-то сорвал серебряный шнурок и разодрал ему рубашку.
Возвращаю труп в ледник и захлопываю дверцу. Выбираюсь из кладовой, запираю дверь и наливаю себе приличную порцию. Опрокинув ее, ухожу тем же путем.
Сажусь в машину и еду в Палм-Спрингс.
Ночь жаркая, душная, но Сейджерсу сейчас прохладно.
Глава 2
Сведения выплывают наружу
Итак, у меня есть письма.
Когда до Палм-Спрингс остается миль десять, сбрасываю скорость. Закуриваю сигарету и начинаю соображать. Расклад такой: мне сейчас невыгодно поднимать шухер из-за ухлопанного Сейджерса. Если я это сделаю, то сам себе подгажу и во всей этой истории с фальшивыми ценными бумагами не продвинусь ни на шаг.
Кто бы ни хлопнул Сейджерса, он явно подсуетится и еще до рассвета где-нибудь закопает труп. Замести следы проще простого. Если Сейджерс толкнул им предложенную мною легенду насчет дальнего родственника из Ариспе, оставившего ему наследство, все решат, что он уехал в Мексику. Может, иные дамочки и посетуют, что им теперь не с кем танцевать, но вряд ли кто-то будет всерьез горевать об исчезновении платного партнера. Похоже, теперь мне самому придется побеседовать с начальником местной полиции, рассказать об убийстве Сейджерса и попросить не соваться на асьенду, пока я сам разнюхиваю делишки в том змеюшнике.
Достигнув главной улицы, останавливаюсь у ближайшего фонаря, достаю письма и начинаю читать. Их всего три, написаны прекрасным почерком, с равными пробелами между словами. Читать такой почерк не только легко, но и приятно.
Первое письмо отправлено из отеля города Хартфорда в штате Коннектикут, датировано 3 января.
Дорогой Грэнворт!
Ты всегда считал меня дурой, и я не особо против этого возражала, однако сейчас требую от тебя вполне определенных сведений.
Твои увиливания и отговорки в течение последних двух месяцев подтверждают мои подозрения. Почему бы тебе не поделиться своими намерениями? Или ты настолько эгоистичен, что готов воспользоваться всеми преимуществами своего реноме, сложившегося в обществе? Все считают, что ты наслаждаешься счастливой семейной жизнью и тебе незачем искать утех на стороне. Однако твоя любовная связь с этой женщиной продолжается.
В прошлый раз, когда ты отрицал вашу связь, я тебе поверила. Но в свете событий последних двух дней и после письма, полученного мною от человека, находящегося в курсе твоих отношений, вывод напрашивается сам собой: ты уже давно дурачишь меня и других.
При всем моем добром отношении к тебе заявляю со всей искренностью: с меня хватит. Определись со своими предпочтениями, прими решение и как можно скорее сообщи мне. Я приеду и выслушаю его.
Генриетта
Второе письмо отправлено из того же отеля, через пять дней.
Грэнворт!
Получила твое письмо и не верю ни единому слову. Лгун ты весьма никудышный. Я найду способ добиться удовлетворения. А если я его не получу, приготовься к неприятностям, которые я тебе устрою.
Генриетта
Третье письмо совсем короткое и послано 12 января, через четыре дня после второго, уже из Нью-Йорка.
Грэнворт!
Нам нужно увидеться этим же вечером. Ты вынуждаешь меня на крайние меры!
Генриетта
Убираю письма в карман и закуриваю новую сигарету. Эти письма — наглядное подтверждение известного утверждения, что события не всегда таковы, какими кажутся. Вплоть до недавнего времени никто не сомневался, что, когда Грэнворт Эймс простился с жизнью, Генриетта Эймс находилась в Хартфорде. Однако третье письмо доказывает обратное. В день гибели мужа Генриетта находилась в Нью-Йорке, требовала встречи с ним и угрожала крайними мерами.
Вполне понятно, почему Генриетта так стремилась заполучить свои письма обратно. Но зачем она оставила их у себя? Почему не сожгла? Ну не дура ли? Если она начнет кочевряжиться и юлить, эти письма заставят ее говорить по существу. Получается, Генриетта вовсе не такая уж милая дамочка, за какую пытается себя выдавать. В моей голове роятся идеи насчет того, как вести себя с ней.
Достаю записную книжку и нахожу адрес начальника местной полиции. Фамилия этого парня Меттс. Он живет почти рядом с местом, где я остановился. Вряд ли ему понравится мой ночной визит, но я давно убедился, что полицейским вообще ничего не нравится и время тут ни при чем.
Подъезжаю к его дому, останавливаюсь. Жму кнопку звонка. Минут через пять он сам открывает дверь.
— Вы Меттс? — спрашиваю я.
Он отвечает утвердительно и в свою очередь спрашивает, что мне нужно. Показываю ему свой жетон.
