7,99 €
В мире, где Святые — чудовища, а Страна чудес — темный лес, юные ведьмы Каро Рэббит и Иккадора Элис Сикл приговорены к заключению в этом лесу за преступление, которого они не совершали. Каро служит Красной Королеве и притворяется, что не знает об экспериментах с монстрами, которых ее госпожа прячет глубоко в недрах дворца. Предательство Каро превращает Икку из робкой девочки в безжалостную охотницу. Охотницу, которая не остановится ни перед чем, чтобы отомстить Каро, Королеве и самому трону...
Das E-Book können Sie in Legimi-Apps oder einer beliebigen App lesen, die das folgende Format unterstützen:
Seitenzahl: 576
Veröffentlichungsjahr: 2025
Zoe Hana Mikuta
OFF WITH THEIR HEADS
All rights reserved. This edition published by arrangement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency
Любое использование материалов данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается
Иллюстрация на обложке hell alka
Дизайн обложки Ольги Жуковой
Copyright © 2024 by Zoe Hana Mikuta
© Ефимова Н., перевод на русский язык, 2025
© ООО «Издательство АСТ», оформление, 2025
Посвящается девушкам, которые становятся все более и более странными…
Надо вырасти нам. Сначала больно[1].
Насколько сильно ты можешь измениться без последствий для себя, прежде чем ты превратишься в кого-то другого, прежде чем ты в некотором роде совершишь убийство?
Что ж, поскольку ты уже здесь, дорогой читатель, миновал середину этого предложения и даже добрался до его сумбурного конца…
Не откажи в любезности анонимному рассказчику, задержись еще на минутку. Представь себе начало страшной сказки, и… Ничего себе! Какие же у меня смелые читатели! Ты все еще здесь, тебя не отпугивает неизвестность… Подобная преданность заслуживает поощрения, утешения, знакомого зачина, неких традиционных фраз, и поэтому…
Когда-то давным-давно, в мире, который терроризировали Святые, жили-были две озлобленные, жестокие девушки, неравнодушные друг к другу…
В стране Исанхан[3] существует древняя легенда о творении: девочка спит посреди цветочного поля и видит во сне мир. Кэресел и Иккадоре всегда нравился такой взгляд на происхождение вселенной. Сказка о какой-то мерзкой маленькой ведьмочке, в голове у которой они находятся и которой снятся всякие нехорошие вещи.
Которой снятся они.
Которой снится Страна Чудес.
Год 0094, Зимний Сезон
В живых остается 1006 Святых
«Святого Дорму Уза[4], вероятнее всего, привлеченного запахом скорби, заметили в южной части Охраняемого Округа Юхва поздно вечером в восьмой день Зимнего Сезона. В грязи на берегу реки у южной Стены были обнаружены отпечатки босых ног и ладоней. Судя по следам, Святой вернулся в Страну Чудес.
Сообщается, что, взобравшись по каменной стене кузницы, Святой сорвал ставни с окна комнаты (в которой после очередной волны соляной лихорадки были заняты только две кровати из четырех), прокатился по полу и нырнул под кровать. Там он дождался появления кузнеца Дака Мерриуэзера и его жены Раны Мерриуэзер, привлеченных криками младшей дочери. Затем Святой на четвереньках выполз из-под кровати, убил и съел кузнеца, его жену, их младшего ребенка и, держа в зубах скелеты всех троих, скрылся через окно. Свидетельские показания получены от одиннадцатилетнего Рена Мерриуэзера, единственного выжившего члена семьи.
Считается, что Святой вернулся в свое гнездо и, возможно, некоторое время будет занят перевариванием добычи или некромантией. Тем не менее жителям рекомендуется избегать реки до тех пор, пока не будет точно установлено, что…»
Каро постучала костяшками пальцев по стойке бара, и чтение прекратилось. Она поднялась со стула, застыла на несколько секунд, потом провела тыльной стороной руки по губе, на которой осталось несколько капель спиртного.
– Мне продолжать, нуна[5]? – спросил мальчишка-чтец, подняв взгляд от газетной страницы.
Каро уставилась на мальчика, потом схватила его и уже собралась тряхнуть как следует, но передумала и вместо этого поцеловала в лоб. Тот испуганно вздрогнул. Каро забрала у него газету и поднесла к одному из светильников, освещающих общий зал таверны.
Даже в обычном состоянии она могла прочесть лишь два-три слова, но сейчас она была настолько пьяна, что забыла об этом, глядя на крошечные чернильные штрихи. Рыжие язычки пламени едва заметно подрагивали. Через несколько секунд она опомнилась и смяла газету в руках.
– Да, я заберу ее, – произнесла она. Вполне членораздельно, она была в этом почти уверена. Потом решила, что взгляд широко раскрытых глаз мальчишки выражает недоверие, и все-таки тряхнула его, совсем немного. – Эй, не волнуйся[6], хорошо? Нуна заберет ее. Не волнуйся.
– Заберет что?
Но Каро уже отпустила его и, ногой открыв дверь, вышла из кабака.
Дверные ручки были украшены красными лентами по случаю приближавшегося праздника – Бегов Святых. На улице лило как из ведра. Каро подняла капюшон и зашагала по тротуару, приплясывая, напевая и яростно размахивая кулаками, чтобы отпугнуть прохожих. В конце концов она опустилась на колени в лужу, на дне которой притаились острые камни, чтобы пробормотать несколько ничего не значащих любезностей своим богам; после этого она поднялась, и ее вырвало у подножия ивы, склонившейся над дорогой. Ворона, упрямо не обращающая внимания на дождь, наклонила голову и взглянула на Каро со своего насеста.
– Что она заберет? – снова спросил мальчишка, наблюдавший за ее передвижениями из окна таверны.
– Голову, – ответил хозяин.
– Голову?
– Ты знаешь, кто это, мальчик?
– Нет, аджосси[7].
– Повезло тебе. Это была Кэресел Рэббит[8].
Они смотрели вслед Каро, которая отрывисто отсалютовала иве и с величественным видом удалилась, высоко подняв голову. Намокшие от дождя светлые волосы прилипли к вискам.
Мальчишка-чтец прищурился.
– Кто?
Хозяин таверны перегнулся через стойку. Мальчишка подался навстречу ему, ощутив, что сейчас услышит нечто крайне важное и интригующее.
– Кэресел Рэббит, – сообщил кабатчик, – охотится за Святыми и отрезает им головы.
И он хлопнул своей огромной ладонью по стойке рядом с плечом слуги. Мальчишка взвизгнул от неожиданности, а хозяин хрипло рассмеялся, и никто из них не заметил, как ворона, заинтересованная Кэресел Рэббит – как все вороны, – сорвалась с ветки и закружилась над дорогой.
«Эта из тех, кто меня недооценивает», – равнодушно подумала Каро. Птица закончила изучать ее и опустилась ей на плечо. Когда ворона вцепилась когтями в плащ, молодая женщина оскалила зубы, откинула голову назад и рассмеялась.
Смех был хриплым, недобрым; возможно, поэтому птица попыталась улететь. А скорее всего, когда Каро приоткрыла рот, птица заметила магию, сочившуюся из десен вокруг коренных зубов.
Так или иначе, Каро успела плюнуть на ворону, прежде чем та расправила крылья; когда магия попала на птицу, она начала распадаться на части.
Перья вывалились. Мышцы и сухожилия обмякли и отделились от костей. Каро движением плеча сбросила на землю кучку плоти. Ей стало скучно. Она уже забыла о вороне и думала о Стране Чудес.
Год 0089, Зимний Сезон
В живых остается 1104 Святых
Кэресел Рэббит сунула руку под платье подруги и прищурилась, глядя во двор, окутанный туманом. Они прятались в беседке. Первый колокол еще не звонил. Всю ночь шел дождь, трава поникла, грязная мутная жижа плескалась у серого каменного бордюра, окружавшего газон. Крытая галерея, которая соединяла два здания Эмпатии, была пуста; ромбовидные стекла были покрыты изморозью. Икка прерывисто вздохнула, и облачко пара, вырвавшееся у нее изо рта, коснулось уха Каро.
Каро ощутила ликование, прикусила губу, чтобы скрыть улыбку, и тряхнула головой. Капюшон съехал на лоб. «Я так реальна, просто ужасно реальна», – мысленно сказала себе Каро в обычной для нее драматической манере; она наслаждалась драмой, постоянно искала ее. Кэресел Рэббит и Иккадора Алиса Сикл были цветущими существами из плоти, крови и магии в этом крошечном уголке мира, но этот гребаный уголок мира был таким скучным. Он как бумага, ворчала про себя Каро; этот мир был куском бумаги, и когда вспыхнет огромный пожар и пламя начнет пожирать его, Каро сгорит вместе с ним – медленно, но верно.
