Истина в твоём прикосновении E-Book

Нина Ким

• Herausgeber: Freedom
• Kategorie: Fantasy und Science-Fiction
• Serie: Young Adult. Хранители пяти сезонов
• Sprache: Russisch

Seitenzahl: 593

Veröffentlichungsjahr: 2023

Beschreibung

Все вокруг Блум распадается на части. После нападения на Зимний двор семья девушки берет ее в плен, а возлюбленный совершает непростительное: предает ее. Теперь хранители готовы сделать все, чтобы предотвратить появление Ванитас – пятого сезона. Повстанцы нарушили равновесие, украли амулет времен года и Зимний кристалл, необходимый для смены сезонов. В результате зима окутала мир смертоносной пеленой, и никто точно не знает, на что она способна. Если мятежники победят – Ванитас возродится. Блум верит, что сезонным домам удастся заполучить Зимний кристалл и растопить ледники. Однако, когда девушка окажется на грани жизни и смерти, а мир будет на пороге хаоса, кто проведет ритуал перехода времен года? Продолжение истории немецкой писательницы Ким Нины Окер! Волнующая, как осенний ветер, незабываемая, как летний вечер. Нежная история, рассказывающая о любви двух времен года, борьбе и противостоянии, магии тьмы и света. Давным-давно сменой времен года управляли боги, позже они оставили землю во власти людей, и мир погрузился в хаос. Чтобы спасти его от гибели, боги выбрали тех, кто способен восстановить равновесие на земле. Каждый сезон наделен магическими способностями. Хранители лета обладают необычайной физической силой, представители весны залечивают раны, а Стражи осени могут убить одним прикосновением. Но на что же способна зима?.. Блум — хранительница зимнего сезона. Чтобы осуществить переход от зимы к весне, ей необходимо передать амулет и завершить свое правление. Но смена времен года прерывается, и грядет битва, в которой Блум должна выбрать верную сторону. Иначе конец будет неизбежен. Идеальная находка для фанатов Эль Косимано и ее романа «Буря времен года»!

Leseprobe

Ким Нина Окер Истина в твоём прикосновении

Kim Nina Ocker

Die Hüter der fünf Jahreszeiten,

The Truth in your Touch

© 2021 Ravensburger Verlag GmbH, Ravensburg, Germany

© Косарим М., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Для Гезы, Кристины и Матильды

(Вы как Ангелы Чарли… только намного начитаннее)

Продолжение

Кево

Наши взгляды встречаются, и все мое тело пронзает боль: она проникает сквозь кожу, добирается до костей и целится прямо в сердце. Заостренной стрелой рассекает плоть и нервы, и мне не хватает воздуха.

Ее лицо, ее прекрасное лицо перед моим взором пробуждает в душе столько чувств, что поначалу я совершенно не представляю, как вообще можно справиться с этой бурей. Чуть прищурившись, пытаюсь лучше разглядеть ее черты. Ее кожа перепачкана – вымазана сажей, на лбу и правой щеке видна кровь. Мои руки на автомате сжимаются в кулаки. Хочется выяснить, что с ней случилось, и в то же время знать этого я вовсе не хочу. Ярость и без того наполняет меня почти до краев. И одна-единственная несчастная мысль о том, что кто-то осмелился навредить Блум, может стать последней каплей. Мне уже хочется переломать все кости тому, кто отважился дышать в ее сторону или прикоснуться к ней хоть пальцем. И плевать я хотел, кто это и на чьей он стороне.

Блум бросает на меня убийственный взгляд. Задумайся я хоть на секунду, как эта девушка относится ко мне, ненависть в ее глазах дала бы многое понять. Снова пытаюсь проникнуть в ее мысли, выплеснуть слова, которые так отчаянно жаждут быть высказанными. Но Блум не допускает этого: закрывается от меня, словно захлопывает дверь перед носом незваного гостя. Проклятие.

Рядом со мной раздается лающий смех Уилла. Мы стоим плечо к плечу, выступая против Зимнего Дома, готовые смести со своего пути каждого, лишь бы только добраться до нашей цели – Блум, Хранительницы Зимы. По крайней мере, это я внушаю Уиллу, Джозефу и его людям. Как минимум пытаюсь. В принципе, меня устраивала любая причина, которая привела бы меня на остров к Блум.

– Выглядит девчонка не очень, – презрительно усмехается Уилл. От одного звука его голоса меня тянет блевать.

Тем временем мои ногти врезаются в ладони – так сильно я сжимаю кулаки, только бы не разбить ими лицо Уилла. А в мыслях уже слышу, как его нос с хрустом ломается под моим ударом. И от мысли об этом на моем лице появляется улыбка.

– Она через многое прошла, – цежу сквозь стиснутые зубы, не отрывая взгляда от Блум. Едва заметив ее в толпе, я уже не мог никуда больше смотреть. Боюсь, если моргну, она просто исчезнет. Не могу так рисковать.

Уилл фыркает:

– Она обвела тебя вокруг пальца, Перик. Думаю, ты слишком серьезно отнесся к роли лучшего друга. А ведь ты ее даже ни разу не трахнул, а?

Я хочу его ударить. Нет, убить. Хочу его убить. Медленно и мучительно. Переломать все кости в его теле, одну за другой. И когда, несмотря на это, присоединяюсь к его грязному смешку, мне хочется сломать парочку костей самому себе. Я просто обязан играть в эту игру, иначе нож вонзится в мою спину быстрее, чем я успею моргнуть глазом. А это не поможет ни мне, ни Блум.

Чуть ли не силой отрываю взгляд от Блум и осматриваюсь. Парк Зимнего Двора выглядит так, словно кто-то провел через него невидимую линию, распределив всех нас по соответствующим сторонам. Хаос и беспорядочные схватки, вспыхнувшие при нашем появлении, постепенно стихают, хотя последствия нашего прибытия очевидны: одни истекают кровью, другие держатся за руку или за ногу, кто-то сидит, прислонившись к стене, кто-то лежит на земле без сознания. Или просто мертв.

Тем временем враждующие стороны начинают выстраиваться за своими лидерами: члены Зимнего Дома собираются за своим Мастером, повстанцы – за Джозефом, отцом Блум. В воздухе, словно удушающий туман, повисает напряжение, и дышать мне становится трудно. Каждый человек на этом острове излучает магию, которая словно сгущается, собираясь вместе клубами густого дыма.

– Слушайте меня! – внезапно разносится по всему двору глубокий голос. Он заглушает крики людей, шелест ветра и даже рев в моей голове. Он заглушает все.

Отец Блум выступает вперед. Я снова смотрю на нее, и снова мне кажется, будто кто-то влил в мои вены целое ведро ледяной воды. На меня она больше не смотрит. Блум смотрит на своего отца, и в ее взгляде, по крайней мере, столько же ненависти и отвращения, сколько было в нем только что, когда она смотрела на меня.

Не сказать, чтобы это способствовало улучшению ситуации. Отец Блум – плохой, один из самых отвратительных людей, которых я когда-либо встречал в своей жизни. То, что для Блум мы с Джозефом, по-видимому, на одном уровне, меня совсем не устраивает. Не могу ее в этом винить и все же хотел бы, чтобы она доверяла мне достаточно для того, чтобы поговорить со мной об этом. Чтобы дать мне шанс все ей объяснить.

– Мы не хотим ненужных смертей! – оглушительно провозглашает Джозеф, призывно оглядываясь по сторонам. – Мы здесь не для того, чтобы устраивать резню!

Хочется фыркнуть, но я беру себя в руки. Нужно сохранять видимость. Я должен придерживаться их стороны, по крайней мере до тех пор, пока у меня нет своего плана. Плана, в котором не будет ни моей смерти, ни смерти Блум.

– Слишком поздно, – отвечает дед Блум, Мастер Зимы. Я знаю, он тоже не очень приятный человек. Он не на той стороне. И все же его голос звучит мягче и даже в некотором роде успокаивает, чего не скажешь о словах Джозефа. – Среди нас уже есть погибшие.

Блум при этих словах вздрагивает. Я чисто рефлекторно делаю шаг вперед. Кто погиб? Оглядываюсь по сторонам, понятия не имея, кого ищу. Я не имею ни малейшего представления о ее жизни и не знаком лично ни с ее друзьями, ни с семьей, поэтому при всем желании не смог бы заметить, кого именно больше нет.

