Элеонора Августа E-Book

Борис Конофальский

• Herausgeber: Жанры
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Путь инквизитора
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 525

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Даже если война окончена, она отнюдь не заканчивается на прекращении военных действий. Мирные переговоры требуют порой куда более изощренных баталий, храбрости и ловкости. А Волкову предстоит разобраться не только с горцами, но и с собственным домом, который, как известно, ни за что не поделить двум женщинам. Значит, впереди новые битвы. На их фоне меркнет даже дело с оборотнем, которое наконец удается разрешить благополучно.

Leseprobe

Борис Вячеславович Конофальский Элеонора Августа

© Конофальский Б., 2024

© ООО "Издательство "АСТ", 2024

Глава 1

Сержанту Жанзуану было приказано жечь костры. И первый из них надо было развести на восточной оконечности острова, чтобы баржи в темноте не налетели на мель. Но это оказалось делом ненужным. Офицеры, хоть и знали, что ночи сейчас весьма коротки, не учли, что коротки они настолько, да и к тому же лунны и светлы. Когда подплыли к острову, он уже проглядывал в рассветной дымке черными стенами деревьев – и без костра его было видно.

Волков так и простоял на носу первой баржи всю ночь. Садился и тут же вставал, и был мрачен. Не успевали они до рассвета высадиться. Он уже начинал бояться, что с тех барж, что идут за ним, начнут просить остановки, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Кавалер оглядывался, пытаясь рассмотреть суда в утреннем тумане, и видел только нос той баржи, что шла за ним. Дальше не видно: темно. А солдаты уже не спят – выспались.

– Эй, господа солдаты! – закричал им кормчий. – Вы все на один борт не наваливайтесь, у нас и так перегруз.

А солдаты смотрели на берег, что проплывал слева от баржи. Берег черный: ни огня, ни единого светлого пятна. Берег мрачный, так и верно – вражеская земля.

– Костер! – закричал вдруг кто-то. – Костер справа!

Волков, солдаты и все остальные, кто был на барже, повернули головы направо. Так и есть: на его земле пылает большой костер. Его издали видно, даже через туман.

– Наконец-то, – выдохнул старый солдат, стоявший рядом с генералом.

А генерал лишь взглянул на него быстро и поспешил на корму. Стал вглядываться назад, глядеть на баржи, которые уже можно было различить в первых лучах рассвета.

И тут в темноте сзади вспыхнул и закачался фонарь: туда-сюда, туда-сюда. Карл Брюнхвальд показал, что поворачивает к берегу. Шесть барж с солдатами Брюнхвальда и Рохи начинали свое дело.

– Ну, храни вас Бог, господа, – тихо произнес Волков и снова отправился на нос баржи.

А солнце уже показалось из-за спины. Уже так светло, что третий костер, что развели люди Жанзуана, костер, который должен указывать на вторую цель на пристани Милликона, уже и не потребовался. Волков и так видел торговый город: хорошие дома над рекой, амбары, причалы, еще причалы, по берегу склады, лодки, баржи.

– Господин! – закричал ему кормчий. – У пирсов свободные места! Я туда пристану! Удобное место для всех трех наших лодок.

Он указал рукой, и кавалер увидел те свободные места.

– Давай, – коротко согласился Волков и тут же обратился к своему оруженосцу: – Господин Фейлинг, вина.

Молодой человек принес господину большую флягу. Волков отпил изрядно, а Фейлинг стоял рядом и ждал.

– А теперь шлем, – распорядился генерал, отдав оруженосцу флягу и надевая подшлемник.

Людишки – не спится им, сволочам, – уже на пирсах. Птицы орут над рекой и в деревьях, что растут вокруг. Солнце еще не встало, а приказчики уже считают тюки и бочки. Грузчики доедают завтрак, люди торговые уже выходят из своих барж на свет, потягиваясь со сна. И все с удивлением смотрят, как прямо к пирсам, доски об доски, ловко швартуются большие баржи. А в баржах…

Из барж, гуще, чем рогоз, торчали пики, копья и алебарды. И шлемы, шлемы, шлемы. Увидели местные люди, что приплывшие баржи полны добрых людей – при доспехе, железе и огненном бое.

Волков первый спрыгнул на дощатый настил пирса и пошел по пирсу не спеша, забрала не закрывал, одна рука на эфесе меча, словно прогуливался, поглядывая на всех людей, которые в удивлении на него смотрели. А сидящий на свернутых веревках молодой грузчик еще не прожевал свой завтрак до конца, а тут вскочил и закричал весьма нагло:

– Эй, вы… Господин, а кто вы такой? И что с вами за люди?

Дурак, видно, не знает геральдических цветов. Иначе сразу бы понял по бело-голубому ваффенроку генерала, кто он. А тут Максимилиан с баржи сошел и последовал за генералом, на ходу разворачивая великолепное бело-голубое знамя с черным вороном посередине.

– Эшбахт! – охнул кто-то.

И тут же над пирсами звонко и испуганно полетело:

– Эшбахт! Эшбахт!

– Признали наконец, – засмеялся Максимилиан, глядя, как люди принялись разбегаться с пирсов.

Бежал, позабыв завтрак, и незадачливый грузчик, вопя на бегу:

– Эшбахт напал! Стража! Эшбахт!

Волков тоже усмехнулся. Да, узнали. Он повернулся к своим:

– Господин Габелькнат, где мой конь?

Конь уже был оседлан, подпруга подтянута, только сходни на пирс сбросить. И вот уже Габелькнат подвел к генералу его коня, помог сесть. Гвардия его тоже выводила коней, а прапорщик уже был в седле. Тяжелое знамя едва колыхалось, тревожимое утренним ветерком. Волков огляделся по сторонам: пирсы почти опустели. Он перекрестился. Господи, пусть в лагере врага о нем узнают раньше, чем о Брюнхвальде.

А с трех барж на пристань уже не спеша спускались солдаты. Офицеры их не подгоняли. Без малого четыре с половиной сотни людей выходили неторопливо, словно купцы, осматривались. Положили сходни, принялись выводить коней.

Волкову прикрикнуть бы, да не хотел он поднимать суету. Тем более что к нему уже бежали офицеры третьей роты с Фильсбибургом во главе, капитан Вилли шагал быстрым шагом. Капитан-лейтенант Фильсбибург подошел первым и остановился, ожидая приказаний.

– Господин генерал…

– Стройтесь в колонну по четыре, пойдем через город на юг, в городе никого не трогать.

– Будет исполнено, – поклонился капитан.

– Капитан Вилли, – продолжал Волков, – кавалерии у меня нет, так что вам придется еще дозором заняться. По десятку человек снарядить вправо от нас, влево, пусть пройдутся, поглядят, что и как, нет ли рядом кого; еще десяток людей направьте вперед, пусть дозором идут первые.

– Сейчас же распоряжусь, господин генерал.

– С дозорными отправьте тех сержантов, что посмышленее. Солдаты пусть снарядят оружие, зажгут фитили и будут наготове, пусть смотрят в оба. Не хочу, чтобы местное ополчение ударило во фланг или с тыла.

– Будет исполнено, господин генерал.

Пора было выдвигаться, Волкову не терпелось поскорее добраться до лагеря врага. Но третья рота есть третья рота: сержанты – олухи и болваны. Офицеры все еще строили своих людей на пристани.

Дозорные уже давно разбежались в разные стороны, а стрелки с капитаном Вилли скрылись на широкой улице, ведущей в центр города. Генерал уже раздражался, но пока молчал.

«А господин капитан Фильсбибург все еще строится. К обеду, видно, на войну поспеет».

Кавалер глядел, как офицер командует своими людьми, и оправдывал его тем, что треть людей только что набраны, у Фильсбибурга не было возможности привести часть в порядок, и сразу же думал о том, что Карл Брюнхвальд нашел бы время хотя бы на отработку построения в колонну.

– Господин генерал, вестовые! – сказал из-за спины Максимилиан.

И вправду, по пирсам весьма бодро скакали два всадника, которых Волков знал в лицо. Подлетели, остановились.

– Господин генерал, мы от полковника, – заговорил один из них.

– Как у него дела? – спросил Волков, стараясь делать вид, будто спокоен.

– Все хорошо, все выгрузились, когда мы уезжали, стрелки и первая рота уже пошли к дороге, вторая рота капитана Хайнквиста заканчивала выгрузку.

– Отлично, скажите полковнику, что мы уже тоже… – он бросил недовольный взгляд на колонну солдат, – почти готовы выдвинуться.

– Еще капитан Мильке спрашивал, кого грузить в первую очередь: кавалерию или ландскнехтов? Баржи уже отплывают к тому берегу.

