Еще одна глупая история любви E-Book

Кэтлин Дойл

• Herausgeber: Инспирия
• Serie: Cupcake. Любовь и книги
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 509

Veröffentlichungsjahr: 2025

Beschreibung

Писательница сценариев ромкомов, которая не верит в любовь. Адвокат по бракоразводным процессам, который верит в родственные души. Спор между бывшими, чтобы доказать, кто прав. Что может пойти не так? Идеальный легкий ромком для поклонников Эмили Генри и тех, кто верит в существование родственных душ. Молли Маркс пишет сценарии романтических комедий и твердо уверена: любовь — это маркетинговая уловка. Однажды она сама разбила себе сердце — в старших классах, когда бесследно исчезла из жизни Сета Рубинштейна накануне выпускного. Пятнадцать лет спустя они снова встречаются — на вечере выпускников. Он — успешный адвокат по бракоразводным процессам, все еще верящий в судьбоносную любовь. Она — остроумна, цинична и совершенно не готова к тому, что притяжение между ними никуда не исчезло. Один неловкий разговор, пара коктейлей — и Молли и Сет заключают пари: кто из них точнее предскажет будущее пяти пар до следующей встречи, тот и выиграет. С одним условием: пятая пара — это они сами. Пять лет. Один спор. И вторая попытка на первую любовь.

Leseprobe

Кэтлин Дойл Еще одна глупая история любви

Katelyn Doyle

Just Some Stupid Love Story

© 2024 by Katelyn Doyle

© Жукова М., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Посвящается Крису

Эта книга – художественное произведение. Все действующие лица, организации и события, описанные в ней, являются плодом авторского воображения или используются как вымышленные.

Часть первая

Встреча выпускников 2003 г. Подготовительной школы[1] в Палм-Бэй

Ноябрь 2018 года

Глава 1. Молли

Если вы когда-нибудь будете организовывать мероприятие, для проведения которого требуется арендованный белый шатер, не сомневайтесь: я, Молли Маркс, отвечу на ваше приглашение отказом – очень сожалею, но не могу.

Если ваш шатер будет украшен несезонными цветами или тысячами волшебных огоньков или у каждого обеденного прибора будет лежать карточка с тиснением «лен» и именем гостя, указывающая его место за столом, если там будут танцпол, свадебный оркестр и помост, с которого произносят тосты, – будьте уверены: я поздравлю вас, мой дорогой друг, и подниму тост за ваше здоровье заочно, находясь в сотнях миль[2] от вас.

Ничего личного. Я уверена, что вы празднуете какое-то знаменательное событие и что вы великолепный хозяин или хозяйка.

Но арендованный белый шатер – это место для публичного выражения эмоций, а от подобных сантиментов мне не по себе. Если я должна проявлять чувства – и к тому же сильные, я хочу делать это дома, с опущенными шторами и выключенным светом, в халате, заляпанном сливочным кремом и забрызганном совиньон-блан.

Так что неудивительно, что в этот жаркий и душный вечер я нахожусь на острове, известном своими пляжами с песком цвета шампанского, под усыпанным звездами небом без всякого энтузиазма. Я похожа на женщину, которая, прихрамывая, идет на высоких каблуках к своей могиле у кромки воды в тропиках.

В перламутровом, характерном для Флориды лунном свете виднеется вход в белый шатер размером с круизный корабль. Мне кажется, что он раскрыл свою пасть, готовясь меня сожрать.

Сверху над входом висит растяжка, украшенная искусственной бугенвиллией и освещаемая прожекторами, мигающими то фиолетовым, то розовым цветом. Крупным шрифтом, который должен вызывать ликование, написано:

ВЫПУСКНИКИ 2003 ГОДА, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА ВСТРЕЧУ В ЧЕСТЬ 15-Й ГОДОВЩИНЫ СО ДНЯ ОКОНЧАНИЯ ШКОЛЫ В ПАЛМ-БЕЙ!!!

Три восклицательных знака. Просто убойно.

Допускаю, что при соответствующих обстоятельствах (например, если бы я была другим человеком) атмосферу, которая меня окружала под вздымающейся волнами парусиной, можно было бы назвать потрясающей и сказочной.

В конце концов, воздух пахнет жасмином и цветущими апельсиновыми деревьями, с Мексиканского залива дует соленый легкий ветерок. Танцпол украшают бамбуковые мерцающие факелы. Есть барная стойка, где наливают шампанское, и еще одна стойка, где подают омаров. Разодетые мужчины и женщины, которые явно старались, выбирая наряды, обнимаются с искренней радостью и широко улыбаются друг другу. На некоторых лицах я даже замечаю слезы.

Притрагиваюсь рукой к горлу и щупаю пульс: сердце судорожно стучит в груди. Просто чудо, что я не приняла ксанакс[3] в отеле. Может, мне удастся спрятаться на спасательной станции.

– Я не выдержу, – шепчу я своей лучшей подруге Деззи, которая вместе со своим мужем Робом сопровождает меня сегодня вечером. Партнера у меня нет, они – самое близкое к нему приближение.

Деззи сжимает мою руку слишком сильно – сам жест означает, что она меня успокаивает, но мне становится больно, а этого достаточно, чтобы меня напугать.

– Выдержишь, – шепчет она в ответ.

– Вот теперь я знаю, в какой пафосной подготовительной школе во Флориде училась моя жена, – говорит Роб, которого совершенно не волнует, как я нервничаю. – Встреча выпускников на пятнадцатую годовщину выглядит как свадьба в экзотическом месте.

– На самом деле здесь все в десять раз лучше, чем на нашей свадьбе, – высказывает свое мнение Деззи и тащит меня мимо стола, на котором выложены подарочные наборы с вьетнамками, украшенными блестками, и спреями от насекомых. Мы останавливаемся, чтобы рассмотреть стоящие посреди столов почти плоские вазы с ананасами, орхидеями и сверкающими, как бриллианты, футовыми[4] пальмочками.

– И что ты получила, выйдя замуж за бедного сотрудника социальной службы? – говорит Роб. – Может, нам следует использовать этот вечер встречи, чтобы подтвердить верность нашим обетам?

– Если и есть что-то хуже встречи выпускников средней школы, то это встреча выпускников тире церемония подтверждения верности обетам, – говорю я с мрачным видом. – Кроме того, по закону Вселенной каждая пара, которая проходит церемонию верности обетам, расстается в течение года после нее. Вы, друзья, слишком хорошо подходите друг другу, чтобы пустить все это на ветер ради креветок в кокосовом молоке.

– Ты, я вижу, сегодня в отличном настроении, – говорит Роб, протягивает руку и легко ударяет меня по плечу.

Робу повезло, что я чувствую себя слишком несчастной, чтобы дать ему сдачи, а то я бы хорошенько засадила ему между ребер. Они с Деззи вместе так давно, что мы с Робом относимся друг к другу почти как брат и сестра. Те, которые нежно любят друг друга и демонстрируют это перебранками и легким физическим насилием.

– Молли в школьные годы была хмурой и мрачной. Это было ее личным брендом в старших классах, – сообщает ему Деззи. – Когда мы учились в выпускном классе, ее признали «Пессимисткой года».

Я откидываю волосы назад.

– До сих пор горжусь этим достижением. Большое спасибо, что вспомнила. Мне пришлось много работать, чтобы заслужить эту честь.

За нее я заплатила склонностью к паническим атакам в подростковом возрасте. Но не надо за меня переживать. Я выросла, обратилась к психиатру, и теперь перед вами сильная и энергичная женщина с целым букетом рецептов на успокоительный коктейль из антидепрессантов, которая время от времени принимает еще и бензодиазепины[5].

– С трудом представляю, какой Молли была в подростковом возрасте, – говорит Роб и берет у официанта крошечный крабовый пирожок, украшенный сверху несколькими икринками. – Учитывая то, какая она невыносимая сейчас, догадываюсь… что не очень хорошей девочкой. – Он озорно улыбается мне, и приходит мой черед легко ударить его по плечу.

– Господи, да она была несносной, – говорит Деззи и с любовью обнимает меня. – Любила грустные стихи, черный кофе и феминистские споры в дискуссионном клубе. Она была человеческим воплощением татуировки с изображением Сильвии Плат[6].

– Значит, практически ничего не изменилось, – приходит к выводу Роб.

– Это неправда, – возражаю я. – Обычно я душа вечеринки, черт побери, но только не этой.

Пожалуйста, поверьте мне: это так. Я живу в Лос-Анджелесе, и моя карьера зависит от моей способности завязать интересный разговор у бассейна и вести увлекательную беседу в абсурдно больших домах на Голливудских холмах, при этом выпивая именно то количество шампанского, которое нужно. Я очаровываю самых лучших представителей Голливуда, умею вести беседу, как наивная ромашка, могу без усилий завязывать и устанавливать связи и выглядеть при этом так, будто получаю от всего этого огромное удовольствие.