Мне требуется вся сила воли, чтобы остаться стоять на месте и не броситься к ней. Кого бы Блум ни потеряла, я хочу быть с ней. Рядом с ней, за ее спиной. Быть где угодно, только не напротив, только не по другую сторону линии фронта. Это – неправильно.

– В этом мы в равной степени виноваты оба, – уже более тихим голосом отвечает Джозеф. Кричать больше не нужно. Звуки вокруг нас смолкли, словно весь мир затаил дыхание. – Если бы вы с самого начала отдали то, что нам причитается, никто бы не пострадал.

Даже на таком расстоянии я вижу, как Мастер Зимнего Двора приподнимает свои седые брови.

– То, что вам причитается? Если мне не изменяет память, ты, Джозеф, родился в Осеннем Доме. И, кажется, втягиваешь в войну совсем не ту армию.

Язвительный смех Джозефа эхом разносится по площади и, кажется, отскакивает от каменных стен Зимнего Двора.

– Неважно, откуда я родом, старик. Ничье происхождение не имеет значения. Речь идет о справедливости – ни больше ни меньше. Ты и тебе подобные виновны в том, что целый народ остался безродным – без крова, без семьи. Что их лишили власти, дарованной богами. Четыре дома вознесли себя выше воли богов, и за это вам придется заплатить. – Он разводит руки в стороны. – И если этим людям нужен голос, чтобы вернуть то, что вы отняли у них, я с радостью готов одолжить им свой.

Уилл рядом со мной с воплем вскидывает руку в воздух. Скверная штука. Опасная и нелепая. С тревожным чувством в животе я оглядываюсь по сторонам, наблюдая, как повстанцы копируют жест Уилла, и толпа превращается в одну сплошную ревущую массу. Давно понятно, что в этой войне уже не две стороны. Их как минимум три: консервативные члены сезонных домов, готовые сделать все, чтобы предотвратить появление Ванитас; «плохие» повстанцы, которых волнует только власть и которые готовы использовать эту власть любыми возможными способами и средствами. И «хорошие» повстанцы. Те, кто просто борется за свое законное место во временном цикле и за спасение этого проклятого мира от конца света, который мы уже вызвали. Те, кто надеется на мирное решение и готов идти на радикальные меры только в случае крайней необходимости.

Однако, оглядываясь вокруг, я не думаю, что люди, на стороне которых я выступаю, относятся к последнему типу. Кое-где я вижу растерянные лица, людей, которые озираются по сторонам с тем же недоумением, что и я, и не присоединяются к возгласам Уилла. Большинство, однако, в исступлении вопит, нетерпеливо подавшись вперед, будто хочет немедленно броситься в бой.

Я концентрирую свое внимание на том, что происходит прямо передо мной, и снова смотрю на Блум. Кожа девушки бледна, что делает кровь на ее лице только еще более заметной. Она ярко-красного оттенка, значит, свежая. И в самом деле – она как раз сейчас вытекает из раны у нее на голове, и я уже просто не в силах стоять на месте и ничего не делать.

– Вы ведете войну, выиграть которую не можете, – отвечает Калино, Мастер Зимы, когда крики повстанцев стихают. – Нас слишком много. И мы слишком сильны для вас.

Джозефа это, однако, никак не впечатляет, чего я, в общем-то, и не ожидал.

– Я готов рискнуть.

Мастер Зимы склоняет голову, словно ища в словах лидера повстанцев скрытый смысл.

– Чего вы хотите? – спрашивает он наконец с вызовом. – Если пришли не для того, чтобы убивать?

Джозеф криво усмехается и поднимает руку, указывая на представителей Зимнего Дома. В первый момент кажется, будто он показывает на главу семьи Калино, но на самом деле рука Джозефа нацелена на Блум, которая стоит рядом со своим дедушкой.

Я смотрю на нее. Когда она понимает, чего хочет Джозеф, ее бледное лицо становится еще белее, хотя я и не думал, что такое вообще возможно. Блум невольно отступает. Когда она спотыкается, я снова делаю рывок вперед. Все во мне: каждый нерв, мышца и волокно моего тела – хочет мчаться к ней, я хочу перекинуть ее через плечо и унести подальше отсюда. К черту восстание, к черту войну, к черту конец света. Главное, чтобы она была в безопасности.

– Ее, – мрачно изрекает Джозеф, кивая в сторону Блум. – Я хочу Хранительницу. Отдай ее нам, и, даю тебе слово, с вами ничего не случится. Мы инициируем Ванитас, и весь этот цирк закончится.

Я стискиваю зубы, сильно, до боли, и смотрю на главу семьи Калино. Его лицо совершенно бесстрастно, словно он не услышал ни слова из того, что сказал Джозеф. Мастер Зимнего Двора не сдвигается со своего места ни на миллиметр, а Блум продолжает отступать все дальше и дальше. На ее лице отражаются те же боль и страх, которые в данный момент чувствую я.

Наконец ее дед приподнимает подбородок и едва заметно расправляет плечи. Я делаю глубокий вдох и невольно задерживаю дыхание. Его ответ будет решающим, и он это знает. Конечно, я не хочу, чтобы Блум попала в руки Джозефа. Он вообще не должен больше приближаться к ней. И все же в душе молюсь, чтобы Калино пошел на эту сделку. Тогда у меня получится защитить Блум, тогда она будет в пределах моей досягаемости, и я смогу исчезнуть вместе с ней.

Но сегодня удача не на моей стороне.

– Вы ее не получите, – говорит Калино. Его голос тих и невозмутим, но оттого не менее властен. Эти слова будто бы проникают в ряды повстанцев, словно туман, и отравляют воздух.

– Очень жаль, – с пугающим спокойствием в голосе отвечает Джозеф. – Ты только что решил судьбу своего жалкого Дома, старик.

А потом они бросаются в бой. Сначала – повстанцы, спустя долю секунды – члены Зимнего Дома. Все они ревут, все собирают силы, все готовы умереть за то, во что верят. И многих из них как раз это и ждет – смерть.

В отчаянии мечусь в толпе, разыскивая Блум. Когда Уилл и остальные повстанцы рядом со мной бросились в атаку, я потерял ее из поля зрения. Но только через свой собственный труп позволю себе потерять ее здесь. Не после всего, через что мы прошли.

Я отшвыриваю в сторону каждого, кто преграждает мне путь, неважно, кто это, мятежник или член Зимнего Двора. Никто из них не имеет значения, все они второстепенны. Они – часть этой войны и не готовы к мирному решению. Не то чтобы я и сам сейчас пребывал в особенно миролюбивом настроении, но у меня на то свои причины.

Почти не дыша, пересекаю невидимую линию фронта и лечу прямо к армии Зимнего Двора, в самую гущу боя. Магия внутри меня вырывается наружу так мощно, будто испытывает облегчение оттого, что ей наконец-то разрешили себя проявить. Подобно неуправляемому шторму, она отталкивает окружающих людей и их силы, образуя вокруг меня нечто вроде щита. Здесь слишком много людей, чтобы я мог заблокировать их всех. Для этого моей силы недостаточно. Но ее хватит, чтобы отразить прямые атаки, направленные на меня.

Когда я добираюсь до места, где несколько секунд назад стояли Блум и ее дед, останавливаюсь. Сердце в груди колотится так быстро, что, кажется, вот-вот выпрыгнет.

Нет, нет, нет. Черт, нет, я не могу потерять Блум!

Озираюсь по сторонам, сканирую лица вокруг себя, но ни одно из них не кажется знакомым.

– Блум! – почти в отчаянии кричу я. Притворная роль меня уже не волнует. Плевать, что подумают обо мне другие повстанцы, Уилл или Джозеф. Где-то среди этих сражающихся мужчин находится Блум, и я даже не хочу представлять себе все то, что с ней может случиться. Снова кружу на месте, ища в толпе ее светло-русые волосы.

Внезапно краем глаза замечаю какое-то движение. Едва успеваю увернуться – и вовремя: мимо меня проносится энергетический шар, попадая какому-то парню в плечо. Тот с криком падает на землю, но сейчас я не могу на это отвлекаться. Поспешно разворачиваюсь и продолжаю протискиваться сквозь людскую массу. Время от времени отражаю атаки, но меня почти не задевает.

