Erhalten Sie Zugang zu diesem und mehr als 300000 Büchern ab EUR 5,99 monatlich.
- Herausgeber: АСТ
- Kategorie: Gesellschafts- und Liebesromane
- Serie: Антология любви
- Sprache: Russisch
Драма в трех измерениях, которая мечется в треугольнике Москва-Питер-Нью-Йорк, где Москва — прекрасная женщина, которая никогда ничего не просила, но всегда ждала. Ждала перемен и готова была меняться сама. Однако страх того, что завтра может быть хуже, чем сейчас, сковал не только общество, не только его чувства, не только их развитие, но само ощущение жизни. Перед нами — пространственная картина двух полушарий Земли с высоты полета человеческих чувств, где разум подразумевает два, знание — подсознание, зрение — подозрение, опыт — подопытных, чувство — предчувствие, необходимость — то, что не обойти. А вера, надежда и любовь — агенты, вживленные в подкорку, внимательно следящие за земной суетой. Небесная канцелярия, чьей задачей является наведение мостов между полушариями, получает бездонный ящик анонимных посланий с борта Земля. Пытаясь соединить два лагеря одного корабля, небожители приходят к выводу, что для успеха операции необходимо провести опыт. Она живет в Москве, он в Нью-Йорке. На какие крайности готова пойти пара ради перемен?
Sie lesen das E-Book in den Legimi-Apps auf:
Seitenzahl: 458
Veröffentlichungsjahr: 2024
Das E-Book (TTS) können Sie hören im Abo „Legimi Premium” in Legimi-Apps auf:
Ähnliche
Ринат Валиуллин Девушка по имени Москва
Весь смысл жизни в радости. Важно, чтобы твоего детского смеха хватило и на взрослую жизнь.
Москва – прекрасная одинокая женщина, которой все приходится делать самой. Работа эта отнимает много сил. С каждым мгновением Москва все отчетливей понимает, что одной ей не справиться, так как поддерживать красоту, недвижимость и независимость все сложнее и дороже – надо искать мужика. Не то чтобы она слишком требовательна, но он должен понимать, что женщина – это не прогулка по городу, это вояж в неизвестную страну, где придется учить иностранный язык, если хочет общаться долго и непринужденно. Женихов у нее достаточно, один другого краше, каждый со своими достоинствами. В то время, как Москве хотелось бабочек, приходилось иметь дело с чужими тараканами: Рим – безбашен, Париж – напротив, срывает башни другим, Лондон – вечно в тумане, Берлин уже взят, Мадрид никак не может порвать с Барселоной, Амстердам – лигалайз, Мельбурн – ни рыба ни мясо, Мехико – душноват, Осло – пресноват, Вашингтон – шалун, Дели – веган, Минск – усат, Цюрих – сыр, Стокгольм – холодноват, Милан – пармезан, Брюссель – капуст, сколько бы ни варил шоколад, Пекин – стена, Будапешт двояк, Каир – так себе, Стамбул себе на уме, Киев слишком добр, Франкфурт на Майне, Рим хорош, вот только стар, из молодых – красавчик Нью-Йорк – щеголь, денди, франт, слишком молод и слишком богат, так много прекрасных пейзажей и изысканных слов, но дойдут ли они до тела и что скажет Питер – ее интеллигентный изысканный сын, в меру ревнивый, если не брать в расчет декабристов и попытку самоубийства из «Авроры», художник, поэт, гранит, женат на бурной Неве, живет отдельно давно, своей жизнью. Благословит или закатит еще одну революцию?
Часть I
* * *
Он вышел на балкон и окунулся в атмосферу солнечного дня. Солнце светило. «Солнце – светило, Луна – темнило». Глубоко вздохнул. Кислород, словно шампанское, вскружил на мгновение голову, которая стала искать точку опоры в небе. Вот он, Миг счастья. Он резко взмыл высоко в небо, сделал мертвую петлю, «счастье закидывает нам ее на шею и затягивает всю оставшуюся жизнь», потом коршуном бросился вниз. Мощная стальная птица на лету схватила брошенный хлеб. Еще один Миг, а вот и еще. Скоро уже целая стая красиво нарезала воздух под балконом. Миги слетелись на хлеб. А Кирилл все бросал и бросал хлеб.
– Ты на кого батон крошишь? – появился на балконе Мефодий.
– На будущее.
– Чем оно тебе не угодило?
– Ничего не меняется. Народ так же требует хлеба и зрелищ. Все так же для счастья много не надо.
– Вот и я говорю, хорош крошить.
– Я еще не закончил мысль. Главный парадокс человечества: для счастья много не надо, а мало не хватает.
– Это ты к чему?
– В одном таком Миге счастья тысячи несбывшихся мигов счастья простых смертных.
– А мы к сложным относимся?
– К бессмертным. Вот смотри, сейчас батон кончится и Миги разлетятся. «Есть только Миг между прошлым и будущим», – сорвались с губ Кирилла знакомые слова песни.
– Именно он называется жизнь, – добавил Мефодий.
– Мне больше нравится – «за него и держись».
– Держимся пока.
Так и случилось: едва последняя крошка слетела с ладони Кирилла, как стая разлетелась, словно пилотажная группа на салоне «Ля Бурже».
– Куда они?
– Как и все, в теплые страны.
– Не все. Смотри, чайка, – показал рукой Мефодий на белый треугольник в воздухе.
– Чехова?
– Не, Баха.
– Как ты это определил? Потому что опоздала?
– Потому что не голодная, – улыбнулся Мефодий.
– Думаешь? Есть только миг между хлебом и зрелищем, – повторил на свой лад знакомую строчку Кирилл и похлопал по плечу друга.
Голодная чайка покрутила своей любопытной головой и, сделав несколько пируэтов, поняла, что опоздала, что хлеба больше не будет и надо лететь ловить рыбу.
* * *
В заботах незаметно пролетел понедельник, пришлось отложить начало новой жизни еще на неделю.
Кирилл закрыл папку, успев прочесть на ее обложке «Эсперанца». «Надежды тоже стареют. Даже надежды стареют», – подытожил он. Представил старую надежду, у которой начертательная геометрия налицо, штукатурка местами отвалилась и из-за слоя времени проглядывал опыт прошлых веков, пусть средних, но своих. Обычно они ему нравились, но сегодня захотелось бежать от Средних веков, только куда от него сбежишь, кругом он – Times New Roman. Стоял, сидел, снова стоял, как гладиатор на арене Колизея, только стены вокруг и гул трибун. На трибунах крики, вздохи, руки, зубы и рты, из которых доносился текст.
Сегодня он ненавидел кухню, в смысле – эту комнату своей работы, этот кабинет, этот цех, маслобойню, где приходилось потрошить чужие души. Вся эта бумажная возня с фактами с самого утра сначала вызывала тошноту, потом изжогу, наконец, мигрень. И надо же, все приехали, будто вызов был срочный. Капельница: чай, кофе, вода, снова чай. Возможно, требовалось нечто более крепкое, но когда-то он бросил пить, а теперь уже забыл где, чтобы отыскать эту привычку и пропустить бокальчик-другой. Манипуляции со страничками, исписанными бессердечным шрифтом, занимали его время, словно он разменял свое на Times New Roman. Новым Римом здесь и не пахло. Времена другие – пахло только тоской, одиночеством, космосом, вакуумом. Ладно дали имена буквам, но кто догадался дать ФИО шрифтам?! У каждого из них теперь свой характер, свое поле деятельности, свой почерк, свой текст и, что самое скверное, – свой подтекст. Из текста слов не выкинешь, а из подтекста даже непонятно, что выкидывать и куда. Где та мусорка, куда можно выбросить подсознательное. Подтекст – это доклад подсознания, его сложносочиненное изложение, это его литература, это его инструкция. Что он туда принесет, какую заразу? Кто-то набирает полную ахинею красивым шрифтом, тем самым придавая мыслям своим красивую форму, а что в этой форме, какое содержание? Ничего. ПустОта – пустотА? Все тот же аромат нереального одиночества. Или пустота – космос? Открытый для избранных. В этом необходимо было разобраться. Перебирая чьи-то виртуальные записи, хотелось закусить куском реальности, хотя бы небольшим, чтобы ощутить чужое, наболевшее, на контрасте почувствовать его запах и вкус. Заесть. Запить. Но это ведь на несколько дней? Запить не получалось. Хоть в прямом смысле, хоть в прекрасном. Ни кофе, ни чай, ни тем более вода, так как воды хватало и без того, не утоляли возникающей жажды. Это была не та жажда, что повозникает, повозникает и отстанет. Это была жажда вопиющего в пустыне. Реальность, как ни крути, – это лучшее доказательство, что мир существует сам по себе, а ты сам по себе и вещи сами по себе. И каждое мгновение расставляет их по своим местам. А люди взялись расставлять их сами: буквы, вещи и себе подобных. Даже мысли. Смешные. И люди смешные, и мысли. Они смеются друг над другом, в то время как хорошо смеется тот, кто умеет смеяться над собой.
«Хоть бы Мефодий зашел, что ли. Вечно заходит не вовремя, никакого чувства такта. Недостаток музыкальной школы налицо. Вот что значит, родители вовремя не отдали в музыкалку».