Икка оттолкнула Каро, провела по своим тонким злым губам тыльной стороной ладони, и в этот момент над двором разнесся резкий звон колокола. Они стояли у стены в том углу беседки, где было меньше всего пауков. Но пауков все равно было предостаточно, и Икка большим пальцем придавила мерзкую тварь, заползшую ей на висок. Вытерла ноги юбкой Каро, и Каро позволила ей это, потом поймала запястье Икки. Та попыталась вырваться.
– Эй, эй, Заика. Давай останемся, пропади пропадом эти уроки, – сказала Кэресел.
Икка не ответила, высвободилась, потом нырнула под руку, преградившую ей путь, и ее черные шелковистые волосы коснулись рукава Каро.
– Текка, – грубо рявкнула черноволосая ведьма.
Каро пошла за ней. Они прошлепали по грязи, вошли в галерею и свернули налево, в южное крыло. Слова Икки всегда были такими злобными, такими колючими. Каро хотела бы проглотить их все до последнего, чтобы шипы разорвали ей глотку.
– В это время она обычно уже здесь, – вслух размышляла Каро. И снова попыталась обнять Икку за талию, но Икка ударила ее по руке.
Они шагали по черному кирпичному полу Приходской Академии для Молодых Девиц Благословенной Царицы Небесной, Божественной Эмпатии. Опоздавшие девушки бесшумно спешили мимо. Каро поискала взглядом каштановые кудри Текки.
– Может быть, она уже в классе, наша примерная ученица…
Шутка. Текка без колебаний согласилась бы прогулять урок, если бы Каро предложила. Это Икка Сикл была у них любительницей книжек. Икка-Заика и ее книги… она так забавно хмурила свои черные брови, когда читала… она заслуживала лучшего. Она заслуживала того, чтобы учиться в какой-нибудь престижной школе, в каком-нибудь далеком, богатом и процветающем Округе, а Каро заслуживала того, чтобы последовать за ней туда, следовать за ней повсюду… Неужели это все, чего Каро хотела от жизни? Она оглядела полутемный коридор, всмотрелась в сердитое лицо Икки. Возможно. Точнее, это все, на что она могла надеяться. Она знала: из-за Святых, которые хозяйничали в Лесу, называвшемся Страной Чудес, ей придется просидеть в этом Округе всю свою жизнь. И все же иногда Каро разрешала себе помечтать. Возможно, возможно, несмотря на все это, однажды…
Каро также подумала еще две вещи. Во-первых, основатели их школы были весьма самонадеянны, давая ей такое претенциозное название, ведь преподавание никуда не годится. А во-вторых, она, Каро, скорее войдет в Страну Чудес в поисках лучшей, интересной жизни, чтобы ее сразу же сожрал какой-нибудь Святой, чем согласится в течение следующего часа выслушивать, как мадам Киллингтон бубнит что-то там насчет геометрии рун.
Эмпатия была единственной школой для девочек в Астаре и окружавших ее деревнях Охраняемого Округа Мугунхва, поэтому учились здесь дочери фермеров с плантаций глицинии и сироты из приюта, находившегося в конце проселочной дороги. Скажем сразу, чтобы не запутывать читателя, что именно в этом приюте и обитали Икка с Каро. Таким образом, Икка и Каро за шестнадцать лет своей жизни не бывали нигде дальше этой единственной улицы – кроме тех дней, когда они посещали дом Текки Мур и сад ее родителей.
Там, среди ароматных цветов глицинии, они практиковались в своей слабой и мелкой, но весьма болезненной магии. Иногда они пытались найти себе новых богов; иногда обсуждали, как убьют Белую Королеву, Делкорту Октобер Ккуль[9], и Червонную Принцессу, Хэтти[10] Новембер Ккуль, и захватят трон. Потому что они уже могущественны – разумеется, а как же иначе! Они были величайшими ведьмами своего времени.
Каро, мурлыча вполголоса, схватила Икку за руку, прежде чем та успела открыть дверь классной комнаты. Прижала губы к уху Икки и прошептала:
– Пойдем покурим на колокольне, Заика. Нам многое нужно обсудить – в конце концов, королева и принцесса в городе. Самое время осуществить покушение, тебе не кажется?
– Прекрати[11]. Как же ты меня раздражаешь, – прошипела Икка.
Обычно с утра она угрюмо молчала; значит, сегодня хороший день, подумала Каро. Икка очень редко открывала рот до полудня. «По крайней мере, для того, чтобы что-то сказать», – добавила про себя Каро и улыбнулась. Икка решила, что над ней смеются. Она резко дернулась и бросила:
– И потом, ты даже не спросила Текку.
Каро поцокала языком и надула губы.
– Чего это ты такая кислая, Заика? Сегодня же праздник!
– Какой еще праздник? – угрюмо отозвалась Икка. – Нет никакого праздника.
Обе прекрасно знали, о чем речь. Об этом всю неделю писали в газетах. Каждый год в середине зимы королева проводила Бега Святых. Это было единственное событие, ради которого члены королевской семьи покидали столицу, – если не считать похорон родственников и деловых поездок по провинции.
В этот день должны были состояться пышные празднества и игры, которые организовывала Белая Королева по своему усмотрению и, хуже того, пользуясь своим воображением. Торжества проводились в большой деревне, располагавшейся в дальней части Округа Мугунхва; в Астаре никогда ничего не происходило. Некоторые местные ездили туда специально, чтобы посмотреть, как Святые, которых привозила с собой Делкорта, подвергались изобретенным ею пыткам. Заглянув в классную комнату, Каро увидела несколько пустых парт. Везучие девчонки, отправились любоваться мясорубкой.
Кэт Пиллар[12] – так, если верить газетам, звали Святую, выбранную для участия в сегодняшних развлечениях. Караван Белой Королевы, вероятно, прибыл в Округ ранним утром и должен был уехать до рассвета, оставив на арене кровавые лужи. Говорили, что иногда королева выбирает из толпы людей для участия в Бегах. Может быть, это не просто слухи? По закону на арену для боя со Святыми полагалось выпускать только осужденных преступников, но все слышали рассказы. О том, как Делкорта оставляет участникам боев жизнь или обрекает их на смерть – в зависимости от настроения. О том, как Хэтти, принцесса с каменным лицом, сидит, сложив руки на коленях поверх юбок ханбока[13], и даже не морщится, когда кровь брызжет во все стороны. И каждый год, когда начинались Бега Святых и люди украшали дверные ручки белыми лентами, чтобы выразить поддержку и одобрение – в конце концов, королева всегда убивала Святого после игр, что снижало общее число монстров, – Каро, Икка и Текка говорили о том, что пора с этим покончить. Покончить с монархией. Покончить с жестокими развлечениями. Люди не должны бояться королевы. Они должны бояться только их троих.
Были ли это только разговоры? Возможно, да, а возможно, и нет. Главное, это позволяло им убить время…
Надувшаяся Каро вошла в класс следом за Иккой и шлепнулась за парту позади нее, у окна со старыми, грязными стеклами; когда она смотрела в окно, далекие холмы казались желтыми, как моча. Удивляло то, что свету вообще удавалось пробиться через эти стекла; они стирали цвета, и на парты падали тусклые серые лучи. Каро оглядела полупустое помещение, скучающих учениц. Дождавшись, когда Киллингтон отвернется к доске, она наклонилась вперед и прошипела в затылок Икке:
– Тек даже не соизволила прийти.
Скорее всего, она уже сидела на колокольне, закинув ноги на подоконник, запихивая кирпичи обратно в тайник, где Каро недавно спрятала тайком приобретенные сигареты и коробку спичек.
Икка подперла подбородок рукой, и ее мягкий широкий нос уперся в костяшки пальцев. Она оглянулась на пустое место в конце ряда. Обычно разговоры на уроках сводились к следующему: «Заткнись и дай мне сосредоточиться» (Икка), «Давайте прямо сейчас встанем, уйдем и никогда больше сюда не вернемся» (Каро), «Сначала сожжем школу» (Текка).
Таким был тон разговоров этой троицы, их восхитительные, жестокие рассуждения. Они заставляли Каро почувствовать себя злобной и коварной, а следовательно, великой и могущественной; после самых интересных разговоров она ощущала легкую тошноту. Она знала, что Икка испытывает то же самое, и после уроков, когда они брели обратно в приют, их собственные слова и мечты переполняли их и кололи изнутри, словно булавки. Они не в силах были сидеть в помещении. Вскоре они уже распахивали окна спальни – как обычно, напомнив остальным воспитанницам о том, что произойдет, если кто-нибудь пикнет, – спускались на землю и бежали прочь, к дому Текки.