Генерал задумался. Он вспомнил карту, которую нарисовал капитан Дорфус. Вспомнил и сказал:

– Кавалерию. Пусть грузится фон Реддернауф, а выгрузившись – идет в распоряжение Брюнхвальда.

Вестовые ускакали, а Волков со своими размышлениями остался на пристани. Он стал сомневаться, правильно ли приказал грузиться первыми кавалеристам. Но потом плюнул: разве угадаешь? А теперь уже дело решенное, люди-то уехали.

Тут стала отплывать первая баржа, из которой уже выгрузились все пассажиры, и один молодой солдат принялся кричать, да еще и с надрывом, с волнением:

– Господин генерал… Это что?.. Баржи уходят?

Волков тронул коня, подъехал ближе, чтобы не орать в горло, посмотрел на крикуна в упор и произнес:

– У тебя есть алебарда. Зачем тебе баржи?

Солдат молчал. Подбежавший к нему сержант звонко стукнул его по шлему древком протазана.

– Чего ты пасть раззявил, дурак? Стой да молчи, когда скажут – кричи. Что, законов воинских не знаешь, баран? Чего к генералу лезешь? У! – Он сунул под нос солдату кулак.

А Волков уже закричал, чтобы все слышали:

– Баржи уходят за кавалерией и ландскнехтами, нам на баржи рассчитывать нет резона. Рассчитывайте только на товарищей своих, на крепкий строй да на молитву. И помните: горцы в плен берут, да вот только пленных в живых не оставляют.

Солдаты и без него это знали. Но ничего, еще раз о том напомнить не повредит. Тут Фильсбибург дал команду барабанщику:

– Готовься!

Над пристанью рассыпалась, как сухой горох по доскам, короткая дробь. По рядам солдат прошла волна.

– Барабанщик, «простым шагом вперед»!

И под бой барабана колонна людей двинулась прочь от пристаней.

И тут где-то вдали послышался звук… словно крепкую ткань рвут долгим движением.

– Господин генерал! – оживился господин Фейлинг, ехавший на полкорпуса лошади позади Волкова. – Слышали? Залп был!

– Мушкеты, – сухо произнес Максимилиан.

Всё он слышал. Генерал приподнялся на стременах и посмотрел вперед, а затем крикнул:

– Капитан Фильсбибург, думаю, что лучше нам ускорить шаг, иначе полковник одолеет врага быстрее, чем мы придем к делу.

– Конечно, господин генерал, – отозвался капитан. – Барабанщик, «скорый шаг». Слышишь? Играй «скорый шаг».

В конце улицы стрелки Вилли встретили арбалетчиков, которые вышли из лагеря тоже, видно, на разведку. И сразу меж ними завязалось дело. Вилли все-таки был еще слишком молод для капитанского звания, иначе связываться бы с арбалетчиками не стал и отвел своих людей. Но он решил, что для семидесяти стрелков, что были с ним, четыре десятка арбалетчиков не задача, что к приходу колонны он очистит дорогу в лагерь врага. А арбалетчики аркебуз не испугались и не побежали, горцы, даже арбалетчики, редко бегают. И вскоре, к удивлению своему, капитан Вилли понял, что арбалеты мало того что заряжаются быстрее аркебуз, так еще и болты кидают намного точнее, чем ружья – пули.

Когда основная колонна показалась из-за поворота, восемь стрелков уже были ранены, а самому капитану достались аж два болта. Хорошо, что молодой офицер, служивший в стрелках, доспех имел добрый: стеганку отличную, кирасу, шлем с бугивером. Тем не менее пришлось одному из стрелков вырезать ему наконечник болта из ляжки. А вот у его дорогого коня доспехов не было, и горцы сразу нашпиговали его болтами, как рождественский окорок морковью. Конь так и издох у стены большого сарая, тут же на улице.

Волков злился на Вилли, видя все это: «Дурак, сопляк. И людей потерял столько, и сам поранился, и коня хорошего угробил. Роха, старый осел, предлагая его в капитаны, не видел, что ли, что мальчишка еще не имеет достаточного опыта». Впрочем, он и себя винил в этом, оттого еще больше злился. Очень не хотелось ему потерять офицера в самом начале дела. Слава богу, молодой капитан держался молодцом и, крепко завязав бедро тряпкой, остался со своими подчиненными.

Вот так и началась самая, быть может, главная битва в жизни кавалера. И начиналась она не так, совсем не так, как ему хотелось бы.

Генерал уже злился. Все, все было глупо, с самой посадки на баржи, которую ему нужно было поторопить, а не ждать, пока солдаты не спеша насытятся. В баржах бы доели. Потом эта третья рота… Черт бы ее побрал с ее тупыми сержантами и ничтожными офицерами. Рота, которая, как нарочно, долго выгружалась и долго строилась. И тут ему некого было винить, кроме себя, ну не Фильсбибурга же в самом деле обвинять. Волков сам ждал этих баранов, вместо того чтобы рявкнуть и поторопить их. Ну, признаться, он хотел дождаться первых дозорных, которые сказали бы ему, что вокруг ни справа, ни слева нет вражеских частей. Но ведь он все равно их не дождался, так что это не могло служить оправданием. И ко всему этому Вилли, который в простой ситуации, как говорится, на ровном месте потерял столько людей и сам получил рану.

И как результат – вместо того чтобы уже ворваться в лагерь врага, кинуться к его палаткам, чтобы убивать неготовых к бою и мечущихся без командиров и без доспехов солдат врага, Волков видел перед собой вот это!

Им навстречу, перегораживая широкую улицу, такую широкую, что и шесть телег смогли бы разъехаться по ней враз, строились горцы-сволочи. Строились по-деловому, умело, быстро. Это не третья рота капитана Фильсбибурга. Первый ряд в тридцать человек – сплошное железо. У любого, кого ни возьми, доспех на три четверти. Все как положено: пики, пики, копья, алебарды, протазаны. И после первого ряда еще шесть рядов отличных солдат. В первом их ряду, кроме бородатых «стариков», есть и молодые бойцы, так они от нетерпения аж пританцовывают, от избытка сил аж подпрыгивают на месте, так им не терпится начать. Пока до конца не построились, даже кричат в сторону солдат Волкова что-то обидное. Как построятся, так слова больше не произнесут, звука не издадут, драться будут молча, со стиснутыми зубами. А пока задираются.

Надсмехаются, жестами показывают, как глотки резать. Одна радость, что их и на семь рядов толком не хватило, всех горцев тут и двух сотен не будет. А арбалетчики их и вовсе с глаз пропали. Это, с одной стороны, хорошо, теперь для Вилли раздолье, но с другой стороны, они неизвестно откуда могут появиться.

– Вилли! – крикнул генерал. – Чего ждете, капитан?! Начинайте уже, пока арбалетчики не пришли и не перебили вас всех.

– Да, генерал! – Тот, хромая, увлек за собой первую линию своих людей на позицию стрельбы.

– Пятьдесят шагов, не больше! – распорядился Волков. – В морды стреляйте, в лытки, иначе вы их не возьмете!

– Да, генерал.

– Капитан Фильсбибург, – продолжал орать генерал, – вы что делаете?!

– Баталию строю! Десять линий поставлю, господин генерал!

– Нет! Восемь линий по тридцать два человека. Остальных в колонну по шесть, ставьте их в тылу баталии. То резерв будет.

– Будет исполнено, господин генерал.

– Румениге, Габелькнат. – Волков обернулся к молодым господам.

– Да, сеньор. – Господа, сразу видно, волновались.

– Возьмете каждый по три гвардейца…

Господам аж в седлах не сиделось: сейчас им дадут первое боевое задание, настоящее задание.

– Объедете все дворы, что рядом, берите все, что горит…

– Все, что горит? – удивленно переспросил Габелькнат.

– Да. Дрова, хворост, сено, солому, масло, смолу – все-все, что горит, – и свозите сюда. Всякого, кто посмеет перечить, убивайте без промедления.

– А зачем же нам все горючее? – спросил слегка разочарованный Румениге, видно, не такого задания он ожидал.

– Если на крыше какого дома появятся арбалетчики, надо сразу дом тот поджечь, – отвечал генерал, не отрывая взгляда от врага в конце улицы, и по тону его сразу всем становилось ясно, что он знает, что говорит, а старый солдат еще добавил: – А может, нам еще и всю улицу придется запалить… Так что не стойте, не стойте тут, делайте что велено.

Вилли со своими людьми уже вышел на нужную дистанцию, Фильсбибург достраивал роту как надобно, но Волков не очень-то на них надеялся. Единственное, что его успокаивало, так это те звуки, которые опять доносил до него ветер. Это были такие приятные звуки. Он снова слышал залпы мушкетов: Брюнхвальд и Роха делали свое дело.