Но там реальная жизнь.

А здесь обманка.

– Ну, сегодня вечером мы тебя так расшевелим и напоим, что твои старые друзья тебя просто не узнают, – объявляет Роб. – Правда, Дез?

Деззи осматривает помещение, больше не обращая на нас внимания.

– Где мы сидим? – спрашивает она.

– Давайте займем столик в дальней части, где никто не станет лезть к нам с разговорами, – предлагаю я.

Она бьет меня по руке своим клатчем. Это очень хороший клатч. У Деззи отличный вкус. Сегодня на ней короткое платье интересного кроя. Похоже на модель от Comme des Garçons[7], но когда я ахнула от зависти при виде ее, подруга заверила меня, что эта креативная туника с ремнем от дома высокой моды под названием Amazon.com. Ее блестящие черные волосы туго стянуты в хвост, который падает на плечи, губы накрашены ярко-красной помадой, идеально подходящей для ее бледного лица. Робу же просто повезло родиться симпатичным и с квадратной челюстью, потому что одевается он отвратительно и неряшливо, и это еще мягко сказано. Нет у него вкуса! На нем, как и обычно, чиносы[8] цвета дубовой коры, но сегодня вечером Роб приоделся (если так можно выразиться в данном случае), потому что добавил к ним твидовый блейзер, в котором в такую погоду очень жарко, и потертые, сильно поношенные черные лоферы, которые совершенно не сочетаются с его ремнем. Они странная пара, как Карен и Джим из «Офиса»[9]. Но у них такое взаимопонимание, которому можно позавидовать.

– О Боже, Молли, прекрати жаловаться, – говорит Деззи. – Большинство этих людей ты не видела целых пятнадцать лет. Ты прилетела во Флориду, которую ненавидишь, из своего Лос-Анджелеса. Я не позволю тебе весь вечер смотреть в бокал с вином и скрываться, набирая под столом ехидные сообщения мне и Элиссе.

– Если ты думаешь, что я сегодня собираюсь пить что-то с таким малым градусом, как вино, то ты меня совсем не знаешь, – замечаю я. – Кроме того, я вижу, что тут предлагаются фирменные коктейли. Как я могу устоять перед «Палм-Бэй-Подготов-тини»?

– О-о-ох, и какой интересно вкус у частной школы, год обучения в которой стоит сорок тысяч долларов? – спрашивает Роб.

Я хватаю бокал с подноса у проходящего мимо официанта и разом выпиваю половину бледно-оранжевой жидкости.

– Женщины, потеющие в своих платьях от Даяны фон Фюрстенберг, стареющие пьяные мужчины, танцующие хип-хоп… и… м-м-м… еще ром и что-то к нему.

Деззи идет напрямик к одной из стоек и возвращается назад с тремя карточками с именами гостей.

– Я нас нашла, – объявляет она и вручает мне одну карточку.

«Молли Маркс. Стол 8».

У меня внутри все опускается.

– Минутку. Места распределены заранее?

Деззи пожимает плечами.

– Все планировала Мэриан Харт. Вероятно, ей хотелось, чтобы все побольше общались. Ты же ее знаешь.

Мэриан Харт была старостой нашего класса и королевой выпускного бала. Энергия бьет из нее ключом, такому жизнерадостному и деятельному человеку идеально подходит должность директора по рекламе.

– Пожалуйста, скажи мне, что мы с тобой сидим за одним столом, – обращаюсь я к Деззи и хватаю ее карточку.

«Дездемона Чан. Стол 17».

– Проклятье, – бурчу я себе под нос. – По крайней мере, пусть Элисса окажется за моим столом.

Элисса – еще одна наша лучшая подруга, третья в несокрушимом трио, которое образовалось во втором классе.

– Нет. Я видела ее карточку. Она за одиннадцатым. Кроме того, ее самолет опоздал, и она приедет сюда только через час. Элисса тебя не спасет. Тебе придется общаться.

– Я прекрасно могу общаться, – отвечаю я. – Но мне не по плечу фальшивая ностальгия и показная радость.

На сцене кавер-группа, играющая на стальных барабанах и исполняющая песни Джимми Баффетта, как раз заканчивает песню «Погода здесь такая, что жаль, что ты не красавица», и на сцену поднимается не кто иной, как Мэриан Харт.

Выглядит она безупречно. Светлые волосы идеально мелированы, уложены в элегантный шиньон, который не распадается, несмотря на типичную для Флориды влажность, а руки у нее выглядят так, словно ее спонсором является «Goop»[10].

– Народ! – орет она в микрофон. – Как здорово видеть вас всех! Сегодня у нас здесь собралось сто пятьдесят восемь человек из ста шестидесяти семи, учившихся на нашем потоке, можете в это поверить? И мы здесь будем РАЗВЛЕКАТЬСЯ!

Ее голубые глаза восторженно закатываются, говорит она искренне.

Я прячу лицо на плече у Деззи.

– Мне это уже страшно не нравится. Зачем я здесь?

– Ты хотела приехать, лицемерка. Взбодрись, подними голову. Может, ты еще и повеселишься.

Она не права. Я совершенно точно не хотела приезжать. Я здесь, потому что на меня давили одноклассницы. Я – единственная из нашего маленького круга, кто живет на Западном побережье, и у нас очень редко появляется возможность увидеть друг друга, в особенности теперь, после того как у Элиссы родились дети. Сейчас я заканчиваю один проект, и мне вообще не нравится путешествовать в процессе работы над текстом.

– Мне нужно быть дома и работать, – говорю я.

– Можешь взять четыре выходных, – высказывает свое мнение Роб. – Ты же не онколог.

Я очень далека от того, чтобы заниматься медициной и спасать людям жизнь. Я пишу сценарии ромкомов[11] и таким образом зарабатываю на жизнь. Я придумываю первые случайные встречи героев при необычных, нелепых или комических обстоятельствах. Вы знаете: те эффектные сцены, вызывающие учащенное сердцебиение и сглатывание слез, когда мужчина открыто признается в маловероятной вечной любви к женщине, которая в моей истории работает в каком-нибудь журнале и у которой всегда растрепанные волосы.

Я подожду, пока вы прекратите смеяться.

Признаю: моя карьера несколько не сочетается с нелюдимостью и бесчувственностью, которыми я славлюсь. Однако, пожалуйста, обратите внимание, что у меня это получается удивительно хорошо. Сразу же после окончания магистратуры я выдала два хита, один за другим. Да, это было восемь лет назад. Но мой продюсер сейчас ведет переговоры с одним из топовых актеров, которого хочет заполучить для исполнения главной роли в ромкоме по сценарию, который я заканчиваю. И мне кажется, что может получиться хит.

Даже большой.

Хит, который отчаянно требуется для моей карьеры. У меня постоянно есть работа, я пишу под заказ, но после оглушительного успеха в самом начале я была достаточно тщеславна, чтобы думать, будто стану следующей Норой Эфрон или Нэнси Мейерс, буду хладнокровно выдавать классику и грести деньги лопатой. Сейчас я, мягко говоря, немного не дотягиваю до звания «миллионерша – голос поколения».

– Через пару минут подадут закуски, – продолжает Мэриан на сцене. – Было бы очень хорошо, если бы вы прямо сейчас расселись по местам. У нас будет совершенно сказочный ужин, а потом мы повеселимся так, словно нам снова по шестнадцать! А для разогрева вы найдете на каждом столе список вопросов, которые помогут начать общение и создать комфортную атмосферу. Обсудите предложенные темы, пока едите морские гребешки. А теперь развлекайтесь!

Я хватаю Деззи за руку.

– Не могу поверить, что мне придется все это выдержать одной.

– С тобой все будет в порядке, принцесса, – отвечает она, высвобождая свою руку. – Свали их наповал. Если и не шармом, то своим знаменитым зловещим взглядом.

– Я уже жалею, что приехала.

– Так, вот наш стол, – говорит Дез Робу, указывая на ближайший стол на восемь персон, где уже тихо сидят мужчина, основавший хедж-фонд, и Чаз Логан, самый забавный парень из нашего класса.

– О Боже, у тебя Чаз и миллиардер? – хнычу я, несмотря на то что мне тридцать три года. – Круто! Я завидую!

Дез осматривает помещение.

– О, я думаю, что у тебя за столом будет интересно.

Я слежу за ее взглядом, и мой собственный взор останавливается на столе меньшего размера у боковой стенки шатра, рядом с пляжем. Над столом висит знак в форме чайки, и на нем значится: «Стол 8».