Он взглянул в небо. Небо было высокое как никогда. Завис на мгновение, но чувство высокого долга заставило его снова вернуться к тексту:
Задача людей – подключиться к всемирному разуму. Там розетка. Каждый солнце, если ее найдет. Важно включить это самое солнце и раздавать тепло страждущим. Любви и тепла – вот чего не хватает миру, вот отчего война. Ум и государство держат всех в страхе, он самый надежный из инструментов. Страх – это тиски, можешь сдавить материал, можешь отпустить, но дефекты останутся и чувство страха никуда не денется, просто затмит все другие чувства. Легко, непринужденно, и чувство гордости перейдет в гордыню, потом в чувство зависти, и наконец – страх. Ты чувствуешь, как иногда сдавливают голову тиски, ты принимаешь на грудь, штангу весом в тонну проблем подхватывает инструктор. Главное не принять лишнего. Может пострадать тело.
Тело – передатчик, душа – она не в голове, она в космосе, она над телом, она над миром.
Отбрось обязанности, административное здание закрой, перестань соревноваться, соревнование – та же зависть, только натренированная. Ты солнце, тебе некому завидовать. Ты сам себе звезда.
– Они все хотят быть звездами, в этом их проблема, – как всегда сзади подкрался Мефодий.
– Если бы только звездами. Млечный Путь – вот что им мерещится постоянно.
– Видимо кормили искусственным молоком.
– Судя по письмам, кормят до сих пор.
– Читаешь как бестселлер, – улыбнулся Мефодий.
– Ага, запоем. Запой так и напрашивается. А я как раз искал нужное слово, для определения. Точно, бестселлер. Люди считают себя лучшими, они хотят продаваться как можно лучше, как можно дольше. Не книги – теперь люди бестселлеры. Важно дороже себя продать, не важно как, голыми или смешными, не важно, под каким соусом. Хорошо, если соус будет фигурой медийной.
– Все заняты делом, в то время как рынок перенасыщен подделками.
– Всем нужны оригиналы. Оригиналы всегда в цене, а в некоторых случаях даже бесценны.
– Что-нибудь проясняется? – взял кипу бумаги со стола Мефодий.
– По сути – да, по делу – нет. Медленно. Будто стою на переезде, жду, пока проедет товарняк.
– Прямо услышал стук колес. Романтично.
– Ты в армии служил, романтик? – посмотрел строго на Мефодия Кирилл. На его переносице образовался Кавказский перевал. Будто сам он проходил службу именно там.
– Нет.
– Жаль, тебе не помешало бы. А про дембель слышал? – Складка над носом исчезла.
– Кое-что в прошлой жизни, – улыбнулся Мефодий.
– Знаешь, что такое дембельский поезд? Не знаешь, – махнул рукой Кирилл, и перевал на его переносице исчез. – Я тебе расскажу. Представь. Ночь. Казарма
– Дембель, дембель, – раскачивают хором духи койку, на которой лежит дембель.
– Чаю, – просит он.
Один из духов убегает за чаем.
– Жарко, включите кондиционер.
Духи начинают усиленно махать вафельными полотенцами.
– Радио.
Один из духов начинает петь под гитару.
– Что за старье? Поставьте другую песню. Для души.
Духи начинают петь хором на английском «In the army now» Status Quo.
– Чай остыл. Что за херня, – вздохнул дембель, сделав глоток.
Дух убегает кипятить чай снова.
– Бабу хочу, так, для компании, чтобы ехала в моем купе, на соседнем месте… Ну и все в таком духе.
– И к чему ты тянешь этот состав?
– Поезд – это метафора. Видимость движения вперед. На самом деле поезд стоит на месте, его просто раскачивают, чтобы пассажиры верили, что они на пути к мечте.
– На Млечном Пути? Судя по твоей логике. А что за поезд?
– Не знаю. У тебя хотел спросить. Хотел узнать твои впечатления, выводы. Ты же все это читал. – Аккуратно сложенные папки с документацией.
– Само собой. Что-то мне попадалось про поезд, – начал рыться в листочках Мефодий. – Вот, нашел: – «Сапсан» – это дефис между Питером и Москвой.
– Хорошее название для дефиса.
– Это поезд так называется.
– Да понял я, понял. Ну вот и представь себе «Сапсан», стоящий на станции, который с серьезным видом с девяти до семнадцати раскачивают люди в пиджаках и в галстуках. И так каждый день. И те и другие заняты делом. Делом, понимаешь?
Мефодий кивнул и посмотрел на проекцию женщины, что крутилась по часовой, и попытался ее остановить, чтобы крутануть в другую сторону. Для этого он даже закрыл глаза. И как будто что-то начало получаться: он увидел птицу, которая, сложив крылья, раскачивалась на ветке, вместо того чтобы летать. Открыл. Женщина неумолимо продолжала свое фуэте по часовой стрелке.
* * *
Одетый в мрамор, обутый в гранит, накинув на шею Неву, он вышел на улицу, поднял Казанского воротник, прикурил от «Авроры» и выдохнул: я больше, я больше так не хочу.
– Это откуда? – спросил Кирилл
– Из Питера. Правое полушарие.
– Ясно.
– Ты же вроде сам оттуда?
– Я? Может быть, но не уверен. А что значит «я больше»?
– Проверяешь?
– Просто спросил, – улыбнулся по-доброму Кирилл.
– Ты? Просто? – недоверчиво сверкнул глазами Мефодий. – Скорее всего то, что он выше всего, что здесь творится, и не согласен с тем, что творят.
– Ох уж этот правополушарный романтизм, – вздохнул Кирилл. – Все революции оттуда.
– Красивых всегда привлекали революции.
– Красивый, говоришь. Надо будет глянуть.
– Чудный город. Очень хочу еще раз по рекам и каналам.
– Сначала по крышам и чердакам, – кивнул на тележку с макулатурой Кирилл.
– Там красиво.
– Настолько, что можно два раза?
– Каждый раз как в первый, – обреченно улыбнулся шутке шефа Мефодий.
– На что похоже?
– Похоже на то, что передала Фэ:
Житель Петербурга так же холоден, как и город, но у него всегда есть в запасе залп «Авроры».
– Ну а своими словами? Правым, правым. Развивай правое. Скоро только образное мышление поможет отличить роботов от людей.
Мефодий задумался и выдал:
– Питер словно корабль, то романтичный, как парусник, то мрачный, как ледокол. – Затем посмотрел горделиво на Кирилла.
– Сам придумал?
– Как тебе такое?
– Вкусно. По-флотски. Блюдо такое, ты в армии не был, тебе не понять.
– Вот еще: «Когда мне было одиноко, я ехала в Питер, не знаю почему. Наверное, он был лучшим моим любовником. Внимательным, вдумчивым, холодным, ранимым, абсолютно безразличным к деньгам. Даже поесть здесь можно было за копейки и втридорога, но одинаково вкусно или безвкусно. Все зависело от его настроения, но даже не имея никакого настроения, а только дождь, к одиноким он был благосклонен и принимал их на раз. Климат – это не погода, это – люди».
– Ладно, уговорил. Слетаю на досуге.
* * *
Город вздрогнул. Полдень. Выстрел пушки заставил вспорхнуть со шпиля Петропавловки ангела, тот облетел крепость, снова прижался к шпилю к золотому пилону и, заправски провернув пару кругов, вспомнив об обязанностях, замер, уставившись на город. Краем глаза он видел, как в окне второго этажа филфака медленно подходила к концу вторая пара. Преподаватель, посмотрев на часы, словно не доверяя пушке, из которой каждый день город пытался покончить с собой, тем самым пытался стряхнуть романтический налет с обитателей Северной столицы.
Пытаться для любого представляло из себя пытку. Все знали, что пушка заряжена холостым, и никто не верил в серьезность намерений. С одной стороны, все это было похоже на фарс, чтобы пощекотать нервы «Авроре», с другой – кончились снаряды. Они экономили, не более одного в день. Часы ударили в ухо 12 раз, и это был нокдаун.
В этот раз выстрел достиг цели. Попали пальцем в небо, задели тучку. Питер зарыдал. Восстановленная путем круговорота воды в природе тучка обрушилась сверху ливнем, со всей своей страстью, будто решила напоить его любой ценой. Будто у того была жажда. Питер и жажда – две вещи несовместные. Словно кто-то подкармливал здесь облака, они налетали, забивали небо до состояния полной облачности.
Студенты заерзали на местах и начали потихоньку собирать в сумки свой скромный эпистолярный жанр. В кармане у Мефодия завибрировал телефон. Звонил Кирилл. Препод взял трубку.
– Выгляни в окно.
Мефодий нехотя подошел к стеклу.
– Видишь меня?
– Нет.
– Я тебе машу. С Петропавловки.
– Понял, «ну привет тебе, привет», – ответил ему классиком Мефодий. – «Пусть струится над твоей избушкой…»
– Слышь, хорош в меня из лиры палить. Я же по делу. Скоро у мира д.р. Пойдешь?
– Да, только подарка нет.
– У меня тоже нет, не знаю, что в таком возрасте дарят миру. У него же все есть. Может, войну?
– Было уже. Скучно.
– Значит, как всегда – «Бери настроение, не ошибешься». Ладно, что-нибудь придумаем.
* * *
– Как тебе город?
– Несравненно. Питер – город-романтик!
– Я бы сказала не романтик, а роман на всю жизнь. Некоторые жить не могут без этого города.
– Ты серьезно? Что… переезжают и умирают?
– Нет, не умирают, конечно, но и не живут уже.