Глава 2

Вилли вышел на нужную дистанцию и начал стрелять. Видно, что у офицеров было время, чтобы поучить новобранцев. Люди его выходили на позицию стрельбы по двадцать человек, а не всем скопом, как это было принято. Они старались стрелять линиями. Солдаты слушали команды, целились и стреляли, когда Вилли кричал «Огонь». Резко фыркая, аркебузы выбрасывали короткие быстрые струи огня и большие белые клубы дыма. Отстрелявшиеся тут же уходили назад, а их место занимали новые стрелки.

Аркебуза… Да, это совсем не мушкет.

Залп! И из строя врага вышел один человек. Враги наклоняются из ровного ряда, смотрят друг на друга, проверяют, многие ли побиты. Нет, немногие. Стоят дальше. Еще залп. Еще один горец хватается за руку и, отдав ближайшему товарищу пику, начинает пробираться сквозь ряды назад, в тыл. И только с третьего залпа был первый убитый. Невысокий, но коренастый мощный горец плашмя рухнул вперед, а его алебарда звякнула о мостовую.

Три залпа, шесть десятков человек выстрелили – два раненых и один убитый, ну, может, три раненых. И это при том, что люди Вилли стреляли с пятидесяти шагов. Арбалетчиков нет, никто им не мешал. Да, все-таки аркебузы – это и близко не мушкеты. Стреляй его люди из мушкетов, так пятерых или шестерых горцев товарищи уносили бы уже мертвыми, а еще десяток или дюжина уползали бы сами.

Но генерала удивило кое-что в поведении горцев. Славящиеся своим напором, неотразимым ударом великолепных монолитных баталий, горцы терпеливо стояли под огнем и смотрели, как на линию огня выходит четвертая двадцатка людей капитана Вилли. Справа стояли сплошные бревенчатые стены больших амбаров, слева – крепкие заборы. Их баталия перекрывала всю дорогу, ни справа, ни слева их не обойти.

– Отчего же они не атакуют? – сам у себя тихо спросил генерал, он-то на их месте обязательно пошел бы вперед.

Тут за спинами горцев появился всадник и принялся распоряжаться – не иначе как офицер. Хотя офицеры горцев обычно руководят боем пешие, а этот на коне. Мало того, он еще и со щитом. Волков знал, что этот небольшой щит из железа не берут аркебузные пули, даже пущенные в упор.

Вилли вывел на позицию огня четвертую двадцатку стрелков. Солдаты выстрелили. Офицер поднял свой щит к лицу, закрылся – мало ли… Резкие хлопки, пламя, облака дыма и… И ничего, ни один из врагов не упал и не покинул строй. Горцы, кажется, уже смеялись. Волков поморщился, словно у него резко заболела нога, хотя болела она уже час. Посмотрел через дым на смеющихся врагов и вдруг понял, почему эти свирепые воины не идут в атаку. Да эти ублюдки ждут.

– Чего? – снова спросил себя генерал. – Чего они ждут?

– Что, кавалер? – не расслышал Максимилиан.

Волков отмахнулся. Он лихорадочно думал, чего может ждать враг. Ответов было несколько: подмоги, или пока еще один отряд, пройдя по городу, не выйдет кавалеру в тыл, или пока на крышах ближайших амбаров не появятся арбалетчики. От этих догадок ему стало не по себе. Все ясно как день: никак нельзя терять время, никак!

– Вилли! Вилли! – заорал генерал. – Отводите своих людей!

– Еще один залп! – отозвался капитан. – Они уже снаряжены.

Волков подъехал к Фильсбибургу.

– Попробуйте их сдвинуть, капитан.

– Да, господин генерал.

– Но на резерв не рассчитывайте.

– Понятно, господин генерал. – Фильсбибург слез с коня, подбежал к своим людям, ожидавшим его. – Барабанщик! Играй «готовься» и «приставной шаг».

Последний залп аркебузиров был самым удачным. Три врага в первом ряду получили ранения. Это хорошо, первый ряд – самые ценные бойцы.

А барабан, отгремев дробь «готовься», принялся выстукивать мерный «приставной шаг». Сержанты, срывая глотки, орали: «Левой!» Баталия колыхнулась и в такт барабану разом, с одной ноги пошла на врага.

Никаких-никаких иллюзий генерал не испытывал. Он знал, что эти двести сорок солдат не то что не смогут опрокинуть, они и с места не смогут сдвинуть сто восемьдесят оставшихся в строю горцев. Но надо было пробовать, ведь время не на его стороне с самого вчерашнего вечера.

Барабан застучал «пики». Все, кто был в солдатах, хоть арбалетчик, хоть стрелок, – все его отличают от других сигналов, даже если он их и не касается, да что там говорить, даже в кавалерии знают этот сигнал. «Пики опустить, пики к бою. Пики опустить, пики к бою» – так и вылетает из-под палочек барабанщика. Все, что стучал барабан до этого, было только приготовлением к делу. А вот когда он начинает выбивать прерывистую, ритмичную узнаваемую всеми дробь – дело и начинается.

Волков неотрывно смотрел на то, как сближаются две баталии. Пики в три человеческих роста уже опущены, шаг, еще шаг, и вот наконечники одних пик уже почти касаются наконечников встречных пик. Барабан смолк – началось дело.

Глухие удары железа о кирасы, о шлемы, удары, отсюда почти неслышные и совсем, кажется, не страшные. Но не прошло и пяти минут, как два солдата уже притащили первого мертвеца с проткнутым горлом. Положили его к забору, где лежат мертвый стрелок с торчащим из груди болтом и еще один стрелок умирающий. Но Волкову не до мертвецов. Этим уже ничего, кроме могилы да молитвы, не нужно. Он смотрел, как его люди пытаются навалиться на горцев.

Если стоять в стороне, то все происходит не так уж и громко. Казалось бы, столько людей, столько железа, столько злобы, столько усердия, а до генерала доносились в основном резкие крики сержантов да монотонный гул. А еще кавалер следит за офицером врага – тот так и мотается вдоль своего последнего ряда туда-сюда, ни на минуту не остановится.

Кавалер прекрасно понимал, что никакого толку в его атаке нет. Разве что проверить своих людей да чуть-чуть пустить кровь горцам, вот и все. А что еще он может сделать?

Вот еще одного несут к забору. Тоже не жилец: пробили ему шлем, крепко пробили. Из-под подшлемника ручьем течет почти черная кровь. Нет, не жилец. И тут сквозь гул сражения, как елей на истерзанную душу, хороший такой залп мушкетов. Кажется, все сразу ахнули. Брюнхвальд и Роха делают свое дело.

Тащат еще одного к забору, уже мертв, в груди дыра маленькая четырехгранная. Это алебарда. Опасная, зараза, вещь. От прямого колющего удара мало какая кираса защитит.

«Интересно, фон Реддернауф уже начал высадку?»

Он повернулся к своему выезду, посмотрел на Фейлинга – нет, не то. Совсем юн еще. Максимилиан при знамени, тоже нельзя отпускать.

– Господин фон Каренбург, господин Хенрик.

– Да, генерал, – ответил за обоих фон Каренбург.

– Езжайте к полковнику, узнайте, как у него дела.

Но честно говоря, генерала волновало другое: пока что все шло не по его плану. Горцы не разбиты, не бегут, лагерь не взят – напротив, они организовали оборону и тянули время. Они безусловно ждали помощи.

– Потом езжайте на берег, посмотрите, господа, не начал ли высадку фон Реддернауф.

– Будет исполнено, – ответил фон Каренбург.

– Господа!

– Да, генерал.

– Будьте внимательны, не попадите в засаду. Кругом горцы, они не будут просить у ваших родственников выкуп за вас, они просто вас убьют.

Пока говорил с ними, еще одного тяжело раненного уложили у забора. Волков вздохнул, он надеялся, что и у горцев есть потери, но отсюда не разглядеть. Отсюда, из-за спин своих солдат, ему было видно только офицера-врага да голову его лошади.

Подошел, хромая, Вилли.

– Господин генерал, у меня все снаряжены, может, мне попробовать пролезть им во фланг?

Волков повернул голову.

– Господин Фейлинг, скачите к капитану, скажите, чтобы отводил баталию. Но скажите, чтобы делал то аккуратно. Не дай бог опрокинут его.

Отступление, отход войска из схватки – дело крайне опасное, особенно если сцепился с горцами. Те, нащупав слабину, звереют, чуя легкую кровь, наваливаются со всей яростью, стараясь смять врага, а при удаче и вовсе повалить первый и второй ряды наземь. Это и будет разгромом, но Волков был уверен, что его люди отойдут в целости, ведь в резерве у него стоит еще без малого, если считать с гвардейцами и господами, сто человек.