И там в одиночестве сидит Сет Рубинштейн.

У меня перехватывает дыхание и болезненно сжимается пищевод.

– О, черт побери, – шиплю я.

Глава 2. Сет

Мне так весело. Я люблю такие мероприятия.

Наш вечер встречи выпускников идет уже час и пятнадцать минут, я успел вкратце обсудить последние десять лет с Глорией, с которой мы вместе сидели на химии и проводили опыты, и ее парнем Эмилем (они работают художниками-декораторами в Голливуде и только что завели собаку). Я посмотрел двадцать фотографий ребенка Майка Уилсона (очень милый малыш), пригрозил бросить Мэриан в океан (я люблю Мэриан, и выглядит она отлично), еще я выпил два крафтовых коктейля, названных в честь нашей школы (совершенно восхитительные), и посмотрел кусок матча с участием «Молнии» на телефоне Лорена Хеймана (я не фанат хоккея, и, как я думаю, Лорен принял меня за кого-то другого, и мне это в нем нравится).

Сейчас я сижу в одиночестве за столом на восемь персон, потому что в отличие от других моих бывших одноклассников, которые продолжают слоняться по территории, я с уважением отношусь к столь тщательно спланированной Мэриан программе мероприятия. Кроме того, если ты первым оказываешься за столом, то можешь наблюдать реакцию всех остальных, когда до них доходит, что им весь вечер придется с тобой разговаривать.

Я ловлю от этого кайф.

И вот я вытягиваю ноги, сидя спиной к божественному Мексиканскому заливу, попиваю свой «Палм-Бэй-Подготов-тини» и постукиваю стопой в такт первым аккордам песни «Маргаритавилль», ожидая тех, с кем мне придется разделить ужин.

Из хлебной корзины торчат хрустящие плетеные хлебцы с пармезаном: таких можно съесть очень много – ням-ням, – я хватаю один и вгрызаюсь в него. Крошки сыплются мне на грудь – вот незадача!

Стряхиваю крошки с пиджака, поднимаю голову, и у меня внутри все переворачивается.

Я вижу Молли Маркс, которая стоит в тени растущей в горшке пальмы и в ужасе смотрит на меня.

Я не видел ее пятнадцать лет.

С того вечера, когда мы расстались.

Точнее, она разорвала со мной отношения без какого-либо предупреждения, и это поразило меня так, что я переживал еще долго: все годы, что учился в колледже, а иногда и на юридическом факультете – зависело от того, сколько пива «PBR» я выпил.

Быстро засовываю остатки хлебца себе в рот и встаю с широкой улыбкой на лице, продолжая жевать, потому что Молли не заслуживает, чтобы ждать, пока я проглочу хлебец.

– Молли Маркс! – кричу я, широко раскрывая объятия, словно нет никаких причин, мешающих ей крепко обнять меня и похлопать по спине, как старого товарища. Я – Сет Рубинштейн, адвокат, и я собираюсь утопить ее в своей знаменитой харизме.

Она стоит на том же месте, склонив голову набок, и смотрит на меня как на дебила.

Да, я на самом деле дебил, признаю. Но милый дебил, а Молли это трудно понять и переварить, потому что она жестокий и холодный человек.

– Эй, хватит заставлять бедного парня ждать! – кричу я. – Давай, иди сюда, Маркс!

Она неохотно оказывается в моих объятиях и осторожно похлопывает меня по плечу – тап, тап, тап, словно если она прикоснется ко мне больше чем одним пальцем, то рискует подхватить какую-то венерическую болезнь.

У меня нет венерических болезней. Я проверялся перед прилетом сюда. На всякий случай.

Притягиваю ее поближе к себе.

– Эй, давай-ка добавь немного нежности, будь добра, Марки Маркс. Я же твой старый друг Сет Рубс.

– Кто? – спрашивает она, сделав морду кирпичом.

Я смеюсь, потому что намерен излучать непринужденную приветливость и при этом показать себя очень холодным чуваком, которого совершенно не беспокоит ее присутствие. А Молли всегда была потешной и прикольной с теми немногими, до которых она снисходила и с которыми разговаривала.

– Не могу поверить, что ты приехала на это гульбище, – говорю я, отступая на шаг назад, чтобы на нее посмотреть. Она не приезжала на наши встречи выпускников через пять и десять лет после окончания школы, что абсолютно никого не удивило.

– Я тоже. – Она вздыхает с видом пресыщенной и утратившей вкус к жизни женщины, когда-то такие ее вздохи сводили меня с ума.

– Выглядишь потрясающе, – говорю я ей.

Конечно, подобное обязательно нужно сказать человеку, с которым встречаешься на вечере выпускников средней школы, но в ее случае это правда. У Молли все еще те же длинные, густые, темно-каштановые волосы, спускающиеся до задницы, и поэтому она выделяется среди остальных выпускниц «Палм-Бэй», которые носят стрижки или высокие прически. Она даже выше, чем я помню, у нее отпадные ноги, которые прекрасно видны. На ней короткое тонкое черное платье с кожаным пиджаком – предсказуемое нарушение объявленного Мэриан дресс-кода «коктейльные платья для вечеринки в тропиках». На ней от десяти до двадцати тонких золотых цепочек разной длины, от шеи до ложбинки между грудей. Они украшены крошечными подвесками, например, там есть чертополох и маленькая карта Калифорнии. Я разочарован в себе, потому что должен признать: мне хочется снять с нее эти цепочки, одну за другой.

Она осматривает меня с головы до ног.

– Ты тоже хорошо выглядишь. Я думала, что ты будешь выглядеть старше.

Хм.

Я стараюсь не выглядеть расстроенным.

Похоже, что это у меня не получается, потому что она закрывают рот рукой с красивым маникюром.

– Прости. Нехорошо получилось. Я имела в виду…

– Ты ожидала, что в моем внешнем облике появится зрелость, свидетельствующая о моей врожденной серьезности? – подсказываю я, чтобы спасти ее, потому что она выглядит так, словно готова прямо сейчас сбежать и закопаться в песок.

Никогда не мог прекратить попыток спасти ее от самой себя.

Хотя это никогда не срабатывало.

– Нет, просто… я имею в виду, что ты совсем не постарел. Конечно, ты стал старше, но посмотри на остальных здесь! Ты выглядишь красивым и мужественным. Боже, прости. Приношу извинения.

Она все еще продолжает говорить, как ходячее пособие по научным исследованиям и разработкам, но кажется, что она на самом деле сгорает от стыда. Мне становится ее жалко.

– Все дело в ботоксе, – шучу я. – И у меня отличный хирург.

Удивительно, но она не смеется. Молли всегда мало смеялась. Если хочешь, чтобы она сдалась, это нужно заслужить.

Но если у тебя получается, это приносит огромное удовлетворение.

– Пожалуйста, присаживайся. – Я изображаю из себя джентльмена и широким жестом показываю на стул рядом с собой.

Он пустой, потому что я не привел с собой спутницу. Или, если точнее, та женщина, которая должна была меня сопровождать, отказалась в последнюю минуту. Мы встречались с ней четыре месяца, и она порвала со мной из-за смской вечером перед тем днем, когда мы должны были сюда лететь.

Она сказала, как и пять или шесть других женщин, с которыми я встречался, что все идет слишком быстро. Я хочу больше, чем она готова дать.

Может, она и права. Я с готовностью начинаю ухаживания, надеясь, что мы оба влюбимся друг в друга. Зачем сдерживаться и не показывать заинтересованность и чувства, если любая женщина может оказаться той единственной? Я ищу партнершу на всю жизнь, родственную душу, мою «половинку», мою жену.

Я уверен – уверен, – что вскоре ее встречу.

Я не делюсь ничем этим с Молли.

– Кто еще здесь сидит? – спрашивает она, обводя взглядом стол.

– Мэриан, – отвечаю я с наслаждением. Молли всегда терпеть не могла Мэриан.

– Боже, она совсем не изменилась! – восклицает Молли. – Чем она сейчас занимается?

Это как раз в стиле Молли: не поддерживать отношений ни с кем из класса и ничего ни про кого не знать.

– Директор по рекламе, – сообщаю я. – Специализируется по брендам средств женской гигиены.

Молли фыркает.

– Мэриан продает тампоны и все подобное дерьмо?

Я качаю головой.

– Никакого дерьма. Только тампоны.

На этот раз Молли смеется.

– Ты сама как? Чем занимаешься? – спрашиваю я, хотя точно знаю, чем она занимается, потому что Молли знаменита, по крайней мере, в кругу пересекающихся школьных друзей.