– Жизнь для людей всегда делится на тех, кто может без них и без кого не могут они.
– Вот, кстати, в подтверждение темы, – перезагрузил горло Мефодий, чтобы прочесть вслух:
– Ты не сможешь без меня.
– Я смогу и без тебя, и без того парня.
– Какого еще парня?
– Которым ты был когда-то.
– Это про НЬЮ-ЙОРК?
– Это диалог Москвы и НЬЮ-ЙОРКА. Вечный спор женщины и мужчины. Когда он уже поймет, что с женщиной спорить не стоит, себе дороже. Чем дальше, тем дороже. Копи деньги, потом спорь сколько душе угодно.
– Москва – это Восточное полушарие? – уточнил Кирилл.
– Да. Москва – это дорого.
– А что же она такая продажная?
– Она так развлекается. Вот послушай. О Москве:
– Она безумна. Как ты с ней живешь?
– Она сексуальна. На каждого ее таракана приходится по стае бабочек.
– Постепенно я начинаю понимать, из-за чего у людей весь сыр-бор. Кто-то кому-то не дал, – улыбнулся Кирилл. Эта его улыбка, когда скулы поднимались вверх вслед за настроением, означала, что он шутит.
– Не говоря уже о более тяжких формах: кто-то кого-то не взял, – добавил со знанием дела Мефодий.
– Люди никак не поймут, что секс, что оргазм – это стечение обстоятельств.
А возникающие сложности – это и есть жизнь. Это и есть любовь. Они же бегут, едва те появятся на горизонте. Хочется крикнуть им: «Подождите!» Сейчас начнется самое интересное.
* * *
12.00
Слышно было издалека, что Москва гуляла, крутилась подшофе, распустив свой сарафан – тот отлично сочетался с синим кокошником вечернего неба. Улицы и переулки, словно змеи в период спаривания, скручивались в клубок площадей. Они занимались любовью, выбрасывая в воздух горящие вздохи салютов и фейерверков. Москва гуляла, она жаждала развлечений. Люди заполнили улицы, словно кровь сосуды: туда – веселые артерии, домой – уставшие вены. Сверху ангелу было все равно, веселятся они или бастуют. Но сегодня, судя по фейерверкам, они веселились. Петропаша не любил праздники, вообще не любил скопление людей, от толпы всегда несло какой-то опасностью. Держался их стороной. Ненароком могли принять за ворону. С высоты небосвода столица казалась не такой большой, сегодня Петропаша бродил по нему задумчиво, будто по комнате, остаться или выйти в люди. Гулять не хотелось. Тем более не хотелось увидеть красивую женщину после праздника, когда сарафан Москвы помнется, кокошник съедет, волосы спутаются, речь станет вульгарнее, тело податливым, мысли нетрезвые. Ангел решил не мешать людям отдыхать, дать волю празднику, сделал круг почета над Садовым и по традиции заскочил в «Детский мир», он любил этот магазин игрушечного мира и настоящего детского счастья, в праздники не мог отказать себе в удовольствии искупаться в нем. Как обычно, сначала он медленно бродил по лестницам, обходя каждый этаж, и только после пятого вопроса «Из какого вы мультика?» забирался на самый верх, выходил на смотровую площадку. Окинув взором Садовое кольцо, вскакивал на ограждения и, предварительно помахав оторопевшим охранникам, бросался с террасы вниз. Толпа, ахнув, долго искала в темноте тело, крылья подхватывали его и несли обратно в Питер, в свой окрест. Рядом с крестом ангелу всегда было спокойно.
* * *
Мужчина для женщины – это страховка от несчастных случаев. Чтобы чувствовать себя защищенной, ей необходимо каско, в крайнем случае – ОСАГО.
– Или вот еще, – зачитал Кирилл:
Секс – это сильно, я испытывала.
– Планета испытателей. Секс – это опасно, – усмехнулся Мефодий.
– Незастрахованный секс – это опасно, – поправил Кирилл.
– Вообще секс. Причем для обоих.
– С чего ты взял?
– Так у планет, не занимавшихся в течение жизни сексом, к возрасту никаких изменений на клеточном уровне, свидетельствующих о начале старения, не обнаружилось. В то время как у сексуально активных наблюдался рост концентрации свободных радикалов и, соответственно, повышение уровня окислительного стресса и ускорение процессов старения. Затраты энергии приводят к раннему старению и сокращению жизни планет.
– Это без любви вредно, я бы даже сказал – незачем. Тебе пока не понять, но можно пробовать, – засмеялся Кирилл.
– Я бы поспорил, – задумчиво протянул Мефодий.
– Особенно вредно спорить на ночь глядя.
– Почему? – очнулся неожиданно Мефодий.
– Можно споткнуться, – вновь рассмеялся Кирилл.
– Ну да.
– В общем, не оставляйте девушку в ночи одну, ей перед сном не так удобно раздеваться, как перед мужчиной.
– Шеф, давай без личного.
– Ну у нее и характер!
– Это не характер, это стратегия.
«Ее сложный характер компенсировался легкой рукой», – прочел про себя Мефодий на одном из листочков и представил свою Матильду, которая сидела за столом со стопкой книг, снятых с полки. Скоро им это надоело, и книги заняли свой плацкарт.
Кирилл не слушал, он красноречиво продолжал:
– Любимая женщина не может надоесть, она может достать… потом положить обратно, и так до бесконечности. Бесконечность – единица измерения любви.
– В книжке прочел? Литература, выращенная на ГМО? – Мефодий подошел к окну, погладил стоящий на подоконнике кактус и неожиданно рассмеялся. Так громко, что у кактуса вздрогнули колючки и он весь вжался в себя, словно ёж, почуявший хищника. Даже красный цветок, что вот-вот должен был раскрыться, ушел в себя. Теперь от него осталась только красная кнопка.
– Держи себя в руках.
– Извини, вспомнил одну шутку: «У тебя есть маракасы?» – «Только в голове».
– А при чем здесь маракасы?
– Не знаю, надо было чем-то занять руки.
– Я же говорю, держи себя в руках. Не хочешь сидеть сложа руки – займи их делом. И хватит гладить мой кактус.
– Извини, – настаивал на своем Мефодий.
– А за что извиняться? – поддался на уловку Кирилл.
– За то, что эта шутка мне показалась смешнее.
– Это тебе смешнее, а вот мне, глядя на это, – сделал театральный жест в сторону макулатуры Кирилл, – совсем не смешно. Женщина – это не шутка. С ней нельзя шутить о серьезных вещах.
– Они до вещей сами не свои.
– Потому что настроение нестабильное, а напряжение постоянное. Это одна из загадок психофизики: нестабильное настроение при постоянном напряжении. Вот и приходится чем-то выравнивать – где шоколад, где тряпки, где безделушки, но лучше всего, конечно, путешествия.
– От рутины жизни ей помогало только одно средство, она называла его принципом двери: дойти до ручки и выйти из себя, – процитировал из рабочего материала Мефодий.
– Соображаешь. Это экономвариант. Вышел из себя и путешествуй. Но поголовное большинство женщин идут по прямой: нет настроения? Купи.
– Хороший девиз, – устроил имитацию аплодисментов Мефодий.
– Надо заметить, что работает безотказно, – снова начал рыться в бумагах Кирилл.
– Что потерял?
– Письма с любовного фронта, – улыбнулся Кирилл. – Как я понял, по спросу человечество разделилось на две части: одним не хватает материального, другим – духовного. С материей им вроде бы все понятно, с духом сложнее. Тот живет в человеке, как джинн в сосуде, который надо просто открыть. Обычно начинают искать того, кто сможет открыть, это называется искать вторую половинку. Сложно найти, присобачить к себе, чтобы открывал утром, выпускал джинна и закрывал вечером. Кому это надо? Любовь – работа по душе, но без выходных. А слово какое мягкое для этого подобрали. Любовь… А, вот, послушай, – наконец-то нашел то, что искал, Кирилл. – И целого мира мало, каждый ищет свою половинку. Ты только вдумайся, сколько мудрости заложено в этих словах.
– Боюсь… щас рванет, – рассмеялся Мефодий.
– Мира им мало, каждый ищет половину, – улыбнулся Кирилл. – Так что у тебя там на любовном фронте?
– Как всегда, ожесточенные бои и, как следствие, – потери, переживания, хандра.
– Переживания делают человека чище, это фильтр, через который проходит человеческая душа. Менять только надо чаще.
– Менять некогда. Слишком много лишней информации. Пропаганды.
– Любовь – это тоже своего рода пропаганда, если женского – то красоты, если мужского – то состоятельности по содержанию той самой красоты.
– Пока не случатся дети. Вот послушай:
– Зачем он тебе звонит? У тебя с ним что-нибудь есть?
– Да. Ребёнок.
– Про детей здесь очень много, тема насущная. Брошенных детей полно.
– Ты про детские дома?
– Да. Но еще больше брошенных без любви, внутри семьи. Родителям некогда. Сунут под нос планшет – иди, воспитывайся.
Ноет он, ною я, дома прямо Ноев ковчег. Не могу. Долгожданный сынок постоянно выводит из себя. Я могу взять и трепануть его. Вот сегодня. Собирались на улицу. Он орет. Меня бесит. Наорала на него. Закрыла рот рукой. Он еще больше плакал. Потом так стыдно, что хочется отрезать себе руки. Ведь я очень его люблю. Дайте сил.