Однажды ночью, когда Каро с Иккой прибежали и обнаружили Текку у ворот родительской фермы, она приветствовала их с дерзкой улыбкой и серьезно произнесла: «Сегодня полнолуние, луна огромная, круглая и белая, как свадебный торт, и поэтому я считаю, что нам троим следует стать одной семьей. Что вы на это скажете, дорогие мои?»
«Я скажу… – ответила Каро, схватила руку Текки и, в свою очередь, широко ухмыльнулась, несмотря на то что никакой луны не было видно из-за плоптных облаков. – Да, дорогая».
Но Икка обняла себя худыми руками и сердито уставилась на подруг.
«У нас нет колец».
«Какая же ты избалованная», – проворковала Текка, и они с Каро окружили Икку. Одна рука очутилась в черных волосах подруги, вторая тыкала ее пальцем в ребра. Это было так странно. Иногда Каро не могла отличить себя от Текки, но, возможно, это происходило потому, что она и не хотела. Икка отмахнулась, вынырнула из кольца их рук и прислонилась спиной к столбу ворот, у которого только что стояла Текка.
Каро заметила, как тени на несколько мгновений исказились, потянулись к ногам Икки, но потом они с Теккой опомнились и отпрянули.
«Что это с тобой, а?» – хмыкнула Каро и уперлась ногой в ограду, чтобы встать. Посмотрела на Текку, которая, намотав на палец прядь каштановых волос, коснулась носком туфли ноги Икки.
«Да, Алиса, – произнесла Текка, сверля Икку своими темными глазами. – Струсила? Ты разбиваешь наши сердца».
«Черные, черные сердца», – прощебетала Каро.
Икка выплюнула:
«Я не хочу, чтобы это было только у меня в голове».
За оградой бесшумно покачивались ветви глицинии, скрывавшие небо, облака и робкие лучи белой, как свадебный торт, луны; приторно-сладкий аромат цветов уже въелся в одежду Каро. От волос Текки всегда пахло глицинией.
«А что в этом плохого?» – искренне удивилась Каро и потерла висок согнутым пальцем. Разве они уже не существовали друг у друга в головах?
«Неужели нас так легко забыть, Алиса? – рассмеялась Текка и положила подбородок на макушку Икки – пока что она была самой высокой из троих. – Боишься, что проснешься и окажется, что все это был сон? Ничего страшного. Не волнуйся. Я так и подумала, что ты скажешь что-то в таком духе. Дай руку. Я взяла с собой нож».
По мере того, как они взрослели в этом убогом, ничтожном Округе, росла их уверенность в том, что они не найдут ничего интересного для себя в прочих людях – только друг в друге. И из-за этого диагноза они были обречены гнить заживо в случае разлуки. Увядать, засыхать. Друг без друга – в качестве зеркал – они забудут, кто они такие на самом деле, превратятся в нелепые, жалкие, невежественные существа; они знали это. Они не будут больше злыми и испорченными, а ведь именно злоба делала их живыми. Магия, текущая в их жилах, иссякнет и станет бесполезной.
Сблизиться с кем-то другим? С другими людьми? Нет, нет, из этого ничего не выйдет, никогда. Каро знала, что она просто рано или поздно прикончит этого «другого».
У нее внутри жило нечто темное и беспокойное, она чувствовала, что оно сидит у нее в груди, словно острые осколки, словно шрапнель, готовая взорваться, вырваться, осыпать весь мир – если бы только она смогла выбраться из этой дыры! Икка и Текка видели это в ней; они не пугались, не отшатывались, наоборот, их завораживало это зрелище, и Каро тоже видела в них нечто подобное, маленькие бомбочки, начиненные шипами, подвешенные в грудной клетке, как венки из омелы. Часто ей приходило в голову: если одна из них взорвется, то за ней последуют еще два взрыва – цепная реакция. Так что, может быть, однажды…
Пристрастный рассказчик допустил бы несправедливость, не упомянув о том, что в хорошеньких головках этих девиц прочно угнездилась склонность к садизму, которую они без особого старания прятали под маской мазохизма. Свойственная им любовь к боли, которая сопутствовала их природному магическому дару, действительно отдаляла их от остальных людей, тем более от ровесников.
В прежние времена их даже называли бы Святыми. Святые были людьми, которые ежедневно практиковали и оттачивали свою магию, несмотря на то что она разъедала их тела и причиняла невыносимую боль. Это могущество позволило им успешно отразить атаки армии фанатиков во время чумных войн. Но Каро, Икка и Текка выросли в эпоху, когда Святые перестали быть праведниками; теперь это были безобразные, потерявшие человеческий облик чудовища, которые бродили по Стране Чудес – так назывался Лес, расположенный за Стеной. Едва ли кто-то из Святых сегодня пользовался своими магическими способностями; их существование и без того представляло собой сплошное страдание.
Но наши три героини не боялись своего могущества, и поэтому они были чужими среди сверстниц. Каро часто говорила себе: как им повезло! Пусть все прочие держатся от них подальше и даже не думают о том, чтобы им надоедать.
– Мисс Рэббит, – раздался у классной доски резкий голос. Он хлестнул, как удар кнута, и девушки выпрямились. Киллингтон сверлила Каро горящим взглядом. – Снимите капюшон.
– Прошу прощения, сонсэнним[14], – равнодушно пробубнила Каро и передернула плечами. Плащ упал на спинку стула.
Кэресел поскребла макушку, поправила светлые кудряшки и посмотрела на доску.
Чтоб тебя. Она в первый раз видела эти каракули.
Но на самом деле это было неважно. Единственный нормальный университет находился в Округе Петра, за много миль от Округа Мугунхва, за Стеной. Каро знала, что может даже не мечтать о путешествии через Страну Чудес для сдачи вступительных экзаменов: пеший переход означал встречу со Святыми или Бармаглотами, так что это исключалось, а денег на бронированный поезд у нее не было. Университетский диплом – даже если бы ей удалось его получить – не значил ровным счетом ничего; ей все равно предстояло стать жалкой работницей на одной из ферм, медленно умиравших внутри той самой Стены, которую она видела на горизонте по вечерам. Она с каждым днем совершенствовалась в своей «птичьей магии», но это тоже ничего не значило.
Ничего не значило, и поэтому Каро было наплевать на учебу.
Икка и Текка тоже застряли в этой глухомани.
С ней.
Каро часто размышляла о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы она была богата. Или если бы она была могущественной ведьмой, а не девчонкой, которая валяет дурака в подвале приюта, глядя на то, как нити магии, похожие по цвету на полярное сияние, обвивают кончики ее пальцев, и пытаясь сотворить ерундовое заклинание над вороной, сбитой камнем с забора. Итак, получив богатство или могущество, она стала бы очень жестокой девицей.
Каро сцепила руки, потерла подушечкой большого пальца безымянный палец на другой руке, нащупала тонкий шрам, похожий на кольцо. У Икки и Текки были такие же. Они не просто женаты. Они связаны узами крови и боли.
Раздался резкий скрежет металлической ножки стула о кирпичный пол, и Каро подняла голову.
Икка стояла, опираясь руками о парту. Она хорошо видела, но сейчас прищурилась, пытаясь разглядеть что-то за стеклом.
– Иккадора Алиса Сикл, – взвизгнула Киллингтон. – Что вы де…
В другое время это взбесило бы Каро – Текка была единственной, кому позволялось вслух называть Икку Алисой, – но она не услышала остального. Она увидела то, на что смотрела Икка, и тоже вскочила на ноги. Икка сжала ее пальцы; это удивило Каро, и она не успела подумать, как ей повезло. Потому что она едва успела втянуть воздух сквозь зубы, а потом Икка шагнула вперед, в тени, лежавшие под узким подоконником, и девушки превратились в ничто и перенеслись в никуда.
А в следующее мгновение они были уже снаружи. Они вышли из неверной тени кривой ивы, склонявшейся над галереей Эмпатии, и побежали по дороге, к столбу дыма, поднимавшемуся над фермой Муров.
С неба сыпался пепел и шелковистые лепестки глицинии; их края еще тлели, когда их уносил ветер. Икка остановилась в нескольких шагах от пылающей рощи, и Каро могла думать только об одном: «Не Текка, только не Текка». Она смотрела на живые, веселые, пляшущие языки пламени, потом подняла голову и взглянула на черный силуэт вороны, кружившей высоко в небе.
Магия выступила у нее на глазах, концентрированная, горячая, жгучая, склеила ее ресницы, но потом она моргнула, смахнула синюю жидкость и подула вперед и вверх, поймала тело вороны и вселилась в него.