Она хватает один их хлебцев с пармезаном и неторопливо разламывает его на две части, словно это игрушка, а не восхитительно вкусная еда.

Если не ошибаюсь, она нервничает.

Это я заставляю ее нервничать.

Восхитительно.

– Я писательница, – туманно отвечает она.

– О, это здорово. А что ты пишешь?

– Сценарии к фильмам. Ромкомы.

Она отвечает любезным тоном, таким, который используют, когда не хотят, чтобы им дальше задавали вопросы на эту тему. Но для меня это возможность ее помучить, совсем немного.

– Мисс Молли Маркс, ты наверняка шутишь, – говорю я. – Именно ты – из всех людей! – пишешь сценарии к фильмам с поцелуйчиками?

– Фильмы с поцелуйчиками собирают свыше пятидесяти миллионов долларов в первые выходные после начала проката, – отвечает она. – Или собирали раньше, до того как в лидеры по кассовым сборам вышли супергерои.

– Я люблю супергероев, – объявляю я. – Не хотел тебя обидеть.

– Конечно, любишь. Ты всегда любил незамысловатую битву добра и зла.

Она вредничает, но это чистая правда. Мне не может не нравиться ее язвительность. Она напоминает мне нашу с ней любовь. Настоящая любовь, которая случилась у тебя в шестнадцать лет, остается в крови. С тех пор и до этого дня меня безнадежно тянет к женщинам, которые ведут себя враждебно.

– Всегда знал, что ты сентиментальна в душе, – говорю я, и это так и есть. Она всегда отказывалась ходить со мной в кино, потому что фильмы заставляли ее плакать, а у нее фобия – она не должна плакать на людях.

– Это работа, – заявляет она и осушает половину «Палм-Бэй-Подготов-тини».

– Осторожно, подруга, – предупреждаю я. – Там намешано пять видов рома.

Молли жестом подзывает официанта и заказывает еще два.

– Твое здоровье, – говорит она и протягивает один стакан мне.

Я беру его и делаю маленький глоток.

– Вкусно.

– А ты чем занимаешься? – спрашивает она.

– Адвокат. Партнер одной юридической фирмы в Чикаго.

Должен признать, что говорю это с гордостью. Я закончил юридический факультет в двадцать три года, а партнером стал в двадцать восемь, что в моей фирме оказалось беспрецедентным случаем.

– На каком праве ты специализируешься? – интересуется Молли.

Я не горю желанием посвящать ее в детали. Я знаю, что ей это не понравится.

– Семейное право. – Выбираю самый туманный вариант ответа.

Молли смотрит на меня в полном неверии, по крайней мере, так кажется.

– Ты адвокат по бракоразводным процессам?

Она ненавидит и глубоко презирает адвокатов по бракоразводным процессам. И оправданно.

Но я пытаюсь быть совсем не таким, как те, кто помог разрушить жизнь ее матери, когда мы оба были детьми. Я горжусь тем, что помогаю супругам расстаться по-человечески – или, еще лучше, помириться.

– Я занимаюсь не только этим, – быстро добавляю я. – Составляю брачные договоры, медиативные соглашения…

У нее на губах появляется улыбка, которую я воспринимаю как угрозу.

– Это радует, – говорит Молли без всякой злобы. – В школе ты всегда был таким безнадежным романтиком.

– Ты-то, конечно, должна это знать.

Ее лицо приобретает цвет окружающего нас песка[12].

Упс! Я не собирался так быстро ударять в самое уязвимое место.

Я собирался ра-а-астянуть процесс.

Тем не менее мне нравится, что ей неуютно.

До того как я успеваю еще раз напомнить ей о том, что она сделала со мной в юности, к нашему столу подходит Мэриан, сопровождаемая Марком, ее бывшим парнем (они встречались в школе), Жоржетой, которая приехала к нам по обмену из Франции, а также спутником Жоржеты, поразительно красивым мужчиной, которому явно скучно. Так скучающим может выглядеть только парижанин, оказавшийся на встрече выпускников во Флориде.

– А-а, вы только взгляните на этих двоих! – кричит Мэриан, глядя на меня и Молли. – Словно ни дня не прошло после окончания школы. – Она поворачивается и обращается к французу: – У этих двоих в школе была такая amour[13].

Я обнимаю Молли за плечи и сжимаю так крепко, что у нее должно было потемнеть в глазах.

– Она до сих пор продолжается.

Молли легко вздрагивает, это вполне может быть отвращение, а может, и холодок от ветра с океана, который дует ей на голые плечи, хотя, не исключено, все дело в ностальгической страсти ко мне.

Согласен, вероятно, не последнее.

– Да. Нет, – бурчит Молли.

Француз протягивает Молли руку.

– Меня зовут Жан-Анри. Муж Жоржеты.

– А я Молли, – отвечает она, пожимая ее. – Первоклассная стерва.

Глава 3. Молли

Трудно притворяться, что на тебя никак не подействовала встреча с человеком, которого ты сильно обидела и никогда за это не извинилась, особенно если у тебя при этом трясутся руки.

Я убираю их под стол и надеюсь, что Сет этого не заметил.

Деззи обещала мне, что его здесь не будет. Если подумать, Деззи – это тот человек, который легко соврет, если считает, что это пойдет тебе на пользу, а она считает, что для меня хорошо столкнуться лицом к лицу с тем, что вызывает у меня беспокойство.

Но Деззи – кондитер, а не психотерапевт. Обычно ее психологические интервенции терпят неудачу.

Тем временем Сет опять ведет себя так, словно все в полном порядке. Словно я не порвала с ним отношения – бессердечно и грубо – через четыре года встреч вечером после окончания средней школы. В ту ночь мы оба планировали расстаться с девственностью в гостиничном номере, который он заполнил розовыми лепестками и четырьмя видами презервативов, а в результате я только вошла в этот номер, разбила Сету сердце и ушла.

Все это произошло меньше чем за пять минут.

Если я его знаю (а кто может точно сказать, ведь я бросила его пятнадцать лет назад и с тех пор ни разу с ним не разговаривала?), то он со мной играет.

«Но это нормально», – говорю я себе, в свою очередь, пытаясь нормально дышать. Он имеет на это право.

Я испытываю облегчение, когда Сет начинает говорить с Мэриан и Марком про Чикаго, где Сет живет. После этого они переходят к дому Мэриан в Майами и дому Марка в Атланте, их работе в рекламе и спортивном менеджменте.

Я практикуюсь во французском, разговаривая с Жоржетой, которая теперь живет в Париже, работает стилистом и испытывает такое же отвращение к морским гребешкам, как и я.

– Tu es avec Seth?[14] – спрашивает она тихим голосом, кивая на него.

– Non![15] – выплевываю я. – Я приехала с Деззи и ее мужем.

– А-а, – говорит Жоржета с типично французским вздохом. – Tant pis[16].

В ее тоне слышится легкое разочарование.

Я пожимаю плечами. Жоржета училась вместе с нами только один год – первый в старшей школе, поэтому, несомненно, не знает отвратительную историю про наше расставание.

– Расскажи мне, как вы познакомились, – обращаюсь я к ее мужу.

На открытии выставки фотографий, в баре на крыше Центра Помпиду, bien sûr[17].

Я позволяю себе погрузиться в гламурную историю их романа. Возможно, более точным будет сказать, что я изображаю глубокий интерес к нему, чтобы можно было отвернуться от Сета, словно слова Жоржеты – это силовое поле, которое может защитить меня от необходимости с ним разговаривать остаток вечера.

Но затем Мэриан встает и тянется к стопке карточек в центре стола.

– Пришло время отвечать на приготовленные вопросы! – чирикает она.

– Здорово! – с энтузиазмом восклицает Сет так, что у него получается растянуть это слово в два раза.

Похоже, он не шутит.

Не могу поверить, что мы с ним встречались.

Надо отдать ему должное, он был красивым парнем, когда мы учились в школе, а сейчас выглядит еще лучше – высокий, худощавый, с блестящими черными волосами, темными глазами, в которых играют озорные искорки. У него слегка искривленный в районе переносицы нос, и я считаю эту черту сексуальной.

Также, конечно, имеет значение тот факт, что он когда-то был в меня влюблен, а не держался отстраненно и не боялся меня, как остальные мальчики в школе. И есть еще одна небольшая деталь – я полностью расклеивалась в те редкие минуты, когда мы оставались одни.

Он до сих пор остается единственным человеком, которого я любила.

Мне не следовало садиться рядом с ним.