– У тебя силы еще остались? Дай, – посмотрел на Мефодия вопросительно.
– Да дал уже. Про детдома тоже не забыл. Некоторые письма прямо пронизаны собственной беспомощностью. Кто-то пропал, кто-то болеет, кем-то не перестают гордиться, на ком-то пытаются заработать.
– Ладно, возьми из общака, распредели, чтобы никто не остался в обиде на жизнь. Да, люди странные существа, сначала заводят котят, потом котят избавиться.
– Хотят или котят?
– Не вижу разницы. Люди – коты и кошки.
– Ты прямо читаешь отчет Амор:
Мы лежим, у нас, беременных, на животе приборы, через них слышно, как бьется сердечко наших будущих детей, будто ведут разговор. Рядом в соседней палате – лежат ЭКО, напротив – после аборта. Кому что. Полное собрание сочинений в трех томах. Каждый со своей любовью, кто-то желает зачать, кто-то сохранить, кто-то избавиться.
– Умеешь ты слезу выжать, – смахнул невидимую Кирилл.
– Я старался оставить самое злободневное, – заметил Мефодий.
– Людям кажется, что злых дней куда больше, чем добрых.
– Может, тебе мультики поставить? – пошутил Мефодий. – Если не боишься подсесть на смешариков.
– Ему же, кроме телика, ничего не нужно. Он может днями и ночами это гов… смотреть. А мамаша нужна только для того, чтобы пожрать, – прочитал, смеясь, Мефодий.
– На самом деле грустно, – улыбнулся еще грустнее Кирилл. – А кто виноват, они же сами его подсадили. Мультики – это удобно, ты включаешь их детям, чтобы заняться своими делами. Кругом говорят, насколько они полезные и развивающие, постепенно начинаешь в это верить, ты чувствуешь комфорт от такой веры, чем удобнее вера, тем она прочнее. А взрослым то же левое полушарие снимает свои яркие картинки. И сидят родимые на пикселях, как на игле.
– Ты сам попробуй с ребенком провести часа два или хотя бы час. Слабо? Только мультфильмы могут притормозить их неугомонное начало.
– Слабо, – согласился Кирилл. – Только в теории полезно почитать им сказки, а на деле – включаешь телевизор.
– Можно подумать, что ты сам мультики не любил.
– Любил, конечно, рисованные, кукольные – почему-то нет. Смотрел, когда уже совсем выбора не было. Из любимых «Приключения капитана Врунгеля».
– А не генерала? Или его разжаловали? – уточнил Мефодий.
– Не в этом суть, помнишь, как там древнюю статую, искусство в футляре для контрабаса вывозили. Сама идея – уже искусство.
– Видимо, после этого контрабанду в нашем языке окрестили «контрабасом».
– В нашем? Нет, это не наш метод. Сейчас совсем другие мультфильмы. И искусство тоже, – съехал с темы Кирилл.
– Дети другие, мультфильмы другие, а мы вечные, как в кино, – рассмеялся и посмотрел на Кирилла Мефодий. – Что я вижу?
– Что?
– Я вижу – ты против кино тоже?
– Нет, я за кино как за развлечение. Ударное слово «раз», раз-два, но не постоянно же. Нельзя прилипать к экрану. Я же вижу, – потряс он пачкой А4 в воздухе, – что для кого-то это ежедневные контактные линзы. Кино – это средство по уходу за скукой. Не более того.
– Соглашусь. А что скажешь про театр? Вот, здесь есть из детского спектакля сцена:
– Медведь, а сходи-ка ты к пчелам, – говорит косолапому Лиса.
– Зачем?
– Как зачем? Ты же любишь мед.
– Я очень люблю мед.
– Ты должен прийти к пчелам и сказать: ну-ка быстро дайте мне меда.
– А если не дадут?
– Ты медведь или панда? Топни ногой, толстопятый: «Ну-ка быстро мне меда принесите!» Как миленькие отдадут.
– Хорошо про панду, – хехекнул Кирилл. – Мишки совсем обурели.
– Я белых всегда больше любил.
– Почему белых?
– Они единственные из млекопитающих, которые людей не боятся.
– А ты боишься? – посмотрел испытующе Кирилл на Мефодия.
– Мне некогда, я работаю.
– Работаешь?
– Это не работа, по-твоему? Я же читаю.
– Работай, работай, не отвлекайся. Кстати. А что люди читают сейчас?
– В основном муру всякую.
– Какую муру?
– Либо детективы… – задумался Мефодий и снова начал гладить кактус.
– Людей всегда тянуло на преступления, – не дал ему договорить Кирилл. – Сначала их тянет, потом оно из них. На этом стоит литература, – очертил взглядом бумажную кучу Кирилл. – Достоевского читал? «Преступление и наказание»? Вижу, что не читал.
– Про преступление здесь что-то было: потерпевшая Родина рассказала, как муж методично отрезал ей по пальцу, пока не отрезал обе руки.
– Родина – это фамилия?
– Да какая разница. Была Родина – стала уродина. Вот где страшно, вот где Достоевский.
– Я почему-то вспомнил Венеру Милосскую, – беспокойно смотрел на кактус Кирилл. – Красивая Родина, но без рук. Поэтому все в итоге выходит через жопу.
– Сердца у тебя нету.
– Зато у меня есть голова. Наказали?
– Посадили.
– Посадишь такого, а что из него еще вырастет? Сорняк есть сорняк, – продолжал гладить кактус Мефодий.
– Ты про книги начал, что-то мы отвлеклись. И оставь в покое цветок. Тебе что, гладить больше некого?
…Ну что еще читают? Либо фэнтези, либо романы, – продолжил Мефодий. – Некого. А тебе что, жалко?
– Загладишь – он цвести перестанет. Так какие романы?
– Разные. В основном все названия крутятся вокруг местоимений: от меня, мне тебя, если бы не я, до него, перед тобой, под тобой, я б тебя…
– Названия интригующие, – рассмеялся Кирилл.
– Да, прямо мурашки по коже. Может, лучше к детям вернемся?
– Валяй.
– Дарите женщинам цветы, они подарят вам детей.
– Наконец-то что-то позитивное. Да, надо дарить, чего бы это ни стоило. Цветы для женщины, как включатель – оп, зажглась, засветилась, затанцевала, – согласился Кирилл.
– Но есть и другая сторона, надарили столько, что теперь воспитывать негде. Легче в университет поступить, чем в детсад. С самого рождения записались в очередь. 3 года прошло – хуй там. В прямом и переносном слове. Моему мужу пришлось соблазнить заведующую детсадом, чтобы устроить туда нашего сына.
Кирилл развел руками.
– Дети рождаются, дети становятся, все остальное в любви перемельница, все остальное в семье – пересортица, – промурлыкал он про себя стишок.
– Твое?
– Нет, так вспомнилось.
– Дети – это опорные точки отношений, опорные сваи, некогда вколоченные в ночи, чтобы не расставаться как можно дольше. – Грусть начала жевать голос Кирилла, видимо, вспомнил всех своих. Мефодий знал, что для шефа это тема больная, поэтому старался ее не развивать.
– Каждый великий роман заканчивается расставанием, – попытался подбодрить его Мефодий.
– А каждый посредственный – расстоянием, – «хе-хе» незаметно добавил про себя Кирилл, сбрасывая с мыслей тоску.
– Осень… в правом полушарии. Чувствуешь? – метнул пачку листьев вверх Кирилл.
– У них теперь долго там будет осень, а может быть, даже зима, – сделал вид, что совсем не удивился листопаду Мефодий. – «Нервы», – подумал он про себя и начал собирать с пола разбросанную бумагу.
– Ты про кризис? – подобрал листок, упавший к ногам, Кирилл. – Он у тебя в голове. Кризисы начинаются, когда человек перестает удивляться.
– Да. Зачем было так сильно пальму трясти? Кокосиков захотелось?
– Так это же левое трясло. Причем наняли обезьянок.
– Ну да, трясли левые, а упало на тех, что в правом. Теперь они пожинают плоды.
– Ошибки надо уметь признавать, даже если это было признание в любви.
– Ты про Москву с Нью-Йорком?
– Нет, про твой интерес к моему кактусу, – улыбнулся Кирилл.
– Чтоб его! – укололся и отдернул руку от колючки Мефодий.
Кирилл от души засмеялся:
– Настоящая любовь никогда не заканчивается, тем более дружбой. А они все еще пытаются дружить.
– Да уж, – наконец отошел от кактуса Мифа, рассматривая ужаленный палец.
– Знаешь, в чем проблема их отношений? Ему было не понять эту женщину по одной простой причине он с ней дружил.
– Думаешь, не любил?
– Думаешь, любит до сих пор?
– Да хрен его знает. Время покажет, – облизывал раненый пальчик Мифа.
– Я же тебя предупреждал, что с этим цветком надо быть осторожнее. Не смотри, что он аленький. Нажмешь на эту кнопочку и разбудишь чудовище.
– Да, я помню, ты же мне его как-то оставил года на четыре. Привязался я, – улыбнулся мило Мефодий.
– Вижу, ты тоже огрызаться научился.
– Я мирный. Это он – кусаться. Да и ты с ним агрессивнее становишься.
– А что ты хотел, такое напряжение в мире. Сорвал цветок – и нет цивилизации. Технологии. Помнишь, как в их песне: «Нажми на кнопку – получишь результат».
– Не, я такое не понимаю.