Команда выполнена, барабан заиграл: «Шаг назад раз, два… Шаг назад раз, два…»

И схватка распалась. Пики, те, что не сломались, поднялись к небу. Честно говоря, кавалер надеялся, что враг начнет наседать, будет мять, наваливаться, и тогда, отступая, его люди выведут его на перекресток улицы. Там уже можно будет использовать резерв, он сам с удовольствием спешится и поведет гвардейцев своих во фланг, в бок этой горской сволочи. Но горцы остались на месте.

«Мерзавцы ждут помощи! Ну хоть потрепали их немного».

А офицер так и ездил за спинами своих людей, командовал, а горцы ровняли строй, раненые люди выходили из него, потерявшие оружие снова вооружались. Враги смыкали ряды. Они не собирались ни отступать, ни нападать. Они ждали!

«Чего? Чего они ждут?»

– Вилли! – заорал генерал, он был уже почти в ярости. – Какого дьявола вы стоите?! Вы же хотели пострелять! Так идите, идите и наконец убейте их офицера! Или хоть раньте его. И стреляйте с сорока шагов! Не давайте этим сволочам продыху.

Глава 3

Прибежал стрелок из тех, что были посланы в дозор и находились сейчас правее всех сил генерала на одной из боковых улиц. Солдат был озабоченным: то ли бежал быстро, то ли перепуган.

– Господин, сержант велел передать, что там на улице, – стрелок махнул рукой в западном направлении, – люди.

«Люди». И это не простые граждане города. Не пекари и не купчишки, не какие-нибудь каменщики. Люди – это… люди.

– Сколько? – сразу спросил Волков: сие первое, что нужно знать командиру о враге. – Много их?

– Дюжина, может, больше. Они из-за угла вышли, нас увидали и встали сразу. В доспехе все в хорошем. Постояли и ушли за угол.

– Офицер был при них? Стрелки, арбалетчики, конные?

– Конных не было… Офицер? Не разглядел я…

– Вас, дураков, зачем туда послали? – зло проговорил кавалер. – Не разглядел он, олух.

И было отчего ему злиться: ситуация складывалась неприятная. Скорее всего, это уже местные собираются. Сколько их в городе? Город хоть и не очень большой, но богатый, тут во всяком доме доспех имеется. Волков и так был невесел, а тут еще больше помрачнел. Вот и плоды задержек и опозданий прорастают. И что теперь? Что ему теперь делать? Отводить людей? Или выяснить, сколько там, на улице, человек? Местные даже если сотню соберут, то ему будет очень тяжко.

– Иди, – сказал он резко, – беги к сержанту. Начинайте стрелять, когда их снова увидите. И сразу мне сообщайте.

Солдат, тяжко стуча ботинками по мостовой, побежал к своей части.

И первый раз вместе с рождающимся в глубине души страхом закралась в голову Волкова мерзкая и скользкая мыслишка: «А не пойти ли, пока еще не стало поздно, пока в тылу или во фланге не появился отряд горожан, назад, к пристаням? Не захватить ли баржу да не отплыть ли к себе?»

Нет-нет, то дело ублюдочное, трусость – суть холопская, ему, Рыцарю Господа, такое не пристало. Это от дьявола все, это рогатый искушает. Нельзя бросать Брюнхвальда и Роху. Если придут сюда с соседней улицы отряды, у него есть резерв, почти сто человек, он перекроет улицу и будет стоять, ждать высадки фон Реддернауфа и Кленка.

А тем временем от стрельбы на улице стоял такой густой дым, что дышать было непросто. И теперь пули аркебуз после каждого залпа доставали все больше и больше врагов. Первый ряд горцев, что был в начале боя, почти полностью сменился. Теперь людей с хорошим доспехом стало заметно меньше. Пули стрелков, да и стычка с баталией Фильсбибурга прыти и наглости горцам поубавили. Волков подъехал ближе через дым пороховой и с удовлетворением отметил, что всего у горцев осталось шесть рядов в баталии, и шестой был отнюдь не полон. Жаль, что офицер вражеский все еще ездил на своем чертовом коне за спинами солдат. И, видно, залпы аркебуз так измучили противника, что за спинами его снова появились арбалетчики.

«Слава богу, что не на крышах соседних амбаров».

И тут же через головы вражеской баталии полетели болты, и все опять доставались стрелкам Вилли. Один, второй, третий стрелок, выходя на исходную позицию, ловил арбалетный болт в плечо, в руку или в бедро. Волкова перекосило от злости, а ведь вроде все налаживалось, как хорошо было, когда после залпа одной линии трое, а то и четверо врагов покидали строй.

«Ублюдки!»

Волков проехал немного вперед.

– Вилли, хватит, отводите людей! Отводите!

Он не мог допустить сейчас таких потерь.

Капитан Вилли дал команду, стрелки бегом покинули свои позиции, и тут же арбалетные болты стали лететь уже в людей Фильсбибурга. Тянуть нельзя, время сейчас не на стороне генерала, он подъехал к капитану.

– Капитан…

И тут за спиной Волкова Максимилиан вдруг выругался:

– Дьявол!

А потом вскрикнул господин Фейлинг, и в голосе его послышались страх и возмущение:

– Максимилиан, вы ранены!..

Волков оглянулся.

Болт ударил знаменосца в щеку, под правую скулу. Распорол ее, кажется, выбил зуб, зацепился за край шлема и упал вниз. Из разорванной щеки на горжет и кирасу обильно текла кровь.

– Вы ранены, Максимилиан! – продолжал кричать бестолковый Фейлинг.

– Замолчите, болван! – велел ему Волков и уже спокойнее сказал Максимилиану: – Прапорщик, отдайте знамя сержанту Хайценггеру.

Сержант, услыхав это, подъехал к ним. Он был готов взять знамя, дело это для всякого почетно.

– Нет-нет, я в порядке, – с трудом отвечал молодой прапорщик. Достав из седельной сумки чистую тряпку, он приложил ее к лицу.

«Не хватало еще, чтобы эти ублюдки моего знаменосца убили или чтобы он знамя уронил».

– Капитан Фильсбибург, – распорядился Волков, – идите уже на них, врежьте им как следует.

– Да, генерал, – ответил капитан. – Барабанщик, играй «готовься».

Пока Вилли стрелял, Фильсбибург выровнял линии и взял из резерва людей. Теперь его восемь полноценных линий выглядели заметно внушительнее, чем шесть неполных линий врага.

И солдаты кавалера пошли вперед. Сошлись. Теперь, не имея возможности стрелять в солдат Фильсбибурга, арбалетчики горцев сразу стали кидать болты в Волкова, Максимилиана и молодых господ. Волков хотел быть ближе к своим солдатам, но один болт попал ему в шлем, следующий порвал знамя, другой царапнул незащищенную в тот момент руку Румениге, и еще один слегка зацепил шею его коня. Болты сыпались дождем – пришлось отъехать, чтобы сохранить лошадей.

И опять понесли солдат к забору, чтобы уложить в ряд своих раненых и мертвых товарищей. А горцы дрались так, что не только сами не уступали, а еще давили на баталию Фильсбибурга.

А у забора уже человек тридцать лежало, кавалер перестал считать мертвых и раненых. Он надеялся, что и противник несет потери. Да нет же, он знал, что так и есть, но противник на своей земле, к ним помощь может прийти в любую минуту, а вот к нему…

Он сжимал и разжимал кулаки, приходя в ярость. Злился он в основном на Фильсбибурга, полагая, что тот слишком хладнокровен во время дела. Это было невыносимо. Генерал не мог вот так сидеть и ждать, зная, что дорога каждая минута, что всякая следующая может все изменить, все перевернуть ему во вред и привести к разгрому.

– Фейлинг! – рявкнул он. – Дайте-ка мне мою секиру.

– Господин генерал… – только и произнес оруженосец.

– Сержант Хайценггер, ты и твои люди со мной, знаменосец тоже, – продолжал генерал, уже слезая с коня.

– Господин генерал, сие не должно вам, – вдруг заговорил Максимилиан, так и держа окровавленную тряпку возле лица. Видно было, что он не согласен с приказом. На памяти кавалера первый раз прапорщик заупрямился и оспаривал его решения, но возражения свои излагать тихо ума у него хватило. – Если… вас даже просто ранят, дело будет проиграно… Дело и вся кампания. А может, и всем вашим людям конец придет.

Волков не слушал, он уже ногу из стремени вынул, но тут к ним подбежал капитан Вилли и сообщил:

– Их арбалетчики убежали, господин генерал, пусть Фильсбибург отведет своих людей, я еще постреляю, теперь у них доспехи похуже будут, мы их свинцом нашпигуем, только дайте.