Когда, наконец, замечаю Блум, мне хочется завопить от облегчения. Ее светло-русые локоны отчетливо выделяются среди остальных, сияя мне навстречу, словно своего рода сигнальный огонь.

Однако облегчение длится недолго, потому что едва ли секундой позже в ее живот с силой врезается кулак. Гневный рык вырывается из моего горла, когда я бросаюсь вперед и несусь к Блум и женщине, которые схлестнулись в ожесточенном поединке. Я не узнаю мятежницу, с которой сражается Блум, и, честно говоря, мне плевать, кто она такая.

Я успеваю перехватить руку женщины как раз в тот момент, когда она снова делает выпад, целясь в Блум.

– О нет, так не пойдет! – рычу я и дергаю девушку назад с такой силой, что та пролетает по воздуху целый метр, приземляется на спину и начинает, задыхаясь, кашлять, но я больше не обращаю на нее внимания.

Мой взгляд прикован к Блум. Если еще совсем недавно она выглядела плохо, то за последние несколько минут ее состояние явно ухудшилось. Кровь на лице по-прежнему на месте, кожа все так же бледна, а рука неестественно скована и прижата к телу.

– Ты ранена, – заставляю я себя сказать спокойно, изучая ее лицо. – Куда тебя ранили?

Она смотрит на меня, и снова смесь ненависти, неверия и боли плещется в ее светло-серых глазах.

– Тебе жить надоело? – шипит она в ответ. Блум поднимает руку, вытирает ребром ладони уголок рта, где тоже виднеется кровь.

И снова ярость в груди грозит затуманить мне зрение, но я беру себя в руки. Нужно сосредоточиться.

– Потому что пришел сюда, чтобы поговорить с тобой? – Я поднимаю руки так, будто хочу сдаться. – Выслушай меня.

– Не смей указывать мне, что делать, а что нет! – кричит она. – Я и так слишком часто позволяла тебе это. Ты слишком долго издевался надо мной.

– Я не…

Продолжить я не успеваю, потому что в следующее мгновение она прыгает вперед, прямо на меня, вытянув вперед руку. Я понимаю, что она задумала. Я знаю ее силы, я знаю ее. Одним-единственным прикосновением она может вытянуть всю энергию из моего тела. Этого хватит, чтобы вывести меня из строя. Или лишить жизни, что, учитывая убийственный блеск в ее глазах, уже не кажется таким уж надуманным страхом. Поспешно уклоняюсь, и она промахивается, спотыкаясь, делает несколько шагов мимо меня и только потом останавливается. Нахмурившись, я смотрю, как Блум готовится к очередной атаке. Должно быть, она уже использовала свои силы, потому что двигается медленнее, чем обычно, и выглядит измученной и усталой.

– Блум, – настойчиво говорю я, пытаясь одновременно следить и за ней, и за людьми, сражающимися вокруг нас. – Ты должна…

С яростным криком она снова бросается в атаку. Быстрая, как молния, целится в мою протянутую руку. Я снова хочу отпрыгнуть в сторону, но на этот раз мне не хватает скорости. Блум следит за моим движением, и в следующее мгновение ее сжатый кулак с треском врезается мне в висок. Какой-то миг перед глазами пляшут звезды, и где-то внутри меня взрывается вспышка ярости. Она ударила меня. Блум действительно ударила меня, она…

– Убирайся, Кево! – сердито рычит она, массируя свою руку, которая, вероятно, болит, по крайней мере, так же сильно, как и мое лицо. – Убирайся, пока я не сделала с тобой то же самое, что и с Элией.

– Что?.. – Ее слова, вязкие, словно мед, медленно-медленно проникают в мое сознание. – Что произошло?

Ее смех звучит неестественно. Этот звук мне, наверное, не забыть уже никогда.

– Я убила его, – говорит Блум. – Вытянула из его тела всю энергию, как чертов долбаный вампир. Сразу после того, как он убил мою маму.

Мне становится плохо. Я протягиваю руку и делаю к ней шаг, чтобы… да, чтобы что? Я хочу обхватить ее руками, поднять и унести подальше отсюда. Как можно дальше от всего этого, от войны, от боли. Хотя я понимаю, что некоторые страдания так глубоки, что от них не убежать.

Но Блум этого, конечно же, не допускает. Она отступает назад, как будто между нами стоит невидимый барьер.

– Держись от меня подальше.

– Мне очень…

– Это твоя вина! – кричит Блум мне в ответ. По ее щекам катятся слезы. – Ты появился здесь и заставил меня пойти с тобой. Ты заставил меня довериться тебе и предать мою семью. Если бы я осталась здесь, с мамой… Если бы я осталась здесь, я бы… я бы… – Ее голос срывается, тонет в душераздирающих рыданиях.

Эти звуки глубоко врезаются в мое сердце, так глубоко, что наверняка останется шрам.

– Ты бы ничего не смогла сделать. Ты не виновата.

Блум сглатывает:

– Я знаю. Виноват ты.

Без предупреждения Блум прыгает вперед и на этот раз успевает поймать меня за запястье. Ее пальцы смыкаются вокруг моей руки, и в ту же секунду я чувствую, как энергия покидает мое тело, перетекая к ней. А она, черт возьми, сильная. Гораздо сильнее, чем во время наших тренировок, гораздо сильнее, чем я мог убедиться до сих пор. Я мог бы попытаться заблокировать ее силы, но это только подвергло бы Блум опасности. Лучше я позволю ей вытянуть из моего тела всю энергию, чем сделаю беззащитной.

– Блум! – Я почти не чувствую своих губ, они словно онемели. Ноги начинает покалывать, будто в любой момент я могу потерять сознание.

В следующую секунду тело Блум дергается, и она отрывается от меня. Контакт прерван, и я слышу, как Блум кричит, когда между нами с самодовольной улыбкой на лице возникает Уилл.

Мой ход

Блум

Постепенно мысли проясняются. Чувствую себя не очень хорошо. Никогда раньше не выкачивала столько энергии за такое короткое время. Голова кружится, чувствую перевозбуждение и усталость одновременно. Вполне возможно, мой организм просто использует последние запасы своих сил, и я не хочу представлять, что произойдет, когда они будут израсходованы. Обычно, всякий раз когда я использую силы, потом чувствую себя подавленной. Сегодня я держусь намного дольше, чем обычно, так что вполне вероятно, что от этого истощение будет лишь сильнее.

Мой взгляд мечется от Уилла к Кево и обратно, не зная, за кем следить. Я ненавижу их обоих, но Уилла боюсь больше.

Или? В замешательстве качаю головой. Не знаю, что и думать.

Появление Кево смущает меня сильнее, чем следовало бы. Кево, мятежник, который сначала использовал меня, чтобы украсть амулет, а затем заманил в ловушку, только чтобы бессчетное количество раз спасать мою жизнь, целовать и украсть мое сердце, пока, наконец, снова не оказался предателем. Кево, который заодно с моим отцом – человеком, возглавляющим армию, виновным в смерти моей мамы. И хотя этот парень знал о моем отце и его роли в этом восстании, он не сказал мне ни слова. Кево слушал мои рассказы о пропавшем отце, с которым я даже не знакома, зная при этом, что на самом деле тот был в первых рядах повстанцев, выступающих за восстановление Ванитас. Он предал меня, он меня обманул. Все это предельно ясно для моего разума, но, к сожалению, не для сердца. Чувства нельзя отключить только потому, что это разумно и очевидно. Дурацкое сердце.

– Так-так-так, – говорит Уилл и бросает быстрый взгляд на Кево, прежде чем повернуться ко мне. – Какая странная картина. А мне казалось, вы прекрасно ладите.

– Заткнись! – рычу я, пытаясь немного сместить вес. Боль в руке просто адская, правая нога тоже пострадала в битве с той мятежницей. Мне хочется где-нибудь присесть и передохнуть, но, боюсь, сейчас осуществить это будет довольно проблематично.

Уилл цокает языком, словно я – нашкодивший ребенок:

– Ты ко мне несправедлива, Блум. Я не плохой парень. Я ведь никогда не лгал тебе, да?

В принципе, он прав. Уилл с самого начала вел себя как ублюдок. Чего не скажешь о Кево.

