Двенадцать королей Шарахая. Книга 1 E-Book

Брэдли Бэлью

• Herausgeber: АСТ
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Nova Fiction. Мастера зарубежной эпической фэнтези
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 693

Veröffentlichungsjahr: 2024

Beschreibung

Шарахай — великий город в пустыне, центр культуры и торговли. С незапамятных времен им правят Двенадцать королей — жестоких, могущественных и бессмертных. Непобедимые хозяева пустыни, они удерживают власть с помощью армии Серебряных копий, элитного отряда Стальных дев и особых защитников — ужасающих асиримов. И вот уже четыре столетия нет никакой надежды на освобождение. Но, выйдя на улицу в священную ночь Бет За'ир, отважная Чеда из западных трущоб бросила вызов древним законам. В свете лун-близнецов она узнала страшную тайну из прошлого Королей и наткнулась на разгадку собственного происхождения. Истина способна сломать железную хватку королевской власти… если только всемогущие Короли не доберутся до Чеды первыми.

Leseprobe

Брэдли Бэлью Двенадцать королей Шарахая

© Bradley Beaulieu, текст

© Bragelonne, иллюстрация на обложке

© Al Bogdan, фотография автора

© Селюкова Д.А., перевод, 2024

© Адель Кейн, иллюстрация на форзацы, 2024

© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2024

* * *

Моим сестрам, Ким и Дон, за вашу силу, заботу и любовь к родным. Все это передалось и моим персонажам, особенно Чеде.

Глава 1

В полутьме крошечной комнатки, скрывавшейся под самой большой бойцовской ямой в Шарахае, Чеда готовилась к поединку, затягивая шнуровку кожаных шингартов – видавших виды перчаток без пальцев. Город на поверхности, как всегда, дышал жаром, но в комнатке было прохладно. Вдоль стен, украшенных расписными глиняными плитками, темнели заботливо натащенные отовсюду полки и скамьи. До блеска отполированные за десятилетия службы, они придавали этому месту уютный, обжитой вид. Будь Чеда простым «бойцовым псом», ютилась бы сейчас на задворках, в одной клетушке с дюжиной таких же, но первая же победа обеспечила ей особое положение. Всего в четырнадцать лет.

Боги… неужто пять лет прошло?

Чеда сжала кулаки, с удовольствием слушая скрип кожи, чувствуя, как натягивается на костяшках кольчужное полотно. Проверила каждый ремешок доспеха. В последний раз осмотрела поножи, наручи, тяжелую защитную юбку и, наконец, кирасу. Когда-то доспех выкрасили в белый – в цвет волчьих клыков, – но за годы битв краска стерлась и облупилась, кое-где обнажив коричневую кожу. Порядок.

Чеда любила свой доспех: побитый жизнью, помятый в боях. Родной. Положила на колени начищенный до блеска стальной шлем, вглядываясь в железную личину. Та смотрела в ответ провалами глазниц: бесстрастное лицо женщины, готовой к любой битве. Венчала шлем волчья шкура с оскаленными клыками.

– Они готовы! – эхом разнесся по коридору хриплый старческий голос. Так могла бы рокотать гора. Но это был всего лишь Пелам.

Чеда бросила взгляд на кроваво-красные занавеси, закрывавшие арку входа.

– Иду! – отозвалась она и вновь склонилась к шлему, пробежала кончиками пальцев по знакомым сколам и вмятинам, коснулась пустых глазниц.

«Тулатан, проясни мой взор. – Она погладила жесткий волчий мех. – Тааш, направь мой клинок».

Шлем плотно сел на тугие черные косы. Чеда привычным движением затянула ремешок под подбородком, постояла немного, распределяя вес доспеха, и, откинув наконец тяжелую занавесь, зашагала навстречу полуденному солнцу, горящему в конце пологого туннеля.

Стены бойцовской ямы встали над ней кругом, нависли ряды трибун, шумное людское море.

«Удачный день у Османа», – подумала Чеда. Сегодня в яме собралась пара сотен зрителей, не меньше.

Половина пришедших поглазеть на бой была из коренных шарахани – они знали бойцовские ямы как свои пять пальцев и давно выбрали, за каких «псов» болеют. Вторая же половина приехала в «сияющий янтарь пустыни» по торговым делам или просто попытать удачу вдали от дома. Чеда презирала их – паразитов, присосавшихся к ее городу, как клещи к собаке. Впрочем, уж ей-то грех жаловаться – на боях она зарабатывала неплохо.

Мальчишка в бирюзовом халате вскочил, тыча в нее пальцем.

– Белая Волчица! Белая Волчица вышла драться!

Зрители в едином порыве поднялись на крик, приветствуя ее, вытягивая шеи, чтобы получше рассмотреть, как она идет через арену, как присоединяется к одиннадцати другим бойцам. Оживились шаромыжники; она еще не выбрала противника, а бывалые любители боев уже потянулись ставить на Белую Волчицу.

Собравшиеся на арене «псы» поглядывали на Чеду настороженно. Нескольких она знала, остальные же явились в Шарахай издалека, бросить вызов лучшим бойцам. Среди них были женщины – две просто тренированные и сильные, третья – зверюга, гораздо тяжелее Чеды. Среди мужчин, крепких и гибких, выделялся гигант в потертой кожаной кирасе и островерхом шлеме, с которого ниспадала на широкие плечи кольчуга. Халук. Он возвышался над Чедой головы на полторы и глядел исподлобья, словно бык, готовый ринуться в атаку.

Чеда не осталась в долгу: не спеша подошла, выставила руку и надавила большим пальцем на свое кольчужное запястье так сильно, что выступила кровь. Халук глядел на нее озадаченно, но стоило Чеде ткнуть его в грудь окровавленным пальцем, как жестокая ухмылка вылезла на лицо гиганта.

Толпа взревела. Одни бросились делать ставки, другие – занимать места получше. Все узнали древний жест: Чеда заявила право на Халука. По традиции любой мог это право оспорить, но она знала, что никто не осмелится. Кому захочется сойтись с Халуком в первом же бою?

Чеда вернулась на место, демонстративно не глядя на Халука, однако успела заметить, как гнев на его лице сменяется холодным, оценивающим выражением. Хорошо. Он заглотил наживку, значит, теперь точно выберет ее.

Дождавшись, пока хоть немного утихнут трибуны, из прохладной темноты вышел Пелам. Его появление возвещало начало боя, и любители делать ставки вновь оживились, отчаянно выкрикивая суммы.

Пелам, по обыкновению, был одет торжественно: в коричневую шапочку-куфи, расшитый драгоценными камнями жилет и алый кафтан. Впечатление немного портили лишь полы кафтана, запыленные от бесконечного хождения по арене. С собой Пелам нес плетеную корзину. Войдя в круг бойцов, он откинул крышку, сунул тощую руку внутрь, цапнул что-то и извлек наружу рогатую гадюку, свисавшую едва ли не до земли. Гадюка раздула капюшон, извиваясь и шипя, выставила клыки. Пелам был мастером своего дела, но Чеда все равно чувствовала, как при виде змеи волосы встают дыбом.

Редко бывало, чтобы гадюка кусала бойцов, но все же бывало, особенно если «пес» попадался неопытный и начинал дергаться, когда она подползала ближе. Чеда давно привыкла к этому ритуалу и стояла неподвижно, но чужаки-новички порой забывали объяснения Пелама, а разозленной змее все равно, кого кусать: того, кто скачет перед ней или того, кто просто стоит рядом.

Увидев гадюку, извивающуюся в хватке Пелама, бойцы расставили ноги на ширину плеч, лодыжками касаясь друг друга. Проверив их стойки, Пелам выпустил, наконец, змею и отступил.

Гадюка не спешила двигаться, замерли молча бойцы. Раскаленный воздух колыхался от рева толпы, беснующейся, орущей имена своих любимцев. Змея неуверенно повернулась было в сторону Пелама, но быстро передумала: скользнула к Чеде, повернула вновь и проползла прямо между ног Халука. В полной тишине мальчишка-прислужник поймал ее за хвост и сунул обратно в корзину. Судьба сделала выбор, теперь все ждали, кого же выберет Халук.

Он не стал медлить – шагнул к Чеде и плюнул ей под ноги. Толпа взревела.

– Сторожевой Дуб выбрал Белую Волчицу!

Кличка подходила Халуку: он, капитан Серебряных копий, и правда походил на огромный дуб. Но за жестокую натуру ему следовало преподать урок.

Новости разлетелись мгновенно: из соседних бойцовских ям тоже набежали зрители, облепили лестницы.

Навстречу уходящим бойцам выбежала дюжина мальчишек с деревянными мечами, щитами и дубинами. Чеда, как принявшая вызов, имела право выбирать оружие первой, но метка на груди Халука недвусмысленно говорила о том, кто кого вызвал на самом деле, так что Чеда кивнула ему и махнула рукой в сторону мальчишек, уступая выбор. Другой на месте Халука вежливо отказался бы, но тот лишь усмехнулся и указал на приглянувшееся оружие.

Кандалы.

Возбужденный рев прокатился по толпе раскатом грома: хохот, аплодисменты, взволнованные выкрики недовольных, понявших, что Халук лишил Белую Волчицу преимущества.