Волков размышлял всего мгновение. Дело было не в предложении молодого капитана стрелков, дело в том, что Максимилиан прав. Сейчас, когда все словно подвисло на волоске или, вернее сказать, висит на весах взбалмошной Фортуны, лучше не рисковать.

– Хорошо, капитан Вилли, передайте Фильсбибургу, пусть отводит баталию, – наконец согласился генерал и снова поставил ногу в стремя.

Он надеялся, что сейчас горцы пойдут за отступающими и выйдут на широкое место, и тогда он точно сам поведет резерв и гвардейцев, чтобы смять им фланг. Но офицер за спинами горцев не собирался покидать позицию, стал ровнять ряды.

«Ждет, он точно кого-то ждет».

А к ним уже побежали стрелки Вилли.

«Высаживались на заре, а сейчас осталось, кажется, два или два с половиной часа до полудня».

Единственное, что его утешало, так это то, что, выровнявшись, враги едва набрали пять целых рядов да еще дюжину людей. А Фильсбибург из резерва взял себе в пополнение столько людей, чтобы снова выставить восемь полноценных рядов. В резерве осталось едва ли пять десятков свежих солдат.

Как только Вилли вывел на позицию стрельбы свою первую линию, Румениге сообщил:

– Хенрик с Каренбургом едут.

Господа подъехали, Волков едва сдерживался, чтобы не поскакать к ним навстречу, так он хотел знать новости.

– Брюнхвальду тяжко, – сразу заговорил фон Каренбург, – против него было шесть сотен горцев. Да еще арбалетчики одолевают, он просит вас больше навалиться на свой край, чтобы отдышаться.

– Только Роха его и выручает, – продолжил Хенрик. – Говорят, дураки-кавалеристы горцев стали из лагеря выезжать, чтобы построиться для атаки, а Роха к ним подошел на сто шагов и так их ударил, что половину лошадей их сразу перебил, им пришлось спешиться.

– А наших кавалеристов не видели? Вы были на берегу? – задал самый главный вопрос кавалер.

– Нет, господин генерал, через берег мы проехали, на берегу никто не высаживался.

– Берег был пуст.

Тут Волков понял, что ко всем его ошибкам, совершенным в этом деле, прибавилась еще одна: никак нельзя было отдавать приказ о погрузке кавалерии в первую очередь. Теперь ему было ясно как день, что первым нужно было грузить Кленка. Его ландскнехты погрузились бы в три раза быстрее, чем кони фон Реддернауфа. Да еще в две баржи сразу влезло бы три сотни человек, а кавалеристов в те же две баржи всего сотня, если не меньше.

И только сейчас это ему стало ясно. Как пришлись бы сейчас кстати хотя бы три сотни этих отличных пехотинцев. Хоть ему, хоть Брюнхвальду с Рохой. И на кого теперь орать, на кого зубами от ярости скрипеть, как не на себя.

Кавалер смотрел на баталию Фильсбибурга – капитан пополнил ее, в ней снова восемь рядов по тридцать человек. В резерве уже меньше пяти десятков.

– Значит, у полковника Брюнхвальда тяжко? – спросил он.

– Да, генерал. Потери у него и Рохи велики, – отвечал фон Каренбург. Хенрик кивнул, соглашаясь с ним.

– Господа Хенрик и фон Каренбург, – сказал генерал, – прошу вас проводить этот отряд, – он указал на оставшийся у него резерв, – в помощь полковнику Брюнхвальду.

– Да, господин генерал, – отозвался за обоих фон Каренбург.

– Прошу вас, сделайте это со всей возможной поспешностью. А на обратном пути снова заезжайте на берег, посмотрите, не выгружаются ли кавалеристы.

– Будет исполнено, господин генерал, – поклонился фон Каренбург.

Глава 4

Снова улицу заволокло пороховым дымом. Вилли командовал линиями, в этом он поднаторел. Волков видел, как после каждого выстрела строй врага покидают раненые: или товарищи их уносили, или выходили сами.

«Крепче, крепче бей сволочей, Вилли, не зря же я тебя капитаном утвердил, бей их быстрее, пока снова не прибежали арбалетчики».

Стрельба линиями, которую изобрели Вилли и Роха, действительно оказалась эффективна. Из восьми десятков людей, что были в распоряжении молодого капитана, шестьдесят уже отстрелялись и, отойдя назад, спешно заряжали оружие, а на линию стрельбы вышли последние двадцать человек.

– Целься! – заорал Вилли.

Горцы уже не бравировали свой силой, лучшие из них, те, что стояли в первой линии в начале боя, почти все уже свое получили, теперь их место заняли другие. Они прикрывали лица латными перчатками или наклоняли перед залпом голову, чтобы пули попадали в крепкие шлемы, закрывали незащищенные места оружием. На их лицах читалась злость, глаза источали лютую ненависть. Они до жути ненавидели стрелков, которые вот так вот, ничем не рискуя, спокойно выходили на свою позицию, чтобы ранить их, увечить и даже убивать. Волков усмехнулся, напряжение, не отпускавшее его с самого рассвета, вдруг отошло, позабылось. Стрелки стреляли сейчас очень неплохо, жаль, что у них не мушкеты. А еще он думал о том, что в случае поражения стрелкам лучше в плен не сдаваться, ибо простым перерезанием горла или ударом в сердце тут не отделаешься. Горцы припомнят этот расстрел, припомнят. Судя по их лицам, они стрелков на куски будут резать.

Он не заметил, как к нему подбежал уже знакомый стрелок.

– Господин!

Все благодушие, что было навеяно таким приятным расстрелом врага, сразу испарилось, Волков почувствовал новую тревогу.

– Ну, говори.

– Началось дело, сержант меня прислал просить помощи.

– Что, снова пришли они? – Кавалер имел в виду горожан.

– Пришли, господин, три десятка, с аркебузами, с арбалетами, уже затеяли кидаться.

«Три десятка. Как вовремя, как раз когда я отдал последний свой резерв Брюнхвальду. Три десятка… Пока что пустяки. Но кто знает, сколько их еще будет». Нужно было поехать посмотреть. Обязательно. Он должен был сам увидеть и оценить опасность.

– Максимилиан, знамя останется тут. – Волков дал шпоры и направился к Фильсбибургу. – Капитан, я отъеду, там на улице горожане, кажется, собираются, при железе, вы за старшего. Пусть Вилли продолжает стрелять, пусть всех перебьет, вы пойдете вперед, если его снова отгонят арбалетчики. И если уж пойдете, так столкните их наконец.

– Да, генерал, – отвечал капитан. – Как пожелаете.

Но вот тон капитана кавалеру совсем не понравился. Фильсбибург, кажется, боялся. Чего – непонятно: то ли что генерал его бросает и убегает, то ли остаться старшим в таком тяжком деле. «Не Карл Брюнхвальд и не Роха. Даже не Вилли». Хоть теперь и не хотелось Волкову ехать, но прояснить ситуацию было необходимо.

– Приглядывайте за ним, – сказал генерал знаменосцу и добавил уже господину Фейлингу: – Останьтесь с Максимилианом вестовым, если что-то пойдет не так, скачите ко мне, я в поперечной улице налево отсюда буду.

Генерал боялся оставить эти позиции надолго, поэтому ехал быстро. Он забрал с собой всех своих гвардейцев, двадцать человек, и двух сержантов, еще с ним были Габелькнат и Румениге. Так и поскакали.

И оказались на месте уже вскоре. И вовремя. Горожан, правда, оказалось не три десятка, а чуть больше двух, но доспех был у них отличный и оружие под стать. Правда, половина из них арбалетчики и стрелки, а уже за ними, чуть поодаль, стояли горожане с оружием белым и другим. И на улице висел пороховой дым. Один из стрелков был уже мертв, еще один тяжко ранен арбалетным болтом, а сам сержант получил пулю в плечо, под самый край кирасы.

Волков закрыл забрало, спешился и пошел вперед. В доспехе ему нечего было опасаться. Он недавно стоял в нем под градом болтов и пуль на берегу одной забытой Богом речушки. Пусть болваны-горожане займутся им, пусть попробуют взять. И тут же ему в кирасу ударила пуля. Щелкнула, расплющилась и отлетела, оставив лишь вмятину.

«Этот доспех делали для курфюрста Ланна и Фринланда, болваны».

Он на всякий случай достал меч.