Мой взгляд чисто рефлекторно снова оказывается на этом парне, хотя он не заслуживает моего внимания. Тот натужно дышит, пыхтя, и выглядит довольно бледным, но по-прежнему прямо стоит на своих двоих, что даже слегка впечатляет. Но сам факт, что Кево здесь, раздражает и смущает меня. Я не хочу его видеть, не желаю думать о нем. Но больше всего не хочу напоминаний о том, как он воспользовался мной. Он… нравился мне. Я была уверена, что могу ему доверять.

Я была так глупа.

– И что теперь? – спрашиваю я этих двоих, не отвечая на вопрос Уилла. Стараюсь говорить спокойно, но от нарастающего страха голос опасно дрожит. Понимаю, что справиться с ними обоими одновременно у меня не выйдет. Да, я сильна и в другой день, возможно, смогла бы это сделать. Но сейчас силы слишком быстро покидают мое тело, и, боюсь, долго оставаться на ногах я не смогу. Кево может в любой момент заблокировать мои способности, а в прямом бою у меня нет ни малейшего шанса.

– Теперь, – почти торжественно начинает Уилл, наполовину поворачиваясь к Кево, прежде чем снова взглянуть на меня, – мы, как послушные повстанцы, возьмем тебя с собой. Твой папочка будет очень нами гордиться.

Я поспешно делаю шаг назад, заранее зная, что это ни к чему не приведет. Мне не удастся от них убежать.

Когда Кево, однако, ничего не отвечает, Уилл поворачивается к нему и демонстративно поднимает обе брови:

– Не хочешь этим заняться?

Взгляд Кево становится еще холоднее, если это вообще возможно.

– У меня все под контролем. Можешь идти.

Уилл недоверчиво смеется:

– Она тебя только что чуть не убила. Тебе следует благодарить меня, что ты вообще еще держишься на ногах. И ты что, правда думаешь, что я оставлю все лавры тебе?

Тут Уилл не так уж и ошибается, хотя мне и не очень приятно это признавать. Если бы он мне не помешал, Кево уже вряд ли находился бы в вертикальном положении.

Кево скрещивает руки на груди и выступает вперед, чтобы оказаться примерно на одном уровне с Уиллом:

– Я дважды не повторяю. Уходи.

Улыбка постепенно исчезла с лица Уилла, но тут его внимание привлекает что-то за спиной Кево. Проследив за его взглядом, я замечаю группу повстанцев, направляющихся в нашу сторону. Когда Кево поворачивается, я вижу, как начинают играть желваки на его скулах.

– Схвати ее! – требует Уилл. В его голосе – холод и злоба, наигранная непринужденность испарилась. – Немедленно! Иначе мне придется предположить, что ты предан вовсе не нам.

Секунду Кево стоит, уставившись на него, потом поворачивается ко мне. Качая головой, я отступаю, но далеко уйти мне не удается. Позади меня, на земле, лицом вниз лежит молодой мужчина, лежит совершенно неподвижно. Я едва не спотыкаюсь о его тело, но в последний момент мне удается сгруппироваться и не упасть.

Вот и все. Я не смогу победить их всех. Похоже, мне не остается ничего, кроме как молить их оставить меня в живых. Но этого я, конечно, делать не стану.

Кево медленно идет на меня, и я сжимаю руки в кулаки. Возможно, в конечном итоге я проиграю. Но прежде чем это случится, кто-то из них тоже должен пострадать.

Когда Кево оказывается в нескольких шагах от Уилла, выражение его лица едва заметно меняется. Я вижу это изменение всего за долю секунды до того, как он выбрасывает руку и со всей силы бьет ребром ладони по гортани Уилла. Раздается мерзкий булькающий звук, и я, рефлекторно морщась, перевожу взгляд на Кево.

– Беги! – кричит он мне. За спиной Кево вырисовываются неясные очертания фигур других повстанцев, спешащих к нам. – Беги, Блум! Я найду тебя, ты должна мне верить!

В голове у меня сплошной хаос. Мысли путаются, никак не могу понять, что все это значит. Пытаюсь привести их в порядок, но, кажется, делаю это слишком медленно. Прежде чем успеваю повернуться на голос Кево в последний раз, повстанцы уже добираются до нас. Я не узнаю никого из них, но это, в принципе, и неважно. В тот же миг Кево с воплем разворачивается вокруг своей оси и резко делает подсечку одному из повстанцев, который тут же валится на землю. Буквально в ту же секунду я ощущаю барьер, который создает Кево. Нечто, напоминающее невидимую стену, давит на меня. Я понимаю, что он делает: блокирует магию мятежников, не позволяя им призвать свои силы и использовать их против нас.

В голове возникает миллион вопросов, но разбираться с ними у меня нет ни времени, ни сил. Вместо этого я тоже бросаюсь вперед и впечатываю свой ботинок в грудь одного из повстанцев.

Однако я себя переоценила. Вместо того чтобы отшатнуться и свалиться на землю, парень лишь слегка кашляет, а затем хватает меня за лодыжку и держит ее так крепко, что я не могу вырваться. Я кричу, отчаянно пытаясь сохранить равновесие и освободиться, но шансов нет. Повстанец тем временем выкручивает мою ногу так сильно, что лодыжку пронзает резкая боль, и я делаю отрывистый вдох. Единственное, что мне удается, – это не упасть, хотя держаться в вертикальном положении получается с трудом.

– Это было ошибкой, – слышу я рычание Кево, который быстро приближается к нам.

Словно из ниоткуда на мое плечо опускается рука и рывком тянет меня назад. Пальцы мятежника соскальзывают с моей кожи, и я немного отпрыгиваю в сторону, прежде чем восстановить равновесие. В панике оглядываюсь по сторонам и выдыхаю с облегчением, когда замечаю рядом с собой дедушку. Он выглядит довольно помятым, по щеке растекается темный синяк, но взгляд полон льда.

– Возвращайся в дом, Блум.

Повторять дважды ему не приходится. Пошатываясь, я пячусь назад, не обращая внимания на боль в ноге, плече и других местах.

То, что происходит дальше, врезается в мою память как раскаленное железо, хотя все происходит так быстро, что я едва успеваю это осмыслить. Когда я отступаю и пытаюсь осознать всю ситуацию, дедушка поднимает руку. В его ладони блестящее оружие, он целится прямо в грудь мятежника, который только что держал меня за ногу.

– Что?.. – Мои слова теряются в оглушительном грохоте. В следующий момент повстанец падает на землю. Затем – еще один выстрел и еще одна безжизненная фигура у наших ног.

Мысли беспорядочно мечутся в голове. У моего деда нет оружия. Он пацифист. Он не может вот так стоять здесь и стрелять в людей! Он не может…

Словно сквозь густой туман в сознание медленно просачивается сцена, которая сейчас разворачивается передо мной, – мой дед медленно поворачивается к Кево.

– Нет! – кричу я. И сама едва узнаю свой голос: я больше не контролирую свое тело. Как если бы мои мышцы обрели собственную жизнь, я прыгаю вперед и оказываюсь точно перед Кево. Между ним и пистолетом.

Глаза моего деда в недоумении расширяются.

– Блум. Исчезни.

Страх разъедает меня изнутри, адреналин струится по венам. Я знаю, что веду себя глупо. Я знаю, что я не на той стороне. И все же не могу сдвинуться с места ни на дюйм.

– Только не его, – хриплю я.

Кево позади меня резко вдыхает, но сейчас я не в состоянии на это отреагировать, даже если бы захотела. Я чувствую, как он пытается проникнуть в мою голову, и отчаянно пытаюсь удержать стену, которая не пускает его в мои мысли.

– Что? – спрашивает дедушка, словно не верит своим ушам. На его лице так много эмоций. Настолько много, что я с трудом могу их различить. – Он один из них, Блум. Он…

– Он спас мне жизнь, – говорю я удивительно твердым голосом. – И не раз. Я в долгу перед ним.

Прежде чем мой дед успевает что-то возразить, со стороны двора раздается ужасный грохот, а следом – крики и вопли. Дедушка оборачивается, я слежу за его взглядом. Толпы людей выбегают со двора – сначала повстанцы, потом люди, которые кажутся мне смутно знакомыми. Впереди я узнаю мужчину, который, я почти уверена, является советником Мастера Весны. Кавалерия здесь. Мы получили подкрепление.

Повстанцы это, кажется, понимают тоже. Один за другим они отступают и бегут к побережью.