Разумеется, Каро не умела летать, поэтому она тут же начала падать навстречу ревущему пламени. Но прежде чем упасть на землю и сгореть заживо, она успела кое-что разглядеть.
Кэресел внезапно вернулась в свое тело – оно валялось в грязи, и Икка безжалостно трясла его. Она стояла на коленях рядом с Каро, стиснув зубы, запятнанные ее собственной серебристой магией. Каро оттолкнула подругу, и ее вытошнило на дорогу, засыпанную пеплом. Сцепила зубы и вытерла с ресниц липкую магическую субстанцию. Ярко-синяя жидкость разъедала костяшки пальцев.
– Я видела кого-то в доме, – прохрипела Каро, давясь желчью. Нечаянно вдохнула дым, закашлялась. – Какое-то движение…
Икка дернула Каро за руку, подняла ее.
– Текка?
– Не знаю…
Икка снова прищурилась, глядя в сад. Сколько дней провели они здесь, среди глициний, под вечно серым светом, льющимся с вечно серого дождливого неба на гроздья лиловых цветов? Текка Мур лежала среди корней, с помощью колдовства заставляя мышей поедать друг друга, а Икка и Каро наблюдали за этим со смесью отвращения и любопытства.
– Не знаю, смогу ли я, – простонала Каро, отравленная собственной магией; магия выступила слишком быстро, и от ее избытка ей стало плохо.
В висках пульсировала боль, Каро бросало то в жар, то в холод, голова кружилась, двоилось в глазах. Это было в сто раз хуже самого ужасного похмелья, которое ей когда-либо приходилось испытывать.
«Просто убейте меня, – вяло молилась она, чувствуя, как в пустом желудке плещется кислота. – Проклятые боги… О, боги мои, простоубейтеменя».
– Икка, мне кажется, я не смогу…
– Кэресел Рэббит, – прошипела Икка, вцепившись в плащ Каро одетыми в перчатки руками. Ее взгляд опалял Каро, в ее глазах отражалось пламя. В этом взгляде было многое. Все те дни, медленно превращавшиеся в холодные сумерки, когда они трое болтали о самых худших вещах, об ужасных и восхитительных вещах, таких как Святость, таких как смерть.
Никто из них никогда не произносил этого вслух, но это было в их сцепленных пальцах, в тишине, в благоговейном ужасе и в колкостях, которыми они обменивались.
«Я не могу представить себе мир, в котором не будет вас».
«Поэтому, когда мы умрем – давайте сделаем это вместе».
«Я вас убью собственными руками, если мы не умрем вместе».
Каро сделала очередной судорожный вдох и затолкала эти воспоминания подальше.
– Кухня, – скрежеща зубами, выговорила она. – Там пока не горит.
Хватка Икки стала сильнее.
А потом она упала назад, на спину, прямо на дорогу, и Каро полетела на Икку, навстречу их бледным теням, метавшимся по земле.
Год 0094, Зимний Сезон
В живых остается 1006 Святых
Скрючившись в грязи Страны Чудес, Кэресел положила руку на тонкую шею вороны, прищурилась и принялась разглядывать противоположный берег реки, скрытый в тумане. Капюшон маскировал свечение магии, которая пузырилась у нее на глазах; вязкая синяя жидкость, падая с подбородка в воду, образовывала тонкие нити. Каро напряженно всматривалась в завесу воды, падавшей с каменного уступа, словно пытаясь разглядеть в белой пене какие-то скрытые мистические истины.
Но нет, читатель, Каро не искала никаких истин. Каро охотилась.
Она ущипнула ворону за шею, потом наклонила голову и плюнула на птицу; вороне это не понравилось. Птицам это никогда не нравилось. Встопорщив черные перья, ворона повернула голову и попыталась откусить Каро палец, и это была ошибка: Кэресел встретила взгляд черных глаз, а в следующий миг они стали ее глазами, она расправила крылья и полетела в направлении водопада. Точнее, к пещере, вход в которую находился под водопадом.
На лету Каро молилась. Она не просила своих богов позаботиться о ней, защитить ее. Она просила дать ей могущество.
Она всегда просила о могуществе.
Боги в ее голове, разумеется, полностью отличались от богов, которым поклонялись другие люди. Сейчас, во времена Религии, существовали истории; они заменили священные книги, насаждавшие мораль в Бледные Века. И главный вопрос современной Религии заключался в следующем: где человек, как индивидуальное мыслящее существо, может найти богов?
Все они – остальные люди, Каро, история – всегда пытались понять, что же такое Божественное. В данный момент большинство из них – по крайней мере, в Исанхане – приравнивали Божественное к общей картине вселенной, к реальности в целом; обычно люди выбирали отдельные элементы реальности в качестве своих личных богов. Выбирали себе любимчиков – так сказать, выдергивали отдельные нити из ткани вселенной. Боги были природой, ночным небом и зимним сезоном, и лесными пожарами, и гниением. Боги были стихийными силами, любовью, и жестокостью, и мечтами. Однако Каро знала, что люди – тоже стихийная сила. Возможно, это еретические мысли, но она видела Божественное в глазах и душах тех, к кому была привязана. Эти боги были прекраснее и страшнее других просто потому, что они были так близко.
У тех частиц Божественного, которые Каро нашла за двадцать один год, прожитый ею на свете, не было имен. Кроме разве что Холода, или Тумана, или Птиц, или Рассвета… Рассвета с его рассеянным розовым взглядом, который всегда был с ней, всегда приходил, даже когда Каро была уверена, что не доживет до утра. Этим божествам она молилась, когда чувствовала необходимость молиться.
Возможно, в какой-то момент ее жизни – но это было так давно, о, слишком давно, так что это уже ничего не значило – в числе ее богов, как расплывчатое пятно где-то между Холодом и Птицами, была еще Икка.
И только после Икки – возможно, в самый первый момент после Икки – Каро вспомнила. Она не понимала, как она могла забыть эту истину о мире, в котором была рождена.
Божественное было не только опасным. Оно было голодным.
Взять хотя бы Святых. Каро всегда находила эту историю забавной.
В свое время старый король Мин Титус Ккуль, двоюродный дед Червонной Королевы, усилил магию Святых собственной магией, чтобы остановить чумных ведьм, насылавших болезни. Он утверждал, что сотворил это отвратительное колдовство с целью защитить Исанхан. Подробности создания заклинания остались загадкой; тайна была известна только королевской семье. Возможно, эти сведения утаивали с целью избежать скандала или каких-то неприятных ассоциаций, но Каро прекрасно понимала, что король все провалил.
Заклинание, конечно, сработало – Святые, наделенные неслыханным могуществом, разгромили и истребили чумных фанатиков. Некоторые сказали бы, что оно продолжает работать до сих пор. Магия Святых, изначально усилившая их способности, всего через несколько недель превратила их в вечно голодных монстров. Они по-прежнему стремились выполнить волю короля, но захватчики давно исчезли, и разум Святых исчез вслед за ними. И вместо сознания и разума у них осталась единственная цель: истребить все отрицательные человеческие эмоции и пороки, такие как скорбь, жажда крови, гнев, вина, страх. Все это они чуяли издалека так же легко, как пирог, остывающий на подоконнике.
Но легче всего им было учуять ауру смерти; эта аура представляла собой не эмоцию, а нечто вроде отравы, пропитывающей организм человека, который совершил убийство. И, возможно, это тоже к лучшему. Преступников отправляли в Страну Чудес для того, чтобы убивать Святых или послужить им пищей, что давало Охраняемым Округам некую видимость защиты – и от монстров, и от убийц. А убийцы этого заслуживали, даже если они были маленькими напуганными девочками, которые вовсе не хотели никого убивать, поклялись выжить в Лесу и однажды заставить всех пожалеть о вынесенном приговоре!
О чем же Каро в последнее время размышляла без конца? Если бы у нее были руки, она сейчас прижала бы пальцы к вискам. Ах да. Она думала о том, как ее уничтожит ее магия, ее собственное «я», то, что помогало ей быть собой.
Посмотрите, например, на то, как ее магия – всего лишь капля Божественного – снова и снова пытается разъесть свой сосуд. Посмотрите на Икку – то есть нет, не надо смотреть на Икку, грубо оборвала себя Кэресел. Смотри сюда. Что это мечется в темной пасти пещеры, скрытой за серебристым водопадом? Может быть, это Святой бегает там на четвереньках среди острых, как зубы, сталактитов? Наверное, он все еще таскает за собой Мерриуэзеров, и пятки скелетов стучат по каменному полу. Да, размышляла Кэресел. Именно это она и видит.