А тем временим сержант Франк и его люди, уже спешившись, принялись за дело. Не зря этих стрелков Роха и Вилли отобрали ему в гвардейцы. Не прошло и минуты, как сидевший в сорока шагах от генерала арбалетчик получил в свой красивый щит три пули, одна из которых, пробив павезу, перебила ему ногу. Щит упал, арбалетчик, бросив оружие и роняя болты на мостовую, стал прыгать к своим товарищам на одной ноге, те подхватили его, но он все-таки получил еще одну пулю в бок. Одет он был только в стеганую крутку, которую пуля легко прошила, оставив на боку его дыру и черное пятно от крови.

Волков был удовлетворен. «А вот так стреляют мои гвардейцы». Пусть горожане знают. Подумал, что потом наградит за этот поучительный случай своих людей.

Теперь ситуация изменилась: горожан для атаки оказалось мало, и в стрельбе у них не было преимущества, и им пришлось отойти в конец улицы. И оттуда городские арбалетчики лениво кидали болты, больше для острастки, а не для урона. В общем, ничего страшного генерал пока не видел. Раненого сержанта и его солдата Волков уже отправил к своим главным силам, он торопился, хотел вернуться туда сам, не желая оставлять главное место сражения надолго. Но его мнению, Фильсбибург не имел достаточной твердости. И солдаты с таким офицером, как он, могли и размякнуть, и даже начать волноваться. И сейчас генерал уже давал распоряжение сержанту Хайценггеру, решив оставить его тут старшим. И вдруг увидал он господина Фейлинга, который только что свернул с большой улицы на эту и погнал коня вскачь. Он ехал к генералу, и так быстро, что всякому, кто это видел, стало ясно: что-то случилось.

«Пришли арбалетчики врага? Вилли убит? Пришла помощь к горцам – они мнут нашу баталию? Убит Фильсбибург? Что еще? Что еще?»

На сердце похолодело, он захромал к своему коню, почти побежал. Уже садился в седло, когда приблизился Фейлинг и почти крикнул:

– Господин генерал! – У мальчишки горели глаза, лицо тоже. – Отступают, они отступают!

– Что с Фильсбибургом? – первым делом спросил Волков.

Фейлинг удивился:

– С Фильсбибургом? С господином капитаном все хорошо. И с господином капитаном Вилли все было хорошо, когда я уезжал.

– Как же хорошо, если они отступают? – разозлился кавалер.

– Так нет же, не мы отступаем – горцы… горцы отступают! – закричал Фейлинг. – Они отходят к лагерю!

– Заманивают, – решил генерал. Он пришпорил коня. – Что-то придумали.

– Они уже и лагерь подожгли. – Господин Фейлинг полетел следом.

Волков не поверил своим ушам. Не сбавляя хода, он спросил:

– Они подожгли лагерь?!

– Да, господин генерал, они подожгли лагерь! – кричал ему в ответ оруженосец.

… Фильсбибург и вправду был не очень хорошим офицером. Видя, что враг отходит, что он уже в лагере, не стал его преследовать, не пошел за ним, не побежал, не навалился изо всех сил, чтобы смять и раздавить его, когда тот уже потерял строй. Можно было, конечно, предположить, что он побоялся засады или хитрости, но ведь Вилли уже был в лагере. Лагерь горел – не весь, конечно, – а стрелки молодого капитана били кого могли, мешали противнику забирать раненых, выводить оставшихся коней, поджигать провизию. Колонна измотанного врага прошла через лагерь на юг, а Фильсбибург так и стоял со своими людьми у лагеря, не решаясь в него войти. И на вопрос, отчего он не пошел на помощь полковнику Брюнхвальду, капитан, ни секунды не задумываясь, отвечал:

– Вы же не приказывали.

«Кто тебя только назначил капитан-лейтенантом в твоем бывшем полку? Видно, по знакомству».

– Идите, капитан! – заорал кавалер, указывая плетью на восток. – Самым быстрым шагом ступайте на помощь полковнику!

И капитан побежал отдавать приказ, но этого уже не требовалось: прибыл человек от Вилли и сообщил, что с другого конца, с востока, в лагерь уже вошли стрелки майора Рохи.

Волков поехал к восточной стороне лагеря, ехал не спеша среди дыма, а порой и огня, за ним следовали знаменосец, оруженосец, его гвардия.

– Мерзавцы! – закричал он солдатам. Он знал их в лицо, это стрелки из роты Вилли, которые, забыв о враге, выносили из палаток горцев самые разные вещи. – Хватит обшаривать палатки, ищите не серебро, а горцев! Пленных не берите!

Стрелки тут же убежали за соседнюю палатку. Генерал, как никто другой, знал, что они все равно будут искать себе прибыток среди брошенных горцами вещей. Только строгий сержант сможет это остановить: солдаты есть солдаты.

Горцы вышли из лагеря и попытались его сжечь. Конечно, все сжечь им не удалось, но кое-что они запалили. Где-то горели палатки, телеги, масло и жир в бочонках, горело любимое всеми солдатами толченое сало с чесноком – целые бочки сгорали, источая адский запах. Но большую часть всего того, что было в лагере, врагам сжечь не удалось. Они даже не смогли вывести всех коней из стойл, что уже говорить про горы мешков с провизией.

Дым в горящем лагере врага – что может быть слаще для солдата? Ничего, но вот Волков сейчас не чувствовал этой сладости. Уж очень много он переживал за это утро, чудо, что грудь и рука не разболелись.

Брюнхвальд и Роха встретили его у выезда из лагеря.

– Поздравляю вас, генерал, с победой, дело наше вышло. – Карл был доволен, он улыбался.

– Да, непросто было, но получилось, – заметил Роха без всякой радости. – Жаль, что народа много потеряли.

Уж лучше бы молчал, кавалеру и так невесело.

– Сколько же?

– Капитаны рапорты еще не подали, но сдается мне, что ранеными и убитыми у меня полсотни, не меньше.

«У Вилли в роте потери человек пятнадцать».

– А у вас, Карл?

– Две сотни, – на сей раз строго отрапортовал полковник, – никак не меньше. А может, и больше. Дело было очень тяжкое, очень. Они успели к нашему приходу выйти, а пока я строился, они тоже построились. И, как у них принято, уперлись – не сдвинуть. Еще потом и кавалеристы спешились, тоже к ним встали, так начинали даже нас давить. Благо, мушкеты выручали, но вот уж арбалетчики… От них продыху не было ни нам, ни стрелкам. Просто истязали нас. Я уже и не знал, что делать, чувствую, жмут меня, хотя их и меньше было. И тут с севера ваш отряд, что вы мне послали. Очень-очень вовремя. У них сразу пыл иссяк. А за ними следом через десять минут, смотрю, и фон Реддернауф едет.

– Он высадился?! – воскликнул генерал.

– Да, с ним восемь десятков людей, и как он начал им в правый бок заезжать, так они к лагерю и попятились, – завершил рассказ Роха.

– А сейчас где кавалеристы?

– Я велел ему ехать трепать отступающих, сам я преследовать их не мог: устали люди, еле стоять могли, – докладывал Брюнхвальд. – Велел идти кавалеристам. Но наказал преследовать горцев без лишнего рвения, чтобы не терять людей и коней, – так, потоптать раненых да отбившихся от больших отрядов. Может, какого офицеришку раненого в плен изловить. Нам не помешало бы сейчас расспросить кого-нибудь.

«Повезло мне с этим человеком. Все знает, все понимает, ничему его учить не нужно».

– А фон Реддернауф не сказал, почему так долго грузился? – поинтересовался генерал.

– Нет, нам не до того было, – отвечал полковник, – как он приехал, так в дело пошел, а как враг стал уходить, так я его вслед послал.

Вскоре все стало успокаиваться. К полудню огонь в лагере унялся. От реки пришло еще девять десятков кавалеристов. Капитан, который привел их, сообщил, что дальше грузиться будут быстрее.

– Отчего же поначалу так долго грузились? – строго и с укором спросил генерал ни в чем не повинного кавалериста.

– Место было плохое, господин генерал, – отвечал офицер.

– Как же плохое, – чуть не орал кавалер, – я сам его глядел. Чего там плохого, берег полог, и глубина есть, чтобы баржи подошли.

– В том-то и дело, господин генерал, что глубины там и не хватило, – объяснял офицер. – Первая баржа подошла, эскадрон в нее погрузился, а баржа от груза так на дно села, что ее и не столкнуть было. Не смогли ее от берега оттолкнуть, пришлось выгружать всех, или иначе пришлось бы по десять человек через реку в барже возить. Начали искать место поглубже; пока капитан Мильке такое обнаружил, пока баржи туда подогнали… А там места мало, лишь две к берегу встать могут… Вот так и долго вышло.

Волков молчал. Вот что значит война – всякая ничтожная мелочь, всякое незначительное дело, все, что хорошо придумано, может этак на взмах и перечеркнуть. Хорошо, что Мильке додумался новое место найти, а не стал гонять полупустые баржи. Непросто все-таки быть генералом. Непросто.