Дед по-прежнему стоит к нам спиной, а мое изнеможение нарастает с каждой секундой. Когда Кево обходит меня, становится напротив и берет мое лицо в свои руки, у меня едва хватает сил сопротивляться.

Я вернусь. – Его голос эхом разносится в моей голове, сначала тихий и невнятный, как ненастроенное радио, затем громкий, как раскат грома. – Ничего этого я не хотел, зимняя девушка. Я вернусь и заберу тебя.

Кево склоняется ближе, и в следующее мгновение его губы оказываются на моих.

Понятия не имею, шок это или истощение, в любом случае я позволяю этому случиться. Позволяю ему поцеловать меня. И позволяю отступить от меня, уйти – шаг за шагом.

Бросив на меня последний отчаянный взгляд, Кево окончательно отворачивается и вместе с другими повстанцами устремляется к фьорду.

Часом позже я сижу на небольшом куске стены, чудом уцелевшем в бою. Он будто просто отказался быть уничтоженным. А может, с тех пор как повстанцы покинули остров, прошло уже два часа, а то и три. Чувство времени покинуло меня, прихватив с собой мой боевой дух и желание отомстить.

Вокруг меня сплошной хаос. Земля усеяна грудами обломков – камней, оставшихся от разрушенных стен Зимнего Двора, частями различного оружия и прочего хлама, оставленного после боя. Мимо снуют люди, занося раненых во двор или вынося трупы. Я зажмуриваюсь, сопротивляясь желанию заткнуть уши. Я не хочу этого видеть. Ни страданий, ни смертей. Каждое безжизненное лицо, знакомое или нет, напоминает мне мою маму, и сейчас я не могу с этим смириться. Понятия не имею, куда они ее унесли. Когда по пути в свою комнату я проходила через холл, ее там уже не было. Наверное, об этом позаботился мой дед.

Мое тело сотрясается от рыданий, и я крепче обхватываю себя руками, словно пытаясь не развалиться. Потому что мне кажется, что я вот-вот распадусь на части. Мне казалось, что боль, которую причинил мне Кево, невыносима. Но я жестоко ошибалась. Я и понятия не имела о боли, потому что те муки, которые я испытываю сейчас, когда думаю о маме, едва не разрывают меня на тысячу кусочков. Мое сердце превратилось в руины, и я уверена, что уже никогда не смогу собрать его воедино.

Я убила человека, я стала убийцей – но, даже несмотря на это, спасти ее не смогла. Каждый раз, закрывая глаза, я вижу перед собой их безжизненные лица – то мамино, то Элии. Чувства, что я испытываю к этим двум людям, чрезвычайно разные, но оба они разрывают мое сердце на части. Умом я понимаю, что, не останови я Элию, он, вероятно, убил бы и меня. И все равно – еще несколько часов назад он был живым человеком, мужчиной, у которого были будущее и семья, а из-за меня ничего этого больше не осталось. Целая жизнь, в один миг стертая с лица земли моей рукой. Это просто неправильно.

Нехотя поднимаю голову и смотрю на мужчину и женщину, стоящих рядом со мной. Они из вежливости держатся на безопасном расстоянии и делают вид, что не обращают на меня внимания, но я знаю, что они там из-за меня. Не для того, чтобы защитить. Они наблюдают за мной и следят, чтобы я не устроила заговор и не вонзила в спину моего деда нож.

Как только мятежники покинули остров, все собрались и принялись устранять ущерб – материальный и человеческий. Не желая ни с кем разговаривать, я направилась прямиком в свою комнату, но не выдержала там и пяти минут. Образы мамы, возникшие в моем сознании, материализовались в ядовитый туман, который чуть не задушил меня. Поэтому я снова спустилась вниз, где меня тут же встретили эти няньки и больше уже не отходили от меня ни на шаг.

С тех пор со мной еще никто не заговорил, но в этом, в принципе, и нет необходимости. Защитив Кево, я встала не на ту сторону. С точки зрения моего дедушки, конечно. Сейчас даже мне трудно отличить хороших от плохих. Какое-то время я считала свою семью жертвой во всем этом деле, затем повстанцы убедили меня в обратном, и я сражалась на их стороне. До того как они предали меня, напали на мой двор и убили невинных людей. Я вернулась обратно, надеясь вместе с дедом найти разумное, мирное решение. Остановить, наконец, насилие, хотя и слишком поздно. Но в тот момент, когда мой дед направил оружие против повстанцев, вся та вера в мирное завершение, что еще оставалась во мне, рухнула, как карточный домик. Чтобы добиться своего, мой дед убивал. А я из-за моего глупого сердца теперь в его глазах оказалась на стороне неприятеля. Теперь я – один из тех врагов, за которыми нужно пристально следить.

Вздохнув, закрываю лицо руками. Одна лишь попытка распутать весь этот бардак в моей голове вызывает пульсирующую боль в области лба. В фильмах, книгах и рассказах все очень просто – есть черное и белое, хорошее и плохое. В моей истории все кажется каким-то серым.

Никак не могу до конца осознать все случившееся. Мой разум полностью перегружен задачей обработки всего, что произошло за последние несколько часов. С одной стороны, я хочу свернуться калачиком под одеялом и оплакивать маму, с другой – не могу не думать о Кево. Что-то не сходится. Не то чтобы Кево когда-либо был словно раскрытая книга или его действия были понятны, но это другое.

Мне казалось, он изображал из себя моего друга только для того, чтобы сделать меня более покладистой. Чтобы держать меня под контролем и не дать мне сбежать или сделать что-либо самостоятельно. Что, кстати, сработало просто блестяще.

Но к чему тогда та игра, которую он вел сегодня? К чему поцелуй и что за обещание вернуться за мной? Кево потерял мое доверие, и не думаю, чтобы он был настолько глуп, чтобы надеяться снова завоевать его парочкой милых словечек. Сегодня он ворвался в мой дом с Джозефом, Уиллом и другими жаждущими мести повстанцами, убив членов моей семьи и друзей. И пусть он лично никого не лишил жизни, их кровь и на его руках тоже. Мы стоим по разные стороны – буквально. Еще несколько часов назад я была абсолютно уверена, что все вопросы между нами закрыты раз и навсегда. А потом он целует меня, вызывая в воображении все те чувства, которые я испытываю к нему и пытаюсь подавить. Если Кево все равно собирается вернуться и забрать меня, то почему он остановил Уилла? А другие повстанцы? Что это ему дало? Ведь в интересах Кево было либо схватить меня, либо оставить Уиллу.

Против воли в моем сердце зарождается слабый огонек надежды, но я тут же отбрасываю его. Кево, возможно, и спас меня сегодня, но до этого он меня предал. Он работает с Джозефом, работал все это время – и это достаточное доказательство того, что он – не из хороших парней.

Резкая боль пронзает мою голову, и я снова смыкаю веки. Вероятно, это нервный срыв. Не удивлюсь. Мне ли винить свое тело в том, что оно просто сдалось.

Понятия не имею, как долго я вот так сижу на стене, пытаясь отгородиться от того, что происходит вокруг меня. Я хочу встать и пойти куда-нибудь еще, подальше от всего этого. Но куда мне идти? Свою комнату я сейчас не переношу, не говоря уже о спальне моей матери. И уж точно не в лес – мои надзиратели это вряд ли позволят. Сейчас они просто стоят и смотрят на меня, но я достаточно долго живу в Зимнем Дворе и являюсь частью этой семьи, чтобы знать, что означает их присутствие. Раньше я любила сравнивать Дворы Сезонов с мафией – и не без оснований. Если кто-то напортачит так, что это будет угрожать семье или нашей тайне, наказание будет безжалостным. Тогда тебя без всякой пощады изгонят из Двора, лишив средств к существованию. А до тех пор ты будешь находиться под домашним арестом, под охраной влиятельных членов семьи. Я не знаю, что мой дедушка планирует со мной сделать. Но эти два сторожевых пса приставлены ко мне, конечно, вовсе не ради моей собственной безопасности.

Так что мне ничего не остается, кроме как сидеть на месте и надеяться, что потрескавшиеся камни под моими ногами разверзнутся и просто поглотят меня целиком.

Меня пробирает дрожь. Я так измучена. Никогда прежде не напрягала так себя и свои силы, и эти усилия постепенно дают о себе знать. Снова и снова на миг чернеет перед глазами, но я стараюсь держать себя в руках и борюсь с этим. Может, мне просто следует позволить этому случиться. Отключиться и надеяться, что я больше никогда не проснусь. Или не проснусь, пока все это не закончится. Думать так, конечно, глупо.