Она снизилась, сложила крылья и села на скользкий камень у края водопада. Осторожно приблизилась ко входу в пещеру, заглянула внутрь и увидела Святого – которого некоторые называли Киллианом Таттлом, но которого Каро назвала сейчас про себя мерзким уродом. Святой был занят: он искусно расчленял скелеты, рядами раскладывал по полу ребра, изображал какие-то извилистые дорожки из фаланг. С кутикул Святого капала его черная магия, пачкая белые кости, которые он с таким тщанием раскладывал.
Он творил какой-то ритуал. А может быть, просто украшал свое жилище – Кэресел не любила делать предположения без достаточных оснований. Однажды она видела, как Святая высаживает сад; Кэресел решила бы, что перед ней просто какая-то девочка, если бы дело не происходило в центре Страны Чудес. Приглядевшись, она поняла, что «девочка» бросает в землю не семена, а зубы. И, конечно, все стало ясно, когда Святая почуяла ее запах и нырнула в землю, как в пруд.
Каро могла уверенно предположить насчет Святых только одну вещь, не боясь показаться идиоткой: рано или поздно Святой попытается кого-нибудь сожрать. И, разумеется, еще одно. Она уже давно раздобыла положенные четыре головы Святых и получила право вернуться из изгнания; и теперь она была уверена в том, что за очередного убитого Святого ей заплатит Хэтти Новембер Ккуль, Червонная Королева, молодая правительница Исанхана, ее дражайшая онни[15].
Каро вернулась в собственное тело. Справившись с судорогой, она ощутила, что у нее во рту снова появились зубы, ухмыльнулась и поднялась на ноги. Да, черт побери; Кэресел любила эту работу, потому что Кэресел любила деньги. Она любила вещи, особенно блестящие вещи и тяжелые вещи – металлические кольца, обувь с хорошими, толстыми подошвами и латунными пряжками, свитера из кожи целого ягненка, теплые плащи с капюшонами, которые буквально придавливали ее к земле. И еще она любила свою квартиру в Округе Петра, любила балкон с железными перилами, с которого открывался вид на изящные шпили Университета Петры. Все это так отличалось от сиротского приюта в Астаре! Она пришла в приют, не имея никакого имущества, кроме надетой на ней одежды. В детстве и юности у нее не было ничего. Только представьте себе, какой гордой она была бы, если бы выросла среди тонн блестящих вещей! Даже жалкие маленькие ножички, которые выдали им с Иккой перед тем, как выгнать в Страну Чудес, согрели сердце Каро.
– Итак, – прошептала она, слегка шепелявя из-за магии, которая заполнила рот.
Потом она откинула голову назад, капюшон упал, и грива светлых волос задела прибрежные кусты. Каро нанесла на веки черные тени, нарисовала стрелки, а ресницы накрасила красной тушью – да, она любила украшать себя перед охотой, – и из-под этих черных век и алых ресниц она оглядела берег реки и почувствовала, как магия поет в ее молодом, таком молодом теле. Ей всего двадцать один год, и сила еще причиняет ей боль. Но боль ничем не отличается от всего остального. Боль она могла обмануть.
– Какая же сегодня прекрасная ночь.
Год 0089, Зимний Сезон
В живых остается 1104 Святых
Всегда Кэресел и Иккадора. Икке нравилось, как это звучит. Всегда Иккадора и Кэресел…
Девчонки с тонкими руками и ногами, острыми зубами, всегда державшиеся в стороне; другие девочки-сироты, с которыми они делили кров, нагоняли на них скуку, и поэтому они игнорировали остальных. Остальные были вполне милыми, но этих двоих никогда не интересовали милые и приятные люди, и сами они не стремились стать милыми и приятными – эти черты казались им жалкими. Родители обеих умерли во время эпидемии соляной лихорадки, когда девочкам было по шесть лет; обе переступили порог приюта вечером того дня, когда тела сожгли на погребальном костре. Они намеренно отстранились от всех и по своей воле превратились в изгоев.
Только после того, как они поступили в школу и встретили Текку Мур, их стало трое; и эти трое захотели получить больше от жизни и от себя. Вскоре они уже проводили целые дни вместе, а по вечерам, вернувшись в приют, дрожали всем телом в кроватях после болезненных попыток практиковать магию. Но они улыбались и не смогли бы спрятать эти улыбки, даже если бы захотели. Их одноклассницы, все жители их Округа и всех прочих Округов были полными идиотами: они боялись неизбежной боли, которую причиняла магия. Боль была ценой могущества. Но эта цена была такой ничтожной!
Зимнее солнце скрывалось за облаками, дневной свет был тусклым, а это означало, что тени были слабыми, призрачными; и вот юные ведьмы снова очутились в небытии, но на сей раз в небытии было нечем дышать, и Икка с трудом тащила Каро сквозь это безвоздушное пространство.
Они вынырнули в реальный мир около железной печи, стоявшей в углу кухни Муров, рядом с прямоугольником утреннего света, падавшего через окно.
Они привалились друг к другу. Икка оттолкнула Каро. Она всегда отталкивала Каро и всегда притягивала ее ближе. Но только в те мгновения, когда Икка отталкивала подругу, она владела собой, ее руки подчинялись ей, двигались по ее воле. В остальное время они не слушались Икку, ими руководило желание.
В кухне было пусто и очень жарко. За окнами виднелись ветви деревьев, прежде усыпанные лиловыми цветами, но сейчас голые, тающие в красно-золотом пламени. Дым щипал Икке глаза, и она натянула ворот платья на нос; кроме того, после перемещения через тьму ее мутило. Каро под своим черным капюшоном была совсем зеленой, и взмокшие от пота бледно-желтые пряди с черными корнями прилипли ко лбу.
В кухне никого и ничего не было, кроме них двоих и кроме треснутой деревянной кружки, лежавшей на полу в лужице кофе.
И крови.
Крови, растекавшейся по кухонному столу. Крови, забрызгавшей обои с незабудками. По голубым цветам, едва различимым в дыму, стекали багровые струйки. Кровь просочилась в их туфли, пропитала их плащи.
Внезапно на бледной щеке Кэресел появилось кровавое пятно.
Каро подняла руку, коснулась пятна длинным тонким пальцем, и в этот момент что-то теплое упало Икке на лоб.
Икка ошиблась. На лице Каро, а теперь и у нее на лице, была не кровь. Каро отняла руку от лица, но капля приклеилась к пальцу; комочек размягченной плоти растягивался, растягивался, превратился в нить, потом эта нить лопнула, и руки Каро уже лежали на плечах Икки, ее лицо было совсем рядом, рот скривился, черные глаза были огромными, и послание было ясным: «О боги не смотри не смотри не смотри только не смотри наверх».
Они посмотрели наверх.
Икку вырвало.
В то утро она не стала есть приютские булочки, и поэтому на платье Каро попала только прозрачная едкая жидкость.
Каро этого даже не заметила. Она подняла голову, Икка увидела ее белую шею – «Как она может смотреть?» – и повторила ее движение. И посмотрела снова.
Кожа была укреплена высоко на стропилах кухни Муров. Свет падал откуда-то сверху, из окна в потолке, и проходил сквозь нее, подсвечивая пурпурные и синие кровеносные сосуды. Кожа провисла под тяжестью костей, которые еще держались на плоти за счет сухожилий несмотря на то, что тело было развернуто. Над обеденным столом, стоявшим в центре кухни, висела грудная клетка, выступавшая из тонкой бледной вуали. Ребра походили на растопыренные пальцы. Позвонки были вытянуты в прямую линию, но расстояния между ними были больше, чем в нормальном скелете. Там, где плоть касалась стропил, от перегрева она превратилась в нечто вроде клея, который и удерживал тело; этот «клей» постепенно стекал вниз. Икка не могла поверить в то, что она не почувствовала этот запах сразу. Наверное, из-за дыма. Но теперь она его чувствовала. Теперь она не могла перестать чувствовать его.
– Икка, – прошептала Каро тихо и очень спокойно. Каро ничего никогда не делала тихо и спокойно, поэтому Икка испугалась, а она уже и без того была так испугана, что ее едва не вырвало от звука собственного имени. – Это гнездо.
Святые не могли перебираться через Стены.
Кроме тех случаев, когда их приглашали внутрь.
Кроме праздничных дней.
Это могла быть только она.
Икка едва дышала.
– Это Кэт Пиллар.
Кэт Пиллар.
Святая, которая сейчас должна была находиться на другом конце Округа, развлекать народ. Под контролем Белой Королевы.