Кандалы не были, строго говоря, настоящими кандалами: они представляли собой плетеный кожаный шнур, одним концом крепившийся к запястью одного противника, другим – к запястью второго. Они навязывали быстрый бой до последнего. Не разойтись. Не передохнуть.

Не сводя с Халука глаз, Чеда протянула левую руку Пеламу. Кожаная петля затянулась на запястье. Закрепив другой конец на руке Халука, Пелам взял у подбежавшего прислужника маленький гонг с молоточком.

Мальчишки ушли, закрылись все двери. На арене остались лишь Чеда, Халук и Пелам. Распорядитель церемонно поднял гонг между двумя сошедшимися бойцами. Гулкий удар пронесся над ареной. Пелам отступил.

Тактика Халука была проста: подчинить себе Чеду, управлять ее движениями, поэтому он тут же схватился за провисший шнур кандалов. Но Чеда оказалась готова – подскочила и атаковала сразу, целясь ногой в подбородок. Халук, не ожидавший такого, пошатнулся, уходя от удара. Зря. Чеда перехватила его неуклюже застывшую в воздухе руку и впечатала кулак в скулу противника.

Кольчуга боевых перчаток врезалась в костяшки, но Чеда не заметила боли – главное, что Халуку пришлось хуже. Он неуклюже шлепнулся на задницу, остроконечный шлем слетел и, подпрыгивая, покатился по арене, поднимая клубы пыли.

Толпа взвыла от восторга.

Поняв, что шлем не поймать, Халук перекатился и вскочил на ноги так быстро, что Чеда не успела уложить его снова. Он осторожно потрогал щеку, на которой набухали кровью царапины в форме кольчужных колец, глянул на собственную руку ледяным взглядом.

До этого Халук просто запугивал наглую девку, пытался вывести из равновесия. Но теперь взбесился по-настоящему.

«Ничто не ослепляет сильнее гнева», – подумала Чеда, наблюдая, как он, припав к земле, накручивает на руку кожаный шнур.

Она изо всех сил рванула шнур назад, и он впился в запястье Халука. Тому было плевать – он все так же медленно, но верно подтаскивал ее к себе. Чеда дернула снова. Не помогло – Халук одним движением погасил силу ее рывка, оскалился в кривозубой ухмылке, играя могучими мышцами.

Чеда на пробу ударила в бедро, в колено, проверяя, как быстро он защитится. Вновь рванула шнур на себя, но Халук подловил ее: внезапно ослабил натяжение. Чеда запнулась, делая вид, что теряет равновесие, но стоило Халуку рвануться вперед, как она нырнула вправо и подсекла его точным ударом.

Он рухнул, как дуб, сваленный топором, утоптанная земля арены выбила воздух из его груди; схватил было Чеду за лодыжку, но одного удара свободной ноги хватило, чтобы высвободиться. Пока Халук медленно поднимался, Чеда, легкая, как танцовщица, уже отскочила на безопасное расстояние.

Толпа взвыла снова. На этот раз к ликованию присоединились и приезжие, не понимая толком, чему радуются, – лишь местные, шарахани, знали, как редко случаются такие поединки.

Вот уже десять лет ни один боец не мог победить Халука. Чеда же хоть и проигрывала, но редко, за плечами – три года непрерывных, чистых побед. Все знали: история о том, как красиво Чеда сделала непобедимого командира Серебряных копий, мигом разлетится по Шарахаю. Конечно, никто не осмелится говорить об этом при Халуке, но к вечеру весь город будет знать.

Халук понимал это. В его взгляде читалась решимость. Готовность пойти на все. Чеда знала, что так просто он не сдастся.

Они разошлись снова, и над трибунами повисла напряженная тишина. Чеда слышала лишь загнанное дыхание Халука и собственные мерные вдохи и выдохи, оседавшие внутри шлема.

Халук шагнул вперед. Чеда отступила, сжав в кулаке шнур. Халук прихватил его со своей стороны. Так, пядь за пядью, они вновь сошлись на расстояние вытянутой руки. Халук снова пытался сократить дистанцию, но на этот раз вел себя осторожнее. Как положено командиру стражи.

Чеда вновь сработала по ногам, но уже не так успешно. На успех она, впрочем, и не рассчитывала. Вывести противника из равновесия, держать в напряжении, пока готовишься к настоящей атаке, – вот чего хотела Чеда. Ударив снова, она отступила, но на этот раз Халук не отпустил ее так легко: чем больше шнура он забирал, тем больше ей приходилось отдавать, чтобы выдерживать дистанцию. Пока руки не опустели.

Он встал поустойчивее и рванул шнур на себя, подтягивая Чеду все ближе и ближе, на расстояние атаки.

Толпа на трибунах затопала. Мерные, тяжелые удары в абсолютной тишине. Халук потянул снова…

Пора.

Ухватившись за натянутый шнур, Чеда прыгнула вперед. Халук вскинул руку, пытаясь схватить ее за горло, но не успел – Чеда вцепилась в его длинные темные волосы, обхватила ногами бедра, давя на колени, чтобы он наконец упал.

Но Халук не упал – слишком сильный, слишком большой. И слишком предсказуемый, потому что сделал именно то, чего она ждала: расправил плечи и всем весом рухнул на нее, вбивая в землю. Все, что оставалось Чеде, – держаться. Держаться крепко.

Боль от удара пронзила спину – Халук, обрушившийся сверху, оказался чересчур тяжелым. Сквозь кашель и шум в ушах Чеда едва различила его смех.

– Очень глупо, девчонка.

Он попытался подняться, но она не позволила – стиснула его шею, крепче обхватила ногами. Как бы он ни был силен, без точки опоры из такого захвата не вырваться. Стоило ему приподняться, как Чеда с новой силой сжимала артерию, и приходилось наклоняться вновь. Сплетенные в объятиях, как любовники, тяжело дыша, они боролись за каждый вдох, за каждую возможность высвободиться хоть немного.

Наконец он дал слабину: поднял голову слишком высоко, и Чеда яростно ударила его лбом в лоб. Острый край шлема рассек кожу, капли крови застучали по личине, наполняя ноздри знакомым металлическим запахом.

Разъяренный, Халук поднялся вновь и, ухитрившись просунуть между ними предплечье, надавил Чеде на горло.

Толпа бесновалась на трибунах, зрители вскакивали с мест, но внизу слышался лишь далекий, неясный гул. Кровь стучала в ушах, горло сдавило сильнее…

Хороший прием, Халук все сделал правильно. Кроме одного.

Он открылся.

Чеда с трудом подсунула руку под его локоть – единственное место, где ей хватало упора – и с диким криком толкнула вверх, отпихивая его от себя, сползая ниже… пока не проскользнула под мышкой, вырываясь из захвата.

Халук вновь попытался схватить ее за горло, но поздно – Чеда подтянулась, ухватившись за ремни его доспеха, и оказалась там, куда так стремилась, – у него на спине.

Одним легким движением она накинула шнур ему на шею и затянула.

Халук все понял: он попытался сбросить ее, просунуть пальцы под удавку, но Чеда держала крепко.

Впрочем, и ей приходилось нелегко – пожалуй, проще было удержаться на быке. Она выгнула спину, стиснула зубы, чувствуя, как мышцы натянулись, словно корабельные канаты.

Чеда думала, что вот сейчас, сейчас Халук застучит ладонью по земле, сдаваясь, или потеряет сознание. Но он боролся, боролся до последнего вдоха… пока не обмяк наконец.

Гонга, возвестившего конец боя, Чеда не услышала – рев толпы заглушил все. Зрители не могли больше сдерживаться: орали, свистели, топали, потрясая кулаками. Волчица победила! Волчица победила!

Не обращая внимания, Чеда перевернула поверженного врага и села ему на грудь. Сняла удавку с посиневшей шеи.

Халук, неестественно бледный, с трудом открыл глаза, посмотрел вокруг непонимающим, блуждающим взглядом. Наконец шум привел его в чувство, растерянность сменилась гневом.

Чеда склонилась над ухом противника.

– Еще раз тронешь свою дочь, Халук Эмет'ава, – прошептала она, вжав палец между его ребер, – и получишь не честный бой, а нож под ребро в подворотне. – Она выпрямилась, глядя ему в глаза сквозь прорези личины. – Понял?

Халук только моргнул в ответ. В его глазах мелькнул стыд, стыд, говоривший громче тысячи слов. И все же Чеда нажала сильнее, ввинчивая палец в болевую точку.

– Не слышу ответа.

Он поморщился, облизнул пересохшие губы и, бросив быстрый взгляд на ликующую толпу, кивнул.

– Я понял.

Чеда тоже кивнула и отступила.

Пелам все это время наблюдал за ними, озабоченный и заинтересованный одновременно, но ничего не сказал – лишь сделал широкий жест в сторону Чеды и поклонился, представляя победительницу. Там, на трибунах, одни стенали по потерянным деньгам, другие собирали выигрыш, но зрители Чеду не интересовали.

Осман пришел. Осман, хозяин бойцовских ям и сам бывший боец. Единственный человек, кроме Пелама, знающий, кто она такая. Осман, которого ей пришлось обмануть когда-то ради первого боя.

«И вот где мы теперь».

Он наблюдал за ней с самого верхнего ряда. Чеда не знала, видел ли он начало, но не сомневалась, что конец застал. Понравилось ему или нет? С арены было не понять.