Образ мамы вновь всплывает перед моим мысленным взором, и я всхлипываю. Она мертва, разумом я знаю это, но сердце отказывается это принять. Я не хочу принимать этот факт, не хочу думать о том, что больше никогда ее не увижу. Что никогда больше не смогу поговорить с ней о моем отце, никогда не задам ей все те вопросы, от которых всегда воздерживалась. Я думала, у меня есть еще целая вечность, чтобы разговаривать с ней. Когда я вернулась домой после побега из укрытия в Гетеборге, я была слишком оскорблена и горда, чтобы поговорить с ней должным образом. Если бы все это время назад, с тех пор как она встретила меня в порту, я знала, что это время – все, что у нас осталось, я использовала бы каждую секунду.

Я чувствую своего деда еще до того, как вижу. Моя голова опущена вниз, лоб упирается в колени, но я сразу же понимаю, что он здесь. Мои сопровождающие прочищают горло, а через секунду я слышу их торопливо удаляющиеся шаги.

Делаю глубокий вдох и поднимаю голову.

Его не узнать. Тот щеголеватый, строгий мужчина, которого я знала всю свою жизнь, исчез. На его месте стоит сломленный человек с синяком на лице, усталыми глазами и волосами, которые выглядят так, будто с одной стороны их опалили горелкой. Должно быть, он переоделся, потому что его одежда чистая и выглаженная, но общее впечатление это улучшает мало.

– Блум, – странно отстраненно говорит он, глядя на меня сверху вниз. Я бы хотела, чтобы он сел рядом со мной. Но даже если бы дед тоже этого захотел, на небольшом участке стены едва бы хватило места для нас обоих. – Что ты здесь делаешь?

Я пожимаю плечами:

– Не знаю.

Некоторое время он продолжает изучать меня взглядом. Понятия не имею, о чем он думает, да мне и неважно. Мне на все наплевать. За последние несколько недель я не раз пыталась вмешаться в историю времен года. Я старалась внести свою лепту, помочь, сыграть свою роль во всем этом. И что это мне принесло? Ничего, кроме горя, боли и смерти. Жаль, что на протяжении тысячелетий Ванитас был исключен из цикла времен года. Я знаю, что это неправильно и что бороться за право потерянного пятого сезона – верно. Все, чего хотят повстанцы, – это то, что принадлежит им по праву. Тем не менее я начинаю задумываться, действительно ли эта борьба стоит всех этих страданий.

– Пойдем, – наконец говорит мой дед и поворачивается, не дожидаясь моего ответа или вообще какой-либо реакции.

Мгновение я медлю, потом с трудом поднимаюсь. Отказываться бесполезно. В худшем случае он выгонит меня из Зимнего Двора, и тогда я даже не представляю, куда пойду. Всю свою жизнь я мечтала лишь о том, чтобы вырваться из этой золотой клетки. И все же это единственный дом, который я знаю.

Едва я выпрямляюсь, приступ головокружения накатывает на меня с такой силой, что кажется, я вот-вот просто свалюсь с ног. Стиснув зубы, закрываю глаза, опираюсь на стену и жду, когда слабость утихнет.

Когда я открываю глаза вновь, то встречаю взгляд деда.

– Может, позвать кого-то, кто поддержит тебя?

Я сглатываю. Он не сказал этого прямо, но я все равно знаю, что именно дед хотел дать понять мне этими словами: сам он мне не поможет. И я энергично трясу головой:

– Все нормально.

Дедушка едва заметно кивает:

– Тогда идем. Нам нужно поговорить.

Изгой

Опустившись в кресло для посетителей в кабинете моего деда, я не могу подавить стон облегчения. Болит так много частей тела, что я не в силах перечислить их все, а голова такая ватная, словно я под завязку наглоталась транквилизаторов.

Как только дедушка занимает место напротив меня, я сцепляю пальцы на коленях, чтобы он не видел, как сильно дрожат мои руки. Когда я была здесь в последний раз, позади меня стояла мама.

Теперь я одна.

– Кто тот мятежник? – сразу переходит к делу дедушка и смотрит на меня так строго, что я едва не отшатываюсь. – Тот, за которого ты вступилась.

Чертовски хороший вопрос. Не то чтобы я не могла на него ответить. Я не хочу отвечать. По крайней мере, правду.

– Я не знаю его имени, – вылетает из моего рта так легко, что сама удивляюсь.

Одним из побочных эффектов последних нескольких недель, как видно, является то, что лгать мне стало намного легче, чем раньше. И хотя сейчас это, возможно, спасет мою задницу, я сомневаюсь, что это можно отнести к положительным моментам.

– Ты спасла жизнь повстанцу, даже не зная, как его зовут? – ровным голосом спрашивает дедушка, и я кусаю губы. Он прав, звучит не очень правдоподобно, хотя дед, к счастью, не видел поцелуя.

Делаю глубокий вдох и несколько раз быстро моргаю, чтобы прогнать из головы усталость и туман, – безрезультатно.

– Тебе не понять.

– Вот как? – снисходительно смеется он. – А я почти уверен, что тот, кто ничего здесь не понимает, – это ты, и что…

– Нет, – прерываю я его, игнорируя резкую боль в голове. – Нет, я больше не хочу этого слушать. Вполне возможно, что у меня есть некоторые пробелы в том, что касается политики сезонов и нашей истории. Но это, если позволишь напомнить, – не моя вина. Это у тебя есть секреты, и ты сознательно их скрываешь. Но дело не в этом. Эта война уже давно не в вашей власти, она давно вас переросла. И, может быть, было бы неплохо, если бы вы начали это осознавать и действовать соответственно.

– Что это значит?

Я заламываю руки, потом сую их себе под бедра.

– В этой войне существует не только черное и белое. Здесь не две враждующие стороны, которые столкнулись друг с другом. Мятежник, которого ты хотел убить, – не из числа плохих парней. Он не хочет никого убивать, не хочет никому причинять вреда. Он просто хочет получить то, что положено ему по праву. Он хочет вернуть то, что мы много лет назад отобрали у его семьи.

Все внутри меня кричит о том, чтобы забрать свои слова обратно и высказать в отношении Кево чертовски другую характеристику, но я не могу этого сделать. Что бы он ни сотворил со мной, он – вовсе не порождение ада. Да, этот парень использовал меня в своих целях, лгал мне, он предал меня и разбил мне сердце. И все же я до сих пор верю в то, что, если бы у него был выбор, он предпочел бы мирное решение. По крайней мере, смерти он точно не заслужил.

– Очевидно, на пути к этой цели он готов и на убийства, – холодно говорит дедушка, откидываясь в кресле. – Твоя мать ради этой цели умерла.

Боль, которая всего за несколько секунд затапливает все мое сердце, настолько сильна, что на мгновение вышибает из меня дух. Слезы затуманивают мне зрение, но я поспешно смахиваю их. Я не могу сейчас сломаться. Только не здесь и только не сейчас. Потом у меня еще будет достаточно времени, чтобы оплакивать мать.

– Он ее не убивал. – Мой голос едва слышно дрожит, когда я встречаю взгляд деда. – Это был другой мятежник. И я его убила.

Глаза моего деда расширяются:

– Что ты сделала?

– Да, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал равнодушно. – Ты, кажется, удивлен.

Дед соединяет кончики пальцев.

– Я удивлен, что ты способна на убийство.

Внутренне вздрагиваю. Я действительно убила Элию, и при любых других условиях чувство вины наверняка мучило бы меня, но в данный момент мое подсознание не допускает этой мысли. В конце концов, Элия сражался на стороне зла.

Быстро изображаю на лице равнодушную мину.

– Ты уже не в первый раз недооцениваешь меня, ведь так?

Через несколько секунд, в течение которых он смотрит на меня, как на особенно причудливый объект исследования, дед встает со своего места и обходит стол. Затем молча прислоняется к столешнице и скрещивает руки на груди. Его взгляд леденеет и, кажется, буквально пронзает меня насквозь. Я всегда знала, что мой дед могущественен. Но сейчас впервые осознаю, что он может быть опасен. Это не дедовская строгость, не семейная забота. В его глазах нет ни малейшего намека на дружелюбие.