И тогда Икка увидела это. Она увидела, как Каро говорит, что они должны бежать, и увидела, как сама говорит «да» и как потом они доживают свои жалкие бесцветные жизни, ненавидя себя за это. Настанет благословенный день, когда она умрет, и в последнее мгновение перед смертью Икка вспомнит этот момент, плоть, упавшую ей на лицо, свою трусость, и Текку, и то, как они покинули Текку. Потому что развернутое тело у них над головами было не Теккой, а ее матерью, потому что это ее обветренное, покрытое морщинами лицо ухмылялось где-то там, за грудной клеткой.
И все равно Икка безмолвно умоляла Каро: «Скажи, что мы должны бежать». Иккадоре Алисе Сикл было очень, очень страшно. Если бы сейчас ей позволили уйти из этого дома, она бы согласилась прожить жизнь с чувством вины и ненавистью к себе. Она была готова на все, только бы бежать, забраться под свое тонкое одеяло, скрючиться на жестком матрасе и притвориться, что ничего этого не было.
Она была готова на все, кроме одного. Она не желала произносить это вслух. Она не могла произнести это вслух.
Она не могла поступить так с Теккой.
И Каро тоже не могла. Поэтому Каро сказала:
– Смотри под ноги.
Следовало передвигаться тихо, очень тихо. Они прошли среди луж крови, под развернутым телом Ханны Мур, вышли в столовую, которая была пуста, потом в коридор, в котором находились близнецы, братья Текки. До того, как их развернули, они были такими маленькими, что могли вдвоем спрятаться под плащом Икки. Дыма здесь было меньше, и поэтому именно здесь Икка и Каро перестали дышать. Они просто наполняли свои легкие, стоя под близнецами, тела которых, оказавшиеся удивительно длинными, были намотаны на люстры.
В конце концов они двинулись к лестнице. Оттуда, со второго этажа, доносились шаги и какой-то мерный глухой стук.
Икка была на шаг впереди Каро, и поэтому они увидели пол второго этажа примерно в одно и то же время, и как раз в этот момент Святая появилась в дверях спальни, расположенной в дальнем конце коридора.
Они застыли.
Святая Катарина Пиллар стояла на пяти из шести пар рук и на пятках, и все семьдесят ее пальцев были алыми и блестящими. Она была обнаженной, неестественно высокой, и у нее совсем не было жира, если не считать выступавшего брюха – сегодня она себя в пище не ограничивала. Кости выпирали под серой кожей, и там, где острые ребра прорывали ее, из тела Святой вместо крови сочилась магия. Магия была черной и вязкой – Святой было больше ста лет, и хотя Пиллар не была мертва, ее магия давно должна была умереть, засохнуть, как лесной цветок под палящим солнцем.
В передней паре рук висела Текка.
Ее голова была безвольно откинута назад, ноги едва касались ковра, на котором медленно расплывалась лужа крови. Рана находилась на голове, где-то среди вьющихся каштановых волос.
Икка испытала такое ощущение, как будто кто-то обстругивал ножом ее ребра, и открыла рот, чтобы закричать.
Каро бросилась к ней и закрыла ей рот ладонью; прижавшись лицом к ее спине, подавила собственный беззвучный всхлип.
Губы Икки под рукой Каро шевелились. Ее собственная магия заполняла щели между зубами, серебристая капля выступила в уголке рта, и когда Святая взглянула прямо на девушек, она их не увидела. Икка успела схватить Каро за руку и натянуть на них обеих тень от лестницы.
Но это было все. Перемещение через тьму, этот жалкий фокус, – это было все, что она умела. Она не могла даже пошевелиться, иначе заклинание «сползало» с нее. Замерев, они смотрели, как Святая забредает в ближайшую к ним спальню, спальню Текки; в следующую минуту они услышали глухой удар – наверное, она уронила Текку на пол, потому что затем она вернулась в коридор с пустыми руками.
У Пиллар было пустое, бессмысленное, не запоминающееся лицо. Без всякого выражения она оглядела свои ребра, и множество рук провели пальцами вдоль ребер, по выступавшей магии. Милостивые боги, на свете осталось столько Святых, слишком много, чтобы запомнить их всех, если не считать самых жутких. Вроде той, которая стояла сейчас в коридоре. Икка невольно вспомнила ее историю. Магия Катарины была связана со стихиями; эта ведьма, повелевавшая пламенем, спасла множество людей во время чумных набегов. А теперь она разворачивала этих же людей, как нити с катушки, и ткала из них гнезда, яркие и горячие. Подергиваясь, как насекомое, Пиллар боком подобралась к стене и принялась изображать руны, которые немедленно начинали дымиться; она прикладывала лицо к каждой руне, делала глубокий вдох, и веки над запавшими карими глазами подрагивали при каждом отравленном вдохе, хотя Икке показалось, что это простая реакция ее тела, привычка, а не выражение удовольствия.
Время тянулось бесконечно, но в конце концов Святая скрылась за углом, и к этому моменту обои вокруг первых рун уже загорелись.
Тогда Икке стало плохо от ее магии. Ее бросило в жар, потом в холод, в глазах потемнело. Она вышла из тьмы, захлебываясь жидкостью, которая забила ей глотку; она не могла говорить, потому что рука Каро, стоявшей на ступень ниже ее, по-прежнему закрывала ей рот. Ее подруга плакала, ее плечи содрогались от мучительных рыданий, и первой сознательной мыслью Икки была изумленная и благоговейная мысль о том, что Каро при этом не издает ни звука. Ошеломленная, она подняла руку, коснулась высокой скулы Каро.
Каро наклонила голову, прижалась к ладони Икки, и тогда Икка увидела там, наверху, над ухом Каро, на потолке над лестницей, Святую.
Тело чудовища подергивалось, голова была откинута назад, глаза были распахнуты, а рот разинут неестественно широко. Пальцы двенадцати рук, державшиеся за стропила, разжались, а потом она начала падать; вся эта масса серых рук и ног падала прямо на них, и Икка завопила, снова, снова, и толкнула Каро в тень.
После перехода они выкатились из-под кровати Текки, которая вызывала в памяти Икки столько радостных, головокружительных воспоминаний.
Икка наткнулась на что-то мягкое, а потом Каро с силой врезалась в нее. По ее венам текла жгучая магия; она не погасла, не ослабела, вовсе нет – нет, сейчас она набрала силу, и серебряная пена выступила у Икки на губах. Икка сплюнула, вдохнула дым. Комната кружилась, кровать с четырьмя столбиками ползла вверх по обоям с узорами в виде барвинков. Книги были рассыпаны по полу под окном, выходившим в сад.
Каро закричала.
Она скрючилась на животе у Икки, хватаясь за что-то руками. Мягкий предмет отодвинулся от левого плеча Икки.
Икка повернула голову, коснулась щекой дурацкого старого ковра и встретила пустой взгляд черных глаз Текки.
– Нет, – простонала Икка, чувствуя, как содрогается в конвульсиях тело Каро, – нетнетнет…
Текка умерла. На голове зияла страшная рана, она была залита собственной кровью, и Икка чувствовала на лице эту теплую, влажную кровь, пропитавшую ковер. Теперь Каро пыталась переползти через нее, пыталась добраться до Текки, и Икка села, чтобы оттащить подругу прочь, чтобы заставить ее сидеть неподвижно и тихо, но, несмотря ни на что, рыдания рвались у нее из груди. Где же шок? Где отупение, бесчувственность, благословенное природное лекарство, которое сейчас должно было успокоить ее? Она все чувствовала, остро, как никогда, и всего было слишком много: и горя, и вины, и тошноты, и гнева, гнева, который питал ее магию; она тонула в нем, серебристая пена снова пузырилась у нее на губах, капала на волосы Каро, как лучи лунного света.
– Надо уходить, – всхлипнула Икка. Следующий переход через тьму мог ее убить – ну и что, ей было все равно. – Пожалуйста… Каро… нам надо уходить.
Но Каро застыла, и взгляд ее огромных, расширенных от ужаса глаз метнулся к двери. Только в этот миг Икка кожей почувствовала, что ей в затылок смотрит Святая.
И только потому, что Икка окаменела, не могла обернуться и продолжала смотреть прямо перед собой, она увидела, как первая ворона врезалась в стекло.
Черное тело вырвалось из дыма, понеслось прямо в окно головой вперед, потом с жалким карканьем расплющилось и безжизненно сползло вниз, в огонь. На стекле осталась паутина трещин, и в мозгу у Икки со странной ясностью возникла мысль о том, какая же она четкая и изящная, эта паутина… а потом появилась вторая ворона и уничтожила ее.