Чеда поклонилась публике, но они с Османом прекрасно знали, кому в действительности предназначался этот поклон.

Хозяин бойцовских ям кивнул в ответ и потянул себя за ухо, показывая, что желает поговорить.

Только ли поговорить?

Глава 2

Осман пришел к ней позже – когда Чеда сделала почетный круг, красуясь перед ликующей толпой, и удалилась обратно в свою каморку.

– Господин Осман! – хором гаркнули телохранители, раздвигая алые занавеси, и вошел хозяин ямы собственной персоной. Чеда слышала, как поспешно телохранители убрались восвояси – они исчезали каждый раз, когда Осман приходил к ней.

Она уже сняла наручи и расстегивала теперь ремешки своей белой кирасы.

– Чеда… – осторожно начал Осман.

Она сделала вид, что не слышит: освободилась от кирасы, замерла, прекрасно зная, как откровенно туника охватывает влажное от пота тело.

За кирасой последовала юбка: Чеда неторопливо свернула тяжелые пластины, поставила ногу на скамью так, чтобы белая туника сползла, обнажая бедро. Наклонилась, расстегивая пряжки поножей сначала на левой ноге, потом на правой. Так же аккуратно вложила поножи один в другой и наконец обернулась к откровенно любовавшемуся ей Осману.

Одет он был как всегда изысканно, в красный кафтан, сандалии из тончайшей кожи. Браслеты из желтого и белого золота сделали бы честь какому-нибудь изнеженному богачу, но шрам, пересекавший его лицо наискось, от правой брови до левой щеки, намекал на бурное прошлое.

Встретившись с ней взглядом, он приподнял густую бровь. Уголки его губ чуть подрагивали от скрытой улыбки: он ждал продолжения.

Пусть Османа не пускали в богатые кварталы Шарахая, он был господином до мозга костей: всегда пахнущий чистотой, с идеально подстриженными ногтями и ухоженной бородкой. Хоть он поднялся на вершину из бойцовских ям, они больше не имели над ним власти. Теперь он владел всем и разглядывал Чеду открыто, зная, что имеет право. Ей всегда нравилась эта его уверенность, граничащая с наглостью. Она устала от тихих, сдержанных мужчин.

– Что ты сказала Халуку? – спросил Осман.

Чеда шагнула к нему – медленно, чувствуя каждую капельку пота, стекающую по пояснице.

– Это мое дело.

– Такой враг тебе не нужен.

Она приблизилась еще.

– Он все равно не знает, кто я.

– Он придет ко мне. И предложит хорошую цену за твое имя.

В этом Чеда сомневалась. Бойцовские ямы жили по своим неписаным законам, слишком древним и уважаемым, чтобы их можно было нарушать направо и налево. Осман это знал.

– Может, и придет, – ответила она. – Но ты меня не продашь.

– Правда? – Он наконец улыбнулся. Улыбка освещала его лицо, делая из привлекательного красивым. – И почему же?

– Потому что если продашь… – Последний шаг. Теперь они были так близко, что даже среди подземной прохлады Чеда чувствовала жар его тела. Она вжала большой палец в ложбинку между его ребрами, надавила так же, как Халуку. Сильно, до боли. Но Осман даже не поморщился, лишь задышал тяжелее. – …Горько об этом пожалеешь.

Его улыбка улетучилась.

– Вот как?

– Даже не сомневайся.

Чеда скользнула грубоватыми, мозолистыми пальцами по его груди, талии, по его бедру… и опустила руку. Ухмыльнулась, заметив, как раздуваются его ноздри. На мгновение Осман замер, но вот подался ближе, обнимая ее, притягивая к себе. Склонился, целуя мягкими губами. Его крепкие руки ласкали ее шею, спину, сжимая до сладкой боли.

Чеда утянула его на прохладные плитки пола, задрала богатые тряпки, обнажая гибкое, сильное тело. Стащила свою тунику через голову, отшвырнула в угол. Осман сжал ее бедра, поглаживая живот кончиками пальцев, и не смог удержаться от стона, когда она оседлала его, опустившись до упора. Сперва она двигалась медленно, но чем тяжелее становилось его дыхание, тем сильнее она наращивала темп – быстрее, быстрее! Он попытался обнять ее, прижать к груди, но Чеда, не прерываясь, шлепнула его по руке. Он попытался снова, и на этот раз она перехватила его запястья, прижала к полу, с каждым движением скользя шелковистыми сосками по его соскам.

Она вылизывала шрамы, покрывавшие его плечи и грудь, царапала его кожу, ерошила черные жесткие волосы вокруг мужского естества и скакала, скакала на нем так отчаянно, что на мгновение, зайдясь от восторга, забыла об усталости и боли.

Спустившись с небес на землю, она прижалась наконец к Осману и, покусывая его шею, позволила ему сжать ее волосы в кулак, вбиваться глубже, глубже… но вот и он сдался. Она почувствовала его дрожь, почувствовала, как семя стекает по бедрам. На мгновение они замерли на пике, но постепенно рваные движения приобрели ленивый, медленный ритм. Так пустыня затихает на закате, отходя ко сну.

Чеда не целовала его, не шептала нежностей. Лишь задумчиво водила кончиками пальцев по его шрамам, словно по карте незнакомых земель. Что скрывалось за ними? Какие истории? Она частенько вспоминала, что потянулась к Осману именно из-за этих шрамов. «Если он так красиво умеет убивать и калечить, – думала она тогда, – значит, должен знать и другие тайны тела?»

Она не ошиблась. Осман оказался таким же умелым, как все ее мужчины (хотя не то чтобы их насчитывалось много). Однако любви между ними не было. По крайней мере, с ее стороны.

Поглаживая его живот, скользя пальцами по самому широкому шраму, она поймала себя на том, что близость их тел становится ей неприятна. Как бы она ни скрывала это, Осман всегда чувствовал. Он был гордым мужчиной. Хоть и не настолько гордым, чтоб оставить ее раз и навсегда.

– У меня есть для тебя дело, Чеда, – сказал он, двинув бедрами, намекая ей встать.

– Я тебе не служанка, старик, – поддразнила она, выпрямившись, но не слезая, сжала его внутри.

– И вот так каждый раз! – Осман запрокинул голову, прикрыв глаза от удовольствия, но тут же справился с собой. Его голос стал серьезным. – Простая и быстрая работа.

Чеда отошла в угол, взяла свернутую тряпицу.

– Для простой работы ты бы меня не нанял. – Она смочила тряпицу в сосуде с водой и принялась тщательно растираться, смывая пот, грязь, кровь и семя. На короткое мгновение она испытала благодарность за годы, проведенные под крылом Дардзады. Он был суровым приемным отцом, порой ей хотелось избить его до кровавых соплей, как она избивала «псов» в бойцовской яме, но все же он многому ее научил. Например, какие травы заваривать, чтобы убить жизнь в мужском семени.

«Не дай боги», – подумала она.

Осман сел.

– Загвоздка в том, чтобы выполнить ее правильно.

– Ты меня не слушал? – Вытеревшись, Чеда накинула черный тауб, покрыла голову таким же черным никабом. – Если так надо, пошли Тарика.

Осман рассмеялся.

– Тарик годится, когда надо помахать кулаками в таверне Южного квартала. На такое дело я бы его не послал.

– Почему нет? – Чеда поправила ткань, скрывающую лицо, звякнули медные монетки. Осман поднялся, одернул кафтан.

– Нужно доставить кое-что. Через неделю, на закате.

Чеда помедлила мгновение, но продолжила одеваться как ни в чем не бывало.

– Через неделю Бет За'ир.

Бет За'ир, святая ночь. Каждые шесть недель луны-близнецы, божественные сестры Тулатан и Риа всходят на небо вместе, заливая пустыню ярким светом. В их сиянии Король Жатвы шествует по улицам, а его асиримы собирают кровавую дань. Просить что-то передать в такую ночь… на мгновение показалось, что Осман знает о Чеде больше, чем кажется. Но скорее всего, ему просто некуда деваться.

– То есть ты отказываешься? – спросил он подозрительно равнодушно.

– Я этого не говорила.

– Тогда скажи прямо, Чеда. Мой ум уже не так быстр, как в юности.

– Я доставлю твою посылку.

– Две.

Значит, двухчастное послание: зашифрованное письмо и ключ к нему. Имя напарника Осман не назвал, выходит, предоставил ей выбирать самой.

– Я возьму Эмре, – ответила она.

Осман задумался, кивнул, а потом достал из кошеля увесистый мешочек и неожиданно швырнул в нее, проверяя, успеет ли поймать.

– Твой выигрыш.

Чеда не подкачала: быстрая, как колибри, схватила мешочек, взвесила его в руке.

– И плата за задание, – добавил Осман, отвечая на незаданный вопрос.

– Ого, ты теперь платишь вперед?

– Тут половина. Остальное заберешь у меня дома, – сухо сказал он, словно отдавал приказ, но глаза выдали: Осман хотел, чтобы она пришла. Может, осталась на ночь…

Закинув на плечо узел с доспехами, Чеда двинулась к выходу, с каждым шагом хромая все сильнее. Входить в свой «домашний» образ – все равно что кутаться в уютную старую шаль. Белая Волчица осталась в бойцовской яме – для всех Чеда была простой учительницей фехтования с больным коленом, способной разве что показать детям богатых купцов, как держать меч и щит. Ее эта личина устраивала: ей нравилось учить, да и появление фехтовальщицы около бойцовских ям ни у кого подозрений не вызывало.