– Апокалипсис – это и есть результат всякой цивилизации, – заключил Кира.
– Я про музыку, старье какое-то слушаешь.
Кирилл сделал вид, что не услышал.
– А вот это я совсем не понял:
– Мне надоело целыми днями смотреть на нажратого корейца, который бросался пустыми банками из-под пива в капитана корабля. Но банки не долетали даже до стюардесс.
– В данном случает кто-то очень хочет поиграть в войну. Но ракеты не долетают. Спекуляция чистой воды. Многие этим живут. Берут дешевку, делают тюнинг и продают втридорога.
– А вот это: Напротив в купе сидела семья пшеков. Дедушка долго, кропотливо расставлял на столике фигурки оловянных солдатиков, а мальчик валил их одного за другим и весело смеялся.
– Читал. Это история.
– Что за история? Дедушки и внука?
– Новейшая. Точнее сказать – эхо войны в новейшей истории. Поляки снесли памятники советским воинам, которые воевали вместе с их польскими дедами во Второй мировой.
– Зачем?
– Политика. Знаешь, что такое политика?
– Проверяешь? Политика – это идеологическая биржа, которая может влиять на курсы всех остальных валют.
– Зачет. А кто такие политики? Только своими словами.
– Политики – маклеры, рабы этой самой биржи. Продаются и покупаются.
– Пять, – поднял вверх свою пятерню Кирилл. – Вот и с историей то же самое. Все переписывают ее на свой лад. Раньше истории пересказывали, теперь переписывают. На чистовик, каллиграфическим почерком, без помарок. А чтобы ни у кого не оставалось сомнений в достоверности, талдычь об этом целыми днями, у кого больше громкоговорителей – тот и герой. А все из-за того, что одни не могут простить победы другим.
– Какие победы? – посмотрел заинтересованно Мефодий на шефа. Интерес его проявился настолько, что брови сложили знак «виктория».
– Любые – военные, политические, экономические. Будь то война или открытие космоса.
– Думаешь, левое мстит правому за Сталинградскую битву и за Гагарина?
– Еще как. Царапины на Рейхстаге не дают покоя. Что говорить о победах стратегических, когда даже спортивные стоят комом в горле, – нашел рукой свой кадык Кирилл, показав тем самым, как знакомо ему это чувство.
– Ты о войне пробирок?
– Да, левое уже проверяет на допинг анализы Гагарина, Достоевского и Толстого.
– Последних-то за что?
– Якобы оставляют царапины на душе.
– А Pink Floyd, Doors, Armstrong, Monro разве не оставляют?
– У тех справки.
– Полагаю – исторические?
– О чем и речь. Очень трудно идти против истории. Вот некоторые и пытаются при помощи собственных историй получить контрольный пакет акций в истории мировой.
– Но левое есть левое, оно шагает шире, то и дело перешагивая правое. Ну речь здесь в основном идет о противостоянии Америки, России и Китая. Вся проблема России в том, что пока она занимается монополизацией внутри своего хозяйства, Америка – монополизирует весь мир. У Китая проблем нет.
– Как нет?
– Так. Они их съели. Иначе чем бы они прокормили такую ораву?
– Повезло им, что не было демократии. По большому счету, демократы оказались фанерой, демо записали, и все. Дальше демо дело не пошло.
* * *
1 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: Передаю Вам эстафетную палочку – Договор опубликовала
НЬЮ-ЙОРК: Палочку принял. Спасибо за палочку!
МОСКВА: Я б Вам лучше Шоколад Little Spot молочный с орехом, изюмом и ямайским ромом передала!!! его вместо молока за вредность надо выдавать!
А «палочку» жду обратно!
НЬЮ-ЙОРК: А я больше люблю Little Spot молочный с лесным орехом. Вот.
Ну а с палочкой давайте подождем. Мы же не можем пороть горячку. Надо тщательно всё рассмотреть, взвесить, осмыслить… Иначе старшие товарищи нас не поймут.
2 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: Доброе утро, НЬЮ-ЙОРК!
1. Что может быть лучше с утра, чем чашечка ароматного, свежемолотого, свежезаваренного кофе с шоколадкой Little Spot, в Вашем случае пусть это будет Little Spot молочный с лесным орехом…
2. Но Вы обязательно, обязательно попробуйте Little Spot молочный с орехом, изюмом и ямайским ромом, у неё ТАКОЙ аромат! И лесной орех тоже присутствует, правда, есть ещё вариант – закусывать ямайский ром Little Spot молочным с лесным орехом.
3. Спасибо за оказанное доверие, в образце исправила свой косяк – при распечатывании в форме почему-то не отображался код.
НЬЮ-ЙОРК: 1–2. Так соблазнительно звучит… Побежал в магазин, за шоколадом. Умеете Вы, Москва, искушать.
3. Сегодня оплатим.
МОСКВА: 1–2. Если поиски не увенчаются успехом, берусь передать Вам её ценной бандеролью… а то как-то эгоистично с моей стороны получается, соблазнила, искусила и помахала ручкой.
3. Нам бы так.
НЬЮ-ЙОРК: Нет, Москва, я не могу принять столь щедрый подарок. Это ни в какие рамки не лезет! Очаровательная девушка дарит взрослому дяденьке такой роскошный подарок.
МОСКВА: Нью-Йорк!!! Ну не предложила же я Вам бутылку ямайского рома!!! И по стилю вашего общения не дам я Вам больше 40 лет.
Хотя Вы, как всегда, правы, данный поступок выходил бы за рамки стандартных сценариев: обычно взрослые и не очень взрослые дяденьки дарят разнообразные конфетно-букетные изделия таким очаровательным и привлекательным девушкам, как я.
А если посмотреть в другом ракурсе, мы с вами «коллеги по несчастью», и, как человек, работающий в сфере закупок, я делюсь с вами способами и средствами сохранения и поддержания на должном уровне стрессоустойчивости, здравого ума и трезвого рассудка.
Хотя опять же с нашими дядечками от 65 и более мне бы самой бутылку ямайского рома…
НЬЮ-ЙОРК: После Вашего письма чей-то вспомнилось из классики:
– А сколько вам лет, простите за нескромность?
– Почти. Тридцать восемь.
– Ого! Вы выглядите значительно моложе.
Ипполит Матвеевич почувствовал себя счастливым.
P. S. Пошел за ромом (ямайским).
МОСКВА: Удивлена, что вы так разбираетесь в русской классике. Благодарю Вас за 12 веселых стульев, я ОТ ДУШИ минут 5 смеялась, и как-то сразу полегчало!!!
НЬЮ-ЙОРК: Главное в понедельник – это чувство юмора, иначе он может лишить вас всех остальных.
МОСКВА: Хотела Вам парировать, но боюсь спошлить, в силу своей молодости, эмоциональности и более низкого, чем у Вас, уровня интеллектуального развития. Да и работать пора.
НЬЮ-ЙОРК:
Хочешь быть счастливым – меняй чувство долга на чувство юмора.
Заинтриговали. А посему – парируйте, пошлите, в силу Вашей молодости, эмоциональности и высокого уровня интеллектуального развития.
МОСКВА: По праву того, что я женщина и не вхожу в число феминисток, более того, считаю, что именно такие качества, как слабость, эмоциональность, чувствительность, загадочность, возможность «сдаться» (достойному противнику), – дарованы нам свыше, я промолчу… «про возраст».
P. S. Возможно, для смелости не хватает рома (ямайского).
НЬЮ-ЙОРК: Прекрасное эссе. А насчет удовольствий вспомнилась цитата из другого романа:
– Я не готова отдаваться без любви.
– А я бы с удовольствием кому-нибудь отдалась.
– С удовольствием – это другое дело.
P. S. Уже налито.
МОСКВА: Дело – это вы правильно заметили. (Все еще смеюсь над цитатой.) Сколько же их у вас было, романов? Боюсь предположить.
НЬЮ-ЙОРК: Если не умеете бояться – не бойтесь. Бояться тоже надо с удовольствием. И я, в свою очередь, с удовольствием предположу.
МОСКВА: – С удовольствием – это другое дело.
НЬЮ-ЙОРК: Ну так что, займемся делом, раз налито?
МОСКВА: Делами.
НЬЮ-ЙОРК: Зовите меня просто Йорик.
МОСКВА: Вот это деловой подход. Очень приятно, Мося.
НЬЮ-ЙОРК: Я еще ничего не сделал, а вам очень приятно. Что же будет дальше?
МОСКВА: Страшно представить.
НЬЮ-ЙОРК: Готов передать ром (ямайский), для смелости.
МОСКВА: Вы все купить пытаетесь, а женщину надо красть.
НЬЮ-ЙОРК: Хорошо налью и себе, для смелости.
3 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: It is hart to be a women
You mast think like a man,
Act like a lady,
Look like a young girl,
And work like a horse.
С Добрым утром, Йорик!
P. S. Не готова принять от Вас такой ценный подарок:
1. Не употребляю на работе. Я не настолько откровенна.
2. Не знаю, как и с чем употреблять сей напиток.
НЬЮ-ЙОРК: Доброе утро, Москва!
Согласен, тяжело быть женщиной. Мужчинам тоже нелегко. Сегодня пришло печальное известие: умер наш ГИП на 62-м году жизни.
P.S. А напрасно.
1. Для храбрости – можно и не на работе.