Утыканная осколками птица рухнула на ногу Икки и через несколько секунд умерла. Но это было неважно; только что ворона была одна, и внезапно появилась целая стая, сотни птиц, масса черных перьев и когтей врывалась в комнату через разбитое окно, и лишь после этого Икка вышла из ступора, оглянулась и увидела, как Пиллар замахивается, чтобы нанести удар, и первая птица врезается в ее перепачканную магией грудь.
Потом Каро снова упала на Икку, прикрыла ее своим телом, и синий сок ее магии обжег кожу Икки, и повсюду, повсюду были вороны и их хищные когти и клювы. Икка никогда в жизни не слышала такого шума. Словно их всех троих разрывали на куски. Она отчаянно цеплялась за воспоминание о беседке, в которой они сидели каких-то полчаса назад, об оглушительной тишине двора, скрытого в тумане, о журчании дождя в водосточных желобах.
Это не помогло. Икка была здесь, ее рвали на части, ее убивали.
Икка протянула руку. Птичьи когти царапали ей кожу, пока она пыталась нащупать маленькую, холодную кисть Текки под перьями. Нашла пальцы, скользкие от крови, которая выступила в свежих порезах, крепко сжала. По крайней мере, они были вместе. По крайней мере, им троим предстояло умереть вместе.
Почти.
Гнев усиливался, усиливался, он просто продолжал и продолжал прибывать.
Икка ощутила присутствие тьмы. Нет – она ощутила присутствие непроглядного мрака, какие-то странные неподвижные пятна, которые она могла нащупать, но не видела. Они были здесь, они были везде. Где же они? Откуда они взялись, ведь давно наступило утро? Эти темные «полости» почему-то казались скользкими…
Икка сосредоточилась. Потянулась к этим темным пятнам… Они были внутри Каро, в каждой из ее ворон, в самой Икке. Внутри Пиллар. Именно в тот день молодая ведьма узнала о существовании этих странных, горячих теней, которые прячутся среди внутренних органов.
Икка простонала, обращаясь к Каро:
– Убери этих гребаных птиц.
Когда Каро широко развела руки, забрызгав их обеих своей магией, Икка заставила себя поднять голову и увидела длинный серый торс Святой. И Икка поняла. Под этой серой, как у мертвеца, кожей полость тела Пиллар была заполнена тьмой. И было божество без имени, новое божество, оно склонялось к Икке, охваченное нездоровым любопытством, и ждало, гадая, поймет ли она, что делать с этой тьмой.
Она поняла. А может быть, и не поняла. Но Иккадора была разгневана, и она просто сделала движение, прицепила заклинание к этой тьме, крепко ухватилась за него и потянула.
Что-то произошло. Что именно, Икка поняла лишь через несколько лет, но когда поняла – о! Но это было неважно, потому что Икка увидела, что она сделала, хотя и не знала, как именно она это сделала. Она увидела, как тьма выходит из Святой, как тени выступают из пор Пиллар. Соприкасаясь с воздухом, тьма прижигала кожу, и теперь все тело Святой представляло собой сплошной ожог, и Святая корчилась. Брызги черной магии летели во все стороны из ее рта и груди, поджигая все, чего они касались: стены, пол, ворон; Икка закашлялась, содрогаясь в этой магии, текущей из ее тела. Она почувствовала резкую неожиданную боль во рту, чуть не подавилась чем-то и выплюнула это нечто на ковер.
Лежавший в серебристой лужице магии крошечный комочек оказался зубом, нет, двумя зубами – это были два ее нижних коренных зуба.
Кэресел навалилась на нее всем телом, но Икка, опираясь на один локоть, еще немного приподнялась и посмотрела на Пиллар. В дверном проеме металось пламя, летали перья, Икка с трудом дышала из-за дыма, дым разъедал ей глаза, но она все равно смотрела, встретила остекленевший взгляд скорчившейся на полу Святой. Тьма, жившая внутри чудовища, разъедала его тело, и оно растекалось по половицам. Магия обожгла кровоточившие ранки у Икки во рту; она нащупала языком дыры на месте зубов, почувствовала вкус крови и улыбнулась.
– Ты больная на всю голову, – прохрипела Каро. Магия струилась у нее по щекам, текла из ноздрей. Ее светлые волосы в полумраке казались серебристыми. Она потянулась, взяла руку Текки и подтащила ее к себе, к ним.
Икка убрала темные волосы с виска Текки. Каро лежала, уткнувшись лицом в живот Текки, лоб Икки касался щеки умершей. И вот они двое, оставшиеся в живых, одновременно сделали вдох. Дым наполнил их легкие, но ни та, ни другая не почувствовали этого.
Икка взяла подруг за руки и забрала их из этого жуткого места, залитого кровью. Они очутились на пожухлой прошлогодней траве в тени ограды соседней фермы; там, на старом заборе, они трое когда-то вырезали непристойности, руны, свои имена. Икка лежала на спине среди сухого чертополоха, глядя на свинцовые тучи и на столб ограды, который как будто поддерживал небосвод. На столбе было написано:
Кэресел Рэббит + Ретекка Роуз Мур + Иккадора Алиса Сикл говорят Святые пошли на хрен.
Год 0022, то, что некоторые называли Последним Сезоном, хотя мы, увидев, как наши маленькие жестокие воительницы погружены в горе однажды зимой, много лет спустя знаем, что этому сезону не повезло и он не стал последним
В живых остается 1390 Святых
Когда-то, давным-давно – ведь что такое история, дорогой читатель, если не очередная сказка? – в летописи остались четыре последних фрагмента, которые рассказчик поместил здесь в надежде на то, что там можно будет найти каплю утешения, прочитать о том, что мир не всегда был таким. Или хотя бы утешиться тем, что мир всегда был таким, – это для тех, кто ищет комфорт в обыденности… Можно и так сказать, мир действительно всегда был таким ужасным, потому что в нем всегда существовали люди. А люди ужасны, они ужасно упрямы, они прикладывают чудовищные усилия для того, чтобы ненавидеть, спасать, побеждать друг друга:
«Сегодня, в четвертый день Их Весеннего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что число живущих Святых, людей, наделенных Божественными добродетелями, хотя и остающихся существами полностью из плоти и крови, становится равным Девятистам Шестидесяти Четырем. Совершен обряд помазания, превративший в Святую некую Хильду Вудфаст за Ее подвиги Божественного масштаба по отражению чумных набегов в Квартале Роджымари».
Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Четвертый.
«Сегодня, в двадцать первый день Их Осеннего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что непрекращающиеся чумные набеги превратились в настоящее бедствие, наносящее огромный ущерб благоденствию и морали, которые Они желают этому бренному миру.
Конец времен близок».
Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Двадцать Второй.
«Сегодня, в первый день Их Зимнего сезона, Их покорная служанка Церковь Петры сообщает, что после продолжительных раздумий Совет Петры и Их верный слуга король Мин Титус Ккуль с намерением защитить этот мир постановили: немногочисленные существа, известные как Святые, будут наделены Их древним могуществом, невиданными прежде возможностями, для того чтобы оттачивать его и владеть им, как светом и мечом в эти самые темные времена.
С Их позволения, по Их неизреченной Божественной милости, мы спасены Их рукой с помощью Армии Святых».
Книга Святых Петры, записано кардиналом О в Их Благословенный Год Ноль Ноль Двадцать Второй.
«Нам крышка!» 우리는 좆됐다!
Книга Святых Петры, записано Седаром Кимом, трубочистом собора Петры, в Их Благословенный Год, в Который Они, Боги, Определенно Решили Покончить со Всеми Нами
Год 0089, Зимний Сезон
В живых остается 1103 Святых
Но вернемся к нашему повествованию, дорогой читатель. Так и нашли наших трех молодых ведьм после убийства Святой Пиллар: они лежали в грязи, перепачканные магией, неподвижные – о, они не пошевелились после того, как Икка свернулась рядом с Каро, уткнувшись ей в бок, а Каро протянула руку и прижала к ним Текку.
Люди, которые нашли их, забрали Текку. Но после всего, что двум ведьмам пришлось пережить, они настолько ослабели, что могли лишь тихонько стонать и хныкать, когда их разлучали с подругой, а потом они уже больше ничего не могли сделать. Их посадили в деревянную телегу, и телега, подскакивая на колдобинах, поехала по грязной дороге к центру Астары.
– Икка, – прошептала Каро через некоторое время, собрав остатки сил. – Что происходит?
Икка не ответила. Ее лицо под серебристыми потоками магии было серым от горя, магия вместе со слезами капала на дно телеги. Каро чувствовала пустоту в грудной клетке и одновременно ужасную, непереносимую тяжесть.
Облака, затянувшие небо, из серых стали почти белыми, как руно, что означало наступление полудня. Вскоре это руно разрезали острые крыши каменных зданий, обступивших квадратную рыночную площадь Астары. Их было пять: четыре приземистых строения и церковь, стоявшая в западной части площади; там, за ее колокольнями, протянулись унылые зимние поля и Стена Охраняемого Округа Мугунхва.