– Значит, у тебя дома? – переспросила она у Османа. Он кивнул. – Посмотрим, – бросила Чеда и вышла в раскаленный солнцем город.

Глава 3

Рынок специй окружил Чеду, оглушил шумом, словно летняя песчаная буря. Контраст с ее тихой улочкой был почти болезненный. Сотни ярких прилавков жались друг к другу в древнем каменном здании рынка – старейшем в Шарахае, – возле них, ожесточенно торгуясь с купцами, топтались покупатели. Даже оставив доспехи в домике, который Чеда делила с верным другом Эмре, она не перестала хромать – так и пробиралась между прилавков прыгающей походкой. Многие торговцы, завидев старую знакомую, отвлекались от взвешивания специй, приветствуя ее улыбками и кивками.

Кареглазая девочка с вьющимися каштановыми волосами, Мала, отделилась от стайки детей, слонявшихся у входа, и подбежала к Чеде. Они давно знали друг друга: время от времени Чеда давала Мале всякие мелкие поручения – вызнать что-нибудь, подать знак, когда идет нужный человек, словом, все, что маленькой девочке сделать проще, чем взрослой женщине. Удивительно, как мало внимания обращали на детей в переполненном карапузами Шарахае.

– Смотри! – велела Мала и, резко взмахнув видавшей виды палкой, призванной изображать меч, поставила жесткий блок. Она давно уже пыталась выучить этот прием. Получалось пока не очень, но Чеда знала, что это дело времени.

– Уже лучше, – кивнула она, взъерошив волосы на макушке девочки.

Мала увернулась, отскочила и, встав в фехтовальную позицию, с серьезным видом пригладила волосы. Тут же как из-под земли выросла ее сестра Джейн и остальная банда, давно знакомая Чеде. Все – с палками, а один даже с настоящим деревянным мечом. Они встали на позиции, подражая Мале и надеясь на урок. В свободное время Чеда учила детей Розового квартала фехтовать (ученикам из бойцовских ям она ни за что бы в этом не призналась). И хотя Мала и ее банда умели настоять на своем, свободного времени было немного.

– Не сейчас, – сказала Чеда расстроенным детям, обогнув глинобитную колонну и углубляясь в шумный полумрак рынка. – Не сейчас. У меня дела. Потанцуем завтра.

– Попробуйте, попробуйте! – как раз зазывал старый Сейхан, когда Чеда подошла к четырем обшарпанным столам, отмечавшим его место в рыночном хаосе. Он раздавал печенье из пекарни Телы. – Попробуйте, попробуйте! – позвал он на кунду, обращаясь к высокой чернокожей женщине и ее служанке, затем повторил то же самое на мирейском покупателю с широкой челюстью и длинными тонкими усиками.

Чеда подкралась ближе, цапнула с подноса печенье и закинула в рот прежде, чем Сейхан успел возмутиться.

– Это для покупателей, – буркнул он.

Аромат кардамона, лимонной корочки и хрустящего лука наполнил рот Чеды – на мгновение челюсти заныли от голода.

– Я покупательница! – заявила она.

– Нет-нет-нет, – возразил Сейхан, погрозив пальцем сперва ей, потом Эмре, тут же, рядом, возившемуся с мешком алой паприки. – Знаю я, чьи вороватые ручонки тебя кормят!

Это была их привычная шутка. На деле Сейхан сам позволял Эмре брать какие угодно масла и специи. Они здорово помогали хоть как-то приукрасить и разнообразить унылый рацион, делая даже самую несъедобную стряпню вполне сносной. Платил Сейхан тоже неплохо, в шумные базарные дни, вроде этого, прибавляя по сильвалу сверху обычного. И все же Чеда не могла понять, как Эмре удалось задержаться у Сейхана надолго. Обычно он хватался за любую работу, но быстро перегорал («Нужно заниматься вещами, которые тебе интересны, Чеда, иначе в чем смысл?»), относился к жизни как к источнику развлечений. Однако он, кажется, прикипел к старому Сейхану, и Чеда не могла за него не порадоваться.

Отвечать на шутку ей не пришлось: Сейхан отвлекся на смуглого мужчину, вдумчиво пробовавшего печенье. Жевал он так медленно, будто пытался оценить каждую специю. Сейхан перешел на кунду, и завязалась оживленная беседа.

Чеда отвернулась, рассматривая разноцветные приправы со всех концов света. Четыре царства, лежащие вокруг Шарахая: Мирея, Каимир, Маласан и Тысяча земель Кундуна – как спицы колеса, сходились в центре, в Янтарном городе. Рынок специй прекрасно отражал это разнообразие: здесь можно было встретить любой товар мира и купцов, говорящих на всех языках.

Эмре все не замечал ее. Чеда хотела позвать его, но ее опередили две хорошенькие мирейские девушки, одинаково белокожие, с миндалевидными глазами и блестящими черными волосами – наверное, сестры, дочки богатой семьи: на это намекали платья из дорогого шелка и нефритовые украшения тончайшей работы.

– Вы вернулись! – Эмре отвлекся от мешка с паприкой и послал им особую улыбку, предназначавшуюся хорошеньким девушкам. Он был уверен, что улыбка эта в сочетании с черной как смоль бородой, заплетенной в свисающие на обнаженную грудь косицы, широким кожаным поясом и наручами, охватывающими мускулистые руки, делает его неотразимым.

Одна из девушек смущенно захихикала и отвернулась, другая подошла ближе и достала маленький шелковый кошелек. Она говорила слишком тихо, Чеда не расслышала слов, но Эмре сразу бросился ловко наполнять мешочки розовой пустынной солью и какой-то незнакомой оранжевой приправой. Работал он не спеша и явно был не против поболтать, а покупательницы его и не торопили.

Чеда задумалась: почему он не улыбался вот так и ей? Впрочем, пожалуй, улыбался, пока она не легла с ним, но с тех пор – никогда. Он шутил с ней на людях, притворялся, что они пара, если ему это было удобно, но наедине больше не переступал черту.

Девушка с кошельком снова захихикала. Ее сестра удивленно молчала, но щеки ее становились все пунцовее. Чеда знала, что не стоит вмешиваться – в конце концов, какая разница, с кем там Эмре делит постель? Но что-то в этих девицах ее отталкивало. Приплыли из какого-то далекого порта, а теперь ходят по Янтарному городу, будто это забытый сарай в их владениях, который они наконец удосужились осмотреть.

Чеду такое коробило.

– Ты! – крикнула она, перекрывая гул рынка, и направилась к Эмре, будто не замечая девиц. – Четыре месяца прошло, а ты все тут околачиваешься?!

Мирейки растерялись, Эмре бросил на нее убийственный взгляд. Значит, все-таки собирался сегодня развлечься с одной из них. Или обеими.

– Я же передал записку, неужели мальчик тебя не нашел? – включился он в игру. – Я писал, что оплачу ущерб, который мой мул причинил телеге твоего господина.

Не самый остроумный ответ, но Чеда все равно с трудом сдержала смех. Она любила эту игру, хоть и играли они в последнее время все реже.

– Хочешь отделаться платой за разбитое колесо?! – Она положила руку на живот движением, подсмотренным у беременных женщин. – А сколько ты прожил у моего господина? За тех уморенных коз тоже заплатишь?!

Мирейки переглянулись, слегка нахмурив бровки – самая яркая эмоция, которую могли позволить себе благородные северные девицы.

Эмре не выдержал и расхохотался. Это спугнуло девиц окончательно: они склонили хорошенькие головки и исчезли в толчее.

– Козы? – переспросил Эмре.

– Уморил с десяток точно!

– А пусть не бодают кого не надо. – И вновь расхохотался.

Сейхан глянул на них исподлобья. Он как раз болтал с женщиной в дорогой, но несколько обветшавшей абайе – постоянной покупательницей. Она служила кухаркой в доме одного важного богатея, жившего в районе Ворот Темного пламени.

– А ну, ступайте! Ступайте! – Сейхан замахал на них руками, словно отгоняя голубей. – Распугиваете мне тут покупателей! Хуже воров, право слово!

Эмре закатил глаза и нырнул под прилавок.

– Старикан надеется, что ему перепадет, – прошептал он, выбравшись с ее стороны, и кивнул на своего седого, сгорбленного нанимателя.

– Сейхан? – Чеда прикусила губу, чтобы не рассмеяться. – Удачи ему!

Эмре потянул ее в толпу, к рядам торговцев благовониями. Горячий ветер донес до них ароматы розы, жасмина и сандала.

– О, ты и половины не знаешь. Однако есть ли в Шарахае мужчина более достойный того, чтоб нафаршировать голубя почтенной кухарки?

Чеда отвесила ему подзатыльник.

– Какой ты мерзкий. – Она покосилась на Сейхана, растянувшего губы в улыбке. – Но представить правда трудно. К ним же все Серебряные копья на порог сбегутся.

– Ага, узнать, кого там убивают.

Чеда расхохоталась так громко, что на нее стали оборачиваться.

Дождавшись, пока самые любопытные вернутся к своим делам, Эмре понизил голос.