2. Осмелюсь процитировать Вас: «…Обязательно попробуйте Little Spot молочный с орехом, изюмом и ямайским ромом, у неё ТАКОЙ аромат и лесной орех тоже присутствует, правда, есть ещё вариант – закусывать ямайский ром Little Spot молочным с лесным орехом, так что с чем – вопрос решен.
МОСКВА: Соболезную.
Нелегко всем – и нашим, и вашим. Пейте не чокаясь.
Сейчас за чашечкой утреннего кофе, читая про Софью Васильевну Ковалевскую, наткнулась на очень занимательную и нужную для себя информацию:
«При такой большой занятости от полного изнеможения Ковалевскую спасала только физическая закалка – неизменные холодные обтирания, ванны, гимнастика и прогулки на свежем воздухе» – так что буду следовать примеру принцессы математики, дабы соответствовать веяниям современного мира.
P. S. Для мужчины это позволительно, а вот для женщины – нет, осмелюсь процитировать Вас: «…Излишне эмоциональные девушки совсем не комильфо» – а употребление алкогольных напитков неизменно приводит к излишнему проявлению сего качества.
1. К сожалению, после работы, некогда да и не с кем.
2. Да!!! Вчера я прям-таки фонтанировала креативными идеями.
НЬЮ-ЙОРК: Эх, мечты, мечты. Вот настанет понедельник – и начну новую жизнь – обливаться ХВ по утрам, зарядка, брошу все нехорошие излишества, все дурное, привычки и т. д. Вот так и жизнь проходит – в мечтах о светлом. Я о себе, ест-но.
P. S. Согласен, на некоторых прелестниц горячительные напитки влияют далеко не лучшим образом. Хотя это и к мужскому полу относится тоже.
2. Жду новых фонтанов идей.
P.P.S.
И напоследок о работе. Посылаю Вам платежку на обеспечение договора. Шоб былО.
МОСКВА: Вы и украинский знаете? Поражена. В силу своей молодости и решительности мечты стараюсь реализовывать не с понедельника, а с сегодня, чего и Вам советую, а любые излишества В МЕРУ, в нужном месте и в нужное время очень даже позволительны.
P. S. Поэтому-то распитие спиртных напитков производится только в ограниченном круге проверенных людей.
2. Как только будет возобновлена подача воды в фонтан – обязательно сфонтанирую.
P.P.S.
1. Спасибо за п.п.
2. После публикации Договора и п.п. на сайте ОАО пришлите мне, пожалуйста, скан данного Договора, подписанный и заверенный печатью с Вашей стороны.
НЬЮ-ЙОРК: 1. Подписал договор. Посмотрите, пож-та, все ли нормально?
2. Завтра подпишу, а то сегодня ГД уже удрал.
* * *
12.00
Ночи стали холоднее. Голова лысела и мерзла. Руки от холодного железа – тоже. Возраст. Надо было что-то с этим делать. Петропаша решил слетать в Москву за теплыми впечатлениями.
Полдень выстрелил пушкой.
Уже из области стало видно, что настроения у Москвы не было, волосы сплелись, и она лениво расчесывала их, сбившиеся в кучу, улицы и проспекты. Рука двигалась с трудом, не расчесать – пробки. Скоро ей это надоело. И вот уже подперев голову руками, столица лениво смотрела в окно и пила кофе Москвы-реки. Ангел покружил над стоящим городом, потом сел в Измайлово.
Петропаше не особо нравились рынки, но Измайлово он любил. Чего там только не было, из какой только истории, из какой эпохи не стекались вещи на эту грандиозную барахолку! Но самое главное – никто не удивлялся его виду, его крыльям. В Измайлово трудно было кого-то чем-то удивить. Ангел ходил по рядам, примерял всякие шапки, фуражки, кепки, тюбетейки, пилотки, шляпы, даже каску времен Второй мировой. Все эти головные уборы, стоило только надеть, так или иначе начинали переводить его сознание в другое измерение. Странно, но именно по шапке можно было сказать, что у человека в голове. Всякая форма тащила с собой содержание.
– Крылья почем продаете? – остановил его мысли чей-то голос. Мужик торговал каким-то антиквариатом в виде самоваров и серебряных ложечек.
– Не продаются.
– Жаль, я бы купил.
– Вам зачем?
– У меня жена очень хочет летать.
– А вы?
– Я нет. Раньше – может быть. Сейчас уже переболел. А может, просто высоты боюсь. Ну, так продадите?
– А сколько дадите?
– Ну, я вижу, они у вас не новые и вмятины есть. Сколько лет налету?
– Лет 300.
– Шутите?
– Нет.
– Больше сотни зеленых не дам.
– Не густо.
– Ну как хотите.
– Купите жене билет на самолет, в крайнем случае на «Сапсан». Пусть летит.
– Вы думаете, я не покупал?
– Думаю, не покупали.
– Все равно не поможет.
– Может, просто не ваша женщина?
– Моя, как не моя.
– Так вы держите ее, вот она и не летает.
– Ну да, – ушел в себя продавец.
– Отпустите ее, она полетит.
Тут мужик отвлекся на самовар, стал натирать его фас, сделав вид, что не знаком со мной.
«Вот люди, общаться могут только до первой правды, потом все – как отрезало, если не враги, то уж не друзья однозначно».
* * *
– Самое ценное качество в мужчине, за которое цепляется женщина, – сексуальность, характер, решительность.
– Сколько букв?
– Девять.
– Заводи правое, Мефодий. Это легко.
Мефодий снова вспомнил Матильду, которая продолжала крутиться по часовой.
– Твердость.
– Хорошо, – посадил в клеточки твердость Мефодий.
– Хватит уже ерундой заниматься. Будешь разгадывать кроссворды в следующей жизни.
– В прошлой ты точно так же говорил.
– То есть ты его с собой оттуда прихватил? Тебе что, взять больше нечего было?
– Говорят же – с собой все равно ничего не заберешь. В итоге отправился налегке. А кроссворд в кармане пиджака потом обнаружил.
– Купился. Слушай их больше. Раз ты с собой ничего не взял, тогда у тебя тем более должен быть стимул работать, – рассмеялся Кирилл. – А что они тебе в пиджак ничего не положили? Ладно, я тебе захватил немного, – указал взглядом на портфель, который возник в руках девушки с проекции. Портфель, в отличие от девушки, был кожаный.
– Что там?
– Чего там только нет. Может, вина?
– Спасибо, я же не пью.
– Все так говорят, когда до дела доходит.
– Крапленый?
– Предрассудки.
– Насечки какие-то, – взял в руки оставленный девушкой портфель и стал внимательно рассматривать его.
– Ага, годовые. Самое сложное – найти виновного среди невиновных. Ну чего ты так загрузился, бери портфель, шучу, там лимоны, тебе на чай, – лукаво улыбнулся Кирилл. – Вот послушай, думаю, это тебя утешит:
– Я ем цветную капусту, а на душе все равно черно-белое пусто.
– Это как понимать?
– Денег много, а счастья нет. Может, ты и правильно сделал, что ничего с собой не взял. Может, наконец станешь счастливым.
– Смеешься? Честно говоря, я не очень хорошо понимаю этих людей, точнее, вообще не понимаю. Земля – это же путешествие в один конец. И почему именно нам досталось ею заниматься? Это голубое корыто, ему скоро все равно на свалку, на разборку. Либо в корзину, в черную дыру, если правое и левое полушария не возьмутся за ум, а они никогда не возьмутся, потому что это никому не выгодно. Нет же, погибать, так с музыкой, захотелось им раскачать свой мир прежде, как тот паровоз. Сделать вид – Земля движется к новым цивилизациям, когда орбита по кругу. Они же знают об этом прекрасно. Или им кажется, что они так разгоняются?
– Давай без риторики, – призвал Кирилл к работе Мефодия. – Мы здесь для чего? Ситуация критическая. Наше дело наладить отношения на космическом корабле под названием Земля. Задача не из легких. Безусловно нам должны помочь дроны, которых ты отправил, не знаю, чем они там занимались, но собранная ими информация как-то неубедительна, а главное – неэффективна. Их же целых трое! Зачем так много?
– Специфика. Фэ работает днем, Эсперанца в ночную, Амор по выходным. В этом есть определенная логика.
– Не вижу никакой логики.
– Ну как же. Днем мы верим, ночью надеемся, по выходным любим.
– Мне кажется, ты все усложняешь. Ты сможешь переслать мне полностью их отчет? Хочу посмотреть, изучить подробнее. В любом случае пусть продолжают работать, их наблюдения тоже пригодятся. Ну, а нам придется начинать с самого зачатия, с клеточного уровня. Опыт. Вот чего не хватает. Необходимо взять двух индивидуумов, – Кирилл сделал ударение в конце слова, – умов, ты понимаешь, одного из Западного полушария, другую из Восточного или наоборот. Формально не получается, нужен личностный подход. Есть кто на примете?
– Я уже дал задание нашей исследовательской группе. Жду результатов.
– Вера, Надежда, Любовь. У них функция ожидания бесконечна. Долго ждать. Ты же знаешь, как я не люблю ждать. – «Хе-хе» отозвалось внутри Кирилла.
Мефодию захотелось спросить, что же он любит, но не стал. Кирилл затянет о птицах, которых любил кормить, а это разговор на добрых полтора часа, а это целая пара.