Он улыбается:
— Входите. Слышал о вас. Мне сообщали из канцелярии губернатора, что этим делом, скорее всего, будете заниматься вы. Насколько понимаю, вы приехали из-за фальшивых именных облигаций.
— В точку.
Меттс проводит меня в симпатичную гостиную на первом этаже, усаживает в кресло и наливает порцию отличного бурбона. Потом садится напротив и ждет. У него худощавое смышленое лицо и большой нос. Мне почему-то кажется, что мы с ним сработаемся.
— Вот что, начальник, — говорю я, переходя на «ты». — Не хочу тебе докучать, поскольку у местной полиции и без меня забот хватает. Поверь, я сам хочу как можно быстрее распутать это дело и свалить. От тебя мне требуется сотрудничество, и больше ничего. Помощь в разгребании этого дерьма. Когда всплыла история с фальшивыми облигациями, мне поручили разобраться. Я попросил себе помощника, и мне из Лос-Анджелесского отделения нашего Бюро прислали парня по фамилии Сейджерс. Он внедрился в круг управляющих асьендой «Альтмира», выдавая себя за платного танцевального партнера.
Несколько часов назад я заявился туда, встретился с ним и предложил ему легенду, позволяющую убраться с асьенды, не вызвав подозрений. Легенда такая: якобы у него умер дальний родственник и оставил ему наследство. Кто-то пронюхал, что никакой он не танцор, а федерал. Я уехал с асьенды, но менее чем через пару часов вернулся и обнаружил труп Сейджерса в леднике. В парня всадили пять пуль. Труп по-прежнему там. Я делаю официальное заявление, поскольку это твой округ. Однако мне нужно, чтобы ты не торопился с расследованием этого преступления. Я предложу моему вашингтонскому начальству занести имя Сейджерса на мемориальную скрижаль в нашей штаб-квартире, и на этом пока остановимся. Если твои люди начнут толкаться вокруг асьенды и выяснять обстоятельства убийства, мне это спутает все карты. Понял?
Меттс кивает.
— Я вижу в этом здравый смысл, — говорит он. — Меня это устраивает. Я оформлю официальное заявление об убийстве Сейджерса, мы положим бумажку в папочку и не дадим ей хода, пока ты не скажешь, что пора.
— Отлично, начальник. Теперь вот еще что. Кто послал в Вашингтон сведения о фальшивой долларовой именной облигации? Ты? Откуда ты об этом знаешь? От управляющего банком? Как все произошло?
Меттс наливает себе порцию бурбона.
— Дело было так. Я действительно узнал об этом от управляющего банком. Когда эта дамочка Эймс появилась в нашем городе, она открыла в банке расчетный счет. Управляющий, он мой давний друг, сообщил, что она положила на счет две тысячи долларов. Потом снимала денежки со счета, пока там не осталось всего десять долларов. Тогда дамочка приходит в банк, выкладывает служащему пятитысячную именную облигацию и просит зачислить эту сумму на ее счет.
Выглядит облигация как положено, не подкопаешься. У служащего никаких подозрений. Только через час, когда облигация попадает к управляющему, тот распознаёт фальшивку.
Он звонит миссис Эймс и сообщает, что облигация фальшивая. Она слегка удивляется, не придает этому особого значения и быстро вешает трубку. На следующий день управляющий шлет ей письмо и настоятельно приглашает появиться в банке.
Дамочка появляется. Управляющий говорит ей, что дело куда серьезнее, чем ей кажется. Он обязан сообщить властям о предъявленной к оплате фальшивой облигации, и потому убедительно просит миссис Эймс рассказать, каким образом эта фальшивка попала к ней. Она сообщает, что облигация входила в пакет, полученный ею от мужа. Общая стоимость пакета — двести тысяч долларов. Туда входят именные долларовые облигации, которые ее муж купил в Нью-Йорке за настоящие деньги и вручил ей.
Управляющий интересуется, где именно ее муж покупал облигации, и узнаёт, что в банке. Он изумлен, поскольку банки не торгуют фальшивыми облигациями. Тогда дамочка меняет формулировку: «Возможно, он купил их в банке». И тут же добавляет, что больше ей ничего не известно. Она встает и собирается уходить, но управляющий спрашивает, как связаться с ее мужем, поскольку найдутся желающие порасспросить этого джентльмена.
Тогда дамочка оборачивается, улыбается одними губками и заявляет, что такое едва ли возможно, поскольку в самом начале года, точнее, двенадцатого января ее муж покончил с собой в Нью-Йорке. Естественно, управляющий малость опешил, но рассказал миссис Эймс о щекотливом положении, в которое она попала. Попытка сбыта фальшивых ценных бумаг является уголовно наказуемым преступлением, а потому управляющий советует ей принести весь пакет для тщательного осмотра банковскими служащими.
Она уезжает и возвращается с пакетом на сумму сто девяносто пять тысяч долларов в именных долларовых облигациях. У них разная деноминация: пятьдесят тысяч, двадцать тысяч, десять тысяч, пять тысяч и тысяча долларов. К каждой прилагается обычный подпроцентный купон.