– Ну что, Белая Волчица сегодня победила?

– Я слышала, она неплохо дралась, – в тон ответила Чеда. Ее тронуло искреннее облегчение на лице Эмре.

– Хорошо, – выдохнул он. – Так зачем ты пришла? Попугать нежных мирейских прелестниц?

– А нечего шастать в таких прозрачных платках, как девки непотребные, – парировала она. – Разве я не могу прийти удостовериться, что ты и с этой работы не сбежал?

Эмре прижал руку к сердцу.

– Что за клевета! Я провел за этим прилавком годы…

– Три месяца.

– Которые тянулись как годы!

Чеде хотелось просто посмеяться, не думая ни о чем, но после тяжелого боя с Халуком ее охватила непривычная сентиментальность.

– Мы стали реже видеться.

Мимо них пронеслась босая, растрепанная девчушка-беспризорница. Давно ли Чеда сама бегала вот так по рынку?

– Потеряли друг друга, как караванщики в песчаной буре, – согласно кивнул Эмре.

Чеда пожала плечами. Тут была и ее вина – она в последнее время редко появлялась дома.

– Нужно это исправить.

Эмре обернулся, ища взглядом затерявшийся в толпе прилавок Сейхана.

– Правду говоришь, но…

– Хозяин бойцовских ям приходил, – перебила Чеда. Она вдруг поняла, что ей нужно узнать ответ Эмре прямо сейчас: плевать, что их могут услышать.

– Чего хотел?

– Нужно кое-что доставить.

– Доставить?

Чеда придвинулась ближе.

– Деликатное дело. – Эмре приподнял бровь. – Через семь дней.

– Семь дней… – протянул он, напряженно вглядываясь в толпу, словно выискивая засаду Серебряных копий, которые сейчас выскочат и отправят их в Таурият. – На Бет За'ир? – Чеда едва заметно кивнула. Глаза Эмре засверкали мальчишеским задором, возбуждением и страхом. – Давно мы такого не проворачивали, Чеда.

– Я же говорю, редко видимся.

Эмре наклонился к ней, совершенно серьезный.

– Скажи только одно. Козы будут?

Чеда рассмеялась.

– Нет, насколько мне известно.

– Какая жалость! – Эмре царственно кивнул. – Однако невзирая на такие невыгодные условия, я твой.

Каменная арка привела их к развалинам крепости, когда-то окружавшей рынок. За века он так разросся, что поглотил и руины. Вокруг, куда ни кинь взгляд, мерцали на солнце разноцветные склянки духов, оттеняя грубые крепостные стены. Торговле ни жара, ни мрачные развалины ничуть не мешали: покупатели стекались сюда за ароматами всех Пяти королевств. Тут можно было найти даже высокородных господ и дам, как ни в чем не бывало мажущих запястья духами и задумчиво принюхивающихся к пробкам.

В толпе шныряли мальчики и девочки с ворохами тонких деревянных пластинок в руках.

– Господин! – звали они Эмре. – У нас есть кипарис, пихта, гвоздика – все, чтоб угодить вашей госпоже!

– Госпожа! – поманила Чеду черноволосая девочка со жгучими глазами цвета темного нефрита. – Вот амбра для вас, сияющей, как алмаз! Вот лаванда, лимонный бальзам. Проходите, поглядите, у моего господина лучшие ароматы в Великой Шангази!

Чеда кивнула девочке.

– Что ж, идем.

Она уже много лет не покупала себе духов, а тут в кошельке завелась лишняя монета.

Девочка просияла заученной улыбкой.

– Вблизи вижу, госпожа, что вам непременно нужен ветивер: разгонит тоску в ненастный день, вернет радость…

Чеда, смеясь, отмахнулась. Она хотела сказать, что готова попробовать все, умасливать не нужно, но ее отвлекла странная суета в дальнем углу крепости. Торговцы обступили мужчину, роскошно одетого по последней маласанской моде: в алые, облегающие тело одежды, но с широкими рукавами. Выглядел он как дворянин или богатый купец, владеющий многими караванами.

Его сопровождали две девушки, годившиеся ему в дочери. Они беспечно болтали и смеялись, но Чеду было не обмануть: она видела, какие взгляды эти девчонки бросают на посмевших приблизиться. Сперва вниз – ищут оружие. Потом в лицо – запоминают подозрительных.

Девушка в желтом платье заметила Чеду. На мгновение их взгляды встретились, и Чеда почувствовала, как забилось сердце – словно перед боем в яме.

– Что такое? – спросил Эмре.

Чеда покачала головой и отвернулась. Что-то не так…

Эмре тоже это почувствовал. Прежде чем они обменялись хоть словом, колеса загремели по камню, кто-то возмущенно вскрикнул, но крик потонул в грохоте бревен, падающих на древние плиты. Чеда обернулась. Арка, соединявшая рынок с крепостью, была завалена бревнами, из-за них доносился звон молотков.

Древесная пыль взметнулась в солнечном свете, и разговоры разом смолкли. Все удивленно уставились на внезапно возникшую баррикаду…

Все, но не странные девушки.

Одна осталась охранять хозяина, другая побежала ко второму выходу… но кто-то втолкнул бревна и в этот проход, как пробку в бутыль. Застучали молотки…

Как по волшебству в руке девушки возникла сабля – шамшир черного металла. Такие носили лишь Стальные девы, значит, Чеда угадала: их хозяин был очень важной шишкой, раз смог позволить себе такой эскорт.

Странная тень накрыла ее: на крепостной вал вышли четверо мужчин с закрытыми лицами и в черных тюрбанах. Сперва Чеда не разглядела, что они тащат… и поняла, лишь когда огромный плотный бурдюк рухнул со стены, окатив зевак прозрачной жидкостью. Один, второй, третий… густой запах лампового масла перекрыл все ароматы рынка, от него кружилась голова и свербело в носу. На Чеду и Эмре, к счастью, масло не попало – таинственные люди явно целились в Дев и их хозяина.

Паника охватила рынок: торговцы, покупатели, карманники шарахнулись от стены, словно на них кидались демоны.

– Бегите! – заорал кто-то. – Бегите!

Но куда?

Не обращая внимания на толчею, одна из Дев в два прыжка вскочила на жалобно заскрипевший прилавок, оттолкнувшись, легко взлетела на голую балку, поддерживавшую когда-то второй этаж крепости, и взвилась в воздух снова, будто камень из пращи, отталкиваясь от деревянных обломков, подбрасывая себя все выше. В последнем прыжке она изогнулась, и черный кинжал, вылетев из ее рукава, вошел глубоко между двух камней, зазвенев на всю крепость, – на расстоянии вытянутой руки от края стены.

Сорок футов в мгновение ока! И прыгала Дева не наугад: она рассчитала все так, чтобы оказаться между далеко стоящими противниками. Двое заметили ее, но их товарищи были слишком заняты, сбрасывая бурдюк на вторую Деву, проверявшую, крепко ли держатся камни стены.

Бурдюк лопнул рядом, окатив ее потоком масла, – Дева даже не взглянула в его сторону. Она нашла то, что искала.

Один шаг, и она, взвившись в воздух, ударила стену ногой с разворота. Боевой клич, так знакомый Чеде, вырвался из груди Девы, стена пошатнулась, посыпались камни. Она ударила снова, еще и еще, расшатывая каменную кладку. Каждый ее крик отзывался внутри Чеды.

Мужчины на стене тем временем пытались сбросить вторую Деву, отчаянно, руками и ногами, цеплявшуюся за край. Ее черный шамшир отбивал их сабли с пугающей легкостью.

Толпа начала понимать, что происходит. Дети ревели, сбившись вокруг родителей в кучки, как цыплята. Несколько мужчин налегли на бревна, безуспешно пытаясь их сдвинуть, торговка вытащила из-под прилавка шипастую булаву, но держала ее неуверенно, как в первый раз. Рынок метался в панике, и лишь один человек стоял посреди этого хаоса совершенно спокойный – хозяин Дев. От его спокойствия у Чеды мурашки бежали по спине. Будь он хоть сто раз дворянином, откуда такое самообладание?

Почувствовав взгляд Чеды, мужчина посмотрел на нее в ответ, и она поняла, что ошибалась. Это оказалось не спокойствие – безмятежность, словно он был абсолютно уверен, что никакая опасность ему не грозит.

Не купец. Не богатый путешественник.

Один из Двенадцати королей Шарахая стоял в десяти шагах от Чеды посреди рыночной толпы, одетый как маласанский господин. Но почему?!

Король отвернулся – его больше интересовал бой, развернувшийся наверху. Дева выбралась наконец на стену и вступила в настоящую схватку. Сабли звенели, как кузнечные молоты, и звон этот эхом разносился по крепости. Вторая Дева все так же колотила стену, подчиняясь странному, магическому ритму, заворожившему Чеду. Камень крошился под ее ударами, по стене поползли трещины…

Чеда поняла вдруг, что давно сжимает в руке потайной нож. Шаг, другой, и она подберется к королю на расстояние удара, рывок – и нож войдет ему в горло. Она даже не заметила, как Эмре перехватил ее руку.

– Ты что делаешь? – прошипел он. – Тебя же убьют!

Чеда вырвалась. Он попытался поймать ее снова, но она перехватила его руку, развернула Эмре, как в танце, и впечатала в угол.