Стена, которая должна была защищать их от Страны Чудес. Стена, которая должна была защищать их от Святых. Но, разумеется, ворота с готовностью распахивались перед Белой Королевой каждый год, в день ее праздника. Она могла приводить с собой сколько угодно чудовищ.
Каким образом Пиллар удалось бежать? В мозгу Каро одна за другой возникали картины. Вопящая толпа, развевающиеся шелковые ленты, зажатые в поднятых руках. Изящная шея смеющейся Делкорты Октобер Ккуль, голова, откинутая назад. Вот она ликует под взглядами подданных; небольшая оплошность, заминка, она отвлекается на секунду, и этого достаточно для того, чтобы утратить контроль над чудовищем. Вот оно убегает прочь. Безмятежная, как обычно, Червонная Принцесса провожает его пустым взглядом. Может быть, они уже пытаются выследить Пиллар, едут сюда? Каро представила себе королевскую процессию на грязных улицах Астары, и ее тело дернулось. Болезненная, беззвучная судорога, которая почти стала смехом.
Каро больше не чувствовала себя пустой. Ее ярость походила на колючки, и они, эти колючки, наполняли все ее тело, как будто ее ребра были краями ежевичного куста. И Каро начала дышать, вдохнула их, чтобы почувствовать, как они извиваются, чтобы почувствовать, как она кормит эти колючки ярости.
Телега остановилась под двумя лепившимися друг к другу башнями, которые отмечали вход в церковь Астары; на камне было высечено слово «Мугунхва», название их Охраняемого Округа: 무궁화[16].
Каро ощутила, что у нее достаточно сил для того, чтобы сесть, и она села, потом посмотрела на Икку. Та выглядела такой маленькой на дне телеги и совершенно нереальной; все ее тело было в серебре. «Алиса», – хотелось сказать Каро, но… но что, во имя богов, могла она сказать, кроме имени?
И поэтому она слезла на землю и не сказала ничего.
Икка медленно встала, вылезла из телеги и пошла за ней, когда Каро была уже у дверей. Возчик, сосед Муров, владелец лавандовой фермы по имени Рен Хантерс, который и нашел девушек, смотрел им вслед. Каро знала, что он наблюдает за ними на случай, если они вздумают бежать, и что он погонится за ними, если они побегут; и она знала, что это абсолютная бессмыслица. Они не сделали ничего дурного.
Икка это тоже заметила, и у нее на лице начал подергиваться мускул, но она не смотрела на фермера так открыто, как Каро. Вместо этого она грубо толкнула Каро в бок, чтобы та побыстрее зашла внутрь.
В церкви было прохладно и довольно темно. Они остановились, когда увидели – почти сразу же, не пройдя и пяти шагов. Они увидели темные скамьи, разделенные центральным проходом, похожие на треснувшую грудную клетку, и Текку, которую положили на деревянное возвышение в конце этой тропы. Это зрелище причинило Каро боль, похожую на прикосновение к открытой ране в ее душе. Она смотрела на прекрасную руку Текки, полупрозрачную и светлую на фоне рун, на ту же самую руку, которую Каро держала в своей только вчера, когда провожала ее домой. Икка шла впереди, она всегда шла впереди, словно хотела распугать всех встречных, чтобы освободить им дорогу.
Лицо Икки ничего не выражало, даже когда она подняла руку и провела ею по губам, по подбородку.
Каро захотелось тряхнуть ее. Захотелось поцеловать ее, а потом возненавидеть и себя, и ее за этот поцелуй. Почему она такая злая?
Почему она не всегда была такой злой?
Рядом с телом стоял отец Хван, священник, и главный шериф Округа Ён Мирипта. Это сборище казалось таким жалким и маленьким в пустой церкви, которая была невелика, но сейчас выглядела огромной; ее стены вздымались вверх, вверх, вверх, навстречу каменным сводам и витражам. Разноцветные лучи плясали на руках и волосах Каро и Икки, когда они, повинуясь неизбежному, двинулись вперед. Каро чувствовала присутствие птиц, сидевших на крыше, хотя отсюда их, разумеется, не было видно.
Начиналось все странно. Птицы – обычно вороны, поскольку ворон в Астаре было больше всего – летели вслед за ней от приюта до Эмпатии и обратно, стучали клювами в окно спальни среди ночи, выводя какие-то мелодии. На самом деле первыми их заметили Икка и Текка. Каро была слишком поглощена своими подругами, их странными чарами, их странными личностями; она практически ничего вокруг не видела, кроме них. Это Текка уговорила ворон, сидевших на изгороди, не шпионить за ними, а Икка вкладывала в руку Каро камни, чтобы сбивать тех, кто вздумал все-таки подглядывать. Это они показали Каро, как заставить магию выступить на ресницах, печаль, и отчаяние, и бешенство, которыми она могла воспользоваться, чтобы вызвать эту магию.
В первый раз она убила птицу; Каро еще не знала толком, чего она пытается добиться, и поэтому ворона погибла. У ведьмы не было намерения, и ее заклинание заставило выпасть перья, содрало кожу, и на столбе остался скользкий окровавленный трупик. Текка и Икка захихикали. Потом велели ей заняться следующей вороной.
– Девочки, – заговорил отец Хван, когда они подошли к возвышению, и знаком велел им остановиться в шаге от алтаря.
Текка была укрыта серой простыней, видны были только кончики пальцев одной белой руки, протянутой к Каро и Икке. Но нет, конечно, она не тянулась к ним. Это только так казалось.
Мирипта откашлялся.
– Возможно, нам следует дождаться мадам Ким…
– Это ее не касается, – резко оборвал его Хван и обжег Икку и Каро пристальным черным взглядом.
Каро не питала особой любви к старухе, руководившей сиротским приютом, дерганой, с пронзительным голосом – но сейчас она была уверена, что вид Ким, ковыляющей мимо церковных скамей к алтарю, утешил бы ее. Она бы сообразила, что делать. Каро не знала, что делать. Она чувствовала себя ребенком.
– Что привлекло Святую? – внезапно произнесла Икка грубым голосом; выражения ее лица не было видно из-за капюшона, запятнанного серебром. Это были первые слова, произнесенные ею после того, как они ушли из горящего дома.
Последовало короткое молчание. Никто, даже Каро, не ожидал, что таков будет ее первый вопрос.
– Ее… – Мирипта неловко махнул рукой со старческими пятнами в сторону тела, лежавшего у его ног. – Отец Текки, Куинн Мур. В доме обнаружено его тело – мы считаем, что он скончался вчера поздно вечером. От естественных причин.
«Аджосси» – так Каро и Икка всегда называли Куинна, хотя он настаивал, что обращения «абоним», «отец», будет достаточно. Как они обе смеялись над этим, над сентиментальным человеком и его тихой женой, которые не знали, какой жестокой и порочной была их старшая дочь и подруги, которых она приводила в свой сад. Но в доме Муров была любовь. Была – Каро знала это. Она наблюдала за ними и видела эту любовь. Она лежала на животе в роще, вселялась в тело птицы и садилась на подоконник, чтобы заглянуть в небольшой, но уютный дом. Она не могла с собой справиться. Поцелуи в щеку между родителями Текки. То, как они следили взглядами за близнецами, которые с топотом взлетали по лестнице, и как ласково звучали их голоса, когда они звали домой Текку, гулявшую в роще. Может быть, где-то в глубине души Каро желала оказаться на месте Текки… но нет, тогда ей пришлось бы пожелать, чтобы Текка очутилась где-то в другом месте, а это было невозможно. Каро нравилась любовь, за которой она наблюдала сквозь занавески. Любовь, которая была привычкой, а не пламенем, порывистым, обжигающим. Которая приносила утешение.
Обжигающим…
Наверняка Муры были безутешны. С таким же успехом они могли просто взять и выйти в Страну Чудес.
Человек мог вскрыть себе вены, но это было пустяком по сравнению с раной, которую горе наносило душе; скорбь привлекала Святых почти так же сильно, как аура смерти.
– А королева? – спросила Каро. Она едва удержалась от смеха, произнося эти слова. Она шутила – разумеется, это была шутка. И теперь к ней присоединилась Икка.
– Да, где же ее величество? – просипела она. – Разве она не желает приехать к нам и забрать свою Святую? Разве она не желает встретиться с теми, кто одолел монстра?
– Мы одолели ее, – подхватила Каро.
– Мы выиграли ее Бега.
– Да, да, мы победили, где наши призы? Где деньги, драгоценности?