Даже несмотря на то, что меня сковывает беспокойство и я стараюсь сосредоточиться на анекдотах, которые Жоржета рассказывает про Марион Котийяр[18], возвращаются воспоминания о том, как мы ласкали друг друга на заднем сиденье автомобиля. На меня накатывает волна феромонов, и близость Сета отвлекает меня. Я разрываюсь между желанием отправиться в туалет, чтобы взять себя в руки, и желанием схватить его и исчезнуть под причалом, где мы раньше часто целовались.

Понимаете, секс – это отличное средство от беспокойств и волнений. Он словно перемещает вас внутри вашего тела, поскольку трудно скатываться по спирали вниз к обреченности и безумию, когда кто-то касается вашей груди. Это явление объясняет, по крайней мере, семьдесят процентов моих связей, ведь никак иначе объяснить появление в моей жизни этих моих бывших парней нельзя.

Рука Сета касается моей, когда он тянется за напитком, я чувствую, как это прикосновение отдается где-то в районе моих яичников. Мои плечи расслабляются впервые за весь вечер.

Я украдкой бросаю на него взгляд, чтобы узнать, не охватывает ли его атавистическая похоть, как и меня.

Вместо этого он сосредотачивает свое внимание на Мэриан.

– Первый вопрос! – объявляет Мэриан, машет карточкой и смотрит на нас. – Ваше любимое воспоминание со времен учебы в средней школе?

О Боже.

Руку поднимает Марк.

– Легкий вопрос. Это воспоминание о том, как я стал королем выпускного бала вместе с этой красивой девушкой.

Мэриан краснеет и берет руку Марка в свою. Он смотрит ей прямо в глаза, глаза горят, в его взгляде появляется что-то, похожее на изумление и благоговение. Я чувствую жар между ними.

– Это был и мой лучший вечер, – мурлыкает Мэриан.

Случайно встречаюсь взглядом с Сетом. Все гадаю, вспоминает ли он, как и я, как я убедила его прогулять выпускной вечер и вместо этого отправиться на пляж. Вечер был такой же, как сегодня, – тепло, воздух казался немного липким, светила полная луна. Мы бросились в океан прямо в одежде, а потом заявились на вечеринку после окончания официальной части. Мое платье с блестками, купленное для выпускного бала, и его смокинг промокли насквозь.

Мы оба отворачиваемся.

Слово берет Жоржета и описывает плавание с аквалангом, когда мы с классом отправились в Коста-Рику. Затем приходит мой черед.

Я не знаю, что сказать.

По правде говоря, все мои любимые воспоминания из школьных лет связаны с Сетом. Но я, естественно, не собираюсь в этом признаваться. Поэтому выдаю первую безобидную вещь, которая приходит на ум.

– Я всегда буду помнить, как мы с Деззи и Элиссой сбежали вечером из дома (мы тогда остались у Деззи), чтобы найти один кантри-бар, оформленный так, как их оформляли в старые добрые времена на Западе. Он находился в том районе, где расположены ранчо, к востоку от города. Мы украли машину у мамы Деззи и примерно час ехали по темным, пыльным дорогам, включив на полную мощность Пэтси Клайн. Никто не требовал у нас документы, не спрашивал возраст, и мы ели шашлык и танцевали с компанией пожилых типов, похожих на ковбоев, до двух ночи. Это было невероятно.

Я не добавляю, что всю ночь сожалела, что там нет Сета. Деззи и Элисса упрекали меня за то, что позвонила ему, чтобы он мог послушать музыку, которую исполняли в баре, через мой мобильный телефон.

– Как мило! – восклицает Мэриан, широко улыбаясь мне.

– На самом деле, – кивает Сет. – Как жаль, что меня там не было.

Сет на самом деле жалел, что его там не было. Он расстроился из-за того, что я его не пригласила. Он любит – любил – кантри-музыку. И любил танцевать. Он из таких людей.

Через несколько месяцев я решила отвезти Сета туда на его день рождения, чтобы как-то компенсировать то, что не взяла его с собой в первый раз, и оказалось, что бар закрылся.

Эта история может служить метафорой развития наших отношений в школе: он всегда хотел большего. Я никогда не дотягивала до той преданности, которую он демонстрировал мне, оставаясь на шаг позади. Он мог быть бесконечно ласковым и нежным, он был способен на глубочайшую привязанность. Во мне же всегда была ядовитая пилюля, которая остается и до сих пор – я инстинктивно вздрагиваю и отступаю назад, как раз когда другие люди больше всего жаждут моей любви.

– Твоя очередь, Рубс, – говорит Марк.

Сет откидывается назад на спинку стула и непринужденно обнимает меня за плечи.

– Это был тот день, когда вот она согласилась сходить со мной на свидание, – говорит он.

Он определенно играет со мной.

– Мы были на дебатном турнире, который проводился в Роли, когда мы первый год учились в нашей подготовительной школе, – продолжает он, глядя на меня с притворной нежностью, как мне кажется. – Конечно, Маркс победила. После этого несколько человек оказались в гостиничном номере Чаза Логана, и мы обсуждали Верховный суд, потому что мы были молодые идиоты с претензиями. Молли очень красноречиво выступила, она защищала Конституцию и конституционную интерпретацию, выступая против строгого конструктивизма[19]. Она была такая умная и такая симпатичная – я думал, что сердце растает у меня в груди. Поэтому, когда Чаз выгнал нас из своего номера спать, я предложил ей отправиться к бассейну и поговорить там, раз уж мы так заведены. Мы опустили ноги в воду, и я сказал ей, что, пока она ораторствовала, а я наблюдал за этим, думать я мог только о том, как сильно мне хочется ее поцеловать.

Все смотрят на нас так, словно демонстрируется фильм телеканала «Hallmark», а мы в нем. Мне хочется вскочить со стула, побежать к океану и броситься в него, потому что быть съеденной акулой предпочтительнее того сочетания стыда и смущения, которое меня сейчас душит.

Сет посмеивается, словно рассказывает эту историю на репетиции ужина перед нашей свадьбой.

– Ты помнишь, что ты ответила, Моллс? – спрашивает он, глядя мне прямо в глаза.

Все ждут и улыбаются.

Я откашливаюсь, надеясь, что мне удастся выдавить из себя слова.

– Я спросила: «Чего ты ждешь?»

Глава 4. Сет

Молли ерзает.

Надо признать, что я и намеревался заставить ее ерзать, но теперь мне ее жаль.

Предполагаю, что все сидящие за столом знают, как закончились наши отношения.

Как она удалила свой аккаунт в AIM[20], отправилась в шале своего отца в Вайле, где катаются на лыжах, и какое-то время жила там. Я рыдал шесть недель и похудел на двадцать фунтов[21].

Она ни разу не ответила на мои письма по электронной почте.

Она избегала посещать все наши старые любимые места, когда приезжала из колледжа на каникулы.

Она, по сути, разбила мне сердце и еще вдобавок к этому выбросила его в мусорный контейнер в каком-то парке, куда случайно забрела.

В тридцать три года я должен был бы об этом забыть, оставить в прошлом.

И я справился!

По крайней мере, думал, что справился. Но я не ожидал когда-нибудь снова увидеть Молли. Она никогда не приезжает на такие мероприятия.

– Это так мило! Вы оба были такие прелестные и умилительные! – кричит Мэриан. Она просто душка.

– Но не такие прелестные и умилительные, как вы, – отвечаю я с улыбкой.

Марк обнимает Мэриан своей сильной рукой бывшего бейсболиста-защитника.

– Не хочешь ли потанцевать перед тем, как подадут закуски, моя красавица? – спрашивает он.

Я задумываюсь, не разгорается ли у них снова страсть сегодня вечером.

Надеюсь, что да.

Они оба одиноки. Ни один из них не может прекратить касаться второго. Если бы мне предложили поставить на кого-то из бывших одноклассников, которые когда-нибудь могут стать парой, я поставил бы на них.

Жоржета со своим французом извиняются и куда-то уходят, и мы с Молли остаемся вдвоем за столом. Все, что мы можем, – это или есть морские гребешки, или найти какую-то нейтральную тему для разговора.

Я бы пригласил ее потанцевать (очень люблю танцевать и прекрасно это делаю), только у меня есть чувство собственного достоинства, а атмосфера напряженная. Молли явно мучается, раз я вспомнил то, о чем упоминать не следовало. И я не могу не смотреть на нее, на то, как ее волосы рассыпаются по плечам, да еще это платье.

Мне нужно убраться от нее подальше.

– Хочу поздороваться с Джоном, – объявляю я, вставая.

Джон – один из моих лучших друзей со времен учебы в школе, и вчера мы весь вечер провели вместе с его девушкой Алисией и еще одной нашей подругой Квинн. Поэтому нет никакой настоятельной необходимости идти его приветствовать. Причина одна – не хочу, чтобы Молли почувствовала, что я, похоже, все еще в нее влюблен, это неразумно.