Дамочка уезжает, пакет остается в банке, а Крат, это фамилия управляющего, звонит мне и просит подойти. Осматриваю все облигации и убеждаюсь: фальшивка, но сделанная настолько мастерски, что нужно долго всматриваться, чтобы это понять.
Вот такая история. В тот же день я уведомляю власти, они сообщают в Вашингтон, а ты получаешь задание разобраться. Что ты намерен предпринять? Думаешь, дамочка тоже участвует в игре? Может, это они с мужем сварганили фальшивки, а потом он свел счеты с жизнью?
— Сам бы хотел знать, начальник, с чего начинать, — признаюсь я. — Пока не представляю, с какой стороны подступиться. Мне уже попадались дела о фальшивых деньгах, но с таким сталкиваюсь впервые. Пока я не взялся за него, ей могло казаться, что это какое-то недоразумение. Однако тут куда сложнее.
— Но ведь интересное дельце, правда? — спрашивает Меттс.
— Еще какое! В таких делах все оказывается не таким, каким видится вначале. Могут вылезать разные неожиданности. Вот как мне это представляется.
Этот Грэнворт Эймс шесть лет прожил в браке с Генриеттой. Он биржевой игрок. Иногда ему крупно везет, а иногда он с трудом наскребает денег, чтобы заплатить за жилье. Но супружеская пара ведет вполне роскошную жизнь. Нью-йоркские апартаменты «Кларибель» не из дешевых. Муж и жена тратят деньги направо и налево, создавая видимость финансового благополучия. Посмотреть со стороны — они наслаждаются семейным счастьем. Их квартирка — уютное гнездышко. Словом, смотри и тихо завидуй.
В конце прошлого года Эймс получает от кого-то конфиденциальные сведения и на их основании ведет дальнейшую игру. Он влезает в крупную сделку, успешно завершает ее и получает четверть миллиона прибыли. Словом, парень теперь при деньгах.
Похоже, затем он начинает шевелить мозгами на тему того, как быть дальше. Ему надоели эти биржевые взлеты и падения, он решает проявить благоразумие и часть полученных денег отложить на черный день. Пятьдесят тысяч он кладет на свой счет в банке, а на остальные двести покупает именные долларовые облигации. Облигации он везет к себе в контору, кладет в конверт, запечатывает, потом звонит своему адвокату и просит официально перевести эти облигации на имя Генриетты Эймс. Он рассуждает так: если деньги будут принадлежать ей, с ними ничего не случится, поскольку женщина она рачительная и не позволит долларам утечь сквозь пальцы.
Адвокат несколько шокирован словами Грэнворта, но рад, что парень внял здравому смыслу. Он оформляет договор дарения на имя миссис Эймс, заверяет у нотариуса и передает Генриетте. В тот момент это были настоящие облигации, а не фальшивка.
Грэнворт доволен. Он чувствует себя на гребне успеха. А как может быть иначе? У него красавица-жена. Мне рассказывали, что эта Генриетта — просто загляденье. Так вот, красавица-жена и пятьдесят тысяч долларов в банке. Он никому не должен. Словом, живи и радуйся.
Похоже, Грэнвот и впрямь взялся за ум. Парень решает купить дополнительную страховку. К тому времени он уже был застрахован во Второй национальной корпорации, но той суммы ему мало. Он хочет увеличить ежегодный взнос до тридцати тысяч долларов. Страховая компания отправляет его на медицинское обследование. Его здоровье в полном порядке. Тогда ему выдают новый полис, но с одной оговоркой.
За два года до этого Грэнворт Эймс пытался покончить с собой, прыгнув в Ист-Ривер. Тогда у него была в жизни черная полоса. Но попытка не удалась — его спас полицейский.
Страховая компания учла тот инцидент и выставила дополнительное условие: в случае еще одной попытки самоубийства его страховой полис, равно как и договор, будут аннулированы, поскольку самоубийство не считается смертью в результате несчастного случая.
Запомним это и пойдем дальше. Пока у Эймса все идет о’кей, он продолжает играть на бирже и зарабатывать. Двенадцатого января нынешнего года он проворачивает очередную небольшую сделку, которая приносит ему двенадцать тысяч. На его банковском счету лежит сорок тысяч. Долгов у него нет, зато есть очаровательная жена, владеющая облигациями на сумму двести тысяч. Медицинское обследование, проведенное несколько месяцев назад, показало, что он здоров как бык. Казалось бы, живи и радуйся. А что делает Эймс? Он кончает с собой, на сей раз успешно. Ты что-нибудь понимаешь?
Вечером двенадцатого января Эймс задержался на работе вместе со своим секретарем Бёрделлом. Его жена находится в Хартфорде. С работы Эймс собирался поехать на встречу с друзьями. По словам Бёрделла, он был чем-то взволнован.