– Не мешай.

Что-то яркое упало сверху, будто солнечный луч, прорвавший облака, – факел. Он приземлился в лужу масла, и пламя, гудя, взметнулось к небу. Чеда невольно отступила и тут же мысленно отругала себя за это. Лучше обжечься, чем остановиться.

«Я могу подобраться к нему».

Где-то лопнуло стекло, ароматные духи и масла потекли по камням, раздался крик…

«Я все еще могу…»

Но она не могла пошевелиться, лишь смотрела, как пламя пожирает все, чего коснулось ламповое масло, ползет по стенам и балкам, будто вор, струится между камней брусчатки. Где-то с грохотом взорвалась груженая телега, и пламя перекинулось на повозки, стоявшие рядом. Заметались, пытаясь вырваться из западни, погонщики и торговцы. Испуганно распахнутые глаза выделялись на их закопченных лицах, как луны-близнецы в ночном небе. Огонь не был привередлив, он пожирал всех: и мужчин, и женщин, и детей.

Между ней и Королем раскинулась пылающая лужа. Пламя поднялось невысоко, можно перемахнуть одним прыжком…

Нет, боги, нет. Слишком далеко, и огонь все выше.

«Избранники Бакхи, мы же все умрем здесь», – подумала Чеда, но девочка, продававшая ей духи, вывела ее из ступора.

– Папа! – закричала она, бросившись в толпу горящих людей.

– Нет! – Чеда схватила девочку, и та попыталась вырваться, словно испуганный зверек. Что-то мокрое и тяжелое накрыло их, сильная рука потянула Чеду вниз, на землю…

Ковер. Эмре намочил ковер в цветочной воде!

– Папа! – Девочка забилась снова, стремясь выбраться.

– Слишком поздно. – Чеда закрыла ее глаза рукой, чтоб хоть немного уберечь от этого ужаса, но девочка продолжала бороться. Чеда прекрасно ее понимала. Но не могла отпустить.

Эмре накинул ковер им на головы, но сквозь мокрую бахрому она видела черный дым, валивший от масла. Дышать было тяжело, какой-то мужчина попытался повторить прыжок Девы и вскочить с повозки на балку. У него почти получилось, но сил подтянуться не хватило – он сорвался и рухнул на лоток со стеклянными шарами, полными ароматических масел. Зазвенело стекло, накинулось на несчастного, расцвело синими и зелеными лепестками. Поодаль горящая женщина пыталась сбить огонь с маленького мальчика, некоторые, увидев маневр Эмре, бросились к коврам, завязалась драка.

Дева, ломавшая стену, добилась своего, но пламя добралось и до нее: пылающая как солнце, она помогала хозяину протиснуться сквозь дыру в стене. Последнее, что увидела Чеда, – его сапоги, исчезающие в узком проходе. Дева не последовала за ним. Она подняла выбитый камень и, как могла, вставила на место. Лишь убедившись, что Королю больше ничего не грозит, она позволила себе сдаться: взвыла, упала на землю, катаясь в агонии.

Чеда не могла оторвать глаз от камня. Король ушел. Он там, за стеной, все еще уязвимый. У нее был один шанс, один-единственный шанс… и в мгновение ока она его упустила.

Дым забил легкие, невыносимый жар мучил даже под ковром. Она закашлялась, но стало только хуже. Люди задыхались вокруг. От чего же они с Эмре умрут быстрее, от дыма или от огня? Чеда подняла голову, пытаясь отыскать какую-нибудь веревку, которую можно прицепить к противовесу, накинуть на балку… но спасение пришло неожиданно: бревна, загораживающие вход, рухнули, покатились, и в арку хлынули Серебряные копья. Кое-как они вывели людей из крепости, сбивая пламя одеялами, поддерживая падающих. Толпа вынесла Чеду на рынок, казавшийся теперь холодным, как пещера. Девочка брела рядом. Она дрожала, и в ее широко раскрытых от ужаса зеленых глазах Чеда читала свой страх. Свою беспомощность.

Их с Эмре допросили стражники, Сейхан явился поручиться за них, а Чеда лишь проклинала себя за трусость.

– Ты бы не смогла ничего сделать, – сказал Эмре, когда они добрались наконец до дома.

Но он ошибался. Она могла. Могла убить Короля.

– Не хочу говорить. Не сейчас, – бросила она и ушла в свою комнату.

Всю ночь Чеда не могла заснуть, бесконечно прокручивая в голове картины случившегося, пытаясь понять, что следовало сделать иначе.

Атаку спланировали Аль'афа Хадар – Воинство Безлунной ночи, в этом сомнений не было. В сердце пустыни под их началом собрались те, кто поклялся до конца жизни бороться с Королями. Как долго они готовились к этой атаке? Месяцы? Годы? Они не просто знали, что один из Королей имеет привычку разгуливать по Шарахаю под видом обычного путешественника. Они знали, где и когда он окажется, сколько с ним будет людей.

Чеда редко чувствовала себя настолько слабой и беспомощной, что хотелось кричать. Разве что видя издалека Королей или возвращаясь к подножью Таурията, где повесили мать. Но Короли редко покидали свою Обитель, и вот, столкнувшись с одним из них, беззащитным, почти одиноким, она не смогла исполнить данную матери клятву. А если б и попыталась? Стальные девы убили бы ее в мгновение ока. Они умеют читать в людских сердцах – кто выстоит против них?

Она уснула, думая о Короле. Каким будет его ответ? Короли никогда не милуют врагов. Месть – единственная неразменная монета в Шарахае, и Короли раздавали ее не скупясь.

* * *

На следующее утро Серебряные копья все еще ходили по домам, допрашивая местных жителей. Чеда как раз завтракала хлебом и бобами, когда вдалеке раздался шум. Она бросила еду и поспешила туда, к Священным воротам, одному из двенадцати укреплений внешней стены, стоящим к западу от Таурията и Обители Королей, в конце Копейной улицы. У ворот рев толпы стал невыносимым. Сотни Серебряных копий выстроились вдоль стены, неподвижные и бесстрастные. Солнце сияло на их островерхих шлемах и начищенных доспехах, отражалось в наконечниках стрел, положенных на тетивы коротких луков. Но Чеде некогда было их разглядывать. Она не могла отвести взгляд от крепостных стен, от трупов, свисавших с зубцов на длинных веревках.

Девочки. Двадцать четыре девочки – она невольно пересчитала их всех. Им перерезали горло и повесили истекать кровью, как выпотрошенных крольчат.

Это было послание, древнее как сама месть: взойди на наши стены и будешь убит. Тронь одну из наших дочерей, и мы прольем кровь двух дюжин твоих детей.

Иначе не могло быть. Стальные девы – плоть от плоти Королей, их первенцы, с оружием в руках защищающие своих родичей и город, что боги вверили их отцам. Чеда взглянула в лицо каждой девочки, запоминая, давая обещание. Особенно – последней, черноволосой и зеленоглазой, что так старалась однажды продать ей духи.

Она ничего не сделала Королям, но она была там и выжила, потому они и выбрали ее. Впрочем, может, ей просто не повезло дважды оказаться не в том месте не в то время.

Злость и скорбь захлестнули Чеду так же, как остальных, плачущих у подножья башни. Но она отказывалась плакать. Она отказывалась сдаваться. Погасила гнев, убив его так же, как убила сожаления.

Мертвым нет до нее дела. И ей нет дела до мертвых.

Она отвернулась от девочек и захромала обратно в город.

Глава 4

Одиннадцать лет назад…

Занимался прекрасный рассвет над Великой пустыней Шангази: янтарные, охряные, ржавые облака расцветали в небе, причудливые тени ложились на волнующиеся под ветром дюны, но Чеде было не до красоты, потому что мама снова замкнулась в себе и не хотела разговаривать.

Чеда, худенькая девочка, недавно встретившая свое восьмое неласковое лето, сидела на скамье ялика – обманчиво дорогого ялика, который мама, Айя, арендовала за большие деньги. Единственным звуком в предрассветной пустыне был шелест деревянных полозьев по золотому песку да порой шорох румпеля на поворотах. Чеде было холодно, но она не стала жаловаться – лишь обняла себя покрепче за плечи. Она знала, что не бывает пустыни без иссушающего жара – взойдет солнце, и под его безжалостным взглядом холодный, кусачий ветер превратится в воспоминание.

С самого начала путешествия они с мамой не обменялись ни словом. Иногда Чеде очень хотелось узнать, почему они так быстро сбежали из Янтарного города, но мама была очень упрямой – если пристать к ней не вовремя, она совсем перестанет отвечать.

И все же, понять бы, чего мама так боится… ведь она точно чего-то боялась: Чеда замечала страх в ее неестественно прямой спине, пристальном взгляде, который она не сводила с песков, лишь изредка отвлекаясь на парус. В горестных морщинках, залегших в уголках ее глаз – глаз, которые обычно так легко зажигались яростью, а в этот странный день потухли, бесконечно усталые и испуганные.

Но как бы Айя ни вымоталась, она все равно продолжала править ялик вперед: зубы стиснуты, волосы развеваются, словно боевое знамя. Она твердо решила бежать.