Мне казалось, что она испытает облегчение, если я уйду, но вместо этого она хватает меня за рукав.

– Эй, – говорит она. – М-м, перед тем как ты уйдешь, я… я хотела перед тобой извиниться.

Все возбуждение уходит из моего тела. Мне становится некомфортно. Когда я притворялся милым, а внутри у меня все кипело от негодования, я действовал с позиции силы, контролировал ситуацию. А когда передо мной извинились, я почувствовал себя жертвой. Несчастным мальчиком, которому разбили сердце.

– За что? – спрашиваю я, очень стараясь не выглядеть уязвимым.

– Ты знаешь – за то, как все закончилось. За то, что исчезла.

Да, мне на самом деле это не нравится. Я не хотел жалости. Я пытался пристыдить ее за то, какая она предательница. Это совсем не одно и то же.

Тем не менее она продолжает на меня смотреть так, как смотрела, когда мы оставались одни и она сбрасывала ту маску очень крутой, хладнокровной и невозмутимой девчонки, которую носила в школе.

Меня беспокоит то, как сильно это до сих пор меня трогает.

Я пожимаю плечами.

– Это было пятнадцать лет назад, малыш. Пусть это тебя не беспокоит.

Она качает головой.

– Я поступила как полное дерьмо. И с тех пор ужасно себя чувствую. И еще я слышала, что ты… что с тобой какое-то время не все было в порядке.

Откидываюсь на спинку стула и вытягиваю ноги. Наверное, мы все-таки обсуждаем тот случай.

– С минуту мне было очень погано. Я был огорчен и расстроен. – Не буду грузить ее деталями.

Она кивает, избегая встречаться со мной взглядом.

– Может, ты мне и не поверишь, но я тоже.

Молли права. Я ей не верю.

– Я предполагал, что ты все-таки когда-нибудь позвонишь. – Не могу не сказать это, вероятно, потому, что уже выпил четыре стакана. – Или напишешь. Или, по крайней мере, пришлешь почтового голубя, чтобы дать мне знать, что ты жива.

Она берет в руку плетеный хлебец с пармезаном и начинает ломать его на четвертинки. Мне больно на это смотреть. Она, можно сказать, выбрасывает на ветер хорошие насыщенные жиры.

– Да, – говорит Молли. – Нормальный человек так не поступил бы. Я на самом деле не могу объяснить, почему это сделала. Я была скотиной и сволочью.

Не могу поверить, что у нее нет лучшего объяснения. По правде говоря, несмотря на ее манеру поведения, она никогда не была ни скотиной, ни сволочью. Молли была чувствительной девушкой, но скрывала свою чувствительность за цинизмом. Когда она расслаблялась и сбрасывала маску, то становилась невероятно милой.

– Не думаю, что это правда, – заявляю я.

Я ожидаю, что Молли от меня отмахнется и предложит уйти, но вместо этого она на минуту задумывается.

– Наверное, я испугалась. Мы отправлялись в колледжи на расстоянии двух часов полета на самолете, и мне казалось, что ты в конце концов порвешь со мной, а я не смогла бы с этим справиться. Поэтому я резко все прекратила сама до того, как наши отношения перешли на другой уровень.

Это разумное объяснение. Лучше, чем если бы я сделал ей что-то ужасное и никогда бы об этом не узнал, или если бы она на самом деле не любила меня, или был бы какой-то другой болезненный сценарий из тех, которые я на протяжении всех лет прокручивал у себя в голове.

Но мне также кажется, что она могла бы все это сказать мне тогда. Услышав про то, что ее беспокоит, я бы обнял ее и долго целовал, чтобы это беспокойство ушло, – как делал много раз, когда она переживала из-за чего-то другого.

Но пусть как есть – что бы там ни было. Я сюда приехал не для ретроактивной психотерапии пар с Молли Маркс.

Я приехал сюда, чтобы хлопать по спинам старых друзей, напиться и, может, уединиться с какой-нибудь симпатичной девчонкой из теннисной команды.

Мне нужно сменить тему.

– Послушай, Моллс, давай не будем из-за этого беспокоиться? С тех пор много воды утекло. Лучше посмотри на Мэриан и Марка. Мне кажется, что у них любовь.

– Вау! – восклицает она, глядя на танцпол, где они так крепко сжимают друг друга, что их вполне можно принять за одного человека.

Будучи специалистом по взаимоотношениям пар, я могу ответственно заявить, что люди так не танцуют под «Чизбургер в раю», если они не «половинки».

– Всегда думал, что в конце концов они будут вместе, – заявляю я.

– Похоже, что сегодня ночью совершенно точно будут. Я даже не уверена, что они успеют добраться до гостиничного номера.

– Нет, я имел в виду, что, по моему мнению, они поженятся, ну или будет что-то серьезное. Посмотри на них. Ты на самом деле считаешь, что они не родственные души, не «половинки»?

– Я не верю в родственные души и «половинки».

Это меня шокирует. У нее романтические и жизнеутверждающие фильмы. И в каждом из них какой-нибудь чудик или эксцентричная личность находит себе идеального партнера – такого же странного, но с которым они прекрасно подходят друг другу. Я люблю ее фильмы. Они смешные, милые и оптимистичные, но в них есть и своя изюминка, которая дает понять, что человек, который их написал, ироничен и чувствителен.

(Не играет роли то, что я посмотрел оба, по крайней мере, три раза.)

Я не хочу показывать, как хорошо знаю все, что значится на ее странице в IMDb[22], поэтому просто говорю:

– Что?! Ты автор ромкомов и не веришь в родственные души? В «половинок»? Нереально.

– Да, нереально. – Она откидывается на спинку стула. – Именно так. Мелодрама – это фантазии. А вот это, – она показывает на Мэриан и Марка, – к сожалению, реальная жизнь. И в реальной жизни очень редко бывает счастливый конец.

Я воздерживаюсь от замечания, что она так думает, потому что сама положила конец нашему роману в том возрасте, когда мы были очень впечатлительны.

– Это несколько цинично, малыш, – замечаю я.

– Я просто констатирую факт. Я ведь эксперт в этом деле, правильно? Мелодрама – это жанр. В нем есть определенный набор сюжетных точек, событий, как в триллерах и детективах. Начинается с первой случайной встречи героев при необычных, нелепых или комических обстоятельствах, заканчивается, когда все наконец идет хорошо. И автор в этом месте нажимает на паузу, только навсегда, оставив историю в состоянии анабиоза. Автор не показывает, как он ей изменяет, как она перестает его любить, или как из-за детей они вынуждены прекратить заниматься сексом, или как они оба погибают в медовый месяц, ныряя с маской и трубкой. Понимаешь? Это фантазии. Просто еще одна глупая история любви.

– Боже, как депрессивно.

– Сказал человек, который зарабатывает на жизнь, разрушая взаимоотношения.

– М-м, прощу прощения. Но я видел столько разводов и столько случаев примирения в последнюю минуту, что точно знаю, что, если отношениям приходит конец, это совсем не значит, что любви там не было или она была ненастоящей. Иногда просто все получается неправильно. На этом этапе я уже могу определить, когда люди помирятся, а когда им нужно расстаться, чтобы каждому идти своим путем и найти настоящую любовь. Каждому предначертано найти своего человека. Каждому предначертано найти любовь своей жизни.

– Как мило, – говорит Молли презрительным тоном, и из нашего разговора уходят весь накал и пыл. Она предпочитает отмахнуться, а не согласиться с моим блестящим аргументом. Я не могу позволить себе раздражаться, потому что подобный спор с ней (будто мы одни и в мире существуют только наши проблемы) уже вызвал у меня страшную ностальгию по тем временам, когда нам было по шестнадцать лет и мы были влюблены друг в друга.

Я закатываю глаза, глядя на нее.

– Не нужно снисходительного тона, Маркс. Не нужно вести себя со мной покровительственно.

– Я этого и не делаю. Очень мило, что ты так думаешь. Я просто знаю, что ты не прав.

– Кто тебя обидел? – спрашиваю я. Шучу, но она морщится.

Потому что кто-то на самом деле обидел. И сильно.

Мне не следовало это говорить.

– Давай просто скажем, что я не создана для того, чтобы стать чьей-то «половинкой», – заявляет она.

Мне становится грустно от этих слов.

Я не знаю, что ответить.

Глава 5. Молли

Черт побери, Молли.

Одно дело – быть абсолютно честной по поводу своих недостатков у себя в голове. Но я обычно стараюсь не говорить о них вслух.

На вечерах встречи одноклассников.

Бывшему парню, который меня ненавидит.