– Ладно, – прослушал молчание Мефодия Кирилл. Ему, конечно, хотелось поговорить о птицах, но вопроса не последовало. – Пока продолжим с тем, что есть. Итак:
Были периоды в жизни, когда времени было через край и оно тянулось так долго, как бы ты его ни подогревал.
– Как у Дали, – время стекало сыром. Гений. Как он мог предвидеть – утекание сыра?
– Если ты про санкции, то это же временно.
– Я бы сказал – бесконечно. Время истекло. Понимаешь?
– Филолог, – издевательски произнес Мефодий.
– Завидуешь? Надо было тебе тоже на филологический идти, давно бы Матильду на место поставил. Крутилась бы как шелковая куда надо.
«Мне не нужна шелковая, шелк слишком прохладный, лучше х\б, ближе к телу», – ощутил синтетическую ткань рубашки всей своей кожей Мефодий и вздрогнул.
– Голодная женщина – это страшно, это оружие массового поражения. Будь она разумнее, могла бы использовать мой гормональный голод как источник нескончаемой энергии. Мне кажется, здесь про тебя, – вернул его в работу Кирилл.
– А здесь про тебя: Однажды я уже была замужем. И знаешь, что поняла? Женщине не нужен муж, женщине нужен мужчина.
– Хм, – усмехнулся Кирилл. – Брак – что он делает с людьми.
– Зачем они вообще женятся?
– Все хотят получить благословение на небесах. Но как принять столько желающих пар? Поднебесная подсуетилась, в результате там резкий подъем производства. Именно они первые осознали, что брак – это производство, которое делает из людей детали, пусть даже бракованные, зато много, есть выбор.
– А почему столько брака?
– Комплектуют устаревшей программой: построить дом, посадить дерево, вырастить сына.
– Почему не дочь?
– Я же говорю – устаревшая.
Кирилл подошел к балкону, но выходить не стал. Выйти означало бы поменять пространство, время, мысли, поступки. В сумерках неба кружились ласточки. «Ждут корма или к дождю?» – подумал про себя Кирилл. – Дождь к зонтам, зонты к осени, осень к листьям. – Последнее слово вернуло его к листьям А4, что были разбросаны повсюду. – «Листопад».
– Ты же говоришь, что читал все это, а с материалом совсем не знаком.
– Просто творческого мышления не хватает.
– Или чувства юмора, – хехекнул Кирилл.
– Улыбка была главным ее оружием, то холодным, то огнестрельным, не улыбка, а Пентагон, – усмехнулся вслух Мефодий. – Кстати, напомни мне, что такое Пентагон?
– Это звезда на кителе Америки, которую ей вручили после Второй мировой. Своего рода орден. Которым гордится каждый американец.
– Есть чем?
– Интернет. Пентагон начал первым плести сеть в левом полушарии. Теперь все программное обеспечение корабля сосредоточено там.
– А Пентагон на чем сосредоточен?
– Изобретает новые войны.
– Зачем?
– Как зачем? Это бизнес. К примеру, выпущено оружие, которое уже требует модернизации, куда девать старое? Нужно развести войну, чтобы его продать. Для войны нужно создать врага, как у О’Генри – «сеяли сорняки, чтобы продать ботинки».
– Не читал.
– Почитай. Полжизни автор просидел в тюрьме. Там все свои книги и написал. В общем, всякая война – это ВДНХ. Выставка достижений народного хозяйства. Если войны разжигаются, значит, это кому-то выгодно.
– Я тоже все время думаю книгу написать, – застрял на О’Генри Мефодий.
– Ну, чистосердечное признание – и вперед, – рассмеялся Кирилл.
Мефодий посмотрел в окно. Там шел радиоактивный дождь. «Скоро должен закончиться». Это было видно по радиоволнам, которые расходились от каждой капли. Из коротких они становились средними, все длиннее и радиопассивнее.
– Чувствую – тема войны сегодня превалирует. Такая война нужна самому. Я про тебя. Именно такой войны тебе и не хватает. Я вижу, как тебя зае… одиночество. Тебе просто необходимо умножить его на Пи… Жизнь без «пи» ни в какие ворота не лезет, для мужика это крышка, это конец… без работы.
Мефодий скромно улыбнулся, но спорить не стал.
Кирилл вышел на бесконечную террасу, которая уходила в звезды на горизонте. Последние капли дождя гасли, ударяясь об землю.
– Люди слишком сильно зациклены на звездах. Только одни любуются их восходом, другие – падением, – показал пальцем в небо Мефодий, где поблескивало звездочками созвездие Кремль. – Цикличность – это закон Вселенной, все движутся по кругу – планеты, созвездия, цивилизации. Одни зациклены материально, другие – духовно, у первых избыток иньской энергии или женской, у других – янской, мужской. Чем дальше читаю, тем больше понимаю, что на Земле происходит черт-те что, нет ни мужчин, ни женщин, вся их энергия ушла куда-то в электричество. Есть только желания, гнев и ограниченность. И еще паркетчик, который циклюет полы.
– Полы?
– Да, полы. Женский, мужской – все одно. Ламинат. Взгляни на это:
– Где бы ты хотел жить?
– А есть выбор?
– Выбора нет, есть только выборы. Отдашь голос, потом ходи без него целых шесть лет. Кричи, доказывай, но кто тебя услышит, безголосого…
– А что кричать?
– Долой Лама.
– Лама-то здесь при чем?
– Это образно. Люди в стагнации, они прозябают. Прозябают все, даже президенты, зябко даже на теплом месте, это видно по инею на висках, – пригладил свои Кирилл.
– Вселенной холодно, взглянешь – мурашки по коже, – отвернулся от ночного неба Мефодий. У его синтетики сдохли батарейки, теперь она работала в режиме кондиционера.
– Опять ты переходишь на личное.
– А как тут не перейти? Похоже, темы личного характера и отношений постоянно пересекаются с политическими. По крайней мере мне так показалось, после того как я переработал всю информацию. Не могу уловить связи. Ты даже представить не можешь, какой вид имело все это первоначально. Сплошной поток мыслей.
– Северный или южный?
– Что? – явно был не в курсе событий Мефодий.
– Поток.
– Да какая разница? Я тебе говорю, когда я это увидел, подумал – дело труба, – начал выкручиваться он.
– Знаешь, что главное в этом потоке? Чья труба играет соло.
– Ты шеф, тебе виднее. Я лично духовые не очень люблю. Саксофон – еще куда ни шло, более-менее сексуально звучит.
– Вот и я о том же. Там, где нет секса, начинается политика, – покачал головой Кирилл. – Между ними вера и надежда.
– Кстати, вот что Фэ еще прислала.
– Эф?
– Ага, Надежда – Аджедан, еще скажи. А Амор – это Рома.
– А что, хоть род у человека появился. Знал я одного Рому, очень хорошо жарил шашлык, пока я не понял, что это не самое главное, – зевнул Кирилл, давая понять, что тема эта ему скучна, что он давно уже не ест мяса.
– А что главное?
– Главное в жизни не путать веру с надеждой. Веришь, веришь кому-то всю жизнь, а потом вдруг оказывается, никакая это не вера, а элементарная надежда.
– Элементарная – это ты хорошо сказал. Частица. Надежда состоит из элементарных частиц. Материализованные надежды образуют веру.
– А говоришь, нет творческого начала. Почти стихи. Может, тебе и правда надо книги писать, а ты здесь кактусы гладишь.
– Вот тебе лирика:
– Твои, что ли, стихи?
– С ума сошел?
– Ну а как еще, по-твоему, можно писать стихи, чтобы проникнуться? Сошел, потом вернулся в свою прозу жизни. Это же поэзия – ее ощущать надо.
– Смеешься? – посмотрел Мефодий на Кирилла, чтобы определить степень иронии в его словах.
Иронизатор зашкаливало:
– А что, хорошие стихи. Здесь такого полно:
– Кровь горяча, дали центральное отопление, девушка влюблена, она жаждала этого плена, – промурлыкал про себя Кирилл. – Или вот еще:
– Я влюблен как клен. Пятерней схватить пытаюсь чувство. Кинулся к ее сердцу. А там лицо, то улыбка от холода, то тепло от грусти. – Писатели! Заправил картридж и пиши дальше.
– Ты им как будто завидуешь?
– Чему тут завидовать? Фото-гаджеты-интернет. Тепла как не было, так и нет.
– А ты рэп случаем не читаешь? Мог бы в баттлах принять участие.
– У меня есть что почитать и без того. Рэп – это храп народа, он должен быть неприятным. Не хочу фальшивить, как некоторые, – зачитал вслух несколько куплетов Кирилл.
– Вау! Кульно. Рулёз, – широким рэперским жестом кинул свою руку Кириллу для рукопожатия Мефодий. Внезапно оба обросли татухами, кепками и цепями. Мифа поймал руку Киры, потом рэперы подскочили, стукнулись грудью, как два петуха, и закончили на кулачках.
– Тут еще припев есть:
* * *
4 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: С добрым, бодрым утром, Йорик!
1. Безупречно.
2. Бу ждать.
НЬЮ-ЙОРК: С добрым полуднем, Москва!
2. Дождались!
МОСКВА: Йорик!!!
Не знаю, слушаете ли Вы музыку на работе, и это, конечно, не Little Spot молочный с орехом, изюмом, ямайским ромом и не ямайский ром с Little Spot молочным с лесным орехом, но очень бодрит, если на часах 18.00–20.00 – Queen – We Are The Champions.
Всё будет хорошо, я узнавала!!!