– Хорошо, – наконец сказал генерал, – сколько людей с вами прибыло?

– Девять десятков, – отвечал капитан.

– Фон Реддернауф ушел гнать врага, а мне нужны дозоры, идите сюда. – Кавалер подозвал капитана к карте, стал ему показывать. – Вот мы тут, у Милликона, вот дорога… Надобно мне знать, что творится в округе. Один разъезд пошлете сюда, на восток, по дороге; один сюда, на запад и один на юг – правда, туда ушел ваш майор, но все равно езжайте, ему там не до дозоров. Вам все ясно, капитан?

– Ясно, отправлю по двадцать человек в каждый разъезд. Сам поеду на восток.

– Лучше вы езжайте на запад, – настоял генерал.

– Будет исполнено, – отвечал кавалерист.

Глава 5

Капитаны принесли сводки потерь по ротам. Это даже слушать было неприятно: полк Брюнхвальда потерял убитыми и ранеными двести человек, включая двенадцать арбалетчиков, к ним еще три десятка из роты Фильсбибурга. А Роха и Вилли – почти шестьдесят человек. Осталось чуть больше двухсот пятидесяти стрелков. Потери были огромны, учитывая, что восполнить их негде.

– Раненых тут держать нет смысла, – сказал Волков, насупившись, глядя на эти страшные числа. – Отвозите их на берег, пусть Мильке переправляет их на мою землю.

Чуть улучшила настроение весть одного из ротмистров, что пересчитал мертвых врагов, которых Волков приказал собрать в одном месте. Их оказалось почти три сотни. То есть люди Брюнхвальда и Рохи с небольшим участием кавалериста фон Реддернауфа убили больше врагов, чем потеряли сами. Когда Волков заметил это и сказал о том Брюнхвальду, полковник задумался – сидел, щурился, взял еще раз у кавалера бумагу с докладами, поднес ее к самому своему носу. Седеющие волосы прибиты подшлемником, большие уши, доброе лицо простофили… Если бы не доспех, так и не подумать, что этот спокойный человек всю свою жизнь воюет. Карл наконец поднял глаза от бумаги и заговорил.

– Мушкеты, – сказал он и, чуть подумав, добавил: – Никакая броня не держит мушкетную пулю. Никакая! Кавалерия их построиться хотела у нас на фланге, так Роха подошел на сто шагов и смахнул ее, как крошки со стола.

Роха кивал, соглашаясь, он уже нашел где-то вино и отпивал теперь из кувшинчика.

– Да… мушкеты… большая сила. Помнишь, в самом начале я тебе говорил, а ты не хотел верить, я сегодня видел, как пуля одному горцу попала в локоть, так его рука оторванная на тряпке повисла. Оторвало ее! Орал он, свалился наземь, руку оторванную хватал зачем-то. Кровью истекал подлец! Все ею вокруг залил. Дружки поволокли его прочь, но думаю, что сдох, еретик. – Старый солдат засмеялся, его лицо от пороховой копоти оказалось почти одного цвета с его черной бородой. Только белки глаз, руки, которые в бою были в перчатках, да зубы выделялись. Он был так черен, как будто ему самому пришлось немало сегодня пострелять.

Офицеры были рады, что взяли лагерь врага, хоть и с большими потерями. А тут как раз появляется капитан штаба Эрик Георг Дорфус. Они с Мильке организовывали переправу войск, теперь капитан докладывал:

– Последние эскадроны кавалерии выгружаются, уже подана баржа под погрузку ландскнехтов. Думаю, через час все наши силы будут на этом берегу реки.

– Хорошо, – кивнул генерал.

Дорфус показал ему карту и с разрешения генерала развернул ее перед офицерами. Все склонились над ней, а Дорфус сказал:

– Первый шаг, господа, сделан. Лагерь наш.

– А второй какой? – поинтересовался Роха.

Капитан штаба ткнул пальцем в точку на карте.

– Висликофен. Центр кантона. Отсюда если с обозом – два дня пути, а без обоза, солдатским шагом, за день управимся. Главный перекресток кантона Брегген. До столицы два дня пути; до границ земли в любую сторону – на восток, на запад – два-три дня пути.

– Осада? – сразу помрачнел Брюнхвальд.

– Штурм, – отвечал ему капитан уверенно. – Город откровенно плох. Ров давно осыпался, его нет, стены кривы, едва стоят, подъемный мост врос в землю.

Капитан, конечно, говорил уверенно, но полковник и майор все-таки смотрели на генерала.

– Я доверяю капитану, – сказал Волков. – Так что ждем Эберста и Пруффа и выдвигаемся на юг, на Висликофен.

– А что будем делать сейчас? – спросил Роха.

– Вы займетесь моим любимым делом. – Волков засмеялся. Офицеры смотрели на него, ожидая разъяснений, а он встал и, все еще улыбаясь, продолжил: – Начинайте укреплять лагерь. У нас времени немного, через два, три или четыре дня они очухаются от поражения и попытаются что-нибудь предпринять, а полк Эберста будет здесь не раньше, чем через неделю, так что частокол, ров, рогатки – все как положено. Старшим назначаю вас, полковник.

Брюнхвальд кивнул. А Роха, сразу потерявший все свое хорошее настроение, сидел теперь с кислой миной: он не любил всего этого – землю копать это не его дело. Стрелки – белая кость на войне, они всегда были лентяями. А вот Карл Брюнхвальд уже встал, напялил на голову подшлемник и сказал то, что Волков и хотел услышать:

– Будет исполнено, господин генерал.

У офицеров одни задачи, у генералов другие. Умный генерал, начиная войну, уже думает, как ее заканчивать. Волков думал.

– Господин Фейлинг! – позвал он оруженосца.

– Да, господин генерал.

– Возьмите с собой господ Румениге и Габелькната и четырех гвардейцев. Езжайте на пристань и пересчитайте все баржи и лодки, что там найдете. Заодно посмотрите, где и какие есть склады. Попробуйте разузнать, что в них хранится.

Молодой человек, видно, не очень хорошо понял, чего желает генерал, и поэтому уточнил:

– И все это сделать тайно? Чтобы местные не видели?

– Наоборот, друг мой, наоборот, пусть как раз вас видят. Займитесь этим немедля.

– Хорошо, сейчас же займусь, – отвечал оруженосец, все еще не понимая сути задания.

А генералу и не нужно было, чтобы тот понимал, он уже садился на коня. Максимилиана, как и других раненых, Волков отправил на свою сторону реки, чтобы лекари зашили распоротую болтом щеку, с кавалером остались лишь господа Хенрик, фон Каренбург и гвардейцы, с ними он и поехал к реке. Посмотреть на выгрузку ландскнехтов и дать распоряжения Мильке.

Капитан Мильке был на берегу. Он, увидав приближающегося генерала, поспешил ему навстречу и доложил:

– Вся кавалерия на нашем берегу. Всех раненых уже вывезли.

– А что Кленк?

– Уже грузится. Признаться, я не понял, почему вы, господин генерал, приказали кавалерии грузиться в первую очередь. Пехота погрузилась бы много быстрее, но раз уж приказали… – говорил капитан, делая удивленное лицо.

«Наглец, глупый мальчишка, вздумал замечать ошибки командира? Ну ничего, допусти хоть малейшую оплошность, и ты пожалеешь!»

– Вы отправитесь с баржами в Лейдениц. – Волков не стал отвечать капитану на его замечание и сразу перешел к делу. – За три дня, я думаю, доберетесь.

– Да, я говорил с кормчими, весенняя вода уже давно сошла, течение теперь мирное, они сказали, что за три дня, если стараться, можно подняться до Лейденица.

– Думаю, что один или два дня вам еще придется подождать Эберста и Пруффа с обозом и пушками.

Мильке кивал, он тоже так думал.

– А потом как можно быстрее спустить их по реке ко мне. Мне потребуются пушки. Нужно как можно быстрее идти вглубь кантона, иначе враг соберется с силами.

– Это понятно, господин генерал.

– Вам придется тащить баржи по моей стороне реки, там у меня есть застава в рыбачьей деревне, и старшим сержант Жанзуан.

– Я с ним познакомился, он помогал мне искать хорошее место для погрузки. Толковый человек.

– Передайте ему мой приказ: пусть досматривает все баржи, которые будут проплывать мимо него по реке. Все. А баржи кантона пусть задерживает. Баржи Фринланда и баржи, идущие с севера, не трогает. Пусть забирает только баржи кантона. А если баржи с севера или из Фринланда будут везти товары из кантона, то пусть товар сгружает, а баржи отпустит. Также пусть забирает все плоты, спускающиеся по реке. Ничего из кантона по реке не пропускать! Вы поняли, капитан, что нужно сказать сержанту?