И это получается еще более мучительным потому, что Сет знает: я права. И он меня из-за этого жалеет. Я вижу это у него на лице.

– Похоже, ты очень сурова с собой, Моллс, – тихо говорит он.

Но я не сурова с собой. Я сурова с людьми, которые допускают ошибку, пытаясь меня полюбить. Потому что, к сожалению, я знаю, как это заканчивается.

– Маркс! – кричит кто-то из другой части помещения.

Это Элисса. Слава всем богам.

– Я только с ней поздороваюсь… – говорю я Сету, но он уже машет рукой, показывая, чтобы я уходила, словно мы только что не были так увлечены разговором друг с другом. Словно мы не говорили о чем-то более личном, чем дурацкие ромкомы.

– У нас с Джоном и Квинн назначена встреча с дорогими морепродуктами, – говорит он, показывая на лучших друзей детства, которые стоят в очереди за рулетиками с омарами.

Он машет им. Квинн приглядывается получше, потом вздрагивает при виде меня рядом с Сетом.

У меня не получается встать достаточно быстро.

Я пробираюсь сквозь толпу к бару, где Элисса уже заказала «Сан-Пеллегрино»[23] со льдом и пятью кусочками лайма. Ее локоны собраны на макушке, и к ее пяти футам и десяти дюймам[24] прибавляются еще шесть дюймов роста. На ней платье с запа́хом до пола, цвета бархатцев, которое прекрасно подчеркивает золотистые полутона ее темно-коричневой кожи. И в нем виден ее большой живот.

– Ох, какой он уже! – кричу я. Я видела ее только до беременности.

Она опускает руку на живот.

– Я в курсе. Что бы ни случилось, обещай мне, что ты не позволишь мне родить на танцполе.

– Не знаю. Если это случится, я использую этот случай в сценарии. Получится отличный эпизод.

– Как у тебя дела? – тихо спрашивает она.

Парень, с которым она встречалась десять минут в десятом классе, проходит мимо и ударяет открытой ладонью по открытой ладони Элиссы.

– Попробуйте «Фламинго»!

Элисса была у нас спортивной звездой. Бегуньей, которой гордился весь наш класс.

– Я схожу с ума, – признаюсь я ей. – Ты видела, кто сидит рядом со мной?

– Да, – ухмыляется она.

– Я сейчас сдохну.

– По-моему, ты жива и очень хорошо выглядишь.

– Догадайся, что я сейчас собираюсь сделать? – спрашиваю я и подзываю бармена. – Напьюсь до потери пульса.

Мне нетрудно будет выполнить обещание. В шатре полно официантов, которые курсируют туда-сюда с шампанским, а затем появляются еще и коктейли с мартини под названием – как бы вы думали? – конечно, «Фламинго»[25].

Я пропускаю закуски, подаваемые перед основным блюдом, чтобы не заполнять желудок ничем, кроме выпивки, а что еще важнее, держаться подальше от Сета. Я вижу его уголком глаза. Он курсирует по шатру, обнимает почти каждого, кого встречает, вносит номера телефонов в список контактов, вытягивает людей на танцпол.

Очевидно, что Сет счастлив, и, похоже, он в одиночку поднимает уровень серотонина у всех в шатре.

Кроме меня.

– Эй! – кричит Деззи, шагая к нам с Элиссой, назначившей себя моей дуэньей на вечер.

На самом деле я не так пьяна, чтобы за мной присматривал кто-то из взрослых. Количество выплеснувшегося в кровь адреналина из-за того, как я нервничаю, перекрывает количество алкоголя. У меня ощущение, будто я сижу на незаконных стимулирующих препаратах или, по крайней мере, веществах из Списка № 2[26].

– Пошли потанцуем, вы обе, – требует Деззи, протягивая руки каждой из нас.

– Я на слишком большом сроке беременности, чтобы танцевать, – заявляет Элисса. – У меня лодыжки как арбузы. И мне нужно позвонить Райленду.

Муж Элиссы пропускает вечер встречи, потому что сидит с двумя их детьми.

Счастливчик Райленд.

– Я не могу танцевать, – говорю я. – Просто не могу. – Я показываю на танцпол. – Там Сет.

– Они поговорили, и теперь она в ужасном состоянии, – резюмирует Элисса от моего имени.

– В ужасном состоянии, – подчеркиваю я, потому что выпила уже столько, что потеряла всякое чувство меры и не соображаю, что можно, а что нельзя.

– Тогда пошли танцевать, моя сладкая, – говорит Дез и хватает меня за руку.

Диджей ставит хиты из тех времен, когда мы были подростками, и сложно не начать танцевать под «Моя крошка вернулась», даже хотя я думаю, что ее вроде бы больше нигде не ставят. Вроде запретили ее исполнение?[27] Дез поднимает руки в воздух, танцует неистово, и я не успеваю заметить, как тоже начинаю так же бешено выплясывать. Я понимаю, что если буду усердно танцевать и плотно закрою глаза, то мне не придется беспокоиться о Сете Рубинштейне.

Следующей идет медленная песня, и рядом материализуется Роб.

– Можно я ее украду? – спрашивает он Деззи и берет меня за руку.

Деззи подталкивает меня в объятия своего мужа и хватает Элиссу.

– Пошли, – зовет она Элиссу. – Ты не на таком большом сроке, чтобы не станцевать со мной медленный танец.

Я опускаю руки на плечи Роба.

– Развлекаешься? – спрашиваю я, пытаясь перекричать Селин Дион.

– Это просто бомба, – объявляет Роб. Он уже напился – его все время клонит в сторону, и из-за него я теряю равновесие. Но он веселый пьяница, и его веселье заразительно.

– Тебе нравится? – спрашиваю я, хотя музыка мешает разговаривать.

– Да! Мне нравятся ваши друзья. Ты знала, что Чаз профессиональный комедийный актер? Он обещал мне билеты на свой стендап, когда в следующий раз приедет на гастроли в Чикаго.

– Тебе повезло.

– А тот тип из хедж-фонда, который сидит у нас за столом, рассказал мне, что был тайно влюблен в Деззи, но был таким робким, что не решался с ней заговорить. Как это мило, правда?

– Ага! Ей следует бросить тебя и уйти к нему. Он купит ей остров.

– Знаю! Именно это я и сказал. О, и еще я познакомился с этой забавной парочкой, которая живет рядом с тобой в Лос-Анджелесе.

– Глорией и Эмилем?

– Да. И подумать только – они работают художниками-декораторами на фильмах.

– Да, я знаю. Мы же соседи, как ты и сказал.

– И я люблю Сета! – орет он, и в это мгновение песня резко обрывается.

– Заткнись, – шиплю я.

– Что? – спрашивает он, изображая невинность. – Он живет в Чикаго. После возвращения мы с ним собираемся выпить пива.

– Ты же знаешь, что он мой бывший.

– Ага. Так даже лучше.

– Предатель.

Диджей легко постукивает по микрофону, чтобы привлечь внимание.

– А теперь песня по заказу. Она посвящается очаровательной Молли Маркс, – объявляет он идиотским голосом, которым, похоже, обладают все диджеи.

– О-о-о-о! – орет толпа. Все в этом помещении знают, что я терпеть не могу внимания к себе, в особенности если это как-то связано с танцами.

– Моллс, у тебя явно есть поклонник, – говорит Роб, растягивая слова.

Из колонок вылетают широко известные первые такты песни NSYNC[28] «Этим человеком должен стать я».

Я резко поворачиваюсь к Дез и Элиссе, которые хохочут, глядя на меня.

– Это вы устроили? – ору я, пытаясь перекричать музыку.

Они невинно качают головами. Элисса жестом показывает, что мне следует развернуться.

У меня за спиной стоит Сет, губами повторяя слова песни.

Он опускается на одно колено.

– Могу ли я пригласить вас на этот танец, миледи?

– Не можешь.

Он улыбается. Он забавляется.

– Я должен был. Я просто должен был это сделать.

В годы учебы в школе это была «наша» песня наоборот, если так можно выразиться. Ее антипод. Я так ее ненавидела, что Сет врубал ее в машине, чтобы вывести меня из себя, если я плохо себя вела. Я так ее ненавидела, что он заставлял меня под нее танцевать, когда я была расстроена, чтобы моя грусть перешла в ярость. Я так ее ненавидела, что он пел ее мне, словно серенаду, каждый раз, когда мы ходили в караоке, как часть какого-то извращенного ритуала спаривания.

Ну, вы понимаете. Бойфренды так иногда делают.

Сет хватает меня за руку и резко подтаскивает к себе.

– Пошли, Маркс. Ты должна со мной станцевать. Это традиция.

У меня нет выбора, кроме как последовать за ним.