– Ты больше не покинешь этот дом, – наконец говорит он, и тон его голоса соответствует пронизывающему взгляду, которым дед смотрит на меня. – Ты будешь находиться под присмотром и не будешь контактировать ни с кем за пределами Двора. Пока все не закончится, мы не спустим с тебя глаз.

– Что? – спрашиваю я, в совершенно нерациональной надежде на то, что ослышалась. – Ты хочешь запереть меня здесь?

– Ты выбрала их, – говорит он тихо, так тихо, что я едва разбираю его слова. – Когда ты ушла с ними, то решила пойти против нас. Когда ты вернулась домой, я надеялся, что ты осознала свою ошибку. Твоя мать надеялась… – Он прерывается, и на мгновение я совершенно точно уверена, что вижу в его лице ту же боль, что навсегда запечатлелась в моем сердце. – Но когда ты могла проявить себя, ты встала между мной и врагом. Защитила его и позаботилась о том, чтобы еще один из них смог сбежать. Я не позволю тебе разрушить все, что я построил, все, над чем веками трудилась твоя семья. Ты молода и наивна, но это не оправдание для небрежности.

– Я нужна вам, – напоминаю я ему ломким голосом. – Вы нуждаетесь во мне, чтобы довести дело до конца. Без меня вы не сможете закончить зиму, даже если найдете амулет и зимний кристалл.

На лице деда не дергается ни один мускул.

– Тем более ты должна оставаться здесь, чтобы я знал, что ты – в безопасности. Ты уже была там, снаружи, и видела, как устроен мир. Я думаю, в тебе достаточно здравого смысла, чтобы принять правильное решение, когда придет время.

Я делаю глубокий вдох, и мои пальцы впиваются в толстую обивку кресла под бедрами.

– А что бы со мной стало, если бы я не была Хранительницей? – нерешительно спрашиваю я.

– Что ты имеешь в виду?

– Я вам нужна, – повторяю я. – Что бы ты сделал со мной, если бы это было не так?

Несколько долгих секунд он изучает меня взглядом. Я знаю, он понял мой вопрос и теперь раздумывает, солгать мне или нет. И, видимо, решил не делать этого.

– Если бы для нас ты была бесполезна, ты больше никогда не ступила бы в этот дом. Тебе бы пришлось уйти вместе с мятежниками или умереть вместе с ними.

Я резко втягиваю в себя воздух. Я задыхаюсь. Часть меня уже знала об этом еще до его ответа, но услышать это в реальности было словно удар под дых.

Это больше не моя семья. Моя мама мертва, и теперь мой дом напоминает тюрьму больше, чем когда-либо прежде. И люди, которые должны меня поддерживать и кому я должна доверять, – они… они мои тюремщики. Все это я понимаю, пока дед отворачивается от меня и нажимает кнопку интеркома на своем столе.

И еще кое-что медленно проникает в мой разум сквозь беспорядочную путаницу мыслей: мой дед нуждается во мне. Больше, чем я думала до сих пор. Мятежники не знали точно, в силах ли мой дед самостоятельно закончить зиму и выполнить ритуал. Но его слова дали понять, что он на такое не способен.

Я им нужна. И моему Дому, и мятежникам.

И это единственное оружие, которым я на данный момент обладаю.

Три дня миновало с тех пор, как повстанцы вторглись в Зимний Двор. Три дня с тех пор, как моя мама умерла на плитах холла, а я убила Элию и была заперта в своей комнате. Три дня, как мой собственный маленький мир развалился на части.

Умом я понимаю, что убийство Элии вовсе не было рациональным действием. Что я не была в здравом уме, когда убивала его, и что он, вероятно, сделал бы то же самое со мной, если бы я оставила ему такую возможность. В итоге выбор был таков: или он, или я. И все же, когда я остаюсь наедине со своими мыслями, эти логичные, отстраненные аргументы не доходят до моего сердца. Я никогда не думала, что способна на убийство. И даже предположить не могла, что после такого смогу жить с самой собой – вот такой. Но я должна, несмотря на то, что лицо Элии преследует меня в кошмарах и я постоянно ловлю себя на мыслях о его семье и всех тех, кто его оплакивает.

В сотый раз отгоняю мысли об Элии и свое чувство вины на задворки сознания, подхожу к окну и прижимаюсь лбом к ледяному стеклу. Зима всегда крепко держалась за этот остров, но сегодня все хуже, чем обычно. Мой дом… нет, мой бывший дом, Зимний Двор, находится на частном острове во фьорде Осло, который даже летом какой-то ледяной. Магия зимы, которая царит здесь повсюду, не позволяет распускаться цветам и тут никогда не становится по-настоящему тепло.

Но с тех пор, как время зимы прошло и хрупкое равновесие природы было нарушено, наступил настоящий ледниковый период. И не только здесь, на нашем острове. Когда я в последний раз, еще в Гетеборге, смотрела новости, некоторые города были погребены под многометровым слоем снега и льда, происходили землетрясения, наводнения и прочее. Все это, вероятно, за последние несколько дней стало только хуже. Мир буквально находится на грани гибели – и все потому, что кучка помешанных на власти мужчин несколько тысячелетий назад поспорили о том, кто из них главнее.

Последовательность течения мира проста: Весна, Лето, Осень, Зима и Ванитас. Так, по крайней мере, было предусмотрено богами, которые передали нам контроль над временами года. Ванитас, пятое время года, другие сезоны в какой-то момент посчитали бесполезным, и члены Ванитас были свергнуты и убиты, а время Ванитас распределено между лидерами восстания: Летом и Зимой. Все это свершилось тысячелетия назад, и несколько недель назад я даже не знала, что этот утраченный сезон вообще когда-либо существовал. Никто больше не говорил об этом, восстание и изгнание Ванитас были просто стерты из памяти и игнорировались, как неприглядное пятно в семейной истории.

И вот теперь я нахожусь в эпицентре последствий этой ужасной ошибки. Потому что одержимые властью Мастера сезонных Домов не учли главного – побочных эффектов, которые влечет за собой приостановление сезона. Стихийные бедствия происходят все чаще, изменение климата становится проблемой, а сырье становится все более дефицитным. То, что ученые и СМИ представляют как техногенные или даже природные явления, на самом деле является прямым следствием разрушения Ванитас. Хотя воздействие проявляется довольно медленно.

Однако после восстания мятежников, когда они предотвратили переход Зимы в Весну, чтобы возродить Ванитас, все действительно полетело к чертям.

И вот мы здесь. В центре гребаного апокалипсиса.

Вздохнув, я поворачиваю голову и прижимаюсь щекой к окну. Мне жарко и холодно одновременно. Неспокойно и в то же время хочется весь день пролежать в постели. Возможно, у меня развивается депрессия. Или лихорадка. Потому что, хотя это моя комната, мой дом, время, проведенное взаперти здесь, ощущается намного хуже, чем то, когда меня держали в плену повстанцы. Там я хотя бы знала, кто из них – плохой. Там у меня был образ врага, на котором можно было сосредоточиться. И у меня был… у меня был Кево. Глупо отрицать, что тогда он был своего рода светом во тьме. Он заботился обо мне и был добр ко мне – даже если эта доброта и забота были только притворными.

Или нет?

Я отбрасываю эту мысль и пытаюсь отодвинуть в сторону сомнения, которые снова звучат во мне. Еще один негативный побочный эффект моего одиночного заключения – слишком большое количество свободного времени. Мой телефон куда-то пропал, а выход в интернет через ноутбук отключен. Фильмы, загруженные на жесткий диск и скачанные через торренты, я посмотрела, наверное, уже сотню раз. И теперь у меня слишком много времени на раздумья, что для меня не очень-то и хорошо. Потому что, помимо мамы и дедушки, Кево – тот, кто сейчас занимает мои мысли чаще всего. Снова и снова я вспоминаю слова, которые он сказал мне на поле боя: Я вернусь и заберу тебя. Ничего этого я не хотел. Я заново переживаю каждую секунду, которые мы провели вместе, – и все равно ничего не понимаю. Зачем он пришел сюда? Вероятно, затем же, зачем и другие повстанцы, ведомые моим отцом: помочь им заполучить меня. Чтобы заставить меня пройти ритуал перехода времен года, который инициирует Ванитас. На первый взгляд в этом даже есть смысл.