Чеда вспомнила, как еще вчера, проснувшись утром, увидела спящую Айю, вернувшуюся с ночной вылазки. Айя вздрагивала во сне и звала ее так жалобно: «Чеес. да… Чеес. да…» Чеде хотелось обнять ее и разрыдаться, но вместо этого она просто тихонько погладила маму по волосам, боясь разбудить.

Айя проснулась на исходе дня и снова ушла. Она вернулась поздно, после заката лун-близнецов, одетая в черное платье и покрывало, словно Стальная дева, и велела Чеде собираться. Она набрала еды и воды на два дня в пустыне, но почему-то заставила Чеду упаковать и книжки, которые они всегда брали с собой, когда переезжали в новый дом.

Одевшись так, чтобы их не убили на улице, к рассвету они оказались уже далеко от дома. Чеда ужасно хотела знать, куда они едут, но Айя хорошо ее вышколила: это был не первый внезапный переезд, и от Чеды обычно требовалось лишь одно – молчать, пока они не доберутся до места.

Они успели в западую гавань еще до рассвета и арендовали ялик за большие деньги, а в нагрузку получили кучу советов от симпатичного смуглого владельца. Айя поставила парус, и ветер понес их на север, все дальше и дальше от Янтарного города Шарахая, шумного, пронизанного сотнями узких улочек, города, который так напугал Айю, что она сбежала из него под покровом ночи.

– Ты вчера ходила в пустыню, – не выдержала Чеда. – Лепестки собирала?

Она знала, что дело не в лепестках, ей просто хотелось, чтобы мама поговорила с ней, сказала хоть что-нибудь.

Айя нажала на румпель, и ялик обогнул черный валун.

– Да, я ходила в пустыню, но лепестков не нашла.

Чеда хотела спросить, что же она тогда нашла, но мама только покачала головой – значит, сейчас не время говорить. Лишь миновав последний подорожный камень, на границе песков, Айя остановила ялик и обернулась к Чеде, глядя на нее, наконец, как обычные мамы смотрят на детей: не сурово и не холодным командирским взглядом, а ласково. Будто жалея ее. Такое случалось редко, и Чеда тут же поняла, что это не обычный переезд, все куда серьезнее.

Айя нехотя вынула из-за пазухи свою драгоценность: серебряный медальончик, напоминавший формой огонек лампы. Она склонилась над ним, загораживая от ветра, и, открыв, осторожно достала два высохших лепестка с голубенькими кончиками. Айя собрала их неделю назад, в ночь цветения адишары – кривого шипастого дерева, цветущего лишь при свете лун-близнецов.

Короли строго запрещали в Священную ночь выходить из дома, но Чеду пугало не это – сколько она себя помнила, мама всегда ходила собирать лепестки и много раз давала Чеде пробовать их, обычно наутро после Бет За'ир. Просто раньше это были маленькие кусочки, а сейчас – целый лепесток. Но почему теперь? И почему тут?

– Открой рот, – сказала мама, помахивая лепестком у нее перед носом.

Но Чеде стало только тревожнее. Целый лепесток значил, что это важный день для Чеды, может, самый важный в жизни… и головоломка сложилась.

– Мы к ведьме едем, да?

Мама снова требовательно помахала лепестком. Чеда, боясь ослушаться, открыла рот пошире. Айя торжественно положила один лепесток под язык ей, другой себе, наблюдая за ней внимательно, хотя Чеда совсем не понимала, что же она пытается высмотреть.

Мир как всегда изменился, но в этот раз – сильнее, чем обычно. Сперва начало покалывать язык, потом губы, лицо, кончики пальцев – все тело, даже то место за пупком, из которого – так говорила мама – должен идти боевой клич, когда машешь мечом. Под кожей словно бабочки порхали – как всегда после лепестков, рот наполнился слюной, – приходилось все время сглатывать. Шорох полозьев превратился в громкий хруст, мамино дыхание гулом отдавалось в ушах. Чеда слышала, как скулит где-то вдалеке пустынный гривистый волчонок, чувствовала каждое дерево адишары вокруг города. Чувствовала себя живой, как никогда прежде. Дай ей волю, она бы сейчас могла даже костолома побить, вроде тех, что на рассвете шныряли по пустыне возле городских стен. Спрыгнула бы с ялика и побежала за лунами-близнецами до самого края света, за который они уходят отдыхать! Она теперь все могла! Но мама все равно смотрела на нее печально, будто это было какое-то испытание, и Чеда его провалила.

Но как? Почему? Мама давала ей лепестки наутро после Бет За'ир, а еще на день рождения, и на праздник Бет Талелл – ночь, когда богиня Наламэ провела скрюченным пальцем по пескам Шангази, создав реку Хадда и принеся жизнь в пустыню. Иногда кусочек лепестка доставался Чеде, когда они танцевали с мечами… Но почему Айя всегда так смотрела и хмурилась? И теперь тоже…

– Мама, скажи мне, – потребовала Чеда, чтоб мама перестала делать такое лицо. Айя стиснула зубы, желваки заиграли на впалых щеках. Она была упрямой, но Чеда выросла вся в нее. – Мы едем к ведьме?

– Салия не ведьма, – ответила наконец Айя. Наверное, решила, что раз остался позади город, где даже стены имеют уши и правит Король Шепотов, можно немножко приоткрыть завесу тайны. Чеда, правда, ей не поверила – все знали, что Салия может заглядывать в будущее и даже наколдовать что-нибудь, когда есть нужда и настроение. Но противоречить Айе она не стала – мама была как натянутая струна танбура, вот-вот сорвется!

– Ты продашь ей лепестки? – вместо этого спросила Чеда, надеясь, что дело в этом и они быстро управятся. Будущее ее пугало.

– Не твое дело.

– Ну мам! Мне уже восемь, мне надо все знать! Я уже взрослая!

Мать оторвала взгляд от песчаного моря и обернулась к ней – наверное, хотела отругать, но вдруг рассмеялась. Это был нервный смех, будто страх щекотал ее изнутри, но постепенно тот отступил, и смех стал настоящим, искренним, на всю пустыню. Словно все напряжение ночи оставило ее, и из кокона ужаса вылупилась совсем другая Айя. Она взяла руку Чеды в свою и чмокнула три раза.

– Пожалуй, ты и правда уже взрослая, Чедамин, но я не расскажу тебе всего. Время еще не пришло, сперва я поговорю с ней.

Чеда обрадовалась, что получилось рассмешить маму – у нее был такой красивый смех, так редко выпадало его услышать, – но радость продлилась недолго: Айя вновь замерла на носу выбеленного солнцем ялика, вглядываясь в горизонт, вцепившись в румпель. Словно вес страхов снова обрушился на нее.

– Ты же будешь хорошей девочкой? – вдруг спросила Айя, не глядя на нее. – Будешь слушаться маму?

Чеда подумала сперва, что мама хочет, чтобы она хорошо вела себя в гостях, но выражение ее лица было слишком мрачным.

И вдруг она поняла, что затеяла мама. Пустыня исчезла, сузилась до размеров крошечного песчаного ялика.

Мама оставит ее там, у Салии, потому что ей надо куда-то идти, и она думает, что не вернется.

У Чеды все зудело внутри: узнать, спросить, куда она уходит, почему нельзя с ней, но еще сильнее она хотела быть для мамы хорошей девочкой, поэтому молча кивнула.

– Ты прочитаешь все наши книги, – продолжила Айя. Это был не вопрос, а отчаянная надежда.

– Хорошо.

– Будешь упражняться с мечом и щитом, не забудешь, чему я тебя учила. Пусть я никогда этого не говорила, мы обе знаем, что у тебя есть дар. Но никогда не принимай его как должное. Поняла? А если прижмет нужда, иди к Дардзаде, он поможет.

Аптекарь Дардзада жил в богатом восточном конце Шарахая. Иногда мама приводила туда Чеду, что-то продавала – наверное, лепестки адишары. Иногда они уходили в дальнюю комнату поговорить, а Чеде велели сидеть на стуле в аптеке и ничего не трогать.

Дардзада был злым дядькой: спрашивал ее, когда она в последний раз мылась, и постоянно предупреждал, что если она хоть одним глазком посмотрит в сторону его растений – продаст кочевникам. Сладкое дыхание богов, ну почему мама сказала искать помощи именно у Дардзады?

Наверное, недовольство отразилось у нее на лице, потому что мама добавила:

– Вы одной крови, Чедамин.

– Никакой мы не одной крови! – громко заявила Чеда, пытаясь заглушить саму мысль об этом.

– Одной, – тихо ответила Айя. – Однажды ты поймешь.

Чеда пыталась заставить себя рассказать маме о том, как ей страшно, о том, что она все поняла, попросить маму не бросать ее… но не могла, потому что иначе страх станет реальностью, и мама точно сделает то, чего Чеда больше всего боится. Чем больше лиг они оставляли позади, тем глупее казалось желание заговорить.

Айя ведь и раньше делала опасные вещи. Например, уходила из дома в ночь Бет За'ир, когда по улицам гуляют только Короли и Стальные девы. Прошлой ночью она тоже уходила, надев черное боевое платье. Иногда она возвращалась как ни в чем не бывало, иногда – покрытая синяками и порезами, которые Чеде приходилось бинтовать под ее строгим руководством.