Он обнимает меня за талию и притягивает еще поближе.

– Этим человеком должен стать я! – орет он мне в ухо.

Глава 6. Сет

Наконец, наконец я от этого избавился.

Теперь я спокоен – после пятнадцати лет, когда носил в сердце обиду на Молли Маркс. Чувствую себя легким как перышко, хотя мне кажется немного абсурдным то, что я так долго точил на нее зуб. Но я прощаю себя за это. Я не оставлял места для боли.

Ведь Молли была моей первой настоящей любовью, и она извинилась, пусть это получилось и не очень хорошо. Вероятно, я больше никогда в жизни не увижу ее после сегодняшнего вечера, и мне хочется с ней потанцевать по старой памяти. Под ее любимую песню.

Да, признаю, может, мне хочется ее немного помучить.

Дело в том, что хронически сердитых и вечно недовольных людей надо иногда мучить. Как ни странно, это их веселит.

К тому же я выпил немало «Фламинго», и у меня внутри бурлит кофеин.

– Это жестоко, – орет Молли мне в ухо.

– Нет, это забавно, – возражаю я.

Я придвигаю ее бедра к своим – если говорить об оставшемся между нами расстоянии, то все вполне невинно, но двигаю я бедрами в таком ритме, как любят сексуально возбужденные подростки на танцевальных вечерах в школе.

В основном я делаю это, чтобы поиздеваться над ней, но также и потому, что… ну… она такая сексуально привлекательная, черт побери.

– Давай, малыш, пошевели бедрами! – кричу я, потряхивая ее за плечи.

– Жесть, – орет она в ответ, но подчиняется моему приказу.

Ее плоть прикасается к моей.

– Сделай это ради Джастина, – шепчу я ей в ухо, опускаю руку ей чуть пониже спины и кручу нас.

– Какого еще Джастина?

– Тимберлейка, малыш.

Молли хихикает, но я знаю, что победил.

Она точно такая же, как была в школе. Я всегда интуитивно понимал ее тогда. Между нами мгновенно вспыхнула искра – не только в сексуальном плане, это была настоящая дружба, которая возникла естественно. Это как когда ты легко начинаешь разговаривать с человеком и можешь проговорить несколько часов.

Несмотря на длинный список моих подружек, у меня ни с кем не было такой связи. А ведь прошло столько лет.

В некотором роде я все еще скучаю по ней. По моей Моллс. Моей мисс Молли. Моей Марки Маркс.

– Моллс, – говорю я, притягивая ее еще поближе.

– Да? (Вроде она сказала «да», но NSYNC орут уж слишком громко.)

– Прости, если я тут на тебя наехал вначале. Надеюсь, что не испортил тебе этот вечер.

Она качает головой.

– Я это заслужила! – кричит она.

Не отрицаю.

– Рад тебя видеть! – ору я в ответ.

– Правда? – переспрашивают ее губы. Я ее не слышу, но мне плевать.

Теперь, после того как мы со всем разобрались, я хочу танцевать.

Я страстно уговариваю Молли еще потанцевать, а она отклоняется назад и смеется. Я пару раз кручу ее, не в такт музыке – просто для удовольствия.

К концу песни она тоже поет. Мы смотрим в глаза друг другу, а наши бедра теперь… Смею ли я это сказать?.. Трутся друг о друга.

Это забавно – и это возбуждает. Поэтому, когда следующей начинает звучать «Потряси своей задницей», Молли даже не пытается уйти и отстраниться. Вместо этого она начинает танцевать попой ко мне, потряхивая этой частью своего тела.

Это происходит? Она трется попой о мой пах и потряхивает своими невероятно длинными эротическими волосами, бьет ими меня по лицу?

Да, Ваша Честь. Она именно это и делает!

Когда песня заканчивается, мы оба взвинчены, поэтому я обнимаю ее за плечи и увожу с танцпола.

– Давай что-нибудь выпьем, – предлагаю я. – После моего последнего «Фламинго» прошло, по крайней мере, двадцать минут.

Мы машем официанту и хватаем стаканы со смертоносным, насыщенным кофеином алкоголем.

– Давай прогуляемся по пляжу, – предлагаю я.

Несомненно, я испытываю судьбу и могу спугнуть удачу. Я уже готовлюсь к тому, что она сейчас начнет извиняться и отправится к Элиссе стонать, что случайно получила удовольствие в моем обществе.

Но она кивает.

– Отличная мысль, – говорит Молли. – Там так хорошо и такой ароматный воздух.

Квинн, сидящая в другой части шатра, встречается со мной взглядом и неодобрительно прищуривается в стиле английской няни, которая застукала ребенка, в больших количествах поедающего торт. Они дружат с Молли – они вместе учились в колледже в Нью-Йорке, но она беспокоится обо мне и хочет меня защитить.

Это очень мило с ее стороны, но прямо сейчас мне не нужен герой, мне нужен поцелуй женщины, которая держит меня за руку и ведет к океану, и шепчет при этом:

– Пошли. Я хочу глотнуть свежего воздуха.

Надеюсь, что она имеет в виду «Я хочу тебя».

Крепко сжимаю ее руку, и мы идем прогулочным шагом по берегу, останавливаемся у причала.

– Помнишь, как мы здесь целовались? – спрашивает Молли.

Я пытаюсь сохранять хладнокровие и говорить спокойно.

– Да, очень хорошо помню. Очень раздражает, что про этот пляж узнали туристы. Теперь полтора часа уходит на то, чтобы добраться сюда из города. Такие пробки.

– Я знаю. Моя мама всегда хочет сюда поехать, когда я прилетаю, но это стало так неудобно.

– Ты часто приезжаешь? – спрашиваю я.

Я сам часто, но ни разу не столкнулся с Молли.

– Обычно раз в год, если не возникает какой-то необходимости, – отвечает она. – Я здесь бываю на Рождество, а мама приезжает в Лос-Анджелес на четвертое июля[29].

Я помню, в какое Молли приходила возбуждение каждый год четвертого июля, когда мы учились в школе. Несмотря на то как плохо шли дела дома, ее мать всегда устраивала пикник на пляже для всех их родственников. Молли так радовалась этим пляжным вечеринкам и вела себя на них так уверенно, что ее едва ли можно было узнать. Я любил наблюдать за ней в те дни – счастливой и не озабоченной своими проблемами.

– Значит, больше никаких пикников на пляже? – спрашиваю я. Мне становится немного грустно от того, что этой традиции больше нет.

– На острове больше не разрешается разводить костры, – пожимает она плечами. – Да и мама сейчас много работает, переехала в лучшую часть острова, а у моих теть и дядей поубавилось энергии, и им не хочется приезжать сюда. Они же стареют, понимаешь? Да и пробки.

Жители Флориды яростно ненавидят пробки и запруженные дороги – частично потому, что в городе в разгар сезона теперь появляется очень много туристов и «перелетных птиц»[30], не обладающих особым мастерством вождения. Следовательно, это штат с агрессивным поведением на дорогах.

Я рад, что теперь живу в Чикаго.

Но мне все равно нравится сюда возвращаться.

– Что происходит в Лос-Анджелесе четвертого июля? – спрашиваю я.

– О Боже, Сет! – восклицает она, и в ее голосе слышится что-то совсем для нее нехарактерное, похожее на возбуждение.

Я тоже возбужден, потому что она не называла меня по имени целых пятнадцать лет. Я буквально чувствую мурашки, пробегающие у меня по позвоночнику. Сет. Это звучит как «секс», только произнесенное чуть шепеляво.

– Там так красиво, – продолжает Молли. – Лучший праздник из всех, организуемых в городе, – все буквально сходят с ума, запускают фейерверки. Вся долина освещается этими великолепными огнями, когда стреляют из каньонов. Я не могу это описать. Конечно, немного страшно, потому что есть угроза пожара, и звуки эхом отдаются от гор, получаются акустические удары. Такое ощущение, что ты попадаешь под бомбежку, ты чувствуешь происходящее всем телом, но чувство это совершенно грандиозное и возвышенное.

Совершенно очевидно, что я возбуждаюсь при виде такой Молли, которой она бывает редко, – честной.

– Значит, ты евангелистка четвертого июля в Лос-Анджелесе, Молли Маркс?

– Наверное, да. Это волшебная ночь. Чистая магия! Тебе стоит как-нибудь приехать.

Похоже, она осознает, что только что сказала, одновременно со мной – и ахает, а у меня на лбу выступает пот.

– Я хотела сказать, что тебе нужно когда-нибудь приехать в Лос-Анджелес на четвертое… – быстро добавляет она.

– Да, я все понял, – заверяю я ее.

– Я не хочу показаться грубой, но было бы просто странно…