Но тогда почему он защитил меня от повстанцев? От Уилла и его друзей? Почему отказался схватить меня? Почему не позволил им меня забрать? Он мог просто перекинуть меня через плечо и унести. Он бы точно смог это сделать. После потери мамы и всей этой борьбы я была очень слаба. У меня уже не было должной концентрации. К тому же мне известно, насколько силен Кево. Я уже убедилась в этом на собственном опыте. Он бы легко одолел меня. Он мог заблокировать мои способности.

Но он этого не сделал. Кево допустил, чтобы я осталась здесь, а повстанцам пришлось бежать с острова с пустыми руками.

Зажмуриваюсь, и с моих губ срывается странный стон разочарования. Я уже столько раз прокручивала в голове все эти мысли, но так и не пришла к удовлетворительному выводу. В поведении Кево просто нет смысла. Возможно, с этим мне просто придется смириться.

Отчаяние охватывает меня, так что на миг даже кажется, будто я вот-вот задохнусь. Как все это могло произойти? Как могло зайти так далеко? Часть моего разума просто отказывается принимать и обрабатывать все это.

Хуже всего ночью. Я просыпаюсь в поту – либо оттого, что снова и снова вижу во сне, как умирает моя мама, либо оттого, что мне снится, как я опять убиваю Элию. Или потому, что Кево появляется в моих снах, целует меня, обнимает и шепчет мне, что я не одна и что все будет хорошо. Я не хочу, чтобы он мне снился, не хочу даже больше о нем думать. В то же время мне так сильно хочется, чтобы мои сны о нем сбылись, что это почти больно. Я хочу, чтобы он обнимал меня. Хочу, чтобы его губы касались моих, чтобы он обнимал меня и крепко держал, чтобы не дать мне упасть. Не хочу быть одинокой.

И все же сейчас все именно так. Я в полном одиночестве. Последние три дня я не выходила из комнаты, даже поесть. Три раза в день кто-то приносит поднос и ставит его перед моей дверью. Я открываю, напротив у стены два надзирателя – смотрят на меня с невыразительными лицами. Словно я опасна. Будто из-за меня стоит волноваться.

Постоянно думаю о побеге. Однажды мне уже удалось. Но здесь все иначе, чем в квартире повстанцев в Осло. Сейчас я на гребаном острове и почти уверена в том, что среди скал не валяется никаких моторных лодок, оставленных без присмотра. Люди, живущие здесь, – не кучка неопытных бунтарей-подростков. Это взрослые люди, которые полностью контролируют свои способности и только и ждут, что я сделаю какую-нибудь глупость. Быть может, если бы мне пришлось сражаться только с собственной семьей, у меня еще был бы шанс. В моих жилах течет кровь моего отца, кровь представителя Осеннего Дома, и это дает мне определенное преимущество перед членами Зимнего сезона. В отличие от большинства из них, я обладаю активными способностями, о которых они, возможно, даже не подозревают. Я осознала всю глубину своих возможностей только во время пребывания с Кево и остальными мятежниками, но об этом я своему деду не рассказала. Поэтому никто здесь не знает, что я могу преобразовывать энергию, которую отнимаю у своих противников, в физическую силу. Что я действительно могу сбежать.

Однако за те бесчисленные часы, которые я провела, сидя у окна, я заметила, что представители других Домов по-прежнему здесь. Те, кто поддержал нас во время схватки с повстанцами.

Понятия не имею, почему так. Возможно, это сделано из практических соображений, потому что они готовятся к новым нападениям. А может, из-за меня. Возможно, им и неизвестно, на что я способна, но мой дед не настолько глуп, чтобы отбросить всякую осторожность. Мысль о том, что мой дед может бояться меня, интригует настолько же, насколько и абсурдна.

Когда за дверью раздается звон посуды, я на мгновение задумываюсь: может, мне просто проигнорировать это – и все? Я не знаю, кто каждый день приносит мне еду – каждый раз, когда я открываю дверь, того, кто это делает, уже след простыл. Может, объявить забастовку? Перестать есть и посмотреть, как они занервничают. В конце концов, я ведь нужна им, дед сам так сказал. С другой стороны, не представляю, что будет, если я действительно уморю себя голодом. После смерти Сандера Хранительницей стала я. Если умру я – чья тогда настанет очередь? Может, Зары, но это все равно что пустить козла в огород. Потому что Зара, насколько я знаю, до сих пор с повстанцами, и к тому же у них с сестрой Кево Катариной что-то там происходит. Зара, как и я, перешла на другую сторону. Так что, если я уморю себя голодом и умру, следующий Хранитель окажется прямо в гнезде мятежников и мой дед ничего не выиграет.

Слегка безумная улыбка трогает мои губы. Возможно, сразиться с ними со всеми и сбежать я не смогу. Я ничего не могу с ними сделать. Но они не могут помешать мне причинить себе вред. Я не собираюсь лишать себя жизни, но заставить их так думать не помешает.

Я нашла их слабое место.

Давай поговорим

Кево

Кулак с треском врезается мне в лицо, но я молчу. Я не издаю ни стона от боли, ни хрипа, ни тем более мольбы. Неважно, сколько они хотят продержать меня здесь. Боль взрывается в моей щеке, однако утихает так быстро, что, наверное, стоило бы забеспокоиться.

Левый глаз уже опухает, большая часть лица онемела. Моргаю пару раз: грязный бетон расплывается перед глазами, потом зрение наконец проясняется. Осторожно выпрямляюсь, но голова все равно немного кружится. Обезвожен и вот уже несколько дней нормально не ел.

Уилл стоит передо мной и смотрит на меня как на грязь под ногами.

– Все еще нет? – спрашивает он, тяжело дыша.

Я стискиваю зубы так сильно, что челюсти начинают ныть от боли. Но с моих губ не слетает ни слова.

– Понятия не имею, почему ты все усложняешь. – Он встряхивает руку, которой только что ударил меня. На лбу выступили мелкие капли пота, кожа Уилла покраснела от напряжения. – Это все из-за девчонки? Девчонки, которая рано или поздно отправится на тот свет, если так будет продолжаться и дальше?

Мои руки, привязанные к подлокотникам стула, непроизвольно сжимаются в кулаки. Если я когда-нибудь доберусь до Уилла, то убью его – медленно и мучительно. Наслаждаясь каждой секундой.

Уилл, кажется, понимает, что задел меня за живое, потому что на его лице расплывается дьявольская ухмылка, когда он подтягивает к моему стулу второй и садится на него верхом. Он осторожен, он тщательно следит за тем, чтобы не оказаться в пределах досягаемости моих ног, что для меня довольно досадно.

Уилл опирается руками на спинку стула.

– Блум, – говорит он, неестественно растягивая слово, и не спускает с меня глаз. – Такое невинное имя, не находишь? Для типичной серой мышки с последнего ряда.

Я стискиваю зубы еще сильнее, чтобы не сказать ему в ответ какую-нибудь глупость. Мне хочется плюнуть ему в лицо, но я не делаю ему одолжения, отвечая на его насмешки. Пока.

– Хотя она не такая уж и невзрачная, да? – Глаза Уилла блестят. – Что она сделала, чтобы вот так обвести тебя вокруг пальца? Должно быть, она была очень убедительна, раз заставила тебя изменить все свои идеалы и планы. – Он смеется – так громко, что я вздрагиваю.

Гнев внутри меня бурлит со все нарастающей силой, но помимо гнева я чувствую сожаление. Сожаление, что я не убил этого типа, когда у меня была такая возможность, что я вообще позволил ему приблизиться к Блум.

– Ты всегда был засранцем, – подчеркнуто спокойно цежу я сквозь зубы. Это первые слова, которые я произношу с тех пор, как меня привели в эту комнату и начали избивать. Хорошо подобранные первые слова.

Он цокает языком.

– Раньше мы были на одной стороне, Кево. Тебе следовало знать, где твое место.

– Мы никогда не были на одной стороне. – Я сплевываю в сторону и вижу кровь, но в данный момент меня это не волнует. – Возможно, какое-то время я действительно убеждал себя в этом, но это было ошибкой. – Я взвешиваю каждое свое слово. Я говорю искренне. На какое-то время мои друзья и люди Джозефа действительно образовали своего рода сообщество по интересам. Мы нуждались друг в друге и работали вместе. Ни больше ни меньше.