НЬЮ-ЙОРК: Спасибо большое, Мося!
Конечно, слушаю музыку. Правда, она не всем моим коллегам нравится. Но благо сижу один в кабинете, так что никому не досаждаю.
5 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: Доброе утро!
1. Вы слушаете какую-то разновидность рок-музыки?
2. НЬЮ-ЙОРК, если О. Пекин будет упрямиться, звоните мне, не жалуйтесь на него начальству, мы и сами с ним найдём консенсус.
НЬЮ-ЙОРК: Доброе утро, Москва!
1. Как раньше у Пугачевой был розовый период, так у меня сейчас электронный период.
2. Жаловаться – это не в моем стиле. Вот наябедничать – это всегда пожалуйста! Шучу.
3. Вчера, в силу вечной занятости, не смог развернуто выразить свою благодарность за Ваше вечернее письмо. Был искренне тронут.
МОСКВА: 1. Мда!!! Вот этого да!!! Вы и Пугачеву знаете. Я совершенно не ожидала, чувствую себя прям динозавриком со своими Queen, Scorpions, Aerosmith и иже с ними.
2. Нашим да руководителям хоть капельку вашего остроумия.
3. Надо же было как-то загладить свою вину за 10 мин. Маловнятное объяснение и выразить понимание, солидарность и веру в лучшее – телепортировать шоколад пока не научилась, поэтому просто песня, которая нам верить и жить помогает.
НЬЮ-ЙОРК: 1. Мося, да я ж говорю, сейчас «электронный период». Были и русско-роковый, и дисковый, и реггийный, и кьюрный, и дм, и спейссинтовый, и т. д. периоды. Сейчас транс, а завтра – кто ж его знает, что захочет мой идеальный слух.
2. У Ваших руководителей еще все впереди.
3. Действительно, «с песней – по жизни!».
МОСКВА: 1. До Вас мне ещё расти и расти!!!
2. Сказала бы я, что у них впереди (чёрный юмор),
3. С ней родимой.
НЬЮ-ЙОРК: См. п. 2. То бишь у Вас всё впереди. Без всякого юмора.
МОСКВА: А хотелось бы с юмором.
Потому как мне и так светит выход на работу в сб. Нет ничего хуже, чем работать в субботу. Отоспаться в субботу – это же в генах.
НЬЮ-ЙОРК: Я имел в виду цветовую гамму юмора, то бишь без черного.
Эх, завидую. Что может быть лучше, чем поработать в субботу. Да еще и с песней, которая, глядишь, настраивает на жизнь.
МОСКВА: Ой, Йорик!!! СПА – СИ – БО!!!
Я, конечно, не смеюсь от души 5 минут кряду, но хотя бы искренне улыбаюсь, ну а далее кофе, шоколад, Queen, и всё перелопатим.
Хорошо быть оптимистом на расстоянии. Это я про субботу.
МОСКВА: Заранее Доброго Вам утра, Нью-Йорк!
Перешлите мне, пожалуйста, в формате одержавшего победу в аукционе.
8 СЕНТЯБРЯ
НЬЮ-ЙОРК: Доброе утро, Москва!
Надеюсь, выходные прошли у Вас прекрасно. В них было всё: песни – караоке, танцы, релакс и т. д.
Да. Будь моя воля, представил бы вас к награде «За ратный труд в выходные».
Хотел в пятницу откликнуться на Вашу просьбу, но не получилось. Так что исправляюсь.
МОСКВА: 1. Прошли. Прямо по мне. Было ВСЁ, и теперь очень спать хочется.
2. Спасибо.
НЬЮ-ЙОРК, теперь дело за Вами.
После подписания Договора ГД и заверения печатью пришлите мне, пож-та, скан Договора.
НЬЮ-ЙОРК: Надеюсь, в Договоре фамилию и отчество Вы написали правильно? Переживаю.
МОСКВА: «Достойное» завершение дня! Сегодня самый что ни на есть настоящий понедельник! Чувствую острый недостаток сна в крови.
1. НЬЮ-ЙОРК, очень, очень надеюсь, что данная моя непростительная ошибка не повлияет на качество Вашего сна, глубокоуважаемому ГД готова компенсировать моральный ущерб шоколадом известной марки и содержания, готова также понести трудовую повинность /барщину/ во время своего долгожданного трехдневного отпуска.
2. Теперь серьезно – по логике, ошибки быть не должно, т. к. ФИО ГД копировала из карточки фирмы.
3. Завтра все проверю и отпишусь.
9 СЕНТЯБРЯ
МОСКВА: Все хорошо, Йорик!
С Добрым утром!
Договор в приложении.
НЬЮ-ЙОРК: Доброе утро, Мося!
1. Мы, конечно, злые, но не до такой же степени, чтобы очаровательную девушку заставлять отрабатывать барщину и лишать ее шоколада.
2. Моя матушка до сих пор не может запомнить, как правильно произносится фамилия ГД, и называет его Жульманом, а я, каюсь, на заре своей работы в нашей организации никак не мог запомнить, нужна ли буква «Т» в фамилии ГД или нет.
3. Вчера посмотрел, вроде все нормально в написании ФИО ГД.
МОСКВА: 1. Другого я и не ожидала от злых, но благородных Подрядчиков, вы случайно не Робин Гуд и Крошка Джон?
2. А и Б сидели на трубе… Нет буквы «Т» в вашем слове, вращайте дальше барабан.
Вашей матушке это простительно, а вот для меня как-то непрофессионально, хотя вчера после тренажёрки самокретинизм меня отпустил – не зря мой папа любит говаривать, что лучший отдых – это смена сферы деятельности. В результате я долго смеялась, прочитав Ваше сообщение; моя мама, услышав причину, сказала – он же еврей, а я как-то об этом сразу и не подумала и превзошла себя: мало того что допустила ошибку в фамилии, так ещё и из Абрамовича Иосифовича сделала.
3. Жду скан с подписью ГД.
НЬЮ-ЙОРК: 1. Да, разрешите представиться! – Крошка Джон.
2. Я хоть и не на трубе, но и барабан всю жизнь крутить не хочу. Если я назову все слово целиком?
Не перестаю восхищаться Вашей многогранностью: и театр, и киноискусство, и литература, и музыка, и Музей Советской Армии, и тренажерный зал, и воспитание сына, и на работе всех построит…
3. Сам жду, когда приедет наш многофамильный.
МОСКВА: 1. Йорк, Вы неподражаемы!!!
2. Не стоит. Нас могут услышать. Тем более у вас сектор «Приз».
Бальзам на моё больное самолюбие! Обычно комплименты мне отвешивают за мой внешний облик, а тут!!! Польщена до глубины души, правда, не всё моя заслуга:
1) с воспитанием сына мне родители помогают – вот мой папа так за неделю натренировал сына играть в шахматы, что я из 5 партий одержала победу только в 1,5, и осмелюсь заметить: ему 5,5, а мне 29,5 лет, и это без поддавков и подсказок с моей стороны;
2) на работе во мне периодически просыпается мой папа, а он, хочу заметить, – военный;
3) знаете, как говорят – с кем поведёшься, от того и наберёшься, а подруги у меня сплошь разносторонне развитые, очаровательные, умницы, красавицы, и что характерно для всех, они, как и я, Водолеи, вот и не верь после этого в гороскопы;
4) кроме всего прочего, я еще хожу на курсы испанского.
3. Значит, будем ждать вместе, как котёнок Гав и щенок Шарик.
НЬЮ-ЙОРК: Не, ну я, конечно, догадывался, что судьба милосердна ко мне, раз дает мне возможность общаться с такой умной, начитанной, физически и духовно развитой девушкой, но! Но тут реально поперло! Удача! Она вдобавок ко всем своим незаурядным качествам еще и девица неземной красоты! Вот повезло сыну, родным, близким и окружающим! Эх, хоть одним бы глазком взглянуть на это совершенство…
МОСКВА: Йорик!!! Ну что Вы!!! Чес слово!!! Я скоро от скромности сползу под стол, смешно до слез.
Могу Вас заверить, что если Вам нравятся высокие, загорелые, темноволосые, коротко стриженные девушки с пышными формами, то мне Вас поразить нечем, я являюсь полной противоположностью данного типа представительниц прекрасного пола. Окружающим везёт в разной степени тяжести: для одних оленёнок и солнышко, а для других – волк в овечьей шкуре. Насколько повезло сыну, родным и близким – это надо у них поинтересоваться.
НЬЮ-ЙОРК: Благодаря Вашему письму вот всё и сложилось в моем воображении. Т. к. не имею чести лицезреть Вашего лика или изображения, представляю Вас себе так: бледная, светло-длинноволосая, с непышными формами карлица в волчьей шкуре.
Опять пошутил, опять ржачно. Во поперло. Я выбираю «Приз».
МОСКВА: Чувство юмора прямо налицо, на мое лицо. Теперь смеюсь. Вам бы фантастические романы писать, Стивен Кинг отдыхает!!!
И мне есть чему у Вас поучиться, Вы обошлись кратким и лаконичным описанием – Крошка Джон.
А вот мне на ум не приходит объективно представляющий меня персонаж, одни крайности – Золушка – слишком ванильно, а Пеппи Длинныйчулок – слишком фиолетово, завтра я поинтересуюсь у коллег и пришлю Вам графическое изображение персонажей, а если будет время, то объединю их в коллаж.