Она годами попирала законы Шарахая под носом у Двенадцати королей и выжила. Она знала, что и зачем делает, поэтому всегда возвращалась, и Чеда каждую ночь засыпала спокойно, зная, что иначе не бывает.

Ближе к полудню на горизонте показался одинокий силуэт: высокий обелиск, словно узловатый палец, обвиняюще указывал в синее небо. От обелиска Айя повернула на запад, и долго еще они гнались за тенью своих парусов. Чеда, выпрямившись, не отрываясь, смотрела на горизонт, чтоб не пропустить момент, когда покажется дом Салии. Но, как всегда, первым их встретил перезвон колокольчиков: легкий, чистый, едва различимый вдали.

«Как во сне», – подумала Чеда.

И вправду, когда-то это уже снилось ей, но она забыла, а вот сегодня вспомнила. Как и положено месту из сна, дом Салии возник из-за барханов внезапно. Это была обычная глинобитная хижина, окруженная садом и высокой стеной, но посреди пустыни она казалась настоящим домиком волшебницы.

Они остановились у валуна, к которому прилепилась хижина. Пока Чеда спускала парус, Айя молча забрала сумку с ее одеждой и тюк с книгами, бросила якорь, представлявший собой камень на веревке.

Прежде чем ступить на рыжий валун, Айя набрала горсть песка и прошептала молитву, глядя, как он просыпается сквозь пальцы, гонимый ветром.

Чеда не знала, о чем она просила богов пустыни, да и не хотела знать. Она повторила жест матери: зачерпнула песка, а потом раскрыла ладонь.

– Пожалуйста, Наламэ, – прошептала Чеда. – Храни мою маму, веди ее прямо.

Салия ждала их в дверях. Она была такая красивая и такая высокая! Возвышалась над Айей на целую голову! В одной руке она держала посох с драгоценными камнями в навершии, другой поглаживала длинную косу, перекинутую на грудь. Невидящий взгляд ее был направлен куда-то сквозь Айю и Чеду.

– Кто пришел? – спросила она.

– Это Айянеш, я привела дочку. Можем ли мы поговорить, Салия, Дочь реки? У меня серьезное, неотложное дело.

– Серьезное, неотложное дело…

– Иначе я бы тебя не потревожила.

Салия замерла, прислушиваясь к перезвону колокольчиков в саду. Время тянулось утомительно долго, но наконец она кивнула своим мыслям и обернулась к Чеде, глядя куда-то поверх ее головы. Потом протянула Чеде руку, и та, борясь с внезапным, необъяснимым страхом, коснулась ее ладони.

– Погуляй-ка пока в саду, дитя, – предложила Салия.

– Стой… – прошептала Айя, глядя на нее так, будто она попросила о чем-то опасном.

– Чеда? – Салия подалась ближе. – Ты «серьезное, неотложное дело».

– Сказала, но…

– Значит, Чеда, – кивнула Салия.

Айя взглянула на дочь, на высокую стену сада.

– Почему не я?

– Потому что на ее плечах, как мантия, лежит груз твоих решений. Потому что скрытое можно увидеть, лишь когда не смотришь на него прямо. Иди, Чедамин, нам с твоей мамой нужно поговорить. – Салия отпустила руку Чеды, отвернулась, величественная, как королева, и пошла к дому. – Почему бы тебе не послушать, что скажет акация?

– Иди, – нахмурившись, велела Айя, глядя, как та исчезает в полумраке дома.

Она взяла Чеду за плечо и подтолкнула к арке, ведущей в сад. Чеда не поняла, что произошло, но рада была просто походить по саду, свободная.

В пустыне ее не отпускала тревога, но дом Салии казался оазисом, уголком, укрытым от всех штормов. Если кто и мог помочь маме, так это Салия.

Чеда уже бывала здесь, но воспоминания вернулись, стоило ей ступить в арку. Снаружи слышался лишь слабый отзвук колокольчиков, но внутри сад оживал: птицы с яркими клювами перелетали с куста на куст, влажный воздух над изгибами дорожек полнился их свистом, щебетом и песнями. Настоящее волшебство!

Птичья музыка напомнила Чеде реку Хадда весной, когда в тростники слетались гнездиться крапивники, жаворонки и трясогузки.

А запахи сада! Ароматы цветов и плодов, терпкая валериана, горькая полынь, неожиданно резкий запах золотенника, и под всем этим – мускусная амбра, древняя, как сама жизнь, будто все живое зародилось однажды в этом самом саду. Каким бы ни было путешествие, невозможно грустить в таком месте!

Посреди сада протянула ветки огромная акация, словно добрая бабушка, защищающая внуков. Она высилась и над стеной, но снаружи ее почему-то не было видно.

Чеда запрокинула голову, разглядывая зеленую листву и кусочки разноцветного стекла, свисающие с ветвей. Салия сказала, что с акацией можно поболтать. Чеда знала, что Салия читает в сердцах, слушая перезвон колокольчиков, но сама так не умела. Для таких фокусов надо быть пустынной ведьмой, посвященной в тайны мира.

На ветках акации перекрикивались десятки птиц, и все же ни одна не подлетала к колокольчикам, не клевала золотистые нити, на которых они висели. С земли дотянуться до них не получалось, но Чеде ужасно хотелось их потрогать. Желание залезть на дерево становилось все сильнее. Это, наверное, было неправильно, но Салия ведь разрешила, так? Чеда нервно облизнула губы, бросила быстрый взгляд на хижину. Мама беседовала с Салией тихонько, но благодаря лепестку Чеда могла кое-что расслышать.

– Я нашла четыре стиха, – сказала Айя.

– Всего четыре. Не двенадцать, – ответила Салия.

– Это только начало.

– Твои речи звучат легкомысленно.

– Тогда укажи мне другой путь! – взмолилась мама.

– Все гораздо сложнее, чем борьба с какими-то Королями.

– Но Короли должны пасть!

– С этим я не спорю, – спокойно ответила Салия.

– Так что еще? О чем еще говорить?!

Две птички с желтыми грудками внезапно вылетели из кустов, напугав Чеду, и она потеряла нить разговора. Обогнула акацию, любуясь небом, голубеющим сквозь листву, стеклянными колокольчиками, рассыпающими мириады разноцветных солнечных искр.

– Возьми ее к себе, – попросила Айя. – Возьми ее, пока я не вернусь или кто-нибудь не придет вместо меня.

– Терпение, – спокойно отозвалась Салия. – Я слушаю колокольчики.

И тишина. Как будто это Салия позволила ей послушать немножко, а потом убрала звук. Говорят, полубоги сильнее всего в своих домах, а Чеда не сомневалась, что Салия как раз из тех древних людей, которых породили боги.

Чем еще объяснить ее магию? Чеда снова взглянула на ветвистую крону, обошла дерево и, вскочив на камень, легко допрыгнула с него до самой нижней ветки. Она старалась карабкаться поближе к стволу, чтоб не напороться на тонкие шипы, растущие на молодых ветках. Добравшись до верха, она услышала, что колокольчики звенят теперь иначе, отчаянней. Их тревожный перезвон напомнил ей гул песчаных бурь, несущихся сквозь Шарахай.

Она повисла на ветке, вдруг поняла, что так делать почему-то плохо, очень плохо, поэтому влезла на нее, чтобы поближе рассмотреть колокольчики. В глубине разноцветного стекла плавали, словно пугливые рыбки, мимолетные видения. Чеда увидела женщину с окровавленным большим пальцем, жука с сияющими радугой крылышками. Увидела танцовщицу в прозрачном оранжевом платье: она плясала посреди пустыни, каждым движением взметая тучи песка. Увидела победно вскинутые черные сабли и женщин в черном, несущихся через барханы. Еще там был мужчина с ужасно знакомыми глазами, одетый богато, словно шейх. Были и другие видения, но Чеда совсем их не понимала. В одном она стояла перед Королем… вернее, она думала, что это Король: у него был пронзительный взгляд, на голове золотилась корона, а одежда его и комната, в которой они стояли, поражала богатством. Король смотрел на нее с гордостью. Он держал в руке черный шамшир с клеймом у рукояти, похожим на переплетения речного тростника – того и гляди покажутся цапли, высматривающие в воде рыбок-красногрудок.

Но не видение показалось Чеде странным и не то, что она встретилась с одним из бессмертных владык Шарахая. А то, что саблю он протягивал ей.

Наваждение так захватило Чеду, что она не сразу почувствовала чужие взгляды. Салия стояла возле арки, вглядываясь в колокольчики и золотые нити, Айя – поодаль, словно ожидая чего-то, надеясь.

Салия не злилась и не радовалась: на ее лице читалось благоговение, будто она увидела саму Тулатан. Она вдруг вытянула руку, сжала в кулак, раскрыла снова, подставляя солнцу то тыльную сторону, то ладонь, тревожно сглотнула – и лишь тогда пришла в себя.

– Спускайся, дитя. – Ее голос сливался с перезвоном колокольчиков. – Спускайся же.

Чеда невольно вздрогнула. Она знала, что Салия каким-то чудом увидела то же, что она, но, конечно, смогла все понять, ведь она была ведьмой, а не глупой девчонкой. Вот только что ее так огорчило?

Чеда осторожно слезла с дерева и, оказавшись на твердой земле, заметила, что Салия плачет.

– Это все правда? – спросила Чеда. – Мне дадут черную саблю?