– Я все понял, – отвечал Мильке. – Товары, лодки и плоты из кантона Брегген конфисковывать, всех остальных пропускать. О том сказать сержанту Жанзуану.

– Именно.

– Сие мудро, – заметил капитан. – И прибыток вам, и купчишки местные взвоют, скорее захотят окончить войну.

«А он все-таки неглуп, этот Мильке».

Тут к ним прибежал человек и сообщил:

– Баржа идет, куда ее прикажете ставить?

– А вот и капитан Кленк со своими людьми, – сказал Мильке и пошел искать место на берегу для выгрузки прибывших солдат.

Капитан ландскнехтов сошел на берег первый, следом вывели коня. Он сразу сел в седло и подъехал к генералу.

– Знаю, что нас можно поздравить с первой победой.

– Да, можно, но бой был очень тяжел.

– С горцами иначе и не бывает, – заверил генерала ландскнехт. – Признаться, я удивлен и даже восхищен полковником Брюнхвальдом. Он одолел почти равного по численности врага, и это были горцы. Я до сих пор думал, что такое под силу лишь ландскнехтам.

– Полковник Брюнхвальд образцовый офицер, – отвечал Волков, сейчас он был рад за Карла и чувствовал себя так, словно высокая похвала предназначалась и ему тоже. – Кстати, вы, капитан, поступаете в распоряжение полковника. Лагерь находится тут недалеко, отсюда прямо на юг. Следуйте туда.

И, не дожидаясь высадки всех прибывших солдат, генерал поехал туда же. Он устал и был очень голоден, как ни крути, а ужинал он вчера со всеми еще в Лейденице, до посадки на баржи. Всю ночь он не спал, все утро дрался. А сейчас время шло уже к трем часам дня. Он проголодался и собирался как следует поесть.

Обед, который на скорую руку приготовили повара из запасов, захваченных в лагере, ему был весьма по душе. Простой горох с толченым салом, вчерашний хлеб и даже плохое вино, которое пили офицеры горцев, – все было ему по душе, все нравилось. Брюнхвальд и Роха уже поели и занимались лагерем, а вот Дорфус и фон Реддернауф присоединились за обедом к генералу. А вскоре к ним за стол пожаловал Кленк и доложил, что все его части уже на этом берегу и что Мильке отплыл за Эберстом и Пруффом. Дорфус рассказывал прибывшим офицерам о плане кампании, об их следующих шагах, когда прискакавший кавалерист просил дозволения видеть генерала.

– Ну что? – спросил его Волков.

– Меня прислал ротмистр Каплец. Приказал доложить вам, что наш разъезд встретил отряд врага на марше. Идут сюда по западной дороге. Уже должны быть в часе солдатского хода.

– Большой отряд? Обоз? Кавалерия? Какое знамя? Стрелки, арбалетчики есть? – посыпались на вестового вопросы от офицеров.

– Обоза нет, кавалерии тоже, стрелков и арбалетчиков… не знаю. А знамени не разглядеть было. Отряд… пара рот… человек четыреста.

– Что же вы, даже не разглядели, сколько у них стрелков? – спросил генерал, вставая.

– Они с горы шли, мы внизу и побоялись ближе подходить, думали, что они нас обнаружат.

– Капитан Кленк, – заметил генерал, беря шлем, – вот, кажется, и для вас дело нашлось.

– Я готов, – отвечал капитан ландскнехтов.

– Майор фон Реддернауф, все свободные от дозоров кавалеристы идут с нами. Румениге, найдите майора Роху, он со своими стрелками тоже идет с нами. Господа, доложите мне о готовности своих частей, как будете готовы – выдвигаемся немедленно.

Нельзя упустить этот отряд.

Глава 6

По правилам военного ремесла надобно было, конечно, догнать отошедшего после боя разбитого врага и со свежими ландскнехтами еще раз по нему ударить, но разъезды побитых горцев не нашли, и бог с ними. Уже через полчаса Волков спешно повел отряд на запад – туда, откуда прискакал гонец.

Вестовой говорил, что враг в часе солдатского шага, а он оказался уже ближе. Через полчаса марша они встретили свой разъезд, и ротмистр Каплец сообщил генералу:

– Встали на привал за поворотом дороги, выставили пикет, человек двадцать. То ли нас увидели, то ли предупредил кто. Сейчас ждут.

– Четыреста человек их?

– Нет, меньше, это по первости нам так показалось. А как пригляделись, так их оказалось человек двести пятьдесят.

«Жаль». Волков уже думал, что ему в руки попалось четыре сотни горцев.

– Что думаете, господа офицеры?

– Атаковать немедля, – сказал Кленк, и, конечно, был прав. – Перережем ублюдков.

– Думаю, ландскнехтам идти в штурмовой колонне по шесть, дорога широкая, – предложил Роха. – Кавалеристы наскочат на пикет, собьют его, а я перед ландскнехтами пойду рассыпным строем и сразу начну дело из мушкетов со ста шагов.

Можно было бы согласиться, но генерал сказал:

– Боюсь, что пикет вдруг за оружие схватится… Не хочу терять ни человека, ни коня. Вы, майор Роха, пошлите вперед Вилли с его ротой аркебузиров, пусть ударит по пикету, а когда те побегут, то уже пусть их кавалеристы потопчут.

– Вилли я не взял, он был бел как полотно, крови утром много потерял. Зачем брать, если человек слаб? – отвечал Скарафаджо. – Другого пошлю.

«Опять жаль. Утром Вилли был бодр и о ране за весь бой ни разу не поминал».

– Хорошо, начинайте дело, господа, пока про нас сволочи горные не прознали.

Так и пошло дело. Стрелки, почти сотня аркебузиров, выбежав вперед, начали стрелять. Но солдаты из пикета не побежали, собрались в кучу и ощетинились алебардами и копьями, готовые хоть и помереть, но дать бой. Одно слово – горцы. Кавалеристы, уже собравшиеся догонять и топтать врага, остановились. Приказ был преследовать и добивать, а кидаться на копья приказа не было. Пришлось уже подойти Рохе с мушкетерами – и сразу все переменить, одним залпом отменить горскую доблесть. А оставшийся на ногах после залпа мушкетов десяток врагов кавалеристы потоптали. И это в том бою была единственная заминка.

Увидав расправу над своими товарищами, главный отряд горцев побежал. Волков, который ехал вместе с Рохой чуть позади рассыпного строя стрелков, удивился такому зрелищу, не видел он, чтобы крупные отряды горцев бегали с поля боя. Генерал уже вертелся в седле, ища глазами командира кавалеристов, готов был бросить кавалерию вслед убегающему врагу, но понял, что торопится. Враг просто нашел удобное для обороны место – длинный холм у дороги. Глупцы, которых было в четыре, если не в пять раз меньше, чем людей Волкова, собирались драться. За исключением пятерых-шестерых, что убегали прочь. Сдайся они без боя, попроси они пощады, так, может, он даже и пощадил бы их, и не потому, что был добр, а из видов дальних, из видов политических. Но, глядя на то, как враг строит баталию на вершине холма, Волков обозлился: «Драться надумали, поганые псы? Гордыню свою непреклонную показать хотите? Что ж, пусть чаша сия не минет вас».

– Роха, – сказал генерал, глядя, как мерзавцы встают в ряды, – бей их без всякой жалости.

– Не волнуйся, генерал, пощады им не будет. Не тот они народ, – заверил его Скарафаджо и повел своих людей к холму.

На ландскнехтов любо-дорого смотреть, когда они идут в бой. Не зря они такие деньги просят. Хоть людей созывай для просмотра их атаки. Не останавливаясь, прямо из походной колонны, они под свой, только им одним известный барабанный бой разворачиваются в линии. Только сержанты разбежались в разные стороны, только подняли над головами протазаны, как колонны умелых бойцов стали переливаться в линии. Глаз не отвести от такого зрелища. Сколько лет понадобится Карлу Брюнхвальду, чтобы научить полк в шесть сотен людей вот так вот, не сбавляя шага, из походной колонны по шесть перестроиться в десять линий по шестьдесят человек в линии?

– Вот красота какая! – воскликнул майор фон Реддернауф, стоявший рядом с генералом.

И молодые господа были восхищены. Да что уж там, и сам кавалер оказался впечатлен таким умением Кленка. За всю жизнь генерал не видал такого фокуса ни разу. И враг, думается, сразу приуныл, поняв, с кем ему придется иметь дело.

А Роха уже безнаказанно палил от подножия холма, нанося врагу огромный урон.